1.

Второй раз Гейл проснулась с криком, когда было уже утро и сквозь жалюзи в комнату струился горячий солнечный свет.

Почти сразу же рядом с ее койкой оказался средних лет мужчина с коротко подстриженными серебристо-седыми волосами и карими глазами, тепло смотревшими из-под больших авиационных очков. На нем были отутюженные темно-голубые брюки с малиновыми и золотыми полосками с каждой стороны и светло-коричневая рубашка с распятиями, прикнопленными к каждому лацкану. Гейл со страхом смотрела на него, сознание ее пребывало еще в плену извивающихся видений кошмара, из которого она только что вырвалась.

— Все будет в порядке, мисс, — тихо сказал человек с распятиями. — Вам больше нечего бояться, вы в полнейшей безопасности.

— Кошмарный сон, — сказала она. — Мне опять… приснились… они…

Лицо мужчины, казалось, немного побледнело, взгляд стал острее, резче.

— Я капеллан Лотт, мисс… — он подчеркнул тоном паузу, ожидая, что она представится, и одновременно изучал лицо Гейл.

— Гейл Кларк. Я вас видела прошлым вечером, верно? На взлетной полосе.

Взгляд ее остановился на маленьких крестиках распятий на лацканах его рубашки. Присутствие этого человека придавало ей уверенности, убеждало, что она спасена от кошмаров прошлых ночей, от тех существ, что крались во тьме по пустынным темным улицам Лос-Анджелеса.

— Да, очевидно.

Он посмотрел вокруг. Большая часть коек была занята, или на них были разложены чемоданы, сумки, одежда. Это был один из самых больших бараков базы 21-й бригады морской пехоты США в Мохавской пустыне в 150 милях от затопленного Лос-Анджелеса. Бараки и большая часть здания базы были сейчас полны беженцев. Все держались очень сдержанно, почти никто не разговаривал, совершенно никто не смеялся. Те, кто провел ночь здесь или был доставлен по воздуху из спасательных центров морской пехоты в Палмдей и Аделанто — каждый нес в себе собственную порцию ужасов, и выслушивать исповедь другого испуганного до смерти человека они уже были не в состоянии. Того, что услышал капеллан Лотт из уст бормочущих во сне людей, было достаточно, чтобы волосы его посеребрились новой сединой, чтобы он согнулся под грузом неожиданного посвящения. Когда начали прибывать первые группы беженцев — через несколько часов после начала самых мощных толчков, погрузивших Лос-Анджелес под воду океана и оставивших Санта-Ану, Риверсайд, Редландс и Пасадену городками-призраками на краю океана — капеллан Лотт решил, что все эти истории о фантастических ужасах вампиризма — всего лишь массовая истерия. Но потом, когда грузовые и военные самолеты начали доставлять перепуганных людей сотнями, в этих испепеленных ужасом взглядах, на потрясенных лицах капеллан прочел истину, потрясшую его до глубины души. Кровавые рассказы не были, не могли быть выдумкой — эти люди в самом деле все это пережили. Остальные капелланы базы, и отец Альмарин тоже, слышали аналогичные рассказы. Потом уже появились морские пехотинцы — все они были на грани безумия. Они бросались к капеллану, они трогали его значки распятий, они просили прочесть молитву. Они кое-что видели там, в городе, и они рассказывали капеллану, что это было.

База была закрыта для журналистов и фотографов, устроивших форменную осаду, пытавшихся угрозами, просьбами, с помощью взятки или хитростью проникнуть за колючую проволоку ограды. Кто-то сказал, что видел мэра города, поднимавшегося на борт самолета прошлым вечером, чтобы вылететь в Вашингтон. Поговаривали, что вот-вот прибудет вице-президент.

Лотт присел на пустую койку слева от Гейл, где спала этой ночью Джо. Спала она беспокойно, каждые несколько минут просыпалась. Она успокаивала Гейл, когда под утро та начинала кричать. Но теперь Джо куда-то ушла, и Гейл понятия не имела, куда. В бараке витал всепроникающий запах страха. Она заметила, что почти все жалюзи были подняты, пропуская золотой утренний свет солнца пустыни. Этот свет еще никогда не казался ей настолько необходимым и важным.

— Кто был с вами? — спросил Лотт у Гейл. — Родственница?

— Нет, просто знакомая, подруга.

— Понимаю. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Она мрачно улыбнулась.

— Думаю, другим ваша помощь нужна больше.

— Вот и прекрасно, — сказал Лотт.

— Что прекрасно?

— Вы улыбнулись. Слабо пока, и не очень весело. Но это первая улыбка, которую я вижу здесь.

— Так что теперь? Медаль мне дадут?

Он засмеялся. Смеяться было приятно, и это немного приподняло груз давящих на него теней.

— Неплохо, совсем неплохо. По крайней мере, вы не впали в кататонию, как некоторые из них.

Он вытащил из нагрудного кармана пачку «Винстона». Гейл взяла предложенную сигарету, едва не прокусив фильтр, наклонилась к зажигалке Лотта. Потом он сам закурил и положил пачку на одеяло рядом с собой.

— Вот, пожалуйста, — улыбнулся капеллан. — Это вместо медали.

— Спасибо, — Гейл сунула ноги в туфли и начала застегивать их. — А сколько здесь людей?

— Это сведения не для разглашения, — сказал Лотт.

— Так вы не знаете?

— Они мне не сказали. Но заполнены все дополнительные бараки, в спортзале людей набито, как сардин в консервной банке. И как я понял, положение не лучше в Форт-Ирвинг и на воздушной базе Эдварс. Самолеты продолжают приземляться каждый час, и отделение «морских пчел» уже ставит домики из готовых деталей. Примерно сотню домиков. В общем, грубо прикинув количество, я бы оценил его тысяч в пятьдесят. Все, кто успел выбраться сюда наверх.

— Землетрясение кончилось?

— Да. Как я понял, эвакуированы все прибрежные районы. Сан-Диего тоже довольно сильно пострадал, даже топография Сан-Франциско немного изменилась. Но эпицентр землетрясения был в районе Лос-Анджелеса. Оно оказалось не таким разрушительным, как предсказывали эксперты несколько лет подряд, но зато превратило в лагуну глубиной в сотню футов весь город! — Его глаза потемнели, он внимательно разглядывал пепел на собственной сигарете. — Но могло быть и хуже. Всегда можно утешаться, что могло быть и хуже.

Гейл посмотрела по сторонам, на людей, занимавших койки в бараке. Плакали дети, их матери и отцы. На полу тоже спали измученные люди, завернувшись в спальные мешки. Через несколько коек от Гейл сидела симпатичная девчушка-чикано, обхватив себя руками, неподвижно глядя в пространство красивыми янтарными глазами. Лицо у нее было совершенно неподвижным от шока. За спиной ее играл с пластмассовой машинкой мальчик, иногда останавливаясь, глядя на мать, которая с красными опухшими глазами стояла у окна.

— Столовая открыта, — сказал Лотт. — Если хотите, можете позавтракать.

— Что теперь будет? Могу я отсюда уехать?

— Нет. База закрыта на неопределенное время. И это хорошо, кстати. Снаружи рыщут репортеры. Вам бы не хотелось именно сейчас отвечать на вопросы?

Она вздохнула.

— Я была… Я сама репортер.

— О, тогда вы понимаете, наверное.

— Кто отдал приказ о закрытии базы?

— Секрет, — сказал Лотт и чуть улыбнулся. — Как я предполагаю, мы должны оставаться здесь до тех пор, пока не будет произведено какое-то официальное расследование… А на это уйдет много времени.

— Значит, там, в большом мире, никто ничего не знает о вампирах до сих пор?

Лотт глубоко затянулся и принялся искать место, куда бы он мог стряхнуть пепел. Он нашел рядом с пустой койкой картонный стаканчик, потом снова посмотрел на Гейл.

— Нет, — сказал капеллан. — Никто не знает. Морская пехота США не верит в вампиров, мисс Кларк, и не намерена проверять подобные слухи, вызванные массовой истерией. Это ключевые слова, мисс Кларк, — массовая истерия. Массовая истерия, психоз…

— Бычье дерьмо, — сказала Гейл и поднялась на ноги. — Ведь именно такое отношение, такое неверие и придавало им силы. Мы смеялись над легендами, называли все это детскими сказками, но на самом-то деле они продолжали все это время существовать! Они ждали, чтобы нанести удар. Мы помогали им тем, что отказывались верить в то, чего не видели. Я вам вот что скажу — за эти несколько дней я пережила столько, что хватило бы на целую жизнь, и теперь я дважды подумаю, верить мне во что-то или нет…

— Одну минуту, — остановил ее Лотт. — Я вам сообщил официальную позицию. Но неофициально могу Вам сказать, что я поражен.

— Остались вампиры, уцелевшие в других городах. Люди должны знать об опасности. Они должны поверить в то, что произошло здесь, и быть готовыми вступить в борьбу со злом, иначе то, что было в Лос-Анджелесе, произойдет везде.

Лотт сделал паузу, посмотрел на Гейл, задумчиво шевеля губами.

— И вы собираетесь рассказать им?

— Хочу написать книгу. Думаю, что у меня получится. Не знаю, кто ее напечатает… Не знаю, смогу ли вообще ее напечатать… но для начала мне нужно отсюда выбраться.

— Извините, — сказал капеллан, чувствуя неловкость, — но мне нужно заняться другими людьми, помочь им. — Он двинулся прочь. Гейл сказала ему вслед:

— Я и не просила помогать мне.

Он остановился.

— Я спрашиваю, возможно ли это?

— Вы никогда не служили в армии?

— Проклятье! Ничего слышать не хочу насчет приказов и секретной информации! Все это я сама могу узнать. Я с вами разговаривала, как человек с человеком, и не нужно возводить посредине стенку военного устава. Клянусь, что не стану разговаривать с репортерами. — Глаза ее яростно сверкали. — Я пережила это, и книга или статья — все это принадлежит мне.

Лотт помолчал, сделал несколько шагов, снова посмотрел на нее. Он затянулся, потом смял сигарету в картонном стаканчике. Лоб его был нахмурен, он вернулся к Гейл, поставил стаканчик на подоконник и поднял жалюзи. Гейл увидела ярчайшее лазурное небо, сверкающее солнце, белые пески, серые горы вдали, домики базы, тоже оштукатуренные белым, бетонные дороги и дорожки. Три больших серо-зеленых пятнистых транспортера медленно проехали мимо окна — они были полны вновь прибывшими беженцами. Гейл увидела, как разворачиваются над пустыней два вертолета, заходя с востока. Слабо постукивая роторами, они прошли высоко над базой.

Лотт довольно долго хранил молчание. Глаза его ввалились и были тревожны.

— Я в морской пехоте почти 20 лет, мисс. Армия — это моя жизнь. И моя обязанность — подчиняться приказам. Если база закрыта, то я должен делать все, чтобы она оставалась закрытой. Вы понимаете? — Он смотрел на Гейл, ожидая ответа.

— Ага, — сказала Гейл. — Но я бы сказала, что у вас есть и другая обязанность, не так ли? Вы эти крестики носите только для красоты?

— Конечно, — продолжал он, не подавая виду, что он ее вообще услышал. — Это очень большая база, почти 930 квадратных миль — пустыня, горы, затвердевшая скала-лава. Масса складов, вспомогательных бараков, гаражей — десятки мест, где можно спрятаться. И военная тюрьма — очень интересное место. Береговой патруль отправляет туда тех, кто пытается уйти в самовольную отлучку. С некоторыми я разговаривал. Впрочем, имея под одним боком Лос-Анджелес, под другим Лас-Вегас, трудно ожидать от всех примерного монашества. Помню, один паренек отправился в самоволку. Звали его Паттерсон, и был он, кажется, из Айдахо, или Огайо… В общем, он отправился в поход вон за те холмы, потому что его девушка, с которой он встречался два или три года, собралась выходить замуж, и он хотел этому помешать. Домой он не добрался и помешать не успел, но с базы все-таки удрал. Он взял потихоньку джип и направился через 25-мильную полосу пустыни, настолько безжизненной, что даже змеи там не водятся. Днем эту зону патрулирует вертолет, по ночам — вышки с прожекторами. В некоторых местах ветер наметает такие высокие дюны, что любой желающий смыться в самоволку может просто уйти за дюны, а ближайшая дорога — всего в 2–3 милях. Паттерсон уехал ночью. У него, само собой, были карта и компас, и он вел машину с выключенными фарами. Это опасно. Если бы он заблудился, то береговой патруль мог бы его и не найти или найти уже одни кости. Не знаю, как он стащил джип, но на базе столько машин — какой-нибудь джип вполне может отсутствовать пару дней, и никто ничего не заметит. Смотрите, «геркулес» садится. — Он показал в небо, и Гейл увидела, как плавно спускается на посадочную полосу большой транспортный самолет, вроде того, что доставил на базу прошлой ночью ее и Джо.

— Отличный самолет, — сказал Лотт. — Работает, как мул. Люди иногда забывают ключи в зажигании. А при всей нашей сегодняшней неразберихе я бы не удивился, если бы кто-то поставил за бараком джип и совсем о нем позабыл до следующего утра. Патруль, конечно, сегодня ночью будет бдительно дежурить. Они его найдут и вернут на базу после 22.00. Это комендантский час для штатских. Запомнили?

— Запомнила, — сказала Гейл. — И спасибо вам.

Он был искренне удивлен.

— Да за что же? Ах, сигареты! Не за что. А теперь, если вы меня извините, я отправлюсь по делам — сегодня у меня их масса. Если проголодались, ближайшая столовая на флаговой площадке. Увидите знак.

И он покинул Гейл, не оглянувшись больше ни разу, пробираясь между коек к мужчине, сидевшему, закрыв лицо руками, ссутулившись, словно вопросительный знак.

2.

Сидя в шумной комнате столовой, Джо сняла упаковку с картонного стаканчика апельсинового сока — на стаканчике стоял знак Красного Креста — и заставила себя выпить его, хотя сок был теплый и отдавал мелом. Но это была первая еда, которая попала в ее желудок за последние сутки, не считая кусочка ветчины и заплесневелого сыра в том доме, где укрылись от бури она, Гейл и Энди. На миг ей показалось, что сейчас апельсиновый сок выплеснется обратно, так вдруг сократился желудок. Теперь все будет не так, и у всего будет другой вкус. Мир дал крен, и в черную пустоту начало соскальзывать все, во что она всегда верила. Глаза горели от слез, но плакать она уже была не в силах. А спать — тем более.

Она не могла поверить, что Энди погиб. Она отказывалась верить этому. Когда она наконец заснула прошлой ночью, ей приснился странный сон — будто бы она идет вдоль немного извилистой дороги, горизонт слегка светится красным. Она идет так долго, потом вдруг чувствует, что рядом с ней кто-то тоже идет. Это — Нина Палатазин с серым лицом, покрытым морщинами, но глаза — настороженные, живые, какими Джо их никогда не видела. Старая женщина шла с трудом, но спину держала прямо, подбородок высоко поднят. Вдруг она заговорила слабым, каким-то отдаленным голосом, словно далекий шепот прохладного ветра пустыни.

— Дорога длинная, малышка, — сказала мать Палатазина. — Это трудная дорога. Но ты не можешь сейчас сойти с нее и не можешь остановиться. Она идет в обе стороны — из прошлого в будущее. Впереди для Энди приготовлено многое, очень многое. Ты должна быть готова и сильна. Сможешь? — Старая женщина пристально посмотрела на нее, и Джо увидела, что силуэт женщины как бы волнообразно покачивается, словно шелковая ткань на ветерке.

— Он умер. Его схватили вампиры. Или он погиб во время бури, в землетрясении.

— Ты в самом деле в это веришь?

— Я… не хочу в это верить, но…

— Тогда надейся, — настойчиво сказала старая женщина. — И никогда не переставай надеяться, потому что когда исчезает надежда, можешь садиться прямо на дорогу и больше не трогаться с места.

— Он мертв, — тихо сказала Джо, — не так ли? Ты можешь сказать мне правду?

— Могу сказать, что он жив, хотя устал очень и ранен. Но ты больше ничего не хочешь узнать?

— Хочу, — неловко сказала Джо.

— Дорога ведет дальше, — сказала старая женщина. — И она ничего не обещает, кроме перехода — от рождения до смерти. Ему я больше не понадоблюсь. До конца пути с ним придется идти тебе — такова воля Божья. О, смотри! — она показала на озаренный розовым огнем горизонт. — Ночь на исходе. Скоро наступит день. Я так устала… — Она посмотрела на темную равнину. — Наверное, мне нужно немного отдохнуть, в мирном этом месте. Но тебе придется продолжать путь, Джо. И тебе, и Энди. — Старая женщина несколько секунд смотрела на нее, потом сошла с полотна дороги и двинулась через равнину, вдаль. Джо смотрела, как исчезает она из виду, и в последнюю секунду она превратилась в комочек белого света, запульсировала и исчезла, словно унесенная ветром. Теперь стало заметно светлее, и Джо поняла, что нельзя останавливаться, нельзя поворачивать назад. Ничего другого не оставалось, как встретить восходящее солнце. И вскоре после этого она проснулась.

С самого утра Джо стояла у посадочной бетонной полосы, наблюдая за прибывающими самолетами. Грузовики и фургоны «скорой помощи» спешили увезти уцелевших после катастрофы. Джо уже знала, что несколько тысяч попали на базы в Форт-Ирвинг и «Эдвардс Эйрфорс Бейз». И скоро будут готовы списки всех выживших. Если судьба лишила ее Энди, то лучше уж думать, что ему удалось в конце концов найти короля вампиров и пробить осиновым колом его черное сердце.

Она коснулась шеи и маленького распятия на цепочке, которое дал ей Энди. Ей казалось очень важным, чтобы крестик был с ней в этот момент.

Она слышала рассказы вновь прибывших и тех, кто вместе с ними уже ночевал в бараках: миллионы погибших, Лос-Анджелес погрузился на сотню футов ниже уровня океана. По воде плавают обломки и трупы. Вампиры корчились, таяли, плавились, превращаясь в черные отвратительные сгустки, постепенно испаряясь, как куски жира на сковородке: Но ходили слухи и о чудесах. Целые дома срывались с фундамента и невредимыми выносились приливной волной на берег вместе с обитателями. Сотни уцелевших, обнаруженные береговым патрулем с вертолетов — на обломках крыш, на лодках, на крышах самых высоких зданий Лос-Анджелеса. Тысячи людей, не побоявшихся вампиров и убежавших через ураган в каньоны, добравшихся до гор Санта-Моника, прежде чем началось землетрясение. Слухи о предчувствии, героизме, неожиданном везении, спасшем сотни людей от верной гибели. Встречи с незнакомыми людьми, которые отводили целые семьи и группы спасшихся в безопасные укрытия, а потом необъяснимым образом исчезали. Да, терпение, выносливость — вот что двигало людьми до последнего момента, пока опасность не исчезла.

Теперь, сидя за столом с молодой четой и более пожилой супружеской парой, вид у которых был под стать любым контуженным в бою ветеранам, Джо пила свой апельсиновый сок и смотрела в окно. Она увидела, как заходит на посадку один из больших транспортных самолетов, а другой такой же начинает делать разворот над базой — солнце отблескивало на фюзеляже, словно на новой серебряной монете.

«Слава Богу, — сказала она себе, — все еще продолжают поступать беженцы». Внутри, словно огонек почти потухшего костра, начала снова мерцать надежда. Нет, нельзя тешить себя беспочвенными надеждами. Но надеяться надо, и молиться тоже, за то, чтобы Энди оказался на борту одного из этих самолетов, или где-то еще, но в безопасности.

Напротив Джо сидела женщина с кудрявыми каштановыми волосами и усталым темноглазым лицом. Она пила кофе из картонного стаканчика, на ней был белый халат в пятнах. Персональная табличка на лацкане с изображением Красного Креста сообщала фамилию врача — Оуэнс. Женщина эта — врач или медсестра Красного Креста, как решила Джо — на несколько секунд закрыла глаза, потом снова открыла и посмотрела в окно на садящиеся самолеты.

— Наверное, вам сейчас очень нелегко, — сказала Джо.

Женщина взглянула на нее, кивнула.

— Да. Очень. Сюда стянуты силы персонала Красного Креста четырех штатов — и все равно… нам не хватает крови для переливаний, метараминола, декстрана… в общем, массы медикаментов. Очень много случаев психического шока. Вы ведь из района Лос-Анджелеса?

— Да.

— Я это по глазам поняла. Это было… очень страшно?

Джо кивнула.

— Мне очень жаль, — сказала женщина, кашлянув. — Я прилетела из Аризоны прошлой ночью и представления не имела, что будет столько людей.

— Надеюсь, что это еще не все, кто спасся. Думаю… вы уже все знаете?

— Гм-м, — женщина предупреждающе подняла ладонь. — Я не должна обсуждать некоторые, случайно услышанные вещи. Это наш приказ.

— Да, конечно, — Джо слабо улыбнулась и отвела взгляд в сторону. — Военные не хотят, чтобы наружу просочилось то, что они называют «бабушкиными сказками». Естественно. Остальной народ не должен услышать о том, что произошло в Лос-Анджелесе на самом деле.

Гнев окрасил розовым бледные щеки Джо, но она слишком устала, чтобы свой гнев выразить словами.

— Очень красивая вещица, — сказала женщина в белом халате.

— Простите, что?

— Ваша цепочка и крестик. Сегодня я видела уже массу крестиков и распятий побольше. Собственно, только что мы вытащили точно такой же крестик из кишечника одного мужчины, — он вызывал у него мучительные болезненные приступы.

— Вот как! — Джо повернулась на стуле, глядя в окно — заходил на посадку вертолет Красного Креста, направляясь к посадочной полосе. Пора было вернуться на пост у полосы, продолжать бессменное дежурство. Она должна узнать правду, так или иначе.

— Ну, хорошо, — сказала она, поднимаясь. — Я лучше освобожу место для кого-нибудь еще.

— Очень приятно было побеседовать с вами, миссис…

— Палатазин, — сказала Джо и тут же пояснила:

— Это венгерская фамилия.

Сделав несколько шагов, она остановилась и обернулась.

— Спасибо, — сказала она, — спасибо, что помогли.

— Надеюсь, что в самом деле помогла, — сказала женщина.

Джо покинула столик, за которым сидела, и двинулась к дверям столовой. Она вышла наружу, в яркий солнечный свет. Она смотрела теперь на громадный палаточный городок, сооруженный для новых беженцев и большинства персонала базы. Между ними проезжали грузовики и джипы, поднимая ленивые хвосты пыли.

— Минуточку, — сказал чей-то голос за спиной Джо. Она обернулась и увидела женщину из Красного Креста, с которой только что разговаривала, сидя за столиком. — Простите, как вы сказали ваша фамилия?

Сердце Джо забилось чуть сильнее.

— Палатазин.

— Бог мой, — тихо сказала женщина. — Я просто… я подумала, что крестик выглядит точно так же. Этот мужчина… он ваш муж, наверное?

Джо была так потрясена, что потеряла на несколько секунд дар речи. Губы ее несколько секунд беззвучно шевелились, и только после этого она смогла выговорить:

— Энди?

Она заплакала, и доктор Оуэнс обняла ее за плечи и быстро повела к джипу, стоявшему неподалеку. Они подъехали к оштукатуренному домику — теперь там разместили пункт Красного Креста. Первая комната, в которую, дрожа, — вдруг врач совершила ужасную ошибку? — вошла Джо, была полна столов, стульев, коек, спальных мешков и людей. Она услышала высокий мальчишеский голос Томми: «Эй!», и только после этого увидела его самого — он как раз встал навстречу ей со стула у стены. Ноги Джо ослабели. Она бросилась бежать к нему, смеясь и плача одновременно. Она крепко обняла мальчика, не в силах произнести ни слова. Рядом стоял кто-то еще, незнакомый человек в рваных джинсах, футболке и с грязной бородой. От него так воняло, что люди старались держаться подальше — вокруг незнакомца образовалась безлюдная зона 10 футов в радиусе.

— Мы думали, что вы погибли! — сказал Томми, глаза которого налились слезами. Вид у него был, по мнению Джо, просто великолепный, но кое-где на лице пролегли морщины, которых там быть не должно. — Мы думали, вы обе погибли во время землетрясения!

— Нет-нет! С нами все в порядке. А как вы здесь оказались?

— У нас кончился бензин. И ночь пришлось провести в пещере, в горах. Там было еще человек двадцать. Всю ночь продолжались толчки. Потом мы услышали шум вертолета, он нащупал нас прожекторами уже почти на рассвете. Потом мы… ох, как я рад снова вас видеть!

— Энди, — сказала Джо и посмотрела на доктора Оуэнс, — с ним все в порядке?

— Мы удалили ему посторонний предмет примерно час назад. Он был в очень… подавленном состоянии. Операция эта сравнительно простая, но он несколько раз порывался уйти. — Она посмотрела на Томми, потом на Джо. — Кажется, вчерашняя ночь ему далась нелегко.

— Мы нашли его, — сообщил вдруг Томми, и в голосе его прорезалось незнакомое напряжение. По спине пробежал холодный ток. С того самого момента, как он покинул салон грузового С-130, «геркулеса», и в желудке Палатазина начались первые приступы боли, его не покидало чувство, что чьи-то огромные глаза неотступно следят за ним. Теперь он был уверен — дни его увлечений фильмами ужасов прошли навсегда. Теперь он станет фанатом комедии. — Там, в замке, мы нашли их Хозяина.

— Устами младенца, — прогудел бородатый грязнуля. — Кровососов там было, как ос в гнезде!

— Теперь все кончено? — спросила она Томми. Но мальчик не успел ответить.

В комнату вошла сестра Красного Креста и мощного сложения врач в белом халате.

— Вот это он, — сказала медсестра, показывая на бородатого спутника Томми. — На нем столько грязи, что можно заводить вшивую ферму. И он отказывается мыться. Я ему сказала, что в таком виде на территории санпункта он оставаться не может, доктор Уайткоум, но…

— Мыться? — переспросил бородач и беспомощно посмотрел на Томми.

— Ты же слышал, что сказала сестра. Боже, ну и воняет от тебя, брат. — Доктор широкой ладонью хлопнул Крысси по спине. — Послушай, у нас проблем и без того хватает, и эпидемия нам ни к чему. Сам пойдешь или мне вызвать патруль?

— Мыться? — изумленно повторил Крысси.

— Точно. Со спецмылом. Пошли.

Рок настиг Крысси. Опустив плечи и что-то упрямо бормоча, он двинулся к дверям. В дверях он остановился и обернулся к Томми.

— Сохраняй надежду, малыш, — сказал он бодро.

Когда врач снова схватил его за руку, он свирепо на него посмотрел, высвободился и исчез за дверью.

— Я хочу видеть мужа, — сказала наконец Джо доктору Оуэнс. — Сейчас.

— Хорошо. Он наверху. — Она кивнула в сторону лестницы, у входа на которую стоял стол, а за столом сидели две медсестры, перебиравшие папки. Табличка на столе гласила: «Посторонним вход воспрещен».

Когда Джо оглянулась, Томми смотрел ей вслед.

— Я подожду, — сказал он. — Я никуда не уйду отсюда.

Джо кивнула и последовала за врачом.

Сердце ее тяжело и громко билось, когда она поднималась по ступенькам, а потом шла по коридору с бетонным полом и целой вереницей больших комнат с каждой стороны. Похоже, что раньше здесь проводились какие-то занятия, потому что в коридоре стояло много письменных столов, поставленных штабелями. Теперь здание стало импровизированным госпиталем. Сквозь открытые двери комнат Джо видела кровати. Повсюду сновали медсестры, толкая перед собой тележки на колесиках, заполненные медикаментами и разным медицинским оборудованием.

— Он еще под действием наркоза, — предупредила доктор Оуэнс. — Наверное, он не сможет долго с вами разговаривать. Но один ваш вид очень ему поможет.

Она остановилась, рассматривая листок, приклеенный к стене рядом с одной из палат. На листке имелось шесть фамилий.

— Э. Палатазин, — прочла доктор Оуэнс. — Хорошо, что у вас такая фамилия — ее уж никак не забудешь…

Она замолчала и обернулась, увидев, что Джо сама, без приглашения, уже вошла в палату. Доктор Оуэнс не видела больше смысла задерживаться здесь и отправилась по своим делам. Дел сегодня предстояло много.

Джо стояла посреди палаты, переводя взгляд с койки на койку. В полумраке закрытых жалюзи она видела лишь незнакомые лица. Один человек был с гипсом на руке, молодая женщина тихо стонала, не открывая глаз. Внезапно ее пронзила безумная мысль: «А вдруг Энди здесь нет и вообще не было? Вдруг врач просто перепутал списки и фамилии? В неразберихе такое случается».

Потом она посмотрела на кровать, стоявшую в дальнем конце комнаты, у окна, и робко сделала шаг вперед. «Нет, это не Энди. Не может быть, чтобы это он лежал под капельницей для переливания крови. Этот человек кажется гораздо старше, у него пепельное лицо».

Она сделала еще один шаг. Он был весь укрыт темно-синим одеялом, но она увидела пересечение бинтов как раз под горлом, под подбородком, и ладонью приглушила свой возглас. На соседней койке неловко завозился молодой темнокожий мужчина. Его рука и нога были в гипсе, висели на системе растяжек и грузов. Он открыл глаза, несколько секунд смотрел на Джо, потом снова закрыл глаза и тихо вздохнул.

Джо наклонилась над Энди и пальцем провела по его щеке. Лицо это, хотя и очень бледное, показалось Джо очень красивым. Волосы Энди, казалось, еще больше поседели, и теперь окружали лицо серебристым ореолом. Она сунула руку под одеяло, нашла запястье Энди, почувствовала, как бьется жилка пульса. Пульс был слабый, тонкий, как сама нить жизни. Но какая это чудесная вещь — жизнь. Какое чудо! Жизнь до боли коротка, но в краткости ее заключен вызов. Нужно самым лучшим образом распорядиться этим временем — для радости, работы, роста, развития, старения. И на это не способны Неумирающие. Этот дар им был недоступен.

Пальцы Энди шевельнулись. Она схватила его ладонь и не выпускала. Его глаза медленно раскрылись. Несколько секунд он смотрел на потолок, потом с явным усилием повернул голову в ее сторону.

Когда глаза его остановились на лице жены, он хрипло прошептал:

— Джо?

— Это я. Я, — сказала Джо. — Я с тобой, Энди. Все теперь будет в полном порядке. Я жива. Гейл жива. И слава Богу, ты тоже.

— Жива? — повторил он. — Нет, мне это все снится…

Она покачала головой, едва сдерживая кипящие в глазах слезы.

— Все на своем месте, Энди. Нас эвакуировали военные еще до начала землетрясения. Томми рассказал, что случилось с тобой.

— Томми? Он где? — Палатазин несколько раз моргнул, так и не решив, спит он или все происходит наяву.

— Томми внизу. С ним все отлично.

Палатазин несколько секунд смотрел на нее, потом лицо его исказилось, словно разбили зеркало, в котором оно отражалось. Он взял ее ладонь в свои руки и прижал к губам.

— Боже мой, — прошептал он. — Ты жива, жива…

— Все хорошо, — успокаивала его тихо Джо. Потом провела рукой по его лбу, волосам. — Все теперь будет великолепно. Вот увидишь…

Прошла почти минута, прежде чем он снова смог заговорить. Голос его был настолько тихим, что Джо догадалась — он старается удержать сознание.

— Вампиры, — сказал он, — больше их нет.

— Нет? Каким образом?

— Океан. Соленая вода. Она заполнила бассейн города… Кое-кто из них удрал, но их должно быть совсем немного… Немного. Надеюсь, их король погиб. Я не видел его больше с самого начала землетрясения.

Он вспомнил отца Сильверу и молодого человека, и женщину-вампира, которая нашла силы противостоять своему новому существу. И спасла таким образом его и Томми. Он будет молиться за всех за них, потому что они были храбры, и их действия во взаимном слиянии помогли остановить армию вампиров. Хорошо, если бы отец Сильвера выжил, но едва ли это было возможно. Палатазин был уверен, что священник умер в бою, и что король вампиров был уничтожен или при разрушении замка, или в кипящем котле соленой воды. Если же нет… Палатазин обессиленно закрыл глаза. Он не хотел пока думать о такой возможности. По крайней мере, пока что подобное раку распространение вампиров было остановлено.

— Что мы будем теперь делать? — спросила его Джо.

Он открыл глаза.

— Будем жить дальше, — сказал он. — Найдем себе новое место, поселимся там. Все, что произошло, останется позади. Но мы не будем забывать. Они не думали, что мы окажемся настолько сильными. Но мы выдержали. И выдержим еще раз, если будет нужно. — Он помолчал немного, потом чуть улыбнулся. — Как ты думаешь, смогу я теперь найти место начальника полиции в небольшом городке? Где-нибудь далеко отсюда?

— Да, — тихо сказала она и улыбнулась в ответ. — Я уверена, что сможешь.

Палатазин кивнул.

— Я… некоторое время буду не такой, как всегда… И ты, Джо, должна понять и… помочь мне справиться с тем, что случилось…

— Я помогу.

— И Томми тоже, — сказал он. — Родители его погибли, и он до сих пор очень смутно помнит, что случилось с ним в ту ночь и каким образом он оказался у нас. Возможно… что это и хорошо. Пусть лучше вообще никогда не вспоминает, хотя я опасаюсь, что однажды он вспомнит. Мы оба должны ему помочь справиться с тем, что наступит.

— Да, — пообещала она.

Он сжал ее руку и поцеловал.

— Mоя милая Джо, — прошептал он. — Надежная, как скала.

— Я тебя не оставлю, — сказала Джо. — Я буду спать здесь на полу, если придется, но я буду рядом, пока ты снова не встанешь на ноги.

— Господи, спаси того врача, который попробует тебя выставить, — сказал Палатазин. И, глядя снизу вверх на сияющее лицо Джо, он знал, что многое он пока не может ей рассказать. Вампиры уничтожены, по крайней мере, в этом городе, но то зло, что породило их и придало им силу, продолжало существовать где-то в самых дальних пределах, где мир вибрирует на грани дня и ночи, где властвуют те, что правят королевским двором полуночи.

Зло это вернется, в другой форме, наверное, но с той же ужасной целью. На этот раз оно получило урок, и свою ошибку едва ли повторит.

А отец его, который бродит по руинам монастыря на горе Ягер? В один прекрасный день они все обретут освобождение, и Палатазин был уверен, что если не его рука направит удар осинового кола, то чья-то другая, но обязательно, обязательно… Возможно, рука Томми, который станет старше, сильнее, мудрее. Но все это относилось к области вероятностей будущего, и он об этом пока не хотел много думать.

Поле зрения Палатазина стало слегка туманиться по краям. Джо еще никогда не казалась ему более красивой, чем в этот момент.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я люблю тебя. — Она подалась вперед и поцеловала его в щеку. С ее щеки на щеку Палатазина скатилась слеза. И когда она подняла голову, то увидела, что он погрузился в спокойный сон.

3.

Ровно в десять часов вечера Гейл Кларк покинула свою койку в бараке и пробралась к двери. В темноте все еще слышался шепот незаснувших людей, но никто не обращал на нее внимания. Вдруг испуганный страшным сном, закричал проснувшийся ребенок. Гейл услышала успокаивающий шепот матери. Она уже достигла двери и проскользнула в прохладу темноты, накрывшей пустыню.

В небе ярко сверкали звезды, но луны не было, чему Гейл была рада. Вдоль дороги шло несколько человек. Кое-где горели огоньки в бараках, иногда вспыхивал в темноте огонек сигареты. Она огибала дальнюю стенку барака, когда попала вдруг в голубой яркий свет прожектора. К ней подкатил джип с двумя людьми из берегового патруля. Она тут же остановилась.

— Десять часов, — сказал один из них. — Комендантский час, мисс, вы разве не слышали?

— Вот как — комендантский час! Я не знала, что нарушаю какие-то правила. Просто вышла пройтись немного, подумать.

— Гм-м. К какому бараку вы приписаны?

— Во-о-он к тому, — она показала на здание, расположенное примерно в 60 ярдах по другую сторону дороги.

— Лучше вам отправиться назад и лечь спать, мисс. Забирайтесь, мы вас подбросим.

— Нет, спасибо, я лучше… я… — она замолчала и нахмурилась, пытаясь вызвать хоть какие-нибудь слезы на глаза. Глаза ее лишь заблестели немного сильнее, и она решила, что этого достаточно.

— Я… должна побыть одна. Пожалуйста, я сама сейчас вернусь.

— Десять часов — комендантский час, мисс, — сказал патрульный. Он сверился со своими наручными часами. — Уже восемь минут одиннадцатого.

— Я… потеряла мужа во время землетрясения. Стены вдруг начали падать на меня со всех сторон… — тихо простонала Гейл. — Мне необходимо немного побыть снаружи. В бараке мне страшно!

Первый патрульный посмотрел на товарища, потом снова на Гейл. Лицо его стало немного добрее, но взгляд по-прежнему был каменным.

— Очень жаль, что ваш муж погиб, мэм, но вам придется все равно соблюдать комендантский час. Хотя, как мне кажется, ничего страшного не будет, если вы сейчас сами завершите свою прогулку. Верно, Рой?

— Конечно, — сказал второй патрульный и включил мотор.

— Итак, мы договорились. Вы возвращаетесь прямо в барак. Немного еще походите и возвращайтесь. Спокойной ночи, мэм.

Он быстро отдал честь, и джип покатился мимо Гейл. Красные огоньки на задней стенке джипа еще некоторое время горели в темноте, потом машина повернула за угол здания, и огоньки исчезли.

«Черт! — выругалась про себя Гейл. — Как это я прозевала копов!» Она быстро зашагала вокруг бараков, и звук шагов казался особенно тревожным в тишине. Она постоянно поглядывала через плечо, но патруль не возвращался. «А зачем им это? — спросила она себя. — Они ведь мне поверили».

Она нашла джип, припаркованный за большим зеленым транспортером. Ключи торчали в прорези зажигания, под пассажирским сиденьем она нашла большую флягу и целлофановый пакет. Разорвав упаковку пакета, она обнаружила миниатюрный фонарик, компас и карту базы с окружающей местностью — пустыней и плато застывшей лавы, лежавшим на востоке от базы. Кажется, местность была не из легких, но выбора у нее все равно не было. Капеллан Лотт помог ей, насколько сумел, теперь вся ответственность лежит на ней.

«Ладно, — сказала она себе, — пора в дорогу». Несколько минут она изучала карту, потом нашла на компасе восток и завела машину. Шум показался ей оглушительным — наверняка все часовые в радиусе мили уже подняли тревогу. Гейл с решимостью обреченной нажала на педаль газа. Она предполагала двигаться на восток, сколько сможет, но несколько раз она видела впереди фары встречного грузовика или джипа, и она или сворачивала на другую сторону дороги, или пряталась за ближайшим зданием. Чем дальше на восток, тем более редкими становились постройки. Наконец, большая часть базы осталась у Гейл за спиной. Прямо перед нею черными силуэтами на фоне звезд высились горы. Покрытие дороги заканчивалось группкой сараев, окруженных колючей проволокой. Гейл съехала с дороги и двинулась через пустыню. Джип подбрасывало на камнях, колеса давили кусты полыни.

Вдруг из-за гор на нее налетело чудовище, сверкающее красными и зелеными огнями. Это был новый транспортный «геркулес», снижавшийся над посадочной полосой. Она видела зеленый свет кокпита, и шум двигателей оглушил ее. Потом гром укатился, волна горячего воздуха пошла дальше. Гейл запомнила предупреждение Лотта насчет часовых вышек, и тут же выключила фары. Ее окутала темнота ночи, но вскоре глаза привыкли и даже при свете звезд она могла неплохо ориентироваться в окружающей обстановке. Во все стороны уходила пустыня, навстречу поднимались пики гор. Несколько раз ей приходилось рисковать, включать фонарик и сверяться с компасом.

Вышка с прожектором вдруг выросла справа, ужасно близко, словно буровая башня, торчащая из густого озера ночной темноты. Гейл сразу же свернула в сторону, ожидая пронизывающего луча прожектора. Но ничего не произошло. Вскоре она услышала тихое «чак-чак-чак» и тут же заглушила двигатель. Над ней медленно прошел вертолет и так же медленно исчез в западном направлении.

Вскоре она миновала вторую наблюдательную вышку, взгромоздившуюся на высокой горе. Куда она направится, если когда-нибудь выберется отсюда? Лас-Вегас? Флагстафф? Финикс? У нее не было ни документов, ни денег, ничего в это мире у нее не осталось, кроме одежды, которая на ней была сейчас. Она даже не могла в случае необходимости доказать, что она из тех переживших землетрясение, не говоря уже о профессии репортера. Если она забредет в редакцию какой-нибудь газетки и хоть словом заикнется насчёт вампиров, ее увезут люди в белых халатах. Или просто ее пинком выставят вон. Но она должна попробовать что-то сделать. Если одно и то же начнут повторять сотни людей, редакторам придется прислушаться. Хотя официальная версия — как говорил Лотт — массовый психоз? — будет препятствовать. Все равно. Наверняка множество людей самостоятельно — а таких сотни! — выбрались из Лос-Анджелеса. Поэтому сначала необходимо убедить кого-нибудь доверить ей пишущую машинку. И какой-нибудь стол в редакции. И если газета не примет ее статью, она пойдет в следующую, и так далее. «Черт побери! — подумала Гейл. — Буду зарабатывать на жизнь мытьем посуды в кафе, буду жить во вшивом мотеле, если придется, но когда история пробьет скорлупу, я буду на переднем крае. В конце концов, кто-то пойдет на опубликование, и тогда начнется путь наверх. Год спустя она уже сама будет заказывать музыку. Работать для «Нью-Йорк Таймс» или «Роллинг Стоунз», наверное. Во всяком случае, подальше от Калифорнии, насколько это будет возможно».

Вдруг откуда-то с юга показался вертолет. Он шел примерно в 50 футах от земли. Он пронесся над Гейл с громовым раскатом, который так напугал ее, что она машинально нажала на педаль тормоза. Вертолет тут же начал разворачиваться, и Гейл догадалась, что они увидели красный огонь ее стоп-сигналов. Спрятаться в этой плоской пустыне было некуда. Серия песчаных дюн, скалы красного камня. Песок, поднятый ветром, ослепил ее на несколько секунд. Когда Гейл протерла глаза, она увидела, что вертолет делает третий заход. Из брюха машины вылетел луч прожектора и начал медленно ощупывать песок.

Гейл в отчаянии повела джип дикими зигзагами. Луч тронул джип, ушел в сторону, вернулся и остался, словно прибитый к машине. Сквозь общий рев двигателей вертолета и джипа она услышала усиленный динамиком голос пилота:

— Остановитесь! Вы нарушаете законы военного положения! Немедленно остановитесь!

Гейл повернула руль, и джип выскочил из круга света.

Если они ее задержат, то второго шанса уже не будет. Горячий слепящий свет снова нашел ее. Голос в небе стал более угрожающим:

— …законы военного положения! Если вы не остановитесь сейчас же, то вас остановят!

«Бог мой! — подумала Гейл. — Что они собираются делать? Стрелять? Наверное, предупреждающий сигнал? Или по покрышкам? Но наверняка не станут стрелять в меня, штатское лицо».

Придется их спровоцировать, подумала она. Другого выхода не было. Ветер бил в лицо — роторы подняли целую бурю песка и пыли. Она услышала звонкую пулеметную очередь и поежилась. Примерно в 5 ярдах слева от нее полетели искры и фонтанчики пыли — это в песок и скалу попадали пули. Она вдруг разозлилась, и когда новая очередь фонтанчиков легла впереди, она сообразила, что вертолет пытается заставить ее повернуть. Она продолжала мчаться прямо вперед.

На гребне каменистой гряды джип вдруг бешено запрыгал. Руль вырвался из рук Гейл, и она поняла, что лопнула покрышка. Джип полетел по склону вниз. Гейл отчаянно пыталась взять управление под контроль. Теперь она видела, почему они пытались заставить ее повернуть. По дну впадины, покрытой кактусами, шло заграждение из колючей проволоки — внешняя граница базы. Она повернула руль, испугавшись на миг, что изгородь под напряжением, но было уже поздно: еще секунда, и джип врезался в проволоку, повалив пару столбиков, и вырвался на свободу. Вертолет пытался зависнуть впереди, перекрывая путь. Гейл промчалась прямо под ним, оставив вертолет вертеться на месте, словно сердитое насекомое. «Насекомое» не сдавалось — снова нашло ее и теперь уже не покидало несколько минут, пока не миновали большой плакат, на котором в свете прожектора вертолета она увидела надпись: «Собственность правительства США. Вход на территорию посторонним воспрещен!»

Вертолет опустился очень низко, прожектор жалил и жег лицо, глаза. Потом он медленно ушел в сторону, побежденный. Свет погас.

Гейл скорости не уменьшила. Примерно милю спустя левая передняя покрышка соскочила с диска колес, и голое колесо прочертило глубокую борозду в песке, прежде чем джип остановился. Гейл выключила мотор и несколько минут сидела неподвижно в тишине, пока не утихла сотрясающая ее дрожь. Потом она принялась изучать карту. Следуя карте — а она надеялась, что правильно пользовалась компасом, — примерно в двух милях проходило шоссе, которое вело к городку под названием Амбой. Гейл взяла карту, фонарик, воду, сверилась еще раз с компасом и отправилась в путь.

К тому времени, когда она достигла узкой черной ленты дороги, успел подняться довольно пронизывающий холодный ветер. Ноги у нее адски ныли, но она не останавливалась, чтобы дать им отдых. Вдали она несколько раз замечала вертолеты и ждала, что вот-вот примчится за ней целый грузовик солдат. Гейл шла на север, к точке на карте под названием Амбой, что бы это ни было. Что-то переползло через дорогу впереди, и она, вздрогнув, поняла, что здесь водятся змеи. Теперь она внимательно смотрела себе под ноги. И поэтому удивилась, заметив вдруг свет фар на горизонте. Она начала махать руками, потом сообразила, что это может быть армейский грузовик или джип. Гейл быстро сошла с дороги и присела в канаве, футах в двадцати от полотна шоссе.

Свет фар стал ярче, показалась сама машина. Это был белый автофургон, и когда он миновал Гейл, она заметила знак в виде петушка и крупные буквы под ним: «Эн-Би-Си Новости». Она тут же вскочила, закричала: «Эй!», призывно замахала руками, но фургон пронесся мимо, даже не притормозив. Он направлялся на юг, что, впрочем, было противоположным для целей Гейл направлением.

«Ладно, — подумала она. — Все равно он не в ту сторону». Еще одна миля — и ноги ее стали напоминать растянувшиеся шаткие пружины, вокруг же просто кишели гремучие змеи. Есть ли в этом богом забытом Амбое телефон, подумала Гейл. Она уже давно не звонила своим родителям, но они, очевидно, должны все еще жить в Санвилле, проводя время в наблюдениях за ростом трав. Брату Джеффу должно быть уже шестнадцать, он, естественно, не вылезает с роликового катка, а старики держат свой магазинчик-аптеку на углу. Хотя ее взгляды не всегда и во всем сходились с родительскими, Гейл понимала, что нужно им позвонить, хотя бы сообщить, что она жива. Но если они пригласят ее домой или захотят подвезти, она скажет «нет». Определенно.

Из-за спины стремительно надвинулся свет фар, вычертив тень Гейл на асфальте шоссе. Темно-голубой «бьюик» последней модели обогнал ее и затормозил ярдах в шестидесяти. Потом водитель дал задний ход, выглядывая в окошко.

— Подвезти? — спросил он.

— Конечно, — без колебаний ответила Гейл.

Он приглашающе помахал рукой, она забралась на сиденье, положив карту и флягу с водой между собой и водителем. Мужчина тронул машину, и Гейл начала потирать ноющие икры.

— Куда вы направляетесь?

— На восток, — сказал мужчина.

— Ага, я тоже. А как далеко на восток?

— Как можно дальше.

— Прекрасно.

Гейл достала пачку «Винстона», предложила мужчине сигарету, но тот отрицательно покачал головой, и Гейл ткнула пальцем кнопку зажигалки на приборной доске.

— Мне повезло, что вы тоже в эту сторону. Иначе пришлось бы мне долго идти.

— Что вы здесь делаете? — спросил мужчина. — Одна, то есть.

— Я… гм-м… моя машина сломалась, я оставила ее в нескольких милях отсюда. Мне удалось выбраться из Лос-Анджелеса до начала землетрясения, и больше всего я хочу оказаться сейчас подальше от этого города.

Кнопка зажигалки выскочила обратно, и Гейл закурила свою сигарету. В свете ее огонька она рассмотрела мужчину за рулем. У него были большие руки и плечи, одет он был в рубашку в темно-красную клетку, брюки на левом колене порваны, виднелась свежая ссадина. Поцарапаны были также костяшки пальцев, а одно ухо совершенно разорвано, словно побывало в зубах собаки. У него были очки с толстыми стеклами, скрепленные на переносице черной липкой изолентой, а глаза за толстыми стеклами были маленькие, водянистые, бегающие… и испуганные. Казалось, он пытается следить за Гейл, не поворачивая головы. На подбородке у него кровоподтек, глубокая царапина на щеке. Зеленый свет приборной доски освещал его тонкогубое с большим подбородком лицо. Он производил впечатление упорного, решительного, целеустремленного человека, и когда Гейл посмотрела на спидометр, то увидела, что они делают 80 миль в час. Мужчина, наконец, повернул голову, посмотрел на Гейл, потом снова на дорогу. Взгляд оставил у Гейл неприятное ощущение… словно ее запачкали противной слизью.

Она неловко заерзала на своем сиденье и выпустила облако дыма. В свете фар мелькнул зеленый указатель: «Амбой — 3 мили».

— Я могу выйти в Амбое, — сказала Гейл.

Он молчал. Его громадные ладони сжимали руль, и Гейл подумала, что стоит ему приложить на унцию больше усилий, и он совсем сломает баранку.

— Вы тоже были в Лос-Анджелесе? — спросила она.

— Да, — тихо сказал он. Слабая улыбка мелькнула на его губах и тут же исчезла.

— Тогда вы знаете, что там было? Насчет вампиров?

Он смотрел на дорогу.

— Я слышала, что они все погибли, — продолжала Гейл. — Большая часть, по крайней мере. Возможно, кое-кто и выбрался, но долго им прятаться не удастся. Рано или поздно они сделают ошибку. И их убьет солнце, если уже не убило. Я собираюсь приложить все усилия, чтобы люди узнали об этой опасности.

Мужчина быстро взглянул на нее.

— Каким образом?

— Я журналистка. И я напишу такую статью! У-у! Мне нужно только найти газету, которая дала бы мне этот шанс. Это дело времени. Эй, вы проехали… — Они уже проносились с ревом мимо нескольких домиков, побеленных мелом, и стрелка спидометра все еще держалась у восьмидесяти. — Это был Амбой, — с тревогой сказала Гейл. — Я хотела здесь выйти.

— Нет. Вы не туда едете.

— Что вы хотите сказать — не туда? — Глаза ее сузились, она почувствовала укол страха.

— Вы едете не в Амбой. Вы лгунья. Я никаких сломавшихся на шоссе машин не видел. Значит, вы мне солгали, верно?

— Слушайте, я…

— Не хочу слушать, — сказал мужчина. Он потрогал лоб, повел плечами, словно коснулся раны. — Я уже слышал ложь, слишком часто. И вы теперь собираетесь напечатать в газете новую ложь, не так ли? О них? — Он произнес это слово с благоговением. — Я знаю, что вы за птица. — Глаза его потемнели, губы обиженно поджались. — Все вы одинаковы, все. Вы все, как она…

— Она? Кто?

— Она, — тихо сказал мужчина. — Она делала так, чтобы у меня болела голова. Она сказала, что никогда не покинет меня, никогда не позволит, чтобы они меня забрали. Но она солгала. Она сказала, что ошибалась, что я ненормальный и что она уезжает. Вот кто она.

Гейл вжалась в дверь, глаза ее расширились от ужаса.

— Но Уолти не проведешь, — сказал он. — Посмотрим, как вы теперь будете смеяться над ним за его спиной! Теперь у него сила! Она внутри меня!

— Ну да, прекрасно. Но почему бы вам просто не затормозить вон там, и…

— Я не дурак! — громко сказал он. — И никогда не был дураком! — Он свирепо посмотрел на Гейл пылающими глазами, словно старался обратить ее в пепел. — Вот он думал, что я глупый! Хотел меня в полицию отвезти. Я все это знал. Посмотри. Я сказал, посмотри! — Он кивнул головой, приказывая ей повернуться к заднему сидению.

Гейл с бьющимся сердцем посмотрела назад. На полу, под задним сиденьем лежал труп мужчины. Без рубашки, с черными следами пальцев на горле. Лицо его превратилось в сине-красную кашу — очевидно, его сильно били чем-то тяжелым. Желудок Гейл свело. Она сжала ручку дверцы и увидела, как проносится мимо пустынная равнина на скорости 80 миль в час.

— Я не дал ей уйти, — сказал человек за рулем. — Они увезли ее на «скорой помощи». Потом пришли доктора. Они все… мучили меня. Мучили мою голову… разбирали ее на части, — застонал мужчина. — Но больше они смеяться не будут. Никто не будет. Я обладаю даром…

— Каким… даром?

— Его даром! — прошипел мужчина. — Его нет, но дар его передался мне. И я передам его сообщение тем, кто ждет его! Я должен… должен им сказать, что пора нанести удар! — Глаза его стали совершенно безумными, как треснувшие черные блюдца за толстыми стеклами очков. — Они подчинятся. Они будут делать все, что я скажу, потому что я был учеником Хозяина и сидел у его ног, и… Он коснулся меня!

— Не-е-е-ет! — хрипло прошептала Гейл, прижавшись к двери.

— Да, именно я должен продолжить его дело. Я буду искать их в других городах и скажу им, что пора найти нового Хозяина. — Он снова погладил болезненное место на лбу. — На следующий раз мы победим, обязательно, — прошептал он. — И они сделают меня таким, какие они, и я буду жить вечно, вечно… — Он захихикал, но тут же лицо его омрачилось.

«Бьюик» пронесся мимо указателя «Интерстейт — пересечение 40—4». Мужчина постепенно снижал скорость. Потом он свернул с дороги и направил машину прямо в пустыню. Гейл в отчаянии оглядывалась по сторонам, но вокруг ничего не было — плоская, как стол, пустыня, кактусы, кусты полыни. Когда скорость упала до тридцати, она попыталась выпрыгнуть, но он схватил ее за волосы и опрокинул на сиденье. Она извернулась, ударила его горящей сигаретой, но он сжал ее запястье и вытряхнул сигарету. Машина остановилась, и он сжал ладонью основание шеи Гейл. От ужасной боли она онемела. Он открыл дверь и вытащил ее наружу, швырнув на каменистый грунт.

Она в отчаянии принялась ползти. Он шел за ней, губы его влажно блестели, и когда она попыталась встать, он пинком сбил ее обратно на землю. Пальцы его сжимались и разжимались, словно он держал в ладонях по паре невидимых эспандеров.

— Я не могу отпустить тебя, — сказал он тихо. — Ты хочешь причинить им вред? Причинить вред и мне…

— Нет! — быстро сказала Гейл. — Вы не посмеете…

— Ложь! — завопил он и ударил Гейл ногой в бок. Она вскрикнула от боли и попыталась закрыть лицо руками. Он нависал над ней, темный силуэт на фоне звездного неба, дыхание было быстрым и громким.

— Ты должна умереть. Сейчас.

И в следующий миг он бросился на нее. Одним коленом он уперся в живот Гейл, схватил ее за горло и начал сдавливать. Она сопротивлялась, извивалась, пыталась откатиться в сторону, но он навалился на нее всей тяжестью, пригвоздил к земле, и к голове уже начала приливать кровь. Она ударила его, сбив очки.

— Продолжай, — ухмыльнулся он. — Да. Дерись. Продолжай.

Гейл уперлась ему в подбородок, она хрипела, как пойманный в ловушку зверь. Он стонал в экстазе наслаждения, оседлав ее, усевшись на ней верхом, чувствуя, как бьется под ним упругое тело. Руки Гейл обессиленно упали. Глаза ее закрылись, дыхание стало хриплым, судорожным.

Вдруг правая рука Гейл нащупала осколок камня с острыми краями, лежавший почти рядом с ее головой. Перед глазами ее танцевали черные и красные точки, но она заставила себя сконцентрироваться на камне, чтобы как следует его схватить.

Потом она стремительно описала камнем дугу, ударив мужчину сбоку, в голову. Он застонал, удивленно открыв глаза. Она ударила еще раз, и он упал на бок.

Гейл оттолкнулась ногами и выбралась из-под него, тяжело дыша. Когда она попробовала встать, накатилась тошнотворная волна головокружения. Тогда она стала ползти. Обернувшись, она увидела, что он лежит неподвижно, лишь одна рука продолжает сжиматься и разжиматься, как у испорченного автомата.

Потом он вдруг сел. Голова его была как бы свернута на сторону, словно удар Гейл повредил какой-то проводок в его нервной системе управления.

Она принялась изо всех сил ползти прочь, все еще сжимая спасительный камень.

— Я тебя найду! — завопил он. — Не уйдешь, нет! Будешь служить Хозяину… будешь… служить… — Он поднялся, упал, снова неуверенно встал и принялся искать Гейл, ощупывая дорогу руками.

И тут Гейл оказалась на гребне пятифутового обрыва, уходившего в довольно глубокую канаву-бороздку, поросшую на дне кустарником, усеянную плоскими камнями. Она посмотрела вниз и ей показалось, что она видит там какое-то медленное движение. И снова движение. Что-то свернулось кольцом на камне. И что-то ползло в кустах. Алмазами вспыхнул узор на змеиной коже, мелькнула плоская голова, раздвоенный язык. Три или четыре змеи, свернувшиеся друг над другом. Почувствовав запах человека, они все громче начали греметь своими трещотками.

Ревя от гнева, безумец снова бросился на Гейл. Лицо его блестело от пота, руки снова сжали горло девушки.

Гейл уперлась коленом в его пах и снова ударила камнем в голову, изо всех сил. Рев мгновенно затих. Она впилась ему ногтями в плечи и толкнула вниз, в канаву. Он несколько секунд балансировал на гребне, махая руками, потом песок под его ногами не выдержал, и он, перегнувшись, полетел головой вниз прямо в гущу гремучих змей. Последовала яростная какофония звуков, быстрое шуршание, потом человек закричал. Крики продолжались долго, затем перешли в низкие горловые стоны. Тогда Гейл заставила себя заглянуть в канаву.

На груди у него лежала четырехфутовая гремучая змея. Она ударила его в щеку, укусив, снова свернулась, снова ударила. Посеревшее лицо мужчины было покрыто укусами. Вокруг него ползали змеи, то и дело нанося удары. Словно браслеты, они обвили его руки и ноги. Его левая рука поймала одну змею и сплющила ей голову. Глаза его были открыты и неподвижны, как будто погрузились глубоко в ямы глазниц. Он вдруг начал вздрагивать, словно сквозь него пропускали ток. Змея на груди снова свернулась и, развернувшись, нанесла новый удар.

Гейл отползла в сторону, ее вырвало. Она довольно долго лежала, потом принялась ползти к машине. Но прежде чем она добралась до нее, вспыхнула боль в горле и голове. Тогда она прижалась щекой к холодному песку и закрыла глаза. Когда она снова подняла голову, то увидела, что свет фар машины поблек. Зашептал холодный рассветный ветер. Ей ужасно захотелось лежать вот так вечно и слушать, как шуршит ветер в кустах полыни. Нужно только закрыть глаза, подумала она, и больше ей ни о чем не придется беспокоиться.

Но статья! Ее долг написать эту статью. Ее голос может стать первым из сотен, он предостережет всех, заставит каждого проверить, что кроется у него в подвале, в заброшенных домах. Чтобы выловить их всех, понадобится время, но… Она должна сделать это.

Спать было некогда. Она снова подняла голову и увидела розовую полоску зари над восточным горизонтом. Вдали на шоссе показались огни приближающейся машины. Гейл добралась до «бьюика» и с трудом, сжав от боли зубы, опустилась на сиденье водителя. Машина проносилась мимо. Гейл нажала на клаксон, но батарея сильно разрядилась, и сигнал получился похожим на кваканье. Машина на шоссе шла примерно со скоростью 40 миль в час. Гейл нашла переключатель фар и начала поворачивать его из «вкл» в «выкл» и обратно. Фары горели слабо, бросая желтоватый свет, который, как она понимала, едва ли заметят с дороги.

— Остановитесь, — хрипло прошептала она. — Остановитесь, прошу вас…

Вспыхнула красная сигнальная лампа машины. Автомобиль затормозил, потом начал медленно двигаться в обратном направлении. Гейл увидела, как из него вышел человек. Он остался стоять рядом со своей машиной, словно в нерешительности. Потом зашагал к «бьюику», а женщина-пассажир опустила стекло со своей стороны. С заднего сиденья выглядывали круглые личики двух детей.

Мужчина средних лет, очень потрепанного вида. Со лба грозила спасть бинтовая повязка, он ее поправлял. Глаза были испуганные, и когда он приблизился, Гейл увидела, что он что-то держит в руке.

— Что случилось? — спросил он дрожащим голосом. — Мисс, с вами все в порядке? — Он остановился в нескольких шагах от машины, словно рассчитывая броситься бежать в любую секунду в случае опасности.

— Помогите, — прохрипела Гейл. — Нужна помощь, отвезите меня…

Она шагнула, поднявшись с сиденья и выйдя к мужчине, колени ее согнулись, и она упала. И увидела, как выставил он перед собой руку. Слабый свет зари заиграл на блестящих гранях, и это была самая прекрасная вещь, какую видела в своей жизни Гейл, — РАСПЯТИЕ!