****
Чего не любит не только русский, но и любой другой человек, находясь в трезвом уме, здравом рассудке и хорошей памяти? Не знаете?
Я вот тоже не знаю, хотя и причисляю себя к "белым воротничкам" и, где-то даже к интеллигенции, да не будь это слово никогда ругательством, отныне, присно и во веки, оставшихся человечеству, веков.
В юношестве думал, что все не любят, когда их обманывают. В детстве — когда лишают мороженого. Став лейтенантом, пусть и насквозь липовым, в действительности — кабинетным водолазом по бумажной документации, понял простую истину — все, что не нравится одному — запросто понравится другому.
Так что, стоящему напротив меня офицеру я не нравился. Это было видно и по его чуть прищуренным глазкам, и по желвакам на скулах, и сжатым, кулакам.
Он бы меня, может, уже бы и бил, но Бен портил ему всю картинку, приставив недавно отточенный мной до бритвенной остроты тесак совсем не к горлу. И распоротый шаговый шов наглядно демонстрировал, что дергаться не стоит.
— Очень прошу Вас, господин полковник, извиниться перед моим спутником. — Тихо и вежливо, почти ворковал ему на ушко, "Стекло", прижимая лезвие все сильнее и сильнее к штанам. — Ну же, ведь это так просто — быть культурным человеком, говорить "здравствуйте", "до свидания" и "извините"!
Полковник бледнел, краснел, пыхтел, но зубы держал крепко сжатыми.
— Заслуживает уважения… — Бормотнул я себе под нос. — Но… "Упрямство — достоинство ослов!"
Фраза, услышанная когда-то давно, в детстве, из уст Самого Боярского, три тысячи чертей!
— Олег, пожалуйста, не оскорбляй господина полковника. — Бен выглянул из-за его спины и укоризненно покачал головой. — Ну, какой-же из него — осел?!
— Рогатый? — Вырвалось у меня, и полковник дернулся, нанося прямой удар.
Сложно устроен мир.
Спят, точнее не дают спать, Бену.
А бьют за это — меня.
Такого толстого, круглого и уставшего.
Причем, норовят стукнуть по лицу, не отвлекаясь на разрезанные штаны.
Европейская культура в самом своем голом и неприглядном, виде. Набить морду русскому дикарю, предварительно вылив на него ушат помоев — можно. А попросить прощения, признавая свою ошибку — нельзя.
Моветон-с!
Привычно слив удар по толстому плечу, удержал руку от ответного. Пусть Аркан сам разбирается со своими любовницами, их мужьями и прочими прелестями. А мне еще десять километров по расквашенной глине замешивать. Некогда мне. Хоть и прячется в груди подленькое желание сделать короткий шаг вперед и дать полковнику снизу в челюсть, чтобы как мачта лег. И масса позволяет, между прочим. И техника уже не хромает, Бен подтвердит.
Но, тут дело такое, семейное.
Пусть сами разбираются.
Повернувшись спиной к полковнику, сладко потянулся, обещая себе, что дотерплю до того момента, когда Бен смоется на континент и разберу этот чертов радар, по кирпичику. Вытащу из него "господина полковника" и скормлю рыбам. Медленно и печально, по кусочкам. А его "женбат", ей-ей, выпорю, чтобы неделю сидеть не могли, кушали только стоя и спали на животе.
Полковник еще раз попытался меня достать, тривиально лягнув ногой, и лег в грязь, поскользнувшись. Или получив от Бена, толчок под колено.
Зря он так, Бен. Всю грязь мне испачкает этим британским офицером! И будет снова ворчать, что грязь — грязная, вода мокрая, а ветер — пронзительный.
Легко восстановив дыхание, вернулся к прерванному занятию, такому философскому и жизнеутверждающему, что головной мозг совершенно отключался, доверяя переставлять ноги спинному.
Едва моя излюбленная тропинка для пробежки завернула за остатки забора базы и нырнула в глубины оврага, как возникла передо мной очередная лесная нимфа. Первая — уже получила от полковника и теперь демонстрировала потерю сознания. Точнее — имитировала. Я отчетливо видел, как дрогнула полковничья рука, замедляя свой разбег.
— Где моя мама? — Нимфа, оборзевшая в своей безнаказанности, мало того, что остановила меня, заступив дорогу, так еще и за руку схватила, угостив недетским разрядом статики. — И папа?
— Там! — Выдохнул я, ткнув пальцем себе за спину. — Поторопись, а то станешь сиротой!
"Или вдовой!" — Хихикнул я про себя, вспоминая их странные отношения с Беном.
Весь мой островной день разбит на четыре тренировки по два часа — на большее, пока, я и не замахиваюсь, опасаясь всяческих неприятных последствий — с двумя часовыми перерывами и одним большим, на обед и сиесту. Вес покидает мою бренную оболочку, но медленно и нудно, разочаровывая в успехах. Хочется быстрее. Только сердце и так время от времени подкатывает к горлу, предупреждая, что пока моя выносливость далека от идеала, а физическое состояние и вовсе лишь достойно горьких слез.
Бен занимается со мной "рукомашествами", но реакция у этой оболочки еще хуже, чем у меня во времена оны. Зато гибкость — просто поражает и восхищает. Гибкость и сила удара, способная остановить бегущего в мою сторону мастодонта-морпеха, отправляя в горизонтальное положение. Аркан ругается, но скорость удара совсем никакая и улучшений, опять же, не предвидится.
За моей спиной разгоралась очень даже громкая перебранка, на трех языках: английском, каком-то наречии "женбата" и русском, на котором матерился Бен, попутно объясняя в чем, по его мнению, суть проблемы.
Пришлось вернуться.
Полковника поддерживало все женское население острова, заботливо обнимая, что-то лопоча на ушко и бросая на морпеха злобные взгляды.
Британский офицер больше походил на панду-чебурашку, попавшего под лопасти и жернова ветряной мельницы. На его белом, от боли, лице выделялись свежие фонари вокруг глаз, а уши просто полыхали красным светом, растянутые до безразмерности. Судя по перекошенному положению туловища, полковник заработал еще и пару сломанных ребер. Забыл бывший союзник по НАТО, что юсовцы своих морпехов обучали на совесть, готовясь к всевозможным неприятностям со стороны России. И не только России. На плечах морпехов становилась демократия и в Ираке, и в Югославии.
А Бенджамин, по моему глубокому убеждению, еще тот садист! Только притворяется эдаким пай-мальчиком, а у самого, любимый удар — натянуть лицо противника на своё колено, нежно придерживая голову, за уши.
Так что, нос у полковника, тоже преизрядно пострадал.
Увидев, что возвращаюсь, женщины развернули своего прямого "мужа-отца-командира" в сторону радарной установки и потопали по жирно чавкающей, грязи.
— Зря ты его не прибил. Теперь нам покоя не будет. Вот увидишь — обязательно сделает нам гадость! — Посетовал я, на добродушие Аркана. — Либо ночью "петуха пустит", либо будет говно под порог подкладывать.
— Олег. Он — офицер! И умеет проигрывать. — Бен тяжело вздохнул. — А ты — извращенец и правдолюб.
— Ага. И, хочешь еще правды? — Я состроил самую милую улыбку. — Теперь ты долго будешь сладко спать в своей кроватке. Зубами к стенке, молча и один!
Вместо ответа я дождался удара из положения "все равно я до тебя, язва, дотянусь" и довольно продолжил свою тренировку.
Стареет Бен, что-ли, забывая такую простую вещь — битого любовником мужа, жена любит больше, прощая ему все на свете, потому что — свой, хорошо знакомый и привычный.
Вновь отдавшись процессу передвигания ног спинным мозгом, растекся по своим воспоминаниям, переваривая все узнанное и перекладывая его с полочки на полочку и так и эдак.
Попал я в 2044 год от Р.Х., вынырнув в Канадском озере Атабаска. Город, сгоревший у меня на глазах, назывался Форт-Чипевайан, и жило в нем, ни много ни мало — 20000 — 30000 человек. Но это было еще до появления вампиров, за двадцать лет хорошо проредивших численность всего человечества. Вампиры пришли не одни, прихватив с собой из-за морей, "Младших" — волков-оборотней, чья основная личина — волк, а человеческая лишь так, для отвода глаз, ибо разум у них волчий в обоих обличьях. Вампиров называют по-разному, в зависимости от статуса. Высшие — это те, кто прибыли на кораблях, их капитаны и родоначальники кланов. Хозяева — вампиры, в услужении которых находятся Младшие — оборотни. Новообращенные — это уже люди, обменявшие свою жизнь, на бессмертие кровососов.
Бен на полном серьёзе рассказывал, что встречался с ангелами, точнее — видел их с озера, над горящим городом и божился, что именно крыло ангела указало ему на меня. Точнее — на дом, в котором я отмачивал свои покалеченные ноги. Если это правда, то, где шлялся мой второй ангел-хранитель, принадлежащий мне по всем расчетам и еще один, положенный по статусу?! Непорядок! Совсем небесная канцелярия страх потеряла, двух ангелов зажилила, заставив пахать только одного. Теперь мне понятно, отчего с головой проблемы…
Мерно передвигая ноги, поправил лямки рюкзака, наполненного камнями, ровно на десять кг. Это сейчас мой маленький рекорд, ведь начинал бегать всего с двумя и уставал, как проклятый. Сил только и хватало рухнуть в воду, вылезти на берег, обтереться полотенцем, сделанным из штор и оттого плохо впитывающим влагу, доползти до дома и упасть в кровать. Точнее, кровати мне пока не положено — бедная мебель кряхтит и грозит сломаться под моим весом, так что спать приходится прямо на полу, подстелив снятый с кровати матрац.
Все по-спартански просто и незатейливо. Низкий поклон Аркану, уже дважды летавшему к Алексу, за необходимыми мне, вещами. Иначе снова ходил бы я, завернувшись в шторы, и в порванной обуви. Мы с торговцем разработали целую систему скрытых знаков, что бы морпеху не приходилось появляться в городе.
Бен, всю эту систему честно похерил, приземлившись на крыше забегаловки поздно ночью и постучав в окно. Мало того, что он испугал бедную девушку, только что отпустившую с миром своего клиента, перепутав окно, так он еще и выбрался из ее постели только утром, заставив Алекса поседеть на ровном месте от такого "нежданчика".
Мастер Сибатси пострадал при следующей "прогулке" "страшного лейтенанта" и, по словам Бена, каждый раз, когда бросал взгляд на масккостюм, начинал заикаться.
Костюм мы делали вместе, на острове, от нечего делать, до хрипоты споря и матерясь. Получилось очень экзотично и симпатично. Бен проверил "костюмчик" слетав на охоту и вернулся, нагруженный по самые борта, свежатиной.
И двумя волчьими шкурами, размера которых хватило на целое одеяло, которым я теперь и укрываюсь.
Так и жили мы, не тужили, пока не нарисовалась Тьяма, для начала объявив о себе по радио. Мой внешний вид молоденькую девушку не прельстил, так что Бен попал в окоп полного профиля, а мне пришлось срочно делать беруши, иначе спать было невозможно. Через неделю, я добавил в рюкзак еще два килограмма камней и лишний круг в пробежку, и спал сладко и крепко, невзирая на все звуки, доносящиеся с половины морпеха.
О том, что женщины Две, до меня дошло только через две недели — на мой взгляд, если не присматриваться, что Тьяма, что мать ее — Нарья, были на одно лицо, одного роста, одного колера-окраса, совершенно одинаково смеялись и обе возникали в нашем домике по полной темноте, тишком прокрадываясь по скрипучим половицам в комнату Бена.
Потом возник полковник и теперь у меня в голове вертятся варианты, как от него избавиться. Есть уже два, но оба упираются в возможность попасть на пост, с плотно залитыми крепким бетоном, стенами.
"Ага. Стены залиты, а полковник с со-бабами, наружу выбраться может!" — Вместе с поворотом тропинки, повернули и мои мысли, начиная выстраивать третий план. Который, желательнее всего, додумать за эту тренировку, а потом привести в исполнение. Ничего не поделать, пережил я пару землетрясений, а тут целый полковник, тут не землетрясение, тут все катаклизмы, разом, назревают.
"Будем мочить в сортире!" — Вспомнилось мне ставшее крылатым, выражение. — Но сперва, надо туда дрожжей подкинуть. И бензинчика, подлить. Желательно бы еще кислоты в растительном масле навести, но это уже нереально. Ни масла, ни кислоты в ближайшем доступе нет. И бензина, кстати, тоже.
— Будем импровизировать! — Заявил я пространству, остановился передохнуть и сделать пару махов руками-ногами, восстанавливая дыхание и кровообращение. — Счастья, для всех и даром. И пусть никто не уйдет безнаказанным!
Сладко потянувшись, поправил рюкзак и развернулся в сторону радара — на разведку. И, с размаху, снес стоящую на пути, женщину.
Теперь я воочию увидел, что такое 45 против 200!
Нарью просто сдуло в самую грязь, проломив хрупкие кусты на два шага внутрь. Из которых теперь донеслись сдавленные ругательства, перемежающиеся вскриками — кусты, конечно, хрупкие… Но колючие, зар-р-р-раза! Я, пока тропинку пробивал, сдуру в них вломился, надеясь на свой жир и массу, проложить беговую дорожку в более удобном месте. Шипы от двух до семи миллиметров Бен вытаскивал из меня весь вечер, ругаясь приблизительно так же, как Нарья, прямо сейчас. А бегать я, теперь, предпочитаю по грязи, не касаясь злокозненных кустов.
Хорошо базу обороняли, правильно выбрали растения.
— Может, руку дашь? — Нарья замолчала, понимая, что ее трепыхание делает только хуже.
— Знаешь… Пожалуй, воздержусь, руки протягивать. — Я широко улыбнулся, вспоминая извечную реакцию Аркана на мою улыбку.
Его от нее просто передергивало, от отвращения.
— Обиделся? — Нарья сделала глубокий вдох-выдох и повела плечами, высвобождаясь из колючих объятий.
— Более того. Рассчитываю, как от вас избавиться. — Признался я, прищурившись. — Только вот пока не знаю, как к вам в "гости" попасть.
— Обиделся. — Женщина одним взмахом поправила прическу, убирая черный локон выбившихся на свободу волос, за ухо. — Или, скорее, завидуешь!
От хохота, рюкзак меня перевесил, и я рухнул в грязь, превращаясь из мокрого и уставшего толстяка, в мокрого, уставшего и грязного, как свинья, толстяка, валяющегося на спине и булькающего от смеха. Аж живот заболел!
Нарья Бейтли, судя по знакам различия, числилась целым капитаном, а вот с мозгами у нее и вправду было не все в порядке: как я понял, она искренне считала, что я завидую личной жизни Бена!
Утихомирившись, отдышавшись и приняв вертикальное положение, я повертел грязным пальцем у своего, относительно чистого виска, демонстрируя отношение к ее словам.
— Почему?! — До женщины никак не мог дойти тот факт, что не все способны завидовать. Или злорадствовать. Что не все врут в глаза или плывут по течению. Есть идиоты, типа меня, которым лениво врать, тренируя память; сложно злорадствовать, потому что это не радует; и совсем не способны завидовать, точно зная, что впереди тысячи дорог, нехоженых и оттого намного более привлекательных, чем те, на которых кто-то, что-то добился.
— Пальчики загибай. — Мне стало ее даже жаль, отчего-то. — Завидовать можно, если у кого-то есть нечто, чего у тебя нет, но очень хочется. У меня, сейчас, в день получается тридцать-тридцать пять километров пробежки, с грузом, который оттягивает мне плечи так, что на них остаются кровавые синяки, а то и потертости. Мой вес, приблизительно, 200–210 килограмм и за эти два месяца я сбросил всего десять. Для того чтобы я начал завидовать Бену, надо скинуть еще 130 кг. 26 месяцев. Два года и два месяца, красавица, два года! А до этого момента, единственное, чего мне хочется, в ответ на издаваемые вами звуки, это пойти и придушить вас, потому что вы мне мешаете спать!
Говорят, что глаза, это зеркала души.
Хм, в таком случае, у Нарьи, только что, зеркало разбилось. А это — не к добру, как говорят.
Вот они, издержки культурной революции, терпимости и толерантности. Чем больше эти понятия вдалбливают в моноизвилину общечеловеков, тем больше она распрямляется и ведет к выходу. Жаль, чаще всего — запасному и запертому на давно потерянный ключ. Оттого мысли эти мечутся, превращаясь в клубок фобий и уничтожая человека, как личность, склонную к критическому мышлению. Вот и полковник продемонстрировал все свои страхи, а я, как психолог, не смог не добавить ему еще, свеженьких, от всей широты своей русско-азиатской, души. Пусть боится, мне не жалко. От страха, до ошибки — всего ничего, надо лишь подождать и нанести вовремя удар.
Или просто отойти в сторону — у несвободного человека путаются понятия, и он сам найдет свой логический и очень страшный, конец.
— О-л-е-г… — По буквам произнесла мое имя капитан Бейтли и я немедленно ей зааплодировал: это же какой прогресс, оказывается мое имя давно не секрет и не тайна. И его можно выговорить, а не награждать меня уничижительными взглядами каждый раз, проходя мимо.
Европейская культура — проходить мимо уродства, делая вид, что его нет. Не замечать, возводить в степень, незаметность ТП, пряча их за безликую одежду с бейджами на груди. Хлопать в ладоши по поводу и без. И не прощать чужих ошибок, требуя безнаказанности за свои.
Мой взгляд могла выдержать Настя и Фекла Антоновна Мереженская. Первая, потому что я до сих пор ее люблю, а вторая… А именно вторая и "поставила" мне этот взгляд, сняв, заодно, и корону выпускника-всезнайки.
Нарья мне не понравилась сразу, а жизненного опыта, которым меня можно "передавить", у нее не было и в помине.
Обхватив плечи руками, словно замерзая, она развернулась ко мне спиной и исчезла в колючих кустах, не колыхнув ни одну ветку. Я точно увидел, как растение проходило сквозь ставшее призрачным, тело.
Вот и еще одно открытие, становящееся головной болью.
Толи — это семейка призраков, толи что-то приборное, а толи — некий навык, присущий данной семье. Ведь стены залиты бетоном!
Отловить на опыты не получится, тут меня вперед, отловят.
Значит, надо искать предателя изнутри.
А полковника — грохнуть, как бешенную собаку, при первой возможности, пока он не стал проблемой глобальной, неся угрозу нашему пребыванию на острове.
Стоило мне появится на пороге нашего дома, как Бен принялся технично доставать свой "ковер-самолет", готовясь свалить по делам.
О том, что надо лететь к Алексу, разговор шел давно — рыбак из меня совершенно на букву "Х", так что запас крючков и лески давно сигнализировал красным светом, предупреждая, что такими темпами, очень скоро, рыбу мы будем ловить голыми руками или острогой.
Была у меня идея сделать "ружжо", для подводной охоты, добыв резину или выкрутившись иным путем. Но, "иной путь" подразумевал целый подводный "арбалет", а к таким сложностям я еще не готов.
— Список я взял. — "Обрадовал" меня морпех, роясь в вещмешке и старательно не глядя мне в глаза. — За пять, шесть дней, обернусь. И здесь, заодно, все утихомирится. Полковник, минимум на неделю, обо всем забудет, пока вылечится. А потом…
— А потом — я его грохну. — Громко и отчетливо, разгоняя тишину наступающего вечера, предупредил я. — Или он меня — грохнет, если успеет, разумеется. И, если ему его бабы, помогут. Ты уж извини, но тогда я и их — грохну. Пока не знаю, как, тут новые детали проявились, но я, что-нибудь придумаю. Так что, старший лейтенант Бенджамин Аркан, либо Вы прямо сейчас смоетесь, а я возьму "АК", с подствольником, и выкурю, вытаскивая наружу всю эту семейку. Либо вы пойдете и предупредите барышень, что я — на грани. И, перейдя ее, устрою самое кровавое в их жизни, побоище. С их телами, в качестве доноров крови. Причем, прошу так и сказать, что донорами они станут отнюдь не добровольно…
Аркан проникся и поверил!
Обожаю свою профессию!
Ведь так просто манипулировать людьми, простыми интонациями голоса, взглядом, жестом. Это просто праздник, какой-никакой!
Убрав шкатулку с артефактом во внутренний карман, он прошаркал к нашему общему, обеденному столу и сел за него, положив голову на руки и уставившись в растопленный камин.
— Ну?
— Что "ну"? — Бен поднял на меня взгляд, и я понял, что ни чёрта он мне не поверил.
Сидит и лыбится, как майская роза, совершенно не пряча веселых бесенят в глазах.
— Как ты расковыряешь бетон? Или "выкуришь"? Поделись тайнами! — Морпех хихикал, а у меня вырисовался простой план, такой простой, что я и сам удивился, на кой икс я ломился головой в бетонные стены.
— Очень просто. Одну гранатку в решетку радара и буду спокойно ждать, когда выползет некто, чтобы начать ремонт. Дальше рассказывать или фантазия заработала?
— И что, убьешь женщину? — Бен, по-видимому, перепутал меня с кем-то.
— А она не женщина. Она — солдат. Солдат враждебной армии. Она носит форму и оружие, угрожает моей жизни и, следовательно, должна быть уничтожена. Подписав контракт на службу, она подписалась и на то, что ее в любой момент пристрелят, подорвут на мине или просто дурак-начальник, отправит ее на убой, как бессловесную овцу. — Я уселся напротив Бена, на свой табурет, состоящий из цельного куска дерева. — Бен, как только полковник оправится, он первым делом сообщит о нашем присутствии здесь. Если уже не сообщил, пся крев. И его "женщины" нам никак не помогут. В особенности — мне, такому жирному, аппетитному, "русскому", ненависть к которым им вбивали десятилетиями, одновременно тыкая пальчиком, что эти "лохи" не воюют с детьми и женщинами. Причем сами спокойно расстреливали и насиловали девушек-санитарок, связисток, вешали комсомолок и детей, работающих на партизан, расстреливали раненных. А, после сообщения, сюда отправят пару Хозяев, со своими подопечными. А когда мы их возьмем и отправим на тот свет, здесь появится Высший, да еще и с компанией. И тогда нам придется уносить ноги, а мне здесь очень нравиться. Проще завалить всех прямо сейчас, пока они не ждут, пока считают нас не способными нажать на курок.
— Ты, сам-то веришь, в то, что говоришь? — Вот теперь Бен поверил. — Или это твои "психологические фокусы".
— Это — проза жизни, товарищ старший лейтенант. — Я пожал плечами и потянулся за чайником, стоящим в центре стола, освежить горло. — И, странно, что это говорю я, сопляк-психолог, а не умудренный, неоднократно битый жизнью, морской пехотинец, отправивший на тот свет пяток вампиров из людского племени и до куевой хучи, всякой твари, открывавшей на него пасть. Бен… Ты умный человек… Ответь мне на один вопрос. Почему правительства и твоей, и моей страны никогда не отправляли освобождать заложников — морскую пехоту?
— Мы не для этой цели. — Бен вздохнул. — У нас и …
— Бенджамин Лайтинг Аркан, хватит врать-то. Тем более — мне. Методики обучения вашего рода войск не знает только ленивый, даже самые секретные. А уж мне, офицеру-психологу армии вероятного противника, не знать их просто грех. Мне их приносили на блюдечке, с двумя каемочками. Есть у и вас, и у нас, отработка освобождения заложников. — Я налил себе в стакан воды и сделал глоток. — Только, в отличии от "общепринятых", после нас остается только тишина и седые заложники, срущие под себя и заикающиеся. И куски мяса, что этих заложников недавно удерживали. И кричали, эти самые куски мяса, перед смертью, очень громко. Или даже рот не успевали открыть, если везло. А те, кто выживал — проклинали свою трусость и плохую реакцию — сожалея, что не успели застрелиться, выброситься с крыши или утопиться. Понимаешь, о чем я говорю?
— Поподробней! — Потребовал морпех, не в силах догнать моих скакунов. — Ни чего я не понял, в твоем сумбуре.
— Бен… Если я могу спасти заложников, значит я могу их и взять… — Моя "лягушачья" улыбка никогда Бену не нравилась, то пугая, то раздражая. — Учитывая, что заложники далеко не мирные штатские, мои руки совершенно развязаны. И я смогу "выкурить" даже мертвого из его гроба, пользуясь родственными узами. И получить нужные мне сведения, при таком раскладе, я тоже смогу, за очень короткий промежуток времени. Пару раз, потом, напьюсь и нервы мои будут спокойны, ведь все сделанное мной — самооборона. А жалеть их… Прости, моя страна "нажалелась". И я, наслушался — тоже. Теперь — всё. Милосердие для этих лиц закончилось. И жалость — тоже. Пришла пора получать воздаяние. И за прошлое. И за будущее. Если хотят "по-хорошему" — замечательно. Нет — пусть готовят себе могилы. Или погребальные костры.
— Ты хотя бы представляешь, какой штат на такой станции?! — Взвился Бен. — Если мы видели троих, это не значит, что их Только Трое. И, не такие они и плохие. Обычные офицеры, исполняющие приказ. Что, за это надо расстреливать?
— Да. Они — офицеры. Это рядовые — пятьдесят на пятьдесят. За мою голову, на соседних островах, награда превышала 50 тысяч евро. За мертвого. За живого — 200. Думаешь, меня бы не расстреляли, даже зная, что я "исполнял приказ"?
"Стекло" набычился, признавая мою правоту, и потребовал чайник, сдаваясь уговорам.
Вот за это я Бена уважаю. За его, пусть и забитый предрассудками, но вполне бодро шевелящийся мозг, отличающийся от много кого, виденного мной и в обеих странах проживания и на островах.
— Если не придут по темноте… — Бен тяжело вздохнул. — Схожу сам. Пусть выбирают, ад им нужен или рай.
— Всех в ад… — Фигура, с совершенно свежими, кровоточащими ранами возникла на пороге нашего дома. — "Обычные офицеры"… "Исполняют приказы"…
Худой, словно узник концлагеря, мужчина, сполз по стене, оставляя на ней кровавые следы и что-то бормоча на смутно понятном мне языке, завалился на бок, прижимая ноги к животу и задергался, поскуливая от боли.
В отличии от табурета Аркана, мой на пол не упал — центр тяжести у него намного ниже, а я, хоть и гибкий, но все еще недостаточно быстрый, чтобы догнать стартующего с места, тренированного морского пехотинца, всю свою разумную жизнь только и занимающегося быстрым перемещением с места на место.
И, хоть первым к раненому приблизился Бен, все действия по первой помощи, пришлось делать мне. Бен лишь помог перетащить его на стол и держал свет, пока я осматривал раны и радовался, что уговорил меня Бен на поиск убер-плюшек в сгоревшем Форте-Чипевайан, уже начавшем зарастать травой и покрываться следами диких животных, на чистеньких некогда, улицах.
Оказывается, "не горят" не только рукописи. "Золотые ампулы" тоже вполне себе остались целыми. Внешне — однозначно, а вот что внутри и как на это "внутри" подействовала температура — сейчас и узнаем.
Не дрогнувшей рукой, воткнул острый кончик ампулы в шею раненного. Есть у нас с Беном и пара армейских аптечек, но самое ценное в них — бинты, а остальное — давно просроченные медикаменты, использовать которые я поостерегусь, даже будучи смертельно раненым или столь же смертельно — пьяным.
Есть еще мази и настойки "дедушки Ляо", как называет мастера Сибатси, Бен, но они большей частью для похудения, растирания и от поноса. Есть опий, пара кусков, но это не про этот случай. Боль, конечно, снимет. Только больной может и не проснуться, погрузившись в тяжелое забытье.
Ампула окрасилась темной кровью и исчезла, оставив меня в ступоре.
Мужчина вновь пожелал мне всех благ и закатил глаза, прощаясь с сознанием.
Водрузив на мой табурет большой таз с горячей водой и положив рядом ком чистых тряпок, Бен развернулся и покинул наше совместное жилье, оставляя меня за старшего, главного и самого ответственного, стрелочник старый.
Надеюсь, он все же пошел к радару или, на худой конец, ходит дозором вокруг дома, не подпуская внутрь озабоченных дамочек.
Мужчина вновь застонал, но уже намного спокойней, словно адская боль начала отступать, даря облегчение истерзанному телу. Если я все правильно понял, человеку досталось не только примитивной плетью, палкой или бейсбольной битой. Застарелые ожоги покрывали его спину и бока, следы поражения электротоком, коричневые и теряющиеся под рваными ранами, оставленными звериными когтями. Рваное ухо и чудом оставшийся целым, левый глаз.
И, как такое лечить?
Смывая кровь, сам поймал себя на том, что шепчу слова, услышанные мной от деда, когда я в детстве рассадил колено и загнал камень, под коленную чашечку. Пока он их говорил — было не так больно. И не так страшно.
Если помогло мне, надеюсь, поможет и этому бедолаге. Ведь это только слова, простые и человеческие. Они помогут человеку. Лишь бы он был человеком. Лишь бы мог даже не слышать — только чувствовать. Этого достаточно.
Дыхание лежащего на столе человека, постепенно очищающегося от грязи, крови, застоявшегося гноя и мусора, оставшегося в ранах, выровнялось, стало мерным, глубоким и спокойным.
Стукнула входная дверь и на пол посыпались наши запасы стратегического деревянного топлива, заставляя меня обернуться к Бену и укоризненно покачать головой, пеняя на шум.
Получив в ответ разведенные руки и легкое подобие улыбки, вернулся к своему пациенту.
Отпрыгнуть от стола мне не дали предавшие меня ноги, ставшие ватными и заколотившееся во рту испуганной птицей, сердце.
На столе, лежал на боку и мирно дрых, перебирая во сне лапами и подрагивая чуткими ушами-локаторами, здоровенный Серый Волк!