Авиакатастрофа «Germanwings»: Командир сделал две попытки войти в кабину.Ник Миллер для «Нью-Йорк Таймс»,
Командир рейса 4U9525 «Germanwings» сделал две отчаянные попытки вернуться в кабину пилотов, прежде чем самолёт врезался в горы. К такому заключению можно прийти, читая отрывки стенограммы записи переговоров экипажа, опубликованные немецкой газетой «Бильд». Газета сообщила, в начале полёта, командир лайнера Патрик Сондхаймер «развлекал» второго пилота длительным разговором, упомянув, что забыл сходить в туалет в Барселоне […]Понедельник, 30 марта 2015 г.
После перехода в горизонтальный полёт, командир попросил приготовить таблицу проверок для посадки в Дюссельдорфе, на что второй пилот Лубиц «лаконично» ответил: «хорошо, если только долетим». Затем Лубиц сказал командиру, самое время посетить туалет, а через две минуты командир передал управление второму пилоту, и покинул своё кресло. Менее минуты спустя, в 10:30, самолёт начал терять высоту […]
Через несколько минут после начала снижения, как сообщает «Бильд», на записи переговоров слышен «громкий хлопок» и голос командира: «Ради Бога, открой дверь». Окрик командира перекрывается криками пассажиров. Затем, в 10:35, слышны «громкие удары тупым металлическим предметом по двери кабины». Девяносто секунд спустя, автоматическая запись оповещения в кабине произносит: «Terrain — pull up. Terrain — pull up». [42] На фоне записи, слышится крик командира: «Открой эту долбаную дверь…»
Массивный AS332 «Супер-Пума» грациозно облетает «Альфу», выравнивается против ветра и заходит на посадку. Несколько нервических секунд изумрудно-зелёная вертолётная палуба приближается вроде бы слишком быстро, но в последний миг пилоты замедляют снижение и касание получается почти неощутимым. Пригибаясь, к машине подбегает HLO, щёлкнув замками, откатывает дверь. Жестом показал пассажирам отстёгивать ремни и снимать наушники. Два помощника уже выгружают на затянутую пеньковой сеткой палубу сумки из багажного отсека.
Мы подхватываем свой багаж и идём по вертолётной палубе. У водяной пушки за разгрузкой наблюдает пожарный в блестящем скафандре, а над головой молотят воздух лопасти. На ажурной стали трапа — улетающие, как и мы, в арктических спасательных костюмах, немного похожие на астронавтов. Кто-то пожимает знакомым руки, кто-то обменивается засаленными рабочими блокнотами и «флешками». Кто-то орёт в ухо прилетевшему: «За вторым насосом смотри в оба! Этот гад двадцать раз за мою смену глючил!» Романтика смены на морской платформе, вертолёт ждать не может. Жёлтая табличка на стене: «ОСТОРОЖНО: ХВОСТОВОЙ ВИНТ». Ниже от руки, но аккуратно, по трафарету, выведено:
«ТВОЯ ГОЛОВА НАМ ПОФИГ, НО ЛОПАСТИ УЖ БОЛЬНО ДОРОГИЕ».
Лязгает стальной люк. После вертолёта, внутри — блаженная тишина! Можно выдернуть затычки из ушей.
— Прибывшим — в комнату отдыха! Всем прибывшим — в комнату отдыха! Палуба «Би»! — кричит радиооператор.
Долой арктический костюм! На шее и запястьях — красные полоски от резиновых манжет. Одежда внутри — неприятно влажная от пота, и запах из костюма — соответствующий. Стюард заботливо укладывает костюмы стопкой и прыскает дезодорантом. По опыту знаю: не помогает. Обязательное видео для прибывших: действия персонала на пожаре и при эвакуации платформы. Далее радиооператор раздаёт всем личные карточки: номер основной шлюпки, номер запасной шлюпки, номер плота для высадки на лёд, и так далее.
Тело платформы вдруг ощутимо вздрагивает.
— Это что? — озаботился самый молодой из каротажной партии. Наверное, стажёр.
— Да не проблема, — говорит с каменным лицом буровой мастер, — У «Альфы» ногу номер четыре слегка подмыло, ну на пару метров всего, вот платформа и шатается. Зато остальные три ноги — стоят как влитые!
— Больше слушай, — улыбается главный полевой инженер каротажной партии, — Они тебя ещё отправят Келли Бушинга искать. Просто лёд трётся о юбку. А платформа — сейсмостойкая, у неё есть такие амортизаторы. Представь компьютерный трекболл. Умножь размеры на сто! Время будет до работы, покажу это чудо техники.
Камбуз более всего напоминает ресторан на круизном лайнере эконом-класса. Пять сортов салатов, два дежурных супа, на выбор мясо, курица и рыба, плюс неограниченное количество десертов. Основные приёмы пищи четыре раза в сутки: завтрак, обед, ужин и «миднайт». В отличие от круизных лайнеров, на буровой работают по вахтам, и разницы между завтраком и ужином нет. Ты завтракаешь в шесть вечера? Без вопросов поджарим омлет. В промежутках между основными кормёжками, по-морскому называется «чай», хотя, естественно, большинство предпочитает бункероваться кофеином. Замечаю новшество: шикарная, сверкающая никелем, автоматическая кофеварка, с натуральным зерновым кофе, по нажатию кнопочки — что угодно: от сверхкрепкого эспрессо до «длинного мулата».
Но на камбузе круизная роскошь и кончается. Вся остальная площадь жилого модуля — как подводная лодка.
Кто-то из инженеров для смеху выложил на сервер чертежи платформы, как они выглядели в первоначальной версии 2003 года. Сто восемьдесят спальных мест, в кабинах по два человека! Тренажёрный зал, с сауной! Две комнаты отдыха: одна для телевизора, другая для бильярда и настольного футбола! Отдельная комната для совещаний на палубе «А»! Однако, «инжиниринг есть искусство возможного в суровой реальности происходящего». Жилой модуль лишился одной палубы, чтоб сэкономить пятьдесят миллионов баксов. Затем, потребовалось увеличить главные сепараторы. Затем, не хватило места под оборудование сервисных компаний. Наконец, кто-то очень умный закончил прочностные расчёты и объявил: пора убирать ещё две палубы жилого модуля, а то не впишемся в спецификацию по сейсмоустойчивости. Какая ещё комната для совещаний, какой ещё бильярд? Получилось — что получилось. Девяносто два спальных места.
Большинство кают — как купе в скором поезде, и душ с туалетом посередине — один на восемь коек. Садишься на толчок — не забудь запереть две двери, а закончил дело — не забудь вторую дверь отпереть, а то будут стучаться из соседней каюты. Если на борту нет буровиков, как раз по койке на нос, в принципе неплохо. Если платформа бурит, на борту сто семьдесят человек. Как все помещаются? Я же сказал: как на подводной лодке. «Горячие койки» — не слыхали? Койка закреплена за тобой на двенадцать часов в сутки. Время вышло, и в каюту приходит стюард: перестилать постели. Всё, приятель, пора на вахту.
На яично-жёлтой палубе трубного трюма, на аккуратных стальных подставках, — две длинные блестящие трубы, футов по пятьдесят [около 15 м] длиной. Приглядевшись, замечаем: серебристая поверхность покрыта отверстиями, пробками, лючками. На самом деле — робот. Не наивный киношный «Трансформер», неправдоподобное творчество художника с «мышкой», а реальная вещь. Внутри — многокилометровое переплетение проводов, бесконечные электронные платы с микросхемами, гидравлические поршни, насосы, вентили. Почему труба? Роботу предстоит спуститься в скважину. Если считать по вертикали — восемь тысяч футов [прибл. 2,4 км], а вдоль скважины — в три раза больше. Там, под землёй, умная машина раз сто пятьдесят присосётся как пиявка к стенке скважины, чтоб попробовать на вкус газ восточного фланга.
Будка каротажной станции и контейнер-мастерская — покрашены особым оттенком синего. Даже без логотипа понятно: «Шлюмберже» — самая большая в мире сервисная компания. Комбинезоны раньше были того же цвета, но правила поменялись. Теперь оранжевые — стандартные «морские». Внутри станции — равнодушный зуд кондиционеров, созвездие компьютерных экранов. Старший полевой инженер, худощавый малайский китаец, — за клавиатурой рабочей станции, разглядывает электронную схему на экране.
— Готовы в бой, мистер Лукас? — спрашиваю я, занося ногу через высокий порог кабины.
— Телеметрия не проходит через второй пробоотборник, — жалуется инженер, не отрывая взгляд от экрана, — A little problem.
— «LITTLE-2»? Я ещё не забыл алфавитный суп!
Инженер расплывается в улыбке, — О! Как я сразу не догадался? Сколько лет трудились в «Шлюме»?
— Восемь. А ты?
— Три с половиной.
— Запасная плата есть?
— Думал уже. Запасной нет, но выдернем из одногаллонной камеры. Она на этом спуске не потребуется. Когда каротаж?
— Только на промывку пошли. В вашем распоряжении — часов шестнадцать.
— Великолепно. Как там ствол?
— Как у ржавой винтовки. С нарезкой и промоинами.
— Прихваты?
— Естественно.
Сто лет назад, когда Конрад и Марсель Шлюмберже придумали «электрический каротаж», то есть геофизические исследования на кабеле, — скважины были вертикальные, глубиной максимум в пару тысяч футов [около 700 м]. На чёрно-белых фото из голландской Индонезии или советского Грозного — ручку лебёдки крутят рабочие. И исследования тогда проводились простые: один или два прибора, делов на шесть часов.
После Второй Мировой — скважины стали глубже, а лебёдки — уже крутили двигателями. Старожилы ещё помнят ревущие судовые дизели «Детройт» и электрогенераторы «Онан». Новые приборы добавлялись ежегодно. Кроме изобретённых братьями Шлюмберже измерителей электросопротивления, начали делать исследования с радиоактивными источниками, затем: каротаж акустический, сейсмический, гидродинамический… Когда через трое суток работы механик с красными от недосыпа глазами выжимал кнопку «Стоп», облегчение после шума моторов — почти физическое.
А вот наша первая скважина на восточный фланг.
В две тысячи пятнадцатом, мы добываем газ — на пределе новейших технологий. По стволу — шесть тысяч восемьсот метров. Бронированного кабеля на огромной катушке — едва-едва хватит до забоя. Скважина — наклонная, оттого под своим весом приборы не пойдут. Придётся протолкнуть бурильной колонной. Вся программа геофизических исследований — шесть суток, если не случится чего-то непредвиденного, навроде сгоревшей телеметрической платы. Одно хорошо: больше не воет за окошком каротажной станции оглушительный «Детройт». Современные лебёдки — электрические, хотя не совсем бесшумные.
Инженер пусть занимается электроникой, а мне — надо заняться подготовкой к каротажу, как подобает представителю заказчика. Сходить в комнату отдыха, полчаса посмотреть еврофутбол. На камбуз — скушать ужин. Далее — двенадцать часов сна. В моём полном распоряжении «горячая койка», ровно до без четверти шесть утра. Нет, я не лентяй.
Когда начнётся каротаж — инженеры в станции станут меняться каждые двенадцать часов, а я-то буду сидеть шесть дней бессменно! Ну ладно, не всё так грустно. Времена каротажных марафонов с единственным представителем заказчика — в прошлом. Глубоко в подводной траншее, рядом с газовыми линиями, проходит оптоволоконный кабель. «Пинежское-Альфа» подключена к сети НХЭЛ и далее — к Интернет. С берега за работой наблюдают не менее десяти пар внимательных глаз — день и ночь. Кроме всего прочего, мы проталкиваем инструменты бурильными трубами. Пока буровики движутся по обсадной колонне, я имею право вздремнуть. К несчастью, из-за «горячей койки» спать придётся на диване в кабинете начальника буровой. Отчего я обязан наблюдать за работой на буровой, а не с берега? Этот цирк обошёлся компании в два миллиона долларов. Кто-то должен сидеть в первом ряду у арены, не так ли? Хорошо, на морской платформе не нужно месить грязь по колено и обходиться по нескольку дней без душа.
…И вот мы полезли в скважину. Перед нами — два огромных плоских экрана. На правом — покачиваются как-бы аналоговые стрелочки и ободряюще светятся зелёные и жёлтые индикаторы телеметрии. На левом, по белым простынкам каротажных диаграмм — пишут бесконечными синими линиями манометры.
— Нет притока, — говорит Лукас, — Ждём или поехали дальше?
— Притока нет, — соглашаюсь я, — Закрывай пробоотборник.
Несколько щелчков «мыши», телеграфный скрежет автоматического регулятора мощности на приборной панели. Дёрнулись, пошли влево стрелочки на экране. Остановились разноцветные кривые на «простынках». В своём ноутбуке, я помечаю: «5362,1 м. Без проницаемости». Проклятый смектит!
Первый спуск можно считать успешным, хотя на обратном пути мы потеряли лапу от электро-сканера. За два часа, петрофизик Катя обработала запись прибора ядерно-магнитного резонанса, выдав приблизительные точки для измерения пластового давления и отбора образцов. По телефону сказала, восточный фланг выглядит не очень.
На панели интеркома, Лукас прижимает тумблер, — Следующая точка! Пять-три-шесть-четыре! Запятая-девять!
Из динамика — лёгкое шипение, и с русским акцентом: «Понял. Шесть-четыре-запятая-девять. Майна». Басовитый стон бурового тормоза. Машинист подъёмника каротажной станции — на высоком кресле, спиной к нам, — потихоньку отпускает кабель вслед за бурильной колонной.
— Лукас, ты из какого города в Малайзии? — спрашиваю я.
— Из Куала-Лумпура. Но после университета работал в Кемамане, плюс несколько смен на Саравак.
— На Саравак? Давненько не бывал! Как там теперь?
— Что интересного на Саравак? Как большая деревня, да и штат мусульманский.
— Я не об этом. Как там с нефтью?
— Если честно — ситуация мерзкая. Падение добычи — бешеное, но «Петронас» и «Шелл» делают вид, так и надо. В курсе, на офисных этажах небоскрёбов «Петронас Тауэрс» — отключили кондиционеры? Сразу после GFC.
— В самом деле?
— С две тысячи одиннадцатого — Малайзия не экспортирует нефть, а стала импортёром. Добыча упала на двадцать процентов.
— В Северном море — такая же история. Великобритания стала импортёром нефти в две тысячи шестом. С двухтысячного года, обвал добычи в норвежском секторе — в два раза, а в британском — почти в три.
Опять шипит динамик: «На точке. Шесть-четыре-запятая-девять».
Щелчок тумблера, — Понял. На точке.
На правом экране, блеснули красным и жёлтым индикаторы гидравлики. Мерно затрещал регулятор, посылая в кабель пятьсот двадцать пять вольт. Дрогнули, поползли стрелки.
— Есть прижим, Аластаир.
— Три кубика для начала.
— Три кубика, — Лукас щёлкает «мышью». Синие кривые кварцевого манометра на правом экране — бодро помчались влево. Регулятор прекращает «танец», а давление — и не думает подниматься.
— Подождём, — говорю я, глядя на кривые.
— Инженер кивает, — Пока ждём, прочитайте это, — Он открывает браузер и двигает окно на левый монитор.
Однажды стая волков забрела в лес рядом с небольшой деревней. Жители деревни держали коз, а к тем приставлен пастушок — десятилетний мальчик по имени Хабберт. Хабберт был не дурак, чего не скажешь об остальных.
От марш-броска по лесам, волки проголодались. Молодые рванули было за козами, но Альфа-Самец и говорит: — Куда вы, братцы? Набегут из деревни с ружьями, и ваши шкуры станут ковриками перед камином!
Натурально, Альфа-Самец ничего такого не говорил, а просто обернулся и зарычал. Он был не дурак, а просто действовал по Инстинкту. Потому как Закон Природы.
Как велит Инстинкт, Альфа-Самец подкрался к лугу и осторожно выглянул из кустов. Но не тут-то было. Мальчик Хабберт — не дурак. Заметив волка, стал орать на всю деревню:
— Волк! Волк! Во-о-о-о-лк!
Деревенские, хоть и дураки, похватали кто ружья, кто вилы, кто трубочку от туалетной бумаги — и бегом на луг! Но пока прибежали, Альфа-Самца и след простыл.
Однако, голод не тётка, а Закон Природы. Альфа-Самец опять за своё! Подкрался к лугу тихо и выглянул из кустов. Хабберт опять заметил и стал орать:
— Волк! Волк! Во-о-о-о-лк!
Жители деревни, уже с некоторой неохотой — прибежали на луг. Поискали-поискали волка в кустах, да не нашли. Альфа-Самец был не дурак, и убежал. Потому как Инстинкт!
Деревенский Политик воткнул в землю вилы, да и говорит: — Хабберт — нехороший, негодный мальчишка! Пугает деревенских почём зря. Нету в лесу никакого волка. И не было никогда. И не будет! Не верьте пацану! Потому как Исторический Опыт!
Среди политиков полно дураков. Потому как Инстинкт. Деревенские согласились с Политиком. Потому как дураки!
Альфа-Самец между тем вернулся к стае, да и говорит… Нифига он никому не сказал. Потому как Инстинкт. Помчались волки всей стаей на лужайку! Хабберт, натурально, стал орать: — Волки! Волки! Целая стая! А-а-а!
Дальше послышался невнятный хруст. Потому как Закон Природы. Вечером деревенские дураки пришли на лужайку: нету мальчика Хабберта. И двух коз тоже нет…
— Неплохая притча, — говорю я.
— Если честно, не думал, что на восточном фланге всё так плохо.
— Ты не один, Лукас. К примеру, вице-президент НХЭЛ — тоже в чудеса верит. Позитивное мышление у него.
— А у вас — негативное?
— Я — инженер. На позитивное и негативное мышление — права не имею. Мне зарплату платят, чтоб был параноиком.
— Вы верите в Пик Хабберта?
— Давление не растёт. Нет притока.
— Согласен. Следующую точку?
— Да, пожалуйста.
Пока инженер командует роботу закрыть пробоотборник, заношу в ноутбук: «5364,9 м. Без проницаемости».
Щёлкает интерком, — Следующая точка! Пять-три-семь-ноль! Запятая-шесть!
«Понял, майнаю. Семь-ноль-запятая-шесть». Протяжный стон бурового тормоза, будто машина жалуется на скуку. Каротажная станция чуть вздрагивает. «На точке. Семь-ноль-запятая-шесть».
— Понял. На точке.
Трещит регулятор, подмигивают на экране индикаторы, озабоченно шевелятся стрелки.
— Есть прижим, Аластаир.
— Три кубика.
— Тяну три… По-моему, опять притока нет. Подождём?
— Подождём.
Машинист подъёмника разворачивается на своём насесте, — Ещё раз по кофейку, джентльмены?
— Заводи аппарат.
Не слезая с кресла, машинист опрокидывает бутылку воды в электрочайник и нажимает выключатель, — Вы о Пике Нефти? Всегда полагал, в нефтяных компаниях про это говорить запрещается.
Я киваю, — Читал Харри Поттера? У волшебников было не принято называть Волдеморта по имени? Все так и говорили: Тот-Кого-Не-Называют-По-Имени. Даже когда воскрешение Волдеморта стало очевидным, Министерство Магии настаивало, злодей мёртв.
— Так что?
— Запрет дискуссии не делает опасность менее реальной. Ежели Пик Хабберта был не взаправду, мы бы добывали нефть исключительно в Техасе, Плоешти и Баку, а не строили арктические платформы навроде «Пинежское-Альфы». И качали бы стандартную «Западно-Техасскую Среднюю» вместо дерьма навроде LTO и канадского битума. Проблема, люди боятся обсуждать неизбежный энергетический кризис.
— Точно в яблочко! — говорит Лукас, — Нефтяные компании и правительства не хотят, чтобы народ про Пик Хабберта обсуждал. Даже хуже…
Машинист улыбается, — Держитесь за кресло, сэр. Лукас сейчас выложит любимую теорию заговора.
— Это правда, Аластаир! По чёрной нефти, пик мировой добычи — в две тысячи пятом. Если прибавить газовый конденсат и всё прочее, Европа, включая и страны бывшего СССР, — прошла пик добычи в две тысячи седьмом. Африка — в восьмом, Азия — в десятом, а Ближний Восток — в две тысячи двенадцатом.
— Северная и Южная Америки — пока растут.
— Южная Америка — мелочь, добывает меньше Азии. С 2010 года весь прирост — только в США и Канаде. Если бы не «сланцевая нефть»…
Я морщусь, — Не называй это говно «сланцевой нефтью», Лукас! К сланцам — никоим боком. LTO. Лёгкая нефть из низкопроницаемых пород… Говоря о низкой проницаемости — давление опять не растёт. Закрой пробоотборник. Попробуем на полметра выше.
— Как скажете, — Он щёлкает «мышкой», а я заношу в ноутбук: «5370,6 м. Без проницаемости». — Следующая точка! Полметра вира! Пять-три-семь-ноль! Запятая-один!
«Понял, вира по ноль-пять… Семь-ноль-запятая-единица. На точке!»
— Понял. На точке, — треск регулятора.
Ждём.
— Снижение добычи в Африке — три процента за год, — говорит Лукас, — Во всём мире, только тридцать стран ещё не прошли пик добычи. Лишь пять — настоящие производители: Канада, Китай, ОАЭ, Ирак и Бразилия. Остальные — статистический шум, вроде Эквадора и Эстонии.
— США?
— Пик добычи в семьдесят втором! Ладно, если условно считать широкие фракции природного газа «нефтью» — пока растёт.
— Россия?
— Достигла пика в 1987. Что ни делают, а выше девяносто пяти процентов от этого уровня добыть не получается.
— Я полагаю, о Саудовской Аравии — никто не знает наверняка? — Надо проверить в отчёте «BP», думаю про себя, — Что ты докладываешь, Лукас, — давно не новость, по крайней мере среди нефтяников. Я ожидал от твоей теории заговора куда больше Людей в Чёрном. Есть пластовое давление, кстати. Дёрни-ка мне ещё три кубика.
Лукас щёлкает «мышью», регулятор на панели оживает.
Машинист касается моего плеча, передаёт горячую кружку, — Три ложки кофе, без сахара. Галет не хотите?
— Овсяное печенье, пожалуйста.
Я опускаю печенье в концентрированный возбудитель. Может, не стоит злоупотреблять кофеином?
— Лукас про свою теорию заговора ещё не начал, сэр. Он утверждает, плохие парни манипулируют мировыми ценами на нефть, сбивая пассажирские самолёты.
— Железно! — говорит инженер, — В странах с высоким уровнем жизни, несложно снизить потребление нефти на один-два процента, — за счёт туризма. Плохими новостями по TV — напугать богатенького бюргера до чёртиков. Кто-то отложит поездки. Не только туризм, деловые тоже. Раз нет поездок — меньше доход у авиакомпаний, отелей, ресторанов. Дальше — волна по всей экономике: меньше купят одежды, не закажут в аэропорту новую «симку», не попрутся покупать бесполезные сувениры. Меньше работы у всех: даже у полицейских и уборщиц.
— Принимается. Экономика охладилась, нужно на процент меньше нефти. А раз эластичность рынка — низкая, цена нефти падает не на процент, а на пятьдесят. Так?
— Именно! Глядите! Только в развитых странах подходит чрезмерный спрос на нефть, кто-то тут же устраивает какую-нибудь жуть. В феврале 2004, цена нефти поползла вверх. Бах! Взрывается вокзал в Мадриде! Десять взрывных устройств в четырёх поездах, почти двести убитых, две тысячи — покалечено.
— У баскских сепаратистов был резон взорвать вокзал. Выборы, а туристы ни при чём.
— Баскские сепаратисты! Концов-то не нашли. «Аль-Каида» вроде призналась сначала, но оказалось: не они это были.
— А кто?
— Хрен знает! Подозреваемые подорвали себя при аресте, и расследование встало. В 2011, GFC вроде кончился. Туризм попёр в гору. Все операторы потирали руки в предвкушении достойного летнего сезона. Бах! Извержение вулкана в Исландии.
— Ну извержение. Бывает.
— Извержения бывают. Однако смотрим: все европейские авиакомпании отменили рейсы, кроме одной-единственной. «Исландия Эйр» летала по расписанию! Ладно, извержение не предскажешь. Выбрали жертву: «Малайзийские Авиалинии».
— Почему не «Люфтганзу» или, скажем, «Эйр Франс»?
— А зачем у себя на крыльце гадить, если можно у соседа? Первый самолёт «Малайзийских Авиалиний» вёз в основном китайцев: из Куала-Лумпура в Пекин. Вдруг, «Боинг-777» разворачивается на юго-запад, набирает запредельную высоту, у пассажиров наверняка обморок от нехватки кислорода, часов восемь летит, — плюх в Индийский океан! Кусок крыла нашли потом на островах Реюньон. И плюх самолёт совершил в правильном месте. Глубина океана — почти две мили. Слышали по «CNN», чем расследование закончилось?
— Нет. Пропустил?
— Подкалываю. Не было на «CNN» — ни словечка! Даже «чёрные ящики» не смогли поднять. Однако, гибель двухсот сорока китайцев — европейцев не впечатлила. Что делать? А вот. Берём другой самолёт тех же «Малайзийских Авиалиний»: из Амстердама в Куала-Лумпур. Бах! Ракета земля-воздух. Заметим, не всякая ракета долетит до высот, где летают коммерческие лайнеры.
— Эти… Донецкие сепаратисты трахнули русской ракетой «Бук».
— Или украинские радикалы — точно такой же русской ракетой «Бук». Или регулярные ВВС Республики Украина стреляли со штурмовика «Су-25». Или польские наёмники на «МиГ»? Неважно, кто трахнул. Смотрим: обломки самолёта упали где? Опять в правильном месте: как раз на линии фронта между украинскими радикалами и донецкими сепаратистами. Точнёхонько в ничейную землю, под снаряды с обеих сторон. Угадайте, чем закончится расследование?
— Подозреваю, нихера не выйдет.
— Согласен. Далее простая математика: вероятность, пилот сбрендит и полетит заместо Пекина на Мадагаскар, довольно мала. Вероятность, что в пассажирский самолёт пальнут ракетой земля-воздух — тоже довольно мала. По отдельности, оба события маловероятны, но возможны. А какова вероятность, оба события произойдут с самолётами одной и той же авиакомпании, за один год? Да ещё так, что не представляется возможным найти реальные причины обеих катастроф?
Я чешу нос. Теория Лукаса — слегка пугает, — Какой-то неправильный способ доказательства. Дёрни ещё пять кубиков, пожалуйста.
Инженер снова щёлкает «мышью», внимательно глядя на стрелки и индикаторы, — Хорошо. Ищем по Интернету все данные о терроризме с двухтысячного года. Откидываем места, для терроризма традиционные, навроде Северной Ирландии. Что в остатке?
— Что?
— Туристические достопримечательности! Будто специально, чтобы граждане богатых стран поменьше оставляли денег у бедных. Едут туристы в Индонезию — бах! Взрываем пару дискотек на Бали. Много что-то поехало в Индию — бах! Захват заложников мусульманскими фанатиками. Нравится туристам Испания — бах! Мадрид! Повадились туристы в дешёвую Малайзию — самолёты «Малайзийских Авиалиний» вдруг падать начинают. Естественно, после каждого такого теракта — биржевые индексы нефти какое-то время идут вниз.
— И кто стоит за этим? «СПЕКТР», как у Яна Флеминга?
— Зачем «СПЕКТР», если у Америки есть ЦРУ? Один раз, правда, шпионы напортачили — летом две тысячи седьмого. Мало бомб взорвали, либо не там. Спрос на нефть дёрнулся, ценник ушёл на уровень сто тридцать баксов. К зиме получился Глобальный Финансовый Кризис.
— О-кей, господин жопоголик, а у нас получился — приемлемый тест. Втягивай пробоотборник и посчитай мне мобильность.
На несколько минут Лукас замолкает, выдавая команды подземному роботу и выполняя экспресс-обработку данных. Я печатаю в таблице: «5370,1 м, Получен приток», и проверяю диаграмму пластового давления.
— Проницаемость дерьмовая, Аластаир. Менее трёх десятых миллидарси.
— Как и ожидалось. Нет счастья на восточном фланге.
— Следующую точку?
— Да, пожалуйста.
Щелчок интеркома, — Следующая точка! Пять-три-семь-два! Запятая-два!
Через тридцать часов, буровая весело поднимала инструмент из скважины, а я сидел в радиорубке на телефоне с доктором Клейн.
— Чудес не обнаружилось, Сандра. Из ста сорока двух точек, восемьдесят пять «сухих».
— Образцы отобрали?
— Шесть из восемнадцати запланированных. Ещё заполнили шесть камер пластовой водой. Электро-сканер обработали уже?
— Катя говорит, обнаружили четыре тектонических нарушения.
— Зорин был прав. Расчленёнка.
— Главное: будет ли работать скважина?
— Куда она денется? Только дебит получится гораздо меньше, чем хотелось. Я прикидываю — сто пятьдесят миллионов в сутки [4,2 млн м³].
Сандра вздохнула, — Ненавижу носить наверх плохие новости. Что можно сделать? Первичный гидроразрыв, как в Америке?
— «Альфа» не рассчитывалась для разрывов. Основываясь на отчёте «Маратона», где сказано, оба фланга — одинаковые. Оказалось, некоторые одинаковее прочих. К тому же, Сандра, полторы сотни в день — совсем неплохо. На суше, каждый нефтяник за такое продал бы душу дьяволу.
— Когда улетаете с буровой?
— Если погода удержится — завтра после обеда. На спецрейсе за образцами.
— Я хочу, чтобы вы по дороге заскочили на «Альбатрос».
— Я бы лучше в гольф поиграл. Как маньяки лыжного спорта поувольнялись, я внезапно почувствовал тягу к мини-гольфу с клоунами.
— Вам повышение по службе. Переходите на «Альбатрос» начальником группы оптимизации добычи. Поздравляю.
— Der Gruppenfuhrer? — воображаю, как Сандру перекосило от моей нацисткой шутки, — Эй, а чего меня-то не спросил никто? Однако, не возражаю. У парней на «Альбатросе» имеется тренажёр по гольфу.