I. «НЕ ЧЕЛОВЕК, А КЛАД!..»

В одной из своих повестей об известном террористе Борисе Савинкове, рассказывая, как тот вместе с Азефом в девятьсот седьмом или восьмом году готовил покушение на царя, писатель Дмитрий Жуков делает такую ремарку:

Они вызывают боевика Карповича. Советуются с М. А. Натансоном, от которого через шесть лет будут получать инструкции организаторы рокового для мира убийства в Сараеве.

Этот эпизод из жизни Натансона мог бы стать предметом самого пристального внимания историков Сараевского убийства, но, за исключением В. Дедиера, никто даже пальцем не пошевелил, чтобы докопаться до истины. Как говаривал дедушка Крылов, слона-то я и не приметил!.. А уж отечественным авторам это и вовсе непростительно, ибо Натансон был щедро обвешан эпитетами в революционной литературе, которая до перестройки выходила стотысячными тиражами. «Патриарх освободительного движения», «Марк мудрый», «Иван Калита русской революции» (так его величали «свои»), непременный участник партийных третейских судов… Достаточно сказать, что Плеханов всего лишь его ученик.

Ну что ж, пусть через сто лет, но Марк (Мордехай) Андреевич (Абрамович) Натансон должен занять свое законное место в ряду вдохновителей Сараевского покушения.

С ним, создателем террористической организации «Земля и воля», отцом идеи центрального террора, стала под венец в 1882 году в далекой якутской Амге Варвара Ивановна Александрова, дочь купца 1-й гильдии, с тех пор В. И. Натансон. В Амге в то время отбывал ссылку и известный русский писатель В. Г. Короленко. Общению с четой Натансонов он посвятил небольшую главку своих воспоминаний:

К нам перевели из довольно отдаленного Балаганского улуса Марка Андреевича Натансона и его жену. Я не знаю, какие были побуждения у администрации для их перевода, но их поселили недалеко от нас, верстах в двадцати, кажется в Женкунском наслеге, в одинокой избушке в лесу, выстроенной нарочно для них.

Я встречался с Натансоном еще в Петровской академии. Однажды к нам на сходку приехал молодой студент-еврей, в очках, с очень умным лицом, и, помню, в этот первый раз стал толковать мне о том, что у нас мало обращают внимания на раскол и что внимание революционеров должно быть направлено на Урал, где много раскольничьих центров. Он говорил очень умно, но мне показалось тогда, что все это слишком теоретично…

Когда у нас начались весенние работы, Марк Натансон изредка принимал в них участие. Я не могу забыть его курьезную фигуру, когда он боронил вспаханный нами огород. Дело было не только в том, что Натансон был еврей, а евреи вообще мало склонны к физическим работам… Дело было просто в том, что в лице Натансона мы имели дело с теоретиком, более привычным к книге и революционной конспирации, чем к практическим работам. Во всяком его движении сказывалась эта неспособность. Вытянув руку с поводом насколько возможно, он с некоторым страхом смотрел на лошадь в очки, та с таким же страхом смотрела на него, а в стороне стояла Варвара Ивановна и не без опасения посматривала на обоих.

Но как же мог ковенский еврей Натансон сочетаться церковным браком с русской купчихой? А дело в том, что Натансон уже был женат. Выкрестился он в своей первой архангельской ссылке ради брака с богатой дворянкой Ольгой Шлейснер. Там и повенчались в 1872 году. Именно Ольга Натансон — организатор первого «центрального убийства», с которого начался «большой террор» «Земли и Воли» — убийства шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцева 4 августа 1878 года. Исполнитель — Степняк-Кравчинский, заколовший Мезенцева кинжалом. А «мудрый Марк», родивший идею «центральных убийств», в это время подвергался дознанию по поводу митинга у входа в Казанский собор в день Николая Угодника в декабре 1876 года. В июне четырнадцатого, в момент наиважнейшего «центрального убийства», он снова окажется далече…

Вера Фигнер так вспоминала о первой жене Натансона:

Когда Марк был арестован, Ольга находилась в Саратове… Она тотчас явилась в Петербург, где оставалась вплоть до своего ареста. Ее твердость и мужество выказались вполне не только при потере мужа, но еще более при утрате двух детей, оставленных у родных в Финляндии и погибших от скарлатины. В это время Ольга часто ночевала у меня, и я могла наблюдать, как после хлопотливого, делового дня, улегшись в постель и закрывшись с головой одеялом, она всем телом содрогалась от безмолвных рыданий. А днем ни один глаз не заметил бы и ни один человек не заподозрил бы, какой удар она переносит как мать. Осужденная по делу Веймара в 1880 году, она болела и должна была умереть в Петропавловской крепости, но в феврале 1881 года, за несколько дней до смерти, ее отдали родным, и, когда после 1 марта я хотела посетить ее, я узнала, что она умерла.

Марк был отправлен в административную ссылку в Восточную Сибирь, сначала в Верхоленск, а потом в самый отдаленный улус Якутской области. В Сибири он пробыл 10 лет, несколько раз поневоле переменив место жительства, причем имел многочисленные встречи с ссыльными… и был центральным лицом везде, где только скоплялись сосланные.

После якутской ссылки Натансон служит в Саратове, в контроле Козловско-Саратовской железной дороги. Начальник контроля дороги генерал Н. П. Козачев не мог им нахвалиться: «Не человек, а клад!..». По свидетельству сотрудников контроля, генерал «дорожил его советами, ценил его ум и глубоко уважал его неподкупную честность». Натансон получил широкие полномочия при найме новых работников и распределении служебных обязанностей. Из записок видного эсера В. М. Чернова:

Начальник охранки сердито ворчал, что следом за железнодорожным ведомством и многие другие стали превращаться «в караван-сараи для поднадзорных и неблагонадежных». Все легче и чаще повсюду проходили назначения, в которых, справедливо или нет, чувствовалась «рука Марка». В губернии складывались кадры интеллигентных работников всех видов, видевших в Натансоне высший авторитет. То была фактически организация в зародыше, тем более удобная, что она себя организацией не сознавала. Осторожный и терпеливый, старый «собиратель Земли» не торопился ее оформить. У него был уже «взят на учет» весь уцелевший от прошлых времен или отбывший былые репрессии революционный актив; он создал опорные пункты в таких центрах Поволжья, как Самара и Нижний Новгород; он обновил былые связи со столичными литературными кругами, в которых тон задавал Н. К. Михайловский.

На все упреки генерал Козачев отвечал, что «лучше всех знает секрет, как неблагонадежного превратить в благонадежного: надо найти для него служебное поприще, стоящее на уровне его дарований, да двух-трехтысячный годовой оклад!». Люди, близко наблюдавшие взаимоотношения Козачева и Натансона, посмеивались по поводу того, «до какой степени сумел Натансон крепко оседлать Его превосходительство».

Не засидевшись в Саратове (под ним уже «почва горела»), осчастливил своим прибытием тихий Орел, где этого любимца власть предержащих пригрели в контроле Орловско-Грязской железной дороги. В иркутской ссылке (третьей по счету) Марку опять-таки подфартило местечко в контроле Кругобайкальской железной дороги. Служба в контроле требует бухгалтерской подготовки, а за плечами Натансона — ковенская гимназия да недолгое обучение в Петербургской медико-хирургической академии и Земледельческом институте…. Но, с другой стороны, разве это главное, когда есть кому словечко замолвить. Натан Абрамович, брат-банкир, денежки-то вкладывал в строительство железных дорог, а это была самая коррупционная тогдашняя сфера. Не тут ли зарыта собака?..

С берегов Байкала Натансона каким-то ветром заносит в Тифлис, а оттуда в Бакинскую городскую управу:

Из России пришла весть: наш старый знакомый, «матерый, травленый волк», Марк Натансон, отбыв новых пять лет в Восточной Сибири, вновь на воле. И опять он в чести у делового мира; за ним засылают от Нобеля: в Баку земля нефтеносная велика и обильна, а в финансах, счетоводстве и контроле порядка нет.

Впору представить: сидит себе Нобель в Баку и высчитывает, когда же, наконец, выйдет на свободу профессиональный ссыльный Марк Натансон. Ведь без него вся мировая нефтеторговля псу под хвост!.. А, надо заметить, в Баку тогда хозяйничали англичане и Ротшильд, опиравшийся на шеститысячную еврейскую общину. У них своя идея-фикс — захват бакинских и персидских нефтепромыслов. Американский консул Смит тогда отмечал, что нефтяная торговля в Баку вот-вот «полностью перейдет в руки англичан, что никого и не удивит».

Вроде бы Марк при деле, но весной 1904 года эмигрантская камарилья из каких-то своих конспиративных соображений переводит «маэстро в области учета и контроля» (черновская характеристика) в Женеву. Здесь он знакомится с Лениным, который поначалу очень им «увлекся». И Крупская в восторге:

Натансон был великолепным организатором старого типа. Он знал массу людей, знал прекрасно цену каждому человеку, понимал, кто на что способен, к какому делу кого можно приставить. Что особенно поразило Владимира Ильича — он знал прекрасно состав не только своих, но и наших c.-д. организаций лучше, чем многие наши тогдашние цекисты. Натансон жил в Баку, знал Красина, Постоловского и др… Недели две продолжался роман с Натансоном. Натансон хорошо знал Плеханова, был с ним на «ты».

Тем временем в России эсеры убивают министра внутренних дел В. К. Плеве. Эсеровский фюрер Чернов так описывает ликование Натансона:

Мне Натансон однажды сказал:

— Не торопитесь провозглашать террор. Более чем вероятно, что им придется кончить. Но никогда не годится с него начинать. Право прибегнуть к нему дано, лишь когда перепробованы все другие пути. Иначе он для окружающего мира не убедителен, не оправдан. А неоправданный террор — метод борьбы самоубийственный… И потом: террор должен все время нарастать. Когда он не нарастает, он фатально идет назад…

Первые террористические акты — против Боголепова, Сипягина, кн. Оболенского, губернатора Богдановича — Натансону неоправданными не казались. Но его всерьез смущало то, что поставленный на очередь удар по Плеве был чем- то заторможен и заставлял себя ждать и ждать. А что, если окажется, что мы попали в безвыходный тупик? Уж не впали ли мы в ошибку и не лучше ли было эти акты допустить лишь в форме единоличных предприятий, проведенных на свой личный страх и риск отдельными революционерами, без всякой санкции и ответственности партии?

Но вот настало памятное 15 июля 1904 года. Плеве убит. Всенародное ликование внизу, в стране, правительственная растерянность наверху. Марк ликовал вместе с нами.

— А заметил ли ты, Виктор, — сказал мне тогда Михаил Гоц, — что Марк, всегда говоривший нам: «Ваша партия»— сегодня в первый раз произнес: «Наша партия»?

Еще бы было не заметить!.

Обратите внимание: Марк ликовал не один, а вместе с Черновым (недаром в романе «Азеф» Роман Гуль и его вывел как одержимого террориста).

«Ликующий» Натансон прорывается в эсеровский ЦК. Заведует финансами партии, обитая в Париже, Лондоне, Лозанне. Занятие для него привычное. В мемуарах того же Чернова говорится, что он слыл не просто Иваном Калитой, а «Калитой» в смысле «мешка с казной»: «Деньги, казалось, сами плыли к нему». Так был околпачен богатый купец Дмитрий Лизогуб. В результате через руки Натансона «в пользу революции» (сиречь террора) поступило двухсоттысячное наследство Лизогуба. Кончилось тем, что этого «красного купца» вместе с двумя подельниками казнили по приговору суда. Но особенно щедро еврейско-эсеровский террор финансировал крупный торговец Н. В. Мешков: сей «бурно богатевший плебей буквально благоговел перед Натансоном» и не жалел денег «на бомбу Николаю».

Был у эсеров и свой Парвус по имени Евгений Цивин. Опубликовано более сотни немецких документов, связанных с получением денег Цивиным. Деньги передавались через него Натансону и Чернову. По принципу «держи вора» Натансон потребовал от Цивина ответа о происхождении денег, настаивая на партийном суде. На суде (Натансон, как всегда, в судьях) Цивин сообщил, что Чернов знал о происхождении денег и давать дальнейшие объяснения отказался.

В поисках разгадки феноменальной проворности и финансовых успехов Натансона открываем справочник «Деловая элита России. 1914 год» и находим здесь сразу четырех племянников Марка:

Натансон И. Г. — член совета Киевского Частного коммерческого банка. Член правлений: Варшавского общества каменноугольной и горнозаводской промышленности, Варшавского товарищества сахарных заводов, Общества Майзнеровских свеклосахарных заводов «Ланента, Мария, Изабелин».

Натансон К. Г. — купец 1 гильдии. Вице-председатель совета Коммерческого банка в Варшаве. Член правлений: Варшавского общества каменноугольной и горнозаводской промышленности, Варшавского страхового от огня общества, английской Европейской нефтяной компании, Страхового общества «Заботливость», Общества «Электричество» (Варшава).

Натансон Э. Л. — член правлений: Варшавского общества каменноугольной и горнозаводской промышленности, Варшавского товарищества сахарных заводов, Общества фабрики цемента «Высока», Общества «Электричество».

Натансон Я. Г. — член правлений: Общества «Одесский таксомотор», Издательского и книготоргового общества «Одесские Новости».

Как видим, один из этих племянников проник в правление Европейской нефтяной компании, а располагалась-то она в Баку! Теперь понятно, как там оказался «премудрый Марк»! Не попался ли он уже тогда на удочку англичан?..

Клан Натансона наводил ужас и на Америку. Сестра Марка Йетта вышла замуж за богатого оптовика Иосифа Беркмана, торговавшего в Петербурге обувью. Один из их четверых детей звался Овсей (Саша). 1 марта 1881 года был убит император Александр II. Вечер того дня Овсей описывал так:

Отец взглянул на мать строго, укоризненно, и Максим (так Овсей называл своего дядю Марка. — И. М.) был необычно тихий, но его лицо казалось сияющим, глаза непривычно блестели. Ночью, наедине со мной в спальне, он бросился к моей кровати, встал на колени, обнял меня и поцеловал, потом плакал, потом снова поцеловал. Его дикость напугала меня. «Что такое, Максимочка?». Я приглушенно дышал. Он бегал туда-сюда по комнате, целуя меня и бормоча: «Великолепно, великолепно! Победа!». Сквозь рыдания, торжественно посвящая меня в тайну, он прошептал таинственные, внушающие страх слова: «Воля людей! Тирана больше нет — свободная Россия!».

Отец умер рано, и семейство вернулось в Ковно (ныне Каунас), где обитало у Натана, брата Марка и Йетты. После ее смерти 18-летний Овсей эмигрировал в США и стал видным анархистом. В 1889 году Беркман сходится с Эммой Гольдман (эту ковенскую эмигрантку называют одной из самых знаменитых российских евреек). Первой мишенью был избран Генри Клей Фрик, глава сталелитейной компании. В июле 1892 года Овсей Беркман вошел в офис Фрика в Питсбурге и трижды выстрелил в «тирана». Тот все-таки выжил, благодаря чему Беркман отсидел только 14 лет.

Эмма с муженьком на этом не успокоились. В конце 1919 года они были высланы в Россию, встречались с Лениным, с Махно в Гуляйполе… Выступали на похоронах П. А. Кропоткина, а в марте 1921 года пробовали вести переговоры с мятежным Кронштадтом, но их восставшие слушать не стали. «В утешение Зиновьев предложил им всяческое содействие для поездки в спецвагоне по всей России», — сообщает В. Серж.

II. ЗАРАЖЕННЫЙ НЕНАВИСТЬЮ

Поэт Осип Мандельштам полагал, что после 9 января 1905 года общественность заразилась идеей цареубийства: «пока жив царь — жить нельзя». Той же фобией, но не с 9 января, а, пожалуй, с младых ногтей страдал и его единоплеменник Натансон. И вот случай подвернулся:

В апреле 1908 года к М. Натансону, представителю ЦК партии социалистов-революционеров, обратился штабс-капитан В. Костенко, один из немногих членов партии, находившихся на действительной военной службе. Он рассказал, что послан морским министерством в Глазго (Англия), где должен наблюдать за строительством на английских верфях бронированного крейсера «Рюрик». Строительство судна заканчивалось, и в Глазго прибыл русский экипаж, который должен был принять корабль. Среди матросов велась активная революционная пропаганда. В. Костенко рассказал об этом Натансону, а затем «… сообщил в секрете, что среди этих матросов есть трое, которые очень близки с ним и которые, по его мнению, легко бы могли произвести цареубийство во время приема этого корабля». Костенко поделился с Натансоном своими сомнениями, связанными с тем, что революционная организация с ним во главе готовит план «общего военного восстания и захвата Кронштадта», и он опасается, как бы «цареубийство» не сорвало восстание. Натансон возразил ему, «что… каждый человек должен передать это дело партии, и она уже сама решит, совершать или не совершать его». Несколько дней продолжались беседы. В конце концов Костенко согласился с Натансоном.

М. Натансон послал на корабль пропагандиста, который прочитал лекцию революционного содержания и «вернулся с восторженным отзывом об интеллигентности этих матросов». Натансон, как представитель ЦК за границей, решил, что это дело должно находиться на его попечении. Он связался с Савинковым и встретил со стороны последнего полное согласие участвовать в подготовке этого теракта. Натансон предложил ему: «…поезжайте на корабли, рассмотрите, как опытный террорист, этих людей и подготовьте это дело, если там есть что-нибудь серьезное». Он добавил, что немедленно сообщит ЦК об этом деле и что вести его будет Савинков, а когда корабли вернутся в Россию, подготовкой цареубийства будет руководить ЦК. Натансон был очень недоволен, когда получил сообщение, что «все дело должно быть передано Боевой организации и Азефу».

Покушение на царя, отмечает один из соратников Марка, «подготовлялось весьма успешно, и если акт не состоялся, то только потому, что один человек в последнюю минуту «сдрейфил». Но маниакальная жажда цареубийства не покидала партийного казначея.

5 февраля 1913 года заведующий Заграничной агентурой А. А. Красильников получил из Департамента полиции следующее донесение:

В ноябре текущего года (так в тексте. — И. М.) к полковнику фон Коттену поступили агентурные указания, что на восстановлении центрального террора стал настаивать Марк Натансон. С этой целью из состава «заграничной делегации» выделились в особую «конспиративную комиссию» Натансон и Аргунов, с правом кооптировать в эту комиссию тех лиц, которых сочтут нужным.

Имеются указания, что комиссия вступила даже в переговоры с Савинковым, несмотря на господствующее ныне в партии отрицательное к нему отношение. Переговоры с Савинковым, по-видимому, не привели ни к какому результату. Тогда комиссия предложила роль организатора будущего боевого отряда Сергею Моисеенко (Луканову), но Моисеенко от роли организатора отказался, заявив, что он считает себя пригодным лишь для роли исполнителя. Наконец, по-видимому, выбор организатора боевого отряда остановился на проживающем в Париже известном заграничной агентуре Михаиле Курисько.

Отряд этот ставит себе целью организацию цареубийств: формирование его еще далеко не окончено, и пока намечаются будущие его участники. В числе таковых, кроме самого Курисько, намечены: его жена Ксения (по сведениям Особого отдела, Груздева), некий Александр Добровольский (личность, полковником фон Коттеном не установленная), бывший военный работник Вронский и какой-то беглый матрос Черноморского флота.

Всего отряд должен состоять из 8 человек, денежные средства на осуществление предприятия, по сообщению полковника фон Коттена, по-видимому, имеются, так как не особенно давно поступили указания, что какая-то девица, не вполне нормальная, желает пожертвовать партии через проживающую в Лозанне Евгению Григорович 50 тысяч рублей.

По этому делу Натансон специально ездил в декабре минувшего года из Парижа в Лозанну. Натансон имеет в виду распределить эти 50 тысяч рублей следующим образом: 35 тысяч рублей дать на боевое дело, а 15 тысяч рублей передать Бурцеву для борьбы с провокацией.

В другом предписании Департамента полиции от 7 ноября 1913 года излагаются сведения относительно замыслов террориста Бартольда, который «намерен в самом ближайшем будущем прибыть в Россию… для организации какого-то террористического акта, в коем лично примет активное участие; после чего, как говорит он, ему вряд ли удастся бежать».

По этим же последним сведениям, в распоряжении Бориса Бартольда имеется якобы 10 тысяч франков, пожертвованных кем-то исключительно на террор и не в распоряжение партии, а в личное распоряжение Бартольда, каковая сумма и позволяет последнему приступить к осуществлению террористического акта. В дело это посвящены также известные Марк Натансон и Владимир Бурцев, из коих последний, опасаясь провала и рекомендуя повременить с осуществлением предприятия, в то же время высказывал, что если задуманный Бартольдом террористический акт будет выполнен, то он повлечет за собою переворот в России, каковое обстоятельство приводит к заключению о замышлении Бартольдом организации покушения на жизнь Священной Особы Царствующего Государя Императора.

Двумя неделями ранее А. А. Красильников докладывал своему руководству:

Бартольд говорит, что через 2–3 недели он уезжает из Парижа в Англию, а оттуда в Россию. Дело, на которое он едет, должно быть, по его словам, ликвидировано к 25 декабря текущего года. Деньги на террор у него будто бы имеются в количестве, большем, чем это даже пока нужно. Натансон будто бы хотел наложить, так сказать, арест на эти деньги, но ему не удалось. Бартольд имел по этому поводу крупный разговор с Натансоном, и они чуть было не поссорились. Деньги на террор попали к Бартольду благодаря Чернову. Лицо, которое дало эти деньги, обратилось будто бы предварительно к Чернову с вопросом, кому можно дать эти деньги, и Чернов указал на Бартольда. Только Чернову известно точно, какие акты предпринимаются и кто входит в эту боевую группу. Наблюдение за Бартольдом ведется.

Итак, одни Натансоны восторгаются убийствами русских министров и даже готовят убийство русского царя, а другие председательствуют в ведущих коммерческих банках.

III. «НЕПОРОЧНЫЙ» НАТАНСОН И НЕМЕЦКИЕ ДЕНЬГИ

Германский обер-лейтенант К. Балк, приложивший руки к подавлению антибольшевистского восстания в Ярославле в июле 1918 года, признал, что Натансон был немецким агентом. Его признание попало в русскую эмигрантскую газету «Возрождение»:

Несколько встреч, разговоры за кружкой пива в пивной, возбужденная откровенность… Однажды во время разговора мимо прополз инвалид русский, с Георгием. Наступило молчание. Вдруг на хорошем русском языке впервые Бал к заговорил:

— Я Россию знаю хорошо. Работал в ней три года. Нас было человек двадцать. Одни были «взяты в плен», другие пробрались иными способами. Я сам — через Финляндию. Все владели языком: многие жили в России до войны и все прошли повторный практический курс перед командировкой. Натаскивали не в одном языке — я, наверное, знал наизусть планы и названия улиц нескольких городов, где должен был работать. Учили и другим вещам. Последнюю проверку мне делал и давал мне наставления сам Бауер (офицер разведотдела германского Генерального штаба. — И. М.). По его же распоряжению по прибытии в Россию я поступил в непосредственное ведение нашего агента (майора) Титца (…).

До большевистского переворота я работал в Кронштадте. У меня было два главных агента по разложению личного состава, работавших сперва прекрасно, а потом возомнивших о себе и под конец совсем отбившихся от рук — Михельсон и Рошаль . Они были даны летом 1917 года старым революционером Натансоном, с которым Бауер нас связал еще до командировки (я виделся с Натансоном в Цюрихе).

После октябрьской революции некоторое время я был в комендатуре Смольного под фамилией бывшего корнета Василевского. Титц же в дни переворота находился в Москве и там наладил обстрел Кремля — он артиллерист. Потом мне пришлось с ним работать вместе: мы усмиряли Ярославское восстание. Он лично руководил орудийным огнем, я командовал батареей. Солдаты были исключительно мадьяры из отряда, сформированного им еще летом 1917 года на Волге. Немало колоколен удалось сбить. Похвастаюсь: не будь нашей организации, еще неизвестно, во что бы обернулось дело!..

«Австрийцы вели разведку при помощи жидов», — констатировал капитан Верховский в Сербском дневнике. О причастности Натансона и Чернова к контактам с агентами центральных держав и получении от них щедрой мзды писал советский историк О. Соловьев, работавший с документами Департамента полиции. «Платным агентом австро-германских спецслужб» называет Натансона российский историк С. Наумов. В нужных случаях эсеровские лидеры прислуживали тайком и царскому режиму. Ремарка Д. Жукова весьма любопытна:

Ходили слухи, что в охранке служили и такие видные эсеры, как Чернов и Натансон. Масоны.

По воспоминаниям начальника контрразведки Петроградского военного округа при Временном правительстве Б. В. Никитина, вербовка видных эсеров для шпионажа велась в Швейцарии.

Как-то в мае я заехал в Английскую миссию. «Посмотрите, какое интересное сведение», — сказал мне майор Alley, достав из письменного стола небольшую книжечку. В руках его оказался секретный справочник английской разведки издания 1916 года.

Alley раскрыл справочник, положил передо мной, и мы вместе прочли, а я тут же кратко записал в переводе следующее резюме прочитанного:

«Бывший австрийский консул во Флоренции Пельке фон Норденшталем после объявления войны Италией переехал в Швейцарию. Там он специально вербовал политических деятелей для работы в пользу Центральных держав. Одним из привлеченных им для такого рода деятельности был Чернов».

Чернов и его дружок Натансон, пишет Никитин, во время войны на немецкие деньги организовали в Женеве некий «Комитет интеллектуальной помощи русским военнопленным», который издавал журнал «На чужбине». Да уж, наши пленные только и ждали интеллектуальной помощи от Натансона; щедрая милость от немецкого агента!.. Связи Натансона с Германией, подытоживает Никитин, «доказывать излишне: о них в свое время достаточно сказал тот же Савинков».

Ремарка Ю. Сербского : — После того как Столыпин навел относительный порядок, перевешав и сослав террористов разного толка, их соратники в массовом порядке бежали за границу. Нужно было как-то существовать, а трудиться «профессиональные революционеры», вечно «страдающие за народ», за демократию, не умели и не хотели. Тут им и «помогли» добрые люди…

Кое-что материальное перепадало и Владимиру Гачиновичу. Когда в 1916 году этот хилый полубольной студент уезжал в Америку в какую-то странную экспедицию, якобы «по сбору средств», Натансон, видя, какой у него бедный гардероб, прослезился и дал ему в дорогу свое пальто.

Последняя тайна Натансона .

31 января 1916 года посланник России в Берне В. Бахерахт телеграфировал в МИД:

Некто Цевин, находящийся в Давосе, и Натансон в Лозанне предполагают постараться проехать в Россию.

И вот свершилось. 9 мая 1917 года ушел из Швейцарии в Россию второй пломбированный вагон, унося Натансона к местам его новых приключений.

В том же вагоне ехал и Алексей Устинов — саратовский помещик, эсер-максималист, организатор аграрного террора в первую русскую революцию. Но для Марка он почти родной — вроде как зять. У Натансонов собственных детей не было, но была приемная дочь — та самая, проживавшая в Лозанне Евгения Григорович, которую в 1919 году взял в жены Устинов.

Из мутной биографии Натансона следует, что после октябрьской революции он стал во главе левых эсеров, примазался к большевикам. Благословил разгон Учредительного собрания. Троцкий так отразил этот эпизод в своей статье в «Правде»:

«Надо, конечно, разогнать Учредительное собрание, — говорил Ленин, — но вот как насчет левых эсеров?». Нас, однако, очень утешил старик Натансон. Он зашел к нам «посоветоваться» и с первых же слов сказал: «А ведь придется, пожалуй, разогнать Учредительное собрание силой». — «Браво! — воскликнул Ленин. — А пойдут ли на это ваши?»— «У нас некоторые колеблются, но я думаю, что в конце концов согласятся», — ответил Натансон. («Правда», № 91, 20 апр. 1924 года). Сомнительно, чтоб такой разговор мог произойти без предварительного сближения этих двух людей еще в Швейцарии.

Теперь Марк мог позволить себе комфортные разъезды. В газете «Красная армия» читаем:

Отъезд в Швейцарию Штейнберга и Натансона.

Лидеры левых с.-р. Штейнберг и Натансон по поручению партии левых с-р. Так как Штейнбергу и Натансону Советской властью предоставлены права дипломатических курьеров, то свое путешествие они будут совмещать со всеми удобствами и не окружным путем, а с разрешения германского правительства через Берлин.

Попутчиком Натансона был Исаак Захарович (Ицхок-Нахмен) Штейнберг, нарком юстиции. Роман Гуль в первом томе записок «Я унес Россию» пишет, что это был «ортодоксальный, религиозный еврей, соблюдавший все обряды иудаизма». Новоявленных советских помпадуров оберегает дипломатический иммунитет. В. Пикуль в известном романе называет Штейнберга вторым после Зиновьева лицом в той банде, которая правила Петроградом в 1918 году:

Чуждые русскому народу и русской истории, эти людишки, Бог весть откуда взявшиеся, тащили на Гороховую в Чека правых и виноватых, по ночам расстреливали тысячами. («Честь имею»).

Кстати, ехала-то эта кровавая парочка не сама по себе, о чем известно из письма Натансона его приемной дочери Евгении Григорович:

Он /Штейнберг/ везет с собой как личного секретаря сестру своей жены. Временным секретарем едет молодая грузинка (Гогоберидзе), лев. эсэрка, говорят, хороший секретарь, но не знающая ни одного языка! Я их предупредил, что припишу их к посольству чиновниками, а потом поедут обратно курьерами.

Сестру жены Штейнберга Анну (Нехаму) Соломоновну звали Эсфирь Эсселсон, Гогоберидзе же была секретарем Петроградского трибунала (!) печати. Коммунистические дамы полусвета, нашедшие свое место под солнцем. И ведь какие полномочия даны Натансону: может «приписывать» к посольству девушек по своему усмотрению.

Натансон сполна оправдывал доверие большевиков. В воспоминаниях видной большевички Е. Стасовой говорится, что в 1919 году они уже готовились к бегству:

Наступление 14 держав на советскую республику создало сталь опасное положение, что не исключена была для партии необходимость вновь уйти в подполье, если бы силы внутренней контрреволюции и иностранные интервенты временно взяли вверх. И вот пришлось заботиться о паспортах для всех членов ЦК и для В. И. Ленина в первую очередь. Нужно было обеспечить партию и материальными средствами. С этой целью было отпечатано большое количество бумажных денег царских времен (так называемых «екатеринок», т. е. сторублевок с портретом Екатерины). Для обеспечения их сохранности были сделаны оцинкованные ящики, в которые эти деньги были упакованы и переданы Николаю Евгеньевичу Буренину для сохранения их в Петрограде. Он закопал их, насколько я знаю, под Питером, где-то в Лесном, а впоследствии даже сфотографировал их раскопку, когда советская власть окончательно утвердилась. Тогда же на имя Буренина (купца по происхождению) был оформлен документ о том, что он является владельцем гостиницы «Метрополь». Сделано это было с целью обеспечить партию материально.

Видный меньшевик Р. Абрамович немедленно сообщил об этих откровениях другому меньшевику, Н. Валентинову-Вольскому, который 30 декабря 1957 года отвечал ему так:

…Знаю я, как, вероятно, знаете и вы, и (Б. К.) Суварин (французский троцкист. — И. М.), что одновременно или за некоторое время до этого они выслали за границу через Марка Натансона большое количество золота, которое должно было быть депонировано в швейцарских банках на указанные большевистской партией имена. Некоторую часть этого золота они дали левым эсерам натансоновского толка, которые на эти деньги потом в Берлине устроили издательство «Скифы».

Итак, в 1919 году уже совсем больной Марк получает архиделикатное партийное поручение: ему доверено золото партии!.. И вместе с женой и Устиновым он спешит в Лозанну, где ведет банковские дела его самый загадочный племянник С. И. Натансон (этот пройдоха наверняка и распоряжался счетами, ибо в тот роковой момент требовался не связанный с Советами собственник счета).

Но вот какая незадача: 29 июля в Берне Марк отдает душу. Один из авторов журнала «Родина» Л. Овруцкий на полном серьезе прокламирует: «Натансон умер непорочным». Еще бы присовокупил: аки агнец!.. В представлении Ленина, «Натансон умер в 1919 году, будучи вполне близким к нам, почти солидарным с нами «революционным коммунистом-народником». Сам же Натансон перед отъездом признавался Чернову:

С Лениным у меня полный разлад. Негодую. Уезжаем теперь за границу, но доедем ли — не знаю. Может быть, на самой границе под сурдинку арестуют. Ленину я больше не верю. И он знает, что мы более не с ним.

Не успел Марк отойти в мир иной, как при ВЦИК (высшем органе власти) создается Комитет по увековечиванию памяти последнего из эсеровских могикан. Без преувеличения, случай беспрецедентный: подобной почести удостоился разве что Ленин! После смерти председателя ВЦИК Свердлова в том же 1919 году ничего подобного не произошло.

Комитет работал целых десять лет. И все эти годы С. И. Натансон исправно переводил из Лозанны деньги для увековечивания памяти любимого дядюшки. Интересно, зачем племяннику нужно было возвращать деньги в Россию? Ведь какой был соблазн! Но Устинов, видимо, недаром ел свой чекистский хлеб, коли сумел удержать банкира на коротком поводке. У большевиков он стал организатором Регистрационного (разведывательного) управления полевого штаба реввоенсовета (будущий Разведупр и ГРУ). Скорее всего, и скоротечный брак 40-летнего Устинова с 30-летней Григорович был служебным заданием.

Таков в общих чертах портрет Марка Натансона, который сумел подчинить своему влиянию вождя младобоснийцев Владимира Гачиновича и ничтоже сумняшеся стать его духовным отцом. От Гачиновича же — прямая дорожка к Сараевскому покушению.