1.

Было без двенадцати минут три часа утра.

Ноэль Алкавар сидел, возложив свои ноги на стол, рядом с ним транзистор с такой громкостью извергал ритм латино-диско, что был способен пробудить и мертвеца. «Нет, еще не совсем, — подумал Алкавар, натягивая на глаза серую кепку. — По крайней мере, жмурики все еще лежат в своих гробиках. А если попробуют подняться, надаю им пинков в зад и отправлю обратно в ад. Айи-и-и-и-и! Вот работа». И он забарабанил ногой в ритм диско-мелодии, стараясь забыть, что за стенами его сторожки около пятидесяти мертвецов лежали в темноте под огромными кривыми ветвями деревьев, покрытых зелеными наростами испанского мха.

Последние пять ночей Алкавар работал за брата Фредди, который имел сомнительно громкий титул главного сторожа на кладбище Рамонских Холмов. Сомнительно громкий, потому что Фредди Алкавар был единственным ночным сторожем, который работал полное время, и под начальством его имелся лишь худой паренек-чикано, умственно неполноценный, но достаточно хитрый, чтобы большую часть времени прикидываться больным. Теперь Фредди был прикован к постели вирусом, доктор сказал ему, чтобы он не выходил из дому. Так что теперь Ноэлю оставалось лишь воображать что-нибудь из «Диско-2000» на Северном Бродвее. Фредди наказывал ему брать фонарик и прохаживаться между могилами каждые полчаса. Ноэль дважды покидал свое убежище с тех пор, как пришел на пост в десять вечера, и каждый раз по его коже бегали ледяные мурашки, пока он снова не возвращался в оливково-зеленый домик караульной сторожки. В каждом шорохе ветра ему слышался призрачный шепот, в каждой кочке виделась раскрывшаяся могила с торчащей рукой скелета. «Нет, для молодого парня это неподходящая работа!» — сказал себе Ноэль, поспешно возвращаясь в убежище и опуская щеколду на двери. «Старик Фредди меня провел, сидит себе дома и хохочет до колик в животе!»

Если бы он не испытывал к Фредди сочувствия после того, как с ним обошлась при разводе его бывшая жена, то не согласился бы помочь ему с работой. Но теперь он завяз до той поры, пока Фредди не встанет на ноги, что случится дня через два. Ноэль вздрогнул, представив, что ему придется снова приходить сюда завтра и послезавтра, и повернул ручку громкости транзистора.

Он уже собирался зажмурить глаза и влиться в воображаемый хоровод танцоров «Диско-2000», как увидел свет двух автомобильных фар перед запертыми воротами кладбища. Он выпрямился и внимательно всмотрелся в окно. «Проклятье, кого это еще принесло? Может, студенты развлекаются на машине? Немного выпивки, немного покурят «травки»… Нет, они бы тогда приглушили фары…»

Он встал и подошел к окну. В слабом отблеске фар он видел, что это большая машина вроде грузовика. Теперь Ноэль видел пару фигур, двигавшихся к воротам. Одна из них остановилась. Человек всматривался сквозь прутья ворот в темноту кладбища. «Что такое? — подумал Ноэль. — Опасность? Откуда!» Он помнил, что говорил ему Фредди, опускаясь в горячую ванну: «Работа легкая, Ноэль. Никакой опасности. Обходи кладбище каждые полчаса, и все. Никто тебя там трогать не будет, все нормально. Никаких неприятностей».

Теперь перед воротами стояли двое, глядя на кладбище сквозь решетку. Свет фар отбрасывал их гигантские тени на кладбищенский въезд. Казалось, они чего-то ждали. Вдруг один из них потряс ворота, и Ноэль почувствовал, как желудок его сжался.

Он снял со стола фонарик и вышел наружу. В голове его крутилась единственная мысль: «Опасности нет, опасности нет», словно заклинание от зла. Он приблизился к воротам, фары ослепляли его. Ноэль прикрыл глаза ладонью и включил свой фонарик. Автомобиль оказался большим грузовиком, а два человека были подростками лет по шестнадцать, наверное. Младше, чем он. Один — негр, с черной лентой вокруг лба. Второй — белый, с каштановыми волосами до плеч. Он был в футболке с надписью «Король Кахуна призывает тебя!» Ноэль с опаской приблизился к ним и увидел, что оба усмехаются. Но от этого ему легче не стало, потому что глаза их были похожи на стальные гвозди и мертвы, как глаза дохлой рыбы. Ноэль остановился, посветив им в лица фонариком.

— Кладбище закрыто! — Ничего умнее ему в голову в эту секунду не пришло.

— Ну да, амиго, — сказал белый. — Мы видим. — Он потянул замок ворот и усмехнулся. — У тебя есть ключ от этой штуки?

— Нет.

Ключ лежал в его нагрудном кармане, но он не хотел, чтобы эти двое знали это. Он почему-то не чувствовал себя в безопасности, хотя их и разделяли ворота.

— Неужели, — очень тихо сказал негр, взгляд которого, как раскаленное железо, впился прямо в мозг Ноэля. — Ведь у тебя есть ключ… прямо… в кармане! Так?

— Нет, у меня нет… нет… ключа.

— Открой ворота. — Негр сжал прут решетки.

— Ну… Ноэль? Открой ворота, Ноэль!

Ноэль потряс головой. «Имя. Откуда они узнали мое имя?» Казалось, кровь пульсирует у него в черепе. Он испытывал головокружение, слабость во всем теле. «Если я открою ворота, чем это повредит?» — спросил он себя. Какой-то тонкий голос внутри него продолжал кричать: «Никакой опасности… Ты не должен этого делать!.. Никакой опасности…»

— Ноэль, у нас мало времени. Ну, шагай сюда.

Правая нога Ноэля сделала шаг вперед. Он моргнул, в мозгу его ярился ураган диско.

— …и пусти нас.

На мгновение ему почудилось, что он пляшет в «Диско-2000» с самой крутой из девиц, с Дианой Валерио, может быть, и зеркальный потолок отражает тысячи разных цветов, и каждая вспышка цвета ярка, как взрыв новой бомбы. Музыка остановилась с внезапным щелчком.

— Вот и молодец, — сказал черный тип, входя сквозь открытые ворота. Он схватил Ноэля за руку ледяными пальцами и отобрал ключ.

— Кто первый? — спросил он у второго.

— Новая девушка мучается от жажды, — ответил тот, и они отвели Ноэля за грузовик, открыли дверцы фургона и подняли его. Лицо Ноэля было искажено сумасшедшей кривой ухмылкой, сердце словно старалось выскочить из груди. Ему казалось, что уже шесть утра, и он отправляется домой. «Еще одна ночь прошла, — сказал он себе. — Не так уж плохо».

— Только для новенькой, — сказал кто-то.

Дверь позади него захлопнулась.

Внутри в темноте было пятеро или шестеро людей, и кто-то из них взял его за руку. Потом чьи-то руки прижали его ближе к ледяной груди. Он обо что-то споткнулся — кирка? — и тут замораживающие губы поцеловали его рот, щеку, горло.

И начался ужас.

В темноте слышались вздохи и всхлипывания.

Мотор грузовика ожил, и он въехал на территорию кладбища, пока парень в футболке оставайся стоять, как часовой, на тихой улице. В центре кладбища грузовик остановился. Дверцы фургона отворились, и наружу вышли пятеро. Девушка, насытившись, чувствовала прилив сил. Они рассыпались под деревьями и принялись за работу как хорошо смазанные машины, орудуя кирками и лопатами. Когда раздался удар по дереву первого гроба, двое соседей бросили работу, чтобы помочь третьему… Внутри лежал скелет в черном костюме и желтой рубашке. Гроб быстро опрокинули, чтобы кости вывалились наружу, потом его закинули в глубину фургона. Послышался слабый стук — кирка задела новый гроб… На этот раз в небольшом гробике покоились кости ребенка. Кости были выброшены на землю и затрещали под ногами, как прутья, пока гроб грузили в фургон.

Через час почти 30 гробов были сложены в фургоне грузовика. Холмики земли покрыли все кладбище, одежда и лица могилокопателей были испачканы грязью. Но они продолжали работать, пока негр с повязкой не выпрямился, взглянув на пустую могилу перед собой, и не сказал тихо:

— Хватит!

Они сложили инструменты обратно в машину. Туда же вскарабкались и сами разрыватели могил. Задним ходом грузовик выбрался наружу сквозь ворота, за которыми подобрали часового. Набирая скорость, машина помчалась прочь от кладбища, повернув на Арагон-авеню в сторону коммерческого района Лос-Анджелеса.

2 .

Гейл Кларк, щурясь от яркого солнечного света, припарковала свой красный «мустанг» на общественной стоянке на бульваре Пико и прошла полквартала к небольшому зданию серого цвета, которое успело побывать клубом каратэ, центром здоровья для людей с избыточным весом, дзен-буддистским храмом, магазином здоровой пищи. Теперь на зеркальном стекле у входа огромными голубыми буквами было написано: «Лос-Анджелесский Тэтлер. Мы услышали — значит, мы напечатали. Мы увидели — значит, напечатали». Ниже имелось изображение чего-то вроде девы в длинном платье с факелом в руке.

Внутри по комнате были разбросаны шесть столов. На полу валялись кипами старые выпуски «Тэтлера» и других газет и журналов. Стояли батареи погнутых ящиков картотек, купленных на распродаже после пожара на одном складе. Книжный шкаф был забит распадающимися словарями и справочниками. Все они были куплены по дешевке на «блошином рынке» или украдены из библиотек. На одной стене имелась фреска, оставшаяся с того времени, когда здесь помещался магазин здоровой морской пищи — киты с извергаемыми фонтанами и солнце, освещающее берег с рядами абсолютно здоровых людей. Холли Фортунато в своем обычном обтягивающем черном платье смотрела из-за стола регистрации, который находился в десяти футах от закрытой двери с табличкой «Гарри Трейси — редактор».

— Привет, Гейл, — улыбнулась Холли. — Ну, как отдохнула?

— Как обычно, — без всякого выражения сказала Гейл, готовая к новой строчке ритуала.

— А у меня уик-энд получился какой-то паршивый, — вздохнула Холли. Веки ее были накрашены зеркальной тушью, груди колыхались, как черные дыни. — Пар-ши-вый. Я сказала Максу…

— Привет, Макс, — сказала Гейл трудолюбивому книжного вида молодому человеку за соседним столиком. Он поднял голову от своей пишущей машинки и улыбнулся. Потом, ни слова не говоря, он вернулся к работе, и Гейл опустилась на стул за своим рабочим столом.

Он стоял в глубине комнаты, у опасно накренившегося книжного шкафа. Она повесила сумочку на спинку стула и начала разбираться в кипе бумаг и журналов, чтобы высвободить из-под них пишущую машинку, старый серый «рояль» со своеобразным, как правило, злобным нравом.

— Я этого парня встретила на вечеринке у Марины дель Рей, — рассказывала Холли. — И вы знаете, кем он оказался? Режиссером! Год назад он сделал фильм, который называется «Легко и свободно»…

— Порнография, судя по названию, — сказала Гейл.

— Нет-нет! Это про одну пару, которая познакомилась в лагере нудистов!

— Ну, я же сказала, — ответила Гейл. — Порники.

Она перешла на другой конец комнаты и налила себе чашку кофе. Она слышала смутно доносящийся сквозь фанерную перегородку голос Холли:

— Да, прокат был ограничен, но он сказал, что работает над новым фильмом, и хотел, чтобы я…

Гейл выключила звуковое восприятие, продолжая кивать всякий раз, когда это казалось ей подходящим. Тем временем вошла Анита, худощавая девушка, предпочитавшая панк-моду и писавшая в «Тэтлере» обзоры того, что она называла «миром рок-н-ролла». Она несла охапку журналов «Роллинг Стоунз». Холли непременно принялась щебетать:

— Привет, Нита, как отдохну-у-у-ла?

— Дерьмово, — сказала Анита Карлин.

Гейл отпила кофе и пробежала глазами доску назначений. Под каждым именем, напечатанным на куске яркого цветного картона, имелась индекс-карта с указанием тезисов статей на неделю. Она просмотрела все имена, чтобы иметь представление, чем будет заниматься «Тэтлер» в эту неделю. «Профессор биологии из Калифорнии говорит: «Слишком много яиц в пище — возможная причина стерильности». 1345—48486 доб. 7. «Род Стюард: Неужели замужним блондинкам веселее?» «Сможет ли Ким Новак взять в этом году Оскара за лучший дубляж?» «Ее агент будет говорить». «Группа автомобилистов обвиняет «Шоссейный патруль» в нарушении правил движения» — вызвать мисс Джордан, 592—7008».

«Боже», — подумала Гейл, когда дошла до собственного имени. На ее карточке были нацарапаны четыре слова: «Загляните ко мне. Срочно. Т.»

Она допила кофе и постучала в дверь редактора.

— Входите! — сказал голос из-за двери.

Трейси говорил по телефону, он помахал ей рукой, приглашая подойти к столу и сесть. Перед ним лежал свежий номер «Тэтлера».

— Ладно, Уоррен, — говорил он. — Ну хорошо, ну зашевелились кое-какие птички с большими деньгами. Ну, всполошил их этой историей. Ну и что? То есть, если уж и «Тэтлер» не может печатать правду, то кто может?

Он замолчал, нахмурив высокий лоб. Ему недавно исполнилось сорок, он был хиппи, который так никогда и не вырос из своего стиля жизни. Он был почти лыс, исключая небрежные завитки седых волос, торчавшие вокруг макушки, и его очки с толстыми стеклами свирепо съехали на самый кончик носа. Слушая, он открыл флакон с пилюлями витамина «С», вытряхнул пару оранжевых шариков и предложил один Гейл, которая отрицательно покачала головой.

— Отлично, — сказал он. — Уоррен, мне наплевать! Ведь то, что выстроили эти парни, ухнет в Тихий океан при малейшем подземном толчке! И что они станут делать — подадут в суд на землетрясение? — Он снова прислушался, лицо его вдруг начало краснеть. — Конструкция неустойчива, это подтверждают инженеры. И все — все наши физики — предсказывают большой толчок в ближайшие пять лет. Слушай, Уоррен, мне нужно идти, мне нужно газету делать! — Он с грохотом опустил трубку на аппарат, стол его задрожал.

— Погоди минутку, Гейл, — сказал он и начал ритмично дышать. — Нас окружает негативная атмосфера. Это звонил мой молчаливый партнер. Сегодня он был не слишком молчалив.

Трейси подтолкнул газету в сторону Гейл.

— Уже видела? Первая страница — просто бомба!

Она перевернула газету и раскрыла ее. Там была помещена одна из фотографий Джека — скелет из разрытой могилы на Голливудском мемориальном кладбище. Снимок занял всю страницу и был окаймлен полосой кричащего красного цвета. Над снимком яркими красными буквами бросался в глаза заголовок: «КТО ЖЕ ОН, МОГИЛОКОПАТЕЛЬ?» Под заголовком более мелким шрифтом было написано: «Читайте репортаж, потрясающий репортаж Гейл Кларк на стр. 3».

— Могило… копатель? — сказала Гейл, чувствуя, как в ней узлом завязывается напряжение. — Трейс, что это за… выдумка с Могилокопателем?

— Это не выдумка, — сказал Трейси, и вид у него был искренне обиженный. — Я думал, ты будешь довольна. Ведь Могилокопатель теперь выбросит Таракана со страниц всех газет в городе!

— Могилокопатель, — повторила Гейл, не веря своим глазам. У нее было такое чувство, словно ей нужно было вползти в одну из дыр, которые раньше были могилами, изображенных на фотографии Джека. — Трейс, на мой взгляд, вещь такой поддержки не заслуживает. Согласна, история вызывает дрожь. Ничего подобного не случалось еще, по крайней мере в Лос-Анджелесе. Но где здесь стержень? Ничего похожего в моей заметке не было.

— Понимаешь, Таракан — это уже старая история. Парень явно скрылся в берлогу. Все. Он себя исчерпал. И ведь ты знаешь, что продает наша газета? Зло. Да, Гейл, порок. Люди покупают журналы, газетку или даже «Таймс», чтобы прочитать что-нибудь порочное, чтобы они могли кого-то обвинить за убожество собственной жизни. И более всего им требуется злодей, Никонс, Дракула, Душитель с Холма. Таракан исчез, и мы просто даем публике то, чего она хочет, — нового злодея. И мы эту штуку разработаем, почему бы и нет, Бог мой! Могилокопатель, он крадется в глухую полночь среди могил, выкапывает гробы, разбрасывает кости покойников…

— Пожалуйста, — попросила Гейл, вздрогнув, — ведь я была там, помните? — Желудок ее сжался, словно она снова почувствовала запах нагретой солнцем разлагающейся мертвой плоти. — Полиция считает, что это или какой-то культ смерти, или просто подростки накачались наркотиками. Это И в моей статье говорится. Так что же мы можем тут добавить, оставаясь в рамках истины?

— Ага, ты еще не читала свой материал, так? Посмотри третью страницу.

Паника охватила Гейл. Она раскрыла газету и увидела ярко-красную врезку как раз в середине статьи в окружении остальных мрачных фотографий Джека. Заголовок статьи гласил: «Неужели Могилокопатель посетил Голливудское Кладбище?»

— Что это значит? — спросила Гейл, голос ее дрожал не то от ужаса, не то от гнева.

— Думаешь, у меня нет собственных контактов? Я заинтересовался этим делом, сделал пару звонков. То же самое, что произошло на Голливудском кладбище, случилось и на Хоуп Хилл. Пропали гробы и все такое прочее. — Он пожал плечами. — Один знакомый полицейский — мой должник, и я решил воспользоваться этим. Я в субботу вечером был в типографии и прямо там напечатал статью.

Гейл быстро просмотрела статью. Она была написана ужасно, но основную идею передавала: кладбище Воскресения было вандализировано точно в такой же манере, примерно неделю назад.

— Теперь ты понимаешь? — Трейси приподнял одну бровь. — Могилокопатель сделает Таракана жалким любителем, по крайней мере, в отделе «мурашек по коже».

— Бог мой, — вздохнула Гейл, положив газету обратно на стол, посмотрев на Трейси в немом изумлении. — Что происходит?

— Это ты должна мне рассказать. Я хочу, чтобы ты забыла о Таракане и полностью сосредоточила свое внимание на новой теме. Могилокопателе. Возможно, он поработал где-то еще, до кладбища Воскресения. Быть может, после Голливудского мемориального он уже успел побивать где-то еще. В общем, мне нужно все, что ты сможешь раздобыть, и это мне потребуется уже после полудня во вторник. Справишься?

— Трейс, но это не мог сделать всего один человек! В одиночку так кладбище не перекопать!

— А может, он очень сильный? Или ездит на самодельном бульдозере, кто знает? Во всяком случае, сузив угол до одной золотой фигуры, мы увеличим тиражи. Порок, малютка, порок! Вот что нам нужно! — Он уловил тень нерешительности на ее лице. — Что, что такое?

— Я так ушла в это дело с Тараканом, Трейс, что мне кажется… что не следовало бы бросать его прямо сейчас. Почему бы не пустить новым следом Сэнди? Теперь…

— Слушай, — перебил редактор. — Могилокопателя никто не знает, и к тому же ты в три раза лучше пишешь, чем Сэнди. Теперь вперед! Принимайся за работу!

Гейл нехотя поднялась.

— И все-таки мне бы хотелось остаться со старой темой…

— Могилокопатель! И вперед!

Она двинулась к двери, не в силах поверить в этот стремительный поворот событий. В голове пульсировала боль, желудок свело, она чувствовала себя больной до последней клетки тела. «Ведь это все чушь! — сказала она себе. — Таракан, вот что действительно важно, если подумать о моей карьере. Но это… это дерьмовая чушь!»

— Погоди минутку, — сказал Трейси, когда она повернулась, чтобы уйти. — Ты не видела Кидда? Мне нужно, чтобы он сделал снимки Мисс Калифорнии сегодня после полудня.

— В субботу мы ходили на концерт Джоан Баэз, но вчера я его целый день не видела. Может, он отправился к людям «Зеленого Мира»?

Трейси вздохнул.

— Этот парень размазывает свою энергию очень тонким слоем, тебе не кажется? Послушай, ты не позвонишь ему, когда выпадет время? Мне нужно, чтобы снимки были готовы уже сегодня.

Она кивнула, все еще не совсем придя в себя, и вышла из кабинета. Снаружи Холли Фортунато рассказывала их спортивному комментатору Биллу Хейлу о том, какой богатый выбор хлыстов оказался в кладовой у одного режиссера, с которым она познакомилась в субботу. Гейл села за свой стол, принялась перекладывать бумаги, стараясь придумать выход из истории, в которую втравил ее Трейси. И все же три разгромленных кладбища — в буквальном смысле разнесенных в клочья, и все это — за две недели… Кому позвонить для начала? Она припомнила имена нескольких офицеров из отделения по антивандализму, кажется, Дэвис Тортиричи был капитаном отделения, но она не была уверена, что вспомнила правильно.

Но еще одна забота не давала ей покоя — где Джек? Он обещал пригласить ее на обед в «Мандарин» в воскресенье вечером, но так и не позвонил. Она провела весь вечер дома, попивая белое вино и читая отвратительную книжонку под названием «Грех Бетании», которую со скуки отшвырнула после четвертой главы. Она хотела быть с Джеком, ей в самом деле это было необходимо, и она три или четыре раза за вечер набирала его номер. И каждый раз телефон молчал, она ждала минут десять и лишь после этого опускала трубку. Где же он мог быть?

«Кто я такая? — спросила себя Гейл. — Мать-наседка?» Но тут рука ее сама потянулась к телефону. Она набрала номер квартиры Джека.

Ответа не было.

Джек мог находиться в дюжине самых разных мест. Она уже привыкла к тому, что наиболее постоянной чертой Джека было его непостоянное местонахождение. Это все его гороскоп, гордо пояснил он Гейл. Близнецы — его знак Зодиака.

Она повесила трубку телефона и приготовила себе чашку кофе, потом перешла к столу, за которым Кенни Морроу выколачивал на клавишах своей машинки очередную колонку советов по здоровью. В эту неделю колонка открывалась письмом из Сакраменто — читатель сообщал, что, по его мнению, правительство контролирует его сексуальную жизнь особыми лучами, проникающими из телевизора. Она читала через плечо Кенни, когда зазвонил телефон, и поспешила снять трубку — вдруг это звонил Джек?

— Гейл? — спросил человек на другом конце провода. — Это Том Чапмен из «Таймс». Помнишь? Мы пару раз встречались на пресс-конференциях Палатазина.

— Да, конечно. — Она смутно помнила этого парня. — Крепкий, лысеющий, в коричневом клетчатом плаще. — Как поживаешь, Том?

— Отлично. Особенно с того момента, когда заглянул в вашу газету и обнаружил Могилокопателя… Кому пришла в голову идея?

— Редактору.

— Великолепно. У вас в самом деле тираж пошел вверх…

— Чем могу помочь тебе, Том? — перебила она, потому что сарказм в его голосе начал ее раздражать.

— Что? Ах, да, послушай, не ершись. Я просто пошутил. На самом деле я позвонил, чтобы тебе помочь. Мы, журналисты, должны держаться вместе, верно? — Он сделал паузу в несколько секунд. Гейл молчала, ее злость тихо кипела. — Наша газета уже ушла в продажу, поэтому я решил передать информацию тебе. Мы дали всего несколько строк на одиннадцатой странице, но я подумал, что ты могла…

— Том…

— Хорошо-хорошо. Кто-то раскопал вчера ночью кладбище на Рамона-хейтс. Унесли около 25 гробов, мертвецов оставили валяться по всему кладбищу. Сторож, парень по имени… сейчас, ага… Алькавар, числится среди пропавших без вести. Полиция Хайленда сейчас проверяет кое-какие отпечатки колес, найденные на траве. Похоже, что наш приятель Могилокопатель разъезжает в большом грузовике. И не говори теперь, что я никогда тебе не помогал.

Гейл начала делать заметки в своем блокноте. Что за черт, что происходит, с изумлением подумала она; в ней загорелась искра любопытства.

— А у тебя есть имя и адрес этого парня, Алькавара?

— Зовут его Ноэль. Полиция дала мне адрес его брата — он постоянный сторож на этом кладбище: 909, Коста-меза-авеню в Хайленд-парке. Ты думаешь, что он сам погрузил в машину эти гробы? Зачем?

— Ничего я не думаю. Просто ищу точку для начала. Спасибо, что позвонил. Между прочим, это еще не значит, что я покончила с Тараканом.

— Ага, я слышал, что ты старалась выжать что-нибудь из старика Палатазина. Мы все уже давно опустили руки. Думаю, у тебя что-нибудь может получиться. Гм… послушай, Гейл, помнишь, я рассказывал тебе о ситуации с моей женой? Я переехал теперь в другой дом, стал вроде как вольной птицей. Как насчет обеда сегодня вечером? У меня ключ-карточка Плейбой-клаб, и ты могла бы посмотреть мою новую квартиру, определить, чего в ней не хватает.

— Сегодня? Гм… Нет, Том, я боюсь, что не смогу.

— Тогда завтра, а?

— Том, меня зовет редактор. Поговорим позже. И огромнейшее тебе спасибо за информацию. Пока.

Она повесила трубку и перечитала свои записи в блокноте.

Холмы Рамоны? Значит, всего за две недели вандализму подверглись четыре кладбища? Какие же извращенцы могли такое сотворить? Культ смерти? Сатанисты, может быть?

МОГИЛОКОПАТЕЛЬ. Термин, всего несколько минут назад казавшийся отвратительным, теперь вызывал у нее зябкую дрожь. Она положила свой блокнот и пару шариковых ручек «бик» в сумочку и поспешно покинула редакцию, направляясь к Рамонским Холмам.

3.

Спецуполномоченный комиссар полиции Мак-Брайд сидел, читая рапорт Палатазина о продвижении в деле расследования случая с Тараканом. Он сидел за полированным дубовым столом в конференц-зале. Каждые две-три минуты он вздыхал, и при этом главный детектив Гарнетт бросал через стол взгляды на Палатазина. Взгляды эти говорили: «Тебе следует надеяться, что он в добром расположении духа сегодня, Энди, потому что в рапорте нет ничего конкретного».

Палатазин прекрасно осознавал этот факт. Он пришел в департамент в начале седьмого утра, чтобы закончить печатать рапорт, и испытывал стыд, относя его Гарнетту на первое прочтение. В нем не было практически ничего, кроме предположений, ничего, кроме смутных теорий, которые вели в никуда. В конце он вставил данные, полученные от Эмми Халсетт и Лизз Коннорс, и детально описал работу Салли Риса и его команды по поиску серого «фольксвагена», но даже эти факты на бумаге казались плачевно беспомощными.

Мак-Брайд быстро взглянул на Палатазина и перевернул страницу. С того места, где сидел Палатазин, Мак-Брайд казался заключенным, как в скобки, двумя флагами — американским и штата Калифорния, и золотой солнечный свет вливался через венецианские ставни, освещая стену за его спиной. Под глазами Палатазина залегли темные круги, и когда он в четвертый раз начал раскуривать свою трубку, рука его заметно дрожала. Он провел жуткую ночь, сны его были наполнены ужасными созданиями, преследовавшими его сквозь снежную бурю, все ближе и ближе подползая к нему из-за покрытых снегом сосен, которые его окружали. Он видел их горящие глаза, их рты напоминали смертельные ухмыляющиеся серпы, в них сверкали жуткие клыки. И в тот момент, когда они уже были готовы напасть на него, над снегом возникла летящая фигура его матери, схватившая его за руку. «Беги, — прошептала она. — Беги, Андре!» Но в избушке осталась Джо, и нужно было забрать и ее, а значит, пробиться сквозь круг ухмыляющихся чудовищ… «Я тебя не покину», — сказала ему мать, и в этот момент вампир бросился к горлу Палатазина.

Он проснулся в ледяном поту, и за завтраком Джо спросила, что такое ему приснилось. Палатазин сказал, что это был Таракан. Он не был еще готов к тому, чтобы сказать правду.

Сидевший на конце стола Мак-Брайд кончил читать рапорт и оттолкнул папку в сторону. Поверх края своей чашки с кофе он посмотрел на Гарнетта, потом на Палатазина, задержав на миг изумленный взгляд на ярко-зеленом галстуке, который повязал Палатазин, надев коричневый пиджак. Он поставил чашку и сказал:

— Этого мало. Собственно, почти ничего. «Таймс» оказывает некоторое давление на нас, требует опубликования сообщения о продвижении следствия. Если я использую в качестве базы ваш доклад, то это будет пустой звук. В чем дело? — Его ледяные голубые глаза вспыхнули. — У нас лучшая полиция во всей стране! И мы не можем найти одного человека?! Капитан, у вас было две недели, вся сила полиции, от вертолетов до спецкоманд. Почему нет ничего более конкретного, чем вот это?

— Сэр, — сказал Палатазин. — Мне кажется, что некоторый прогресс имеется. Фоторобот подозреваемого был напечатан на первой полосе «Таймс» сегодня утром, и в дневных газетах он тоже будет помещен. Вечером его передадут телестанции. И еще «фольксваген»…

— Маловато, Палатазин, — сказал комиссар. — Ужасно мало.

— Согласен с вами, сэр, но это уже больше, чем мы имели раньше. Женщины — уличные проститутки — опасаются разговаривать с полицией. Они боятся Таракана, но не доверяют и нам тоже. А мы должны найти человека с их помощью. Мои люди работают над поиском «фольксвагена» с двойкой, семеркой и «Т» на номере.

— Подозреваю, что и таких может быть несколько сотен, — сказал Мак-Брайд.

— Да, сэр. Возможно, тысяча или больше. Но согласитесь, что такая зацепка стоит того, чтобы ее раскопать.

— Мне нужны имена, капитан, имена и адреса. Мне нужны подозреваемые, которых можно было бы допросить. Мне требуется наблюдение за ними. И мне нужно, чтобы человек этот был пойман.

— Мы все этого хотим, комиссар, — тихо сказал Гарнетт. — И вы знаете, что капитан Палатазин целыми днями вел допросы и беседы и что наблюдение за некоторыми людьми ведется. Только, в общем, сэр, похоже, что Таракан скрылся в подполье. Может, покинул город. Самая трудная работа — ловить такого убийцу с психопатическими мотивами…

— Избавьте меня от домыслов, — ответил Мак-Брайд. — Мне не нужны исповеди.

Он снова перевел взгляд на Палатазина, который безуспешно пытался разжечь свою трубку.

— Вы говорите, что единственной вашей зацепкой является сейчас номер «фольксвагена», так?

— Да, сэр. Боюсь, что это так.

Мак-Брайд громко вздохнул и сложил перед собой руки.

— Капитан, я не хочу, чтобы это превратилось в повторение истории Душителя с Холмов. Мне нужен преступник — или группа преступников — и поймать их нужно быстро, чтобы нам не надрали задницу общественность и пресса. Не говоря уже о том факте, что пока этот негодяй остается неопознанным, мы рано или поздно можем натолкнуться на новый труп девицы с бульвара. Этот парень должен сидеть в ящике, ясно? И он должен сидеть там очень скоро! — Он взял папку с рапортом и подтолкнул ее через стол к Палатазину. — Если вы не можете его найти, капитан, я поставлю во главе дела того, кто может. Согласны? Теперь оба — за работу.

Пока они ждали лифта в холле, Гарнетт сказал:

— Ну, Энди, было не так плохо, как я опасался.

— Разве? Значит, меня надули. — Трубка Палатазина была холодна, как гранит, и он сунул ее в карман.

Гарнетт несколько секунд смотрел на него молча.

— Ты устал, Энди. Выложился. Дома все нормально?

— Дома? Да. Почему ты спрашиваешь?

— Если у тебя проблемы, скажи мне. Я не возражаю.

— Нет, проблем у меня нет. Не считая Таракана.

— Ага. — Гарнетт помолчал, наблюдая, как прыгают светящиеся цифры над дверью лифта. — Ты знаешь, такое способно вывести из равновесия самых крепких работников. Чертовская ответственность. У тебя усталый вид, Энди, словно ты не спал два дня. Ты… черт, ты ведь сегодня даже не побрился, верно?

Палатазин провел рукой по подбородку и почувствовал, что он покрыт колючей щетиной. Да, кажется, он и в самом деле не побрился.

— Кажется, твои люди тоже начинают замечать изменения в тебе. — Приехал лифт, и они вошли в него. Лифт начал опускаться. — Это плохо. Это ослабляет твое положение лидера.

Палатазин мрачно усмехнулся.

— Кажется, я знаю, кто тебе настучал. Брашер, да? Ленивый тупица. Или Цейтговель.

Гарнетт покачал головой.

— Разговоры пошли. Ты был сам не свой в последние дни.

— И они начали указывать пальцем? Так? Ну, хорошо. Потребовалось меньше времени, чем я предполагал.

— Энди, пойми меня правильно. Я говорю с тобой, как старый друг, так? О чем ты думал, когда вызвал Киркланда из голливудского отделения и потребовал засады на кладбище?

— О, — тихо сказал Палатазин. — Теперь я понимаю.

Дверь лифта открылась, выпустив их в широкий коридор, покрытый зеленым линолеумом. Они прошли к служебной комнате отдела убийств, к дверям с панелями из матового стекла.

— И? — сказал Гарнетт. — Так что же ты мне скажешь?

Платазин повернулся к нему лицом. Глаза его казались темными впадинами на бледном лице.

— Все дело в вандализме на…

— Я так и думал. Но ведь это не твоего отдела забота. Пусть ломают голову антивандалисты Голливуда. Ты занимаешься убийствами.

— Дай мне договорить до конца, — сказал Палатазин. Голос его дрожал, что заставило Гарнетта подумать: «Энди на самом пределе».

— Ты должен знать, что я родился в Венгрии, там люди совсем по-другому думают о многих вещах. Теперь я американец, но думаю я как венгр. Я все еще верю в вещи, в которые верит венгр. Можешь называть это предрассудками, старыми россказнями; но для меня это — правда.

Глаза Гарнетта сузились.

— Не понимаю.

— Мы по-другому смотрим на… жизнь и смерть, на вещи, которые ты счел бы материалом для фильмов или дешевых книжонок. Мы же думаем, что законами Бога не все объясняется, потому что у дьявола свои законы.

— Ты говоришь о духах? Призраках? Ты хочешь, чтобы голливудская полиция занялась выслеживанием призраков? — Гарнетт едва не рассмеялся, но лицо его собеседника было каменно-серьезным. — Брось, ведь это шутка, верно? Что с тобой, хеллувинская горячка?

— Нет, я говорю не о привидениях, — сказал Палатазин. — И это не шутка. Горячка, возможно, но только моя горячка называется страхом, и она начинает опустошать меня изнутри.

— Энди, — тихо сказал Гарнетт. — Ты в самом деле… серьезно?

— У меня работа. Спасибо, что выслушал меня.

И прежде чем Гарнетт мог остановить его, Палатазин исчез за дверями своей рабочей комнаты. Несколько секунд Гарнетт стоял в коридоре, почесывая голову. «Что стряслось с этим ненормальным старым венгром? Теперь он заставит всех нас гоняться за призраками по кладбищам? Боже!» — Ив его сознании слабо шевельнулась более мрачная мысль: «Неужели напряжение делает Энди неработоспособным? Боже, надеюсь, что мне не придется… принимать чрезвычайные меры».

Он повернулся спиной к двери и пошел в свой кабинет, расположенный дальше по коридору.

4.

Интерком на столе Пейдж Ла Санды щелкнул и ожил.

— Мисс Ла Санда, вас хочет видеть некий Филип Фалько.

Пейдж, ослепительная красавица-блондинка, которой только-только перевалило за сорок, подняла голову от документа, который в этот момент изучала, — вопрос покупки дома на Слаусон-авеню — и нажала кнопку «ответ».

— Ведь у него не назначено, верно, Кэрол?

Тишина две секунды, затем последовало:

— Нет, мэм. Но он говорит, что дело касается денег, которые некто должен вам.

— Тогда мистер Фалько может заплатить этот долг тебе, дорогая.

И она вернулась к документу. Этот участок, представлялся заманчивым — на нем могла бы разместиться гораздо более крупная фабрика, чем та, которая стояла там сейчас, но цена… цена была тоже несколько…

— Мисс Ла Санда? — снова раздался голос интеркома. — Мистер Фалько настаивает на личной встрече с вами.

— Моя следующая встреча по расписанию?

— В половине двенадцатого. Мистер Дохани из Крокет-банк.

Пейдж бросила взгляд на свои наручные часы от Тиффани с бриллиантами вокруг циферблата. Двенадцать минут двенадцатого.

— Ладно, — сказала она. — Присылайте этого Фалько.

Минуту спустя дверь открылась, и Кэрол ввела в комнату мистера Фалько — сутулого худого человека с длинными седыми волосами и глубоко посаженными глазами. Несколько секунд он стоял в центре огромной комнаты, явно пораженный роскошью ее яркой и помпезной обстановки, хотя раньше уже дважды бывал в этом кабинете. Пейдж, сидевшая за своим огромным письменным столом из красного дерева, сказала:

— Садитесь, мистер Фалько, пожалуйста, — и указала на коричневое кожаное кресло.

Фалько кивнул и присел. В мятом коричневом в розовую полоску костюме он мало чем отличался от трупа. Кожа его была бледна до серости, запястья торчали из рукавов. На столе рядом с ним стояла ваза с яркими розами, отчего он сам казался еще более серым. Глаза его не знали покоя, взгляд перескакивал со стола Пейдж на огромное панорамное окно, выходившее на бульвар Вилшир, потом — на собственные колени, с колен — снова на ее стол и обратно.

Пейдж протянула ему резной портсигар «анхилл» из полированного черного дерева, и Фалько без извинения взял три сигареты, сунув две в нагрудный карман и закурив третью от зажигалки, которую предложила ему Пейдж.

— Спасибо, — сказал он, откинувшись назад в своем кресле и выпуская из ноздрей дым. — Это европейские сигареты, правильно?

— Балканский табак, — сказала Пейдж.

— Это сразу чувствуется. Американские сорта слишком сухи и безвкусны. Эти сигареты очень напоминают один сорт, который продавался в Будапеште…

— Мистер Фалько, кажется, вы принесли мне чек?

— Что? Ах, да, конечно. Чек. — Он порылся во внутреннем кармане и извлек сложенный запечатанный конверт. Он подтолкнул его через стол к Пейдж, которая тут же распечатала его золотым ножом для разрезания бумаги. Чек был выписан на счет швейцарского банка и подписан красиво и гладко — Конрад Вулкан.

— Прекрасно, — сказала она, со сдержанной радостью глядя на обозначенную цифру. — Сколько времени понадобится на то, чтобы оплатить его?

— Самое большее — неделя, — сказал Фалько. — Принц Вулкан предполагает перевести большую сумму в местный банк. Вы могли бы порекомендовать какой-нибудь?

— Думаю, лучше всего вам подойдет Крокет-банк. Один из его президентов должен быть у меня в половине двенадцатого. Вы могли бы сразу договориться с ним.

— В конверте есть еще кое-что, мисс Ла Санда, — сказал Фалько.

— О? — Она открыла конверт шире и перевернула его. Оттуда выпала маленькая белая карточка. На ней были выгравированы слова: «Просим Вашего позволения разделить удовольствие Вашего общества — принц Конрад Вулкан».

— Что это такое?

— Там все сказано. Мне приказано пригласить вас на обед с принцем Вулканом завтра в восемь. Если это вам удобно.

— Где?

— В замке, конечно.

— В замке? Значит, вам удалось убедить электрокомпанию починить провода? Мне это так и не удалось.

— Нет. — Фалько чуть улыбнулся, но улыбка лишь тронула его губы. Глаза продолжали оставаться пустыми, разве что немного обеспокоенными.

— Что же думает тогда предпринять ваш принц? Боюсь, что мне придется сказать вам…

— Принц Вулкан очень заинтересован во встрече с вами, — тихо сказал Фалько. — Он предполагает, что верно и обратное.

Пейдж некоторое время рассматривала сидевшего перед ней старого человека. «Какой у него печальный вид! Неужели он никогда не бывает на солнце?» Потом она сама закурила сигарету, вставив ее в длинный черный мундштук с золотым ободком.

— Буду откровенна с вами, мистер Фалько, — сказала она наконец. — Когда вы в сентябре пришли ко мне и сказали, что желаете взять в аренду эту собственность и что вы представляете лицо венгерской королевской крови, я отнеслась к этому весьма скептически. Прежде чем была поставлена подпись, я сделала несколько запросов в Европу. В современном венгерском правительстве я не могла найти человека, который слышал бы о принце Вулкане. Поэтому я уже была готова отказать вам, но вы сделали свой первый взнос наличными. Я могу не доверять людям, но я доверяю долларам. Да, мистер Фалько, такова философия, оставленная мне последним мужем. Да, я заинтересована во встрече с принцем Вулканом… если он в самом деле принц.

— Принц, совершенно определенно.

— Из страны, которая даже не знает о его существовании? Думаю, что не слишком отклонюсь от сути нашей беседы, если спрошу, где он берет деньги, а?

— Фамильные деньги, — сказал Фалько. — Сейчас он занимается распродажей некоторых предметов из своей большой и очень ценной коллекции произведений искусства.

— Понимаю.

Пейдж провела ногтем по выпуклым буквам на визитной карточке. Она припомнила, что сказал ей венгерский чиновник, когда она в последний раз звонила за океан. «Мисс Ла Санда, мы нашли упоминание о принце Вулкане в истории Венгрии. Оно датировано 1342 годом, но едва ли это тот джентльмен, которого вы ищете. Этот принц Вулкан был последним представителем длинной линии претендентов на престол северных провинций. Когда ему было семнадцать, его карета сорвалась с горной дороги, и предполагается, что волки съели его тело. Что касается того, кто выдает себя за представителя венгерской королевской крови, то это совсем другая личность. Нам бы очень не хотелось, чтобы имя нашего государства оказалось вовлеченным в какие-то… могу ли я сказать, отвратительные махинации?»

— Для человека королевских вкусов, — сказала Пейдж Фалько, — ваш принц Вулкан не слишком заботится об условиях своего существования, не так ли?

— Замок его полностью устраивает, — ответил Фалько, раздавив окурок своей сигареты в стоявшей рядом с ним пепельнице. — Сейчас он живет примерно так, как жил в Венгрии. Ему не требуются удобства и предметы роскоши современного мира. Он никогда не пользовался телефоном и не собирается впредь. А для освещения всегда найдутся свечи, правильно?

— А для обогрева он использует камин?

— Правильно.

— Мне приходилось продавать собственность и сдавать ее в аренду самым разным людям, но могу сказать, что принц Вулкан — весьма уникальная личность. — Она затянулась сигаретой и выпустила струю дыма к потолку. Замок я купила за гроши. Люди из корпорации Хилтона подумывали переделать его в отель, но по разным причинам их планы не были осуществлены.

— Замок построен на неустойчивой скале, — тихо добавил Фалько. — Принц Вулкан говорил несколько раз, что иногда чувствует вибрацию стен.

— О, в самом деле? — Щеки Пейдж слегка покраснели. Она, естественно, уже знала этот факт от экспертов Хилтона. — Во всяком случае, он простоял сорок лет, и я уверена, что он простоит еще сорок. Она откашлялась, чувствуя, что старик не сводит с нее взгляда. — Но принц Вулкан не включился в местную коммерцию, не так ли?

— Нет.

— Тогда зачем вам нужны были эти склады? Конечно, это не мое дело. Пока платится рента, меня не касается, как используется собственность, но…

Фалько кивнул.

— Я понимаю ваше любопытство, так же, как и принц Вулкан. И потому предлагаю вам принять его приглашение. Вам все объяснят.

— Я еще никогда не встречала принца, — задумчиво сказала Пейдж. — Пару шейхов и рок-звезд — да, но не принца. Или экс-принца, чтобы быть точной. Сколько ему лет?

— Он достаточно стар, чтобы быть мудрым, и достаточно молод, чтобы не потерять честолюбия.

— Интересно. Значит, в восемь часов? — Она снова взяла карточку, посмотрела на нее, потом на подпись на чеке. — На завтрашний вечер у меня уже назначена встреча, но думаю, мне удастся перенести ее ради такого случая. В самом деле, почему бы и нет, черт возьми? Я еще никогда не ужинала в старом, полном сквозняков замке. Передайте, что я буду польщена возможностью пообедать с принцем Вулканом.

— Очень хорошо. — Фалько поднялся и неуверенно направился к двери. Взявшись за ручку, он вдруг замер на несколько секунд.

— Что-то еще? — спросила Пейдж.

Казалось, позвоночник Фалько превратился в дерево. Он очень медленно повернулся лицом к ней. Глаза его запали так глубоко, что на его утомленном морщинистом лице они казались всего лишь маленькими черными кругами где-то в глубине мозга.

— До сих пор я говорил от имени принца Вулкана, — устало и тихо сказал он. — А теперь я буду говорить от своего имени, и да поможет мне Бог! Откажитесь от приглашения, мисс Ла Санда. Не отменяйте своей уже назначенной встречи. Не приезжайте туда, в замок.

— Что? — Пейдж неуверенно улыбнулась. — Я ведь сказала, что приеду. И не нужно таинственности.

— Я имел в виду то, что сказал. — Он сделал паузу, глядя прямо на Пейдж с таким напряжением, что по ее спине пробежала холодная дрожь.

— Итак, какой же ответ должен я передать принцу?

— Я… я приеду, наверное.

Фалько кивнул.

— Я передам. До свидания, мисс Ла Санда.

— Гм… до свидания.

И в следующий момент Фалько уже исчез за дверью.

«Ради Бога, что все это могло означать?» — спросила она себя. Она взяла со стола чек. «Надеюсь, что это верный чек», — мрачно подумала она и всмотрелась в подпись, стараясь по почерку представить человека. Линии были тонкие, элегантные, внизу имелся затейливый завиток, напоминавший ей подписи на старых пожелтевших документах. «Наверное, писал стальным или даже гусиным пером, — подумала она. — Принц не станет пользоваться «биком». Наверняка он высокого роста, тонкий, как рапира. Ему уже под пятьдесят. И список его бывших жен длиннее Вилширского бульвара. Вот почему он, наверное, переехал в Штаты — чтобы скрыться от уплаты алиментов».

Она решила во время перерыва на завтрак заехать к Бонсит-Теллеру и посмотреть, что нового появилось на его демонстрационных витринах.

Селектор крякнул.

— Пришел мистер Дохани, мисс Ла Санда.

— Спасибо, Кэрол. Впусти его. — Она сложила чек и, мечтательно улыбаясь, убрала его в ящик стола.

5.

Красный, как кровь, «крейслер-империал» с прикрепленным к радиоантенне щегольским «лисьим хвостом» плавно затормозил на углу Махадо-стрит, в восточном районе Лос-Анджелеса, в трех кварталах от жилых домов Сантоса да Лос-Террос. Из машины выбрался молодой чернокожий мужчина в светло-голубом костюме и солнцезащитных очках. Сначала он осторожно посмотрел в обе стороны, потом развязной походкой подошел к некрашенной деревянной скамье. Он присел, потому что приехал немного раньше назначенного срока, только что закончив сделку на бульваре Уайтиер.

Через узкие щели между мрачными кирпичными зданиями были переброшены веревки, на которых висело разноцветное тряпье. Иногда в окнах кто-то появлялся — женщина в дешевом ярком платье, мужчина в грязной рубахе, хилый ребенок — и приостанавливался, пустыми глазами глядя на окружающий мир. Из других окон доносились звуки работающих приемников, стук кастрюль и сковородок, плач ребенка, истерические крики ссорящихся. Кое-где в промежутках между многоквартирными домами были втиснуты самодельные бараки с провисшими крышами, с забитыми камнями и корпусами старых машин дворами. Было едва за полдень, и солнце безжалостно изливало свой жар на сухие плоскости серых улиц. Казалось, весь мир здесь балансирует на грани вспышки, готовой в следующую секунду превратиться в костер.

Чернокожий мужчина, лоб которого покрывали бусинки пота, повернул голову и посмотрел в сторону обшарпанного бара, украшенного белыми изображениями нот. Неудивительно, что называлось это заведение «Эль Мюзика Сентро». На углу Махадо находился магазин продуктов, приземистое здание с плоской крышей. Худая собака вынюхивала что-нибудь съестное среди контейнеров с мусором. Она злобно посмотрела на чернокожего в голубом костюме, потом умчалась вдоль грязной боковой улочки.

Да, эта округа вполне созрела для приема тех «грез», что продавал чернокожий мужчина по имени Цицеро.

Когда он снова повернул голову влево, то увидел, что к нему приближается пара — мужчина и женщина, держащиеся за руки, как испуганные дети. Мужчина — шагающий скелет с глубокими впадинами вокруг глаз — был одет в коричневые брюки и рубашку с зелено-коричневым цветастым узором. Женщина была бы привлекательной, если бы не шрамы сальных прыщей на ее щеках и не дикое выражение глаз. Ее грязные волосы как-то вяло спускались до самых плеч. Ярко-голубое платье едва прикрывало раздувшийся живот. Их общий возраст едва ли сильно превышал сорок лет, но на лицах отпечаталась древняя отчаянная тоска.

Цицеро наблюдал, как они приближаются к нему. Он ткнул большим пальцем в сторону переулка, и эти двое поспешно вошли туда. Цицеро снова посмотрел по сторонам. «Все спокойно, — подумал он. — Копы сюда не особенно суются». Он встал со скамьи и не спеша, наслаждаясь каждой секундой, направился к переулку, где скрылись те двое.

— Давай-ка, — сказал Цицеро мужчине.

Тот передал Цицеро конверт с пятнами кофе, рука его дрожала. Стоявшая рядом с ним женщина вздрагивала, зубы ее цокали. Цицеро разорвал конверт и подсчитал деньги, медленно, наслаждаясь тем, как жажда мучила сейчас этих двоих. Потом он хмыкнул, спрятав деньги.

— Вроде все нормально, — сказал он и достал из кармана маленький пакет с белой пудрой. Он покачал пакетик перед лицом мужчины, который в этот момент оскалился, как зверь. — Сладких снов, — прошептал Цицеро. С тихим стоном мужчина схватил пакетик и бросился вдоль переулка. Женщина с криком поспешила за ним. Цицеро посмотрел им вслед, поглаживая в кармане деньги. «Идиоты, — подумал он. — Он даже не проверил, что я ему всучил. Они так колются, что к ночи им снова понадобится доза, но они знают, где найти старину Цицеро…»

Он засмеялся про себя, похлопал по карману и направился к выходу из переулка.

У самой улицы дорогу ему заслонила фигура крепко сложенного человека.

— Что… — начал Цицеро, и это было все, что он успел сказать, потому что в следующее мгновение в плечо ему ударил кулак, послав его обратно в глубину переулка. Цицеро натолкнулся на твердый кирпич стены и упал на колени, внезапно обнаружив, что не в силах набрать в легкие воздух. Рука с оцарапанными костяшками пальцев схватила его за воротник и заставила подняться, поставив на самые носки серых туфель из кожи аллигатора. Очки свисали с одного уха, и первая связная мысль Цицеро была: «Полиция!»

Человек пригвоздил его к стене, и он заметил, что человек этот очень высок и сложением напоминает бетонную глыбу. Это был полумексиканец, приблизительно 45 лет, с яростными черными глазами, с седыми густыми бровями. В усах его поблескивала седина, так же как и на висках, хотя волосы были такими черными, что отсвечивали голубизной. Глаза его сейчас превратились в сверкающие прорези, и шрам над левой бровью порозовел. У него был очень опасный вид, и он слишком крепко прижимал Цицеро к стене, чтобы тот мог достать из заднего кармана десятидюймовое лезвие.

«Это не полицейский, — подумал Цицеро. — Подлец надумал ограбить меня или даже прикончить».

Тут взгляд его упал на горло мужчины. Белый воротничок. Священник!

Цицеро почти захохотал от облегчения. Но едва он начал улыбаться, как священник снова с такой силой ударил его об стену, что зубы Цицеро лязгнули.

— Эй, друг, брось, — сказал он. — Может, слегка отодвинешься, а?

Священник смотрел на Цицеро, продолжая сжимать в кулаке его рубашку.

— Какой яд был в том пакете? — прогрохотал он. — Героин? Отвечай, а то я тебе голову сверну, кулебра!

Цицеро фыркнул.

— Не думаю, мистер священник! Ведь это против твоей религии.

Резким толчком плеча мужчина швырнул Цицеро на асфальт.

— Эй! — квакнул Цицеро. — Ты что, ненормальный, что ли?

— Давно ли ты начал продавать героин Мигелю и его жене?

— Не знаю никакого чертова Мигеля!

— А кому еще ты продавал?

Цицеро начал подниматься, но священник придвинулся к нему со сжатыми кулаками, поэтому он предпочел остаться на месте.

— Продавал? Я ничего никому не продаю.

— Ладно, тогда это выяснит полиция, си?

Рука Цицеро медленно поползла к карману.

— Слушай, белый воротничок, не связывайся со мной, понятно? Я ничего не хочу слышать про полицию. Теперь отойди в сторону и пропусти меня. Мне нужно идти.

— Вставай, — сказал священник.

Цицеро медленно встал, и к тому времени, когда он выпрямился, нож из кармана перекочевал в руку, которую он держал за спиной.

— Я сказал, дай мне пройти! — хрипло сказал он. — Делай, что тебе говорят.

— Я тебя давно искал, с тех пор, как узнал, что Мигель и его жена попали на крючок. И еще ты сбывал эту гадость Виктору ди Пьетро и Бернардо Паламеру, так?

— Не знаю, о чем ты болтаешь, — широко усмехнулся Цицеро, и в следующее мгновение стальной язык прыгнул в горячий свет солнца. — С дороги!

Священник посмотрел на лезвие, но не сдвинулся с места.

— Положи эту штуку на место, или я засуну ее тебе в глотку.

— Я на белый воротничок еще не нападал, но тебя я пырну, если ты меня вынудишь! И клянусь Богом, именно этого ты сейчас от меня и добиваешься! А ведь никому не следует грубить Цицеро, ясно?

— Бастардо, — тихо сказал священник. — Я засуну тебе этот нож в задницу и отправлю бегом домой к мамочке.

— Что? — Цицеро был на миг шокирован словами священника. И эта секунда определила его судьбу, потому что прямо из пустоты вылетела рука священника и врезалась в висок Цицеро. Пошатнувшись, Цицеро взмахнул рукой с ножом, но запястье его вдруг оказалось в железных тисках. Он завизжал от боли и выпустил лезвие. Потом прямо в лицо ему метнулся другой кулак, выбив несколько зубов и наполнив его рот кровью. Цицеро начал медленно опускаться на землю, но священник сгреб его за воротник и потащил вдоль переулка. Уже на Махадо-стрит на виду у его обитателей, наблюдавших из окон, священник уложил Цицеро в мусорный контейнер.

— Если еще раз появишься на моих улицах, — сказал священник, — я с тобой обойдусь плохо. Компрендо?

— Ага, — каркнул Цицеро, выплевывая кровавую слюну и осколки эмали. Когда он попытался выбраться из контейнера, мозг его захлестнула черная волна, и он опустился на дно, чувствуя, как по спирали уходит все глубже на дно какого-то темного моря.

— Эй, отец Сильвера! — позвал кто-то, и священник оглянулся. Маленький мальчик в голубых джинсах и потертых белых тапочках бежал к священнику. Когда он оказался достаточно близко, чтобы видеть торчавшие из контейнера руки и ноги, то широко раскрыл от удивления рот.

— Привет, Леон, — сказал Сильвера. Он потер ободранные костяшки правого кулака. — Почему ты сегодня не в школе?

— Гм… я не знаю, — он сделал шаг назад, когда рука Сильверы вдруг дернулась. — Я домашнее задание не приготовил.

— Это не оправдание. — Сильвера строго посмотрел на него. — А отец разрешил тебе остаться дома?

Леон покачал головой.

— Мне нужно присматривать за сестрой. Отец вчера не вернулся домой.

— Не пришел домой? А куда он пошел?

— Туда. — Мальчик пожал плечами. — Сказал, что хочет в карты поиграть. И чтобы я оставался дома с Хуанитой. Это было вчера вечером.

— И сегодня он не пошел на работу?

Леон снова покачал головой, и плечи Сильверы слегка опустились. Он помог Сандору Ла Плазу получить эту работу в гараже. Он помог ему, даже поручился за этого никчемного бастардо. А теперь Сандор, вероятно, проиграл в карты недельный заработок местным шулерам и сейчас напивается до бессознательного состояния в баре.

— С тобой и Хуанитой все в порядке?

— Си, падре. Все в порядке.

— Вы завтракали?

Мальчик пожал плечами.

— Немного жареной картошки. Но Хуаните я дал стакан молока.

— Отец вам оставил денег?

— Да, немного, в ящике стола. — Лицо мальчика слегка затуманилось. — Ведь он вернется домой, правда?

— Конечно, вернется. Может, уже пришел. Ты лучше возвращайся домой и присматривай за Хуанитой. Она слишком маленькая, чтобы оставаться одна. Спеши. Я зайду к вам попозже.

Леон просиял и уже решил повернуться и уйти, как вдруг услышал тихий стон из контейнера. Когда он посмотрел на священника, то увидел, что Сильвера дрожащей рукой вытирает со лба капли пота.

— Падре, — спросил он. — С вами все в порядке?

— Да, беги теперь. Я к вам позже зайду. Беги!

Мальчик бросился бежать. Теперь, когда отец Сильвера пообещал зайти к ним, он почувствовал себя гораздо увереннее. Если падре сказал, что все будет хорошо, так, значит, и будет. И папа вернется домой, как сказал падре. Да, он в самом деле необыкновенный человек, падре Сильвера.

Сильвера знал, что из окон за ним наблюдают люди. «Только не сейчас! — сказал он себе. — Пожалуйста, пусть это случится не сейчас!» Стоило ему опустить руку, как она начинала подергиваться, судорожно и хаотично. Он чувствовал, как в солнечном сплетении его кипит ярость, и неожиданно для себя пнул мусорный контейнер, в котором лежал Цицеро, высыпав мусор вместе с толкачом наркотиков в канаву. Цицеро зашевелился и начал подниматься на ноги.

— Запомни, — сказал ему Сильвера. — Сюда не возвращайся. Я буду за тобой следить.

Цицеро втиснулся за руль своего «империала». Потом сплюнул кровь в сторону Сильверы и крикнул:

— Я до тебя доберусь…!

Машина с ревом устремилась за угол, оставив голубоватое облачко выхлопных газов и полосу жженой черной резины.

Сильвера сунул руки в карманы и пошел прочь под пристальными взглядами из окон. Он успел повернуть за угол, и тут рвота вулканическим приливом поднялась из желудка, он согнулся и выплеснул на стену, при этом чувствовал, как дергаются в карманах обе руки, словно привязанные за невидимые веревочки. Он вытащил их, прислонился спиной к изрисованной надписями стене, наблюдая, как дергаются пальцы, как вздуваются под кожей вены. Казалось, руки его сейчас принадлежат какому-то другому человеку, потому что сам отец Сильвера не обладал над ними властью, и даже не знал, когда спазмы начнут стихать. Спазмы еще не начали распространяться на предплечья, как предсказывал врач из центрального госпиталя округа. Но это было всего лишь делом времени. Смертельный танец мускулов, раз начавшись, уже не мог остановиться.

Минуту спустя он зашагал мимо высушенных солнцем унылых кирпичных домов. Казалось, баррио не имело конца, и узкая, заваленная мусором улица будет тянуться бесконечно. Воняло гнилью и еще тем, что отец Сильвера называл запахом задохнувшихся душ, которые оказались в тупике жизни. «Так много нужно сделать и так мало времени у меня осталось!»

Он собирался отыскать Мигеля и Линду и помочь им бросить это дьявольское зелье. Это будет очень трудно. Тот, кто однажды попался на крючок, уже не мог прожить без погружения в преисподнюю порожденных героином грез — это было куда легче, чем снова встать лицом к лицу с обнаженной реальностью мира. Сильвера знал это — он сам два года имел на внутренней стороне локтей отметки от иглы шприца. «Так много дел, и так мало времени, помоги мне, Господи! — подумал он. — Пожалуйста, дай мне сил. И времени, пожалуйста!»

В конце квартала он увидел колокольню своей церкви, которая с трудом втиснулась в промежуток между двумя зданиями. Башня колокольни была выбелена, и сквозь открытые ставни звонницы сверкал медью колокол. Сильвера отыскал этот чудесный колокол в заброшенном здании миссии в городе Борха, недалеко от мексиканской границы. Один из немногочисленных оставшихся в городке обитателей рассказал Сильвере, что несколько лет назад в город пришел человек по имени Ваал, и с тех пор на город словно напала порча. Сильвера привез этот колокол из пустыни в пикапе. Он сам вел машину целую сотню миль извилистой неровной дорогой. Он сам приделал крепежную скобу и с помощью соседей поднял колокол на башню. Он несколько недель тщательно полировал колокол, очищая его от остатков коррозии, и теперь он весело и прозрачно пел, созывая всех на воскресную мессу. Или объявлял о субботнем венчании. Или тихо скорбел, отзванивая погребальные процессии. Это был символ церкви святой Марии. Совсем недавно на самой верхушке колокола образовалась трещина, постепенно змеей приближаясь теперь к краям. Судьба колокола была ясна, а ведь ему предстояло еще столько работы. Сильвера улыбнулся, вспомнив, как называл колокол Леон и некоторые другие мальчишки — Голос Марии.

Отец Сильвера медленно поднялся по ступеням крыльца церкви — оно было шаткое, деревянное. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше — испарина прошла, и руки не так дрожали. Во всем виновато напряжение. Когда он набросился на толкача героина, то знал, что может начаться приступ, знал, что ему следовало бы избегать таких нагрузок — но он все-таки еще оставался чертовски сильным, и на этот раз гнев взял верх над благоразумием.

Внутри маленькое помещение церкви вызывало едва ли не клаустрофобическое удушье. Деревянные ряды скамеек были тесно спрессованы друг с другом, и от алтаря через узкий проход бежала винно-красная дорожка. На алтаре стояли тяжелое медное распятие и керамическая статуя Марии, держащей младенца Христа на руках. Позади статуи находилось большое овальное окно с цветными стеклами, расщеплявшими свет на калейдоскопическое сочетание белого, лазурного, фиолетового, янтарного и изумрудно-зеленого. В центре окна помещалось изображение Христа с посохом, а за спиной Его по зеленой лужайке рассыпались овцы паствы. В солнечные дни Его глаза казались кружками теплого, доброго коричневого света. В пасмурные дни взгляд Его становился грозным, сероватым. Сильвера с интересом наблюдал за этими переменами, наводившими его на мысль, что даже у Христа бывают дни, когда он не в духе.

Сильвера прошел через церковь, направляясь к себе. Шаги его отдавались гулким эхом по деревянному полу. Его квартира состояла всего из одной комнаты. Стены были выкрашены белой краской, на кровати лежал тонкий матрас, стоял комод, на нем — настольная лампа для чтения. В углу — раковина и кран. На полке стояли книги в твердых переплетах, в основном социологические и политические исследования: «Футурошок» Алвина Тофлера, «Политика зла» Джеймса Вирги, «Притягивание Луны» Марго Адлер. На другой полке, нижней, стояли электротостер и тарелка с электроподогревом. И первый, и вторая работали довольно плохо. Стены украшали рисунки, которые подарили ему дети. На них мчались парусники, люди радостно махали руками из окон, парили в облаках радужные воздушные змеи. Рядом с дверью висели керамическое распятие, яркий плакат-реклама, приглашавшая познакомиться с чудесами Мексики, и картина. На ней — рыбацкая деревушка с развешанными на солнце сетями. Эта картина напоминала ему о родной деревне Пуэрто Гранде на берегу Мексиканского залива. Другая дверь вела в крохотную ванную комнату с шумными трубами туалета и неисправным душем.

Отец Сильвера пересек комнату, набрал в чашку воды, жадно отхлебнул. «Сегодня все обошлось не так уж плохо», — подумал он. И благодарно выпил всю воду, пролив на рубашку всего несколько капель, — руки почти не дрожали. Он прислушался — ему показалось, что дверь церкви открылась и тут же затворилась. Да, верно, послышался звук шагов. Он поставил чашку и поспешно вышел из своей комнаты в помещение церкви.

Рядом с алтарем стоял молодой человек. Он разглядывал витраж окна. На нем были бледно-голубая рубашка и вытертые джинсы в обтяжку. Его усталые, тревожные глаза напоминали глаза загнанного животного. Сильвера смотрел на юношу, с трудом узнавая его.

— Рико? — тихо сказал он. — Это ты, Рико Эстебан?

— Да, падре, это я.

— Бог мой, как ты вырос! — Священник шагнул вперед, заключив руку Рико в твердое сухое пожатие своей мощной ладони. — В последний раз мы виделись… Бог мой, сколько лет прошло! Но ты теперь уже совсем взрослый мужчина, верно?

Рико улыбнулся и пожал плечами. «Если бы вы, падре, только знали…» — подумал он.

— Я слышал, ты переехал из баррио. Теперь ты живешь на Закатном бульваре?

— Да, у меня квартира на Полосе.

— Очень рад это слышать. А где ты работаешь?

— На самого себя, — сказал Рико, и когда взгляд отца Сильверы заострился, добавил: — То да се, думаю открыть собственную контору посыльных.

Сильвера кивнул.

Конечно, он понимал, что скорее всего Рико продает наркотики или сводничает, а может, и то и другое. Руки Рико были слишком чистые и гладкие, а образования для работы в офисе у него никогда не было, хотя ребенком он проявлял здоровое любопытство к окружающему, которое могло развернуться в настоящую тягу к знаниям, как надеялся отец Сильвера. Сердце Сильверы сжала боль жалости и грусти. «Как жалко, — подумал он, — сколько добрых семян пропадает зря!»

— У меня все нормально, — сказал Рико. Он чувствовал, что именно происходит сейчас в сердце священника, в его голове, хотя чувства Сильверы и были скрыты за черными бездонными глазами.

Сильвера показал рукой в сторону передней скамьи.

— Давай присядем, — сказал он. Рико послушался, и Сильвера сел с ним рядом.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, что было неправдой, потому что вид у Рико был как у выпитой до дна бутылки, и он к тому же был гораздо худее, чем должен бы быть. «Что он продает? — подумал Сильвера. — Наверное, кокаин. Или амфитамины? Ангельскую пудру? Но наверняка не героин. Рико слишком умен, чтобы связываться с этой грязью, и он, наверное, помнит, как вопят ночью наркоманы, когда вместо героина вводят себе детский тальк или сахарную пудру, которые подсовывают им толкачи вместо настоящего товара».

— Давно тебя здесь не было, — сказал Сильвера.

— Да, я давно уже не бывал здесь. Я уже и позабыл, какое тут все… Как странно, что это окно еще не разбили.

— Пытались. У меня была небольшая стычка с Головорезами.

— А, эта банда отребья… Надо было вызвать полицию и заявить на них.

— Нет, это наше местное дело, и я сам могу с ними справиться. А твое отношение к полиции изменилось с тех пор, как ты бегал вместе с Костоломами.

— Вы ошибаетесь, падре. Я и сейчас считаю, что копы — это бесполезные свиньи. Но вам без их помощи с Головорезами не справиться. Они умеют перерезать глотку в момент. Или еще быстрее.

Сильвера задумчиво кивнул, всматриваясь в глаза молодого человека. Там тлела ужасная горечь, словно в глазах давно голодающей собаки. И было там что-то еще, что-то затаившееся гораздо глубже и ближе к душе Рико. Сильвера заметил лишь быстрый всплеск этого чувства, как отблеск ртути, и узнал в нем страх — чувство, которое видел в собственных глазах в зеркале, и в последнее время довольно часто.

— Ты пришел ко мне по какой-то причине, Рико. Чем я могу тебе помочь?

— Не знаю. Возможно, можете, а может, и нет.

Он пожал плечами и повернулся к окну. Казалось, ему очень трудно было произнести эти слова.

— Падре, в последние пару дней к вам не заходила Мерида Сантос?

— Мерида? Нет.

— О, Иисус, — тихо сказал Рико. — Я думал, она могла… Вы понимаете, она могла сюда прийти, чтобы поговорить с вами… Она… забеременела от меня, и теперь исчезла. И даже ее неформальная мать не знает, где она сейчас может быть. Я не могу спать по ночам, не зная, что с ней. Вдруг что-то случилось?

— Погоди, не спеши, — сказал священник, сжав плечо Рико. — Не спеши. Расскажи мне все с самого начала.

Когда Рико закончил свой рассказ, руки его были крепко сжаты на коленях.

— Утром я вызвал полицию и подал заявление в отдел без вести пропавших лиц. Парень из этого отдела сказал мне, что очень много людей исчезает вот так, на пару дней, а потом снова возвращается домой. Он сказал, что это называется бегством из дома, и я понял, что он меня всерьез не воспринимает, понимаете? Он сказал, что если ее мать не обеспокоена, то и мне особо тревожиться не следует. Свинья! Я не знаю теперь, что мне делать, отец Сильвера… с ней случилось что-то плохое.

Глаза Сильверы были черны. В этом районе — он знал это прекрасно — с Меридой мог случиться десяток самых ужасных вещей — похищение, изнасилование, убийство. Он не хотел об этом думать.

— Мерида хорошая девушка, я не представляю, как она могла убежать из дому. Но если ты говоришь, что она беременна, то… она могла испугаться матери.

— А кто бы не испугался на ее месте? Эта ненормальная набросилась на меня вот с таким ножом!

— Это было вчера после полудня?

Рико кивнул.

— Тогда Мерида могла успеть вернуться домой за это время. Может, она из страха перед матерью провела всего одну ночь вне дома?

— Возможно. Я подумал о том, что нужно снова заявить в полицию, сказать, что я ее отец или брат, или дядя. Но знаете, что сказал мне тогда этот отъевшийся боров? Что они слишком заняты, чтобы охотиться за какой-то пропавшей девчонкой, убежавшей из баррио. Чем же они заняты? Дерьмо! — Внезапно он замолчал. — Ой, извините, падре.

— Ничего-ничего. Я с тобой согласен. Копы — это дерьмо. Но почему бы нам вместе не отправиться к миссис Сантос? Возможно, Мерида уже пришла домой, и миссис Сантос будет со мной разговаривать спокойнее, чем с тобой.

И Сильвера поднялся со скамьи.

— Я ее люблю, падре, — сказал Рико, тоже поднимаясь. — Я хочу, чтобы вы это знали.

— Возможно, Рико. Но думаю, ты любишь ее недостаточно сильно. Как ты сам считаешь?

Рико пронзило острое чувство вины. Глаза Сильверы были похожи на осколки твердого черного стекла. И секрет души Рико отражался в них, как в зеркале. Он вспыхнул и пристыженно промолчал.

— Ну, ладно.

Сильвера слегка хлопнул Рико по плечу.

— Пойдем.

6.

— Вот все, что мы имеем, — сказал Салли Рис, выкладывая на без того заваленный бумагами стол Палатазина толстую пачку бело-голубых компьютерных распечаток. — Парни из отдела идентификации машин просто с ума сходят, но снова прогоняют через свои компьютеры весь массив информации о номерах машин, на случай, если в первый раз они что-то потеряли. Но Тейлор говорит, что это маловероятно. Как видишь, в Лос-Анджелесе довольно много людей, водящих серый, белый или бледно-голубой «фольксваген», в номере которого имеются двойка, семерка и буква «Т».

— Боже, — вздохнул Палатазин, разворачиваясь. — Я не знал, что в целом штате… я думал, что даже в целом штате не наберется столько машин!

— Это покрывает все комбинации, которые способны были выловить компьютеры.

Палатазин прикусил мундштук трубки.

— Конечно, номерной знак у него может оказаться краденым.

— Лучше и не думайте об этом, прошу вас. В таком случае количество машин увеличивается в три раза. И если та девка ошиблась хотя бы в одной цифре, то мы «пролетаем» окончательно…

— Будем надеяться, что она не ошиблась. — Он снова посмотрел на лист, содержавший несколько сотен фамилий и адресов. — Они сгруппированы по районам?

— Да, сэр. Тейлор опасался, что его компьютеры перегорят, но запрограммировал их на выдачу информации по двадцати основным районам. Первые 25 имен и адресов, например, сконцентрированы в «решетке» между Фэрфакс-авеню и Альворадо-стрит.

— Отлично. Это облегчит работу нашим офицерам. — Палатазин отсчитал 25 имен и оторвал эту часть листка. — Раздели всех, кто в наличии, на команды, Салли, и распредели, сколько сможешь, адресов. А мы с тобой займемся вот этим.

— Есть, сэр. О, а вот это вы уже видели? — Он показал утренний выпуск «Таймс». В черной рамке на первой полосе была напечатана заметка под заголовком «Знаете ли вы этого человека?» Ниже приводился снимок фоторобота Таракана, которого и разыскивали. — Это должно дать положительные результаты.

Палатазин взял бумагу и положил ее на стол.

— Я надеюсь, что даст. Мне как раз сейчас пришло в голову — этот человек мог бы быть агентом по страховке из Грейндейла — жена, двое детишек, — которому иногда доставляет удовольствие позабавиться на стороне. И если это так, то мы снова окажемся там, откуда начали. В Лос-Анджелесе нам его не найти. — Он вдруг посмотрел вверх, мимо Риса, словно что-то внезапно увидел в углу.

— Капитан? — сказал Рис несколько секунд спустя. Он посмотрел поверх своего плеча, там ничего не было, конечно. Но тем не менее он почувствовал холодную дрожь между лопатками, словно за спиной его кто-то стоял.

Палатазин моргнул и отвернулся, заставив себя отвести взгляд, снова сосредоточить его на списке имен и адресов. «Гарвин, Келли, Воген…» Ему показалось, что в углу что-то шевелится. «Мехта, Сальватор, Хо…» — шевелится именно в том месте, где вчера стояло привидение его матери… «Эмилиана, Лопец, Карлайл…» Но прежде, чем он смог сфокусировать свое внимание на этом слабом движении, оно прекратилось, словно успокоилась поверхность грязного пруда. Он быстро посмотрел на Риса.

— А как… с той штукой, о которой я тебя просил узнать? Насчет одурманивающих химикалиев?

— Мне не очень повезло. В открытой продаже мало такого, что способно дать нужный нам эффект. Один из фармацевтов, с которым я консультировался, сказал, что подобным образом может пахнуть авиационный клей. И он может одурманивать довольно сильно. Но сразу он сознания не выключает. То же самое касается разновидностей аэрозолей от тараканов, которые открыто продаются.

— Нет, мне кажется, это нам не подходит. Может, наш друг имеет знакомого фармацевта, который составляет для него нужную смесь? — Он снова набрался храбрости, чтобы взглянуть в тот угол. Там ничего не было, абсолютно ничего.

— Возможно. У другого специалиста я узнал, что имелся в продаже раствор на основе хлороформа. Но такие больше не выпускаются.

Палатазин нахмурился.

— Вероятно, мы… как там в пословице… кидаем камни в белый свет?

— Стреляем в белый свет, — поправил Рис. Он забрал остальную часть компьютерной распечатки. — Стреляем наугад, вот так. Я раздам эти материалы. Ты сегодня завтракаешь?

— Я из дому взял. — Палатазин кивнул в сторону бумажного пакета, полупогребенного в бумагах на столе.

— Пора уже подкрепиться. Приятного аппетита.

— Спасибо.

Палатазин просмотрел до конца оставшийся в его руках список адресов. Он был уверен, что многие из них уже не соответствуют действительности. Некоторых из этих людей уже невозможно отыскать, некоторые, вероятно, продали свои машины. Но независимо от этого задание должно быть выполнено. Он на секунду отложил бумагу в сторону, потянувшись к завтраку и к номеру «Таймс», оставленному Салли. Сегодня Джо сделала для него сандвич с ветчиной и салатом. В завтрак входили также маленький крепкий соленый огурчик, отличное красное яблоко и банка витаминизированного сока. Он знал, что в животе его начнет реветь уже через полчаса после такого завтрака, но он пообещал Джо придерживаться пока диеты. На прошлой неделе он поймал себя на том, что посылает за шоколадными пончиками в кафе.

Он снова посмотрел в угол — там никого, конечно, не было… Он повернулся к окну, открыл ставни жалюзи, потом начал жевать сандвич, листая газету. За четверть часа он добрался до одиннадцатой страницы, и тут ему прямо в глаза прыгнула строчка «Вандалы напали на Хайлендское кладбище». Он дважды прочитал статью, и сердце его забухало, словно молот кузнеца. Он порылся в ящике стола, нашел ножницы и аккуратно вырезал статью. С ножницами в руках он просмотрел остальные свежие газеты и журналы, отыскивая нужные ему заметки и статьи. Вырезки он собирался спрятать в небольшую металлическую коробку, которая сейчас стояла на самой верхней полке его комода в спальне. Эту коробку он принес домой после смерти матери. Он еще раз перечитал статью в «Таймс», потом сложил ее аккуратно и спрятал в карман рубашки. В висках его гулко стучал пульс, желудок грозил опорожниться при одной лишь мысли о неоконченном ленче. Потому что теперь он уже был уверен — они здесь. Они прячутся среди восьми миллионов жителей города, за полземного шара от Крайека, Венгрии. Таятся в темноте, разгуливают ночью по тротуарам и бульварам Лос-Анджелеса в человеческом обличье, рыщут по городским кладбищам в поисках… «Бог мой, — подумал он, содрогаясь. — Что же теперь я должен делать?»

Кто поверит ему, пока не станет слишком поздно? Ибо самая большая их сила — та, что дала им сохранить свое племя в мире, который от телеги дошел до «кадиллака», от пращи до лазерного луча, была сила недоверия. Рациональная мысль — вот что было щитом их невидимости, потому что они были обитатели края ночных кошмаров.

«Что теперь делать?» — спросил себя Палатазин, и паника адским варевом вскипела у него в животе.

В дверь постучали, и в комнату заглянул лейтенант Рис.

— Капитан, команды готовы. Когда выступаем?

— Что? Ах, да, конечно. — Он поднялся, накинул на плечи пальто и сунул в карман листок со списком адресов.

— Капитан, вы себя хорошо чувствуете? — спросил Рис.

Палатазин коротко кивнул и ответил с раздражением:

— Я в полном порядке.

«Что же теперь делать?» Когда он посмотрел на лицо лейтенанта, то заметил тревогу в глазах Риса. «Теперь и он будет думать, что я постепенно схожу с ума, — подумал Палатазин и услышал темное эхо ответа в своем мозгу. — А разве это не так?»

Рис повернулся и вышел, Энди Палатазин последовал за ним.

7.

Здание отбрасывало глубокую черную тень на всю Лос-Террос-стрит. Перед домом, у цементного бордюра, стоял на спущенных шинах старый «форд». Из окон свисали веревки с бельем, они покачивались под порывами несущего пыль ветерка. Когда Сильвера вышел из машины Рико Эстебана, он увидел, что с одной из веревок сорвалась рубашка и, взмахивая рукавами, начала падать на землю.

На ступеньках спала худая бродячая собака, положив голову на передние лапы. Рико остановился на тротуаре и поднял голову, глядя на здание. Несколько окон были открыты, но в них никого не было видно.

— Миссис Сантос живет ведь на пятом этаже? — спросил Сильвера.

— Да, на пятом. Квартира «два». Что такое?

Сильвера, уже начавший подниматься по ступенькам, обернулся.

— Что случилось?

Рико продолжал пристально осматривать здание.

— Я… не знаю, но тут что-то странное.

— Пошли.

Сильвера сделал еще один шаг, и голова собаки мгновенно поднялась. Глаза ее загорелись, как кусочки топаза.

— Падре, — сказал Рико. Собака встала с крыльца, повернулась к подошедшим людям, обнажила клыки и приглушенно заворчала. Сильвера замер.

— Пните эту дрянь, — сказал Рико, останавливаясь рядом со священником. Сильвера не двинулся с места, и тогда он сам попытался пнуть собаку в бок, но она ловко уклонилась, зарычав громче. Она явно не собиралась пускать людей в дом.

— Убирайся! — рявкнул Рико. — Пошла вон!

— А чья это собака? — спросил Сильвера. Рико пожал плечами. Когда священник снова сделал шаг вперед, собака присела, готовясь к прыжку. — Чья бы она ни была, пускать в подъезд она нас не хочет. Правильно? Лучше поискать другую дверь, чем быть укушенным в ногу.

— Ах ты, дрянь! — Рико плюнул в собаку. Собака осталась неподвижной. Сильвера был уже в переулке, и Рико поспешил за ним вслед, махнув на упрямое животное.

Они обнаружили запертую дверь, которая вела в подвал. Сильвера уже собирался полностью обойти дом, но Рико изо всех сил пнул дверь, и гнилое дерево поддалось. Дверь просела. Сильвера с упреком взглянул на Рико, тот в ответ пожал плечами.

— Вот наш вход, падре. — И он шагнул в подвал — мрачное помещение с низким потолком и затхлым воздухом.

Внутри здания было почти темно, но в неверном свете, падавшем от входа, Сильвера видел очертания предметов, стоявших в подвале: старый прорванный диван, лежавший на боку, пара скелетов кресел, без подушек и обивки, корпус телевизора, горы заплесневелой макулатуры и еще что-то, напоминающее свернутые в рулон шторы или ковры. На полу валялись сигаретные окурки и пустые пивные жестянки. Рико и Сильвера начали взбираться по шатким скрипящим ступеням, ведущим к другой двери. Открыв ее, они оказались в подъезде дома. Они видели собаку, которая продолжала сторожить дверь снаружи, но теперь их разделяла закрытая входная дверь с пыльными стеклами. Кажется, собака опять спала.

Они покинули первый этаж и начали взбираться вверх. Ступени под их ногами жалобно стонали. Они миновали площадку второго этажа, и только здесь Рико сообразил, отчего по коже у него вдруг забегали мурашки, — дом был погружен в полнейшее безмолвие. Безмолвие могилы.

— Здесь очень тихо, — почти в то же время заметил священник. Голос его эхом отозвался в коридоре. — А сколько здесь живет людей?

— Не знаю. Вероятно, 50 или 60. Бог мой, ведь еще вчера здесь было столько шума, что мозги путались! Дети плачут, приемники орут, народ вопит, дерутся, ругаются…

Рико посмотрел на лестничный проем, ведущий наверх.

— Куда же они все подевались?

На третьем этаже Сильвера постучал в дверь, поперек которой зеленой краской из баллончика было выведено: «Диего». Незапертая дверь со скрипом отворилась на несколько дюймов, и Сильвера заглянул в комнату.

— Диего? — позвал он. — Ты дома?

Стол был опрокинут, по полу рассыпалась посуда и остатки еды. Сильвера почувствовал, как громко застучало сердце.

— Погоди минуту, — сказал он Рико, входя в квартиру. Газеты были разбросаны повсюду — на полу, горками лежали на подоконниках, полностью закрывали своими листами стекла окна. Солнечный свет из-за этого превращался в сумрачное полусвечение. Кровать была не застелена, дверь в ванную открыта, и Сильвера заглянул туда. В глаза ему сразу бросился карниз, на котором висела раньше занавеска ванны. Трубка погнута, занавеска исчезла, несколько крючков валялись на полу. Сильвера обернулся — рядом с ним стоял Рико.

— Квартира напротив тоже пуста, — сказал он. — Никого там нет.

Сильвера сделал шаг к середине комнаты, осматривая перевернутый стол.

— Диего был здесь самое позднее вчера вечером. Похоже, что это остатки его ужина. — Он посмотрел на закрытые газетными листами стекла окон. — Здесь и без того довольно сумрачно. Зачем понадобилось ему закрывать окна газетами?

Сильвера вышел в коридор, подергал за ручки нескольких дверей — все они были незаперты, квартиры пустовали, хотя и выдавали признаки недавнего присутствия людей: на полу валялись окурки, на столах и в раковинах стояли тарелки и прочая посуда, в шкафах висела одежда. Несколько дверей оказались сломанными — дерево расщепилось вокруг замков. В эти квартиры явно вламывались силой. На некоторых дверях имелись глубокие царапины, словно какое-то животное своими когтями скребло дерево.

— Есть тут кто-нибудь? — послышался крик Рико на лестнице. Голос его прокатился по всему зданию, так и не вызвав ответа. Рико посмотрел на священника, лицо его побледнело от страха.

— Пойдем наверх, — сказал Сильвера и начал подниматься по скрипучим ступенькам. На четвертом этаже было так же тихо, как и на всех остальных. Рико видел открытые двери квартир и в сумрачном свете все-таки мог ясно различить глубокие царапины на дереве дверей. Такие же, какие видели они этажом ниже.

Едва миновав площадку четвертого этажа, Сильвера остановился с широко раскрытыми глазами, уставившись на стену. Поверх старых надписей выделялась свежая: «ЗДЕСЬ БЫЛ ХОТШОТ. ГАДЮКИ — КОРОЛИ. ЗЕК САКС ХАХА. ВСЕ ДЛЯ МАСТЕРА. ГОРИ, ДЕТКА, ГОРИ!»

Сильвера коснулся рукой коричневых букв. «Бог мой», — услышал он собственный голос, который показался ему каким-то пустым, словно говорил он со дна колодца.

— Ведь это написано кровью!

И он двинулся дальше — теперь все его чувства были напряжены, свернуты в тугую пружину. Нервы его вибрировали, ощущая присутствие чего-то, что ему и раньше приходилось ощущать тысячи раз. В тюремной камере, где два наркомана-героинщика резали друг друга на куски бритвенными лезвиями. В удушливо горячей комнате, где пьяный отец только что избил до смерти трехлетнего сына. В дымящихся руинах дома, загоревшегося от спички маньяка, около обугленных трупов его бывших обитателей. Он ощущал присутствие этого нечто в жадных глазах Цицеро, толкача героина. Это было зло, и сейчас оно ощущалось так сильно, как никогда раньше. Теперь, когда отец Сильвера взбирался по ступенькам странно пустого дома, оно стало физически ощутимым, словно превратилось в невидимую субстанцию, обволакивающую стены, издающую запах запекшейся крови… Сердце священника тяжело стучало, и прежде, чем он достиг пятого этажа, он почувствовал подергивания — фибрилляции, так называли их врачи, — начавшиеся в мышцах его рук.

Перед ними был пустой коридор пятого этажа. Рико заглянул в одну из открытых дверей. В комнате все было перевернуто вверх дном, на полу валялись осколки разбитого зеркала, словно пыльные алмазы. Сильвера двинулся вдоль коридора, к квартире Сантос, и уже собирался толкнуть дверь. Царапины, подумал он, опять эти глубокие царапины на панели двери, когда за закрытой дверью что-то упало с оглушительным грохотом.

— Что за дьявол? Что там такое? — сказал Рико, оборачиваясь и осматриваясь по сторонам.

Сильвера пересек коридор и положил руку на ручку двери. Он застыл на секунду, вслушиваясь. Из квартиры доносились приглушенные звуки, вроде «тумп-тумп», непохожие ни на что знакомое Сильвере. Потом наступила тишина.

— Кто здесь? — крикнул Сильвера. Но ответа не последовало. Он начал толкать дверь.

— Падре! — воскликнул Рико. — Не надо!

Но Сильвера уже смотрел в комнату через порог, и что-то темное летело прямо ему в лицо с потолка. Он вскрикнул, почувствовав, как оцарапал ему щеку коготь, вскинул руку, защищая лицо. На мгновение непонятное существо запуталось в его волосах, вертясь вокруг его головы, как серый осенний лист, несомый ураганом. Сильвера развернулся, существо отлетело в сторону и с мягким стуком ударило в стену коридора. Потом оно пронеслось над головой Рико и исчезло среди теней в дальнем конце коридора.

Сильвера был потрясен, но ему хотелось расхохотаться — это была нервная реакция на шок. «Голубь, — подумал он. — Я испугался обыкновенного голубя». Он снова заглянул в комнату, и тут же увидел разбитое окно, именно таким путем птица, должно быть, попала в квартиру. На полу лежала разбитая бутылка — ее, очевидно, сбросил голубь. Он вошел в квартиру — руки его теперь ужасно дрожали, и он не знал, как скрыть это от Рико — и сразу же направился в ванную. Зеркало было разбито. И Сильвера взглянул на свое отражение сквозь концентрические круги трещин. И тут же он отметил, что исчезла занавеска над ванной. Даже сама труба, на которой она висела, была вырвана из креплений на стене.

По другую сторону коридора Рико медленно открывал дверь квартиры сеньоры Сантос. Остановившись на пороге, он позвал ее по имени, но ответа, конечно, не, услышал. Он и не ожидал его услышать. Он просто хотел услышать звук человеческого голоса, который нарушил бы гробовую тишину в этом склепе. С часто бьющимся сердцем он вошел в комнату и заглянул в маленькую темную спальню. Было удушливо жарко, воздух словно висел плотными горячими слоями. Рико увидел, что с кровати сорваны все простыни. Он почувствовал, как волосы на затылке вдруг встали дыбом, хотя он и не совсем понимал, отчего. Он быстро покинул спальню и вернулся в коридор.

Отец Сильвера в это время вошел в другую квартиру, дальше по коридору. Здесь он обнаружил пустую колыбель с несколькими каплями крови на подушке младенца. Когда он вошел в спальню, то на мгновение замер. На стене над пустой обнаженной кроватью было выведено кровью: «ВСЕ ДЛЯ МАСТЕРА!» Стекла единственного окна закрывали несколько слоев газет. Свет просачивался в спальню дымным полумраком. Сильвера сорвал газеты с окна. Сразу стало гораздо светлее, он отворил окно, чтобы проветрить комнату.

И тут в комнате что-то зашевелилось — это был лишь отзвук движения, но он заставил Сильверу стремительно обернуться. Позади него комната была все так же пуста. Он прислушался, игнорируя все увеличивавшиеся подергивания мышц рук, от чего пальцы его ладоней корчились, как когти хищника. И снова шум, очень тихий, раздался где-то совсем рядом. Шуршание ткани о ткань. Он посмотрел на голый матрас кровати. Простыней нет. «Где они? — подумал он. — Неужели эти люди покинули собственный дом, бросив все вещи и захватив только простыни с кроватей и пластиковые занавески ванн?»

Но когда шорох послышался снова, он уже знал, откуда он доносится. Внутри у Сильверы что-то болезненно сжалось. Под кроватью!

— Рико, — позвал Сильвера. Голос его показался слабым и хриплым в пустоте комнаты. Вошел Рико — глаза молодого человека испуганно блестели.

— Помоги мне, — сказал Сильвера и начал отодвигать кровать.

Под кроватью они обнаружили нечто вроде кокона странной формы. Простыни с кровати были туго обмотаны вокруг какого-то тела, которое вполне могло быть телом двухголового человека.

— Что это? — надтреснутым голосом прошептал Рико. — Что это такое?

Сильвера нагнулся и осторожно потрогал кокон. От него, казалось, исходил холод. Он начал медленно разворачивать простыни, и теперь Рико мог видеть, что происходит с руками Сильверы, но священнику было уже все равно. Простыня зацепилась, застряла, и Сильвера зло дернул ее, разорвав.

— Послушайте, падре, — сказал Рико. — Мне все это как-то не очень нравится. Я предлагаю все это дело бросить и позвонить копам. А? Может, я и трус, но… ЧТО ЭТО?

Перед Сильверой из-под простыни выскользнула рука, белая, как мрамор, с голубыми нитями вен. Сильвера подавил первый импульс — отпрыгнуть в сторону! — и продолжил разворачивать простыни. В следующий момент он увидел сероватые волосы и бледный морщинистый лоб. Потом вторая голова, черноволосая. Он отодвинул в сторону складку ткани, закрывавшую лица. Это были Джо Вега и его тринадцатилетний сын, Ники. Они были спеленуты вместе. Лица их белели, как резной камень, но Сильвера едва не воскликнул от ужаса — он видел их глаза сквозь прозрачные белесые веки, которые были сомкнуты! Глаза, казалось, смотрели прямо сквозь него и наполняли его ледяным ужасом. Он принудил себя протянуть руку и потрогать грудь трупа — не бьется ли сердце?

— Они мертвы, — сказал Рико. — Их кто-то убил.

Сердца этих двоих не бились. Он пощупал пульс, и тоже ничего не обнаружил.

— Но как их убили? — пробормотал Рико. — Почему у них такой вид?

— Как я могу знать? — резко ответил Сильвера.

Когда он поднялся, полоска солнечного света упала на лицо Джо Вега, как свет горячей неоновой трубки.

— Я представления не имею, что могло здесь произойти, — продолжал Сильвера. — Нам нужно осмотреть все квартиры. Возможно, там тоже под кроватями спрятаны трупы. И нужно проверить шкафы и кладовые. Боже, что же это могло быть?

За его спиной что-то зашелестело. Рико вскрикнул. Сильвера быстро обернулся.

Труп Вега зашевелился. Сильвера почувствовал, как поднимаются на его затылке волосы, но не мог отвести взгляда в сторону. Ноги Вега шевелились, отталкиваясь от пола, но им мешала спутывающая их простыня… Руки его крепко обнимали сына. Серые губы искривились, словно он хотел, но не мог вскрикнуть. Мертвые глаза со слепым упреком смотрели на отца Сильверу.

— Они не мертвые! — сказал Рико. — Если они двигаются, то они не могут быть…

— Но у них нет пульса, нет сердцебиения! — Отец Сильвера поднял руку и перекрестил воздух. В то же мгновение труп Джо Вега, который не был на самом деле трупом, разжал серые мертвые губы и испустил ужасный гневный стон, напоминавший звук мертвого ветра, дунувшего сквозь осенние черные ветви деревьев. Ноги его отчаянно уперлись в пол, и через секунду оба непонятных существа исчезли под кроватью. Там они пару раз конвульсивно дернулись и замерли.

Лицо Рико стало почти таким же белым, как и лицо Джо Вега. Он повернулся и, спотыкаясь на ровном полу, попытался выбраться в коридор. Сильвера, пошатываясь, вышел вслед за ним.

— Уйдем отсюда скорее, падре! Сообщим копам! Но только скорее отсюда! — взмолился Рико.

— Ты заходил к миссис Сантос?

— Там… там тоже пусто…

— А на кровати были простыни?

Рико похолодел.

— Простыни? Нет. Но ради Христа, падре, не надо туда возвращаться!

Сильвера заставил себя войти в комнату. Он заглянул под кровать — там ничего не было. Он пересек комнату, подошел к двери кладовой, взялся за ручку. Открыв дверь, он обнаружил на полу кучу старой одежды и газет. Несколько секунд Сильвера смотрел на эту кучу, потом потрогал ее ногой.

На дне что-то неприятно зашевелилось.

Он с грохотом захлопнул дверь и поспешно вышел в коридор, где с позеленевшим лицом его ждал Рико.

— Ладно, — сказал Сильвера. — Теперь пошли в полицию.

8.

Палатазин и Рис вышли из многоквартирного дома на Малабар-стрит. За ними следовал пожилой негр с крючковатой палкой, которую он использовал вместо трости. Его звали Герберт Воген, и он был офицером полиции Лос-Анджелеса на пенсии. И еще он являлся владельцем светло-серого «фольксвагена» с номером 205 АУТ.

— Вы знаете капитана Декстера? — спросил он Палатазина, когда они подошли к их темно-голубой служебной машине, стоявшей на пятачке перед домом.

— Вилла Декстера? Да, сэр, я его знаю. Но он ушел на пенсию шесть лет назад.

— Вот как? Капитан Декстер ушел на пенсию? Отличный был работник, просто отличный. Он мог бы вам этого Таракана запросто найти, если бы вы его позвали. — Глаза старика перебежали с Риса на Палатазина и обратно.

— Не сомневаюсь, мистер Воген. Он отлично поработал с убийствами в Чайнатауне, еще в семьдесят первом.

— Ага. Точно-точно. И скажу вам вот что — мистер Декстер поймал бы и Могилокопателя. Не успели бы вы сказать «Джек Роббинс», а он бы вам этого парня доставил тепленьким.

— Могилокопателя? — переспросил Рис. — А это кто, мистер Воген?

— Да вы что, ребята, газет не читаете? — Он раздраженно постучал своей палкой по асфальту. — Сегодняшний номер «Тэтлера»! Могилокопатель! Парень, который разрывает могилы на кладбищах и убирается, захватив с собой гробы! Ха! Нет, когда я был на службе, ничего такого у нас не случалось, вот что я вам должен сказать.

— «Тэтлер»? — тихо спросил Палатазин. — Сегодня утром?

— Сынок, вынь вату из ушей! Я же сказал — утром в «Тэтлере». У тебя странный акцент. Итальянский?

— Венгерский. Спасибо, что уделили нам время, мистер Воген. — Палатазин обошел машину и сел на место водителя. Рис сел рядом, но мистер Воген успел ухватиться за ручку дверцы прежде, чем Рис захлопнул ее.

— Вызовите капитана Декстера, слышите? Он вам живо разыщет Таракана, а Могилокопателя отправит в дом для ненормальных, где ему и место!

— Спасибо за совет, мистер Воген, — сказал Рис и осторожно закрыл дверцу. Отъехав немного, Палатазин глянул в зеркальце заднего вида и увидел, что старик стоит на месте, опираясь на свою крючковатую палку, и смотрит им вслед.

— Кто следующий? — спросил он Риса.

Тот сверился со списком.

— Аризона-авеню, Мета. 5417-Д. Восточный район. Белый «фольк» с номером 253 ВТА. Надеюсь, что другим ребятам повезет больше, чем нам.

Палатазин подождал, пока красный сигнал светофора сменится зеленым, потом повернул на бульвар Уайтиер. Он проехал почти целый квартал, когда их с визгом сирены обогнал фургон «скорой помощи». Палатазин сразу же взял к обочине. «Скорая помощь», сверкая оранжевыми и белыми сигналами, скрылась из виду, унесясь вперед.

— Могилокопатель, — тихо сказал Рис, улыбнувшись. — Иисус Христос! Город полон ненормальных. Если не Таракан, то какой-нибудь Могилокопатель. Если не он, то завтра появится кто-то еще.

— Напомни, чтобы на обратном пути я купил «Тэтлер». Хочу прочитать эту статью.

— Не думал, что вы из почитателей этого бульварного листка.

— А я и не читаю его обычно. Но мистер Воген прав — нужно быть в курсе новостей, правильно? — Вдали послышался рев сирены. Он бросил взгляд вдоль боковых улиц, отходящих от бульвара, в глубине которых висела дымка, и дома в солнечном свете дня показались руинами после бомбежки. Он не очень часто бывал в бедных испанских кварталах, на холмах Бойла в Восточном Лос-Анджелесе и в садах Бельведер. Имелись специально подготовленные детективы, которые занимались именно баррио, и во многих случаях вспышки, грозящие столкновениями с полицией, были погашены умелыми действиями человека, принятого внутри баррио за своего. Все остальные были для населения баррио «экстанос» — чужаками, которым не доверяли.

Рис посмотрел на Палатазина, потом снова вдоль улицы.

— А почему вы сами решили отправиться сегодня на улицу, капитан? Вы вполне могли управлять этим поиском из отдела.

— Нет, я хотел сам немного прогуляться. Становлюсь ленивым и толстым. Ведь только и дела, что отдаю приказы другим. Вот, Салли, проблема повышения по службе. Тебя награждают за то, что ты делаешь лучше всего, тебе дают место наверху, чтобы ногами работали молодые сотрудники. Но если работать ногами тебе удавалось лучше всего?.. Ну… — Он пожал плечами. Палатазин не сказал, что все дело в том, что он начал бояться собственного кабинета, всех тех теней, что скрывались по углам, которые, как ему казалось, он начал последнее время видеть.

На следующем перекрестке их обогнала третья «скорая помощь».

— Интересно, что там стряслось? — спросил Рис.

Их приемопередатчик, тихо щебетавший адреса и имена, вдруг ожил. Голос диспетчера показался очень громким в замкнутой кабине автомашины.

— Все автомобили в районе Лос-Террос-стрит, Восточный район, доложите старшему офицеру на Лос-Террос 1212.

Сообщение повторили еще раз, потом голоса от разных патрулей начали подтверждать прием.

— Кажется, дело пахнет керосином, — сказал Рис. Он показал в сторону приближавшегося указателя. — Скоро Калента.

Мимо с ревом пронесся черно-белый полицейский автомобиль. Сердце Палатазина забилось сильнее. Автомобиль со скрежетом и визгом повернул на Калента-стрит.

— Надо выяснить, что происходит, — сказал Палатазин. Он начал лавировать между автомобилями, догоняя патрульную машину. Рис тем временем врубил сирену. На крыше их автомобиля засверкала вспышка сигнального фонаря.

Несколько минут они крутились по лабиринту узких улочек, среди полуразвалившихся старых домов, пока не выехали на улицу, уже перекрытую полицейскими. Палатазин нажал на педаль тормоза и показал полицейским свой значок.

— Что происходит? — спросил он одного из них.

— Никто не знает точно, капитан. В том здании нашли массу трупов, но… в общем, лучше сами посмотрите, сэр.

— А кто у вас старший?

— Сержант Тил. По-моему, он в доме.

Палатазин кивнул и проехал дальше. У среднего подъезда большого дома столпились люди. Полиция пыталась оттеснить их за рогатки кордона. Четыре патрульные машины заняли позиции в разных точках улицы, их световые сигналы вращались. У подъезда стояли две «скорые помощи». Палатазин затормозил машину у ближайшей обочины и выскочил наружу. За ним последовал Рис. Оба пересекли улицу. Когда они подошли ко входу на лестницу, то увидели двух санитаров в белом, выносивших на носилках тело женщины. Простыня, натянутая до самой головы, сливалась белизной с ее лицом. И Палатазин, стоявший достаточно близко, успел заметить взгляд, пронизывавший ее прозрачные закрытые веки. По толпе зевак пробежал испуганный ропот. Тело, завернутое в простыни, начало жутко корчиться, лицо отвратительно исказилось, но изо рта не донеслось ни звука. Тело погрузили в одну из машин «скорой помощи».

— Я думал, это трупы, — сказал Рис, наблюдая, как разворачивается машина. — Боже, что это было у женщины с глазами?

Палатазин уже поднимался по ступенькам. Он махнул значком в сторону полицейского, дежурившего у двери.

— Где сержант Тил?

— Третий этаж, капитан.

Он начал взбираться по лестнице, но тут его внимание привлек какой-то желтый предмет в углу подъезда. Это была мертвая худая собака, в черепе которой чернела дыра от пули. Зубы собаки сжимались в жутком оскале. Палатазин поднимался по ступенькам. Мимо пронесли еще одни носилки — на них под простынями дергался еще один смертельно бледный «труп». Мертвые глаза скользнули по лицу Палатазина. На затылке капитана приподнялись волосы, когда он ощутил холодную волну, излучаемую свертком на носилках. Палатазин отвернулся, чувствуя, как вскипает внутри горькая желчь, и продолжал подниматься.

В квартире на третьем этаже Палатазин отыскал сержанта Тила — мощно сложенного человека с курчавыми волосами. По своим физическим данным сержант мог играть в защитной линии университетской футбольной команды. Он разговаривал с двумя чиканос — пожилым в одежде священника и молодым человеком, почти мальчишкой, с ошеломленными и больными глазами. Палатазин показал Тилу свой жетон.

— Вы сержант Тил? Какова ситуация в этом доме?

Сержант жестом пригласил Палатазина отойти в сторону от чиканос. Подошвы туфель Палатазина заскрипели по осколкам стекла на полу. Он опустил взгляд и увидел осколки зеркала. «Да, — пришла внезапная и неопровержимая уверенность. — Они были здесь».

— Вот те двое, отец Рамон Сильвера и Рико Эстебан, обнаружили первые тела. Пока что мы вытащили 39 штук — все они были спрятаны или под кроватями, или в кладовых. Все запеленуты в пластиковые шторы из ванн, в простыни с кроватей, в газеты. — В прозрачных голубых глазах Тила светилось недоумение. Он понизил голос: — Вам это покажется чем-то ненормальным, капитан, но…

— Продолжайте.

— В общем, я не знаю, можно ли назвать эти тела трупами. Вообще, они немного шевелятся, но это похоже лишь на мускульный рефлекс. Сердца у них не бьются, пульса тоже нет. Технически они мертвы, правильно?

Палатазин на несколько секунд закрыл глаза, рука его коснулась лба.

— Сэр? — с тревогой спросил Тил. — Ведь они мертвы, правильно?

— На телах имеются какие-то повреждения, раны?

— Я осматривал только пару минут, не больше. Есть порезы, синяки, ничего больше, кажется.

— Нет, — тихо сказал Палатазин. — Это далеко не все.

— Простите, сэр?

— Ничего. Это я просто вслух рассуждаю. А куда повезли тела?

— Так… — Сержант посмотрел в свой блокнот. — Госпиталь в Монтерей-парке. Это ближайшая больница, где есть условия, чтобы разобраться в этой каше. — Он сделал паузу в несколько секунд, наблюдая за лицом Палатазина. — Что с этими людьми, капитан? Может, это… какая-то болезнь?

— Если вы так думаете, Тил, то держите пока эти мысли при себе. Нам паника соседних районов ни к чему. Слухи и без того пойдут. Госпиталь прислал сюда врача?

— Да, сэр. Доктор Дельгадо. Она сейчас наверху.

— Прекрасно. Вы разрешите мне пару минут побеседовать с этими двумя? — Он показал на юношу и священника в другом конце коридора. Тил кивнул и вышел, затворив за собой дверь. Палатазин подбросил носком осколок зеркального стекла, быстро оглядел комнату, потом перевел внимание, на священника, который показался ему в лучшей форме, чем юноша. Не считая одной детали — его руки судорожно дрожали, пальцы то сжимались, то разжимались. «Нервная реакция? — подумал Палатазин. — Или что-то еще?» Он представился.

— Сержант Тил сказал мне, что это вы нашли первые тела. В какое время это было?

— Примерно в половине второго, — сказал священник. — Мы все это уже рассказали сержанту.

— Да-да, я знаю. — Палатазин мягко поднял руку, чтобы успокоить его и умерить поток возражений. Он сделал несколько шагов и заглянул в мрачную спальню, отметив, что окно закрыто газетами. В ванной зеркало тоже разбито. Он вернулся в комнату, к тем двум чиканос.

— А как вы считаете, падре, что здесь произошло? — спросил он священника.

Сильвера сузил глаза. Некоторое колебание в голосе полицейского снова вывело его из равновесия.

— Понятия не имею. Рико и я пришли сюда, чтобы поговорить с миссис Сантос, которая живет… жила на пятом этаже. Мы обнаружили, что дом… вот в таком состоянии обнаружили мы весь этот дом.

— Я хочу выйти отсюда, — тихо сказал Рико. — Я больше не выдержу. Я не могу больше здесь оставаться.

— Еще немного, хорошо? — попросил Палатазин. Он снова посмотрел на Сильверу. — Вы нашли тела. Расскажите, как это было. Были ли они мертвы? Живы?

— Мертвы, — сказал Рико.

Сильвера ответил не сразу.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Сердце не билось, пульса тоже не было… но они шевелились, двигались.

— Сержант Тил сообщил, что найдено тридцать девять тел. Сколько человек жило в этом доме?

— Шестьдесят или семьдесят, самое меньшее.

— Но не все квартиры были заняты?

Сильвера покачал головой.

— Хорошо, благодарю вас. — Палатазин повернулся и направился к двери, когда голос Сильверы заставил его остановиться.

— Что случилось с этими людьми, капитан? Кто мог с ними такое сделать? Или что?

Он едва не ответил, едва не произнес ужасное слово, но страх сжал его горло, задушив слова. Он молча покинул комнату и остановился снаружи, ухватившись за поручень лестницы, как человек на корабле в бурю, только на этот раз буря накренила не корабль, а целый мир, он бешено наклонил свою ось и начал вращаться в обратном направлении. Палатазин смутно сознавал, что нечто — нет, это двое людей — приближаются к нему по коридору. Когда он поднял взгляд, то увидел, что это Тил и средних лет женщина-чикано с утомленными кругами под глазами.

— Капитан, — сказал Тил. — Познакомьтесь, это доктор Дельгадо.

Женщина протянула руку, и Палатазин пожал ее. По коридору пронесли еще одни носилки, и Палатазин вздрогнул под взглядом закрытых, но видящих глаз.

— Капитан, буду с вами откровенна — я понятия не имею, что могло случиться с этими людьми, — тихо и устало сказала доктор Дельгадо. — В техническом смысле слова это не трупы, хотя никаких признаков жизни они не подают. Нет трупного окоченения, в полостях внутренних органов не скапливается жидкость. Я уколола палец одного из тел, и что вы думаете? Я ничего не смогла выдавить, ни капли крови. Тела высушены. Не знаю, как остальные, но то тело было полностью лишено крови. Но когда санитары начали пристегивать его к носилкам, тело — это должен был быть труп! — зашевелилось!

— Бог мой, — сказал Тил, глаза которого напоминали кружки голубого льда.

— Как я уже сказала, я не знаю, что случилось с этими людьми. Сейчас сюда направляется один из моих коллег по госпиталю, доктор Штейнер. Возможно, он сможет нам помочь.

— Нам никто не поможет, — внезапно вырвалось у Палатазина, и он почувствовал, что сейчас все вырвется у него наружу, все, что скапливалось в его сознании годами, словно рвота, будет выброшено на этих людей. Он сжал зубы, глаза его расширились, но он проговорил:

— Слишком поздно, уже ничем не поможешь. Нужно оставить их всех здесь, в здании, и сжечь это здание дотла, немедленно, пока не село солнце! Потом нужно развеять… развеять пепел и полить это место святой водой!

Он посмотрел на Тила, потом на Дельгадо, потом снова на сержанта — они были слишком ошеломлены, чтобы говорить. Священник и юноша стояли в дверях, глядя на капитана с таким же изумлением, как и полицейский в форме немного дальше по коридору.

— Что вы все смотрите?! — крикнул Палатазин, и что-то внутри его оборвалось, как балка крыши, не выдержавшая напора бури. — Ведь вы видели эти тела! Видели, что они могут сделать! Они за одну ночь могут прочесать целый дом! И они это очень скоро будут делать с целыми улицами, целыми районами! — Он дрожал, и голос внутри отчаянно приказывал ему: «Стоп!», но он не мог заставить себя остановиться, он уже не имел власти над словами, которые вырывались у него изо рта. Холодный пот каплями тек по его лицу, и единственным звуком в целом здании был его голос.

— Мы должны сжечь этот дом и убить их всех, кого можем убить! Потому что когда проснутся эти — их будет мучить жажда! — Он посмотрел на доктора Дельгадо — яростный страх в его глазах не был ничем прикрыт. — Их нельзя везти в госпиталь! Нельзя выпускать на улицы!

Кто-то сжал его плечо. Он, тяжело дыша, повернулся.

Это был Салли Рис. Лицо его было серьезно.

— Капитан, пойдемте, — тихо сказал он. — Подышим немного свежим воздухом, хорошо?

— Оставь меня в покое! — Он вырвался и оттолкнул Салли. Взгляд его упал на священника. — Вы! Вы первым должны осознать, какое зло надвигается на город! Бог на небесах, неужели вы ничего не чувствуете? Скажите, пусть послушаются меня, чтобы эти… эти существа не смогли сегодня ночью проснуться!

Сильвера быстро глянул на Тила, потом снова на капитана. Он чувствовал, что сам едва не сходит с ума, и вот-вот начнет безумно вопить. Конечно, он чувствовал, как надвигается на город зло. Оно было повсюду в этом доме, как зловонный туман. Но о чем говорит этот человек?

— Падре, — сказал Палатазин, и в голосе его было сейчас что-то от испуганного девятилетнего мальчика. — Пожалуйста, не допустите, чтобы на улицы вышли вампиры. Скажите им, пусть сожгут эти тела!

«Вампиры? — подумал Сильвера. Слово ударило его в грудь, словно кузнечный молот. — ВАМПИРЫ?»

И внезапно Палатазин почувствовал себя опустошенным, как бутыль, содержимое которой было разлито по полу. Он моргнул, посмотрел по сторонам, потом тяжело оперся на перила. Салли и Тил одновременно бросились к нему, чтобы он не упал. Лицо Палатазина стало пепельным, пот блестел на щеках и на лбу. Когда Салли сводил его вниз по лестнице, он поднял голову и посмотрел на доктора Дельгадо.

— Не везите их в больницу, — хрипло прошептал он. — Сожгите их. Сожгите их всех. — Голова его бессильно упала.

— Ничего, капитан, не волнуйтесь, — сказал Салли. — Смотрите себе под ноги, вот так. Все, все в порядке.

— Я могу идти? — спросил Рико у сержанта.

— Да, конечно. Но я, может быть, еще раз попрошу вас побеседовать со мной.

Рико кивнул и поспешно покинул сержанта, не оглядываясь. На лестнице он стороной обошел этого толстого ненормального полицейского, потом пробежал мимо собаки, которую застрелили копы, потому что она не пускала их в дом.

— Что вы думаете с ними делать? — спросил Сильвера доктора Дельгадо, когда Рико убежал. Он был бледен, руки его конвульсивно вздрагивали.

— Перевезем в госпиталь, конечно. Изолируем пока что… — Она увидела, что происходит с руками священника. — И давно это у вас? — тихо спросила она.

— Началось примерно три месяца назад, — ответил он. — И чем дальше, тем становится хуже.

— Вы виделись с врачом?

— Да, я говорил с доктором Дораном из Центрального окружного госпиталя.

Потребовалась секунда, чтобы Дельгадо полностью осознала значение услышанного.

— Доран? Ведь он специалист по мышечной атрофии.

— Совершенно верно. — Сильвера поднял ладонь, мрачно усмехаясь. — Очень мило, си? Он сказал, что то же самое было у Лy Гехрига.

— Болезнь Гехрига? — Она прекрасно понимала, что это значит — этот широкоплечий, здоровый на вид человек будет мертв через два, самое большее через пять лет.

— Доктор Доран так же выразил мне свое сочувствие. А теперь не буду вам мешать, — Он шагнул, мимо нее, спустился вниз по лестнице и покинул здание.

9.

День постепенно серел, переходя в вечер.

С востока медленно наступала ночь. Лениво шевелились в сердце Мохавской пустыни ветры, охлаждаясь в горах на пути к Лос-Анджелесу. После наступления ночи в холмах начинали выть псы — и музыка эта имела сегодня ночью в два раза больше особого рода слушателей, чем ночью прошлой.

А в небе, лишь изредка освещаемые вспышками неона С Закатного бульвара, рекламировавшего последние альбомы «Стоунз», «Чип Трик» и «Рори Блэк», черными листьями кружили летучие мыши, вылетевшие из своих темных горных пещер.

10.

Гейл Кларк повернула с Лексингтон-авеню на стоянку Сандалвуд-аппартаментс, дорогостоящего многоквартирного дома-комплекса. Она тут же увидела, что разукрашенный фургон Джека Кидда стоит на привычном месте. «Итак, — подумала она, — где же ты скрывался? Мне весьма пригодились бы несколько снимков кладбища на Рамонскрх Холмах». Она затормозила рядом с фургоном и покинула машину, направившись через двор с пальмами, которые подсвечивались скрытыми зелеными прожекторами. Она подошла к входной двери Джека и увидела, что во всех окнах темно. «Может, уехал в город с кем-то? — подумала она. — Куда он мог деться? Может, встреча с людьми из организации Гринпис? Или занят рекламой своего фильма, устроил деловую встречу с нужным человеком? Если так, то бедняга Трейс пробьет головой крышу». Гейл отыскала на своей цепочке для ключей ключ от двери Джека и уже собиралась сунуть его в замочную скважину, как вдруг сообразила, что дверь уже немного открыта, примерно на два дюйма. «Это странно, — подумала она. — Джек не настолько доверчив, чтобы оставлять свою квартиру незапертой».

Она открыла дверь шире и позвала:

— Джек? Ты дома?

Ответа не последовало, она нахмурилась, вошла в темную комнату, нащупала на стене выключатель.

Кофейный столик был перевернут, на полу в лужице застывшего воска лежала свеча.

— Джек? — снова позвала Гейл и через гостиную двинулась в спальню. Она остановилась на несколько секунд перед закрытой дверью, размышляя, что теперь предпринять. Ее окружала какая-то вязкая и зловещая тишина. Она напоминала ей о безмолвии на кладбище, где Гейл побывала утром. Она вспомнила лица полицейских — они были готовы списать этот случай на еще один акт вандализма. Но при виде разбросанных в теплом утреннем солнечном свете костей, выброшенных из гробов трупов, лица их зеленовато побледнели, и Гейл краем уха услышала разговор нескольких из них о том, что сатанинский культ планирует, должно быть, нечто совершенно грандиозное. Или, возможно, на свободе гуляет какой-нибудь маньяк, вроде Мэнсона.

Отличный материал для ее статьи.

Она отворила дверь спальни и нащупала выключатель.

Что-то вонзилось в ее руку и дернуло. Ладонь взорвалась болью. Она вскрикнула и выдернула руку. Рука была в крови.

А сквозь полуоткрытую дверь в гостиную вступила прижимающаяся к полу фигура, глядя на Гейл голодными холодными глазами. Это была собака Джека, и когда она зарычала, Гейл увидела свою кровь на клыках пса. Она сделала два шага назад, к стене. Две рамки с фотоснимками Джека стукнулись об пол.

Кэнон медленно приближался, словно Гейл была кроликом, на которого он охотился. Пес низко пригнулся к полу, его задние лапы подрагивали от напряжения, он был готов в любую секунду к стремительному прыжку. Его намерение вонзить клыки в горло Гейл не вызывало никаких сомнений. Гейл сняла с плеча свою сумку и медленно, очень медленно обернула ремешок вокруг ладони, которая не была повреждена. Она надеялась, что когда пес все-таки прыгнет, она ударит его сумкой по пасти. Хотя косметику она почти не носила с собой, в сумке лежали книга и бумажник, набитый кредитными карточками и фотоснимками. Она бросила взгляд в сторону коридора, прикидывая, успеет ли быстрее пса добраться до двери. «Ничего не получится, — решила она. — Он догонит меня раньше, чем я возьмусь за дверную ручку. Иисус Христос!» Она снова посмотрела в сторону собаки и увидела, что за это время Кэнон успел подобраться еще ближе. Теперь пес рычал низко, утробно, полный настоящей ярости.

— Кэнон, — прошептала Гейл, голос ее дрожал. — Это же я, Гейл, малыш. Успокойся. Успокойся. — Она осторожно подняла руку, чтобы удобнее было нанести удар сумкой.

Пес почти уже рванулся в прыжок, но всего в футе от Гейл вдруг замер. Глаза его потускнели, он слегка наклонил голову, как будто прислушиваясь к ультразвуковому свистку, которые продаются в зоомагазинах и чей звук не воспринимается человеческим ухом. Потом, совершенно неожиданно, Кэнон одним прыжком миновал Гейл и исчез в конце коридора за дверью, ведущей наружу.

Гейл почувствовала, как теплым потоком заполняет ее облегчение. «Бог мой, — подумала она, — эта проклятая собака едва не перегрызла мне горло!» Рука ее бессильно опустилась, она посмотрела на рану на другой ладони. Кэнон содрал почти всю кожу с костяшек пальцев, и еще два пальца были прокушены и поцарапаны. Кровь все еще сочилась, но клыки, по крайней мере, не задели ни один из больших кровеносных сосудов. «Что стряслось с этой паршивой собакой? Джеку надо бы пристрелить эту мерзкую тварь!»

Она повернулась в сторону спальни и успела сделать несколько шагов на плохо слушающихся ногах, когда услышала глухой шум — неприятный, шуршащий звук.

Она остановилась, прислушиваясь. Снова шум — он доносился из темноты спальни. Гейл с бьющимся сердцем пощупала рукой по стене, и когда пальцы ее наткнулись на пластмассу выключателя, включила свет.

Первое, что бросилось ей в глаза, — на кровати не было простыней, матрасы лежали голыми. В остальном спальня выглядела как обычно. Она немного постояла у дверей, потом вышла. «Что это был, за звук? — удивленно подумала она. — И откуда он доносился?» Она остановилась у кровати, прислушалась. Тишина. «Тебе уже начинает мерещиться, — сказала она себе. Прокушенная ладонь горячо пульсировала. — Чертова собака, чтоб ты попала под машину!»

И в это мгновение что-то холодное обхватило кольцом ее лодыжку.

Она опустила взгляд, рот ее молча открылся. От изумления она не в силах была произнести ни звука.

Белая, костлявая рука держала ее лодыжку, словно ледяные тиски. Рука змеей высовывалась из-под кровати. И снова донесся шуршащий звук. Гейл увидела, как шевельнулись пальцы. Только сейчас она обрела контроль над своим голосом и завопила, мгновенно подумав: «Какой толк кричать? Этим ничему не поможешь». Она пнула руку каблуком, рванулась и высвободилась, потом, пошатываясь, сделала шаг назад. Тем временем из-под кровати выползло нечто, напоминающее кокон из простыней. Свободная рука начала разворачивать простыни. «Беги! — крикнул голос в голове Гейл. — Беги!» Но она не могла сдвинуться с места. Ноги ее стали резиновыми, и мозг был не в состоянии заставить их двигаться. Она с ужасом смотрела, как мраморно-белая рука начала снимать полоски ткани с головы завернутого в простыни существа.

В следующий момент она увидела темные волосы, усы и бороду, казавшуюся еще темнее, чем на самом деле, на фоне смертельно бледного лица. Высвободилась вторая рука, и теперь существо обеими руками освобождало себя от простыней.

— Джек? — спросила Гейл, когда снова смогла говорить. Она шагнула вперед, но когда голова человека повернулась к ней и она увидела эти мертвые блестящие глаза, Гейл замерла, и панический ужас сжал ее горло.

— Джек? — хрипло прошептала она. «Нет, это шутка! — тут же мелькнула мысль. — Он меня разыгрывает! Чертов сукин сын!»

Джек — или то существо, которое было недавно Джеком Киддом, — сбросило с себя остатки простыней, как сбрасывает с себя старую кожу змея, и начало подниматься на ноги. Глаза его блестели, почти светились красным огнем. Черный язык внезапно вырвался, изо рта и пробежал по белым губам.

— Гейл, — прошептал Джек, и звук этот был подобен тихому шипящему шороху ветра поверх свежевыпавшего снега. Именно звук этого голоса ударил по натянутым до предела нервам Гейл. Она никогда ничего подобного раньше не слышала. Ее наполнил всепоглощающий холодный ужас. Джек шагнул к ней, губы его сложились в механическую усмешку.

Гейл повернулась к двери и побежала. Она скорее чувствовала, чем слышала, звук бегущих ног за своей спиной. Словно он прыжками плыл по воздуху, вместо того, чтобы бежать по полу. Она ощущала, как ухмыляющееся лицо дышит ей в спину могильным холодом — оно излучало этот холод подобно тому, как батарея отопления излучает тепло. Когда она с воплем выскочила наружу, костлявые пальцы белой руки ухватили ее за блузку. Материя треснула, и Гейл, освободившись, бросилась бежать через двор к стоянке. Она сознавала, что в темноте углов двора движутся какие-то тени, отблески зеленых декоративных прожекторов падали на ухмыляющиеся лица. Она осмелилась оглянуться и всего лишь в нескольких дюймах от себя увидела лицо Джека, которое словно плыло по воздуху, подобно зеленой луне. Споткнувшись, она повалилась на траву. Джек прыгнул на нее, придавил к земле своим телом и, ухватив за волосы, заставил ее запрокинуть голову.

— Нет, — крикнула она. — Пожалуйста, не надо!

— Дорогая… — прошептал его голос, и лицо его неумолимо наплывало на Гейл. — Дорогая моя… — Она услышала, как с чмокающим влажным звуком разошлись его губы.

Уголком глаза Гейл увидела какой-то силуэт, прыгнувший к ним. Потом Джек застонал, и вдруг его вес перестал прижимать тело Гейл к земле. Место Джека занял другой мужчина, гораздо более крупный, с широким белым лицом и квадратной челюстью. Он навис над Гейл и ухмыльнулся. И эта усмешка открыла Гейл ряд клыков, вид которых едва не заставил ее потерять сознание. Она балансировала на грани безумия. От человека исходил тошнотворный запах могильного тления. Она закричала и попыталась вывернуться, но клыки надвинулись ближе. В последний момент рука Джека сжала горло этого мужчины, стащив его с Гейл. Она откатилась в сторону, поднялась на ноги, увидела, как дерутся Джек и второй мужчина, катаясь в траве. Клыки их щелкали, рвали плоть друг друга. Они были словно обезумевшие дикие звери.

«Они из-за меня дерутся, — подумала она. — Они оба хотят… хотят меня… Во что же превратился Джек?»

Она не стала дожидаться, чтобы узнать, кто победит. Она повернулась и бросилась бежать, потеряв при этом туфлю. Что-то зашевелилось в кустах справа от нее, она увидела новую фигуру — женщину в блестящем диско-платье. Гейл добежала до машины, захлопнула дверцу, поставила замок на стопор и включила мотор. Женщина, волосы которой дико развевались вокруг белесого, как рыбье брюхо, лица, забарабанила кулаками по ветровому стеклу. Гейл включила задний ход, потом нажала педаль газа, врезавшись при этом в фургон Джека. Через мгновение она с ревом пронеслась через площадку, а ужас в блестящем диско-платье бежал за ней. Она повернула на Лексингтон-авеню, со скрежещущим визгом прочертив полосу по асфальту, и взглянула в зеркало заднего вида лишь оказавшись в четырех кварталах от дома Джека. На глазах вдруг выступили неудержимые слезы, почти ослепив ее, а легкие едва справлялись со жгущим горло воздухом — она никак не могла унять дыхание. Она рывком затормозила машину у обочины, слыша сердитое гудение клаксонов, и спрятала лицо в ладонях.

В следующую секунду кто-то мягко постучал в стекло дверцы, и Гейл с криком вскинула голову.

— Что вам нужно? — выкрикнула она. — Что вам нужно?

— Ваши права, мисс, — сказал полисмен. — Из-за вас едва не столкнулись две машины.

11.

Джо сидела в кровати с книгой на коленях, глядя, как муж устало снимает галстук и рубашку. Она знала, что произошла какая-то неприятность. Он пришел домой в три часа дня — такого еще не случалось за одиннадцать лет их супружеской жизни. Он вяло ковырял еду, был мрачен и даже не стал смотреть воскресный футбол. Весь вечер он почти не разговаривал, и хотя она привыкла к его тревожному молчанию в те периоды, когда он работал с трудными делами, она прекрасно видела, что сейчас ему особенно тяжело. Несколько раз он вдруг застывал, глядя в пространство, или дрожащей рукой проводил по лбу.

Сейчас была почти половина десятого, и до утра было далеко. Она хорошо знала мужа и понимала, что его опять будут преследовать кошмары, если он не расскажет ей все. Иногда он поверял ей вещи, которые она предпочитала бы не слышать: убийство ребенка или новая жертва этого Таракана, но она внутренне скрепила сердце, потому что была женой полицейского, и это была его работа.

— Итак, — сказала она наконец, откладывая в сторону книгу. — Поговорим?

Он повесил рубашку на плечики в шкафу, убрал галстук.

— Энди, все не может быть так уж плохо, правильно?

Он глубоко вздохнул и повернулся к жене, и увидев его глаза, она подумала: «Да, да, может быть, и так плохо, до такой степени…»

Когда он заговорил, в голосе его чувствовалась усталость, но где-то в глубине его Джо уловила нервную дрожь, которая ее встревожила.

— Я должен был уже давно тебе рассказать, — тихо сказал он. — Я должен был довериться тебе первой. Но я боялся. Я и сейчас боюсь. И до сих пор я не знал, что мои опасения не напрасны. Я надеялся, что ошибаюсь, что вижу тени там, где ничего нет, что просто слегка схожу с ума из-за нагрузки. Но теперь я знаю, что я прав, и очень скоро Господь Бог будет не в силах спасти этот город.

— Энди, о чем ты?

— Потому что они скоро выйдут на улицы, пойдут по домам, от дома к дому, по всему городу. И в одну из ночей — возможно, не завтра и не послезавтра — но в одну из ночей они придут и в этот дом. — Голос его вдруг замолк, словно надломился. Джо крепко сжала руку мужа.

— Что случилось? — взмолилась она. — Пожалуйста, расскажи мне!

— Хорошо. Да, я должен тебе рассказать… — И тут все вырвалось наружу, все, начиная с происшествия на Голливудском мемориальном кладбище, и до живых трупов, обнаруженных в Восточном Лос-Анджелесе. Джо так крепко сжимала свои ладони, что почувствовала боль в костяшках. Он закончил рассказом о своем срыве и о том, как Салли Рис в молчании отвез его в Паркер-центр, словно Палатазин был одним из ненормальных бродяг-хиппи, которые спят на траве у памятника Бетховену на Першинг-сквер.

Он мрачно усмехнулся Джо, но глаза его были испуганы.

— И вот теперь я вижу, как они возвращаются. Они начинают покорять этот город. Так же, как покорили они когда-то мою деревушку. И когда они завладеют Лос-Анджелесом… — Ужас не дал ему договорить. — Бог мой, Джо! Тогда их будут миллионы! И никакая сила на Земле не остановит их!..

— Энди, — тихо сказала Джо, — когда я была маленькой, родители рассказывали мне истории о вампирах. Но ведь сейчас мы живем в совершенном мире, и… — Она замолчала, потому что в его глазах бушевала буря.

— Ты тоже не веришь? Джо, неужели ты не веришь? Они ведь и хотят того, чтобы мы не верили, потому что если мы начнем распознавать их, то сможем от них защищаться. Вывесим чеснок на оконных рамах, приколотим к дверям распятия. Они того и хотят — чтобы мы смеялись, чтобы мы говорили: «Этого не может быть!» Закрывая глаза, мы помогаем им прятаться, помогаем сделать еще один шаг к нашим дверям.

— Но разве ты можешь быть совершенно уверенным, что не ошибаешься? — разумно заметила она.

— Могу. Я уверен. Я видел сегодня эти тела. Скоро они начнут просыпаться, а я выгляжу со стороны совершенным маньяком, и ничем не могу им помешать! Я могу взять канистру бензина и попытаться сжечь их. Но что тогда произойдет? Меня посадят в камеру, а завтра утром вампиров будет в два раза больше, чем сегодня.

— Ты кому-то об этом рассказывал?

— Нет, кому я мог рассказать? Кто бы мне поверил? По твоим глазам я вижу, что ты тоже мне не веришь. Ты всегда считала мою мать ненормальной. Но все ее рассказы — это правда! Теперь я знаю это. Я видел все своими глазами.

Телефон на столике у кровати вдруг зазвонил. Палатазин снял трубку.

— Хэлло?

— Капитан Палатазин? Это лейтенант Мартин. Только что звонили детективы Цейтговель и Фаррис. Есть положительные результаты по опознанию нужного нам автомобиля. Это «фольк» типа «зеро-танго опель», номер 285 ЭТГ. Принадлежит человеку по имени Уолтер Бенфилд, Мекка-партаменто, номер 17.

— Они сейчас там? — Сердце его так билось, что он едва слышал свой голос.

— Да, сэр. Послать подкрепление?

— Нет, пока не надо. Я еду сам. Спасибо, что позвонил, Джонни.

Он повесил трубку, встал, вытащил из шкафа новую рубашку, начал поспешно одеваться.

— Что случилось? — спросила с тревогой Джо. — Куда ты?

— На другой конец города. — Он застегнул ремешки наплечной кобуры, потом набросил свой коричневый плащ. Джо надела халат и проводила мужа на первый этаж.

— Это связано с Тараканом? — спросила она. — Ты ведь обещаешь быть осторожным? Ты ведь уже не мальчик, Энди, пусть рискуют молодые. Ты слышишь меня?

— Да, конечно.

Но на самом деле он ее не слышал. Ему казалось, что в глубине его сознания раздается настойчивый далекий голос…

— Будь осторожен, — сказала Джо, застегивая его плащ. — Помни…

…Голос этот говорил, что с завтрашнего утра все пойдет по-другому, потому что сегодня он совершит шаг, который должен будет изменить судьбу города и его людей, миллионов людей.

— Пусть рискуют молодые. Ты слышишь?

Он кивнул, поцеловал ее и вышел в прохладную темную ночь. У самой машины он повернулся назад и сказал жене:

— Не забудь запереть дверь.

Потом скользнул за руль, ощущая вес револьвера 38-го калибра на плече, включил мотор и умчался в темноту.