"Кадетство. Первые уроки" - вторая книга романа. Выбор сделан: вчерашние мальчишки

- а нынче суворовцы - привыкают к суровой жизни в училище. Военная муштра, строгая дисциплина и повышенные требования учителей оказываются проверкой ребят

на выносливость. Суворовцы становятся строже и ответственнее: к одному из них приходит настоящая любовь, другой взрослеет, заботясь о больной матери...

Но детство ещё не отпускает мальчишек: при первой же возможности они готовы шалить и дурачиться... Вячеслав Муругов, автор проекта «Кадетство»

Глава первая. 1. Когда в понедельник Макс Макаров открыл тумбочку и вместо супердорогого мобильного телефона с прямым выходом в Интернет и всякими

прочими прибамбасами увидел там кусок обыкновенного хозяйственного мыла, он машинально закрыл тумбочку, затем открыл ее снова и, убедившись, что зрение

его не обманывает, коротко хохотнул. «Забавненько», - пробормотал он про себя и на всякий случай поворошил вещи, но, не обнаружив ничего, что хотя бы отдаленно

напоминало сотовый, взял мыло, подкинул его вверх и резко выпрямился. В казарме кроме Макса и дневального никого не было. «А что? – парень усмехнулся,

задумчиво перебрасывая мыло из одной руки в другую, - Вещь полезная. Особенно, как я слышал, в тюремных условиях». Не удержавшись, он поднес мыло к уху

и , закатив глаза, томно произнес: «Алле, алле». Но это, невероятное на первый взгляд, происшествие случилось в понедельник. А еще раньше в училище и за

его пределами произошло несколько не менее знаменательных событий. По крайней мере, знаменательных для отдельный суворовцев третьего взвода… [Вернувшись

в субботу вечером после увольнительной, Степан Перепечко обнаруживает у себя на брюках огромное жирное пятно. Пятно появилось от пирожных, которые он,

уходя из кафе, спешно напихал себе в карман. Степа, в раздумьях доедая остатки раздавленных пирожных, решает, как же ему теперь отвертеться от Кантемирова.

Илья Синицын приходит ему на помощь и дает кусок хозяйственного мыла… Перепечко все еще находится в мечтах об Анжелине Джолли и, не сдерживаясь, заговаривает

об этом с ребятами. Те как всегда поднимают его на смех. Обсуждение пышного бюста Анжелины Джолли плавно переходят в воспоминания Печки о его соседке Анжелке

Козловой – обладательнице не менее роскошных форм… Совершенно забыв о пятне на брюках, Печка сует предложенное Синицей мыло в свой промасленный карман

и преспокойно засыпает]. 2. В казарме тишина. Ночь. Илья Синицын тихонько поднимается и выходит в умывальную. Там он долго и напряженно размышляет о майоре

Мурашко и 10 000 для покупки права на дальнейшую учебу в Суворовском. Ксюша предложила ему взять кредит в банке, но эта идея по всем параметрам отпадала.

Утром к Ильи подходит Леваков. Ему срочно нужен совет друга. Но Синицын может думать только о своей проблеме. 3. [Совет друга понадобился Андрею Левакову

в связи с чрезвычайным происшествием в его жизни. Пойдя за покупками для матери в магазин, он встретил там девушку. Причем весьма, на его взгляд, необычную.

Он даже проводил ее до дома, но чувствовал себя с нею все время полным придурком. Он совершенно не знал, как вести себя с девушками, и как расценить поведение

Саши…] … - Погоди ты, не отворачивайся, - тормошил Андрей Илью за плечо. Добившись, наконец, что тот повернулся и внимательно, но устало посмотрел на него,

Леваков удовлетворенно продолжил: - Вот, слушай, если девчонка говорит «заходи обязательно», что она имеет в виду? Ну, в смысле, - Андрей запутался, но,

заметив, что внимание Синицына вновь рассеивается, быстро пояснил: - В смысле – она хочет парня видеть или нет? - Если говорит «заходи обязательно»? –

переспросил Илья. - Ну, - взволнованно подтвердил Андрей, не сводя глаз с друга. Синицын пожал плечами: - Тогда ясно. Конечно, хочет видеть. Глаза Левакова

радостно блеснули, но он все-таки решился задать второй вопрос, который волновал его ничуть не меньше первого. - Синица, а если они при этом ни телефона,

ни адреса своего ему не оставляет? – и Андрей, обеспокоенно следя за реакцией Илья, прикусил губу. Синицын не сразу нашелся, что ответить. Он потер пальцем

переносицу, украдкой глянул на Андрея и уже открыл было рот, когда на выручку ему пришел Макс. Проходя мимо, Макаров случайно услышал вопрос Левакова и

не смог удержаться, чтобы не встрять. Втиснувшись между Леваковым и Синицыным, он приобнял их за плечи и, доверительно наклоняясь то к одному, то к другому,

прошептал: - А это, друзья мои, рассеянный склероз. Например, когда у человека обычный склероз, он не помнит, делал что-либо или нет. Но когда рассеянный

– человек уверен, что все сделал, а на самом деле не сделал ничего. Суворовцы переглянулись и, не удержавшись, прыснули от смеха. Андрей покачал головой:

- Макар, а если серьезно? - А если серьезно, - Макс хлопнул его по плечу, - штурмуй неприступную крепость! Он всплеснул руками и элегантно, как танцор,

обернулся вокруг своей оси: - Девушку надо удивить! - Чем? – оживился Андрей. Макс неожиданно помрачнел и зло бросил: - Чем-чем – деньгами, естественно.

Клёвой машиной и дорогим навороченным телефоном. Растерянно нахмурив лоб, Леваков посмотрел на Синицына. Тот недовольно поморщился и покрутил пальцем у

виска. - Ты его слушай больше. Причем здесь телефон? – он пожал плечами. Макс криво усмехнулся, засунул руки в карманы и, прежде, чем уйти, небрежно бросил:

- Слушай-слушай, я знаю, о чем говорю. 4. Он говорил о Полине. И считал, что имеет на это все основания. А что? Разве она с тем дядей не ради денег встречается?

Конечно ради денег. Ни в жизнь Макс не поверит, что Полина могла полюбить пухляка без единой мыслительной морщины на лице, но зато с дорогой блестящей

тачкой. И Макс самозабвенно мечтал, как будет ненавидеть Полину всю оставшуюся жизнь. Как будет ей мстить за то, что она подло его обманула. Но не просто

мстить, а делать это изощренно, как этот… ну, как его там - точно, Монте-Кристо. Вернувшись домой в субботу вечером, Макс отказался от ужина и, бодро проскакав

в свою комнату, запер дверь. Он решил, что проведет выходные, размышляя о Полине и страдая. Поэтому, выключив свет и задернув жалюзи, Макаров лег на кровать

и, прикрыв глаза рукой, замер. Однако, как назло, совершенно не страдалось. Мысли тараканами разбегались в разные стороны, как ни пытался он сосредоточить

их на образе Полины Ольховской. В голову лезла всякая чепуха. Максим гадал, вернулся ли отец, и если да, то зайдет ли, чтобы поздороваться? Прикидывал,

не положить ли еще денег на телефон? Даже о Палочке думал. Спросит он его во вторник или нет? Конечно, Полина тоже то и дело забредала в голову, но совсем

не так, как Максим хотел. Она улыбалась и, чуть опустив глаза, лучисто смотрела на него из-под ресниц. «Чего пялишься?» - в конце концов не выдержал Макс

и вскочил. Отперев дверь (на всякий случай: вдруг отец все-таки зайдет?), он уселся за компьютер и до поздней ночи резался в «Ночной дозор». Вернувшись

в воскресенье в казарму, Макс первым делом попросил у Кантемирова свой мобильник, который все еще хранился у того в кабинете. Попросил так, на всякий случай.

Полине он, само собой, звонить не собирался. Философу Макс, понятно, сказал, что хочет позвонить родителям и сообщить, что добрался благополучно (ха, будто

их это волнует!). Кантемиров недоверчиво прищурился, но телефон отдал. Прапор был в принципе мужик ничего, с пониманием. Перед сном Макс повертел в руках

мобильник, который так ему и не пригодился, засунул его под подушку и хотел уже лечь, как вдруг что-то привлекло его внимание. Макаров нагнулся и с удивлением

обнаружил возле кровати Перепечко небольшой кусок хозяйственного мыла. Разочарованный, Макс откинул было одеяло, как вдруг сразу две гениальные мысли пронеслись

у него в голове. «Мыло! Вот балда», - довольная улыбка заиграла на его губах. Ну конечно, электронная почта! Полина говорила, что принимала участие в каком-то

фестивале и даже сайт называла, где можно информацию об участниках найти. Как все просто. Уже завтра у Макса будет электронный адрес Полины. Это уже кое-что!

А вот на эстетику завтра идти совсем не обязательно. Обойдется Ольховская и без него! Макс, улыбаясь сам себе, поднял мыло, соскреб небольшое количество

пыли на бумажку, аккуратно завернул ее и положил в карман. А мыло бросил на место. То есть на пол. На следующее утро перед осмотром Макс незаметно вытащил

из кармана маленький сверточек с мыльной пылью, развернул его и глубоко вдохнул носом коричневый порошок. Подействовало лучше некуда! Не успел майор Василюк

поприветствовать кадетов, как Макс громко и выразительно чихнул несколько раз подряд. Причем чихнул он так славно, что пацаны нервно вздрогнули и непроизвольно

отодвинулись. Командир внимательно посмотрел в красные глаза кадета, который уже открыл рот, чтобы выдать очередной мощный чих, и скомандовал: - Суворовец

Макаров! Макс, старательно изображая, что мужественно борется с болезнью, шмыгнул носом, тихо вздохнул и сделал шаг вперед: - Я. Майор неодобрительно покачал

головой. - Марш в медсанчасть. - А может, не надо, товарищ майор? – вяло запротестовал Макс, - У меня так бывает иногда. Скоро пройдет. Но Василюк, к счастью,

был непреклонен: - Это приказ. Выполнять! Чуть слышно пробормотав «есть», Макс поплелся к выходу, изо всех сил сдерживая улыбку. Однако вместо медсанчасти

он прошмыгнул в туалет. Запершись в кабинке, вытащил телефон и нажал на подсоединение к Интернету. Войдя в сеть, набрал в поисковой системе название фестиваля,

о котором говорила Полина. Нужный сайт оказался в списке вторым. Макс пробежал глазами все ссылки и, найдя «каталог участников», нажал на клавишу. Вот

она! Есть! Полина Ольховская, а чуть ниже электронный адрес для обратной связи. Торжествующе ухмыльнувшись, Макаров вырубил телефон и прислушался. Тишина.

Выйдя из туалета, Макс тщательно вымыл руки и лицо, чтобы не осталось запаха хозяйственного мыла, а затем поскакал к Мурашко. Доктор, естественно, ничего

у него не обнаружил, пожурил для порядка и отправил на занятия. Макс забежал в казарму, бросил телефон в тумбочку и помчался на второй урок, решив после

обеда отдать мобильник Кантемирову. Но после обеда телефон пропал.

Глава вторая. 1. Удостоверившись, что сотовый действительно исчез, Макс в недоумении почесал затылок. Просто мистика какая-то! Поменяли шило на

мыло, называется. Дорогое шило, надо сказать. А вдруг нет? Да нет, он точно его сюда положил. Бросив косой взгляд на тумбочку, Макс задумался: может, закатился

куда? «Ага, к дверце прилип», - ответил он сам себе, хмыкнув. В казарму, азартно что-то обсуждая, вошли Перепечко и Сухомлин. Сухой говорил в своей обычной

манере – размеренно, с ленцой, нехотя объясняя то, в чем был уверен на двести процентов. Печка другое дело. Наивно хлопая глазами, он, захлебываясь, пытался

опровергнуть доводы оппонента, хотя заметно робел перед его высокомерной самоуверенностью. Выслушав очередную пылкую тираду Перепечко, Сухомлин, дождавшись,

пока тот перестанет колыхаться от возмущения, спокойно сказал: - Видишь ли, в чем дело. На твое мировоззрение крайне пагубное влияние оказывает неистребимый

романтизм Синицы. Это в его духе – вылупив глаза, рассуждать о чести. Исчерпав все аргументы, Печка растерянно оглянулся и, заметив Макарова, вспыхнул

надеждой. - Макс, ну скажи что-нибудь, - жалобно попросил он. - Что-нибудь, - рассеянно ответил Макс, глядя в сторону. Печка замотал головой: - Да нет,

ты не понял. Нам Этикет… - он мигом осекся и опасливо посмотрел на Макарова. Но тот и не дрогнул. Не заметил, обрадовался Степан и как ни в чем не бывало

продолжил: - Полина Сергеевна велела нам подумать над словом «честь». И вот он, - Печка сердито кивнул на Сухого, - он считает, что такого слова уже давно

нет и в помине. Ну не прав же он, да? Поправив очки, Сухомлин пояснил: - Слово-то, может, и есть – значение поменялось. Если я скажу «отдать честь», ты

о чем первым делом подумаешь? – ехидно спросил он, наблюдая, как Печка застенчиво краснеет, - Вот, а Философу это даже в голову не придет, - он пренебрежительно

пожал плечами, - Старая школа. Прапорщик, оживился Макс. Черт, как он сразу об этом не подумал! Конечно, телефон мог взять Кантемиров! Макс ему трубку

вовремя не вернул, вот тот и слямзил мобильный, пока суворовцы на учебе были. Заметно повеселев, Макаров, не обращая внимания на удивленно взирающего на

него Перепечко, бодро пошел к выходу. Однако около дневального вдруг резко затормозил. В наряде стоял Петрович. Скучающе пялясь на свои до розовых подушечек

остриженные ногти, он грустил, переступая с одной ноги на другую и с огромным трудом сдерживая зевки. При виде вице-сержанта Петрович нехотя подтянул живот,

расправил плечи и встал прямо. Без особого рвения, готовый в следующую минуту снова расслабиться. А Макс, пристально глядя на Петровича, задумался. Ему

в голову пришла интересная мысль. Странно, что он раньше не додумался. Дневальный насторожился. На всякий случай он приосанился, соединил носки и, не поворачивая

головы, одними глазами следил за Макаровым. Тот же, не торопясь, почесал шею и очень ласково спросил: - Давно стоишь? Петрович удивился: - А ты как думаешь?

Макс понимающе кивнул, но не ушел. Петровичу это не понравилось. Присутствие Макарова его смущало, и с каждой минутой он нервничал все сильнее. «Что прицепился?»

- было написано на физиономии дневального. - А скажи мне, друг Петрович, - продолжил Макс все тем же приторно-ласковым тоном, и дневальный окончательно

стушевался – «Знать бы, что натворил?», - к нам в казарму заходил кто-нибудь часов после десяти? - Так ты и заходил, - последовал неуверенный ответ. Макс

быстро согласился: - Хорошо, допустим. А еще? Петрович нахмурил лоб и прикусил губу, всем видом показывая, что вспоминает. Макаров нетерпеливо походил

взад-вперед, остановился и одобряюще добавил: - Давай, Ген, вспомни, напрягись. Петрович и так изо всех сил старался. Его длинное, с выступающим квадратным

подбородком лицо даже покраснело от напряжения. Наконец Петрович громко выдохнул и, загибая пальцы, начал перечислять: - Забегал на пару минут Сухой, -

он кивнул на Сухомлина, который вместе с другими кадетами уже давно с любопытством прислушивался к их беседе, - потом еще были Трофимов, Синица, Лева и,

кажется, Перепечко… Степа в ответ возмущенно завопил: - Брешешь! Не было меня! Макс недовольно оглянулся: - А ты помолчи. Перепечко надулся, но послушно

замолчал. Тем более, что Петрович, виновато кашлянув, его поддержал: - Не, Макс, он прав – не приходил Печка. Перепечко просиял, но, вспомнив, что обижен,

посерьезнел. Макс кивнул: - Хорошо. Кто еще? - Да вроде все, - Петрович развел руками, - Философ заглядывал, но тебе это, наверное, не надо? Много ты понимаешь!

Максу только это и было надо. Все-таки Кантемиров. Хитер прапор. На душе полегчало. И вовсе не потому, что нашлась дорогая вещь… На пацанов думать не хотелось.

Не без ежиков, конечно, но чтобы воры… Хлопнув Петровича по плечу так, что тот от неожиданности дернулся, Макс с довольным видом обвел глазами казарму,

заговорщицки подмигнул ничего не понимающему Перепечко и, развернувшись, столкнулся лицом к лицу с Философом. Вернее, столкнулись они лбами. Макс отпрыгнул

назад, а Кантемиров, скривившись, беззвучно выругался и укоризненно посмотрел на выжидательно застывшего в паре шагов от него суворовца. - Ну, Макаров,

как говорится, на ловца и зверь бежит, - он поднял указательный палец и пистолетом направил его на Макса, - Вот скажи, как тебя назвать? Макс попробовал

угадать: - Зверь? Кантемиров отрицательно покачал головой: - Нет, Макаров, хуже, - и, резко сменив тон, гаркнул, краснея скулами: - Почему я должен за

тобой бегать? - Конечно, не должны, товарищ прапорщик, - не стал спорить Макс, - все следует делать исключительно на добровольных началах. - Все, кончай,

Макаров, лясы точить, - Кантемиров подошел к нему ближе и протянул руку, - Давай телефон. Вот тебе и на! Словно гром среди ясного неба. Улыбка вначале

застыла на губах Макса, а потом медленно сползла. Как это «давай телефон»? растерянно моргнув, он почувствовал в животе резкий холод. Значит, мобильник

не у прапорщика, разом сникнув, догадался он. Кантемиров, который сперва нарочно смотрел в другую сторону, заметил краем глаза, как вытянулось лицо суворовца,

и почувствовал неладное. Повернувшись к Максу всем корпусом, он повторил просьбу. Но в ответ мальчик развел руками. - А телефончик тю-тю, - признался он

неохотно. Кантемиров напрягся, повел плечами и угрожающе тихо уточнил: - То есть как «тю-тю»? - Совсем тю-тю, - Макс щелкнул пальцами и снова развел ладони.

Добавить было нечего. Темнея на глазах, Философ сурово оглядел притихших ребят. Они насторожено молчали. Поняли – случилось что-то очень нехорошее. Даже

обычно невозмутимый Сухомлин почувствовал себя неуютно. Ну и ну! Вот так летчики-залетчики… 2. Перепечко бежал тяжело, с огромным трудом. В мышцы ног как

будто вонзились миллионы маленьких иголочек, лицо пылало, как в сильный мороз, а перед глазами салютом взрывались разноцветные круги и, словно мыльные

пузыри, улетали в небо. Чуть впереди, согнувшись и опустив голову, трусил, с усилием передвигая ноги, Трофимов. Иногда он оборачивался, смотрел на Перепечко

шальным взглядом, а потом его зашкаливало, и тогда Трофимов переходил на шаг, но тут же встряхивался и, безвольно мотая ослабшими руками, бежал дальше.

Темные фигурки остальных кадетов мелькали где-то вдалеке. Когда у Перепечко хватало сил поднять голову, он мог разглядеть их силуэты, но уже в следующий

момент пот, стекая с бровей, застилал и больно щипал глаза. Печка моргал, фыркал, как пес после купания, и снова опускал голову, после чего видел лишь

дорогу – одну только дорогу и собственные ноги, грузно топающие по ней. Это было наказание. За украденный телефон. Прямо об этом не говорили, но все и

так знали. Когда Макс огорошил Кантемирова, тот несколько минут пыхтел, дулся, с подозрением пялился на мальчишек (вдруг признается кто?), но, так ничего

не выпыхтев, развернулся и ушел, оставив в казарме тревожное предчувствие неприятностей. Вскоре туда ворвался Василюк. Злой, как фурия, он сурово повел

челюстью и приказал Макарову строить взвод. Таким командира Перепечко не видел еще ни разу. Злым, может быть, недовольным – да, сколько угодно! – но вот

брезгливым, пожалуй что, никогда. Василюк морщился, как будто они разом из мальчишек превратились в угрей, которых майору предстояло сначала отловить голыми

руками, а затем сварить и съесть. - Докатились! – презрительно кривился командир взвода, пытаясь сохранить хладнокровие, но не в силах сдержаться, вспыхивал,

пуская глазами огненные стрелы, что делало его похожим на древнегреческого бога Зевса, каким Печка его запомнил по картинке из книжки «Мифы древней Греции»

(только без бороды и чуть костлявее), - Телефоны друг у друга воруем, да? У вас понятие о совести вообще есть? – Василюк остановился около Петровича, у

которого, наверное, понятие о совести все-таки было, потому что он сразу виновато опустил глаза, - А! – обрадовался чему-то майор, - Мне тоже на вас смотреть

тошно! Сытые, довольные рожи. А может, - он, с надеждой вглядываясь в бледные лица ребят (вовсе они не выглядели сытыми и довольными!), быстро прошелся

вдоль строя, - Может, кто-то просто пошутил? Ну, признавайтесь, пошутили, да? Держи карман шире! Если среди них и была крыса, то она притаилась, не имея

ни малейшего желания себя выдавать. Лицо майора осунулось, и усы печально повисли. Теперь он уже был похож не на Зевса, а скорее на почтальона Печкина

из мультфильма (только без шапки и потолще). Кадеты топтались на месте, чувствуя неловкость. Перепечко тоже стало стыдно. Ну что этот вор, в самом деле,

так их подставил? Прав командир, что злится. Но где-то в глубине души Печка радовался, что он здесь ни при чем. Уверенность, что его не накажут, нет-нет

да и вытесняла страх, уступая место любопытству: интересно, кто все-таки Макса обчистил? И только смутное беспокойство, вызванное мрачным молчанием майора,

мешало Степе окончательно расслабиться. Увы, он догадывался, что последует, если вор так и не признается. И конечно, его опасения полностью подтвердились.

Командир развел руками и отправил взвод на спортплощадку – «свежим воздухом дышать». Откровенно говоря, Перепечко за эти дни, кажется, уже успел отравиться

кислородом. Он и так по физподготовке вечно в хвосте плелся, а с таким режимом недолго и копыта отбросить. Может, прав Макс и надо худеть? Макаров прямо

так ему и сказал, когда Печка только-только начал отставать. Макс больше других злился: заявил, что, мол, мало того что его ограбили, так еще и скачи тут,

как заяц в сезон охоты. Но Философ его сразу на место поставил. Нечего, сказал он резко, телефонами разбрасываться. А когда Перепечко, запыхавшись, стал

постанывать, обернулся и ядовито бросил: «Худей, Печка, худей. Тебе полезно». Степа невольно поднял глаза на спотыкающееся худое тело Трофимова впереди.

А вот кое-кому надо бросать курить. Перепечко сам видел, как тот за оградой смалит. А в увале, наверное, вообще пачку за день выкурил. В этот момент Трофимов

споткнулся, грохнулся на колени и, почувствовав облегчение, завалился на бок. Печка быстро его нагнал и, присев рядом, начал толкать. Под футболкой быстро-быстро

поднимались и опускались острые ребра. Не сразу, но Трофимов все-таки ожил, поднялся на колени, встал, опираясь на Перепечко, и захромал дальше. После

неожиданной передышки у Степы открылось второе дыхание (он, признаться, уже давно ждал: когда же оно наконец откроется!?). Без труда обогнав Трофимова,

Перепечко заметно быстрее, чем раньше, побежал вперед. А все-таки странно, что Макса не волнует вопрос, кто стырил его мобильный… [Далее Печка на бегу

вспоминает, как в их деревне грузчики, которых наняли сами же хозяева для переезда, ограбили дачный домик. И как потом односельчане говорили – слава Богу,

что чужие, а не свои - местные]… … А вот в их казарме явно поработали свои. В этом ни Перепечко, ни кто другой даже не сомневался. Вечером Степа пытался

выяснить у Макса, кого тот подозревает, но Макаров только отмахнулся. Тебе, говорит, надо, ты и подозревай. Ха! Будто Печке приятно думать, что у них крыса

завелась. Но крыса завелась, и, следовательно, ее нужно изловить. А раз всем плевать, то этим займется он, Перепечко. И когда Степа самолично поймает вора,

над ним сразу перестанут смеяться. А то и ест он, видите ли, много, и ерунду мелет. А тут все, наоборот, удивятся, и начнут уважительно на него посматривая,

шептаться: «Гляньте, это тот самый Перепечко, который вора нашел»… [Печка снова начинает вспоминать, и читателю становится ясно, что его уверенность в

задуманном зиждется на том, что у себя в деревне он перечитал все детективы. И особенно восхищался Эркюлем Пуаро, по методу которого и решил сейчас действовать…]

… Благодаря Петровичу Степа знает имена тех, кто приходил в казарму между десятью часами утра и двумя часами дня. Во-первых, это сам Макс. Он вернулся

от врача, бросил, по его словам, телефон в тумбочку и тут же убежал, потому что опаздывал к БМП. Насколько Печка помнит, Макс вбежал как раз тогда, когда

Гришин докладывал математичке, кто сегодня отсутствует. Но Макс, конечно, сразу отпадает. Зачем ему красть собственный телефон? И кто у нас остается? А

остаются Сухомлин, Синицын, Трофимов и Леваков. Да, еще Петрович. Дневальный как дворецкий – на него никто не обращает внимания. А в то же время, если

у кого-то и была возможность беспрепятственно копаться в тумбочке Макарова, так это у него. Впрочем, немного поразмыслив, Печка решил все-таки отклонить

кандидатуру Петровича. Что он, полный идиот? Ведь и ежу понятно, что в случае чего будут подозревать именно того, кто все утро из казармы не выходил. Хотя

вел себя Генка, когда его Макс в понедельник расспрашивал, очень подозрительно. Нервничал, и глазки бегали… [Размышляя таки образом, Печка анализирует

возможности Сухого. Тот ему не нравится, и кроме того, в увольнениях он ни разу не оставался с остальными парнями. Все время куда-то он уходит. Причем,

не говорит, куда. Перепечко даже заподозрил его в какой-то тайной страсти, но потом представил себе благоразумные спокойные глаза за стеклами очков, и

отклонил эту идею. Потом таким же образом были обдуманы мотивы Левакова – у того больная мать и нужны деньги на лечение. Но и Леваков, и Синицын Печке

очень нравились, и на этом основании их кандидатуры он тоже пока отклонил]… … Оставался Трофимов. Печка оглянулся. Приоткрыв рот, Трофим из последних сил

пытался не отстать. Взгляд мутный, как у пьяного. Перепечко отвернулся. Так кто же из них? Но найти ответ на этот вопрос Степа не успел. Его оглушил ураган

голосов, из которого невозможно было вычленить и узнать хоть чей-нибудь голос в отдельности. - Давай, Печка, давай поднажми! – орали кадеты, бешено прыгая

за спиной майора, - Ну-ну, еще чуть-чуть осталось! Степа зажмурился и, приглушенно рыкнув, сделал последний рывок. Суворовцы одобрительно взвыли. Василюк

посмотрел на секундомер и удовлетворенно кивнул: - Совсем неплохо, Перепечко, совсем неплохо, - подумав, он кивнул еще раз, - Если через две недели на

кроссе пробежишь так же, мы, может, второе, а то и первое место займем. А ты, - он обернулся к Трофиму, который как раз в этот момент доплелся до финиша,

- очень плохо. Не понимаю, что произошло. Раньше твои результаты были намного лучше. Трофимов поднял было руку, но тут же безвольно опустил ее и буквально

рухнул на землю. - Кончено! Уносите, - констатировал Макс печально. Перепечко наклонился, облокотившись о колени, как лыжник после олимпийской гонки. Кто-то

подходил, хлопал его по плечу, отходил. Отдышавшись, Перепечко выпрямился. Оглянулся. Преступник где-то рядом. И он, Степа, его найдет. 3. Свое расследование

Перепечко начинает с Сухомлина – так как для того (по собственному заявлению Сухого) нет такого понятия как «честь». В процессе допроса, устроенного Перепечко,

Сухомлин не просто довольно логично отмел все Степины доводы, но в конце и чуть не поколотил его. Огорченный Степа на будущее решил действовать с потенциальными

подозреваемыми осторожнее и умнее. 4. К Перепечко приезжает из деревни дядя – немного чудаковатая и смешная особа, в юности переживший несчастливую любовь

великой силы и так и оставшийся холостяком, но зато приобретший (по его собственному убеждению) талант к сватовству. Перепечко случайно подслушивает разговор

Синицы по телефону, оканчивающийся словами: «Я верну деньги». Степа настораживается и вспоминает, что кусок хозяйственного мыла был как раз у Ильи. В результате

очередной беседы с Синицей и Леваковым, Степа снова попадает впросак, и разочаровавшись, решает бросить расследование.

Глава третья. 1. Илья Синицын вспоминает вопиющую несправедливость, случившуюся с ним еще во втором классе, когда учительница несправедливо обвинила

его в порче книги, и когда он клятвенно заверил ее, что здесь ни при чем, ему не поверила. Потом правда выяснилась и учительница даже извинилась перед

ним, но осадок от несправедливости остался до сих пор. Точно такое же происходит с ним сейчас, когда с легкой руки Перепечко на него пало подозрение в

краже телефона Макса. Леваков пытается успокоить друга, и заверить его, что, зная Илью, никому кроме Печки и в голову не придет подозревать его в краже.

Дома Илья замечает странные перемены и от матери узнает, что отец ушел. Он думает, что Синицын-старший изменил матери, а она не успевает его в этом переубедить.

2. Илья идет искать отца у его друга еще с детской песочницы – дяди Славика. Он пышет праведным гневом и с презрением называет про себя отца «жалким предателем».

Но у дяди Славика никого нет дома. В результате Илья встречает на лестничной площадке старого генерала, тоже выпускника СВУ 1947 года. Генерал приглашает

его выпить чаю, и рассказывает про кадетов своих лет. Многие из них пришли учиться в Суворовское прямо с фронта – с боевыми орденами и медалями, хотя по

возрасту были такими же мальчишками, как и сейчас, – 14-15 лет. Илья делится с генералом проблемой в их взводе, а тот рассказывает ему похожую историю,

как во время учебы кто-то из их взвода украл у товарища… носки. По тем послевоенным временам это равнялось краже сотового телефона. Вора нашли, отмутузили

как следует, и… простили, и даже дружили потом с ним отлично. Илья не может такого понять, и с отвращением говорит, что как бы ни было трудно в то время,

но обокрасть своих товарищей – это подло. Генерал улыбается и спрашивает, нашли ли они своего вора. Илья говорит, что нет. Генерал загадочно отвечает,

что когда их вора найдут, они еще вернутся к этому разговору. 3. Понедельник наступил, но не принес с собой ничего примечательного. Кроме, пожалуй, одного:

назавтра ожидали высокого гостя – Петра Макарова. В дар от города он намеревался преподнести училищу оборудование для нового компьютерного класса. Поэтому

буквально высунув языки, суворовцы под пристальным вниманием и чутким руководством прапорщика драили коридоры, классы и всю территорию училища. Вслух мальчишки

во всю ерничали и донимали Макарова, но про себя подарку радовались. Макс бесился и в ответ на ядовитые замечания сокурсников часто и зло огрызался: -

У всех отцы как отцы, а этот только через парадный ход в машине с мигалками сына навещает. Мы, Петр Первый, с визитом высочайше пожаловать изволили. Один,

без супруги. Хотя идея с компьютерами, честно говоря, понравилась ему. Папочка, сам того не подозревая, в самую точку попал. Дело в том, что в выходные

Макаров наконец воспользовался электронным адресом Полины. Он написал девушке анонимное письмо. Ох и намучился же Макс с ним! Сочинял текст полдня. Набирал,

морщился, решительно все стирал, набирал заново и опять оставался недоволен. Несколько раз в комнату порывалась зайти мать, но, разозленный очередной неудачей,

сын без долгих разговоров решительно выпроваживал ее вон. В конце концов Макс решил остановиться на простом, но элегантном, на его взгляд, варианте. Несколько

раз перечитав послание, он, почти удовлетворенный результатом, пожелал себе ни пуха ни пера и нажал на клавишу «отправить». Оставалось дождаться ответа.

В том, что он будет, Макс не сомневался. Более того, он ясно видел, как Полина открывает ящик и с удивлением читает его письмо. Представлял, как медленно

розовеет ее лицо, как она хмурится, а потом, чуть улыбаясь, подносит руки к клавиатуре и строчит ответ. Пусть помучается, гадая, кто же, ну кто же ее загадочный

поклонник, злорадно думал Макаров, потирая руки. Вот и посмотрим, прав он на счет богатого дяди или нет. Если Полина его не любит, она обязательно Максу

ответит. И она ответит! Точно ответит. Во вторник привезут компьютеры, а значит, если повезет, уже к пятнице он все узнает. Только одно портило Максу настроение:

отец наверняка устроит в училище театр одного актера. Мысли, что тот образумился и намерен совершить бескорыстный поступок, Макаров-младший не допускал,

а поэтому, с одной стороны, стыдился предстоящего визита отца, а с другой, страшно злился. По его милости только ленивый не спросил Макса с притворным

беспокойством: - Скажи, пожалуйста, а твой папа предпочитает, чтобы пол мыли с «Тайдом» или с «Ариэлем»? А то мы сгоняем, если чего, - и все в таком духе.

Первое время Макс огрызался, говорил что-нибудь вроде: «Папуля обожает, когда полы вымыты языками болтливых кадетов». Но потом махнул рукой и только устало

кривился в ответ на многочисленные шутки, ни одна из которых, к слову сказать, не показалась ему забавной. Однако, как выяснилось, главное испытание было

уготовано Максиму не сокурсниками, а командованием. Они-то больше всего шороху в связи с завтрашним визитом Петра Макарова и наделали. Даже начальник училища

время от времени спускался во двор и самолично проверял, как идет подготовка. Но дальше – еще хуже… Философ вызвал Макса в коридор и… поставил его в известность,

что генерал-майор Матвеев намерен провести для гостя открытый урок. - Угадай, чей взвод был выбран как образцовый? – ласково, заранее предвидя реакцию

Макарова, спросил Кантемиров. Сделав вид, что задумался, Макс неуверенно поинтересовался: - А сколько вариантов? - Правильно угадал, - похвалил прапорщик,

- Ваш. Но есть и еще один сюрприз – завтра самым образцовым курсантом будешь ты, - заметив, как у Макса в буквальном смысле отвисла челюсть, Кантемиров

поспешил его успокоить: - Не боись, мы все продумали. Выучишь одну тему – мы решили на Менделееве остановиться… только хорошо выучишь, - он пригрозил пальцем,

а затем сжал плечи Макарова так сильно, что тот чуть не икнул, и радостно потряс его, - Получишь законную пятерку. Радуйся! И прапорщик, насвистывая, удалился.

На следующий день Максу удалось отвертеться от торжественной встречи отца. Он так и видел, как ему вручают букет, прилизывая волосы и, легонько шлепнув,

толкают прямо в объятия счастливого родителя. Репортеры, естественно, мигом хватают камеры. Встреча крупным планом, теперь чуть левее… еще одна улыбочка.

Не дождетесь! И хотя майор Василюк был несколько озадачен тем, что суворовец предпочел самостоятельную по физике встрече с отцом, настаивать он не стал.

Уже легче. Но впереди была еще злосчастная химия… Пацаны вели себя на удивление тихо: вошли в класс, расселись по местам и, положив руки на парты, прилежно

уставились на доску. Издеваются, догадался Макс и прищурился. Ну, погодите! Урок уже начался (условно, конечно, потому как все, включая химика, постоянно

пялились на дверь), когда в класс, постучав, вошли начальник училища и сияющий Петр Макаров с охапкой роз (Макс так и знал) в руках и счастливой улыбкой

на лице. - Сидите-сидите, - сказал он, опередив Матвеева. Тому это явно не понравилось. Но Макаров гость (и гость почетный), поэтому генерал-майор промолчал

и только незаметно кивнул растерянным суворовцам. Все, включая гостей, расселись, и химик, внимательно изучив журнал (переигрывает, хмыкнул Макс), поднял

голову и сказал: - А сейчас своими соображениями относительно выдающегося химика Менделеева с нами поделится суворовец Макаров. Не спеша поднявшись, Макс

краем глаза заметил, как, удовлетворенно откинувшись на спинку стула, по-хозяйски расслабился его отец. Макс вышел к доске, на которой была предусмотрительно

вывешена периодическая таблица Менделеева. Химик подал ему указку и ободряюще улыбнулся: - Давай, Макаров, удиви нас. Удивить? Это запросто! Макс взял

указку, почесал переносицу и начал: - Еще великий психиатр Зигмунд Фрейд говорил, что сны есть выражение бессознательного. И у людей зрелого возраста они

выдают тайные страхи, заложенные в нас в самом раннем детстве. Кто-то громко закашлялся. Химик. Ох какие мы нервные! Макс выдержал паузу и продолжил: -

Так давайте же рассмотрим сон Менделеева, давший миру сию знаменитую таблицу, - мальчик важно ткнул указкой в доску, - с точки зрения психиатрии. Чем является,

- он выразительно потряс рукой, - чем является она, как не обычным проявлением детских комплексов, связанных с жестоким обращением, которое, несомненно,

имело место в жизни маленького Димы! Обведя глазами заинтересованно притихшую аудиторию, Макс спросил, обращаясь к Перепечко, который сразу растерялся

и беспомощно оглянулся на химика: - Вот тебя, например, в детстве отец обижал? Не найдя поддержки в полных отчаяния глазах преподавателя, Степа отрицательно

замотал головой. - Счастливчик! – горько вздохнул Макс, - Отцы ведь бывают разные, - тут он все-таки не удержался и посмотрел на Макарова-старшего. Бросив

мимолетный взгляд на откровенно шокированного генерала, отец нервно забарабанил пальцами по столу. Потом наклонился и прошептал что-то на ухо Матвееву.

Тот кивнул. - Но родителей не выбирают. И скорее всего, нашему великому химику Дмитрию Менделееву не повезло с отцом, - закончил мысль Макс в абсолютной

тишине. Матвеев и Петр Макаров встали практически одновременно. Генерал глянул на химика, который, побледнев, сидел, неестественно выпрямившись. - Ладно,

не будем смущать ребят. Я еще обещал показать нашему гостю казармы. Облегченно закивав, химик поднялся. Когда отец проходил мимо Макса, он задержался на

минуту, посмотрел на сына и, недовольно покачав головой, вышел вслед за Матвеевым. Макс устало опустил указку. 4. В столовой Илью Синицына ожидают сразу

две неприятности. Во-первых, на обед дают свекольник, которого он терпеть не может. А во- вторых, Сырников противно намекает на то, что телефон Макарова

украл он, Синицын. Сырников видел его в выходные на рынке, продающим мобилку. Синицын нервно огрызается. Но полный радостного веселья Сырников начинает

его шантажировать. Илье не куда деться. После их разговора, к Синицыну подходит Леваков и подозрительно спрашивает, какие у него дела с этим типом? Илья

недовольно отвечает – что, у него не может быть своих тайн? Леваков усмехается и говорит – конечно, могут.

Глава четвертая. 1. Укутавшись в одеяло, Полина сидела на кровати и почти не мигая смотрела на темно-синие обои, которыми была оклеена ее комната.

На коленях лежала книга, про которую она давно забыла, а в ногах грелся, урча, полугодовалый котенок. Уже несколько дней Полина не ходила на работу. Ей

поручили подготовить приветственную речь в честь визита отца Максима Макарова, а она всех подвела. Ну и пусть. В конце концов, имеет она право заболеть

или нет? Впрочем, Полина не была больна, а лежала в постели просто так – пряталась. Ей был необходим тайм-аут: требовалось мысли в порядок привести и решить,

что делать дальше со своей жизнью. Вот она и придумала про болезнь. Плохо, конечно, что подставила Матвеева (голос начальника училища сразу потускнел,

когда Полина, нарочно покашливая, сказала, что не сможет прийти, но что еще ей оставалось делать? На душе у нее так тяжело, что проку от нее сейчас все

равно никакого не было. Девушка поморщилась. Отговорки. И как ни пыталась она убедить себя в обратном, все было тщетно. Равнодушно засунув в рот очередную

шоколадную конфету, Полина погладила котенка, который тут же мурлыкнул во сне, и, закрыв книгу, улеглась на живот. Как хорошо быть маленькой! Уткнешься

в колени матери, и кажется, что все беды сразу уходят, а проблемы решаются сами собой. Очень не хватало сейчас Полине маминых коленей и успокаивающей теплой

руки, легко скользящей по голове. Все шло совсем не так, как должно было быть. Как представлялось в детстве. А мама бы обязательно что-нибудь придумала.

Раньше Полина мечтала, что вот она наконец вырастет и начнет работать (причем работа обязательно будет какой-нибудь необыкновенной – нужной людям и захватывающей),

а потом в один прекрасный день вдруг появится ОН (высокий, добрый, темноволосый), и закружится, завертится страстная, волшебная любовь (которая непременно

закончится счастливым браком). А что на самом деле?.. Нет, работу свою Полина любила. Но вот понимает ли она мальчиков, которых учит? Что им нужно в их

бесшабашные пятнадцать лет? Иногда, вглядываясь украдкой (из-за журнала) в их забавные, сосредоточенные лица, она уверяла себя, что превосходно знает все

– что они думают, чего хотят, что сделают в следующий момент. А почему нет? Ведь их разделяет всего каких-то семь лет. Давно ли Полина сама в школу бегала?

Но потом юна преподавательница с тоской понимала, что это все «пшик». Ничего она о них не знает. Благоразумный Сухомлин вдруг начинает отпускать сальные,

совершенно неостроумные шуточки, простоватый Перепечко, которого она по началу не воспринимала всерьез, оказывается, читал Шекспира (едва ли не единственный

во всем взводе), а Макаров… Полина даже покраснела, вспомнив, как глупо вела себя с ним во время последнего разговора. Макаров хуже всех. Пропустил уже

два урока, держится совершенно вызывающе, а она не может его осадить, как положено взрослой женщине. Словом, хороша преподавательница, ничего не скажешь!

А что касается большой необыкновенной любви… У нее есть Яша – человек, меньше всего подходящий на роль прекрасного принца. Если, конечно, не переписать

сказку Шарля Перро заново: бедная Золушка благосклонно принимает дорогие подарки от принца (опустим слово прекрасного), но решительно отказывается выйти

за него замуж. Правда, Золушка еще не дала принцу окончательный ответ. Пока не дала. Яша предложил Полине выйти за него замуж как раз в тот день, когда

она получила письмо по электронной почте. Маленькое забавное послание, которое почему-то ее тронуло. Особенно когда она выяснила, что его написал не Яша.

Тот, узнав про письмо, нахмурился, помрачнел и начал ревниво выяснять, с кем это Полина «крутить начала»? И успокоился только после того, как Полина клятвенно

заверила, что понятия не имеет, кто автор. - Более того, - призналась девушка, - я думала, это ты решил мне сюрприз сделать. Яша мигом остыл и даже как

будто в самом деле поверил, что хотел сделать Полине сюрприз, но не успел. А потом вдруг сказал: - Поль, а выходи за меня замуж. Понятно, каждая девушка

мечтает услышать такое хотя бы раз в жизни. Однако, Полина, услышав это, совсем не обрадовалась, а, напротив, страшно испугалась. Во-первых, ей не понравилось,

как было сделано предложение руки и сердца. Она не услышала в голосе Якова ни волнения, ни малейшего сомнения в ответе. Сразу становилось ясно – он был

абсолютно уверен, что девушка согласится. А во-вторых, Полина забеспокоилась – настолько ли сильны ее чувства к Яше, чтобы выйти за него замуж? Он, конечно,

хороший, но… чужой какой-то. Взять хотя бы его манеру расстегивать три верхние пуговицы рубашки так, чтобы были видны крестик на шее и густые черные волосы

(это эротично, смеясь, не раз повторял он). Потом. Яков совершенно не воспринимает ее всерьез. Ни саму Полину, ни ее работу. Кадетов называет спиногрызами

и много, но совершенно не смешно шутит над ними. В общем, Полина ответила, что ей надо подумать. Яков небрежно поинтересовался, хватит ли ей часа. Но девушка

решительно попросила три дня (как в сказках положено). А в результате окопалась дома с любимой детской книжкой, котенком и шоколадными конфетами. Завтра

истекает третий день, а решения она так и не приняла. А тут еще это письмо. Адрес незнакомый, и, если бы таинственный поклонник не назвал ее по имени,

Полина бы решила, что кто-то просто ошибся. Но, судя по всему, загадочное послание предназначалось именно ей. Полина откинула одеяло, потревожив недовольно

заворчавшего котенка, взяла ноутбук (подарок, кстати, Якова) и, включив его, вошла в свою почту. Перечитывая уже, наверное, в четвертый раз коротенькое

электронное письмо, она снова не удержалась от улыбки. Неизвестный писал: «Полина, привет! (Только сразу не стирай). Я вот думал-думал и решился. Одним

словом, ты очень красивая. Правда. Хочешь, я подарю тебе весь мир?» И как она могла подумать, что это Яша? Слишком он практичен, чтобы написать такое робкое,

трогательное письмо. Застенчивое даже, добавила про себя Полина. Она в раздумье постукивала ногтями по панели ноутбука. А что, если ответить? Почему, собственно,

нет? Ни к чему ее это не обязывает – так, приятный невинный флирт и ничего больше. Волнуясь (от чего бы это?), Полина нажала на клавишу «ответить». Пальцы

ее быстро забегали по клавиатуре. Закончив, она перечитала письмо и, удовлетворенно кивнув, щелкнула «отправить». Затем выключила компьютер и юркнула обратно

в постель. Утро вечера мудренее. Завтра, когда Яша придет за ответом, она уже точно будет знать, что сказать. А сейчас надо спать. Однако заснуть не удалось,

и, поворочавшись минут пять, Полина выгнала недовольного котенка и, включив бра, стала читать. 2. … Оставив Синицына, Андрей вошел в казарму, где обнаружил

Сырникова в окружении Макарова, Перепечко, Сухомлина, Трофимова и еще нескольких ребят из их взвода. Вообще-то Сырникова недолюбливали, но на этот раз

мальчишки внимательно слушали его в напряженной жутковатой тишине. Все, кроме Сырникова, хмурились, кое-кто недоверчиво сопел, но прервать по-змеиному

вкрадчиво шипящую речь сына майора Ротмистрова не решался никто… … Краем глаза заметив Андрея, кадеты все так же молча потеснились и снова тревожно уставились

на Сырникова. А тот со скорбной улыбкой обвел глазами присутствующих, ненадолго задержался взглядом на Левакове (Андрею показалось, что зрачки его при

этом злорадно-торжествующе вспыхнули), скромно потупил взор и печально закончил: - Вот, собственно, и все, что я знаю. Андрей забеспокоился еще сильнее.

Мельком смерив Сырникова подозрительным взглядом, он спросил: - Ребят, а что здесь происходит? Этому, - Леваков со свистом рассек воздух, махнув рукой

в сторону Сырникова, - что у нас в казарме надо? Перепечко грустно на него посмотрел и ответил: - Синицын украл телефон у Макса, - и добавил, обиженно

прищурившись: - А я ведь знал, я ведь говорил… А вы – Ватсон, Ватсон… - Да замолчи ты! – сердито оборвал его Макс, запустив пальцы в волосы. Потом исподлобья

зыркнул на Сырникова и уточнил: - Значит, ты утверждаешь, что видел, как Синица продавал на рынке мобильник? Тяжело вздохнув, словно ему непросто было

признаться в этом, Сырников кивнул. А Перепечко, страшно недовольный тем, что вся слава достанется не ему (который еще несколько дней назад разоблачил

Синицына), а какому-то Сырникову, случайно получившему доказательства, подтверждавшие его версию, невзирая на мрачные взгляды, кидаемые на него Макаровым,

затараторил: - Да Синица это. Точно вам говорю. Я своими ушами слышал, как он по телефону кому-то про деньги говорил. Мол, верну все до копейки, не позже

понедельника. Все же ясно – в воскресенье телефон толкнул, и дело сделано. И тут кадеты зашумели все одновременно, взорвав предгрозовую тишину, которая

царила в казарме еще несколько минут назад… … Андрей обеспокоенно следил за тем, как меняется настроение суворовцев, и, не выдержав, возмущенно закричал:

- Да что вы болтаете? Как можно верить этому козлу?.. Да разве может Синицын оказаться вором? Сырников, не дав кадетам одуматься, довольно нагло наклонил

голову и ехидно поинтересовался: - …Тогда, может быть, ты расскажешь нам, что скрывает твой Синицын? Ведь, наверное, он поведал тебе, зачем ему вдруг так

срочно потребовалось продавать свой родненький телефончик? На это Андрею ответить было нечего, и он промолчал, расстроено насупившись. Его молчание еще

больше убедило кадетов в виновности Ильи. Но Леваков не отчаивался. Он с надеждой высматривал в дверях Синицу. Сейчас тот войдет и все объяснит… … Когда

Илья наконец появился, ребята обступив его со всех сторон, потребовали объяснений. Синицын побледнел, нахмурился, бросил уничтожающий взгляд на Сырникова,

но сказал только три слова: «Я не вор». Леваков, с нетерпением ожидавший ответа от Ильи, окончательно сник. Как де так? Почему Синица не защищается? И

никто-никто Синицыну не поверил. Перепечко, сильно волнуясь, в который уже раз пересказывал случайно услышанный им разговор (причем постепенно добавляя

все новые зловещие подробности). Суворовцы внимательно слушали Печку, возмущенно качали головами и красноречиво посматривали на Синицына, который, плотно

сжав губы, упорно молчал и только изредка с удивлением посматривал на ребят. А Перепечко, боясь потерять с трудом завоеванное внимание, выкладывал все

новые и новые доказательства вины Синицына. И только один-единственный раз Илья не выдержал. Когда Степа глубокомысленно поделился своей теорией относительно

мыла, невесть как попавшего в тумбочку Макса, он вспылил: - Далось тебе это мыло? Ну я положил его в тумбочку, не отрицаю. Доволен? - Зачем положил? –

удивился Сухомлин. Он почти сразу поверил Сырникову и нападал на Илью особенно активно. Синицын закатил глаза и устало покачал головой: - Да потому, что

оно на полу валялось. Я его поднял и убрал в тумбочку. Молчавший все это время Макс язвительно заметил: - А оно не влезло, да? Вот незадача! – Макаров

прищелкнул языком, - Пришлось, чтобы освободить место, телефон убрать? Синицын, лицо которого вдруг стало злым, быстро посмотрел на Макса и, сдерживаясь

из последних сил, заявил: - Да не брал я твоего телефона! Слышишь, не брал! Мне действительно нужны были деньги, и я продал свой собственный мобильник.

Все!- он огляделся, надеясь обнаружить хоть кого-то, кто сочувствует ему, но даже Леваков опустил глаза, - Андрюх, ты тоже думаешь, что это я? – глухо

спросил Илья. Как будто его подстрелили, а затем сели рядом и стали с интересом ждать: выживет, не выживет? Не поднимая головы, Андрей ответил вопросом:

- Объясни, о каких деньгах ты говорил по телефону? - Это мое дело, - огрызнулся Илья. Сердитый, всклокоченный, бледный, он стоял у стены, а напротив, разглядывая

его брезгливо, как таракана, толпились остальные. Не выдержав, Синицын повернулся, но уже на выходе сказал Андрею с горечью: - Я думал, ты за меня. - Я

за справедливость, - твердо отчеканил Леваков. И зачем он так сказал? Вроде как – я такой хороший, а ты дерьмо собачье. Чем больше Андрей думал об этом,

тем гаже становилось у него на душе. Крыса! Так с чувством назвал Синицына Сухой. Крыса, согласились кадеты… … Но Илья совершенно не походил на крысу.

Андрей вздохнул: а, может, он просто ничего не понимает в людях?.. Или в крысах… 3. [Леваков забирает мать из больницы домой, прибирает следы оргии, оставшейся

в квартире еще после ее госпитализации, готовит обед, не позволяя матери ничего делать. На последок Нина Левакова робко спрашивает, придет ли он еще? Андрей

обещает обязательно придти. Возвращаясь в училище, Андрей нарочно проходит мимо дома Саши, волнуясь все сильнее, и вдруг замечает ее с каким-то парнем.

Леваков ругает себя, обзывая дураком, и уже хочет скрыться, как Саша окликает его. Они довольно тепло беседуют, и Саша говорит, что парень, с которым ее

видел Андрей – это ее брат. Леваков на седьмом небе от счастья. Уходя, они договариваются о новой встрече, и Саша весело передает привет «Ноздре». Леваков

счастлив… ] … Не прав был Макар – девушку можно удивить не только дорогими тачками и навороченными телефонами. Сойдет и просто вовремя сказанная шутка!

4. А тем временем девушка, которую по мнению Макарова, можно удивить только дорогими тачками и навороченными телефонами, вошла в класс и первым делом наткнулась

на Макса. Если бы не прапорщик, этого ни за что бы не случилось. Незнамо как прапорщик раскусил Макарова. Когда мальчик пришел к нему в кабинет, проситься

в наряд (вместо эстетики, само собой!), Кантемиров крякнул и неожиданно быстро согласился. - Хорошо, - сказал он без всякого выражения, и задумчиво добавил:

- Только мне придется поговорить с Полиной Сергеевной. - Зачем? – насторожился Макс, чувствуя подвох. Подперев руками подбородок, Философ спокойно пояснил:

- Ну как же. Надо наконец разобраться с амурными делами одного суворовца. А то из-за любовной лихорадки из училища вылететь можно. Про телефонного террориста

опять же Полине Сергеевне интересно будет правду узнать. Побледнев, Макс возмутился: - Товарищ прапорщик, это шантаж! - Да, - легко согласился Кантемиров,

- И у тебя нет выбора. Макс и сам это понял. Когда Полина вошла, он неохотно встал, доложил об отсутствующих и (не без легкой издевки) поздравил преподавательницу

с благополучным выздоровлением. - Могу ответить вам тем же, суворовец, - улыбнулась Ольховская, сознательно не замечая иронии. - Увы, - Макс печально развел

руками, - моя болезнь неизлечима. - Что-то с головой? – не удержавшись, участливо поинтересовался Петрович. - Скорее с речевым аппаратом, - отозвался Сухомлин.

Полина жестом погасила нерабочую веселость кадетов и предложила им лучше вспомнить, чем они занимались на предыдущих занятиях. - Мы с вами говорили о чести,

- подсказала она, так и не дождавшись, к своему огорчению, ответа. И снова наступила тишина. Хорошо. Не открывая журнала, Полина спросила, нет лит желающих

блеснуть знаниями, и оглядела класс. Перепечко отвернулся к окну. Последние события заставили его по-новому взглянуть на этот вопрос. Уж если вором оказался

Синицын, то, может, Сухой и прав? Все перемешалось в голове у Печки. Это все надо как следует обмозговать. В любом случае, отвечать урок он передумал.

- А вы Синицына спросите. Он у нас обожает о чести рассуждать, - с места посоветовал Сухомлин. Полина непроизвольно посмотрела на Илью Синицына. Тот сидел

один и, не поднимая головы, разглядывал свои руки. Это был трудный для Синицына день. Кадеты его откровенно сторонились, демонстративно отсаживались за

другие столы, а если и заговаривали, то лишь для того, чтобы обозвать крысой или еще как-нибудь… … Синицын переживал, но держался. Правда на его стороне…

… Но тем не менее, услышав реплику Сухомлина, Илья выпрямился и, оглянувшись, выразительно на того посмотрел. Сухой приопустил очки, выпучил глаза и повел

носом: - Чего вылупился, крыса? У меня сыра нет. - Мальчики! – возмущенно воскликнула Полина. Она хотела было подойти к ним, но не успела и шага сделать.

Илья вдруг вскочил с места и быстро подошел к парте Сухомлина. - Если ты еще раз назовешь меня крысой… - Синицын буквально задыхался от гнева. Бойко вскочив,

Сухомлин с ехидцей поинтересовался: - То что? Загрызешь меня до смерти? - Ах ты! – воскликнул Илья. Уже не контролируя себя, он бросился на Сухого. Тот

не успел вовремя отскочить, и они бы непременно сцепились, если бы не ребята. Молниеносно среагировав, суворовцы начали оттаскивать противников друг от

друга. Первым очнулся Синицын. Он перестал вырываться из рук Макса, сердито зыркнул на Сухомлина и попросил: - Полина Сергеевна, можно мне выйти? В ужасе

наблюдавшая за происходящим Полина только и смогла, что кивнуть. Беспомощно проводив кадета взглядом, она непроизвольно пригладила волосы и, внутренне

сжавшись, натянуто продолжила урок.

Глава пятая. 1. Начать решили сразу после отбоя. Четверо заговорщиков – Макс, верные ему Перепечко (уж Степа бы ни за что это не пропустил!), Сухомлин

и Трофимов, - уединившись в умывальной, бурно обсуждали детали предстоящего предприятия. Когда вдруг заходил кто-нибудь посторонний, мальчики, загадочно

переглядываясь, замолкали. Но стоило им вновь остаться одним, как спор возобновлялся с прежней силой. Спорили в основном Трофимов и Сухомлин. Макс лишь

изредка вставлял слово-другое (в остальное время он смотрел в окно и задумчиво молчал), а Печка заворожено пялился в рот Сухомлину, который теперь нравился

ему все больше и больше. По его, Печкиному, мнению, Трофим просто сдрейфил. Иначе как объяснить его ноющее и робкое «Рябят, а может, все-таки не надо?»,

которое решительно прерывал Сухомлин. Он тоже нервничал, а потому то снимал, то опять надевал очки, но был непреклонен: - Не буксуй. Мы даем этому уроду

бесплатный урок по культуре поведения в приличном обществе. А ты здесь демагогию разводишь. Полторы минуты – и все готово. Тут Перепечко с сомнением почесал

затылок: - А нам полторы минуты хватит? В очередной раз водрузив очки на нос, Сухомлин недобро ухмыльнулся: - Нам не знаю, а вот ему точно хватит. С тревогой

посмотрев на ребят, Трофимов обреченно вздохнул. Не то, чтобы он согласился – просто уступил. Наконец заговорщики гуськом, хищно скалясь, вышли из умывальной

и прошли в казарму, где их товарищи лениво готовились к отбою… [Илья в душе страшно переживал конфликт с ребятами. Но чрезвычайные обстоятельства с Мурашко,

мужская гордость и обида на друзей за недоверие мешали ему все объяснить. В довершении всего, на кануне Илья встретился-таки с отцом. Тот заметно похудел,

постарел и выглядел неважно, но Илья не пожалел отца, а наоборот, яростно наорал на него и запретил приближаться к себе, а заодно и к матери. Вот такой

у них получился односторонний разговор. Илья начал подумывать – а не перевестись ли ему в другой взвод. Но ведь и там, наверняка, уже знают о краже…] …

Одиночество давило на Синицына еще больше, чем неприязнь, которую он чувствовал постоянно с тех пор, как Сырников рассказал ребятам, что застукал Илью

на рынке за продажей мобильного телефона… … Убедившись на горьком опыте, что во всем взводе не осталось ни одного человека, кто бы принял его сторону,

Синицын замкнулся в себе. И поэтому, когда Сухомлин, проходя мимо, вдруг небрежно к нему обратился, Илья насторожился. - Спать собираешься? – как бы между

делом поинтересовался Сухой. Нехорошее предчувствие моментом охватило Илью. Пристально вглядевшись в лицо сокурсника, он промолчал. Обычно сдержанный и

не щедрый на эмоции Сухомлин (похожий чем-то на кролика из мультфильма о Винни-Пухе) почему-то взъелся на него особенно сильно. Иногда его даже сам Макс

одергивал. Хотя, по сути, именно Макаров должен бы возмущаться больше всех. И с чего это теперь вдруг такая забота? Илья решил быть начеку. А сухой как

будто и не обиделся. Напротив, беззлобно пробормотал: - Ну, спокойной ночи, Синица, - и насвистывая, пошел дальше. Стараясь не оглядываться, Илья улегся

в кровать. И когда вырубили свет, беспокойно замер под одеялом, не закрывая глаз. В казарме темно и непривычно тихо. Только сердце Синицына колотится как

бешенное и вопит: «Не спи, Илья. Будь внимателен. Не к добру это». Никто не разговаривает, не хихикает. Будто замерли в ожидании чего-то. Чего-то, что

должно произойти с минуты на минуту. Синицын лежал без сна, прислушиваясь к шорохам. Однако заговорщикам все-таки удалось застать его врасплох. Всего лишь

одно молниеносное движение – и одеяло оказалось у Ильи на голове. Но дернуться или тем более сорвать его он не успел, потому что уже в следующий момент

болезненный, унизительный удар в живот заставил мальчика согнуться пополам. Стараясь вдохнуть, Илья одновременно выставил вперед локоть, но оставил беззащитным

лицо и тут же едва не взвыл. Взрывающая боль в челюсти – «у-ух». Снова живот, бедро. И крик, откуда-то издалека: - Хватит, остановитесь! «Кто это такой

добрый?» - успел подумать Илья, прежде чем новый удар заставил его вскрикнуть. Синицын яростно и судорожно отбивался ногами и руками, пытаясь отпихнуть

неизвестных. Но они, кажется, были повсюду. Ему вдруг стало очень обидно и захотелось плакать. Все стихло так же внезапно, как и началось. И в тишине особенно

громко прозвучал уже знакомый, испуганный голос: - Это не он, не он украл, это я. Снова тишина. Потом злой крик Кантемирова: - Что еще здесь происходит?

Легко и беспрепятственно стянув одеяло с головы, Синицын сел, стараясь не стонать от боли, и зажмурился. В казарме ярко горел свет, до слез раздражая глаза.

Моргнув несколько раз, Илья наконец огляделся. Возле его кровати, растерянно озираясь, стояли Сухомлин, Макаров и Перепечко. Чуть поодаль, дрожа, как от

холода, переминался с ноги на ногу Трофимов, повторяя как заведенный: «Это не он, это я». В дверях, нахмурившись, застыл прапорщик, мрачно ожидавший ответа

на свой вопрос. Сухомлин первым пришел в себя и, недоуменно переводя взгляд с Синицына на Трофимова, сказал: - Мы… тут… вроде как вора нашли. Кантемиров

угрожающе спокойно кивнул, но при этом уголок его рта нервно дернулся. - И устроили мне здесь самосуд? Замечательно! Просто зверята какие-то! – в сердцах

произнес он и повернулся к Макарову: - Вице-сержант! - Я, - вяло отозвался Макс и понуро вышел вперед. Укоризненно покачав головой, прапорщик спросил:

- Кто он? - Он кто? – выигрывая время, переспросил Макс, стараясь не смотреть в глаза прапорщику. - Кто-кто? – жестко передразнил его Кантемиров, - Вор.

Искоса глянув на Трофимова, Макс пожал плечами. Тот заметил нерешительность Макарова и, все еще дрожа (слышно было, как постукивают друг о дружку его зубы),

сделал шаг вперед. - Я вор, - признал он еле слышно. С секунду прапорщик хранил молчание, а затем потребовал, чтобы оба следовали за ним. Когда Кантемиров

с кадетами ушли, в казарме вновь выключили свет. Сухомлин с Перепечко, избегая смотреть на Синицына, легли на место. Илья же боком сполз с кровати и поковылял

в умывальную. Пока он шел по казарме, чувствовал, как суворовцы пялятся на него в темноте, не решаясь заговорить. Ну и пусть! Теперь уж точно не имеет

значения, что они думают. Синицын шел прямо, глядя вперед, с унижением вспоминая, как, беспомощный, дергался под одеялом, сопротивляясь не больше, чем

щенок, которого несут топить. И такую злобу он испытывал сейчас к этим притихшим в темноте пацанам, что скажи кто-нибудь из них хоть слово, он точно бы

не сдержался. Затеял бы драку, вцепился в обидчиков зубами и колотил их, колотил. Но ребята молчали. Умывшись, Илья подержал у ноющей челюсти руку, периодически

смачивая ее в холодной воде, и поплелся обратно. Он намеренно шел медленно, еще не решив, как вести себя дальше. «Убедились, - равнодушно думал он, - слова

моего вам мало было». При появлении Синицына разговоры, шум которых он слышал из коридора, мгновенно утихли, и в воздухе повисло виноватое, неловкое молчание.

Не глядя по сторонам, Илья дошел до своей кровати, но лечь не успел, поскольку вернулся Макс. Вице-сержант выглядел удивленным и возбужденным одновременно.

Тормоша всклокоченные волосы, он, не дожидаясь града вопросов, которые уже были готовы сорваться с губ кадетов, поделился последними новостями: - Бред!

Никогда не поверите, до каких границ может дойти человеческая фантазия! Макс с разбега прыгнул на кровать, поджал под себя ноги и, словно последние события

отменили в училище все правила, в полный голос заговорил: - Представляете, этот Мюнхгаузен утверждает… любители мыльных опер, приготовьтесь! - Макс понизил

голос, - Он утверждает, что якобы наш всеми любимый майор Мурашко требовал с него деньги за молчание, - Макс неопределенно помахал рукой, - Якобы болезнь

у Трофимова обнаружилась какая-то страшная, с которой он здесь учиться не может, - и, обернувшись к Синицыну, который при упоминании фамилии доктора непроизвольно

напрягся, спросил: - Нет, Синица, ты представляешь? – но ответа не дождался. Макс едва слышно вздохнул. На другое он и не рассчитывал. Макаров приуныл,

но на всякий случай добавил тем же деланно беззаботным тоном: - Нет, надо же такое придумать, кто ему поверит, скажите, пожалуйста. С его фантазией мог

бы что-нибудь пооригинальнее придумать. Действительно, никто Трофиму не поверит. Кроме Синицына. Несколько секунд потребовалось Илье, чтобы принять решение.

- Где они? – отрешенно спросил он. Все невольно оглянулись. А Макс удивленно ответил: - В кабинете у Василюка, а что? – не успел он договорить, как Илья

встал и быстро направился к выходу, - Эй, Синица, ты куда? – окликнул его Макаров. Но Синицын и головы не повернул. Разумеется, Трофимову не поверит никто.

И он, Илья, обязан подтвердить его слова. А дальше – будь что будет. 2. Трофимов обреченно повторял перед командирами снова и снова свою версию событий.

Ему, естественно ни грамма не верили. Неожиданно входит Синицын, который подтверждает его слова. Василюк и Кантемиров шокированы. Но кража остается кражей.

И перелом носовой перегородки тоже. Разобраться во всем и принять окончательное решение предстоит только генерал-майору Матвееву. На следующий день у Синицына

состоялась личная беседа с начальником училища, в результате которой, тот оставил Илью в училище, взяв на себя ответственность за состояние его здоровья.

Илья счастлив. Трофимов самостоятельно подал рапорт на отчисление. Но Василюк не торопился. И Матвеев его в это поддержал. Пусть ребята сами себе преподадут

урок и выставят оценки. 3. Урок подходил к концу, когда преподаватель информатики Сергей Владимирович Петушков наконец произнес фразу, которую Макс ожидал

услышать с самого начала занятий: - А теперь давайте познакомимся с Интернетом… … Вот уже тридцать минут в качестве ознакомительной лекции информатик с

восторгом рассказывал кадетам, какие невероятные возможности дает человечеству Интернет. Однако почти все, за исключением Перепечко и Левакова (у которых

до этого не было возможности не то что оценить прелесть Интернета, но и просто посидеть за компьютером), слушали его вполуха. Мысль его постоянно перепрыгивала

с одного на другое, время от времени замирая и обрываясь. Вслед за ней замирала и сбивчивая бессвязная речь преподавателя. Слушать Петушкова было скучно.

И только когда он, потирая руки, подключил новенькие макаровские компьютеры к сети, суворовцы, словно внезапно проснувшись, оживились. И в особенности

Макс. Не забывая, что времени до конца урока осталось всего ничего, Макс, стремительно летая пальцами по клавиатуре, вошел в свою почту. Новое письмо.

Одно новое непрочитанное письмо, возликовал он! Мельком глянув поверх монитора на Сергея Владимировича и убедившись, что тот, склонившись над Перепечко,

нетерпеливо что-то ему объясняет, Макс щелкнул мышью. Черт, он был уверен, что она ответит. Здорово! Молодец, Макаров, все правильно делаешь. И что же

она нам пишет? Макс буквально мурлыкал себе под нос. Поразительно, но мальчик и мысли не допускал, что Полина его отошьет. И, как ни странно, не ошибся.

Письмо оказалось коротким. И что с того? Ясно главное – девушка не прочь продолжить переписку с анонимным поклонником. Всего два предложения: «Ну, здравствуйте!

Позвольте полюбопытствовать, кто в здравом уме откажется получить в подарок весь мир?» На этот раз Максу не понадобится полдня, чтобы придумать ответ.

Ухмыльнувшись, он прошел на сайт прикольных подарков и всего за пару минут оформил заказ. Закончив, поднял голову и обеспокоенно оглянулся, словно преступник.

Вроде все обошлось. Петушков, оставив Перепечко в покое, сидел за своим компьютером и сосредоточенно пялился в монитор. Макс расслабился и вольготно откинулся

на спинку стула. Взгляд его рассеянно заскользил по классу. Сухой, склонившись к Перепечко, что-то жарко шептал тому на ухо. Важно надувшись, Печка кивал,

соглашаясь. Потом они оба обернулись, обнаружили, что Макс смотрит на них, и одновременно стали делать ему какие-то знаки, смысл которых понять было практически

невозможно. Наморщив лоб, Макаров попытался было угадать, что друзья имеют в виду, но в итоге только беспомощно развел руками. Мальчики расстроено переглянулись.

После того как Трофимов признался в краже телефона, Степу и Сухого стали часто видеть вместе. Общая вина перед Синицей сплотила. Тот ходил хмурый и задумчивый

– не простил. А ведь они пытались помириться, честно. По одиночке и вместе подходили, но без толку. Илья упрямый. Даже разговаривать с ними не стал. Конечно,

его понять можно. Но зачем так-то уж? Макс невольно посмотрел на Синицына, который сидел через два стола от него. Тот, видимо, почувствовал: глаза опустил,

но не повернулся. Макс сразу отвел взгляд. На душе у него стало грустно. К счастью, в этот момент раздался звонок. Петушков вскочил из-за стола раньше

суворовцев и суетливо заметался: - Компьютеры! Компьютеры выключить не забудьте! Кадеты послушно зашебуршились. На выходе Макса догнали Перепечко и Сухомлин.

- Макар, - окликнул его Сухой, - тут такое дело… Они вышли в коридор и отошли к окну. Печка встал было у подоконника, но тут же сорвался с места, обежал

вокруг Сухого и пристроился справа от Макса. Тот нетерпеливо посмотрел на Степу. Заложив руки (которые он просто не знал, куда деть) за спину, Печка огорченным

шепотом сообщил: - Трофим собирается сваливать. - В самоволку и без нас? Вот гад, - возмутился Макс. На самом деле он, конечно, догадался, о чем речь.

Просто в последние дни как-то совсем не было времени подумать о Трофимове. Столько всего случилось – просто голова кругом идет. А подумать, наверное, надо

было. Макс виновато почесал нос. - Да нет, - не уловив иронии, покачал головой Печка, - Вообще из училища. Я сам, конечно, не слышал, но говорят, - Печка

понизил голос, - он тебя очень боится. - А кого мы на ворота поставим? – удивился Макс. Он и сам не понимал, зачем несет эту чушь, но остановиться уже

не мог. Так вроде проще было. Заметив удивленный взгляд Степана, Макаров отрицательно покачал головой: - Не, Печка, прости, но тебя на ворота ставить никак

нельзя. Ты позарез нужен нам на поле – в качестве тайного оружия, - он многозначительно поднял брови. Перепечко надулся: - Вот вечно ты так. - Ладно, шучу

я, - примирительно потрепал Перепечко за плечо Макс и наконец решился: - И где этот Арсен Люпен? Сухомлин, до этого молчавший, пожал плечами: - А вот это

своевременный вопрос. Мы его нигде найти не можем. Трофимова обнаружили в туалете. Он прятался. Прятался, плакал, размазывая кулаком слезы по щекам, и

курил, сбрасывая пепел в унитаз. Иногда по привычке Трофимов пытался разогнать дым, но потом, вспомнив, что теперь шифроваться больше не надо (заявление

у майора – отступать некуда), расстраивался еще больше и начинал икать. Услышав, что в туалет кто-то вошел, мальчик потянулся было, чтобы запереть дверь,

но не успел – она распахнулась, и Трофимов увидел ребят. Он сразу напрягся, выбросил окурок и приготовился к обороне. «Бить пришли», - с тоской подумал

он, вглядываясь в лица кадетов. Но Макс, всплеснув руками, как ни в чем не бывало сказал: - У нас через полторы недели финал с четвертым взводом, а он

тут курит сидит. Сколько тебя можно искать? На тренировку пора! На самом деле Макаров очень старался, чтобы его голос прозвучал как можно естественнее.

Но сам почувствовал неловкую фальшивинку и рассердился. Недоверчиво переводя взгляд с одного сокурсника на другого, Трофим наконец понял, что ребята не

шутят. - Вы… хотите сказать, что берете меня? – невольно дрогнувшим голосом уточнил он на всякий случай. Нетерпеливо дернувшись, Макс передразнил его:

- Что хотим, то и берем. Все, кончай мямлить, ноги в руки и на поле. Трофимов нервным движением стер с глаз слезы, которые не удалось скрыть, и пылко проговорил:

- Макс, честное слово, если бы не Мурашко, я бы никогда… - Замяли, - прервал его Макаров недовольно, - меньше слов, больше дела. Он первым двинулся на

выход. За ним последовали, чувствуя явное облегчение, остальные. Самым последним вышел Трофимов – с блуждающей робкой улыбкой на лице и все еще влажными

глазами. 4. Убирая на улице первый, выпавший за ночь снег, Леваков страдает из-за того, что по отношению к Синицыну оказался предателем. После того как

правда выяснилась, Синица ни с кем не разговаривает. Убирая территорию, ребята видят, как Мурашко с огромным загадочным фингалом под глазом торопливо покидает

училище. У забора неожиданно оказывается Саша и приглашает Левакова на каток. Свидетелем их разговора становится Сырников. Когда он называет Сашу «телкой»

возмущенный Андрей затевает драку, которую останавливает полковник Ноздрев. Он мечет молнии. Суворовцы не могут толком ничего объяснить, и когда Ноздрев

обрушивает гнев на Левакова, из кустов, за которыми она спряталась при появлении полковника, вдруг выныривает Сашка и говорит: «Ой, папа, не надо. Он из-за

меня на этого полез». Ноздрев ограничивается двумя нарядами вне очереди, а Леваков в шоке. Но уходя, Саша незаметно повторяет одними губами слово: «каток»,

и он кивает.

Глава шестая. 1. Ни на какой каток Андрей, естественно, не попал. Когда Саша зашла к нему на КПП в субботу он соврал, что увольнительной ему не

дали. Причина этого – разговор с полковником Ноздревым, который состоялся через полчаса после инцидента у забора. Ноздрев категорически против отношений

Левакова с его дочерью и угрожает ему: «Хочешь учиться в Суворовском, забудь ее». С болью в сердце Андрей вынужден обещать полковнику оставить его дочь

в покое. Андрей идет домой к матери, и выпроваживает ее бывших собутыльников, угрожая убить, если они еще раз появятся на пороге ее квартиры. 2. Саша Ноздрева

понимает, что испытывает к Андрею больше, чем просто симпатию. Ее прогрессивная подруга Самохина этот выбор не одобряет. По ее мнению, курсантик слишком

простоват. Рассказ о семье Ноздревых, в которой Саша всегда была «папиной дочкой», а ее младший брат – любимцем матери. Саша замечает Андрея, преспокойно

идущего по улице, в то время, как он сообщил ей, что увольнительной ему не дали. Саша разгневана и высказывает Левакову все в лицо. Они ссорятся и сильно

расстроенная Саша уходит. Леваков смотрит ей вслед, чувствует, что не может ее потерять, догоняет и рассказывает всю правду. Саша молча выслушивает его,

и в конце говорит: «Тогда в следующую субботу». «Что?» - не понимает Андрей. «На каток пойдем», - поясняет Саша. Они не замечают полковника Ноздрева, который

молча смотрит на них, хмурится и уходит. 3. Яков сидел в автомобиле около училища и, подняв тонированные стекла, караулил Полину. Время от времени он кидал

на себя в зеркало раздраженные взгляды и злился. Яков до сих пор поверить не мог, что девушка ему отказала (ну, не то чтобы совсем отказала, но резину

тянет, это точно)! А ведь когда он предлагал Полине пожениться, то думал, что делает ей великое одолжение. Более того, был просто уверен, что Полина в

тайне ждет не дождется, когда он наконец решится. Ан вон как оно все обернулось. Яков, как они и договаривались, приехал к Полине, когда истекли три дня,

которые она попросила на размышления. Напялил выходной костюм, предполагая, что они поедут праздновать это событие в ресторан, и ждал с букетом цветов

(идиот!), пока она освободится от своих спиногрызов. Нет, Яков решительно не понимал, зачем Полина отправилась работать в это училище. Да с ее образованием

и внешними данными можно хоть в Москву ехать (вообще-то Яков тайком и сам подумывал о переезде). Нет, заупрямилась. Хочу пользу людям приносить! Оценят

они ее пользу, как же. Уж Яков побольше Полины на свете живет и давно убедился, что права старая пословица: человек человеку – волк. Но чем-то человек

от зверей все-таки отличается. А именно: он нуждается в спутнике, чтобы не так страшно было прожить эту самую странную жизнь. А смыслом жизни для него,

Якова, стала Полина. Особенно ясно Яков понял это после того, как, неловко заломив руки, Полина сказала, что пока не может принять его предложение. («Яшенька,

миленький, дай мне еще подумать. Это ведь на всю жизнь, понимаешь?») Вспомнив, как старательно она при этом прятала от него глаза, Яков поморщился. Эх,

Полина, Полина! К чему такие сложности? Проще надо жить! Жареный петух ее еще ни разу не клюнул, вот и создает проблемы на пустом месте. Она, видите ли,

считает, что у них разная система ценностей. Яков дрожащими руками достал из пачки сигарету и закурил. А ведь до этого не курил три года. Сорвался сразу

после разговора с Полиной. Что значит – разная система ценностей? Нет, ну раз сказала, так объясни, настаивал он. Но Поля глазки скромненько так потупила

и отвечает: «Ты, Яшенька, сейчас все равно не поймешь. Я потом, когда сама во всем разберусь, тебе обязательно объясню». Вот тут-то Яков и не выдержал.

Лишнего наговорил: вспомнил про компьютер и мобильник (очень, кстати, недешевые), которые ей дарил. Полина не долго думая – из сумочки телефон вытащила

и бряк о землю. В общем, поговорили. Но Яков, конечно, не дурак. Сразу понял, что без мужика здесь не обошлось. А то он не знает! Ха, вот наивная дурочка!

Едва только Полина упомянула, что получила загадочное письмо по электронке, как Яков бешено ее взревновал. Но виду решил не подавать, а вместо этого начал

слежку. Полина напрочь забыла, что Яков самолично регистрировал ее ящик. На почту Полины он заходил по десять-двадцать раз на дню. Но, даже убедившись,

что новых писем девушка не получала, никак не мог найти себе места, постоянно дергал секретаршу и с удовольствием вымещал на пожилой женщине свое злобное

настроение. Но Якова не так возмутило письмо неизвестного воздыхателя, как ответ Поли. И эта скромница еще будет ему рассказывать о чести и чистой бескорыстной

любви! С нетерпением ожидал он продолжения истории и вот наконец дождался. Анонимный поклонник прислал Полине сертификат, согласно которому Полине Ольховской

принадлежит теперь мировое господство, чему можно найти подтверждение на таком-то сайте, - и адрес. Яков, конечно, заглянул туда и поморщился. На главной

странице слева (она сплошь была усыпана образцами подобных бредовых, с точки зрения Якова, товаров) имелся квадратик «мировое господство», в котором красовалось

имя его возлюбленной. Видимо, именно это она называет романтикой. Тьфу! Получив подарок, Полина, естественно, не заставила поклонника долго ждать ответа.

«Принимаю с благодарностью. Уважаю людей, которые не бросают слов на ветер, - писала она. И еще: - Хотелось бы только побольше узнать о дарителе». Кокетничает.

Яков места себе не мог найти от злости. Ну ничего. Он выяснит, кто это такой умный. А уж потом разберется с ним по-своему, по-мужски. В этот момент мимо

его автомобиля торопливо прошел высокий темноволосый парень в форме суворовца. Ага: то, что надо. Опустив окно, Яков крикнул: - Эй, ты! Суворовец то ли

не расслышал, то ли сделал вид, что не слышит. В любом случае, не повернув головы, он пошустрил дальше. Нехотя открыв дверцу, Яков довольно проворно для

своей комплекции выполз из машины и повторил громче: - Ты, в форме. Я к тебе обращаюсь. Тут парень удивленно обернулся. На мгновение на его лице отразилась

смешанная гамма чувств, из которых можно было вычленить два доминирующих – недоумение и любопытство. Но уже в следующий момент суворовец бодро подошел

к Якову. - Да, дяденька? – почтительно склонив голову, спросил темноволосый парнишка. В начале Якову показалось, что тот над ним издевается. Но, взглянув

в невинные, по-детски голубые глаза, он успокоился. «Господи, детский сад какой-то», - презрительно подумал Яков, а вслух небрежно поинтересовался: - Ты

ведь здесь учишься? Почесав затылок, суворовец согласно кивнул. При этом лицо его приняло самое дебильное выражение, которое только когда-либо видел Яков.

- Полину Сергеевну Ольховскую знаешь? Парень опять кивнул, причем взгляд его стал еще более пустым, чем до этого. Яков обрадовался. Вот и замечательно.

Такой шизик за десять рублей будет ему, как говорится, носом землю рыть. - Дело в том, я очень хороший, даже, можно сказать, близкий друг Полины Сергеевны,

- суворовец понимающе кивнул. Приободренный Яков продолжил живее: - И боюсь, что кто-то у вас там сильно ее обижает, - Яков, не скрывая отвращения, которое

испытывал к училищу, кивнул в его сторону, - Ты мне поможешь? Глаза у парня округлились, и он растерянно развел руками: мол, что я, простой смертный могу

сделать для столь важного господина? Подойдя к суворовцу вплотную, Яков доверительно зашептал: - Последи за ней для меня, хорошо? – он говорил в самое

что ни на есть ухо суворовца, надеясь, что тот, несмотря на свой глупый вид, поймет его с первого раза, - Ну, и если вдруг там рядом с ней кто появится

– приставать будет или еще чего, - как можно более небрежно закончил Яков, - ты мне свистни, хорошо? К радости Якова, суворовец, похоже, понял все сразу,

потому что, приблизив в свою очередь губы к его лицу, прошептал: - А что мне за это будет? Вот это деловой разговор! Вот это он понимает! - Не обижу, -

усмехнулся Яков. Суворовец расцвел непосредственной детской улыбкой, вытер нос, проведя ладонью по самому его кончику снизу вверх, и согласно кивнул. Скреплять

рукопожатием их договор Якову расхотелось. Он только удовлетворенно кивнул и предупредил: - Только будь очень внимателен! Через неделю, в это же время,

встречаемся здесь. Тогда мне все и расскажешь. - А пароль явки? – поинтересовался темноволосый. Яков, который в этот момент уже садился обратно в автомобиль,

оскалившись, ответил: - Иди, пионер, работай. Очень довольные друг другом, они разошлись (или разъехались, если говорить о Якове). Но как только его машина

скрылась из виду, суворовец резко преобразился. Глупое, чуть подобострастное выражение исчезло с его лица, а вместо этого губы парня растянулись в презрительной

усмешке. Макс (а это был именно он) брезгливо вытер лицо, глаза его недобро сверкнули. - Замечательный выбор, дяденька, - задумчиво глядя вслед Якову,

сказал он, - Я думаю, мы с вами сработаемся. И, взлохматив волосы, он еще раз улыбнулся и скрылся на КПП. 4. [Суворовцы готовятся к кроссу…] … - Ну и зачем

он, интересно, нужен, этот кросс? – Печка оглянулся, высматривая реакцию товарищей, но кадеты только хмыкнули. Он развил мысль: - Нам, как будущим офицерам,

необходимо тренировать мозги, а не ноги. Макс живо повернулся к нему. - Печка, - позвал он, - честно говоря, мне иногда кажется, что тебе мозги развивать

ни к чему. Разве что географию учить, чтобы в трех магазинах не заплутать. Печка вздохнул. Он давно уже научился не обижаться на Макса. Мало ли что Макаров

болтает. Вот батя его всегда повторял (особенно когда Печка, возвращаясь из школы, заставал дома гостей): «Степка наш – парень головастый. Далеко пойдет».

Раньше Печка думал, что головастый – это обидно. Что вроде как голова у него огромная – гораздо больше, чем у других. Потом, конечно, понял, что это значит,

что мозгов в голове много. И обрадовался – стал бы отец так говорить, коли это не правда? - Я еще, между прочим, роман «Отца и дети» к завтрашней литературе

не дочитал, - пожаловался он. По правде говоря, Степка книгу открыл, прочел пару страниц и начал дремать. Но если Палочка его спросит, он с полным правом

разведет руками – у нас кросс был, не успел. Раздался смешок. Петрович, оперевшись на локоть, приподнялся на кровати: - А ты с Левой поговори. Он тебе

много неизвестных фактов про отношения отцов и детей поведает. Настоящий роман! Да, Лева? Андрей хотел было огрызнуться, но лишь махнул рукой. Пусть треплются,

жалко, что ли? Пацаны каким-то образом пронюхали, что Леваков «крутит любовь с ноздревской дочкой», и теперь просто проходу ему не давали. Но не драться

же с ними, в конце концов? Поэтому Андрей краснел, злился и молчал. В казарму заглянул дежурный офицер и цыкнул, заслышав смех. Разговоры мигом смолкли.

Синицын, который, затаив дыхание, прислушивался к болтовне пацанов, вздохнул и повернулся на другой бок. Ему до смерти надоело дуться на ребят. Но подойти

и заговорить с ними как ни в чем не бывало Илья не мог. Гордость не позволяла. Злость, которую он испытывал сначала, куда-то пропала. И все чаще Илья стал

задумываться, а как бы он сам поступил в подобной ситуации? Где гарантии, что не стал бы из принципа отстаивать очевидные для него факты, которые на самом

деле (как, например, в его случае), оказались далеко не так очевидны? Вон как все непросто вышло. Как выяснилось, вором-то был Трофимов. Он украл у Макса

телефон. А для чего? Чтобы остаться в училище. Цель-то вроде благородная. Илья задумался. И правильно ребята Трофимова простили. Он бы, наверное, точно

так же поступил на их месте. А ведь еще недавно… Синицын вспомнил старого суворовца Устинова, который неодобрительно крякнул, увидев, как возмутился Илья,

услышав окончание его истории. Надо бы как-нибудь к нему зайти, решил Синицын, уже засыпая… [Кросс третий взвод бежит отвратительно, и оказывается на последнем

месте. Все из-за Трофимова, который упал на последнем круге и Перепечко с Гришиным пришлось его до финиша тащить на руках…] … Издалека заметив троицу,

напряженно всматривающиеся в поисках отставших кадеты их взвода бросились на помощь Перепечко и Гришину. Когда общими силами Трофимова донесли и положили

на землю, он все никак не мог отдышаться, глаза его то закрывались, то открывались и пугающе безучастно смотрели вверх. Василюк пощупал пульс Трофимова

и спросил: - Курит? Мальчики промолчали. Тогда майор, понявший все без слов, махнул рукой: мол, жить будет и, досадливо морщась, отошел в сторону. Кадеты

вновь окружили Трофимова. - Что случилось-то? – недовольно спросил Сухомлин. - Сам видишь, плакал наш цирк, - ответил ему кто-то. - При чем здесь цирк?

– досадливо отмахнулся Макаров и тоже отошел. А Трофимов все прекрасно слышал – и расстроенное ворчание ребят, и возбужденный рассказ Перепечко о том,

как тот увидел и поднял его на дороге. Слышал, но молчал и только равнодушно смотрел в небо…

Глава седьмая. 1. [Все училище потешается над Трофимовым. Ребята из третьего взвода крайне им недовольны. Трофимову было жутко стыдно перед ребятами.

Но в ответ на насмешки он только огрызался. На уроке истории Синицын блещет своими знаниями о русско-турецкой войне и подвиге русских солдат. Мих Мих и

ребята заинтересованно слушают…] … - Спасибо, суворовец, ставлю вам «отлично», - Мих Мих огляделся, - И кто же мне, господа, скажет, благодаря чему разрушенный

почти до основания город стоял до последнего бойца? Добровольцы есть? – и обрадовано кивнул: - Суворовец Перепечко? Печка, в этот момент энергично чесавший

ухо, растерянно поднял глаза и медленно встал. - Русский дух? – смущенно пробормотал он. Раздались смешки. Мих Мих тоже не удержался от улыбки, которую,

впрочем, сразу спрятал в усах. - Ну, можно и так сказать, - неопределенно помотал он головой, - И что, по-вашему, есть моральный или, как выразился суворовец

Перепечко, русский дух, принесший России не одну победу? Ни одной поднятой руки. Боясь ошибиться – вопрос-то не конкретный, - мальчишки притаились. Историк

опустил глаза в журнал. - Суворовец Макаров! – Мих Мих выжидательно уставился на Макса. - Я, - бойко вскочил тот, - Повторите вопрос, пожалуйста. Историк

крякнул, но вопрос повторил. - Его предысторию я тебе, пожалуй, рассказывать не буду, - Мих Мих выразительно приподнял брови, - Рассчитывая на то, что

ты был с нами все это время. Макс важно кивнул, как будто задумался, а потом ответил: - Не знаю, Михаил Михайлович, как насчет того духа, который помогает,

но зато я точно знаю, какой дух мешает победе. - Да? – заинтересовался историк, - И какой же? - Табачный, Михаил Михайлович, - Макс откашлялся, - Еще великий

русский поэт Александр Сергеевич Пушкин писал: «Табачный дух – Трофимом пахнет!» - продекламировал он с выражением. Кадеты прыснули, а Трофим быстро поднял

глаза, покраснел и, пробормотав уже ставшее привычным: «Задолбали», опустил голову. Историк хмыкнул, покачал головой, но, как ни странно, ничего не сказал…

[Андрей Леваков мечтает только об одном – чтобы его не вызвали. Дело в том, что информатик Петушков неожиданно и необъяснимо объявил Левакову настоящую

войну, и как бы тот ни зубрил его предмет, не ставил ему ничего, выше двойки. Андрей даже пытался спорить с ним, но Петушкова это просто взбесило, и количество

двоек в журнале у него увеличивалось с каждым уроком. Петушков и сам нервничал. Но просьбу полковника Ноздрева не выполнить не мог. У Левакова в ближайшее

время не должно быть ни одной увольнительной]. 2. На уроке информатики, Печка подслушивает разговор Сухого и Петровича, в котором Сухомлин красочно рассказывает,

как он с помощью какого-то мощного и с трудом добытого оружия раскроил кому-то голову. Перепечко в шоке. Не выдерживая, он на полном серьезе расстроено

спрашивает, зачем же так жестоко, ведь Илья убил его, да? Ребята заливаются смехом и объясняют Печке, что это – компьютерная игра. Сухой приглашает Печку

в субботу пойти с ними в компьютерный клуб и сыграть самому. Печка интересуется, а это точно не больно? Услышав этот разговор, Трофимов просится пойти

с ними, но Сухой холодно отвечает, что ему надо экономить деньги на сигареты. 3. [В субботу в компьютерный клуб «Вирт» ребята направились вчетвером: Сухомлин,

Петрович, Коришев и Перепечко. Звали Макса, но он пообещал присоединиться позже. Рассказ о семье Ильи Сухомлина. [Называю Сухомлина Ильей по фильму. В

книге его зовут - ИГОРЬ]. Мать и никчемный отчим относились к нему не слишком-то тепло. Ребята в школе дразнили из-за очков. Единственной отдушиной, увлечением

и самой большой страстью Ильи стали компьютерные игры. Он стал завсегдатаем компьютерных клубов, нашел там себе друзей по интересам. Илья великолепно разбирался

в математической логике и даже применял некоторые свои теории в жизни. Печка постепенно осваивается в игре и начитает мочить всех подряд, что ужасно бесит

Петровича, играющего с ним в паре…] … В азарте суворовцы не заметили Макса, который, мельком оглядев увлеченных игрой мальчишек, уселся за свободный компьютер.

Проверил почту и беспокойно заерзал. Письма от Полины не было. «Ничего, - успокаивал он себя, - времени еще мало прошло. Может, у нее вообще компьютер

сломался или с Интернетом проблемы?» Только настроение все равно испортилось. Макс вылез из-за стола и подошел к товарищам. Те по-прежнему упорно его не

замечали. Встав за спиной Перепечко, он, не переставая думать о Полине, рассеянно наблюдал за игрой. Потом Макаров втянулся, и ему даже забавно стало,

что Сухой никак не может найти Печку. В конце концов Максим не выдержал и, смеясь, сказал: - Да вон же он, в погребе за бочкой спрятался. Вы что, не знаете,

где Печку искать надо? Чуть не задохнувшись от обиды, Степа обернулся и возмущенно посмотрел на Макса: - Ты зачем меня сдал? - Место твое хочу занять.

И показать вам, молокососам, что такое настоящая игра,- невозмутимо пояснил Макаров. Сухомлин, который в этот момент со всех ног кинулся в подвал, пробормотал:

- Счас-счас, Печку завалим и поменяемся. Макс кивнул. - Тогда если что, я наверху, - и, засунув руку в карман, нащупал сотовый. Новый мобильный ему, не

спросив ни о чем, дала мать. А вот отца Максим с момента его визита в училище так и не видел. Мама пояснила, что у того началась какая-то предвыборная

кампания. Ну, да очередная кампания. Конечно, Макс все понимает. Матери он так и сказал. Выбравшись на улицу, мальчик вдохнул полной грудью и задумчиво

посмотрел на небо. Не любит его отец, и тут уж ничего не поделаешь. Раньше, может, и любил, а теперь… Макс поморщился. Ну и черт с ним! Вот окончит училище,

а потом – только его отец и видел! Сбежит он из дома. Куда? Да хоть на Север. Там все настоящее. Сразу видно, кто есть кто. Иначе нельзя. Заберет Полину,

и они вместе уедут. Полина согласится. Должна согласиться. Макс вспомнил ее последнее письмо и решительно мотнул головой. Он в ней не ошибся. Это она ошибается.

Как, например, с этим Яковом. Вспомнив о владельце блестящей «ауди», Макс хмыкнул. Уж он дяденьку завтра порадует. А сам одним ударом двух зайцев, вернее,

двух поклонников убьет: и старичка этого, и второго, липучего, который Полине в училище проходу не дает. Под вторым поклонником мальчик подразумевал информатика.

Как-то перед уроком Макс забежал в преподавательскую за журналом, и угадайте, какую картину он увидел? Петушков самозабвенно водил рукой Полины по коврику

для мыши и что-то объяснял девушке. При этом он наклонялся так низко, что чуть не касался губами ее уха. А Полина незаметно морщилась, но из вежливости

молчала. А чего молчать, спрашивается? Треснула бы пару раз по макушке мышью, чтобы руки не распускал! Ну, на Петушкова он управу найдет. Макс достал телефон.

Есть одна идейка. Пальцы его забегали по кнопкам. Пока он ждал ответа, из подворотни вынырнули трое ребят. Одетые в почти одинаковые спортивные куртки

с капюшонами, прикрывающими лица, она, не заходя в «Вирт», остановились неподалеку от Макса и воровски оглянулись. На улице было пустынно. Кроме суворовца

ни одного человека. Мальком скользнув по нему взглядом, ребята равнодушно отвернулись. Макс насторожился и даже забыл про телефон. Парни ему не понравились.

Что-то в их поведении вызывало у него нехорошее предчувствие. А интуиции Макаров привык доверять. И действительно, не прошло и минуты, как один из подозрительных

типов достал из кармана баллончик, похожий на лак для волос, и энергично встряхнул его. В это врем Кузя наконец взяла трубку и звонким ласковым голосом,

которым обычно разговаривала по телефону, сказала «алле». Но Макс, напряженно следивший за неизвестными, рассеянно нажал «отбой». Потом перезвонит. В руках

у пацанов был, конечно, не лак. Это оказалась краска, которой они старательно начали рисовать на стене. Макс пригляделся. Вскоре он понял, что именно пытаются

изобразить парни, и недовольно поморщился. На красных кирпичах проявлялась еще не дорисованная до конца свастика. «Скинхеды», - догадался Макс и решительно

направился к ним. Было немного страшно, но это он понял уже потом. В тот момент Макаров думал о другом. Парни краем глаза заметили его приближение, но

свое занятие не оставили. Видимо, худенький подросток нимало их не пугал. Сами-то они еще те лбы были! - Эй, Пикассо! – крикнул Макс самому длинному, предположив,

что тот в компании главный, - Что-то мне не нравится эта твоя «картина мира». Сворачивай мольберты. Да поживее. Однако ответил ему вовсе не длинный, а

тот, что был поменьше, но поплотнее, со зверским выражением на тупом лице. Угрожающе сверкнув в темноте на удивление белыми зубами, он сплюнул на асфальт,

окинул Макса презрительным взглядом и небрежно бросил: - Ха, а мне вот ты не нравишься! И что теперь будем делать? Макс развел руками в притворном недоумении.

- Может, поиграем в камень-ножницы-бумага? – предложил он, подходя к скинам вплотную. Длинный выжидательно уставился на белозубого. Тот заметил и прикрикнул:

- Чего пялишься? Заканчивай быстрей! – и, обернувшись к Максу, многозначительно произнес: - А тебе, ментяра, пора бы знать – умные проходят мимо. - Значит,

я не умный, - огорченно вздохнул Макс, - И вообще, что за оскорбление… ментяра, - протяжно повторил он, подходя к противнику ближе. Плотный повел плечами:

- Ну все, урод, сам напросился. Он сделал шаг вперед, но суворовец оказался проворнее. Выхватить баллончик у неожидавшего атаки «художника» оказалось делом

несложным. Остальные среагировали мгновенно. Привыкшие к частым уличным стычкам, скины молча набросились на Макса. Плотный, ожидавший только повода для

начала драки, ударил кадета ногами в тяжелых ботинках и повалил его на землю. Баллончик, позвякивая, покатился в сторону. В этот момент из подвала появилась

голова Перепечко. Он шел сказать Максу, что компьютер освободился. Увидев Макарова в окружении бритоголовых (капюшоны свалились и открыли отливающие синевой

черепа), Печка хотел было сразу кинуться на помощь другу, но, благоразумно оценив обстановку, поспешно скрылся внутри. С шумом ворвавшись в зал, Степа,

едва не опрокинув админа Катьку, заорал во все горло: - Скорее, скорее! Скинхеды наших бьют! - Что? – не отрываясь от монитора, переспросил Сухой. От нетерпения

Перепечко схватил Петровича за рукав и стал тянуть на себя: - Там скины Макса лупят. Скорее… Суворовцы, гремя стульями, вскочили с мест и помчались на

улицу. Сухомлин уже на бегу раздраженно бросил: - Ну ты и осел, Печка. Не мог сразу толком объяснить. Степа хотел было возмутиться, но лишь махнул рукой

и одним из первых выбежал из клуба. И очень вовремя. Макс валялся на земле, скрючившись и держась за живот, по которому сапогом что есть мочи лупил длинный.

Плотный держал Макса за волосы, лишив кадета любой возможности сопротивляться. Увидев толпу суворовцев, с угрожающими криками выныривающих из подвала,

плотный отпустил Макса, но, прежде чем броситься на новых противников, сунул пальцы в рот и громко, пронзительно свистнул. Через мгновение издалека послышался

ответный свист. Перепечко нашел по дороге какую-то палку и, отчаянно лупя скинов, пытался вытащить из кучи дерущихся Макса. Петрович, который в этот момент

оттаскивал в сторону длинного, успел крикнуть: - Печка, только ты меня случайно не рубани, ладно? Жить-то хочется! Перепечко, пыхтя, кивнул. Ему удалось

нащупать ногу Макса, и теперь он тянул ее изо всех сил. Вице-сержант лишь время от времени глухо постанывал. Краем глаза Степа заметил, как из подворотни,

откликнувшись на сигнал плотного, выбежали, размахивая палками, еще человек пять. Макс, оказавшийся наконец на свободе, тоже увидел подкрепление. - Ну

вот и отдохнул, - он стал подниматься. Печка протянул ему руку, оглядываясь и вслепую размахивая своим оружием, чтобы на них не напали прежде, чем Макс

снова встанет в строй. - Ничего, - утешал он сам себя, - нас пятеро, справимся. - Четверо, - мрачно констатировал Макс, сжимая кулаки, на которых краснели

свежие ссадины, и принимая стойку. - Почему? – удивился Перепечко и даже на секунду замер. Криво усмехнувшись, Макс стрельнул глазами в сторону: - Тонущий

корабль покинула единственная крыса. Оглянувшись, Перепечко увидел, как вдалеке мелькает сапогами Коришев. Смылся, гад. - А скажут, - перехватив палку,

занесенную над ним, добавил Макс, - скажут, что нас было пятеро. А вдалеке уже вовсю выла милицейская сирена. 4. В это самое время Андрей Леваков, с помощью

Саши оказавшийся в самоволке, счастливо учился кататься на коньках. Они с Сашей любовно поглядывали друг на друга, шутили, смеялись. А Самохина смотрела

на них со стороны и глаза ее задумчиво останавливались на Андрее.

Глава восьмая. 1. Генерал-майор Матвеев собрал у себя в кабинете весь офицерский состав училища и отчитал их как кадетов. Генерал метал молнии.

Суворовцев их училища обвинили в жестоком побоище мирного населения на улицах города. Он требует выяснить, чей взвод провинился. Василюк сразу заподозрил

своих. Они вполне на это способны. И так каждую неделю приходится растаскивать Левакова с Сырниковым. А тут еще Коришев после выходных резко надумал уходить

из училища и подал рапорт. И как майор не допытывался у него в чем дело, и не участвовал ли тот в драке, он только твердил, что ничего не знает и просто

хочет уйти. 2. [В туалете Андрей Леваков с горящими глазами слушал рассказ о драке… ] … время от времени он нетерпеливо повторял: «Ну почему меня с вами

не было? Эх, до чего же жалко! Я бы им показал. Ух, я бы им показал!» Перепечко, то и дело перебивая Сухомлина, яростно жестикулировал, изображая, как

лупил скинов, расшвыривая их направо и налево. Иногда, увлекшись, он больно бил Петровича по плечу, и тот, в конце концов не выдержав, заорал, что, если

Печка еще хоть раз его тронет, он спустит его прямо в унитаз. Степа кивнул, но через некоторое время вновь впал в экстаз и начал дубасить Петровича с еще

большей силой. - Вы бы их видели, - захлебывался Печка, - Нет, ну а как Макс тому длинному ладонью по ребрам съездил! Если бы не милиция, мы бы их заново

стенку покрасить заставили. Сухомлин дождался, пока Перепечко умолкнет (чтобы перевести дыхание), и вставил: - А мне больше понравилось, как печка своей

дубиной орудовал. Глаза закрыл, и как викинг, туда-сюда доской. Я, когда увидел, чуть на месте со смеху не помер. - Коришев только хорош… - начал было

Степа, но Макс его остановил: - Закрыли тему. Коришев свое получил. - Надо же, вроде с виду был пацан как пацан, а какой гнидой оказался, - грустно сказал

Сухой. В туалет вошел Трофимов. Какое-то время ему удавалось оставаться незамеченным, и он с восхищением слушал рассказ ребят. Но внезапно Сухой (интуитивно,

наверное) повернул голову и, обнаружив у дверей Трофимова, удивленно поднял брови: - А ты что, курить пришел? Ну, подожди немножко – мы уже уходим. И тут

Трофим не выдержал. Он подскочил к Сухому, толкнул его в грудь и заорал: - Да задолбали уже! Бросил я, бросил! Уже три дня ни одной сигареты во рту не

было! Но если ты еще раз что-нибудь на эту тему вякнешь, я за себя не ручаюсь. Примирительно приложив палец к губам, Сухой как ни в чем не бывало ответил:

- Бросил? Вот и молодец! Орать-то чего? Сказал спокойно – и все поняли, - и он покровительственно похлопал Трофима по плечу. Отмахнувшись, Трофим сказал:

- Я вообще-то чего пришел – там Василюк общее построение объявил… … вглядываясь в лица мальчишек, Василюк пытался угадать: они или не они. А если они,

то простое ли это хулиганство или что-то серьезное. Так… что это там у Макарова?.. - Суворовец Макаров! – позвал майор. Глядя прямо перед собой, Макс вышел

вперед. - Я!.. … Василюк встал так близко от Макса, что тот мог спокойно рассмотреть царапины на его пуговицах. Однако и командир, в свою очередь, мог

увидеть много чего интересного. Например, царапины около рта и на костяшках пальцев, а еще синяк на внешней стороне кисти. - Что это? – мрачно спросил

Василюк, уже догадавшись, что сбываются его худшие опасения. Проследив за взглядом майора, Макс сразу все понял и негромко, но уверенно ответил: - Катался

на роликах. Спортивная травма. Понимающе кивнув, Василюк двинулся дальше, пристально оглядывая каждого натянутым нервом замершего кадета. Ага, вот и следующий.

- Суворовец Сухомлин! - Я! - У тебя что? Сухой сочинял на ходу: - Холодильник с матерью передвигали. Она меня не заметила и к стенке случайно прижала.

- Бедняга, - посочувствовал Василюк и, не давая кадетам времени опомниться, вызвал: - Перепечко! Степа выскочил из строя. - Что с тобой? - Упал, - не мудрствуя

лукаво ответил Печка, но глаза опустил. И так все ясно. Командир кивнул, помолчал и тихо приказал: - Так! Все трое за мной, шагом марш. Послушно следуя

за Василюком, мальчики хранили настороженное молчание. Только время от времени переглядывались и пожимали плечами. Мол, скоро все узнаем. В кабинете было

холодно. Мальчишки непроизвольно поежились, а майор закрыл форточку и все так же молча уселся за стол. Троица на ковре, стараясь держаться невозмутимо,

послушно ждала, вопросительно поглядывая на командира. Василюк подумал-подумал и принял решение говорить прямо. - В городе произошла драка. По словам очевидцев,

ее затеяли неизвестные в форме суворовцев. Ну а сейчас – надо же какое удивительное совпадение, - я вижу перед собой троих молодцов с явными следами боевых

контузий. Будете отпираться?... … Ситуация! Макс быстро прокрутил в голове все возможные варианты и убедился, что майор прав: как ни крути, а разоблачения

не миновать. Так уж лучше пострадать за правое дело, чем прослыть обычными хулиганами. Макс украдкой (что, однако, не ускользнуло от Василюка) посмотрел

на друзей. Те в ответ едва заметно кивнули. Тогда вице-сержант отважно вышел вперед и рассказал командиру, как было дело. По мере того, как Макаров рассказывал,

лицо Василюка меняло выражение: от недовольного к недоверчивому, от недоверчивого к озабоченному. А когда Макс замолчал, майор уже принял решение. И даже

открыл было рот, чтобы его сообщить, но тут в дверь постучали. На пороге стоял бледный Петрович. Тревожно осмотрев кабинет и задержавшись взглядом на обеспокоенно

замерших товарищах, он вздохнул и виновато опустил голову: - Я пришел, товарищ майор. Василюк непонимающе нахмурился. - Слушаю тебя. Тогда Петрович удивленно

поднял глаза и пояснил: - Я тоже был с ребятами, когда они… ну, когда они дрались. - А что, была какая-то драка? – казалось, Василюк окончательно сбит

с толку. Петрович в шоке оглянулся на пацанов, но те лишь едва заметно дернули плечами. Тогда кадет снова уставился на командира, который махнул рукой,

прогоняя его: - Иди. Голову еще будет мне морочить. У нас матч финальный на носу, а они тут с какими-то драками пристают, - он обратился к Максу: - Вице-сержант,

вы тренироваться будете или нет? Или хотите, чтобы как с кроссом получилось? Макс решительно помотал головой, и Василюк, успокоившись, велел: - Ну, тогда

чтобы через пять минут весь взвод был на футбольном поле. Ясно? Суворовцы громко прокричали в ответ: «Так точно, ясно!», хотя на самом деле им ничего было

не ясно. Накажут их за драку или нет? И при чем здесь футбол? Все разъяснилось, когда майор, тоже переодевшись в спортивную форму, трусцой выбежал на поле

вместе с мальчишками. Быстро, как профессиональный футболист, завладев мячом, командир начал под недоуменными взглядами суворовцев носиться как угорелый

по полю и пасовать так метко, что непременно попадал кому-нибудь из пацанов то в лицо, то в плечо, то еще куда-нибудь. Кадеты падали, хватались за ушибленные

места, вскрикивали, поднимались и падали опять. По всему полю раздавалось: «Ой!»... «Больно!». И когда не оставалось, пожалуй, ни одного не побывавшего

в нокауте кадета, появились Матвеев и Ноздрев. Несколько минут оба ошарашенно наблюдали за происходящим, а потом генерал опомнился и позвал Василюка. -

Что здесь происходит? – шепотом спросил он, кивая на грязных, тяжело дышащих кадетов, которые с опаской посматривали на своего словно бы внезапно взбесившегося

командира. Майор пожал плечами: - Ничего, товарищ генерал-майор. К футбольному матчу готовимся. Генерал уточнил: - Я, наверное, чего-то не знаю? Может,

у нас американский футбол намечается? - Никак нет, - заверил его Василюк, - Это я просто немного увлекся. Промычав в ответ что-то неопределенное, генерал

развернулся, но, перед тем как уйти, посоветовал: - Ты, майор, сильно не увлекайся. А то придется твоим мальчишкам в инвалидных колясках играть. Горячо

заверив начальника училища, что постарается впредь быть осторожнее, майор Василюк вернулся на поле, невероятно довольный тем, что его маленькая хитрость

удалась и теперь уже невозможно будет определить, кто из суворовцев третьего взвода принимал участие в драке, а кто пострадал в результате излишней активности

их командира. Василюк улыбался. 3. Излишне говорить, что виновных так и не нашли. Втайне все остались довольны, хотя на людях офицеры-воспитатели хмурились

и выдвигали версии, которые с каждым днем становились все нелепее. Но постепенно и эти разговоры утихли. В четверг Полина Сергеевна объявила, что завтра

первый курс идет в оперу – в городе гастролировал Большой театр. На «Лебединое озеро». «На балету ведут», - радостно прокомментировал Трофимов. Вечером

в казарме прапорщик Кантемиров провел с кадетами беседу, предупредив, чтобы в театре «без фокусов», так как сопровождать он их будет самолично. И уж он-то,

поверьте, проследит, чтобы суворовцы наслаждались искусством, а не доводили до белого каления молодую преподавательницу. При этом он выразительно посмотрел

на Макса. Тот только плечами недоуменно пожал. При чем здесь он, спрашивается? Чуть что, сразу Макаров! Тем более, усмехнулся Макс про себя, все, что хотел,

он уже сделал. Как они с «дяденькой» накануне и договорились, встреча произошла на том же месте, почти в тоже самое время, что и неделю назад. Когда Макс

подошел, Яков его уже ожидал, нетерпеливо постукивая пальцами по баранке автомобиля. Увидев суворовца, он, не вылезая из машины, приопустил стекло и вопросительно

на него уставился. С выражением безмерного счастья на лице Макс, ожидая похвальбы, наклонился и доверительно рассказал «дяденьке» про Петушкова. И ведь

ни слова от себя не добавил: поведал только то, что видел своими глазами. Яков разозлился, весь как-то раздулся (задумался, наверное), зубы стиснул и пробормотал:

- Это многое объясняет. И потянулся к ключу зажигания, чтобы тут же уехать, но макс, окончательно войдя в роль, заныл: - Дяденька, вы же обещали… Не сразу

поняв, о чем тот болтает, Яков нахмурился, но затем лицо его прояснилось. Он достал из бардачка шоколадку и протянул ее кадету: - Держи, заслужил. - Целая

шоколадка, - обрадовался Макс. Яков снисходительно кивнул: - Бери-бери. Молодчина. Не успела машина «доброго дяденьки» скрыться из виду, как Макс, самодовольно

улыбаясь, швырнул шоколадку в урну. Теперь осталось разобраться со вторым поклонником. Для этого ему понадобилась помощь бывшей одноклассницы. Когда-то

Кузя добивалась благосклонности Макарова, но с тех пор, как он поступил (вернее, его поступили) в училище, она быстро сообразила, что к чему и легко переметнулась

к Мухину. Макса сей факт, понятно, нисколько не расстроил. Зато помочь ему Кузя согласилась с радостью. План был прост. Кузя должна всего-навсего по нескольку

раз на дню звонить в училище и просить, чтобы к телефону позвали Сергея. Просто Сергея. Во-первых, Полина подумает, что у Петушкова есть девушка (на всякий

случай, если вдруг ей вздумается обратить на информатика внимание), а во-вторых, сам информатик будет настолько занят, ломая голову над личностью тайной

поклонницы, что у него просто времени не останется на то, чтобы ухаживать за Этикеткой. Одним словом, все складывалось как нельзя лучше. Так что напрасно

Философ относительно Макса заморачивается. Он, ей-богу, будет паинькой! В фойе театра суворовцы вошли строем и тут же совсем нестройно завертели головами.

Красотища! До начала представления оставалось еще полчаса. В нос сразу ударил незнакомый, но приятный «театральный» запах – что-то вроде коктейля из аромата

горьких вечерних духов, красных бархатных портьер, тепла, которое излучают сильно нагретые лампы, и чего-то еще, трудно определимого. Народу вокруг была

уйма. Многие уже сняли верхнюю одежду, навели красоту возле огромных, местами чуть потемневших зеркал и теперь неспешно бродили по фойе, приглушенно переговариваясь

и лениво обмахиваясь новенькими, еще хрустящими программками. При виде суворовцев люди сразу стали оглядываться и, улыбаясь, о чем-то шептаться. Мальчики

разделись и прошли на второй этаж. Полина, возбужденная и радостная, а оттого еще более красивая, увлеченно рассказывала ученикам о Чайковском и, немного

волнуясь (боялась что-нибудь упустить), пересказывала содержание балета, надеясь увлечь кадетов предстоящим зрелищем. Особенно внимательно ее слушал Печка.

Он частенько не выдерживал и, нетерпеливо пританцовывая вокруг, перебивал преподавательницу: - А дальше? Он понял, да, что его обманули? Понял? Полина

улыбалась, довольная вниманием, но просила Перепечко немного потерпеть. Однако остановить заинтригованного Степу было сложно. Через какое-то время он,

обкусав все губы, не выдерживал и приставал опять, заглядывая рассказчице в глаза: - Нет, Полина Сергеевна, вы мне ответьте – принц догадается в конце,

что его подставили? В конце концов Полина не выдержала и, повернувшись к Перепечко, устало кивнула: - Да, Степа, специально для вас сообщаю, что все закончится

благополучно. Но не успел Печка облегченно улыбнуться, как его расстроил не сводящий с Полины внимательного взгляда Макс: - К сожалению, насколько мне

известно, у Петра Ильича первоначально финал этого балета был трагический. Принц не узнавал своей возлюбленной, а девушки навсегда оставались птицами.

Бдительно шныряющий по фойе прапорщик Кантемиров не слышал ни слова из того, о чем говорили ребята с преподавательницей, но ему достаточно было заметить

печально вытянувшееся лицо Перепечко и удивленный взгляд Полины, брошенный на этого несносного Макарова, чтобы поспешно вмешаться. Пулей подлетев к ним,

он с ходу набросился на Макса: - Я ведь тебя предупреждал – не ерничать! Что опять натворил? – грозно поинтересовался Философ, переводя подозрительный

взгляд с девушки на суворовцев и обратно. Однако Полина поспешила его успокоить. Она с легким удивлением посматривала на Макарова, который, откровенно

говоря, сильно ее поразил. Кто бы мог подумать, что он знает такие тонкости. - Подождите, товарищ прапорщик. Суворовец абсолютно прав. Первоначально этот

балет заканчивался именно так, как он говорит. Перепечко, надувшись, возмутился: - Полина Сергеевна, вы же сами только что сказали… Легонько дотронувшись

до его руки, Полина пояснила: - Как и вам, кому-то этот финал, видимо, показался слишком грустным, поэтому теперь все действительно заканчивается хорошо.

Принц узнает свою возлюбленную. Злодеи наказаны. Макс прищурился: - Совсем не так, как в жизни. Да, Полина… Сергеевна? – поинтересовался он с вызовом.

Та почувствовала неловкость (почему ей опять кажется, что Макаров ее задевает?) и уклонилась от прямого ответа: - Ну отчего же. Подобные финалы встречаются

и в реальной жизни, - и добавила: - Вот уж не думала, Макаров, что вас увлекает балет. Он смотрел на нее не мигая и ответил не сразу. От пристального взгляда

Максима Полина смутилась еще больше и, чтобы как-то скрыть это, сделала вид, что рассеянно изучает программку (а сама напряженно прислушивалась – что опять

выкинет?). - Вы обо мне еще очень многого, Полина Сергеевна, не знаете, - ответил наконец Макс и поспешил продолжить: - Я, например, больше люблю оперу.

Ну вот, кажем, «Бориса Годунова»… Ответить Полина не успела. Прозвенел третий звонок, и она, избегая почему-то смотреть на Макарова, начала собирать суворовцев

в зал. Оказавшись через два ряда от нее, Макс даже не сразу понял, что началась увертюра. Свет погас, и мальчик видел только профиль девушки и ее задумчивый,

внезапно ставший очень далеким взгляд, в котором плясали огни рампы. Полина смотрела в пустоту, чуть-чуть приоткрыв рот и наклонив голову, а Макс никак

не мог отвести от нее глаза и только иногда озабоченно оглядывался – не видит ли кто, как он на Полину откровенно уставился? Внезапно она словно почувствовала

что-то и резко обернулась. В глазах Полины мелькнуло удивление. Как будто ее вдруг разбудили на самом интересном месте. К счастью, Макс успел вовремя отвернуться.

Рядом сопел Перепечко. Вначале Степа сидел тихо, увлеченно пялясь вниз, но потом ему стало скучно, и он принялся, позевывая, тормошить Макса: - Скоро начнется?

- Терпи, - отозвался Максим. Печка еще немного поерзал, но вскоре затих. По крайней мере, на какое-то время… Наконец занавес поднялся. Но балерины и декорации

ненадолго задержали внимание Печки. Нет, сперва он восторженно щурился, пытаясь рассмотреть лица лебедей, но вскоре устал и вновь зашебуршился на своем

месте. Весь измучившись, он в конце концов не удержался и снова спросил у Макса: - А они говорить будут? Вздохнув, тот честно признался: - Нет, Печка,

говорить они не будут, - и тут же добавил, чтобы хоть как-то скрасить мучительную грусть, мелькнувшую на лице соседа: - Но в антракте можно посетить буфет.

- А прямо сейчас нельзя? – опять поинтересовался Перепечко. - В антракте, - отрезал Макс, теряя терпение. Вот привязался! Только на Полину смотреть мешает!

Когда первое действие закончилось, Макс выскользнул в фойе одним из первых. У буфетной стойки еще никого не было, зато призывно пахло красной рыбой. Оглядевшись,

Макс набрал пирожных, бутербродов и газированной воды, отнес все это на столик, аккуратно расставил и начал высматривать Полину. Пришлось даже на цыпочки

встать – зрители, понятно, все к буфету ломанулись. В такой толпе и задавить могут, озабоченно подумал Макс и наконец заметил, как мелькнуло знакомое платье.

- Полина Сергеевна! – завопил он, сложив руки рупором, - Полина Сергеевна! Она удивленно обернулась, а Макс замахал ей как ненормальный: - Сюда! Полина

подошла и недоуменно посмотрела на стол. - Максим! – она назвала его по имени! – А вам не много… еды? Макс широко улыбнулся. - Это для вас, - он качнул

головой, - А то вы совсем с нами замучились. Наверное, с утра ничего не ели? Сначала Полина решила, что суворовец опять шпильки в ее адрес пускает. Но,

недоверчиво оглядев мальчика, она успокоилась. Вроде нет. - Если честно, между нами, конечно, - она подмигнула ему, - Максим, вы правы, - пригладив складки

на платье, Полина обворожительно улыбнулась, - Но не стоило беспокоиться. Сколько я вам должна? Она открыла сумочку и достала кошелек. Макс даже обиделся.

- Полина Сергеевна! – возмущенно воскликнул он, - Когда мужчина угощает даму пирожными, она не спрашивает, сколько это стоит. В глазах Полины заплясали

смешинки. Иронически изогнув бровь, она хмыкнула: - Ну, если мужчина даму – тогда конечно! Но вы ведь еще мой ученик. Вы только представьте… - Полина запнулась,

подбирая слова, - что могут обо мне подумать, если я вот так позволю курсанту оплачивать мои обеды? И все-таки сколько? – продолжала настаивать она. Покачав

головой, Макс решительно сказал: - Это даже не обсуждается. Присаживайтесь, - он отодвинул стул, - Мне бы хотелось задать вам один вопрос. Сдавшись, Полина

села и взяла заботливо пододвинутое Максом пирожное. - Любопытно. И какой? Макс ответил не сразу: - Помните, вы как-то задали нам вопрос о чести? – он

тщательно подбирал слова. Полина кивнула: - Да, только я удивлена, что вы в курсе событий. Ведь в то время вы предпочитали получать совсем иные уроки?

– она откусила еще кусочек. Проигнорировав ее замечание, Макс продолжил, намереваясь довести свою мысль до конца. - Мне кажется, теперь я готов ответить

на него, - уверенно сказал он. - Да? – Полина заинтересованно подняла голову. - Да, - подтвердил Макс, - Я думаю, что честь – это когда человек уважает

самого себя настолько, что не позволит совершить ни одного противного собственной совести поступка. Полина долго смотрела в сторону, размышляя над сказанным.

А Макс, который поднял эту тему неспроста, а очень даже с умыслом, затаив дыхание, ждал ответа. - С одной стороны, вы как будто и правы, но… я еще подумаю

и скоро отвечу вам, хорошо? – вывернулась девушка. Что-то в тоне парня ее насторожило, и Полина решила не спешить. Максу ничего не оставалось, как согласиться.

4. Скучая, Андрей Леваков слоняется по фойе. Денег на буфет у него нет. Пацаны предлагали угостить. Но Андрей на отрез отказался. Он вспоминает, как они

в интернате ходили в театр. Спектакли ему нравились, а вот балет нет. Скучно. Внезапно он встречается с Сашей Ноздревой. Он просто счастлив. Они мило беседуют,

и в конце Андрей, набираясь решимости, быстро целует Сашу. Испуганно отстраняется, но та в ответ прижимается к нему…

Глава девятая. 1. Сырников приходит в кабинет к полковнику Ноздреву и в отвратительном тоне рассказывает о том, как детдомовец Леваков зажимает

его дочку по театрам. Ноздрев взбешен. Он выгоняет Сырникова и обещает, что в следующий раз ему это просто так не обойдется. Дома полковник серьезно говорит

с дочерью. Главный аргумент – детдомовец (к тому же сын алкоголички) не пара дочери полковника. Саша крайне возмущена. Она запирается в ванной. Полковник

тщетно колотит в дверь и приказывает ей выйти. Все напрасно. Саша не желает видеть отца. Ноздрева это несколько пугает. Саша плачет от разочарования в

отце, который до этого был для нее идеалом. 2. Илья Синицын мирится со своим отцом. Мать рассказывает Илье правду, о том, что в их ссоре виноват не отец,

а она сама. Она ужасно боится реакции сына. Но Илья говорит, что теперь все будет нормально. Отец ее очень любит и обязательно простит. Ольга Синицына

счастливо плачет, удивляясь, каким взрослым стал уже ее сын. 3. [Илья вместе с Ксюшей снова идет к дяде Славику и, пока девушка деликатно ожидает его в

подъезде, говорит с отцом. Тот по-прежнему плохо выглядит, и в начале интересуется, не драться ли пришел его сын? Илья говорит отцу, что все знает. А тот

внезапно признается, что хочет вернуться домой и все простить маме, потом с вызовом интересуется у сына: «Ты думаешь, я слабак? Осуждаешь?» «Восхищаюсь,

пап, - отвечает Илья, - Я не знаю, смог бы так или нет». Довольный Илья выходит на площадку, и Ксюша понимает, что все наладилось. Перед тем как уйти,

Илья говорит, что должен сделать еще кое что. Он звонит в дверь соседской квартиры. Ему открывает генерал Устинов. Он его сразу узнает и приглашает к себе.

Но Илья говорит, что он только на минутку…] … - Ну, тогда я тебя слушаю. Задавай свой вопрос. - Помните, - начал Илья, - мы с вами в прошлый раз говорили

о том, что когда-то у вас в училище, как и у нас недавно, произошла кража. Вора поймали, но потом простили. Я тогда еще какую-то глупость сморозил, а вы

сказали, что, когда мы нашего вора поймаем, тогда и поговорим. Так вот, мы поймали. И я у вас хотел спросить – почему вы простили вашего вора? Ну, вот

лично вы, например? Внимательно выслушав Илью, Павел Николаевич потер щеку, вздохнул и признался: - Ну, лично я вора простил, потому что сам и украл. А

остальные… - он сделал паузу, - Остальные впоследствии решили, что причина, по которой я это сделал, достаточно веская, чтобы меня оправдать. Удивленный

Синицын молча ждал, что генерал скажет дальше. Должен же он все объяснить. И Павел Николаевич действительно продолжил: - У меня сестренка маленькая с бабушкой

в городе осталась – ей теплые вещи нужны были. А у того, - Илья догадался, что генерал говорит о пострадавшем, - у того носков целых две пары было. Ему

тетка из Сибири прислала. И между прочим, - подчеркнул Павел Николаевич, - между прочим, я сначала его попросил, а уже после того, как он мне отказал,

украл. Ну, - он водрузил очки на нос, - я удовлетворил твое любопытство? Кивнув, Илья поблагодарил генерала и пошел к Ксюше… 4. Описание выходных информатика

Петушкова. В воскресенье утром он собрался печь блины. Петушков был в отменном настроении. Дело в том, что у него завелась тайная поклонница, которая по

несколько раз на день звонила ему и томным голосом признавалась в любви, расхваливая все существующие и несуществующие достоинства информатика. В начале

он был крайне заинтригован. И даже заподозрил в тайной страсти к себе Полину Ольховскую. Но однажды поклонница позвонила прямо в училище, а Полина как

раз в это время была рядом. Так что она отпадала. Петушков, конечно, пожалел, что Полина из себя вечно недотрогу строит, но быстро утешился. В том, что

его новая поклонница тоже красива он ничуть не сомневался - настолько у той был завораживающий голос. В этот момент в дверь его квартиры звонят. Петушков

открывает. В квартиру врывается Яков, избивает Петушкова, и угрожает: «Если ты, козел, только приблизишься к ней!.. Если только посмотришь!.. Я из тебя

системный блок сделаю, крыса компьютерная!» Сначала информатик решает, что это по поводу его телефонной пассии, и отвечает, что он не причем и она звонит

ему сама. На что Яков совсем звереет: «Ты, мразь, еще будешь утверждать, что Полина сама тебе звонит?!» Когда они во всем разбираются, Петушков, все еще

опасливо косясь на него, угощает Якова чаем с блинами, и клятвенно заверяет, что он никаких электронных писем Полине не присылал. Яков приказывает ему

узнать, кто это делает. У Петушкова нет выбора, так как он не желает быть избитым во второй раз.

Глава десятая. 1. Пообещав Якову отыскать загадочного поклонника Полины, Петушков взялся за свое дело даже чересчур рьяно (и, наверное, не последнюю

роль здесь сыграла противно ноющая челюсть, которой довелось познакомиться с кулаком Якова). В субботу в училище намечалась дискотека, на которой Полина

должна была дежурить. Посчитав, что ему подворачивается благоприятный случай, Сергей Владимирович сам напросился ей помогать, мотивируя это тем, что молодой

девушке в одиночку будет сложно справиться с оравой оголтелых кадетов. Полина его опасения не разделяла, но, поколебавшись, согласилась. Когда вечером

Петушков вошел в актовый зал, Полина была уже там. В простом длинном сиреневом платье, а длинные волосы, обычно распущенные по плечам, собраны в строгий

пучок. Наверное, поэтому, несмотря на свою молодость, Полина выглядела значительно взрослее девчонок, наполнивших зал. (Признаться, так и было задумано.

Еще не хватало, чтобы ее с ними перепутали.) Прислонившись к стене, преподавательница сквозь ресницы наблюдала, как суворовцы постарше чинно приглашают

девушек на танцпол. Те, наверное, волновались, потому что вели себя неуклюже, постоянно хихикали и то и дело оборачивались к подругам в поисках поддержки.

Глядя на них со стороны, Полина непроизвольно отмечала все недочеты в поведении своих учеников, которые потом нужно будет разобрать на уроке. На занятиях

им уже удалось добиться определенных успехов. И хотя мальчикам явно не нравилось танцевать друг с другом, они, по крайней мере, научились вальсировать,

не падая после первого круга. Полина улыбнулась, вспомнив один из первых посвященных танцам уроков, когда, крепко сцепившись, грохнулись Макаров с Перепечко.

Причем споткнулся именно Макаров. Видно, ему впервые в жизни попалась столь плотная партнерша. Занятая своими мыслями, Полина не заметила, как с противоположной

стороны зала на нее внимательно смотрят. А смотрел на нее, естественно, Макс, кто же еще? Если бы Полина сегодня не дежурила, то и ноги бы его на сегодняшнем

мероприятии не было. Уж в клубах-то Макаров знал толк. А эта дискотека, по его мнению, даже до уровня сельской вечеринки не дотягивала. Вот Печке раздолье!

Несколько раз мимо Макса продефилировала одна и та же девчонка (ничего, кстати), но он сделал вид, что не замечает явного интереса с ее стороны. Откровенно

говоря, парню действительно было не до нее. Макс мрачно размышлял о последнем письме Полины. Макаров и сам толком не знал, на что именно он рассчитывал,

затевая эту переписку, но становиться личным сексопатологом любимой девушки его не грело. Полина писала о «дяде». Он, видите ли, хороший, добрый, к ней

всей душой, а она сомневается, стоит ли им быть вместе. И замечательно, что сомневается, ликовал Макс. Значит, все не зря! Только вот что бы ей такое умное

ответить? Интересно, как бы в подобной ситуации повел себя опытный мачо? Макс почесал затылок. Может, литературу там какую или журнал почитать? Внезапно

парень нахмурился и недовольно поджал губы. К Полине, которая до этого мирно стояла в стороне, подошел Петушков. «Все-то ему неймется, тоже мне, Казанова»,

- раздраженно подумал Макс. Кузя ему рассказывала, что информатик очень даже радостно воспринимает ее звонки. Даже пару раз зайчиком назвал. А если мужчина

называет девушку зайчиком, то это что-нибудь да значит! Но Петушкову, видимо, одной девушки мало показалось. Ему еще и Полину подавай! Наклонившись вперед,

Макс напряженно вглядывался, пытаясь определить, что информатику от Полины понадобилось. Впрочем, тут к гадалке не ходи – на танец ее приглашает. Может,

киллера нанять? Макс мрачно пожевал верхнюю губу. Пойдет Полина с ним танцевать или нет – вот в чем вопрос. На какое-то время танцующие пары закрыли от

Макса Полину и Петушкова. Недовольно ворча, суворовец наклонялся то вправо, то влево, пока обзор вновь не стал чистым. Жестикулирует, подлец. Ишь как вырядился.

Даже галстук нацепил! Лучше бы о работе думал, чем по дискотекам шастать. А Полина что? Ага, ногой нетерпеливо бьет, голову опустила. Сейчас отошьет! Но

Полина, напротив, согласно кивнула и вложила руку в растопыренные пальцы информатика. Черт! На танцпол пошли. Кадеты расступаются – как же, преподавателей

надо вперед пропустить! От досады Макс начал нервно дергать себя за форменную куртку. Ну что за женщина – на минуту ее одну оставить нельзя! Заиграла медленная

музыка, свет, до того бешено мерцавший, успокоился и в такт мелодии стал задумчиво скользить по залу. Суворовцы охотно приобняли своих партнерш. Петушков

тоже водрузил свои лапищи на тонкую талию Полины. Пальцы их сплелись. В этот момент Трофимов с какой-то долговязой девицей (с лица которой не сходила глупая

застенчивая улыбка) пристроились прямо перед носом Макса, полностью загородив тому обзор. Что же он стоит? Действовать надо! Решительно отпихнув недовольно

заворчавшего при этом Трофимова (а заодно, естественно, и его партнершу), Макаров двинулся вперед. … Девчонка, которая все крутилась рядом, наивно решила,

что красивый суворовец направляется к ней, расплылась в улыбке и с готовностью шагнула ему навстречу. Но Макс, не поворачивая головы и недовольно хмурясь,

прошел мимо. Она так и осталась стоять – только улыбка стала растерянной, а руки медленно опустились. Добравшись до мирно танцующей Полины, Макс вежливо

похлопал по руке Петушкова: - Позвольте, как принято говорить в лучших домах Европы, украсть вашу партнершу! – и он озабоченно посмотрел на Полину, - Я

все правильно сказал, Полина Сергеевна? Отстранившись, преподаватели, оторопевшие от подобной наглости, с удивлением уставились на Макарова, который замер,

смиренно склонив голову. Первой очнулась Полина. Не снимая руки с плеча партнера, она ответила: - Да, Макаров, вы все сказали верно. Но только исключительные

обстоятельства могут вынудить благовоспитанного офицера (в нашем случае – будущего офицера) прервать танец, когда дама уже приглашена, - и она ободряюще

кивнула Петушкову. А тот не нашелся что ответить и только, серьезно надувшись, кивнул. Однако Макс и не думал уходить. - У меня как раз исключительные

обстоятельства. И, не дожидаясь, пока информатик очухается, легко выхватил Полину у того из рук. Чуть не задохнувшись от возмущения, петушков попытался

возразить: - Суворовец, что ты себе позволяешь? А ну-ка немедленно… Но, увлекаемая Максом, Полина успела одарить информатика лишь растерянной улыбкой,

которая, казалось, говорила: «Вы уже меня простите, это не моя вина». Когда Макс с Полиной, танцуя, отошли достаточно далеко от Петушкова, она немного

отстранилась и, выразительно подняв брови, очень серьезно поинтересовалась: - Ну, Макаров, я вас внимательно слушаю, - но глаза ее при этом смеялись, что

вселило в Макса уверенность, - Что же такого важного вы надумали срочно мне сообщить? Макс округлил глаза в притворном возмущении: - Нет, Полина Сергеевна,

это я жду, что вы ответите на мой вопрос. - Какой вопрос? – искренне удивилась Полина. Виртуозно избежав столкновения с другой парой, Макс вывел партнершу

на свободное пространство и наклонил голову. - Вопрос о чести, - он улыбнулся, - Для меня это очень важно. Полина на мгновение опустила глаза, а когда

вновь подняла их, взгляд ее был задумчив. - Знаете, Макаров, вы не перестаете меня удивлять. Она смотрела на него в упор, и Макс, словно загипнотизированный,

почти перестал дышать. Ее сердце билось так близко, что он чувствовал это биение своим сердцем. А Полина, не подозревая, что в этот момент творится с кадетом,

невозмутимо продолжила: - Вы очень хороший мальчик, - слово «мальчик» больно задело Макса, но он постарался этого не показать, - Я, конечно, как и обещала,

думала над вашими словами. И в основном с вами, наверное, нельзя не согласиться… - А не в основном?.. – нетерпеливо перебил ее Макс. Замявшись, Полина

внимательно, словно впервые их увидела, осмотрела свои руки, лежавшие на плечах у Макса. - Ваши рассуждения о чести кажутся мне чересчур субъективными.

Лично я считаю, что разговор об этом будет неполным, если мы не будем считаться с понятием общечеловеческой морали. Макс отреагировал мгновенно: - То есть,

если сегодня считается, что деньги – это круто, а нищета – отстой, значит, красивая девушка, которая выходит замуж за богатого урода, поступает честно?

Перед собой – честно? Он быстро и зло глянул на Полину, в глубине души очень рассердившись на себя самого: ну почему не сдержался? Такая постановка вопроса

пришлась девушке не по душе. Часто моргая, она все-таки решила уточнить: - Максим, вы постоянно на что-то намекаете? Или мне кажется? - Вам кажется… -

глухо ответил Макс, но все-таки не удержался и добавил: - Вы же сами говорили – про общечеловеческую мораль… - он пожал плечами, - А ведь она сейчас именно

такая, как я только что сказал, эта ваша общечеловеческая… Или я ошибаюсь?.. Музыка смолкла, и ее разом сменили нестройные шумные разговоры. Полина опустила

руки. Она стеснялась посмотреть в глаза своему ученику. А ведь как Макаров прав! И как прав! Вот он говорит сейчас, и все кажется таким простым и очевидным,

что странно даже, как это она сама раньше не додумалась. - Вы правы, Максим… кажется, - шепотом призналась Полина. - И я так думаю, - жестко отрезал Макс,

не спуская с девушки пристального взгляда, - Спасибо, вам, Полина Сергеевна, за танец, - тут он замер и не удержался от комментария: - А все-таки, Полина

Сергеевна, я считаю, вы мне за такие речи просто обязаны поставить пятерку! Я про свою супергалантность, - уточнил он на всякий случай. Полина натянуто

улыбнулась: - Я подумаю. И тут как раз подоспел Петушков. Подозрительно поглядывая на Макса, он своей липкой ладонью взял Полину за руку и повел ее прочь.

На этот раз Макс не стал препятствовать информатику. Зачем? Все, что нужно, он Полине уже сказал. И все-таки она того богатого дяденьку не любит! Удовлетворенно

кивнув, Макаров направился к выходу. Открыл дверь в коридор, и первое, что увидел, было настороженное, даже, можно сказать, испуганное лицо Перепечко.

Степа сидел около окна на корточках, нервно вздрагивая каждый раз, когда из зала кто-то выходил. Он прятался. 2. [Перепечко опаздывает на дискотеку, ожидая

приезда дяди. Так и не дождавшись его, он уныло бредет на дискотеку, которая ему не нравится. Кадеты с самыми идиотскими выражениями на лицах зажимаются

по углам с девчонками, а он всегда остается один. Едва Печка появляется в зале, как радостный Трофимов знакомит его с двумя девушками. Одна из них – Катя,

несколько мужеподобная особа, зато вторая, которую Трофим «оставил» себе, сразу очень понравилась Перепечко. И, видимо, он ей тоже, потому что Вероника

тут же оставляет Трофимова и пытается пригласить Степу на танец. От волнения Печка говорит какие-то глупости, смущается еще больше и под предлогом, что

ему куда-то срочно надо, сбегает в коридор…] Закрыв дверь, Печка вздохнул. Вот девушка его ждет. А что он скажет, вернувшись? Ни одной умной фразы произнести

не сможет. Она над ним посмеется и все. А Перепечко вовсе не хотелось, чтобы Вероника над ним смеялась. Именно этими мыслями была занята Степина голова,

когда дверь вдруг открылась и появился Макс. - Ты что здесь делаешь? – удивился он. Перепечко ответил уклончиво: - Да я вот насчет матча прикидываю, -

это он прямо сейчас, на ходу, придумал. Не про Веронику же Максу рассказывать? Засмеет, - Очень не хочется, чтобы четвертый взвод победил. Макс какое-то

время молча рассматривал друга, а потом наконец ответил: - А чего зря думать? Тут тренироваться надо, - и достав из кармана помятый спичечный коробок,

бросил его на пол, - Лови, тебе пас. Удивленно переводя взгляд с коробка на Макса, Печка понял, что Макаров не шутит. Значит, так тому и быть. Лучше он

с Максом в футбол погоняет, чем будет перед Вероникой краснеть. И Перепечко с такой силой ударил носком ботинка по коробку, что тот, пролетев мимо Макса,

несколько раз перевернулся в воздухе. Гол!!! 3. … Футболисты третьего взвода как раз разминались, когда к ним неожиданно подошел Илья Синицын. Он уже давно

решил это сделать. Еще в тот день, когда у дяди Славы на кухне с отцом разговаривал. Но решить одно, а взять и помириться на самом деле – совсем другое.

Почти неделю промучился Илья, пока не сказал себе наконец: «Стоп – сегодня или никогда». Нарушить данное себе слово Синицын не мог. За последнее время

ребята уже начали привыкать, что он держится особняком и ни с кем не разговаривает. Поэтому при его приближении все замолчали, с интересом ожидая, что

будет дальше. А дальше произошло следующее. Синицын сел на скамейку напротив Макса и, спокойно оглядев всех, начал: - Я тут подумал и решил, что пришла

пора зарыть томагавки. Макс внимательно на него посмотрел и кивнул: - Согласен, давно пора. Илья пожал плечами: - Ну, давно не давно, но сейчас точно пора.

Нам этот матч ни за что не выиграть, если не будет команды, - он развел руками, - а команды не будет, если игроки начнут друг другу подножки ставить. Перепечко,

стоявший к Синицыну ближе всех, покрылся румянцем и забубнил: - При чем здесь это, мы же извинились, Синица. Ну с кем не бывает? Однако Макс, который все

это время задумчиво тер коленки, прервал Печкины стенания: - Успокойся, Степа. Синица имеет в виду совсем другое, - и обернулся к Илье, протягивая руку,

- Тогда мир? Вперед к победе! Не раздумывая, Синицын ответил крепким рукопожатием: - Мир! – и, усмехнувшись, добавил: - Сделаем Сырникова! Следом за Макаровым

с протянутыми руками потянулись остальные суворовцы, крайне довольные, что эта неприятная история наконец закончилась, и закончилась благополучно. Одним

из последних к Илье подошел Сухомлин. Нервно поправив очки, он, прежде чем протянуть руку, еле слышно извинился: - Ты, Синица, за крысу на меня не сердись.

Просто все факты на тебя указывали. А ты ничего объяснять не захотел. - И сразу крыса, да? – не удержался Синицын. Сухомлин беспомощно развел руками. Тогда

Илья примирительно кивнул и первый протянул ладонь Сухому, отрезав: - Проехали. Тут Синицын заметил Левакова, который все это время был совсем рядом, но

близко не подходил, а лишь издалека внимательно следил за разговором. Илья встал и не спеша подошел к Андрею. Они стояли друг напротив друга и не знали,

с чего начать. Андрей напряженно изучал пуговицы на своей форме, а Синицын смотрел в сторону. Первым не выдержал Илья. По-прежнему не поворачивая головы,

он тихо признался: - Я, Андрюх, много думал и понял, что, наверное, зря на тебя наехал, - Леваков украдкой на него посмотрел, - Я ведь тоже, получается,

тебе до конца не доверял, раз про Мурашко с самого начала не рассказал. Значит, и ты имел право во мне усомниться. Чувствуя неловкость, Андрей ответил:

- Может, просто забудем? Илья облегченно кивнул: - Согласен. И мальчики ударили по рукам. 4. Финальный матч, как кадеты и предполагали изначально, оказался

очень непростым. Поначалу третьему взводу не повезло. Трофимов, стоявший на воротах и благополучно взявший несколько мячей, вдруг поскользнулся, причем

как раз в тот момент, когда бежал ловить очередной мяч. Мяч вообще-то был простой, и, если бы не досадное падение, Трофимов бы его непременно поймал. А

так четвертый взвод открыл счет. Майор Ротмистров, сидевший на трибуне рядом с майором Василюком, не удержался и подпрыгнул на месте. - Нет, вы видели,

а? Орлы! – он с гордостью посмотрел на соседа. - Видел, - мрачно подтвердил Василюк, напряженно следя за развитием дальнейших событий. Разозлившись на

досадную неудачу, третий взвод яростно пошел в атаку. Теперь игра велась в основном на стороне противника. Синицын весь напрягся, готовый в любой момент

принять пас. Наконец Макарову удалось обойти рыжего Григорьева из четвертого взвода и передать мяч Синице. Тот вложил в свой удар столько силы, что Василюк

всерьез испугался, не взорвется ли мяч. Но… - Гол! – радостно завопил майор Василюк и повернулся к притихшему Ротмистрову: - Вы видели, да? Ротмистров

не ответил. Кусая губы, он наклонился вперед, бормоча что-то невразумительное. Его лоб покрылся мелкими капельками пота. Видно было, что он едва сдерживается,

чтобы не выскочить на поле самому. Впрочем, справились и без него. Сырников завладел мячом и, чуть не столкнувшись с Леваковым, который пытался его остановить,

забил второй гол. Заметно повеселев, Ротмистров откинулся назад. Молодец, Лешка, так держать! Игра стала напряженнее. Теперь кадеты были готовы лечь под

мяч, но не дать противнику возможности им завладеть. Десять минут игра шла без результата, и только на одиннадцатой минуте Максу удалось сравнять счет.

До окончания матча оставалось пять минут. Трибуна выла. Ротмистров то наклонялся вперед, то откидывался назад. Наблюдая за ним, Василюк не удержался: -

Не знал, товарищ майор, что вы такой рьяный болельщик. - Какой к черту, болельщик, - огрызнулся, не подумав, Ротмистров, - Мы должны победить – и баста.

- Ну-ну, - усмехнулся Василюк и отвернулся. Осталось три минуты. Игра перешла на сторону третьего взвода. Издалека видно было, как нервно скачет в воротах

Трофимов. Поминутно вытирает лоб, облизывает губы. Две минуты. Неожиданно мяч оказывается у Перепечко. Он делает пас Максу, тот – Синицыну, и… Ротмистров,

резко побледнев, вскочил. Не может быть! Это как же так?! - Кажется, победили все-таки мы, - услышал он довольный голос Василюка. Бешено вращая глазами,

Ротмистров зло посмотрел на офицера-воспитателя третьего взвода и перевел взгляд на поле. Там, неистово крича, прыгали и обнимались суворовцы из команды

противника. Он даже отсюда мог разглядеть счастливые лица Макарова, интернатовского, толстяка и других. В отдалении понуро плелся с поля Сырников. Не глядя

больше на Василюка, Ротмистров быстро покинул трибуну.

Глава одиннадцатая. 1. Выбежав вперед, Трофимов начал пятиться, а потом размахнулся и что есть мочи вмазал ногой по листьям так, что те взлетели

и, кружась, осели перед остальными суворовцами, испачкав им при этом сапоги мелкой осенней грязью. - И тут Синица – бум! – закричал Трофимов, - Сырников

аж завопил. А я стою и глазам не верю. До конца матча всего минута какая-то оставалась. И тут этот гол. Класс! - А я мяч ногой чувствую, а пнуть боюсь,

- пылко встрял Перепечко, - Думаю, ни за что до Макса не докину, - и торжествующе оглянулся. Еще бы! Он докинул, а Макс мяч Синице перебросил. Значит,

если бы не Печка, не видать бы третьему взводу победы. Они хоть понимают это? Кадеты шли по парку в сторону кинотеатра. В честь выигрыша им дали увольнительные

на три часа. На кино как раз хватит. В начале их командир взвода поздравил, а потом сам Матвеев. Сказал, молодцы. Но они ведь и правда молодцы. Как сказал

генерал: «Борьба была напряженной, но победил сильнейший». - Правда победила, - буркнул Леваков, - Сырников, перед тем как свой мяч забить, мне так конкретно

по голени съездил. Думал, упаду и не встану больше. Сухомлин удивился: - Ну и чего ты судье не сказал? Он бы сразу штрафной назначил. - А ты видел, как

он меня шибанул? - ехидно поинтересовался Андрей. Сухой призадумался и в конце концов был вынужден отрицательно покачать головой. То-то и оно, что не видел.

- Лева-то прав, - вмешался Синицын, - Вы что, Сырникова не знаете? Он бы все так повернул, что вообще получилось бы, что это Андрюха на него с ножом полез.

На это суворовцам, как ни печально, возразить было нечего. Они пошли дальше. В парке, из-за того, наверное, что день был будний, люди встречались редко.

Так, мамы прогуливались с ребятишками и колясками да пара стариков в старомодных беретах возбужденно спорила о чем-то на лавочке. А вообще тихо, птицы

не чирикают, слышно только, как шелестят листья под сапогами кадетов да гудит вдалеке электричка. Пахло сыростью и покоем. Мокрые облезлые деревья, как

бездомные собаки, стыдливо отворачивались от прохожих. Иногда мимо с карканьем, яростно маша громадными черными крыльями, пролетали вороны. Многие лавочки

к зиме убрали, чтобы не сперли деятельные горожане. А те, что остались, были заняты. Кадеты, которые решили присесть и съесть наконец еще раньше купленные

хот-доги, увидели было издалека свободную скамейку, но, подойдя ближе, разочарованно переглянулись. На лавочке спал мужчина. Сначала ребята приняли его

за бездомного, но потом поняли, что мужик просто-напросто в стельку пьян. Штанина задралась до колена, нога безвольно свесилась с узкой скамейки, руки,

как у покойника, скрещены на груди, а рот приоткрыт, и время от времени оттуда вылетают свистящие звуки. Ресницы во сне нервно подрагивают. Он выглядел

таким умиротворенным, что издалека могло показаться, что мужчина просто прилег, чтобы посмотреть в осеннее небо. Мальчики круто развернулись, но не успели

сделать и пяти шагов, как услышали позади себя сиплый, низкий голос: - Эй, кадетики! – на ребят пахнуло перегаром. Они оглянулись. Трудно было представить,

что мужик сможет очнуться так скоро. Казалось, он пролежит без признаков жизни до вечера. Но нет. Сел, опустил ноги, руками оперся о колени и теперь смотрел

на пацанов тяжелым туманным взглядом, одновременно растирая виски. Облизав потрескавшиеся губы, покрытые кое-где черной коростой, он повторил: - Эй, кадетики!

– теперь его голос уже не звучал так угрожающе сипло, как в первый раз, - Сюда! Ко мне! – приказал он. Понятно, что суворовцы и не подумали двинуться с

места. Нахмурившись, они следили за мужиком, готовые действовать по обстоятельствам. Пьяный нахмурился, поскреб подбородок и вдруг неожиданно спросил,

так и не встав: - Ребят, пятьдесят рублей есть? Поморщившись, Макс ответил: - На опохмелку не подаем, - и он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг раздался

мелодичный скрип. Мужик, тяжело опираясь о лавку, встал. Глаза его сверкали яростью. - Ты как, сопляк, разговариваешь с офицером Советской армии? Недоверчиво

осмотрев через плечо мужика, Макс покачал головой: - Что-то не похоже на офицера! Остальные молчали и, затаив дыхание, рассматривали пьяного. Тот сразу

как-то обмяк, опустился обратно на скамейку и, уставившись в асфальт, печально вопросил: - Не похож, говорите? Да, наверное, уже и не похож, - он поднял

глаза и невесело усмехнулся, - А ведь я капитан… Даже Макс ошарашено замер после такого признания. Суворовцы невольно подошли к пьяному ближе. -В Германии

служил, - продолжил тот, - Жена… - он осекся, - Жена ушла, когда меня после возвращения с квартирой кинули. Сказала, ты, мол, меня счастливой обещал сделать,

вот и дай мне счастливо уйти, - мужик щелкнул пальцами, - Псыть – и нет жены! А пока в Германии жили, она мне пирожки с капустой по выходным пекла – чтобы,

- он причмокнул, как будто вспомнил вкус тех самых пирожков, - чтобы, говорила, я родину не забывал, - он быстро посмотрел на Макса, - Смешно? – в его

вопросе прозвучал такой вызов, что Макс невольно вздрогнул, но ответил: - Да нет, не очень. Мужик кивнул: - Во! Устами младенца, как говорится, - он поднял

указательный палец, потом бессильно опустил его, - Дальше бизнес лопнул… а, вам неинтересно, - он махнул рукой и затем неожиданно снова уставился на ребят.

Только на этот раз в глазах его не было ярости, только жалкая мольба: - Может, дадите пятьдесят рублей? Молча, не дожидаясь, пока очнутся остальные, Синицын

вытащил из кармана сотню и протянул ее капитану. Глаза того вспыхнули. Он одним резким движением выхватил деньги и, судорожно запихивая их в карман, заговорил

быстро, заикаясь и забывая слова: - Ой спасибо, ой… молодцы. Я сейчас верну. Верну сдачу, - он бойко вскочил и перед тем, как убежать, энергично замахал

руками, - Вы, кадетики, никуда не уходите. Я сейчас, - и быстрым шагом пошел в сторону магазина. Синицын, внимательно провожая его взглядом, сказал: -

Пошли отсюда! Илья развернулся и двинулся в сторону, противоположную той, куда скрылся капитан. - А как же кино? – начал было Перепечко, но поймав на себе

хмурый взгляд мальчишек, замолчал. Только пробормотал под нос так тихо, что никто не услышал: - Ну, нет так нет. Про недавнюю победу больше не вспоминали.

Так, лениво болтали ни о чем. Вернее, о чем угодно, только не о капитане и синицынской сотне. Сам Синицын угрюмо шел впереди и о чем-то напряженно думал.

Вдруг уже на выходе из парка он резко остановился и повернулся к остальным. Илья выглядел растерянным. Когда он заговорил, взгляд его беспокойно скользил

с одного кадета на другого – словно он искал что-то в их лицах. - Как вы думаете, и мы также когда-нибудь, да? – он нервно потер лоб, - Ведь нет никакой

вероятности, что наша жизнь сложится по-другому? Вот станем мы офицерами, - Илья загнул палец, - Отслужим, - второй палец, - А потом вдруг окажемся никому

не нужны… Ну вот так же, как этот капитан. - Что так же? – уточнил Сухомлин. Илья покачал головой и махнул рукой в сторону парка: - Так же, как и он. Отслужим

и окажемся не у дел, - повторил он взволнованно, - На лавочке в этом самом парке. Подойдя поближе, Макс похлопал Синицына по плечу. - Лично я предпочитаю

оказаться в другом парке – в Центральном. Здесь, по-моему, плохо милостыню подают. Илья шутки не оценил: - Не паясничай, Макс, я серьезно. Тот пожал плечами:

- Да кто его, Синица, знает, что серьезно, а что нет, - и, пристально посмотрев на друга, Макаров спросил: - Вот ты, например, Илья, если бы вдруг узнал,

что существует девяносто процентов вероятности оказаться на месте этого капитана, бросил бы завтра Суворовское? - Нет, - подумав, ответил Синицын уверенно.

- А почему? – Макс прищурился. Илья улыбнулся: - Потому что остается еще целых десять процентов вероятности другого развития событий. Разведя руками, Макс

отвесил Синицыну поклон: - Тогда ты меня понял, старик. Илья задумчиво кивнул. 2. Саша Ноздрева приходит на КПП, чтобы поздравить Левакова с победой в

футбольном матче. Он удивлен, что она в курсе. Их увлеченную беседу прерывает появление Ноздрева, который ни за что дает Левакову наряд вне очереди. Саша

возмущена до предела, и не желая разговаривать с отцом, уходит сразу же после ухода Андрея. Ноздрев догоняет ее на остановке. В ответ она говорит отцу,

что он тоже вначале был их маме не пара, забыл, как ее дедушка его с лестницы спускал? Ноздрев ошарашен. Откуда дочь знает такие подробности. Она говорит

– от матери, и так же как ее мать, Саша не отступится. Она уезжает, а полковник задумчиво садится на лавочку и рассматривает свое отражение в луже. 3.

Заранее назначенная встреча Саши и Андрея срывается из-за учителя рисования, который неожиданно перенес занятия на более позднее время. Саша нервничает

– у Левакова нет мобильного. Она просит свою подругу Самохину прийти на место встречи и попросить, чтобы Андрей подождал ее часик. Самохина нехотя соглашается.

Андрей нервно дожидается опаздывающую Сашу и думает, уж не передумала ли она с ним встречаться. В это время Самохина подкрадывается сзади и закрывает его

глаза руками. Он вначале рад, думая, что это Саша, потом удивленно видит позади себя Самохину. Та говорит, что Сашка сегодня прийти не сможет. Но она попросила

передать ему кое какую вещь, только она у нее дома. Расстроенный Андрей без особой охоты идет к Самохиной домой. Она предлагает ему вино и включает музыку.

Андрей несколько озадачен таким поведением Сашкиной подруги. Несколько раз у Самохиной звонит мобильный, но она игнорирует его. Наконец, начавший о чем-то

догадываться Андрей просит у нее мобильник позвонить и видит, что она отклоняет звонки Саши. Леваков возмущен, и говорит, что Сашка считает ее своей лучшей

подругой. Самохина равнодушно пожимает плечами, и Андрей уходит.

Глава двенадцатая. 1. Естественно, Леваков не застал уже Саши на месте их несостоявшегося свидания. Он несколько раз звонил ей домой, но попадал

на полковника Ноздрева, поэтому молчал в трубку. В конце концов тот его обругал и яростно швырнул трубку. Когда же Андрей, наконец, дозвонился до Саши,

та была холодна и зла. Андрей понимает, что виноват, но извинения не помогают. Сашка обвиняет его в домогательствах к своей подруге. Андрей в шоке: это

ей Самохина так сказала?! Сашка не желает ничего слушать и бросает трубку. Андрей расстроен. Ну почему он ей первым не рассказал? Хотя что значит его слово

против слова ее лучшей подруги? 2. [Василюк заболевает ветрянкой и офицером-воспитателем третьего взвода временно назначается майор Ротмистров… ] … Ротмистров

пошел вдоль строя, мимоходом делая про себя замечания, которые впоследствии могли облегчить его работу с третьим взводом. Так, кто у нас здесь? Толстяк

(хм, бекон с ушами) – с этим проблем быть не должно. Вон как глазами хлопает. Боится – замечательно. Он был глубоко убежден, что курсанты должны бояться

офицеров. Только на этом армия и держится! Дальше? Ага, местный воришка – Трофимов. Тоже, видно, обеспокоен. Но храбрится. Не бойтесь, ребятки, любые перемены

только к лучшему! Макаров – это заноза, которую надо удалять хирургическим путем. Эх, если бы не его папаша… И наконец, интернатовский! Здесь все понятно.

Ну что же, Ротмистров приосанился, для начала совсем неплохо. Вернувшись на место, он выразительно сказал: - То, что я сейчас вижу, меня удручает. Кадеты

внимательно следили за каждым движением офицера. Ротмистров – зверь. Об этом все училище знает. Им остается только ждать, какую особую программу он для

них подготовил. Или, может, пожалеет? Нет, это вряд ли… Майор тем временем продолжил: - А вижу я толпу расхлябанных дворовых мальчишек, а не курсантов

Суворовского училища, - «Молодец, хорошо сказал», - похвалил себя Ротмистров, - Что вы мне на это скажете? Возражения есть? Майор не сомневался, что в

ответ на его убийственное обвинение суворовцы понуро опустят головы и пристыжено промолчат. Каково же было его удивление, когда вице-сержант взвода Макаров

сделал шаг вперед и невозмутимо ответил: - Лично я с вами согласен. Ротмистров только открыл рот и ошарашено уставился на суворовца. Как, впрочем, и все

кадеты, не сговариваясь. Что это Макс задумал? А тот, не обращая на них внимания, пояснил свою мысль: - Вам с нами надо что-то срочно делать, а то, куда

ни плюнь, мы первые. Вон даже матч выиграли, - Макс печально покачал головой, - Сделайте с нами что-нибудь, товарищ майор. А то ведь мы так и училище досрочно

закончим. Глядя на побагровевшее лицо Ротмистрова, суворовцы с трудом удержались от смеха. И только его злобный взгляд, молнией пронзивший всех сразу,

успокоил ребят. Однако, несмотря на душившую его ярость, майору довольно быстро удалось взять себя в руки. Он поинтересовался: - Ваше имя, суворовец? –

хотя ответ был ему прекрасно известен. Макс с готовностью сообщил: - Вице-сержант Макаров! Ротмистров кивнул: - Хорошо, вице-сержант, выводите взвод на

спортплощадку. - Началось, - шепнул соседу Сухомлин, поворачиваясь направо. Выбежав трусцой на спортплощадку, кадеты поежились. Свежо, что ни говори. Довольно

потирая руки, Ротмистров подошел к Перепечко, испуганно втянувшему голову И, прежде чем что-то сказать, задумчиво пощупал его руку чуть пониже плеча. На

лице майора отразилось притворное недоумение. Потерев висок, он заботливо спросил: - Суворовец Перепечко, а вы ничего в казарме не забыли? Недоуменно оглянувшись,

Печка начал судорожно припоминать, что он мог забыть в казарме, но так ничего и не вспомнил. И это всполошило Степу гораздо сильнее, чем если бы он действительно

что-то оставил. Он исподлобья испуганно смотрел на офицера, ожидая приговор. Ротмистров не спешил. Ласково похлопал турникет, при этом рука его стала неприятно

мокрой, и он, поморщась, вытер ладонь платком. Потом майор обернулся. - А ты мускулатуру случайно нигде не оставил? Покраснев, Печка опустил голову и тихо

пробормотал: - Нет… - Не слышу? – наклонился Ротмистров к самому уху Перепечко. - Никак нет, товарищ майор! – проорал Степа, вытянувшись во фронт и глядя

прямо перед собой. Казалось, майор удовлетворен. По крайней мере, он соизволил улыбнуться. Ядовито, скользко. И оглянулся, как бы приглашая остальных суворовцев

присоединиться. Но те угрюмо молчали, неодобрительно наблюдая за происходящим. Тогда улыбка сползла с лица офицера, и он, кивнув на перекладину, сказал:

- А я думаю, забыл. Вперед! Печка не сразу понял приказ, поэтому перевел полный недоумения взгляд на Ротмистрова, чем только разозлил его. - Вот дубина,

- не сдержался майор, особо не церемонясь с суворовцем, - На перекладину давай прыгай. И подтягивайся. Двадцать раз. Без перерыва. Время пошло, - со стороны

казалось, что майор скорее рычит, чем говорит. Не заставляя Ротмистрова повторять в третий раз, Печка шустро подскочил к перекладине и подпрыгнул, но не

удержался и грохнулся вниз. В другой день кадеты, наверное, отпустили бы какое-нибудь едкое замечание, но только не сегодня. Сегодня все с сочувствием

смотрели, как Степа, явно волнуясь, поднимается с земли и пытается залезть обратно. И лишь один человек не испытывал к Печке ни малейшего сочувствия –

майор Ротмистров. Брезгливо покачав головой, он пробормотал: «Мешок сала», - и обернулся к остальным: - А вы чего носы повесили? Я и вам скучать не дам.

Десять кругов резвым галопом. Может, и не резвым галопом, но кадеты послушно поскакали на первый круг. И уже сзади услышали недовольное ворчание Ротмистрова:

- Быстрее, быстрее… Не завтракали вы сегодня, что ли? Трофимов, не отставай. Опять тебя на себе нести придется? Трофимов пристыжено опустил голову, но

Макс тут же оглянулся и громко ответил за него: - Ничего, товарищ майор, донесем! Но Ротмистров его уже не слушал. Он с интересом смотрел, как, извиваясь,

пыхтит, пытаясь подтянуться на перекладине в седьмой раз, Печка. - Задницу втяни, рукам легче будет, - подбадривал он кадета снизу. В этот момент к ним

подошел прапорщик Кантемиров. Мельком глянув на покрасневшее лицо Степана, державшегося из последних сил, он отвернулся и сказал Ротмистрову: - Там к суворовцу

Перепечко пришли. Скривившись, Ротмистров, не удостоив прапорщика взглядом, ответил сквозь зубы: - Суворовец занят, - и язвительно добавил: - Худеет по

моей новой методике. Навострив уши, Печка, повернул голову и бросил через плечо жалобный взгляд на прапорщика. Дядя, наверное, пришел, догадался он. Эх,

уйдет, так они и не повидаются. Ни за что не отпустит его Ротмистров. Но тут за мальчика неожиданно вступился Философ. - Отпустите его, товарищ майор,

- прошептал он потихоньку, чтобы Печка не слышал, - К нему из деревни приехали. А там, сами знаете, автобусы, расписание. Посмотрев, наконец, на прапора,

Ротмистров вспылил: - Откуда я, позволь тебя спросить, могу знать расписание деревенских автобусов? Он вопросительно уставился на Кантемирова. Тот, не

найдя что сказать, только плечами пожал. Ротмистров мрачно дернулся, но махнул рукой: - Ладно, пусть идет, - и, громко, обращаясь к Перепечко, который

так и висел, гадая, что решат старшие, крикнул: - Эй, ты, давай на КПП! Разжав руки, Печка кулем свалился вниз. Поднялся, спешно отряхнулся И, бросив полный

благодарности взгляд на Кантемирова, зайцем припустил к дяде. 3. Дядя приехал к племяннику с определенной миссией. Он осторожно выведывал у Степы про девушек

и его отношения с ними. А Степа, отвечая, даже не подозревал, что дядя намерен сосватать за него Анжелку Козлову…

Глава тринадцатая. 1. Наверное, если бы не случай, Петушкову так никогда бы и не удалось вычислить Макса. Не с той стороны он к проблеме подошел.

С самого начала Сергей Владимирович почему-то решил, что если он будет постоянно отираться около Полины, то рано или поздно ее тайный воздыхатель непременно

себя проявит. А может, ему заодно удастся обнаружить что-нибудь подозрительное и в поведении самой Ольховской. Однако, время шло, но ничего не происходило.

Полина вела себя невозмутимо, как никогда. И уж если кого и можно было заподозрить в тайной страсти, то именно его, информатика. Маленькая фея продолжала

с завидным упорством названивать в преподавательскую, вызывая красноречивые взгляды коллег. Надо сказать, что информатик чувствовал себя почти влюбленным.

Но только почти. Чтобы окончательно и бесповоротно отдаться во власть неведомых ему ранее чувств, не хватало самой малости – увидеть чаровницу. Однако

девушка упорно отказывалась от встречи, что немного тревожило Петушкова. Впрочем, куда сильнее его беспокоил друг Яков. Чем больше времени проходило со

дня их памятного разговора, тем чаще высвечивался его телефон на дисплее мобильника Сергея Владимировича. Вначале Яша просто интересовался, как продвигаются

поиски анонима. Потом стал угрожать. А в конце концов прямо сказал, что уже почти перестал ему, Петушкову, верить: не он ли и есть тот самый загадочный

писака, не запудрил ли он ему мозги своими блинами? Одним словом, положение – не позавидуешь. И вот, когда Петушков уже стал всерьез задумываться, а не

обратиться ли ему за помощью в соответствующие органы, как раз и произошел тот самый счастливый случай, разом изменивший все. Дело было так. Шел обычный

урок информатики. В кабинете за компьютерами пыхтел третий взвод. Урок мало чем отличался от предыдущих. Сухомлин с Трофимовым болтали, наивно полагая,

что петушков глух и слеп. Леваков, высунув язык, старательно водил мышкой по коврику, время от времени консультируясь с Синицыным. Перепечко вертелся.

Макаров затаился за монитором. Когда взгляд информатика остановился на Максе, Петушков нахмурился, вспомнив про дискотеку. Нахальный все-таки парень этот

Макаров! Но толковый, ничего не скажешь. Недавно такую программу состряпал, что, несмотря на всю свою к Макарову неприязнь, информатик не смог удержаться

от похвалы. Словно почувствовав на себе взгляд Петушкова, Макс выглянул из-за компьютера, нервно огляделся по сторонам и исчез обратно. Информатик почесал

шею и хотел уже вернуться к новой игрушке, прикупленной недавно на развале, как в дверь постучали. Это пришли за Макаровым. Его зачем-то требовал к себе

майор Ротмистров. Срочно! - Ну, срочно так срочно, - развел руками Петушков, отпуская суворовца. С явной неохотой встав из-за стола, Макаров в развалку

пошел к выходу. Но и после ухода Макса информатику не удалось приступить к приятному занятию – освоению новой игры. Случайно бросив взгляд на кадетов,

он с досадой заметил Перепечко, с мычанием тянувшего руку. - Говорите, суворовец, - Петушков устало махнул мышкой, но потом спохватился и отложил ту на

коврик. Перепечко встал и тревожно (он заранее опасался, что испортил дорогой компьютер) признался: - У меня страницы закончились. Петушков приподнял брови:

- Так мы вроде как, суворовец, сейчас с принтером не работаем. Мальчик кивнул, нервно облизал губы, осознавая весь ужас создавшегося положения, обреченно

пояснил: - Да нет, у меня в компьютере страницы закончились. Класс замер. Это услышали даже те, кто, казалось, был целиком поглощен собственными делами.

Петушков поднялся и заинтересованно подошел к суворовцу. - Должен сказать, что это уникальное явление, которое стоит отметить в Книге рекордов Гиннесса.

На моем веку страницы в компьютере еще ни разу не заканчивались, - он наклонился над столом Перепечко и, нажав «ENTER», перенес текст на новую, благополучно

возникшую страницу. Степа облегченно вздохнул, а информатик с сожалением констатировал: - Увы, рекорда нам не видать. Он хотел было уже уйти, но тут взгляд

его случайно упал на соседний компьютер. Компьютер Макарова. Первое, что увидел Сергей Владимирович, было неосмотрительно оставленная открытой электронная

почта. Информатик уже занес руку, чтобы ее закрыть, а потом сделать суворовцу выговор, но в этот момент внимание его привлек один очень знакомый адрес

в папке «отправленные письма». Сомнений быть не могло! Это же электронный адрес Полины Ольховской! Именно его целых три раза диктовал информатику по телефону

Яков. Петушков резко выпрямился. Значит, Макаров? Он недоверчиво покачал головой. Суворовец? Так просто? Он снова наклонился и, делая вид, что поправляет

провода, открыл первое попавшееся письмо. Быстро пробежав его глазами, информатик удостоверился, что догадка его верна. Очень довольный, он сел обратно

на место задолго до того, как вернулся Макс. А сразу после окончания занятий преподаватель, оставшись в кабинете один, набрал номер Якова и с чувством

выполненного долга отчитался перед ним о проделанной работе. Тот внимательно его выслушал, зловеще помолчал и сказал, что будет ждать Петушкова около училища

через полтора часа. - Зачем? – не понял информатик. - Покажешь мне этого… деятеля, - нетерпеливо пояснил Яков и отрубился. Когда через полтора часа Петушков,

оглядываясь, вышел за территорию училища, Яков его уже нетерпеливо поджидал, сидя в автомобиле. - Ну? – не здороваясь, спросил он, выбрасывая в окно докуренную

сигарету. Наклонившись, информатик доверительно зашептал: - Нам повезло. Сейчас третий взвод как раз на плацу, - он неопределенно кивнул в сторону училища,

- Если мы к забору подойдем, то я вам этого парня покажу. Его зовут Максим Макаров. - Меня мало интересует, как его зовут, - огрызнулся Яков, вылезая из

машины. Хотя Петушков шел первым, ветки, которые он заботливо отодвигал в сторону, больно хлестали Якова по щекам. Он ругался, но, делать нечего, не останавливался.

Подошли к забору. Чувствуя себя самым идиотским образом, Яков по совету Петушкова встал на цыпочки и увидел толпу ребят, марширующих на площадке. Одинаково

одетые, а под головными уборами даже цвет волос разобрать трудно. Обернувшись, Яков вопросительно посмотрел на информатика: - Это что, игра такая? Как

в сказке, да? – хотя на первый взгляд он говорил абсолютно спокойно, Петушков занервничал: - Угадай, который настоящий? Энергично замотав головой, Сергей

Владимирович выставил вперед правую руку (надо сказать, она слегка дрожала) и торопливо заговорил: - Ну вон же, вон там. Нет, не туда смотрите. В самом

начале строя. Вот, вот, вот, - обрадовался Петушков, заметив, что Яков наконец начинает догадываться, о ком идет речь. И действительно, выражение на лице

Якова мгновенно поменялось. Теперь он выглядел весьма и весьма заинтересованным. - Этот, что ли? – он тоже выставил палец, ткнул им в сторону активно марширующих

кадетов и медленно уточнил: - Вон тот, темненький? Смазливый? Что-то особенное прозвучало в голосе Якова. Нечто такое, что заставило Петушкова с любопытством

на него посмотреть. - А вы, никак, его знаете? – предположил он. Не удостоив информатика ответом, Яков отошел от забора. Интересный поворот. Целая шоколадка,

значит. Ну хорошо… И Яков недобро улыбнулся. 2. А тем временем ни о чем не подозревавший Макс вместе с остальными суворовцами готовился на плацу к строевому

смотру, который должен был состояться через полторы недели. Надо сказать, ни один взвод не готовился к строевому смотру так обстоятельно, как третий, ведь,

едва узнав о предстоящем событии, майор Ротмистров озабоченно покачал головой и сказал: - Нет, вы опозоритесь на все училище. Работать, работать и еще

раз работать. Кто-то, правда, пытался ему возразить, что до этого третий взвод вполне пристойно справлялся со своей задачей. Но Ротмистров, понятно, и

слушать не стал. - До совершенства вам очень и очень далеко. Я бы сказал: берите пример с четвертого взвода, - смиренно добавил он, - Но, боюсь, кое-кто

может подумать, будто я бахвалюсь. В результате со спортплощадки, на которой с того момента, как заболел майор Василюк, кадеты третьего взвода проводили

больше времени, чем в учебных кабинетах, ребята плавно переместились на плац. И едва только суворовцы показали новому воспитателю все то, чему научил их

Василюк, как Ротмистров, схватившись за голову, опрометью помчался к полковнику Ноздреву с просьбой выделить ему дополнительное время для «достойной» подготовки

мальчиков к смотру. Кадеты пытались возражать. Макс долго, но безуспешно убеждал майора, что завтра четвертная контрольная по физике. Им позарез нужно

подготовиться, это очень важно. Однако Ротмистров был неумолим. - Пока я замещаю вашего командира – вы подчиняетесь непосредственно моим приказам. Мое

слово – закон. И только я решаю, что для вас важно, а что нет. Вот станете офицерами, - он хмыкнул, - если, конечно, станете, - и тогда будете командовать,

- и он, больше не обращая внимания на кипящего от глухой злости Макса, хлопнул в ладоши: - А сейчас все с начала, и без разговоров! Вечером мальчишки в

гробовом молчании вползли в казарму. Каждый мечтал только об одном – рухнуть в кровать. Вытянуться, руку под подушку засунуть – и спать. […Один только

Петрович, хромая, начинает готовить шпоры по физике на себя и на весь взвод. Однако на контрольной этими шпорами успевают воспользоваться не все. Суворовец

Гришин, дождавшись своей очереди, очень неловко использует шпаргалку и физик ее отбирает. Результат – пятнадцать двоек.] 3. Пятнадцать суворовцев третьего

взвода коротают время в расположении, пока в училище полным ходом идет очередная дискотека. Среди них – Леваков и Перепечко, которые мечтают оказаться

там по своим причинам. Им обоим сообщают, что на дискотеке их ищут какие-то девушки. И Леваков, поменяв свою хэбэшку на пардку принесшего столь волнующее

известие Петровича, самовольно отправляется на дискотеку. К его разочарованию, Саши там нет. Зато есть Самохина, которая снова пристает к Андрею, и говорит,

что она намного лучше «папенькиной дочки» Ноздревой. Андрей грубо отвечает ей и уходит. 4. По примеру Левакова Перепечко тоже идет на дискотеку самовольно,

в надежде увидеться с Вероникой. Та танцует с Трофимовым. Пачка горестно думает, что Петрович просто над ним прикольнулся. Но, заметив его, Вероника радостно

машет рукой и спешит к Степе. Перепечко засовывает в рот жвачку и спешит навстречу девушке, но в этот момент наперерез ему направляется дежурный по дискотеке

- майор Ротмистров. Степа бежит в туалет. Там Сырников со своими дружками распивает пиво. Только они уходят, как в туалет заходит майор Ротмистров и обвиняет

Перепечко в распитии спиртных напитков. На помощь совершенно растерявшемуся суворовцу опять приходит прапорщик Кантемиров.

Глава четырнадцатая. 1. Все трое: Ротмистров, Кантемиров и Перепечко оказываются на ковре у Ноздрева. Майор обвиняет Степу, Кантемиров защищает

своего суворовца. Ротмистров ничего не может доказать, кроме того, что Перепечко появился на дискотеке самовольно (за что тот немедленно получил наряд

вне очереди от полковника) и взбешенный покидает кабинет. Когда все уходят, полковник в дурном расположении духа размышляет об окончательно испортившихся

отношениях с дочерью и о своей молодости, когда он ухаживал за Сашкиной матерью, скрываясь от ее отца. Ноздрев вызывает Андрея к себе. Тот приходит в кабинет,

настроенный на решительную борьбу до последнего. Ноздрев грозно разрешает ему встречаться с его дочерью, и говорит, если он только обидит Сашу – он его

из-под земли достанет… Андрей потрясен. Теперь он уверен, что даже если сам полковник свою неправоту признал, то и Сашка его обязательно простит, так как

он ни в чем не виноват. А все-таки есть справедливость на земле! 2. Но уже через полчаса настроение у него в корне изменилось. Мрачно вытирая чуть теплую

густую лужу с плавающими в ней капустинами: Андрей с грустью констатировал: нет в мире справедливости, все решает сила. Он с трудом сдерживался. Да и не

только он один. Если их офицер-воспитатель проболеет еще хотя бы месяц, то они точно этого Ротмистрова в туалете утопят. И Сырникова вместе с ним. А какой

хороший дядька был майор Василюк. Вот уж точно: по-настоящему человека начинаешь ценить в его отсутствие. Не разгибаясь, Андрей бросил убийственный, как

он считал, взгляд на беспечно обедающих за их столом четвертый взвод. Почему за их столом? Да потому что майор Ротмистров так решил. Привел своих на обед,

увидел огромную лужу кем-то разлитого супа и принял единственно верное, с его точки зрения, решение – отобедать нынче за столом соседей. Даже прапорщик

Кантемиров, который сопровождал третий взвод, недовольно поморщился, недобро посмотрев на майора. А тот сделал вид, что не заметил. Он рукой этак небрежно

махнул и вроде как объяснил: - Столы ни за кем, как вам известно, не закреплены. Что смотрите? – это он уже суворовцам третьего взвода, - Убирайте! И тут

Макс Макаров чуть не взорвался. Все заметили, как он побледнел, глаза блеснули, кулаки сжались. Но к счастью, Философ его вовремя остановил. Можно сказать,

перехватил. За руку – так цепко, что Макс скривился от боли. Однако сдержался, лишь недоуменно глянул на Философа: мол, пусти, знаешь же, что я прав! Тот

ему ничего не сказал – просто так посмотрел, что Макс мигом все понял. А ведь и правда, какой смысл бунтовать? Ну, получит он наряд вне очереди. Порадует

майора. Нет, Макс потрогал едва заметную ранку под бровью, возмущаться в открытую слишком глупо. С такими как Ротмистров надо по-другому. А как? Ну ничего,

уж он-то придумает, не будь он Максим Макаров. Парень слегка успокоился, глубоко вздохнул, сел за стол и стал хмуро, не чувствуя вкуса, забрасывать кашу

в рот. Что-то у него в последнее время все идет наперекосяк. Вот, например, выходные у Макса выдались еще те. Вначале он потратил чуть ли не целый день,

убеждая Кузю завершить эту глупую (и порядком ему поднадоевшую) шутку с Петушковым. Но его бывшая одноклассница неожиданно решила проявить характер, и

скрестив руки на груди, наотрез отказалась. - Между прочим, он очень милый, - выдала она, повергнув Макса в самый настоящий шок. - Кто милый? Петушков?

– Максим ходил взад-вперед по кузиной комнате, в отчаянии размахивая руками, - Да он старый и страшный. И к тому же кретин! – в сердцах добавил он, приставив

горизонтально к носу палец и выкатив глаза, - Вот такой! Однако Кузя была категорически не согласна. - Какой же он кретин? – девушка поправила волосы и

глупо улыбнулась, - Он очень умный и, главное, как и я, безумно романтичный, - тут она пренебрежительно посмотрела на Макарова, - Не то, что вы, пацаны,

- при этом она противно гнусавила, почему-то считая, что истинные москвичи говорят именно так. Макс только руки опустил: ну, если Петушков умный, а Кузя

романтичная, ему остается одно – уйти в монахи. Впрочем, успеется еще. Вместо этого Макс ушел от Кузи. На улице уже стемнело. Но раньше, еще до поступления

в училище, он частенько гулял допоздна, чтобы не возвращаться домой слишком рано и не ужинать вместе с отцом, если тот соизволит быть дома. Макаров усмехнулся.

Вроде сейчас все почти как тогда, да и времени прошло совсем немного, но вот только сам Макс изменился. Вернее, повзрослел. Как-то незаметно вдруг детство

кончилось. Парень вздохнул, поднял воротник и поежился. Что-то ветер усиливается… До дома оставалось пройти еще несколько кварталов. Свернув с оживленной

улицы в переулок, Макс бросил взгляд на пустынную дорогу и сразу заметил, что за ним следят. Вернее, совершенно открыто его преследуют. Не прячась, вдоль

тротуара ехала хорошо знакомая Максу «ауди». Сделав вид, что не заметил машину, он перешел на другую сторону и, не прибавляя шагу, двинулся по направлению

к дому. Макаров решил выждать и посмотреть, что предпримет «дяденька». Очень может быть, размышлял Макс, что он просто хочет продолжить их тесное сотрудничество.

Хотя… Ерунда! Если бы «дяденька» хотел вновь подрядить Макса следить за Полиной, он бы подъехал к училищу, а не ездил за ним вечером по темным улицам.

Следовательно, Макс перевел дыхание, следовательно, у «дяденьки» совсем другие цели. Парень мгновенно принял решение и одобрительно кивнул сам себе. Какой

смысл ждать удара в спину и гадать на кофейной гуще? Хочешь узнать ответ – задай вопрос. Круто притормозив, Макс обернулся и, небрежно засунув руки в карманы,

пошел к машине, которая, в свою очередь, тоже остановилась. Стекла опущены, водителя не видно. Обойдя «ауди» со стороны проезжей части, Макс остановился

около места водителя и пальцами отбил такт по стеклу. Оно неспешно опустилось, и показался курящий Яков. Громкая музыка неожиданно взорвала тишину спящей

улицы. Где-то недовольно скрипнула оконная рама. Яков приглушил звук и посмотрел на Макса. Тот с пониманием встретил его взгляд и спросил: - Вы чего-то

хотели? А то, смотрю, машинка ваша юбчонку подобрала и крадется за мной на цыпочках. Ничего не ответив, Яков распахнул дверцу автомобиля. Макс посторонился,

наблюдая, как он с трудом вылезает из машины. - Может вам помочь? В вашем возрасте… - договорить Макс не успел. По прежнему не произнося ни слова, Яков

изо всей силы двинул парню в солнечное сплетение. Глухо охнув, Макс согнулся пополам и, хрипло дыша, отступил назад. Очередной удар – и вот уже мальчик,

не удержавшись на ногах, упал, ударившись бровью о бордюр. Боль была такой сильной, что закружилась голова. Как будто желудок лопнул т теперь желчь медленно

растекалась внутри. Все еще держась за живот, Макс поднял голову и с ненавистью посмотрел на Якова. В носу защипало, и суворовцу пришлось что есть силы

сжать зубы, чтобы не дать слезам выбраться наружу. Стоя над корчившимся на асфальте подростком, Яков опустил руки и впервые за все это время произнес:

- Если ты еще раз, писатель, напишешь Полине хотя бы «здравствуйте», то мигом окажешься в больнице. И запомни: я не угрожаю. Я просто предупреждаю. Попытавшись

встать, Макс оперся о локоть и, усмехнувшись, ответил: - I’ll be back, - в голосе прозвучал металл. - Что? – угрожающе сдвинул брови Яков. - Английский

учи… терминатор! – Макс встал было на четвереньки, но тут же снова получил удар по животу – на этот раз ногой. Не удержавшись от слабого вскрика, он рухнул

обратно. Обойдя мальчика вокруг, Яков злорадно заметил: - Шути, шутник, пока можешь… но если увижу около Полины… Макс не дал ему договорить. Пытаясь дотянуться

до ноги противника, чтобы повалить его, он заорал: - Да ты мизинца ее не стоишь! Она просто не может тебя любить! Хоть завались своими деньгами, а такую,

как она, тебе все равно не купить! Ехидно наблюдая за тщетными потугами Макса схватить его, Яков наконец не выдержал и наступил кадету на руку. Парень

от боли закричал так громко, что Яков невольно отступил. И вдруг – тишина… … Когда шум мотора стих вдалеке, Макс медленно, очень медленно, потирая ушибленный

бок, с трудом отполз к стене. Наконец ему удалось даже сесть, прислонившись спиной к холодному бетону. Отдышавшись, Макс похлопал себя по карманам, нашел

мобильный и грязными пальцами уверенно набрал номер Светланы, отцовской секретарши. Девушка ответила почти сразу же. Макс постарался, чтобы его голос прозвучал

бодро: - Света, привет… Да, это Максимчик… У меня к тебе маленькая просьба… Нет, бомба пока не нужна, но спасибо, я подумаю… Одного плохого дяденьку проучить

надо… Да, только чтобы папа не знал… Спасибо… Макс нажал на кнопку «отбой» и довольно улыбнулся. Светлана подключит ребят из службы безопасности, а уж

те сделают все в лучшем виде. Должен ведь «дяденька» понять, что маленьких обижать нехорошо… 3. После обеда майор Ротмистров вновь вывел суворовцев на

плац. Те плелись понуро, еле передвигая ноги. Было очевидно, что, если так будет продолжаться и дальше, на послезавтрашнем строевом смотре они просто упадут.

В пятницу ребята маршировали три часа, под конец уже едва ли не поддерживая друг друга, чтобы не свалиться. Но майор все равно остался недоволен. И когда

суворовцы уже с трудом передвигали ноги, Ротмистров устроил им очередную выволочку. - И куда только смотрел ваш офицер-воспитатель? – можно подумать, он

знать не знает его имени, - Вас даже в поле выпустить стыдно! – как будто они бычки! – В понедельник повторим. - «В понедельник повторим!», - уже в умывальнике

передразнил майора Трофимов, - И чего он только добивается? Леваков устало пожал плечами: - Понятно чего. На последнем смотре кто лучший был? - Известно

кто, - проворчал сидящий рядом Петрович: - мы. Разведя руками, Андрей констатировал: - Ну так что вам не ясно? Ротмистров очень хочет, чтобы на нынешнем

смотре лучшими оказались не мы. Этот разговор происходил в пятницу. Макс тогда промолчал. Но зато в понедельник, перед тем, как вывести взвод на плац,

он собрал всех своих и быстро зашептал: - Мы его план сорвем. Ротмистров и впрямь хочет нас из игры вывести, но лучшей местью ему будет наша победа. Вы

меня поняли? Наш взвод должен стать лучшим. Петрович усомнился: - Да мы не сможем. Я после той тренировки до туалета едва дополз. Прищурившись, Макс уверенно

повторил: - Сможем. А если не сможем… - он задумался: что бы придумать такое страшное? И придумал: - Если не сможем, то на следующий же день все положим

на стол Ноздре рапорта на отчисление. Разом примолкнув, мальчишки ошарашено уставились на своего вице-сержанта. Издевается, что ли? Однако Макс выглядел

необычайно серьезно, и это пугало еще сильнее. Ребята переглянулись. Каждый ждал, что первым заговорит кто-нибудь другой. Ну пусть найдется хоть кто-нибудь,

кто осмелится возразить и решительно откажется от этой затеи. И тогда все остальные его поддержат, а Максу скажут: «Это всего лишь строевой смотр. Зачем

рисковать нашим будущим ради такой ерунды?» И конечно, Макаров все поймет. Наконец Илья невозмутимо потер лоб ладонью, посмотрел на вице-сержанта, прикусил

на мгновение губу и открыл рот. Кадеты было радостно оживились, но, как оказалось, напрасно. Ибо сказал Синицын всего два слова: - Я согласен. И протянул

Макарову руку. Макс с готовностью ее пожал. Он и не рассчитывал, что кто-нибудь поддержит его безумное предложение. С облегчением переведя дыхание, Макаров

осмотрел остальных. Что скажут они? - И я, - отозвался Андрей Леваков, тоже пожимая Максу руку. Вслед за ними участвовать в пари согласились Трофимов,

Петрович, Сухомлин и некоторые другие. Те, кто решительно возражал против ставки Макса, встали, и, покачав головами, отошли в сторону. Последним к смельчакам

примкнул Перепечко. Вложив свою влажную мягкую ладонь в руку Макса, он обреченно вздохнул: - А я уже успел к вам привыкнуть, ребята. Жаль будет расставаться.

Но Макс подбадривающее шлепнул толстяка по спине: - Не боись, Печка! У нас все получится, вот увидишь. По крайней мере, нервы они Ротмистрову точно помотают.

Когда суворовцы построились для занятий, майор отошел на приличное расстояние и, равнодушно оглядев их изможденные худые физиономии, приказал: - На-пра-во!

– кадеты повернулись, - Ша-гом марш! Но не успели стихнуть в воздухе его последние слова, как Макс, стоящий впереди шеренги, протяжно, как попрошайка в

электричке, затянул: - Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов… Ребята знали только эти строчки. И хором дружно повторили их за Максом.

Лицо Ротмистрова вытянулось. Он заорал: - Это что еще за самодеятельность? Но кадеты, не слушая его, вновь и вновь, как заведенные, повторяли эти слова,

пока Ротмистров наконец не замолчал, а из окна не высунулся заинтересованный Ноздрев. Майор возмущенно махнул на кадетов рукой, бросил беглый взгляд на

полковника и быстро скрылся в здании училища.

Глава пятнадцатая. 1. Рассказ о болезни Василюка, который, как любой мужчина, болеть не умел совершенно. Он все время рвался в училище, но его

не пускали. Не хватало, чтобы он еще суворовцев заразил. Еле домучив положенный ему больничный, Василюк рванул в училище. Но радостное настроение ему еще

с КПП испортил майор Ротмистров, жалуясь на его суворовцев. Он считал, что те совершенно не готовы к смотру, и более того – безнадежны. «Товарищ майор,

вы ведь, кажется, офицер-воспитатель четвертого взвода? Вот и занимайтесь вверенным вам взводом», - посоветовал, наконец, Ротмистрову Василюк . «Такой

же хам, как и его выродки», - уязвлено подумал Ротмистров. 2. А что, если эти обормоты и впрямь перед Ротмистровым оплошали?» - угрюмо прикидывал Василюк,

направляясь в расположение своего взвода. И, как назло, смотр завтра. Уже и сделать ничего не успеют. «Ну и ладно, - невесело успокаивал себя Василюк,

- и ничего страшного: этот смотр не последний, к следующему разу наверстаем». Еще издалека услышал он возбужденный вопль какого-то суворовца: «Идет, идет,

стройтесь!» - и в ответ ворчание – похоже, Макарова: «Вот войдет, тогда и построимся. Не дергайся, Кузнечик». Усмехнувшись, Василюк толкнул дверь и вошел.

Не успел майор переступить порог, как Макс скомандовал: - Третий взвод, стройся! Мальчишки, которые, видно, только того и ждали, мигом встали в строй.

Однако от Василюка не ускользнуло, что двигаются кадеты тяжело, а некоторые тайком кривятся от боли. Что здесь, черт возьми, без него произошло? Нахмурившись,

Василюк не спеша, как обычно, пошел вдоль строя. Не без удовольствия он отмечал, как радостно сверкают глаза у кадетов и как усиленно они тянут подбородки,

глядя перед собой, с трудом сдерживая губы, чтобы те не растянулись в довольной улыбке. Наконец Василюк остановился. Еще раз оглядел взвод и с притворной

строгостью поинтересовался: - Ну, что успели натворить, пока меня не было? Робкое хихиканье пронеслось по казарме. А Макаров сделал шаг вперед и глазом

не моргнув, доложил: - Взвод противника еще не уничтожен, но враг дрогнул, товарищ майор! Василюк удивленно поднял брови: - От тебя не ожидал. Теряете

сноровку. Плохо, Макаров, плохо. Макс повел плечами: - Виноват, товарищ майор! Но сами понимаете, без вашего чуткого руководства… - и он скромно потупил

взор. Скрыв в усах ухмылку, майор огляделся: - Кому еще не хватало моего чуткого руководства? Печка с готовностью посмотрел на командира и жалобно начал:

- Хорошо, товарищ майор, что вы вернулись, а то… - он не договорил, потому что Петрович, стоявший рядом, больно наступил ему на ногу и прошипел сквозь

зубы: «Ты че, обалдел?» - А то нам вас очень не хватало, - закончил Печка, бросив на Генку виноватый взгляд. Майор, который было нахмурился, ожидая, что

суворовец начнет жаловаться на Ротмистрова, оттаял, пригладил усы и спросил: - Дайте-ка я угадаю, чего вам больше всего не хватало. Леваков, хмыкнув, шепнул

Синице: - Это вряд ли. Если Василюк и услышал комментарий, то никак на него не среагировал. Он весело оглянулся и предположил: - Вечерних поверок с командиром

третьего взвода? Тихое невольное «у-у» было ему ответом. А Макс замотал головой, от чистого сердца заверив майора: - Ну что вы! Мы вас и так любим. Кашлянув,

Василюк смерил Макарова пристальным взглядом и неожиданно спросил: - Про смотр завтрашний все помнят? Выкрикнув «Так точно!», мальчишки переглянулись –

и про смотр и про все остальное они отлично помнят! Забудешь такое… Василюк продолжил: - Готовы? - Так точно, готовы! – ответили суворовцы. - Не оплошайте,

- попросил их командир негромко. 3. Ребятам как-то вдруг очень сильно захотелось победить. Захотелось всем, даже тем, кто еще недавно недоверчиво хмурился

и неуверенно пожимал плечами. Это как в деревне на речке. Кто-то обязательно предложит переплыть на другую сторону. Расстояние приличное. Откажешься –

трусом прослывешь. А согласишься – есть унизительная вероятность того, что проиграешь. И вот ты заходишь в холодную воду, закрываешь глаза и ныряешь. Слышишь,

как где-то рядом с бульканьем и брызгами плывут остальные. И хочется посмотреть, далеко ли они, и понимаешь, что нельзя – совсем нельзя останавливаться,

нельзя оглядываться. А только плыть, причем плыть так, как в последний раз. Чтобы мышцы сводило, чтобы в ушах звенело и казалось, что все – сейчас уже

не выдержишь. Лечь бы на спину и отдохнуть, глядя на облака, которые уютными пышными матронами бродят по небу, как по проспекту. Но рядом шлепают о воду

товарищи, которым до зарезу хочется приплыть первыми. И тебе тоже хочется. Не столько победить, сколько доказать себе самому, что смог. Но если откровенно,

Макс до последнего сомневался, что у них получится. Нет, в себе и в ребятах, которые его поддержали, он был уверен. Но вот остальные… Им-то зачем животы

надрывать? Ничем вроде не рискуют. Макаров даже хотел с ними еще раз поговорить, да подумал-подумал и рукой махнул. Толку-то? Насильно он их будет за собой

тащить? Ясное дело, что не будет. Василюка только жалко. Огорчится, наверное. И пацанов… Он-то, может, и готов уйти из училища. Какой из Макса офицер?

Отец небось и тот не захочет, чтобы сын после «краба» в военное шел. Вот Синицын – тот прирожденный офицер, сразу видно. Этот и на смотре до конца выложится.

Надежный парень. Только много их, Синицыных-то? То-то и оно, что не особенно. Но хоть Макс и не Синицын, он покажет Ротмистрову, на что способен. Может,

офицер из Максима никакой, но злости хватит, чтобы заставить этого урода побледнеть от ярости. Макс бросил взгляд на майора Василюка. Интересно, о чем

тот думает? Лицо непроницаемо, усы только чуть-чуть подрагивают. И тут Максу показалось, что командир подмигнул ему – мол, ничего, прорвемся. Может, конечно,

ему и почудилось, только вице-сержант третьего взвода подтянулся и кивнул. А чтобы уж совсем все пути к отступлению себе отрезать, Макс еще один специальный

зарок придумал: если окажутся не первыми, он никогда-никогда больше Полине писать не будет. Ни писать, ни звонить. Он сначала придумал, но потом усомнился

– может, это слишком? Правда, кто знает, что он этот зарок себе дал? Никто. Значит, вроде как и не обязательно его выполнять. Наверное, не обязательно…

Макс задумался. С другой стороны, он-то сам знает об этом. И получается, что если они опростоволосятся, а Макс Полине все-таки напишет, значит, он сам

себя обманет. И в чем тогда выгода? Окончательно запутавшись, Макс махнул рукой и решил об этом не думать. Суворовцы стояли, ожидая начала смотра. Молчали.

Печка, нервно переступавший с ноги на ногу, не выдержал и спросил: - Неужели нам прямо так вот обязательно нужно будет уходить? – и с надеждой предположил:

- Может, не отпустят всех-то? А то ноги, боюсь не выдержат! – Степа попробовал было поныть, но быстро осекся. Понял: сейчас не время. Трофимов скривился:

- Ты, Печка, не о том думаешь. Лучше забудь, что у тебя есть ноги. И вперед. «Если я забуду, что у меня есть ноги, - с сомнением подумал Перепечко, - то

как же я вообще смогу бежать?» Макс глянул на майора. Пора или нет? Тот глаза прикрыл. Значит, пора! Скоро уже. Обернувшись к остальным, он незаметно сложил

пальцы латинской буквой «V». Вперед! Как с обрыва в холодную воду. Как в последний раз. Когда все закончилось, Макс с бьющимся сердцем снова посмотрел

на майора. Если тот и не улыбался, то лицо его как-то разгладилось и посветлело. Плечи расправил, расслабился. И смотрит куда-то в сторону. Проследив за

его взглядом, Макс увидел, что Василюк наблюдает за Ротмистровым. Не удержался майор, хмыкнул Макс. Но кто бы на его месте удержался, спрашивается? А что

Ротмистров? Лицо его недовольно вытянулось. Игнорируя пристальный взгляд Василюка, он всем своим видом показывал, что нечего, мол, раньше времени флаг

вывешивать. Однако Макс думал иначе. И не только Макс. Синицын, тоже внимательно следивший за командиром, пробормотал: - Ну что, похоже, остаемся? Повернув

голову, Макс одарил приятеля улыбкой: - Неужели сомневался? Илья скосил глаза: - Ну, не то, чтобы сомневался… - и, улыбнувшись, добавил: - Опасался, что

родители не поймут. Макаров вроде как призадумался: - А мои бы оценили. Как насчет кафешки в субботу? - Забито, - с готовностью согласился Синицын, - Только

я не один. С Ксюхой. - Да хоть с тремя, - отмахнулся Макс. Мечтательно улыбнувшись, Илья покачал головой: - Нет, только с одной, - и повернулся к Левакову:

- А ты, Андрюх? Но Андрей решительно отказался: - Я никак. У меня дела. Вообще-то дело у него было только одно, но очень важное. Леваков решил серьезно

поговорить с Александрой Ноздревой. 4. Леваков приходит к Саше домой. Та очень обижена и резка с ним. Андрей утверждает, что он ни в чем не виноват. Саша

захлопывает перед его носом дверь. Тогда Андрей краской на одном из гаражей под окнами ее квартиры выводит огромными буквами: «САША, Я НЕ ВИНОВАТ!» Спустя

некоторое время полковник Ноздрев обнаруживает эту надпись и задумчиво хмурится.

Глава шестнадцатая. 1. Поправив большие, на пол-лица, темные очки, Яков мельком глянул на настенные часы, висевшие над стойкой бара, и, погрев

в руке бокал, отпил глоток коньяка. При этом, скривившись от боли, он невольно прикоснулся к губам. С внутренней стороны губа была разбита, как, впрочем,

и лицо. Стал бы он иначе в очках сидеть. Чай, не сопливый мальчишка! И снова посмотрел на часы. Прошло пятнадцать минут. Но это не Полина опаздывала, это

он пришел на полчаса раньше. Когда Яков знал, что ему предстоит серьезный разговор, он всегда являлся намного раньше назначенного срока. Чтобы заставить

понервничать того, кто придет вовремя. Тот неизбежно подумает, что опоздал, и начнет делать глупости. В том, что разговор с Полиной предстоит серьезный,

Яков не сомневался. В конце концов, сколько можно его за нос водить? Уже давно пора определиться и дать ему четкий, желательно положительный ответ. И если

бы только это… Яков потрогал языком губу, которую пощипывало от боли. Полина, наверное, сильно удивится… Макаров! Как он сразу не насторожился, услышав

эту фамилию? Хотя если подумать: сколько их, этих Макаровых, на свете! Кто же мог знать, что ублюдок окажется сыном того самого Макарова. Ничего, зато

теперь его просветили, спасибо огромное. Якова подкараулили около дома. Их было трое. Похожие друг на друга, здоровенные и с мускулами, похожими на надувные

матрацы. Судя по всему, профессионалы. Пара точных ударов – и все. Причем старались бить так, чтобы было не больно, но унизительно (это у них удачно получилось).

И все повторяли: «Только тронь еще пацаненка, без ушей останешься». А потом уехали. Под глазом у него мгновенно расцвел фингал. Еще не видя себя в зеркало,

Яков догадался, что эти козлы ему заодно и губу расквасили. Сплюнув красную слюну на асфальт, он пнул от злости свою машину. Ничего, Макаров, мы в обход

пойдем. Да, еще раз повторил он про себя. Полина очень удивится, когда он назовет ей имя ее тайного воздыхателя. А вот и она сама. Яков поставил бокал

на столик и приподнялся навстречу девушке. Едва глянув на нее, он нахмурился. Полина выглядела смущенной, и это Якову сразу не понравилось. Стараясь на

него не смотреть, девушка присела на заботливо отодвинутый стул, даже не сняв пальто. Потом спохватилась, вскочила, задев локтем столик, и смутилась еще

больше. - Да ты не психуй, - не выдержал в конце концов Яков, - Никто тебя здесь бить не собирается. Почему опоздала? – это он просто так спросил. Полина

пришла вовремя. Просто ему очень захотелось чем-нибудь ее уколоть, но в голову пришло только это. Удивленно бросив взгляд на часы, Полина покачала головой:

- Я не опоздала. Опять твои штучки? Яков недовольно покрутил в руке бокал. Ох и непросто с этими так называемыми умными и проницательными. - Может, хоть

поздороваешься? Виновато глянув на него исподлобья, Полина поспешно кивнула: - Да, Яш, здравствуй. - Ну, - протянул он, - и что ты надумала? Полина явно

не ожидала, что он вот так с ходу задаст самый главный вопрос, поэтому попыталась выиграть время. - Может, - она кокетливо подняла брови, - я для начала

что-нибудь закажу? Яков хотел было улыбнуться, но вспомнил про губу и ограничился тем, что с наигранным изумлением спросил: - А ты разве есть сюда пришла?

Девушка покраснела. И Яков не мог понять – от стыда или от с трудом сдерживаемой злости. - Я жду! – повторил он грубо, - Ну что, согласна? Решительно поджав

губы, Полина покачала головой. - А почему? – Яков не удивился. Он сразу понял, каким будет ответ, едва девушка вошла. Неловко пожав плечами, она быстро

глянула на него и снова опустила глаза. - Ты не поймешь, - и как будто сама испугалась того, как резко это прозвучало, - Нет, Яш, ты очень хороший, добрый,

но… - она осеклась, подумала и твердо закончила: - Не спрашивай, пожалуйста. Мигом озлобившись, Яков сжал кулаки так, что заболели пальцы. «Ты не поймешь!»

Куда уж ему понять? Он делом занимается, а не танцует все дни напролет с сопливыми спиногрызами. Кстати о спиногрызах… Подняв взгляд на притихшую Полину,

которая обеспокоенно терла пальцы и дула на ладошки, словно замерзла, Яков ядовито поинтересовался: - Это из-за твоего виртуального дружка? - При чем здесь…

- начала было она и вдруг замерла на полуслове, с удивлением на него посмотрев: - А ты откуда знаешь? – и тут же сама себе ответила: - Почту мою читаешь?

Как тебе не стыдно? Хотя Полину это и возмутило, но в душе она обрадовалась. Теперь от обороны можно перейти к нападению. Однако Яков равнодушно проигнорировал

ее последний вопрос. Вместо этого он, отставив пустой бокал в сторону, наклонился над столом и, глядя на девушку снизу вверх, негромко спросил: - А не

боишься в тюрьму за совращение малолетних угодить? Полина удивленно вскинула брови: - Что ты имеешь в виду? Яков откинулся обратно и небрежно бросил: -

А то, что твоему Макарову еще нет восемнадцати лет. Только и всего. Окончательно запутавшись, Полина, теряя терпение, спросила: - Может, хватит говорить

загадками? При чем здесь Макаров? – и раздраженно добавила: - И сними, наконец, эти дурацкие очки. Хмыкнув, Яков неторопливо подозвал официанта и заказал

себе еще одну порцию коньяка. Когда парнишка-официант скрылся, Яков, не сводя с Полины внимательного взгляда, сообщил: - Как, разве ты не знаешь, кто твой

загадочный поклонник? Можешь не отвечать, не знаешь, - Полина, вновь растеряв всю уверенность, пожала плечами, - Представь себе, тот таинственный воздыхатель,

с которым ты так мило общаешься уже месяц, - это не кто иной, как сынок небезызвестного в нашем городе Петра Макарова – Максим. Едва сказав это, он сразу

понял, что удар попал в самую точку. Полина мигом покраснела, отвела глаза в сторону и прикусила губу. Вспоминает, что ему писала, решил Яков злорадно.

Но девушка на самом деле думала о другом. В последнем письме ее таинственный друг признался, что она ему нравится. Что она ему очень нравится. Как у нее

сердце тогда чуть ли не в горле забилось, когда она это послание читала! А потом еще несколько раз перечитывала. Значит, Макаров. Как же она не догадалась?

Все же было очевидно. А она-то размечталась. Думала: вот оно, то самое, пришло наконец. А теперь оказалось, что это всего лишь Макаров. Полина поднялась

и стала молча надевать плащ. - Ты куда? – не понял Яков. Едва взглянув на него, девушка ответила: - Мне, Яш, надо подумать, что делать дальше. Возможно,

придется уходить из училища. Яков даже не стал скрывать своего восторга: - И правильно. Я тебе давно уже об этом талдычу. Съездим отдохнем. А потом все

и решим. Он постоянно говорил «мы», хотя десять минут назад Полина отказалась выйти за него замуж. И это от девушки не ускользнуло. Но она промолчала.

Не стала поправлять Якова или напоминать ему о своем отказе. Как будто решила оставить лазейку на всякий случай. Яков понял это и приободрился. Откинувшись

на спинку стула, он не спеша отхлебнул из рюмки и пообещал: - Поля, - она обернулась, - а ведь ты все равно выйдешь за меня. Вот увидишь. Полина внимательно

на него посмотрела, но опять ничего не ответила. Однако Яков ясно услышал в ее задумчивом молчании ответ. Не произнеся ни слова, девушка сказала: «Поживем

– увидим!» По крайней мере, ему так показалось. 2. В понедельник полковник Ноздрев неожиданно выдает Андрею увольнительную и отвозит его в свой двор. Там

он вручает ему спортивную форму, банку краски и кисточку. Андрей узнает, что по иронии судьбы написал оправдание перед Сашей на гараже полковника. За работой

по покраске гаража его застает возвращающаяся из школы Сашка. Они мирятся. 3. К Перепечко на КПП приходит симпатичная девушка. Степа даже сначала не верит

дежурному. Потом выходит и видит Веронику. Она приглашает его на свой день рождения. Печка счастлив, но вдруг смертельно бледнеет. На КПП появляется… призрак.

А спустя несколько минут туда врывается до предела взволнованный генерал-майор Матвеев… 4. Вечером после отбоя ребята никак не могли успокоиться. Они бросали

любопытные взгляды на портрет лопоухого суворовца и возбужденно шептались. Новость о возвращении погибшего героя принес Перепечко. Он ворвался в кабинет

самоподготовки и, яростно жестикулируя, рассказал о том, что видел на КПП. - Как же этот Разбегаев, интересно, спасся? – удивленно спросил Сухомлин. Расстроенный,

что не может ответить на этот вопрос, Печка пожал плечами: - Он бы обязательно рассказал, да Матвеев его к себе увел. Игорь Разбегаев провел в кабинете

генерала несколько часов. Матвеев приказал никого к нему не впускать и даже запер дверь. Однако, несмотря на это, по училищу поползли различные версии

чудесного спасения Игоря. Говорили, что из его подразделения не выжил больше никто. Поэтому и решили, что и он тоже погиб. А Игорь не погиб. Он, последний

оставшийся в живых, сдерживал напор боевиков, пока не потерял сознание. Так Разбегаева взяли в плен. А вскоре подоспело подкрепление. И все то время, пока

Игоря считали погибшим, он был в плену. Затем отряд, который его захватил, уничтожили, а офицера освободили. Это все, что суворовцам удалось выяснить про

Разбегаева. Перед тем как уйти, он вместе с Матвеевым зашел в их казарму, в которой жил много лет назад, когда учился в Суворовском . При виде офицеров

мальчишки вскочили, не сводя с Героя России внимательного, чуть удивленного взгляда. Вроде ничего особенного. Парень как парень, самый что ни на есть обыкновенный.

И все равно они испытывали перед ним какую-то непонятную робость. Оглядевшись, Игорь подошел к своей бывшей кровати, потрогал, усмехаясь, тумбочку, оглянулся

и тут заметил на стене свой портрет. Подошел поближе, внимательно его рассмотрел и глянул через плечо на Матвеева, скромно стоявшего в дверях. - Чего пацанов-то

пугать? – он кивнул на свою физиономию, застенчиво глазеющую с фотографии, - Им небось кошмары по ночам снятся. Мальчишки переглянулись. А Макс вышел вперед:

- Ничего, товарищ капитан, мы не из пугливых. Быстро посмотрев на Макарова, Игорь покачал головой: - Ну-ну, - и, мельком напоследок окинув задумчивым взглядом

казарму, вышел вслед за генералом. Больше суворовцы его не видели. Вечером Трофимов, щурясь, сел на кровати и бросил долгий задумчивый взгляд на портрет

Разбегаева. А потом вдруг спросил, не обращаясь ни к кому конкретно: - Как вы думаете, его завтра снимут? Капитан ведь живой? К портрету в казарме уже

привыкли, а некоторые даже здоровались с ним по утрам и желали спокойной ночи вечерами (тайно, разумеется). Синицын повернулся на бок, тоже посмотрел на

портрет и уверенно сказал: - Не, не должны. Портрет действительно не сняли. И конопатый лопоухий Игорь Разбегаев по-прежнему смотрел на кадетов со стены,

застенчиво сдерживая улыбку и стараясь не жмуриться от яркой вспышки фотоаппарата, которая, казалось, застала его врасплох.

Конец второго тома.