13 и 14 сентября 2008 года стали для нас не самыми лучшими выходными. Субботу нам испортил один человек, который донимал нас телефонными звонками (Шон и Амели прозвали его «дядя с поломанной головой»). Удивление, которое он вызвал у нас своим поведением, переросло в страх, когда он перелез в сад через забор и попытался войти в дом. Последнее, что он сделал, прежде чем его увезли полицейские, — швырнул один из моих больших цветочных горшков в лобовое стекло машины моей двоюродной сестры Энн-Мэри.

Но это еще не все. На следующий день, возвращаясь домой из церкви, я получила эсэмэску от одной из работниц детского сада. Та выражала мне сочувствие в связи с тем, что отрывки из моего дневника появились в газете, и спрашивала, в порядке ли я.

Для меня это стало полнейшей неожиданностью.

Добро пожаловать в наш мир!

Она не ошиблась. «Ньюс оф зе уорлд» отвела пять страниц на выдержки из моего дневника за период с мая по июль 2007-го, не поставив меня в известность. Знакомое ощущение тяжести наполнило мою грудь, и я заплакала. Как они могли?

Комментарии были полны сочувствия ко мне (некоторые из наших друзей и родственников сочли даже, что дневник был опубликован с моего согласия), но главным было не это. Любой человек, у которого есть хоть капля совести, должен понимать, что дневник — это нечто очень личное. К тому же всем было известно, что период с мая по июль был для меня очень тяжелым.

Как это произошло, я узнала довольно скоро. Изъяв мои дневники в августе 2007-го, судебная полиция перевела их на португальский. К моему ужасу, в июле следующего года отрывки из них были опубликованы в Португалии в сочувствующей Амаралу газете всего через три дня после выхода отвратительной книги этого бывшего полицейского. Теперь же эти отрывки были проданы или просто переданы британской «Ньюс оф зе уорлд» и теперь уже переведены на английский. После допросов в судебной полиции я очень хорошо знала, как сильно может искажаться изначальный смысл при двойном переводе. То же произошло и теперь.

«Я была очень расстроена» превратилось в «я была по горло сыта», а «я не могла расслабиться» — в «я никогда так не расслаблялась». Впрочем, большей частью текст состоял из моих мыслей и обращений к Мадлен. Я чувствовала себя как изнасилованная.

Спустя два дня я узнала из документов следствия, что 27 июня 2008 года Педру Фриас, судья, принимавший участие в судебном следствии, отдал распоряжение уничтожить все копии моих дневников на том основании, что для следствия они интереса не представляют, что это личный документ и использование его будет нарушением прав человека, которому они принадлежат. Почему же этот приказ не был выполнен? И кто передал эти материалы прессе? Нетрудно было догадаться.

«17 сентября 2008 года. Хочется заползти в какую-нибудь нору и спрятаться там от всех. Иногда кажется, что нас специально испытывают на прочность… Сегодня снова подумала: единственное, что может прекратить эту мерзость и восстановить справедливость, — это возвращение Мадлен. Я изо всех сил цепляюсь за надежду, что милостивый Господь, в которого я всегда верила, существует и что когда-нибудь он вернет нам Мадлен».

Через несколько дней, омрачаемых телефонными переговорами между адвокатами, «Ньюс оф зе уорлд» согласилась на финансовое возмещение морального ущерба. К сожалению, никак иначе возместить нанесенный ущерб было нельзя. Было особенно неприятно то, что именно эта газета в мае 2007-го помогла собрать деньги на вознаграждение за помощь в поисках Мадлен. Но мы не могли поступить иначе: компенсация ущерба должна была стать уроком для остальных.

Ближе к концу октября я связалась с Эрни Алленом из США, чтобы узнать, может ли команда Национального центра США по делам пропавших и эксплуатируемых детей создать предполагаемый портрет Мадлен в ее теперешнем возрасте. Большинство людей по-прежнему представляли ее ребенком, которому нет еще и четырех. Да это и неудивительно, потому что даже нам с Джерри было трудно избавиться от того образа Мадлен, который нам помнился. Несмотря на то что прошло уже полтора года, мы продолжали получать от неравнодушных людей со всего света фотографии маленьких светловолосых девочек с вопросом: «Это не Мадлен?» Нам нужно было напомнить всем, что девочка, которую мы ищем, подросла.

Полицейский художник по имени Гленн, очень отзывчивый и терпеливый человек, взялся создать облик шестилетней Мадлен — именно столько ей должно было исполниться на момент окончания работы над портретом. Гленн в работе с фотографиями использовал сложные компьютерные программы, даже обратился за помощью к антропологам, чтобы добиться максимального сходства.

Первый портрет «Мадлен в 6 лет» мы получили без предупреждения по электронной почте в середине декабря. Меня охватила такая печаль, что я заплакала и прорыдала весь день. Совсем не такой я представляла свою дочь. Этот портрет снова напомнил мне, сколько времени прошло с тех пор, как исчезла Мадлен, и вызвал к жизни жестокую мысль о том, что я больше не знаю, как выглядит мой ребенок.

Как позже выяснилось, это был не окончательный вариант. Я вытерла глаза, и за несколько недель, используя еще множество фотографий Мадлен, Джерри и меня примерно в этом возрасте, а также мои советы и замечания, Гленн создал другой портрет. Мы наконец добились некоего подобия. Я переживала, что покажусь слишком строгим критиком, но Гленн сумел убедить меня, что мои комментарии для него чрезвычайно важны. Он даже назвал меня настоящим экспертом. Человеческий разум обладает удивительной способностью «заполнять пробелы». «Мы, художники, ужасно огорчаемся, когда нашедшийся ребенок оказывается не очень похожим на сделанный нами портрет, — как-то сказал Гленн. — Но какая разница, что мы думаем? Главное то, что думают свидетели». Такой портрет — орудие, помогающее расследованию, и действительно, какая разница, насколько велико сходство, если он помог найти ребенка.

Впервые увидев окончательный вариант изображения «Мадлен в 6 лет», я не узнала в этом ребенке нашей Мадлен. Эта девочка выглядела слишком уж американкой. Она красива, но мне кажется, что Мадлен должна быть еще красивее. Впрочем, я смотрю на это как мать.

Ко второй половине 2008-го Гонсалу Амарал все так же продолжал продвигать свои отвратительные теории в Португалии и за ее пределами. Осенью стало понятно, что он не собирается отступаться. Мы начали осознавать, что причиняемый им поискам Мадлен вред, особенно в Португалии, перевешивает наше нежелание с ним связываться. Этому нужно было положить конец. Несколько раз мы уже обсуждали это с нашими адвокатами и знали: чтобы оценить наши шансы на успех, нужно посоветоваться с португальским адвокатом, имеющим опыт ведения дел по обвинению в клевете.

Первый телефонный разговор с Изабел Дуарти состоялся 28 ноября. Она посочувствовала нам, узнав о нашей проблеме, и вообще показалась нам очень приятной женщиной. К этому времени у нас уже сложилось такое чувство, будто вся страна — я имею в виду Португалию — была настроена против нас, поэтому встретить понимание со стороны португалки было все равно что погрузиться в ванну с водой приятной температуры. Через шесть недель Джерри поехал в Лиссабон, чтобы встретиться с ней. Хотя мы продолжали противиться искушению подать на Амарала в суд, брошенная ею на прощание фраза крепко засела в голове Джерри: «Не забывайте: этот человек утверждает, что вы закопали свою дочь на пляже».

В понедельник, 7 апреля 2009 года, мы узнали, что в «Публику», одной из самых уважаемых португальских газет, вышла статья в поддержку Амарала. Поскольку те, кто формирует общественное мнение, историю Мадлен в статье обошли стороной, это был тревожный сигнал.

По случайному совпадению в это время Джерри и несколько наших друзей находились в Прайя-да-Луш, где «Четвертый канал» проводил съемки документального фильма об исчезновении Мадлен с участием актеров и воссозданием событий. Я с детьми оставалась дома — моего присутствия не требовалось. Мне отчаянно хотелось съездить в этот поселок, но мы понимали, что вдвоем сможем приехать туда только когда это можно будет сделать, не вызвав бурю в СМИ. И без того пресса, вдруг позабыв, что мир погряз в экономическом кризисе, начала взахлеб писать о том, что местные рабочие выражают недовольство нашей роскошной жизнью в «Оушен клаб» и даже чуть ли не обвиняют нас в подрыве экономики. Писали и о том, что разгневанные толпы не дают Джерри и шагу ступить. В действительности, если кто-то и кричал что-то Джерри, то человека два, не больше. А вот те наши многочисленные сторонники, которые прижимали к сердцу портреты Мадлен, чтобы поддержать нас, внимания журналистов не заслужили.

Следующим ходом Амарала стал «документальный» фильм, снятый по его книге, который был показан в Португалии 13 апреля. На следующий день из Прайя-да-Луш нам позвонила наша знакомая. Она была очень расстроена и назвала этот фильм ужасным.

Я по природе своей человек неагрессивный, но эти нападки, что называется, разбудили во мне зверя. Чувство было такое, словно все мое тело хотело кричать, но какая-то крепко закрученная крышка не давала крику вырваться наружу. Вместо крика получался вой. Боксерская груша у меня дома время от времени просто спасала меня. Фильм Амарала оказался последней каплей. 20 апреля мы с Изабел Дуарти приняли решение подать на него в суд.

Пока она занималась подготовительной работой, мы снова полетели в Штаты, чтобы выступить на шоу Опры Уинфри. Нам предлагали записать интервью с Опрой вскоре после похищения Мадлен, но тогда у нас было слишком много дел, да и мы не понимали, чем это могло помочь. На этот раз у нас был предполагаемый портрет шестилетней Мадлен, и огромная популярность шоу Опры давала нам фантастическую возможность показать его всему миру.

Однако только оказавшись в Чикаго я в полной мере осознала, как много будет значить это выступление для поисков Мадлен. Не раз и не два Опру называли самой влиятельной женщиной в мире. Как выражаются по ту сторону Атлантического океана: «Когда она говорит, Америка слушает». Я чуть не сошла с ума от волнения.

Даже сама подготовка к интервью в тот день стала нешуточным событием. В наш гостиничный номер для меня привезли множество нарядов. Потом нас отвезли в студию «Харпо», где снимается ее шоу, и познакомили с командой Опры. Две милых женщины занялись моей прической и макияжем (ах, если б я могла так выглядеть каждый день!). Перед самым началом к нам заглянула Опра. Мне она показалась умной, сильной и теплой. Скажу честно, при виде ее я испытала благоговейный трепет. Она предупредила нас, что хочет поговорить о тех трудностях, с которыми приходится сталкиваться нашей семье, но главной ее задачей было подчеркнуть, что Мадлен теперь уже почти шесть лет, что ее продолжают искать и что она жива. Мы были так ей благодарны, что нам захотелось обнять ее. Что мы и сделали через какое-то время.

Шоу транслировалось в прямом эфире. В студии было много зрителей, и нервы у меня натянулись как струны, частично из-за осознания масштабности происходящего, частично из-за понимания того, насколько важно все это для Мадлен. На больших установленных в студии мониторах показывали фотографии Мадлен и старые видеозаписи с ее участием. Мне с трудом удавалось сдерживаться, когда я видела, как она улыбается нам с экранов. Опра, как и обещала, не стала уделять много внимания тому, что больше всего интересовало публику, а сосредоточилась на том, что может помочь поискам. И конечно же, мы показали новый портрет Мадлен, который благодаря Национальному центру США по делам пропавших и эксплуатируемых детей и Опре увидели миллионы.

На шестой день рождения Мадлен, 12 мая 2009 года, я впервые встретилась с Изабел Дуарти. Мне не хотелось в этот тяжелый для меня день общаться с посторонними людьми, но у нас не было выбора, да и, как правильно заметил Джерри, это, наверное, «именно то, чем мы должны заниматься в день рождения Мадлен». Изабел произвела на меня неизгладимое впечатление. Это был небольшой сгусток энергии: маленькая и симпатичная, а к тому же неимоверно решительная, сильная, умная и неравнодушная. Правосудие и справедливость для нее не просто слова — об этом свидетельствовал огонь в ее глазах.

Изабел предложила для начала запретить в судебном порядке книгу и фильм Амарала, чтобы предотвратить дальнейшее распространение его вредоносных для наших поисков идей. Следующим шагом было подать иск на Амарала за распространение клеветы. Эта встреча словно вдохнула в меня силы, и я никогда не забуду слов Изабел, которые она произнесла, подавшись вперед над столом и глядя мне прямо в глаза: «Сегодня очень важный для вашей дочери день».

Позже, в том же месяце, Амарал получил полтора года условно в связи с обвинением троих его бывших подчиненных в применении пыток. Мать и дядя другой пропавшей девочки, восьмилетней Жоаны Сиприану, исчезнувшей в 2004-м из деревни, расположенной в семи милях от Прайа-да-Луш, сидели в тюрьме за ее убийство, хотя тело ребенка так и не было обнаружено. Они заявили, что сознаться их заставили под пытками (полиция же утверждала, что сеньора Сиприану упала с лестницы). Полицейские, фигурировавшие в деле, были оправданы, но суд присяжных признал Амарала виновным в фальсификации показаний. Верховный суд, рассматривавший это дело в марте 2011-го, оставил приговор без изменений. Мать Жоаны до сих пор в тюрьме.

Фальсификация показаний! У меня не укладывалось в голове, как мог кто-то верить полицейскому, обвиненному в таких нарушениях. Руководя расследованием исчезновения Мадлен, Амарал сам был arguido. Как вообще могли ему доверить дело о другом пропавшем ребенке?

22 мая мне позвонил наш главный следователь. Он предупредил меня, что завтра одна из британских газет напечатает статью об осужденном педофиле по имени Раймонд Хьюлит, который в мае 2007-го находился в Алгарве, в городе Тавира. Естественно, газеты не могли пройти мимо столь лакомого куска. Близость Тавиры к Прайя-да-Луш и тот факт, что этот человек был педофилом, они посчитали достаточным поводом, чтобы объявить его возможным похитителем Мадлен.

Нас это известие не обрадовало. Мы уже знали, что в то время в Алгарве находились сотни педофилов, и если, Боже сохрани, кто-то из них был причастен к похищению, Хьюлит казался нам наименее вероятным кандидатом. Взять хотя бы то, что ему было уже за шестьдесят, то есть он был намного старше того человека, которого видели Джейн и другие свидетели. Но для прессы это не имело значения. У них были имя подозреваемого и его фотография — а что еще нужно, если ты не обделен фантазией?

Нам хотелось, чтобы кто-нибудь как можно быстрее разобрался с этим делом. Не потому, что мы считали Хьюлита похитителем Мадлен, а чтобы исключить его из списка подозреваемых и положить конец домыслам журналистов. Однако британские власти заявили нам, что ничем помочь не могут, сославшись на то, что следствие проводит португальская полиция.

Меня больше всего беспокоило то, что Хьюлит, у которого был рак горла на последней стадии, умрет до того, как у него успеют официально взять показания. Если это случится, пресса станет вбивать людям в голову, что похитителем, скорее всего, был он, что Мадлен мертва, и на этом будет поставлена точка. Нам же придется доказывать, что это не так. Все наши усилия, положенные на то, чтобы убедить людей поверить в необходимость продолжения поисков и как-то компенсировать вред, причиненный Гонсалу Амаралом, окажутся напрасными. Нам порой казалось, что мы тратим больше времени на то, чтобы расчистить дорогу для тех, кто занимается поисками, чем на сами поиски. Я сомневалась, что у меня хватит сил еще на одну битву. Это было слишком тяжело.

Действительно, интерес прессы к Хьюлиту не ослабевал до июля. Его же тем временем допрашивали о деле 1975 года, но не лестерширские и не португальские следователи. Он общался и с прессой, но с нашими следователями соглашался разговаривать только за деньги. Через несколько месяцев он умер.

27 августа мы узнали, что американская девочка Джейси Ли Дугард, похищенная в США в возрасте одиннадцати лет, была найдена через восемнадцать лет после исчезновения. Ее похитили насильник и его жена, и все это время они держали девочку в хозяйственной постройке на заднем дворе своего дома. За годы, проведенные в неволе, она родила от своего похитителя двух дочерей. Эта новость вызвала у нас очень смешанные чувства. Конечно, это счастье, что Джейси нашлась и вернулась в семью, но обстоятельства заточения, те страдания, которые она перенесла за все это время, и то, что у нее украдены лучшие годы жизни, — даже думать об этом было слишком тяжело.

Однако через несколько часов мы отнеслись к этому иначе, когда поняли, насколько рады встрече, пусть даже через восемнадцать ужасных лет, Джейси и ее родные. Этот случай наглядно показал, что пропавшие дети могут найтись и через много лет. То был позитивный день не только для Джейси, но и для Мадлен и всех пропавших детей, где бы они ни находились. Мы всегда говорили: независимо от того, как долго нам придется искать Мадлен, независимо от того, через что ей придется пройти, мы не прекратим поиски и в конце концов найдем ее. Просто было нужно, чтобы у нас оставалась такая возможность. Никто из нас не должен сдаваться.

Мы же тем временем с головой ушли в изучение хитросплетений португальского законодательства. Португальским судом в ответ на наши обращения уже были приняты шесть различных решений, и на основании четырех из них должны были пройти слушания. Запретить книгу и фильм Амарала суд не счел необходимым на том основании, что любой возможный вред уже причинен (решение 1). Изабел от нашего имени подала апелляцию, поскольку мы были уверены в том, что вред поискам Мадлен все еще причиняется, а кроме этого, относительно членов нашей семьи ущемляются права человека. Апелляционный суд согласился с тем, что наше дело должно быть пересмотрено (решение 2), и 3 сентября 2009 года четыре наших свидетеля явились в суд давать показания. Через пять дней судья вынес запрет и постановил прекратить дальнейшее распространение версий Амарала (решение 3). Амаралу и его издателям было предписано изъять все непроданные экземпляры книги из магазинов и уничтожить их под наблюдением Изабел Дуарти. За каждый день просрочки полагался штраф. Как и ожидалось, Амарал не согласился с этим решением и подал апелляцию.

Апелляция Амарала рассматривалась в декабре в Лиссабоне и растянулась на три месяца. Мы с Джерри решили, что наше присутствие на суде очень важно, даже необходимо. Мы должны были представлять интересы Мадлен, ведь жертвой была она, а не Гонсалу Амарал. К тому же мне хотелось посмотреть в глаза Амаралу. 10 декабря мы вылетели в Португалию.

«Не знаю, как я поведу себя, увидев Амарала (впервые, спешу заметить)! Нет, я его не боюсь, но этот человек причинил нам столько горя своим отношением к Мадлен и поискам нашей девочки. Жду не дождусь, когда увижу страх в глазах этого низкого человека. Это он должен бояться и быть несчастным».

Нас предупредили, что наши недоброжелатели могут собраться на демонстрацию. А консультирующие нас португальские юристы, обеспокоенные возможной угрозой нашей безопасности и негативными откликами в прессе, даже полагали, что нам лучше остаться дома. Но если бы мы отступили, наши обидчики посчитали бы себя победителями. Мы все это делали ради Мадлен и не собирались ее подводить. К тому же мы знали: что бы с нами ни произошло, что бы про нас ни сказали, это все равно будет не хуже того, через что мы уже прошли. Как оказалось, на эту «демонстрацию» явились только две средних лет женщины, подруги Гонсалу Амарала.

И вот 11 декабря 2009 года я впервые увидела сеньора Гонсалу Амарала. Он в этот день тоже впервые увидел меня. Трудно поверить, что человек может сказать и написать так много ужасных слов о том, кого никогда не встречал. За последнее время он явно поработал над своим имиджем. Усы, золотая цепь и выпирающий живот, знакомые мне по фотографиям в газетах, исчезли. Теперь он был в дорогом костюме, шляпа позволяла видеть хорошую стрижку, а в его ухе (интригующая деталь!) сверкала бриллиантовая сережка. Мне нечего было бояться, но, должна признаться, сердце мое забилось учащенно, а пальцы сильнее сжали ручной деревянный крестик, когда этот человек в окружении своей свиты прошел мимо нас. И этому человеку доверили поиски нашей дочери, человеку, который подвел ее, и не только тем, что не смог ее найти, когда возглавлял следствие, но и тем, что после этого сделал все, чтобы убедить людей, в том числе и нас, не заниматься больше поисками.

Я смотрела на него, не отводя взгляда, как будто пытаясь увидеть, что находится у него в голове. Если бы взглядом можно пронзить человека, не сомневаюсь, я бы это сделала. Что заставило его так поступить? О чем он думал, как рассуждал? Спокойно ли ему спалось по ночам?

В то утро мы повстречали и нашего старого знакомого, Луиса Невеса, который выглядел каким-то всклокоченным и постаревшим (впрочем, мы наверняка тоже за это время не помолодели). Я очень хотела посмотреть ему в глаза с того дня, когда меня объявили arguida. В последний раз, когда мы встречались, он упрекнул меня в том, что я отказывалась это делать. Сегодня мы поменялись ролями. Как я ни старалась поймать его взгляд, он все время отводил глаза. Невес вначале нравился нам, и мы доверяли ему, но после того, что случилось потом, у нас осталось такое чувство, что он попросту отвернулся от нас. Я думала, что он сильнее этого. Думала, что он хороший человек. Я разочаровалась в нем и разочаровалась в себе из-за того, что доверилась ему.

Заседание суда было перенесено на следующий месяц. У секретаря адвоката Амарала заподозрили свиной грипп, и это означало, что самому адвокату придется какое-то время, как нам сказали, побыть на карантине. И все же мы находились здесь ради Мадлен, и это было важно. Мы с Джерри уже решили, что воспользуемся случаем и съездим в Прайя-да-Луш, чтобы не зря сюда приезжать.

Я пообещала дочери и себе самой, что вернусь в Прайя-да-Луш, и прошло немало времени, прежде чем мне удалось сделать это без лишнего шума. Посреди зимы в поселке царило спокойствие. Мы с Джерри побывали в Носса Сеньора да Луш. Я какое-то время провела на камнях на берегу, а потом мы встретились с друзьями. Я до сих пор езжу в Прайя-да-Луш, чтобы быть ближе к Мадлен.

В Лиссабон мы снова приехали 11 января 2010 года. Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то утратила боевой запал, и на этот раз меня не волновал ход разбирательства. А вот Изабел — противник непростой, и я была рада, что она на нашей стороне. В коридоре у зала суда я увидела, как друзья Амарала льстиво похлопывают его по спине, и отчего-то это меня обеспокоило.

Прокурор Хосе де Магалхаес и Менезес объективно рассматривал дело. Он снова подчеркнул, что не существует никаких доказательств как смерти Мадлен, так и нашей причастности к этому. Через какое-то время поднялся Рикарду Паива, который удивил нас тем, что оставался совершенно спокойным, даже когда в его показаниях обнаруживались противоречия. Паива сказал, что поддерживает версию Гонсалу Амарала о том, что Мадлен мертва и что я придумала всю эту историю с похищением, чтобы замести следы.

Больше всего меня тревожило то, что и сегодня вся информация, поступающая в португальскую полицию, стекается именно к Рикарду Паива. Если он действительно считает меня виновной, возникают большие сомнения в том, что эта информация воспринимается непредвзято.

Во время перерыва я, спускаясь в туалет по большой каменной лестнице, увидела поднимающегося мне навстречу Гонсалу Амарала. В голове промелькнула мысль, что нужно что-нибудь сказать ему или что-то сделать, но я сдержалась и прошла мимо него, не издав ни звука. На какой-то миг наши плечи чуть ли не соприкоснулись. Когда через девять часов судебное заседание наконец закончилось, я испытала настоящее облегчение, во всех смыслах (мои тощие ягодицы не предназначены для столь долгого сидения на деревянной скамье). Журналисты кружили вокруг здания суда, как стервятники. Мы с Джерри не хотели ничего им говорить, чтобы каким-либо образом не повлиять на решение суда. И напрасно. Амарал и его приспешники не были столь щепетильны. В результате в вечерних и утренних газетах появились очень однобокие суждения о процессе.

На следующий день Джерри сделал несколько заявлений для собравшихся у здания суда журналистов, чтобы восстановить равновесие. Броский заголовок на передней полосе очередного номера «Дейли экспресс» заставил меня рассмеяться: «Макканны в ярости». Я уже сбилась со счета, сколько раз, видя подобные заголовки, я спрашивала себя: «Отчего нам приходить в ярость?» Наверное, это сочетание слов просто хорошо смотрится на газетной странице.

На второй день Джерри пришлось по работе вернуться в Великобританию. Ему на смену прилетела Фиона. В первый же день обнаружилась вся несправедливость по отношению к Мадлен, и меня стала захлестывать волна раздражения и беспокойства, поэтому Джерри боялся оставлять меня одну. Я бы, конечно, не подвела его, но все же когда рядом оказалась Фиона, мне стало как-то спокойнее. Наши надежды на то, что 13 января процесс завершится, не оправдались — слушание снова отложили, на этот раз до февраля. Возвращение домой было безрадостным. Как только мы с Фионой сели в самолет, внутри меня как будто открылись шлюзы, сдерживавшие мои чувства. Не давали покоя мысли: «Мадлен… Что с ней? Почему мне ее так не хватает? Боль… Несправедливость… Наша жизнь…» Я начала плакать и уже не могла остановиться. Мои силы истощились.

Последнее заседание суда состоялось 10 февраля 2010 года. В Португалию я летела одна — мы с Джерри, который возвращался из командировки в Нидерланды, должны были встретиться в лиссабонском аэропорту. В самолете я сидела рядом с приятным господином из Порту, и мы с ним разговаривали почти в течение всего полета. И я, и Джерри всегда хотели знать, что думают о нас в Португалии простые люди, такие же, как мы, верят ли они тому, что пишут в газетах. Мы прекрасно понимали, что они гордятся своей страной и хотят доверять своей полиции, хотят чувствовать себя защищенными. Меня часто посещала мысль встретиться с каждым из них, сказать, глядя в глаза: «Не верьте тому, что о нас пишут. Пожалуйста, не обращайте внимания на слухи и выдумки людей, у которых нет совести. Мы хорошие! Мы любим своих детей. Пожалуйста, помогите нам и дайте возможность найти нашу дочь!»

После разговора с этим добрым, умным и жизнерадостным человеком у меня точно огромный камень свалился с души. Может быть, есть и другие, кому небезразлично, что случилось с Мадлен и нашей семьей. Может быть, не только он понимает, насколько несправедливо то, что происходит. «Удачи! И пусть вам повезет завтра!» — сказал он на прощание, когда мы выходили из салона самолета.

Во время судебного разбирательства нам пришлось выслушивать представителей издателей Амарала, продюсеров его документального фильма и телеканала, который выпустил его в эфир. Также были вызваны университетский профессор криминологии и несколько офицеров судебной полиции. Двумя последними свидетелями были генеральный директор производственной компании, занимавшейся выпуском фильма, и журналист из «Корреиу да Манья», поддерживавшей Амарала газеты, в которой регулярно публиковались его заявления.

После обеда мы вернулись в зал суда, чтобы выслушать речи адвокатов. То, что мы услышали, было крайне неприятно, и я, по простоте своей, не была готова к такому. В заключении защиты было больше нападок на нас с Джерри, чем выводов по тому вопросу, который решался, — о вреде, причиненном книгой и фильмом Амарала. К тому же адвокат Амарала, похоже, пытался превратить это разбирательство в противостояние Великобритании и Португалии, заметив, что мы вели себя как хозяева этой земли. Совершенно очевидно, что защита играла на чувствах португальского народа, чтобы склонить на свою сторону общественное мнение. Это было смешно и несправедливо.

Все это отняло у меня последние силы. Когда мы сели в самолет, через несколько минут я заснула, чего никогда со мной раньше не случалось. В Ротли мы приехали почти в два часа ночи. Приятно было оказаться дома.

«Я люблю тебя, Мадлен. Мы продолжим сражаться, сколько бы битв нам ни пришлось выдержать. Прошу, Господи, пусть добро преодолеет это зло! Люблю тебя, моя сладкая. Мы все тебя любим. Целую крепко-крепко».

18 февраля, после нескольких дней томительного ожидания, мы получили решение суда. Мы победили. Апелляция Амарала была отклонена (решение 4), а запрет на его книгу и фильм остался в силе. Слава Богу, что у людей еще хватает здравого смысла, и слава Богу, что мы нашли Изабел!

1 марта мы узнали от нашей португальской знакомой, что в одной из телепрограмм показали интервью Амарала с известным журналистом и писателем Мигелем Соуса Таваресом. Срывающимся от радости голосом она поведала нам, что наконец-то нашелся тот, кто задал ему вопросы, которые нужно было задать еще два с половиной года назад. Интервью вообще проходило в довольно агрессивном ключе, и Таварес, что называется, задал жару Амаралу, причем все его комментарии были обоснованными и по существу. Мы долго ждали этого. Если бы было больше людей, не боящихся бросать вызов таким гнусным личностям, как Амарал!

Но, как это ни прискорбно, осенью все переменилось в худшую сторону. 19 октября как гром среди ясного неба пришло известие о том, что очередное решение апелляционного суда отменило запрет на книгу и фильм Амарала (решение 5). Об этом сообщил Кларенсу один журналист из «Сан». Ни мы, ни наш адвокат даже не знали, что должно было состояться новое слушание. Никто этого не ожидал. Сколько еще апелляций будет позволено подать Амаралу? Как могли судьи просто взять и отменить решение, принятое ранее тремя судами?

На этот раз присяжные решили, что ядовитые выпады Амарала никак не влияют на поиски и не ущемляют наших прав, хотя здравый смысл говорил об обратном. Разве может человек, орущий на всех углах, что Мадлен мертва, не мешать ее поискам? Начались разговоры о том, что запрет на распространение книги и фильма противоречит Конституции Португалии и подрывает демократию, ограничивая свободу слова. Означает ли это, что человек может, к примеру, выйти на улицу и прилюдно назвать своих соседей серийными убийцами? Насколько я понимаю, свобода слова не дает права безнаказанно клеветать и оскорблять.

Невозможно было понять, что подвигло присяжных принять такое решение. Шестым решением в 2011 году наша очередная апелляция была отклонена. Отмена запрета осталась в силе. Почему это произошло, мы не знаем, но не сдаемся. Мы планируем оспорить и это последнее решение, так что наше с Амаралом противостояние не закончено.

Мы еще не оправились от потрясения, когда случилась эта история с «Викиликс». В конце 2010 года газета «Гардиан» опубликовала некоторые скандальные из тысяч дипломатических донесений, обнародованных сайтом «WikiLeaks». Среди них была и пара депеш, имевших отношение к Мадлен. Это отчет о встрече 21 сентября 2007 года (через две недели после того, как меня и Джерри объявили arguidos) Алекса Эллиса, британского посла в Португалии, с Альфредом Хоффманом-младшим, американским послом, во время которой Эллис сказал Хоффману, что британская полиция «обнаружила улики, обличающие родителей Мадлен».

Этому документу было три с половиной года, и ни о чем существенном в нем не говорилось. Эллис писал о полицейских собаках-нюхачах, которым вздумалось полаять в нашем номере и у нашей машины. То, что работа эта была проведена британской полицией, действительно привело к тому, что в Португалии нас объявили arguidos, но британские полицейские улик как таковых не находили, поскольку никаких улик не было.

Так что эта новость не была свежей. Мы ей значения не придали, и в Великобритании о ней поговорили день-два и забыли. Однако, к нашему смятению, португальская пресса с подачи Амарала ухватилась за нее и раздула до угрожающих размеров. Снова давались интервью, Амарал даже созвал пресс-конференцию по этому поводу, чтобы опять заявить во всеуслышание о своих взглядах.

Что меня больше всего раздражает в интервью Амарала, так это, наверное, то, что он выставляет себя человеком, который больше, чем кто бы то ни было, хочет узнать, какова судьба Мадлен, и найти ее. У меня не хватит слов, чтобы передать, как это меня бесит. Его отношение к нам и к поискам Мадлен привело к тому, что мы готовы были поверить, что во всем мире нет ни одного человека, кто хотел бы найти нашу дочь и узнать правду — всю правду — так же сильно, как я и Джерри. Неужели он думает, что с 3 мая 2007 года у нас была какая-то иная цель в жизни?

На тот момент прошло уже почти два с половиной года после того, как судья снял с нас статус arguidos. Как долго еще нам терпеть эти гнусные выпады в наш адрес? Сколько еще раз эту грязь впихнут в глотку португальцам?

Гонсалу Амарал был уличен в подтасовке показаний, под его руководством расследовали исчезновение двух девочек, и оба эти расследования не увенчались успехом. Так почему этому человеку предоставляют трибуну, с которой он может проповедовать свои абсурдные и оскорбительные идеи? Говорят, как аукнется, так и откликнется. Ради Мадлен я надеюсь, что это случится.