Марк открыл глаза и обнаружил, что он на больничной койке. Солнце светило через разбитое окно, совершенно без стёкол. Нижняя часть оконного проёма была закрыта куском картона, приклеенного изолентой. Стены, когда-то светло-серые, после многих лет без ремонта, были покрыты жёлтыми и чёрными засаленными пятнами. Слышался больничный шум: кто-то объяснял вполголоса что-то медицинское, пересыпая речь латинскими терминами, кто-то постанывал от боли, кто-то болтал ни о чём… Он попытался повернуть голову и обнаружил, что его шея в корсете, а правая рука – в гипсе и торчит под странным углом из-под простыни.
Он не чувствовал никакой боли (возможно, лишь чуть-чуть в правом плече), и был в удивительно мирном и оптимистическом настроении. Солнце было чудесно ярким, и небо было восхитительно синим, и удивительно свежий воздух проникал в комнату через так удачно разбитое окно. Пятна застарелой грязи на стенах выглядели забавно. Больничный матрас был исключительно мягким и удобным. Марк буквально парил в воздухе! Даже больничный запах дезинфекции был достаточно приятным. Тем не менее, было что-то на задворках его сознания, беспокоившее Марка. Что-то такое про Фредерика Штольца и его бензиновый заводик. Ах да, там же был ливень, и Марк стрелял из пистолета в какой-то блестящий цилиндрик, приделанный к верёвке для сушки белья… Это неприятно… Давай-ка, дружок, забудем об этом, предложило что-то в голове. Расслабься. Наслаждайся мягкой постелью и синим небом за окном. Но другая часть мозга уже начала бороться, выталкивая на поверхность и дождь, и ветер, и «стойку Уивера», и обрез с пулями Минье, и человеческие глаза, вытекающие между почерневшими пальцами, как разбитые яйца… Внезапно, Марк вспомнил всё целиком. Чёрт возьми! Саманта, Жасмин, Фредерик и Мартин: что с ними? Он сделал неуверенное движение, пытаясь отделится от кровати. Он был уверен, что прилагая совсем немного усилий, он мог бы взлететь – из разбитого окна в голубое небо. А как же с навигацией, спросил он себя. Как я с воздуха найду свалку? Нет проблем, сказало что-то в голове. С этим мы как-нибудь разберёмся.
— Марк? Марк! — голос откуда-то слева принадлежал Клэрис. Медленно, Марк повернулся всем телом влево. Эта часть больничной палаты, две койки, была отделена от остальной комнаты импровизированный ширмой из матовой пластиковой плёнки. Клэрис сидела на соседней койке, одетая в широкую юбку и курточку от мужской пижамы, поддерживая обеими руками беременный живот. Маленький Дэйви полу-сидел, полу-лежал на сероватых подушках, и играл с маленькой моделью «Томаса, Маневрового Паровоза», таская игрушку по смятой простыне.
— Марк! Наконец то! Ты проснулся! Слава Богу!
— Приветик, Клэрис… — кое-как выдавил Марк из себя. Звук вырывался из его горла каким-то отчаянным полу-шёпотом. — Как Саманта? И остальные?
— Сэмми в полном порядке. Ей залепили ожоги пластырем и сразу отпустили из больницы. Ожог был небольшой, всё в порядке. Мистер Штольц и его Марти отделались лёгким испугом. Сэмми сказала: ни царапины!
Это означало, что вся эта жуть, неожиданно всплывшая в памяти Марка, происходила в действительности. Расслабься, расслабься, снова заговорило что-то в голове. Не надо беспокоиться.
— Подожди, Клэрис. Где я? Это же больница?
— Конечно, больница, что ещё?
— А почему Дэйви здесь?
— А, он переболел полио…
— Чем-чем переболел?
— Полио, — она сказала это так спокойно, как будто у её сына был насморк.
Нет проблем, сказало что-то в голове у Марка. Полио. Полиомиелит. Такая детская болезнь, бывает и хуже. Но другая, постоянно беспокоящаяся о чём-то, часть мозга выталкивала, выталкивала, и, наконец, вытолкнула страшный вопрос, — У него… У Дэйви – будет… паралич?
— С ручками всё в порядке, слава Богу! Доктор сказал, что ножки ещё могут поправиться… Она откинула простыню, и Марк увидел, что ноги малыша были безжизненно вытянуты на кровати.
— Чёрт! Мне очень жаль, Клэрис.
— На самом деле, Дэйви очень даже повезло. Сейчас у нас в Хьюстоне – сразу две эпидемии. Полиомиелит и холера! В нашем квартале, уже семь или восемь человек умерло… Каждый день – похороны… Хорошо, что Мэри и Билли удалось доставить Дэйви в больницу ещё до наводнения… Ты знаешь, он был на аппарате искусственного дыхания целые сутки. Они называют эту штуку: «Железные Лёгкие». Некоторым из тех, кто поступил позже, – аппаратов не хватило! Типа: кто не успел, тот опоздал.
Вот и отлично, заявила беззаботная часть мозга. Повезло. Аппарат нашёлся. Кто-то из детей болеет полиомиелитом и потом не может ходить. Это нормально, с каждым ребёнком может произойти такая незначительная неприятность. Ну и что? — Он сможет ходить? — спросила другая часть мозга.
— Доктор сказал, недели через три или около того, мы будем знать наверняка… А позавчера приходила медсестра по реабилитации. Она сказала: надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.
— К худшему?
— Ну, если паралич останется… Она сказала, если паралич останется, мышцы начнут потихоньку усыхать и сокращаться. И колени тогда согнутся, на всю жизнь.
Беззаботная часть головы Марка вдруг решила перехватить инициативу в разговоре, — А, так он теперь будет как тот «мальчик-паучок»! Что из дома на перекрёстке, около шоссе. Ты видела, Клэрис, как он ловко ползает на руках? У него ещё ножки скручены, как у йога, в позе лотоса. И он ползает на двух низеньких табуретках! Наш Дэйви тоже так научится, без проблем.
Вдруг, та же оптимистичная часть мозга выдала на-гора блестящее предложение, — А ещё лучше, мы найдём для Дэйви скейтборд! Будет вообще класс!
Клэрис посмотрела на Марка взглядом, полным удивления и страха. Ясное дело, что она удивилась и испугалась, сказала в голове у Марка беспокоящаяся часть мозга. «Вообще класс!» тут совсем ни к селу, ни к городу.
Но вечная оптимистка Клэрис не могла отказаться даже от такого «блестящего предложения», — Да! Скейтборд – это должно сработать, я думаю… На скейте, Билли сможет брать Дэйви с собой делать Маршрут, правда здорово?
А беззаботная часть мозга Марка всё спешила внести свою лепту в разговор. — Эй, Дэйви! — сказала она тем супер-пупер-оптимистическим тоном, которым надо всегда говорить с малышами, — А где у нас папины ручки?
Дэйви отложил паровозик и пошевелил пальчиками в воздухе.
— Правильно! Это теперь папины ручки! Отлично Дэйви! Ты у нас умница! А теперь скажи-ка нам: кто твой папа?
— Инвалид войны!
— А что мы будем говорить на Маршруте, Дэйви?
— Поможем Инвалидам! Поможем Инвалидам!
Вот и отлично, заключила у Марка в голове беззаботная часть его мозга. Дэйви ещё совсем маленький. Скоро привыкнет ездить на скейте, и даже не будет помнить, что он мог когда-то ходить и бегать. Как глупо, не согласилась беспокойная часть. Тебе сказали, что твой внук может остаться калекой – на всю жизнь. А ты весело распланировал, как мы найдём малышу скейт и отправим его с папой делать Маршрут, милостыню собирать.
— Как долго… я был здесь? — спросила беспокойная часть Марка. Отчего это Клэрис смотрит на меня как на буйно-помешанного, подумал он. Я совсем не буйный. Небольшое раздвоение личности – это даже не психоз.
— Ты помнишь что-нибудь вообще?
— Не-а. Последнее, что я помню, это на заводике Фреда… Меня «Мясник» подстрелил из обреза. Хотя – нет. Ещё что-то помню…
Он попытался сосредоточиться. Нет, полной амнезии у него не было. Сохранилось несколько обрывочных эпизодов, но, видимо, не в хронологическом порядке и каких-то странных. Например, Марк откуда-то знал наверняка, что в этой палате было шестнадцать коек. Он видел всю комнату, точнее, небольшой зал, ещё до того, как вокруг коек установили ширмы. Судя по нескольким оставшимся предметам дорогой дизайнерской мебели, это здание было изначально не больницей, а каким-то шикарным офисом. Открытое пространство для сдачи в аренду. До Обвала, в этом зале, вероятно, стояли «кубики» и столы для «офисного планктона».
В одном из оставшихся в памяти эпизодов, Мэри бежала по проходу между койками. Вместо рук у неё были крылья, как у журавля, и она махала ими в воздухе. Марк испугался, что если Мэри удастся взлететь, она ударится головой о панели подвесного потолка. У неё явно не было никакого опыта журавлиных полётов. Клэрис, вероятно, думала о той же опасности. Она катилась за Мэри в виде огромной головки швейцарского сыра, и пыталась схватить Мэри за крыло, чтобы предотвратить необдуманный полет… В другом эпизоде, по палате, как в аквариуме, плавала от кровати к кровати огромная каракатица. Она была светло-фиолетовая, с несколькими красными пятнышками, и выглядела очень профессионально в своих очках с металлической оправой и с фонендоскопом, небрежно наброшенным на слизистое туловище. Каракатица подплыла к койке Марка, подняла щупальцем рентгеновский снимок и произнесла успокоительно: «А! Бу-бу-бу!» Потом, выпустив облачко чернил, каракатица поплыла к двери.
Ещё в памяти сохранился обрывок, как Марк, старший эксперт Алан Мосс и неизвестный Марку депьюти ехали по шоссе Беамонт, но не в автомобиле, а на резиновой лодке «Зодиак». Подвесной мотор время от времени чихал и останавливался, тогда депьюти разражался проклятьями и дёргал за шнур, чтобы запустить мотор снова. Он объяснял Алану что-то о плохом уплотнении, и что вода попадает в масло. Алан не обращал на жалобы депьюти никакого внимания, и продолжал твердить Марку какую-то чушь. Что-то вроде, что он всегда рад видеть Марка в своём морге в качестве посетителя, но ни в коем случае – в качестве клиента. Потом, припомнил Марк, депьюти заехал на лодке в дверь какого-то облезлого трехэтажного здания и пришвартовал своё судёнышко к перилам затопленной лестницы.
Тут Марк осознал, что эпизод с «Зодиаком» должен быть, вероятно, первым в последовательности, сразу после того, как его подстрелил «Мясник» на заводике Штольца. Причём, это была не галлюцинация. Шоссе Беамонт было, скорее всего, затоплено, вот почему Алан и депьюти были на лодке, а не на полицейском пикапе. Облезлое трехэтажное здание было вот этой самой больницей. Что касается других эпизодов, они явно были вызваны доморощенным анальгетиком в той капельнице над кроватью.
Марк закрыл глаза и попробовал припомнить что-нибудь ещё. В памяти всплыл эпизод, который Марк никак не мог отнести ни к галлюцинациям, ни к реальности. Марк был, вроде бы, в операционной, под огромной яркой лампой и с тонкой трубочкой для кислорода, присоединённой к пластмассовой штучке в носу. «Может, дадим ему маску?» — спросил кто-то. Голос был странным: лишённым всех высоких частот и тягучим, как замедленная звукозапись.
«Не-а… Ему и так хорошо,» — это был ещё один мужской голос, тоже как на замедленной записи. Человек в хирургическом костюме склонился над Марком и потянул левое веко Марка вниз. Каждой быстрое движение оставляло в воздухе цветной след.
«Ты знаешь, впечатляет! Что это вы ему укололи?» — снова раздался первый голос.
«КТСТ номер пять».
«Никогда не слышал. Что это за препарат?»
«Отстали от современной медицины, коллега!»
«На нашем долбаном «Мусоровозе», ещё бы мы не отстали. Думаешь, у нас есть время хоть что-то читать?»
А, этот первый хирург – он с «Мусоровоза», догадался Марк. Один из этих, бензопильщиков.
«Он Вам по ушам ездит, Роджер!» — теперь раздался женский голос, но тоже замедленный: «КТСТ – это сокращение от «Красная Таблетка – Синяя Таблетка». Дизайнерский наркотик.»
«Дизайнерский наркотик?»
«Угу. Местного изготовления. Однако, он всё же лучше, чем морфин из неприкосновенных запасов. Урожая 1992 года. В отличие от французских вин, морфин не становится лучше с возрастом. Разве что – дороже.»
«А вы знаете, что там намешано в этом вашем КТСТ?»
«Не-а. Секрет фирмы, коммерческая тайна. Однако, производитель даёт все диаграммы доз на своём сайте, очень профессионально. И у нас никогда не было проблем с качеством. Всё в ажуре.»
«Привыкание вызывает?»
«Ещё как!» — ответил за женщину второй голос: «Но дык как будто твой морфин не вызывает привыкания! Нам не на что жаловаться. Вчера я одному мужику извлекал десятидюймовую [прибл. 26 см] занозу из бедра. Всё жутко инфицировано, конечно, как ты можешь себе представить. Не уверен даже, удастся ли сохранить ему ногу. Так вот: верь-не верь, я у него в ноге ковыряюсь, а он объясняет мне разницу между бегемотом и жирафом! Я его спрашиваю: больно? А он говорит: мы на сафари, молодой человек. На сафари иногда приходится немножко терпеть. Счастливый, как огурец.»
«Наверное, стоит доложить нашему боссу об этом чудодейственном средстве. Не забудь дать мне контакт этих ваших ребят из «Красной Таблетки – Синей Таблетки».»
Ну ясное дело, подумал Марк. На «Мусоровозе» у хирургов так много недовольных раненных! Дёргаются, плачут, кричат, требуют спасти им руки или ноги. Работа хирургов будет намного приятнее, если они станут использовать этот КТСТ номер пять вместо… ну того, что они сейчас там используют. Пациенты будут совершенно счастливы. Как огурцы. Так что, бензопильщикам будет куда легче отрезать этим счастливчикам руки и ноги.
«Кстати, Роджер,» — это был второй голос: «Я хотел тебе спасибо сказать. Если бы не твоя помощь, мы бы сегодня были по уши в дерьме.»
«Если быть откровенным, коллега, я не очень-то горел желанием сюда приходить. Прикинь: за три долбаных года, в первый раз получил себе нормальный отпуск, а не этот идиотский сход на берег на сорок часов. Проблема с этими сорока-часовыми культпоходами на берег: сначала ты спишь двадцать часов без задних ног, а потом – двадцать часов бухаешь по-чёрному. А после этого, – продираешь глаза уже на «Мусоровозе», да ещё с головняком. А «Мусоровоз» уже вышел в плавание. И вспомнить даже нечего.»
«Ну, коллега, в этот раз тебе будет о чём вспомнить.»
«Ага! Сошёл на берег на четыре недели отпуска. Только для того, чтобы мотаться от больницы к больнице. Как будто я не ампутировал достаточно рук и ног на нашем доблестном плавучем госпитале.»
«Ну ты же знаешь, как это работает, Роджер. Цирковые животные не могут жить в дикой природе. Они только обучены, как делать трюки в цирке.»
В то время как врачи разговаривали, какое-то действо происходило с правой стороны Марка. Он не мог видеть, что там творилось. Над правым плечом Марка был установлен небольшой сероватый экран, а голову он не мог повернуть из-за корсета на шее. Над экраном была видна фигура одного из мужчин. Он был в фиолетовом хирургическом костюме, и его плечи выше экрана двигались постоянно вверх и вниз. Он выполнял какие-то сложные манипуляции: осторожно, но быстро. Потом над экраном появился второй человек, держа в руках шнур от лодочного мотора, с блестящей ручкой на конце. Ах, конечно! Они должны были завести одну из этих своих маленьких блестящих стерильных бензопил! Какого чёрта у них на хирургических костюмах нет «Барни и Его Друзей»? Это не есть хорошо.
Блестящая стерильная бензопила никак не хотела заводиться. Человек в скучном, без Барни, хирургическом костюме дёргал и дёргал за блестящую ручку. Второй подливал что-то сверху в бензопилу, по-видимому, бензин. «Ещё?» — спрашивал он время от времени. «Ещё!» — отвечал первый и снова дёргал за ручку. Уплотнительные кольца у нас старые, и вода попала в масло, подумал Марк. Нет, почему должна быть вода? Это же бензопила, а не подвесной мотор для лодки! Если не уплотнители, проблема должна быть с бензином. Некачественный, нелегальный бензин, кто знает, чем они его там разбавляют?
«В следующий раз, джентльмены, лучше вам купить бензин на заводе у Фредерика Штольца,» — уведомил Марк незадачливых хирургов.
«Он Ваш приятель?» — спросил второй врач.
«Да. Отличный парень. Доктор философии, кстати… И имеет собственный нефтехимический завод. «Синтегаз», не слыхали?»
«Вы, чувствуете сейчас… что-нибудь?» — спросил первый врач.
«Этот чёртов корсет на шее. Немного жестковато.»
«А! Ну, это мы сейчас исправим!» — заверил второй врач Марка. Он сделал быстрое движение рукой. Как ни странно, его латексные перчатки были измазаны кровью. «Сестра, срочно дайте пациенту ещё пять кубиков. Через капельницу!»
«И Вам, джентльмены, следует надеть хирургические костюмы с «Барни и Его Друзьями». При всём уважении к вам, – ваши теперешние костюмы чертовски скучные,» — продолжил Марк наставления. Хирурги посмотрели друг на друга и кивнули, наверное утвердившись в мысли, что эту операцию они уж как-нибудь протянут, но на следующую – надо непременно надевать костюмы с весёлыми динозавриками.
Затем они продолжили заводить свою бензопилу. Вдруг, внутри бензопилы что-то хрустнуло. Опа, подумал Марк, а у нас проблемы. Но о ремонте бензопил хирурги знали практически всё. Они выбросили какие-то неисправные запчасти в пластмассовое ведро под столом, затем начали что-то там подпиливать, сверлить, подвязывать, подрезать. Наконец, первый удовлетворённо сказал: «Ну вот и чудненько. Всё выглядит отлично. Можно закрывать.»
«Вы… Починили… Это… Джентльмены?» — спросил Марк. После того, как медсестра вколола шприц в маленькую резиновую штучку на капельнице Марка, всё вокруг ещё более замедлилось.
«Да уж… Починили… В пределах… Возможного…» — врач говорил тоже медленнее, а когда он двигался, его скучный, без Барни, фиолетовый костюм оставлял в воздухе фиолетовые радуги. «Вы очень хорошо держались, приятель. Теперь Вы поправитесь. Ну, а насчёт ампутации… Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.»
Насчёт ампутации, — подумал Марк. Ах, ну конечно. Этот первый врач. Он же был бензопильщиком с «Мусоровоза», так? Бензопильщик с бензопилой! Вот прикол! А что они делают на этом своём «Мусоровозе» по двадцать раз в день? Марк попытался пошевелить руками и ногами, но конечности не слушались. Великолепно. Из меня сделали «самовар». Оквадратили. Интересно, мне дадут взамен «Пёрпл Харт»? Хотя, я же в ФБР – маловероятно. А, кому нужны эти медальки! Только неженкам, которые не могут предъявить настоящие боевые шрамы. А я – не-неженка! Я же переметнулся к «Южанам», так?
Тут Марк вдруг вспомнил, что все их дети: Майкл, Саманта, Памела и Патрик, тоже были теперь «самоварами». Только один Уильям, он всё ещё почему-то был с ногами. Но парень всегда был таким независимым и любил делать всё по-своему. Ну и ладно. Пусть он немного отличается от остальных – от этого вреда нет. У него, конечно, большой опыт работы, и он пока ещё «Сборщик Месяца». Но это не надолго. С ногами – у него маловато шансов. Мы, «самовары», скоро побьём все его рекорды дневных сборов. Мэри и Клэрис будут грузить нас пятерых каждое утро на трицикл Майка и возить делать Маршрут. Не «пятерых», а «шестерых», поправил он себя. Я забыл маленького Дэйви, с его скрученными на всю жизнь в позе лотоса ножками и с его новым классным скейтбордом. Он увидел, как их трехколесный грузовой велосипед останавливается на оживлённом перекрёстке. Клэрис, на сиденье велосипеда, дарит им тёплую улыбку. А Мэри уже положила кусок старого картона на тротуар, и поднимает Марка с грузовой платформы трицикла. Без рук и ног, я должен быть достаточно лёгким, подумал Марк. Портативным. Мэри совсем нетрудно меня носить на руках. Никаких проблем. Нет, так неправильно, так теперь не говорят. Надо говорить: «ей воще не в лом носить меня на руках».
«Тебе удобно, дорогой?» — спросила Мэри Марка, размещая на куске картона красное ведёрко с шильдиком «Пути Спасения». Отлично, дорогая, теперь поцелуй меня. Если тебе не в лом. Последовал лёгкий поцелуй; а затем Мэри и Клэрис, с остальными членами семьи, поехали на трехколесном велосипеде дальше по улице. Так, и что мы делаем теперь? Уильям вчера объяснял, кажется, что надо говорить прохожим? А, ну ясный пень. Мог бы и сам догадаться. Для этого не нужна магистерская степень по психологии. И школьный диплом ни к чему.
«Поможем Инвалидам, леди и джентльмены! Поможем Инвалидам! Доллар? Спасибо, сэр. Спасибо! От «Пути Спасения». Отличное пожертвование! Спасибо!»
Вообще, надо вести себя поактивнее, решил Марк. А то фотография Уильяма так и будет висеть на доске «Сборщик Месяца».
«Леди и джентльмены! Попрошу вашего внимания! В настоящий момент времени, у меня нет ни рук, ни ног.» Нет, это неправильно, слишком напыщенно. Давайте-ка так: «Леди и джентльмены! Смотрим сюда! Инвалид – без рук и ног! Поможем инвалидам!» Уже гораздо лучше, но всё равно плохо. Старые правила грамматики. А что, если так: «А ну, позырим, леди и джентльмены! Умине рук и ног воще больша нета! Поможем «самовару», ась? Как вам моя новая грамматика? Так только нищие на улице говорят. Вот: правильная речь – залог успеха. Всем всё понятно. Как насчёт Вас, мэм? Хотите дать пожертвование? Отлично! А ну, позырим на «самовара»! Поможем инвалидам! По-мо-жем инвалидам!»
Пожилая леди остановилась перед Марком, поставив на тротуар две тяжело гружёные корзины, и сняла с плеча бамбуковое коромысло. Ах, да это же Розалинд, одна из этих леди с Кучи, которые разносят еду для мусорщиков. Помнится, молодёжь делала что-то непотребное у неё под окнами…
«Два бакса? Что, воще три? Ой, спасибо, мэм, Вы очень щедры сегодня. Я надеюсь, эти неприличные молодые люди воще не доставляли Вам беспокойства в последнее время? Нет? Отличные новости, мэм. Удачного Вам дня.»
Марку начинал нравиться этот новый для него род занятий: сбор пожертвований на нужды инвалидов. Это просто здорово: сидеть на улице и разговаривать с прохожими. И никто не обвинит нас, что мы «держим точку». Разве что Уильяма, которому всегда так наплевать на мистера Тодда. Но это – личная проблема Уильяма, к нам, «самоварам», это не относится… Кстати, надо прекращать называть сына «Уильямом». Какой он сейчас, к чёрту, «Уильям», с его-то культяпками? Буду называть его «Билли», как все остальные. Он не обидится.
«Эй ты, обрубок! Лови доллар!» Голос идёт, естественно, сверху. Мужик какой-то, с долларовой бумажкой в руке.
«Это Вы мне, сэр? Утро доброе! Как Ваши дела? Воще, меня зовут Марк, но можно называть меня «эй ты, обрубок». И «самоваром» тоже можно, я не обижусь. Мне воще похер, как меня называют. Бросайте Ваш доллар в ведёрко, если Вам не в лом. Видите ли, поднимать деньги с картонки мне затруднительно. Спасибо за помощь нашей программе, сэр. Спасибо. Удачного Вам дня! Поможем Инвалидам, леди и джентльмены. А вот позырим на «самовара». Умине рук и ног воще больша нета! По-мо-жем Инвалидам!»
— Марк! Марк! Марк?
Марк снова открыл глаза. Клэрис была у изголовья его кровати.
— Ты только что закрыл глаза и потерял сознание, — сказала она.
— Ничего я не терял. Просто видел дурацкий сон. Наверное, этот вот коктейль в моей капельнице. Волшебство продолжается.
— Доктор дал указание сегодня утром, чтобы тебе уменьшили дозу.
— Его зовут – Роджер?
— Кого? Доктора? Нет, он, вроде, – Джастин.
О, так значит, всё это и вправду было галлюцинацией… Теперь беззаботная часть мозга Марка основательно поблекла и отошла на задний план, а другая, постоянно беспокоящаяся о чём-то, зато любопытная и самокритичная часть стала потихоньку захватывать власть. Кровать уже не была такой мягкой, и тело не было таким лёгким. Марк поднял левую руку и осмотрел её состояние. Множество царапин, щедро окрашенных йодом, сломанной ноготь, но ничего серьёзного. Он попытался пошевелить пальцами ног. Ступни слушались великолепно. — Почему я в корсете?
— У тебя маленькая трещина в четвёртом позвонке. Плюс лёгкое сотрясение мозга. Один из ваших полицейских сказал, что ты головой сломал журнальный столик.
— Да, вроде было дело. Но в общем, всё не так уж серьёзно. Не считая перелома руки, конечно…
— Перелома руки? — голос Клэрис прозвучал странно, а её глаза широко открылись. — Нет, Марк, у тебя была операция. Ты не помнишь ничего, да?
— Какая операция? — не понял Марк. Он повернулся вправо (плечо пронзила острая боль) и уставился на загипсованную руку. Тут только до него дошло, что это была совсем не загипсованная рука, а обрубок, ампутированная чуть выше локтя культя, толсто замотанная марлей и прибинтованная к конструкции из реек и трубок. Он совсем не удивился ужасному открытию. Пуля Минье. Там ведь была дыра размером с ладонь. Чего ещё можно было ожидать? Он не чувствовал особого сожаления. После того, как он был беспомощным «самоваром» в бредовом сне, получить назад обе ноги и левую руку – это было как нежданный подарок на Рождество.
— Так. Понятно… И как долго я был – в этом состоянии?
— Четыре дня, Марк. В основном, ты спал. Большую часть времени, то есть.
— Я бредил? Говорил что-то?
— Да, немного. Что-то про фиолетовую каракатицу. Много было про починку какой-то бензопилы. То плохие уплотнительные кольца, то неправильный бензин. А ещё, ты хотел увидеть кого-то по имени Барни. Кто это – свидетель?
— Нет, Клэрис. Барни – это такой Тиранозавр-Рекс. Весёлый, добрый и фиолетовый. Можно… попить воды?
— Ой, прости, Марк. Я сама на своя, — Она потянулась за стаканом с соломинкой, — Только, сразу много пить нельзя. Доктор сказал: по одному глотку.
Марк сделал глоток. Вода была тёплой и отдавала какой-то дезинфекцией, но для Марка показалась на вкус, как лучшее шампанское. — Ты сказала, у Саманты был кислотный ожог.
— Ничего серьёзного.
— Ничего серьёзного? — переспросил Марк. Да уж, если Дэйви вот так, запросто, «переболел полио», то «ничего серьёзного» может означать что угодно.
— Да нет, правда, Марк. Ничего серьёзного. Маленький ожог на лбу, и ещё один – за ухом, вот и всё! Она опять ходит на завод к мистеру Штольцу. Они там чинят свои бомбы. У мистера Штольца нет денег платить, но все согласились работать забесплатна, лишь бы запустить производство.
— А остальные? Мэри? Уильям? Памела и Патрик? Давид-старший?
— Всё в порядке, Марк. Все живы-здоровы… Холеры в непосредственной близости от нас нет, слава Богу! Мы моем руки и кипятим воду! Мэри в порядке, дедушка Дэйвид тоже чувствует себя отлично. У Билли тоже всё О-кей. Он делает Маршрут, причём сам, без поводыря, представляешь?! Ну, раз я сижу здесь в больнице, с тобой и Дэйви.
— Проклятый «Путь Спасения»! Уж после урагана – мог бы мистер Тодд дать своим «сборщикам пожертвований» передышку?
— «Пути Спасения» больша нета.
— То есть? А как же все благотворительные программы?
— Как в других местах – не знаю, а наш местный штаб после урагана так и не открывался. Но при этом, все благотворительные программы уже работают – на всю катушку. Как выяснилось, чтобы варить благотворительный суп и собирать пожертвования, куча «руководителей» в синих униформах совсем ни к чему.
— Круто. Наверное мне теперь ни к чему жаловаться на мистера Тодда. Какие ещё новости?
Школа пока закрыта. Холера, полиомиелит, всё такое. Рикки и Пэм помогают дома. Гараж отмыли. Копаем грядки, сажаем овощи, потихоньку разбираем, что от дома осталось. Вот, Рикки вчера нашёл для Дэйви этот паровозик.
— Подожди. Что – от дома осталось?
— Ой, может, не надо было тебе это говорить… У нас только гараж остался. А остального дома больша нета, более или менее.
— Более? Или менее?
— Ты Марк, только сильно не расстраивайся. Дом смыло, только гараж стоит. Давай, я лучше по порядку расскажу?
— Рассказывай!
— В общем, той ночью, когда было наводнение. Помнишь, ты позвонил? Я ещё сказала, что Мэри и Билли пока не вернулись? Мы смотрели DVD. Ну, вода стала прибывать, так я сказала Пэм и Рикки: давайте таскать всё на второй этаж. Ну вот, так и таскали. Посуду из кухни, телевизор, и всё прочее. Затем вода стала заливаться через заднюю дверь…
— И?
— Ну, мы таскали дальше, пока вода не поднялась до колен. Тогда, я сказала: ладно, хватит. Мы пошли наверх, достали полотенца и кое-как обсушились. Вдруг: бам! Как взрыв, под кухней. Аж дом закачался. Потом ещё раз: бам! И всё затихло.
— Аккумулятор взорвался?
— Ну да, дедушка Дэйвид так и сказал: надо было слушать того электрика.
Точно, подумал Марк. Когда их отключили от электросети, и они переделывали в доме проводку, мужик говорил, что аккумулятор от гибридного автомобиля – единственный источник энергии в ночное время, следовало затащить на второй этаж, а не ставить под полом кухни. Но Марк не захотел уродовать спальню. Ну да, задним умом – все хороши.
— Ну вот, — продолжила Клэрис. — Мы разложили одеяла в комнате у мальчиков. Туда ветер не задувал. Телефон не работал, но у нас было «вечное радио» Патрика. С ручкой. Ну, которое тебе в ФБР ещё подарили… Мы крутили ручку по очереди и слушали новости об урагане. Спать как-то не получалось. Так было страшно! Ветер дул, как сумасшедший, и дождь… Так и просидели до утра…
— И?
— Утром ветер немного утих, но дождь продолжался. Я выглянула на лестницу, а там – вода, почти как до пояса, так много! Стенные панели на первом этаже – все размокли и отвалились. Но я ещё подумала: ветер стихает, вода должна сойти, надо просто подождать. Еда у нас была. Я сделала всем бутерброды на завтрак. Вдруг, слышим: скрип, скрип! И пол начал… вроде как наклоняться. Я тогда говорю: ребята, нам надо срочно вылезти на крышу. Если дом рухнет, лучше быть снаружи, чем внутри, так? Ну вот, мы открыли окно и вылезли на крышу гаража. Еду догадались взять с собой. Пэм ещё хотела вернуться за одеялами, но я её не пустила…
Марк представил себе Клэрис, с её семимесячным животиком, как она вылазит на крышу гаража через окно. — Короче, дом рухнул?
— Да. Он так, вроде как боком поплыл сначала, а потом – бум! И завалился в воду! А гараж остался стоять, представляешь? Повезло… Ну, значит, сидим мы на гараже и потихоньку замерзаем. Ветра уже почти не стало, зато дождь. А у нас – ни одежды, ни одеял. А самое плохое – воды не было. Удивительно даже, со всех сторон вода, а нечего пить! Но, я сказала детям: ту воду – даже не пытайтесь! У всех сортиры на задних дворах, да и в канале вода – тоже не фонтан, а ещё эти долбаные удобрения от «Симпсона и Кауфмана»… В общем, всё понятно… Короче, я приказала Рикки: снимай футболку и собирай дождь с крыши. Мы воду из футболки выжимали и пили.
— Это был очень умный ход, Клэрис. Я уверен, что эпидемия холеры оттого, что кто-то попил грязной водички.
Слава Богу, мы позволили Уильяму жениться на этой девушке, подумал он. Может быть, она простушка, не очень-то образована, и слишком спешит нарожать детей, но без неё, половина семьи была бы уже на том свете.
— Ну вот, а потом вода стала убывать. Когда стало где-то по колено, мы слезли. Смотрим: наш дом течением дотащило почти до самого канала! Ну, не дом, а то, что от него осталось. Я, вот, думаю, как классно, что Билли сразу компенсацию не дали, правда? Ему бы выдали эти деньги, – так мы бы всё потратили на ремонт и всё такое. Ну, как я тогда мечтала… А так, наши денежки целы. Пусть пока в Пентагоне полежат, да?
— Да, Клэрис. В Пентагоне ваши деньги будут гораздо целее, — сказал Марк. Удивительно, как у Клэрис получается: находить хорошие новости, когда все по горло в дерьме! Но, учитывая… — А как дела у наших соседей?
— У Левиных сорвало часть крыши, но у них всё более или менее О-кей. Дом мистера и миссис Конг смыло полностью. И ещё один, дальше от нас по кругу. Миссис Левин сдаёт две комнаты Конгам, забесплатна. Сказала: пусть поживут, пока построят себе что-нибудь… заместо дома. А ещё, много домов – как у нас. Сильно поломались, но не до конца.
Марк закрыл глаза и представил себе, как их тупичок будет выглядеть. Не сейчас, а, скажем, через год. Приедут разборщики и увезут завалы. Жители построят себе лачуги вокруг полуразрушенных домов. Бесконечные ряды овощных грядок будут, конечно, восстановлены целиком и полностью. Это главный приоритет, а не то им нечего будет кушать. Их аккумуляторная батарея взорвалась. Очень жаль. Скорее всего, и солнечные батареи не подлежат ремонту. Что же, придётся как-то жить без электричества. Телевизор и компьютеры всё равно утонули. По ночам, у них будет ещё темнее. Только звёзды и Луна. Вместо душа, придётся ходить купаться в вонючем Западном Канале. Вместо кухни, у них будет четыре кирпича. Возможно, с тем же высушенным на солнце навозом в качестве топлива… То, что Марк увидел в своём воображении, выглядело несколько лучше, чем Трущобы Шоссе Гаррет, особенно северной части этих трущоб, населённых индо-американцами, однако хуже, чем Трущобы Проезда Меза. Поправочка, напомнил себе Марк. Я представляю себе ТШГ и ТПМ такими, как они были до урагана. А теперь, после урагана, всё сильно порушено, и никакой разницы уже нет. Надо бы переименовать наш район. «Трущобы Западного Канала», или ТЗК для краткости. Звучит неплохо.
Урагану дали неправильное имя, вдруг подумал Марк. Его надо было назвать не «Артур», а как старинный револьвер Кольта, «Уравнитель». Ещё с неделю назад, в Хьюстоне существовало социальное неравенство. Мой двухэтажный дом, в хорошем районе, был куда больше и куда комфортабельней, чем твоя жалкая лачуга в трущобах. Ты купался в грязном пруду, а я принимал цивилизованный, и даже почти тёплый душ (даже если для этого мои дети должны были привозить воду из водохранилища в одной миле [прибл. 1,6 км] от дома). Я служил в федеральном агентстве, а ты – рылся в вонючем мусоре на Куче. Твои дети были одеты в лохмотья и постоянно ходили босиком, а у меня хватало денег покупать детям почти новую одежду на толкучке. У моих детей даже были сандалии из старых покрышек, которые младшие, правда, почему-то категорически отказывались носить. Я был верхушкой среднего класса, а ты – всем, чем угодно, но не средним классом… А теперь, у нас всё уравнялось. Теперь мы все живём в одинаковых трущобах и варим похлёбку на одинаковом высушенном навозе. Средний класс – уничтожен как класс! Возможно, это приближается «Нулевой Год» из этой печальной книжки о Пол-Потовской Кампучии?