У Мадлен были колики. Первые четыре месяца большую часть дня она плакала. Когда она готовилась закричать, ее маленькие кулачки крепко сжимались, а личико недовольно морщилось и краснело. Мы с Джерри часами проверяли свои списки, пытаясь понять, что ее тревожит (ей холодно? жарко? может быть, она голодна или нужно менять подгузник?), прежде чем догадались, что это колики и что при коликах ребенок обычно так и ведет себя. К несчастью для Мадлен, приступ мог начаться в любое время, не только ранним вечером, как это чаще всего бывает. Помню ощущение беспомощности, которое охватывало меня, когда я делала все, чтобы уменьшить ее боль, — укладывала то на один бочок, то на другой, то кормила, то не кормила, массировала животик, поила укропной водой и инфаколом, — и ничего не помогало. Те дни казались мне очень долгими, и я почти все время держала ее на руках. «Будешь ее так долго держать, она не захочет идти ни к кому другому», — предостерегали меня знакомые.

Не могу поверить, что мне удалось все это выдержать, когда я, оглядываясь назад, вспоминаю, как в одной руке держала Мадлен, а другой намазывала маслом тост, или как никогда не могла подойти к телефону или даже сходить в туалет без нее. Бывало, что мы с Мадлен дни напролет танцевали в комнате под MTV. Больше всего ей нравились «Crazy in Love» Бейонсе и «Rock Your Body» Джастина Тимберлейка, ну и мамина интерпретация «She’ll Be Coming Round the Mountain».

Бедный Джерри! После работы, едва он переступал порог дома, ему вручался орущий сверток, а я убегала наверх, чтобы посидеть в туалете, отдохнуть от криков и вернуть силу рукам. Несколько раз бывало, что мы втроем сидели в кухне и плакали: Мадлен — из-за колик, а мы с Джерри — от бессилия ей помочь.

Я всегда боялась, что с Мадлен может что-то случиться. Помню, однажды, когда ей было недели четыре, я отказалась ехать с ней в машине, потому что мне показалось, что детское сиденье в ней чуть-чуть качается. Я знаю, Джерри думал, что я иногда перегибаю палку, но младенцы кажутся такими беззащитными, и с первым ребенком порой бывает трудно не удариться в крайности. Я всегда была склонна проявлять излишнюю бдительность.

Помимо того, что Мадлен мучили колики, похоже, она питала отвращение ко сну. Мы до сих пор не можем понять, как ей удавалось спать так мало. Она глядела по сторонам своими прекрасными большими глазами, внимательно рассматривая каждого, кто к ней приближался. Может быть, ее любопытством и наблюдательностью объясняется то, что она развивалась очень быстро и превратилась в смышленую милую девочку в столь юном возрасте. «Тетя Мишель», моя близкая подруга, купила ей развивающий центр со съемными мягкими игрушками со встроенными мелодиями. Овца, если нажать ей на голову, начинала играть «You Are Му Sunshine». Я помню, что часто пела Мадлен эту песенку, немного изменив слова:

Сейчас, после того, что произошло, на глаза у меня наворачиваются горькие слезы, когда я думаю о том, что произносила именно эти слова. Теперь эта песенка для меня обрела жуткий скрытый смысл, точно мелодия колыбельной в фильме ужасов.

К счастью, Мадлен вскоре избавилась от бессонницы, и случилось это вдруг, совершенно неожиданно. В сентябре мы всей семьей поехали в Италию на свадьбу Фионы и Дэвида, и однажды ночью малышка заснула и без каких бы то ни было очевидных причин проспала целых шесть часов. Для нас это был настоящий праздник.

Вообще-то первые шесть месяцев после рождения дочери я жила практически затворницей. Все мои друзья в Ливерпуле и Глазго имели детей, но в Лестере дело обстояло иначе, и это означало, что днем они работали, а я почти все время проводила со своей маленькой, самой любимой подружкой. Куиниборо — красивая деревня, но гулять там неинтересно, поскольку нет кафе или других мест, где можно было бы провести время. В поля, где мы с Джерри бегали, с коляской тоже не пойдешь. Поэтому в ноябре 2003-го, отдав Мадлен в ясли, которые находились недалеко от нашего дома, я решила выйти на работу на неполный день. Хоть мне меньше всего хотелось расставаться с ней, я осознавала, что не должна терять квалификацию: с точки зрения профессии надолго выпадать из рабочего процесса нежелательно. К тому же я понимала, что ясли привнесут разнообразие в жизнь Мадлен. Расставшись с ней в первый раз, я не находила себе места и ужасно скучала. Но со временем я почувствовала, что такой режим дает мне своего рода передышку, возможность заниматься чем-то другим, встречаться с людьми. В конце концов это помогло моему мозгу заработать с прежней силой.

Однако такая жизнь продлилась недолго: в январе 2004-го, когда Мадлен было семь месяцев, мы уехали на год в Амстердам, где Джерри должен был освоить работу на магнитно-резонансном томографе (МРТ).

Для Великобритании использование этого метода в кардиологии в то время было делом относительно новым, и это предложение стало для Джерри большой удачей. Его замечательные новые коллеги быстро превратились в настоящих друзей, и знания, почерпнутые в Амстердаме, немало поспособствовали его карьерному росту, когда мы вернулись домой.

Поскольку для меня работы в Амстердаме не предвиделось, я снова полностью посвятила себя Мадлен. Я всегда считала, что мне повезло — иметь возможность постоянно быть рядом с ней в такой важный период ее жизни. Мы записались в две группы молодых мам и стали ходить в бассейн, где быстро обзавелись друзьями. Мы гуляли в парках, заходили в кафе или же просто бездельничали дома — смотрели кино и баловали себя тортиком. То был маленький островок рая на земле.

Да, Мадлен была нам дорога, да, мы чувствовали, что нам с ней очень повезло, но мы с Джерри были полны решимости увеличить нашу семью. Учитывая сложности с зачатием, это означало, что нам опять придется пойти на ЭКО. Мы не могли знать, удачной ли будет эта попытка, и, даже если и так, сколько времени это займет. Начали мы с того, что весной я сходила к врачу. Не будучи гражданами Нидерландов, мы не были уверены, станет ли нами вообще кто-нибудь заниматься, поэтому были немало удивлены и обрадованы, когда ровно через месяц нас пригласил на консультацию специалист. Всего через шесть недель мы уже начали новый цикл ЭКО в Амстердаме.

На этот раз психологически все было намного проще. Как мне ни хотелось еще одного ребенка, теперь, слава Богу, у меня была Мадлен, которая спасала от отчаяния, и теперь я относилась к ЭКО более философски. Если получится — чудесно, если нет — что ж, нужно довольствоваться тем, что уже имеем. И все же меня одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, я не могла отделаться от подспудного чувства вины, как будто мы, торопясь завести «очередного», стали пренебрегать Мадлен, обделять ее вниманием. Но, с другой стороны, я ни секунды не сомневалась, что люблю ее всем сердцем, и знала, что с братиком или сестричкой ей будет лучше.

Пройдя все процедуры ЭКО, я снова забеременела. Мы были на седьмом небе от счастья. Но на этот раз сканирование показало два бьющихся сердца. Близнецы! Круто! Однако к радости примешивалась тревога. Я, поработав в акушерстве и анестезиологии, слишком хорошо знала, что для женщины вынашивание двойни сопряжено с большим риском, в том числе и осложнений. К тому же меня одолевали сомнения, сможет ли мое тощее тело вместить двух детей. Впрочем, мы избавились от всех наших страхов благодаря двум голландским коллегам мужа. Когда Джерри поделился с ними своими тревогами, молодой врач Робин прервал его радостным восклицанием: «Супер! Двое по цене одного!», а милый Эрнут посмотрел на Джерри и, пожав плечами, мол, «и что тут такого?», произнес: «Я сам близнец». И сразу же наше беспокойство показалось если не неуместным, то, по крайней мере, излишним.

Тем не менее вторая беременность была совсем не похожа на первую. Во-первых, теперь у меня была Мадлен, которую следовало нянчить и развлекать, то есть времени на то, чтобы спрятаться от всех и немного отдохнуть, не было. Но самым существенным было то, что я физически чувствовала себя по-другому, даже в первые недели. Весь второй месяц мне ужасно хотелось жирной еды. Затрудняюсь сказать, сколько моих эсэмэсок со слезными просьбами купить по дороге домой чипсы получил за это время Джерри. Вообще-то в обычной жизни мне противно даже думать о таком количестве жира, но тогда мой организм утверждал, что это именно то, что мне нужно. Джерри и мои друзья подтвердят, что сочетание слов «Кейт» и «голод» — это что-то экстраординарное. Но на той стадии беременности мое тело требовало чипсов, хот-догов, пиццы и батончиков «Марс», и я поглощала их в огромных количествах.

И, как оказалось, не напрасно, потому что следующие пять или шесть недель меня беспрерывно тошнило. Помню, меня посещали сомнения, смогу ли я снова пройти через все это, что, учитывая мое безграничное желание иметь большую семью, говорит о том, насколько плохо мне было. Я не могла есть, и даже воду глотать мне приходилось через силу. Запах еды и само упоминание о ней вызывали острую реакцию организма. Слыша, как Джерри обращается к Мадлен с вопросом: «Не хочешь картошки с брокколи?», я зажимала уши и сворачивалась в клубок.

Не знаю, осознанно это происходит или нет, но все мы чувствуем себя лучше, когда те, кто находятся рядом с нами, хорошо питаются. Я всегда испытываю огромное удовлетворение, когда вижу, как мои дети с аппетитом уплетают то, что я им приготовила. И Джерри начало беспокоить мое отвращение к еде. Он волновался обо мне и о малышах, и, я уверена, скучал по тем временам, когда мы втроем садились за обеденный стол. Но я ничего не могла с собой поделать: мое тело хотело, чтобы его ничто не беспокоило.

Еще одной заботой стали постоянное давление и ощущение дискомфорта в области нижнего таза на шестнадцатой неделе беременности. Помню, как следующие восемь недель я гуляла по Амстердаму, поддерживая руками живот, чтобы хоть немного уменьшить его вес, при этом забавляя весьма энергичную Мадлен. Учитывая, насколько гладко прошла моя первая беременность, я немного волновалась. Но всего лишь чуть-чуть: в конце концов, ведь результат этих страданий был более чем оправдан.

Однако вскоре дело приобрело драматический оборот. На двадцать четвертой неделе ультразвуковое сканирование шейки матки через влагалище (чем она короче, тем больше риск преждевременных родов) выявило, что она сократилась до минимальных размеров. Меня сразу положили на каталку и отвезли в палату, где я должна была лежать на кровати, не вставая, чтобы уменьшить гравитационное давление. У меня сами собой потекли слезы, но не из-за угрозы срыва беременности, а из-за того, что придется разлучиться с Мадлен. «Если дети родятся сейчас, — прямо заявил мне врач, — они умрут». Может быть, он слишком плохо владел английским для того, чтобы проявить сочувствие или такт, а может, в Нидерландах просто так принято разговаривать с пациентами, не знаю, но, как бы то ни было, когда я осознала всю серьезность своего положения, страхи мои усилились и я стала чаще молиться. К счастью, тогда у нас гостил мой отец, и он мог помочь Джерри с Мадлен. Через несколько дней неподвижности мое состояние улучшилось, и мне разрешили вернуться домой при условии, что и там я буду двигаться не больше, чем в больнице. А попросту — лежать не вставая. Поэтому с того дня и до самого рождения малышей нам с Джерри нужна была помощь, и когда отец уехал, на смену ему явились наши с Джерри мамы. А потом, в течение следующих шести недель, со всей Великобритании к нам на подмогу начали съезжаться друзья и родственники, которых мы должны были каким-то образом размещать в своей небольшой квартире. Я была лишена возможности заниматься Мадлен, даже просто играть с нею. Все, что мы могли, — это лежать, обнявшись, на кровати. И все же я радовалась тому, что мне, по крайней мере, не пришлось остаться в больнице.

В том году не только осложнения беременности омрачили нашу жизнь. В 2003-м отцу Джерри поставили диагноз рак пищевода, и он слабел с каждым днем. Бедной Айлин пришлось наблюдать, как жизнь покидает ее мужа, с которым она прожила больше сорока лет. Она и сама болела, ей пришлось перенести гистерэктомию, а также операцию по удалению опухоли слюнной железы и курс радиотерапии. Потом неожиданно распался брак наших очень хороших друзей, как раз перед тем, как их дочери исполнился годик, и нам пришлось приютить одинокую мать с ребенком. Тогда Джерри называл 2004-й нашим annus horribilis, но все эти невзгоды меркнут в сравнении с тем, что нас ждало впереди.

На двадцать седьмой неделе у меня началось кровотечение, и я вынуждена была вернуться в больницу. Если бы дети родились раньше времени в Нидерландах, нам бы пришлось остаться там после окончания стажировки Джерри, без поддержки семьи и не имея доходов, поэтому нам обязательно нужно было вернуться домой как можно скорее. При условии, разумеется, что мой врач разрешит мне ехать. Он разрешил, и 1 декабря, на месяц раньше, чем планировалось, мы вернулись в Великобританию. По совету врача я вместе с тетей Дженет полетела на самолете, а Джерри, Мадлен и большая часть наших вещей отправились на машине и пересекли пролив на пароме. Джерри потом пришлось вернуться в Голландию, чтобы доработать оставшиеся две недели, но в тот момент, к счастью, в Куиниборо приехала новая партия добровольных помощников из числа родственников. Еще одним плюсом нашего возвращения стало то, что я смогла отправить Мадлен в ясли на несколько дней в неделю до рождения детей, а не после. Меньше всего мне хотелось, чтобы она чувствовала себя заброшенной, когда в семье появятся новые малыши.

В последние недели вид у меня был, надо сказать, весьма диковинный. Ноги мои, которые на самом деле меня никогда не подводили, никто не рискнул бы назвать крепкими. Скорее, к ним подходит эпитет «жалкие». Но они представляли собой еще более печальное зрелище, когда спичками торчали из-под огромного живота. Вообразите пасхальное яйцо на тоненьких ножках и вы получите представление, как выглядела я в то время. Но я очень гордилась своим телом и его достижениями, и еще раз повторюсь: несмотря на все трудности и волнения, мне нравилось быть беременной. Как и в случае с Мадлен, мы попросили не называть нам пол близнецов. Но после множества УЗИ у нас собралось большое количество их фотографий, и мы, разумеется, не могли не разглядывать их. Джерри и мне казалось очевидным, что это две девочки.

На тридцать девятой неделе врачи приняли решение стимулировать роды, что вызвало у меня ироническую улыбку, поскольку до этого я три месяца изо всех сил старалась не позволить моим малышам появиться на свет слишком быстро. Все же я не хотела бы испытывать их на выносливость. Зная, что лежание на спине в течение пятнадцати недель поможет малышам родиться здоровыми, я не жалела ни об одной минуте, проведенной в таком положении.

За три дня до того, как я отправилась в больницу, к нам приехали из Эссекса родственники Джерри — дядя Пэт и тетя Алексис. И спустя час после их приезда у дяди Пэта, бывшего профессионального футболиста, случился сердечный приступ. Когда он схватился за плечо Алексис, мы сначала подумали, что он просто дурачится, но быстро поняли, что это не так. Когда Джерри вызвал «скорую», а я собралась делать Пэту массаж сердца (что, учитывая размеры моего живота, было не так просто), явился посыльный из китайского магазина, где мы заказали еду. Потом посреди этого ада из своей комнаты вышла Мадлен, неся перед собой игрушечный набор доктора. Она прижала пластмассовый стетоскоп к груди дяди Пэта и сказала: «Бум-бум!» Сюрреалистическое кино!

Джерри удалось дозвониться кому-то из своих коллег и объяснить ситуацию, так что, несмотря на небольшую задержку «скорой», как только дядю Пэта привезли в больницу, его сразу же направили в операционную, где прочистили заблокированную артерию. Слава Богу, он быстро пошел на поправку. Если уж вам суждено пережить сердечный приступ, думаю, дом кардиохирурга — не самое плохое место для этого.

Днем 1 февраля 2005 года на свет появились Шон и Амели. Мне повезло — роды прошли нормально. Дорогу головкой проложил Шон. За ним последовала его сестра, решившая первым делом явить миру свою попу. Появление мальчика застало нас врасплох — мы-то были уверены, что у нас две девочки! Надо же было нам так опростоволоситься! Видно, не быть нам светилами в акушерстве. Снова роды преподнесли нам приятный сюрприз. О том, как рад был Джерри сыну, говорила его широкая лучезарная улыбка, с которой он ничего не мог поделать. Что касается меня, я, признаться, слегка ошалела, когда увидела лежащего на своем животе мальчика. Видит Бог, он не был самым красивым из новорожденных: немного деформированное тельце и повернутая набок головка, но я все равно полюбила его сразу, и с радостью могу сказать, что сейчас он превратился в очень даже милого мальчика, настоящего симпатягу. Амели была красавицей с момента рождения: крохотный комочек с розовыми пухлыми губками. Вдруг нас в семье стало пятеро. Как же мы радовались!

Через несколько часов Джерри привез Мадлен знакомиться с братиком и сестричкой. Она, будучи старше их всего лишь на каких-то двадцать месяцев, вошла в палату в своей смешной сиреневой пижамке, на ногах тапочки с собачьими мордочками. Когда Мадлен увидела Шона и Амели, глаза ее загорелись, ротик открылся от удивления, и она подняла вверх руки, растопырив маленькие пальчики. У меня при виде ее восторга сердце буквально растаяло от нежности. Оценивающе осмотрев своих будущих товарищей по играм, она примостилась рядом со мной на каталке, и нас увезли в послеродовую палату. То был особенный момент. Это одно из моих любимых воспоминаний о Мадлен, и сейчас я не могу думать об этом без слез.

К счастью, Шон и Амели оказались простыми в обращении детьми, с родительской точки зрения: они ели и спали, ели и спали. Мадлен приспособилась к изменившимся условиям на удивление легко, особенно учитывая то, что она сама была еще совсем маленькой. Понятное дело, что после рождения близняшек нам с Джерри небо показалось с овчинку, но наш дом был полон любви и смеха. В рабочие дни ко мне на несколько часов приходила моя подруга Аманда, что давало мне возможность заняться кое-какими домашними делами и забрать Мадлен из яслей. Для меня всегда было важно, чтобы я сама ее забирала. Мне хотелось, чтобы она понимала, насколько она мне дорога и как сильно я ее люблю.

Шона и Амели я, так же как и Мадлен, кормила грудью, и иногда мне очень хотелось обзавестись парой дополнительных рук. Обычно такое настроение меня охватывало во второй половине дня, ближе к вечеру, когда я оставалась одна с детьми. Близняшек я кормила по очереди, это означало, что, пока я занималась первым, второй, голодный, не только сердился, но еще и превращался в потенциальную жертву старшей сестры, которая требовала к себе внимания. Бывало и такое, что я, кормя одного ребенка, ногой качала колыбель другого, пока Мадлен карабкалась мне на плечи.

Ночью мне было проще, потому что тогда я могла кормить обоих одновременно, и на это, соответственно, уходило в два раза меньше времени. Но это мне удавалось исключительно благодаря мужу. Он просыпался вместе со мной, помогал пристроить второго малыша к груди и готовил мне чай и тосты. Мы с ним стали прекрасной командой, хотя сейчас, думая об этом, я не могу сказать наверняка, кому из нас было тяжелее.

Через шесть недель после рождения Шона и Амели умер отец Джерри. Когда сестра Джерри, Триш, позвонила нам и сказала, что Джонни совсем плох, мы побросали самое необходимое в машину, взяли детей и помчались в Глазго. Вечером мы уже были рядом с Джонни в больнице, а под утро его не стало. Нам очень жаль, что он так и не увидел близнецов, но нас согревает мысль о том, что он в свои последние годы имел возможность общаться с «малышкой Мадлен». Между ними образовалась связь, которая, я уверена, обогатила их жизни.

Следующие два года были наполнены счастьем. Джерри получил должность кардиолога-консультанта в Гленфилдской больнице в Лестере вскоре после рождения Шона и Амели, а когда им исполнился годик, я снова вышла на работу: полдня принимала больных, полдня наставляла студентов-медиков. Времени на себя у нас с Джерри почти не оставалось — благодатные денечки, когда мы могли в пятницу после работы пойти с коллегами в паб, остались в прошлом. Мы теперь даже не имели возможности вместе бегать, нам приходилось заниматься этим по очереди, но мы были совсем не против. У нас была такая семейная жизнь, к какой мы стремились, наши мечты стали явью. В тех редких случаях, когда мы все же выбирались куда-нибудь, сами или с друзьями, за детьми присматривали дядя Брайан и тетя Дженет.

В старом доме в Куиниборо нам пятерым было тесно, тем более что мы часто принимали у себя родственников и друзей, поэтому в 2006-м мы переехали в большой дом на тихой улице в Ротли, деревне, где жили дядя Брайан и тетя Дженет. Там были почтовое отделение, универмаг, кафе, несколько неплохих пабов и интересных магазинов, благодаря чему мои прогулки с детьми приобрели больше смысла.

Но детям несравненно больше нравилось ходить в соседнюю деревню, где была открытая для посещения ферма с развлечениями наподобие катания на тракторе и кормления животных. Мадлен, бывая на Стоунхерстской ферме, любила кормить овец, разговаривать с осликами и качаться на веревке в сенном сарае. Еще она могла всю экскурсию болтать с фермером Джоном. Ее, похоже, больше всего удивлял тот факт, что у его жены почти такое же имя, как и у нее, только (о чем не уставала напоминать нам Мадлен) пишется по-другому, через «э» — Мэделин. Кульминацией экскурсии обычно становилось катание на тележке, прицепленной к трактору. Фермер Джон поднимал на прицеп Шона и Амели в их двухместной коляске, мы с Мадлен карабкались сами, усаживались рядом с остальными посетителями, и трактор трогался.

О нашем первом лете, проведенном в Ротли, у меня сохранились только хорошие воспоминания. Новый дом нам сразу стал родным, и мы впятером провели немало солнечных веселых дней в саду, на качелях и горках, пуская мыльные пузыри и раскрашивая раскраски «в одних трусиках», как выражалась тетя Триш (спешу добавить, что последнее относится только к детям), или разговаривали, купаясь вместе в «лягушатнике».

Захватывающе было наблюдать за тем, как дети ладили между собой, как они росли и как у каждого проявлялся свой собственный характер. Когда они были маленькими, Мадлен больше походила на Шона, и со временем между ними установилась особенная связь, хотя потом Мадлен и Амели стали настоящими подружками. Амели была девочкой уверенной, храброй, немного с сумасшедшинкой. Поначалу мне казалось, что она на меня совсем не похожа, но от этого я любила ее еще больше. В саду она забегала по ступенькам на горку, бросалась на скат и стремительно съезжала вниз, заливаясь смехом. Шон всегда поднимался на горку осторожно, наверху задумывался на минуту, после чего разворачивался и так же осторожно спускался по ступенькам на землю. Они мне чем-то напоминали персонажей компьютерных игр — Бесстрашного Фреда и Осторожного Джорджа. Когда они собирали пазлы, Амели, используя грубую силу, составляла фрагменты в бессмысленные картинки, Шон же, напротив, дотошно изучал каждый кусочек головоломки, после чего сам, без посторонней помощи аккуратно складывал мозаику. Наверное, ему присуща методичность, а у Амели больше развиты интуиция и артистизм. Сейчас они, конечно, немного изменились. Шон стал держаться увереннее (дают о себе знать папины гены), и ему уже не свойственна навязчивая приверженность к порядку. Амели утратила чертовщинку (чему я несказанно рада), но все еще остается непоседой. И еще она выросла в самую красивую, самую любящую и заботливую девочку из всех, кого я когда-либо встречала. Они остаются лучшими друзьями.

Мадлен всегда была уверенной в себе и независимой. Для меня слова «робкий» и «Мадлен» так же несопоставимы, как слова «робкий» и «Джерри». В три года она была невероятно яркой и восприимчивой. Я это видела как мать, но то же самое отмечали и многие другие, более объективные наблюдатели. Она всегда, буквально с младенчества, была внимательна к своему окружению. Заходя в комнату, полную людей, она не бросалась прямиком ко мне и Джерри, ничего не замечая вокруг, как это нередко делают дети. Напротив, она останавливалась в дверях, оценивала обстановку, осматривала внимательно всё и всех и только после этого начинала задавать вполне разумные и подчас меткие вопросы.

Мадлен любила Гарри Поттера. Помню, когда мы еще жили в Куиниборо, как-то под вечер она вышла в коридор и постучала в дверь. «Кто там? Входите!» — крикнула я. Мадлен вошла, явно чем-то взволнованная и озабоченная. Наклонив голову набок, она прошептала: «Мама, со мной Гарри Поттер».

«О, здравствуй, Гарри! Рада познакомиться! Проходи, выпьем чаю». Через несколько минут она снова вышла и вернулась с Гермионой. Но это было только начало. Вскоре в нашей гостиной собрались Рон Уизли, профессор Дамблдор и профессор Макгонагалл. Мадлен была прекрасной актрисой, и я очень любила с ней играть, хотя, когда мы играли в дочки-матери, я неизменно была дочкой.

Мы с Джерри не хотели, чтобы дети, будучи маленькими, ели много конфет и шоколада. Тетя Нора поддразнивала меня за то, что я на сладкое давала Мадлен сухое печенье. «И это ты называешь угощением? Ну ты даешь!» Я готова поклясться, что Мадлен слышала хруст печенья или шелест обертки на расстоянии пятисот ярдов. Вся наша семья знает, насколько дедушка Брайан неравнодушен к шоколадному печенью. Я не думаю, что он в своей жизни выпил хотя бы одну чашку чая или кофе без него. Много раз мы застигали его врасплох, когда он, прячась за дверцей буфета, отправлял в рот печенье. Стоило раздаться даже тишайшему шуршанию, в тот же миг Мадлен — маленькая блюстительница порядка — оказывалась рядом с моим отцом: «Что это у тебя там, дедушка?» Закончив смеяться от вида ее хмурого, подозрительного личика, он был вынужден делиться добычей.

Впервые идея провести весенний отпуск в Португалии возникла 1 января 2007-го. Фиона и Дэвид Пейн, приехавшие к нам со своими детьми, Лили и Скарлетт, встречать Новый год, планировали съездить на неделю в Алгарве — это курорт, принадлежащий туристической компании «Марк Уорнер». Они хотели, чтобы у них были попутчики — еще две семейные пары, и предложили нам присоединиться к ним.

Мы уже несколько раз путешествовали с Фионой и Дэвидом и всегда были довольны их обществом. Они, как и мы, не любили жить в шикарных гостиницах, предпочитая небольшие, хорошо зарекомендовавшие себя курорты, где можно было заниматься спортом и имелись развлечения для детей. Мы с Джерри возили своих детей повсюду (за всю их жизнь я лишь одну ночь провела вдали от них), так что они были привычны к путешествиям. Они сопровождали нас во всех семейных поездках — в Глазго, Ливерпуль, Стратфорд, Скиптон и Крифф, Донегол, на остров Гернси и в Испанию — и любили эти «мини-выходные», как мы их называли.

С нами собрались ехать еще две пары — Рассел О’Брайан с Джейн Таннер и Мэтт и Рейчел Олдфилд. Рассел и Мэтт тоже были врачами. Джейн, специалист по маркетингу, хотела отдохнуть от работы и побыть полноценной мамой для своих детей. Рейчел, по профессии адвокат, работала рекрутером. Все они были друзьями Дэвида и Фионы, но мы их тоже хорошо знали (Джерри даже когда-то работал и с Расселом, и с Мэттом), поэтому у нас не возникло сомнений в том, что мы с ними уживемся.

Я никогда не была в Португалии, хотя Джерри несколько лет назад пару раз ездил туда играть в гольф. От людей, отдыхавших в Алгарве, я узнала, что это спокойное, благоустроенное место, где можно хорошо отдохнуть всей семьей. Услугами фирмы «Марк Уорнер» мы до этого тоже не пользовались, но остальным из нашей компании приходилось бывать на их курортах в Сардинии и Греции, и все они остались очень довольны местом, условиями и обслуживанием.

Джерри загорелся идеей отдохнуть в Португалии. Его привлекло то, что там были условия для занятий спортом и детские клубы. Я к этой идее отнеслась сдержаннее. Не то чтобы мне не понравился курорт или у меня возникли какие-то предчувствия. Нет, мои сомнения были вызваны причинами более практического свойства. Отдых там был весьма недешевый, а помимо этого, хотя Мадлен, Шон и Амели любили путешествовать, я просто не была уверена, стоит ли затевать возню с перелетом троих малолетних детей, если масса прекрасных и интересных мест для отдыха есть и в Великобритании. В прошлом году мы дважды выбирались в дачные поселки компании «Сентер паркс», и на этот раз я предпочла бы нечто подобное.

Но все остальные хотели ехать в Португалию, и в конце концов я прониклась воодушевлением Джерри и поддалась уверениям друзей, что будет весело и что мне понравится (по крайней мере, когда мы окажемся на месте). Таким образом, в нашу компанию должны были войти: Дэвид, Фиона, их дети, двухлетняя Лили и Скарлетт, которой еще не исполнился год; Мэтт и Рейчел с маленькой Грейс; Джейн и Рассел с детьми, Эллой, которой скоро должно было исполниться четыре (то есть, она была почти одного возраста с Мадлен), и малышкой Иви; нас пятеро и Дайан, мать Фионы. Все дети, кроме Шона, были девочками, так что он оказался в меньшинстве.

Мадлен так радовалась, что полетит на самолете, да еще с друзьями! В детском садике она только об этом и говорила. Когда я приходила ее забирать, от воспитательниц я слышала комментарии наподобие: «Говорят, вы в Португалию собрались!» или «Кое-кто ждет не дождется отдыха!»

Это было первое из нескольких, казалось бы, несущественных решений, за возможность изменить которые я бы сейчас отдала все на свете.