Через три дня прибывший в Ростов Май-Маевский поехал на скачки. Здесь собралась вся ростовская буржуазия, которая устроила шумную овацию генералу. В этот момент Май-Маев;кий получил телеграмму о взятии Киева. Обращаясь к буржуазии, он сказал:

— Граждане, Киев взят. Да здравствует единая великая Россия!

Прогремело в ответ многотысячное, несмолкаемое «ура». В ложу, где сидел Май Маевский, принесли несколько роскошных букетов.

В Киеве буржуазия устроила Май-Маевскому бурную встречу. На параде генерал произнес длинную речь, за­кончив словами:

— На груде развалин строится новая великая Россия.

После парада мы поехали в Киево Печерскую лавру.

Нас встретили монахи и повели в пещеры лавры. В узких подземных коридорах, в боковых стенных выемках, в дорогих парчевых тканях хранились мощи. Здесь почивали Варфоломий, Илья-Муромец и двенадцать братьев под стеклом в небольшом ящике... Все они были чудотворные! Май-Маевский остановился и спросил:

— Когда были большевики, неужели они оставили все в порядке и не трогали мощей?

Митрополит, указывая на мощи, сказал:

— Ваше превосходительство, мощи по закону нельзя раскрывать, но вы являетесь правителем России. И его императорское величество, посещая лавру, тоже поинтересовался мощами.­  

  #_2.jpg

П. В. Макаров в вагоне ген. Май-Маевского.

 Вот перед нами мощи, — при этом монах показал на один из великолепных гробов, где ле­жало нечто человекоподобное, в светлых пеленах. Когда прибыли большевики, то в пещеру вошли два матроса и хотели вскрыть мощи. Едва они коснулись святыни — случилось чудо: руки у них парализовались, уста оне­мели. Мы перевезли грешников в общежитие монахов, где, после двух недель мучения, они умерли. Мы похоро­нили несчастных за оградой у входа на кладбище.

Май-Маевский внимательно слушал, и чуть заметная улыбка играла на его губах. А монах разливался со­ловьем:

— Под воскресенье Христово приходит сюда отец Абрамий и говорит: «Христос воскресе», а ему в ответ отвечают: «Воистину воскресе».

Май-Маевский попросил вскрыть мощи. Монах долго молился, прося всевышнего отпустить ему грех, который сейчас совершит, потом взял ножницы и осторожно снял покрывало. Взорам присутствующих представился почерневший череп, как бы обтянутый кожей или выкрашен­ный черной краской. Черны были и руки; кисти руки мне показались очень тонкими и неодинаковыми.

В узком проходе монах обратил наше внимание на углубление в медной плите. В углублении дрожала вода, а возле стояла небольшая миска, тоже наполненная во­дою. Митрополит зачерпнул серебряной ложечкой и под­нес Май-Маевскому:

— Это целительная вода от всех болезней. Выпейте одну ложечку, ваше превосходительство.

Генерал, не желая компрометировать монахов своим отказом, раскрыл рот и выпил жидкость, как противное лекарство. Митрополит рассказывал о происхождении «святой водички», а Май-Маевский незаметно отвернулся и выплюнул остаток воды на мощи.

Обход продолжался около часа, после чего нас всех пригласили к митрополиту на «скромную трапезу». По обыкновению полились рекою вина всех сортов, кончая шампанским и ликерами. Не умолкали тосты в честь великой России. За красивыми словами скрывалась лич­ная заинтересованность.

После обеда Май-Маевский принял у себя генерала Бре­дова, который высказал свой взгляд на петлюровцев и большевиков:

— Они нам не страшны, поскольку мы имеем общую цель борьбы с красной заразой. Но повадки петлюровцам не следует давать, так как они нарушают принципы строи­тельства единой России. С большевиками я борюсь ре­шительно, пощады не даю. С падением ближайших к Киеву городов, большевики сами по себе утихомирятся.

Май-Маевский предупредил:

— Гвардейские части поют открыто гимн; что считаю преждевременным. Необходимо пресечь это пение в це­лях приближения победы.

— Понимаю, ваше превосходительство, постараюсь пред­принять меры в этом направлении. А теперь, не желаете ли поехать в государственный театр? Ставят «Фауста».

Театр был переполнен. Появление Май-Маевского в ложе, где когда-то сидел Николай II, вызвало бурю восторгов. Буржуазия и военщина не уставала посылать в ложу гене­рала цветы. Май-Маевский крикнул;

— Граждане города Киева! Приветствую вас с осво­бождением Киева от красной нечисти. Недалек тот день, когда многострадалица Россия опять будет великой и не­делимой.

Раздался взрыв рукоплесканий и загремело «ура». Когда возбуждение несколько стихло, Май-Маевский приказал начинать представление.

Артисты почтительно поклонились Май-Маевскому; так же они кланялись когда-то Николаю II. Май-Маевский рассеянно слушал оперу; он с генералом Ефимовым вспо­минал убийство Столыпина, указывая при этом на кресло, где сидел министр, и направление выстрела Богрова. Когда разговор коснулся жертв чрезвычайной комиссии, Май-Маевский распорядился:

— Отдайте распоряжение «Освагу» путем широкой аги­тации оповестить население о зверствах большевиков. Можно разукрасить события. Это необходимо сделать как можно скорее, потому что вызовет озлобление насе­ления против красных.

— Я завтра утром все сделаю, — ответил генерал Ефи­мов.

На следующий день Май-Маевский принимал представи- вителей дворянства. После приема был дан блестящий банкет.

УСТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗИ СО СВОИМИ

По возвращении в Харьков, я нашел письмо на мое имя от старшего брата Владимира из Севастополя.

Военные действия надолго прервали нашу переписку. Я несказанно обрадовался письму и, забыв все окружа­ющее, углубился в чтение.

Брат убедительно просил приехать к нему на несколько дней по очень важному, неотложному делу. Брат состоял членом РКП (б), и я не сомневался в серьезности дела. Не теряя времени, я отпросился у генерала на две не­дели, под предлогом болезни матери. Через сутки я ра­достно здоровался с братом.

Владимир с удивлением посмотрел на мой мундир. Насмешливо улыбнувшись, поинтересовался:

— Каким образом ты — капитан?

Я, смеясь, ответил:

— Это надо уметь: из газетчика сделаться прапор­щиком. Быть организатором Красной армии, попасть в плен к белым и стать капитаном и адъютантом Май-Маев­ского. — Я рассказал мои похождения и о том, как тщетны были мои усилия связаться с ростовскими большевиками.

Брат облегченно вздохнул:

— Павлуша, а я думал вначале, что ты изменил на­шему делу; продался за блеск «мишуры». Я счастлив, что ошибся. Тебе необходимо установить связь с нашими. Тогда можно работать. Ты не догадываешься, зачем я вызвал тебя?

— Ясное дело! Знаю хорошо, что приехал к тебе не для одних радостей свидания.

Брат рассказал, что ему не удалось уехать с отсту­пающими товарищами из-за поломки машины на шоссе, в 15 верстах от Севастополя. Нельзя было итти ни вперед ни назад; пришлось несколько дней скрываться в пещерах инкерманских скал. Возвратясь в город, он заметил, что за ним началась слежка; два раза немцы делали у него безрезультатный обыск.

— Положение создалось критическое, — продолжал брат, — я не могу работать, потому что каждый мой шаг известен. И не могу бездействовать, когда так нужна наша работа. Я должен ехать с тобой в Харьков. Ты устроишь меня в штаб, и мы будем вместе работать.

После долгой беседы, наметив план действий, мы по­ехали в Харьков. На харьковском вокзале я увидел Май-Маевского. Он, по обыкновению, участвовал в ка­ком-то торжестве.

— Капитан, как здоровье вашей мамаши?

— Поправляется, ваше превосходительство.

На лице Май-Маевского отражалось плохое настроение. Нужно было выбрать удачный момент. Вечером брат от­дыхал, а мы с генералом поехали в гости к известным харьковским богачам Жмудским.

На следующий день, разобрав оперативные сводки, я вышел в приемную Май-Маевского. Меня обступили зо­лотопогонники и штатские. Почтительно, наперебой, проси­тели сообщали свое звание, фамилию, дело, просьбы доложить командующему армией. Не глядя на все эти за­искивающие, ожидающие лица, я бросил привычное:

— Подождите, доложу!

Прошел в кабинет Май-Маевского. Генерал сидел, раз­валившись в кожаном кресле. Он опирался на левую руку и бессмысленно глядел на папки с докладами.

— Капитан, скажите всем, что сегодня приема нет: я занят оперативными делами.

— Ваше превосходительство, среди ожидающих — губер­натор Щетинин. Просит принять по неотложным делам,— отрапортовал я.

Генерал сделал кислую гримасу и с досадой сказал:

— Ну его к чорту! У него вечно «неспокойно в губернии». Дрожит за свою шкуру. Начнет пискливым голосом: «то там, то тут назревает опасность». А сам мер принять не может. Пусть придет завтра.

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Еще просит принять по личному делу княгиня Осланова.

— Пусть войдет. После этого я буду завтракать.

Осланова пришла просить о переводе мужа в другую

часть. Генерал очень любезно ее принял, а меня попросил выйти. Спустя полчаса раскрасневшаяся княгиня с опу­щенной головой вышла из кабинета. Я спросил ее:

— Генерал сделал для вас что-нибудь?

Она прошептала:

— Да, я очень благодарна, — и ушла.

В это время раздался звонок. Генерала в кабинете не было, через открытую дверь я увидел его в спальне, он сидел за маленьким столиком и пил водку.

— Принесите и прочтите сводки, — приказал генерал.

— «За одни сутки белые потеряли шесть тысяч людей».

Генерал буркнул:

— Не важно, пополнятся!

Я продолжал читать:

— «Корниловцы успешно продвигаются в орловском на­правлении. Занят ряд селений. Красные не выдерживают натиска, поспешно отступают, но местами оказывают упор­ное сопротивление...»

Генерал, как бы не слыша, углубился в размышления, устремив свой взор на постель и допивая водку.

— Довольно читать, — оборвал он меня: — я и без сводок знаю все, что делается... А вы заметили, капитан?..

Аня во мне души не чает... Я сильно был пьян и совсем не помню, как уехал. Благополучно все?

— Так точно, ваше превосходительство. Князь Адамов и сам Жмудский помогли усадить вас в автомобиль. А Анна Петровна, по-моему, вас очень любит. Доказательство — целый ряд примеров. Она ревнует к каждой женщине. Когда вы уезжали, просила передать: сегодня вечером быть у нее.

— Хорошо, вечером поедем. Я сейчас лягу спать. Если придет начальник штаба, скажи ему: пусть придет завтра.

— Слушаюсь.

Генерал позвонил, вошедший ординарец Франчук стал раздевать и укладывать генерала в постель. В приемной дежурный офицер по штаб-квартире доложил, что меня ожидает брат. Мы с братом заперлись в моей комнате и долго совещались о наших планах. Играть роль пору­чика Владимир наотрез отказался, ссылаясь на незнание офицерской среды. Тогда я предложил ему числиться младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся, на что брат согласился. Мы прошли в оперативную комнату и по карте, усеянной разноцветными флажками, долго рассматривали общее положение фронта. Задребезжал те­лефон:

#_3.jpg

Адъютант ген. Май-Маевского за «работой»

(снято в особняке Жмудских, у оперативной карты).

— Квартира генерала Май-Маевского. Адъютант командующего слушает.

— Павел Васильевич, говорит начальник штаба. Генерал может меня принять?

— Ваше превосходительство, генералу нездоровится. У вас что-нибудь важное?

— Да... Когда генерал проснется, скажите ему, что я разработал новую операцию. Необходимо ехать сегодня в киевском направлении.

— Слушаюсь, доложу. О результате сообщу по теле­фону.

Повесив трубку, я вызвал по городскому телефону квартиру Жмудских. К телефону подошла Катя Жмудская. Эта немного легкомысленная девушка относилась ко мне благосклонно. А Май-Маевский ухаживал за Анной Пе­тровной, приемной дочерью Жмудских. Через Катю Жмуд­скую я имел большое влияние на Анну Петровну, а последняя заставляла Май-Маевского исполнять все ее прихоти.

Мы условились с Катей, чтобы Анна Петровна пригласила Май-Маевского по телефону вечером к себе.

Кончив разговор, я напомнил брату;

При появлении Май-Маевского вытянись по-военному, отвечай: «так точно», «никак нет». Не проговорись: «да», «хорошо».

Генерал сидел у стола за Диккенсом, когда я почти­тельно вошел в кабинет:

— Как ваше самочувствие, ваше превосходительство?

— Немного голова болит. Настроение паршивое.

— Ваше превосходительство, ко мне приехал мой брат Владимир. Он не успел кончить военное училище вслед­ствие революции, так и остался младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся. Разрешите зачислить его на службу в конвой или охранную роту.

— Чудак вы этакий! Скажите дежурному генералу, чтобы он его зачислил в ординарцы для личного моего сопровождения. Где ваш брат? Позовите его.

— Благодарю, слушаюсь.

Генерал протянул руку Владимиру и пригласил его сесть. Расспрашивал, отчего он до сих пор не офицер. Брат, подготовленный мною, рассказал генералу свои похождения из тысячи одной ночи.

Телефон прервал приятную беседу.

— А, это ты, проказница... так, так... конечно... обязательно... даю слово... в шесть обязательно...

Генерал, улыбаясь, повесил трубку.

— Ваше превосходительство! Начальник штаба переда­вал по прямому проводу о новом плане операций. Вам нужно выехать на фронт киевского направления сего­дня же.

— Скажите ему, капитан, что я сам знаю, когда про­водить новую операцию и когда выезжать. Пусть придет с докладом завтра. Позовите Франчука и прикажите через полчаса подать машину.

Затем Май-Маевский приветливо сказал брату:

— Вы сегодня зачисляетесь моим личным ординарцем. Приступите к исполнению своих обязанностей. Инструкции не сложны, спросите у брата.

Вставая, добавил:

— Капитан, возьмите брата с собой к Жмудской.

ГЕНЕРАЛ В КОМПАНИИ И НА РАБОТЕ

Спустя десять минут мы приехали к Жмудской. На­встречу вышли: сам Жмудский, Катя, Анна Петровна и молодой инженер, муж одной из дочерей. Стол был уже накрыт. Май-Маевский не любил долго засиживаться за пустыми разговорами. Он жмурился, неохотно и не­связно отвечал на вопросы, а за едой был весел, любезен, остроумен, неизменно овладевая вниманием всего общества. Жмудские хорошо знали эту манеру генерала. Не успел Май-Маевский раздеться, — к нему подошел хозяин и, взяв под руку, повел к столу. Зазвенели бокалы, завязался легкий разговор, смех. Бесконечно чокались, много раз сменялись кушанья, вина. Часы летели незаметно, и, когда часовая стрелка показала два, генерал был уже сильно пьян. Он сидел, покачиваясь, в кресле и весело смотрел на свою «обожаемую Аню». Заметив, что генерал начи­нает терять рассудок, я предложил князю Адамову и брату увезти генерала. С большим трудом мы втиснули грузное тело в автомобиль.

Генерал проснулся в 11 утра. Приемная была перепол­нена важными персонами. Я вошел к генералу. Он сидел одетый на постели. Подойдя к зеркалу, генерал пробурчал:

— Ну и вид же у меня, точно я десять ночей не спал!

— Так точно, ваше превосходительство. Вам необходимо выпить стаканчик, тогда вы придете в нормальное состояние.

#_4.jpg

1 — «Младш. унт.-офицер из вольноопределяющихся» В. В. Макаров. 2. — Франчук и 3,-Прокопов - ординарцы. 4. — Понасенко — офицер конвоя

— Ты прав, скажи Прокопчику, чтобы принес стаканчик водки и чего-нибудь острого. Много ли народу меня ожидает?

— Так точно, много, но все по ерундовским делам.

— Ох, как они мне надоели! Пошли их ко всем чертям! Начальник штаба здесь?

— Так точно.

Прокопчик принес водку, маслины и сыр. Генерал выпил несколько глотков, закусил маслиной.

— Проси начальника штаба.

Генерал Ефимов доложил о положении на фронте и сообщил, что в Харьков едет глава великобританской миссии по делам России, генерал Брикс.

Май-Маевский отдал распоряжение выставить для встречи Брикса почетный караул из корниловцев. Об операции Ефимова Май-Маевский не хотел слушать.

— Это не так важно. Можно потом, а сейчас будем встречать Брикса. Что-то он нам скажет хорошего?

По уходе начальника штаба, я доложил:

— Просят принять: губернатор Щетинин и полковник Щукин. — Щетинину скажи, что главноначальствующий прика­зал городу быть в образцовом порядке в виду приезда гене­рала Брикса. Полковника Щукина проси. Для остальных приема нет.

Я вышел в приемную; графы, князья и привилегирован­ная аристократия кинулись навстречу, прося доложить генералу. Я не мог отказать себе в удовольствии окинуть их небрежным взглядом и вызывающе сказать:

— Генерал занят, приема не будет, за исключением губернатора Щетинина и полковника Щукина.

Щетинину я передал приказание генерала в одной из смежных комнат, а полковника Щукина провел в кабинет.

— Здравия желаю, ваше превосходительство, я к вам по важному делу. — Щукин мигнул на меня Май-Маевскому, но генерал сказал:

— Ничего, можете говорить при адъютанте.

— Разрешите доложить, у нас в штабе армии, повиди­мому, несмотря на все принятые меры, работают комму­нисты. Об этом говорят почти на всех перекрестках Харькова! Исчезают оперативные сводки, распускаются разнообразные слухи, ведется усиленная агитация. Кто-то старается подорвать ваш авторитет.

Генерал, молча выслушав полковника Щукина, твердо сказал:

— Полковник, о моем авторитете вы меньше всего беспокойтесь.

Больше уделяйте внимания войсковым частям. Да будет вам известно, в настоящее время армия на восемь­десят процентов состоит из пленных, что является посто­янной угрозой: при малейшей неудаче армия может лопнуть, как мыльный пузырь. Вот там-то ищите, искореняйте заразу разложения. Остальное ерунда!

— Ваше превосходительство, подпишите смертные при­говоры уличенным в большевизме.

Генерал, не рассматривая, подписал: «Утверждаю. Май- Маевский».

Я возмутился. Когда полковник Щукин ушел, я не сдер­жался :

— Ваше превосходительство! Как же вы подписываете, не читая? Ведь из-за личных счетов могут подсунуть лю­бой смертный приговор. О Щукине ходят плохие слухи.

— Что вы мне ересь говорите, капитан! Я ему верю, а красной сволочи пощады быть не может. Позовите лучше Франчука. Я позавтракаю, а потом поедем встре­чать Брикса.

Я успел перемолвиться с братом о сообщениях Щукина. Оперативные сводки мы в то время еще не уничтожали; повидимому, в штабе кто-то, кроме нас, работал под­польно.

Подали машину, и на Сумской мы встретили четыре автомобиля с англичанами. Май-Маевский встретил Брикса и повел по фронту выстроенных войск. Англичанин шел впереди, а Май-Маевский, как подчиненный, сзади. Брикс на ломаном русском языке крикнул: «Здравствуйте, герои- корниловцы !»

— Здравия желаем, ваше превосходительство, — отве­тили войска, а буржуазия неистовствовала:

— Ура! Ура-а!

Брикс разговаривал с Май-Маевским по-французски, с его длинного лица не сползала самодовольная улыбка. После церемониального марша, Брикс с Май-Маевским уехали в штаб армии (в гостиницу Гранд-отель), на бан­кет. Сюда собрались высшие чины штаба, духовенство и особо привилегированная аристократия. Все внимание было сосредоточено на Бриксе, точно он был правителем России. Шампанское лилось рекой, произносились бесконечные тосты. Музыка играла английский гимн, кричали «ура» королевскому правительству. Брикс пил очень мало; вы­ражение лица говорило о том, что он чувствовал себя хозяином, а присутствующих милостиво соглашается счи­тать своими слугами. Но дикая пляска джигитов с кин­жалами расшевелила даже высокомерного англичанина. Он пришел в восторг. После банкета высокого гостя по­везли в государственный драматический театр. Опять овации и цветы от буржуазии. Во время действия я шепнул генералу:

— Ваше превосходительство. Вероятно, генерал Брикс любит цыган, а в «Буффе» имеется сейчас хороший хор.

Май-Маевский обрадовался: цыгане были его любимым развлечением. Мы уехали в «Буфф» со второго действия. Князь Адамов, посланный раньше, приготовил генералам встречу. Мы подкатили к ресторану, и оркестр грянул патриотический марш. Прохожие останавливались и озло­бленно смотрели на пьяную ватагу. Брикс с Май-Маевским разошлись и полураздетым женщинам за восточные танцы бросали большие деньги. В пьяном угаре и пляске офи­церьё орало вместе с цыганами: «еще раз, еще раз, еще много, много раз...».

В это время на фронте рекою лилась кровь.

Май-Маевского и Брикса уложили в автомобиль в не­вменяемом состоянии и развезли по квартирам. На другой день в саду, в здании коммерческого клуба, собрались все гражданские власти и представители буржуазного обще­ства. Генерал Брикс произнес приветственную речь на английском языке. Слушатели осыпали Брикса вопросами о положении на юге России; переводчик еле справлялся.

Брикс спросил: «Есть ли у вас сырье и в каком коли­честве?..», — больше он ничем не интересовался. Из клуба генерал Брикс пригласил Май-Маевского к себе на интим­ный вечер. За столом Брикс торжественно сказал:

— Владимир Зенонович, от имени своего правительства поздравляю вас со званием «лорда». За вашу доблесть и новую стратегию вы награждаетесь орденами св. Михаила и Георгия. Ваш вензель будет отныне красоваться в церкви св. Михаила в Лондоне.

Подняв стакан с виски, Май-Маевский в сильно возбу­жденном состоянии засвидетельствовал свою преданность английскому королю Георгу в лице ген. Брикса.

Брикс пообещал выслать ордена в ближайшем времени. Разговор генералов принял совсем дружественный характер. А мы с адъютантом англичанина беседовали о способах борьбы белых и красных.

На другой день я спросил генерала:

— Ваше превосходительство, как видно, Брикс остался доволен. О чем вы говорили?

Май-Маевский был в хорошем расположении и с улыбкой ответил:

— Они Россией интересуются постольку, поскольку имеют личьые выгоды. Англичане — народ хитрый! Заме­нить гарнизонную службу цветными войсками Брикс кате­горически отказался, ссылаясь на одесский случай. Англи­чан интересует исключительно экспортный вопрос.

Брикс уехал, а Май Маевский отбыл на фронт орлов­ского направления. Вблизи станции Глазуновка стояли колонны корниловцев. После оглушительного «ура» и тор­жественной встречи генерал громко спросил:

— Доблестные корниловцы сколько верст до Москвы?

— Четыреста.

— Четыреста двадцать.

— А сколько корниловских переходов?

— Двадцать!

— Восемнадцать!

Май-Маевский громко крикнул:

— За восемнадцать — ура!

— Ура, ура, ура! — прогремело в ответ.

На обратном пути в Харьков Май-Маевский разговари­вал с генералом Ефимовым.

— Подъем у корниловцев есть. Продвигаемся быстро. Если красные не учтут момент, — успех обеспечен. Судя по газетам, Каменев все силы бросил на Колчака. Меня пугает, как бы эти силы не обрушились на нас.

— Владимир Зенонович, я предполагаю, Деникин учи­тывает положение на колчаковском фронте. Еще ряд ударов вызовет у красных панику, и они безусловно бу­дут принимать меры к приостановке нашего движения.

— Плохо, что у нас нет резервов, которые можно было бы бросить, вслучае нажима, — сказал Май Маевский.

— В этой войне нужно иметь сноровку. Бои идут исключительно по линиям железных дорог, и резервы

необходимы. Скажите, Владимир Зенонович, ваше мнение о Брусилове? Мне кажется, он играет большую роль у красных?

— Помимо Брусилова, у красных служат Гутор, Клембовский, Поливанов, Заиончковский и много других генера­лов. Все они, по занятии нами Москвы, будут оправды­ваться невозможностью перехода. Несомненно, Брусилов помогает Троцкому. Я удивляюсь, почему Деникин цере­монится с ген. Болховитиным? Такого мерзавца давно нужно было повесить. Он послужил бы хорошим приме­ром для тех, кто находится в Совдепии и служит крас­ным.

— Я также не понимаю Деникина. Колчак просил офицеров. Почему не послать? Небольшой ущерб для нас.

— Конечно, хорошо занять Москву прежде Колчака, — раздумчиво сказал Май-Маевский: — я с этим согласен. Но представьте картину, если нам не удастся. Ведь вся вина ляжет на Деникина и Романовского.

— Да, Владимир Зенонович, я с вами согласен. Веро­ятно, Деникин уверен в успехе.

— Ваше превосходительство, прибыла делегация от горнопромышленников, желающих поднести вам шашку, — доложил я Май-Маевскому.

В садике штаб-квартиры тотчас же выстроилась почет­ная рота с оркестром. Май-Маевский вышел в садик.

Через несколько минут появилась делегация, возглавля­емая капиталистом Рябушинским. Оркестр заиграл марш, и Май-Маевскому была вручена шашка. После церемонии состоялся роскошный обед из личных сумм Май-Маевского (в его распоряжении было двадцать миллионов). После обеда генерал долго любовался шашкой.

А на этой шашке была выгравирована надпись:

«Генералу Май-Маевскому, Владимиру Зеноновичу, от горнопромышленников юга России».

«Георгий Победоносец когда-то ударом меча сразил змея, мы твердо верим, что Вы так же, как и св. Георгий, покончите с большевизмом.

«От героической борьбы в Донецком бассейне — к бы­строму продвижению к нашей матушке России — Москве»,

История этой шашки началась в бытность Май-Маев­ского в Ростове. На банкете в Европейской гостинице ко мне обратился известный миллионер Рябушинский со словами:

— Скажите, капитан, что если мы преподнесем ген. Май-Маевскому какой-либо подарок? Как он на это по­смотрит ?

Случай был подходящий, и я, не задумываясь, ответил:

— Ему необходимо поднести золотую шашку.

Я обешал подготовить почву. Выбрав минуту, я ска­зал Май-Маевскому.

— Ваше превосходительство, вас очень любят горно­промышленники и в знак солидарности, а также за борь­бу в Донецком бассейне хотят преподнести вам шашку. Клинок ее имеет большую давность: он, кажется, принад­лежал раньше какому-то видному мусульманскому вождю.

Май-Маевский изъявил свое согласие. На другой день я передал Рябушинскому, что рукоятку и ножные кольца шашки необходимо вылить из золота, а клинок достать старинный.

— Если такого не окажется, — добавил я смеясь; — надо сделать его старинным!

После поднесения Май-Маевскому шашки Владимир на­чал распространять слухи, что Май Маевский под видом подарков собирает золото. Подобный подарок ему пре­поднесли «Белозерцы»: золотой портсигар, усыпанный доро­гими камнями.

В беседах с братом я предлагал уничтожить несколько генералов, в том числе и Май-Маевского путем взрыва или отравления. Это было бы не трудно организовать. Вла­димир был против террора:

— Такие меры никуда не годятся: вместо Деникина и Май-Маевского будут другие, не лучше их. Нет, нужно подрывать их авторитет, чтобы внести дезорганизацию, чтобы рядовое офицерство и обманутые солдаты потеряли веру в своих вождей. Чем больше оргий будет в высших сферах, тем скорее наступит крах. Одновременно с этим нужно уничтожать оперативные сводки. Эту работу я беру на себя.

Через несколько дней, в период интенсивнейшего на­ступления белых по всему фронту, стало необходимым от­влечь Май-Маевского от оперативной работы.

Вечера у Жмудских уже не давали результатов. Я ре­шил использовать для этой цели офицерство. Поехал в гостиницу к полковнику Туркул, который регулярно приезжал с фронта на два-три дня «отдохнуть». Я рас­сказал Туркулу, что командующий за последнее время очень грустен: его необходимо развлечь.

— А придет ли командующий к нам в ресторан?

—— Об этом можете не беспокоиться, — уверенно отве­тил я и условился с ним, как нужно действовать.

Полковник Туркул послал со мной группу офицеров. Я бодро вошел в кабинет генерала:

— Ваше превосходительство! Вы не можете себе представить, как уважает вас офицерство. Оно скоро будет носить вас на руках. Недаром они называют вас вторым Кутузовым. Сейчас прибыли представители Дроз­довского полка и очень просят вас пожаловать на скром­ный обед.

По лицу Май-Маевского пробежала довольная улыбка.

— А удобно ли мне ехать к ним и куда?

— Обед будет в Гранд-отеле, внизу, где наш штаб. Ваш приезд для них будет большой радостью. Ваше от­ношение к офицерству — для них все. В ваше распоря­жение они сознательно вверяют свою жизнь.

Май Маевский приказал офицерам войти. Приветливо встал с кресла, поочередно пожимал руки, а офицеры робко пригласили командующего обедать. Для виду Май- Маевский сослался на неотложную работу, но после вто­ричной просьбы, — согласился.

Через два часа началось кабацкое веселье.

Когда Май-Маевский нагрузился, я спросил:

— Ваше превосходительство, не пригласить ли началь­ника штаба?

Генерал пьяным голосом ответил:

— Да, да, нужно... Хорошо, что напомнили... это необходимо... позовите его...

Вскоре явился генерал Ефимов. Май-Маевский предло­жил ему садиться, тот, поблагодарив, отказался, ссылаясь на работу.

Май-Маевский махнул рукой:

— Не бойтесь. На фронте все благополучно.

Начальник штаба пробовал было заговорить, но Май-Маевский, взяв его за руку, усадил его в кресло и потянул стакан с водкой. Спустя час Ефимов был пьян. Ша­таясь, он попрощался с Май-Маевским, а генерал остался пировать до поздней ночи.

Как всегда, пьяного генерала вынесли на руках и от­везли на квартиру.

Пьянство самое дикое и разнузданное господствовало в офицерской среде. Под пьянку проходили безнаказанно многие преступления. Случалось, банкет обходился до полумиллиона.