ХРИСТИАНСТВО

Проблема человека совершенно неразрешима, если рассматривать человека только как часть природы и лишь в соотношении с природой. Психологические, биологические, социологические исследования никакой загадки о человеке не разрешили. К человеку подходили с разных точек зрения и изучали его частично. Понять человека можно лишь в его отношении к Богу. Нельзя понять человека из того, что ниже его, понять его можно лишь из того, что выше его. Поэтому проблема человека во всей глубине ставилась лишь в религиозном сознании, которое являлось через Откровение. Таким образом, нас интересует Божественное откровение, данное в Евангелии.

Почему именно христианство, а не какая-либо другая мировая религия? По той причине, что нас интересует в первую очередь наше государство и народ, который в нем живет. Основополагающая религия в России, которая оказала основное влияние на миросознание народа, является христианство. Нельзя отрицать определенную степень влияния мусульманства на наше мировосприятие, но оно в большей степени вторично. Буддизм практически не оказал никакого влияния на отношение к жизни в нашей державе, и число исповедующих данное учение у нас минимально. Поэтому и рассматривать мы будем христианское откровение.

Прежде всего, христианство — учение о том, что нужно искать Царство Божьего и стремиться к совершенству, подобно совершенству Отца Небесного. Сущность христианства — искание Царства Божьего. Но идея Царства Божьего чрезвычайно трудна для истолкования и порождает существенные противоречия. Искание Царства Божьего возможно только для личности, путем переосмысления Божественного откровения. Христианское откровение во многом иносказательно и труднопереводимо на общепонятный язык, что приводит к различным разногласиям и диаметрально противоположным выводам. Первичны для христианства понятия добра и зла, греха и святости, ада и рая, личности и Бога, божественного искупления. Учит христианство о том, что человек есть существо, сотворенное Богом и носящее в себе образ и подобие Божье, что человек есть существо свободное и в своей свободе отпавшее от Бога и что, как существо падшее и греховное, он получает от Бога благодать, возрождающую и спасающую.

Ниже будет изложено осмысление христианства выдающимся русским философом Н.А. Бердяевым, мировосприятие христианства которого очень близко к позиции автора. Его мысли о Человеке будут использованы и далее в разных главах.

Первично Божественное или Абсолютное Ничто, из которого рождается Св. Троица, рождается Бог-Творец. Творение мира Богом-Творцом есть уже вторичный акт. С этой точки зрения можно признать, что свобода не сотворена Богом-Творцом, она вкоренена в Ничто, первична и безначальна. И таким образом с Бога-Творца снимается ответственность за свободу, породившую зло. А человек это создание Божье и дитя свободы — ничто, небытия, меона. Это было добровольное объединение начал. Оттуда же произошло отпадение от дела Божьего, возникло зло и мука, и бытие смешалось с небытием. И здесь кроется трагедия не только нашего мира, но и Бога. Бог ждет ответа от своей божественной части, человека, призывает к божественной жизни, к божественной полноте, к соучастию в Божьем творчестве, побеждающем небытие. Бог не сам себе отвечает, ему отвечает свобода, от Него не зависящая. Бог-Творец всесилен над бытием, над сотворенным миром, но он не властен над небытием, над несотворенной свободой, и она непроницаем для него. В первом акте, акте миротворения Бог является как Творец, но в акте миротворения не может быть предотвращена возможность зла, заключенная в меонической свободе. Миф о грехопадении рассказывает об этом бессилии Творца предотвратить зло, возникающее из несотворенной Им свободы. И вот наступает второй акт Божьего отношения к миру и человеку. Бог является человеку в лице Искупителя и Спасителя, в аспекте Бога страдающего и на себя принимающего грехи мира. Бог в лице Бога-Сына нисходит в бездну, в глубину свободы, из которой рождается зло, но из которой исходит и всякое добро. Только так и можно понять тайну Искупления, если не понимать ее юридически-судебно. Из бездны, из Божественного Ничто рождается Троичный Бог, и ему противостоит свобода Ничто. Он творит из Ничто мир и человека и ждет от них ответа на свой зов, ответа из глубины свободы. Ответ был сначала согласие на творение, а потом восстание и вражда к Богу, возврат к первоначальному небытию. Ибо всякое восстание против Бога есть возврат к небытию, принявшему форму ложного бытия, победа ничто над божественным светом. И тогда только ничто, которое не есть зло, превращается в зло. Тогда Бог совершает второй акт, нисходит в ничто, в бездну свободы, переродившейся в зло, являет себя не в силе, а в жертве. Божественная жертва, божественное самораспятие должно победить злую свободу ничто, победить, не лишая человека свободы, а лишь просветляя его. Только такое понимание божественной мистерии не перерождает веру в атеизм. Поскольку принятие положение что свобода дана Богом, перерождается в полное ее отрицание, и при развитии этого отрицания приходим к понятию злого Бога, который заставляет нас страдать, отсюда вытекает и отрицание Бога, т.е. атеизм. Существует еще один вариант отношения Бога с своему созданию — созерцательное или отсутствующее, т.е. Бог создал мир и человека, и удалился от своих созданий. Развитие данного деизма приводит к тем же печальным последствиям, т.е. к атеизму.

Христианство не является монотеистической религией, как мусульманство, христианство есть религия тринитарная. Тринитарная понимание Бога преодолевает всякое рабство и обосновывает свободу и достоинство человека. И атеизм часто бывает лишь антитеизмом, борьбой с отвлеченным монотеизмом и монархизмом. В отношении к христианскому Троичному Богу, Богу любви и жертвы, атеизм теряет всякую силу, в силу психологии Бога. Теологическая мысль никогда не задумывалась над психологией Бога, вероятно, размышление над этим считалось неблагочестивым. И поразительна ограниченность человеческой точки зрения на Бога. Богу боятся приписывать внутренний трагизм, свойственный всякой жизни, динамику, тоску по своему другому, по рождению человека, но, но нисколько не боятся приписать гнев, ревность, месть, и прочие аффективные состояния, которые считаются предосудительными для человека. Самодовольство, самодостаточность, каменная бездвижность, гордость, требование беспрерывного себе подчинения — все свойства, которые христианская вера считает греховными и порочными, но Богу их преспокойно приписывает. То, что в Боге считается признаком совершенства, в человеке считается признаком несовершенства, греха. Богу-Творцу совершенно невозможно приписать самодовольство, самодостаточность и деспотизм; более достойно приписать Богу тоску по любимому, потребность жертвенной самоотдаче. Трагизм в жизни Божества есть показатель не несовершенства, а совершенства божественной жизни, божественной мистерии. Христианское откровение открывает Бога в аспекте жертвенной любви, но жертвенная любовь говорит совсем не о самодостаточности божественной жизни, она говорит о потребности выхода в другого, в человека. Трагедия в Боге предполагает существование изначальной свободы, коренящейся в ничто, в небытии. В плане вторичном, где есть Бог и человек, несотворенную свободу можно мыслить вне Бога. Вне Бога нельзя мыслить бытие, но можно мыслить небытие. И только так можно понять происхождение зла, не сделав за него ответственным Бога. Бог-Творец всесилен на бытием, но не всегда всесилен над небытием. Бездонная свобода, уходящая в ничто, вошла в мир сотворенный, Бог-Творец все сделал для просветления этой свободы, но Он не мог победить заключенной в свободе потенции зла не уничтожив свободы. Поэтому в мире царит зло. Но с трагедией мира можно примириться только потому, что есть страдание Бога. Бог разделяет судьбу своего творения, Он жертвует собой в лице Христа для мира и человека. Человек не рожден Богом, он творение Божье, а образ творца, поэта, художника, мыслителя более отпечатлевается на его творениях, чем на рожденных им детях. И поэтому не стоит строить пропасть между Богом и человеком, признавать человеческую ничтожность и целиком ставить его в зависимость от Творца. Но человек имеет свободу, свободу идти к Творцу, либо слиться с полным Ничто. Поэтому он и послан в этот мир, мир который может возвысить человека как личность, либо ее уничтожить.

В Мире действуют три принципа — Промысел, т.е. сверхмирный Бог; Свобода, т.е. человеческих дух; Судьба, рок, т.е. природа, вышедшая из меонической, темной и абсолютной свободы. Взаимодействие этих трех принципов и составляет всю сложность мировой и человеческой жизни. Рок вторичен, и он виден для мира замкнутого, оторванного от первоистоков бытия. Рок есть дитя свободы. Сама необходимость есть дитя свободы. Первична свобода. Христианское сознание преодолевает рок, освобождает человеческий дух от власти мира, власти космических сил. Но христианство раскрывает свободу, в которой заложен первоисточник трагического. И оно раскрывает трагической в самой божественной жизни: Сам Бог, Единородный Сын Божий страдает, распинается на кресте. Свобода раскрывает борьбу противоположных начал, которые лежат глубже различения добра и зла. Рок есть дитя свободы — это значит, что сама свобода роковая. Христианство не знает рока, которому подчинена жизнь человека, потому что оно раскрывает Смысл, возвышающий над миром и управляющий миром, к которому можно апеллировать на страдания, на несчастья, на «роковое» в жизни. И элемент рока должно признать и христианское сознание, но оно признает его преодолимым, не верховным и не господствующим. Трагическое есть противоборство полярных начал, но не непременно божеского и дьявольского, доброго и злого. Глубина трагического раскрывается лишь тогда, когда сталкиваются и переживают конфликт два одинаково божественных начала. Наибольшая трагедия есть страдания от доброго, а не страдания от злого, есть невозможность оправдать жизнь согласно разделению доброго и злого. Глубочайшие конфликты жизни означают столкновение между двумя ценностями, одинаково высокими и добрыми. Парадоксальность, трагичность, сложность жизни заключается в том, что плохи бывают не только зло и злые, плохи бывают и добро и добрые. «Добрые» бывают злыми, злыми во имя злого добра. Зло же является как бы карой за плохое добро. Добрые, созидающие ад и ввергающие в него злых, уже есть страшное в жизни. И поэтому проблем зла столь же центральна, как и проблема добра. Традиционная теодицея, практически не разрешает проблему зла. Если дьявол целиком подчинен Богу и является орудием Божьего Промысла, если Бог пользуется дьяволом в своих благих целях, то в сущности зла не существует. Это есть совершенно оптимистическая система. Зло существует лишь в человеке, в целом существует лишь добро. В сущности, это есть ортодоксальная точка зрения. Не только добро, но и зло находится в руке Божьей и зависит от Бога. Но отсюда вытекает неотвратимый вывод, что зло нужно для целей добра. Возможность зла есть условие добра. Насильственное недопущение зла и насильственное уничтожение зла было бы большим злом. И добро легко оборачивается злом, превращается в зло. Бог терпит зло, допускает зло во имя блага свободы. Терпимость к злу входит в провиденциальный план Божий.

В принципе дуализм зла и добра восходит к мифу грехопадения человечества. Сказание о грехопадении и рае принадлежит христианству. Рай и есть то состояние бытия, в котором нет различения добра и зла. Можно было бы сказать, что мир идет от первоначального неразличения добра и зла через различение добра и зла к окончательному неразличения добра и зла, обогащенному всем опытом различения. В человеке глубоко заложены воспоминания об утерянном рае, о золотом веке, чувство вины и греха и мечта о возвращении в рай, о Царстве Божьем, которое иногда принимает форму утопии земного рая. Царство Божье мыслится как лежащее «по ту сторону добра и зла». В Царстве Божьем нет «добра» и «зла» в нашем понимании, и его нельзя мыслить моралистически, оно по ту сторону различения. Но возникает вопрос как человек мог не захотеть рая, о котором он так мечтает, как он мог отпасть от рая? Рай был блаженной жизнью, но был ли он полнотой жизни, все ли возможности были раскрыты в райской жизни? В раю не все было открыто человеку и незнание было условием райской жизни. Это — царство бессознательного. Свобода человека еще не развернулась, не испытала себя и не участвовала в творческом акте. Человек отверг мгновение райской гармонии и целостности, возжелал страдания и трагедии мировой жизни, чтобы испытать свою судьбу до конца, до глубины. И в отпадении от райской гармонии, от единства с Богом человек начал различать и оценивать, вкусил от древа познания добра и зла. Познание есть потеря рая. Грех и есть попытка познать добро и зло. Но также само познание есть положительное благо, обнаружение смысла, и срывание с древа познания добра и зла означает жизненные опыт злой и безбожный, опыт возврата человека к теме небытия, отказ творчески ответить на Божий зов. Познание же, с этим связанное, есть раскрытие мудрого начала в человеке, переход к высшему сознанию и высшей стадии бытия. Такой вот парадокс. И таким образом миф о грехопадении страшно возвышает, а не принижает человека. Современная психология бессознательного, открывающая в человеке страшное подполье тьмы, разоблачающая низменный характер самых возвышенных состояний, сама по себе уничижает человека, втаптывает его в грязь. Учение о грехопадении бросает иной свет на открывшееся в человеке подполье, на преступные инстинкты в его бессознательном. Если человек есть существо падшее и если пал он в силу присущей ему изначальной свободы, то это значит, что он существо высокое, свободный дух. Сознание в себе первородного греха есть не только самоуничижение человека, но и его самовозвышение. Человек пал с высоты и может на высоту подняться. Миф о грехопадении есть миф о величии человека. Но теологическое учение о первородном грехе нередко принимает форму родовой теории наследственности, в силу которой человеку передается заразная болезнь предков. В этой родовой теории совершенно отпадает идея личной ответственности.

В основе христианства лежит не отвлеченная идея добра, которая неизбежно является нормой и законом по отношению к человеку, а живое существо личность, личное отношение человека к Богу и ближнему. Биологически человек не отличается от животного, он отличается от него лишь по принципу, стоящему выше жизни, по принципу духа. Человек есть человек лишь как носитель духа. Дух проявляется в личности. Учение о человеке есть прежде всего учение о личности. Индивидуум есть категория натуралистически-биологическая. Личность же есть категория религиозно-духовная. Индивидуум рождается и умирает. Личность же не рождается, она творится Богом. Личность есть Божья идея и Божий замысел, возникшие в вечности. Личность и есть образ и подобие Божье в человеке, и потому она возвышается на природной жизнью. Личность не есть часть чего-то, функция рода или общества, она есть целое, сопоставимое с целым мира, она не есть продукт биологического процесса и общественной организации. Личность нельзя мыслить ни биологически, ни психологически, ни социологически. Личность — духовна и предполагает существование духовного мира. Ценность личности есть высшая иерархическая ценность в мире, ценность духовного порядка. Ценность личности предполагает существование сверхличных ценностей. Именно сверхличные ценности и созидают ценность личности. Личность сама есть безусловная и высшая ценность, но она существует лишь при существовании ценностей сверхличных, без которых она перестает существовать. Это и значит, что существование личности предполагает существование Бога, ценность личности предполагает верховную ценность Бога. Если нет Бога как источника сверхличных ценностей, то нет и ценности личности, есть лишь индивидуум, подчиненный родовой природной жизни. Также существование личности предполагает существование других личностей и общение личностей. Личность есть высшая иерархическая ценность, она никогда не есть средство и орудие. Но она, как ценность не существует, если нет ее отношению к другим личностям, к личности Бога, к личности другого человека, к сообществу людей. Личность должна выходить из себя, преодолевать себя. Такой она задана Богом. Удушливая замкнутость в себе личности есть ее гибель. Личность есть ценность, стоящая выше государства, нации, человеческого рода, природы, и она, в сущности, не входит в этот ряд. Единство и ценность личности не существует без духовного начала. Дух конституирует личность, несет просветление и преображение биологического индивидуума, делает личность независимой от природного порядка. В личности идея или идеальная ценность есть конкретная полнота жизни. Столкновение добра и зла, как столкновение ценностей, существует лишь для личности. Личность создана Божьей идеей и свободой человека. И жизнь личности не есть самосохранение, как в индивидууме, а самовозрастание и самоопределение.

Возвращаясь к дуализму добра и зла, видим что христианство усомнилось в том, что идея добра является верховной в жизни, и резко противопоставляет свою мораль морали, основанной на идее добра и норме добра. В основе христианства лежит не отвлеченная и всегда бессильная идея добра, которая неизбежно является нормой и законом по отношению к человеку, а живое существо, личность, личное отношение человека к Богу и ближнему. Не отвлеченная идея добра, а человек есть Божье творение и Божье дитя. Конкретно бытие, живое существо выше всякой отвлеченной идеи. Так совершает Евангелие прорыв из морали нашего мира, основанного на различении добра и зла, к морали райской, морали Царства Божьего. Евангельское добро и заключается в том, чтобы не считать добро верховным началом жизни, а считать человека таким началом. Христианство не знает нравственных норм, отвлеченных, обязательных для всех и всегда. И потому всякая нравственная задача для христианства есть неповторимо индивидуальная задача, а не механическое исполнение нормы, данной раз и навсегда. Общеобязательность Евангелия заключается лишь в том, чтобы каждый поступал неповторимо индивидуально, т.е. всегда имел перед собой живого человека, конкретную личность, а не отвлеченное добро. Индивидуальное отношение к каждому живому человеку может проявляться только через любовь. Любовь может быть направлена лишь на живое существо, на личность, а не на отвлеченное добро. Выше же любви к ближнему, к человеку стоит лишь любовь к Богу, который есть тоже конкретное существо, личность, а не отвлеченная идея добра. Любовью к Богу и человеку исчерпывается евангельская мораль. Христианство призывает любить «ближнего», а не «дальнего». Это очень важное различие. Любовь к «дальнему», отвлеченному человеку и отвлеченному человечеству есть любовь к отвлеченной идее, к отвлеченному добру. И во имя этой отвлеченной любви люди готовы принести в жертву ближних, живого человека. Такую любовь к «дальнему» мы встречаем в современной гуманистической морали. Но об этой морали дальше, сейчас нас интересует отношение к ближнему с точки зрения евангельской морали. Отношение к ближнему, к живому существу двояко. Есть жалость, есть любовь. Жалость это разделение богооставленности человека. Любовь есть разделение жизни в Боге, в благодатной помощи Божьей. Жалость не есть самое последнее и высшее, высшее любовь, любовь к другому в Боге. Но жалость одно из самых высоких человеческих состояний и распространяется она не только на человека, но и на животных, и на всю тварь земную. Жалость неизбежно входит в любовь, но любовь превышает жалость, ибо знает другого в Боге. Любовь есть видение другого в Боге и утверждение его для вечной жизни, излучение силы, необходимой для этой вечной жизни.

Самое основное и преобладающее впечатление, которое остается от чтения Евангелия, это восстание против фарисейства, обличение его неправды перед правдой новозаветной. Ошибочно думать, как нередко думают христиане, что фарисейство есть религиозно и нравственно явление низкое, почти ругательное слово. Наоборот, фарисейство было религиозно и нравственно высокое явление, вершина религиозной и нравственной жизни еврейства. На осевшей и затвердевшей почве ветхозаветной религии закона и нельзя было выше подняться. Фарисеи были религиозные учителя еврейства, верные закону и истолковывавшие закон. Но обличение фарисейства есть обличение законничества, оправдания законом своих действий, этики чистоты и довольства своей праведностью. Мытарей и грешников Евангелие поставило выше фарисеев, нечистых выше чистых, не исполнивших закон выше исполнивших закон, последних выше первых, погибающих выше спасенных, «злых» выше «добрых». Христиане думают, что евангельские обличения относятся к фарисеям, жившим в далеком прошлом, и сами риторически громят их как злодеев. Но в действительности эти обличения относятся к нам самим, к нам, живущим сегодня, к самоправедным, к нравственно первым. Почему в нравственном отношении первые делаются последними и наоборот? Почему лучше быть грешным, сознающим свой грех, чем фарисеем, сознающим свою праведность? Обыкновенно объясняют это так, что грешник смиренен, фарисей же горд. А христианство есть прежде всего религия смирения. Фарисеи стояли на грани двух миров, на перевале от этики искупления к этике благодати. И в них должно было обнаружиться бессилие законнической этики в деле реального спасения от греха и зла. Вся трудность проблемы тут в том, что именно законническая этика исполнима. Закон можно исполнить до малейших деталей и стать по закону чистым. Фарисеи это и делали. И вот обнаруживается, что совершенное исполнение закона и совершенная чистота не спасают, не открывают путей в Царство Божье. Закон явился в результате греха, но он бессилен вывести человека из того мира, в который он попал после того, как он сорвал с древа познания добра и зла, он бессилен преодолеть грех даже при совершенном его исполнении, не может спасти. Фарисейство, т. е. этика закона, беспощадно осуждается в Евангелии, потому что оно не нуждается в Спасителе и спасении, как нуждаются мытари и грешники, потому что если бы последняя религиозная и нравственная правда была на стороне фарисеев, то искупление было бы не нужно. Фарисейство есть отрицание искупления и Искупителя. Фарисейство думает, что искупление — в исполнении закона добра, в то время как спасение в том, чтобы преодолеть то различение между добром и злом, которое явилось результатом грехопадения, т. е. преодолеть закон, порожденный этим различием, войти в Царство Божье, которое совсем не есть царство закона посюстороннего добра. Фарисейство есть настолько глубокий и устойчивый элемент человеческой природы, обращенной к закону, что оно по-своему понимает христианство и деформирует его. Христианин, который думает, что он оправдан, чист и спасен, что он выше грешников, когда он часто посещает службы, бьет поклоны, ставит свечи, служит молебны, произносит по уставу слова молитвы, исполняет все канонические правила, совершает дела милосердия, добрые дела, есть, конечно, фарисей внутри христианства, и к нему тоже относятся евангельские обличения. Закона исполним, но она бессилен бороться с помыслами и изменить внутреннее духовное состояние человека. Согласно этике закона, человек делается хорош, потому что он исполняет добрые дела закона. В действительности же человек делает добрые дела, потому что он хорош.

Вся сложность христианского отношения к закону определяется тем, что Христос не только обличает фарисейское законничество, но и говорит, что он пришел не нарушить, а исполнить закон. Евангелие преодолевает и отменяет этику закона и заменяет ее иной, высшей и благодатной, этикой любви и свободы. И вместе с тем оно не допускает внешнего и механического отрицания и низвержения закона. Христианство открывает пути в Царство Божье, где нет уже закона. Но закон по-прежнему обличает грех и должен быть исполнен миром, пребывающим в грехе. Грешник нуждается в спасении, и спасение приходит не от закона, а от Спасителя, спасение совершается через искупление, а не через закон. Но все время остается низшая сфера закона, и закон остается в силе для своей сферы. Социальная жизнь христианского человечества в значительной степени остается во власти закона. Но закон совершенствуется, улучшается, оставаясь все тем же принципом. В законе есть вечный элемент. Оценки, которые требуются от христианина, необычайно трудны и даются с мукой. Оценки по закону просты и сравнительно легки. От христианина требуются оценки самого закона, которые уже не по закону должны совершаться. И самая большая трудность тут в соотношении момента индивидуального и социального. Этика закона была по преимуществу этикой социальной. Этика же христианская более индивидуальна, чем социальна, для нее человеческая душа стоит больше, чем все царства мира.

Этика закона есть по преимуществу этика социальная в отличие от личной этики искупления и творчества. Грехопадение подчинило человеческую совесть обществу. Общество делается носителем и охранителем нравственного закона. Этика закона и значит прежде всего, что субъектом нравственной оценки является общество, а не личность, что общество устанавливает нравственные запреты, табу, законы и нормы, которым личность должна повиноваться под страхом нравственного отлучения и кары. Этика закона не может быть индивидуальной, она никогда не проникает в интимную глубину нравственной жизни личности, нравственного опыта и борений. Она преувеличивает зло в отношении личности человеческой, устанавливая запреты и кары. И она преуменьшает зло мировой и общественной жизни, она оптимистична. Социальная этика строит оптимистическое учение о силе нравственного закона, оптимистическое учение о свободе воли, оптимистическое учение о наказании и каре злых, которой будто бы подтверждается царящая в мире справедливость. Этика закона разом и в высшей степени человечна, приспособлена к человеческим нуждам и потребностям, к человеческому уровню, и в высшей степени бесчеловечна, беспощадна к человеческой личности, к ее индивидуальной судьбе. Этика закона есть этика социальной обыденности. Она организует жизнь среднего человека, человеческих масс, и от нее совершенно ускользает человеческая индивидуальность. Для закона существует личность абстрактная, но не существует личности конкретной. Мораль закона и есть мораль общеобязательная. Обыденность носит социальный характер. Это есть господство общества и общего с его законами и нормами над внутренней, индивидуальной и неповторимой в своем своеобразии жизнью личности. Обыденность — есть охлаждение творческого огня жизни, и нравственное сознание в обыденности всегда определяется не тем, что думает сама личность, а тем, что думают другие, не своей совестью, а чужой совестью. Личность, личная совесть, личная мысль не может быть носителем закона, носителем закона является общество, общественная совесть, общественная мысль. Никакой индивидуальности и своеобразия закон не признает. Закон организует социальную обыденность. Он интересуется только общеобязательным. Таковы роковые последствия законнического различения добра и зла. Последствием этого является тиранство закона, которое есть тиранство общества над личностью, общеобязательной идеи над индивидуальным, личным, неповторимым, единичным. Отстоявшаяся и кристаллизировавшаяся обыденность, в которой охлажден уже огонь жизни, давит, как кошмар, творческую жизнь личности. Закон насилует и калечит жизнь. Но проблема заключается в том, что закон имеет свою положительную миссию в мире. Этика закона не может быть просто отвергнута и отброшена. Закон имеет свое положительное значение. Он не только калечит личную жизнь, но и охраняет ее. Парадокс в том, что исключительное господство этики благодати в мире греховном подвергает опасности свободу и даже существование личности. Нельзя поставить судьбу личности в исключительную зависимость от благодатных и благостных состояний других личностей. В этом значение права, которое есть царство закона. Никакая личность не может зависеть от нравственных качеств и духовного совершенства, присущего окружающим ее людям. В мире греховном личность частью своего существа обречена жить в социальной обыденности, в которой она не только насилуется, но и охраняется законом и правом. Право и есть правда, преломленная в социальной обыденности. Первичное зло тут не в самом законе, изобличающем грех, а в грехе, порождающем закон. Но закон, изобличающий грех и ставящий предел проявлениям греха, обладает способностью вырождаться в зло. Закон, сам по себе взятый, интересуется добром и справедливостью, но не интересуется жизнью, человеком, миром. В этом его граница. На почве законнической этики, социальной обыденности и общеобязательности, возникает рабство человека у государства и общества, рабье отношение к монарху, к начальнику, к богатому, знатному, как и рабье отношение к толпе, к массе, к большинству. В нравственных суждениях закона мыслит не личность, не человек, а социальная обыденность, род, клан, сословие, государство, нация, семья. И само божественное начало правды переносится на эти образования социальной обыденности. Основная линия жизни человечества слагалась в согласии с властью закона. В древних книгах, в законах Библии, в Талмуде, в Коране жизнь регулирована, подчинена закону, всюду страх нечистоты, запреты, табу, всюду перегородки и разделительные категории. Нечистое и очищение, запрет и нарушение запрета — вот основные категории первоначальной нравственной жизни человека. Боязнь нарушить запрет и стать нечистым — основной нравственный двигатель. Это и есть закон в его первоначальной стадии. В первоистоках закон лежит религиозный страх, страх почти животный, который потом сублимируется. Страх нечистого и запретного преследует человека на самых высоких ступенях культуры, принимая лишь более утонченные формы. Но в основе всегда лежит этот первоначальный аффект. Закон по природе своей всегда запугивает. Он не преображает человеческую природу, не уничтожает греха, а через страх не только внешний, но и внутренний держит грех в известных границах. И нравственный порядок в мире держится прежде всего религиозным страхом, который потом принимает форму нравственного закона. Таковы первоначальные последствия греха. Этому в жизни государства и общества соответствуют жестокие наказания, казни, которым придается нравственное значение. Закон, узнается потому, что он знает отвлеченное добро, отвлеченную норму добра, но не знает человека, человеческой личности, неповторимой индивидуальности. И ужас законнического морализма в том, что он стремится сделать человека автоматом добродетели. И нестерпимая скука добродетели, порождающая имморализм, часто столь легкомысленный, есть специфическое явление этики закона, не знающей никакой высшей силы. Неизбежно периодическое восстание против законнической добродетели, так же как и возвращение к постылой законнической добродетели. Это восстание есть нравственное явление, требующее внимательного к себе отношения. Господство законнической этики во всех сферах мировой жизни есть выражение объективного закона большего числа, т. е. необходимой организации порядка в жизни больших масс, большой массы человечества, как и большой массы материи в жизни природы. В этом космический смысл закона. Приходим к следующему выводу: закон не знает живой, конкретной, индивидуально неповторимой личности, не проникает в ее интимную жизнь, но закон охраняет эту личность от посягательств и насилия со стороны других личностей, охраняет независимо от того, каково направление и духовное состояние других личностей. В этом великая и вечная правда закона, правда права. Христианство должно признать эту правду. Нельзя ждать благодатного перерождения общества, чтобы жизнь человека стала выносимой. Таково соотношение закона и благодати. Я должен любить ближнего во Христе, это есть путь Царства Божьего. Но если у меня нет любви к ближнему, то я во всяком случае должен исполнить закон по отношению к ближнему, должен быть справедлив и честен по отношению к нему. Нельзя отменить закон и ждать осуществления любви. Я должен не красть, не убивать, не насильничать и когда любви не имею. То, что от благодати, всегда выше, чем то, что от закона, никогда не ниже. Высшее не отрицает низшего, но включает его в себя в преображенном виде.

Для всякого чуткого человека ясно, что невозможно довольствоваться законом, что добро законническое не разрешает проблемы жизни. Раз возникло различение между добром и злом, то не в человеческих силах его устранить, т. е. победить зло. И человека мучит жажда искупления, избавления не только от зла, но и от законнического различения добра и зла. Жажда искупления есть великое ожидание, что Бог и боги примут участие в разрешении мучительной проблемы добра и зла, примут участие в человеческих страданиях. Бог снизойдет на землю, как огонь, и сгорит грех и зло, исчезнет законническое различение добра и зла и законническое добро, бессильное и терзающее человека. Жажда искупления есть жажда примирения с Богом и единственный путь победы над атеизмом, внушенным человеческому сердцу злом и страданием мира. Это есть встреча с Богом, страдающим и жертвенным, т. е. разделяющим мучительную судьбу человека и мира. Человек есть существо свободное, в нем есть элемент первородной, несотворенной, домирной свободы. Но он бессилен справиться со своей собственной свободой, с ее бездонной тьмой. И нужно, чтобы сам Бог низошел в глубь той свободы, в ее бездонную тьму и принял на себя последствия порожденного ею зла и страдания. Искупление вовсе не есть примирение Бога с человеком, как то извращенно представляет ограниченное человеческое сознание. Искупление есть прежде всего примирение человека с Богом и Творцом, т. е. победа над атеизмом, над естественным отрицанием Бога из-за зла и мук мира. Атеизм, как крик возмущенного человеческого сердца, победим лишь Богом страдающим и разделяющим судьбы мира. Бог дает закон, но не участвует в его осуществлении. Когда добро находится под законом, оно в известном смысле есть безбожное добро. Закон и значит, что Бог отошел от человека. И в этом источник бессилия закона изменить человеческую природу. В законе добро откалывается от бытия и не может изменить бытие. Искупление соединяет добро и бытие, преодолевает разрыв, установленный законом как последствием греха, оно есть вхождение сущего добра в самые недра бытия. Искупление вырывает корни зла и греха, но этим оно освобождает человека от безраздельной власти закона. Искупление означает прежде всего освобождение. Искупитель есть Освободитель. Закон же от рабства не освобождает. Искупление означает революционный переворот в нравственных оценках, переоценку всех ценностей. Оно устраняет неисчислимое количество табу, побеждает внешний страх нечистоты, все переносит в глубину человеческого сердца, переворачивает все иерархии, установленные в мире. Этика искупления, этика евангельская есть уже этика богочеловеческая. В нравственном акте действует не только человек, но и Бог, не только Бог, но и человек, нет разрыва и противоположения, установленного законом. И то, что невозможно для человека, возможно для Бога.

Итак, мы уже видели, что евангельская мораль отрицает мораль законнически-фарисейскую. Так как в основании этой своеобразной морали лежит отношение к человеку, к живому существу, к личности, а не к отвлеченному добру, то она носит в высокой степени динамический характер. Христианство не знает застывших типов злодеев или застывших типов праведников. Поэтому Христос и учит нас: не судите да не судимы будете. До часа смерти никто не знает, что с человеком может произойти, какие великие перевороты, да и никто не знает, что с человеком происходит в час смерти, уже в плане бытия нам недоступного. Поэтому христианство иначе относится к «злодеям», оно не допускает резкого деления людей на две расы, на расу «добрых» и на расу «злых», которым так дорожат разные учения. Только христианство верит в преодолимость прошлого, оно знает тайну забвения и стирания прошлого. Это и есть тайна искуплениями. Искупление освобождает от кармы, от кармического изживания прошлого в бесконечном будущем. От прошлого не тянутся бесконечные нити в будущее, они перерезываются. В этом тайна покаяния и отпущения грехов. Человек сам себе не может простить греха и низости, он не в силах забыть злого прошлого. Но Христос понес на себе грехи всего мира, и Он может снять грех и простить. Прощение и забвение возможно лишь во Христе и через Христа. Человек не может себе простить грех и зло и изжить его последствия, он освобождается через Христа. Но он должен во имя Христа другому, ближнему простить грех и зло, помочь ему избавиться от их власти. Евангелие уравнивает перед Богом добрых и злых, праведных и неправедных. Добрые и праведные не могут больше гордиться своей добротой и праведностью. Прежние законнические оценки доброго и злого не имеют силы. «Мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие». Идут впереди тех, которые почитают себя праведными и добрыми. Никогда никакая этика не становилась на сторону мытарей и блудниц, грешных и неправедных. Церковь в истории пыталась обезвредить и обезопасить нравственный переворот, совершенный Евангелием, но невозможно было совсем скрыть, что мораль евангельская, мораль Христова не походит на мораль мира, на мораль человеческую. «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Между тем как этика нашего мира, этика закона, этика фарисейская почитает нравственным долгом бросать в грешницу камень. Я бросающий в грешницу камень, осуждающий ближнего как злого, почитает себя в этот момент праведным и действует по нравственному закону. Совершенно ясно, что подлинное христианство не допускает деления человека на два лагеря — «добрых» и «злых», «праведников» и «грешников». Все злые и грешные могут стать добрыми и праведными. Евангелие не хочет знать, что есть раса добрых, идущих в рай, и раса злых, идущих в ад. Все безмерно сложнее. Для искупления и благодати не существует двух лагерей, не существует праведников закона, чистых. Ложно само искание гарантий спасения (Лютер, Кальвин, баптизм). Ложно сознание себя пребывающим в лагере спасенных и избранных. Идея ада, о которой речь еще впереди, связана с этим разделением мира на лагерь добрых и на лагерь злых. И потому на почве христианской возникает жажда всеобщего спасения, т. е. реальной победы над злом, в противоположность жажде оттеснения злых в ад, сначала во времени, а потом и в вечности. Вот эта сторона христианства — неосуждение, милость к грешникам — не была достаточно вмещена христианством в истории. Из христианства выводили величайшие осуждения, какие только были в истории. Христианство прежде всего очень повысило сознание бесконечной ценности всякой человеческой души, человеческой жизни, человеческой личности, а значит, и бесконечной ценности души, жизни и личности грешника и «злого». С душой, личностью, жизнью грешников совсем нельзя поступать, как со средством для осуществления «добра» и для торжества «добрых». «Злыми» Бог дорожит не меньше, чем «добрыми». Да и сами эти наименования ничтожны и лживы. Из христианства сумели вывести самую отвратительную мораль, какую только знает моральная история мира, — небесного эгоизма. «Добрые» так хотят пролезть в Царство Небесное, что у входа, где образуется давка, готовы раздавить большое количество ближних, оттесняемых ими в ад, в вечную погибель. Так как вход в Царство Небесное узок, то происходит борьба и отбор. «Добрые» и праведные на трупах своих ближних, менее добрых и праведных, пробиваются в рай. Вот это и есть самое страшное поражение, которое христианство потерпело в человеческих сердцах, самое страшное извращение и искажение. Идея небесного эгоизма, исключительной заботы о спасении своей души, которую выводят из аскетической литературы, есть сатаническая карикатура на христианство. В действительности спасает душу свою лишь тот, кто согласен погубить ее во имя ближних, во имя братьев, во имя любви Христовой. Нельзя думать о спасении своей души, это есть ложное духовное состояние, думать можно только об осуществлении высших ценностей жизни, о Царстве Божьем для всех существ, не только для людей, но и для всего мира, т. е. думать о Боге, а не о себе. И никто не смеет чувствовать себя праведником, а других грешниками. Это выражено в учении о смирении, которое умудрились извратить, и тоже придать упадочный законнический характер. Смирение есть проявление духовной мощи в победе над эгоизмом, себялюбием, самостью. Эгоцентрическая ориентировка жизни есть главное последствие первородного греха. Человек закупорен в самом себе и все видит из себя и по отношению к самому себе. Человек помешан на самом себе, на своем «я». Мы все грешны эгоцентризмом. Со стороны нет более комического зрелища. Эгоцентризм искажает все перспективы жизни, все видно в ложном освещении, ничему не определено надлежащее место. Нужно подняться на высоту, выйти из ямы эгоцентризма, чтобы увидеть мир в истинном свете, чтобы все получило правильные очертания, чтобы увидеть горизонт. Нужно увидеть центр бытия не в себе, а в Боге, т. е. в подлинном центре, и тогда все становится на свое место. Смирение по своему смыслу и есть героическое преодоление эгоцентризма и героическое восхождение на высоту геоцентризма. Смирение есть выход из своего замкнутого «я». Смирение не только не есть отрицание личности, но оно и есть обретение своей личности, ибо личность может быть найдена лишь в Боге, а не в затверделой и закоренелой самости. Смирение не только не противоположно свободе, оно есть акт свободы. Никто и ничто на свете не может принудить меня к смирению, кроме меня самого, лишь через свободу оно приходит. Оно всегда есть приобретение большей свободы. И одним из самых страшных извращений христианства было внешнее и рабье понимание смирения. Только через духовный акт смирения побеждается больное самолюбие человека. Всю жизнь стрелы попадают в больное от самолюбия человеческое сердце, и человек бессилен против этих стрел, он истекает кровью. Только духовное смирение может защитить человека от этой мучительной боли. Смирение прежде всего направлено против самолюбия и есть сила, защищающая от больного самолюбия. Только христианство учит полной свободе от внешнего мира, на нас наступающего, нас ранящего. Даже слова «повинуйтесь господам» могут быть истолкованы как приобретение внутренней духовной свободы и независимости. Будь свободен духом, не будь рабом в духе. Ибо рабье возмущение есть проявление рабьего духа, отсутствие свободы духа. Человек должен быть свободен внутренне и тогда, когда есть внешнее рабство. И приятие внешнего положения, выпавшего на твою долю, должно быть истолковано как господство над внешним миром, как победа духа. Это не значит, конечно, что человек не должен бороться за улучшение внешнего положения, за социальные изменения и реформы. Но он должен быть духовно свободен и тогда, когда изменения не происходят и произойдут не скоро, даже в тюрьме. Святость есть высшая духовная сила, победа над миром. Любовь есть сила, излучение благостной, дающей жизнь энергии. Преодоление страстей есть сила. И к этой силе призывает христианство. Вся нравственная жизнь есть не что иное, как обретение энергии духовной жизни и победа над слабостью и непросветленностью жизни природной. Христианство призывает к победе над миром, а вовсе не к покорности миру. Смирение не есть покорность, наоборот, оно есть непокорность, движение по линии наибольшего сопротивления. И вместе с тем сила христианской морали и христианской духовности необычайно проста. Только простота эта и может быть силой, ибо усложнение есть раздвоенность и слабость. Христианская мораль, возможна лишь потому, что она есть мораль богочеловеческая, что есть взаимодействие человека и Бога.

Теперь вернемся к теме ада и теме смерти, из которой ад вытекает. По христианской вере смерть есть результат греха и последний враг, который должен быть побежден, предельное зло. И вместе с тем смерть в нашем греховном мире есть благо и ценность. И она вызывает в нас невыразимый ужас не только потому, что она есть зло, но и потому, что в ней есть глубина и величие, потрясающие наш обыденный мир, превышающие силы, накопленные в нашей жизни этого мира и соответствующие лишь условиям жизни этого мира. И чтобы быть на высоте восприятия и должного к ней отношения, нужно необычайное духовное напряжение, нужно духовное просветление. Можно сказать, что смысл нравственного опыта человека на протяжении всей его жизни заключается в том, чтобы поставить человека на высоту в восприятии смерти, привести его к должному отношению к смерти, ибо смерть обнаруживает глубину жизни и раскрывает конец, который только и сообщает смысл жизни. Жизнь благородна только потому, что в ней есть смерть, есть конец, свидетельствующий о том, что человек предназначен к другой. высшей жизни. Она была бы подлой, если бы смерти и конца не было, и она была бы бессмысленной. В бесконечном времени смысл никогда не раскрывается, смысл лежит в вечности. Но между жизнью во времени и жизнью в вечности лежит бездна, через которую переход возможен только лишь путем смерти, путем ужаса разрыва. В этом мире, когда он воспринимается как замкнутый, самодостаточный и законченный, все представляется бессмысленным, потому что все тленное, преходящее, т. е. смерть и смертность всегда в этом мире и есть источник бессмыслицы этого мира и всего в нем происходящего. Такова одна половина истины, открытая для ограниченного и замкнутого кругозора. Но есть другая половина истины, скрытая от обыденного кругозора. Смерть есть не только бессмыслица жизни в этом мире, тленность ее, но и знак, идущий из глубины, указующий на существование высшего смысла жизни. Не низменный страх, но глубокая тоска и ужас, который вызывает в нас смерть, есть показатель того, что мы принадлежим не только поверхности, но и глубине, не только обыденности жизни во времени, но и вечности. Вечность же во времени не только притягивает, но и вызывает ужас и тоску. Тоска и ужас вызываются не только тем, что кончается и умирает дорогое нам, к чему мы привязаны, но в большей степени и еще глубже тем, что разверзается бездна между временем и вечностью. Ужас и тоска, связанные со скачком через бездну, есть также надежда человека, упование, что окончательный смысл откроется и осуществится. Смерть есть не только ужас человека, но и надежда человека, хотя он не всегда это сознает и не называет соответственным именем. Смысл, идущий из другого мира, действует опаляюще на человека этого мира и требует прохождения через смерть. Но смерть есть явление жизни, она еще по эту сторону жизни, она есть реакция жизни на требование конца во времени со стороны жизни. Смерть нельзя понимать только как последнее мгновение жизни, после которого наступает или небытие, или загробное существование. Смерть есть явление, распространяющееся на всю жизнь. Наша жизнь наполнена смертью, умиранием. Жизнь есть непрерывное умирание, изживание конца во всем, постоянный суд вечности над временем. Жизнь есть постоянная борьба со смертью и частичное умирание человеческого тела и человеческой души. Время и пространство смертоносны, они порождают разрывы, которые являются частичным переживанием смерти. Когда во времени умирают и исчезают человеческие чувства, то это есть переживание смерти. Когда в пространстве происходит расставание с человеком, с домом, с городом, с садом, с животным, сопровождающееся ощущением, что, может быть, никогда их больше не увидишь, то это есть переживание смерти. Тоска всякого расставания, всякого разрыва во времени и пространстве, есть тоска смерти. Это, конечно, есть опыт о смерти внутри жизни. В пространстве и времени, не вмещающих полноты, обрекающих на разрывы и расставания, всегда в жизни торжествует смерть, и смерть говорит о том, что смысл лежит в вечности, в полноте, что жизнь, в которой восторжествует смысл, не будет знать разрыва и расставаний, не будет знать тления и умирания человеческих чувств и мыслей. Смерть наступает для нас не только тогда, когда мы сами умираем, но и тогда уже, когда умирают наши близкие. Мы имеем в жизни опыт смерти, хотя и не окончательный. И мы не можем примириться со смертью, не только со смертью человека, но и со смертью животных, цветов, деревьев, вещей, домов. Стремление к вечности всего бытия есть сущность жизни. И вместе с тем вечность достигается лишь путем прохождения через смерть, и смерть есть участь всего живущего в этом мире, и, чем сложнее жизнь, чем выше уровень жизни, тем более ее подстерегает смерть. Смерть имеет положительный смысл. Но смерть есть вместе с тем самое страшное и единственное зло. Всякое зло может быть сведено к смерти. Убийство, ненависть, злоба, разврат, зависть, месть есть смерть и сеяние смерти. Смерть есть на дне всякой злой страсти. Самолюбие, корыстолюбие, честолюбие смертоносны по своим результатам. Никакого другого зла, кроме смерти и убийства, и не существует. Смерть есть злой результат греха. Безгрешная жизнь была бы бессмертной, вечной. Смерть есть отрицание вечности, ее вражда к бытию, ее попытки вернуть творение к небытию. Смерть сопротивляется Божьему творению мира, она есть возврат к изначальному небытию. Смерть хочет освободить человека через ее возвращение к изначальной свободе, предшествующей миротворению. Человек в грехе, сопротивляющаяся Божьей идее о ней, Божьему замыслу, имеет один выход — смерть. И смерть отрицательно свидетельствует о силе Божьей в мире и о Божьем смысле, обнаруживающимися в бессмыслице. Можно даже сказать, что мир осуществил бы свой безбожный замысел бесконечной (не вечной) жизни, если бы не было Бога, но так как есть Бог, то этот замысел неосуществим и кончается смертью. И Сын Божий, Искупитель и Спаситель, абсолютно безгрешный и святой, должен был принять смерть, и этим освятил смерть. Отсюда двойное отношение христианства к смерти. Христос смертью смерть попрал. И вольная смерть Его, порожденная злом мира, есть благо и высшая ценность. В почитании креста мы почитаем смерть, освобождающую, побеждающую смерть. Чтобы ожить, нужно умереть. В кресте смерть преображается и ведет к жизни, к воскресению, И вся жизнь этого мира должна быть проведена через смерть, через распятие. Без этого она не может прийти к воскресению, к вечности. Смерть не окончательна, и не ей принадлежит последнее слово, когда она принимается как момент мистерии жизни. Бунт против смерти есть богопротивление в нашем мире. И вместе с тем со смертью нужно героически бороться и смерть нужно победить как последнее зло, вырвать жало смерти. Дело Христа в мире есть прежде всего победа над смертью и уготовление воскресения и вечной жизни. И таким образом христианство знает победу над смертью.

Человека преследует ужас смерти. Но это еще не последний ужас. Последний ужас — ужас ада. Ада, в библейском понимании, нет. На ад можно смотреть с точки зрения человеческой и с точки зрения божественной. Ад с божественной точки зрения означает неудачу творения. Когда смотришь на ад с точки зрения Бога, то ад непонятен, недопустим и возмутителен. Невозможно примириться с тем, что Бог мог сотворить мир и человека, предвидя ад, что он мог предопределить ад из идеи справедливости, что он потерпит ад как особый круг дьявольского бытия наряду с Царством Божьим. Ад объективированный, как особая сфера вечной жизни, совершенно нетерпим, немыслим и просто несоединим с верой в Бога. Бог, сознательно допускающий вечные адские муки, совсем не есть Бог, он скорее походит на дьявола. Оправдание ада как воздаяния злым, утешающее добрых, есть сказка для детей, это взято из социальной обыденности с ее наградами и наказаниями. Идея вечного ада как справедливого воздаяния за ложные догматические мнения и ереси есть одно из самых жалких и безобразных порождений торжествующей социальной обыденности. С точки зрения Бога, никакого ада быть не может, и допустимость ада означала бы отрицание Бога. Но все меняется, когда вы становитесь на точку зрения субъекта, человека. Тогда звучит другой голос, и тогда ад оказывается понятным, он дан в человеческом опыте. И нравственное возмущение человека начинается лишь тогда, когда ад объективируется и утверждается из Бога и как бы в Боге, а не из человека и как бы в человеке. Ад принадлежит целиком сфере субъективной, а не объективной, он в человеческом, а не в божественном. Никакого ада как объективной сферы бытия не существует, это совершенно безбожная идея. Немыслимый как сфера объективного бытия, ад существует в сфере субъективной и означает опыт человека и путь человека. Ад, как и рай, есть лишь символы духовного пути. Опыт ада и есть замыкание в субъекте, невозможность войти в объективное бытие, есть самопогружение, для которого закрывается вечность. Опыт, из которого почерпнута идея вечного ада, дан в переживании человеком в субъективной сфере мучения как не имеющего конца во времени. В опыте этой нашей жизни нам дано переживать мучения, которые нам представляются бесконечными, только такие мучения и представляются нам адскими и страшными, которые не на минуту, не на час или день, а на бесконечность. Ад есть состояние души, бессильной выйти из себя, предельный эгоцентризм, злое и темное одиночество, т. е. окончательная неспособность любить. Ад создает и организует отделение души от Бога, от Божьего мира, от других людей. В аду душа от всех и от всего отделена и уединена и вместе с тем всем и всему порабощена. Извращение идеи ада в человеческом сознании привело к тому, что она была отождествлена со страхом Божьего суда и Божьего возмездия. Но ад есть не действие Бога на душу, в данном случае судебное и карательное, а именно отсутствие действия Бога на душу, неспособность души раскрываться какому бы то ни было Божьему действию, совершенное отпадение от Бога. Ад есть не что иное, как совершенное отделение от Бога. Ужас ада совсем не в том, что суд Божий будет суров и неумолим. Бог есть милосердие и любовь, и ему отдать свою судьбу означает преодоление ужаса. Ужас в предоставленности моей судьбы мне самому. Страшно не то, что Бог сделает со мной. Страшно то, что я сам сделаю с собой. Страшен суд души над собой, над собственным бессилием утвердить вечную жизнь. Ад, в сущности, не то означает, что человек попал в руки Божьи, а то, что он окончательно оставлен в собственных руках. Нет ничего страшнее собственной меонической, темной свободы, уготовляющей адскую жизнь. Страх Божьего суда есть лишь невозможность для темной стихии вынести Божий свет и Божью любовь. Божий суд и есть лишь страшный свет, брошенный на тьму, любовь, обращенная на злобу и ненависть. Всякая душа человеческая греховна и подвержена тьме, из которой не может собственными силами выйти к свету. Душа становится расположенной перейти к сумеречному и грезящему полу-бытию, полу-жизни. Усилиями собственной свободы она не может прийти к подлинному бытию, к подлинной жизни. С этим связано само существо христианства. «Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать». Явление Христа и есть спасение от ада, который человек уготовляет самому себе. Явление Христа означает поворот души от созидания ада к созиданию Царства Божьего. Без Христа-Искупителя и Спасителя Царство Божье для человека недоступно и недостижимо. Если нет Христа и нет внутреннего поворота, связанного со Христом, то ад в той или иной форме неотвратим, он естественно создается человеком. Сущность спасения — в освобождении от ада. Идея ада должна быть совершенно освобождена от всех ассоциаций, связанных с перенесением на небо принципов уголовного права. Ад есть результат замкнутости природного мира, закрытого для вмешательства Бога, для нисхождения Бога. И идея ада была превращена в орудие запугивания, религиозного и нравственного террора. Но настоящий ужас предчувствий ада в человеческой душе в этих запугиваниях отсутствует. Можно сказать, что ужас ада наступает тогда, когда человек подчиняет свою конечную судьбу своему собственному суду, а не Божьему суду. Самый беспощадный суд есть собственный суд, он есть адское мучение, мучение совести, раздвоение, потеря цельности, существование, разорванное на клочья. Божий суд есть вместе с тем действие благодатной силы на человека. Божий суд есть установление подлинных реальностей и подчинение всех реальностей высшей реальности. Если было время, когда устрашающая идея ада удерживала социальную обыденность в церкви, то теперь наступило время, когда эта идея может лишь помешать войти в церковь. Сознание человека изменилось. И для него понятно стало, что нельзя искать Царства Божьего и совершенной жизни из страха ада, что страх ада есть болезненный аффект, мешающий достигнуть совершенства и работать для Царства Божьего, лишающий всю жизнь человека нравственного значения. Если более зрелое и высокое сознание не может примириться со старой идеей ада, то так же неприемлемо слишком легкое, сентиментально-оптимистическое отрицание ада. Ад, бесспорно, существует, он раскрывается нам в опыте, он может быть нашим путем. И проблематика ада решаема только из личности человека и его отношения к Богу. Сам для себя человек может создавать себе ад и, увы, слишком много в жизни делает, чтобы создавать его. Но человек не должен создавать ад для других, ни для одного существа. Все силы своего духа должны быть направлены на освобождение всех из ада, на выведение всех из ада. В направлении своей деятельности человек не только не должен создавать ада, а всеми силами разрушать его. Не созидай ада, вталкивая в него «злых». Не представляй себе Царство Божье слишком посюсторонне и по-человечески, как победу «добрых» над «злыми», как изоляцию «добрых» в светлом месте, а «злых» в темном месте. Это предполагает очень существенное изменение нравственных оценок и актов. Нравственная воля должна быть прежде всего направлена на всеобщее спасение. Эта абсолютная истина не зависит от тех или иных построений теории спасения и гибели, рая и ада. Ни для кого не создавай ада ни на этом свете, ни на том свете, освободись от инстинктов мести, принимающих возвышенные и идеализированные формы и проецируемых на вечную жизнь. Ад, как последствие темной свободы, и изживаемое в жизненном пути все равно существует. Но его не должно создавать как возмездие, как изоляцию общества «злых» от общества «добрых». Несправедливо всю ответственность возлагать на «зло» и «злых». «Зло» и «злые» появились потому, что «добро» и «добрые» были плохи, что в них было мало добра. Не только «злые», но и «добрые» будут призваны к ответу на Божьем суде, но суд этот будет иной, чем суд человеческий. «Добрые» будут отвечать за то, что создавали ад, за то, что довольны были своим добром, за то, что своим мстительным инстинктом придавали возвышенный характер, за то, что «злым» мешали подняться и толкали их своим судом на путь погибели. К этому должна прийти новая религиозная психология и новая религиозная этика.

Конечно, в этой главе были рассмотрены только основы христианства и христианской морали, о многом не сказано, но в последующем обязательно остановимся на таких основополагающих понятиях как рай и творчество.

 

ОГНЕННОЕ ХРИСТИАНСТВО

В предыдущей главе было показано, что Евангелие не знает норм и законов. И его нельзя истолковать как норму и закон. Евангелие есть благая весть о наступлении Царства Божьего. И все, к чему призывает Христос, есть призыв к Царству Божьему и только так может быть истолковано. В основе Евангелия не закон, хотя бы новый, а сам Христос, Его личность. В Евангелии все связано с личностью Христа и все непонятно без связи с Христом. Евангельские заветы совершенно неосуществимы и непосильны как правила. Лишь во Христе и через Христа осуществляется совершенство, подобное совершенству Отца Небесного. Такова новая этика искупления и благодати. Но мы живем в двух измерениях, под законом и благодатью, в порядке природном и в порядке духовном, и в этом безмерная трудность и сложность жизни христианина в мире. Под властью закона живет человеческое общество, строит свои государства и цивилизации. И совершенно очевидно, что на Евангелии невозможно обосновать государства, хозяйства, семьи, культуры, им нельзя оправдать насилие, которым движется история. Евангелие обращено к вечному началу человеческой души, не зависящему от исторических эпох и социальных положений, и в известном смысле оно не социально. Цель Евангелия, как было показано выше, поиски Царства Божьего, в первую очередь для личности, а не построение данного Царства на земле. Фактически, христианство можно рассматривать как учение, которое было призвано поменять душевный уклад и внутренний мир человека, вырвать его из материального мира природы и природных сил, призвать к единению с другой личностью и космосом, для дальнейшей эволюции человека и его внутреннего мира. И с этой задачей христианство (собственно как и другие мировые религии) достаточно успешно справилось.

Христианского государства, христианского хозяйства, христианской семьи, христианской науки, христианского быта никогда не было и быть не может. Ибо в Царстве Божьем и в совершенной божественной жизни нет ни государства, ни хозяйства, ни семьи, ни науки, нет никакого быта, стоящего под знаком закона. Сама церковь в исторических своих воплощениях заражалась государством и принимала его насилия, попадала во власть порядка закона. Но евангельское откровение о Царстве Божьем неприметно, сокровенно, внутренне внесло перемену во все сферы жизни, изменило структуру человеческой души, вызвало новые эмоции. Царство Божье приходит неприметно. А когда оно приходило слишком приметно, это всегда было ложью и подменой. Благодатная сила, исходящая от евангельского откровения, освобождает людей от терзающего их страха, самолюбия, властолюбия, от не знающей утоления похоти жизни. Но многие основные вопросы жизни решаются в Евангелии не прямо, а прикровенно. И самому человеку, его свободе предоставлено творческое разрешение все вновь и вновь предстоящих ему задач. Евангелие не столько учит о разрешении задач жизни, сколько об излечении и перерождении ткани души.

Влияние христианства на нравственное сознание человечества было парадоксально и двойственно. С одной стороны, христианству обязан человек своим высочайшим нравственным сознанием и своими высочайшими нравственными эмоциями. Но, с другой стороны, можно сказать, что христианство нравственно ухудшило человека, создав невыносимый конфликт сознания и бессознательного. Античный человек был более целен, более гармоничен, более спокоен. Поэтому требуется дальнейшее эволюционное развитие идей христианства, примирение сознательного и бессознательного. Христианство не является высшей точкой духовного учения, и не является застывшей формой религиозного учения. Если признать что законченное божественное откровение было дано в христианстве, то необходимо смирится и со следующими положениями. Во-первых, христианство является конечным в эволюции религиозных и нравственных учений, и тогда необходимо признать единственную цель человечества — поиски Царства Божьего для личности и бессмысленность любого устройства материальной жизни (в частности государства), бессмысленность научных открытий, бессмысленность новейшей истории и нашей цивилизации. Первые христиане были куда ближе к Царству Божьему. Во-вторых, если считать христианство высшей формой нравственного учения, то необходимо признать заблуждения, или, во всяком случае, частичную ошибочность остальных мировых религий. Другие религии тогда должно относится к ереси. А из данного положения следует страшный вывод об избранности людей исповедующих христианство, что противоречит основам христианства. Таким образом мы можем прийти к понятию «неверный», которого нужно огнем и мечом обратить в свою веру или уничтожить. Если внимательно изучать положения христианства можно, как было сказано выше, прийти к парадоксальным выводам. Например, если мы отрицаем ад, как объективированное понятие, которое противоречит христианским основам, мы невольно должны прийти к выводу, что по окончании земной жизни душа злого человека растворяется в Небытии и таким образом перестает существовать, но христианство стоит за бессмертную душу. Либо душа должна пройти еще несколько этапов развития для достижения благости, что опять противоречит христианскому мировоззрению, т.к. христианство понятие сансары отрицает и относит к ереси. Также, например, христианство не объясняет смерти детей. Точнее объясняет, достаточно несуразно — Бог, мол, не хотел, чтобы данный человек грешил. Но как было видно из первой главы, личность возникает только по прохождению земного опыта, от познания добра и зла, и никак не иначе. Опять-таки, в этом объяснении кроется подленькая идея избранности, раз для кого-то была уготована судьба безгрешная, без земного опыта, зачем нам он, чем мы хуже или лучше. Практически в христианстве нет объяснения человеческим болезням. Объяснение, что болезни от меонической свободы, от царства Небытия достаточно неконкретны и не принимают в расчет индивидуальную личность. Собственно каждый человек может задать те или иные вопросы, на которые не дает ответа христианство. Вот мы и попытаемся на них ответить, найти ту золотую середину между религией и наукой путем более широкого взгляда на христианство через призму новых идей.

Итак, Евангелие это благая весть о наступлении Царства Божьего. Евангелие не столько учит о разрешении задач жизни, сколько об излечении и перерождении ткани души. Евангелие дает определенную нравственную установку, нравственная жизнь вкоренена в духовном мире, и она лишь проецируется в жизни общества. И из нравственной жизни нужно понять общественное, а не из общественного нравственное. Но мир меняется, и мы не можем жить общественными понятиями, выпестованными из нравственного закона две тысячи лет назад. Это отнюдь не значит, что необходимо отбросить все духовные наработки человечества за два тысячелетия, необходимо их модернизировать под современное мироощущение, современные научные и философские открытия. Нравственный закон остается тот же, но необходимо его творчески перенести на современную социальность, отряхнуть старую ветошь, и сделать это исходя не из логических построений, а из Учения данного через русского поэта и художника Н.К. Рериха. Оно позволяет шире взглянуть на христианство. Учение «Агни Йога».

Философию духа, являющую собой синтез Божественного откровения и Учения «Агни йога» автор назвал «огненное христианство», по той причине, что основы все же лежат в христианстве, христианство является базисом, на котором строятся все дальнейшие построения, а учение «Агни йога» является детальным наставлением для дальнейшего совершенствования и возрастания личности. К тому же огонь во все времена являлся очищающей стихией, стирающей и уничтожающей ненужные перегородки и построения. Огонь есть просветление материи, признак совершенствования. Данное философское осмысление христианства, пропущенного через призму Учения будет строится, в большей степени, как общественное учение, а не лично-персоналистическое. Это значит, что все положения христианства направленные на совершенствования личности остаются незыблемыми, и в них необходимо искать первооснову. Переосмысливаются многие ветхозаветные понятия, проводятся связи с Космосом, расширяются границы земного мира. Некоторые положение, возможно, будут не бесспорны, какие-то вопросы будут не затронуты по различным причинам, поэтому автор призывает к данному труду относится с долей личного творчества и не воспринимать все выкладки как что-то застывшее и неизменное.

Бог

Долгое время человеку проще всего было представить, что Бог и его дворец находятся на самой большой звезде. Человечество за огромный промежуток эволюции религиозных понятий не нашло даже слов для описания Бога и его качеств. Это сравнимо со светом, люди его видят каждый день, но не имеют слов для его точного описания. Явление Бога не укладывается в наши понятия и очень часто умаляет явление его Несоизмеримости. Описать обыденными словами понятие Бога практически невозможно, каждый должен сам для себя определить данное понятие. Меньше всего, конечно, Бог похож на человека. Смешение понятий, взятых из Библии, привело к очеловечиванию божественной внешности. Но библейское выражение «создал по образу и подобию своему» не имеет отношения к внешнему физическому облику, оно касается только внутренней сущности, Духовного зерна. Отталкиваясь от данного утверждения, об идентичности человеческой души и Божественной сущности, Божью сущность можно представить, если использовать современный научный язык, в качестве Психовибрационного поля или Космического разума. Божественная сущность проникает везде и всюду, любая часть материального мира наполнена божественной эманацией, божественным проникновением. Первично, как было уже отмечено, Божественное или Абсолютное Ничто, из которого рождается Бог-Творец. Творение мира Богом-Творцом есть уже вторичный акт, и данное творение происходит с согласия и при участии Божественного Ничто (далее Абсолютная свобода). Таким образом, можно отчасти разграничить сферы действия каждого из творцов. Материальный мир, мир природы подчиненный законам физики, эволюции и т.д. — часть созданная Абсолютной свободой, в которую вкоренено понятие смерти и зла. Духовный мир (тонкоматериальный), вносящий вечное в конечное — создание Бога-Творца. Здесь есть точка соприкосновения с понятием страдающего Бога Н.А. Бердяева, в которой он признает, что свобода не сотворена Богом-Творцом, она вкоренена в Ничто, первична и безначальна. Таким образом, с Бога-Творца снимается ответственность за свободу, породившую зло. Человек, как и остальной мир — создание Божье и дитя свободы. Это было добровольное объединение начал. Оттуда же произошло отпадение от дела Божьего, возникло зло и мука, и бытие смешалось с небытием. И здесь кроется трагедия не только нашего мира, но и Бога. Бог ждет ответа от своей божественной части, человека, призывает к божественной жизни, к божественной полноте, к соучастию в Божьем творчестве, побеждающем небытие. В первом акте, акте миротворения Бог является как Творец, но в акте миротворения не может быть предотвращена возможность зла, заключенная в Абсолютной свободе. Миф о грехопадении рассказывает об этом бессилии Творца предотвратить зло, возникающее из несотворенной Им свободы. И вот наступает второй акт Божьего отношения к миру и человеку. Бог является человеку в лице Искупителя и Спасителя, в аспекте Бога страдающего и на себя принимающего грехи мира. Бог в лице Бога-Сына нисходит в бездну, в глубину свободы, из которой рождается зло, но из которой исходит и всякое добро. Бог-Сын нисходит только к человеку, как к существу прошедшему несколько этапов Духовной эволюции, и способному возвысится до Бога. Божественная жертва, божественное самораспятие должно победить злую Абсолютную свободу, победить, не лишая человека свободы, а лишь просветляя его.

Человек. Рай и Ад

Биологически человек не отличается от животного, он отличается от него лишь по принципу, стоящему выше жизни, по принципу духа. Человек есть человек как носитель духа. Дух проявляется в личности. Единство и ценность личности не существует без духовного начала. Дух конституирует личность, несет просветление и преображение биологического индивидуума. Богом творится зерно Духа, которое остается неприкосновенным и вечным. Естественного бессмертия человека как существа природного, рожденного в родовом процессе, естественного бессмертия его души и тела не существует. Человек в этом мире есть смертное существо. Но он сознает в себе образ и подобие Божье, личность, сознает себя принадлежащим не только к природному, но и к духовному миру. И потому человек почитает себя принадлежащим к вечности и стремится к вечности. Бессмертен и вечен в человеке не элемент душевный и не элемент телесный, сами по себе взятые, но элемент духовный, действие которого в элементе душевном и телесном и образует личность, осуществляет образ и подобие Божье. Человек бессмертен и вечен, как духовное существо, принадлежащее к нетленному миру, но он есть духовное существо неестественно и фактически, он есть духовное существо, когда он осуществляет себя духовным существом, когда в нем побеждает дух и духовность овладевает его природными элементами. Цельность и единство порождаются работой духа в душевном и телесном элементе и составляют личность. Бессмертие завоевывается личностью и есть борьба за личность. Бессмертен и принадлежит вечности не естественный, эмпирический человек, а духовное, идеальное, ценностное в нем начало. Осуществленная и достигшая целостности личность бессмертна. Но в мире духовном нет замкнутой личности, личность соединена с Богом, с другими личностями, с космосом.

Признав бессмертность личности необходимо предпринять попытку понять судьбу души в ее прошлом и будущем, в ее генезисе. Христианство учит о воскресении, о победе над смертью для всякой жизни, для всего тварного мира, но в христианском миросозерцании не раскрылась тайна генезиса души. Раскрытие вечного элемента в душе означает вечность не только в будущем, но и в прошлом. Возникшее во времени не может наследовать будущего. И если человеческая душа несет в себе образ и подобие Божье, если она есть Божья идея, то она возникает в вечности, а не во времени, в духовном мире, а не в природном мире. В вечности, в духовном мире происходит борьба за личность, за осуществление Божьей идеи. И наша природная земная жизнь есть лишь момент в духовном мире происходящего процесса. Это ведет к утверждению предсуществования в духовном мире, что совсем не связано с перевоплощением внутри земной действительности. Наш природный мир есть арена борьбы за бессмертие и вечность, т. е. за личность. И в этой духовной борьбе дух должен овладеть природными элементами души и тела для их вечной жизни, для воскресения вечной жизни. Христианство учит не столько об естественном бессмертии, не предполагающем никакой борьбы, сколько о воскресении, предполагающем борьбу духовных, благодатных сил с силами смертоносными. Учение о естественном бессмертии индивидуальной человеческой души отрывает судьбу человеческой души от судьбы космоса, от мирового целого. Это есть метафизический индивидуализм. Учение же о Воскресении связывает судьбу души, судьбу человека с космосом, с мировым целым. Но в то же время учение о Воскресении рассматривает человеческую личность в отрыве от судьбы мирового целого, беря ее в одном земном опыте, фактически в единичном случае воплощения. В этом случае суть человеческой личности — прохождение земного опыта жизни, опыта познания добра и зла, причем опыта в большей степени законнического. После телесной смерти душа находится как бы в подвешенном состоянии, находясь в ожидании Божьего суда. Понятие времени здесь неприменимо, но и понятие вечности неприемлемо, душа не может находится в статичном состоянии. Она должна либо пойти к Богу, либо сгореть в аду. Но понятие ада неприемлемо христианскому сознанию. Таким образом мы приходим к дилемме, либо нам необходимо признать объективированные понятия ада и рая, куда человеческая личность поступает после земной жизни и мгновенного Божьего суда над ней, либо признать что объективированных понятий ада и рая не существует, а в виду того что душа не может находится в статичном состоянии до второго Христова пришествия, до Божественного суда, человеческая личность проходит другие этапы своего развития, Космического развития. Во многом понятие единичного земного опыта и последующего Воскресения, связаны с определенным историческим этапом эволюции человечества. Понятие Воскресения возникает впервые в древнеиудейской религии, но древнееврейскому народу была чужда идея личного бессмертия. Личное самосознание еще не пробудилось. Еврейскому народу свойственно было сознание бессмертия народа, т. е. рода, вида, а не личности. Только в книге Иова пробуждается сознание личной судьбы. Лишь в эпоху эллинистическую, ко времени явления Христа в религиозном сознании иудаизма духовный элемент начинает освобождаться от власти элемента натуралистического, что означает высвобождение личности, выход ее из растворенности в родовой жизни. И только древнее учение о перевоплощении души — одна из немногих попыток понять судьбу души в ее прошлом и будущем. Но оно также во многом привязано к определенному историческому периоду, на него наслаиваются родовые нравственные законы.

Индуистское учение о сансаре (перерождении души) одно из наиболее древних учений, восходящее своими истоками к древнеиндийским Ведам, но шаблонно перенести его без осмысления на нынешние исторические реалии невозможно. Концепция сансары заключает в себе идею родственности всего живого и перехода между его формами (перерождение возможно не только в образе человека, но и бога, и животного). «Выход» из бесконечного колеса сансары возможен единственный: путем слияния с одним из божеств Мироздания, что однако, сопровождается утратой (растворением) индивидуальности, либо — растворением в Изначальном (Нирване). Смерти, как таковой не существует, она — лишь неоднократные переход к продолжению жизни, и главенствующей является мысль о неуничтожимости: «возникновение» и «уничтожение» не затрагивают действительной сущности вещей, происходят лишь колебания внешней оболочки (т.е. телесные изменения и преображения). Индуистское понятие перерождения души абсолютно неприемлемо для христианского сознания, поскольку отрицает главное завоевание христианства — личность. Личность — есть Божья идея и Божий замысел, возникшие в вечности. Ценность личности есть высшая иерархическая ценность в мире, ценность духовного порядка. И личность не может быть уничтожена путем растворения в Боге, тем более в Изначальном. Растворение в Изначальном, или по другому в Абсолютной свободе, равноценно божественной неудаче творения. Утрата индивидуальности личности в Боге являет бессмысленность прохождения земного опыта. Прохождение земного опыта, и познание добра и зла, Богу не нужно, оно необходимо только личности, и поэтому растворение личности в Боге являет бессмысленность Божьего замысла. Понятие «сансара» применимо для христианства только с позиции Учения и с точки зрения генезиса души и личности. Перерождение необходимо для чтобы набрать опыта, который личность не познала в предыдущем воплощении, и последующее воплощение вполне может быть и не связано с Землей и земным опытом. Даже с точки зрения математической теории вероятности в Галактике на какой-нибудь из планет возможна жизнь. Но сравнивать ее с земной жизнью абсолютно неприемлемо, вполне возможно, что наши понятия физического тела, боли, страдания, смерти там отсутствуют как таковые. Здесь может и крыться понятие христианского рая, когда человек прошедший сполна земной опыт, дальнейший свой путь может связать с дальними мирами не похожими на земной. Полный земной опыт — это не понятие количества жизни, а понятие качества жизни. Только личность, выполнившая поставленные перед ней задачи и достигшая определенного уровня просветления, может перейти на качественно новый уровень. Греховная личность, жившая по законам природного мира, не принявшая таинств Искупления и Воскресения, подвержена бесконечному кошмару колеса сансары, где будущие воплощения не проецируются ей самой, а возникают достаточно хаотично, следуя законам кармы. Разбирая генезис души вполне допустимо считать, что человеческая душа начинает с более низкой ступени познания, с животного мира. Под душой здесь понимается Божья искра, зерно Духа. Личностью, конечно, это не является, поскольку отсутствует сознание и мышление. В последующем душа перерождается в человеческом теле, и проходит опыт познания земного добра и зла. Здесь и появляется понятие личности, рождение личности возможна только в человеческом теле. Дальнейшее развитие личности возможно только в человеческом теле, перевоплощение личности в животном мире уничтожает личность, и признание перевоплощения личности в животном мире возможно только в случае врастания личности в абсолютное зло, деградации личности за которой может следовать ее уничтожение. Божественное зерно Духа вечно, и оно может начинать сначала с животного мира, но личность видится только в совершенствовании и возрастании. С такой позиции возможно понятие Ада и Рая. Ад — это невозрастание личности, бесконечное блуждание ее по темным коридорам Космоса, а в случае деградации — с возможным последующим уничтожением личности. Рай — стремление к новым мирам, спокойствие при переходе из одного тела в другое, совершенствование личности, формирование самой личностью будущих воплощений. В дальнейшем автор понятие «сансара» будет использовать равноценно с понятием «ад», понятие «реинкарнация» будет соотносить с понятием «перевоплощение, перерождение» в совершенствовании Духа. Совершенствование личности и ее стремлений происходит посредством опыта в телесном теле. Насколько длителен данный опыт, в частности земной, зависит от личности и от предпринимаемых ею шагов. Долг Земле нужно отдать, возвестив основы эволюции; в этом и будет высшее сотрудничество с человечеством. Совершенствование личности на земном этапе возможно одним путем, путем творчества. Понятию творчества будет отведена глава, и во многом она совпадает с христианским пониманием данного аспекта. Но предварительно, необходимо внести основополагающие моменты в данное понятие. Человек — творец по своей сути, и под творчеством понимается делание чего-либо не бывшего, во всяком случае, для данной личности. Но, будучи творцом, человек способен творить только то, что предназначено для него, для данной личности. Творческий потенциал необходимо открыть в любом из воплощений, определить для чего ты предназначен в данной жизни. Только истинное стремление к осознанию высших возможностей должно наполнять большую часть жизни человека. И является это вполне разрешимой задачей, так как цели всех следующих воплощений ставятся самой личностью вкупе с причинно-следственным аппаратом, называемым кармой.

Карма

Карма это отнюдь не судьба. Для начала следует отметить, что Карма считается чрезвычайно сложным понятием, и поэтому здесь будет сделана попытка приближения к истине. Карма — это закон причины и следствия, краеугольное понятие в любом учении, признающем концепцию перерождения/реинкарнации, которая при отсутствии Кармы просто утрачивает смысл; признание Кармы в качестве закона предполагает предельный уровень объективной (т.е.неотвратимой) личной ответственности за свои поступки. В Библии наиболее известным определением Кармы является “Око за око, и зуб за зуб” (Матф. 5, 38), которое обычно толкуется (в том числе и в каноническом переводе указанного текста) не как закон объективного возмездия/воздаяния, но как формула индивидуального мщения. Карма — закон действия и противодействия, причины и следствия, поступка и воздаяния. Закон кармы непреложен и признается всеми великими философскими системами в мире — что посеешь, то и пожнешь. Карма формирует реальность. События, которые мы переживаем в настоящий момент, являются результатом наших прошлых поступков, в этой или в предыдущей жизни. А то, что мы совершаем в данную минуту, отражается на нашем будущем. Карма определяет всю жизнь бессмертной души человека. Карму можно расценивать как закон причины и следствия, через который Бог может воздействовать на личность, направлять ее действия и ее развитие. Не стоит рассматривать Карму как наказание, иначе мы опять встаем на законническую позицию. В конструировании Кармы главная роль принадлежит мысли, т. к. слова и действия являются вторичными по отношению к сознанию. В широком смысле Карма — это общая сумма совершенных всяким живым существом поступков и их последствий, которые определяют характер его нового рождения, т. е. дальнейшего существования; в узком смысле — влияние совершенных действий на характер настоящего и последующего существования. Этическая окрашенность закона Кармы заключается в том, что обусловленность настоящего и будущего существования имеет характер нравственного воздаяния за совершенное, и этим отличает Карму от понятия судьбы, или рока. Говоря обобщённо, карма действует так: каждая мысль, а также действия — позитивные и негативные — оставляет отпечатки в сознании. Поскольку содержимое сознания определяет, как нами воспринимается мир, то, например, негативные впечатления, неизбежно приводят в будущем к боли. Это значит, что наши мысли, речь и поступки засевают семена наших будущих ощущений.

Закон Кармы — божественный закон, он во многом способствует развитию личности. Это не механический закон непреложного исполнения наказания («око за око») или поощрения, а бесконечно мудрый Закон становления Души в процессе ее восхождения. До тех пор пока Душа, находящаяся в процессе становления, не выйдет на такой уровень самосознания, при котором станет возможным сознательно изменять свою дальнейшую жизнь, действие закона Кармы будет носить «обучающий» характер с частыми повторениями типичных ситуаций, которые требуют не привычных стандартных решений, а неординарных, способствующих пробуждению и возрастанию личности. Только через данный закон Бог может воздействовать на личность, а точнее на ее материальную составляющую, на природный элемент, на порождение Абсолютной свободы. Воздействовать на личность между реинкарнациями, у Бога нет необходимости, личность не набирает опыта и не меняется. Личность, конечно, осознает весь свой предыдущий опыт с божественной точки зрения, т.к. имеет Божественное зерно Духа, но что-либо поменять и возрастать может только в дальнейшем земном и космическом опыте. Выбор дальнейшего пути производится личностью, с учетом кармического закона. Воплощения личности в физическом мире, включая выбор места рождения (страны, нации, семьи) и конкретного тела для воплощения — одна из сокровенных Божественных Тайн, целиком обусловленная законом Кармы, законом, определяющим всю природу и характер последовательных воплощений личности в физическом теле.

Здесь и кроется ответ на вопрос, поставленный выше — почему умирают дети? Смерть детей может быть обоснована только с высоты кармического закона — личность сама выбирает свой дальнейший путь, а в виду того что этот путь взаимосвязан с другими личностями, личность таким образом, через смерть в младенчестве, может изжить свою карму и подвигнуть другие личности на изменения. Возникает вопрос, каким образом это происходит, каким образом Божественный дух укоренен в природе человека, как человек воздействует на Божью идею и каким образом проявляет единение с другими личностями. Для этого необходимо рассмотреть устройство человеческого организма не с физиологической, а энергетической точки зрения. Конечно, во многом это теория, не подтвержденная точной наукой, но наука пока занимается вещами более важными — совершенствованием орудий уничтожения человека, поэтому обопремся на Учение.

Тело человека так же многослойно, как и Вселенная. Человек потенциально способен развить семь (и более) тел, соответствующих энергоинформационным уровням Вселенной. Тонкие тела пронизывают и окружают друг друга в определенном порядке. Каждое последующее тело состоит из более тонких субстанций и более высоких вибраций, чем предыдущее. Чем выше «слой», тем более расширенное сознание необходимо для его восприятия. Как вариант — это не физические/тонкие тела, это состояния сознания. Человеческое тело состоит из трех высших и трех низших тел и одно посередине. Низшие: астральное, эфирное и физическое тела. Вместе взятые, они называются Плотным Телом (шельтом); Высшие: буддхиальное, атманическое и каузальное тела. Вместе взятые, они называются — Высшее Тело или тонкий шельт (душа). Срединное (социальное) тело — ментальное.

Плотный шельт:

1.Физическое тело — материальная оболочка, изученная медициной вдоль и поперек, и не требующее дополнительных пояснений. Вместе с тем, физическое тело есть средство существования более тонких информационно-энергетических структур в определённой среде обитания. Оно настолько тесно связано с тонкими телами, что от их состояния зависит самочувствие и здоровье человека.

2. Эфирное тело — эфирное тело представляет собой матрицу, т. е. образец, по которому строится физическое. Энергия эфирного тела воспринимается человеком как жизненная, а также физическая сила. «Сил нет, руки опускаются» — типичное описание резкого недостатка эфирной энергии. Жизненный тонус, выносливость, сопротивляемость физического тела различным инфекциям определяется общим энергетическим уровнем эфирного.

3. Астральное тело — это энергия страстей, которая гораздо плотнее и ощутимее для человека, нежели «сухая» ментальная. Жизнь астрального тела воспринимается человеком как последовательность постоянно происходящих переживаний, которые чаще всего не имеют ни отчетливой положительной, ни отрицательной окраски. Неуравновешенная психика, под этим понятием имеют в виду астральное тело. Астральное тело есть основной субъект управления человеком со стороны социума. На ментальное управление — уговоры, доводы рассудка и т.п. современный человек реагирует довольно слабо, зато эмоции для него — самый серьезный аргумент, — им он подчиняется и в положительном (страсти) и в отрицательном (страхи) их варианте. Астральное (эмоциональное) тело лишь приблизительно повторяет очертания физического тела. Оно представляется цветными облачками тонких субстанций, находящихся в непрерывном флюидном движении в матрице эфирного тела и несколько выходящих за её пределы. Высокоэнергетические эмоциональные состояния (возбуждение, любовь, радость, гнев) проявляются в виде ярких светлых оттенков, смешанные чувства — темных и мутных. Именно к свойствам астрального тела относятся такие качества как ясновидение и яснослышание. Астральное тело обладает обзорным видением, то есть может «видеть» головой, спиной, руками. Оно связано с подсознанием, кармической памятью, сновидениями. Астральное тело может отделяться от физического и действовать самостоятельно: путешествовать, получать информацию. Все наши эмоции — это лишь состояния астрального тела, различающиеся по характеру вибраций и связанной с этим цветовой гамме. Наша задача по развитию астрального тела — наполнить себя высокими гармоничными вибрациями (состояниями); уметь управлять собой, своими эмоциями; гасить низкочастотные (дискомфортные) вибрации внешнего мира. Никто не избавит нас от нашей эмоциональной грязи, пороков и грехов, кроме нас самих.

Ментал:

1. Ментальное тело — является четвертым по счету и промежуточным между тремя высшими и тремя низшими телами; поэтому оно несет в организме, кроме своих, так сказать, личных нагрузок, еще и особые коммуникативные, связывая верхние и нижние группы этажей этого семиэтажного здания. Активность ментального тела воспринимается человеком как процесс мышления, не обязательно логичного или хотя бы связного: это любая смена мысленных образов, независимо от того, насколько она конструктивна и управляема сознанием. Сами по себе мысленные образы это объективные восприятия мыслеформ — отдельных объектов, существующих независимо от человека в ментальном плане тонкого мира. Процесс мышления в целом — это определенная работа, частично состоящая в поиске в ментальном плане подходящих мыслеформ, заготовок для конструкций и отправных точек для ассоциаций, а частично в создании из них некоторой большой мыслеформы, или ментальной конструкции (мнения, концепции, теории), которая на данный момент человека устраивает или не устраивает. Часто мышление идет бессознательно или полусознательно. Механизм думанья находится в ментальном теле и его работа определяется взаимодействием с потоком информации из окружающего пространства-времени. Ментальное тело как центральное все воспринимает и все отдает через окружающие тонкие тела.

Тонкий шельт:

1. Каузальное тело — формирует события жизни. На каузальном плане идет работа с качеством по пониманию себя, по развитию интеллекта через действие в линейном времени. Это тело «ответственно» за причинно-следственные связи, за выполнение всех наших кармических задач. Оно представляет собой (содержит в себе) опыт всех предыдущих воплощений, который проявляется в виде черт характера и условий жизни человека. В этом теле заключены определяющие качества всех остальных тел. Это сокровищница, в которой собран опыт нашей жизни на Земле (обитель сознания, носитель воли). Каузальное тело передает информацию в следующее воплощение души в виде неосознанного устремления. Человек — создание размышления: над чем он размышляет в этой жизни, тем он и становится в следующей! Каузальное тело как кинооператор, который стоит за нашей спиной и безучастно фиксирует все наши мысли, эмоции, поступки. Оно ответственно за все врождённые заболевания и место рождения человека. На каузальном плане происходят различные взаимоотношения между людьми. При этом большие сгустки различных форм перемещаются между ними.

2. Буддхиальное тело — формирует в сознании человека его внутренние законы, шкалу ценностей. Это то, что заставляет человека делать то, что порой мы делать не хотим. «Мы своим внутренним состоянием подводим под то, что такое хорошо и что такое плохо». Буддхиальное тело пытается показать нам какие мы, как только мы сказали «Я есть!». Это тело, как и ментальное, наполняется нашими наработками в данном воплощении и дано для приведения наших мыслей и слов в соответствие с реальностью. Насколько я сам соответствую тому, что хочу получить? Что я думаю и что я делаю?... Как только начинается «вынужденное» нарушение внутренних законов, энергии становится меньше и мы болеем. При навязывании наших собственных законов Буддхи (через точки соприкосновения с окружающими) делает нам больно. Надо быть полностью развернутым во внешний мир и не навязывать себя, но это всегда тяжело. Работа по пересмотру ценностей сложна и болезненна. Зато потом внутренний «законодатель» поднимает вас на более высокий уровень сознательности и морали.

3. Атманическое тело — дает возможность соприкасаться (взаимодействовать) с окружающим нас энергоинформационным полем Земли и Вселенной. Все что мы сотворили (сказали, сделали, подумали) устремляется через атманическое тело в пространство. Мы уже забыли о каком-то событии, и заняты совсем другим, а к нам приходит нечто по обратной связи... «За что?» — не понимаем. Наши жизненные наработки (создаваемое новое качество) постоянно передается во внешнее информационное поле. Если это качество по частотам вибрации совпадает с тем, что должно быть (по кармическим) ментальное тело как центральное все воспринимает и все отдает через окружающие тонкие тела. Если мы плохо реагируем на внешний мир, то наше «жизненное пространство» сужается. Мир понятен думающему человеку! И такой человек не будет тратить время на горизонтальные связи. Он понимает самого себя и себя в этом мире. Вся жизнь — творческий процесс, если полностью раскрыть все наши энергоинформационные центры. Наша задача — стремиться к раскрытию, реализации всех заложенных в нас способностей и потенций.

Карма является законом, но это не значит, что только она управляет жизнью человека и все события связаны только с кармическим законом. В природном мире присутствуют силы, не зависящие от Божьего закона, силы Абсолютной свободы, обстоятельства непреодолимого действия, так называемый форс-мажор. Поэтому невозможно все обстоятельства жизни объяснить только действием кармического закона. В частности многие врожденные болезни объясняются кармическим законом, но не стоит все относить только на действие Кармы. Некоторые болезни, к примеру, связанные с болезнетворными бактериями (оспа, чума и т.д.) относятся к явлениям природного мира, и борьба с такими болезнями являет огромное благо медицины. Так же не стоит относить кармический закон к явлениям вечным и неизживаемым. Образы истины, называемые идеями, властвуют над кармой мира. Энергия и воля — властители кармы. Отрешившейся от себя, устремленный к Общему Благу, радостный в труде и дерзновении приобретает возможность быть владыкой своей кармы. Карма действия не может быть исчерпана бездействием. Поэтому слово «раскаяние» используемое в бездействии должно быть забыто, и заменено выражением «разумное сотрудничество». Проще всего это объяснить на медицинском примере: злым мышлением человек наносит рану своему собрату, но ни мысли, ни слова не залечат этой раны. Порванную ткань придется зашивать хирургическим путем. Последствия действия можно заживить лишь действием, поэтому словесные утверждения и клятвы не имеют ни какого значения. Это не значит, что отвергается понятие «раскаяние», просто оно переплавляется в понятие «раскаяние действием». Кто осознал свое неразумие, должен покрыть его разумным сотрудничеством. Здесь и кроется сознание преодолимости прошлого, тайна стирания прошлого, когда от прошлого не тянутся бесконечные нити в будущее, они перерезываются. Перерезываются нити прошлого и тогда, когда кто-то принимает на себя чужую карму, чужой грех. Именно так переосмысливается понятие «искупления» известное из Евангелия. Учение об искупителях имеет приложение во всем сущем. Через сознание можно принимать на себя чужую карму, а также карму коллектива, и поэтому понятие искупитель не будет суеверием.

Иерархия и отношение к труду

Необходимо рассмотреть еще один аспект, связанный с понятием перерождения души. Если мы признаем бессмертность души, и ее перевоплощения, которые собственно требуют доказательств не больше чем бессмертие души, мы приходим к понятию Иерархии. Под Иерархией понимается разница в опытных накоплениях личностей. Равенство заключается в потенциале духа, а Иерархия — в незаменимости опытных накоплений. И только комплекс знаний является вратами к Иерархии. В этом понятии и кроется различие земных возможностей и задачах из них вытекающих. Зависть к дарам другого, которая терзает человека не менее зависти к богатству, непобедима никакими социальными изменениями и перестройками. Она есть порождение природной части человека (греха, в христианском понимании) и предлагает борьбу с грехом. Но так же ложна греховная гордость и самопревозношение человека, творчески одаренного и занятого трудом высшего качества. Стоит напомнить, что Христос был плотником по профессии. Поэтому, конечно, необходимо стремится к труду высшего качества основанного на творчестве, но и любой общественно полезный труд рассматривать как благо и возможность для личного дерзания. В истоках своих и в смысле своем труд священен и религиозно обоснован. Но все священное связано с духовной свободой. Труд принудителен и тяжел, он стоит под властью закона, и в нем есть правда закона. Но он может переживаться личностью отчасти как искупление, он может переживаться в духовной свободе, и тогда падает на него иной свет. Тогда принудительный закон труда превращается в духовную свободу. И эта духовная свобода всегда открыта для личности, и ее не может лишить никакая социальная обыденность. Общество требует от личности труда в разнообразных формах, от принудительного рабского труда до принудительного социально организованного труда. Но личность как свободный дух переживает труд как свою личную судьбу, как свободу. Личность может переживать труд как свое призвание в мире, может претворять труд в творчество, т. е. выявлять истинное значение труда, лежащее глубже той социальной обыденности, которая превращает творчество в принудительный труд. Духовное преображение и просветление труда есть переживание его в духовной свободе или как искупления, или как творчества. Но возможность переживания труда как искупления и переживания его как творчества неодинаковая. Всякий труд может быть пережит как искупление, но не всякий труд может быть пережит как творчество. Творческий труд есть достояние меньшей части человечества и предполагает особые дары. Понимание творчества будет разобрано в следующей главе, здесь же устанавливаем отношение к труду. Личность должна претворять всякий труд в искупление и вместе с тем стремиться к творческому труду хотя бы низшей иерархической ступени. Мировое сообщество же должно стремиться к освобождению труда и созданию условий труда менее тяжелых и мучительных, обязано признать право на труд, т. е. на хлеб, т. е. на жизнь. И это признание не является отвлеченным понятием, в настоящий момент миллионы людей умирают с голода, не имея права на труд, хлеб и жизнь. Достижение большей свободы и радостности труда означает не большую социализацию личности в ее труде, а большую ее индивидуализацию. Это значит, что личность осуществляет свободу своего духа, определяется в своих суждениях и делах оригинально, т.е. сообразно своим источникам, а не гнетом социальной обыденности.

Творчество

В христианстве, в притчах говорится о творчестве человека, об его творческом призвании. Возможно, само понятие «творчество» в современном восприятии достаточно узкоспециализированно, и относится в большей мере к людям «творческих» профессий — художникам, поэтам, актерам, поэтому это понятие хотелось бы несколько расширить словом «дерзновение». Дерзновение — в большей мере относится к порыву человеческой души, в любых отраслях человеческой деятельности, а не только в «творчестве». Поэтому будем использовать оба слова как синонимы.

Творчество всегда есть прирост, прибавление, создание нового, небывшего в мире. Дерзновение по самому своему существу есть творчество из ничего. В подлинном дерзновении всегда есть очищение, освобождение духа от душевно-телесной стихии. Творчество принципиально отличается от эманации и рождения. В эманации происходит излучение материи и отделение материи. Творчество не является так же перераспределением материи и энергии, как в эволюции. Эволюция противоположна творчеству, в эволюции ничто новое не создается, а лишь перемещается старое. Эволюция есть необходимость, творчество же — свобода. Творчество — тайна явления нового, небывшего, ни из чего не выводимого, ни из чего не вытекающего, ни из чего не рождающегося. Тайна творчества раскрывается в библейско-христианском мифе о творении мира Богом. Бог сотворил мир из ничего, т.е. свободно и из свободы. Мир не был эманацией Бога, рождением или эволюцией, а творением, т.е. абсолютной новизной. Творчество в мире потому и возможно, что мир сотворен, есть Творец. И человек, сотворенный Творцом по его образу и подобию (имеется в виду духовная сущность), есть также творец и призван к творчеству. Но творчество имеет сложный состав. Оно предполагает не только несотворенную свободу человека, оно предполагает также дары, данные человеку-творцу Богом-Творцом, предполагает мир как арену творчества. Творчество человека предполагает три элемента — элемент свободы, благодаря которой только и возможно творчество нового и небывшего; элемент дара и связанного с ним назначения; и элемент сотворенного уже мира, в котором и совершается дерзновенный акт, и в котором он берет себе материалы. Человек не сам виновник своего дара и своего гения. Он получил его от Бога и потому чувствует себя в руке Божьей, орудием Божьего дела в мире. Нет ничего более смешного и жалкого, как гордиться своим гением. Воля к гениальности есть лишь обнаружение через свободу данного свыше дара. Богом дан человеку творческий дар, талант, гений и дан мир, в котором и через который должен совершаться акт дерзновения. От Бога исходит зов, чтобы человек совершил творческий акт, осуществил свое призвание, и Бог ждет ответа на свой зов. Ответ человека на зов Божий не может целиком слагаться из элементов, данных Богом и от Бога исходящих. Что-то должно исходить и из человека, и это и есть то, что есть творчество по преимуществу, творчество нового и небывшего. Это что-то не есть что-то, а ничто, есть свобода, без которой нет дерзновенного акта. Свобода, дает ответ на Божий зов к творческому деланию, но она дает этот ответ в соединении с даром, с гением, полученным от Бога при творении, и с материалами, находящимися в сотворенном мире. Творчество человека из ничего нужно понимать в смысле дерзновения человека из свободы. Во всяком творческом замысле есть элемент первичной свободы человека свободы не от Бога идущей, а к Богу идущей. Зов Божий и обращен к этой бездне и из бездны ждет ответа. Эта бездна свободы есть во всяком дерзновении, но творческое созидание так усложнено, что нелегко открыть в нем этот первичный элемент. Дерзновенный акт есть также взаимодействие благодати и свободы, идущих от Бога к человеку и от человека к Богу. И дерзновенный акт можно описывать то по преимуществу в терминах свободы, то по преимуществу в терминах благодати, благодатной одержимости и вдохновения. Но вдохновение невозможно без свободы.

В дерзновении есть две разные стороны, два разные акта, и в зависимости от того, на какой стороне творчества мы сосредоточиваемся, мы разно описываем его. В дерзновении есть внутренняя и внешняя сторона. Есть первоначальный творческий акт, в котором человек как бы стоит перед лицом Божьим, и есть вторичный творческий акт, в котором он как бы стоит перед лицом людей и мира. Есть первичная творческая интуиция, творческий замысел художника, когда ему звучит симфония, предстоит живописный образ или образ поэтический, внутреннее, не выраженное еще открытие и изобретение, внутренний творческий акт любви к человеку, тоже ни в чем еще не выраженной. В этом творческом акте человек стоит перед Богом и не занят еще реализацией в мире и для людей. Потом наступает вторичный творческий акт, связанный с тем, что человек есть существо социальное, т.е. реализация продуктов творчества. Например, пишется книга. И тут является то, что в творчестве называется мастерством, искусством. Первичный дерзновенный акт совсем не является искусством. Искусство вторично, и в нем творческий огонь охлаждается. Всякое искусство подчинено закону, и в нем действует благодать и свобода, как в первичном творческом акте. В реализации продуктов творчества человек уже связан миром, материалами мира, зависит от других людей, он уже отяжелен и охлажден. И кроется несоответствие между, творческим огнем, в котором зарождается творческий замысел, интуиция, образ, и холодом законнической реализации творчества. Охлажденность, потухание огня есть в каждой книге, картине, статуе, добром деле, социальном учреждении. И закон классического дерзновения требует максимальной охлажденности. Творческое горение, творческий взлет всегда направлены на создание новой жизни, нового бытия, но в результате получаются охлажденные продукты культуры, культурные ценности, книги, картины, учреждения, добрые дела. Добрые дела есть ведь также охлаждение творческого огня любви в человеческом сердце, как философская книга есть охлаждение творческого огня познания в человеческом духе. Внутренний дерзновенный акт в его огненном движении должен был бы выходить из тяжести «мира» и быть «преодолением мира». В своей внешней реализации, в продуктах культуры творческий акт находится во власти «мира» и скован «миром». Но дерзновение, которое есть огненное движение из бездонной свободы, должно не только восходить, но и нисходить, и сообщать людям и миру то, что возникло в творческом прозрении, замысле, образе, подчиняться законам реализации продукта, мастерства, искусства.

Творчество по природе своей гениально. Гениальность человека отображает в нем образ Бога-Творца. Гениальность не тождественна гению. Гениальность не означает, что человек имеет огромный дар писать художественные произведения или философские книги, управлять государством или делать открытия и изобретения. Гениальность должна быть отнесена к внутреннему дерзновению, а не к нынешней реализации творчества в продуктах. Гениальность есть целостное качество человеческой личности, а не специальный дар, и она свидетельствует о том, что человек прорывается к первоисточнику, что творческий процесс в нем первороден, а не определен социальными наслоениями. Этому может не соответствовать способность реализации, искусство, мастерство. Соединение гениальной натуры и первородного творческого процесса, прорывающегося к первоисточникам, с очень большим даром, талантом реализации творчества в продуктах и образует гения. Но гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле жизни и искание правды жизни. Ложно всякое сравнение людей по их гениальности и даровитости, ибо это есть отрицание индивидуальности. Творческий гений ни за что дается человеку, он не связан с религиозным или нравственным усилием человека достигнуть совершенства, преобразить себя. Но, творчество всегда есть самопреодоление, выход из пределов своего замкнутого личного бытия. Творец забывает о спасении, он думает о ценностях сверхчеловеческих. Менее всего творчество эгоистично. При эгоцентрической настроенности ничего нельзя сотворить, нельзя отдаться вдохновению и вообразить себе мир лучший. Поэтому стоит отметить, что аскетический опыт погружает человека в самого себя, сосредоточивает на собственном совершенстве и спасении, а опыт дерзновенный отрешает человека от самого себя и направляет на высший мир. В творчестве есть своя аскеза и свое самоограничение, но иного рода. То христианское направление, которое предлагает заняться сначала аскезой и достигнуть совершенства, а потом творить, не имеет никакого представления о творчестве. В дерзновении есть аскеза, но иного качества, чем аскеза, направленная на личное совершенство и на личное спасение. Никакой аскезой нельзя достигнуть не только гения и таланта, но даже малого дара и способностей. Ибо творческая гениальность не зарабатывается, она дается даром свыше, как благодать. От творца требуется творческое напряжение его первородной свободы, а не аскетический подвиг самоусовершенствования. Это не значит что отвергается опыт аскезы религиозной, многие святые прошли через него, но он мало пригоден для основной массы человечества, идущему к Богу не через аскезу, а через творчество. Творчество во многом связано с личным несовершенством. Дерзновение предполагает забвение о личном совершенстве и жертву личностью. Путь творчества — героический путь, но это иной путь, чем путь личного совершенствования и спасения. Дерзновение нужно для Царства Божьего, для дела Божьего в мире, но совсем не нужно для личного спасения. Или если и нужно, то потому лишь, что творец оправдывается творчеством. Творить невозможно при одном непрестанном чувстве греховности и при одном смирении. Творчество означает переход души в иной план бытия. И душа может жить одновременно в разных планах бытия, может быть на высоте и в низинах, может дерзновенно творить и смиренно каяться. Но творчество во всех сферах, и в сфере чисто моральной, ибо есть моральное творчество, говорит о том начале человека, на котором может быть построена иная этика, чем этика закона и этика искупления. Творчество и есть то, что более всего напоминает призвание человека до грехопадения, что в известном смысле стоит «по ту сторону добра и зла». Но так как человеческая природа греховна, то творчество искажается и извращается грехом, и возможно и злое творчество. Только творчество говорит о призвании и назначении человека в мире. Закон ничего не говорит о призвании, искупление тоже ничего не говорит. Подлинное, бытийственное дерзновение всегда в Духе, в Духе Святом, ибо только в Духе происходит то соединение благодати и свободы, которое мы видим в творчестве. Творчество, творческое отношение ко всей жизни есть не право человека, а долг и обязанность человека. Таким вот образом дерзновение открывает закон, изложенный несколько тысячелетий назад царем Соломоном «ходите по путям сердца своего», т.е. ищите свое призвание, свой выход в творчестве, в дерзновенном акте.

Внутри христианского мира противоборствуют две моральные направленности: смирение и творчество, мораль личного спасения и страха гибели и творческая мораль ценностей, мораль отдания себя преобразованию и преображению мира. И смирение и творчество основаны на жертве, но жертва смирения и жертва творчества носят разный характер. Жертва смирения может быть готовностью отказаться от личного творчества, но при постоянной думе о личности, об ее совершенстве; жертва же творчества может быть готовностью забыть о личности и думать только о ценностях и совершенных произведениях для мира, но при утверждении личного творческого вдохновения. Жертва связана тут с разного рода совершенством. Но религиозная мораль смирения легко вырождается. Она может требовать отречения и жертвы всяким творческим вдохновением, хотя бы то было вдохновение любви к ближнему, во имя отвлеченной идеи личного совершенства и богопослушания. Не смиренно, гордо быть слишком совершенным, добрым, любящим. Тогда находятся во власти ложного представления о Боге как требующем от человека прежде всего жертвы и страданий, покорности и послушания. Этика творчества отличается от этики закона и нормы прежде всего тем, что для нее нравственная задача есть неповторимо индивидуальная творческая задача. Нельзя разрешать нравственные задачи жизни автоматическим применением общеобязательных норм. Нельзя сказать, что всегда и везде при одних и тех же условиях должно совершенно одинаково поступать. Прежде всего, этого нельзя сказать уже потому, что никогда не бывает одних и тех же условий. Фактически, можно вывести следующий постулат — человек всегда должен поступать индивидуально и индивидуально разрешать нравственную задачу жизни, должен обнаруживать творчество в нравственных актах своей жизни, ни одно мгновение не должен превращаться в нравственного автомата. По другому — быть самим собою. Быть самим собою — значит осуществлять Божий замысел о себе, Божью идею. Такова природа личности как высшей ценности. Личность осуществляется духовно, а не биологически. Только творчество преодолевает отрицательную направленность духа и утверждает положительную направленность духа, борется со злом и грехом.

В задачах, поставленных жизнью, человек должен делать нравственные изобретения и открытия. И потому для дерзновения свобода человека совсем обозначает другое, чем для закона. Для дерзновения свобода означает не принятие закона добра, а индивидуальное творчество добра и ценности. Свобода есть творческая энергия, возможность создания нового. Не существует застывшего, статического нравственного порядка, подчиненного единому, общеобязательному нравственному закону. И человек не есть пассивный исполнитель законов этого миропорядка. Человек — изобретатель и творец. Дерзновение основано на стихии энергии, и оно динамично по своей сути. В основе жизни лежит энергия, а не закон. Энергия создает закон. Творчество бесконечно, для него мир раскрыт и пластичен, раскрыты бесконечные горизонты и возможен прорыв к другим мирам. Творчество преодолевает кошмар конечного, кошмар порядка жизни, из которого никуда нельзя вырваться. Творчество исходит от личности, но направлена она не на личность, а на мир, в то время как закон исходит от мира, от общества и направлен на личность. Нравственная жизнь, субъектом которой является общество, есть уже жизнь охлажденная, жизнь нравов, обычаев, общественного мнения. Только личность есть подлинно творческое начало в жизни, она выковывает новые ценности.

Дерзновение есть обнаружение истинного назначения человека, но хотя оно стремится ввысь, в бесконечность, оно притягивается вниз, проходит через общественное, через культуру и являет тем самым охлаждение первоначального порыва. Творчество в культуре до того вырождается и разлагается, что возникает реакция против всякого творчества, связанная с отрешением от мира. Такое вырождение творчества мы видим во многих течениях современной литературы и искусства, где дух вечности окончательно предается растленному духу времени. Мы его видим в невыносимом самодовольстве ученых и в образовании религии науки. Мы его видим в жизни социальной и политической, где борьба за власть и за интересы уничтожает творческий порыв к социальной правде. Похоть жизни во всех сферах побеждает творческое горение духа. Душа боится пустоты. И когда в ней нет ценного, положительного, божественного содержания, она наполняется отрицательным, ложным, дьявольским состоянием. Когда душа испытывает состояние пустоты, она испытывает скуку, поистине дьявольское состояние. Злые страсти в значительной степени порождаются скукой и пустотой. И трудно бороться с этой скукой и пустотой отвлеченным добром, отвлеченной добродетелью. Даже добродетель может представляться человеку смертельно скучной. И тогда нет спасения в добродетели. Добродетель охлажденная, лишенная творческого горения, всегда скучна и не спасает. Нужно зажечь человека, чтобы преодолеть эту скуку. Скука есть отсутствие творчества. Все нетворческое скучно. Добро смертельно скучно, если оно не есть творчество. Никакое правило и норма не может спасти от скуки и порожденной ею дурной похоти. Похоть и есть выход из скуки через зло, когда добро не оказывается таким выходом. Вот почему злые страсти очень трудно, почти невозможно победить отрицательно, через отрицательную аскезу, через отрицательный запрет. Злую страсть можно победить лишь положительно, через пробуждение положительной, противоположной, творческой духовной силы. Творческое горение побеждает злые страсти. В этом огне сгорает зло, проходит скука и порожденное ею ложное влечение. Воля к злу, в сущности, беспредметна, и победить ее можно лишь волей предметной, направленной к ценному и божественному содержанию жизни. Чисто отрицательная аскеза, сосредоточенная на греховных и злых вожделениях и влечениях не способствует просветлению души, она концентрирует мрак в душе. И потому нужно утверждать не этику уничтожения воли, а этику просветления воли, не этику уничтожения человека и внешнего его подчинения Богу, а этику творческого осуществления человеком божественного и жизни, правды, истины, красоты, ценности. Величайшая тайна жизни скрыта в том, что удовлетворение получает лишь дающий и жертвующий, а не требующий и поглощающий. И только в нем энергия жизни не иссякает. Дерзновение же есть ее неиссякаемость. Поэтому положительная тайна жизни скрыта в любви, в любви жертвующей, дающей, творческой. И всякое творчество, как мы уже говорили, есть любовь, и всякая любовь есть творчество. Если хочешь получить, отдавай, если хочешь иметь удовлетворение, не ищи его, никогда не думай о нем и забудь самое это слово, если хочешь приобрести силу, обнаруживай ее, отдавай другим.

Наука и техника

Из понятия творчества должно быть рассмотрены и такие понятия, как наука и технические достижения. Общее отношение к технике не может не быть противоречивым и двойственным. Техника есть сила человека, его царственного положения в мире, она свидетельствует о человеческом творчестве и изобретательности и должна быть признана ценностью и благом. Человек является изобретателем орудий, которые он ставит между собой и природной стихией, и которые облегчают повседневность и социальный быт. С изобретения орудий, т. е. с элементарной техники, начинается человеческая культура. Приятие техники в широком смысле слова есть оправдание культуры, и отрицание ее есть желание возврата от состояния культурного к состоянию природному. Но наука и техника не только свидетельствует о силе и победе человека, не только освобождает его, но она также ослабляет и порабощает человека, она механизирует человеческую жизнь и накладывает на человека образ и подобие машины. Головокружительные успехи техники в XIX и XX веках обозначают самую большую революцию в истории человечества, более глубокую, чем все революции политические, радикальное изменение всего ритма человеческой жизни, отрыв от природного, космического ритма и возникновение нового, определяемого машинами ритма. Машина разрушает старую цельность и сращенность человеческой жизни, как бы вырывает человеческий дух из органической плоти и механизирует материальную жизнь человека. Машина изменяет отношение человека к времени. Время ускоряется. Жизнь человеческая делается менее устойчивой. Устоявшийся строй жизни менее может рассчитывать на длительное существование. Машина вносит динамизм в человеческое существование. Но техника в своих последних достижениях имеет еще гораздо более глубокое значение, значение не только социальное, но и космическое. Успехи физики и основанной на ней техники приводят к обнаружению в мире новой, неведомой до того действительности. Обнаруживается в мире действие сил, которых не только раньше не знал человек, но которых и не было в мире, которые скрыты были в глубине природы. Через человека, через человеческое знание и изобретение меняется космос. Действительность, которая создается через технику, есть уже совсем не та действительность, которой раньше был окружен человек и которую он старался познать. Человеку дается страшная разрушительная и созидательная власть. И от его духовного состояния будет зависеть, направит ли он эту власть на созидание или на разрушение. Успехи техники, преодолевая границы времени и пространства, дают человеку совсем новое и жуткое чувство планетарности земли. Но это значит, что техника на известной стадии своего развития отрывает человека от земли, от материнского лона и переносит в пространства. И техника, на вершине своей, ставит человека перед совсем иной космической действительностью, совсем уже не связанной с землей, она переносит его в междупланетные пространства, она окружает человека новыми, ранее неведомыми энергиями, действие которых еще не изучено. Это и значит, что техника, машина имеет космическое значение. Дух человеческий вечен и не зависит ни от каких-либо открытий, но плоть зависит, и сращенность духа и плоти, казавшаяся вечной, может разрушаться и меняться.

Последствия техники для жизни социальной и нравственной двойственны. С одной стороны, техника обозначала материализацию и механизацию человеческой жизни, ослабление духовности. Но с другой стороны, техника имеет и совершенно другое значение, она есть дематериализация и развоплощение, и она раскрывает возможности большего освобождения духа. Воплощенная красота, которая свойственна была предыдущим эпохам, не знавшим еще таких успехов техники и такой власти машины над жизнью, разрушается. Техника несет с собою смерть красоте, которая представлялась вечной. В век техники невозможна уже великая архитектура. Машина приобретает всеобщее значение и на все кладет свою печать, все себе уподобляет. Будучи выражением силы человека, она антропологически ослабляет человека, понижает его породу, уменьшает его органическую изощренность. Способы борьбы человека переносятся из его организма на машину, и организм человека слабеет. Жизнь перестает быть связанной с землей, с растениями, с животными и делается связанной с машиной, с новой действительностью, которая представляется нам не Богом сотворенной. И дух человеческий должен найти в себе силу вынести этот переворот и не допустить себя до рабства у этой новой действительности, должен направить приобретенное техническое могущество на созидание, а не на разрушение. Одним из последствий техники является то, что все, представлявшееся раньше нейтральным, приобретает духовное и религиозное значение. Техника нейтральна лишь на известной ступени своего развития. На более высокой ступени она теряет это нейтральное значение и может превратиться в магию, магию черную, если дух не подчинит ее высшей цели. Техника на вершине своей может привести к уничтожению большей части человечества и даже к космической катастрофе. Духовное и нравственное состояние человека, владеющего неслыханной силой техники, приобретает решающее значение. Природа была сначала населена богами, потом в ней начали видеть темную силу и наконец совершенно ее нейтрализовали, как то было в новой истории. Но техника ставит человека перед новой природой и требует нового к себе отношения, совсем уже не нейтрального. Власть человека над стихийной природой может служить или делу Божьему, или делу дьявольскому, но она не может уже быть нейтральной. И потому необходима смена всего нашего отношения к технике. Это особенно остро чувствуется в этике войны. Техника может стать могучей силой разрешения социального вопроса как вопроса о преодолении голода, нужды и болезни, но и может стать средством уничтожения человечества. Именно техника решает ту сторону социального вопроса, которая связана с отношением человека к природе. Этика творчества должна признать успехи техники положительной ценностью и благом, обнаружением творческого призвания человека в мире и свободы его духа. Но также необходимо ясно увидеть, что техника несет с собой величайшие опасности нового порабощения и унижения человеческого духа. Это значит, что нужно пробудить напряженную творческую энергию в отношении к технике, преодолеть нейтральное отношение к ней. Поэтому несостоятельна точка зрения, которая противопоставляет технике первоначальную, старую «природу» и «землю», которой человек должен оставаться подчиненным. «Земля» есть символ религиозный, но может быть понята материалистически. И нужно признать, что техника, уничтожая ряд иллюзий человека, порожденных слабостью и зависимостью, может способствовать преодолению религиозного материализма и достижению большей духовности, так же как, с другой стороны, она грозит окончательной материализацией. Именно техника являет разделяющую и выявляющую силу для человеческого духа, и положительное отношение к технике неизбежно предполагает определенную аскезу в человеке, аскезу духа по отношению животным страстям природной жизни, которой техника всегда готова служить.

С этой же точки зрения должно строится этическое отношение к науке и научным открытиям, поскольку достижения техники строятся в первую очередь на достижениях научных. Научные открытия, как в чистом виде творческие достижения, необходимо рассматривать с точки зрения использования принципа «не навреди». Наука должна стремится к упрощению социального быта человека, упрощать духовный рост человечества, изучать плотно— и тонкоматериальный мир. В качестве примера, необходимо остановиться на научном открытии ядерной энергии. Очень сомнительно, что ядерная энергия является благом. Результат применения этой энергии в военных целях кошмарен, а считать благом ядерный паритет мировых держав, который уменьшает возможность глобальной войны, абсолютно кощунственно. Использование мирного атома в хозяйственных целях нецелесообразно, так как мирный атом не контролируем, и приводит к Чернобылю. Утилизация ядерного топлива, используемого как в мирных, так и в военных целях, чрезвычайно дорогостояща, что приводит к обычному захоронению ядерных отходов и ухудшает экологическое состояние планеты.

 

ОКРОШКА ДУХА

В данной главе будет показано, во что может выливаться неверное интерпретирование тех или иных нравственных учений, и к чему приводит попытка полностью рационализировать любое Божественное откровение. Нижеизложенное выглядит обвинительным актом, в первую очередь западной рационализации Божественного откровения, но многое относится и к нам перенявшим западный образ мысли и действия, хотя надо признать, что русский атеизм связан не с отрицанием Бога, а с обидой на него. Автор, не отрицает достижения западной цивилизации и видит много положительных моментов в эволюции развития западной мысли, но достижения эти дались слишком дорогой ценой и лишь для небольшого меньшинства. В чем-то данная глава выпадает из общего изложения, но в дальнейшем будет ясно, для каких целей она будет использована, и с чем, выкладки из нее, необходимо сравнивать.

Глубочайший кризис, переживаемый сегодня человеком, называют «кризисом самоидентификации». Современный человек перестал жить как личность, перестал понимать свое место в жизни, смысл и цель своего бытия. Чувства высшей ответственности, призванности к высшему, высочайшего достоинства своей богоподобной личности вытеснены жаждой сиюминутных наслаждений и стремлением к собственной выгоде. В стремительно меняющемся калейдоскопе бессмысленных слов, действий, событий современный человек совершенно теряет себя. Современный человек совершенно утратил истинное понимание отношений между людьми как личностями. Мы видим, как в людях все более возрастает эгоцентризм и самолюбие. Равнодушие, душевная глухота приобрели огромные масштабы. Люди все более безразлично и даже враждебно относятся к родителям, к семье, к собственным детям, ко всем людям, а также к стране, в которой живут. Непреодолимое стремление к разрушению и обесцениванию человеческой личности, явственно присутствующее в самых разнообразных направлениях современной жизни: экономике, технологии, политике, науке, образовании, психологии, искусстве — представляется столь всеобъемлющим, что стоит признать в нем настоящую мутацию, видоизменение всей человеческой природы. Происходит отчужденность людей. Отчужденность — это внутреннее непризнание личности в другом, внутреннее непринятие, отталкивание, отрицание. Ведь весь уклад жизни сегодня, в «эпоху глобализации» располагает человека к отчужденности, к духовному озверению. Можно сказать, что отчужденность царит в современном «цивилизованном» обществе. Бездушная машина «цивилизации», манипулирующая человеком («потребителем»), как вещью, обезличила его, превратила богоподобную человеческую личность всего лишь в функциональную деталь глобального мертвого «рыночного механизма». Под видом всемирности (глобализации) человечеству предлагается сегодня такой образ существования, который весь, можно сказать, замешен на отчужденности. Глобализация подталкивает все народы к движению только в одном, отрицающем их самобытность либерально-капиталистическом (американизированном) русле. Такая химерическая всемирность ведет к уничтожению суверенных государств, нивелировке национальных культур, смешению религий, разрушению семьи. Война эта началась не сегодня и даже не вчера. Точную дату ее начала определить невозможно. Но небольшой экскурс в историю провести следует, чтобы не быть голословным. И сразу стоит оговорится, что тенденция к объединению человечества в любом случае будет наблюдаться, и никто не выступает против глобальности мирового общества. Неверна сама идея, суть — двигающая это объединение, которая зародилась в Западной Европе и как черная мгла покрыла практически весь земной шар.

Итак, наука, промышленность, сельское хозяйство, армия и образование разрушаются. Рождаемость, нравственность, образование падают. Смертность, проституция, наркомания растут. Где начало этих процессов? Начиналось все достаточно безобидно. Декарт искал абсолютной достоверности в рамках разума, без присутствия Бога. И породил «мыслю, следовательно, существую». Это единственное, в чем нельзя усомниться. Остальное, весь окружающий мир может быть иллюзией. Мы просто верим, что это не иллюзия, верим своим чувствам и мозгу, но достоверно мы этого знать не можем. Декарт создал метафизическую точку отсчета вне религии. Опираясь на нее, строилось принципиально новое мировоззрение. Далее декартовскую мысль продолжили и развили Лейбниц, Кант, Гегель и Ницше. Апофеоз западной мысли реализовал Гитлер. Можно уничтожать целые народы, потому что Бога нет, а ты сверхчеловек, для которого не существует никаких ограничений и препятствий в реализации воли и желаний. Хочешь — делай. Реализуй свою волю или умри. Какая-то сатанинская энергия стоит за этим, привлекательная в своем безудержном отрицании всяких границ, авторитетов и законов. Новый закон — Хочу. Хочу, и все тут. На остальное наплевать и думать дальше своего хотения я не хочу, и осмысливать само хотение не желаю. Я просто хочу, и направляю все свои усилия на реализацию своего «хочу». При такой установке человек неизбежно превращается в животное, удовлетворяющего свое «хочу». И сегодня этот страшный закон, в первую очередь страшный для своего носителя, вошел в плоть и кровь западной цивилизации, стал ее вторым «я». Запад физически не сможет отказаться от своего нового естества, пока сохраняет декартово-ницшеанскую платформу. Он будет менять внешнюю сторону дела, не касаясь сути, будет извиваться и подстраиваться, но генерального направления не изменит. Чем дальше будет развиваться возникший на этой базе Прогресс, тем отчетливее проявится его сатанинская суть. Большой вопрос, почему именно на Западе стало исчезать понятие Духа. Что это, случайность, предопределение или закономерность? Трудно найти однозначный ответ. Здесь каждый увидит свою причину. Логически практически невозможно объяснить, почему именно западная пирамида начала превращаться в монстра. Для нас пока достаточно зафиксировать, что именно западное общество утратило духовные тормоза.

Начало негативных процессов можно усмотреть в том, что Запад отмежевался от Вселенского православия. Это началось еще в IX веке. Окончательный разрыв состоялся в XI-XII веках. Раскол положил начало современному обществу потребления. Его генеалогическое древо выглядит так: Великий раскол порождает католицизм. Католицизм порождает протестантизм. Протестантизм порождает капитализм. Капитализм порождает атомизм, высшую фазу развития капитала и максимальную степень раздробленности общества. Некогда гармоничные структуры превращаются в хаос-массу, члены которой не имеют никаких целей и задач, кроме увеличения темпов личного потребления и погони за удовольствием. Человек традиционного общества понимал себя как «Я — это мои принципы». Человек светского общества понимает себя как «Я — это мои вещи». При переходе из одного состояния в другое теряется душа. Раньше вещи были приложением к человеку. Теперь человек становится приложением к вещам. Скорость начавшегося процесса такова, что общество не могло его зафиксировать, и тем более, дать оценку. Возникает иллюзия, что это очень положительный процесс. История с эпохой Возрождения один в один повторяет историю появления морфия. Когда в XIX веке выделили чистый морфий, все почитали его за чудо-лекарство. И только спустя несколько лет общество понимает, что скрывается за «лекарством». То же самое происходит и с прогрессом. Его тоже воспринимают как путь к счастью. Бога нет, никто не мешает, делай что хочешь, и прочее. Религия воспринимается в худшем случае как мракобесие и отсталость, в лучшем случае как традиция, сводимая к выполнению обрядов. Западное человечество живет своей жизнью, религия своей. Начало упадка веры незамедлительно отражается на широких массах. Больше никто ни во что не верит. Честь, совесть, понятие долга и высшие принципы стремительно исчезают. Плотская жизнь стала пониматься как единственное сокровище, радостями которого надо успеть насладиться. Решающее значение обретают деньги. Прорисовываются контуры потребительского общества, общества без Бога, или как его еще называют, светского общества. Главным делом граждан стало накопление богатства, соответственно надо «сворачивать» или менять религию, которая учит это самое богатство презирать. Так возникает вопрос о «вреде религии». Первыми этот «вред» осознали власть имущие. И первыми в этом процессе выступили немецкие князья. Они то и поддержали Мартина Лютера, протестовавшего против имевшихся в церкви злоупотреблений. Своим протестом он не избавил от пороков отколовшуюся от вселенского православия западную церковь, а лишь еще раз ее расколол.

Чтобы понять, почему это учение принесло такие неожиданные плоды, нужно уловить логику протестантизма. Он ведь тоже превратился в капитализм не сразу. Протестантизм Лютера резко отличается от протестантизма Кальвина. Если первого можно назвать добрым католиком, то второй уже открыто проповедовал, что количество денег определяет спасение души. Это было революционно новое заявление. Но на него никто не обращает особого внимания, потому что религия утрачивает статус института, задающего направление обществу. Запущенный процесс двигается сообразно внутренней логике. Страшные по своей разрушительной силе процессы набирают обороты, но пока этого никто не видит. Религия — это поиск истины через Откровение. Философия — это поиск истины через логику. Протестантизм, возникший как политический инструмент, чтобы стать легитимным, создает собственную мировоззренческую базу. С самого начала он был обречен уже только потому, что его основатель, Мартин Лютер, не был пророком. Он не получал Откровений из миров, лежащих за пределами человеческого сознания, и потому не мог оперировать ничем, кроме здравого смысла. Уже только за это его следует называть не религией, а философским учением. Единственным ориентиром протестанты объявляют Библию. Остальное, что было накоплено за полтора тысячелетия, — Соборы, почитание икон, многие таинства и прочее, — они отвергают. Не осталось ничего, кроме логики и Библии, понимаемой через призму логики. В результате получилась светская организация, называющая себя церковью, а своих членов христианами. На самом деле от христианства там осталось только название. Не стоит заблуждаться почитанием протестантами Библии. Библия — это противоречивый текст со множеством взаимоисключающих положений, вместить который можно только при наличии Веры. Без Веры суетный ум светского человека не способен вместить догматы Откровения, Священное Писание и Священное Предание. Для рационального ума это не более чем набор невероятных басен и неправдоподобных мифов, кем-то сочиненных на досуге. Православные ничего не объясняли. Они просто верили. Католики начали делать попытки объяснить, почему Бог допускает страдания (теодицея). Протестанты пошли еще дальше. Они взялись не оправдывать, а осмысливать Бога. Не сделай они этого шага, через несколько десятков лет протестантизм сошел бы на нет, бесследно распавшись, как распадались тысячи подобных групп. Но они сделали этот шаг, и последствия его были велики. С другой стороны, не будь протестантизма, было бы что-то подобное. Ради сохранения своей власти светские князья поддержали бы любое иное учение, обосновывающее независимость светской власти от церкви. Оперирование логикой в вопросах, находящихся за пределами трехмерного мира, помещение нерациональной информации в рациональный формат приводит к умалению религии. Логика хороша для сиюминутного. В вечных вопросах она вредна. Великие западные умы говорили о недопустимости оперировать логикой в вопросах метафизики. Но здесь мы натыкаемся на парадокс, который позволяет заключить, что новоевропейские философы не понимали характера своих действий. Например, Лейбниц, повторивший за Тертуллианом знаменитое «верую, ибо абсурдно», одновременно участвовал в развитии принципиально иной мировоззренческой базы без Бога. Протестантские богословы, пытавшиеся осмыслить Откровение и выстраивавшие многосложные логические конструкции, призванные доказать благость Бога и наличие загробной жизни, ни на йоту не способствовали росту веры. Вместо этого началось доминирование логики, выхолащивающей суть христианства. Земные цели начали вытеснять небесные. Князья церкви, получив в лице логики инструмент, посредством которого можно было оправдать любые пороки, постепенно узаконивают свои плотские желания (снова «все равны, но некоторые равнее»). Возникает двойная мораль. Главным ориентиром становится не Откровение, а наличие светской власти и богатства.

Логическое осмысливание действий Бога вело к тому, что раз Бог всемогущ, значит, Он знает ВСЕ. В том числе будущую судьбу еще не рожденных людей. Получалось, человек еще до своего рождения имел нечто вроде маршрутного листа, определяющего всю его жизнь. По логике, никто от этого листа отклониться не мог. Такой взгляд на свою судьбу уничтожает смысл в добрых делах, потому что все предопределено. Спасение души не зависит от того, что ты делаешь, потому что ты все равно не можешь сделать то, что не предопределено. В такой логике самые отвратительные поступки получают если не благословение, то оправдание. Получалось, не ты совершаешь плохие поступки, а так устроил Бог. И человек не в силах свернуть с пути, предначертанного Богом, ибо если это возможно, получается, Бог не всемогущ и не всезнающ. И логика, чем-то справедливая для земного мира, разрушила догматы мира вышнего. Вместо свободной воли и выбора родился механицизм, отказывающий человеку в свободе, уподобляя его механизму, выполняющему заранее определенную программу. Убивая свободу, волю и выбор, предопределение уничтожало основу христианства — равенство. Получалось, не все люди равны. Есть избранные, которым уготован рай и вечное блаженство, и отверженные, им уготован ад и вечные муки. Согласно протестантской доктрине, Христос своей крестной смертью открыл путь ко спасению не всем, а лишь избранным. С рациональной точки зрения догмат предопределения не имеет изъянов. Но все религии отказываются оперировать логикой в метафизических вопросах. Попадая в противоречие между всемогуществом Бога и свободой человека, мировые религии не выбирали что-то одно, а делали волевое усилие в пользу и того, и другого. Бог знает все, но человек остается свободным. Это утверждение противоречит рациональному мышлению, но соответствует метафизическому, сохраняя веру.

Теория предопределения отвергала любой ориентир в принципе, тогда как людям необходимо на что-то ориентироваться. Но как быть, если все заранее предопределено? На горизонте маячил призыв «делай, что хочешь», что в переводе означало «делай, что приятно телу». Предопределение в чистом виде оказывалось ловушкой. Протестанты вынуждены были отказаться следовать логике предопределения. Они объявляют ориентиром избранных. А как определить, кто избран, кто обречен? Выстраивается следующая логика: раз Бог кого-то делает богатым, значит, Он награждает этим человека, то есть избирает его. Материальное благополучие и богатство становится ориентиром. Избранность начинает определяться не поступками и делами, а деньгами. Богатый и избранный становятся синонимами. Бедность, считавшаяся в христианском обществе признаком святости, теперь оказывается признаком греховности. Полюса меняются местами, и с этого момента начинается религиозное стремление к богатству. Люди хотят быть богатыми не для того, чтобы лучше жить, а для того, чтобы попасть в число избранных и спасти свою душу. В самой постановке вопроса содержится логическое нарушение. Получалось, человек, чтобы стать богатым, должен приложить к этому усилия, то есть не отдаваться на волю волн, а что-то делать. В конечном итоге получалось, что человек обретал спасение не по заранее определенному плану, а через свои дела. Выходило, спасение зависело от человека, а не было заранее предопределено. Согласно той же логике, это явно противоречило протестантскому учению, утверждавшему, что любое действие предопределено. Здесь очень важный момент: протестанты отказываются следовать логике до конца. Они отказались верить в спасение души через Откровение, потому что этому нет логического подтверждения, но поверили в спасение души через богатство, хотя это тоже противоречит логике. Вера в спасительную силу денег не имеет под собой никакой логики, как и вера в Откровение. Оба варианта — чистая вера, противоречащая логике. Но они, выбирая из двух возможных вариантов один, принимают веру в спасительную силу денег. В православии значение поступка в самом поступке, а не в его результате, то есть важна искренность намерения. Если ты всю жизнь что-то делаешь, но не достигаешь результата, или, более того, получаешь отрицательный результат, это не означает ошибочности твоих действий. Главное — честность намерений; если ты все делаешь честно, пусть даже и безрезультатно, значит, ты прав. Честные намерения, которые ты пытаешься безуспешно реализовать, выше самого результата. Все наши действия в глазах Бога равно малы, как действия микроба в глазах человека. Если мы захотим оценить действия микроба-Наполеона и микроба-крестьянина, мы будет руководствоваться не количественными, а нравственными показателями. Потому что действия того и другого равно ничтожны в наших глазах. Аналогично и Бог, оценивающий деятельность человека, руководствуется не объемом сделанного, а честностью намерений. В протестантизме все наоборот. Сами по себе поступки не имеют никакого значения, важен только результат. Все оценивается с позиции экономической эффективности. Чем ты больше богатеешь, тем больше становишься избранным. Как богатеешь, — дело десятое. Этих фактов достаточно, чтобы сделать окончательный вывод: протестантское учение есть не философия, а религия. Свою генеральную направленность она выводит не из логики, а из веры. Протестанты верят, что деньги способствуют спасению души, и никакой логики под этой верой не было, нет и не может быть. Таким вот замысловатым путем возродилась религия денег, поклонение древнему божеству — маммоне.

Новая этика предписывает ради спасения души много работать и мало тратить. Люди начинают с религиозной страстью гнаться за богатством. Накал коммерческого подвижничества тех лет сравним только с религиозным подвижничеством. Видимые последствия протестантского мировоззрения на первый взгляд положительны. Люди много и честно работают. Труд спасает их, как говорил Вольтер, от трех главных зол — скуки, нужды и порока. Но избегают они пороков не потому, что находят пороки неприемлемыми, а потому, что это препятствует достижению главной цели — накоплению богатства. Глупо тратить деньги — ключ в Царство Небесное, на радости быстротечной жизни. Глупо ничего не делать, когда есть возможность заработать. Так деньги становятся сродни иконе, и маммона материализуется.

Пионерам капитализма срочно требуются рабочие руки, и государство в ответ проводит политику, отвечающую запросам промышленности. Поощряются процессы, отрывающие сельское население от земли и прикрепляющие его к фабрикам. Монархи сознательно идут на такую политику, потому что развивающаяся экономика увеличивает военную мощь. Католицизм заложил основу, а протестантизм дал техническому прогрессу гигантский толчок. Наиболее революционные новшества приходятся именно на этот период. Возникает еще более жесткая связь между экономикой и безопасностью. На высшие ступени общества все чаще проникают не люди чести, а или коммерсанты, или воины-хищники. Зависимость безопасности от экономики провоцирует невиданный в истории промышленный скачок. Теория предопределения дает экономическому людоедству оправдание. Избранные получают моральное право на нечеловеческую эксплуатацию отверженных. Коммерсанты не видели ничего предосудительного в эксплуатации второсортных. Раз они все равно обречены на вечные муки, какой смысл с ними церемониться? Что изменится, если к вечным мукам ада добавятся временные муки земли? По логике, ничего... Чем эксплуатация была жестче, тем экономический результат был выше. Последнее обстоятельство решало все, из несчастных выжимали максимум прибыли. Рост промышленности необходимым образом приводит к развитию торговли, в том числе и международной. Начинается эпоха великих географических открытий. В новых землях находят не только золото, но и непривычного вида людей. Возникает вопрос: как к ним относиться? Католики, мусульмане, православные и вообще все сходятся на том, что это люди. И только протестанты, которые даже в своих гражданах отказывались видеть полноценных людей, говорят, что это не люди. У них нет души, заявляют они со своих кафедр, и подкрепляют это утверждение сложной цепью логических умозаключений. Согласно их доктрине, это оригинальный вид обезьян, человекоподобных существ, которых можно научить несложной физической работе, как скотину, и примитивной человеческой речи, как попугая, но это не повод приравнивать их даже к второсортным людям. Индейцев, арабов, негров и т.д. зачислили в третий сорт. Выстроилась иерархия: 1) люди избранные; 2) люди отверженные; 3) человекообразные животные. Третий сорт рассматривают как двуногую скотину, объект купли-продажи, которую нужно поймать, приручить и использовать. В прямом смысле начинается охота на людей. Оправдать разворачивающийся процесс в рамках христианства было невозможно. Витиеватые логические конструкции не усваивались широкой народной массой. Люди чувствовали за всей этой казуистикой подвох. Сознание в прямом смысле раздваивалось. С одной стороны, строжайшие моральные правила в личной жизни, сравнимые с нравами первых христиан, с другой стороны, безудержное стремление к деньгам. Христос учил помогать слабым, а новая теория учила грабежу. То, что она была завуалирована религиозными сентенциями, ничего не меняло. Христос учил равенству, «ни эллина, ни иудея», а протестанты делили людей по сортам. Незаметно получилось, что по всем основным пунктам протестантизм противоречил христианству.

На этой волне вырастает новый тип общества, прообраз потребительского, которое заявляет о своем праве понимать жизнь как непрерывную гонку за удовольствием. Такие люди были всегда. Но если раньше они ощущали себя грешниками, преступниками против Бога, то теперь это переосмысливается. Новый класс людей активно завоевывает место под солнцем. Их образ жизни внешне привлекателен, и потому быстро соблазняет широкие массы. Протестантское общество сталкивается с парадоксом. Чтобы попасть в рай, нужно стать богатым, но чтобы стать богатым, нужно отказаться от христианства. Два взаимоисключающих направления раздирают общество. Одна половина продолжает жить в соответствии с христианскими ценностями, другая ориентируется ...на ценности буржуазные. Зачастую граница этих двух мировоззрений проходила будто по сердцу одного человека. Расколотое и в себе самом, и в каждом из своих членов, общество подходит к черте, за которой стремление к богатству больше невозможно сочетать даже и с урезанной христианской моралью. Государство оказывается между молотом и наковальней. С одной стороны, экономика требует оставить все духовные и моральные ограничения. С другой стороны, все громче заявляет о своих правах новый тип людей, видящих смысл жизни в удовольствии. Эти тенденции начинают уничтожать ключевые принципы общества. Поскольку выживание в банке с пауками требует большого ума и силы воли, финансовую и промышленную элиту образуют самые умные и волевые хищники. Общество из единой структуры превращается в собрание независимых индивидов, объединенных экономическими отношениями. Целью жизни провозглашается философия успеха. Вместо идеи общего спасения, достигаемой коллективной ответственностью, рождается идея личного успеха, где каждый отвечает лишь за себя. Личное благо становится выше общего. Коллективизм сменяется индивидуализмом. Возникает целая когорта людей, ориентированная эксплуатировать кого угодно и как угодно, если это несет прибыль. Стремление реализовать собственную самооценку направляет энергию наиболее амбициозных людей в потребительское русло. Хочешь увеличить социальный статус? Тогда увеличь свои потребительские возможности. Смысл жизни понимается в том, чтобы любым путем приобрести как можно больше денег, чтобы потом их потратить. Здесь кроется подвох. Природа денег такова, что после определенной цифры они превращаются в талоны на игру, то есть в инструмент для достижения не личных, а иных, очень крупных целей. Если человек продолжает «осваивать» огромные суммы, пропуская через себя горы товаров и услуг, он тем самым разрушает себя. На первых порах это незаметно, но по мере нарастания потока порочность такого подхода обнажается. Кто «прокачивает» через себя огромные суммы, тот неминуемо пускается во все тяжкие.

В эпоху возрождения язычества (и упадка христианства) развивается особый, доселе невиданный вид экономики, ориентированный не на обеспечение общества, а на получение прибыли за счет общества. Кажется, это одно и то же. На самом деле это разные вещи. Например, табачные компании, проституция или игорный бизнес разрушают общество. Но несмотря на это, их не закрывают, потому что они приносят огромную прибыль. Чтобы узаконить начавшиеся изменения, требуется новый идейный фундамент. Нужно помочь человеку осознать, что в поисках истины надо руководствоваться не религией, а логикой. Восстанавливается языческий образ мысли. Декарт закладывает метафизическую основу для нового общества. Философы нового времени берут за точку отсчета не Бога, а «я мыслю, следовательно, существую», то есть то, в чем нельзя усомниться. Лейбниц совершенствует эту мысль, и рождается целая философия, в которой Богу если и есть место, то очень мало. Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель рождают метафизику «абсолютного субъекта», не зависимого ни от чего окружающего, отрицающего все, в чем можно усомниться, и находящего самого себя в самом себе. Для нормального человека новоевропейская школа кажется пресыщенной фантазией, галиматьей и парадоксом. Но, как бы там ни было, процесс пошел. Культ чистого разума породил культ знания, которое стало знаменем нового мира. С этого момента раковые клетки, пожирающие донора, чувствуют себя в законе.

Религиозный человек воспринимал себя, бесконечный Космос и Высшие силы как единое целое. Он не чувствовал одиночества и страха, потому что был не один на один с этими силами. Церковь объединяла индивидов в общество, и люди вместе стояли перед Богом. Религиозный страх имелся, но он не переходил границ, не превращался в фобию. Протестантизм назвал Церковь лишним посредником, превратив человека в индивидуалиста, оставив его один на один перед лицом Высшей Силы. Холодный страх наполнил все существо человека. Ушло ощущение безопасности. Раздавленный величием этой силы, человек из богоподобной личности, устраивающей свою судьбу, превращается в винтик, от которого ничего не зависит. Казалось бы, это должно породить апатию, но новое понимание денег дает обратный эффект. Человек, испытывая потребность спрятаться от «лишних» мыслей, с головой погружается в труд ради богатства, что согласуется с протестантской теорией богоизбранности. Если раньше язычество накладывалось на преклонение перед Природой, то теперь оно совмещается со стремлением покорить Природу. Языческий образ мысли усиливает прогресс, который ломает христианские ограничения. Возникает потребность обосновать этот слом в теории. Философы той эпохи за несколько последовательных шагов решают поставленную задачу. Первый шаг: христианство заменяется деизмом — учением об отсутствующем Боге-Творце, сделавшем мир и оставившем его на произвол судьбы. Второй шаг: деизм заменяют пантеизмом, отрицающим Бога как личность и сводящим Его к безличностной природе, Богу-природе. Третий шаг: пантеизм заменяется атеизмом — отрицанием Бога в принципе. С этого момента человечество берет курс на последний акт трагедии — переход от атеизма к сатанизму, то есть признание «золотого тельца» высшей силой, которая предлагает награду за службу в виде того или иного удовольствия. Наступает культ человеческого разума. Декарт пишет: «Я могу признать существующим только то, в существовании чего не сомневаюсь», то есть область метафизической веры и Откровения отрицается. Мир ограничивается, сужаясь до области, воспринимаемой пятью человеческими чувствами. Все, что наши чувства не могут зафиксировать, объявляется дикостью, пережитком и мракобесием. Просвещенное человечество уподобляется дикарю, отрицающему радиацию только на том основании, что он ее не видит и не слышит. Земная логика выталкивает христианство из жизни народных масс. Когда высшим ориентиром становится материальная выгода, логика подсказывает, что, с точки зрения сиюминутной выгоды, грабеж слабых результативнее их защиты. Так вступает в действие знаменитый тезис «человек человеку — волк». Трудовая одержимость, выполняя роль локомотива, окончательно перетаскивает общество из религиозной эпохи в светскую. Меняется мировоззренческая платформа. Вчера человек жил для Бога, сегодня живет для себя. В центре новой социальной модели теперь расположен не Бог, а человек. Рождается лозунг «все во имя человека, все для блага человека». За его внешней привлекательностью прячется другая мысль: «все во имя плоти человека», которая при еще более точном прочтении оказывается «все для плотских желаний». Душа в нарождающемся новом обществе не принимается в расчет. Культ разума вытесняет из жизни все иррациональное. Атеистические ножницы отрезают человека от Бога. Знакомая Вселенная превращается в огромную черную бездну, которую никакой атеизм не в силах ни убрать, ни объять. Став чужой, она давит сильнее, чем прежде. Белый свет сменяется черным космосом. Эти цифры, расстояния, объемы, которых человек не может даже вообразить, разрывают сознание. Без религии космос становится страшным, холодным и непонятным. Человек боится этих мыслей. Люди прячут внутреннюю растерянность за рутиной ежедневных действий, личном материальном успехе и сиюминутных удовольствиях. Мысли о вечном ставятся под запрет. Постепенно человек превращается в вещь, существующую в искусственно созданном мире-механизме, и выполняющую функцию большой... или очень большой, или очень маленькой, но всегда шестеренки, для которой вопроса о смысле жизни не существует. Смена протестантизма атеизмом не изменила главного — человек подсознательно продолжает чувствовать себя ничтожеством, от которого ничего не зависит. Страх перед холодным и немилосердным протестантским Богом, обрекающим на муки невинных людей, сменяется атеистическим страхом перед гигантской Тайной, постигнуть которую, согласно той же логике, невозможно, потому что конечное не может вместить бесконечное. Атеист может считать себя центром вселенной, но это не меняет сути дела. Отныне космос для него бесконечно гигантский непонятный механизм, на который он никогда не сможет повлиять, потому что конечное не может влиять на бесконечное. Нет ни души, ни духа, только слепая игра стихии, стремящаяся к абсолютному покою — смерти. Атеизм, назвавший человека случайным скоплением молекул, убил последний шанс на гармонию с Космосом. Молчание и бесконечность гигантских пространств подчеркивают ничтожность и бессмысленность человеческого существования. Оптимистическая вера атеистов в свои неограниченные возможности разбилась о действительность. Очень скоро выяснилось, что ни человек, ни группа людей не могут противостоять новому божеству по имени Рынок. Если члены нового общества нарушат закон Рынка, они упадут. Миллионы таких же даже не перешагнут их. По закону Рынка упавших просто затопчут. И это страшно, потому что это не по-человечески. Здесь предчувствие ада. Человек, чтобы не быть раздавленным, вынужден выполнять законы Рынка так же тщательно, как некогда выполнял законы Бога. Величие Рынка стало настолько огромно, что люди лишились уверенности в себе. Все признали, что никто на планете не в состоянии управлять поведением Рынка. Протестантизм, упразднив священство и оставив человека один на один с Богом, сменился атеизмом, поставившим человека лицом к лицу с Рынком. Поменялось божество, но суть осталась той же — абсолютная зависимость от непонятной могущественной силы, перед которой человек вынужден преклоняться. Рынок заставил человека искать в экономике ответы на все вопросы точно так же, как недавно человек искал ответы в Откровении. Банки, торговые центры, супермаркеты и биржи изначально были не просто зданиями. Они являлись культовыми сооружениями, храмами, призванными своим величием подавить и ослепить индивида.

Разрушение христианской морали шло такими темпами, что обществу грозил хаос. Отцы-основатели озадачиваются созданием нового фундамента. Они берут что-то от протестантизма, что-то от язычества, что-то от философии древних, в частности Протагора (человек есть мера всех вещей), смешивают все это с атеизмом, и из такой гремучей смеси рожают парадоксальную теорию гуманизма. Провозглашаются различные права и свободы, изначально предназначенные не для всех, а только для «первосортных» за счет эксплуатации «низкосортных», на которых блага гуманизма не распространялись. Теория гуманизма, со всеми его правами и равенствами, на практике представляет обман чистейшей воды. Дело не столько в расистских амбициях, сколько в элементарных расчетах. Уровень жизни, на который претендует западноевропеец, даже теоретически нельзя обеспечить остальному населению планеты. Ресурсов не хватит, чтобы всем шести миллиардам дать западный уровень жизни. Население США, составляющее около 5 % населения планеты, потребляет 40 % земных ресурсов. Если такой уровень потребления обеспечить еще 5 %, это составит 80 % ресурсов. А если еще 2,5 %, то ресурсы окажутся использованными на 100 %. Если учесть особенность экономики Запада, обеспечивающей высокий уровень потребления, не надо забывать, что она может существовать только при неуклонном росте потребления, иначе умрет. С учетом этого обстоятельства картина становится вовсе безрадостная. Но даже если цифра в 12,5 % не будет расти, что делать оставшимся 87,5 %? Жить на марсианские ресурсы? Если вы хотите жить как на Западе, надо и эксплуатировать западными темпами. Сознательно эксплуатировать. Себе подобных эксплуатировать. Вот и весь гуманизм. Это лукавое учение изначально предполагает разделение людей на избранных и отверженных, потому что сделать всех избранными невозможно. Если рассуждать здраво, у человечества только два пути: или жить единой семьей по средствам, или пять миллиардов будет обеспечивать гуманизм «золотому миллиарду». Но так как столько «обслуги» в век технического прогресса не требуется, получается, это лишние люди. Они просто мешают жить «нормальным, цивилизованным» людям, под которыми Запад понимает себя. Сейчас многие очевидные факты «замыливаются», но гуманисты иллюзий по поводу равенства как не имели, так и не имеют. Раньше они в один и тот же год со спокойной совестью принимали Билль о правах человека и правила торговли рабами. Потому что рабы гражданами не являлись. Теперь они принимают всякие «гуманные» программы по сокращению населения.

На костях слабых рождается теория гражданского общества и конкуренции. Суть ее в том, что экономически успешная часть общества сплачивается в отдельный класс граждан, в гражданское общество, цель которого — защищаться от ограбленных. Государственная машина начинает видеть свою функцию в подавлении слабых. Разделение происходит по экономическому признаку. Если христианская теория естественным состоянием общества объявляет любовь, то новая теория объявляет естественным состоянием войну всех против всех (конкуренция). Члены одного общества должны воевать друг с другом точно так же, как раньше общество воевало со своими врагами. Сильный должен строить свое благо на беде слабого. Или ешь ты, или едят тебя. Разница лишь в том, что новая форма людоедства должна быть цивилизованной, в рамках закона, определенного государством. Убивать можно, но по закону. Убей конкурента, разори его, раздави, но по закону, и гражданское общество тебя возвысит. Гражданское правительство понимало охрану закона конкуренции главной задачей. По определению основателя политэкономии Адама Смита, такое государство «неизбежно становится защитой богатых против бедных». С тех пор положение усугубилось еще больше. Если раньше благословлялось стяжательство только за счет «низкосортных», теперь благословляется любое стяжательство. Чтобы удержаться в касте избранных, уже недостаточно быть просто своим, «первосортным». Расслабишься, и тебя съедят твои же «первосортные» друзья. Чтобы этого не произошло, требуется никому не верить, не иметь никаких принципов и всю жизнь служить одному богу — деньгам. Именно служить, потому что в определенный момент деньги перестают влиять на благосостояние. Уровень жизни очень богатых людей не зависит от того, продолжают они работать или нет. Но они работают, потому что если остановятся, то не просто выпадут из элиты, а будут уничтожены. Своими же. Львиная доля людского общения начинает строиться вокруг прибыли. Если от общения с вами нет прибыли, оно воспринимается как бессмысленное. Нравственно только то, что прибыльно. Финансовая элита именно служит деньгам, отдавая им все свое время и силы, но не получая ничего взамен. Реального увеличения благ не происходит, меняются только виртуальные цифры. Учитывая, что финансовый успех обратно пропорционален наличию морали, элита гражданского общества формируется из самых внеморальных людей.

Для оправдания социального расслоения рождается теория социал-дарвинизма, объявляющая общество не единой семьей, где сильные заботятся о слабых, а джунглями, где выживает сильнейший и «горе побежденным». Принцип, по которому строились отношения между государствами (конкуренция, завоевание) никогда не переносился на отношения между личностями внутри государства. Впервые такие отношения начинают культивироваться в новом типе общества, называющего себя словно в насмешку над здравым смыслом гуманным. Человек объявляется животным, находящимся на более высокой стадии развития относительно других животных. Высокоразвитые животные подразделяются по тому же принципу, что и обычные, — по породе. Если раньше аристократизм понимался как свойство духа, то теперь его начинают определять биологией. Верхушка, образно говоря, отрезается от народа, и начинается процесс гниения. Во всем мире работает гигантская мозгопромывочная машина, оглупляющая людей до предела. Пропаганда активно убеждает широкие массы, что все происходящее есть естественный ход и порядок вещей, который надо терпеть, потому что он естественный. Масса, понимая жизнь как единственную возможность получить удовольствие, хочет получить его быстрее. Рождается массовая преступность. Никакие полицейские меры не в силах остановить ее рост, потому что исчезает главный полицейский — религия, будившая совесть в каждом человеке. Западное общество попало под власть закона, выведенного не из Откровения, а из той самой логики, посредством которой можно доказать, что черное это белое. Если у древних над законом стояла сила, осуществлявшая над обществом человеческую власть, то с началом описанных процессов верховная власть теряет свою человеческую составляющую, свой авторитет. Разрубленная теорией Монтескье на три части, исполнительную, законодательную и судебную, власть переходит из рук человека в руки закона. Миром правит новый правитель, Закон, что на практике означает власть юристов. В конечном итоге власть узурпирует капитал, потому что он платит юристам. И последствия власти капитала ужасны.