Глава XV

"Наша сельскохозяйственная революция"

Предыдущие главы были посвящены изучению двух типов сельскохозяйственных мигрантов: «постоянных» мигрантов (мигрирующих сезонных рабочих) и «вытесненных» мигрантов (лишившихся своей земли из-за кризиса). По существу обе эти группы мигрантов стали жертвами основного процесса, происходящего в сельском хозяйстве США. Как мексиканский рабочий — уборщик свеклы, — уже двадцать лет «отправляющийся на свеклу», так и последний из отправившихся по шоссе № 66 в Калифорнию «оки» (где он, вероятно, займет место мексиканского рабочего), сознают они это или нет, являются жертвами быстрых изменений, происходящих в сельском хозяйстве. «Наша сельскохозяйственная революция», как ее называют, не началась вчера. Она представляет собой многолетний процесс изменений. В некоторых районах процесс этот более активен, чем в других. Выращивание одних культур индустриализовано полностью, других — еще лишь частично.

Сельскохозяйственная миграция — симптом неприспособленности и социальных перемен — также не может рассматриваться лишь как преходящее явление. Так, например, во многих районах, из которых за последние годы выехало больше всего народа, уже в 1915 г. ощущалось заметное беспокойство и неустойчивость. Но за последние несколько лет промышленная революция в сельском хозяйстве ускорилась и приняла новые формы. Доказательством этому служат взаимосвязанные явления интенсивной миграции из сельских районов и все увеличивающегося использования труда мигрантов. Подобно тому как изменения, происходящие в сельском хозяйстве США, в свое время в значительной степени породили продолжающуюся и сейчас интенсивную миграцию, так они в своем теперешнем проявлении создают серьезные препятствия к проведению реформ и улучшению положения сельскохозяйственных рабочих. Мигрирующие семьи больше не имеют возможности «достать работу где-нибудь в другом месте», а городские районы не могут поглотить дальнейшее «излишнее» сельское население (разве что временно, в связи с осуществлением военной программы). Темп сельской миграции усиливается каждый раз, с ускорением процесса изменения в сельском хозяйстве. Если раньше разрушительные последствия вышеуказанного процесса могли быть смягчены, то теперь это стало уже невозможным, в результате чего создалось кризисное положение. Не пытаясь определить полностью степень изменений или же статистически обосновать их темпы, посмотрим, какие перемены произошли в сельском хозяйстве США за последние 50 лет, и выясним, являются ли они столь коренными, чтобы считаться революционными по своему характеру.

Основное, что произошло за этот период в сельском хозяйстве Соединенных Штатов, заключается, как сказал д-р Карл Т. Шмидт, в том, что «фермеров втянули в вихрь индустриальной системы». Это изменение было вызвано целым процессом, а не единичным фактором. Поэтому невозможно указать на какую-либо одну причину с приклеенным ярлыком «механизации» или «индустриализации» и сказать: «Вот именно в этом-то и кроется движущая сила». Сельское хозяйство США изменяется во многих направлениях, и именно совокупность этих перемен и составляет вышеупомянутый процесс. Я не преследую цель дать исчерпывающее описание всех происшедших изменений, а лишь пытаюсь показать, что промышленная революция нанесла смертельный удар фермерам, что прогноз, сделанный в результате обследования положения в Калифорнии комиссией Ла Фоллета, правильно отражает будущее сельского хозяйства Соединенных Штатов.

1. Взгляды меняются

Пожалуй, первое изменение в сельском хозяйстве США, которое следует отметить, заключается в изменении нашего взгляда на проблему фермерства. Вплоть до последнего пятидесятилетия сельское хозяйство, как указывает проф. Рой Хинман Холмс, было единственной крупной отраслью, не захваченной преобразовательной силой промышленной и социальной революции XIX столетия. Система заселения и возделывания земли покоилась, как и на заре американского сельского хозяйства, на семье в качестве экономической единицы. Вследствие обособленности ферм в сельских местностях семейные отношения были более тесными, чем в городах. Фермеры отправлялись на Запад не для того, чтобы сколотить состояние, а для того, чтобы создать себе домашний очаг. Идеал, правда, часто не высказанный, заключался в том, чтобы ферма была «вне поля конкуренции». Доктор Тэйлор цитирует слова члена конгресса от штата Индиана Холмана, определившего в 1862 г. этот идеал следующим образом:

«Вместо создания крупных феодальных поместий будем лучше способствовать увеличению количества независимых гомстедов. Пусть плуг останется в руках его собственника. Каждое новое хозяйство, независимый владелец которого обрабатывает свою собственную землю, создает новую республику в рамках старой и закладывает еще один крепкий камень в здание государства».

Этот идеал лег в основу американских законов о гомстедах. Именно в соответствии с этими убеждениями фермер рассматривался в качестве «лица, обрабатывающего силами своей семьи ферму для удовлетворения своих насущных нужд, а не для того чтобы нажить себе в будущем состояние», и был основной экономической предпосылкой системы сельского хозяйства США. Эта идеализация фермера продолжает до сих пор влиять на образ мышления наших законодателей, когда они берутся за проблему фермерства, несмотря на тот факт, что, как заметил Бернард Шоу, в наше время три акра земли и корова так же не в состоянии сделать из человека фермера, как один акр и телескоп не могут сделать из него астронома.

В настоящее время представление о «ферме на одну семью» — о ферме как об экономической единице — сильно подорвано не только в Калифорнии, но также и в западном хлопковом поясе, плантационном хлопковом поясе, пшеничных поясах Оклахомы, Вашингтона и Дакот, в плодоовощных районах, в Мэне, Теннеси и Монтане. «Мы больше не выращиваем здесь пшеницу, — сказал в 1932 г. Эдвину Бэтсу из министерства торговли один крупный фермер, — мы фабрикуем ее». «Определение «ферма» в старом и общепринятом смысле этого слова, — показал в Калифорнии Дж. Элиот Койт в ходе расследования, предпринятого Бюро трудовых отношений, — давно отжило свой век применительно к исключительно специализированному разведению таких культур, как цитрусовые, грецкие орехи, авокадо и многие другие культуры, выращиваемые на тихоокеанском побережье. Теперь имеются фермеры, — добавил он, — которые вообще не занимаются на своих фермах физическим трудом».

Некоторые культуры, вроде картофеля, почти повсюду выращиваются индустриализованным методом — от Арустока в штате Мэн до Флориды, от Айдахо до Теннеси. «Ферма, — писал в 1927 г. Самуэль Крауер, — это только промышленное предприятие, в котором главную роль играет химия и правильное обращение с материалами». Наш взгляд на ферму изменился в такой степени, что профессор Стэнфордского университета Вильям С. Гопкинс назвал прежнее представление о ферме «мифологическим». Теперь на ферму смотрят точно так же, как на любое коммерческое предприятие. Дело поставлено на ней так, чтобы в первую очередь получать прибыль и уже между прочим дать возможность фермерским семьям существовать. Эта радикальная перемена воззрения влечет за собой, как указал в 1919 г. д-р Холмс, исчезновение фермерского сообщества, существовавшего «скорее благодаря географической близости ферм, чем духовному родству фермеров». Это также означает, что фермерский класс, как таковой, гибнет под напором «нормальной конкуренции», от действия которой фермеры были в течение долгого времени более или менее защищены. Зрелище миллионов фермерских семей, не лучше обеспеченных материально, чем беднейшие городские рабочие, сильно поколебало нашу веру в «фермерство, как средство к существованию». «В наши дни, — пишет д-р Тэйлор, — развитие механизации и другие экономические факторы принесли теперешнему поколению сельских хозяев зависимость и неуверенность в завтрашнем дне».

До последнего времени продуктивность работы среднего американского фермера была исключительно низкой по сравнению с уровнем продуктивности в других областях. Экономика, базировавшаяся на использовании рабочих рук семьи, не давала возможности провести значительное разделение труда. Фермер должен был быть экспертом по всем вопросам, а его работник — «мастером на все руки». «Мы воображаем, — пишет Бернард Шоу, — что каждый фермер в состоянии один не только пахать и мотыжить, сеять и жать, но и одновременно быть сельскохозяйственным химиком, ветеринаром-биологом, калькулятором, статистиком, умелым покупателем материалов и продавцом продукции, следящим за последними работами лорда Бледислоу и научных исследователей, и экспертом по другим вопросам, чуждым его предшественникам. На деле же, для того чтобы лишь посеять и собрать урожай, он вынужден, засучив рукава, работать по 16 час. в день, чтобы оплатить ренту и проценты по закладной да прокормить и одеть свою семью». Благодаря созданию кооперативных обществ многие специализированные проблемы, как, например, сбыт, переложены с фермера на фермерский коллектив. Но все же эти мероприятия способствовали улучшению положения крупных ферм за счет мелких. Кроме того, кооперативное общество имеет тенденцию подпадать под влияние крупных предпринимателей. Консультант по сельскохозяйственным вопросам слишком часто становится консультантом лишь богатой верхушки фермеров, так как только они имеют требуемый капитал и оборудование, чтобы претворить в жизнь вносимые этим консультантом предложения.

Продуктивность производства крупных фермеров, специалистов по отдельным культурам, все время увеличивается не только по сравнению с мелким фермером, но и по сравнению с промышленностью. Упор на выращивание отдельных специализированных культур привел к развитию особых навыков в каждом отдельном случае. Прославленный в рассказах, стихах и народных сказаниях «работник» заменяется теперь современным сельскохозяйственным рабочим. Мы имеем теперь не работников, но сборщиков персиков, резчиков спаржи, сборщиков салата и т. д. Большинство из этих занятий требует особой специализации. Даже «оросители» выделились в Калифорнии в отдельную профессию. В то же время выращивание массовых, т. е. экстенсивных, культур пошло другим путем. В этом случае замена специализированного ручного труда машинами дала, как отмечает Питер Дракер, возможность производить массовые культуры на промышленной основе в крупных механизированных поместьях, используя труд мигрантов. Теперь отпала необходимость содержать круглый год работника, чтобы использовать его по мере надобности. Увеличение применения труда мигрантов, оплачиваемых сдельно или поденно, служит дальнейшим доказательством того, что в сельскохозяйственном производстве внедряется система разделения труда, дающая большую экономию.

Перемена взгляда на ферму и фермера привела к резкому изменению в отношениях, существующих на ферме между работодателем и работником. Раньше работник считался членом фермерской семьи. Недаром в рассказах о фермерской жизни всегда повествовалось, что работник вступал в брак с дочерью фермера и получал от него в наследство ферму. А в 1926 г. представитель сельскохозяйственных кругов Калифорнии говорил: «Работник в прежнем смысле этого слова — дело прошлого… Для него больше нет места, и фермер, не постигнувший того, что на ферме должен существовать строгий кастовый подход к труду, отдает рабочим чрезмерную долю своего доллара. Мы не землепашцы, мы не фермеры, мы производим товар для продажи». Чтобы отметить значение подобного изменения отношений, достаточно указать лишь на то, что между 1930 и 1940 гг. в Соединенных Штагах имело место более 250 забастовок сельскохозяйственных рабочих.

Подобно тому как между владельцем фермы и его работником вбивается клин, происходит также быстрое размежевание между собственностью на ферму и управлением ею. В настоящее время принцип передачи управления фермы специалисту столь же прочно усваивается в сельском хозяйстве, как он уже усвоен в промышленности. Все же этот новый принцип не получил развития до 1919 г., когда впервые стали появляться «профессиональные» управляющие фермами. В результате кризиса 1929 г. банки, страховые общества и другие кредитующие организации стали владельцами тысяч ферм, бывшие собственники которых не смогли выполнить свои финансовые обязательства. Неприспособленные к ведению сельского хозяйства, новые собственники начали использовать для этого специальные компании по управлению фермами.

В своей диссертационной работе, представленной в Огайский университет, И. С. Кук проследил зарождение нескольких типичных компаний по управлению фермами. Первой компанией этого типа была Омахская национальная компания фермеров, основанная в штате Небраска в 1926 г. Вскоре после своего образования компания взяла на себя управление 103 фермами, принадлежащими одному банку. Через несколько лет эта компания уже управляла 700 фермами, занимающими более 252 297 акров земли на территории 7 штатов Среднего Запада. Компания имела свои филиалы в Эмсе и Каунсил-Блафсе (Айова) и в Норфолке и Сиднее (Небраска). Кук указывает, что значительная доля успеха этого первого предприятия по управлению фермами может быть отнесена не за счет правильной эксплоатации земли, а за счет других факторов. Банки нашли, говорит он, что местные управляющие вели себя чересчур «по-провинциальному». Иногда бывшие фермеры приходились им родственниками, или же они были склонны предоставить арендатору в память старой дружбы «отсрочку». Главное возражение против использования такого управляющего заключалось в том, что «он не решается проявить достаточной твердости вследствие непроизвольного влияния на него общественной среды». Вскоре на свет появились другие компании по управлению фермами, что помогло разрешить создавшуюся проблему «заочной» собственности. Созданная в 1932 г. в Сент-Луисе компания «Доан агрикалчюрел сервис» теперь управляет 200 тыс. акров фермерской земли, «Декатур фарм мэнеджмент К°» в Иллинойсе управляет почти 17 тыс. акров, а Ирвинская компания в Огайо — почти 22 тыс. акров, принадлежащих 80 фермам. 27 мая 1929 г. управляющие фермами создали профессиональное объединение, именуемое «Американское общество управляющих фермами и сельскохозяйственных экспертов». Достаточно лишь заглянуть в издаваемый этим обществом журнал, чтобы убедиться в том, как рьяно эти управляющие служат своим предпринимателям.

В некоторых случаях кредитующие организации сами начали управлять принадлежащими им землями. Такой путь избрал «Бэнк ов Америка» в Калифорнии, который через свою дочернюю компанию «Калифорния лэндз» управляет сотнями тысяч акров земли, доставшимися ему из-за просрочки платежей по закладным. Эта компания имеет центральную контору, ведающую отчетностью, продажей, сдачей в аренду и эксплоатацией земли. При данной «системе» штат разделен на районы, во главе которых стоят районные управляющие, имеющие, в свою очередь, в своем подчинении многочисленных инспекторов. Каждый инспектор управляет с помощью подчиненного ему бригадира примерно 40–50 фермами. Я полагаю, что подобная система использования ферм весьма далека от замысла, положенного в свое время в основу закона о гомстедах.

2. Технологические перемены

Еще в 1831 г. фермеры как в США, так и за границей преимущественно пользовались техникой 3000-летней давности. Вообще говоря, огромный технический прогресс, происшедший за последние сто лет в сельском хозяйстве, может быть разбит на два периода. В первый из них, между 1831 и 1900 гг., появились: жнейка, стальной плуг, молотилка, сеялка, гнездовая кукурузная сеялка, борона, культиватор, сноповязалка и многие другие машины. Все же это были более или менее специализированные сельскохозяйственные орудия, требовавшие применения энергии животных и увеличивавшие производительность фермера, не уменьшая одновременно потребности в его труде и опыте. Поэтому этот период можно скорее назвать «механической», чем «промышленной» революцией в сельском хозяйстве. Второй же период, с 1900 по 1940 г., характеризуется совершенно другими моментами. Применение двигателей внутреннего сгорания, автомашин и тракторов произвело революцию в сельскохозяйственном процессе. Легковые автомашины и грузовики нарушили обособленность сельской жизни и открыли дорогу силам, стремящимся подорвать былую сплоченность фермерской семьи. Возможность быстрого передвижения произвела переворот в средствах и методах сбыта сельскохозяйственной продукции. Все же основным фактором промышленной революции в сельском хозяйстве явился трактор.

Изобретение универсального трактора не только сделало возможным механическую обработку междурядных культур, но также вызвало «коренной пересмотр конструкций основных сельскохозяйственных машин». Новые типы машин в корне подрывают экономическую базу мелкого, независимого фермерства. Ибо, по словам Питера Дракера, они сводят на-нет единственное преимущество, которое при экстенсивном методе земледелия имел владелец или арендатор мелкой фермы по сравнению с крупными поместьями, а именно, использование дешевой рабочей силы его семьи. Именно это резкое отличие в характере использования машин, появившихся после 1924 г., по сравнению со старыми машинами заставило наблюдателей отметить, что в сельском хозяйстве происходит промышленная революция. Применение новых машин не только повлекло за собой значительное технологическое вытеснение, но также значительно ускорило переход от старой системы сельского хозяйства к новой.

В усовершенствовании сельскохозяйственных машин за последние годы произошло еще одно качественное изменение, повлекшее за собой крупные последствия. Ранее основной силой, диктующей усовершенствование сельскохозяйственных машин, была величина фермы. При проектировании машин инженеры имели в виду их эффективное использование на крупных земельных участках. Поэтому они производились из расчета применения их для сельскохозяйственных работ крупного масштаба. Эти машины, правда, сделали возможным подобные крупные операции, но не повысили заметно относительную эффективность крупного землевладения и не увеличили в какой-либо значительной степени его способность конкурировать с фермой, обслуживаемой силами одной семьи. Теперь же появляются иные типы сельскохозяйственных машин, способные выполнять большее количество операций и более подвижные. Одно время много говорилось о том, что этот новый тип машин выручит мелкого фермера, так как машины можно использовать для обработки небольших площадей. В действительности же было отмечено противоположное явление. Теперь уже машина стала господствующим фактором, диктующим размер сельскохозяйственных операций, а не наоборот, как было раньше. Поэтому современный тип машин несет с собой полный переворот в методах и размерах сельскохозяйственных работ. «Наступило время, — писал в 1931 г. А. Г. Блэк, — когда методы производства на крупных фермах настолько отличаются от методов производства на мелких фермах, что становится желательным укрупнять фермы, хотя бы лишь для того, чтобы воспользоваться преимуществами крупного производства».

Механизация влечет за собой многочисленные, различные и далеко идущие последствия. Увеличение размера капиталовложения, необходимого в механизированном сельском хозяйстве, ведет к объединению ферм и создает решающее преимущество крупной ферме. Чем непрерывней могут быть использованы машины, тем сильнее снижаются издержки производства. Например, средний мелкий фермер в Калифорнии, сеющий всего лишь одну культуру, может употреблять трактор лишь в течение 250 или 300 час. в год, а на крупной ферме, применяющей многоотраслевую систему земледелия, трактор работает в год 3 тыс. час.. Большинство исследований по этому вопросу подтверждает этот вывод. «Первоначальные затраты, инвентарная стоимость и расходы на ремонт машин уменьшаются на акр земли с увеличением размера фермы». По мере увеличения размера фермы достигается заметное ускорение амортизации капиталовложений и экономия в расходах на акр земли. Эти соображения, естественно, диктуют необходимость наличия более крупных сельскохозяйственных единиц, а новейшие типы машин дают возможность одному человеку обрабатывать большие участки земли. Для того чтобы снизить накладные расходы производства и использовать рабочие руки, ставшие свободными благодаря применению механической энергии и крупного оборудования, многие фермеры начали обрабатывать дополнительные участки земли, купив или арендовав их, и тем самым увеличили размер фермы.

По мере того как механизация приводит к концентрации ферм и этим заставляет многих фермеров покидать свои участки, она одновременно увеличивает трудности, с которыми приходится сталкиваться фермерам при поисках новых участков земли. Механизация не только увеличивает размер капитала, потребного для сельскохозяйственного производства, но также и увеличивает производительность земли и тем самым повышает земельную ренту.

Так как количество хорошей земли ограничено, то концентрация ферм в плодородных местах вытесняет многих фермеров в менее плодородные районы. Эти последствия механизации теперь признаются всеми. «В Соединенных Штатах теперь почти нет такого места, — сказал в 1940 г. один свидетель, выступивший перед Временной национальной экономической комиссией, — где человек, капитал которого состоит лишь из пары лошадей да нескольких сельскохозяйственных орудий, мог бы заняться земледелием. Арендатору очень трудно получить в аренду землю, в особенности в кукурузных и пшеничных районах страны, если он не имеет полного тракторного и конного оборудования. Невозможность приступить к занятию земледелием без наличия соответствующего капитала является одним из факторов, объясняющих концентрацию рабочих на низшей социальной ступени сельскохозяйственной лестницы». Последствия концентрации ферм даже в таком пересеченном горами сельскохозяйственном штате, как Иллинойс, «оказались не вполне удовлетворительными», так как «увеличение размеров отдельных ферм сократило общее количество ферм и заставило некоторых арендаторов покинуть их в такое время, когда было трудно получить другую работу».

Совершенно понятно, что в течение многих лет продолжалась ожесточенная полемика относительно того, какая степень механизации сельского хозяйства приведет к полному вытеснению ручного труда рабочих. Что механизация ведет к вытеснению с земли фермера совершенно очевидно: согласно данным Администрации по охране фермерского хозяйства, 25 тыс. фермеров Среднего Запада не в состоянии найти себе ферм для аренды. Но крупнейшие компании, производящие сельскохозяйственное оборудование, используя субсидируемый ими научно-исследовательский институт по вопросам сельскохозяйственного оборудования, стремятся доказать, что механизация вызывает лишь незначительное или же случайное вытеснение рабочих. Вполне справедливо, что применение машин увеличивает спрос на рабочих, но только лишь на квалифицированных индустриальных рабочих, а не на сельскохозяйственных. Кроме того, новые возможности получения работы обычно создаются в местах, очень удаленных от районов, где происходит вытеснение рабочих. Также справедливо утверждение, что механизация предоставляет новое поле деятельности для ручного труда на ферме, но обычно это касается только специально обученных механиков. Но в общем итоге непосредственный результат механизации заключается в вытеснении со своих мест фермеров, арендаторов ферм и фермерских рабочих. Рабочие руки, ставшие ненужными из-за механизации сельского хозяйства, представляют такую же серьезную проблему, как и безработные в промышленности. В сущности это аграрная безработица — наиболее безнадежный вид безработицы. Это «выброшенное за борт население».

Дело не только в том, что вытесненным сельскохозяйственным рабочим гораздо труднее найти работу, чем квалифицированным индустриальным рабочим, а и в том, что внедрение машин в сельское хозяйство ведет к полному вытеснению сельскохозяйственных рабочих. Более того, в прежние кризисы сельские районы всегда обладали стабилизирующим воздействием и служили убежищем тем, кто «спасался из города». Когда наступит следующий кризис, этого убежища больше уже не будет.

Подобно тому как положение фермеров, еще не вытесненных со своих земель, в результате механизации становится все более и более шатким, так и положение фермерских рабочих по той же причине быстро ухудшается. Применение ручного труда на фермах уменьшается; рынок труда переполняется; остаются лишь случайные и нерегулярные возможности заработка. «По сравнению с постоянным работником, — говорится в отчете комиссии Толана, — временные или сезонные рабочие не имеют ни уверенности в завтрашнем дне, ни надежды на продвижение. Они совершенно не в состоянии достичь такого уровня жизни, который дал бы им возможность стать равноправными членами городского или сельского общества. Большинство из них зажато между городом и деревней».

Переключение на использование труда поденщиков увеличивает количество сельскохозяйственных рабочих, имеющих лишь сезонный заработок и нуждающихся часть года в общественной помощи. Увеличивается применение рабочих рук мигрантов, использование которых серьезно снижает существующий уровень жизни рабочих. «Достоинства машины, — пишет д-р Тэйлор, — частично реальны, а частично зависят от того, с какой стороны вы на них взглянете». Если исходить из приходо-расходных книг крупной товарной фермы, механизация, вероятно, представляет собой доходное дело, но если подходить к ней с социальной точки зрения, то более вероятно, что она причиняет убыток. Если считать людскую энергию активом нации, то неспособность использовать полные сил, но бездействующие людские ресурсы на американских фермах следует рассматривать как крупную потерю. Время, которое теряют мигранты в ходе бессмысленной миграции, вероятно, обходится неизмеримо дороже, чем сумма средств, затрачиваемая на их поддержку общественными и частными организациями.

За последние годы имело место не только быстрое развитие механизации ферм, но и другие исключительно важные технологические изменения.

Эти изменения имеют двоякое последствие: с одной стороны, они ведут к увеличению количества крупных, товарных ферм, а с другой стороны, способствуют также и увеличению количества мелких, нетоварных ферм. Это означает, что тот же процесс, который повышает техническую эффективность одной фермерской группы, одновременно снижает техническую эффективность другой группы. «В общем кажется, что при существующих условиях промышленной безработицы, недостаточного спроса на многие продукты земледелия и наличия излишнего сельскохозяйственного населения механизация будет способствовать тенденции к увеличению количества мелких, нетоварных ферм повсюду, где это окажется возможным… Товарное сельское хозяйство организовано так, что оно вынуждено поставлять продукцию на рынок, чтобы продолжать свою деятельность. Механизация и другие нововведения, увеличившие зависимость фермеров от денежного дохода, также повысили их чувствительность к переменам в экономической жизни».

3. Вытеснение мелкого производства крупным

Вышеописанный парадоксальный процесс обогащения одной группы людей и обнищания другой графически иллюстрируется изменениями, происшедшими в объеме и масштабе сельскохозяйственных операций. В свое время было много шуму в связи с появлением крупных доходных так называемых «бонанза» ферм во многих районах США. Но эти крупные землевладения начали постепенно распадаться на более мелкие земельные единицы. Комиссия по вопросам сельскохозяйственного производства отметила в 1901 г., что «почти во всех штатах идет разукрупнение ферм, а большие доходные владения распродаются по частям». Все же эти крупные доходные фермы никогда не были индустриализованы в современном смысле этого слова. Как говорит Мак-Миллен, «это были лишь собранные вместе крупные участки земли, на которых применялся обычный для мелких ферм экстенсивный метод обработки». Несмотря на это, некоторые крупные поместья пережили рост цен на земельные участки, вызвавший почти повсюду разделение и распродажу ферм. Еще в 1919 г. «Землевладение Скалли» — типичное поместье этого рода — имело 211 тыс. акров пахотной земли, оцененной в 20 млн. долл. Вся эта земля сдавалась в аренду. Земли этого поместья находились в разных штатах: 40 тыс. акров в Иллинойсе, 64 тыс. акров в Небраске, 60 тыс. акров в Канзасе и 47 тыс. акров в Миссури. Большинство из них были в свое время приобретены ирландским лендлордом Томасом Скалли, скупившим на Среднем Западе на деньги банкиров Ротшильдов тысячи акров земли по 2 и 3 долл. за акр.

Все же после распада большинства этих доходных поместий дискуссия о крупных землевладениях прекратилась и не возобновлялась до начала 20-х годов, когда в сельском хозяйстве деятельность сельскохозяйственных корпораций стала обычным явлением. В 1929 г. в Соединенных Штатах имелось 9211 сельскохозяйственных корпораций. Вопрос всегда заключался в том, увеличивается ли вообще крупное сельскохозяйственное производство вне зависимости от того, осуществляют ли его корпорации, или нет. Количество крупных ферм, принадлежащих индивидуальным владельцам, более чем в два раза превышает количество крупных ферм, которые принадлежат корпорациям. Деятельность сельскохозяйственных корпораций не получила большого распространения отчасти потому, что законы многих штатов запрещают владение землей корпорациям или же ограничивают такое владение определенными сроками. В отношении крупного сельскохозяйственного производства мы имеем следующие факты: количество средних ферм сокращается, количество очень мелких ферм растет, а крупные фермы не только увеличиваются в количестве, но также и в своих размерах и объеме производства.

В отчете о результатах переписи 1940 г. Вержиль Д. Риид указывает, что по сравнению с 1930 г. количество средних ферм (площадью от 20 до 175 акров) сократилось на 8,8 %, в то время как количество ферм в 1000 и больше акров земли возросло на 24,7 %, а карликовых ферм потребительского типа, имеющих 20 акров земли и менее, стало на 41,3 % больше. Увеличение количества потребительских ферм не равносильно росту количества «ферм», но означает лишь увеличение количества сельских поселений. Это видно из того, что наибольший рост количества ферм в 20 акров и менее был преимущественно отмечен в промышленных и горнорудных районах, в которых благодаря улучшенному транспорту стало возможным сочетать занятие сельским хозяйством с другой работой. Тот же отчет отмечает «общую тенденцию к концентрации земли в более крупных сельскохозяйственных единицах почти во всей стране, кроме Новой Англии и Средне-Атлантических штатов… На Юге значительное увеличение количества земли, обрабатываемой собственниками или же управляющими, наряду с резким сокращением количества кропперов и арендаторов указывает на тяготение к образованию крупных сельскохозяйственных единиц». В 1940 г. в стране имелась 100 531 ферма в 1000 акров земли и более по сравнению с 80 620 фермами такого же размера 10 лет назад и 5471 ферма в 10 тыс. акров и более по сравнению с 4033 подобными фермами в 1930 г.

Увеличение одних лишь размеров ферм только частично характеризует происходящее явление. Концентрация контроля над сельскохозяйственными работами может быть достигнута также многими другими способами: путем аренды, заключения соглашений о закупке урожая, участия в сельскохозяйственных работах на акционерных началах и аналогичными методами. Возможно, что наиболее знаменательным примером в отношении тенденции к концентрации контроля в сельскохозяйственном производстве служит, как указывает Нурз, «промышленная или торгующая организация, осваивающая сельскохозяйственное производство для того, чтобы иметь свое собственное сырье или же сельскохозяйственные продукты особого требуемого ей качества. Так, компания по выработке консервов в Нью-Йорке сама выращивает овощи на 1000 акров земли; крупная резиновая компания разводит в долине реки Солт-Ривер на 1100 акрах земли египетский хлопок для производства кордной ткани для шин; крупная чикагская торговая компания отвела в Висконсине 1300 акров земли под картофель; конкурирующая с ней питтсбургская торговая компания имеет в долине Импириал громадную дынную бахчу, а третья торговая компания владеет целым рядом крупных фруктовых садов». Эта тенденция сильнее всего проявляется в высоко индустриализованных сельскохозяйственных районах. Так, в долине Импириал из 141 727 акров земли, находившихся в 1939 г. в руках владельцев, имевших каждый по 640 акров и больше, 70 061 акр принадлежал 26 компаниям упомянутого типа. Согласно указанию Временной национальной экономической комиссии объяснение этого явления «заключается в том, что многие из этих владельцев — предприниматели, торговцы или заготовители, приобревшие землю, чтобы иметь постоянный источник снабжения соответствующим сырьем».

Итак, существует много путей, ведущих к концентрации сельскохозяйственного производства. Но что еще гораздо важнее, это возрастающий разрыв между производительной способностью «крупных» (вне зависимости от их номинальной величины) и «мелких» ферм, определяемый стоимостью их продукции. Если мы сравним распределение сельскохозяйственного производства страны в 1899 г. и в 1929 г., то обнаружим резкое увеличение удельного веса продукции самых крупных ферм, снижение удельного веса продукции самых мелких и бедных ферм и соответствующее уменьшение пропорциональной значимости средних ферм всех размеров. В этом факте, а именно в разрыве между крупным и мелким производством, и кроется основная суть проблемы, гораздо более значительная, чем любая разница в характере обработки земли или размере обрабатываемой площади. Ибо, как установил Ленин, основной ход развития капиталистического земледелия заключается в концентрации производства на крупных фермах к вытеснении мелкого производства. Согласно данным д-ра Карла Т. Шмидта, половина американских фермеров дала в 1929 г. 89 % всего товарного производства сельского хозяйства Соединенных Штатов. «Совершенно бесспорно, — пишет Шмидт, — что эти фермеры смогли бы легко произвести и остальные 11 %, если бы их хоть немного поощрили к тому цены на продукты. Это означает, что менее производительная половина наших ферм не нужна, для того чтобы кормить и одевать городское население, — по крайней мере при теперешнем уровне потребления». Но вряд ли теперешний «уровень потребления» имеет шансы повыситься, пока менее продуктивная половина ферм будет давать лишь 11 % стоимости всех сбываемых сельскохозяйственных продуктов.

Хотя основной вопрос заключается в развитии и осуществлении системы крупного производства, тем не менее «фабрики-фермы» возникают во многих районах, помимо Аризоны и Калифорнии, где в прошлом было сосредоточено большинство крупных ферм. Хазел Гендрикс описывает много таких ферм. Так, «Стокли бразерс энд К°» владеет 7545 акрами земли в Теннеси и 27 заводами в Индиане, Делаваре, Висконсине, Теннеси, Вашингтоне, Флориде, Техасе и Калифорнии. Компания «Аплкресторчард ов Хэмптон Фоллс» в Нью-Гемпшире, выращивающая в Новой Англии больше яблок, чем кто-либо другой, и имеющая свое собственное упаковочное производство, выпустила в 1942 г. на рынок более 70 тыс. бушелей яблок. «Старки фармз К°» имеет обширные плошади под спаржей в Пенсильвании, Нью-Джерси, Делаваре, Мериленде и Южной Каролине, а в Нью-Джерси расположена крупная молочная ферма «Уокер — Гордон». 25 декабря 1940 г. в Ноксвиле (Теннеси) была опубликована газетная статья о новой «картофельной фабрике» в графстве Кэмберленд.

4. «Вихрь индустриализации»

В результате все увеличивающегося разрыва между крупным и мелким производством, вызванного происходящими в сельском хозяйстве Соединенных Штатов коренными переменами, совершенно неправильно говорить теперь о единой «фермерской группе» или же о «классе земледельцев». «Высший слой» — выражение Уиплера Мак-Миллена — фермерской группы не только почти полностью доминирует в производстве, но также контролирует заключение торговых соглашений, цены и ставки заработной платы и работу комитетов по регулированию сельскохозяйственного производства. Учрежденные для проведения в жизнь различных мероприятий, связанных с осуществлением программы Администрации регулирования сельского хозяйства, эти комитеты бурно приветствовались как «несущие фермерству хозяйственную демократию». Наблюдая работу этих комитетов в Калифорнии, я был далек от того, чтобы притти в восторг от их «демократизма». Почти в каждом графстве они наводнены представителями или подставными лицами крупных фермеров. То, что в других районах существует аналогичное положение, полностью подтверждается показаниями, данными д-ром Шмидтом комиссии Толана. В Калифорнии фермеры разделены на два враждующих лагеря. Они имеют совершенно противоположные взгляды на социальные и политические проблемы и непрерывно ведут борьбу по каждому крупному аграрному вопросу.

В 1901 г. Комиссия по вопросам сельскохозяйственного производства не могла найти доказательства правильности «вывода, что класс фермеров когда-либо уступит место классу арендаторов или же что владение землей перейдет полностью в руки богачей». Но в 1937 г. комитет, созданный президентом Соединенных Штатов по вопросу об аренде ферм, установил, что: «За последние 55 лет, т. е. в течение всего периода времени, за который имеются статистические данные об аренде земли, шло постоянное значительное увеличение удельного веса арендаторов. С 25 % в 1880 г. количество арендованных ферм возросло до 42 % в 1935 г.». Собственник мелких ферм оказался не в лучшем положении, чем арендатор. Это видно по резкому уменьшению собственности мелких землевладельцев. Если в 1880 г. принадлежавшие им земли составляли 62 % стоимости всех земельных участков страны, то в 1935 г. они составляли лишь 39 %. В самом низу социальной лестницы сельского хозяйства стоят сельскохозяйственные рабочие. Наилучшее представление об их теперешнем положении дают выборочные цифры годового заработка рабочего, приведенные Карлом К. Тэйлором в показаниях перед Временной национальной экономической комиссией по следующим культурам: табак — 188 долл., зерновые — 206 долл., товарные овощи (Нью-Джерси) — 265 долл., кукуруза (Иллинойс и Айова) — 308 долл. и сахарная свекла — 340 долл.

В течение многих лет делались попытки рационалистически обосновать эти явные признаки неблагополучия (увеличение количества арендаторов, сокращение земельной собственности мелких фермеров, нищенские заработки). Не мало томов было написано о «проблеме арендаторства», которая, как правило, рассматривалась изолированно от всех других действующих факторов и почиталась некой таинственной болезнью, возникающей из взаимоотношений между землевладельцем и арендатором. Все силы были направлены на то, чтобы отграничить и изолировать причины, обусловливающие проблему фермы. Высказать предположение, что эта проблема является лишь одним из проявлений неполноценности экономической системы США, — означало вызвать глубокое возмущение и гнев бюрократов. Для того чтобы не дать возможности царившему в сельском хозяйстве недовольству вылиться в активную форму и для того чтобы сохранить нашу иллюзию о «фермерстве, как о способе существования», мы встали на путь подкупа и заплатили в 1939 г. фермерам больше денег, чем ушло в 1916 г. на содержание государственного аппарата. Но, несмотря на все наши усилия уберечь фермера от влияния присущих современному обществу сил конкуренции, его безудержно закрутил «вихрь индустриализации».

Глубокие перемены, происшедшие за последние 50 лет в экономике сельскохозяйственного производства, заставили фермеров превратиться в дельцов. Раньше ферма была в значительной степени независимой экономической единицей. Почти все продукты питания, потребляемые фермерской семьей, были домашнего происхождения. Большую роль в жизни фермы, на которой жила лишь одна семья, играла также меновая торговля. Но многие события вскоре заставили фермера познакомиться с экономикой, базирующейся на деньгах. Головокружительный рост земельного долга, вызванный частично увеличением стоимости земли, заставил фермеров перейти полностью на товарные культуры, увеличить производство и снизить расходы. Суммы, выплачиваемые фермерами неземледельческим группам, возросли с 561 млн. долл. в 1910 г. до 829 млн. долл. в 1937 г. В 1909 г. фермеры заплатили около 200 млн. долл. в виде процентов по закладным, а в 1937 г. эта сумма возросла до 400 млн.. В связи с увеличением задолженности фермеров начала исчезать меновая торговля, так как страховые общества не заинтересованы получать пшеницу или свиней в счет уплаты процентов или погашения основного долга. Упор на товарные культуры повлек за собой упадок домашнего производства других продуктов. Производство, преследующее цели домашнего потребления или же продажи на местном рынке, уступило место производству для обмена на мировом рынке. Уже в 1929 г. продукты, которые «продавались или запродавались», составляли 87 % всех сельскохозяйственных продуктов. По мере того как одна отрасль сельскохозяйственного производства за другой постепенно переносилась из деревни в город, зависимость фермера от денежного дохода все увеличивалась. В настоящее время в Соединенных Штатах на денежные расходы, необходимые для ведения сельского хозяйства, уходит более половины валового сельскохозяйственного дохода.

Лучшей иллюстрацией происшедших перемен служат фермеры, покупающие на ближайшем базаре масло, яйца и хлеб. Фермер становится с каждым днем все более заинтересованным в производстве продуктов для продажи. Необходимость в этом не только была осознана им на горьком опыте, но также беспрестанно внушалась ему повсюду, где он мог бывать, — от сельскохозяйственной школы до страхового общества, от местного отделения банка до ближайшего агронома.

Еще более разительны перемены, происшедшие в отношениях между фермерами и неземледельческими группами. В 1915 г. в Соединенных Штатах было 503 компании по производству тракторов. К 1937 г. их количество сократилось до 25. Раньше имелось множество производителей сельскохозяйственного оборудования, теперь же в этой отрасли производства существует только 8 очень крупных и 200 менее крупных компаний. Все, что касается сельскохозяйственного оборудования, согласно сообщениям Временной национальной экономической комиссии представляет собой «почти законченную олигополию». В производстве сельскохозяйственного оборудования господствуют две фирмы; от 8 до 10 фирм контролируют продажу 90 % оборудования восьми типов, от 80 до 90 % оборудования четырех типов и от 70 до 80 % оборудования пяти типов. Результаты высокой степени концентрации совершенно очевидны. «С 1929 г. по 1933 г. производство сельскохозяйственного оборудования сократилось на 80 %, а цены снизились лишь на 6 %. В противовес этому сельское хозяйство сократило свое производство на 6 %, а цены на его продукты упали на 63 %». Как было указано, «единство цели и организации финансового капитала и его компонентов резко контрастирует с многомиллионной раздробленностью фермеров». С одной стороны мы имеем 6 млн. конкурирующих друг с другом фермеров, а с другой стороны — двух производителей сельскохозяйственного оборудования, работающих в полном согласии. В то время как фермеры не в состоянии эффективно контролировать цены на свои продукты, олигополия прекрасно это делает в отношении своих изделий. Поэтому не следует поражаться, что 5 крупнейших компаний сельскохозяйственного оборудования в 1936 г. получили 46 млн. долл чистого дохода. Важность подобного рода изменений, поскольку дело касается фермеров, совершенно очевидна. В 1939 г. расходы на сельскохозяйственное оборудование (отчисления на амортизацию и эксплоатационные расходы) доходили до 21 % денежного дохода фермеров по сравнению с 7 % в 1913 г..

Вследствие отсутствия правильной организации сельскохозяйственного производства фермеры уже давно находятся в невыгодном положении по сравнению с их контрагентами — неземледельческими группами. Однако раньше бичом фермеров были преимущественно банки и железные дороги, а теперь в результате индустриализации сельского хозяйства появились другие группы, отхватывающие значительную долю дохода фермеров. К числу этих групп относятся компании, изготовляющие сельскохозяйственное оборудование, фабриканты автомобилей, тракторов и грузовиков, заводы по очистке бензина и масел, консервные заводы, заготовительные организации и другие предприятия, перерабатывающие сельскохозяйственную продукцию, электрические компании, экспортеры, спекулянты, крупные торговые дома с разветвленной сетью магазинов, фабриканты удобрений и т. д. «Фермер, — пишет д-р Шмидт, — занимает весьма слабую позицию и как покупатель, и как продавец, не говоря уже о возможности жульнических манипуляций с ценами со стороны групп предпринимателей благодаря их монопольному положению». Взаимоотношения между средним садоводом или овощеводом и консервным заводом, с которым они имеют дело, между средним свекловодом и сахарным заводом, с которым он связан, и другие аналогичные взаимоотношения сейчас резко отличаются от тех, которые существовали 20 лет назад. Монопольная структура промышленности стимулирует появление крупных предпринимателей и в сельском хозяйстве.

5. Кукурузный пояс

Чтобы понять далеко идущие последствия вышеописанных изменений, следует также рассмотреть перемены, происходящие в самом сердце сельскохозяйственной территории Соединенных Штатов — кукурузном поясе Среднего Запада. Именно здесь зародились и существуют наиболее характерные и стойкие американские традиции.

Все же, несмотря на это, и здесь промышленная революция влечет за собой социальные преобразования.

В 1934 г. в 8 штатах Среднего Запада было сосредоточено 75 % первосортной посевной площади Соединенных Штатов, исчисляющейся в стране в 100 млн. акров, и 36 % из 211 млн. акров имеющейся в стране земли второго сорта. И все же на этой богатой территории находилось лишь 24,7 % всего сельского населения страны. Это значит, что половина лучшей почвы страны возделывалась лишь одной четвертью всего сельскохозяйственного населения Соединенных Штатов. Да и общественное и материальное положение живших там фермеров было очень шатким и неустойчивым. Так, за последние 5 лет громадное количество фермеров лишилось своих ферм в 5 штатах кукурузного пояса (Айова, Миссури, Иллинойс, Индиана и Огайо). Согласно показанию П. Г. Бека из Администрации по охране фермерского хозяйства в этих штатах между 1935 и 1940 гг. «исчезло» 70 000 ферм, из коих 16 145 в Миссури, 16 197 в Индиане, 17 681 в Огайо, 12 853 в Иллинойсе и 10 000 в Айова. «Здесь, на Среднем Западе, — пишет Бек, — сельскохозяйственная пресса и газеты подымают вопрос о том, стоим ли мы перед угрозой выбора, как образно выразилась одна газета, между мелкой, «семейной» фермой и «Гроздьями гнева».

Современная технология превращает кукурузный пояс в крупный фабричный район. На Среднем Западе сейчас работают 65 тыс. кукурузных механических початкосрывателей. Говорят, что кукурузный початкосрызатель заменил в 1937 г. в штате Айова от 15 до 20 тыс. рабочих, собиравших раньше кукурузу вручную. Так как расходы на энергию и труд составляют 52 % стоимости производства кукурузы, то введение машин означает не только удобство, но и выгоду для тех, кто может воспользоваться новыми методами. Владельцы зерновых элеваторов и скупщики зерна, отмечает д-р Тэйлор, уже теперь нередко закупают хлебные злаки и кукурузу на корню, а затем сами снимают урожай (машинами) или же поручают сбор урожая кому-либо на аккордных началах. Подобная практика показывает, что и здесь коммерческая сторона вторгается в сферу сельскохозяйственных работ. В недалеком будущем фермеры, производящие кукурузу, подобно садоводам Калифорнии и свекловодам Колорадо окажутся работающими по контракту на элеваторные и зерновые компании.

Концентрация сельского хозяйства за счет поглощения мелких ферм была вызвана в кукурузном поясе главным образом механизацией. На крупных фермах значительно ниже первоначальные затраты на энергию и машины на акр земли. Применение машин не только вытесняет рабочих, но также дает возможность обрабатывать с меньшим количеством людей большие площади. Поэтому укрупнение сельскохозяйственных единиц неизбежно. С 1936 по 1939 г. в штате Айова свыше 6 % всех фермерских семейств были вытеснены с земли. Комиссии Толана было сообщено, что в кукурузном поясе около 25 тыс. фермеров не могут найти себе ферм для аренды. Доктор Тэйлор рассказывает об одном фермере в штате Айова, который три года назад начал расширять свое поле деятельности. Он арендовал 40 акров земли в 5 км, 440 акров в 10 км и 320 акров в 120 км от своего участка. Теперь он засевает 1000 акров плодороднейшей земли, имея всего лишь двух батраков, оплачиваемых им помесячно. Временная национальная экономическая комиссия установила, что механический кукурузный початкосрыватель используется именно там, где ранее во время сбора урожая нанимались сезонные рабочие.

Вытесненные фермерские семейства (в штате Айова в 1940 г. на проезжей дороге очутилось еще 2 тыс. семейств) не в состоянии выдержать конкуренции в отношении аренды земли и вынуждены уехать. Они либо переезжают в более бедные сельские районы, либо в города, либо становятся мигрантами. Механизация, снижая расходы и увеличивая производительность, приводит к появлению ожесточенной конкуренции в погоне за земельными участками, а конкуренция влечет за собой повышение земельной ренты. Не имеющий достаточных капиталов фермер не может, конечно, выдержать подобной конкуренции. Механизация также стимулирует работу на аккордных началах, которая, в свою очередь, вытесняет постоянно живущих на ферме рабочих. Владелец фермы имеет теперь возможность договориться с бригадой рабочих о выполнении ею аккордно почти любой сельскохозяйственной работы. Компании, берущие на себя управление фермами, процветают. Иметь земельную собственность, обрабатываемую чужими руками, стало очень выгодным делом, и многие горожане приобрели себе фермы. В своем показании д-р Тэйлор цитирует следующее замечание: «Сейчас очень модно покупать фермы отчасти для забавы, взамен гольфа, а отчасти в качестве верного места помещения капиталов». В некоторых городах Среднего Запада приобревшие себе фермы дельцы основали «клубы-кафе фермеров», где они, потягивая кофе и дымя сигарами, обсуждают свои «фермерские проблемы». Раньше капитал вкладывался в сельское хозяйство преимущественно в виде займов под закладные, теперь же считается, что именно фермы, как таковые, служат выгодным источником капиталовложения. В районе развивается деятельность земельных корпораций. Так, на 1 января 1931 г. компания «Коллинс фарм» в Седар Рапидз (Айова) имела 150 ферм с общей площадью в 27 496 акров, разбросанных по 31 графству северной части штата Айова. Рабочие этой компании отмечают время прихода на работу и ухода с нее на автоматических часах.

Результаты изменений в кукурузном поясе четко сформулированы в передовой статье «Дэс Мойнес Рэджистер» от 3 марта 1940 г., цитированной д-ром Тэйлором в его показаниях Временной национальной экономической комиссии: «Концентрация означает уменьшение общего количества ферм; сокращение же количества ферм и рост механизации означает уменьшение числа фермеров и их семейств. А это, в свою очередь, означает обострение конкуренции среди арендаторов в борьбе за фермы, рост не устойчивости положения тех, кто отвоевал себе ферму, и значительное увеличение численности безземельных фермеров. Это означает увеличение неоседлого населения, передвигающегося из графства в графство, из штата в штат… Это означает увеличение класса сельскохозяйственного пролетариата».

Происходящий сейчас в сельском хозяйстве Соединенных Штатов процесс, к которому изменения, имеющие место в кукурузном поясе, служат лишь одной из иллюстраций, весьма похож на процесс, приведший в свое время к «огораживанию» в Англии. Социальные и политические последствия подобного процесса вряд ли требуют особого объяснения. «Сейчас идет революция, — сказал профессор Вильям Гопкинс комиссии Толана, — ее не направляют из темных подвалов усатые, бросающие бомбы революционеры. Ее движущая сила более значительна и динамична. Эту революцию нельзя ни остановить, ни загнать в подполье никакими правительственными мероприятиями. Она все время с нами вне зависимости от нашего желания. Эта революция призвана полностью изменить наш образ жизни, наши традиции и наше представление о фермере как о столпе американской демократии».

 

Глава XVI

Бездомные скитальцы

Много лет назад Ленин, говоря о переменах, происходивших в земледелии Соединенных Штатов, сказал: «Исследователи как-будто даже не подозревают того, какое количество нужды, гнета, разорения скрывается за этими шаблонными цифрами». Теперь эту нужду, гнет и разорение нельзя ни отрицать, ни игнорировать. Мы внезапно столкнулись лицом к лицу с проблемой, затрагивающей жизнь всего американского народа.

1. «Выброшенные за борт»

В то время как за последние 50 лет сельскохозяйственное производство беспрерывно увеличивалось, процентное отношение сельского населения к городскому неуклонно уменьшалось и упало с 53 % в 1870 г. до 21 % в 1930 г. В настоящее время так называемая нормальная потребность сельского хозяйства в рабочей силе на 1600 тыс. рабочих меньше, чем в 1929 г. Почти несомненно, что в течение ближайших 10 лет произойдет дальнейшее сокращение. 50 % ферм — так называемая «нижняя половина» американского сельского хозяйства — не нужны для поддержания сельскохозяйственного производства на его теперешнем уровне. Более того, недавно высчитали, что для производства всех сельскохозяйственных продуктов, необходимых стране, достаточно 15 % населения Соединенных Штатов. Хотя факт подобного вытеснения сельскохозяйственного населения отмечался весьма часто, почти никогда не говорилось о том, что технологическое вытеснение приводит в сельском хозяйстве к другим результатам, чем в промышленности. «Как скоро капиталистическое производство овладевает сельским хозяйством, — писал Маркс, — или по мере того как оно овладевает им, спрос на сельских рабочих абсолютно уменьшается вместе с накоплением функционирующего в этой области капитала, причем выталкивание рабочих не сопровождается, как в промышленности неземледельческой, большим привлечением их». Другими словами, этот процесс приводит к абсолютному сокращению возможности работы в сельском хозяйстве. В период огораживания общинных земель в Англии насильно согнанное с земли сельское население шло на фабрики, но теперь в Соединенных Штатах оно даже не имеет этого выхода и вынуждено превращаться в мигрантов.

Считают, что в настоящее время по стране передвигается в поисках сельскохозяйственной работы от одного до двух миллионов мужчин, женщин и детей. Почти невозможно точно определить количество мигрантов, вытесненных со своих мест кризисом, — мигрантов, названных Давидом Кашман Койлом «пионерами кризиса». Филипп Э. Райн утверждает, что в течение ближайших нескольких лет мы можем ожидать массового ухода из четырех бедствующих сельскохозяйственных районов Соединенных Штатов от 4 до 6 млн. человек. Генри Уоллес, бывший в то время вице-президентом, заявил в мае 1940 г. комиссии Ла Фоллета, что средний годовой доход более 1,7 млн. сельскохозяйственных семей не превышает 500 долл., «включая в эту сумму стоимость продуктов, выращиваемых ими для собственного потребления». Другими словами, в американском сельском хозяйстве имеется около 8,5 млн. человек, пытающихся существовать на средний заработок в 2 долл. в неделю на человека, или в 10 долл. на семью. По утверждению Уоллеса, «каждый из этих людей потенциальный кандидат в армию сельскохозяйственных мигрантов».

То, что за последнее десятилетие в сельском хозяйстве Соединенных Штатов свыше 1,6 млн. рабочих были вытеснены со своих мест, не дает еще полной картины разрушительного действия описанных в предыдущих главах процессов. Появление мигрантов было вызвано не только сокращением абсолютного количества потребных в сельском хозяйстве рабочих рук, но и постепенным отделением функции собственности на землю от функции ее возделывания.

Подобно тому как промышленная революция в сельском хозяйстве не началась лишь вчера, так и явление сельской миграции глубоко уходит своими корнями в прошлое. Теперь уже все признают, что имевшаяся в свое время в истории Соединенных Штатов возможность колонизации незаселенных территорий никогда не была, как это одно время воображали, «предохранительным клапаном». Она лишь задержала, как указал Луис М. Гакер, «на несколько поколений пролетаризацию американского сельского населения», но ни в коей мере не предотвратила ход событий, ставших неизбежными с того момента, как капиталистическое производство активно внедрилось в сельское хозяйство. В этом отношении «неосвоенные территории» были, как я указал в предыдущих главах, с самого начала в некоторой мере лишь иллюзией. В 1880 г. в Канзасе и Небраске соответственно 16 и 18 % всех фермеров были арендаторами; «неосвоенные территории» в Оклахоме и Техасе, а позже на «Миссурийском копыте» исчезли с баснословной быстротой. Почти немедленное появление системы арендаторства на только что освоенных территориях служило само по себе разительным доказательством того, что «предохранительный клапан» не действует. Суть дела заключается в том, что, как сказал Гакер, «потребительское сельское хозяйство на Западе оказалось лишь краткой, промежуточной стадией в американской экономике: западные поселенцы с самого начала попали в сложный переплет денежных отношений» и так и не смогли, несмотря на «отчаянную борьбу за экономическую независимость», освободиться от них.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что с 1870 г. наблюдается постоянная миграция сельских семей в городские районы. Хотя эта миграция протекает все время, она приняла особенно крупные размеры в течение десятилетия с 1920 по 1930 г., когда ежегодно переселялось с ферм в города около 1940 тыс. человек. Правда, в те же годы имелся обратный, хотя и меньший поток людей. Около 1300 тыс. человек пытались ежегодно найти в деревне уверенность в завтрашнем дне, которую они не могли обрести в городах даже в лучшие дни экономического подъема. В течение кризиса 1929–1933 гг., когда экономическое положение было шатким как в сельском хозяйстве, так и в городе, количество людей, покидающих деревню, и людей, возвращающихся в нее, было почти одинаковым. Все же за десятилетие с 1920 по 1930 г. в города переселилось на 6 млн. человек больше, чем вернулось в деревню. Этот факт сам по себе служит ярким доказательством явной неустойчивости сельского населения.

Издание в 1924 г. закона об ограничении иммиграции в Соединенные Штаты вызвало усиление сельской миграции, так как сельскохозяйственные рабочие начали замещать иностранных иммигрантов на заводах, рудниках и фабриках. Начиная с 1914 г., наши города сохранили или увеличили количество своих жителей не благодаря иностранной иммиграции, а благодаря внутренней миграции — мигрант заменил иммигранта, фермер стал рабочим. Доктор Луис Вирт отметил, что в то время как за десятилетие 1860–1870 гг. на жителей Чикаго, родившихся за границей, приходится 48 % прироста населения этого города, с 1910 по 1930 г. процент прироста за счет этой группы снизился до 5. С 1880 по 1890 г. увеличение населения Чикаго только на 31 % шло за счет людей, родившихся в других районах Соединенных Штатов, а с 1920 по 1930 г. этот процент возрос до 60. Та же тенденция к пролетаризации сельского населения теперь, конечно, появилась и в самом сельском хозяйстве. «Один из аспектов уменьшения удельного веса количества иностранных и цветных элементов в сельскохозяйственном населении страны заключается в замене этих элементов белыми, родившимися в Соединенных Штатах, — американцами. На Юге, на Западе, а также и в других местах эти американцы теперь согласны работать на любых условиях — в качестве мигрирующих рабочих, батраков, кропперов и арендаторов, и тем самым они во многих случаях вытеснили занимавших ранее эти позиции представителей другой национальности или расы». Вытесненный фермер или же его сын если и находит себе работу в городе или в деревне, то уже не как независимый собственник, а как наемный рабочий.

В течение многих лет увеличение количества арендаторов, рост фермерской задолженности и огромная текучесть сельского населения в некоторых районах страны служили показателем как отсутствия обеспеченности и уверенности в завтрашнем дне, так и быстрого отделения функции собственности на землю от функции ее возделывания. Все же оставалась в силе иллюзия, что вина кроется в самом сельском хозяйстве и не может быть приписана действию сил, не относящихся непосредственно к нему. В каждом отдельном случае проблему изолировали и рассматривали в узком аспекте как «проблему арендаторства», или проблему «фермерской задолженности», или же, наконец, как «проблему сельской миграции». Одновременно продолжала существовать иллюзия, что достаточно лишь провести небольшие изменения в экономических отношениях, чтобы разрешить эти проблемы и восстановить социальную лестницу сельского хозяйства. Но теперь эта иллюзия рассеялась. Как указывается в одном издании министерства земледелия: «За последние годы явления, ранее связанные с так называемой «социальной лестницей сельского хозяйства», изменились… Во-первых… продвижение вверх по этой лестнице через различные ступени, начиная от работника и арендатора и кончая собственником, сильно затормозилось; во-вторых… движение вниз по этой лестнице, включая потерю фермером прав собственности на землю, переход на положение ее арендатора или же полное вытеснение с принадлежавшей ему фермы, значительно ускорилось и, в-третьих… стала более заметной тенденция американских фермеров застревать на одной ступени социальной лестницы сельского хозяйства». Каждую из этих тенденций мы широко иллюстрировали по отдельным районам в предыдущих главах.

Значительное ослабление движения сельского населения в города после 1929 г. превратило многие сельские районы в «гигантские резервуары потенциальных мигрантов». Ограниченные возможности для тех, кто хочет найти работу в городе, все же лишь частично ответственны за накопление излишнего сельскохозяйственного населения в бедствующих районах. Дело в том, что развитие капитализма в сельском хозяйстве, усиливая концентрацию, ведет, с другой стороны, к росту нетоварного хозяйства, на которое тратится часть рабочего времени. Экономические силы, повышающие технический уровень сельскохозяйственного производства путем все большего внедрения механизации и увеличения капиталовложений, одновременно заставляют неисчислимое количество сельских семейств переходить к примитивному земледелию, при котором они не имеют даже простейшего оборудования, снижая и уничтожая тем самым достигнутый ранее технический уровень сельскохозяйственного производства. Вытесненные из плодородных районов в районы со скудной почвой фермеры своим присутствием на новых местах еще более усиливают и без того бедственное положение местного населения. Это отмечено министерством земледелия: «Хотя общая тенденция и направлена к усилению товарности сельского хозяйства, вытесненные механизацией рабочие очень часто переезжают в менее развитые районы… подобное перемещение означает, что сельское хозяйство этих районов станет еще менее развитым, чем сейчас».

С 1929 г. по сегодняшний день все увеличивающаяся доля этого «выброшенного за борт» избыточного сельского населения, вместо того чтобы переселиться в город, вливается в поток сельскохозяйственных мигрантов. У этого населения фактически нет другого выбора, остается лишь искать какой-либо земельный участок «где — нибудь в другом месте» или же включиться в погоню за относительно малым количеством имеющейся работы в качестве мигрирующих сельскохозяйственных рабочих. Как сказал один наблюдатель: «Спокойный, оседлый образ жизни, характеризовавший ранее нашу сельскохозяйственную экономику, теперь окончательно уступил место подвижной промышленной системе». Избыточное сельскохозяйственное население либо осталось в бедствующих сельских районах (существуя на пособие), либо попыталось закрепиться на окраинах городских районов, либо переехало в захудалые сельскохозяйственные районы с более дешевым и, следовательно, более низким уровнем жизни, или же, наконец, присоединилось к процессии сельскохозяйственных мигрантов. Уже сейчас имеются все основания предполагать, что в течение ближайшего десятилетия сельскохозяйственная миграция значительно усилится. Лица, опрашиваемые комиссией Толана, сообщили, что приблизительно 400 тыс. сельскохозяйственных рабочих начнут кочевать по всей стране, перестав быть постоянными жителями какого-либо определенного штата. «Происходящее в сельском хозяйстве вытеснение при отсутствии у вытесненных людей возможности получить работу как в деревне, так и в городе, — говорит Г. Р. Толли, — служит основной причиной увеличения количества сельскохозяйственных мигрантов за последнее десятилетие. Есть все основания ожидать, что, если в будущем возникнут те же или схожие условия, количество мигрантов еще более возрастет». Так как следует ожидать, что доля сельского населения в возрасте от 15 до 65 лет, вероятно, увеличится к 1960 г. на 23 %, то, по мнению Тэйлора, «проблема безработицы в сельском хозяйстве будет беспрерывно обостряться из-за все увеличивающейся доли людей работоспособного возраста среди сельского населения».

Это предположение в значительной степени подтверждается анализом уровня жизни, существующего теперь в сельских местностях. Значительная часть сельского населения, более 3 млн. семей, имеющих чрезвычайно низкий доход, уже доведены до положения неимущих крестьян. Половина этих семей полностью или частично не имеет работы, а вторая половина влачит жалкое существование, зарабатывая в год от 200 до 300 долл. на семью, если не меньше. Даже в исключительно благоприятном 1939 г. в стране имелось 1 681 667 фермеров — а с их семьями 7700 тыс. человек, — вынужденных существовать на 25 долл. в месяц на семью. В 1935 же году более миллиона из этих семейств не имели работы и получали пособие. Мероприятия по улучшению жизни сельского населения не коснулись этих семейств, да и вряд ли когда-либо их коснутся. Это «выброшенные за борт» люди — «отбросы» общественного организма. Как откровенно заявил Толли: «Теперешняя деятельность министерства земледелия не облегчила положения более 1,5 млн. бедствующего сельского населения. Выплаты на основе закона о регулировании сельского хозяйства обычно доставались фермерам тех районов, где разводят товарные культуры и живет очень мало «выброшенных за борт» людей». Исследуя пагубные последствия сельскохозяйственной безработицы (или частичной занятости), Томас К. Мак-Кормик пришел к выводу, что живущие на пособие для безработных сельские семьи — в первую очередь жертвы «обширной бесплановой экономической системы и ее последней «ошибки».

2. «Предохранительный клапан» закрыт

Сокращение после 1929 г. миграции в города привело к появлению нескольких любопытных теорий миграции. Нам теперь многозначительно говорят, что миграция является результатом «отсутствия правильного соотношения между населением и ресурсами» и что, для того чтобы избежать перенаселения деревни, необходимо поддерживать постоянный приток населения из сельских местностей в города. Говорят, что достаточно ликвидировать тормозящие миграцию преграды, чтобы автоматически выровнять положение. Появляются полные романтизма сообщения с описанием героических качеств мигрантов, которые, не убоявшись трудностей современного общественного устройства, пускаются в дорогу искать счастья в далеких привлекательных местах. Мигрантов сравнивают с переселенцами, с пионерами и созидателями Америки. Нам говорят, что единственная трудность на пути миграции заключается в неправильном руководстве или же полном отсутствии такового. Но ведь самое идеальное бюро труда мира не может дать людям работу, если ее нет.

Правда ли, что при современном общественном строе сельскохозяйственная миграция из определенных сельских районов снижает диспропорцию между количеством населения и имеющимися ресурсами? Ведет ли она вообще к разрешению какой-либо проблемы в «бедствующем» районе или же в «районе с большими возможностями»? Администрация по охране фермерского хозяйства отмечает, что в районе Великих равнин, откуда идет массовая миграция, освободившиеся места многих мигрантов немедленно занимают семьи, приезжающие из крупных и мелких городов, или же молодежь только начинающая работу. В итоге общее количество сельского населения этого района почти не сократилось. В большинстве бедствующих сельских районов одна фермерская семья занимает ферму, как только предыдущая семья пускается в путь. Поэтому миграция почти не приносит никакого облегчения в отношении разрешения существующей проблемы диспропорции. В некоторых же бедствующих сельских районах миграция не только не облегчает, но еще более обостряет эту проблему. Так, например, чрезмерное сокращение населения нарушает всю социальную и политическую структуру сельского общества, которому приходится нести чрезмерные расходы по содержанию административного аппарата, школ, дорог и т. д. Стремление восстановить нарушенное равновесие ведет к быстрому укрупнению ферм, влекущему за собой дальнейшее вытеснение сельских семей. Теоретически считают, что из Южных штатов должно было бы мигрировать 9 млн. сельского населения. Например, считают, что из Арканзаса «должны куда-нибудь уехать» 450 тыс. человек. На деле, однако, миграция из этих районов столь незначительна по сравнению с тем, какой она должна была бы быть, что существующее соотношение населения и ресурсов остается фактически без изменения.

Есть еще более убедительное возражение против теории, рассматривающей миграцию в качестве автоматического «предохранительного клапана». Дело в том, что общий итог перемещения мигрантов лишь частично соответствует идеальной схеме миграции, построенной учеными — специалистами по проблеме распределения населения. Заметив, что население имеет тенденцию мигрировать из районов с высоким коэфициентом рождаемости в районы с низким коэфициентом и из районов с ограниченными экономическими возможностями — в районы с широким полем деятельности, теоретики соблазнились возможностью вывести из этого заключение, что миграция — желательное само по себе явление. Но, к несчастью для теории, мигранты, и особенно сельские мигранты, имеют привычку двигаться в «неправильном» направлении. Те же силы, которые вытесняют их с земли, делают для них невозможным вновь осесть на уготованных им теоретиками местах. Например, отмечено, что миграция с ферм сильнее всего в районах с наиболее развитым товарным сельским хозяйством и что обратная миграция из городов почти не направляется в эти районы. И наоборот, районы с менее развитым сельским хозяйством, так же как и районы с очень низким сельскохозяйственным доходом, не только привлекают к себе мигрантов из городов и других сельских районов, но также сохраняют у себя большую часть естественного прироста своего населения. Так, с 1920 по 1930 г. «увеличение сельского населения было наибольшим в районах нетоварного сельского хозяйства, где почва обычно беднее, и наименьшим — в товарных сельскохозяйственных районах с наилучшей почвой».

В ходе своего передвижения и по прибытии к намеченному ими месту сельские мигранты создают новые проблемы. Как уже указывалось, миграция на тихоокеанское побережье повысила в этом районе расходы на пособия безработным, снизила ставки заработной платы, создала проблемы жилья и здравоохранения, усложнила задачи органов просвещения, увеличила расходы на содержание полиции и противопожарной охраны и вызвала острые трения между мигрантами и постоянными жителями. Совершенно несомненно, что миграция не способствовала разрешению какой-либо проблемы в Калифорнии. Вместо того чтобы восстановить равновесие в однобокой сельскохозяйственной экономике этого района, она лишь закрепила антидемократические отношения, вытекающие из индустриализованного земледелия крупного масштаба. В богатых долинах Калифорнии мигранты не только не стали фермерами, но превратились в батраков, вытеснив тысячи мексиканцев. Миграция из засушливых районов Запада резко обострила в Калифорнии проблему сельскохозяйственной рабочей силы. В более широком смысле можно сказать, что «миграция в города из бедных сельских районов с очень низким уровнем жизни и образования скорее ведет к росту городских расходов, чем к благосостоянию города. Она увеличивает список безработных. Мигранты из бедствующих сельских районов берутся за работу, ранее выполнявшуюся иммигрантами из самых отсталых районов Европы. Мигранты с трудом поддаются ассимиляции». Хотя мигрантам и не возбраняется переезжать в районы с большими экономическими возможностями, они обычно там не ассимилируются, разве только поступая на самую неквалифицированную работу, где они вытесняют еще более угнетенные социальные группы.

В настоящее время те же экономические силы, которые сократили возможности, существовавшие в городе и деревне для разоренных людей, влияют также на ход миграции. Другими словами, миграция больше не представляет собой «свободного процесса». Миграция теперь не только не выравнивает диспропорцию между населением и ресурсами, но, наоборот, во многих случаях еще увеличивает ее. Нет сомнения в том, что, как сказал д-р Картер Гудрич, миграция в прошлом способствовала выпрямлению и сглаживанию существовавшей неравномерности географического размещения. Но теперь миграция проходит при совершенно других условиях, чем четверть столетия назад. Следует учесть, что даже сто лет назад доступные для поселения земли Запада не предоставляли безоговорочно возможности их освоения. Вытесненным из других районов лицам не было достаточно лишь эмигрировать на Запад, чтобы вновь стать на ноги. Доктор Хакер, например, подсчитал, что в 40-х годах прошлого века средняя пионерская семья, желавшая заняться товарным сельским хозяйством и закрепиться на новом месте, должна была иметь от 1000 до 1500 долл. Хотя стоимость переезда теперь значительно ниже, все же расходы, связанные с поселением на новом месте, неизмеримо выше и роль денег гораздо более значительна. Даже для того чтобы заняться земледелием в осушенных районах Запада, фермерская семья должна иметь примерно 5 тыс. долл. Более того, современный мигрант стремится не столько вновь обзавестись независимым хозяйством, сколько получить какую-нибудь прилично оплачиваемую работу. Как указывает комиссия Толана: «Резкий контраст между старой и новой миграцией заключается в том, что в первом случае мигранты рассматривали поселение на новых землях как средство к созданию собственного хозяйства, а во втором — стремятся лишь получить хорошо оплачиваемую работу». Однако дело заключается не только в сильном сокращении возможностей и значительном увеличении расходов на переселение, но и в том, что миграция требует больших человеческих жертв, нарушает процесс культурного приспособления и часто бывает случайной и бессмысленной.

Специалисты по экономике сельского хозяйства говорят нам, что у нас «слишком много фермеров», но мы также ведь имеем и «слишком много промышленных рабочих». С одной стороны, нам говорят, что фермеры должны уехать из деревни, а с другой стороны, в периоды промышленных кризисов экономисты утверждают, что рабочие должны «вернуться к земле». Одновременно с разработкой программ, предназначенных для поощрения движения избыточного сельского населения в города, вносятся предложения переселить безработных промышленных рабочих в деревню. Даже самые яростные проповедники необходимости непрерывной миграции из деревни в город признают, что промышленность и в условиях процветания не сможет поглотить всех имеющихся безработных, а тем паче обеспечить работой новых рабочих. Вследствие того что в прошлом мы всегда мигрировали, мы теперь пали жертвой наших собственных традиций. Как отметил Конрад Тейбер: «История развития американского народа подсказала миграцию в качестве выхода для разрешения проблем городской безработицы и сельской нищеты». Это, конечно, старая теория «предохранительного клапана» времен неосвоенных территорий, не имеющая теперь никакой практической ценности. Предохранительный клапан вышел из строя и больше не действует.

3. Бесправные американцы

Эффективность миграции резко ограничена не только все возрастающими трудностями поселения на новых местах из-за современных экономических условий, но также наличием целой системы архаических законов о поселении. Эти устаревшие законы заставляют мигрантов все время странствовать, лишая их возможности, если они не имеют работы и материально не обеспечены, долго где-либо задерживаться. Американские законы о поселении ведут свое начало от статутов о рабочих, изданных в Англии в 1349 г. Первоначально эти статуты преследовали цель закрепить рабочую силу на местах и предотвратить после эпидемии чумы 1348–1349 гг. переселение квалифицированных рабочих. Позже, в 1662 г., был издан английский закон о поселении, использовавший мысль, заложенную в статуте о рабочих, в совершенно иных целях, а именно, не для поддержки бедняков, но для того, чтобы избавиться от них. То, что говорилось о последствиях введения этих законов в Англии, в равной степени отражает теперешнее положение в Соединенных Штатах: «Ежегодно тысячи бедняков арестовывались и перевозились из одной части королевства в другую, если они не могли дать достаточной гарантии в том, что не лягут бременем на общество. Широко применялась практика «подбрасывания», т. е. произвольного удаления людей из одной общины в другую. При этом больные, умалишенные и неимущие отвозились в соседний город, где, под покровом ночи, оставлялись на улице. Даже рабочие, имевшие постоянную работу, не были гарантированы от того, что их насильно не отправят на их официальное местожительство. Когда же вопрос об официальном местожительстве был спорным (что случалось весьма часто), целые семьи перебрасывались по нескольку раз из одной общины в другую. Общины вели между собой тысячи тяжб, и миллионы фунтов стерлингов шли на судебные издержки и выселения». В этой цитате нет ни одного положения, которое нельзя было бы иллюстрировать примерами из жизни, собранными комиссией Толана.

На 1 января 1936 г. законы о поселении, в значительной степени базирующиеся на упомянутых ранних английских статутах, входили в свод законов 43 штатов и округа Колумбия. В настоящее время эти законы сильно отличаются друг от друга. Согласно большинству из них, чтобы считаться полноправным гражданином данного штата, необходимо доказать намерение стать его постоянным жителем. Для этого требуется прожить, не прибегая к общественной помощи, в течение определенного срока, колеблющегося от шести месяцев до трех лет. Аналогичные предпосылки определяют право жителя на врачебную помощь. Чтобы полностью представить себе всю ужасающую бессмысленность, все варварство этих законов, необходимо учесть, что они действуют не только как барьер между отдельными штатами, но также и между графствами в пределах штата и между общинами в пределах графства. Так, например, в штате Иллинойс ответственность за оказание помощи неимущим лежит на 1454 общинах. В июле 1939 г. закон этого штата о неимущих был подвергнут изменению. Согласно новому Положению лица, обращающиеся за пособием, должны безвыездно прожить не менее трех лет в той общине, к которой они обращаются за пособием. Комиссии Толана сообщили о старухе 72 лет, потерявшей право на получение пособия из-за того, что она переехала из Чикаго в Цицеро. Дело усложняется еще тем, что минимальный срок безвыездного проживания, установленный законом о социальном обеспечении (охватывающим пенсии престарелым, пособия слепым, помощь детям, находящимся на иждивении), расходится со сроками, устанавливаемыми законами различных штатов о поселении. В некоторых штатах действуют даже две различные категории законов о поселении. К первой относятся законы, определяющие предпосылки поселения, необходимые для получения пособия из одного фонда, а ко второй категории — законы, устанавливающие предпосылки поселения, необходимые для получения пособия из другого источника. Кроме того, право на получение пособия по оседлости определяется общественным положением, а не зиждется на гарантированном законом праве. Поэтому, даже будучи приобретенным, оно может быть аннулировано произвольно и задним числом.

Законы США о поселении всегда никуда не годились, но после кризиса в связи со значительным увеличением миграции они стали просто невыносимыми. Различные штаты сейчас соревнуются в том, кто из них введет у себя самые жесткие законы о поселении. Стоит лишь одному штату повысить минимальный срок безвыездного проживания, как его примеру следуют другие штаты. Трудно сказать, сколько потребовалось бы бумаги, чтобы описать все те абсурдные, жестокие и бессмысленные притеснения, которым подвергаются сейчас мигранты из-за действия этих законов. Например, человек часто бывает не в состоянии привести подтверждение тому, что он действительно безвыездно проживает в данном штате требуемое законом время. Он обычно может доказать, что прибыл в штат в какое-то определенное время или около него. Но привести доказательства тому, что он не покидал пределы штата в течение 5 лет, и убедить в этом чиновников, выдающих пособие, нередко бывает чрезвычайно трудно. В другом случае человек в состоянии доказать, что он является постоянным жителем другого штата, но тот штат обычно отказывается дать ему разрешение на возвращение домой. Тогда такой человек попадает в критическое положение. Эти законы привели к бедствию нового типа — образованию класса «федеральных бездомных», которые, будучи гражданами Соединенных Штатов, в то же время не обладают правами постоянных жителей ни в одном штате. Согласно законам о поселении постоянное проживание не равнозначно юридическому понятию оседлости. Это означает, что человек может, например, считаться гражданином Иллинойса, иметь право голоса и все же не иметь права на получение какой-либо общественной помощи. Допустим, что Том Джоуд уже год не живет в Оклахоме, а в Калифорнии проживает всего лишь два года. Тем самым он потерял свои права постоянного жителя в Оклахоме, но не приобрел их в Калифорнии. Каждый год тысячи мигрирующих граждан Соединенных Штатов переправляются властями, подобно преступникам, на места их юридического постоянного жительства. Штаты обмениваются мигрантами, как воюющие стороны обмениваются военнопленными. Словно прокаженных, мигрантов гоняют из общины в общину, из графства в графство, из штата в штат. Так, к примеру, в отчете комиссии Толана говорится о печальной участи одной американской семьи, которую в течение месяца 4 раза перебрасывали из Северной Дакоты в Южную Дакоту и обратно, так как каждый из этих штатов отрицал, что он обязан заботиться о социальном обеспечении этой семьи. Кончилось тем, что эта несчастная семья очутилась на железнодорожной насыпи, по которой пролегает граница между обоими штатами.

В течение краткого промежутка времени, с 12 мая 1933 г. по 20 сентября 1935 г., благодаря деятельности Федерального транзитного бюро была достигнута какая-то видимость приличного обращения с мигрантами. Но с внезапным прекращением деятельности бюро снова воцарился хаос. Как до, так и после деятельности бюро штаты и местные органы власти прилагали все усилия, чтобы оградить себя от мигрантов путем введения жестких законов о поселении, содержания пограничной полиции, необоснованных арестов по обвинению в бродяжничестве и других методов. Сейчас подобная деятельность носит более интенсивный характер, чем даже в 1935 г. Никто до сих пор не имел достаточно мужества подсчитать, хотя бы приблизительно, сколько денег тратится ежегодно административными органами на допрос мигрантов и попытки выяснить по переписке место их постоянного жительства. Я видел разбухшие «дела» некоторых семей мигрантов, весьма напоминавшие досье по делу Дрейфуса. Вопрос, следовательно, заключается не только в том, что административные расходы поглощают баснословные суммы денег (помимо крупных затрат по перевозке, даже с учетом скидки, предоставляемой железными дорогами), но и в том, что в ходе расследования часто допускаются длительные проволочки, создающие неописуемые трудности.

В настоящее время принято обвинять мигрантов в том, что они переезжают из штата в штат якобы для того, чтобы получить больше денег в качестве пособия. На самом же деле, как показал один свидетель комиссии Толана: «Покинув дом, вы не получаете пособия». Один или два штата (например, Нью-Йорк) заботятся о транзитниках. Многие штаты оказывают временную помощь, однако лишь на тот период, пока они пытаются выяснить постоянное местожительство мигранта. Если это удается, мигрант должен согласиться вернуться в штат, постоянным жителем которого он считается, нето ему отказывают в дальнейшем вспомоществовании. Суды выносят решения, подтверждающие, что штат имеет право «выслать» транзитника независимо от согласия последнего. Вообще говоря, транзитники (т. е. люди без определенного местожительства) не только не имеют права на получение пособия, но, как указал Неле Андерсен, им вдобавок очень часто отказывают в работе, специально предоставляемой для безработных Администрацией общественных работ или другими федеральными организациями. Дело в том, что отпускаемых на подобные работы средств нехватает даже для обеспечения работой местных безработных, не говоря уже о транзитниках.

Людям, разглагольствующим о том, что миграция представляет собой полезный и необходимый «социальный процесс», регулирующий естественным путем соотношение между населением и природными ресурсами, не мешало бы на минуту прервать эти высоко теоретические рассуждения и поразмыслить над тем, что из-за существующих в США законов о поселении миграция превращается в хроническое явление. Какая может существовать у мигрантов возможность вновь осесть на землю, если их швыряют из штата в штат, из графства в графство? Поистине, любая возможность исчезает в этих условиях, подобно миражу!

4. Война и миграция

Не успели члены комиссии Толана во главе с д-ром Робертом К. Лэмбом, закончив свою большую работу, представить предварительный отчет комиссии конгрессу, как проблема мигрантов внезапно приобрела совсем другой облик. Начиная с осени 1940 г., со всех концов страны начали стекаться рабочие, чтобы поступить на работы, связанные с проведением в жизнь военной программы. Конгресс быстро осознал таящуюся в этом опасность и 26 февраля 1941 г. продлил полномочия комиссии Толана до 1 января 1943 г.

Военная программа значительно стимулировала миграцию сельских семей. Предполагалось, что приблизительно 73 % всех средств военного фонда будут истрачены в промышленных центрах, в которых имелось всего лишь 19 % всех лиц, занятых по линии Администрации общественных работ. Поэтому наплыв сельскохозяйственных рабочих в индустриальные центры не имел себе равного в истории. В военные зоны и другие места сосредоточения военной промышленности устремилось свыше 5 млн. мигрантов, что более чем вдвое превышало потребность в рабочей силе. В импровизированных лагерях, возникших близ военной верфи Мэер-Айленд вокруг Валлехо (Калифорния), я видел мигрантов, только что прибывших из Флориды, Джорджии, Техаса, Оклахомы, Миссури и Арканзаса. Когда в апреле 1941 г. в Сакраменто начались работы на Мазер-Филд, на шоссе, ведущем к участку работ, скопились машины не только из вышеупомянутых, но и многих других штатов. В газетной заметке от 9 апреля 1941 г. говорилось об «оки» 41-го года», стекающихся к форту Блисс в поисках работы. В Эль-Пасо ежемесячно в местную организацию Армии спасения обращалось в среднем 400 человек за помощью. «Эти люди едут в разбитых автомашинах, в которых они также спят. Иногда в старой, полуразвалившейся машине странствует семья из 6 человек и более». Очутившись в Эль-Пасо без денег и без работы, такие лица осаждали Армию спасения просьбами предоставить им бензин для обратной поездки домой. 20 февраля 1941 г. один известный американский журнал сообщил следующее: «Свыше 3 млн. бедняков преимущественно из сельских мест пустились за последние 6 месяцев в путь в поисках работы на военных предприятиях. Только лишь в 7 крупных городах — Чарлзтоуне (Индиана), Корпус-Кристи и Оранже (Техас), Рэдфорде (Виргиния), Детройте, Бостоне и Норфолк-Ньюпорт-Ньюзе — скопилось более 250 тыс. мигрантов». В городах Техаса, где шло строительство казарм, наблюдалась столь сильная безработица, что мигранты в ожидании работы собирались каждый день на биржах труда, именуемых «бычьими загонами». В Браунсвуде подобный «бычий загон» насчитывал в среднем от 500 до 1000 безработных в день. Аналогичные сведения поступали со всех концов страны. Но осуществление промышленностью военных заказов не только служило магнитом, притягивающим к себе рабочих из сельских районов, но и влияло непосредственно на вытеснение с земли тысяч фермерских семей. В течение одного дня правительство скупило тысячи акров пахотной земли в Айове, Миссури, Индиане, Огайо, Иллинойсе и Джорджии и уведомило фермеров, что они должны немедленно выехать. В некоторых случаях фермерам все же была предоставлена двухнедельная отсрочка. 19 апреля 1941 г. журнал «Ю. С. Уик» сообщил, что правительство выселило таким путем 40 тыс. семей. Оказывается, что эти фермеры, названные Джонатаном Даниэльсом «нововыселенными», не получили никакой компенсации, так как не являлись собственниками земли, а лишь пользовались ею. 1 марта 1941 г. Даниэльс писал в «Нейшн», что количество фермеров, выселенных в соответствии с выполнением программы военного строительства, составило за неполный год больше половины того количества фермеров, которым в течение трех лет действия «программы Бэнкхэд — Джонса» была оказана помощь в приобретении земельных участков.

Проблема значительно осложнялась тем, что многие военные предприятия были расположены в юго-восточной части Соединенных Штатов, т. е. в районах, из которых ожидалась наибольшая эмиграция сельского населения. Внезапное начало проведения в этих районах крупных работ уже вызвало сильные перемещения. 15 марта 1941 г. Лоуел Клюкас описал в «Сатурдей ивнинг пост», как в несколько недель Бредфордское графство Флориды превратилось из «клубничного» центра в кипучий город, охваченный ажиотажем в связи с военным строительством. «Вдоль узкого, забитого транспортом шоссе, ведущего из города к месту строительства, — пишет он, — возникли примитивные лагери без всяких санитарных удобств. Их обитатели страдают от пыли днем и от холода ночью… Мигранты прибыли из Джорджии и Каролины. Они поставили свои допотопные машины в лесу у шоссе и живут в грузовиках с грубыми, самодельными кузовами, в передвижных домиках собственного производства, под сколоченными ими навесами, в брезентовых палатках, картонных лачугах или же в шалашах, сделанных из ветвей кустарника». Аналогичные сообщения поступали из Калифорнии, Мэна, Виргинии, Индианы, Луизианы, Техаса и других штатов. Все уголки страны ощутили на себе последствия миграции и оказались вынужденными осознать, что миграция действительно представляет собой крупнейшую проблему. Выступая 24 марта 1941 г. в Вашингтоне, Пэр Лоренц сказал, что в Южных штатах уже имеют место вспышки дизентерии, пеллагры, сифилиса и даже проказы, так как «тысячи рабочих поглощаются общинами, не имеющими соответствующих санитарных условий и почти лишенными медицинского обслуживания». Заместитель уполномоченного по вопросам здравоохранения и социального обеспечения в связи с программой национальной обороны Чарлз П. Тафт заявил (3 апреля 1941 г.), что 250 тыс. детей мигрантов, работающих на оборону, не имеют возможности посещать школу.

* * *

Консолидация рынка труда приводит к значительным социальным последствиям. Раньше изолированные в различных районах рабочие находились под сильным влиянием местных обычаев. Сейчас тысячи сельских семей покидают глушь, в которой они жили обособленно с незапамятных времен, и соприкасаются в Калифорнии, Техасе, Флориде, Иллинойсе с другими рабочими. Это обязательно вызовет значительную перемену в их характере, поведении и образе мышления. В то же время нельзя ожидать, что военная программа сможет обеспечить полную занятость всем имеющимся сельскохозяйственным мигрантам. Г. Р. Толли подсчитал, что набор в армию смог привлечь в 1941 г. 150 тыс. сельских рабочих и что, возможно, 350 тыс. человек смогут получить работу в военной промышленности. «По существу, — говорит он, — неспособность военной программы обеспечить работу всем нуждающимся в ней еще более увеличивает тревогу о диспропорции, существующей в сельском хозяйстве между населением и его возможностями. В противоположность многим предположениям и высказываниям военная программа не обещает разгрузить сельское хозяйство от излишних рабочих рук путем применения их в неземледельческих отраслях». А относительно того, что произойдет, когда военные заказы прекратятся, никто не решается даже подумать. Чем бы дело ни кончилось, весьма сомнительно, чтобы миллионы снявшихся с земли людей после окончания чрезвычайного положения безропотно и покорно согласились вернуться в глухие, бесперспективные сельские уголки страны.

* * *

Вплоть до последнего времени при рассмотрении сельских социальных и экономических проблем сельскохозяйственные рабочие предавались забвению. О них меньше известно, чем о других трудящихся Америки. Лишь за последние годы мы начали немного узнавать о том, где и как живет сельскохозяйственный рабочий. Мы узнали, что проблема сельскохозяйственных рабочих не ограничена лишь несколькими районами, выращивающими в крупном масштабе фрукты и овощи. Мы теперь знаем, что эта проблема касается всей страны и находит себе отклик во всех областях экономики. Мы знаем теперь, что, как сказал Гамильтон, «эта проблема гораздо обширней, чем предполагали даже многие вдумчивые люди». Необходимо поэтому получить представление о количестве, составе и положении сельскохозяйственных рабочих в Америке.

Перепись 1930 г. выявила, что на все рабочее население американских ферм приходится 2 727 035 наемных рабочих, 1 545 233 бесплатно работающих члена семьи и 776 278 кропперов. Большинство кропперов следует рассматривать как сельскохозяйственных рабочих, также следует поступить и со многими арендаторами. В Соединенных Штатах имеется около 1,5 млн. семей сельскохозяйственных рабочих (включая кропперов), насчитывающих около 6 млн. человек. Наемные рабочие составляют 26 % всех работающих в сельском хозяйстве. В некоторых штатах этот процент гораздо выше: в Калифорнии он составляет 57,2, в Аризоне — 53,9 и во Флориде — 46,9.

Имеется 4 основных вида сельскохозяйственных рабочих: типичный наемный рабочий; наемные рабочие, работающие группами; женщины и дети и, наконец, мигрирующие сельскохозяйственные рабочие. Постоянно проживающий на ферме типичный наемный рабочий используется главным образом в производстве кукурузы, пшеницы и других зерновых, а также в скотоводстве и в молочной промышленности. Он не представляет собой проблемы. Ко второму типу относится большое количество сельскохозяйственных рабочих, работающих на фермах, нанимающих по два, три или более человек. В июле 1935 г. на 184 тыс. ферм (с тремя и более работниками) работало более 1156 тыс. наемных рабочих, т. е. около 43 % их общего числа. В 1929 г. лишь две пятых всех ферм страны пользовались наемной рабочей силой. Женщины и дети работают в основном бесплатно, все же в 1930 г. на фермах работали за плату 171 тыс. женщин и 469 497 детей в возрасте от 10 до 16 лет. Труд этих детей использовался преимущественно на крупных фермах. Сколько же имеется мигрирующих сельскохозяйственных рабочих, никому точно неизвестно. Администрация по охране фермерского хозяйства указывает в сообщении от 11 мая 1940 г., что в сельском хозяйстве США имеется по меньшей мере 500 тыс. мигрирующих рабочих, а вместе с их семьями свыше 1,5 млн. человек. Имеются все основания полагать, что это весьма заниженная оценка.

Эта социальная группа наиболее бесправная в современной Америке, если не считать наемных рабочих. Мы знаем, что около 50 % всех сельскохозяйственных рабочих имеют лишь временную сезонную работу, что у них почти или вообще нет других видов заработка и что даже в 1929 г. они «зарабатывали значительно меньше, чем требуется для обеспечения среднего уровня жизни». Согласно приводимым в одном обзоре данным о 10 графствах 8 штатов, расположенных в различных районах страны, средний заработок сельскохозяйственных рабочих за 1935/1936 г. составил от 125 до 347 долл. В отношении же Южных штатов нам известно, что там наемные рабочие, будь то кропперы или просто сельскохозяйственные рабочие, редко зарабатывают более 100 долл. в год каждый и что, даже включая стоимость предоставляемого им для домашнего пользования инвентаря и учитывая случайный приработок, их ежегодный доход почти никогда не превышает 150 долл. Мы знаем, что сельскохозяйственный рабочий в среднем занят лишь 40–60 % всего рабочего времени в году. Нам известно, что если рассматривать ставки заработной платы в сельском хозяйстве, исходя из годового, а не сезонного заработка, то они составят на Северо-Востоке 70 %, на Западе — 60 %, в Северных центральных штатах — 60 % и на Юге — 50 % средней ставки заработной платы в промышленности. Нам известно, что, как сказал Карл К. Тэйлор, «многие сельскохозяйственные рабочие даже не в состоянии послать своих детей в школу. Не имея постоянного местожительства, не имея финансового базиса, они не признаются полноправными членами общества и поэтому почти полностью выключены из социальной жизни страны. Эта социально изолированная группа, то перемещающаяся, то застревающая в каком-либо месте, подобна кораблю без руля и без ветрил». Многие из них не имеют ни крова, ни работы. В своем большинстве они лишены избирательного права. Они живут в самых ужасных жилищных условиях, какие вообще имеются в Америке. Гамильтон сообщает, что из полутора миллионов жилищ, занимаемых кропперами и сельскохозяйственными рабочими, «подавляющее большинство не отвечает самым элементарным требованиям». Мы знаем, что, как также указывает Гамильтон, «сельскохозяйственный рабочий, живущий в глухой сельской местности, почти не имеет доступа к школам, библиотекам, не может пользоваться услугами врачей и помощью общественных организаций». Поэтому он находится в очень тяжелом положении. Нам известно, что очень немногие сельскохозяйственные рабочие имеют корову, свинью или цыплят и что мало кто из них имеет возможность держать огород. И это несмотря на то, что большинство из них работает в самых богатых сельскохозяйственных районах Америки! Мы также знаем, «что возможность стать в будущем землевладельцем лежит вне поля досягаемости» для большинства из этих рабочих. А это самое ужасное, ибо, как отметил однажды Карлайл: «Человек не страдает от того, что должен умереть. Он не боится даже умереть от голода. Многие люди умирают. Человек страдает и чувствует себя несчастным от того, что не знает, почему он живет в нищете и не получает почти ничего за свой тяжкий труд, который отнимает у него его физические и моральные силы, но не дает ему взамен возможности считать себя полноправным членом общества».

Сельскохозяйственный рабочий лишен возможности участвовать в социальной жизни страны. Это отверженный. Это парий. Существующее социальное законодательство не предусматривает никаких мер для защиты его прав. Что же касается любого вида общественной помощи, общественного обслуживания или профессионального обучения, то сельскохозяйственного рабочего либо просто игнорируют, либо применяют к нему политику дискриминации. Он не в состоянии вырваться из тесно замкнутого порочного круга и все лишь крутится на одном месте, подобно собаке, пытающейся поймать себя за хвост. Вряд ли у него есть какой-либо выход. Раз уж подобное положение установилось, его чрезвычайно трудно изменить. Выступая в марте 1936 г. на конференции сельскохозяйственных рабочих, Генри Уоллес сказал: «Во всей нашей экономической системе в наиболее безвыходном положении находятся сельскохозяйственные рабочие. Это еще совершенно не разрешенная проблема. Я считаю, что существующее положение может привести к глубокому потрясению».