Оглушительный взрыв прогремел в среду на нефтеперегонном заводе компании «Эксон-Мобил» в городке Торранс, пригороде Лос-Анджелеса, штат Калифорния. Взрыв и пожар практически уничтожили блок обработки коммерческого бензина. По заявлениям Службы Спасения, четверо рабочих завода получили лёгкие ранения, в окружающих зданиях взрывной волной выбиты окна.«Рейтерс»
«Эксон-Мобил» уже подтвердила факт «небольшого происшествия» на заводе, но без подробностей. В заявлении указывается, на заводе задействованы аварийные процедуры для локализации аварии, а сотрудники компании, при поддержке пожарных и других служб, — ликвидируют последствия. Четыре подрядчика «Эксон» доставлены в местную больницу с незначительными травмами.Среда, 18 февраля, 2015 г.
Контракт с НХЭЛ подвернулся вовремя. Ещё месяц, и маму пришлось бы забирать из клиники. Представляете болезнь Альцгеймера? Надеюсь, нет! Впрочем, если сами больны, слабоумие быстро прогрессирует, и через пару лет — вы совершенно счастливы. А вот ваши родственники… Ладно, не будем о плохом.
Вторая проблема — ипотека. До сих пор не понимаю, зачем мне понадобился дом в Лейдене. На полпути между Гаагой и Амстердамом, настоящей работы не найдёшь, а народ дважды в день толкается в электричках. Хотя, и в Амстердаме — с работой так себе. Кто сказал: GFC закончился? В Америке — может и закончился, а в Европе?
Университетская наука — прекрасное достижение цивилизации, но зарплаты смешные. Главное в жизни — выиграть грант. Однако, научные гранты теперь — большая редкость, чем реальная работа в Европе. На исследования в области нефтяной геологии деньги давать перестали в 2008 году, как отрезало. Инженерные факультеты кое-как выживали на «зелёнке»: придумывали «бесшумные» ветряки и солнечные водонагреватели. С солнечными батареями для производства электроэнергии сразу вышел облом. Хоть Лейден и считается в Нидерландах «родиной современного электричества», дальше лейденской банки в 1745 дело не заладилось. Электрические технологии с тех пор отправились в кругосветку: из Англии в Америку, оттуда — в Японию, да так и застряли в Южной Корее и на Тайване.
В середине 2013, закончились и ветряки. Трудолюбивые и умелые немцы понастроили их тысячами и доказали всему миру: ветер — дело непостоянное. Сегодня дует — завтра нет. Моряки и мельники в Голландии знали этот печальный факт ещё при Римской Империи. Если теряете деньги на «классических» ветрогенераторах, на высокотехнологичных и дорогих «бесшумных» — разоритесь вдвое быстрее. Впрочем, с моей докторской в области строения органов зрения беспозвоночных Каменноугольного периода, ветрогенераторы меня интересовали не больше, чем любой другой источник электричества и финансирования. На мои профессорские потуги — два академических часа в неделю — особенно не разгуляешься.
Итак, повезло. Настоящая работа, на настоящем газовом месторождении. За настоящие деньги! Мои беспозвоночные Каменноугольного периода поглядели на циферки годовой зарплаты, и у них от удивления вывалились все органы зрения! Как говорится, «от такого предложения невозможно отказаться».
До НХЭЛ, в России я как-то не побывала, даже в качестве туриста. Москва оказалась современным городом. Аэропорт «Домодедово» похож на амстердамский «Схипхол»: огромный, удобный, но уже перегруженный. «Аэроэкспресс» — не хуже экспресс-поездов в Нидерландах, и примерно соответствует по стоимости билетов. Несколько подкачала московская подземка. Карманный путеводитель расписывал красоты «подземных дворцов Метро», но в реальности наблюдались: грязь, толпы, зверское выражение на лицах большинства пассажиров.
Я прогулялась по Красной Площади, с последующим посещением Кремля. На музей «Грановитая Палата» — решила не тратиться. Так мой туризм закончился, и начались рабочие будни.
Из Москвы в Ново-Холмск летела в бизнес-классе «Аэрофлота». Руководителям отделов в НХЭЛ положены дорогие билеты.
Маленький аэропорт Ново-Холмска по сравнению с блистающими стеклом и алюминием «Домодедово» или «Схипхол» — выглядел убого. По самоходной лесенке пассажиров выгружают прямо на взлётное поле. Для бизнес-класса подали отдельный автобус, дребезжащий и крепко пропахший бензином. Хорошо, я прошла иммиграционный контроль в Москве. В Ново-Холмске из автобуса надо тащиться на второй этаж, чтобы поставить штампик в паспорт! Похоже, создатели аэропорта хотели прикрутить ко второму этажу трапы и выгружать самолёты прямиком в паспортный контроль, но вспомнили, так не умеют пока, и решили ограничиться лесенками и автобусами.
У выхода, водитель держал табличку с логотипом НХЭЛ. Его новенький чёрный «Лендкрузер» доставил меня в городок «Сосенки», где квартира-студия тоже оказалась абсолютно новой и вполне приличной.
Офис НХЭЛ — ничего примечательного: стандартное железобетонное здание, кабинеты-«стекляшки» для начальства, «загоны» и «кубики» — для личного состава. На стене инструкция на случай землетрясения: здание сейсмоустойчивое, поэтому никуда убегать не надо. Если сильно трясёт — спрятаться под столом! Оказалось, все шкафы намертво прикручены к стенам, а стеклопакеты в окнах — армированы алюминиевой сеточкой.
По сравнению с огромными комнатами Лейденского университета, мой новый кабинет был мал: два на три метра, зато заместо антикварной мебели — всё по последнему слову техники. У алюминиевого кресла — десяток регулировок. Нажатием кнопки — столешница поднимается или опускается. Два огромных плоских монитора стоили наверняка больше университетского сервера.
«Устраивайтесь, — сказал Ланц, — Элли, наша секретарь, поможет вам с отделами IT и Собственной Безопасности. В понедельник пройдёте обязательное обучение. Называется „BOSS/HUET/ASE“. Не доводилось раньше?»
«Нет».
«Все специалисты обновляют квалификацию каждые три года. Как посвящение в масонскую ложу…»
У масонов при испытаниях — фартуки и белые перчатки, у нефтяников — космические скафандры. Комплект для выживания в арктическом море слегка похож на высотный костюм пилота. Сделанный из толстого неопрена, подбит изнутри слоем губчатой термозащиты. Снимаем обувь. Левая нога, правая нога, левая рука. Теперь — голову! Горло сжимает резиновая манжета. Правую руку — в рукав, потянуть за хлястик герметичной «молнии». Через три минуты в скафандре становится жарко, а по коже ползут капельки пота. Но это хорошо: как окажетесь в ледяной воде, температура будет в самый раз.
Кроме термозащиты, прямо в костюм вмонтирована надувная подушка. Через клапан — надувать. На голову можно натянуть капюшон и закрыть всю нижнюю часть лица, как намордником. Уродливые трёхпалые перчатки приделаны к рукавам на верёвочках. Справа на груди — проблесковый маячок, слева — свисток для привлечения внимания. Вот крепление фала — на случай, если понадобится выдернуть вас из воды вертолётом. Поверх костюма, надеваем спасательные жилеты, с баллончиками углекислого газа для поддува.
Всё? Нет, интересное только начинается. Оказывается, внутри костюма есть ещё один воздушный мешок — «третье лёгкое», или «ребрифер». Отстегнув карман на груди, извлекаем гофрированную трубку и зажим для носа. Трубка вставляется в рот, как у акваланга. Глубокий вдох, нажать кольцо, выдох! Мешок наполняется воздухом. Инструктор заявляет, воздуха достаточно на девяносто секунд, а можно и три минуты дышать, если умеючи. Молодой русский парень, помбур с платформы «Пинежское-Альфа», — незамедлительно демонстрирует, но его останавливают. Он аквалангист-любитель, может задержать дыхание на пару минут вообще без всяких воздушных мешков.
«HUET» — Helicopter Underwater Escape Training, тренировка по выходу из тонущего вертолёта. Пять человек пристёгнуты к креслам в пластиковом макете кабины вертолёта «Супер-Пума». Кран выдвигает макет над бассейном. Внизу, на глубине четырёх метров, шевелят ластами два аквалангиста. Если кто застрянет в кресле — будут спасать.
«Внимание пассажирам! Аварийное приводнение! Приготовить ребриферы!»
Я открываю клапан ребрифера, стиснув зубами загубник, зажимаю нос прищепкой. Дышится ещё нормально, но от адреналина уже сводит лёгкие. Голову назад, до упора в кресло. Руки — крест-накрест на ремни безопасности. Ступни впиваются в оббитый резиной пол.
«Море! Море! Море!»
Модель вертолёта плюхается в бассейн. Конечно, в реальной ситуации удар куда сильнее. Кабина быстро наполняется ледяной водой.
Когда вода поднимается до груди, следующее действие. Глубокий вдох. Дрожащие пальцы отпускают кольцо ребрифера. Выдох. Правая ладонь — на шнуре в рамке иллюминатора, левая — на застёжке пятиточечного ремня вертолётного кресла.
Кабина дёргается, и нас переворачивает вниз головой. Перед глазами проносятся пузырьки воздуха. Теперь надо выдернуть шнур и выдавить иллюминатор. Только после этого — расстёгивать ремни. Я поступаю наоборот и иду на всплытие в сторону оказавшегося наверху пола, отпустив от неожиданности иллюминатор. Время сжимается, воздух в трубке становится вязким, как пластилин. Задохнусь, проносится в голове. Но передо мной вдруг лицо в чёрной маске. Аквалангист вынимает стекло макета снаружи, и тащит меня из вертолёта. Показав пальцами «О-кей», отпускает, — и костюм резво выбрасывает на поверхность. Выплёвываю загубник. Слегка пахнущий хлоркой, этот воздух — самый лучший вдох в моей жизни!
После «HUET» последовали учения «BOSS», Basic Offshore Survival Skills, базовые навыки выживания на море. В тех же скафандрах, но уже промокших и жутко холодных, мы учились прыгать в воду со спасательными жилетами, собираться группой, залезать на надувной плот, выставлять вахтенных и сигналить вертолётам. Оказывается, в комплекте спасательного плота есть даже рыболовная снасть, на случай, если придётся выживать в море неделями.
Вернувшись в «Сосенки» около шести вечера, я упала в постель и проспала беспробудно до утра, а нутро автобус НХЭЛ повёз всех выживших «на вышку». «ASE», Arctic Structure Escape, или спасение с арктической платформы. Одетые уже в другие «скафандры» — вдвое больше габаритами и с несъёмными перчатками, мы спускались с высоты десятого этажа по верёвочным клеткам, сильно напоминавшим трубу для сброса строительного мусора.
До обеда инструктор ещё успел показать видео «Запомни: Пайпер-Альфа», как платформа в Северном море за два часа пожара превратилась в торчащий из волн окурок, прихватив с собой в Рай сто семьдесят шесть человек. Всю вторую половину дня буровики провели на симуляторе: бегали в противогазах и «спасали» заполненные песком манекены. К счастью, в списке необходимых геологам знаний практическое пожаротушение не значилось, поэтому меня отпустили изучать город.
Ново-Холмск — однозначно не Европа, но жить можно и тут. Стандартный набор развлечений для нефтяников: бары и рестораны. Два торговых центра: «старый», ещё с советских времён, и «новый», только что отстроенный. В последнем есть даже кегельбан и кинотеатр. Убогий городской парк, с навсегда заржавевшими аттракционами, зато вход — бесплатный. Дальше за парком — великолепная горнолыжная трасса, с новеньким фуникулёром.
Интересное впечатление оставило посещение местного рынка. С одной стороны площади — нищенские палатки с «фирменными» подделками из Китая. В магазине морепродуктов глаза разбегались от копчёной рыбы, невероятных размеров камчатских крабов и красной икры. Овощные лотки выглядели грязными, скудными, и притом — дорогими. Противоположную сторону площади занимали вполне современные модные магазины, с европейским ассортиментом и вдвое дороже голландских цен. Отражаясь в сверкающих витринах, маневрировал на инвалидном кресле безногий в военном камуфляже, тыкая в прохожих засаленной шапкой. Ясно: покупать еду следует в супермаркете, а на рынок — исключительно за дарами моря.
На следующее утро, я сидела в несколько более просторном кабинете Ланца, а тот ставил мне первую задачу: проект бурения на восточном фланге Пинежского.
«Кальвин, я в бурении мало что понимаю».
«В современной нефтедобыче, Сандра, универсалов нет. Скажем, я плохо разбираюсь в гидродинамике, но у меня есть специалисты. Аластаир Мак-Брайд — вообще гений. Вы защищались как палеонтолог?»
«Да».
«Значит, ваши сильные стороны — общая геология и седиментология. Сколачивайте рабочую группу: один структурный геолог, один петрофизик, два инженера-разработчика, два технолога. Динамическая модель уже построена. С июня, кластер — в вашем полном распоряжении. Когда обоснуете координаты забоев, дадим на три или четыре недели инженера по конструкции скважин».
Я кивнула. «Мак-Брайда можно мне в команду?»
«До октября он занят запасами. Защитимся в русской Комиссии, тогда — пожалуйста. И ещё. Буровики будут настаивать, чтобы вы сэкономили деньги на геофизических исследованиях. Ни за что не поддавайтесь. Надо, подкатим тяжёлую артиллерию: доктор Зорин кого хочешь переспорит…»
В конце июня в городе неожиданно выключили ежедневный дождь, и прорезалось летнее солнышко.
«Богиня Минерва намекает: пора геологам в поля», — прокомментировал Вик Зорин.
«Вам-то зачем? — удивилась я, — У вас с Мак-Брайдом — компьютерные модели».
«Это у плохих геологов — кроме моделей ничего нет. А хорошие специалисты полагают, надо смотреть породы на реальных обнажениях. Разве вы против прокатиться на север, на пару недель? Сразу станет понятней, с чем имеете дело на восточном фланге».
«Ещё бы: против! Шесть лет не выезжала в поле. Без грантов — приходилось довольствоваться походами в запасники геологического музея. Палеонтолог в кресле!»
«Тогда — какие проблемы? Напишите Ланцу кратенькое обоснование. Он сам — геолог. На доброе дело, бюджета никогда не жалел. Не знаю, как у вас в университетах, а в нефтяных компаниях мы привыкли в полях шиковать. Прогулка будет не хуже, чем у Уоллеса и Громита».
«На Луну в ракете?»
«На „Лендкрузерах“ и русских вездеходах! Луну, правда, не обещаю».
«Я поняла, вы напрашиваетесь в качестве гида?»
«Напрашиваюсь! Но от гида — увольте. Порекомендую вам одну очень знающую леди-геолога. У неё докторская по Миоцену Охотского моря, и все местные обнажения знает, как свои пять пальцев».
Из Ново-Холмска полетели вертолётом. Колонна автомашин, с водителями и поварихой, — ушла на север на три дня раньше; преодолев семьсот километров, встречала нас в местном аэропорту. Зря я критиковала аэропорт Ново-Холмска! Дыра, куда мы прилетели, представляла собой частично ушедшие в болото бетонные плиты взлётно-посадочной полосы и дощатый сарай диспетчерской. Вместо охраны — ржавая колючая проволока по периметру. В памяти почему-то всплыла школьная экскурсия в музей Аушвиц-Биркенау.
Зато машины были загляденье: пять чёрных «Лендкрузеров» в комплектации «всё включено», да два русских армейских грузовика «Урал 6х6», с будками. В одной будке помешалась походная кухня и запасы провизии, во второй — баня и палатки.
Затолкав рюкзаки в «Лендкрузеры», импровизированная геологическая партия отправилась «смотреть». В двух километрах за аэропортом начиналось нефтяное поле, тут и там утыканное останками скважин и насосов-качалок. Несмотря на проплешины разлитой нефти, между скважин весело рос бурьян. Удивительно, некоторые насосы ещё работали, периодически склоняя к скважинам изъеденные ржавчиной головы. В трёхстах метрах от дороги темнели руины промышленного здания, с просевшей крышей и обвалившейся кирпичной трубой.
— Вик, вы мне обещали «Пикник на Луне», а эти места выглядят как «И целого мира мало», — сказала я, — Помните, приключения Джеймса Бонда в Баку?
— Месторождение — почти такое же старое, как в Азербайджане, — пояснил Вик, — разработку начали ещё до Революции. Сейчас осталось четыре десятка скважин, каждая даёт в день по паре баррелей. В Америке, это называется «стриппер».
— А что за фабрика у дороги? — спросила сидевшая на переднем сиденье девочка-петрофизик из моей рабочей группы.
— Не фабрика, Катенька, а теплоцентраль. Нефть в Янтарном тяжёлая и очень вязкая, зато и глубины небольшие. В семидесятые придумали закачивать под землю пар, чтобы разжижать нефть.
— Я читала, изобретение канадское, — сказала Катя, — Гравитационный дренаж паром, технология SAGD.
— В семидесятые, русские и канадцы редко общались, но воровали технологии друг у друга, — только шум стоял. Кто у кого идею SAGD свистнул, науке неизвестно. Сейчас закачка пара на Янтарном стала нерентабельной, и теплоцентраль забросили.
Наша автоколонна втянулась в город, точнее населённый пункт. Со стороны нефтяного поля, населённым он был весьма условно: на улицу слепо глядели выбитые окна панельных пятиэтажек. Навстречу попался мотоцикл с коляской, будто в кино о Второй Мировой. Коляска нагружена дровами, и с привязанной сверху оконной рамой без стёкол. Вик указал на когда-то белое здание, с циферками «1956» на псевдо-классическом фронтоне и заколоченными окнами, — Клуб шахтёров. Временно закрыт на ремонт. Как в девяносто четвёртом закрыли, так всё и ремонтируют. Временно.
— Вы сказали: шахтёров?
— Угольщиков. Пятьдесят ка-эм к югу — шахты. Уголь знатный: кардифф. Когда-то добывали для военных кораблей. Сейчас месторождение выработано почти в ноль, но на местные нужды — кое-как хватает.
Ближе к центру, городок стал более цивилизованным. В окнах пятиэтажек заблестели стёкла и изредка — фанера, у подъездов — ржавые и битые, но явно ещё живые японские легковушки. Промелькнула продуктовая лавка, около неё чего-то ждали несколько женщин и мужчина с велосипедом.
Проскочили центральную площадь с неизменным памятником Ленину.
— Площадь капитана Крюка, — сказал Вик. Местный вариант вождя мирового пролетариата указывал в светлое будущее культёй правой руки, из которой заместо пиратского протеза торчала ржавая арматура.
За памятником однорукому вождю неожиданно показалась вывеска на английском: «INTERNATIONAL HOTEL OCEAN», причём с тремя звёздочками.
— Видите, здесь имеется международный отель, — робко пошутила я.
— Останавливался в нём прошлым летом, — откликнулся Вик, — Цены и правда международные — сто пятьдесят баксов за ночь.
— И хороший отель?
— Горячей воды — нет. Клопы и тараканы — голодные, оттого встречают вас радостно. Однако, всяко лучше, чем ночевать на скамейке в парке. Не говоря уж, в городе нет ни парков, ни скамеек.
Катя тряхнула практичной мальчишеской причёской, — Клопы? Я лучше в палатке!
— Так и задумано, — сказал Вик, — Сейчас пообедаем. Местный ресторан — вполне. Потом заедем на одно обнажение по соседству и сразу двинем восемьдесят ка-эм на север. Там поставим базовый лагерь и будем оттуда делать геологические вылазки.
«Лендкрузеры» проехали перед «международным отелем» и повернули на боковую улочку. Асфальт закончился.
На углу двое ребятишек азиатской наружности пасли свинью с поросятами. Девочка лет десяти, в весёленьком летнем сарафане, но огромных, взрослого размера, зимних сапогах, хлестнула хворостиной. Поросята разбежались, а мама-свинья поглядела: далеко, не достанешь, — и плюхнулась обратно в лужу. В дело вступил мальчуган, на пару лет младше девчонки, в засаленном свитере и штанах от зимнего комбинезона. Отобрав у сестрёнки хворостину, смельчак двинулся прямо в грязь: босиком удобней — радиус атаки не ограничен. Свинья проиграла сражение и ретировалась на обочину, оставив достаточно места для автомобилей.
Ресторан помещался в полуподвале старинного особняка. По кирпичным ступенькам мы спустились в полутёмную залу, где из акустических колонок громко играла музыка, и кто-то пел однотонным прокуренным голосом. Зала пуста, лишь за угловым столом, уставленном бесчисленными закусками, сидели. Судя по количеству пустых бутылок на полу, сидели давно и серьёзно.
— Эти парни выглядят как бандиты, — шепнула я Вику.
— Бандиты и есть. Но не волнуйтесь: геологи местным мафиози до фонаря. Их бизнес — нелегальный отлов рыбы. Однако, не рекомендую ужинать в этом заведении после шести. Бывает много неадекватных посетителей, и можно запросто получить по голове бутылкой.
Вытирая руки о передник, из кухни прибежала пожилая официантка, судя по виду — бабушка давешних юных свинопасов. Стол накрыт чисто и профессионально: азиатские салаты — острые и разнообразные. Далее появились тарелки с русским свекольным супом «борщ» и корейские пельмени, с рыбной начинкой.
Постановка базового лагеря заняла весь остаток дня. При организации полевых работ, нефтяные компании дадут сто очков вперёд любому нищему университету. Ужинали в просторной армейской палатке, при свете люминесцентных ламп, за настоящим столом. Фаянсовая посуда, ножи и вилки — как в ресторане. Еда тоже ресторанная: повариха-то с дипломом по кулинарии, а не палеонтологии!
Охрану лагеря обеспечивали серьёзные молодые люди: два специалиста с автоматическим оружием из Собственной Безопасности НХЭЛ и нанятый в качестве консультанта егерь-охотовед. Монстрообразная винтовка с оптикой — не от двуногих хищников, а против редких и менее опасных: волков и медведей.
Вик нагрузил в тарелку вторую порцию рисового пудинга, подлив в кружку кофе, — Понравился север, Сандра?
— Честно? — усмехнулась я, — Культурный шок! Представляю, что чувствовал Ливингстон, когда в первый раз приехал в Африку.
— Огромная разница! Африка времён Ливингстона, да и теперь — никогда не была цивилизованным местом. А вот у нас на севере… В курсе, что население Янтарного составляло более тридцати тысяч?
— Так вот почему дома пустые!
— По рассказам живших здесь в шестидесятые, в Янтарном было ничуть не хуже, чем сейчас в Ново-Холмске. Натурально, СССР — совсем не Америка, но всё равно О-кей. Потом: уголь кончился почти полностью, нефть — тоже. Рыба? Ежели по-честному, тоже уже кончается, браконьеры ловят жалкие остатки.
— А сельское хозяйство?
— Корейских детишек видели? Свинопасов с прутиком? Ресторан производит достаточно помоев, чтоб кормить свиней. Вот и всё сельское хозяйство. На севере, даже картошка не каждый год успевает вырасти.
— Грустная история, — я поскребла ногтем пятнышко соуса на скатерти.
Давно, ещё в студенческие годы, профессор рекомендовал книгу: «Пределы роста». Компьютерное моделирование населения и ресурсов Земли. Для математически-безграмотных, вроде меня, авторы заменили дифференциальные уравнения картинками. Квадратики с бантиками и стрелочками выглядели смешно, и всё одно непонятно.
Выходило, если человечество продолжит расти как в семидесятые, примерно к 2015 году производство на душу населения начнёт снижаться. К 2030 мы откатимся на уровень начала прошлого века, куда-то до Первой Мировой. Притом, рост населения не останавливался, а даже ускорялся. Известно, в бедных странах больше рожают, а обусловлено это не уровнем образования, а биологией. Когда нет уверенности в спокойном будущем, гормоны толкают женщин завести побольше потомства, на случай если кто помрёт. В компьютерной модели из «Пределов роста», население бодро росло вплоть до 2050 года, ограниченное лишь загрязнением окружающей среды.
Когда я училась в аспирантуре, верить дурацкому компьютеру из 1972 года не хотелось. Тогда и компьютеры-то были… Сегодня в моём фотоаппарате-мыльнице за двести евро — в миллион раз больше памяти и раз в шестьсот мощнее процессор. Неожиданно вспомнился Лейден, и как иссякли научные гранты. Что если авторы «Пределов роста» — правы?
Геологи в полях встают рано. Завтрак в половине шестого, а в шесть «Лендкрузеры» уже покидали лагерь. Первая точка наблюдения планировалась на берегу ручья, приблизительно в шестнадцати километрах. Оказалось, пешком идти не надо. В этом месте каждую осень работает рыболовецкая артель, поэтому есть просека и плохонькая дорога. Внедорожники осторожно спустились на галечный пляж и остановились у сарая, слегка перекошенного временем и штормами.
— Отсюда триста метров вверх по ручью. Отличное обнажение песчаников Пинежской свиты, — геологиня, консультант по Миоцену, подтянула повыше болотные сапоги и двинулась вдоль пляжа.
Воздух отчётливо пах дизтопливом, хотя кроме наших «Лендкрузеров» никакой техники не наблюдалось.
Возле устья широкого ручья, геологиня вроде бы запнулась и стала смотреть под ноги. Мы подошли. Берега покрыты черноватой пеной, с отливающей радугой каймой. Запах дизтоплива — почти нестерпимый.
— Похоже, нефть! — сказала консультант.
Вик поднял гальку, понюхал и сморщился. Поводил пальцами в воде, — Однозначно: лёгкая нефть или газовый конденсат. По запаху, точно как «Альбатрос». И откуда бы?
— Естественное нефтепроявление? — предположил геолог НХЭЛ.
— Я на этом обнажении одиннадцатый раз, — сказала консультант: — Никаких нефтепроявлений тут отродясь не бывало. Да и быть не может! Породы, мы собирались смотреть, — чуть не на два километра выше Пинежского.
— Дайте-ка карту, — попросил Вик. Повертев планшет в руках, сориентировал вдоль береговой линии, поглядел вверх, на кривые лиственницы на обрыве, — Смотрите. Нитка газопровода НХЭЛ проходит вот тут. От берега — семь ка-эм. Ручей пересекает газопровод вот тут и вот тут. Там меандра. Циркуляр по ТБ читали? Что в июне было?
— Чепуха, — сказал геолог, — Это же газопровод! В газопроводе — газ, а не нефть!
— На самом деле, там три трубы: две газовые, одна нефтяная, — сказал Вик, — Вот: станция номер двадцать два — как раз на ручье. Если я запомнил правильно, розлив перекрыли на двадцать первой и двадцать второй.
— Если запоминать правильно, весь розлив — сорок баррелей. Чуть больше шести кубометров. Территорию уже рекультивировали, а в открытые водоёмы ничего не попало. Мерзко, конечно, но не катастрофа. Нормальная плата за бизнес.
— «Если на клетке слона прочтёшь надпись: буйвол, — не верь глазам своим!» — сказал Вик.
— Какой ещё буйвол? Какой слон?
— Скажем, разлитых баррелей получилось несколько больше, чем сорок. Возможно, несколько тысяч. Я предлагаю: дадим приказ водителям ждать возле станции двадцать два, а сами пойдём вверх по ручью. По прямой, тут семь ка-эм, но ручей петляет. Навскидку, километров десять-одиннадцать. Ходоки у нас неопытные. С остановками, фотографированием, отбором проб воды — положим пять часов. Мы прекрасно управимся до обеда.
— Мы планировали ещё четыре обнажения на сегодня, — сказала я.
— Обнажения — подождут. У нас геологическая экскурсия, а не настоящие полевые работы. Ручей важнее.
— Мы не экологи, Вик! Вернёмся в Ново-Холмск, доложим в отдел Охраны Труда.
— Знаю, как мы доложим! Те послушают, с умным видом кивнут и отправят сюда купленного эколога. Напишет: всё в ажуре.
— Доктор Зорин! Это уже слишком! НХЭЛ серьёзно относится к проблемам экологии. Почему вы думаете, экологи станут врать? Я считаю, каждому надо заниматься своим делом, а дело нашей рабочей группы — восточный фланг Пинежского.
— Но я-то пока не в вашей группе! Хорошо. У меня есть всё необходимое: фотокамера, банки и пакетики для образцов, GPS-приёмник и полевой дневник. В одиночку в маршрут не положено, выделите мне попутчика. Катенька занимается горным туризмом, ноги быстрые.
— Как начальница партии — не могу взять на себя ответственность за ваши жизни. Вдруг — медведь?
— Медведь к ручью не полезет. Чувствуете, как воняет?
— Именно: воняет! А респираторов нет. Запрещаю подниматься по ручью! Под страхом увольнения.
Вик покачал головой, — Под страхом увольнения, говорите?
— Да, и без возражений, — заявила я: — Это обнажение отменяется, в связи с опасностью для здоровья персонала. По машинам и едем дальше — в соответствии с планом работ. Насчёт ручья не волнуйтесь. У нас же есть спутниковый телефон? В девять часов развернём антенну, позвоним в офис, чтоб выслали экологов на розлив.
И мы поехали — в соответствии с планом. Вик сидел в машине поникший, и вроде бы даже постаревший, со мной старался лишний раз не разговаривать.
Ситуация с ручьём оказалась куда менее мрачной, чем предсказывал Зорин. Экологи объяснили, в грунтовые воды всё-таки попало небольшое количество нефти. Весенним паводком всё смыло в ручей, и по течению прошла «пробка», около одного барреля. Отправься мы на обнажение днём раньше или парой дней позже, — никакого запаха и никакого ущерба экологии! Специалисты заверили, ко времени нереста и путины — конденсата в ручье вообще не останется. «За популяцию красной рыбы можно не волноваться, если бы не браконьеры», — сказал главный эколог.
После неудачной защиты в русской Комиссии по запасам, и узнав об уходе Ланца из НХЭЛ, Вик был явно демотивирован. Когда я передала распоряжение вице-президента: готовить отчёт по запасам SEC/SPE без изменений и уменьшений, — Зорин лишь кивнул и ушёл к своей рабочей станции.
В понедельник, шестнадцатого февраля, ровно в девять утра, геофизик постучался в открытую дверь моего офиса.
— У вас что-то срочное, доктор Зорин?
— Можно сказать: да, доктор Клейн, — он положил на стол бумагу. Сверху по-английски, ниже по-русски: «Заявление об увольнении».
Я сглотнула внезапно ставшую вязкой слюну: — Отчего так… Вик?
— Будто не знаете, доктор Клейн? Ладно, дело решённое. У меня есть предложение о найме. Уезжаю в США. Скажем, моему сыну в Штатах будет лучше. С точки зрения образования.
— Предложение о найме — от Ланца?
— Предложение о найме — конфиденциально.
— Понимаю.
— По российским законам, вы имеете полное право заставить меня трудиться на всю катушку ещё четыре недели. Пользуйтесь. Отчёт для Комиссии по ценным бумагам я доделал, только моей фамилии в авторах не будет. Пусть Смайлс подписывает, ежели он такой оптимист…
Ещё три дня Зорина уговаривали забрать заявление. В HR предложили повысить в должности, с пропорциональным увеличением зарплаты. Потом «внезапно» вспомнили редкое положение в трудовом договоре, могут устроить Зорина-младшего в международную школу-интернат: Сингапур или Йокогама, компания платит. Вик усмехнулся в бороду и вежливо отказался.
— Ничего не поделаешь, Сандра, — посетовал Смайлс, — Хорошие специалисты время от времени увольняются — суровая правда жизни. Пусть HR ищет замену. Если надо, подключайте агентства. Денег не жалейте, хороший гик работает за десятерых исполнителей.
— Ещё неприятность, Эндрю. Аластаир Мак-Брайд тоже снял свою фамилию с отчёта SEC. Наотрез отказывается подписывать.
— Увольте, Сандра, от такой мелочи! В Техническом Директорате — любой геолог может подписать, ну и ваша подпись, конечно. А уж за моей-то подписью — дело не станет. Вот вам в копилку нефтяного опыта: от слегка завышенных запасов — никакого вреда бизнесу нету. От лишних баррелей в отчёте — ещё никто не умирал.