В понедельник утром Марк проснулся с основательной головной болью. Уильям и Майк, наверняка тоже от неё страдают, подумал он. Как, впрочем, и Фредерик Штольц с его Арнольдом, да и Эльвира и Мэри тоже. По крайней мере, Майку и Арнольду не надо сегодня на работу. А что до армейской медицинской комиссии, куда парни должны были явиться в 10:45 и 11:00 соответственно, там бы наверное очень удивились, если бы призывники приползли на комиссию в любом другом виде кроме состояния «после вчерашнего».
Наскоро выпив вместо завтрака желудёвый кофе, – головная боль не способствовала аппетиту, Марк поехал прямиком на Биржу. Если мне удастся найти сегодня Жасмин Хобсон, это будет совсем неплохо, размышлял он по дороге. Особенно если учитывать головную боль в сочетании с погодой. Погода ещё с ночи стала портиться. Небо было затянуто тучами; противный мелкий дождик то останавливался, то начинался снова. Марк не взял из дома плащ, и пожалел об этом уже на пол-дороге. Однако, возвращаться не хотелось, да и лишние четыре мили с головной болью внушали куда больший ужас, чем моросящий дождь. Он оставил велосипед на попечении хозяина платной вело-парковки при входе на Биржу. Служебный бэдж ФБР, по крайней мере, позволял парковаться бесплатно.
Вполне может случиться что я стану частым гостем здесь, вдруг шевельнулось у Марка в голове. Вот уволят меня из ФБР, буду сидеть здесь, в ряду «Согласен на любую работу», держа в руках картонку с ценой рабочего дня. Интересно, сколько платят на Куче работникам моего возраста? Наверно, долларов триста в день. Затем, воображение нарисовало Марку ещё более печальную картину. Он был на Бирже вместе с Памелой и Патриком, причём дети были одеты как положено на Куче: в грязных лохмотьях, с соломенными шляпами и с резиновыми перчатками, заткнутыми за пояс. Марк держал картонку с надписью: «$430». Справедливая цена за двух работников, которым нет ещё четырнадцати. Они легко справятся с работой по меньшей мере полутора взрослых. Ничего плохого в этом нет. А пристроив младших детей сортировать мусор, Марк будет вкалывать весь день в своей столярной мастерской. Не золотые горы, естественно – несколько сотен долларов в день максимум. Но по крайней мере, семья не будет голодать… Он потряс головой, освобождаясь от страшилки.
Полигон и его окрестности патрулировал самый большой околоток Полиции – восемь или девять человек. У конторы Марка поджидал направленный ему в напарники местный сержант, весёлый толстячок по имени Родриго. Примерно за час они обошли всю Биржу, но Жасмин тут, похоже, не было.
Вечерок получился даже очень ничего. Помимо семей Марка и Фредерика, гостей было человек пятнадцать, в основном, знакомые Майка и Арнольда с Кучи. Жаровню для барбекю установили на заднем дворе Штольцев, рядом с бассейном. Хозяин даже великодушно разрешил гостям в этом бассейне освежаться по мере надобности, хотя воды там было лишь по-колено. Основным предназначением его бассейна был теперь сбор дождевой воды с крыши дома. Поскольку сезон дождей ещё по-настоящему не начался, а вода интенсивно использовалась для полива огорода, насчёт уровня воды жаловаться было бесполезно. Официальная часть попойки закончилась около половины десятого вечера – большинству надо было завтра на работу, к тому же, вдруг начал накрапывать дождик.
Когда гости распрощались, хозяева уселись на веранде и плавно перешли от пива к настойке из сахарного тростника, но её было мало, и тогда Фредерик вынес бутыль химически-чистого спирта.
«Украл в своей лаборатории,» — бодро признался он Марку: «Когда наша компания закрывалась, я подошёл к начальнику, и говорю: можно, я потихоньку увезу химикаты? Всё равно ведь разобьют или выльют не туда. Он только рукой махнул: забирай. Пока мои менее предприимчивые коллеги осаждали отдел кадров, я в три приёма вывез всё в свой подвал. Им дали чеки с выходным пособием на день раньше, зато я остался при всех делах.»
Саманту послали к соседям купить льда, и Эльвира принялась готовить водку. Строго по науке: в мерном стаканчике с делениями, размешивая стеклянной палочкой три объёма ледяной воды на два объёма спирта. По мере того, как бутыль со спиртом пустела, обстановка за столом становилась всё более весёлой. Уильям продемонстрировал собравшимся, как пить водку без помощи рук. Он обнял стопку губами, и, запрокинув голову, браво выплеснул в себя содержимое. Собравшимся понравилось, и они попросили повторить на бис. Марк рассказал, как в 2009 году участвовал в задержании предполагаемого террориста, на которого настучали в ФБР соседи-доброжелатели. Террорист оказался прозаическим студентом-химиком, изготовлявшим для приятелей мефедрон и другие столь же приятные в употреблении вещества. Упоминание о химии навело Фредерика на рассказ о его работе в исследовательском центре «Халлибёртона».
«Вы в курсе, парни, что у меня есть четыре американских патента?» — заявил он: «Самый классный… Ик! – По безопасным детонаторам. Вообще, безопасный детонатор – это тривиально. Надо просто вставить туда сопротивление… Или, ещё лучше, – стабилитрон, да! Но тогда – надо высокое напряжение. Да! А нам хотелось, в общем, детонатор, чтобы взрывался от простой батарейки. Но при этом – безопасный. Вот что бы ты сделал, Арне?»
«Ты мне это уже рассказывал, папа. Я знаю ответ».
«А, ну да, ну да. А вот Марк – точно не знает. Что бы ты сделал, Марк?»
«Без понятия, Фред. Мои познания в детонаторах? Ха, ограничиваются тремя часами лекций. На курсах ФБР. Причём, это было двадцать лет тому… Причём – я спал!»
«Ладн-а-а-ао. С-тобой,-Марк-всё-ясна-а-ао… Ик! Я-вам-всем-расскажу,-как-это-делаетса-а-ая. Ик!»
Кровь предков сказывалась, и когда Фредерик был пьян, он говорил с великолепным техасским акцентом, медленно растягивая слова в одну непрерывную цепочку. Куда девался акцент, когда Фредерик был трезв, мировая наука пока не знала: «Мы-сделали-тринарный-детонатор. Не бинарный, а три-нарный! Да-а-а! Пока он не активирован, можно его кувалдой плющить. Или в костёр. Он и от пули не взрывается! И высокое напряжение можешь подать. Хоть тысячу вольт. Детонатор сгорит, конечно, но не взорвётся.»
«И как его подорвать?» — спросил Майк.
«Ха! В этом весь секрет. Подаёшь положительное напряжение. Там происходит такая вот реакция…»
Он принялся было рисовать что-то пальцем на столе, но, заметив, что ясности это не добавляет, бросил и продолжил: «Ну, формулы – это не важно. В общем положительный импульс: три вольта, три секунды, или более. Потом: отрицательный импульс: тоже три вольта и три секунды. В этот момент детонатор становится «готов». То есть активируется, так? Дальше, любой положительный импульс три вольта приводит к подрыву за пять миллисекунд. Да, пять! Это очень хорошая спецификация для безопасного детонатора! Причём, если детонатор не подорвали, он сам де-активируется примерно через час. Снова можно кувалдой плющить. В общем, патент, всё такое. Имя придумали в Маркетинговом: «TriSafe». Ха! Знаете, кто эти TriSafe больше всего сейчас использует? Наши заклятые враги! Мусульманские экстремисты, латиноамериканские партизаны, борцы за независимость Юго-Восточной Азии, и все остальные – в том же духе. Вот ты, Билли. Я могу с тобой поспорить на что угодно, что в твоей Венесуэльской мине-ловушке стоял мой TriSafe.»
«Не буу я соо-ить,» — пробурчал Уильям набитым ртом. Он держал в углу рта, как сигару, две трети поджаренной сосиски и пережёвывал остаток. Он научился этому трюку только сегодня вечером. Остроумный Майк тут же придумал название: «Уинстон Черчилль».
Уильям проглотил прожёванное, позволил сосиске-сигаре упасть на стол и продолжил: «Я эти Ваши три-сэйфы не только видел, но и в руках держал, много раз. Пока было чем видеть и чем держать, ха-ха-ха!» — он подвигал культёй левой руки и безруким правым плечом вверх и вниз, демонстрируя, что теперь его все эти детонаторы уже мало интересуют: «Но спорить не буду не поэтому. Что в «моей» ловушке стояло, мы всё равно на сто процентов не узнаем, так? Значит, спор будет теоретический. А этих теоретических прибамбасов мне последние девять месяцев и так хватает по горло. У меня теперь практически вся жизнь – проходит теоретически.»
«Это отчего ещё?» — спросил Фредерик. Он ещё не понял, что нарвался на одну из мазохистских шуточек Уильяма.
«Я, к примеру, умею играть на синтезаторе. Теоретически! Ха-ха!» — Уильям снова подвигал обрубком левой руки, показав, как он умеет теоретически играть на синтезаторе. Про синтезатор, это он недавно добавил, подумал Марк. Уильям и правда довольно сносно играл до ранения. Они когда-то тратили приличные суммы денег на уроки музыки для детей. Марк подозревал, что он знает продолжение грустной шутки.
«А ещё например, я могу учиться на врача. Теоретически! Если я окончу Университет, теоретически, я буду ставить пациентам диагнозы – теоретически. А потом я стану их лечить. Тоже: теоретически!»
Лицо Фредерика вытянулось. Он наверняка не находил эту шутку забавной. Но Уильям не видел реакцию хозяина и продолжал ломать комедию: «А ещё, я могу сам сходить в уборную. А что? Легко! Чисто теоретически, у меня всё выйдет. Или лучше сказать: «из меня»? Хотя, конечно, академическая наука будет не согласна, что это чисто теоретическое исследование. Оно не особенно чистое. Оно даже очень прикладное. Накладное! Особенно – в штанах! Ха-ха-ха!»
Кроме самого Уильяма над шуткой никто не засмеялся, но Уильям давно привык к подобной реакции аудитории и продолжил как ни в чём не бывало: «А по поводу партизан с детонаторами Tри-сэйф у меня тоже есть прикольная история. Рассказать?»
«Спрашиваешь? Уже слушаем,» — быстро сказал Фредерик. Шутка с «чисто теоретическими» возможностями Уильяма получилась какая-то невесёлая, и Штольц протрезвел, моментально утратив свой тягучий техасский акцент.
«В Венесуэле дело было. Если вы ещё не догадались,» — начал рассказ Уильям.
«А если – догадались? Где ты ещё мог повстречать партизан? Разве что – на углу, напротив штаба «Пути Спасения»?»
«Заткнись, Микки! Это было на второй день моего боевого развёртывания. Приходит к нам капрал из разведки. Спрашивает: у вас, парни, «Примакорд» есть? Не одолжите? Ну, мы рады помочь. Наш сержант говорит: а тебе какой? Тот: чем толще, тем лучше. Ну, ему сержант дал пол-катушки. Десятка RDX, жёлтая рубашка. Зачем – мы не спросили. Мало ли, что эти секретчики-разведчики хотят взорвать?»
«Погоди, ты говори по-человечески,» — перебил его Арнольд: «Что за «Примакорд» – жёлтая рубашка?»
««Примакорд» – это детонационный шнур. Как бельевая верёвка, но со взрывчаткой внутри,» — перевёл на человеческий язык Фредерик: «RDX, то же самое, что и гексоген – это и есть взрывчатка. Хорошая, но, гад, дорогая. Только Пентагон себе может такую позволить. Если я правильно помню, номер десять в жёлтой рубашке – это пятьдесят гранов на фут, самый толстый.»
«Ну и память у Вас, мистер Штольц! Точно, жёлтая десятка – это полтинник,» — подтвердил Уильям: «Ну вот, капрал сказал спасибо и пошёл. А наш сержант вдруг и говорит: а чего это он в сторону реки подался? Дураки мы. Разведка рыбу пошла глушить. Нашим «Примакордом». Они будут рыбу жрать, а нас начальство поимеет за нецелевой расход взрывчатых веществ. И приказывает мне: ты у нас самый молодой, беги, падай этому капралу на хвост. Отгребём уже по-всякому, зато, хоть, после того, как свежей рыбки поедим. А если офицер какой спросит, скажешь, что проводил с этими клоунами из разведки инструктаж по взрывному делу. Всё понял, рядовой? Понял, сэр! Исполняй! Ну, я помчался за тем капралом. Выхожу к реке, и вижу такую картину. Разведчики захватили лодку, а с нею двоих парней. Партизаны.»
«Откуда ты знал, что партизаны? На них же не написано…» — спросил Арнольд.
«Ну, для начала, у них был «АК-47».»
«Может, охотники?»
«Ага, охотники! С «Калашниковым». Ну а второй ствол у них был куда как круче: китайская управляемая ракета с лазерным наведением. Это уже не ручное оружие, но довольно портативное. Неплохой дизайн, кстати. Лучше того, что у нас было. Простая, как грабли, и меткость хорошая. Специально для тебя, Арне, если эти ребята и пошли на реку поохотиться, то они охотились за одним из наших бронекатеров…»
Марк подтвердил: «Я тут повстречал одну девушку. Её бронекатер такой ракетой подстрелили.»
«Девушка? На бронекатере? В Венесуэле?» — переспросила Клэрис.
«Ну да. Она была волонтёром. На флоте служила.»
«Точно, я сам видел,» — кивнул Уильям: «На речных бронекатерах у нас теперь – как в том старом фильме. «В джазе только девушки»… Ну так вот, про этих партизан. Один – вообще пацан, лет тринадцать-четырнадцать. Второй – постарше. Примерно моего возраста. Оба избиты конкретно. Так только разведчики бить умеют. Ну, ясно: из партизан усердно добывали разведданные… Сержант, то есть, не наш, а этих разведчиков, – заметил меня. Говорит: ты, наверное, из свежего пополнения, сапёр? Наблюдай! Сейчас будем проводить операцию «Титаник». В общем, этим партизанам сказали по-испански, что-то вроде, что их отправят в лагерь для военнопленных…»
«Что-то вроде?»
«Ну, у меня с разговорным испанским – не очень. Когда я его в школе учил, почти все мексы уже умотали из Техаса на историческую родину. Не с кем было практиковаться. Короче, усадили этих двух парней в их же лодку и примотали их к скамейкам нашим «Примакордом». Как верёвкой. Они не сопротивлялись. «Примакорд» – он и правда похож на верёвку для сушки белья… Связали, присоединили к шнуру радио-детонатор. Такая маленькая зелёная коробочка. Там, кстати, мистер Штольц, внутри, помимо электроники, как раз Ваш детонатор «TriSafe», нам так в учебке говорили… Разведчики лодку оттолкнули от берега и стали дожидаться, чтобы её отнесло течением на безопасное расстояние. Тут тот партизан, что постарше, конечно, просек, что не в лагерь для военнопленных их сейчас отправят, а значительно дальше. Стал орать: no, por favor, no. А куда ты, amigo, на хрен, денешься?»
«Ну и?»
«Ну – и всё. Лодка отплыла ярдов на семьдесят [прибл. 60 м], сержант-разведчик проорал, по уставу, три раза: «береги уши!» Достал из кармашка тактическую рацию, набрал на кнопочках код… Ка-бум! Ни лодки, ни партизан. «Примакорд» так интересно работает. Вроде и взрыв не такой уж большой, а всё на мелкие-мелкие кусочки… Меня чуть не стошнило…»
«Ну, и в чём прикол?» — спросил Арнольд. Было похоже, что его тоже сейчас стошнит.
«Сам не знаю,» — признался Уильям: «Там, в Венесуэле, это было почему-то очень даже смешно. Кто-то говорит: операция «Титаник»! И все хохочут! Наверное, на фоне всего остального. Остальное, оно было ещё страшнее – ну, сами понимаете. Кстати, потом разведчики сбегали ниже по течению и собрали глушенной рыбы к ужину. Нам тоже дали. В качестве компенсации за наш «Примакорд». Только, насмотревшись на этот долбаный «Титаник», я после этого рыбу вообще не мог жрать! Вообще: ни кусочка. До самого моего «Мусоровоза»… А, лучше не вспоминать. Наверное, не стоило это вам рассказывать… Рисси, пупсик, посмотри, у меня там водка осталась в стакане?»
Операция «Титаник», и все хохочут, подумал Марк. По контрасту со всем остальным… Да, со всем остальным… Как эта история, рассказанная Джеком-Потрошителем во время утреннего концерта на рынке. Два грузовика, полные… оквадраченных! Мальчики, наверное. Не старше двадцати лет от роду. Инвалиды-«самовары», без рук и ног. Они там тоже все хохотали…
Несмотря на сильное опьянение, Марк плохо спал в ту ночь. Он проснулся около трёх часов утра, в холодном поту и тяжело дыша. Ночной кошмар был настолько реалистичен, что обнаружив себя в темноте спальни, Марку показалось, что он избежал смерти.
В его кошмарном сне, Марк шёл через грузовой терминал Хьюстонского аэропорта имени Уильяма Хобби. Марк бывал в этой части аэропорта несколько раз до Обвала и один раз – вскоре после Обвала, встречая и провожая начальство из ФБР. Непонятно отчего, Марк знал, что ему надо спешить, так как самолёт уже приземлился. И действительно, военный транспортник «Геркулес» уже разгружали перед одним из ангаров. Как ни странно, это был тот самый полуразобранный «Геркулес» из северных трущоб, с разбитым крылом и обнажёнными алюминиевыми рёбрами-шпангоутами. Около десятка человек в форме ВВС бегали туда-сюда с медицинскими носилками, и выкладывали ровным рядком на бетонку что-то похожее на зелёные армейские вещевые мешки.
Марк подошёл ближе и понял, что это были не вещевые мешки, а люди, одетые в выцветшие камуфляжные униформы. Инвалиды-«самовары» с ампутированными конечностями, полностью без рук и без ног. Где-то в голове у Марка крутилась мысль, что он прибыл в аэропорт именно из-за этих инвалидов, но он не знал в точности, почему. А, конечно! Мистер Тодд, Старший Офицер «Пути Спасения»! Именно он попросил Марка прийти сегодня. Прибыли сорок четыре новых сборщика для участия в программе «Поможем Инвалидам»! Услуга за услугу. «Путь Спасения» помог ФБР устроить похороны Ника Хобсона и Амелии Хан. Теперь ФБР надо помочь «Пути Спасения» пристроить этих инвалидов. Правильно! Никаких проблем. Марк поможет с этим делом, это совсем его не затруднит. Марк пытался разглядеть лица этих несчастных калек, но ему никак не удавалось это из-за яркого солнца и лёгкого тумана (как это может быть одновременно, удивлялся Марк во сне).
Марк подошёл ещё ближе, и вдруг понял, что первый инвалид на бетоне был его сын Майк. Мистер Тодд вдруг нарисовался из тумана, в сопровождении той самой безупречно одетой леди с плаката в окне штаба «Пути Спасения». Плакатно-безупречная леди была с карандашом и блокнотом. Мистер Тодд аккуратно отколол «Пёрпл Харт» с униформы Майка и бросил медаль в красное ведёрко для пожертвований. Тебе медалька ни к чему, Микки, объяснил Старший Офицер: медаль – это для тех, кто не может показать настоящие боевые шрамы! Затем он продиктовал серийный номер ведёрка леди с блокнотом и поставил ведёрко на бетон, точнёхонько между коротких культёй Майка. Майк не двигался и молчал. Он просто сидел и счастливо улыбался.
«Немного жарко сегодня, не так ли?» — обратился мистер Тодд к Марку: «Мистер Пендерграсс, будьте так любезны, помогите этому инвалиду снять куртку.»
«Никаких проблем, мистер Тодд. Всегда рад помочь,» — ответил Марк, присел на корточки и принялся расстёгивать униформу Майка. Он обнаружил, что на культях рук у Майка шрамы были неровные, как если бы хирург делал ампутации в жуткой спешке. То же самое, что и на культе левой руки у Уильяма, подумал Марк.
А мистер Тодд уже ставил ведёрко для пожертвований рядом со следующим «самоваром». Этому тоже надо помочь снять куртку, решил Марк. Девяносто пять градусов[! Сидеть в полном обмундировании в такую жару должно быть так мучительно. «Самовары»! Но это даже хорошо. Мистер Тодд даст им постоянные «точки». Им не надо будет проходить по много миль каждый день, как Уильяму и Клэрис… Он снял куртку со второго калеки, и, наконец, разглядел его лицо. Это был Арнольд Штольц. Арнольд тоже узнал Марка и вежливо кивнул. Конечно, он теперь не может говорить, догадался Марк. Прежде чем что-то сказать, Арнольд всегда поднимал два пальца – просил слова. Возможно, через некоторое время, мальчик научится вставлять своё мнение и без разрешения, так же, как мой Майк это делает?
Между тем, мистер Тодд и плакатная леди из «Пути Спасения», как хорошо смазанный механизм, продолжали раздавать инвалидам красные ведёрки. Тук! Медаль падает в пластмассовое ведро. Серийный номер такой-то. Вы правильно записали номер, мисс Смит? Спасибо. Тук! Ведро поставлено на бетон перед очередным «самоваром». Марк перешёл от Арнольда к третьему инвалиду и снова присел на корточки. Это была девушка, и Марк не знал, надо ли снимать с неё куртку или нет. Что если там под курткой у неё не было футболки? Неудобно получится. Спросить её, что ли? Как ни странно, военная форма выглядела очень похоже на школьную форму. Точь-в-точь как форма «Сафари» в школе у младших. Или, точнее, школьная форма «Сафари» в последнее время повсеместно выглядела точно так, как сильно подержанная военная форма.
«Приветик, папа,» — вдруг сказала девушка-«самовар».
Марк был в шоке. Папа? Папа? Он посмотрел на лицо девушки: конечно же, это была его Саманта. Марк разозлился.
«Почему, чёрт побери, ты пошла волонтёром?»
«Я не волонтёром, папа,» — сказала она. Её губы не двигались, и голос волшебным образом звучал у Марка в голове: «Меня же призвали, разве не помнишь?»
Конечно, вспомнил Марк. Её же призвали. Всех девушек призывают теперь! У них нет выбора!
«Ну что же Вы? Ей же жарко. Снимите ей куртку!» — Голос прозвучал в голове Марка, но при этом – откуда-то сверху. Марк, всё ещё сидя на корточках, посмотрел вверх. Военный хирург, с красными от постоянного недосыпания глазами, держал в руках аккуратненькую, хирургически-блестящую и очень стерильную бензопилу. Как ни странно, на хирургическом костюме хирурга были картинки, «Барни и его Друзья», весёлые разноцветные динозаврики. Как тогда, четыре года после Обвала, когда маленькая Сэмми подвернула лодыжку, и хирург в детской больнице долго объяснял Марку, что анестетики кустарного производства далеко не так безопасны как настоящие, и лучше вообще не вводить их детям.
«Давай, чувак, не стесняйся. Снимай её куртку,» — повторил голос хирурга в голове у Марка. Марк расстегнул куртку Саманты и с облегчением увидел, что у дочери был под курткой её любимый купальник. Культи рук у Саманты тоже были неровные, с зубчатыми шрамами, так же, как у Майка и Уильяма. Очень жаль. Эти кривоватые шрамы ей совершенно не идут, портят её красоту.
«Ничего не поделаешь, чувак,» — сказал хирург в голове у Марка: «Быстро и радикально, мы это так называем. Вашей Сэмми это даже понравилось. Быстрая операция – это всегда лучше, чем длительное консервативное лечение, а результат – всё равно одинаковый. Без антибиотиков руки не спасёшь, правда, Сэмми?»
Саманта согласно кивнула и улыбнулась хирургу с блестящей бензопилой. Саманта и хирург были в отличных отношениях. Нет, хирург вовсе не был маньяком, решил про себя Марк. Двадцать операций в день. Что ещё он может сделать?
Затем, Марк вдруг почувствовал, что он что-то упустил. Что-то важное. У него было это в голове, когда он только вошёл в аэропорт, но теперь это куда-то исчезло. Он вскочил на ноги и побежал вдоль длиной вереницы «самоваров», заглядывая инвалидам в лица. Лица выглядели знакомо, как все эти люди, которых он опрашивал во время расследования по делу «Шелдонского Мясника», но он не мог вспомнить имён. Некоторые инвалиды узнавали Марка, кивали, или говорили что-то вежливое, так же, как Саманта и хирург, не разжимая губ.
Внезапно Марк остановился. Следующие двое ампутированных были Патрик и Памела. Они сидели на горячем от солнца бетоне, в их армейских (или всё-таки школьных?) униформах, с красными ведёрками «Пути Спасения» между бесполезными культями ног.
«Приветик, папочка,» — сказал Памела (прямо в голове у Марка, не раскрывая рта): «Ты нас встречаешь, да? Прикинь, какая фигня, воще. Я и Рикки. Мы обои теперя «самовары». Рук и ног у нас воще больша нета.»
«Сколько раз я говорил тебе, Памела, пожалуйста, не коверкай свою речь. Ты мне обещала, помнишь? Для начала, не «обои», а «оба». «Обои» – это бумага такая раньше была, стены оклеивать. А все эти «теперя», и «воще больша нета» – так только нищие на улице говорят.»
«Хорошо, хорошо, папочка. На настоящий момент времени, Патрик и я оба остались «самоварами» и не имеем ни рук, ни ног. Лучше?»
«Значительно лучше, Памела. Правда, звучит немного напыщенно… В контексте, я имею в виду. На твоём месте, я бы опустил «на настоящий момент времени». А в остальном – просто прекрасно. Ты же можешь говорить грамотно, если захочешь.»
Как глупо, подумал Марк. Как тогда, когда я рассказывал младшим детям о супермаркетах, банках, кредитах, акциях, облигациях, и среднем классе… Историческое знание, совершенно бесполезное в современной жизни! Из моей дочери сделали «самовар», – туловище без рук и ног. Теперь она годится только на то, чтобы сидеть с этим чёртовым красным ведёрком «Пути Спасения», выкрикивать «Поможем Инвалидам!» и время от времени не забывать говорить «спасибо» прохожим, если они бросят в ведёрко доллар-другой. «Умине рук и ног воще больша нета». Так только нищие на улице говорят. И правильно говорят, всем всё понятно. У Памелы такой великолепный уличный сленг, и ничего другого ей в жизни теперя воще не потребуется.
«И кто-то ещё говорит, что каждый второй погибает на войне, мистер Пендерграсс? Какое враньё!» — это был голос мистера Тодда сзади. Марк повернулся. Удивительно, но мистер Тодд говорил, как все люди, раскрывая рот и шевеля губами: «Каждый второй – это явное преувеличение. Правда же, мисс Смит?»
Леди с плаката «Пути Спасения» с готовностью кивнула: «Совершенно верно, мистер Тодд. Совершенно верно! Возьмите к примеру, мистера Пендерграсса. У него все пять детей вернулись с войны живыми и вполне здоровыми. Их, правда, слегка оквадратили, хе-хе-хе.»
«Самовары» на бетонке неожиданно захохотали. «Ха-ха-ха! Оквадратили! Нас – оквадратили!» Теперь их рты открывались и закрывались, как зияющие чёрные дыры. Памела, Патрик, и ещё несколько «самоваров» не могли усидеть прямо и теперь катались по бетону, захлёбываясь в конвульсиях весёлого хохота. «Как Вы сказали, мисс Смит? «Оквадратили»? Вот умора! Замечательно! Прекрасно! Великолепно! Нас – оквадратили! Воще! Бу-хо-хо-хо!»
Марк проснулся в темноте. Ему потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Мэри пробормотала что-то во сне. Она тоже была пьяна. Будем надеяться, что ей не снятся кошмары, подумал Марк. Хорошо, что это был всего лишь сон. Ничего ещё не потеряно. Возможно, Майк и Арнольд не продут медицинскую комиссию. Или, если пройдут, их не будут развёртывать в зону боевых действий. Или развернут, но не в каком-то особенно дрянном месте, как Венесуэла, или Колумбия, или Иран, или Норвегия. Или их просто ранят, а не убьют. Ничего страшного, если Майк вернётся на костылях. Ничего страшного. Он тогда получит протез. Алекс говорил, что его сын научился ходить на протезе так хорошо, что никто даже не замечает, что у парня нет ноги… Только, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — Марк внезапно начал молиться, взывая то ли к Богу, то ли к сыну: пожалуйста, Майк, вернись живым…