«Поставьте кипятить воду, наблюдайте внимательно за процессом. Лучше всего он виден в прозрачном сосуде. Если такого нет, смотрите в кастрюлю сверху, встаньте на стул, что ли. Чайник рисовать не надо.
Возьмите черную бумагу и белую пастель.
1. Попробуйте передать сначала крайние состояния — начальное (спокойная вода) и конечное (бурная вода).
2. Попробуйте передать промежуточное состояние (момент перехода)».
Наутро я плавала в водах, которые ночью, уложив детей спать, развели на бумаге мои ученицы.
«Что ни день, то новое открытие. Впервые в жизни кипятила воду в прозрачной посуде на электрической плите — зрелище неописуемое и почти ненарисуемое».
«Ощущение от процесса было совершенно неожиданным. Спокойная вода не давалась, и я решила ее бросить и вскипятить. С закипающей водой все было просто и понятно: сначала дно покрылось блестящими серыми семечками размером чуть больше маковых, а потом семечки раскрылись, и в каждом оказалась белая серединка и пушистый белый ободок; некоторые, самые пушистые, потом поднимались на поверхность… А потом вода закипела. И я увидела в ковшике… те упражнения, которые мы рисовали здесь всю неделю. Там были и круги, и пунктирные звуки, и танцы, и пятна и линии. И все это двигалось с бешеной скоростью, мешалось между собой и не давалось в руки… Не знаю, насколько мне удалось передать то, что там, у меня в ковшике, творилось, — я выложила самую удачную, на мой взгляд, из попыток. А самая неудачная подарила мне… спокойную воду. Когда я рисовала очередной круг, у меня слетела рука, мне стало жалко бумаги (которой испорчено к тому моменту было изрядно) — и я принялась стирать нарисованное ладонью. Пастель послушалась — неудачный кипяток превратился в спокойную воду, которая меня наконец устроила.
…Это возбужденное состояние (закипание). Оно скорее нервозное какое-то получилось. Я пыталась нарисовать, как из одной случайной крохотной мысли рождается паника. Не знаю, вышло ли… Если бы я была моей дочерью, я бы, наверное, рисовала эту музыку так: сначала сидящую фигуру, сжавшуюся в комок, обхватившую себя руками, а потом — шаги по комнате, туда-сюда, сначала почти на одном месте, а в конце уже из угла в угол, и пастель крошится в руках…»
«Тишина для меня — это не отсутствие звука. Скорее наоборот — наполненность. Маленькая, я проводила теплое время в глухой среднерусской деревне, окруженной лесами. Мы любили с мамой гулять в сумерках, потому что именно в это время вдруг начинали появляться совершенно неведомые звуки. Они жужжали, гудели, звенели, трещали. И в то же время с точки зрения общепринятого понимания стояла абсолютная тишина. Но не мертвая, а наполненная, живущая, движущаяся. И вот с тех пор это и есть для меня настоящая тишина, которую слышно.
Вода, только что налитая в кастрюлю и вскоре приведенная теплом в движение, для меня тоже не символ абсолютного спокойствия и тишины. Она просто еще сама в себе. И скоро начнет вырываться наружу изнутри. Нарисовала дорогу в сумерках, по которой мы с мамой молча бродили».
«Сложнее всего мне было почувствовать и нарисовать спокойную воду. Наверно, это потому, что мне кажется, что там пустота.
И, собственно, по жизни я все бегу куда-то. Сделала вывод, что надо чаще останавливаться и открывать для себя полноту спокойствия, его умиротворенность и гармонию».
«Начала со спокойствия. Долго смотрела, ходила вокруг, все не понимала: как вода может быть спокойной? Светит на нее солнышко из окна — она смеется, поставлю на плиту без огня — она трепещет от предвкушения, спрячусь с ней в темноту — она готова к колдовству (ой, даже в рифму!).
Подумала: может, она у меня в посуде неспокойная? Стала вспоминать, где вода спокойная. Вспомнилось озеро на заре, когда солнце еще не встало. Поставила свою воду в тенек за диван — вроде успокоилась. Нарисовала.
Дальше дело пошло быстрее. Прокипятила воду раз пять, насмотрелась. Нарисовала. И промежуточное состояние.
Только показалось мне, на огне она быстро умерла… Вроде пузыри, движение, огонь — а душа ее куда-то подевалась. Другое дело пар! Он да — и бурный, и живой».