Его сразу бросили из огня да в полымя. «Меня не встречали в ЦСКА барабанным боем и красную ковровую дорожку передо мной не расстилали… Длинная дорожка потребовалась бы. До Урала», — признавался Харламов годы спустя, уже будучи зрелым мастером.

В полдень 8 марта вместе с отцом они приехали во Дворец спорта ЦСКА. Несмотря на праздничный день, здесь находилась вся армейская основа во главе с Анатолием Тарасовым. Внимательно посмотрев на Харламова, Тарасов сказал: «Ну что, молодой человек, переодевайтесь, покажите нам, на что вы способны». Тот пулей влетел в раздевалку, переоделся. Нет, не за 45 секунд, как учили в армии, а чуть дольше, все-таки тяжеловаты были хоккейная форма и защитные приспособления. Минут через пять уже был на родном армейском льду. Ветераны во главе с Рагулиным и Фирсовым остановились, облокотившись на клюшки, и, улыбаясь, качали головой, наблюдая за старым новым «резвым» Валерой Харламовым. «Харламов, достаточно, ты сейчас мне тут игроков на льду посшибаешь, — сдерживая эмоции и стараясь не расстаться с „маской строгого учителя“, заметил Тарасов. — Готовься к матчу. Он у нас послезавтра».

«Вспоминаю, какой счастливый и уверенный в своих силах вернулся он из Чебаркуля. Глаза блестели, — рассказывает двукратный олимпийский чемпион Владимир Лутченко. — И главное, он показывал огромную мощь. С первой же тренировки. Как бычок такой был. Мастеровитый бычок. И катил на ворота, и всё ему было нипочем. Ни страха, огромная уверенность в правильности своих действий. На глазах преобразился, постепенно набрал мощь в 68-69-м годах. В 72-м году, конечно, он был неподражаем и в Саппоро, и в суперсерии. Но я запомнил именно его возвращение из Чебаркуля. Тогда я столкнулся с ним во время тренировки, чуть не отскочил от него. Подъехал, удивленно, признавая его силу, говорю: “Где ты так накачался, Валер? Красавец!” А он улыбается своей обворожительной улыбкой, немного смущается и говорит: “Да, ладно, ничего особенного, просто тренировался”».

Домой в тот день Валера ехал счастливый. Баул в руках казался легким, как пушинка. Харламов просто не замечал его тяжести. В голове крутилось одно: он наконец-то возвращается на «большой лед». Был вдвойне счастлив и оттого, что вернулся в родную Москву, к родителям, сестре, друзьям. Что наконец-то покажет себя перед армейскими болельщиками. Тарасов дал ему еще один шанс, и он не имеет права им не воспользоваться. Только вперед. Только к победам.

Дома, по возвращении, лишь чуть-чуть пригубил шампанского за здоровье мамы и сестры. Выпил чай с тортом. Бегоня тогда сказала ему: «Перестраивайся, сынок, снова на московскую жизнь».

Вечером Харламов поехал на армейскую базу, где его поселили в номер с будущими многолетними партнерами по ЦСКА Борисом Михайловым и Владимиром Петровым. Не спал две ночи, ворочался, представляя, как это будет — его полноценный дебют на льду.

На базе армейцев в Архангельском были четырехместные номера. «Сначала в старой конюшне жили, затем из конюшни сделали санаторий. Раньше это были одноэтажные конюшни графа Юсупова. В длинном крыле сделали комнаты. Затем по распоряжению министра обороны Гречко построили новое трехэтажное здание. Хоккеисты жили на третьем этаже, футболисты на втором. На первом были баня, зал, столовая. Какого-то сурового режима на базе не было. Можно было выйти за территорию базы. Может, к тебе жена приехала, ты пошел, погулял, ничего тут страшного нет, — признавался Александр Гусев. — В старом здании компанию Валере в комнате составляли Владимир Петров, Борис Михайлов. А в новом, где были двухместные номера, он уже с нападающим Володей Поповым жил».

И вот, наконец, настало 10 марта 1968 года. Дата возвращения Валерия Харламова на «большой лед» в составе команды мастеров ЦСКА.

Надо же такому случиться, что спустя четыре с половиной месяца после первой попытки его снова выпустили на лед против новосибирской «Сибири». 10 марта Тарасов поставил Харламова не абы куда, а в первую тройку. Ему дали возможность сыграть вместе с Викуловым и Полупановым. В этой тройке Валерий Харламов подменял своего кумира Анатолия Фирсова.

Армейцы разгромили соперника со счетом 11:3. Он пока не забил, времени мало для этого было. На Харламова никто из зрителей не обратил особого внимания. В конце сезона Тарасов устраивал новичкам так называемую «проверку на прочность характера». Отнюдь не все потом закреплялись в основе, так что болельщики иногда и не запоминали фамилий дебютантов.

Еще через день предстоял дебют Харламова во Дворце спорта «Лужники», где впоследствии Валерий Борисович проведет столько блистательных игр. В тот день ЦСКА не оставил камня на камне от динамовцев Киева, выиграв со счетом 17:2. В этом матче Тарасов выпустил Валерия Харламова на лед в самой концовке.

Еще через два дня Харламова «ввели» в игру весьма ответственную и важную — против динамовцев Москвы. В этой встрече, которую армейцы тоже выиграли, Харламов впервые сошелся лицом к лицу на льду со своими будущими закадычными друзьями Александром Мальцевым и Валерием Васильевым. Правда, если у молодых динамовцев уже было постоянное место в составе, то пребывание Харламова на льду ограничилось несколькими минутами. Кстати, в том сезоне ЦСКА выиграл у динамовцев четыре встречи из четырех с общей разницей шайб 25:7. С этого дня Харламов играл во всех оставшихся матчах ЦСКА сезона 1967/68 года. 23 марта 1968 года во встрече с воскресенским «Химиком» незадолго до конца матча Тарасов снял с игры изрядно уставшего к тому моменту Вениамина Александрова (шутка ли, еще с Бобровым играл!), и Харламов вышел на площадку вместе с Петровым и Михайловым. Пока подменить Александрова, на несколько минут.

«Это эпизод, всего лишь эпизод, и ни один из нас, ни наши тренеры, никто еще не знает, что только что на льду была тройка, которой суждено будущее. Матч за матчем. 26 марта я впервые в жизни выхожу на лед с самого начала игры, партнеры у меня — Михайлов и Фирсов. Затем я заменяю Моисеева, Ионова, снова Фирсова. 23 апреля в матче с “Крылышками” тренеры вслед за звеньями Полупанова и Петрова выпускают молодежную тройку: Харламов — Смолин — Блинов. После последней смены ворот я забиваю свой первый гол в высшей лиге», — вспоминал Валерий Харламов в своей биографии. До конца чемпионата Харламов отличился еще раз.

Вениамин Александров, чье место в составе занял Валерий, вспоминал: «Я видел, растет этот игрок, и, кроме симпатии, ничего к нему не испытывал. Ведь я на 11 лет старше, и он мне был как младший брат. Знал, что почти всё уже отыграл, особо не печалился — замена-то получалась достойной».

В отличие от многих других новичков, которые вливались в состав прославленной команды и считали, что уже всего добились в жизни, Валерий Харламов воспринял приглашение играть в основе ЦСКА спокойно. Он был очень счастлив, что попал в состав великой команды и будет играть рядом со своим кумиром Фирсовым, однако не бравировал этим. Наоборот, считал, что ему нужно расти и расти. Как и в Чебаркуле, ему всё нужно было доказывать с нуля. Правда, в «Звезде» он почти сразу стал игроком номер один. Здесь же нужно было выбиваться в первые ряды в компании лучших хоккеистов страны. Девятнадцать из двадцати армейцев того состава в то или иное время привлекались в сборные страны, первую или вторую.

Тренировки у Тарасова и занятия в Чебаркуле были как небо и земля. Вечером возникало одно желание — быстрее добраться до койки в номере на базе. Зарядка, тренировка, обед, небольшой отдых и опять тренировка — так тянулись бесконечные дни на сборах и между играми в чемпионате.

Сборы могли продолжаться недели, а если игры следовали одна за другой — то и месяцы. От такой скуки в четырех стенах с томительными тренировками игроки иногда срывались. Особенно когда их отпускали домой на побывку. Но Харламову это пока не грозило. Он охотно готовился к новому хоккейному сезону, который, как он говорил сам, должен был стать переломным в его карьере.

Но что было там, на этих тренировках, которые хоккейный мэтр Тарасов превращал в искусство? И как переносили их хоккеисты? Ни минуты послабления, безостановочные занятия с несколькими передышками между очередными упражнениями. Те, кто занимался у Тарасова, а впоследствии у Тихонова, потом «порхали на льду».

«Я был уже психологически подготовлен к трудностям, что ждут меня в основном составе, к колоссальным нагрузкам, принятым в ЦСКА. Попав в основной состав, я понял сразу же — здесь иные требования и иная дисциплина. Жесткая дисциплина. Анатолий Владимирович Тарасов предельно требователен во всем, что, так или иначе, связано с хоккеем, и потому любое отклонение от правил, норм, традиций армейского клуба, любая, как он считает, измена хоккею строго наказываются. И если во время тренировки, в минуты выполнения какого-то упражнения хоккеист (неважно — новичок или семикратный чемпион мира!) позволит себе передышку буквально в десяток секунд, не предусмотренную тренером, а Тарасов увидит, что игрок расслабился, то этому мастеру, даже если он хотя бы и, повторяю, трижды олимпийский чемпион, житья на тренировке уже не будет», — вспоминал Валерий Харламов.

Однажды во время занятий у него развязался шнурок на ботинке. Он остановился, нагнулся, чтобы завязать его. Тарасов увидел, что молодой хоккеист на несколько мгновений выключился из тренировки. Тут же помрачнел, приблизился к Харламову и перешел на «вы». Маститые игроки, да и новички, вливавшиеся в состав ЦСКА, хорошо знали, что это является высшей степенью проявления недовольства мэтра. «Вы, молодой человек, украли у хоккея десять секунд, и замечу, что вы их никогда не наверстаете», — сказал Тарасов и повернулся к Харламову спиной. Хорошо, что ограничился устным замечанием, а не выговором. А то мог и несколько дней не разговаривать с разозлившим его хоккеистом.

«У Тарасова никогда не было полуторачасовых занятий. Максимум — 45-50 минут, а потом он оставлял молодых и занимался нами отдельно. А ветераны, считал Тарасов, и так всё умеют и форма у них в порядке. Тарасов не останавливал тренировку, не распинался у доски, просто диктовал перед занятием комплекс упражнений, и по свистку мы их поочередно выполняли. Иногда мог втык кому-то дать, замечание сделать, но не больше», — вспоминал игрок ЦСКА и «Крыльев Советов» Юрий Лебедев, который стал заниматься с основой армейского клуба с 1969 года.

Тренировки и сборы у Тарасова, несмотря на относительно небольшую продолжительность, были такими напряженными, что новичкам было не до гулянок. Восстанавливались кто как мог, благо возможности для этого имелись на любой вкус. «Вечером мы свободны. Гуляем по базе, благо места у нас замечательные, сказочно красивые. Иногда направляемся в кино, чуть ли не всей командой, порой вечером кто-то уезжает в Москву, кто-то встает на лыжи, в Архангельском есть, где побегать. Любители шахмат, тон здесь задают Владимир Петров и Владимир Попов, нападающий из третьей тройки, начинают бесконечное “выяснение отношений”. Есть любители бильярда, домино, тенниса. К теннисистам отношусь и я», — вспоминал Валерий Харламов.

На самих тренировках Валерий Харламов тренировался, как принято говорить, до седьмого пота. Ни в чем не уступал такому гиганту, как Александр Рагулин. «Приседал и кувыркался Харламов с таким же двадцатикилограммовым стальным диском, крутил в руках, как байдарочное весло, тяжелый гриф штанги, носил на плечах партнера», — писал обозреватель журнала «Спортивные игры» Владимир Ульянов.

«В плане физической выносливости Валера Харламов и мы все были отлично готовы. Единственное, он не любил бегать кроссы. Короткие дистанции он великолепно бегал, а кроссы — нет. Все бежали, исключений не было. Старались кучей держаться, не вырываться особенно вперед, зачем ерундой заниматься? — вспоминал Александр Гусев. — Сначала кроссы были по времени поменьше. Потом с подачи Тарасова начали бегать по часу. Час бежишь. Или по кругу по полю, или по пересеченной местности. Неохота. А чего неохота? Бежишь и бежишь, всей кучей. Рассказывали друг другу что-нибудь по дороге. Валерка всегда последний кроссы прибегал. Не любил он их».

Тут действительно было не до гулянок и развлечений. Пожалуй, только старшие товарищи могли «поддать жару». Но не попадались, прекрасно изучив поведение Тарасова. «Кузькин с Рагулиным часто Анатолия Владимировича дурили. Обход на базе он обычно устраивал в десять вечера. Проходит мимо их комнаты — вроде спят. Едва шаги затихли, они бутылку достают. И пьяницами ведь не были — просто тянуло на запретное. Знали, где дырка в заборе, — а ресторан в Архангельском был шикарный. Но что главное? После этого выходили — и кого угодно рвали на площадке. Здоровье было лошадиное… Пусть сегодняшние так попробуют!» — признался в одном из интервью джазовый музыкант Владимир Морозов, общавшийся со многими советскими хоккеистами.

Харламова «за этим делом» никто не замечал. «Валера, когда попал в команду мастеров, был настолько поглощен хоккеем, что ему было не до гулянок и нарушений режима, — рассказывает Александр Гусев. — Когда в фильме “Легенда № 17” нас показали после какой-то гулянки в Чебаркуле с какими-то развязными подругами в голом виде, я был в самом настоящем шоке, если так можно выразиться цензурно».

Во всех командах новичкам надо было проходить крещение, а потом, после окончания чемпионата, отмечать победы всей командой. Попробуй откажись от такого «мероприятия» в коллективе, где все были один за одного! «Если Третьяк практически никогда не участвовал: приходил, вносил деньги, выпивал бокал шампанского, говорил: “Ребята, я заплатил, больше ко мне никаких претензий” и уезжал, то Валера уже потом участвовал. Не сразу, это было нормально. Он замечен в гулянках не был. Он начал позже в команде мастеров пригублять, когда стал чемпионом мира. А до этого ни-ни, — делится воспоминаниями Виталий Ерфилов. — С этим у Тарасова и у хоккеистов старшего армейского поколения было не забалуешь. Узнает не сам Тарасов, а старшие товарищи, мало молодому не покажется. Там были профессионалы. Рагулин, Кузькин, Фирсов сами могли кого угодно на место поставить».

«Борис Петрович Михайлов держал всю их тройку, не давая загулять, он у них был главный по дисциплине. Говорил: “Так, всё, заканчиваем, ребята, хватит на сегодня”. Хотя собирались они часто», — вспоминал в беседе с автором этих строк Вадим Никонов.

Однажды Анатолий Тарасов перед тренировкой зашел в армейскую раздевалку в таком настроении, что жди от мэтра сюрприза. Раздевалка напряглась. «А вас, Александров, я штрафую», — обратился Тарасов к игроку ведущего на тот момент звена ЦСКА и сборной СССР. «За что, Анатолий Владимирович?» — напрягся Вениамин Александров. Тарасов хитро прищурился: «За то, что чай пьете перед холодной закуской».

Ну и как понимать эти слова? Оказывается, «чаем» мэтр назвал коньяк, а холодной закуской — холодец. Хоккеисты брали по стакану коньяку, пили залпом — а потом закусывали холодцом.

Чемпионат СССР 1967/68 года армейцы выиграли с огромным преимуществом: занявший второе место «Спартак» они опередили на 13 очков. В активе Валерия Харламова были 15 проведенных игр в составе армейцев, золото чемпионата СССР и пять баллов по системе «гол плюс пас» — две заброшенные шайбы и три результативные передачи. В пассиве — пожалуй, только то, что у него не было постоянного места в составе, не было постоянной тройки. И времени на льду он проводил мало, что, в общем-то, было обычным делом для новичка, оказавшегося в тарасовской «обойме».

На сборе перед чемпионатом 1968/69 года Харламов, по воспоминаниям друзей, тренировался с удвоенной энергией. Ограничивал себя во всем. Много времени проводил на базе, дополнительно посещал атлетический зал.

Тарасов предупреждал о том, что предстоящий сезон будет очень трудным. Спартаковцы намеревались дать настоящий бой ЦСКА и отобрать у армейцев чемпионский титул. Опасения Тарасова, как оказалось, были не напрасными.

У Харламова, который всё лучше проявлял себя в контрольных играх и не стеснялся солировать на льду, по-прежнему не было постоянной тройки. Его наигрывали в том или ином звене, ставя на сборах вместе с очередными новичками, которые старались доказать Тарасову свою пригодность. «Когда стали появляться молодые ребята, Валера (хотя он и был старше их всего на год-два) сразу же окружил их заботой, подсказывал, как надо себя вести — у Тарасова особо не побалуешь. Это очень помогало новичкам», — вспоминал Юрий Блинов.

В стартовавшем сезоне Анатолий Тарасов решился на очередной эксперимент. Соединил в одной из игр Петрова, Михайлова и Харламова в одно звено. Это произошло 30 октября 1968 года в Горьком против «Торпедо». «Думаю, что их соединение в одну тройку — это заслуга Тарасова. Хотя, наверное, он советовался по этому вопросу с Кулагиным. Одного взял из “Локомотива” (Михайлова), другого из “Крыльев” (Петрова) и к ним подвел коренного армейца Валеру Харламова», — признавался Александр Мартынюк. «Без дела сидели и Владимир Владимирович Петров, и Борис Петрович Михайлов, по разным тройкам играли. И вот это, наверное, предчувствовал Анатолий Владимирович. Прежде чем пойти на этот шаг — их всех в одну тройку поставить, он увидел, что из Валерки стало», — вспоминал Вадим Никонов.

Первым из них в основе ЦСКА заиграл Борис Михайлов, который был на два года старше Петрова и на четыре — Харламова. «Борис Михайлов — скала! Не все знают, как он начинал. Когда мальчишкой играл во дворе, был у него один конек, потом уж раздобыл второй. Годы были первые послевоенные, четверо сыновей у мамы, не до коньков, как вы понимаете. И не до клюшек. Сам их делал. Выпиливал из доски. Несколько раз ударишь — и в щепки. И снова выпиливал. Представляете, какой характер иметь надо! А щитки? Он нам рассказывал, пришла ему в голову “гениальная” идея: сделать щитки из старых водосточных труб. И сделал. Грохот стоял страшный, когда в них попадала шайба или кто-нибудь задевал клюшкой», — писали о Михайлове в книге «Форвард № 17» Владимир Дворцов и Зино Юрьев.

Борис Михайлов не сразу попал в ЦСКА, а прошел свой «путь к звездам через тернии» низшей хоккейной лиги. Три года провел в не самой выдающейся команде дивизиона «А» — саратовском «Авангарде». «В 17 лет я впервые оказался один — без мамы, без ее опыта и без постоянной опеки. Сам распоряжался и заработком, и временем. Сам решал вопросы быта», — вспоминал Борис Михайлов о своей жизни в Саратове. В одной из игр Михайлова заприметил Анатолий Кострюков. Старший тренер московского «Локомотива» разглядел в нападающем команды-аутсайдера те качества, о которых позже напишет в предисловии к книге воспоминаний самого Бориса Михайлова «Такова хоккейная жизнь»: «Кому-то может показаться, что он упрямый человек. Выражусь точнее, Борис настойчив в достижении цели, не нарушая при этом, как говорится, правил игры. Его нельзя упрекнуть в лени, равнодушии. Наоборот, он всегда максимально собран, был и остается отмобилизованным и готовым к выполнению самых сложных задач».

А дальше произошел счастливый случай, те самые «несколько минут везения», которые могут перевернуть жизнь любого человека: Михайлов получает приглашение в «Локомотив», где обретает неплохую игровую практику Он находится на виду у всей хоккейной Москвы. Уже в зрелом по понятиям хоккея тех лет возрасте, в 23 года переходит в ЦСКА. Говорят, что великий Тарасов сначала не верил в этого новичка. Но терпение и труд, которые особенно ценны в хоккее, превратили обычного с виду игрока в звезду мирового масштаба. «Михайлов боец, каких мало» — эта фраза Тарасова стала нарицательной.

Затем в ЦСКА пришел Владимир Петров, начинавший в «Крыльях» и отыгравший за эту московскую команду с 1965 по 1967 год. Армейцы играли со свердловским «Автомобилистом». Травмированный накануне на тренировке Михайлов не мог выступать во всю силу, и Анатолий Владимирович выпустил вместо него Петрова. Тот забил две шайбы. Тогда Тарасов решил, что поставит двух новичков в новое молодежное звено. «Обаяние Петрова как раз и состоит в том, что избыток своих достоинств он нес легко, естественно. На льду он был уверен в своей непобедимости. Если Харламова невозможно было заставить высказаться на собрании, то Петров, внимательный к любому высказыванию, — всегда готов был выступить, обострить полемику. Харламов же обычно только улыбался запальчивости партнера», — вспоминал Леонид Трахтенберг.

В первом для Харламова полноценном сезоне в большом хоккее претерпела изменения формула розыгрыша чемпионата. В первой и во второй лигах выступали по 12 команд. По итогам двух кругов определялась шестерка лучших клубов, которая разыгрывала между собой медали. Остальные шесть коллективов объединялись с двенадцатью командами второй лиги и разыгрывали места с 7-го по 24-е.

В первом круге армейцы привычно опередили всех соперников, правда, оторвались от спартаковцев всего на два очка. «Химик», замыкавший тройку лучших, отстал от армейцев на десять очков. Было понятно, что золото чемпионата разыграют между собой ЦСКА и «Спартак».

Осенью, с началом нового сезона, Харламова определили в молодежную тройку. Играл он со Смолиным и Блиновым. К тому времени Смолин, которого «по юношам» называли «кудесником», начал постепенно снижать обороты. Валерий, наоборот, в новой для себя тройке «расправил крылья», раскрепостился так, что стал ее лидером.

Анатолий Владимирович Тарасов понимал, что ему в придачу к двум возрастным тройкам нападения необходимо создать ударное молодежное звено, которое с неизбежным уходом из большого хоккея зрелых мастеров должно было закрепиться на первых ролях в ЦСКА и сборной СССР. Уже ушел из большого хоккея Локтев, затем Альметов. На очереди был Александров, игравший как раз в тройке с Петровым и Михайловым. Тарасов думал, кого после его ухода определить третьим к паре Михайлов — Петров. Решил попробовать с ними в сочетании взрывного на льду Валерия Харламова.

«Сказать, что у нас сразу же установились с ним дружеские отношения, такого не было. Потому что мы были старше. Когда его вернули из Чебаркуля, то Тарасов сразу поставил Валерку к нам. Вот отсюда уже начинается наша дружба. Мы уже играли, мы имели опыт. А он опыт приобрел, когда играл в Чебаркуле. Нашей задачей было в то время закрепиться в основном составе. Да, мы играли, но сказать, что мы были основными игроками, нельзя. Нас то ставили, то не ставили. А когда пришел Валерка, нас всех объединило желание закрепиться в основном составе великой команды. Закончил тогда Александров, который получил травму. Но осталось звено Фирсов — Полупанов — Викулов, звено Моисеев — Ионов — Мишаков. Постепенно мы стали выходить третьим звеном. Так образовалась наша тройка. Когда мы вместе первую игру сыграли с “Торпедо”, с этого и началось становление нашей тройки», — признался в беседе Борис Михайлов.

— Чем руководствовался Анатолий Владимирович, соединяя вас в одну тройку? — спрашиваю у лучшего бомбардира в истории отечественных чемпионатов.

— У Тарасова было потрясающее видение того, кто с кем должен играть. Он же не поставил к нам Смолина или Ноздрина, а вытащил из Чебаркуля Харламова. Тарасов не просто так создавал тройки. Он чувствовал игроков, давал им развиваться. И он почувствовал, что с Валеркой мы можем играть на более высоком уровне. Он говорил, что главное закрепиться в основном составе ЦСКА и рассматривать перспективы играть в сборной. Тарасов одинаково с уважением относился ко всем игрокам. И так же одинаково ругал тех, кто что-то не выполнял. Что старшего, что младшего. Он повторял: во время тренировочного процесса нет игрока-ветерана, есть равный игрок, а в быту ты должен ветерана уважать. И отношение к Валерке сначала было как к молодому. Потом уже появились уважение, любовь как к игроку. Потому, что мы все показывали достаточно высокое мастерство. Не просто же так он нас включил в состав национальной сборной.

Когда Харламов попал в тройку к Петрову и Михайлову, они уже были мастерами спорта, чемпионами СССР. Он же был перворазрядником. Но оба играли на новичка без лишних слов, без упреков. Когда он забывал по неопытности вернуться назад и отработать в обороне, спешили на помощь защитникам. Терпеливо ждали паса, к которому Харламов, особенно после града шайб в Чебаркуле, поначалу особо не тяготел. Говорили ему в перерывах: «Ты, Валера, конечно, играй, как привык, но иногда и на нас поглядывай, не забывай искать нас на льду».

Как уже говорилось, первая полноценная игра будущей первой тройки состоялась в Горьком против «Торпедо» 30 октября 1968 года. Тогда расклеился весь ЦСКА. Не шла игра ни у звена Петрова, ни у других нападающих московского клуба: армейцы впервые за долгое время не забросили в ворота соперников ни одной шайбы, уступив со счетом 0:1. «Наша тройка родилась в один прекрасный, хотя и горестный для ЦСКА день, создана она была, как все знают теперь, надолго, хотя я соврал бы, если бы сказал сейчас, что догадался об этом в день первого же матча, — писал в своей биографии Валерий Харламов. — Тот первый матч, сыгранный в Горьком, армейцы, напомню, проиграли с футбольным счетом 0:1, все наши могучие форварды, ведомые находящимся в расцвете сил Анатолием Фирсовым, так и не смогли тогда поразить ворота Виктора Коноваленко, и мне, откровенно говоря, подумалось, что первый матч нового звена окажется и последним: Анатолий Владимирович Тарасов может решить через два дня попробовать проверить новую тройку».

«Проиграли? Ну и что? Молодежное звено виновато в этом меньше всех. Смешно говорить о “коме” — испечен аппетитный, дразнящий запахами блин. Попробуете — убедитесь», — заявил позже Анатолий Тарасов, защищая хоккеистов тройки Петрова. Разбивать их звено он не стал. Был уверен, что себя еще проявят. Непременно проявят. Постепенно дело наладилось.

Так в октябре 1968 года Тарасовым и было создано звено Михайлов — Петров — Харламов. Первая тройка. Тройка «А», более десятилетия наводившая ужас на защитные редуты соперников. «Когда я попал в тройку, у меня, по существу, был только один козырь — неплохая и, как говорили тренеры, нестандартная обводка. Всему остальному предстояло учиться — игре в обороне, добиванию шайбы, нацеленности на ворота. Именно Володя и Борис сделали меня Харламовым, ибо они дополняют меня во всем», — очень точно сказал о своих партнерах на льду Харламов.

«С первых матчей с Харламовым — проигранных и выигранных — почувствовали и мы, и тренеры — игра у нас получается. Все трое были на скорости, могли много бегать и очень любили играть в хоккей. А самое главное, мы старались играть друг на друга: не важно, кто забивает, лишь бы тройка забрасывала шайбы. Скоро друзьями стали не только на льду, но и в жизни», — вспоминал Борис Михайлов.

«У нас, как-то так получилось, совместимость чисто человеческая была гигантская. И по манере игры дополняли друг друга. Валера виртуоз, ловкий, как чертенок, на клочке льда мог двух соперников обыграть да еще лбами столкнуть. Борис Михайлов — резкий, колючий, всегда на воротах — забить, добить, затолкнуть шайбу готов в любую секунду. И я — с фигурой, мы раньше других стали силовую борьбу сами искать, с “ходом” — еще от русского хоккея», — добавлял Владимир Петров.

В жизни все трое были разные люди. Они могли ругаться в быту, но на льду превращались в единое целое. «Для нас на площадке не существовало ничего, кроме хоккея. Отсюда, может быть, у нас всё так здорово получалось», — признавался Борис Михайлов. Человеческие отношения внутри тройки были высшим проявлением настоящей мужской дружбы. Они вместе росли, мужали как игроки, формировались как люди, вместе проводили долгие месяцы на сборах, ездили по стране и миру. Наконец, вместе приобрели свое славное имя.

Находясь на учебно-тренировочном сборе, на выездах, все трое старались сесть за один стол, в раздевалке их места находились всегда рядом. Взаимопонимание было таким, что если кто-то из тройки шел получать или заказывать клюшки, то старался взять их и для партнеров. «У нас невозможна ситуация, когда бы кто-то забыл о друге, не предупредил его о чем-то, не позаботился о товарище. С Борисом Михайловым и Володей Петровым играть легко. Даже в тех матчах, когда соперник попадается трудный: взаимопонимание, мастерство и работоспособность моих партнеров выше всяких похвал», — вспоминал Валерий Харламов.

«Борис, Володя и Валерий дружны и едины во всем серьезном. У них в ходе матча — никаких ссор, обид, недоразумений. Дружат домами — это значит не случайные, от раза к разу, встречи. Собираясь вместе, они стараются как можно меньше говорить об игре, стараются забыть о хоккее. Пожалуй, нет ничего, чего бы они не знали друг о друге», — писал Олег Спасский в книге «Первая тройка».

«Мы понимаем друг друга не с полуслова, а еще быстрее. Я знаю, что они могут предпринять в то или иное мгновение, догадываюсь об их возможном решении, о направлении движения с шайбой по положению фигуры, по движению рук, конька или мимолетному взгляду — даже если смотрят они куда-то в другую сторону. Точнее говоря, я даже не столько знаю, сколько чувствую, что сделают они в следующую секунду, как сыграют в той или иной ситуации, и потому в то же мгновение мчусь туда, где ждет меня шайба, куда, по замыслу партнера, я должен выскочить через мгновение. Мы знаем сильные и слабые стороны друг друга, — признавался Валерий Харламов в своей биографии. — Знаем, как хотел бы сыграть товарищ в эту секунду. Не говоря ни слова, лишь переглянувшись, мы вырабатываем устраивающее всех решение — потеряв шайбу, знаем, кто должен бежать назад, на помощь защитникам, знаем, когда партнер устал настолько, что именно тебе следует “отработать” назад, хотя он вроде бы и ближе к своим воротам, в любой момент матча знаем, кому вступить в борьбу, кому атаковать игрока, владеющего шайбой».

Что говорить, если в канадских средствах массовой информации с конца 1960-х годов появился новый термин, навеянный слаженной игрой в нападении хоккеистов сборной СССР, — troika. А в отношении звена Михайлов — Петров — Харламов это слово писали с большой буквы.

Интересными наблюдениями о тройке «А» поделился известный комментатор и аналитик хоккея Григорий Твалтвадзе: «Я думаю, что Харламов в их первой тройке был импровизатор; этакий Сальвадор Дали. Или, как он говорил, Пабло Пикассо. Мозговой центр в тройке был Петров — пятерка-то Петрова все-таки. А капитаном был Михайлов. Борис Петрович — это, конечно, совершенно удивительный человек. Это человек, перед которым я всегда снимаю шляпу. Это был трудяга до мозга костей. Харламов был настолько талантлив, Петров был настолько стабилен, что Михайлову это всё надо было компенсировать, ему надо было пахать как трактору. Поэтому он был, конечно, капитан. Я бы не сказал, что он был лидер, это две большие разницы. Но он был капитан. Потому что человек был основательный. Я думаю, что его капитаном не зря сделали, не по прихоти Тарасова. Он был яростный капитан. Битый-перебитый, который под шайбы ложился, клюшкой получал по лбу, он же шел в борьбу, он шел на амбразуру все время. Михайлов на себя двух защитников стягивал на пятачке, он же там выжигал всё! Он для Харламова и для Петрова очень много пространства освобождал, это, конечно, тоже гений, что там говорить. Ломовик, который тянул воз этой тройки, это был, конечно, Борис Петрович. Харламову не нужна была такая трудоспособность. Он за счет непредсказуемых движений включал тормозную систему, мимо него все соперники прокатывались, он делал паузу и или пас давал, или сам бросал».

«Мы все были разноплановые игроки. Может быть, именно поэтому у нас всё получалось. У Валерки были миниатюрная обводка, кистевой бросок, у Володьки очень сильный бросок, он был распасовщик, я где-то большой объем работы выполнял на пятаке. Это всё нас дополняло. Мы в игровых отрезках заменяли друг друга. У нас не было такого, что кто-то должен оттянуться, кто-то идти вперед. Мы были все нацелены — потерял шайбу — с места потери борись за нее. Поэтому мы как стервятники бросались на шайбу», — признавался Борис Михайлов.

Тогда, в 1969 году, они только становились на ноги, мужали на глазах, поставив на поток забитые голы. За два круга чемпионата СССР Борис Михайлов забросил 18, Владимир Петров — 17, Валерий Харламов — 14 шайб. Вместе эта тройка отличилась забитыми голами больше любого другого армейского звена. В том сезоне еще не учитывались голевые передачи. «По голевым передачам Валера был среди нас на первом месте. И уже одно это качество делало его необыкновенно ценным игроком для тройки. Мы ведь редко сольные голы забивали, больше после комбинаций, в которых последняя голевая передача стоит не менее гола, а порой и больше. Можно смело сказать, что в нашей тройке тотальный хоккей существовал намного раньше голландского тотального футбола», — делился своими размышлениями Борис Михайлов.

Тем временем Борис Сергеевич Харламов старался не пропускать ни одного матча с участием ЦСКА. Вскоре все контролеры во Дворце спорта ЦСКА и в «Лужниках» уже узнавали его, шепча друг другу: «Смотри, отец Харламова пришел». «Я приходил на матч всегда пораньше, чтобы встретить автобус с игроками. У нас с сыном и традиция образовалась — когда автобус подъезжал к служебному входу, я обязательно подходил к дверце и успевал сказать несколько напутственных слов… И после игры спешил подойти к нему — высказать свое мнение», — вспоминал отец хоккеиста.

Тарасов рекомендовал тройку Михайлов — Петров — Харламов во вторую сборную страны, которая формировалась для участия в Международном московском турнире (позже он стал называться турниром на приз газеты «Известия»). Командой руководили уважаемые тренеры Анатолий Кострюков, Владимир Егоров и Николай Эпштейн. Эта сборная заняла второе место на турнире (после первой сборной СССР), а тройка Петрова фактически одна играючи переиграла сборную Канады — 4:3. Дебютанты забросили все четыре шайбы: две — Харламов и по одной — Михайлов и Петров.

Впрочем, главным хоккейным мэтрам игра Харламова показалась «сыроватой». «Вряд ли В. Харламов быстро окажет достойную конкуренцию любому из чемпионов мира, если его игре уже сейчас давать завышенную оценку, как это делалось во время турнира некоторыми обозревателями», — писали в статье в еженедельнике «Футбол-хоккей» наставники главной сборной страны Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов. Но это, скорее всего, был педагогический ход двух великих тренеров. Тем самым они хотели предостеречь Харламова от «звездной болезни», которая подстерегает новичка, с ходу взявшего высокую спортивную планку.

По итогам турнира была сформирована команда лучших из лучших, представителей первой и второй сборных. Ей 17 января 1969 года предстояло вылететь в Канаду для участия в матчах с любительской сборной этой страны. В последний момент по решению тренеров в состав советской команды был включен и Валерий Харламов, впервые полетевший за океан. И с кем: в компании тех самых «небожителей»: Старшинова, Фирсова, Рагулина, Давыдова и других! В канадской прессе команду, прибывшую из Страны Советов, представляли как «сборную студентов». Стало быть, студентами называли настоящих «профессоров» любительского хоккея, выигравших шесть первенств планеты подряд!

К тому времени сборная СССР имела довольно впечатляющее преимущество в личных встречах с любительской командой Канады, быстро приспособившись к довольно примитивной манере игре заокеанских хоккеистов. Канадцы не увлекались передачами, не плели сложные «паутины» комбинаций, старались в первую очередь бросить по воротам из любой позиции. Особенно неохотно, в отличие от советских хоккеистов, делились с партнерами шайбой в чужой зоне, полагая, что те добьют в ворота шайбу, отлетевшую от вратаря. «К сборной СССР, правда, у канадцев было иное отношение, чем к другим командам, — они знали, что, если потребуется, мы не побоимся на грубость ответить грубостью. Помнится, на чемпионате мира в 1967 году в Вене Олег Зайцев так “поработал” с экс-профессионалом Бревером, что тому пришлось играть с заклеенным пластырем глазом», — вспоминал Виталий Давыдов.

Харламова поразило в Канаде обилие искусственных катков, которые находились едва ли не в каждом квартале. Впечатлила и экипировка, в которой играли местные хоккеисты. Игры двух команд проходили в крупнейших городах страны — Торонто, Монреале, Ванкувере, Виннипеге, Квебеке и Оттаве.

Стартовый матч в Торонто в знаменитом дворце «Мейпл лифс гарденс» посетили 15 574 зрителя. Советские хоккеисты проигрывали 1:2 за десять минут до конца встречи, но вырвали победу — 4:2. Вторая игра этой серии, которая прошла на другом конце страны — в Ванкувере на тихоокеанском канадском побережье, завершилась разгромом хозяев и стала бенефисом Харламова. В этой игре он забил два гола. Более того, одна из шайб стала юбилейной — 1500-й, забитой сборной СССР за всю историю ее выступлений в международных встречах. После этого в еженедельнике «Футбол-хоккей» впервые появился фотопортрет Валерия Харламова. Сколько их еще будет, таких портретов…

Эти матчи проводились по правилам не канадского профессионального, а мирового любительского хоккея. Время от времени родоначальники хоккея пытались навязать сопернику жесткую и грубую игру. Но советские хоккеисты абсолютно не тушевались, отвечая канадцам «взаимностью», хотя и в пределах правил. Дошло до того, что местные игроки, «звонко» отскакивая в ходе силовых приемов от советского богатыря Александра Рагулина, потребовали проверить, не спрятаны ли в его амуниции свинцовые набалдашники. Всего советские хоккеисты за 16 дней провели десять игр с канадцами и все выиграли. При этом тройка, в которой выступал Харламов, выиграла все свои микроматчи. Назовем счет некоторых поединков с канадской сборной, чтобы читатель понял, с каким преимуществом сборная СССР праздновала свой успех, — 7:0, 8:3, 10:2, 7:4.

Когда от имени советской делегации министру здравоохранения и спорта Канады Джону Мунро преподнесли клюшку с автографами игроков сборной СССР, он, любуясь клюшкой и выдержав паузу, с улыбкой заметил: «Мне теперь будет легко сформировать лучшую команду. Все имена хоккеистов для нее находятся на этой клюшке». «Гости демонстрировали такую игру в пас, что публика воспринимала это как великолепное театральное представление. В общем, создалось впечатление, что сильнейшая профессиональная команда дает урок неплохому университетскому клубу. А Фирсов просто творил чудеса: за 26 минут он забросил шесть шайб и ушел отдыхать. Зрители просто впали в отчаяние после такого трюка. Ведь даже звездам НХЛ редко удается такое», — констатировала монреальская «Газетт» после одной из игр.

Тренер канадской сборной Джек Маклеод, сам в прошлом известный нападающий, заметил с грустью после матча: «Когда-то нас в России называли учителями в хоккее. Времена переменились. Теперь вы преподаватели, а мы — студенты». А защитник-профессионал Джек Боуэнс заявил в интервью — за три года до начала суперсерии-1972: «Только когда наши профессионалы разобьют сборную СССР, они смогут утверждать, что лучшие в мире хоккеисты. Но предупреждаю, что сила советской сборной окажется для них неприятным сюрпризом».

Харламов быстро приспособился к жесткой игре на меньших по размеру, чем в Европе, площадках. Он словно родился для таких арен: верткий, взрывной, всегда отлично видящий открывающихся для паса партнеров. Валерий и его товарищи по звену скоро поняли: с крепкими, рослыми канадцами надо играть в быстрый, коллективный хоккей. Овладел шайбой, продвинулся вперед и, не дожидаясь, пока тебя сомнут, отдай партнеру. Но отдай так, чтобы ему было удобно принять шайбу, чтобы и его не успели «нейтрализовать». Харламов не всегда спешил освободиться от шайбы: атакуемый канадцами, обычно он обводил одного, а то и двух соперников, а уж потом создавал голевые моменты партнерам.

Мощные канадцы нередко мчались на «малыша» на предельной скорости, рассчитывая запугать и «размазать» его по борту. Но паренек был не робкого десятка: в последний момент — даже вроде бы случайно это у него получалось — он отодвигался чуть в сторону, и канадец пулей пролетал мимо него, при этом сам вступая в «соприкосновение» с бортом площадки, к которому намеревался припечатать своего невзрачного на первый взгляд соперника. Это уже был не просто класс игры, а высший класс! «Когда в сборную вошел Валерий Харламов, он сразу стал забивать, обыгрывать. Он был мужиком», — делился воспоминаниями нападающий сборной СССР Евгений Зимин.

Татьяна Харламова вспоминала в беседе, как, вернувшись домой, Валерий с улыбкой рассказывал о «противоядии», которое он нашел против канадцев. «Они же выше меня на голову были, постоянно пытались зацепить, схватить. Тогда я взял и во время одного из единоборств натянул на голову канадского защитника его хоккейный свитер. Он замахал руками, поскользнулся, но от меня канадцы малость отстали».

В ходе турне Валерий Харламов забил канадцам восемь шайб, на две меньше, чем лучший бомбардир этой серии Владимир Петров, и на одну — чем Александр Мальцев. Во время визита в Канаду советские хоккеисты посетили несколько игр профессионалов: тогда в НХЛ играло всего шесть команд.

После возвращения из-за океана Харламов в аэропорту Шереметьево дал первое свое полноценное интервью. Общался с корреспондентом ТАСС. «Хоккейная Канада — такая, как я ее себе и представлял: там очень любят эту игру. Для меня турне в составе сборной СССР было большим событием. Канадцы играют жестко, и, кажется, я эту игру воспринимал неплохо. Они большое внимание обращают на силовые приемы. Понравились мне вратари. У канадских нападающих хорошо поставлены броски. Но больше всего запомнилась игра двадцатилетнего защитника Бобби Орра», — заявил Харламов. Мастер мастера видит издалека. Спустя несколько лет хоккейные эксперты будут называть Бобби Орра лучшим заокеанским игроком, а Харламова — самым талантливым хоккеистом Старого Света. «Валера сразу заявил о себе, как о зрелом мастере. Мне, например, сразу стало понятно, что в наш хоккей надолго пришло явление, — признавался в беседе известный комментатор Владимир Писаревский. — Вспоминаю, как на Кубке “Известий” 1968 года его игрой восхищался Николай Николаевич Озеров, комментировавший матчи по Центральному телевидению. Однажды в перерыве Николай Николаевич, сняв наушники, искренне и с большим удовольствием говорил о том, что в нашей команде появился очередной самородок, какими были многие игроки сборной СССР в те годы. “Театр одного актера”, — произнес тогда с улыбкой Озеров, оценив индивидуальное мастерство Валеры».

Между тем в ходе первого полноценного для Харламова чемпионата СССР московскому ЦСКА приходилось туго. Перед последним туром спартаковцы не только выравнялись с армейцами, но и опережали их на одно очко. Для чемпионства «Спартаку» было достаточно ничьей, в то время как армейцам требовалась только победа. Матч двух команд, непримиримых антагонистов в советском хоккее, прошел в забитых под завязку «Лужниках» и стал одним из самых запоминающихся в истории советского хоккея.

В середине третьего периода команды тогда менялись воротами. Ровно по истечении десяти минут чистого времени. Счет к тому времени был 2:1 в пользу «Спартака». Армейцы давили на соперника, наконец Владимир Петров одновременно с сиреной забросил вторую шайбу. Табло свидетельствовало, что до смены ворот осталась одна секунда, однако судья за воротами сказал, что часы якобы испорчены. Главный судья Юрий Карандин взял время по контрольному секундомеру и, увидев, что время первой половины третьего периода истекло, дал свисток. Тарасов говорил позже, что свистка не слышал. Гол не засчитали.

Наставник ЦСКА вспылил, завелся, считая, что шайба была заброшена правильно, и увел команду в раздевалку. Игра задержалась на 39 минут. Была прервана прямая трансляция матча на всесоюзном канале, что считалось по тем временам чрезвычайным происшествием. Может быть, скандал был бы не таким оглушительным, если бы на матче не присутствовал сам генсек ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Поведение Тарасова было расценено как из ряда вон выходящее.

«За долгие годы работы тренером не раз случалось сталкиваться с подлостью, — вспоминал годы спустя Анатолий Тарасов. — При Брежневе Спорткомитет возглавил Павлов, переведенный после отставки Хрущева из руководителей комсомола. Для него это было явное понижение… Сейчас мне стыдно за тот поступок. Понимал, что налицо жульничество, но это не давало мне как тренеру права так поступать. Спасибо моим игрокам. Они проявили со мной солидарность. Не поддались на уговоры Павлова, спустившегося к скамейке запасных из правительственной ложи. Павлов мне тогда говорит: “Ты разве не знаешь, что на матче сам Брежнев? Он ждет, когда игра будет продолжена”. А Брежнев ничего не ждал. Он пошел из своей ложи в буфет и там оставался во время паузы».

«Вскипели яростные споры. Нам было до слез обидно. Это была явная несправедливость. Злость была страшная. Игра долго не клеилась, наконец-то мы почувствовали игру, захватили инициативу, гол стал бы переломным в ходе борьбы, и вот на тебе… Мне эта история была досадна еще и потому, что я той весной впервые стал чемпионом мира, однако стать чемпионом СССР не смог», — вспоминал Валерий Харламов в книге «Три начала».

Лишь после уговоров чиновников, грозивших санкциями, Тарасов нехотя вывел армейцев на лед. Последние десять минут прошли при полном преимуществе «Спартака», хоккеисты которого забили в ворота психологически надломленного ЦСКА еще один гол, в итоге одержав победу в матче, а с ним и в чемпионате СССР.

«Так как этот матч судил я, то долгое время не мог найти себя при встречах с Анатолием Владимировичем. Казалось, и не в чем винить себя, а на сердце тяжесть…» — писал позже в своей книге Юрий Карандин. На коллегии Спорткомитета было принято решение лишить Тарасова звания заслуженного тренера СССР. «Мол, есть указание сверху», — заявил Павлов. «Я ему ответил: “Не имеете права, потому что я воспитал 50 чемпионов мира, а заслуженного давали даже за одного”, — писал позднее Тарасов. — Да и указания сверху никакого не было. Просто Павлов хотел выслужиться перед Брежневым, который его недолюбливал».

Анатолий Владимирович слег в больницу. Тарасова тогда завалили письмами поддержки болельщики ЦСКА. За него заступился министр обороны Гречко. В итоге, как говорили, по указанию самого генерального секретаря, звание заслуженного тренера Тарасову вернули. «После матча с папы сняли звание заслуженного тренера СССР. Это был большой удар. Он упал на кровать и заплакал, — вспоминала дочь Анатолия Владимировича, знаменитый тренер по фигурному катанию Татьяна Тарасова. — Через несколько месяцев звание восстановили. Отец тогда сказал: “Понимаю, за что отобрали, не понимаю, за что вернули”».

В итоге «Спартак» с 38 набранными очками занял первое место в первенстве Союза, армейцы с 35 остались на второй позиции. Хотя пропустили заметно меньше красно-белых (79 шайб против 91). Да и забросили гораздо больше — 171 против 150. Весом был вклад в эту победу звена Петрова.

Не став в свой первый полноценный сезон чемпионом СССР, Харламов получит сатисфакцию уже через месяц, когда блестяще сыграет на чемпионате мира. Перед чемпионатом сборная СССР проводила товарищеский матч с командой Швеции. В этой игре вместе с Харламовым и Михайловым в тройку поставили Владимира Юрзинова, будущего прославленного тренера сборной СССР.

«Борю-то Михайлова я знал, а этого нет. Когда меня поставили с ним в тройку, думаю про себя: а это что за конек-горбунок. Как тогда говорили, ни кожи ни рожи. Как он в ЦСКА играет, ведь там такая мощная школа? — вспоминал в беседе хоккейный мэтр. — И тут мы выходим на разминку. Что же я вижу? На льду резвится настоящий жеребенок. Выпрыгнув на лед, Валерка как понесется на глазах у изумленных шведов. Резвясь, будто тот самый жеребенок от радости. От неимоверного счастья».

Но разминка была только началом «харламовского представления». «Началась игра, — продолжает Юрзинов, — и у меня стали круглыми глаза. Он находится то в одном конце площадки, то через пару мгновений в другом. Я за ним не поспеваю как партнер по звену. Он как начал носиться, как начал открываться: мол, дай, дай мне пас, как принялся накручивать шведов, я буквально обалдел! Вот это живчик, думаю! Небольшой, худощавый, но летит и туда, и сюда, в единоборства вступать не стесняется с отнюдь не маленькими шведами. И в углу площадки, и на круге; еще и пасы умудряется точнехонькие отдавать». Стало ясно, что на предстоящем чемпионате мира такая звезда не может не засверкать.

Перед чемпионатом мира Тарасов и Чернышев рисковали, обновляя непобедимый чемпионский состав сборной СССР почти на треть. В те времена ветеранами в игровых видах спорта считались хоккеисты, чей возраст перевалил за тридцать. Можно вспомнить многих, кто закончил карьеру рано. Альметов с его уникальным талантом и вовсе перестал играть в 27 лет… В Стокгольм приехали два вратаря, шесть защитников и одиннадцать нападающих. Семеро из этих девятнадцати игроков были новичками на столь представительном турнире.

Удивительное дело: Харламов по-настоящему пристрастился к хоккею в 1963 году. А уже через шесть лет стоял на льду вместе с теми игроками, которые начинали беспроигрышную серию побед советского хоккея на чемпионатах мира. Его вместе с Мальцевым опекали более опытные игроки. По-отечески относился к Валерию легендарный «Палыч» — Александр Рагулин. Так, еще в самолете он предупредил, что с канадцами играть легче, чем с чехословацкими или шведскими хоккеистами. «Уж если канадец пошел на тебя, то идет он настолько решительно, что изменить свое намерение просто не успевает. Если хоккеист из команды Канады показывает, что “садится” под твой бросок, то можно быть уверенным — он не передумает», — говорил защитник своему товарищу по команде.

На чемпионате 1969 года участвовали не восемь, как прежде, а шесть команд. Играли они в два круга. Сделано это было с тем, чтобы хоть как-то обострить интригу.

В самом конце 1960-х годов у советской сборной не было соперника принципиальнее, чем чехословацкая сборная. Спор на льду между хоккеистами из двух социалистических государств обострился до предела после того, как в августе 1968 года советские танки вошли в Прагу, пытаясь силой оружия подавить ростки народного недовольства. Акция «старшего брата» по соцлагерю вызвала возмущение во всей этой восточноевропейской стране, да и во многих странах Европы и мира. Единственным «голосом Чехословакии», который можно было услышать за рубежом, были ее хоккеисты. «В 1969-м нам не требовались никакие призывы. Мы готовы были умереть на площадке, лишь бы не проиграть СССР, потому что знали: страна ждет эту победу как единственно возможную в то время сатисфакцию за вторжение. Это особый случай, исключение из правил», — говорил в одном из интервью легендарный чешский хоккеист Иржи Холик.

«У нас взаимоотношения со сборной Чехословакии всегда были самые тяжелые. Мы все время, когда встречались с ними, были отмобилизованы на 150 процентов. Играя со сборными Швеции, Финляндии, мы всегда думали, что мы их обыграем. Но вот со сборной Чехословакии у нас каждый раз был бой. В любом случае — и хоккейный бой, и политический», — вспоминал в беседе Борис Михайлов.

Собственно изначально 47-й чемпионат мира должен был состояться в Праге. Но его перенесли из столицы ЧССР в Стокгольм как раз по той причине, что в Прагу были введены советские войска. В Международной федерации хоккея опасались возможных беспорядков и непредсказуемой реакции местных болельщиков во время матчей советской команды.

15 марта 1969 года — это день дебюта на чемпионатах мира не только Валерия Харламова. Вместе с ним выйти на лед первый раз в таком представительном турнире также выпала честь Борису Михайлову, Владимиру Петрову, Владимиру Лутченко и Александру Мальцеву. Диктор, который совершенно не знал новичков, коверкал их фамилии: Харламова назвал «Чаламовым», Михайлова — Мичайловым. Никак не признавал букву «х».

Первый матч сборная СССР проводила с американцами, которые, как правило, отправляли на такие турниры студентов. Результат встречи оказался рекордным не только для всего первенства, но и для выступлений сборной СССР на чемпионатах мира в целом — 17:2. В некоторых источниках утверждается, что одну из шайб на 38-й минуте забил Валерий Харламов, выступавший в тройке с Борисом Михайловым и Владимиром Петровым. Но если судить по турнирной статистике, это неверно. Харламов забил в следующей игре, а в матче с США отдал две голевые передачи.

«Первый матч был с американцами. Боялся ли я? Нет. Но здорово волновался. Вдруг игра не пойдет? Вдруг даже простой финт не получится? В первых матчах в начале игры я передерживал шайбу. До сих пор не знаю, чем это объясняется: излишним волнением или желанием доказать всем, что право играть в сборной я действительно заслужил? Самое важное для дебютанта — понять, что ты не хуже других, что и ты можешь играть на равных с самыми знаменитыми хоккеистами мира. Мне это было тем более трудно, что еще совсем недавно, наблюдая по телевизору за игрой лидеров мирового хоккея, я думал, что мне никогда не подняться до их уровня, что игра такого класса — недосягаемый эталон», — вспоминал Валерий Харламов.

В советской сборной никто не придал этим семнадцати шайбам большого значения. И, как оказалось, зря. Забегая вперед отметим, что именно благодаря такому «заделу» у сборной СССР при равенстве очков с командами Чехословакии и Швеции оказалась наилучшая разность забитых и пропущенных шайб, которая и вывела советскую команду на итоговое первое место в чемпионате.

Впервые за сборную Харламов отличился в поединке второго тура в матче со сборной Швеции, установив окончательный счет — 4:2 на 51-й минуте поединка. В третьем матче, который сборная СССР проводила против канадцев, Харламов провел уже две шайбы: на 7-й и 23-й минутах. Счет 7:1 в пользу советской команды, который зажегся на табло уже к 37-й минуте, не изменился до конца встречи. В этом поединке в молодой армейской тройке Бориса Михайлова заменил Евгений Мишаков.

Кульминацией всего турнира стали две встречи сборных СССР и Чехословакии. Мотивация у чехов в матче с русскими была запредельной. Неудивительно, что эта сборная дважды нанесла поражение советской команде — 2:0 и 4:3. После этих побед на улицы Праги вышли толпы болельщиков. Они разгромили в самом центре столицы страны представительство «Аэрофлота».

Когда в первом туре второго круга сборная СССР уступила чехам со счетом 3:4, на пресс-конференции тренеры сборной назвали виновниками поражения двух человек — многоопытного вратаря Виктора Зингера и… новичка Валерия Харламова. В третьем периоде при ничейном счете он потерял шайбу в своей зоне, после чего чехи и забили решающий гол. Из состава его не вывели, оставили, чтобы доказал свою пригодность сборной. Это только подстегнуло молодого хоккеиста: оставшиеся игры он провел с особым старанием и задором. Вот как он сам вспоминал о той злополучной игре. Этот отрывок лишний раз показывает, как остро Валерий Харламов переживал неудачи, как искал причины поражений не в ком-либо, а в своей игре:

«В раздевалке сборной СССР после матча воцарилась гнетущая тишина. Меня не нужно было ругать. Я сам понимал, что произошло. И меня не ругали. Не объясняли цену моей ошибки. Никто из ребят не упрекал меня, кто-то даже, проходя, постучал клюшкой по щитку — не расстраивайся, мол, не убивайся, всякое случается. Я протирал коньки и думал о матче, о том, что случилось. Из-за меня, из-за моей непростительной ошибки. Мне было стыдно. Из-за меня проиграли матч. Из-за меня проиграли чемпионат мира. Шесть раз подряд — с 1963 по 1968 год становились наши ребята чемпионами мира, и вот цепочка побед нарушается, рвется. Из-за меня рвется. Из-за меня, мальчишки, станут не чемпионами, а экс-чемпионами мира — бывшими, вчерашними чемпионами Анатолий Фирсов и Вячеслав Старшинов, Александр Рагулин и Виталий Давыдов, Виктор Кузькин и Владимир Викулов. От обиды у меня непроизвольно потекли слезы», — вспоминал Валерий Харламов.

Увидев, как сильно переживает игрок, к Харламову подошел главный тренер сборной Аркадий Иванович Чернышев и абсолютно спокойно, вроде бы даже не утешая его, обронил ненароком: «Ты только начинаешь играть в хоккей. И не нужно так расстраиваться. Это не последнее поражение в твоей жизни. И если ты так близко к сердцу будешь принимать каждую ошибку, любую неудачу, то надолго тебя не хватит». «Если бы Аркадий Иванович стал в ту минуту доказывать мне, что не все проиграно, не все потеряно, что есть некоторые, хотя и призрачные шансы, что мы все-таки станем чемпионами мира, то я бы ему, конечно же, не поверил: едва ли утешила меня такая малоуспокаивающая и нереальная надежда, вера в чудо. Видимо, по своему богатейшему опыту Чернышев это знал и потому нашел единственно правильные слова. “На ошибки надо реагировать иначе, — продолжал Аркадий Иванович, — надо анализировать свою игру, стараться понять, почему ошибся, и больше не повторять промахов…” Согласитесь, что после таких слов становится легче, хочется играть, доказывать, что ты не подведешь тренера, который понимает, как коришь ты сам себя за промашку», — признавался Валерий Харламов.

Нейтральность и «будничность» слов Чернышева вселили в Харламова надежду: с кем не бывает, зато в следующей игре покажу, что способен не только «бабочек ловить». «Впоследствии, после разговора с Аркадием Ивановичем, я играл все спокойнее, с большей верой в себя, меньше волновался, а когда ты веришь в свою силу, то ошибаешься реже — идя навстречу сопернику, чувствуешь, что можешь его обыграть, обвести, обмануть, не боишься ни опекуна, ни возможной ошибки, знаешь, что риск поймут и оправдают. И игра идет лучше. И хоккей самому себе кажется еще интереснее», — вспоминал хоккеист в автобиографии.

Эти два поражения так и остались единственными осечками сборной СССР на стокгольмском турнире. Все остальные встречи были выиграны: у Канады 4:2, Финляндии 7:3, Швеции 3:2 и, наконец, США 8:4. А благодаря той самой первой игре сборная СССР и заняла первое место. Разница шайб у советской команды оказалась «плюс 36» против «плюс 26» у шведов и «плюс 20» у чехов. Кстати, в матче второго тура со шведами, который сборной СССР кровь из носу нужно было выигрывать, а иначе бы они заняли третье место, случился поразительный эпизод, связанный с Тарасовым.

Великий мотиватор мирового хоккея, о котором мы подробно поговорим в следующих главах, после окончания второго периода, когда на табло горели цифры 2:2, зашел в раздевалку. Аркадий Иванович Чернышев давал наставления игрокам, пытаясь достучаться до них, завести. Некоторые игроки откровенно пропускали мимо ушей слова добрейшего и интеллигентного Чернышева, о чем-то шептались друг с другом.

Тарасов зашел в туалет, вышел из него, как всегда в таких случаях, потирая руки. Стал в центр раздевалки — и вдруг запел «Интернационал», международный пролетарский гимн, да так проникновенно, что у некоторых игроков готовы были пролиться слезы от такого пронзительного выступления. Когда Тарасов пропел: «Это есть наш последний и решительный бой», игроков заводить не требовалось. Они выскочили на лед, дожав шведов и вырвав у них победу.

Истории о пении Тарасова настолько обросли легендами, что и сами хоккейные ветераны путаются, что и когда пел Тарасов и как он настраивал хоккеистов.

Так, решающей для сборной СССР на чемпионате мира 1971 года опять стала игра со шведами. Советские хоккеисты уступали к третьему периоду встречи со счетом 2:3. И тут Тарасов, который, похоже, больше всех переживал за итоговый результат, зайдя в раздевалку, вдруг перебил проводившего установку Чернышева и запел гимн Советского Союза. «В этой истории мне больше всего запомнилось не пение Анатолия Владимировича, а последовавшая реакция Чернышева, — с улыбкой вспоминал Александр Мальцев. — Выждав, когда Тарасов закончит петь, Аркадий Иванович, еле сдерживая улыбку, сказал тихо, но так, что все в раздевалке покатились со смеху: “Ну, ты, певун, чего распелся, нельзя ли потише!” Внешне всё выглядело предельно дружелюбно, почтительно и мягко. Смешно было вдвойне, что, говоря абсолютно беззлобно и по-дружески, Аркадий Иванович разбавил эту фразу несколькими крепкими словечками. Естественно, мы расслабились, раскрепостились и вышли на третий период с одним желанием — не просто победить противника, а смять оборону шведов. Что, собственно, в итоге и сделали».

Вернемся к рассказу о чемпионате мира 1969 года. Драматическим оказался предпоследний матч первенства, в котором шведы выиграли у сборной ЧССР 1:0. «Забей они хотя бы еще гол, и стали бы чемпионами мира. Сравняй счет соперники — и золото досталось бы им. Наши ребята смотрели этот матч по телевидению в гостинице “Фламинго” и нервничали, пожалуй, больше, чем в любой игре, в которой сами участвовали. Их судьба была в чужих руках, они теперь ничего не могли сделать, а только судорожно хватались за подлокотники кресел в острые моменты игры, которая разворачивалась перед ними на экране телевизора. Но на этот раз его величество случай явно симпатизировал нашей сборной. Он выбрал единственный вариант, при котором советская команда, выиграв заключительную встречу турнира у канадцев — 4:2, стала чемпионом мира: набрала она столько же очков, сколько сборные Швеции и Чехословакии, но разница забитых и пропущенных шайб оказалась лучше у нашей сборной», — писал Владимир Дворцов, работавший на том чемпионате корреспондентом ТАСС.

«Турнир в Стокгольме проходил в сложной обстановке, и я не мог не заметить, что часть публики настроена против нас. Все это держало нас в постоянном нервном напряжении и, конечно же, влияло как-то на игру, на действия на поле. Впрочем, любители спорта постарше помнят, как дружелюбно и искренне приветствовала нас публика, когда мы во главе с капитаном совершали круг почета вдоль трибун стадиона “Юханнесхоф”, — вспоминал Валерий Харламов. — Мы возвращались после матча с канадцами в свою гостиницу и пели. Мы ехали почти час и все время, не умолкая ни на секунду, пели. В те минуты счастье было совершенно полным. В Стокгольме я впервые ощутил, что значит стать чемпионом мира. Никогда прежде не исполнялся гимн в честь победы, вклад в которую внес и я. Никогда прежде не просили у меня автографа, никогда не приходилось отвечать на вопросы журналистов».

Во время своего первого большого интервью Валерий Харламов признался, что, как нападающий, больше всего любит забивать. Причем уже тогда 21-летний игрок поразил опытного корреспондента ТАСС тем, как по полочкам раскладывает секреты мастерства нападающего. «Гол — бросок сильный, точный, внезапный. Сила, точность — это техника, а внезапность — хитрость игроков: в момент обводки хорошо бросать, когда вратарь перекрыт игроками или когда он начал двигаться вправо, например, а ты ему в левый угол. На противоходе. И с кистей надо бросать, это всегда внезапно для вратаря…

Больше всего нравится обводить соперников. Сорваться с места на скорости, одно движение — и защитник сзади… Первое время не только хвалили, но и ругали тренеры, партнеры. Потом уж я сам сообразил, что дружнее надо играть. С силовой борьбой не сразу у меня стало получаться. Но потом как-то додумался: в этом деле очень важно правильно выбрать момент для столкновения с противником. Сделаешь все аккуратно, останешься на ногах и с шайбой, поторопишься или промедлишь — пеняй на себя. Многому я научился в этом у Старшинова, Викулова, Давыдова. И делать на льду все надо как можно быстрее. Я с самого начала любил быстроту, но часто терял шайбу. Потом на тренировках стал справляться со скоростью, а дальше и в игре стало получаться».

Журналист Борис Левин, который наблюдал за Харламовым с первых игр в большом хоккее, вспоминал, что видел своими глазами, как Валерий тайком, отвернувшись от всех, на церемонии чествования лауреатов трогательно поцеловал свою первую золотую медаль чемпиона мира.

Всего на чемпионате мира 1969 года дебютант сборной Валерий Харламов записал на свой счет по системе «гол плюс пас» 13 очков (6 шайб и 7 результативных передач). Он занял почетное и не только для новичка 5-е место в списке бомбардиров, который возглавил его кумир Анатолий Фирсов, набравший всего на один балл больше. Всего на этом чемпионате тройка Петрова отличилась 21 раз. Помимо результативной игры в атаке это звено выделялось в игре против сильнейших троек соперников. Именно этим, голодным до шайбы молодым ребятам Тарасов и Чернышев поручали опеку ведущих игроков сборных Швеции, Канады и Чехословакии. И они с этой целью успешно справились, оправдав выданные им авансы. Такого не могли предположить тренеры да и сами игроки накануне мирового первенства. Чернышев и Тарасов называли это звено лучшим в советской сборной. «Сыграли достойно. Молодежная тройка Петрова хороша. Особенно Харламов. Ему два зуба вышибли, а он сплюнул и вперед помчался», — сказал после окончания турнира Аркадий Иванович Чернышев.

«В 1969 году на чемпионате мира Валера уже будь здоров играл, — вспоминал Александр Гусев, добавляя, что на тренировках против Харламова было очень тяжело играть. — И ударить его не ударишь. Он такой верткий был, очень хорошо на коньках стоял, маневренный, клюшкой очень хорошо работал, чудеса творил. И на тренировках, и в играх».

После окончания того чемпионата в гостиницу, где жила сборная СССР, зашел один испанец и в холле столкнулся с Харламовым. В том заговорила испанская кровь. Валерий начал говорить с иностранцем бегло, бойко, чем поверг в смущение своего лучшего друга Александра Мальцева. «Не знал, Харлам, что ты настоящий испанец, так говоришь быстро», — по-дружески хлопнул Валерия по плечу товарищ по сборной. По признанию других хоккеистов, Валерий, несмотря на приличное знание испанского языка, говорить на нем стеснялся. Съездить в Испанию после завершения карьеры было его мечтой. У него хранились воспоминания о той детской поездке, когда ему было восемь лет, а сестре Татьяне — семь.

В сборной СССР Харламов сыграл со своими будущими постоянными партнерами по тройке Владимиром Петровым и Борисом Михайловым под номером 12. Легендарный 17-й номер был занят Евгением Зиминым и перешел к Харламову уже после чемпионата мира 1970 года.

На чемпионат мира 1969 года Михайлов, Петров, Харламов поехали едва ли не в качестве запасных, а уехали первой тройкой. Тогда, после этого первенства, глава Спорткомитета СССР Сергей Павлов своим единоличным решением присвоил Валерию Харламову, Борису Михайлову и Владимиру Петрову звания заслуженных мастеров спорта, не спросив об этом ни у Тарасова, ни у Чернышева.

Первым в стокгольмском аэропорту о присвоении самого высокого в советском спорте звания Харламову сообщил Вячеслав Старшинов, который каким-то непостижимым образом узнал это раньше всех, опередив даже тренеров. Так Валерий Харламов прошел путь от перворазрядника до заслуженного мастера спорта всего за 15 недель — уникальный случай по требовательным советским меркам. Тарасов бушевал, гневался, вышел из себя. Как так? Без году неделя в сборной — а уже заслуженный?! Больше всего он обижался на то, что решение о присвоении званий было принято без согласования с ним, без его ведома. Тарасов считал, что звание это, как и многие другие регалии в Советском Союзе, нужно было заслужить.

За победу на чемпионате мира 1969 года Валерий Харламов получил и свою первую государственную награду — медаль «За трудовую доблесть».

Впрочем, кто сказал, что молодой хоккеист удовлетворился достигнутым и посчитал, что дело сделано? «Когда они вернулись, Харламов даже меня удивил. Он, поехавший в Швецию перворазрядником, а вернувшийся заслуженным мастером спорта, был недоволен собой. Не оставил у Валерия этот первый для него чемпионат мира полного удовлетворения — мог (это проскальзывало в его разговорах) сыграть лучше», — вспоминал Борис Кулагин.

После чемпионата мира 1969 года и окончания успешного для него первого полноценного сезона в большом хоккее Харламов стал задумываться над тем, как улучшить свою игру. Пришел к нескольким важным для себя выводам. Во-первых, заметил, что когда стал лучше пасовать товарищам на льду, то заметно прибавил в скорости. Вывод: кто меньше возится с шайбой, тот быстрее двигается на льду. Во-вторых, начав изучать поведение голкиперов в воротах, понял, что те ждут, когда нападающий завершит обводку защитника и уже тогда бросит. «В какой-то момент обводки, когда вратарь ждет, чем единоборство кончится, я стараюсь, не завершая ее, бросить. Если это удается, вратарь, как правило, оказывается застигнутым врасплох», — признавался Валерий Харламов.

Так родились его знаменитые броски. Предпочитал атаковать ворота не щелчком, а кистевым броском. «Кистевой бросок для вратаря опаснее. Он неожиданнее, и ему труднее предугадать направление полета шайбы», — рассуждал Харламов. Наконец, маневры у самих ворот, которые зрители называли артистизмом. Сколько натерпелись от Валерия Харламова вратари соперников, когда он «своим танцем» на льду показывал, что будет бросать, скажем, вправо, а сам поражал левую девятку ворот. Вячеслав Фетисов признавался, что Харламов с блеском демонстрировал эти фокусы на тренировках. «Третьяк об этом знал, готовился, а Валера все равно, раз за разом, забивал ему», — вспоминал он.

При всей его малой комплекции форвард абсолютно не чурался столкновений с могучими по комплекции защитниками, более того, сколько раз шел, словно на таран, а в самый последний момент увиливал от них. «Если стокилограммовый защитник стоит, а я мчусь на него, моя кинетическая энергия больше. Важно только поймать момент, когда он расслабится, застигнуть его врасплох. А для этого надо убедить его в том, что я не иду на столкновение, постараюсь сейчас избежать его. И толкнуть. Тут необходимо то же умение перехитрить противника», — говорил Валерий Харламов Владимиру Дворцову.

Именно после этого чемпионата Харламов завоевал симпатии как специалистов, так и требовательных болельщиков. В традиционном опросе еженедельника «Футбол-хоккей», который выявлял лучшего хоккеиста сезона 1968/69 года, он с 51 баллом, полученным в результате опроса журналистов, занял четвертое место в списке. Уступил только признанным корифеям: Анатолию Фирсову с 69 баллами, который был признан лучшим хоккеистом СССР, вратарю Виктору Зингеру (63 очка) и Вячеславу Старшинову (56).