Работа по распространению информации о Мадлен по всей Европе не прекращалась. Мы решили, что будет полезно нам самим побывать в некоторых странах, чтобы лично обратиться к живущим там людям, попросить помощи и совета у политиков и благотворительных организаций, занимающихся проблемами детей. Мы хотели найти хоть кого-нибудь из сотен разбросанных по всему континенту потенциальных свидетелей, которые отдыхали в Алгарве в то время, когда была похищена Мадлен. Все это было тем более важно, что Мадлен к этому времени могла уже находиться в другой стране. Что, если кто-нибудь заметил на улице девочку, не похожую на местных детей или рядом с подозрительно ведущими себя взрослыми?

Начать мы решили с Испании — из-за того, что она находится рядом с Португалией. После британцев и ирландцев в Алгарве больше всего приезжает немцев и голландцев, поэтому мы также намеревались побывать в Берлине и Амстердаме. Конечно, нельзя было забывать и о Северной Африке. Из Прайя-да-Луш очень легко попасть в Марокко (на пароме от испанской Тарифы до Танжера можно доплыть за каких-то тридцать пять минут, и ходят паромы несколько раз в день), поэтому существовала вероятность того, что Мадлен увезли туда. Британское министерство иностранных дел очень помогло нам, организовав консульскую помощь во всех этих странах.

Теперь, когда стало понятно, что мы задержимся в Прайя-да-Луш надолго и что нам предстоят многочисленные поездки в аэропорт и в Портиман — на встречи с полицией в британском консульстве, мы решили, что, если бы имели в своем распоряжении машину, это значительно упростило бы нашу жизнь. И вот 27 мая мы взяли напрокат «Рено Сценик».

31 мая из лиссабонского аэропорта мы вылетели в Мадрид. И снова было ужасно тяжело расставаться с Шоном и Амели. Помимо основного, всепоглощающего страха за Мадлен, у нас было еще множество поводов для волнения, и я не могла смириться с тем, что мне приходилось делать подобный выбор. Как же я проклинала того человека, который принес такую боль нашей семье! Нас утешало лишь то, что близнецы воспринимали эти разлуки гораздо спокойнее, чем мы с Джерри.

Когда мы в лиссабонском аэропорту подошли к стойке регистрации, я не увидела там ни одной фотографии Мадлен. Меня это встревожило. Один из работников аэропорта рассказал мне, что на некоторых стойках с внутренней стороны приколото кнопками описание Мадлен. Снова мне на глаза навернулись слезы. Этого же недостаточно! Лиссабон оказался не единственным городом на нашем пути, где в аэропорту не было портретов Мадлен. Бедная Фил, позже ее чуть не арестовали, когда она захотела исправить эту ошибку и попыталась расклеить несколько наших листовок. Судя по рассказам наших последователей, в Португалии к самовольному расклеиванию листовок относятся не так либерально, как в других странах.

Сидя в кафе аэропорта, я то и дело поглядывала на снующих вокруг меня людей. Кто-то спешил на регистрацию, кто-то толкал тележку с багажом. Куда они направляются? Знают ли они, что где-то была похищена маленькая девочка? Как могут они ехать отдыхать или в командировку, обсуждать на собраниях прогнозируемые объемы продаж, когда Мадлен находится в руках похитителей? Не в первый раз и уж точно не в последний мне вдруг захотелось закричать: «Остановитесь! Вы все, остановитесь!» Очень трудно смириться с тем, что для остальных людей жизнь идет своим чередом, но это так и от этого никуда не деться.

В Мадриде нас встретили несколько представителей британского посольства и двое пресс-атташе, а так же целая толпа журналистов и фотографов. Из аэропорта нас отвезли в гостиницу, где мы должны были провести ночь. Мы поговорили с Кларенсом о намеченной на завтра пресс-конференции, после чего направились в наш номер отдохнуть.

«Сегодня захотелось расплакаться. Становится все труднее отгонять плохие мысли».

После беспокойной ночи мы встали, оделись и спустились в ресторан завтракать. Я не могла заставить себя сфокусировать внимание на предстоящем дне, на том, ради чего мы сюда прилетели. На какое-то время я брала себя в руки, глубоко дыша или приказывая себе собраться, но через несколько минут внутренняя опустошенность ощущалась еще сильнее. Я ужасно на себя разозлилась. Прекрати ныть! Хватит! Ты должна помочь дочери. Ты ничего не добьешься, если будешь целыми днями лить слезы и упиваться своим горем. Однако не так-то просто «вытащить себя из болота», когда малейшее движение и даже вдох дается с большим трудом. Пока я сопела над своей чашкой чая, Джерри сказал мне: «Кейт, ты не обязана это делать. Мы можем не заниматься всем этим. Отменить эти пресс-конференции не составит труда». Я знала, что он хотел помочь мне, но еще я знала, что не прощу себе, если мы не завершим начатое.

После знакомства с британским послом в Испании, британским консулом в Мадриде и сотрудницей департамента правосудия и внутренних дел у нас был запланирован разговор с представителями трех испанских неправительственных организаций (НПО), занимающихся случаями пропажи детей и детской эксплуатации. И Джерри, и я немного нервничали перед этой встречей. Понимая, что множество случаев похищения детей не получили и доли той огласки, какую имело происшедшее с Мадлен, мы побаивались, что к нам отнесутся прохладно.

Как выяснилось, мы ошиблись. Нам был оказан самый теплый прием. «Слава Богу, что вы этим занимаетесь! — сказали люди из НПО. — Мы очень благодарны вам за то, что вы привлекаете внимание к проблеме похищения детей». Целый час они рассказывали нам, какого размаха эта беда достигла в Испании и с какими трудностями им приходится сталкиваться. Несмотря на то что в последнее время ситуация несколько улучшилась (к примеру, пару лет назад хранение детской порнографии наконец стало считаться в Испании уголовным преступлением), они полагали, что многие случаи сексуального насилия над детьми, распространения детской порнографии и торговли детьми по-прежнему замалчиваются. Власти и даже обычные люди, похоже, не желали признавать, что подобное происходит в их стране.

Представители НПО были так красноречивы в описании этих ужасающих фактов, приводили такую ошеломляющую статистику, что я в конце концов не выдержала и ушла в туалет, чтобы скрыть слезы. Опираясь на раковину, я посмотрела на глядящие на меня из зеркала красные распухшие глаза, на покрывшееся розовыми пятнами лицо. Ну же, Кейт, соберись! Сделай глубокий вдох и медленно выдохни. Еще раз. Медленнее. Спокойно. Спокойно. Я смочила пару бумажных носовых платков в холодной воде и прижала их к глазам и щекам. Потом несколько раз с усилием моргнула, чтобы придать своему лицу хоть какое-то подобие спокойствия. Сделав последний глубокий вдох, с несколько просветлевшим разумом я вышла к Джерри и Кларенсу, и мы отправились на запланированную пресс-конференцию, за которой последовало несколько коротких интервью.

Днем мы встретились с синьором Рубалькаба, испанским министром внутренних дел. Он внимательно выслушал нас, был вежлив и явно сочувствовал нам. Он показал нам материалы дела о похищении Мадлен, которое уже завела испанская полиция, что очень ободрило нас. Я помню две вещи, которые сказал нам сеньор Рубалькаба: «Мы относимся к Мадлен как к одной из нас» и «Со временем люди могут о чем-то забыть. Приходите ко мне в любое время и напоминайте». Конечно, я не могу знать, насколько искренними были оба эти заявления, но его сопереживание казалось неподдельным. Мы были благодарны ему за слова поддержки.

Когда очередной день подходит к концу, а ты все так же не знаешь, где твой ребенок, подобные проблески оптимизма могут угаснуть очень быстро. Тем вечером, когда мы летели обратно в Португалию, на ход моих мыслей, несомненно, наложило отпечаток то, что мы услышали от представителей НПО.

«Летим домой. Очень грустно. Снова думаю только о Мадлен, о ее страхах, ее боли. На этой неделе меня посетило слишком много плохих мыслей. Как мне жить дальше, зная, что ее жизнь могла на этом и закончиться?»

Суббота, 2 июня. На дела, связанные со следствием или проведением нашей кампании, нередко уходило и время, предназначенное для семьи. Так было и в тот день. Прежде чем отвести детей на пляж Прайя-да-Роша, Джерри засел за компьютер, чтобы ответить на электронные письма, накопившиеся за то время, пока мы были в Мадриде. А мне нужно был написать письмо Джоан Роулинг. Пару недель назад одна моя знакомая упомянула, что в июле Джоан собирается выпустить новую книгу о Гарри Поттере, и предложила связаться с ней и узнать, не сможет ли она, проводя рекламную кампанию своей книги, как-то привлечь внимание к Мадлен.

«В июле? — воскликнула я тогда. — В июле?»

Нет, Мадлен наверняка к этому времени вернется. Я панически боялась думать, что это может не произойти, что моя подруга допускает мысль, что это может не произойти. Подобное у меня в голове не укладывалось. Мне было крайне необходимо, чтобы Мадлен вернулась завтра, через час, в следующую минуту. Но вот прошло несколько недель, и я обращаюсь за помощью к известной писательнице. Как же я смогла не сломаться до сих пор? Просто поразительно, что могут выдержать мозг и тело человека, сохраняя при этом жизнеспособность! Ты не понимаешь, как тебе удается продолжать жить, и все же ты дышишь, разговариваешь, двигаешься. Я крепко вцепилась в надежду, что, какую бы помощь ни оказала нам Джоан Роулинг через месяц, в ней уже не будет нужды. Однако этого было недостаточно, чтобы я немного успокоилась, хотя бы на день.

«Снова плакала в постели — ничего не могу с собой поделать… От мыслей о том, как Мадлен страшно, как ей больно, мое сердце разрывается на куски. От мыслей о педофилах мне хочется сорвать с себя кожу. Педофилы, как и психопаты, не являются нормальными человеческими существами. Я никогда не была сторонницей смертной казни, но считаю, что общество нужно оградить от этих людей. Мне все равно, как это будет сделано, но педофилов следует навсегда лишить каких бы то ни было контактов с детьми».

Джоан Роулинг не отказала в помощи, и мы очень благодарны ей за это. Когда 21 июля поступила в продажу ее книга «Гарри Поттер и Дары Смерти», она по настоянию писательницы распространялась с новой листовкой о Мадлен.

В воскресенье, 3 июня, ровно через месяц после похищения Мадлен, мы с Джерри открылись друг другу чуточку больше, поделились мыслями, которые до сих пор не могли или не были готовы произносить вслух.

Мы были одни и работали за компьютерами. Было тихо, горел неяркий свет. Не помню, как начался этот разговор, но я рада, что это случилось. Мы заговорили о том, какое сильное чувство вины гложет нас из-за того, что в тот злополучный день мы не были в нашем номере рядом с детьми; о том, почему мы, уходя, не заперли стеклянную дверь. Теперь нам даже было трудно понять, как могли мы быть такими беспечными. Мы вслух допустили, что Мадлен уже нет в живых, что мы, возможно, так никогда и не узнаем, что с ней произошло. Сможем ли мы вернуться в наш дом, в дом, который мы делили с ней? Или нам лучше переехать? Куда? Мы поговорили о своем намерении сделать все возможное, чтобы не позволить подобному случиться с другими, чтобы уберечь другие семьи от того, через что проходили мы. Нам было нужно, чтобы весь этот ужас принес пользу если не нам, то хоть кому-нибудь.

Для меня поделиться этими сокровенными мыслями было все равно что вскрыть нарыв. Когда я призналась в своих страхах и сомнениях, выставила их напоказ, поделилась ими с единственным человеком, который испытывал их в той же степени, мне вдруг стало немного проще их осознавать. Воспрянув духом и наконец немного расслабившись, я той ночью спала безмятежным сном впервые за много-много дней.

В начале июня Джерри позвонил руководитель отдела связей министерства иностранных дел. Он сообщил об озабоченности правительства тем, что Кларенс стал «слишком заметен». Не знаю, что именно он хотел этим сказать. Кларенс действительно был весьма активен, и, возможно, из-за своей открытости и общительности ему не удавалось находиться в тени, как того хотели в министерстве иностранных дел. Быть может, это привлекало внимание к тому факту, что правительство все еще предоставляет нам специалиста по связям со СМИ, из-за чего задавались неудобные вопросы. С момента исчезновения Мадлен прошел месяц, так что они таким образом могли просто мягко указать на то, что нам пора найти собственного помощника.

Как бы то ни было, Джерри предложили на средства «Фонда Мадлен» нанять кого-то, кто заменит Кларенса, когда мы совершим все запланированные в рамках нашей кампании поездки. Джерри неохотно согласился. Мы не думали, что нам придется выплачивать зарплату из средств фонда, предназначенных для того, чтобы покрывать расходы на поиски Мадлен. Когда фонд создавался, нам не приходило в голову, что подобного рода помощь будет нам нужна и через месяц. Не зная, сколько все это продлится, мы не могли предугадать, на сколько хватит этих денег.

В понедельник, 4 июня, мы записали видеообращение, которое должны были показать на следующий день в передаче «Полицейский надзор». Эта телепрограмма канала Би-би-си не раз помогала полиции раскрывать преступления, используя информацию, полученную от зрителей. Наше обращение было адресовано в первую очередь британским туристам, которые находились в Алгарве во время похищения Мадлен.

К нашему огромному разочарованию «Полицейскому надзору» не разрешили снимать воссозданное похищение Мадлен, на что мы очень рассчитывали, надеясь, что это поможет найти новых свидетелей. В Великобритании полиция часто показывает реконструкцию преступлений в передачах наподобие «Полицейского надзора» или на новостных каналах, но нам сообщили, что в нашем случае это невозможно ни в Португалии, ни в Великобритании из-за закона о тайне следствия. Нам позволили показать в передаче пижаму, похожую на ту, в которой была Мадлен, что было очень важно, потому что в некоторых репортажах ошибочно сообщалось, что ее пижама была белой.

Среда, 6 июня. Сегодня мы снова улетели из Португалии, на этот раз в Берлин и Амстердам. Для этого перелета с тремя остановками нам предложил самолет один из директоров «Нетджетс», компании, которая продает реактивные самолеты на условии частичного владения. Предложение это мы приняли с благодарностью, исходя из тех же соображений, по которым раньше приняли помощь сэра Филипа Грина, чей самолет доставил нас в Рим. И снова нас сопровождала небольшая группа журналистов.

Наша программа в Берлине была довольно насыщенной, но все прошло гладко благодаря знаменитой немецкой пунктуальности. Сразу после записи интервью для телевидения нас отвезли на встречу с послом Питером Торри. Это милейший человек, отец трех дочерей.

Затем состоялась печально известная пресс-конференция. Печально известная из-за той шумихи, которую подняли британская пресса и общественность. Наша реакция на это была далеко не так драматична, несмотря на газетные заголовки наподобие «Макканны потрясены инсинуациями журналистки» в «Миррор». Сыр-бор загорелся, когда Сабина Мюллер, немецкая радиоведущая, спросила нас: «Как вы относитесь к тому, что все больше и больше людей, указывая на вас, говорят, что вы ведете себя не так, как вела бы обычная семья после похищения ребенка, и даже предполагают, что вы сами можете быть причастны к этому?» Несмотря на гомон ошеломления, прокатившийся по студии, сначала я не обратила внимания на ее последние семь слов, потому что сконцентрировалась на первой части вопроса, которая касалась критики, вызванной нашей активностью в ходе европейской кампании.

Некоторым комментаторам не давало покоя то, что мы общались с политиками, НПО и журналистами, не впадая каждый раз в истерику, как будто способность сохранять хотя бы видимое спокойствие на людях — нечто зазорное. То, что я продолжала жить и даже могла что-то делать без Мадлен, хоть это и происходило, как говорится, «на автопилоте», для меня самой всегда было загадкой, и я понимаю, почему некоторые люди, не побывавшие на нашем месте, находят это странным. Я ответила, что таких критиков совсем немного, и лишь после того, как Джерри твердо произнес: «Ни Кейт, ни я никоим образом не причастны к этому похищению», до меня дошел смысл второй части вопроса. «Это первый случай, когда из нас делают подозреваемых, — продолжил он. — У португальской полиции таких мыслей не возникает».

Видит Бог, меня охватывает желание посочувствовать своему любимому мужу и самой себе, когда я вспоминаю, насколько доверчивыми мы были в те дни. Как могли мы вот так убежденно и от чистого сердца делать подобные заявления? Тот факт, что мы могли и делали это, объясняет, почему для нас стало таким потрясением, когда через два месяца общественное мнение обратилось против нас. Мы знали, что невиновны, и были уверены, что полиция тоже это знает. Несмотря на то, что произошло впоследствии, мы по-прежнему в этом уверены.

Теперь нам предстояло встретиться с заместителем министра юстиции, который передал нам отчет о прошедшей два дня назад в Берлине конференции, посвященной проблемам детской безопасности. За обедом я просмотрела этот документ. В нем говорилось о стремительном росте объемов детской порнографии и о том, как Интернет превратил эту омерзительную болезнь нашего общества в индустрию с миллиардными оборотами. Я так и не смогла ничего съесть.

Последняя наша встреча в тот день была с бургомистром Берлина Клаусом Воверайтом. Мы слышали, что это яркий и харизматичный человек, которого в городе любят и считают местной знаменитостью. Если популярность и уважение, которыми он пользовался у жителей Берлина, могли оказаться полезными для Мадлен, мы были только рады постоять рядом с ним перед журналистами и фотографами, когда он обращался к своим соотечественникам с призывом помочь.

После официальной программы перед отъездом в Амстердам у нас был запланирован небольшой отдых. Однако в три часа нам доставили послание британской полиции с требованием немедленно явиться в британское посольство. «Что случилось?» Едва мы произнесли эти слова, последовал ответ: «Простите, мы не знаем».

Голова идет кругом. Слезы. Ее нашли? Она умерла? Однажды мы уже пережили такое и теперь не могли поверить, что это происходит снова. Но как не поверить, если мы уже сидели, взявшись за руки, на заднем сиденье машины, плача, дрожа и молясь. Прошу тебя, Господи, пусть это будут хорошие новости! Умоляю, Господи, пусть с Мадлен будет все хорошо!

В посольстве нас встретили посол Торри и Дэвид Коннолли, представитель ведомства по борьбе с организованной преступностью (ВБОП). Дэвид извинился за то, что заставил нас двадцать минут волноваться, и заверил, что не произошло ничего необычного. Только тогда я смогла снова дышать полной грудью. Оказалось, что в испанскую полицию поступил звонок с аргентинского мобильного телефона от человека, назвавшегося Вальтером, который сказал, что обладает какой-то информацией о Мадлен, но говорить будет только с Джерри и со мной. Посовещавшись с португальскими коллегами, испанские полицейские следователи пришли к выводу, что это может быть важно. Испанские сыщики хотели позвонить Вальтеру и договориться о разговоре с нами.

Дэвид предупредил нас, что это может оказаться мистификацией, но существовала вероятность и того, что этот человек не обманывал. Возможно, это был сам похититель, который хотел потребовать выкуп. Сердце у меня забилось учащенно. Я не позволяла себе надеяться на что-то хорошее, зная, как больно будет падать с небес на землю, если эти надежды не оправдаются. И все же трудно было принуждать себя думать только о плохом.

Дэвид коротко описал Джерри, как будут развиваться события. Мы с Джерри примем звонок в главном берлинском отделении полиции. Джерри проинструктировали, как он должен разговаривать, какие вопросы задавать и как отвечать самому. Пока мы дожидались ответа испанских властей, к нам присоединились два немецких специалиста по переговорам с похитителями. Все члены работавшей с нами команды казались настоящими профессионалами с большим опытом работы, что очень поддерживало нас, пока тянулись мучительно долгие минуты бездействия.

В 5 часов по местному времени испанская полиция позвонила Вальтеру. На звонок никто не ответил. Я думала, что не переживу этого.

Нам предложили три варианта развития событий: мы могли поехать в Великобританию, где были наилучшие условия для проведения таких операций; мы могли остаться в Берлине на тот случай, если власти все же сумеют выйти на связь с Вальтером; мы могли уехать в Амстердам, как и планировали. После некоторых колебаний, мы решили, что это был, скорее всего, фальшивый звонок, и потому нам стоит ехать в Амстердам. Этот случай уже и так причинил нам много боли, и мы не хотели из-за него отказываться от важной поездки. К тому же с нами можно было легко связаться в любой момент.

Дело несколько усложнилось тем, что путешествующие с нами журналисты, которые ждали сообщения о том, когда вылетает наш самолет, уже начали строить догадки о причине задержки. Кларенс едва успевал отвечать на вопросы, пока не раскрывая сути дела, но мы не сомневались, что журналисты скоро разузнают, что произошло. Нам меньше всего было нужно, чтобы вокруг нас раздули очередную громкую и надуманную сенсацию. Если бы звонок Вальтера оказался не ложным — что, конечно же, было маловероятным, — кто знает, как это повлияло бы на переговоры?

Как позже выяснилось, то был первый и последний раз, когда мы слышали о Вальтере. Но это хорошая иллюстрация (если в каких-то иллюстрациях вообще есть необходимость) того, насколько неразумно мы поступили, позволив журналистам сопровождать нас.

Самолет компании «Нетджетс» поднялся в воздух вскоре после 19:30, на несколько часов позже, чем было запланировано. К тому времени я была уже настолько взвинчена, что согласилась выпить джина с тоником, чтобы хоть немного успокоиться. Насколько я помню, тогда я впервые после исчезновения Мадлен выпила что-то крепче чая или кофе. К счастью, это помогло мне расслабиться, пусть и ненадолго.

Когда мы приземлились в аэропорту Схипол, мною овладели уже знакомые ощущения: сжималось горло, жгучие слезы стояли в глазах, было больно в груди. Боже, Боже, как же это пережить? С Амстердамом у нас было связано так много счастливых воспоминаний, ведь мы прожили здесь вместе с Мадлен целый год. Как нам возвращаться сюда без нее? Прости меня, Мадлен! Прости!

Было поздно, и у нас с Джерри уже не осталось сил после пережитого в этот день стресса. Прибыв в Амстердам, мы извинились и отменили запланированное интервью, которое должно было состояться двумя часами ранее.

Невероятно, но продюсеров это разозлило. Я уже научилась мириться с бездушной реакцией людей — за эти годы нам не раз приходилось видеть подобное, в основном так вели себя журналисты-международники. Некоторые люди становятся очень воинственными, когда мы не даем им то, чего они от нас хотят. Один журналист в порыве гнева даже швырнул микрофон на пол. Посмотришь на таких, и складывается впечатление, будто все новости, события и «человеческие истории» существуют единственно ради того, чтобы им было о чем писать, будто мы и вся ситуация с Мадлен — не более чем материал для их эфиров и колонок. Конечно, это очень неприятно, но мы привыкли. Какой смысл бороться с этим? Мы движемся дальше.

В тот вечер мы все же дали короткое интервью в нашем гостиничном номере одной милой женщине по имени Элеанор, журналистке католического еженедельника «Тэблет». Это интервью больше походило на дружескую беседу, и никогда раньше в присутствии журналиста мы не чувствовали себя так свободно и расслабленно. После этого, около десяти часов, к нам пришли несколько наших амстердамских друзей. Когда они стали обнимать меня, мне хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. Я знала, что как только отступлю на шаг и посмотрю на них, их лица мгновенно напомнят мне о днях, проведенных здесь с Мадлен. Я одновременно испытывала и боль, и радость от встречи с близкими друзьями. Мы никогда не думали, что нам придется свидеться с ними без Мадлен. Эти люди вместе с нами ели праздничный торт на ее первом дне рождения. Это неполное воссоединение казалось мне несообразным, лишенным смысла.

Следующий день прошел в таком же напряженном режиме, как и дни нашего пребывания в Мадриде и Берлине. Мы встретились с послом, британским представителем по связям с нидерландской государственной полицией, генеральным консулом и политическим советником при правительстве. Поговорили мы и с координатором государственной полиции по делам пропавших людей. Во время этого разговора вскоре стало понятно, насколько далеко вперед по сравнению со многими странами ушли Нидерланды в деле розыска пропавших детей. В этой стране работают удивительно четко налаженные и продуманные схемы действий для таких случаев. Да и сам факт, что у них существуют такие схемы, ставит их впереди большинства европейских стран. Нам дали книги, в которых говорится о том, что делать и как себя вести, общаясь с представителями СМИ, если у вас пропал ребенок (к сожалению, на нидерландском языке и немного поздно для нас) — важнейший источник информации и руководство для семей, внезапно попавших в эти страшные обстоятельства.

Еще мы встретились с Шарлоттой из «Чайлд фокус», бельгийской неправительственной организации, занимающейся проблемами похищенных и эксплуатируемых детей. После волны насилия и убийств детей, захлестнувшей страну в девяностые, Бельгия взялась искоренять эти гнусные преступления. Создание «Чайлд фокус» в 1997-м было частью этой стратегии. Шарлотта сказала, что в «Чайлд фокус» она занимается делом Мадлен, и это нас поразило. Мы не могли поверить, что в Бельгии есть женщина, которая делает это официально. Меня охватило такое чувство благодарности, что я разрыдалась. И печальные новости, и добрые вести заставляли меня плакать. Сколько же слез я пролила за это время! Те, кто критиковал нас за излишнюю сдержанность и сухость, не видели и малой доли моих слез.

После нескольких интервью для национального телевидения и радио, включая «Опспоринг ферзохт», нидерландский эквивалент «Полицейского надзора», мы отправились в аэропорт и полетели обратно в Алгарве. Мне нужно было увидеть прекрасные улыбки Шона и Амели, услышать их смешной лепет, ощутить их жадные объятия, их сладкое детское дыхание. Но скоро мне пришлось снова ненадолго расстаться с близняшками. Нас с Джерри пригласили в Лагуш на посвященный Мадлен музыкальный марафон. Мы оба буквально падали с ног от усталости, но нам хотелось показать, что мы безмерно благодарны за эту поддержку. Музыка была просто фантастической, и мы были счастливы при виде выступавших детей, которые посвящали свои номера Мадлен. Когда мы немного расслабились, на сцену вышли четыре юных рэпера. Они были такими забавными и заводными, что я рассмеялась. Это было одновременно и хорошо и плохо: я сразу представила себе, какие противоречивые комментарии это может вызвать. Веселость тут же испарилась, и на смену ей пришло чувство отвращения к самой себе за то, что я вообще могу смеяться. Такой будет жизнь без Мадлен? Я так и не смогу до ее возвращения засмеяться на людях или ощутить легкость и искреннюю радость?