12

Корвет «Дерзкий» подходил к пункту назначения, к острову Матуа. По светло-голубой карте медленно ползла, похожая на божью коровку, желтая точка автопрокладчика. Со стороны могло показаться, что именно она ведет судно по предназначенному курсу. На самом деле так отрабатывал свое предназначение навигационный спутник. Несмотря на совершенство техники, руки флотского штурмана тянулись к привычным инструментам: логарифмической линейке, транспортиру и циркулю. Осторожно, как величайшую драгоценность, офицер открыл крышку деревянного серого футляра. Обеими руками, будто держа новорожденного, взял сверкающий хромом секстан. Перешагнув высокий комингс, вышел на открытое крыло ходового мостика и пристроил прибор к предплечью правой руки. Началось колдовство по поиску звезды. Покопавшись в звездном небе, напрягся всем телом, расставил ноги, пытаясь найти твердую опору на палубе. Корабль шел в шторм по волне, что само собой уменьшало силу килевой качки, но не облегчало работы штурмана.

— Сейчас посыплются на погоны звезды, — раздался в ночной тишине веселый мужской голос.

Находящиеся на ходовом мостике корвета «Дерзкий» офицеры неосознанно заскользили взглядами по кончикам своих мятых погон. Ничего волшебного не произошло, желанных звездочек от одного хотения не прибавилось. Минутное замешательство прервал резкий голос штурмана: «Курс по компасу 45 градусов». Вахтенный офицер, склонившийся над картой с работающим автопрокладчиком, доложил: «Есть курс в сорок пять градусов!».

Штурман, довольный проделанной работой, вернулся с холодного крыла мостика в теплый уют ходовой рубки. На его священное действо с любопытством продолжала наблюдать дежурная вахтенная смена. Не обращая внимания, он осторожно уложил поблекший от влажности сектант на штатное место, в глубину серого деревянного футляра. Командир через плечо наблюдал колдовство штурмана на карте. Легкие манипуляции со штурманскими приборами завершились секундным уколом отточенного карандаша на морской карте. Карандашная точка попала на самый кончик желтого жучка автопрокладчика. Так завершился с виду простой, а на самом деле наполненный формулами и наблюдениями за звездным небом волшебный механизм определения места корабля, по-флотски называемый счислением, а карандашная точка, чуть-чуть не совпадающая с пятнышком автоматики, — неувязкой, расхождением с современной навигационной техникой.

— Старинный способ вернее, — одобрительно буркнул из-за плеча штурмана командир.

— Ха! — парировал штурман. Специалист он на самом деле классный, как, впрочем, многие другие моряки корабля, управляемого авторитетным и уважаемым командиром. — Шторм решил на нас отыграться, — предположил он.

— У нас один выход — спрятаться в бухте острова, — ответил Николай Баранов, продолжавший стоять вахтенным офицером, — иначе мы не высадим на берег спецгруппу.

— Да, но в бухту Двойная еще нужно суметь зайти! — съязвил на замечание вахтенного офицера штурман. Он по праву считал себя главной фигурой на корабле в море после командира. На берегу — другое дело, терпеливо сносил шутки и смешки кают-компанских остряков.

— Не мне, штурман, рассказывать известный всепогодный способ захода в бухту. Ты проинструктируй вахтенного офицера и рулевого, — неожиданно встрял в разговор Куринов.

Старший лейтенант нахохлился, как наседка на шесте, но команду командира исполнил.

— Определяю скорость и направление суммарного дрейфа от ветра и течения. Вахтенный офицер наносит голосовые данные на маневренный планшет и определяет элементы движения цели. Я проверяю нанесенные данные на планшете с помощью пеленгатора и решаю задачу сближения в узком проходе в бухту, — инструктировал штурман, то и дело поправляя сползающие с костистого прямого носа очки.

Куринов, глядя на дисциплинированного подчиненного, подбадривающе улыбнулся. Ему нравился этот неуклюжий, но дотошный и грамотный офицер. Хотя он понимал, не протянет штурман долго корабельную службу. Призвание его в институте, за кафедрой. Здесь нужны отчаянные, такие, как Баранов.

— Рулевого прошу штурвалом не рыскать, держать курс твердо на точку сближения с островом, — изменил интонацию командир. Еще строже добавил: — Всем понятна задача?

— Так точно, но в таком тумане я не наблюдаю ориентиров ни на земле, ни в море, — заволновался командир отделения сигнальщиков Андрей Смирнов. Остров находился рядом, потому его коричневые очертания отчетливо наблюдались на экране радара.

— Приготовиться к маневру на вход в бухту, — не обращая внимания на предостережение сигнальщика, скомандовал командир.

По боевому расписанию сигнальщики находились в ходовой рубке, подчиняясь вахтенному офицеру и штурману, потому вход в самое главное место на корабле для них всегда свободен.

Прежде нужно подстраховаться с визуальными ориентирами, и Куринов одобрил сметливость сигнальщика. Предполагаемых и отмеченных на карте входных буёв фарватера не наблюдалось. Их отсутствие осложняло задачу входа в узкое горло островной бухты. Командир понимал опасность нарваться на камни, но другого пути высадить десант просто не существовало. Спуск шлюпки в штормовое море неминуемо привел бы к ее гибели. Куринов продолжал надеяться на существование буев-ориентиров, возможно, их скрывал плотный курильский туман. На корабельных часах стрелки показывали три часа, но ночной темноты не было. Звезды служили природной подсветкой и ясными огнями предупреждали о скором окончании шторма.

— Смотрите, толщина слоя тумана уменьшается с приближением к входу в бухту! — прокричал сигнальщик.

— Ну и что? — не понял приметы вахтенный офицер.

— Значит, с марса фок-мачты могут быть видны входные створы, а по ним точно определим курс корабля, — объяснил штурман.

— Давай с рацией залазь на марс-площадку, рационализатор, — поддержал штурмана командир, обращаясь к сигнальщику.

Вахтенная смена отлично понимала опасность задачи. Взобраться туда и в обычную погоду непросто, а здесь шторм и ночь. Потому все с опаской посмотрели в сторону молодого вахтенного сигнальщика. Но тот не успел испугаться, как командир отделения вместо него нырнул за дверь светлого и теплого помещения. Удерживаясь за холодную и скользкую мачту, Андрей с трудом поднялся по крохотным стальным скобам-лесенкам на железную решетку у самой высокой точки корабля, называемой марсом. Сверху казалось, корабль вот-вот бросит на прибрежные камни. Сквозь кромешную полосу дождя, в сумерках рассвета Андрей видел огромную гору, поднимающуюся перед кораблем. Это и был остров Матуа. Ему показалось, что он, как огромное животное, открывает пасть и неминуемо проглотит их. Корабль шел прямо на белые клыки страшного животного, именуемого прибоем, скрывающим под белой пеной смертельно-острые камни.

Посмотрев в сторону узкого, как горлышко от бутылки, пролива, Андрей не на шутку испугался. Корабль четко шел на прорыв в бухту острова. В какой-то момент он заметил особый белый круг прямо по курсу. Такие буруны приходилось наблюдать, когда всплывает рубка подводной лодки или играет вода над спрятанными под ней камнями. Именно их он принял вначале за клыки животного. Не думая о своей безопасности, не боясь сорваться в кипящие под ним коричневые волны, Андрей соскользнул на крышу ходовой рубки с одним желанием — быстрее доложить командиру о подстерегающей опасности. Оказавшись в знакомой обстановке, ухватился машинально за железную ручку сигнального ящика. Еще секунда, и он бы соскочил на левую площадку ходового мостика, но в этот миг корабль спустился с гребня набегающей на берег волны, и Андрей покатился вместе с крышкой ящика вниз, за борт, не успев испугаться. С удивлением обнаружил себя не в воде, а висящим на одной руке на стенке ходовой рубки, и понял, что крышку стального ящика не закрыли на замок в суматохе вчерашнего приготовления к походу. Из-за своей невнимательности он в любую минуту может оказаться за бортом. Андрей держался и думал, что неправильно строил служебные отношения с двумя молодыми матросами-сигнальщиками, своими подчиненными. Именно по их вине крышка злополучного ящика не была закрыта на ключ. Учить человека, пришедшего на флот на полгода, бесполезно, слишком короткий срок. Потому и отправлял молодых на подсобные работы, в наряды, на уборку помещений. Серьезное дело доверить малограмотным ребятам боялся не только он один. Так поступали и другие матросы-контрактники. Только он делал за молодых свою работу бескорыстно, а его товарищи с молодых за это брали деньгами. По-дружески просили одолжить небольшие суммы до получки, чтобы забыть о долге навсегда. Ни мордобоя, ни насилия над молодыми не позволяли. Воздействовали экономически, давая понять рыночную объективность современной жизни. Не умеешь, тогда плати тому, кто за тебя в состоянии выполнить работу. В этот раз по причине отпуска не проследил, не сделал за них работу. Получилось — сам себя наказал.

А под ногами змеиными клубками шевелилась вода. В ту минуту, когда пальцы окоченели и из последних сил держались за жизнь с помощью стонущей от тяжести его тела крышки ящика, в котором хранились семафорные флажки, сам себя похвалил — «хорошо, хоть смазал петли». Как приподнятый за уши кролик, подогнул под себя ноги, но опоры найти не смог, ее не было. Извиваясь всем телом на стекле рубки, Андрей видел силуэты офицеров, но кричать было бесполезно, шум дождя и глухой стонущий скрежет очередной волны глушил всякие звуки. Сумел несколько раз стукнуться головой о мертвое стекло. Безрезультатно. Попытался проделать тот же прием еще раз. Знал, он будет последним. Не стал выжидать у жизни пары дополнительных минут, ударил со всей дури головой, оставляя на треснувшем стекле последние свои силы и уже готовясь разжать руку. Мучиться, болтаясь над водой, больше не было желания. И все же чувство совестливости и долга требовало держаться, превозмогая боль. Этот внутренний голос уже не просил и убеждал, а требовал не допустить слабость, которая погубит корабль и экипаж. Кроме него некому предупредить моряков о смертельной опасности напороться на камни. В этот самый миг створка окна открылась, и в лицо ударила горячая струя жилого и прокуренного воздуха. Его заметили и успели втащить в рубку.

Не обращая внимания на дикую боль в руке, Андрей громко произнес:

— Справа пять, подводные камни. Дистанция пятнадцать метров!

Расчет его глазомера, как всегда, оказался точен. Командир знал такую способность Смирнова, поэтому без всякой проверки повторил в виде приказа рулевому полученные данные:

— Лево руля, отводи! — При этом со звуком церковного колокола переключил ручку машинного телеграфа с малого на средний ход.

— Ну, сейчас пойдем как по рельсам, — извиняющимся голосом проговорил штурман. Понял ошибку своего счисления — не сумел точно определить поправку на скорость штормового ветра.

Через полминуты корабль вползал на относительно спокойную поверхность бухты. Но и она производила тяжелое впечатление на команду корабля, напоминая заполненную водою громадную воронку от гигантского взрыва. Крутые склоны усиливали устрашающее впечатление.

Отдали якорь. Длина якорь-цепи выбралась полностью, на 250 метров, что само по себе вызвало удивление у всех собравшихся на ходовом мостике.

— Ха, кальдера! — восхищенно сказал штурман и удалился с рубки с видом профессора, пренебрегающего тупостью студентов.

Вахтенная смена с недоумением переглянулась, а Куринов со смехом пояснил:

— Геологи кальдерой называют огромную воронку, образовавшуюся от провала вершины вулкана. Диаметр ее может достигать пятидесяти километров. — Не вдаваясь в дальнейшие подробности, скомандовал вахтенному офицеру: — Объявите приборку. Для спецгруппы спустить шлюпку с правого борта.

Баранов уже транслировал по отсекам:

— Вахтенной службе заступить по якорному, личному составу приступить к малой приборке.

Время показывало пять утра. Только тогда Куринов позволил себе дать волю чувствам и обнял все это время рядом стоящего Смирнова со словами благодарности: «Спасибо, сынок!»

Андрей ответил сухими потрескавшимися губами так, что его шепот услышал один лишь командир: «Служу России!»

Поврежденная рука сильно ныла, и ему казалось, от постоянной боли пропадает голос. Уже все тело становилось объектом мучительной пытки, когда подошел незнакомый мужчина и нашептал ему абракадабру незнакомых слов. Облегчение наступило тут же, боль неожиданно исчезла. Андрей осторожно сжал пальцы и повел правым плечом, боясь возвращения боли. Рука легко двигалась, не причиняя неудобств. А пожилой «доктор», неизвестно как оказавшийся рядом с ним, с доброй улыбкой проговорил:

— Битая посуда два века живет.

Неожиданным спасителем был профессор Воронин, заговором и своими руками вправивший вывернутый плечевой сустав моряка.

Говорят, от трагического до смешного один шаг.

Не успел Куринов перешагнуть комингс своего командного пункта, как нос к носу столкнулся с капитан-лейтенантом Папутой. Начальник химической службы корабля шел напролом, не обращая ни на кого внимания, с протянутой рукой. Не замечая командира, прижал его к переборке и грузно взошел на ходовой мостик. Именно взошел, как царь идет к своему трону. Упершись рукой со стаканом в командирское кресло, заскулил:

— Товарищ командир, оградите меня от механика. Если он не вернет прямо сейчас, выброшусь за борт! — И, обведя окружающих офицеров безумным взглядом, подтвердил угрозу: — Не шшу-чу!

Неуклюжее тело, на котором плохо сидела форма, хотя он и следил за ее чистотой, жесткие полуседые волосы, некрасивое в оспинках костистое лицо тлело от страданий и внутренней боли.

Только тогда обратили внимание на стоящего у входа в рубку виновато улыбающегося механика.

Командир к нему и обратился за разъяснением, а Папута, согнув руку со стаканом, умоляюще смотрел на единственного человека после своего проповедника, которого уважал и боялся. На командира корабля.

Механик, не зная, как себя вести — шутить или быть серьезным, тоже смотрел на командира. Бежали секунды, а командир и присутствующие на мостике ждали объяснений. Механику ничего не оставалось, как объяснить ситуацию:

— Капитан-лейтенант всю ночь бродил по низам, спрашивая о каком-то привидении. Ему, мол, сказал сам Проповедник! В море, в боевой обстановке офицер ищет незнамо как и зачем пробравшегося на наш корабль незнакомца. Странно, да и расхолаживает своим поведением моряков. Они чего про нас, офицеров, подумают: «лазят тут по кораблю, да привидений ищут, сумасшедшие». Надоело мне такое терпеть, в наказание спер из его каюты портрет Проповедника. Проучить, да и подшутить!

— Ха! — восхищенно воскликнул штурман.

— Да, — плаксиво добавил Папута, — заместо портрета поставил стакан спирта!

— Ха! — опять воскликнул штурман.

После сказанного окружающие вздохнули с облегчением, а Куринов улыбнулся. Штурман языком провел по обветренным губам. Его вдруг стала мучить жажда. То же самое, поочередно, проделали все присутствующие.

— Механик, верни ему портрет. А кто тебя научил так поступить? — наконец задал интересующий всех вопрос Куринов.

— Товарищ командир, капитан-лейтенант Баранов посоветовал, как от приведений избавиться, — добродушно заложил товарища механик.

— Твоя очередь оправдываться, боец невидимого фронта, — повернулся командир к Николаю.

— Так в старину было принято, — почесывая за ухом, с нескрываемым удовольствием начал Баранов, — водку ставили от привидения, а наливать стакан должен обязательно лысый. Боится, значит, товарищ командир, нечистая сила лысых. А лысый на корабле у нас один, известно кто!

Раскатистый хохот перебил шум моря, Папута, получив от механика искомый портрет, тоже заулыбался во все оспенное лицо.

— Забери ты его старшиной в шлюпку, — строго приказал Куринов Баранову, который по аварийному расписанию являлся командиром плавсредства, — пускай в море проветрится.

Папута благодарно закивал. После ночной телепортации с Проповедником он считал необходимым любым путем попасть на берег. Давно знал, на этом самом острове хранятся перевезенные с Ливадийской горы религиозные сокровища их секты.

— Что делать с водкой? — растерянно спросил старпом Чугунов, главный поборник трезвого образа корабельной жизни.

Папута держал стакан, не зная, куда его поставить.

— Да за борт, товарищ командир, в нем же нечистая сила находится, — подсказал Баранов. — Хотя, может, кто и решится выпить?

От таких слов все попятились.

Куринов решительно забрал стакан с водкой из холодной руки Папуты и выплеснул содержимое через открытый иллюминатор в море. Раздалось одобрительное хлопанье в ладоши.

— Не в цирке, — зыкнул командир, взявшись обеими руками за медные перила, перепрыгнул комингс и скрылся внизу.

 

13

Дрек отдан, и шлюпка, табаня, продвигалась к берегу кормой, чтобы высадить группу спецназовцев.

Старшина шлюпки отдавал последние приказания гребцам, а ее командир, капитан-лейтенант Баранов, наблюдал с бака за окружающей обстановкой. До берега оставалось метра два, как волшебная сила заставила его обернуться назад, в сторону моря. Одинокая волна, по высоте равная длине яла, медленно надвигалась на их спины, готовая вот-вот со всей мощи швырнуть деревянное суденышко о прибрежные камни. Увиденное не успело напугать благодаря выработанному за годы службы чувству хладнокровия и пренебрежения смертью.

— Выбирать дрек, вёсла, вёсла на воду, навались! — не растерялся Николай.

Гребцы лениво, но уверенно направили корму навстречу «волне-убийце», резко дав ход назад. Повезло. Прилично качнуло, но без ударов о грунт и заливаний шлюпки. Правда, один из сержантов спецгруппы повредил ногу тяжелым водолазным снаряжением. Как раз в момент наката волны. Такие чудеса встречаются на море, когда неожиданно, в тихую погоду, появляется огромная волна и бесшумно пожирает всех на своем пути.

Уже на берегу Николай перехватил укоризненный взгляд Сафронова, брошенный на морпеха, и предложил:

— Товарищ подполковник, почему бы мне не заменить? Я на всякий случай не только корочки по дайвингу имею, но и профессиональные водолазные.

— У нас нет другого выхода, каждый человек на счету. — Сафронов сомневался недолго. — Раненого оставляем на берегу в качестве связного. Забирай акваланг, Николай.

Баранов, исполняя обязанности старшего над корабельной группой, отдал и свое распоряжение:

— Команде держать зрительную связь с кораблем посредством флажного семафора. — Посмотрев выразительно на Андрея Смирнова, он обратился к Сафронову: — Радиосвязь запрещена, но есть визуальная. Давайте возьмем с собой сигнальщика?

Андрей и в этот раз испытывал судьбу. Напросился в шлюпочную команду по собственной инициативе. Баранов, после ночного происшествия и совершенного им поступка, не мог ему отказать, а сейчас просто хотел поощрить моряка своеобразным сходом на берег.

Подполковник размышлял гораздо дольше прежнего, затем посмотрел на толстые ручные часы и процедил сквозь зубы:

— Добро, капитан.

— Папута, остаетесь старшим шлюпочной команды. Ваша задача — укрыться на берегу и держать визуальную связь с нашей группой и кораблем, — в свою очередь проинструктировал Баранов шлюпочную команду.

Папута, казалось, от радости бросится в холодную октябрьскую воду бухты Двойная. Баранов, представив его барахтающимся в волнах, зябко поморщился. А Николай по горящим странным блеском глазам Папуты понял, что ему нужна поддержка.

— Юра, ты с моряками построже, — приятельски обратился к нему, — одного назначь наблюдать за кораблем, другого в нашу сторону. По берегу не шатайтесь. Создайте себе, хоть за тем валуном, укрытие. Костра не разжигать! Задача — контролировать окружающую обстановку. Ждать группу, при необходимости оказать помощь. Проверь у матросов автоматы, снаряжение. Мало ли чего?

Место, где пришвартовалась шлюпка, само по себе служило хорошим естественным укрытием среди разбросанных в беспорядке огромных валунов, оставшихся от извержений вулкана. Моряки выбрали себе местечко посуше, выше среза прибоя, в низине, заросшей редкими кустами ольховника.

Пока высадившиеся на берег обустраивались, Папута всем своим видом пытался сообщить что-то Николаю. Ему хотелось отблагодарить Баранова за оказанное доверие и дружеское отношение, но мешала обида за утренний случай с «портретом проповедника». Именно Баранова он считал виновником, как главного режиссера спектакля со стаканом водки. А пока в нерешительности бессмысленно играл замком «молнии» на черной капроновой куртке.

— Юр, ты спросить хочешь? Может, что непонятно? — спросил Николай, увидев его нерешительность.

— Коль, ты не думай про меня, что я сумасшедший, и все такое. Так мне проще жить, но об этом в другой раз. Кстати, ночью, на переходе, в самом деле видел шатающегося по кораблю незнакомого человека. Показался подозрительным, выискивал, видимо, какую пакость совершить.

— Выглядел как? — сделал вид, что заинтересовался, Баранов.

— Такой не очень высокий, мускулистый вроде тебя, но значительно старше. — Папута уставился в небо, ища сравнение, и, не найдя подходящих слов, продолжил: — Вихлястый какой-то, руки спокойно держать не может.

— Слушай, это же старпом Чугунов, — догадался Николай.

— Чугунов, да не Чугунов. Другой он. Пальцы у него жилистые, как щупальцы, а у старпома обыкновенные, человеческие. Чугунов такой толстенький, а этот накачанный вроде тебя.

— Юр, а узнаешь его при очной ставке?

Папута опять закинул голову в туманное небо и уверенно прошептал: «Узнаю!»

Разговор прервал негромкий окрик и приглашение старшего группы.

— Время «Ч», пять часов двадцать минут, — отрывисто оповестил группу Сафронов. — До места шлепать километра четыре. В гору, с полной выкладкой. Сбор для возвращения к шлюпке назначаю на тринадцать-четырнадцать ноль-ноль.

Он внимательно осмотрел каждого. Казалось, от его умного и беспощадного взгляда ничего не могло укрыться. Заметив флотские полуботинки Николая, приказал поменяться обувью с оставленным на базе морпехом. На радость обоим размер совпал. Мягкие непромокаемые полусапожки совсем не скользили по мокрым камням острова. Вытянувшись в цепочку, группа медленно двинулась вдоль береговой черты к склону вулкана, где гора резко обрывалась в море. Впереди шел подполковник Сафронов, за ним сержант-морпех, доктор Воронин, Баранов с сигнальщиком Андреем Смирновым. Замыкал цепь капитан-морпех.

Шли по каменистой земле, покрытой пожухлой желто-зеленой травой, редким кустарником и стлаником. В лицо дул зябкий океанский ветер вперемешку с дождем. По убывающей его силе да по появившимся над волнами одиноким чайкам угадывалось отступление циклона в сторону Сахалина. Между тем море угрожающе выбрасывало бело-грязную пену на прибрежные камни, казалось, пробовало своими мягкими и безобидными, на первый взгляд, зубами прочность острова. Людям, смотревшим на такие прикусы, всегда кажется, что стихия воды сильнее суши, и сразу возникает первобытное чувство страха перед морем.

Шум бьющихся о камни волн и штормовой ветер скрывали звонкое журчание горного ручья. Люди вышли на его резко-обрывистый берег неожиданно. Прошли немного вверх по течению и уперлись в заросли кустарниковой ольхи. Здесь скалистый берег переходил в низину. Местность располагала к отдыху. Сафронов знаком предложил подойти к воде. Небольшой пресноводный ручей Хесупо наполнился водой от прошедших дождей и порыжел от размытой, богатой железом почвы. Захватил ладонями грязно-рыжие струйки и плеснул ими в лицо. Следовавшие за ним люди проделали то же самое. Старший показал в сторону противоположного берега — там находилась деревня племени айнов. А чуть выше, у подножия вулкана чернели вдали одноэтажные строения — погранзастава.

— Японцы с 1941 по 1945-й держали здесь гарнизон до четырех тысяч человек, — пояснял Сафронов, — для маленького острова длиной 11 км и шириной в 6 очень прилично. Видите металлическую стелу?

Возле разрушенных сборно-щитовых казарм неприметным с первого взгляда стоял небольшой обелиск с еле различимыми цифрами — 2009. Такие обычно ставят возле автомагистралей на месте гибели водителей.

— Наших погранцов завалило лавиной, — продолжал говорить Сафронов обступившим его людям.

— Не случайно айны называли остров «Маленькие горящие заливчики», — невпопад высказался доктор, и как бы в подтверждение его слов на расцветающем горизонте, на самой макушке горы заплясали красные огоньки. — А до прихода айнов тут обитали легендарные племена коропокгуру.

— Чем же они знамениты? — проявил любознательность Андрей Смирнов.

— Коропокгуру — мореходы и охотники, хранители древних каменных знаков, скрывающих тайну господства над людьми, — загадочно произнес доктор, — росточком они с «хоббитов». — При этом Воронин легонько пнул распластавшийся по земле огромный пожелтевший лист, внешне похожий на конское копыто. — Под такой метровой крышей, по легенде айнов, и жили маленькие человечки-волшебники. Растение, служившее им домом, называется белокопытник.

Разговоры прекратил Сафронов, начав очередной инструктаж:

— Расходимся в два направления. Первая группа со мною движется к заброшенному доту, — он махнул в сторону вершины холма, у подножия которого они находились, — другая — к затопленной штольне, — и показал в сторону моря. — Ориентир для спуска в штольню — памятный знак с символикой американской подлодки — SS-223 «Херринг».

Николай, успевший перед самым выходом в море посмотреть в Интернете информацию про остров Матуа, не увидел ничего подобного, хотя, как ракетчик, знал историю о первом применении в конце Второй мировой войны баллистической ракеты с американской подводной лодки под смешным названием «Сельдь». Таков был перевод с английского. Событие происходило как раз в районе Курил.

— Мы находимся на южной стороне. Вы, капитан, двигаетесь к мысу Орлова, — между тем продолжал отдавать приказы Сафронов, показывая на электронном планшете карту острова капитану-морпеху.

Пришел черед Баранову посмотреть на электронную карту. Когда он читал в Интернете про этот самый остров, то обнаружил какую-то спорную историю, связанную с названием одного из мысов, а сейчас увидел его обозначение на планшете как мыс Орлова. Видимо, в честь одного из участников Амурской экспедиции адмирала Невельского в 1853 году. Первоначально, по другой версии, назывался именем шкипера Юрлова, участника Второй Камчатской экспедиции, перезимовавшего на острове в 1756–1757 гг. Тогда Николай не обратил внимание на странное совпадение легенды и географического названия острова. Дело в том, что их род шел именно от человека по фамилии Орлов. Семейная легенда рассказывала: Орлов Дмитрий Иванович, подпоручик корпуса штурманов, где-то на рубеже 1830-х годов влюбился в замужнюю женщину в Охотске и, как говорят, приревновал ее к собственному мужу, тамошнему главному полицейскому. Нанял убийцу, но тот только ранил полицейского. Тогда в сговоре со своей любовницей они его отравили. По одной версии, испугавшись наказания, скрылись вместе с женой убитого на одиноком острове Курильской гряды. По другой — она уехала с детьми в Иркутск. Мальчик и девочка были от Орлова. Он же, непонятно по какой причине, после закрытия следствия и недоказанности их вины рассказал неожиданно всю правду. Как говорит семейная легенда, подпоручик был вовлечен в тайное общество «Северная пчела», которое «осваивало государственные деньги» в Русской Америке. В итоге преступление раскрыли, но никакого суда не было. Орлова разжаловали в матросы и оставили служить на Камчатке. В дальнейшем российский император Орлова помиловал по просьбе адмирала Невельского, за особые заслуги в ходе исследования Амура. Орлов успел за время ссылки жениться. В новой семье также были дети. Следы же любовницы и их совместных детей в истории потерялись. Остался только перстень с камнем в виде летящей пчелы, передаваемый по наследству. Именно его носил на пальце Николай Баранов, не догадываясь о тайном смысле данного знака.

«Не тот ли это Орлов, мой далекий родственник?» — с изумлением от внезапного открытия растерянно посмотрел он на перстень-пчелу. Вспомнил свое посещение родового имения далекого предка в селе Семейкино Костромской области. На самом краю заброшенной деревни, среди старых лип догнивало деревянное здание сельской школы, в прошлом усадьба помещика. Он тогда без энтузиазма рассматривал заросшие кустарником и высокой травой унылые окрестности. Рядом с усадьбой была оставленная людьми лет двадцать назад деревня. Над сгнившими срубами торчали остатки крыш. Земля вобрала в себя брошенные деревянные дома, подобно болотной трясине. Бурьян и молодые сосенки отвоевали жизненное пространство некогда возделанной территории. Подобно изломанным крышам, догнивала культурная эпоха русской деревни. С уходом людей дичала местность. Волки поселились в оставленных жилищах, непуганые глухари облюбовали верхушки столетних лип во дворах деревенских усадеб. Наследство прадеда сегодня никого не интересовало, в первую очередь, самого наследника. Недавно узнал, остатки дома-усадьбы сгорели. Вот так и обрывается история семьи. Хотя надежда на возрождение всегда остается, было бы кому желать!

Воспоминания, воспоминания, но нужно двигаться вперед. Николай, доктор и сигнальщик направились вслед за подполковником, а двое морпехов, нагруженные аквалангами, начали спуск в противоположную сторону холма, к океану. Баранов тоже тащил тяжелое аквалангистское снаряжение и недоумевал, с какой целью его взяли в поход на гору, где снаряжение явно не пригодится. Конечной точкой их маршрута был темно-коричневый кусок скалы, торчащий посреди разбросанных валунов. Холм сам по себе небольшой, но поднимались по скользкой грязи долго и тяжело. Когда приблизились, увидели, как природа вознаградила их за трудный переход. Туман, плотной пеленой только что покрывший вершину вулкана, неожиданно потеснился, скупым замутненным светом далекого маяка показалось восходящее солнце. Выглянуло на короткое время, подразнило и скрылось. Николай поклонился солнцу, так причудливо показавшемуся из-за сопки. Поспешно перекрестился, прошептав: «Спаси и сохрани!» Пришло на память необычное явление, сопоставимое по величию и красоте с увиденным только что. Летним утром встречал восход солнца на лесной тропинке. Солнце на какое-то время остановило свое движение вверх и зависло перед самой верхушкой сосны. Николай с изумлением заметил, что стоит в волшебном световом треугольнике, созданном солнечными лучами, пробивающимися сквозь могучие ветки сосен. «Неспроста, словно знак подают», — подумал он тогда, чувствуя гармонию души от слияния с окружающей природой. Ему стало как-то тепло и спокойно.

В этот раз все было по-другому. Показавшееся на короткое время солнце не успокоило, а внесло еще больше тревоги. Заслонившие его тяжелые тучи, похожие на перегруженные дрейфующие танкера, не давали перспектив на хорошую погоду. Смутно представлялась и успешность похода на грязный таинственный холм. Чувствовалась недоговоренность, неестественность, зыбкость и неуверенность сколоченной на скорую руку команды подполковника Сафронова.

Отряд остановился возле очередного валуна, на середине холма. Перед людьми открылся метровый вход, похожий на пещеру, выдолбленную в скале. Нависшая над лазом желтая высохшая трава создавала впечатление полуоткрытого века великана с седыми ресницами. Вдобавок снова подул с океана холодный зябкий ветер. Заморосил дождь.

— В такую погоду хозяин собаку не выгонит, — робко пошутил доктор и заразительно зевнул. Николай сразу вспомнил, что не спал всю предыдущую ночь, находясь на вахте.

Сафронов, между тем, смело юркнул в темное жерло лаза, и оттуда сразу заморгал свет фонарика. Сначала доктор, за ним Николай и Смирнов послушно повиновались сигналу и друг за другом вошли в проход. Пригибаясь, боясь задеть головой о низкий потолок, медленно продвигались по узкому сухому коридору. Свет мощных фонарей выхватывал хорошо сохранившиеся деревянные крепления стен, сухую дорогу с остатками рельсового пути. Смирнов, работавший до флотской службы на горно-обогатительном комбинате, предположил, что здесь когда-то добывали руду.

Но продолжения разговора не получилось. Лучи света выхватили широкие углубления в стене с остатками дверей и сгнивших в труху спальных настилов. Деревянные крепления стен шли резко вверх, упираясь в трехметровый каменный потолок. Коридор продолжал расширяться, постепенно приобретая очертания рыцарского зала в сказочной крепости. Не хватало горящих факелов по стенам да старинного оружия со щитами. Так казалось Николаю, а доктор шепотом, боясь эха, высказал свои ощущения увиденным: «Похоже, мы нашли подземный город», и в подтверждение своих слов направил луч фонаря на покрытый толстым слоем рыжей пыли маленький грузовичок размером с современный микроавтобус. Яркий свет его фонаря по порядку выхватывал из темноты железнодорожный вагончик, легковушку без крыши, уложенные штабелями рыжие бочки, темно-желтые карликовые домики. Узенькие улочки, похожие на многочисленные следы дождевого червя в земле, огибали нагромождения и странные строения.

Николай все больше стал подозревать доктора, кроме того, он в какой уже раз пожалел о своем теперешнем походе. В первую очередь, что связался с очень странными людьми — Сафроновым и доктором Ворониным.

«Корабль для моряка по-настоящему дом родной, а под землей жизни нет. Так, кажись, говорят философы-якуты», — горько пошутил он про себя, понимая бессвязность происходящих за последние сутки событий, и проверил на поясе оружие. Оказалось, что на земле обороняться ему нечем. На кожаном офицерском ремне прочно держались две кобуры с личным оружием, но ни одно из них не годилось для самообороны на берегу. Случайно, а может, и умышленно, направленный доктором луч фонаря на его пояс заставил вздрогнуть, будто от приближающейся опасности, и Николай еще раз проскользил ладошками по теплому от тела ремню. Догадка подтвердилась, из оружия имелись только сигнальный и подводный пистолеты. В суматохе сборов он забыл обязательный для комплекта аквалангиста нож, не говоря уже о надежном и привычном «макарове».

Группа медленно продвигалась по наклонному коридору. На каменных стенах появились огромные зелено-коричневые ляпни плесени и мокрицы. Когда наклон вниз стал круче, из камней выступила влага. Темнота и тишина сопровождали людей в глубь таинственного острова. Тоннель снова сужался и сокращался по высоте, а с уменьшением пространства становилось труднее дышать, и люди часто останавливались, жадно хватая ртом сырой воздух. Узкий каменный проход сжался до размеров щели, по которой можно пробираться, лишь согнувшись, к тому же и груз приходилось тащить волоком, отчего его тяжесть утраивалась. Вдруг проход начал расширяться, и перед ними открылась огромная пещера. Своды ее сходились высоко над головой, как купол храма. Николаю показалось, что в угрожающей темноте он видит рисунок огромной пчелы, и инстинктивно направил фонарик в ту сторону, но кроме черной пустоты ничего не увидел. В это время Сафронов посигналил фонарем, приглашая на совещание.

— Прошу без надобности не разговаривать, — предупредил он, нервно вслушиваясь в тишину грота. Рядом отчетливо слышалось капанье воды. — Передаю временно командование доктору Воронину, — удивил всех Сафронов.

— Мы находимся в естественной пещере, вымытой в далеком прошлом водами океана, — раздался тихий голос доктора. — Без надобности не гуляйте. Возможны скрытые пустоты в земле, провалиться в них подобно смерти. Находитесь в видимости друг друга. Товарищ Сафронов, соберите прибор. — Вы, молодой человек, — фонариком осветил он Николая, — будете мне помогать. Не пугайтесь, скорее всего, мы первые из современников увидим нечто из далекого прошлого человечества.

— А если найдем оружие двадцать второго века, изобретенное японцами в годы Великой Отечественной? — невпопад выпалил Андрей Смирнов. Он явно ожидал от похода открытий в военной сфере.

В темноте никто не увидел взгляда доктора, но ответ прозвучал жестко:

— Молодой человек, пора бы взрослеть. Страшнее изобретенного человечеством оружия уже не будет. Развитие науки направляют не на уничтожение, а на управление людьми. Вот мы с вами сейчас и узнаем некоторые тайны такого подчинения.

— И кто же так направляет? — не унимался Андрей.

— Люди, а не боги, сэр, — уже мягче ответил доктор, — помогите товарищу Сафронову и держитесь его.

Подполковник, сбросив чехол, собирал на земле странный прибор, похожий на миниатюрную пушку. Андрей встал рядом, освещая место сборки.

— Готово, — доложил четким голосом Сафронов.

— Включайте, сэр, — скомандовал доктор.

Пещера внезапно осветилась ярким голубым свечением. «Тренога» оказалась никаким не оружием, а элементарным источником света. В руках доктора появилась длинная указка, которую он направлял на наскальные рисунки. Указка время от времени выбрасывала тончайшую полоску красного света, «тренога» отвечала яркой вспышкой. Николай переглянулся с сигнальщиком. «Фоткают», — первым догадался Андрей. Красный луч медленно полз по стенам пещеры, открывая наскальные надписи. Иногда на его пути встречались медные таблички, аккуратно уложенные, как дрова в поленницу. Доктор не спешил, продолжая поиск. Он фотографировал все, что видел, по периметру и на своде пещеры. Причудливые узоры, напоминающие огромный человеческий глаз, незнакомая вязь слов и букв открывались под светом «треноги» и снова исчезали в темноте. Посередине зала-пещеры стояла одиноко высеченная из белого гранита трехметровая колонна. Периметр обхвата ее составлял метра два. Колонна, рисунки, письмена и все убранство пещеры походили на смесь капища жрецов с элементами древнегреческой архитектуры. Доктор Воронин, подойдя к небольшому озерку, долго всматривался в его бесцветную воду. Не оборачиваясь, поманил рукой Николая:

— Одевайся, аквалангист, твоя очередь работать! Попытайся снять статуэтку с колонны.

Красный лучик его указки уперся в самую середину водоема, в белый гранитный столб. Там, на вершине, неожиданно заиграл чудесным свечением стеклянный предмет, походивший на летящую пчелу.

Баранов осторожно начал спускаться в водоем. Под светом фонарика стенки его выглядели ровными, словно поработал первоклассный штукатур. Бросалась в глаза их необычная расцветка — чередование черного и белого цвета, отчего в сознании инстинктивно возникало чувство опасности. Глубина бассейна оказалась не больше двух метров. Зачем его послали под воду, Николай не понимал, но добросовестно выполнял указания профессора. Осторожно подплыл к колонне, обнаружив на ее гладкой поверхности ступеньки. Без особого труда поднялся по ним к вершине столба и бережно снял похожую на стекло маленькую скульптурку пчелы. Вода в ответ, словно потревоженный улей, заурчала и забулькала миллионами мелких пузырьков. «Идет поступление кислорода», — отметил тут же Николай, поспешно спрыгнув в воду. Водоем быстро мельчал. Через минуты две Баринов с удивлением смотрел себе под ноги, на сухую поверхность. Вода ушла вся, до капли. Возле него суетился Сафронов, устанавливая на дне бассейна «треногу». Еще минута, и она замерцала ярким голубым светом. Стены колодца начали преображаться: превращались в желтые полоски с нанесенными письменами на непонятном языке. Стеклянную пчелу Николай передал в руки Андрея Смирнова.

— Снимай пластины, где я укажу, — неожиданно прозвучала над головой команда доктора. Легкие пластины незнакомого металла отходили от стены легко. Вес их был мизерный, в граммах. Собрали не больше трех десятков.

— Баста! Кончай работу! — остановил Сафронов процесс похищения старинных артефактов.

— Позвольте, мы еще не закончили, не сняли угол колодца, — запротестовал доктор.

— Сфотографируйте! Мы не успеем к назначенному времени выйти в эфир, — охладил его научное рвение подполковник.

— Товарищ Сафронов, сэр, вы же мне сами доверили командование, а теперь отбираете, — с детской непосредственностью возмущался Воронин.

Сафронов, ни слова не говоря, резко махнул светом фонаря в дальний угол пещеры. Николай в очередной раз отметил прекрасное знание подполковником местности. «Японцы не обнаружили лаз в древнюю пещеру, хотя город-склад рядом расположили, а Сафронов с ходу нашел! Он и с доктором здесь, как у себя дома. Странная компания!» — продолжал он удивляться, наблюдая за их четкими, словно заранее спланированными действиями.

Николай упорно всматривался в указанное подполковником место, но ничего особого не замечал. Вдруг медленно из темного угла появилось легкое свечение. Оно не заполняло светом весь зал пещеры, как их «тренога», но играло таким же голубым огоньком, размером примерно в два квадратных метра. Облако голубого свечения колыхалось, как студенистая жидкость. «Вода! — догадался Баранов. — Там в углу пещеры находится еще один колодец с водой. Она из его водоема перешла именно туда. Но почему вода светится? К тому же еще и колыхается, что, скорее всего, означает связь с другим, более большим резервуаром воды! Может быть, здесь выход в море? Не зря же двоих морпехов с аквалангами отправили к побережью! Странно, подполковник и доктор, зная, по всей видимости, расположение пещеры, боятся именно этого колодца с водой. И почему там свечение?»

Тревога, как инфекция страха, моментально передалась участникам группы.

— Время вышло, покинуть колодец, упаковать пластины, — торопливо и взволнованно прошептал Сафронов. — Всем надеть куртки!

Доктор не только не спорил, но принялся энергично выполнять команду. Николай снова обратил внимание на зелено-красный знак американского центра электронной борьбы на рукавах их черных курток. Похожий знак в виде пятиконечного креста красных лучей и с рукой, сжимающей две молнии, он видел на кораблях военно-морской разведки. Радиотехнические войска особого назначения сокращенно называли «осназовцами».

Собранные пластины уложили в отдельный пакет, а статуэтку стеклянной пчелы взял Сафронов, никому не доверив ценный груз. Начался трудный путь назад, на подъем. Николай задыхался от нехватки кислорода, но мысленно упорно продолжал искать ответы на странные вопросы, увиденные им на острове. «Понятно, для чего японцы соорудили город-склад в холме. Не так заметен на фоне вулкана. К тому же скальный грунт — прекрасное бомбоубежище. Американцы всю войну их бомбили, и хоть бы что, в стенах тоннеля ни одной трещины, обрушений! Да и холм какой-то странный, слишком аккуратный! Как в детской песочнице ладошками ребенок «выпекает пирожок». Похоже, люди его соорудили с применением техники, но в какие времена происходило строительство храма-пещеры? Похоже, задолго до 1941 года!»

На перекур остановились в пещерном городке. Только сейчас заметили странную отгородку из уложенных патронных ящиков. Неожиданности уже не пугали. Смело прошли через кучу песка вовнутрь загородки. Под ярким тускнеющим светом фонарей открывалась очередная необычная картина. В комнате стояли громадные ящики с темными экранами, похожими на вычислительные компьютерные центры. На пыльном и сыром полу опавшими листьями всюду валялись длинные бумажные ленты. Помещение походило на исследовательскую лабораторию. Николай поднял одну ленту, за ней потащились приклеенные бумажки. Прочитал текст: «В связи с многочисленными фактами нарушения прав человека и игнорирования мнения мирового сообщества, рекомендуется выйти с протестными настроениями на улицу, место сбора…» В более мелкой бумажке смысл тот же, но другого изложения, в более жесткой и требовательной форме. «По-современному написано, как в годы «цветных революций», — с опаской подумал Николай, тревожно озираясь по сторонам. Темные углы зловещего помещения прикрыты большими приборами с кучами бумажного мусора. Он поднял другую ленту с текстом на незнакомом ему языке, затем третью, и там слова были непонятны. Другой листок оказался снова на родном языке: «Настроение толпы с каждым часом становится радикальнее, теряется ее управляемость. Лидер должен быть радикальнее толпы, иначе массы будут рождать новых руководителей».

«Все равно, что центр по подготовке революций и тестов для зомбирования людей словами», — сама собою пришла догадка. Открытием не было никакого смысла делиться, все его наблюдали. Сафронов положил несколько обрывков бумаги в свой рюкзак. Воронин не проявлял к ним внимания, его интересовали древние тексты на золотых пластинах, о значении которых он возбужденно рассказывал на перекуре. Получалось, на взятых табличках изображена древняя грамматика, букварь. То, что так прилежно фотографировала «тренога», являлось набором древних текстов-кодов на управление человеком. По словам доктора, древний алфавит имеет славянские корни, а пещера служила храмом древнейшей цивилизации, умевшей посредством речи управлять людьми. Слушая его, люди, казалось, позабыли дорогу домой. Даже Сафронов, строгий и немногословный, время от времени вступал в полемику и не торопил их, как обычно. Его первого заинтересовал механизм влияния текстов-слов на человека. Воронин в своей неспешной манере объяснил:

— Механика работы этих текстов проста — мозг генерирует волны в виде речевого кода (биопотенциалы) в окружающее нас информационное пространство. Энергия людей создает невидимые существа (эгрегор), которые живут нашей информацией и с ее помощью на нас же влияют. Мы нашли как раз речевые коды, запускающие тех самых эгрегори. Дальше дело техники, как настроить эти коды и заставить эгрегори в невидимом режиме управлять сознанием масс.

Андрей Смирнов не понимал Воронина, но слушал с неподдельным интересом захватывающую фантастическую историю, в центре которой оказался. Благодарность за оказанную помощь с лечением руки перерастала в безграничное доверие к странному доктору.

— Любая система все равно когда-нибудь развалится, — уверенно доказывал доктор Воронин, поглаживая золотую табличку, — а энергия и информация остается. Затем энергия переходит в массу, накапливая все больше информации. Наступает момент, когда мозг от избытка информации просто отключается. Возникает божественное сознание, это мнимое благополучие. На этом принципе построена любая религия. В науке такой процесс называется информатикой нервной системы. — Он вдруг замолчал и, чиркнув спичкой, механически закурил. Затем с задумчивым видом продолжил: — Человек ли придумал, как нами управлять? Не знаю! В истории человечества скрыта истина. Но история, политическая наука, переписывается в угоду правителю. Знаете, кто была первая жена Адама?

— Ты даешь, доктор! Ева, конечно, — откликнулся Андрей Смирнов.

— Да нет, дорогой сэр, — загадочно присвистнул Воронин, — звали ее Лилит. Женщина-змея, но вычеркнули ее зачем-то из Библии!

Вот еще загадка — где был Иисус с 12 до 30 лет? В Библии на этот счет ничего не сообщается, хотя есть мнение, все это время его готовило некое тайное сообщество, как раз для миссии помазанника Бога. Доказательством данной гипотезы служат сами его ученики, выходцы в основном из одной местности, побережья Галилейского моря. Его брат Иоанн Креститель взял да и окрестил его в реке Иордан! Кто ему такое право дал? Вот еще аргумент, сам-то Христос ничего не написал, ученики же создали Новый Завет в стиле детективно-приключенческого романа. Мои догадки говорят о существовании группы умных людей, решивших создать «новое оружие» в виде христианского учения. При этом талантливо использовали новые по тем временам технологии управления сознанием людей. Главным из них было Слово! Современные политики хорошо это поняли и успешно его используют в управлении людьми, хотя бы через изменение истории. Постоянно ее меняют, и ничего, народ кушает. Научная мысль с тех пор далеко шагнула, появились новые механизмы управления. Например, теория Бланка по управлению хаосом.

— Что же теория говорит о системе управляемого хаоса? Все «цветные революции», украинские, ливанские, сирийские, иракские и афганские, якобы по ней построены? — пришла очередь спросить Николаю. Первая жена Адама Лилит, атеистические гипотезы его не интересовали. Придумывает доктор, привлекает таким способом к себе внимание.

— В мире количество информации обратно пропорционально хаосу, — машинально скороговоркой ответил Воронин. — Больший хаос сталкивается с меньшим и, сталкиваясь, превращается во временную гармонию, которая до определенного момента устраивает всех. Затем система ломается, и опять на сцену жизни выступает хаос.

— Получается, в этом и скрывается тайна жизни, ее чудо? В вечном движении и непостоянстве? — не удержался от вопроса Николай и сам же попытался ответить: — Думаю, так оно и есть. Только Дарвин назвал ее борьбой противоположностей!

— Все правильно, — поддержал доктора Сафронов. — В природе побеждает наиболее подготовленный, сильный, активный. Пассионарный, если мерить по Гумилеву, однако в современном мире не боги, а люди научились управлять природой и обществом.

— Мы уже слышали, давно говорят о некоем мировом правительстве, — попытался пошутить Николай.

— Зря смеетесь, молодой человек, — упрекнул доктор, закуривая очередную сигарету. — Природой и обществом научились управлять очень и очень давно! Например, древние религии, в основе которых лежит манипуляция мозгом человека через речевое воздействие. Шаманы стучали в бубны не просто так. Таким способом воздействовали на участки мозга, затормаживая мысли человека. Были и склянки с психотропными веществами. Чего уж говорить о самой речи! Смена частоты букв играет на мозге, как смычок по скрипке. Алфавитная система? У евреев, к примеру, 22 буквы, у англичан 26, у эксперанто 28, у русских 33. Выходит, мозг англичанина получает за минуту больше информации, чем русского. Вот секрет их быстрого развития! Но главное все же не буквы, а сложенные из них слова и мысли. Много опытов ставилось по внедрению в общество разных идеологических течений. Например, египетский фараон Тутанхамон взял да придумал новую религию, где поклонялись Солнцу. А марксизм-ленинизм, чем не религия? Не говорю уже о теории фашизма и бандеровцев про национальную исключительность как очередной способ управления людьми. Правда, в мощнейшей конкуренции выстояли немногие. — Воронин с чувством выполненного долга затянулся сигаретой и аккуратно затушил бычок о ребристую подошву горного ботинка.

— Основой любой религии является идея, а механизмом ее воплощения — человеческая речь, — уточнил Сафронов. Было видно, что они с доктором давно обсудили данную тему и нашли полное понимание.

— Конечно! — воскликнул Воронин. — Находим каменные древние плиты с надписями на древнем славянском языке. Об этом писал Егурнов, переводчик Сталина, в книге «Этруски говорили по-русски». Сравнил набор древних текстов и понял: мозг трансформирует речь на разных языках. Люди становятся управляемыми.

Древние использовали слова на фоне шума. Но не только шумом можно подавить сознание. Речь способна направить человека на выполнение задачи. Запустил пластинку через громкоговоритель с набором определенных слов, чтобы обязать всех слушать. В результате люди поведут себя так, как заложено в текстах. Такую задачу должен был по задумке его основателя Заменгофа (1859–1917 гг.) выполнять некогда популярный эсперанто. В начале девяностых международный язык служил для бесконтрольного общения между людьми, наподобие сегодняшнего Интернета. Не случайно Троцкий считал его «языком мировой революции», Сталин — «языком шпионов», а Гитлер — «тайным языком евреев и коммунистов». Служба в храмах на старославянском языке не что иное, как специально подобранные еще в древности тексты влияния на человека.

— Не зря священники во время церковной службы не переходят на современный язык, — поделился важной догадкой старшина второй статьи Андрей Смирнов. Воспользовавшись всеобщим молчанием, озвучил следующее свое открытие: — Флажный семафор, как и служба в храмах, ведется на старославянском алфавите.

— Не моряки, а Российская академия наук, — смеясь, похвалил его Воронин и добавил: — Хватит рассиживаться, впереди у нас великие дела!

— А под ногами управление всем миром, — подхватил шутку Андрей.

— Именно так и будет, — расплылся в довольной улыбке доктор медицинских наук, психофизиолог Воронин. Моряка-контрактника он уже мысленно пригласил на обучение в свой институт.

 

14

Тем временем на корабле, стоявшем на якоре в бухте острова Матуа, горнист заиграл команду «Повестка», предупреждая экипаж о скором поднятии военно-морского флага. Ровно через пятнадцать минут, в восемь ноль-ноль, вахтенный офицер по внутренней трансляции отдал очередную команду: «Построение личного состава по кубрикам». Ему хотелось спать после ночного бдения, и, достав из-под командирского кресла двухпудовую гирю, он начал ее отжимать. Нужно полчаса продержаться до смены вахты. Проверенный способ борьбы со сном в этот раз не действовал. Сон как рукой сняло только после неожиданной накачки командира по корабельному громкоговорителю: «Вахтенный, совсем очумел! Корабль находится в режиме радиомолчания и полной скрытности! Какого лешего на весь Тихий океан заставляешь горниста сообщать о нашем присутствии?»

Куринова самого клонило ко сну, а ошибка вахтенного офицера забрала, казалось, последний остаток энергии. Сказывалось перенапряжение, связанное с экстренной подготовкой корабля к походу, волнениями за беременную жену. Сейчас, в теплой и уютной каюте, становилась понятна истина, что с голодом бороться проще, чем со сном. Не снимая верхнюю одежду, как был в рабочих брюках, так и рухнул на суконное одеяло кровати, механически расстегивая тугие пуговичные прорезы нового кителя, и мгновенно заснул. Спал он недолго. Ровно столько, сколько необходимо для восстановления здорового организма тридцатитрехлетнего мужчины, привыкшего выбирать ответственность перед каютным уютом. Всего часа полтора. Открыв глаза, вдруг увидел кровавое пятно, растекающееся по белоснежной простыне. Затем яркий свет и отчетливо различимый силуэт крошечного окровавленного ребенка. Он походил по размерам на котенка и безостановочно дрыгал малюсенькими ручонками с растопыренными пальчиками. Ему вдруг захотелось узнать, дышит ли человечек? Но сон подобно паутине не позволял вырваться, сделать движение, отчего чувство тревоги только увеличивалось. Тревогу нес с собой коричневый крест, неожиданно оказавшийся перед лицом, и он несмело прикоснулся к нему губами. «Он твой», — тут же проговорил чей-то голос, и Куринов тут же проснулся.

Успокоилось биение сердца лишь после взгляда на фотографию улыбающейся жены под оргстеклом на столе.

«До родов осталось еще с месяц, почему же так рано приснился сон о рождении ребенка? — спрашивал он себя и не находил разъяснения. — Это следствие переутомления, да и не бывает таких маленьких детей», — думал, упершись глазами в портрет жены. Эти мысли окончательно развеяли утренний сон. Время корабельных часов, висящих над иллюминатором, показывало без четверти одиннадцать дня.

Корабельная служба не позволяет рефлексировать, предаваться унынию и долго вспоминать ночные кошмары. Куринов побрился и с удовольствием освежил лицо туалетной водой, остро отдающей сладким кактусом. Он любил эти духи, вот уже восемь лет подарок жены на его день рождения. Жена из года в год говорила ему при вручении подарка: «Родившиеся под знаком Льва — смелые, гордые, целеустремленные». Верят женщины в безделушки, случайные события, мистику и знаки Зодиака.

Оказавшись на ходовом мостике, капитан собирался спросить вахтенного офицера про окружающую обстановку, как вдруг медная гильза от 100-миллиметрового снаряда, глухо прокатившись по стальной палубе, остановилась у его правой сандалии, и он с удовольствием поднял глаза на окружающих. Запустивший «снаряд» флагманский специалист Гуревич кричал в адрес старпома, не замечая появления Куринова:

— Не быть никогда вам командиром! Приборку организовать не в состоянии.

Полное лицо Чугунова, казалось, лопнет от злости, как переспелый помидор. Неожиданно старпом изо всей силы запустил в голову «флагмана» массивную книгу, первое, что попалось под руку. Твердая картонная обложка раскрылась, упав на кресло командира, а сам он лихо увернулся, выкрутив сухое тело, как пружину.

Увидев Куринова, оба офицера дружно показали спины в синих рабочих куртках, демонстрируя свою непричастность к происшедшему. Капитан еще раз оглядел присутствующих и сказал только:

— И вам не стыдно!

По красному лицу Чугунова было видно, что ему стыдно, а желтый, как Кощей Бессмертный, Гуревич, казалось, гордился своим поступком. Его нервозность выдавали постоянно двигающиеся пальцы рук, похожие на щупальца медузы.

Объяснение разгневанных старших офицеров состоялось после обеда, в командирской каюте. Там присутствовал и механик. Оказалось, кто-то рассыпал в каюте механика и «флагмана» порошок ЯДГ (учебная ядовито-дымная граната), отравляющее вещество типа хлор-пикрина, имеющее свойство вступать в бурную реакцию с водой. Механик быстренько протер опасное место спиртом, после чего лег спокойно отдыхать, а Гуревич, тоже заметивший щепотку порошка у порога каюты, смахнул его вымоченной в воде тряпкой. Произошла химическая реакция, превратившая воздух каюты в выгребную яму. Взбешенный и ничего не понимающий Гуревич бросился к старпому. Чугунов же наотрез отказался посылать моряка для уборки каюты, да еще и нагрубил вдобавок. В итоге произошел конфликт, свидетелем которого и стал Куринов. А отравляющее вещество, понятное дело, принадлежало корабельному химику. Нетрудно было догадаться, что с целью мести он подбросил его в каюту лысого механика. Загадкой оставались подобные действия по отношению к Гуревичу, который не обижал Папуту. По случайности их каюты находились рядом, и корабельный «террорист», видимо, решил действовать наверняка. Спросить об этом Папуту не было возможности, он находился на острове.

Чтобы загладить неприятный для всех сторон инцидент, Куринов, оказывая Гуревичу особое доверие, попросил его проверить готовность артустановок, объяснив отсутствие командира ракетно-артиллерийской боевой части необходимостью сопровождать береговую группу. Гуревич не оценил поступка командира, сморщил, словно от головной боли, желтую кожу у переносицы, тем самым подчеркивая свое превосходство как представителя штаба, и недовольно буркнул: «Добро!»

Время на корабельных часах показывало ровно 14.00. Часть личного состава отдыхала после вахты. Свободные от дежурства занимались приборкой на боевых постах. Временно образ жизни моряков замкнулся в коротком пространстве от камбуза до крошечного помещения с местом по боевому расписанию.

Стояли по-ходовому, готовые в любую минуту экстренно выйти в море. Моряки еще говорят «под парами», когда работают главные и вспомогательные машины и механизмы.

От высадившейся на остров группы известий не поступало. Зато каждые полчаса шлюпочная группа Папуты передавала односложно флажным семафором — «У нас порядок».

Куринов вызвал к себе штурмана. Потребовалось время, чтобы вычислить, у кого в этот раз заснул старший лейтенант, считавший сон милее женской ласки. Обычно отсыпался у своего друга, командира электромеханической боевой части, попросту «меха». Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, похожий на испуганного котенка с полуоткрытым ртом, штурман предстал перед командиром.

— Если хочешь жить в уюте, — начал Куринов вместо приветствия, а тот с детской непосредственностью продолжил:

— Спи всегда в чужой каюте.

— Сколько тебя знаю, ты всегда норовишь заснуть где угодно. Как это у тебя получается?

— Товарищ командир, вы обязаны спать на корабле в строго отведенном месте. А про штурмана, где ему спать, в корабельном уставе не сказано.

— Хватит дерзить! — перебил Куринов обычное разглагольствование старшего лейтенанта. — Поднимайтесь в штурманскую рубку и подготовьте маршрут следования на базу.

— Товарищ командир, а время выхода известно?

Вместо ответа он услышал осторожное постукивание в дверь, которое, по морским поверьям, предупреждало о грядущих неудачах. Показалась взлохмаченная белобрысая голова корабельного «психолога» старшего лейтенанта Будкина. Их взгляды встретились. У Будкина вспыхнула радость охотника, поймавшего добычу. Прямо с порога вошедший начал жаловаться на штурмана:

— Товарищ командир, штурман, несмотря на директиву министра обороны, после обеда не проверяет в кубрике свой личный состав. В результате моряки остаются без соответствующего внимания. После обеда его вообще не найдешь, а вечером в кают-компании бьется в «шекбеш» вместо занятий с подчиненными.

Здесь психолог Будкин слегка лукавил. Он и сам был не прочь погонять вечернюю «шашечку», а то и выиграть у штурмана пару бутылок китайского пива. Моряков-контрактников он побаивался, поэтому предпочитал работать с офицерами.

А корабельные офицеры, как и западный мир, давно уже смирились с двойной моралью. Днем боролись за дисциплину, а вечером сами же ее нарушали. Тихо пили по каютам или гоняли «костяшки» в кают-компании на бутылку пива.

— Товарищ командир, штурман на мои замечания в кают-компании ругает вас за то, что лишаете офицеров личного времени. Но его не может быть на корабле! Правильно я говорю товарищ командир? — продолжал Будкин «сдавать» штурмана.

Зная о скором уходе Куринова с корабля, он торопился показать свою преданность, полезность и принципиальность в расчете на командирскую благодарность в виде досрочного присвоения очередного звания капитан-лейтенанта. А штурман между тем начал защищаться:

— Последнее пристанище моей личности — свободное время. К тому же, куда податься молодому офицеру? У меня нет жены и родителей, служащих в банке.

Он имел в виду «психолога» Будкина, у которого мать работала в банке кассиром. По его мнению, банковские служащие зарплату таскали домой мешками. Да и сам «штрейкбрехер-психолог» был коренным владивостокцем, что означало наличие заветной квартиры — самого важного элемента в оценке успешности человека в глазах современной флотской молодежи и предмета искренней зависти.

— Товарищи офицеры, оставьте взаимные обвинения, — остановил командир офицеров. — Оба вы правы, в соответствии со своими служебными обязанностями требуйте исполнения необходимых правил от подчиненных и равных по званию. Главное, чтобы вы их сами же и исполняли. Запомните это! А так, я удовлетворен вашей службой и сегодня же подпишу представление о присвоении досрочных воинских званий. Запомните, самого красивого на флоте звания, капитан-лейтенанта.

Штурман добродушно улыбался, с восхищением пяля огромные голубые зрачки на командира, а Будкин кусал кончики губ от обиды. Он желал быть первым и готов был пойти на любую хитрость и даже подлость, лишь бы получить досрочное звание вперед штурмана.

— Контрольное время прибытия на корабль спецгруппы вышло, — неожиданно ошарашил Куринов вновь испеченных «каплеев». — Как прикажете поступить?

По тому, как вопросительно переглянулись молодые офицеры, понял, решения они не знают, но безоговорочно выполнят любой его приказ.

— Получил четвертый привет, — доверительно показал он телеграмму. — В этот раз от министра обороны. Полюбуйтесь.

Будкин, считающий себя главным на корабле после командира, забрал телеграмму, аккуратно развернул и испуганно дернулся. На него грозно смотрело слово, отпечатанное красными заглавными буквами — «Правительственная ТЕЛЕГРАММА».

— Министр обороны Российской Федерации тчк срочно вернуться базу Владивосток тчк до 14.00 местное время тчк неисполнение приказа статья УК тчк, — четким голосом продекламировал он и свысока посмотрел на штурмана. Тот, словно не поверив сопернику, машинально взял из рук командира следующую телеграмму и зачитал своим мягким, кошачьим голоском:

— Начальник Генерального штаба тчк выход эфир ограничен тчк возвращение базу строго после выполнения боевой задачи на суше тчк.

— Что говорит командующий флотом? — Правильно уловив интонацию противоречивых приказов, «психолог» решил сослаться на мнение непосредственного начальника.

— Приказывает немедленно вернуться на базу, но время выхода сверять с погодными условиями, то есть тянуть время, — с сожалением и без тени беспокойства ответил Куринов.

— Товарищ командир, — воскликнул от неожиданной догадки штурман, — все верно! Ха, у нас же погода!

Настала очередь с недоумением переглянуться Куринову с Будкиным.

— Понимаете, погода!

— Ну да, погода, — в один голос поддержали штурмана оба, тоже догадавшись о подтексте телеграммы.

Именно на штормовое море, мешающее выполнить любой приказ, всегда можно сослаться. При этом никакой военный трибунал не опровергнет и не изменит морскую обстановку. Офицеры, впрочем, прекрасно осознавали ответственность, но не свою, а командира. Как могли, старались помочь ему принять правильное решение.

Наступила тягостная тишина. Все трое осознавали, что являются соучастниками важного события, а возможно, и заговора, от которого зависит их будущая карьера, а то и жизнь.

Одновременно с жужжанием дизель-генератора начала терять яркость лампочка под белым плафоном. Свет в каюте померк, но окончательно не потух.

— Не хватало еще поломки дизеля, — в сердцах высказался штурман. Ему в ответ где-то в глубине корабельного корпуса с нарастающей силой радостно заработала машина. С ее увеличивающимися оборотами корабельная электрика снова засветилась, то механики переключили один дизель-генератор на другой.

На пульте командирской внутренней связи замигала красная лампочка.

— Товарищ командир, говорит начальник радиотехнической службы. Только что произошел выход в эфир передающего устройства. С нашего корабля. Сигнал не санкционирован.

— Начальник РТС, — раздраженно отозвался Куринов, — разберитесь со своими подчиненными! Кто еще, кроме вашей службы, мог выйти в эфир и тем самым нарушить радиомолчание? Только привидения или папуасы!

— Разберусь, — буркнул голос, и красная лампочка погасла.

— Видали? — Куринов в знак поддержки обратился к открывшим рты молодым офицерам. При его взгляде они разом подобрались, что время шуток прошло, на скулах заиграли желваки.

Капитан включил громкоговорящую связь: «Вниманию экипажа! Говорит командир! Корабль к бою и походу приготовить. Вахтенной службе заступить по ходовому. Оповестить береговую группу о готовности корабля к снятию с якоря. Объявляю переход режима радиомолчания из первой во вторую степень. О выполнении команд докладывать вахтенному офицеру».

Пока Куринов объявлял команды, снова загорелся красный огонек под зеленой надписью «начальник РТС».

— Товарищ командир, докладываю, — с заминкой проговорил он..

— Слушаю, Сергей Петрович, что обнаружили?

— Неопознанный источник связи снова выходил в эфир, товарищ командир. Только что!

— Это уже не привидение! — воскликнул капитан. — Это рация?

— Так точно, она самая, — уверенно ответил голос в «каштане».

— Засекли откуда идет связь?

— Естественно! В районе погреба артбоезапаса номер один.

Куринов не успел обернуться к офицерам, как те стремительно ринулись в сторону погреба. Через пять минут они снова стояли перед ним. Мокрые и растерянные. Радиошпион пропал; растворился, как в электрическом поле, и передаваемый им неизвестный сигнал. Куринов всерьез задумался о мерах безопасности на самом корабле.

В 14.30 береговой сигнальщик доложил об отходе шлюпки от берега.

— Якорь выбрать! — радостно прогремела по отсекам и боевым постам команда.

Тяжелый стальной корпус корабля натуженно потянулся за выбираемой многотонной якорной цепью, как человек, просыпаясь от долгого сна.

 

15

Перед съемкой корабля с якоря со второй группой, состоящей из капитана и сержанта, происходили следующие события. Их путь вначале шел к прибрежной скале, в районе мыса Орлова. Ребята вышли на линию хорошо сохранившихся бетонных укреплений. Гористая местность походила на крепость, так плотно располагались заброшенные доты. Примерно каждые сорок метров. Отсюда вулкан Сарычева смотрелся по-особому величественно. Казалось, он гордился своим старшинством над окружающим его миром. Зная силу вулкана, мирно отдыхали под его надежной защитой на валунах у кромки воды тюлени-айты. Дальше, к северу острова тянулись узкой полоской песчаные пляжи. Несмотря на кажущееся спокойствие и безмолвие, окружающую обстановку миролюбивой назвать было нельзя: океан грозно порыкивал, а колючий ветер сгонял с суши все живое. Дополнял безрадостную картину непрекращающийся мелкий дождик на фоне темного неба, закрытого тучами.

Путь среди скал был трудным, потому моряки долго спускались до цели. Перед ними стояла задача найти подводный вход, ведущий в ту самую пещеру под рукотворным холмом. Капитан и сержант, сгибаясь под тяжестью водолазного снаряжения, шли не разговаривая. Таким способом дольше сохраняются силы, а голос не привлекает внимание посторонних. Без труда нашли большую алюминиевую звезду с символикой американской подлодки — SS-223 «Херринг», потопленной японцами вблизи острова. Памятный знак валялся на земле вместе с гнившим деревянным столбиком.

— Наши проамериканцы, наверное, поставили, — пнув почерневший от сырости деревянный обрубок, прошептал капитан, — все у них тяп-ляп.

— Лучше бы погибшим погранцам памятник восстановили! — поддержал командира сержант.

— Вот такой у них кособокий патриотизм. Надеются, купят американцы остров, заметят их угодливость. Может, и премию выпишут горе-копателям старины. Видишь, даже обратную связь оставили, телефон и ФИО, — проговорил с нескрываемым презрением капитан, сняв песочного цвета брезентовую шапку с «утиным» козырьком, чтобы отдать почесть. — Погибшие не виноваты, что им свои памятник не поставили, — одевая головной убор, прошептал капитан и приподнял свалившийся на землю столбик, бережно приставив его к валуну со словами: — Прошлое влияет на будущее, чем лучше заботятся живые о его памяти, тем оно для них добрее.

— Правда, остров сегодня на саммите продадут? — шепотом уточнил сержант.

— Наше дело воевать, а политиков — продавать, — угрюмо ответил капитан.

Одинакового среднего роста, в коричневых брезентовых куртках, они были неразличимы, как близнецы-братья. Только костистое лицо капитана суровее и мощный лоб пересекала глубокая морщина, говорившая о человеке, привыкшем отвечать за свои действия.

Не спеша, со знанием дела, капитан снарядился в акваланг и по веревке начал спускаться с обрыва в море. Крепыш-сержант страховал, упершись ногами в гранит скалы. Они не могли знать о подстерегавшей опасности, но должны быть готовыми к неожиданностям. Спустившись со скалы, капитан с удивлением обнаружил на воде круги темно-оранжевой пленки. Следы солярки поначалу сбили его с толку. «Возможно, прибило волной с корабля, но такого не может быть! — опровергал свою же догадку. — Находимся на разных концах острова, к тому же штормовой океан разбросает сто раз остатки человеческой деятельности. Откуда она здесь появилась? Может, кровоточит соляром подбитая более шестидесяти лет назад американская подводная лодка? Исключено! Давно бы нашли». Он медленно погрузился в темноту прибрежной воды. Холода не чувствовал, но понимал враждебность окружающего мира. Спустившись еще на метр, отчетливо увидел черную дыру грота. Это был вход в подводный туннель. Промелькнули в уме наставления подполковника Сафронова: «Проверить его на предмет возможной человеческой деятельности». Он собрался обнаружить выход к площадке, где располагается подстанция и база таких же, как он, чужих подводных пловцов. Но не проплыл и двадцати метров, как луч его фонаря высветил остов громадного сооружения. Капитан похвалил себя за правильный прогноз, а подплыв ближе, понял, что ошибся. «База боевых пловцов» оказалась старой подводной лодкой. «Как такая неуклюжая громадина смогла втиснуться в отверстие грота? Наверное, течение заволокло», — продолжал он рассуждать сам с собою, руками трогая остов корпуса. Стальной неземной холод передавался человеку. Капитан испуганно отдернул руку и больше не притрагивался к нему. Чуть отплыв в сторону, заметил на рубке лодки английские буквы — SS-223. Именно под таким номером воевала в годы Второй мировой войны американская подлодка. Он никак не мог вспомнить ее смешное название, пока не увидел проплывающую перед глазами крупную рыбину, и чуть не выронил фонарик от смеха. «Селедка»! Рука вдруг задела какой-то крупный предмет, совсем рядом с лодкой. Капитан умелым движением выхватил из наколенника нож и с силой полоснул неизвестное препятствие. Фонарик высветил толстый кабель, идущий от лодки в глубь туннеля. Видимо, острым лезвием он повредил его защиту, и на месте пореза бенгальскими огоньками забегали электрические искры. Оставаться рядом с подводным источником тока опасно, искорки разгорались все больше, а кабель начинал колыхаться в воде, словно склизкий угорь. Капитан не стал испытывать судьбу и поплыл к выходу.

Именно результат обреза подводного кабеля, идущего от затопленной подлодки к основной пещере, видели в голубом свечении воды участники первой группы. Они не могли знать, что таким действием капитан, возможно, спас им жизнь. Через кабель шло электричество, питающее видеотранслятор в пещере, с которого изображение передавалось третьей стороне, вне острова. Потом был сложный подъем вверх по скале, из-за чего их группа, состоявшая из капитана и сержанта, минут на двадцать опоздала к месту сбора у шлюпки.

Погода снова ухудшилась. Свинцовые тучи нависли над желто-резиновой сушей. В природе чувствовалось нечеловеческое напряжение и обреченность!

Папута встречал вторую группу, ежась от холода. Угреватое лицо покраснело и походило на тыквенную корку, а глаза излучали мужество. Он был как никогда бодр и активен. Замерзшие моряки его команды быстро уложили вещи в шлюпку. Папута не задавал вопросов и вообще вел себя сосредоточенно и серьезно. Николай заметил происшедшие в нем изменения и порадовался за товарища. Восьмичасовое ожидание на холоде, с запретом разводить костер, окружающая атмосфера и важность специального задания проделали с ним сложную химическую работу. Он чувствовал себя, как очищенный от надоевшей окалины чайник. Накопившуюся за долгие годы накипь выбросило на этом острове.

— Юра, ты сегодня похож на человека, который выблевал из себя большую дрянь! — наблюдая за этим перевоплощением, пошутил Баранов.

Папута на самом деле чувствовал себя как человек, переживший долгую болезнь, и тихо радовался наступившему облегчению. Он больше не верил ни своему старцу, ни в тайны Ливадийской горы, ни в скорый конец света. Баранов, моряки шлюпочной команды, командир корабля, суровые люди из спецгруппы казались ему сейчас близкими и родными. Быть с ними рядом, нужным оказалось самым большим счастьем.

Неожиданно небо разорвал звук, похожий на выстрел артустановки. Резкий и громкий. Шлюпка к этому времени приближалась к кораблю. Люди обернулись в сторону берега и увидели над вулканом Сарычева красные искры. Так начинает на ветру разгораться костер. Океан чернел студенистой жидкостью и угрожающе шипел, наводя на остров широкую океанскую зыбь. Он не смог разбить прибрежные скалы, но предупреждал о своем превосходстве, почувствовав желание вулкана выйти из его повиновения. Сарычев задымил! Моряки со всех сил налегли на весла.

Корабль, без приключений покинув бухту «Двойная», огибая остров, двигался в родную базу. Вышли из режима радиомолчания. Куринов тут же подписал с пометкой «срочно» телеграмму командующему: «15.00 тчк Следую базу тчк Время прибытия 18.00».

Сафронов и доктор возились на правом шкафуте с «треногой», ища подходящую точку для трансляции в эфир полученных в пещере снимков. Они стремились как можно скорее, через спутник, по достигнутой ранее договоренности передать их на один из телевизионных каналов. Суета прекратилась, как только корабль вошел в зону покрытия спутникового сигнала. Доктор заговорил в микрофон, встроенный в «треноге», сообщая миру о своем невероятном открытии на острове Матуа, всколыхнувшем, как потом станет известно, международный научный и политический мир. Они и рассчитывали на сенсацию, не предполагая об обратном эффекте. Простые люди не проявят интереса к главной теме репортажа, тайному оружию древних по управлению людьми. Их заинтересует совсем другое в этом телевизионном сообщении — золото и долголетие. Точнее, древний клад золотых пластинок в островной пещере и крупный алмаз «Жало Пчелы», названный по удивительному сходству с пчелой, единственным насекомым, имеющим мозг. Именно его снял с колонны в бассейне пещеры Николай Баранов, а подполковник Сафронов нес до берега.

Не предполагали и о том, что груз, находящийся на борту корабля, привлек внимание третьей стороны. За ним наблюдали с самого момента, как корабль бросил якорь в островной бухте, а сейчас принимали меры и действия.

— Прямо по курсу надводная цель, — встряхнул мирно дежуривших офицеров ходовой вахты голос начальника радиотехнической службы. Самоуспокоенность, которая обычно бывает при следовании домой, как рукой сняло. Команды, цифры, люди смешались в порыве определить и, если поступит команда, уничтожить цель. Экипаж и корабль превратились в одно целое, неделимое существо. В этом соединении людей и железа чувствовалось нечто сверхъестественное.

Электронный интеллект на корабле, именуемый боевыми информационными системами, помещался в огромных компьютерах-ящиках, изготовленных еще в годы советской власти, при их современной начинке. Корабельное оружие также не отличалось модным видом, но обладало простотой и мощью. «Если такая дубина успеет выстрелить, — хвастливо шутили корабельные офицеры, — авианосец затонет с одной ракеты». Они имели в виду наши недостатки перед американской компьютерной технологией, которая действует по принципу — «нанести удар первым», а российская — «одним ударом семерых»! Команда боевого информационного поста корабля прекрасно осознавала такую особенность отечественного оружия. К тому же цель была всего лишь одна! И являлась, похоже, кораблем разведки. Но это была именно цель, и ничто другое. Она несла угрозу своей неизвестностью, а значит, являлась потенциальным противником.

Штурман в доли секунд выдал элементы движения цели — курс и скорость. Между тем на ГКП поступил доклад командира боевого информационного поста (БИП) — «до цели 80 кабельтовых».

Куринов в уме начал просчитывать свой прогноз на применение оружия: «Дистанция до цели 80 кабельтовых (равняется 14,6 км), а скорость встречного судна пятнадцать узлов(равняется 27,78 км в час). Если не менять скорость, сблизимся через шесть минут. В принципе, еще есть время для принятия решения: отвернуть от «камикадзе» или ударить по нему оружием, предупредить выстрелом. Но зачем гражданское суденышко провоцирует военный корабль? Самый эффективный способ ударить торпедой, она движется значительно медленнее снаряда. Тогда явное применение оружия, к тому же по гражданскому судну, означающее стопроцентное его уничтожение. А это уже война, агрессия. Нет, следует принять срочные меры по предупреждению столкновения и образумить провокатора. Каким образом? К тому же не сделать себя виновником вооруженного инцидента».

Корабль — часть территории российского государства, и командир на нем сам себе президент, председатель правительства и главный законодатель. Посоветоваться и запросить разрешение на действие не у кого. Времени не хватит при современной скоротечности боя. В том-то и особенность военного начальника — уметь принять правильное решение и отдать нужный приказ, спасти технику и людей. Куринов в эту минуту не мог знать, что именно от его командирского решения сейчас зависит будущий суверенитет России, ее исторических границ на Дальнем Востоке.

А на верхней палубе, ни о чем не подозревая и не понимая корабельных команд, группа Сафронова продолжала возиться с треногой, выполняющей роль передающего устройства. На командирском мостике и на правом шкафуте каждый занимался своим делом, которое, в конечном итоге, работало на выполнение общей задачи. Неожиданно по верхней палубе прокатилась команда старпома Чугунова: «Кончай аншлаг! Наездникам-кавалеристам немедленно убраться с верхней палубы. Объявляю химическую угрозу номер один!»

Сафронова и его команду «телевизионщиков» как ветром сдуло. Куринов обратил внимание на быстроту смены пеленга на цель, означающую скорое сближение. Доклады уверенными за достоверность голосами продолжали сыпаться из внутренностей стального корпуса. Выражались в кабельтовых, узлах, градусах, углах. Все эти данные предполагались для одного человека. Только ему принадлежало право выбрать правильные цифры.

— Боевая тревога! — подвел итог командир, и голоса докладуемых исчезли. На ходовом мостике повисла нервная тишина. Вот она, долгожданная команда, ради которой трудился весь экипаж не один день!

— Командиру боевой части три, установить скорость цели, приготовиться к торпедной атаке! — до последнего момента держал торпедистов в напряжении командир.

Он и в этот раз не изменил своему старому правилу, спросил старшего матроса Андрея Смирнова:

— Сигнальщики, курсовой угол с цели?

Боевой информационный пост уже выдал подробные цифры, но командир таким образом поощрял сигнальщиков на еще большую бдительность. Знал, пренебрегать визуальным наблюдением не стоит. Андрей только и ждал команды, напряженно всматриваясь в приближающуюся точку белого судна. Понимал, от его правильного доклада, возможно, зависит успешность атаки. Он снова, как прошлой ночью при заходе в бухту, становился важным звеном в боевом организме корабля.

— Курсовой угол с цели до нас 40 градусов правого борта. Дистанция 50 кабельтовых (9 — 10 км)! — по-юношески ломающимся голосом выкрикнул моряк.

Командирская мысль заработала быстрее — получалось, белый пароход продолжал идти встречным курсом, не думая отворачивать. Да и скорость цели сигнальщик, похоже, определил, как всегда, верно, 15 узлов, а электроника высчитала 14 с половиной.

Торпедисты застыли в тревожном ожидании. Объявленная «Боевая тревога» предполагала применение оружия в любую секунду. Им не пришлось осуществлять пуск торпеды, командир использовал торпедистов в виде страховки, а готовился отдать команду артиллеристам. Понимание, что артиллерийский снаряд опередит торпеду, не уничтожая судна, сыграло решающую роль в определении оружия применения. Куринов подумал, что так же бывает на охоте, когда зарядил патрон с дробью на утку, а выскакивает кабан! Умелый охотник сможет перезарядить ружье пулей так, чтобы не спугнуть зверя, а на боевом корабле один в поле не воин. Здесь все зависит от слаженности экипажа. Времени на перезарядку точно не хватит!

Его размышления оборвал незнакомый голос:

— Иван Сергеевич, а по флагу не определишь принадлежность судна? Может, и не следует войну затевать?

Куринов обернулся и увидел рядом с собой Гуревича.

— Кому, кроме американцев, здесь быть? — отрывисто и резко ответил вопросом на вопрос. И, не дождавшись ответа, пояснил: — Мы не имеем права рисковать грузом. В данном случае будем работать на опережение возможных событий.

— Так-то так, но… — загадочно затянул Гуревич. К такому поведению уже привыкли. Он во всем и всегда сомневался. Когда вестовой ставил перед ним стакан с горячим чаем, долго осматривал его, затем ладошкой гонял воздух, обнюхивая испарения. И в этот раз повел носом, словно пытаясь установить по запаху национальную принадлежность корабля.

— Впрочем, я свои соображения по этому поводу отмечу в вахтенном журнале, — заметил он. У него было право выдавать командиру рекомендации и фиксировать их для юридической ответственности. А Куринов вспомнил анекдот. Командир записал в вахтенном журнале: «Сегодня штурман был пьян». Штурман обиделся и через несколько дней оставил уже свою запись: «Сегодня капитан был трезв». Куринов понимал, никакая запись в вахтенном журнале не спасет его от ответственности.

— Скорость увеличить до 17 узлов, — приказал он, твердо решив не следовать чужому совету.

Судно продолжало двигаться своим курсом.

— Ха, американец, корабль разведки, — наконец определил его тип и принадлежность штурман.

На ходовом мостике царила тягостная тишина. Корабли полторы минуты шли встречным курсом, а кажется, прошел целый час.

Вахтенный офицер взглянул в уставшее лицо командира. Мелкие морщинки подобно мошкаре облепили веки, высокий лоб покрылся испариной, и тяжелая капля пота спускалась по переносице.

Тишину нарушил скрип проворачивающегося ключа оружейного сейфа. Вахтенный офицер молча достал ракетницу и обратился к командиру:

— Прошу добро пустить сигнальную ракету?

— Добро, — буркнул командир.

Угрожающе шипя, ракетница ярко моргнула и тихо погасла прямо по курсу противника. Но корабль-призрак и не думал отворачивать.

— До цели тридцать пять кабельтовых (шесть километров и четыреста метров), — вывел из оцепенения собравшихся на мостике офицеров голос сигнальщика.

— Командир, что вы делаете, я требую отвернуть, не создавать навигационное происшествие! Вы втаскиваете нас, страну, в международный конфликт! — неожиданно запротестовал «флагман» Гуревич.

— Отвернет сам. Мы в российских водах, — еще жестче прозвучал голос командира корабля, и он отдал следующую команду: — Боевому расчету носовой артустановки открыть одиночный предупредительный огонь. — Сказал, будто глотнул всей грудью воздуха, отчего повисла короткая тишина, которую нарушила новая команда:

— Огонь!

Орудие чуть дернулось, по палубе, шипя, покатилась пустая гильза. В тот же миг чужое судно качнуло влево. Возле его правого борта поднялся жидкий фонтанчик воды, но цель продолжила движение.

— С судна противника запущена ракета! — бесполезно прокричал голос радиометриста. Оповещения не требовалось. Люди на ходовом мостике отчетливо видели мелкую вспышку с носа судна. По торопливому следу запущенной ракеты определили ее название. — Низколетящая цель, типа переносного зенитно-ракетного комплекса, — подтвердил сигнальщик, — прямо по нашему курсу.

«Мощность небольшая, но попадание стопроцентное, учитывая сверхзвуковую скорость, — опережая нечеловеческую скорость ракеты, работал мозг командира. Доля секунды ушла, чтобы вспомнить о последствиях такого попадания. — Малый ракетный корабль «Муссон» получил во время учений ракету с корабля условного противника, прямиком в ходовую рубку. Боезаряд отсутствовал, но воспламенилось ракетное топливо. Командование погибло сразу же, а корабль сгорел и затонул». Куринов лихорадочно думал, как остановить надвигающуюся смертельную опасность — ведь гибель его и вахтенного офицера приведет к временной потере управляемости корабля. Он отчетливо понимал, что никаким имеющимся на корабле оружием уже невозможно, поздно сбить ракету! И вдруг пришло неожиданное спасительное решение. Он вспомнил, на заводе только что поставили тепловой экран, впереди ходовой рубки, в носовой части корабля! Используя последнюю возможность, капитан с силой надавил на кнопку запуска «нового оружия», и в ту же секунду форштевень корабля осветила вспышка яркого взрыва. Сработала тепловая защита. Ракета взорвалась перед самым носом, не причинив особого вреда корвету. А Куринов отчетливо ощутил жар разорвавшегося реактивного снаряда.

— Одиночным, по движущейся цели, огонь! — скомандовал он после удачно отбитой атаки. Выпущенный 100-миллиметровый снаряд из универсальной автоматической артиллерийской установки А-190 — 01 попал точно в цель, прямо над ватерлинией левого борта. Неприятельское судно круто развернуло в обратную сторону, показывая коричневое пятно в борту. Оно расползалось, как кровь из-под бинта.

— Право на борт! — прокричал вахтенный офицер. Корабль уверенно пошел в противоположную сторону.

Все увидели, как судно противника заваливается на левый борт и быстро теряет скорость. Не сбавляя скорости, «Дерзкий» перерезал след, оставленный на воде нарушителем. За бортом, как на проявленной фотобумаге, появился пенистый бело-голубой косой крест, напоминающий корабельный Андреевский флаг. Заметив странный символ, Куринов вспомнил сон, когда после детского писка увидел крест и поцеловал его. Не знал, что так предупреждает судьба о приближающемся несчастье, но прикосновение к кресту губами означает преодоление невзгод!

Странное природное явление увидел и сигнальщик Андрей Смирнов. Вспомнил тетку Ольгу, которая на прощание подарила ему крестик со словами: «Крест защищает человека»!

Команды отбоя не поступило. На смену четкости и движению пришла деловая тишина. Хотя она была кажущейся. Работали судовые механизмы, над головами урчала стрельбовая антенна. Внизу лязгали цепи элеватора, поднимающие с погреба снаряды в артустановку. Через «каштан» прорывались обрывки внутренних команд: «Есть, нет, есть!»

Наконец командиру доложили: «Вторая наводка выполнена».

Николай посмотрел на часы, фиксируя по привычке действия своих подчиненных. Потребовалось десять секунд для нового «захвата цели».

— Поставить на дистанционное управление, — продолжал он руководить боем.

Последовал дубляж команды от командира боевой части, затем по цепочке до расчета артустановки.

Неприятельское судно удалялось. Куринов понимал, остановить его может артиллерийский залп по курсу движения. Нейтральные воды рядом, и преследовать противника нельзя.

Вдруг раздался искаженный помехами связи голос командира артустановки:

— Товарищ командир, орудие не ставится по горизонту.

— Устранить неисправность! — прозвучало в ответ.

В то же мгновение на артустановке медленно поползли вверх стволы орудий и замерли под углом 45 градусов. Оказалось, отвалился от вибрации проводок в приборе стабилизатора качки. В доли секунд команда артустановки нашла неисправность и простым паяльником устранила ее. Этого времени было достаточно, чтобы корабль-нарушитель зашел в нейтральные воды. Боевой успех омрачили сами же артиллеристы, так уверенно начавшие бой. Преследование закончилось. Приз ускользнул от победителя, но в том не было никакой надобности.

— Капитан-лейтенанту Баранову прибыть на ГКП, — раздалось по корабельной трансляции. Официальное приглашение означало стопроцентный нагоняй.

Николай успел добежать до артустановки и снять злополучную плату.

— Товарищ командир, — начал он прямо с комингса командного пункта, — смотрите, здесь рука «барабашки», а не заводской брак. Кто-то специально распаял провода и соединил их наживую. По идее вредителя, мы вообще не могли бы выполнить стрельбу. Просто техника наша с хорошим запасом прочности, — и протянул испорченную запчасть Куринову.

— Похоже, Баранов прав, — озадаченно проговорил капитан и передал электронную плату «флагману» Гуревичу.

Тот приступил к изучению платы размером в пятикопеечную монету, весь краснея и потея.

— Это вам не гильзами от снаряда кидаться в старшего корабельного офицера, — уколол его Чугунов, напомнив недавний инцидент на якорной стоянке. А на мостике вспомнили, как командир еще раньше, в отсутствие Баранова, послал «флагмана» проверить боевую готовность артиллеристов, «шпионский» радиосигнал в районе первой артустановки.

— Проводим расследование по факту умышленной порчи оружия. Нештатным следователем назначаю старпома, капитана третьего ранга Чугунова. Рапорт представить к приходу в базу, — приказал Куринов.

Прозвучала долгожданная команда: «Боевая готовность номер два. Очередной боевой смене заступить». Через пару минут, заслушав поспешные доклады с боевых постов о выполнении приказа, недовольный голос старпома объявил долгожданное: «Подвахтенным от мест отойти».

Баранов искал Папуту, миновав коридор, еще пахнущий порохом. Артустановка находилась над ним, рядом с кают-компанией. В закупоренном «броняшками» помещении было душно и дымно. Николай повел носом — не пожар ли? Огонь являлся главной опасностью любого судна. Увидев облако над кондиционером, успокоился — потек фреон. Такое случалось и раньше на учениях, когда от стрельбовой вибрации и перепада электричества лопалась трубка «кондишена».

В этот раз пахло по-особому, и он ловил, как Гуревич над чашкой горячего чая, воздух.

— Привидение сдохло от страха, потому и воняет хламом, — заметил корабельный доктор Федор Казимирович Бошин. Он развалился на маленьком кожаном диванчике, листая странички журнала «Морской сборник», и был буквально счастлив, что не потребовалось его профессиональных знаний.

— Точно, пахнет крысой, — осенила Николая догадка, — они застревают в корабельных воздухоотводах и долго разлагаются.

Он попытался открутить пластмассовый «барашек» крепления «броняшки» и открыть иллюминатор, выветрить неприятный запах. Напрасно, сорванная резьба не поддавалась.

— Старпом предупреждал, открывай «барашек» осторожно, — снова съязвил доктор, — здесь все сделано тяп-ляп. Вот на советском флоте «барашек» был медный, его чистили каждый день до блеска! И не ломался никогда!

Не обращая внимания на обычное брюзжание поклонника советского образа жизни, Николай с силой надавил на выпуклое тело железной тарелки, закрывающей иллюминатор в кают-компании, и она выскочила из гнезда. Помещение моментально наполнилось свежим морским воздухом. Свет дня и шум моря ворвались следом. Спиной к доктору, склонившись над огромным лагуном, сидели Папута и вестовой моряк. Они осторожно отделяли от крабового туловища бурые клешни и бросали в лагун, а красные тельца раскладывали по целлофановым подарочным пакетам с символикой корвета «Дерзкий».

— Мне корешки, а Папуте вершки, — усмехнулся Федор Казимирович своей доброй, но хитрющей улыбкой. Детская сказка про находчивого мужика, обхитрившего глупого медведя при посадке клубней картофеля, объяснила суть происходящего. Бесхитростный Папута не знал, что весь вкус краба в его мясистых клешнях, а не в тушках. Довольный своим поступком Папута, не подозревая о коварстве доктора, протянул подарочный пакет Николаю. На него остекленело смотрели выпученные пуговки-глазки крабов, а Папута ждал похвалы. Он подготовил пакетов тридцать, каждому офицеру корабля.

— А кому же клешни? — удивленно спросил Николай, разглядывая их в двадцатилитровом лагуне.

— Этот мусор хотел за борт, да Федор Казимирович упросил забрать для каких-то опытов, — добродушно поделился Папута.

Николай не успел ничего сказать, так как снова появился странный запах. В кают-компанию входил «флагман» Гуревич. Баранов отметил особый взгляд корабельного химика, но связал его удивление с прибором, висевшим на переборке. Стрелка барометра зашкаливала, означая очередную смену погоды. Трижды за последние сутки.

Папута, весь бледный, с горящим от ненависти взглядом, вдруг громко воскликнул:

— Именно этого человека я видел прошлой ночью шатающимся по кораблю! Пальцы у него жилистые, как щупальцы!

Уже через минуту Баранов, в присутствии корабельного доктора и Папуты, выспрашивал Гуревича о его роли в ночном происшествии. Папута успокоился и заканчивал излагать на бумаге обстоятельства своей встречи в ночном коридоре с привидением-Гуревичем. Он его узнал. Интрига же состояла в том, что место их встречи находилось как раз у входа в элеватор-накопитель боезапаса. Под самой артустановкой, где была повреждена электронная плата. Именно это помещение, по докладу артиллеристов, долго проверял флагманский специалист в отсутствие их командира. Гуревич на вопросы не отвечал и странно крутил жилистой шеей. Наконец, выслушав в свой адрес все подозрения, он поспешил скрыться в гостевой каюте.

В это время, нахохлившись, застегнув до подбородка молнию «эмчеесовки», Куринов потихоньку мерз в командирском кресле на ходовом мостике. До захода в Амурский залив оставалось ровно полчаса. Он думал о жене, мечтал о том, как обнимет ее, поднимет на руках и закружит… Грезы оборвались с приглашением срочно прибыть в рубку закрытой секретной связи. В тесном помещении стояло одинокое кресло, покрытое куском шкуры медведя. Моряк предупредительно покинул пост. Куринов не спеша поднял трубку и проговорил: «Командир у аппарата». В трубке булькнуло и зашипело: «Здравствуй, Иван Сергеевич!» Он сразу узнал голос начальника штаба вице-адмирала Борисова.

— Приказываю следовать в бухту Разбойник. Встать на якоре и ждать дальнейших указаний. Во Владивосток ни под каким предлогом не входить! Спецгруппу там же высадите на берег. Люди живы, есть ли раненые? — говорил вице-адмирал.

— Потерь, раненых и больных среди личного состава нет! Корабль технически исправен и готов к выполнению. — Куринов не успел договорить, так как в трубке зашипело, затем снова раздался голос Борисова: — У тебя вчера родилась дочка. Поздравляю! Мать и ребенок… — В эфире опять забулькало, потом наступила тишина.

«Обрыв связи, — обреченно промелькнуло в уме, — как всегда, на самом важном!»

И тут неожиданно зажегся экран спутниковой телесвязи, появился расплывчатый контур человеческого лица, и не испорченным радиопомехами голосом Борисов проговорил:

— Иван Сергеевич, еще раз поздравляю! Дочка у тебя больше трех кило, мама также здорова! Сам видел! Спасибо тебе и твоему экипажу! Выполнили боевую задачу! Молоток! Трубку не бросай, передаю начальнику разведки.

— Поздравляю с рождением дочки! — торжественно начал начальник разведки, а закончил совсем неожиданно: — Гуревича освободи от каютного ареста, очень тебя прошу. Извинись перед ним. Сделай все, чтобы он поверил в твою ошибку. Очень тебя прошу, командир! Здесь идет крупная игра и на кон поставлена Родина! Дальше наша задача, а со своей ты прекрасно справился. Понял?

Куринов ничего не понял, да и не мог понять — его переполняла радость и ощущение счастья от известия о жене и ребенке.