— …Алла Максимовна, я не знаю ничего! — несясь по тротуару рядом с женщиной, чей белый плащ развевался на ветру, как большой парус, на ходу тарахтела Лиля, то и дело нервно перебрасывая сумку через плечо. — Мне позвонил Кит, сказал, что с Наткой плохо, она одна там, в Матросском, я — прыг в туфли — и к Вам! Хорошо, что я Вас застала…
— Застала. — Высокая, чуть полноватая женщина с тщательно уложенными, седовато-сиреневыми волосами нервно крутила на пальце кольцо от связки ключей, и бежала по тротуару, не обращая внимания на еще непросохшие лужицы — следы, островки вчерашнего ливня, которые пачкали ее дорогие, светло-кремовые туфли с черным резко зауженным носком. Было видно, что бежать женщине тяжело и неловко, на высоком каблуке она чувствовала себя как то неуверенно, но старалась этого не замечать.
— Застала, вот именно! Я сама побежала из дому, не помню, как и в чем. Олег мне что то кричит, а я даже не соображаю, те ли ключи взяла. Хорошо, что не убежала в тапочках. — Она на секунду остановилась, чтобы перевести дыхание. Пожала плечами, и Лиля тотчас узнала жест, характерный для Натки. «Родовое!» — машинально, с каким то необъяснимым удовольствием, подумала вдруг Лиля. И улыбнулась.
— Ты хоть знаешь, какой это этаж? Я не была здесь никогда, — бормотала озабоченно Алла Максимовна, то и дело поправляя рукой волосы на висках. Лиля уже хотела было ответить ей что-то определенное, но вместо этого вдруг резко подпрыгнула и стала махать рукой подъехавшему такси из которого вылезли оглушительно хлопая дверьми двое мужчин.
— Кит! Дэн! Слава богу, Вы здесь! — Лиля подхватила под руку запыхавшуюся Аллу Максимовну, и все четверо они ворвались в подъезд, чуть не на лету одолевая лестничные марши, в полном молчании, только у Кита нервно дергались скулы.
На площадке пятого этажа Лиля оторопело замерла, осторожно беря за руку Аллу Максимовну.
— Это здесь. Квартира 74. Господи, открыто почему-то?!..
Хриплый голос Лили сорвался на шепот и спустя мгновение она уже стояла на пороге дома, окутанного непонятным, прогоркло — едким запахом плавленой синтетики, пластмассы, хлора и жареных яиц…
— Натка, ты где?! Мы пришли. Мы уже тут. — зажмуривая глаза и поднося ладонь ко рту хрипло выдохнула Лиля, направляясь из коридора в сторону ванной комнаты и кухни. Прохладный полумрак чуть ослепил ее, и когда она обо что то споткнулась в коридоре, то не сразу поняла обо что именно. Мягкое, плотное. Опустив глаза вниз, она ошеломленно смотрела на распростертое перед нею тело. Смотрела всего лишь долю секунды, потому потом она просто упала на это тело, ощупывая его гибкими, проворными музыкальными пальцами. Ее обезумевший шепот, а потом — сдавленный крик совсем не смог перекрыть того звериного рычания — стона, что вырвался вдруг с клекотом из горла Кита. Одним прыжком он очутился около жены. Приподнял ее, прижимая к себе, целуя лоб и глаза, спутанные волосы, рассыпанные по плечам. И Лилька, сквозь неудержимо застилавшие ее глаза, вольные, слепящие слезы, вдруг увидела, как тонкая, стройная, гибкая, подвижная прежде Натка, словно корень прудной лилии — кувшинки безжизненно повисла на его руках.
Алла Максимовна медленно оседала на подхватившего ее парня в зеленой куртке — ветровке с капюшоном, мотая головой из стороны в сторону и бессмысленно, жадно, протестующе бормоча:
— Нет, доченька, нет… Как же это, доченька?… — Она вдруг вырвалась из рук ошеломленного Дэна, на ходу яростно сдирая с себя светлый плащ, ломая руками каблуки узконосых, беспомощно — нарядных туфель…
— Натуся, любимая, что с тобой?! Натуся моя родная, ты жива?? — похолодевшими от озноба ужаса пальцами, опустившись на колени, она гладила лицо дочери, ее щеки, лоб. Как то осторожно, недоверчиво, словно боясь, что Кит вдруг может оттолкнуть ее.
Он молчал. Только крепко держал на руках ее дочь, словно баюкал уснувшего ребенка. Ее ребенка, к которому она прикасалась теперь так робко и неуверенно. И Алла Максимовна вдруг сама закачалась, как китайская игрушка — болванчик, из стороны в сторону, из стороны в сторону. Безвольно, монотонно, улавливая баюкающий ритм, словно посылаемый свыше, проснувшийся вдруг внутри нее. Ритм, усыпляющий душу и разум. Набрав дыхания в легкие она вдруг низким, грудным сопрано тихонько, неожиданно запела:
По щекам ее слепо бежали слезы, глаза были широко распахнуты, но она не видела ничего. Она просто качалась из стороны в сторону, иногда останавливаясь и продолжая монотонно:
Лиля, захлебываясь от слез и ужаса одновременно осторожно обняла ее за плечи, коснулась губами волос. Женщина не замечала ее. Она раскачивалась из стороны в сторону и пела, пела…
Один и тот же мотив. Лиля, зажав рот ладонью, зажмурив глаза, слепо, дергая плечами, отодвинулась от нее. Отползла в сторону. Взяла в свои теплые ладони безвольно повисшую кисть Натки. Прижала ее к губам словно оберегая слабую теплоту нежных, тонких пальцев. И вдруг, нащупав где-то в глубине запястья, ладони, невидимую, спасительную нитевидную канву пульса, дернулась назад прохрипела голосом, сорванным от внутренних рыданий, обращаясь к Киту. Смотревшему на нее в отчаянии замершими, невидящими глазами:
— Жива! Она же жива. «Скорую», скорее!!! Что же вы все сидите?!! — Дэн опрометью сорвался с места и, не снимая ботинок, пронесся в гостиную, где вскоре уже пищал и жалобно тренькал терзаемый им телефонный аппарат.
Турбин ошеломленно уставился на Лилю, словно не понимая:
— Что? Что ты сказала??!
— Кит, она жива. Смотри, у нее есть пульс! — убежденно, горячо зашептала Лиля, вкладывая в руку Кита тонкое запястье Натки.
— У нее в волосах что то липкое, — негромко отозвался Кит и вдруг, с ужасом уставился на свою ладонь, которой он поддерживал голову жены. — Кровь… Что это, Боже милостивый?!
— Не знаю. Она упала, может быть? Расшиблась? — Лиля приподнялась и, присев на корточки, осторожно приподняла волосы на голове Натки, чтобы осмотреть рану. И тут взгляд ее упал на косяк двери ванной комнаты.
— Смотри, и тут все в крови. Она просто ушибла голову, когда падала и потеряла сознание. Хорошо еще, что она упала в коридоре. В ванной же кафель! Боже мой! — Лиля, подпрыгнув от ужаса, вскочила на ноги. Алла Максимовна, все также сидела на полу, раскачиваясь из стороны в сторону и путанно напевая ласковую, бережную моцартовскую мелодию. Когда Кит стал подниматься, по прежнему бережно держа на руках жену, она вдруг вцепилась в его колени и отрывисто, горячо зашептала:
— Антоша, не отдавай девочку никому. Хорошо? Никому, слышишь? Да, я знаю, что она не твоя! — Алла Максимовна оглянулась пугливо, зрачки ее потемнели и сузились. — Но ведь и ты это прекрасно знаешь, глупый! Ты сам знаешь, что я тебя не любила. Никогда! Моя девочка мне подарок от того глупого фантазера, от беспомощного маменькиного сынка, который, правда, хорошо делал два дела — занимался любовью и играл на рояле… Он играл, как Бог. А любил, как сатир. Или Пан. Знаешь, Антоша, мне все это нравилось. Безумно. Я понимала, что он никогда на мне не женится, хилый очкастый концертмейстер, но мне было все равно… Когда я узнала, что беременна, то была просто ошеломлена. Я совсем не думала о ребенке. Не знала, как быть со всем этим. Мне и было всего то девятнадцать. А потом подвернулся ты… Ухаживал за мной, как юноша, хотя был старше на восемь лет… И совсем не похож на него. Уверенный, добрый, сильный. Серьезный инженер. И когда Натка родилась, я испугалась, что ты тотчас же все разгадаешь… И тут я навсегда уже потеряю дом и отца для своего ребенка. Но ты ничего не понял. А я все равно боялась. Всегда боялась. Особенно, когда Натка стала вдруг бурно слепнуть и дивно играть на рояле… Этот зверь, этот Пан — Сатир, он, это он все-таки забрал ее у меня. Музыкой забрал. Потом мы ее вернули. Она была с нами. Но я так боялась любить ее. Боже мой, как я боялась. И этот страх перешел в лед. А подо льдом было сердце, которое разрывала боль. Невыносимая. Я так хотела любить ее. Я — слабая, грешная. Такая же, как все женщины. А Натусенька, моя девочка, она не такая. Она — солнечная. И она похожа на фею. Не отдавай ее Богу, Антоша… Не отдавай… Это ведь мой грех перед тобою, не ее! Алла Максимовна вцепившись руками в джинсы Никиты приникла головой к его коленям и зарыдала. Неудержимо. Но очень тихо, как то потерянно, безвольным тяжелым комом оседая на пол. Лиля кинулась вперед, чтобы поддержать ее, ошеломленная, тем, что услыхала, увидела невольно только что. Вся в слезах, поглаживая дрожащими пальцами плечи Аллы Максимовны, она подняла глаза на Турбина.
Молящие, тревожные, потрясенные. И несколько секунд они подавленно молчали Потом Лиля посмотрела на Турбина, плачущую, трясущуюся Аллу Максимовну, разом потерявшую всю свою прежнюю стать «гордой королевы», и беспомощно, как то по детски, приложила палец к губам. Никита едва заметно кивнул и бережно понес свою ношу в гостиную, где все еще возился с телефоном Дэн Столяров. В пылу спора с кем-то, на том конце провода, он совсем не расслышал всего того, что перестало быть тайным так внезапно. Теперь. Через столько лет. Обыденно и просто. На полу прихожей.