В предыдущем обращении — о дефолте США, я обещал ежемесячно докладывать Нации о состоянии дел. Мой пресс-секретарь постоянно напоминает, этого недостаточно [шум в зале, аплодисменты].Из пресс-конференции Президента США
За месяц, прошедший с момента государственного дефолта, федеральное Правительство и Правительства штатов провели огромную работу. Должен с гордостью подчеркнуть: у нас получилось! Удалось добиться нормализации снабжения городов продовольствием, горючим и товарами первой необходимости. Оказывается, дефолт — не такая уж страшная штука! Кто мне не верит, может заехать после этой пресс-конференции в ближайший супермаркет. Не забудьте по дороге забрать детей из школы и заправить машину [смех, аплодисменты]…Белый Дом, «CNN», воскресенье, 19 июня 2016 г.
Банг! Банг! Банг!
Надтреснутый звук церковного колокола. По воскресеньям мы ходим в церковь. Сначала — проповедь для всех, потом взрослые расходятся по домам, а все не достигшие четырнадцати обязаны отсидеть положенные два часа в Воскресной Школе. Скукотища страшная.
Теоретически, Воскресная Школа нужна, чтоб мы не разучились читать и писать, и для привития богобоязненного строя мыслей. Оттого и учебная программа — простая как грабли. Встаём по очереди и читаем вслух книжки из жизни святых, а остальные сидят и старательно записывают под диктовку. Пастор Сандерс потом собирает работы учащихся. За прилежание — наклеивает «смайлик», а если что не так, или многовато помарок — жалуется родителям. Прихожане уже всерьёз поговаривают, не пора ли ввести в школе розги. А то всякие девочки (вроде меня) так распоясались, пропускают в диктантах целые абзацы! А попробуйте сами не пропускать. Книжки про святых все простенькие, «адаптированные». Наивные, исключительно для дураков. Наверное, пастор стащил из библиотеки «специальной» школы для дебилов.
Кроме Воскресной Школы, имеется ещё и «обыкновенная». Два класса. В первом собрали всех малолеток с пяти до девяти лет и учат, почти как в нормальной школе. Шесть раз в неделю. И учительница — настоящая, миссис Дженкинс, жена дока Дженкинса.
А второй класс, с десяти лет и старше, — виртуальный. Планировалось, все взрослые по очереди станут учить «старшеклассников». Но учить всех одновременно никак не выходит. Все чем-то заняты: у кого покос, у кого корова сбежала, у кого свинья отелилась. Хотя… Свиньи не телятся, а поросятся. Нельзя путать такие важные термины.
В прошлый раз школу устраивали во вторник, и после утренней дойки миссис Паттон великодушно разрешила мне сходить поучиться. Дождик с утра, прополка и покос — самоотменились. Мистер Дулиттл читал лекцию, как работает товарно-сырьевая биржа, а также про межотраслевой баланс и матрицу Леонтьева. Зачем? Биржа вроде бы с апреля самоотменилась. На время Обвала. Как прополка самоотменяется на время дождика. Только дождики кончаются, а Обвал — нет.
— Натали? Натали-и? Ты закончила с посудой?
— Щас, мэм! Уже вытираю, — стопка тарелок отправляется в шкаф, кружки красиво развешиваем на крючки над мойкой. Помои надо крышкой закрыть, а то будет вонь на весь дом. Не от помоев, а вербальная — от нашей сварливой хозяйки, миссис Паттон.
По скрипучей деревянной лесенке лезу на чердак. Хорошие новости: Софи уже оделась. Сама и без напоминаний. Ей и вправду гораздо лучше. Теперь Соф просвечивает рентгеном стены не чаще шести раз в день. Похоже, помогла психотерапией миссис Гарденер, ещё там, в Хьюстоне.
Я мгновенно переодеваюсь из «рабочих» джинсов (то есть протёртых до дыр, укороченных до колена и с двадцатью заплатками) — в джинсовую юбку. В церковь нельзя с голыми коленками, если только тебе не пять лет от роду. Так сказал пастор Сандерс, а пастор Сандерс, как мне сообщили, — всегда прав.
Ещё в апреле, миссис Паттон выдала Соф и мне фермерскую одежду. «Рабочую», заношенную до состояния половой тряпки. «Девочки, запомните: выходная одежда — только в церковь! Ну или к доктору, — потом обнадёжила, — Если новые джинсы экономить, на три года хватит! А там возьмёте что-нибудь новое из Бункера, а выходная одежда — станет потихоньку рабочей. Просто и понятно».
— Побежали, Соф. Как бы не опоздать!
Держась за перила, Софи преодолевает крутую лесенку. Животик уже заметно выпирает из-под футболки. Ну да: всё-таки третий месяц…
Я обнаружила эту проблему в конце мая. Подсчитала про себя и спросила: «Соф, у тебя были месячные?»
«Не-е-ет», — сказала Соф. Большего от неё добиться не удалось, но месячных точно не было гораздо больше месяца. Я за сестрой слежу, я бы и сама заметила.
Поволновавшись в одиночку пару дней, я решилась и доложила папе. Немедленно последовал поход к доку Дженкинсу. Диагноз: «Нормальная беременность».
«Надеюсь, ещё не поздно делать аборт?» — спросил папа.
Док покачал головой. «Не поздно. Только у нас две проблемы: для медикаментозного аборта — у меня нет пилюль, а для хирургического — нет инструментов. Да если бы и были, — я сам за такое не возьмусь».
«Вы один из этих — католиков? Которые против абортов?»
«Нет, что вы. Я наполовину протестант, наполовину атеист. И „выбор женщины“ полностью поддерживаю».
«Тогда почему не возьмётесь?»
«Почему-почему? Не умею!»
«Но вы же врач?»
«Ага, врач. Хирург-травматолог».
«Как на „Скорой“?»
«Именно на „Скорой“! Меня местные фермеры оттого сюда и пригласили. Если вас лягнула лошадь, или мародёры подстрелили — как раз моя разновидность медицины. Могу вам селезёнку заштопать или ногу ампутировать, если припрёт. Роды могу вот у вашей дочки принять, и даже решусь кесарево сделать. Делал потому что. Приходилось. А аборт — не могу! Не делал ни разу. И не видел даже! В травматологические отделения не часто приходят: доктор, у меня внезапная беременность, сделайте мне аборт? Если нужен аборт — звонишь специалисту-гинекологу, и все дела».
«Но… я вам говорил. Ребёнок… после изнасилования».
«Да понимаю, понимаю всё», — док вскочил и пробежался по диагонали комнаты. Старые деревянные половицы поскрипывали, словно подтверждая: «Понимаем, понимаем».
«Клятва Гиппократа есть: прежде всего, не навреди. Предположим так: я сейчас запущу мой „Мак“, почитаю книжки по практической гинекологии. Мы у Кормака в кузне кое-как изготовим кюреты, и скребки, и что там ещё понадобится. А потом я с этими так называемыми „инструментами“ полезу внутрь вашей дочери, с трудом представляя себе, что я делаю. Я вот прикидываю вероятности, и знаете что у меня выпадает? Похороны! Вероятность более десяти процентов. А ещё процентов сорок, она останется без матки и рожать не сможет больше никогда».
«А если у кого патологическая беременность, что делать будете?»
«Как если: делай аборт, док, а то пациентка умрёт, сто процентов? Тогда бы я ни минуты не раздумывал. Девять шансов из десяти, пациентка выживет, пусть хоть без матки, куда лучше, чем стопроцентная смерть. А в нашем конкретном случае, вопрос о жизни и смерти не стоит! У Софи — здоровая беременность. Я вам как профессионал советую: ничего не делать. Вообще!»
«Вообще ничего?»
«Ах, ну нет, конечно! Что за глупость я говорю: ничего не делать! Делать, что положено. Тяжёлого не поднимать! Белков побольше, витаминов, овощи-фрукты. Фолиевой кислоты! Океаническую рыбу, креветок — обязательно! Хотя это нет. Где теперь возьмёшь океаническую рыбу? Но речную пусть ест! Почти столь же полезно. От кошек, собак, грызунов — держаться подальше. Особенно от кошек! Что ещё? Ах да! Месяца через два придёте ко мне, я анализы сделаю. Погляжу, идёт ли по плану».
«Вы словно уже за нас решили, моя дочь будет рожать».
«А разве плохо? Родится нормальный малыш…»
«Нормальный? От насильника?»
«На ребёнке же не написано! А вы забудьте, от кого. И всё делов».
«О чём вы, док? Софи ещё шестнадцати нет!»
«На момент родов — будет полных шестнадцать. Великолепно рожают и в четырнадцать. Инфекцию, мы, слава Богу, вычистили. Организм у Софи развитый, крепкий…»
«Нет, — сказал папа: — Надо искать гинеколога».
«Попробуйте, — вздохнул док: — В Джостере есть врач-гинеколог. Вернее: была. Я вам напишу адрес. Как сейчас, — не знаю. Ни телефона, ни Интернета. Но предупреждаю сразу: возможно, поездка будет бесполезной. В Джостере тоже могут за аборт не взяться. Последние тридцать лет, пациенток для плановых процедур возили в города побольше. В тот же Хьюстон. Есть специализированные клиники, где кроме абортов ничего другого и не делают».
Я послушала и сказала: «Пап, доктор правильно говорит. Соф родит нормально, вот увидишь, а с маленьким — я ей помогу. Соф, разве ты хочешь делать аборт?»
«Не-е-ет», — сказала Соф, просвечивая рентгеновским взглядом стенку над столом дока Дженкинса.
Папа грохнул кулаком по столу: «Много ты понимаешь! Мы едем в Джостер, всяко. А если понадобится, то и в Хьюстон».
Экспедицию снарядили на той же неделе. Мистер Дулиттл и мистер Кроули накачали полный бак пикапа. Взяли еды на два дня и небольшую палатку — просто на всякий случай. Собрали по соседям целый мешок писем и открыток — если почта ещё работает, бросить в почтовый ящик. Мистер Дулиттл засунул под сиденье пистолет, а папе выдал тактический дробовик. Мистер Кроули — он вообще с револьвером не расстаётся.
Уехали на рассвете и ещё до темноты вернулись. Папа сказал, обстановка в городе почти нормальная. Еда и бензин есть, но продают только местным жителям — по водительским правам. Людей стало побольше, потому что беженцы. Электричество по три часа в сутки, но телефоны и Интернет функционируют, и даже мобильник сигнал ловит. Почта работает, письма отправили без проблем.
«А как Софи?» — спросила я.
«Пока никак, — сказал папа, — Никто не хочет браться. Страховые компании — обанкротились, а без профессиональной страховки, врачи даже аспирин прописать боятся. И купить лекарства негде — аптека в Джостере на замке. Врач-гинеколог — старушка такая, абортов не делала тыщу лет. Целый час твердила: поезжайте в Хьюстон, в Хьюстон. Я спрашиваю: а если срочно по гинекологической части? Тяжёлый случай? Она говорит: тогда — вызывайте вертолёт! Пытался объяснить, медицинские вертолёты больше не летают. Не верит».
«Когда поедем в Хьюстон?» — спросила я. Промелькнула надежда: папа скажет «завтра», и я снова увижусь со Свеном Гарденером. Конечно, парень немного медлительный, и в «Halo» — безнадёжен, но болтать с ним — одно удовольствие. Он строит радиоуправляемые модели: автомобильчики и вертолёты-квадрикоптеры, причём не из комплектов «Собери Сам», а по собственным чертежам.
«Нет ни бензина, ни денег, — сказал папа: — Хьюстон нам не светит».
«И что делать?»
«Что доктор прописал. Тяжёлого не поднимать. Белков побольше, витаминов, овощи-фрукты».
«Где бы удочку раздобыть? Я научусь ловить рыбу».
«У тебя пока другие приоритеты в учёбе, Нэт. Научись отличать быка от коровы, чтоб не надоить чего попало…»
На веранде уже собрались прилежные прихожане: мистер и миссис Паттон, миссис Дулиттл с двухлетней Триш, и папа. Мистер Дулиттл прибудет прямо в церковь. В четыре утра наш кузнец торопливо проглотил завтрак и ушёл к соседям чинить трактор.
Я принимаюсь натягивать ботинки. Пастор считает, без ботинок общаться с Богом неприлично. В апреле я по неопытности захватила с собой в церковь резиновые шлёпки. Ну, молебен — я понимаю. В конце концов, в бассейн не ходят в траурных платьях, а на похороны не надевают разноцветные купальники. Но париться два часа в Воскресной Школе в тяжеленных рабочих ботинках? В детских книжках из жизни святых — много картинок. Почему святым можно в сандалиях, а мне — нельзя? После проповеди я отошла в сторонку и потихоньку переобулась. Через две секунды в церкви загремела Анафема! Пастор Сандерс чуть не использовал шлёпки по назначению. В смысле — по моей заднице.
— Девочки, а чего это вы обулись? — У миссис Дулиттл ботинки не на ногах, а в руке, аккуратно связанные шнурками.
Понятно. Новейшая придумка миссис Паттон. Выдав нам припасы из Противоядерного Бункера, сказала: «Хорошие ботинки, крепкие. Если экономить, тебе и Соф — на десять лет хватит!» Я тогда ещё подумала, это шутка. Оказалось, всё серьёзно. С марта по ноябрь, ботинки принадлежат к разряду «выходной» одежды, и надевать их можно только в церковь. Ну или к доктору.
В коровнике есть дежурные резиновые сапоги. По навозу без сапог нельзя, так док Дженкинс в «школе» объяснял. Наколешь подошву — получится гангрена, и док отпилит тебе ногу. Он это умеет в лёгкую, в отличие от абортов.
За пределами коровника я ходила, натурально, во «вьетнамках». Тех самых, из Лос-Анджелеса, с которых освободила резиновых бабочек. С самого момента покупки, у моей пары обнаружился дефект: наступишь не так, и лямка выскакивает из отверстия в подошве. А вчера вечером шлёпкам пришёл полный капут — подошва лопнула. Ну что вы хотели за четыре-то доллара? Критически оценив размеры катастрофы, миссис Паттон заявила, молодёжь совсем не умеет беречь обувь. Тыщу лет тому назад, когда миссис Паттон была в нашем возрасте, мальчики и девочки относились к носильным вещам с куда большим пиететом. Хейзел Дулиттл засмеялась и сказала: будем тренироваться. Мол, сама покажет городским, как надо экономить, и что много деревенского удовольствия мы потеряли в обутой жизни.
Для неё-то — удовольствие. Всю жизнь на ферме! Шлёпает хоть по травке, хоть по гравию, с Триш на руках, и будто не замечает. Соф и я ковыляем за миссис Дулиттл, осторожно глядим под ноги, чтобы не наступить на острый камушек.
Сэй доказал, спрос рождает предложение. Кейнс доказал, предложение рождает спрос. Нифига они не рождают! Вот у моей сестры Соф есть сегодня неудовлетворённый спрос на ботинки, а предложения что-то не видно. В Противоядерном Бункере — пылятся шестьдесят пар предложения, а миссис Паттон скомандовала Нэт укоротить спрос. Ничего. Лет через десять, Нэт привыкнет босиком, как миссис Дулиттл, и вообще никакого спроса на ботинки не останется, даже зимой. А ботинки надо экономить.
«Экономить!» Какое грустное слово. Ещё в мае, мы ездили в церковь на тракторе. Сосед мистер Трэвис подкатывал с прицепом. Прицеп такой специальный, для сельхозрабочих: крыша от дождя и солнца, внутри — скамейки. Трактор урчит, а ты сидишь себе в тенёчке и гордо обозреваешь окрестности. Поездки на тракторе самоотменились: надо экономить горючее.
Надо экономить компьютеры. Интернет отрубился — понятно. Но что мешает просто поиграть? Можно сделать локальную сеть, я умею. Электричество есть: солнечные батареи на крыше. Нет: нельзя. Компьютеры — не для игры, а для дела. Для какого дела? А мало ли для какого? Но не для компьютерных игрушек, однозначно.
Телевизоры — экономить! Просмотр спутниковых каналов — с семи до восьми вечера. Смотрим чаще новости, а по новостям редко передают что-то хорошее. Через каждые два слова: «Обвал». Меры стимулирования, направленные против Обвала. В связи с Обвалом, корпорация такая-то объявила банкротство. Последствия Обвала: столько-то миллионов завтра будут без работы. А в международных новостях: Иран, Венесуэла и Мексика. Иран такой. Иран сякой. Венесуэла должна признать. Правительство Венесуэлы не согласилось. Демонстрация демократов в Каракасе разогнана полицией: слезоточивый газ и резиновые пули. Антирелигиозная демонстрация в Тегеране. Религиозная демонстрация в Тегеране. Мистер Кроули повесил на стену географическую карту Мексики и отмечает цветными булавками позиции наших войск. Вчера булавки чуть отодвинулись от Пунта-Приета, зато двинулись вперёд по фронту Монтеррей-Рейноза. Прошлой ночью американские ВВС показывали мирным жителям Мексико-Сити очередную серию мыльной оперы «Шок и трепет».
Лампочки — экономить! Вернее не лампочки, а тусклые светодиодные фонарики под потолком. Светодиоды — могут работать вечно, но всё равно экономим. Ровно в половине девятого надо попить молока, почистить зубы и ложиться спать. Чтобы лампочки зря не светили для чтения книжек и тому подобных глупостей. Вставать, понятное дело, в четыре утра. У наших коровок — разновидность коровьего бешенства: они все бешеные энтузиастки молочного дела. Ещё не рассвело, уже мычат. Дои нас скорее, Нэт, а мы бегом на выпас, и ещё тебе молока наделаем!
Зубная паста. Туалетное мыло. Экономить! На щётку выдавливаем пасты — не больше полгорошины. А если, не дай Бог, миссис Паттон увидит маленькую точечку зубной пасты на ободке раковины, тут и будет тебе — чистка. Не зубов, а мозгов. Ты в курсе, Нэт, сколько у нас в Бункере осталось картонок с зубной пастой? Ты знаешь, сколько надо пасты на год?
Кстати, в «обыкновенной» школе мистер Кроули объяснял, экономим мы не светодиоды, и не телевизоры, а аккумуляторные батареи. У кислотных батарей, сказал он, есть столько-то «циклов зарядки». Электричество от аккумуляторных батарей питает холодильники, а также маленький насос, что прокачивает холодную воду из цистерны через солнечную панель-нагреватель. Если хочется после работы горячий душ, а в жару — холодного лимонада, надо экономить электричество! Естественно, все кондиционеры в доме мистер Кроули по просьбе хозяев отключил. На кондиционеры — никакого электричества тебе не хватит.
Ещё имеет место экономия одежды и стирального порошка. От стирки одежда, видите ли, быстро стареет и портится. Даже носки не должны попадать в мыльную воду чаще одного раза в неделю. А про сколько в Бункере осталось стирального порошка, и сколько фунтов надо на год, я вам уже доводила? Или это было про зубную пасту? Неважно.
Соль, перец, кардамон. Уксус. Чай и кофе. Экономить! Гигиенические тампоны. Экономить! «Шпроты в масле» и «Мидии в томатном соусе». Экономить! У нас в Бункере… Я вас не задолбала ещё нашим Бункером?
Что не надо экономить? Всё, что растёт на огороде! Ещё молоко (его у нас — обопьёшься), масло, творог. Творог я ненавижу, но миссис Паттон доказывает, что полезно. Ну и рабочие руки — не экономятся совершенно. Мне сообщили, ладошки имеют то же чудесное свойство, что и босые пятки. На ферме им ничего не сделается, только крепче станут.
— Нэт, ты чего задумалась? В пруд не упади! — смеётся миссис Дулиттл. Поставив ногу на деревянные перила, она зашнуровывает ботинок. Соф, сидя на слегка перекошенных от времени мостках, болтает в воде ногами. Малышка Триш сбросила в воду соломинку, и теперь наблюдает, как она кружится на месте.
Усевшись на мостках рядом с Софи, я опускаю ступни в прохладную зеленоватую воду. Городские подошвы с непривычки немного покалывает.
Миссис Дулиттл помогает Триш обуться. — Ну что, Нэт? Понравилось гулять без ботинок?
— Что тут может понравиться? Наверное, у меня мозоли будут.
— Мозоли? Вот выдумала! Хватит наслаждаться, девочки. Обувайтесь скорее и марш в церковь, а то пастор задаст по первое число.
— Сейчас пастор опять будет изумлять. То есть, вразумлять. Окормлять. Скукотища!
Оглянувшись, не идёт ли кто по дороге, миссис Дулиттл откровенничает, — Я согласна: проповеди Сандерса — скучны до умопомрачения. Но разве у нас есть выбор?
Выбора нет. Папа сказал как-то: «Все здесь по своей воле. Не хочешь подчиняться — никто не держит. Ноги в руки — и проваливай на все четыре стороны. А что касается нас троих — вообще как гости. Приехали на всё готовое».
— Миссис Дулиттл, а вас разве не достало жить на ферме?
— Не называй меня «миссис Дулиттл». В матери я тебе по возрасту не подхожу. Что ты из меня непрерывно старуху делаешь?
— А миссис Паттон хочет, чтобы Соф и я называли вас «миссис Дулиттл» или «мэм». И никак иначе!
— С неё станется, — Хейзел снова оглядывается, — У моей мамы в голове — рабовладельческий строй, как где-нибудь в штате Миссисипи до Гражданской Войны. Читала «Тома Сойера»? Моя мама — хозяйка, то есть тётушка Полли, а вы, девочки, — как негритёнок Джим. Нет, не пойми неправильно: моя дорогая мамочка вас любит. Примерно как тётушка Полли любит купленного по случаю негритёнка. Жаль, вы с Соф не чернокожие, а то бы картина мира стала вполне завершённой.
— А вы в этой картине мира — кто? Том Сойер? Теперь стану называть вас «масса Том»!
— Том Сойер — мой Кормак. Я в этой картине мира — Гекльберри Финн. Когда моей мамочки рядом нет, называй меня просто Хейз. Или Гек. И прекрати говорить мне «мэм», а то я от гордости распухну, и сама стану рабовладелицей.
— Договорились… Хейз. То есть Гек.
Банг! Банг! Банг!
— Побежали, негритёнок Джим. А то тётушка Полли отлупцует нас розгами.
До сегодняшнего дня, я Хейзел побаивалась едва ли меньше, чем миссис Паттон. В коровнике дочь хозяйки непрерывно командует, как какой-нибудь унтер-офицер Вермахта на плацу. Два дня назад, орала на меня как бешеная: «Нэт, ну как ты запрягаешь? Скока можно показывать? Ты лево от право, ваще, отличаешь? Как — какая разница?! Сафания — не трактор! Она живая, понимаешь? В сбруе, ей должно быть удобно…»
После Воскресной Школы я получила от миссис Паттон короткий, но оглушительный скандал за оставленное на кухне ведро с помоями. Чтобы немного охладить разгневанные народные массы, ботинки были аккуратнейшим образом очищены от пыли и заперты в шкаф до следующего воскресенья. Негритёнок Джим переоделся в «рабочую» одежду, вооружился тяпкой и отправился на войну. Всего через три часа, пограничный конфликт решился в нашу пользу, а сорняки на огороде подписали капитуляцию. Население, в лице миссис Паттон, — успокоилось. В мае, мистер Деннинг рассказывал в «школе» по истории двадцатого века: о Японии, о каком-то министре с немецкой фамилией, и ещё фантастику про леди командира космического корабля. По его словам выходит, ничто так не успокаивает население, как маленькая победоносная война.
В четыре пополудни, миссис Паттон в летней кухне гремит посудой, собственноручно закатывая в банки помидоры и огурцы. Дело научное и стерильное, негритёнку Джиму и даже Геку Финну такое не доверить.
Мы «культурно отдыхаем» под навесом возле дома. Я расслабляюсь за чисткой картошки. Софи крутит ручку огромной механической маслобойки. Это занятие ей хорошо подходит: можно рентгеном просвечивать стену, главное маховик не останавливается ни на секунду. Хейзел досталось стирать бельё. Стиральная доска и корыто, как сто лет назад.
Арчи, как всегда, усердный и вежливый, лениво уклоняется от лобызаний Триш. Он прибыл в стратегически-важный район маслобойки, чтобы держать оборону от грызунов и получить за услуги — остатки сливок. Гладиться и целоваться в планы кота не входит.
Мистер Дулиттл с лошадкой Сафанией пока «на вы», поэтому кузнец «запряг» пикап и притащил вышедший из строя соседский трактор к кузне. Сейчас оттуда доносится тарахтение генератора и шипение электросварки.
— Хейз? — я говорю вполголоса, чтобы миссис Паттон из кухни не услышала, — Ты всегда здесь жила? Ну — на ферме?
— С чего ты взяла? Я — городская. Мой отец раньше работал в той же компании, что и твой, разве не знаешь? А я — как все. Училась. В школе, потом в универе.
— А в универе — на кого?
— На архитектора. Помоги-ка отжимать.
— На архитектора? В самом деле? — я бросаю в таз недочищенную картофелину и принимаюсь усердно вращать ручку отжималки.
Хейзел по очереди заправляет в резиновые валики отстиранное бельё, — Что ты имеешь против архитекторов?
— Ничего. А после университета?
— Работу нашла. В Нью-Йорке, на Уолл-Стрит.
— Ого! На Уолл-Стрит! Архитектором?
— Не-а! Не угадаешь!
— Уже сдаюсь!
— Баристой! В «Старбакс»!
— Баристой?
— А ты чего ожидала? Из нашего выпуска — двенадцать человек, — архитектурой занялся лишь один. Да и то, не настоящим архитектором, а помогает бюрократу в Мэрии выдавать разрешения. Скажем, хочешь ты прорезать в парадном отдельный вход для кошки, чтобы ходила на свидания с котами и не орала под дверью в три утра.
— Вот не знала, на дверки для кошек надо разрешение!
— Шутка у нас была такая. Студенческая. Если смотреть правде в глаза, мой архитектурный диплом был величайшей глупостью. Восемьдесят тысяч на студенческой ссуде. Ты знаешь, скока надо работать баристой в «Старбакс», чтобы выплатить восемьдесят кусков с процентами?
— Скока?
— Лет двадцать! Самое обидное, баристы-архитекторы и баристы без дипломов — зарабатывают одинаково. Но зато: я всё-таки работала на Уолл-стрит и познакомилась с Кормаком. Он у меня кофе покупал. Каждое утро, ровно в семь сорок пять. Большой капучино: без сахара, с обезжиренным молоком и дополнительным зарядом эспрессо.
Бельё для отжима кончилось. Я прекращаю крутить отжималку и вытираю со лба капельки пота, — Кормак работал на Нью-Йоркской Бирже?
— Нефтью торговал. В 2014 началась карусель с ценами, брокерская контора обанкротилась. Что-то они неправильно угадали. А у меня уже была Триш. Короче, мой папа заявил: архитектура и Биржа — фигня, но беглую дочку — прощаю. Приезжайте на ферму.
— В 2014? Значит ты на ферме — всего два года?
— Полтора.
— По тебе не скажешь, что городская. Как ты с Сафанией управляешься! Где ты научилась запрягать?
— Это же дедушкина ферма. Я у дедушки гостила — каждое лето. Вот Кормак — ему до настоящего деревенского кузнеца ещё учиться и учиться. Хотя он рукастый. Технологический окончил. Но подался почему-то в брокеры…
В кузнице новый звук: мистер Дулиттл пытается завести трактор. Неожиданно двигатель схватывает, и резко взвыв пару раз, начинает задумчиво тарахтеть.
— Видишь, Гек? Твой Том Сойер уже может починить трактор, — Последняя очищенная картофелина плюхается в миску.
— Ты меня сегодня утром спросила, не надоела ли мне ферма.
— Извини, это я так. Нагрубить хотелось, вот и выскочило.
— Почему же? Хороший вопрос. Хочешь — скажу?
— Да.
— А ты моей мамочке не разболтаешь? — она сбрасывает тапки и поднимает корзину с бельём, — Пошли, поможешь развесить. Хватай прищепки.
— Я умею хранить тайны.
— Надоела ферма. Хуже горькой редьки. Но не потому, что работать надо.
— А почему?
— Потому что: дураки! Они думают, если натаскали полные подвалы припасов, и отключились от всего мира — это спасёт.
— Пастор Сандерс опять окормлял сегодня про конец цивилизации. Грешники — в Ад, а мы — выживем.
— Ты пастора больше слушай. Он тебе таких Армагеддонов расскажет! Маленькие изолированные группы — не выживают. Социальный закон. Чем меньше людей в изолированной группе, тем быстрее наступает деградация.
— Например?
Хейзел плюхает корзину на траву и встав на цыпочки, дотягивается до шнура, — «Робинзона Крузо» — читала?
— Нет. В наше время уже не популярно.
— А что — популярно? «Харри Поттер и Всякая Волшебная Хрень»? Короче, в «Робинзоне» сюжет такой: мужик попал в кораблекрушение. Один на острове, но припасов — завались: оружие, плотницкие инструменты, зерно, и так далее. Прожил двадцать восемь лет — спасли. Хэппи-энд.
— Ну, помню. Кино есть, правда старое. Такое только в три часа утра показывают, чтобы канал не пустовал.
— У Крузо был прообраз. Боцман Александр Селькирк. Только он прожил на острове всего четыре года и четыре месяца. Под конец, совсем одичал. Я к тому, одиночка-выживатель, хорошо спрятавшись в горах, сойдёт с ума очень даже быстро. И неважно, сколько у него припасов.
— Но Робинзон Крузо прожил как-то двадцать восемь лет?
— Только в книге. Причём, у него был друг — Пятница. А вот ещё было, в самоизоляцию уходили семьями. В Австралии обнаружили культ — сорок человек, сидевших в горах четыре поколения. В России нашли семью Лыковых. Отец, мать, два сына и две дочери. Они прожили в тайге сорок лет, причём большую часть — в условиях каменного века.
— Но они всё-таки выжили.
— Я сказала не «выжили», а «прожили». Выжить — это оставить жизнеспособное и приспособленное к среде обитания потомство. Любой идиот может уйти в лес, дожить там до относительной старости и сдохнуть. Уйти в лес, нарожать дебилов и опять-таки сдохнуть — несколько сложнее, но тоже не высшая математика. Добиться, чтобы в лесу выросло хотя бы три жизнеспособных поколения — вот где высший пилотаж. Внуки того австралийского культа в горах — все получились уроды, некоторые даже говорить не умели. А детишки из четвёртого поколения — бегали голые, как дикие звери. Про инбредную депрессию — слыхала?
— Близкородственные браки? От которых получаются идиоты?
— Они самые. Тебе вот тринадцать. Сколько в Воскресной Школе тринадцатилетних?
— Двое. Франклин и я.
— Значит, ты замуж пойдёшь — за Франклина?
— За Франклина? Я что — с крыши грохнулась?
— А за кого тогда? У тебя — разве есть выбор?
— У меня вопрос выйти замуж остро не стоИт.
— А я думаю: стоИт. Вот моя Триш. Сейчас она весёлая двухлетняя девчонка. Что у неё будет через пятнадцать лет? Начальное образование — четыре класса. Это только если миссис Дженкинс от нас не сбежит. Воскресная Школа не поможет. К семнадцати годам, Триш разучится писáть. Читать вероятно будет, но только Библию.
— Это ещё не каменный век.
— Ну ладно, Триш можно считать средневековой пейзанкой. Не испорченной лишним образованием, но приспособленной к условиям средне-раннего средневековья и жизни на ферме. А дочь Триш? А внучка — от близкородственного брака? Через пятьдесят лет — тут не будет никакой молочной фермы. Запущенный огород, руины коровника, — и дебилы. Гы-ы-ы.
— А я вот смотрела по телевизору про Амишей. Они живут в полной изоляции — и нормально?
— С чего ты взяла, Амиши живут в полной изоляции?
— По телевизору так сказали.
— Больше слушай. Как пастора Сандерса! По телевизору показывали самокаты и тележки с лошадками, так?
— Так.
— Резиновые шины — откуда? Или ты считаешь, у Амишей есть секретный, подземный — нефтехимический завод? Ничего они не живут в изоляции. По телевизору говорили, Амишей в Америке уже больше трёхсот тысяч?
— Ты сказала: триста тысяч? Я не знала, что так много. А сколько, по-твоему, надо людей, чтобы не наступила деградация?
— Чёрт его знает. Может сто тысяч, а может — миллион. Но точно не сто сорок человек, как у нас. Из этого следует: либо через год-другой пастор Сандерс и мой папашка поумнеют и примутся налаживать контакты с окружающим миром, либо…
— Либо — что?
Хейзел победоносно щёлкает последней оставшейся прищепкой, — Либо Кормак и я — сбежим отсюда ко всем чертям!
— Натали! Натали-и-и! Картошка где? — кричит миссис Паттон из летней кухни.
— Щас несу, мэм!
Негритёнок Джим мчится под навес. Соф уже выгрузила масло, и её охранник Арчи — слизывает порцию сливок со своего блюдечка. От распирающей вежливости, кот урчит почти как трактор.
Где-то вдалеке гремят колокольчики — коровки-энтузиастки спешат домой.