Так или иначе, со всеми адресами в восточной части трущоб они закончили. Время приближалось к полудню, и стало заметно жарче.

— Я обязан накормить тебя обедом, Ким, — предложил Марк, — Ты заслужил, как минимум, бесплатный ленч за всю эту беготню.

— Какая ещё беготня, сэр? Я бы тут всё равно весь день патрулировал. Тем не менее, от ленча отказываться глупо. Вы любите корейскую еду? Я покажу Вам лучшую кафешку в этих местах. Это рядом.

Они крутили педали ещё в течение четверти часа. Тропинка внезапно вывела их на довольно чистую, закатанную в бетон улицу. Здесь располагался коммерческий центр ТШГ. По обе стороны дороги были лавки и небольшие кафе.

— Видите, сэр? — показал рукой Ким. — Эта часть трущоб уже амер-корейская, а не амер-индийская, как там, на востоке. Тут тоже трущобы, без вопросов! Однако – гораздо чище, не правда ли?

Он прав, подумал Марк. Бетонные тротуары были чисто выметены, не было ни мусора, ни кучек какашек. И люди были одеты куда лучше. Не в смысле, что одежда была новее: многие носили такие же лохмотья, как и в восточной части ТШГ. Но, по крайней мере, лохмотья были хорошо выстираны.

Они остановились перед одним из заведений. Огромная вывеска была полностью на корейском, с латинскими буквами только в адресе веб-страницы, да ещё номер телефона был понятен. Это кафе и в самом деле было популярным. Все столики были заняты, но владелец быстро прошёл на задний двор и вынес офицерам два пластиковых стульчика и низенький столик, очевидно, из зарезервированных для специальных гостей. Они заказали «тубу тиге» – острый суп с соевым творогом и капустой «кимчи». Цены были вполне приемлемые: 220 долларов за две порции.

Пока они ждали заказ, Ким вытащил из кармана коробку с табаком-самосадом и скрутил себе папироску. Марк не курил совершенно. Он принадлежал к «без-табачному» поколению конца прошлого столетия: во времена его юности курение было запрещено во всех общественных местах, и постепенно выходило из моды. Сейчас молодёжь снова начала курить. Сигаретные корпорации обанкротились полностью во время Обвала, и курильщикам приходилось довольствоваться табаком, выращенным на местных огородах. Хьюстонская разновидность самосада не отличалась ни особенно приятным ароматом, ни дешевизной. Марк удивлялся про себя, почему молодёжь вообще увлекается этой гадостью.

Вдруг, они услышали скрежет колёс скейтборда о бетон. Молодая афро-американка на скейте подкатилась к ним и протянула красное пластиковое ведёрко.

— Поможем инвалидам?

У девушки не было ног по самое туловище, и она передвигалась на скейте, отталкиваясь от земли зажатыми в руках деревяшками. Сначала Марк подумал, что она – не настоящий инвалид войны. Женщина-инвалид войны – это было довольно необычно. С другой стороны, Марк знал, что кое-кто из уличных попрошаек любил приврать, что они были искалечены в армии, а не, к примеру, на Куче. Через секунду Марк изменил своё мнение. Не старше двадцати, безногая была одета в повседневную униформу ВМФ, и с настоящей медалью «Пёрпл Харт» на груди. Её ведёрко для пожертвований тоже было вполне настоящим: с эмблемой «Пути Спасения» и серийным номером. Она без сомнения была ветераном боевых действий. Марк и Ким, не сговариваясь, бросили в ведёрко по паре долларов.

— Спасибо за пожертвования, офицеры! — девушка выпрямилась на скейте и отдала честь по флотски, приложив кончики пальцев к козырьку морской кепи. Затем она указала на папироску Кима, — Извини, братишка, – ещё одна просьба. Мне срочно надо дунуть. Курево у меня своё, а вот бумага закончилась. Как моряк – моряку, не подкинешь боеприпасов?

— Чёрт побери! Откуда ты знаешь, что я служил на флоте? — удивился Ким, протягивая девушке свою табакерку. Он был определённо впечатлен.

— И как ты догадалась, что мы оба из Полиции? — добавил Марк.

Безногая улыбнулась, — Два одинаковых полицейских велика, причём припаркованы рядом. Двое мужчин за столом, один из них в полицейской форме. Несложная задача: сложить два и два. А насчёт флота, просто повезло. Зажигалка вон лежит, а на ней – якорёк, и надпись: «USS Панишинг». Молодой человек за столом – единственный курильщик, значит, он и служил на флоте.

— Ну и глаз у тебя, сестрёнка, — сказал Ким, подбирая со стола зажигалку.

— Ну, вообще, я могла ошибиться. Зажигалку тебе мог кто-нибудь подарить. Или ты купил её на толкучке. С другой стороны, настоящий моряк никогда с такой зажигалкой не расстанется. На ней – имя корабля. Отдать такую – всё равно что оставить корабль без приказа капитана… В общем, шансы были на моей стороне. И я угадала правильно!

— Круто! — восхитился Ким, — Если бы не цвет твоей кожи, я бы поставил миллион-другой, что твой пра-пра-прадедушка был мистер Шерлок Холмс, собственной персоной!

— Для твоей информации, братишка, мистер Шерлок Холмс – это всего лишь литературный персонаж. Полностью выдуманный. Сэр Артур Конан-Дойль использовал своего профессора-коллегу в качестве прототипа, так? А насчёт цвета кожи, так чёрный – происходит из доминантных генов. Говоря по-простому, если кто чёрный, то и всё потомство будет чёрным. Неважно, если партнёр чёрный или белый. Так что, если бы мой пра-пра-прадедушка и в самом деле был Шерлок Холмс, всё, что ему требовалось, было бы недолгое туристическое путешествие в колонии. Например, на Ямайку. Или даже ещё проще: в Лондоне было полно самостоятельных чернокожих девушек, даже во времена, когда Сэр Артур писал свои детективы…

Объясняя Киму литературу и генетику, безногая не теряла времени даром. Она достала из табакерки Кима папиросную бумагу и умело скрутила себе папироску, только не с табаком, а с травой, которую она извлекла из собственной коробочки. Ким услужливо щёлкнул своей флотской зажигалкой.

— Могу и тебе свернуть такую, — предложила девушка, возвращая Киму его табакерку. — У меня классная смесь: табак и травка, один и трём. Исключительно в лечебных целях, конечно…

Техас и Аляска были двумя последними американскими штатами, легализовавшими у себя марихуану. Предлагать травку сотрудникам Полиции было очень модно.

— Нет, я при исполнении, сестрёнка, — отказался Ким.

— Что, они по-прежнему запрещают бедолагам-полицейским легальное курево? Ну ладно, не сейчас. Давай, я скатаю, а ты дома запалишь…

— Нет, я пас, сестрёнка. Категорически предпочитаю с табаком.

— Ну, как хочешь. Не против, если я тут с вами посижу немного? Мне стула не нужно…

Марк и Ким кивнули в подтверждение. Девушка соскользнула со скейта на бетон и уселась, положив руку на ведёрко «Пути Спасения», как на подлокотник кресла.

— Я тебя не видел раньше в нашем околотке, — спросил Ким, — Ты откуда?

Безногая захихикала, — Я – с «Карибского Мусоровоза». Знаете, есть такой круизный лайнер?

— Ещё бы не знаем, — буркнул, поджав губы, Марк, — Мой старший сын не так давно был в таком же круизе. Только тебя уполовинили снизу, а его – сверху.

— Опа! Извиняюсь! Шутка вышла дурацкая… На самом деле я из Детройта, штат Мичиган.

— А во флот – волонтёром пошла? — спросил Марк.

— Волонтёром? Ну, можно и так сказать. Большого-то выбора не было. Детройт – мёртвый город. Слышали, что у нас в Мичигане – перебои с едой, особенно зимой? Папашка мой сбежал, когда мне было три месяца. Мама умерла не так давно. Старший брательник и его подружка – оба алконавты на последней стадии… Так что, «домом» мне Мичиган считать как-то западло.

— Я не знал, что в Мичигане всё так плохо, — заметил Марк, — В новостях про это ничего нет.

— Кто бы стал писать в новостях про наш долбаный Мичиган? На «Мусоровозе» они хотели отправить меня обратно на север, в Детройт, представляете? Выдали пропуск на военный поезд. Ну, которые раз в неделю, через всю страну. А я санитарам говорю: просветите меня, дуру, что я там, нафиг, забыла? Что, если я в Техасе хочу остаться? А они говорят: у нас приказ, мисс – отправить Вас по месту проживания. Ну, а я спрашиваю: а что если я просто наплюю на ваш дурацкий поезд, выкачусь вот на этой инвалидной коляске из порта – и поминай, как звали? А они смеются: на этой коляске, говорят, из порта выкатиться не получится. Коляска – не Ваша. Видите, мисс? Вот ярлычок: «Собственность USNS Санта Лючия». А Ваша коляска, мисс – она в Детройте. Её Вам выдадут по прибытии на место.

— Нифига себе, — покачал головой Ким. — И они отобрали у тебя инвалидную коляску?

— Ну да! Вывалили на асфальт, и всё делов.

— Вот козлы!

— Ну, я их не виню. Они по-прежнему на флоте – действуют по приказу. Но мне повезло. В порту как раз была бабушка-доброволец из «Пути Спасения». Посмотрела на меня и говорит: тебе транспорт не нужен, девушка? Так я получила этот скейт. Честно говоря, скейт мне нравится куда больше, чем эта дурацкое инвалидное кресло. Проходимость выше. А кроме того – даёт тебе новый взгляд на жизнь. Снизу вверх!

Девушка глубоко затянулась папироской и медленно продула дым через нос, — Отличная травка, кстати. Куда круче, чем у нас в Мичигане. Ты, братишка, ещё не передумал курнуть?

Ким помахал пальцами в воздухе, повторно отклонив предложение. — И как ты очутилась у нас в Шелдон-Рез?

— Прикатилась на моем скейте!

— На скейте? Из самого Галвестона?

— Да нет, шучу. Случайно получилось.

— Как случайно?

Безногая снова пыхнула папироской, — Случайно. После того, как добрая фея «Пути Спасения» одарила меня скейтом, надо же было его тряхнуть…

Она заметила удивлённо поднятые брови Марка и уточнила, — Ну, «тряхнуть» – это испытания корабля в море. Короче, ходовые испытания скейта прошли с общей оценкой «хорошо», и я оказалась в местном баре. Там было полно инвалидов с «Мусоровоза», все друг другу предлагали выпить. Самогон «Лунный Свет» был в порядке, но я плохо рассчитала загрузку боекомплекта. Водоизмещение-то поменялось!

— Водоизмещение? Что ты имеешь в виду? — Марк совсем запутался в морских словечках девушки.

— Объём. Объём тела. Меня же… Как вы это назвали, сэр? Уполовинили?

— Дурацкая шутка, забудь об этом, — извинился Марк.

— Да нет, что Вы, мне очень нравится. Надо запомнить, это та-а-а-к круто. Уполовинили! В общем, все друг другу непрерывно покупали выпить, и вот итог: я с моим уполовиненным водоизмещением, но с полным боекомплектом в трюме. Понятия не имею, как я добралась до автобусной станции. Продираю утром глаза: оба-на! Оказывается, я спала на голом бетоне, в обнимку со своим скейтом! Денег нет, лужа блевотины рядом, ну, в общем, такой морской пейзаж: «Утром Штормило» называется.

— Тогда уж лучше: «Штормовая Ночь».

— Если честно, я никогда так не напивалась. Надеюсь, что это был первый и последний раз в моей жизни.

— У тебя есть отличная отмазка, — сказал Марк, — Не каждый день человеку отпиливают ноги и вышвыривают его на улицу.

— Ну да. Будем называть это «особо торжественный случай»! В общем, в славном городе Галвестон мне делать было больше нечего. С десяток омнибусов и пара автобусов отъехали, а у меня не было денег на треклятый билет! Потом, один водитель омнибуса сказал: что, денег нет? Ладно уж, залезай, отвезу забесплатна. Ну, я: спасибо, а куда мы едем, чёрт возьми? В Шелдон-Рез, мисс. Ну, значит, О-кей, поехали в Шелдон-Рез. Всяко лучше, чем Детройт.

— И ты решила остаться здесь? — спросил Ким.

— Во всяком случае, на некоторое время. Мне вообще понравился Юг! Прикинь: тут можно заснуть на бетоне, укрывшись скейтом, и утром проснуться. А снег я всегда ненавидела, кстати. Вопрос отсутствия денег был решён немедленно. Оказалось, что местный штаб «Пути Спасения» в Шелдон-Рез находится как раз напротив автобусной станции… Я сразу туда вкатилась на своём скейте и спросила, не нужен ли им ещё один инвалид. Ихний офицер немного поартачился, я же не местная. Но потом согласился и выдал мне ведёрко. Сказал: в порядке исключения. Такие как я – пока большая редкость. Блестящий потенциал в области сбора пожертвований.

— Ну, в общем, их офицер прав, — кивнул Марк, — Не знаю, как у вас в Детройте, а в Хьюстоне женщины-инвалиды боевых действий – в самом деле большая редкость. К счастью.

— Пять лет назад, когда я на флоте служил, нам говорили, что девушек в зону активных боевых действий не направляют. Только на авианосцы или на береговые батареи… Что, сестрёнка, у тебя с ногами вышло? Авария что-ли? — полюбопытствовал Ким, — Ничего, что спрашиваю?

Девушка хихикнула, — Ничего, братишка. Спрашивай, я не против. Не знаю, где у них сейчас «активные» боевые действия, а где – «пассивные». Я была пулемётчицей на речном бронекатере. Бронекатер класса «Пиранья», весь экипаж – женский. По нам стреляли каждый день, и мы стреляли, из всех стволов. Конечно, на катере – не так, как в джунглях. Броня всё-таки. Не высовывай задницу – не получишь. Огонь из мелкого оружия нам был совершенно пофиг. Даже из РПГ. Ну, если бы русской гранатой, или чешской – тогда да. Но откуда у этих обезьян русские гранаты? А китайские нам были пофиг. Но потом у партизан появились откуда-то управляемые ракеты, с лазерным наведением… Наверное, тоже китайские. Но ракета, тля, – это тебе не китайская граната из РПГ. Нам долбанули точно в боевую рубку. Пулемётчица по правому борту только успела прокричать: «Запуск ракеты – по корме справа!» Бац – и всё. Ракета сзади пришла – на пять часов. А там ещё загрузочный люк, и броня тонкая. На «Пираньях», если вы не в курсе, экипаж семь человек. По боевому расписанию, двое в пушечной башне, пятеро в боевой рубке. Из этих пятерых только я осталась, а остальных… В общем – на куски…

— И тебя отправили на «Мусоровоз»?

— А куда ещё меня можно было отправить? Таких как я – сразу на помойку. Ха-ха! Выкинули, в общем. В «Мусоровоз»! Смешно! – Она глубоко затянулась папироской, закрыла на несколько секунд глаза, а затем выдохнула сладковато-пахнувший дым, — Я такая просыпаюсь после операции… Уже укороченная… Уполовиненная… — Она снова хихикнула и подвигала ладонью, как будто отпиливая воображаемые ноги от тела. — Надо сказать, бензопильщик всё отлично сделал, я не жалуюсь.

— Бензопильщик?

Безногая снова глубоко затянулась. Видно было, что марихуана сильно подействовала на неё: речь становилась всё более и более несвязной.

— Ага, на «Мусоровозе» так всех хирургов называли. Какой-то остряк придумал, и пошлó. Как в каком-нибудь старом фильме ужасов… Типа: маньяк с бензопилой. Бу-хо-хо-хо! Кто здесь у нас раненый? Этот? Без проблем! Вжик – одна нога! Вжик – вторая! Вжик-вжик! Руки тоже! Нафига ему руки, правда? Так, медсёстры, этот готов, унесите! Сле-е-едующий!

Девушка-официантка принесла Марку и Киму заказанный ленч и начала расставлять тарелочки на столике. Она ничего не сказала, но посмотрела на безногую с явным неодобрением.

— Не обращайте внимания на мой трёп, джентльмены. Это всё от травки! После травки я всегда несу всякую чушь. Забавно, да? — Её папироска уже догорела почти до самых пальцев, и она потушила окурок о бетон.

— Ладненько, не буду вам мешать поглощать ваш ленч. Спасибо за денежку, за папироску и за разговор… Я дальше пойду… То есть поеду, ха-ха-ха… «Мы едем, едем, едем, в далёкие края…» — она взгромоздила обрубок своего тела на скейт и пристроила спереди красное ведёрко «Пути Спасения» — Ну, пока!

— Увидимся, — ответил Ким. Безногая помахала им рукой и стала пробираться между столиками. Некоторые посетители бросали в ведёрко пожертвования. Затем девушка выкатилась на дорогу и двинулась к следующему придорожному кафе.

— Симпатичная, — заметил Ким, глядя ей вслед.

— Она была бы ещё симпатичнее, если бы ей ноги не отпилили, — заметил Марк и принялся за еду. Рассказ безногой произвёл на него гнетущее впечатление. Воображение нарисовало Марку одну из его дочерей, Памелу либо Саманту, без ног, сидящую на скейте, так же, как эта вот девушка-инвалид. Долбаные генералы, подумал он, за девчонок принялись. Как будто им убитых и искалеченных парней не хватает!

— Не знаю, как в других местах, сэр. Здесь, в трущобах, в каждой третьей семье: либо погибший, либо калека с войны. Зачем нам так много локальных войн, да ещё и одновременно? Поразительно, как Соединённые Штаты усей Америки умудрились так обосраться за такое короткое время.

— На нашей улице – такая же история, — кивнул Марк, — В каждом третьем доме. Просто напасть какая-то! Призывают парня в армию. Год-полтора – и возвращается калекой. Я тебе про моего Уильяма рассказывал уже, так?

— Да, сэр. Как Ваш сын справляется, кстати?

— Да он в порядке. Если честно, я думал, что будет значительно хуже. Нам ещё относительно повезло. А то – бац! И вместо парня, приходит письмо. И посылочка с медалькой. Посмертно. Хорошо ещё, что хоть кто-то умудряется вернуться домой целым и невредимым… Тебе сколько лет? Двадцать четыре – двадцать пять? Ты помнишь, какая жизнь была до Обвала?

— Классная была жизнь. Как шоколад. Может, потому, что я ещё маленький был тогда. Первый кризис я вообще не помню – мне три года было, — ответил Ким, также принимаясь за «тубу тиге».

— Да и кризис два-ноль как-то не очень нас затронул. Мой отец был управляющим филиала банка, мама – аудитор. Оба работали в сфере финансов и делали хорошие деньги. Мы жили в Чарльстоне, Западная Вирджиния. У нас был огромный особняк, и райончик, что называется «для людей с доходами гораздо выше среднего». Мы с братом учились в шикарной частной школе. Школа только для мальчиков. Пиджаки, галстуки и соломенные шляпы с шёлковыми ленточками на английский манер – вот такого типа была школа! Банк, где работал отец, был национализирован и выжил. Папа не только работу не терял – получил повышение. После Кризиса два-ноль, мой родители решили, что мы будем делать альтернативные инвестиции. Вот и всё, что я знал про оба кризиса.

— Альтернативные инвестиции? А во что?

— Отец заезжал в «Уол-март» три раза в неделю и закупал еду. Консервированная фасоль, мясные консервы, макароны, мука, сухое молоко… Этой лабудой он заполнил весь подвал. Одной туалетной бумаги была, не поверите, – целая полка! У нас были автономный электрогенератор и две бочки бензина в гараже… Сейчас я думаю, что мой папа как-то знал, что начнётся Обвал.

— Ну, и помогли вам эти ваши инвестиции?

— Ни хрена… Как Обвал начался, мои родители сразу потеряли работу, но это не было большой проблемой: в магазинах всё равно были только пустые полки. Мы начали потихоньку юзать то, что хранилось в подвале. Две-три банки консервов в день. Папа рассчитал, что у нам хватит по крайней мере на четыре года… Хрен там! Два месяца спустя, нас ограбили.

— В смысле: как банки грабят?

— Ну да. Под дулом пистолета. Может быть, соседи узнали о наших запасах, и стало им завидно, кто знает? Грабителей было шесть. Две бабы, четыре мужика. Отец пытался им помешать, так его застрелили. Прямо на лестнице в подвале…

— Чёрт!

— Они заперли меня и моего братишку в туалете наверху, и сказали маме, что отправят нас вслед за отцом, если она не будет помогать. Ну, она и помогала. Они грузили наши вещи в наши же машины… У нас две машины было: внедорожник отца и компакт «Дэу» у мамы. Грузили, потом двое или трое из них уезжали куда-то и приезжали назад без вещей. Заправлялись нашим же бензином из бочек. Не знаю, они это всё продавали или прятали для себя. А потом они уехали. До сих пор не пойму, почему они нас не застрелили под конец. У нас не осталось ничего, только диван и пустые шкафы. Они во внедорожник не поместились.

— В Полицию звонили?

— Конечно. Они помогли. Направили труповозку, чтобы увезти тело отца в морг. Всё.

Марк хорошо помнил, как федеральные и местные службы не могли справиться с волной преступлений и происшествий в течение нескольких месяцев после Обвала. Операторы службы 911 не могли потратить более сорока секунд на вызов! Самое печальное, они почти ничем не могли помочь большинству звонивших. Что делать? В вашем распоряжении столько-то патрульных автомобилей, столько-то пожарных машин, столько-то машин «скорой». Даже работая сорок восемь часов в сутки, эти автомобили не успели бы объехать все места убийств и вооружённых ограблений. А что до краж со взломом и других менее опасных преступлений, Полиции просто некого было туда отправить. Не считая того, что и с бензином начались перебои! Слава Богу, через четыре или пять месяцев после Обвала, волна звонков в 911 начала спадать. В Полиции ходила шутка, что люди перестали звонить 911 не потому, что стало меньше преступлений, а потому, что у мобильников сели все батарейки. На самом деле, во многих местах у преступников просто закончился бензин, и им пришлось срочно изобретать менее моторизованные версии своих преступлений. А в некоторых кварталах преступникам стало просто очень неуютно. «Граждане-активисты», при негласной поддержке Полиции, ввели там немедленное линчевание за любые насильственные преступления. Суд Линча – это вам не гуманное американское правосудие, с изворотливыми адвокатами и продажными экспертами защиты. Соседи быстро приносят всё необходимое: верёвку покрепче, табуретку под ноги, а для вящего гуманизма – кусочек мыла. Пять минут – и бандит уже болтается на фонарном столбе!

— В общем, Обвал он и есть Обвал. Вот сегодня у тебя всё есть, а завтра – ничего не стало. У нас ничего не было, никаких продуктов, одежды, ничего, — продолжал рассказ депьюти, — Спали на диване, а шкафы разломали, чтобы топить камин. Хорошо ещё, уже весна была, не так холодно. Мама бегала по всем благотворительным заведениям, искала еду. Но большинство контор было уже закрыто. Какая, к чертям, благотворительность? Жратвы ни у кого не было, так, – старые запасы. Мама сказала: если мы останемся в Чарльстоне, лето, может, и протянем, а зимой – загнёмся. Не от голода, так от холода. Надо ехать туда, где зимой снега не бывает. Она нашла какого-то дальнобойщика, тот сжалился над нами. Грузовики тогда ещё работали, только ездили большими колоннами, чтобы избежать грабителей. В общем, нас водила взял в такой рейс и довёз до самого Хьюстона. И мы поселились тут, в трущобах. ТШГ тогда были куда меньше, только вдоль шоссе на пару миль. Это теперь трущобы так разрослись… Культурный шок был ещё тот… Мать пошла работать на свалке. Финансовый аудитор – мусорщицей! Снимали угол. Представляете: после особняка – угол! В комнатушке семнадцать человек! Потом построили себе дом. Ну, не совсем дом, так – хибару в три стены, но всё же свою. Так и живём здесь с тех пор. Привыкли…

— Да, офигенная история, — сказал Марк, — А вот мои дети про первый год Обвала не помнят совершенно. Старшему, Уильяму, во время Обвала было пять. Он только в школу пошёл в том году.

— В школах тоже тогда всякая фигня творилась, — кивнул Ким. — Мой братик и я пошли, конечно, в школу Нулла – ближе к нашим трущобам и сейчас ничего нет. Я помню, как моя мама надрывалась, чтобы купить нам школьную форму. Помните те первые обязательные школьные формы в Техасе?

— «Скул-смартс»? Белые рубашки, тёмно-синие брюки, чёрные ботинки?

Конечно, Марк помнил эти самые «Скул-смартс». До Обвала в Техасе не было школьных униформ. Сразу же после, Конгресс штата Техас ввёл их в оборот. Это было что-то вроде симптоматического лечения неизлечимой болезни: как морфин от рака, укололи, и какое-то время не больно. Если одеть всех школьников в одинаковые белые рубашечки и синие брючки, не будет так заметно, что большинство живёт впроголодь. Беднейшим семьям выделяли деньги из бюджета на покупку этих школьных форм, а остальным – пообещали вычесть стоимость из налогов. Тем не менее, большинство семей, даже не бедных, затруднялись купить форму. Китай прекратил экспорт дешёвой одежды и обуви, на всех рубашечек не хватало… Дизайн «Скул-смартс» не выдержал и двух лет и был заменён на более демократичную форму, которую почему-то прозвали «Сингапуркой»: синие шортики до колен, такие же синие футболки и спортивные тапочки. Когда Патрик, младший сын Марка, пошёл в школу, была ещё одна, последняя реформа школьной формы. Ей дали прозвище «Сафари»: ткани защитного цвета и камуфляж всё ещё выпускались в достаточных количествах, и их было легче достать, чем синюю ткань.

— Ну вот: наш первый день в местной школе, — продолжил Ким. — Старшеклассники нас в дерьмо втоптали. Буквально. Там, за школой есть умывалка и туалеты. Эта лужа с дерьмом по-прежнему существует и, насколько мне известно, по-прежнему служит для той же цели: для перевоспитания неженок.

— А вы были неженки?

— Несомненно. Кем ещё можно быть в шикарной частной школе? Старшие нам сказали: какие вы, неженки, чистенькие и аккуратненькие. Так не годится. У нас тут – свои правила. И первое правило: «Нефиг выделяться». Школьные ботинки у нас были совершенно новые. Начищены до зеркального блеска, как нас учили в Чарльстоне. Наверное, из-за этих-то ботинок всё и было устроено. Первым делом, нам скомандовали снять обувь, и старшеклассники вроде как бросили наши ботинки в толчок. Но позже я узнал, что эти козлы просто спрятали их в уборной и продали потом на барахолке.

— Действительно: козлы!

— Ботинок было жалко. Мы потом пришли домой, нас мама чуть не убила! Так трудно было найти школьную обувь тогда… Короче, ботинки с нас сняли и втолкнули прямо в дерьмо. А потом – они порезали наши «Скул-смартс» бритвенными лезвиями. В то время у пацанов были в ходу только бритвы. Это теперь у всех ножи. Ну вот, стоим мы посреди этой долбаной лужи, в порезанной одежде, с ног до головы в дерьме, а все вокруг – хохочут. И не только эти козлы-старшеклассники. Половина школы сбежалась посмотреть, как неженок из частной школы перевоспитывают. В общем, консенсус был такой, что теперь неженки выглядят куда лучше, чем в чистеньких рубашечках и сверкающих ботиночках. «Нефиг выделятся», одним словом.

— А что ваша мама?

— У мамы чуть крыша не слетела. Она помчалась к директору школы. А тот и говорит: о, не стоит беспокоиться, это просто безобидная шутка, мальчики делают что-нибудь этакое постоянно. У них же переходный возраст, Вы должны понимать. Он ничего не мог в школе изменить, и ему было всё абсолютно до фонаря. А у нас тоже особого выбора не было. Единственной альтернативой было вообще не ходить в школу.

— И чем дело кончилось?

— Ну, мы решили перестать выделяться, что ещё? Мама отстирала и залатала школьные формы, и со всеми этими пятнами и заплатками мы стали смотреться не лучше, но и не хуже, чем наши одноклассники. Была ещё небольшая проблема: какое-то время пришлось ходить в школу в шлёпанцах, а во вьетнамках тогда в школу ходить не разрешали. Учителя нас доставали каждый день: где ботинки, почему без ботинок? Но нам было уже наплевать. К тому же, тогда не у нас одних была такая же проблема со шлёпанцами. Не нас одних учителя гоняли. Месяца через два всё устаканилось: мама нашла нам ботинки, и нас оставили в покое. А ботинки мама специально купила ношенные. Мы хорошо усвоили урок. Но, справедливости ради, школа Нулла здорово нам по жизни помогла. Практические навыки выживания. Убивай других или сдохни сам…

— Знаешь ли, школы, они и сейчас – того, — подтвердил Марк, — Но, по крайней мере, учителя больше не зациклены на школьной форме.

За последние несколько лет правила значительно упростили. Теперь за школьную форму могла сойти любая одежда цвета хаки – у кого что найдётся. Большинство учеников щеголяло в перешитых обносках армейских униформ, разной степени сохранности. Учитывая относительно мягкий климат Техаса и «временные экономические трудности», школьная обувь была необязательна. Последние два-три года, Саманта, Памела и Патрик почти всегда ходили в школу босиком. Не потому, что Марк не мог позволить себе купить детям три пары сандалий. «Нефиг выделяться», как во времена Кима, этот закон оставался в силе. Несчастные «неженки», одетые чуть лучше остальных, по-прежнему сильно рисковали получить нахлобучку от «агрессивного большинства» вечно-босоногих оборвышей из трущоб.