Иван Захарович Метелкин, волею случая став соучастником преступления, сидел за столом, на своем обычном месте, уперев спаренные кулаки в подбородок. Глаза смотрели в окно. В ночь. В пустоту.

За черными делами время пролетело быстро, зачеркнув еще один день в его судьбе. Боевики, как мысленно называл «санитаров» Иван, ангелы смерти, присланные сюда «большими мужиками», теми же вчерашними «небожителями», сделали все профессионально, по-сатанински. Не дозовешься, не докричишься. Конец всему.

– Плати за работу, человек!

Метелкин, не поднимая на голос головы, отмахнул на край стола барсетку – злополучный кожаный кошель того, кто сейчас становился золой в газовом пламени котла.

– Ну, смотри! – почему-то угрюмо произнес один, пряча себе под камуфляж пузанчик с проклятыми долларами и документами.

«А документы зачем?» – хотел было сказать Иван, да вовремя опомнился. Таким ребятам обычно вопросов не задают.

В два захода прямо из горла они опорожнили стоящую на столе бутылку элитного коньяка, чуть-чуть похрустели сухариками и, не прощаясь, направились к выходу. Правда, один, крутанув головой, повторил предупреждающе:

– Ну, смо-три!

Сработала защелка, дверь пружинисто дернулась, и вот уже за окном мягко заурчала заведенная машина. По стеклу пробежали световые сполохи и сгинули.

Вот теперь по-настоящему – все!

Глаза Ивана Захаровича всасывали черноту ночи, и эта чернота пропитывала самые закоулки души.

От ужаса содеянного сердце Метелкина, зажатое в клещах тоски, казалось, замерло и не хотело толкать кровь, продлевая бестолковую жизнь в бестолковое, отчаянное время.

«Если нет бога, то все дозволено», – вспомнилась Ивану мрачная фраза из школьного сочинения по Достоевскому. Давно это было. Так давно, что само слово «Бог» писалось с прописной буквы, показывая незначительность сущности. Но теперь другое время, и «Бог» пишется с заглавной буквы, а Зверь рыскает повсюду, и все дозволено.

Распласталась жизнь Ивана Метелкина, развалилась надвое, и не будет ему покоя до скончания века. А за стеной, там, в глубине топки, упругое пламя уже ворошило пепел, выдувая его в трубу.

Из ничего, из пустоты, из закоулка пространства вдруг возникла, материализовалась Верка – кошмар всей его оставшейся жизни. Казалось, хуже этого уже никогда не будет. Да не дано человеку ничего разуметь наперед.

– Вань, что ты? Что ты, Ваня? – всхлипнула Вера Павловна, наклоняясь и придавливая Метелкина мягкой грудью.

– Да пошла ты на х…! – грязно выругался Иван и, отмахнувшись от нее в дверях, вышел вон.