11 апреля 1917 года на заседании Салоникского суда продолжился допрос обвиняемого Раде Малобабича. Речь зашла о его аресте сербской полицией 12/25 июля 1914 года, и по этому поводу были зачитаны показания чиновника Радомира Тодоровича, фрагмент которых нельзя не процитировать:

Г. управитель Белграда приказал мне получить известные секретные акты и в тот же вечер отправиться с ними в Ниш, а заодно взять с собой и Малобабича..

По приказу г. Стояна Протича, тогдашнего министра внутренних дел, мы были посажены в поезд, который вез г. министров в Ниш. В тот же вагоне, где были я, Лазаревич (второй полицейский. — И. М.) и Малобабич, ехал и секретарь русского посольства г. Страндман. В тот момент, когда мы разместились в купе, Малобабич в коридоре задержал г. Страндмана и сказал ему, что он его, несомненно, знает, так как однажды был ему представлен, и взмолился заступиться за него, дабы он был выпущен на свободу. Г. Страндман ему ничего не ответил, а молча спрятался в свое купе.

В Главе третьей уже давалась оценка этому загадочному эпизоду; здесь же, на сугубо документальном материале, мы попробуем открыть завесу над тайной и, мягко говоря, далеко не благовидной деятельностью В. Н. Штрандмана.

После революции Штрандман возглавлял Бюро по защите интересов Русской эмиграции в Сербии и на этом посту долгие годы фактически был единовластным вершителем судеб тысяч русских беженцев. По данным на 13 августа 1941 года, в Белграде проживали 7020 совершеннолетних подданных Российской империи (без другого гражданства) и еще около полутора тысяч, принявших иностранное гражданство (в общей сложности — 11 133 чел.). В Историческом архиве Белграда есть фонд местного Гестапо, содержащий досье Штрандмана. Публикуемые ниже документы проливают свет на многие тайные стороны его деятельности (публикуется впервые).

ДОКУМЕНТ № 1 (перевод с немецкого).

Белград, 22 апреля 1941.

Глубокоуважаемый Господин Нассенштайн!

В приложении по поручению целой группы национально мыслящей русской эмиграции пересылаю Вам заметку о господине Штрандмане. Его открытые выступления на заседаниях различных левостоящих организаций слишком хорошо известны широкой общественности, равно как и его верным сотрудникам. Его тесная дружба (Dufreundschaft — буквально: дружба на «ты») с принцем Павлом, его карточные бридж- партии в английском посольстве равным образом известны более чем достаточно, и единственное желание тех русских, которые идут вместе с Германией, состоит в том, чтобы все германофобские и англофильские элементы исчезли из общественных отношений. Все те русские, кто погиб в период с начала войны до занятия /Сербии/ немецкими войсками, остаются на совести Штрандмана, который против английской пропаганды — все русские суть предатели и V колонна — не предпринимал ничего, хотя благодаря своим высоким друзьям очень легко мог это сделать.

Пожалуйста, уделите этой темной личности Ваше пристальное внимание.

С приветствием. Хайль Гитлер!

Подпись: /неразборчиво/.

Прилагаемый текст:

Василий Штрандман, бывший посланник.

Русская эмиграция провела двадцать лет в Югославии под официальным руководством русского посланника Василия Штрандмана, который имел совершенно левую и англо-французскую ориентацию и в этом смысле действовал, неизменно представляя интересы иудо-масонства как его активный член. Это было следствием русской революции и переворота в феврале 1917 года. К его наиболее близким друзьям и сотрудникам относятся: принц Югославии Павел, полковник В. Пронин, инженер Орешков (вероятно, имеется в виду В. В. Орехов. — И. М.), полковник Бальтцар, проф. Струве, журналист Даватц etc., все те, которые до последнего времени в большом масштабе вели английскую и германофобскую пропаганду.

Главная часть русской эмиграции, св. 95 %, была националистически и монархически ориентирована, так что не приходится удивляться, что начиная с 1933 года она обратилась к национал-социализму, поскольку все они, будучи патриотами, поняли, что судьбу будущей национальной России нельзя отделить от судьбы Рейха Адольфа Гитлера. С этого момента усилиями Штрандмана и сообщников против национально мыслящей русской эмиграции была развернута особенная травля— преследования, которыми занимался не только Штрандман: сокращение государственной поддержки для бедных и русских военных инвалидов, исключение из организаций, etc. etc. — и с помощью принца Павла устраивались нескончаемые полицейские допросы с угрозами ареста, так что деятельность национальных групп была полностью задушена.

Штрандман подчинялся инструкциям левых демократий в Париже, где собрались все левые элементы русской эмиграции. Последние, со своей стороны, вошли в тесное соприкосновение с сербскими левыми элементами и нашли у них большую поддержку. Штрандман мог позволить себе публиковать свои подстрекательские статьи в листке «Русский голос», тогда как югосл. полиция подвергала цензуре и запрету почти каждую попытку национальной эмиграции в писательской области. Следствием было то, что взяла верх левая пропаганда, направленная против Германии в пользу Франции и Англии, а национальная русская пропаганда была полностью задушена. Кроме того, средства, выделенные русской эмиграции со стороны сербского правительства, использовались односторонне — левостоящие поддерживались, правостоящие отстранялись — растраты же в обществах инвалидов со стороны Штрандмана маскировались, а в отношении преступников не производилось расследования.

Штрандман открыто побуждал русскую молодежь к вступлению в английскую армию. Штрандман постоянно агитировал в пользу Англии и однозначно высказал свое кредо в статье, опубликованной им в листке «Русское слово», поставив себя под начало парижского русского посла Маклакова, который ориентировался на Антанту. С начала нынешней войны Штрандман вступил в связь с американским Красным Крестом. Насмешка, которую русская эмиграция считает наиболее постыдной. Разумеется, он снова найдет большое число нуждающихся бедных русских, которые дадут ему возможность щедро развернуть свою гуманную деятельность, пуская всем пыль в глаза. Эту деятельность, имея в виду большие бедствия, надо приветствовать, вот только во главе этой акции должен стоять не Штрандман, а национально мыслящий человек: человек, который представляет интересы всех национально мыслящих русских, а не клики германофобских элементов. К этой клике принадлежит также «Державная комиссия» со всеми причиндалами.

Печальную роль играет и глава русской эмиграции в Югославии, Митрополит Анастасий, друг Англии и демократии, который всеми средствами и речами в церкви подчеркивает и одобряет левое направление в эмиграции; к тому же он масон, точно так же, как Штрандман.

А чем занимается «Общевойсковой Союз» под руководством генерала Барбовича? Совершенно левостоящая организация: сегодня она набирает себе членов благодаря тому, что раздает русским эмигрантам «удостоверения» на немецком языке, делая исключение для национально мыслящих, и делает это якобы на основе указаний и полномочий немецких военных органов в Белграде? (…).

ДОКУМЕНТ № 2.

(В оригинале — дореволюционное русское правописание).

СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ

Мы, нижеподписавшиеся, под законной ответственностью перед Немецким Командованием, свидетельствуем следующее:

10 апреля 1941 года, между 9 и 11 часами утра, в помещение «Русского Научного Института» в здании «Русского Дома», Кр. Наталии ул. № 33, куда мы собрались для очередной встречи по поводу оказания первой помощи пострадавшим от бомбардировки, в нашем присутствии имел место следующий разговор:

Дмитрий Андреевич Персиянов пригласил зайти Василия Николаевича Штрандмана, чтобы познакомить его с нашей деятельностью. Обращаясь к Сергею Николаевичу Латышеву, г. Штрандман сказал следующее: «Я хлопочу о средствах для помощи, так как без денег работать невозможно». На это последовал ответ г. Латышева: «Василий Николаевич, вы, вероятно, недостаточно осведомлены о ходе работы и о том, что нами уже сделано, и потому разрешите вам предложить прочесть нами выработанный устав, по которому протекает работа», — с этими словами г. Латышев передал г. Штрандману напечатанный наш устав.

Сначала стоя, а затем сев на стул, г. Штрандман стал его читать, по временам высказывая свое одобрение. Закончив чтение, он сказал буквально следующее: «Я вам очень благодарен за проявленную инициативу». Затем г. Персиянов обратился к г. Штрандману с вопросом: «Василий Николаевич, как вы считаете, как нам следует поступать в отношении сербов?», на что г. Штрандман ответил: «Я после случившегося переворота (разумей 27 марта 1941 года) в порядке личной инициативы явился к Маршалу Двора и предложил свои услуги как резервный офицер для активной службы в югославянской армии. Мое предложение было отклонено ввиду моего возраста», — а затем добавил: «В этом я вижу настоящий русский путь». На это г. Латышев ему ответил: «Как, по-вашему, это русский путь. Наших русских интересов я бы в этом не видел». — «Да, конечно», — ответил г. Штрандман, — «это моя личная точка зрения и…» — «Только личная и никак иначе, перебил его г. Латышев.

Затем г. Штрандман снова стал благодарить за работу, сделанную Комитетом Первой Помощи, и многократно тряс руку г. Латышеву, повторяя: «Чрезвычайно признателен и очень вас благодарю».

Через два-три дня в Русском Доме была открыта кухня на Американские средства с плакатами: «Американский красный крест выдает бесплатные обеды». Со стороны Комитета последовал на это протест, который был вывешен в Русском Доме и копия которого при сем прилагается.

Достоверность всего вышесказанного подтверждаем нашими подписями и готовы подтвердить и под присягой.

Белград, 15 мая 1941 года.

1) Сергей Николаевич Латышев, художник-издатель, Лазаревачка ул. № 2 /подпись/.

2) Николай Иванович Голощапов, генерал-майор, Кр. Милутина ул. № 51 /подпись/.

3) Дмитрий Андреевич Персиянов, быв. Помощник Управляющего канцелярией Донского Атамана Хилендарска ул. № 24 /подпись/.

4) Роман Адольфович Фолькерт, Бухгалтер строительной конторы «Красенский» Милоша Поцерца № 21 /подпись/.

ДОКУМЕНТ № 3 (перевод с немецкого).

14.5.1941.

Главнокомандующему в Сербии Господину Генералу Ферстеру.

Предмет: русский эмигрант (сверху допечатано: в Белграде), Василий фон Штрандман

Бывший русский царский посланник, Василий фон Штрандман, в настоящее время пытается выдвинуть себя руководителем русской эмиграции. С этой целью он собирает подписи среди отдельных личностей и организаций русской эмиграции. Национальная и неизменно германофильская русская эмиграция, однако, отказывается встать под управление Штрандмана. Он еще в 1914 году обвинялся в том, что работал на войну между Германией и Россией. Эта работа, благодаря его должности царского посланника, не доставляла ему особенно тяжелых хлопот (выделено мною. — И. М.).

Штрандман — масон 32 степени и панславист. Он член югославской Великой ложи «Югославия», масонской ложи «Побратим» и также принадлежит к ложе «Grand Orient» в Париже. К его близким сотрудникам сегодня также относятся русские эмигранты Даватц и инж. Орехов, оба масоны и закоренелые германофобы (ausgesprochene Deutschfeinde). Штрандман подчиняется инструкциям левоориентированных элементов русской эмиграции в Париже. В журналах «Русский Голос» и «Русское Слово» он опубликовал статью, направленную против Германии. Он открыто побуждал русскую молодежь в Югославии к вступлению в английскую армию и вербовал добровольцев для английских войск в Сирии. В марте 1941 года, будучи президентом русского Красного Креста, он организовал five o'clock чай (т. е. чаепитие в 5 часов вечера. — И. М.), на который были приглашены все, за исключением представителей Оси. Как председатель русского Красного Креста Штрандман, начиная с 1920 года, еще никому не дал отчета об имуществе. 27 марта 1941 года Штрандман направил депешу королю Петру II, генералу Симовичу и министру иностранных дел Нимичу (зачеркнуто и поверх вписано: Нинчичу), при этом он подчеркнул традицию славянского братства и свое воодушевление фактом вступления России в войну в 1914 году на сербской стороне. Штрандман женат вторым браком на еврейке Левензен и является членом наблюдательного совета английского свинцового рудника Трепча Mines Limited.

Сим обращаемся с просьбой сообщить о том, ведется ли против Штрандмана какое-либо следствие, ибо здесь существует большая заинтересованность подвергнуть Штрандмана аресту.

СС-Штурмбанфюрер… Подпись: /неразборчиво/ Белград, 22 апреля 1941.

ДОКУМЕНТ № 4 (перевод с немецкого).

Бюро по защите интересов Русской Эмиграции в Сербии.

№ 8050.

Белград, Кр. Наталии ул., № 33.

1 декабря 1941.

Специальной полиции безопасности и СД.

Честь имею переслать в приложении письмо господина Штрандмана.

ХАЙЛЬ ГИТЛЕР!

/Подпись/.

Руководитель Полномочного бюро и Генерального штаба генерал-майор Василий фон Штрандман Русский посланник в отставке Белград, Шуматовачка ул., 107 25 ноября 1941.

Его Превосходительству господину В. Крейтеру, генералу и руководителю Полномочного Бюро по защите интересов Русской Эмиграции в Сербии.

Глубокоуважаемый господин генерал.

Мне стало известно, что в определенных сербских и русских кругах снова предана гласности моя мнимая принадлежность к масонам. Поскольку это не просто ложь, но и ужасная клевета, то я спешу, господин генерал, просить Вас о содействии, чтобы защитить мое доброе имя и восстановить истину.

Вскоре после смерти короля Александра я был подвергнут нападкам со многих сторон, причем направленные против меня обвинения, как, например, мое участие в русской революции или бесчестное руководство общественными делами, можно определить как безумные, что легко и быстро подвергается доказательству. Напротив, обвинение в моей принадлежности к масонству, которое снова и снова повторяется и распространяется через листовки и брошюры даже за границей, в силу природы вещей отбить нелегко. Я просил моих старых товарищей из Пажеского корпуса и гвардейского уланского полка изложить в прессе их точку зрения, что они охотно сделали. Большинство русских организаций, обществ и союзов последовали этому примеру. Но это не помогло, и я решился лично опубликовать опровержение в белградской русской газете «Русский Голос» (№ 262 от 12.04.1936), хотя я был уверен, что клеветники тотчас же примутся напирать еще энергичнее. Им хотелось любой ценой лишить меня поста делегата интересов русской эмиграции. Большевики уже многие годы стремятся к этому. Еще в 1924 году, когда югославский министр иностранных дел Нинчич обсуждал в Лозанне с большевистским комиссаром Чичериным условия признания Советского Союза, последний потребовал, чтобы одновременно с тем я был удален из Белграда. С другой стороны, в том же направлении против меня действовали две группы русских эмигрантов, утверждая при этом, что будто бы я был предателем монархической идеи и как масон связан с самыми худшими национально-враждебными элементами, или же, говорили другие, я был махровый реакционер.

Большевики были правы, когда они меня рассматривали как препятствие к их признанию югославским государством, ибо я должен сознаться, что со своей стороны ничем не пренебрегал, чтобы воспрепятствовать или по крайней мере отсрочить вредное и для Югославии опасное признание, в неизменной надежде на переворот в Москве.

Агитация против меня приобрела столь глубокие корни, что даже один школьный и полковой товарищ взял меня на подозрение. Только недавно он пришел к пониманию своего заблуждения. Также мне известен случай, когда подозрение в отношении меня выразили высокие православные сановники, в результате чего мною касательно Митрополита Серафима было выражено возмущение в присутствии многих свидетелей.

Моя (неразб.) происходит из Швеции, и мои предки остались в Балтийской провинции после завоевания ее Петром Великим, где они были приняты в рыцарство Эстонии и Лифляндии. Все были порядочными и достойными людьми, и я хотел бы свое имя достойным (неразб.), если я не все сделал, чтобы положить конец висящей надо мной клевете.

Никогда я не был масоном; не являюсь им сейчас и никогда им не буду, о чем я готов в любое время принести присягу. Никогда я с масонами как таковыми не общался, хотя, как это было установлено немецкими органами, масонство в Югославии было очень распространено и некоторые злосчастные из числа моих знакомых принадлежали к тайным организациям, никогда в этом не признаваясь. Сейчас, когда имена масонов опубликованы, я могу многое объяснить в поведении означенных персон по отношению к себе в период моей долгой деятельности в Белграде. Никогда не подавал я прошений в масонские организации, ложи или общества здесь или за границей, никогда ко мне не поступали приглашения или просьбы вступить в них. Подобного я не могу сказать о ротарианцах, которые меня много раз просили посетить их собрания, в чем я неизменно отказывал, и я также никогда не переступал порог и этой организации.

В Женеве, в офисе эмигрантов Народного союза, я был со стороны Альберта Томаса и Федора Махина охарактеризован на фоне Бенеша как белогвардеец, стало быть, как враг большевиков и, следовательно, как ненадежная персона. Симпатии масонства и еврейства по отношению к большевикам хорошо известны.

В своей жизни я не совершил ничего такого, в чем нельзя было бы открыто признаться.

Немецкие органы ныне имеют в своем распоряжении богатый набор всевозможных данных и документов о масонстве и его членах, и я вас очень прошу, господин генерал, сделать все возможное по Вашему усмотрению, чтобы выявить истину, касающуюся меня.

Заранее благодарен, остаюсь с выражением совершенного почтения Вам полностью преданный

/Подпись/.

Русский посланник в отставке.

ДОКУМЕНТ № 5 (перевод с немецкого).

Белград, 16 марта 1942.

По вызову явился не имеющий гражданства русский эмигрант Василий Николаевич ф/он/ Штрандман род. 20 апреля 1877 в Пау /Франция/, женатый на Ксении Орестовне урожд. Ewezkj, разведенной с Левиным, оба православного вероисповедания, проживающий в Белграде, Шуматовачка № 107, и сообщил по делу:

Поскольку я был внесен в список дипломатического корпуса в Югославии, то был лично знаком со всеми посольствами, послами, секретарями и т. д., а также с их семьями. На вопрос о том, был ли я знаком с англичанином Knigth, я должен ответить утвердительно. С господином Knigth я не имел никакого личного общения. К. был мне известен по теннисным играм. К. точно так же, как и я, был членом теннисного клуба. Фамильярных отношений с ним я никогда не имел. Деятельность К. при английском посольстве была мне точно не известна, тем не менее я полагал, что он занимался паспортными вопросами. Кроме того, я полагал, что работает на I.S. (английскую разведку Интеллидженс сервис. — И. М.). Я заключил это из того, что К., который здесь в Белграде работал годами, никогда не повышался в чине, и в общем, дипломатам было известно, что поскольку К. долго остается на своем посту, то ему доверена некая тайная миссия. С Knigth, отставным русским адмиралом Бубновым из Дубровника, я никогда совместно не встречался и никогда адмирала Бубнова Knigth не представлял. Адмирал Бубнов мне лично хорошо известен. С адмиралом Бубновым я обменивался совместными визитами. О том, имели ли совместные встречи известный русский эмигрант, концерт-директор Жуков, Knigth и адмирал Бубнов, сведений я не имею. Адмирал Бубнов в общении со мной имя Knigth не упоминал. Поддерживал ли Жуков с Knigth личное общение, я не могу утверждать. Не могу также утверждать, что я видел Knigth на квартире Ж/укова/, во всяком случае, я об этом не могу вспомнить.

Вопрос: Известны ли вам, кроме Knigth, другие англичане, относительно которых у вас были сомнения, что они работают на I.S.?

Ответ: Да, я полагал, что /это/ известный господин Нол, который, как и Knigth, состоял в паспортном бюро. Я точно не знаю, был ли он начальником паспортного бюро. До германо-польской войны я водил знакомство с англичанином Preen, который как-то во время охотничьей вылазки после начала войны предложил мне осведомлять его о делах в Югославии, с тем чтобы эти сообщения он доставлял своей фирме в Англию. Он обещал мне за подобные сообщения гонорар примерно в 3 000 динаров ежемесячно. Это предложение было с моей стороны, разумеется, отклонено, и я этого господина никогда больше не видел. Журналист Рейтер Гаррисон мне лично не знаком. Равным образом не знаком шофер посольства Борис Ходолей. Англичанин Смит-Росс знаком мне только по имени, о том, кто он и какова его деятельность, я ничего не могу сказать. Англичанин Вадим Греневич из Софии мне лично знаком, он дальний родственник моей жены. Последний раз он посещал нас примерно 10 лет назад. Письменного общения с ним я не имел. Его посещение было чисто приватным, насколько я помню, политические разговоры не велись.

Других сведений по делу я дать не могу.

Если мне ставится в укор, что я надлежу состоять в масонской ложе, то это не соответствует действительности. Если мне ставится в укор, что я надлежу быть масоном 32 степени и членом югославской Великой ложи «Югославия», ложи «Побратим», а также Великого Востока в Париже, то это сознательная ложь. Я в своей жизни никогда не вступал ни в одну масонскую ложу и сам был большим противником масонства. Если мне далее ставится в укор, что я принуждал публиковать в газетах «Русский Голос» и «Русское Слово» статьи, направленные против Германии, то я должен заметить, что я лично не дал в газеты ни одной статьи, а на журналистов, равно как и на издателей газет, не имел никакого влияния. Мне даже высказывались упреки, что я никогда не выступал в прессе. Я лично, во всяком случае, не могу вспомнить, что дал в прессу какую-либо статью. К тому же, я хотел бы отметить, что моя позиция по отношению к Германии всегда была симпатизирующей. Моя позиция по отношению к Англии в политическом плане никогда не была дружеской, поскольку Англия, по моему мнению, всегда была величайшим врагом национальной России. Мое отношение к югославскому Двору во всякое время было дружеским и преданным, особенно дружественные отношения я поддерживал с королем Александром и принцем-регентом Павлом. Эти дружественные отношения возникли, прежде всего, вследствие того, что в 1914 году, после смерти русского посланника, я, как представитель национальной России, заступил на его место. Верно, что после произошедшего 27.3.41 переворота я принес рапорт гоф-маршалу двора, к чему я чувствовал себя обязанным как учтенный здесь сербский кавалерийский офицер-резервист. К тому же я хотел излить свои чувства к корол/евскому/ Двору. С Парижем я корреспондировал посредством следующих учреждений, а именно: с президентом рус/ского/ эмигрантского комитета и с през/идентом/ русского Красного Креста; какие-либо политические инструкции я оттуда не получал. Если мне далее ставится в укор, что мне надлежало вербовать для английской армии русских эмигрантов в бывшей Югославии, которые должны были воевать за Англию в Сирии, то это опять же сознательная ложь. Членом наблюдательного совета каких-либо английских предприятий был не я, а моя жена.

Верно, что 27 марта 41 я вместе с Митрополитом Господином Анастасием направил телеграмму королю Петру, в которой мы пожелали ему успешного правительства. Только 30-го, после обсуждения с большинством представителей русской эмиграции, было решено направить телеграмму также генералу Симовичу, министру иностранных дел Нинчичу и королеве Марии, хотя от министра эмиграции стало известно, что она на эмиграцию обижена, потому что никакой телеграммы не получила.

Других сведений по делу я дать не могу.

Допрос мною лично прочитан, он во всех пунктах верен и соответствует чистой правде, что я посредством моей подписи удостоверяю.

/Подпись/.

Заверено: /Подпись/, СС-Оберштурмфюрер.

ДОКУМЕНТ № 5 (перевод с немецкого).

Белград, 16 марта 1942.

Донесение.

(…) Высказываниям Штрандмана можно верить, тем более что последние обвинения исходят из чисто личных русских эмигрантских кругов, которые хотят воспрепятствовать тому, чтобы Штрандман был руководителем Полномочного бюро русской эмиграции в Сербии.

/Подпись/, СС-Оберштурмфюрер.

Досье В. Н. Штрандмана из фондов белградского Гестапо содержит также «Обращение к русским», которое подписало «Молодое поколение русской эмиграции» (указаны 428 подписей; к сожалению, их подлинники отсутствуют). Это еще одно пылкое обличение Штрандмана и компании, и в том ряду находим фамилии сенаторов Трегубова и Безобразова, генералов Драгомирова, Барбовича, Артамонова (на пятом месте в списке из 46 человек), его преемника полковника Базаревича, а также многих других известных лиц. Заслуживает внимания и письмо некоего врача Колесникова (приведу его с сохранением особенностей оригинала):

6 или 7 лет тому назад я был Председателем Русской Колонии в Белграде и председателем родительского комитета Белградской Женской Гимназии. 8 лет работаю в качестве хирурга Русской Поликлиники «Руски Црвени Крст». Живу я в Белграде 12 лет, а в Сербии 19 лет.

За это время мне удалось познакомиться с деятельностью г. Штрандмана, и я могу сказать, что интересы беженцев у него всегда стояли на последнем плане: он ими занимался постольку поскольку, главным же образом он соблюдал свои личные интересы, и только они руководили его деятельностью. Приведу несколько примеров:

1) Поликлиника Красного Креста несколько лет получала от державной комиссии по 12 000 в месяц, затем по 9 000 и, наконец, по 6 000 в месяц. Число больных было огромное. Аптека давала по 10 000 динар в месяц. Кроме этих денег г. Штрандман (по его распоряжению) отбирал S заработка врачей и считал себя в праве расходовать эти деньги по своему усмотрению, не отдавая никому отчета. Когда приблизительно 4 года тому назад, после закрытия сербскими властями аптеки, был поднят вопрос о существовании и самой амбулатории, ибо г. Штрандман палец о палец не ударил, чтобы узаконить их, собрание врачей решило самостоятельно добиваться утверждения поликлиники, отказавшись от фонда (вписано; здесь и далее правка выполнена рукой автора — И. М.) Красного Креста, которым, собственно говоря, больше прикрывался Штрандман. На очень бурном собрании всех врачей в Русском Посольстве, где г. Штрандману была прочитана резолюция врачей, которую Др. Солонский самовольно очень смягчил (вписано), Собрание не пришло ни к какому выводу; Штрандман растерялся и заявил, что он должен запросить главное управление Красного Креста, которое существовало в Париже. Однако через два дня он издал декрет, в котором заявлял, что он назначает и увольняет врачей и что он распоряжается деньгами, как он находит нужным. На мой вопрос, где наши деньги, г. Штрандман ответил, что он дает отчет Главному Управлению в Париже. Однако нам удалось настоять на том, чтобы из заработка врачей не могло расходоваться как прежде… 2 года (вписано). Однако (зачеркнуто) нам удалось скопить около 300 000 динар, на каковые деньги был куплен дом, но по настоянию Штрандмана не на наше имя, а на имя Красного Креста, что нас ставит в опасность продажи его за долги других русских учреждений, опекаемых г. Штрандманом. Мой вопрос, куда истрачены наши деньги и сколько их было собрано в течение 17–20 лет, и по сие время висит в воздухе. И по сие время деньгами распоряжается г. Штрандман и Др. Солонский, а из нас никто не знает и не имеет права знать, есть ли они, сколько их и как они тратятся.

2) Ссудная казна, вывезенная Генералом Врангелем, представляет огромное богатство, сотни миллионов, которая могла бы представлять благосостояние беженцев. Должен был быть еще в Херцегнови составлен список (вписано поверх слова отчет) в присутствии представителя Русского Посольства. Кто был назначен представителем от г. Штрандмана, мне неизвестно — известно только, что опись была составлена приблизительно так: «столько-то ящиков серебра и т. д. Это дало возможность злоупотреблениям этим богатством, что довело до суда — процесса, который не дал ничего, благодаря тому, что по сербским законам не отвечает никто, если нет частных жалоб пострадавших.

3) У консула Адамова было в кассе много драгоценностей и денег умерших бездетных и пострадавших на войне, всему этому велся точный учет. После смерти консула Адамова Штрандман назначил консулом г. (пробел). Не сможет ли г. Штрандман и Урсати (вписано) указать, почему г. (пробел) отказался принять должность и где ценности и деньги и отчетные книги г. Адамова.

4) В качестве председателя колонии я объединил все благотворительные общества и хотел открыть столовую и ночлежку для бедных русских беженцев, для этого была образована комиссия из меня, инж. Смирнова, Юрьева, Проф. Щербакова, полк. Пушкарева, представителя сербского Красного Креста и нескольких человек. Мы отправились к Штрандману с просьбой уступить нам подвальный этаж в доме Русского Посольства. Штрандман отказался на том основании, что будет неудобно (вместо этого вписано: в доме будет чувствоваться чад). Устройство столовой не состоялось. Несмотря на то что все материалы и работа были обеспечены мною (вписано).

Когда потребовалось каждому беженцу иметь, кроме дозволы, также и трудовую карточку, как и всем нуждающимся, Штрандман исходатайствовал в Министерстве Специальной Политики у Мин. Комненовича себе (вписано) исключительное право выдавать удостоверения беженцам по примеру других посольств, без которой нельзя было получить трудовую карточку, и взыскивал за это удостоверение, если мне память не изменяет, по 50 динар, рассчитывая около 10 000 удостоверений — 500 000 динар. Я лично ездил к Министру Комненовичу и разъяснял ему это, после чего Державная Комиссия стала выдавать удостоверения бесплатно, но не г. Штрандман, который так и не вернул денег тем, с кого уже успел взять.

Таких примеров можно привести еще несколько. Но пока ограничусь тем, что для иллюстрации сообщу еще один пример: многие из врачей были чрезвычайно слабо обеспечены, настолько плохо, что после их смерти их не на что было похоронить, и мы их хоронили на счет Поликлиники. Некоторым из них (Дру Любинскому) нужны были деньги на лечение, и г. Штрандман ему отказал, так что нам пришлось подписывать векселя, по которым мы платим и сейчас. Жена Дра Бенцельевича живет в доме стариков на Вождовце на крохи, бросаемые ей Державной Комиссией, и т. д. В то время как делопроизводитель Красного Креста, доверенное лицо г. Штрандмана, который вместе с ним вел хозяйственную часть, до смерти без нашего знания и одобрения по распоряжению Штрандмана получал 500 динар в месяц нашей кассы (вписано).

Я верю, что немецкие власти расследуют деятельность всем известного англофила (вписано) г. Штрандмана и назначат на пост блюстителя русских интересов лицо достойное, которое в духе новых веяний защитит русских людей в эмиграции и в сотрудничестве с немецкими властями даст им почувствовать правду национал-социалистического устройства (зачеркнуто), хоть часть тех благ, которые несет с собой национал-социализм (вписано).

Петр Колесников.

16/V 1941 года, Белград, Др. Кестера, 17.

Штрандман оставил воспоминания, и они вышли в 2009 году в Белграде (под названием «Балканске успомене»). Русский оригинал хранится в архиве в США, а копии подлинника сумел достать историк Йован Качаки, который выступил и как издатель, и как переводчик, и как автор предисловия. Качаки пишет, что влиятельные американские масоны по сей день тщательно оберегают рукописи русского дипломата, а эта утечка произошла совершенно случайно, вопреки их воле. И опубликованный том, скорее всего, лишь часть мемуарного наследия.

По понятным причинам, в своем предисловии Качаки сознательно замолчал те неблаговидные факты из биографии Штрандмана, которые в период оккупации Белграда были предметом расследования Гестапо. Весьма расплывчата ремарка Качаки о том, что хирург Петр Колесников коснулся в своем донесении «якобы имевшего место самоволия Штрандмана и злоупотреблений в службе охраны здоровья и Красном Кресте». На самом деле, как мы видим, Штрандман просто погряз в хищениях материального достояния русских беженцев. Неслучайно Качаки счел необходимым процитировать только заключительную— и, кто спорит, неблаговидную — верноподданническую тираду из донесения Колесникова.

Лукав был Василий Николаевич, ох лукав!.. В начале Первой мировой банковский чиновник Б. В. Астромов-Кириченко (о нем уже шла речь в Главе третьей) выехал из Петербурга в Болгарию и Сербию по поручению общества «Славянское единение». В Нише судьба свела его со Штрандманом. Спустя годы, в июле 1940 года, на допросе в НКВД он рассказал о том, каким ловкачом был русский посланник в отношениях с просителями и с теми, кто мог помочь его карьерному росту: В первых числах сентября 1914 года я из Софии выехал в Сербию… Приехав в г. Ниш и остановившись в гостинице «Ориент», я отправился разыскивать русское посольство, так как за пребывание в Болгарии у меня иссякли взятые с собою деньги.

Принял меня секретарь посольства ШТРАНДМАН, к которому, показав мой заграничный паспорт, где значилась моя должность делопроизводителя 2 первого разряда Госбанка, я обратился с просьбой занять мне некоторую сумму денег, так как я поистратился в дороге, пока придет мое жалование из Петрограда.

ШТРАНДМАН очень любезно мне отказал, сославшись, что у него нет в настоящее время денег.

Вообще, только в случае крайней нужды русский заграницей обращался в русское консульство или посольство, где встречал сухой педантизм и чванливое равнодушие.

Хотя, например, интервьюеру газеты «Новое время» МАНАСЕВИЧУ-МАНУЙЛОВУ из русского посольства в Нише каждый день по утрам на другой конец города возилось горячее кофе.

«У меня нет сейчас динаров даже на отправку телеграммы в Петербург», — сказал я ШТРАНДМАНУ. «Ну, такую маленькую сумму я вам ссужу», — сказал он и, вынув из бокового кармана пиджака туго набитый бумажник, вручил мне десять динаров.

А вот еще один характерный пример. Эмигрантский журнал «Часовой» сообщал в конце 1940 года:

Тяжелый кризис переживает союз русских писателей и журналистов, просуществовавший 15 лет и в свое время организовавший единственный общезарубежный съезд писателей. Большим ударом для союза является отъезд на постоянное жительство в Германию его председателя д-ра Ф. С. Пельтцера, пользующегося огромными симпатиями и последние два года поддерживавшего союз своей заботой. Пошатнувшееся материальное положение союза выдвинуло вопрос о ликвидации части имущества. Но благодаря легкомыслию (иначе трудно назвать) исполнителей была продана ценнейшая библиотека союза по полдинара за том. Главным фондом этой библиотеки явилась историческая библиотека в Карлсруэ, основанная И. С. Тургеневым. Столь небрежное и расточительное отношение вызвало большое возмущение в русских кругах.

Как видим, союз русских писателей поддерживал некий доброхот-немец, а когда он уехал, все рухнуло. Но где же был Штрандман, неужели не мог ничего предпринять?.. Один из авторов описывает такой случай. Будучи в Югославии, президент Чехословацкой республики Э. Бенеш пытался уговорить короля Александра признать Советскую Россию. Предварительно он обратился к Штрандману с вопросом: «Согласится ли на это король?» — «Нет!» — услышал в ответ президент. «Почему же?» — опешил он.

«Потому что я этого не хочу!»— отрезал Штрандман. И действительно, усилия Бенеша ни к чему не привели.

Вот так Штрандман разговаривал с президентами (кстати, и Бенеш был масоном)! Но заступиться за союз русских писателей и сохранить бесценную библиотеку поленился…

По воспоминаниям известного церковного деятеля Георгия Граббе, жившего в то время в Белграде, освобождение Василия Николаевича произошло волею церковного начальства:

В Белграде был делегат, ведавший интересами русской эмиграции, бывший русский посланник В. Н. Штрандтман. У нас была очень благоустроенная русская колония во главе с Е. Е. Ковалевским…

Евграф Евграфович Ковалевский был убит во время бомбардировки. Колония, таким образом, оказалась обезглавленной. Василий Николаевич Штрандтман очень скоро был посажен немцами под арест. Вот тут и произошло первое сношение с германскими властями.

Владыка Митрополит Анастасий вызвал меня и говорит: «Пойдите, пожалуйста, к немецкому главнокомандующему и попросите его, чтобы Штрандтмана освободили».

Я стал раздумывать, как я попаду к главнокомандующему — это не так-то просто. Но оказалось, что просто. Штаб главнокомандующего помещался недалеко от вокзала, в одном из министерских зданий. Когда я пришел к нему, то я, к моему большому удивлению, сразу же, через пять минут, был принят главнокомандующим. Я ему объяснил, кто такой Штрандтман, и он отнесся к этому очень сочувственно.

И действительно, через два дня Штрандтман был освобожден. Но он уже не мог принимать никакого участия в руководстве русской эмиграцией. Сам он был довольно сильно подавлен этим арестом, и, даже если его кто-либо просил сделать представление немецким властям, он от этого всегда отказывался.

Ремарка Ю. Сербского : — Качаки на мой запрос ответил, что не исключает масонство Штрандмана, но в молодости. Он даже очень осторожно предполагает, что, может быть, и офицер СС, который выпустил его на свободу, сам был тайным масоном. Штрандману поверили на слово — и это в Гестапо!.. Был ли Штрандман английским агентом? Вероятнее всего, был. Поэтому масоны и не торопятся публиковать его архив. «Вдова Штрандмана, поверив американским масонам, отдала им материалы мужа с надеждой, что они будут опубликованы и она получит некий доход. Ее просто надули!» — пишет Качаки.