В понедельник в 7 «А» первый урок — зоология. Но после звонка вместе с Герой Ивановной, тяжело опираясь на дюралевую трость, в класс вошел Александр Александрович и вместе с ним грузный, с сердитым лицом, невысокий человек.
— Здравствуйте, ребята, садитесь, — Александр Александрович не улыбался, как обычно, и оглядывал класс так, как будто впервые видел его.
Гера Ивановна, тоже расстроенная, прошла в дальний конец класса, на свободное место.
— Сергей, пересядь, пожалуйста, — попросил директор старшего Колесникова — братья сидели на первой парте у окна. — На твое место сядет Петр Трофимович Суворов.
В классе стало необыкновенно тихо. Вот он какой, отец Суворова! Самого Сашки уже третий день нет на уроках. Даже Олег уже пришел, рука забинтована и лежит на косынке, завязанной на шее.
Все следили, как Сашкин отец подошел к парте, откинул крышку и втиснулся на сиденье.
Рыженький Колесников испуганно оглядывался на брата, который умостился на задней парте с мальчишками. Младшему тоже, наверное, хотелось пересесть, но он не решался сделать это. Вообще он был очень робкий, младший Колесников.
Кардашов не понимал, зачем Александр Александрович согнал с места Сережку Колесникова. Ведь Сашкино место свободно и тоже на первой парте? Мог бы Сашкин отец посидеть рядом с Олегом.
И все посмотрели на пустое Сашкино место — будто кто команду подал. В классе ведь еще не знали, что Суворов убежал из дому. Кроме Кардашова, конечно. Но Кардашов теперь многое знает, о чем другие даже не догадываются.
Вчера он ходил к Сашке, вернее, не к Сашке, а к его брату.
Было теплое, солнечное утро. В Сашкином дворе, как пестрые божьи коровки, расползлась малышня по песчаным горкам, облепила качели и даже наловчилась кататься с деревянной катушки — зимой-то ее обливают водой, наращивают лед, а теперь по голым доскам с визгом катится малышня. Кардашову в детстве ни за что бы не разрешили так кататься. Вообще, его бабки здорово прижимали: то опасно, это неприлично.
Который же из этих очень самостоятельных малышей Сашкин брат?
Андрей поймал одного, в вязаной шапочке с помпончиками и с деревянным ружьем наперевес.
— Ты не Суворов? — присев на корточки и растопырив руки, спросил Андрей.
Малыш посмотрел на него и важно ответил:
— Нет. Я — Буденный! — и убежал.
Надо же, какие полководцы растут в Сашкином дворе.
Андрей остановил девочку, которая катала в крохотной коляске куклу:
— А ты не знаешь брата Саши Суворова?
— Нет, — равнодушно качнула головой девочка, видно, ее нисколько не интересовал чей-то брат.
— Это я — брат… — из-за спины раздался негромкий голос.
Андрей обернулся и увидел толстого малыша. Круглые черные глаза смотрели с любопытством.
— Здравствуй! — обрадовался Андрей и даже пожал малышу руку.
— Ты кто? — спросил Сашкин брат.
— Я учусь в одном классе с Сашей.
— А Сашку папка прогнал, — вдруг пожаловался малыш.
— Он приходил? Сегодня? — Андрей готов был целовать этого толстого Сашкиного брата. Значит, Суворов жив-здоров!
— Не… Давно еще… А ты будешь со мной играть?
И только теперь до Андрея дошел смысл: Сашку выгнали из дому, вот почему он исчез!
Кардашов несколько раз помог Сашкиному брату скатиться с горки. И на прощание тот попросил:
— Ты приходи еще…
Андрей тогда подумал: если бы его прогнали из дому, он бы уж никогда ни за что не вернулся. Теперь, наверное, и Сашку — ищи не ищи — все бесполезно.
— Ребята! — сказал Александр Александрович. — Вы достаточно уже взрослые. Надеюсь, что с вами можно говорить вполне серьезно и откровенно?
— Конечно, — ответил за всех Олег и поудобнее уложил на парте забинтованную руку.
Александр Александрович прислонил к столу металлическую трость, сел за учительский стол и опять внимательно оглядел класс.
— Как могло случиться… — Директор помолчал и снова повторил: — Как могло случиться, что у вас в классе был нарушен основной закон нашего общества: все оказались против одного?
Никто из ребят не спрятал глаз, но все молчали. И опять заговорил Олег:
— Он сам виноват. Злой… — поэтому все против него…
Ребята посмотрели на руку Олега и поняли, что его надо поддержать… Он один пострадал…
И к Александру Александровичу полетели обвинения: Суворов нарочно двойку получил! Скоро День Победы, он нарочно, чтобы подвести всех… Сам не хочет со всеми… Огрызается! Индивидуалист!
Они кричали и, кажется, забыли про Сашкиного отца! Андрей хотел их остановить, все, что они кричали, теперь было глупостью, несерьезным, даже неправильным!
Но Александр Александрович слушал эти крики, и, даже когда они стихли, сидел не шевелясь, еще чего-то ждал и смотрел на пустое Сашкино место.
И тут Кардашов понял, почему Александр Александрович не захотел занимать Сашкино место. Будто Суворов сам сидит на своем месте…
Неожиданно совсем по-ученически поднял руку отец Суворова.
— Пожалуйста, Петр Трофимович, — директор так и не откликнулся на возмущенные выкрики.
Сашкин отец начал медленно вставать из-за парты, еле вылез из-за нее.
— Да вы сидите, Петр Трофимович, — попросил директор. — Мы вас услышим.
Кардашов сразу уловил директорское «мы»: значит, Александр Александрович вместе с ними, за них, за класс, а не с отцом Суворова.
— Нет уж, — обиженно сказал отец Суворова, — я не привык разговаривать с коллективом сидя… Я привык уважать общественное мнение… Но что же получается? — Он уже встал и повернулся к классу лицом. — Я много работаю, устаю, нездоров… Я надеялся, что к моему сыну относятся в школе справедливо: если виноват — накажут, а если прав — похвалят. А что же получается? Вы же несправедливые… Вы же черствые люди… Я не знал, не понимал этого. Думал, во всем он виноват…
Кардашов опять мучался сомнениями: когда вошел Сашкин отец, он ему не понравился, да и кому бы понравился человек, если он выгоняет собственных детей? А выходит, он даже пытался понять Сашку. В это Андрей мог поверить. Он ведь тоже пытался Суворова понять, и ничего не вышло…
— Вы, вы во всем виноваты! — Лицо Сашкиного отца покраснело. — Я сейчас сидел и ждал, что кто-нибудь, хоть один из вас, встанет и скажет: да, мы виноваты перед Суворовым. Мы надели на него помойное ведро…
— Не помойное ведро, а мусорную урну, — опять откликнулся за весь класс Олег. — Мы пошутили.
— Молчи уж! — крикнул кто-то из задних рядов.
А Кардашов посмотрел в угол, где смирно стояла темно-зеленая железная урна…
Прав лейтенант, иногда простые вещи — он имел в виду матросский ремень — приобретают необыкновенное значение. «Но если глубоко разобраться, — сказал тогда Глеб Константинович, — вовсе не в вещи дело». И, конечно, не в этой мусорной урне. Не было бы урны, как-то по-другому, но все равно прорвалось бы отношение класса к Суворову.
— Пошутил! — Сашкин отец тоже оглянулся на эту урну, и голос у него начал срываться. — Третий день неизвестно, где он и что с ним… — Еще немножко и Сашкин отец заплакал бы.
Ребята удивленно переглядывались, они ведь только сейчас узнали, что Суворов исчез.
— Это вы, вы его довели… Это из-за вас все… — твердил одно и то же Сашкин отец, втискиваясь за парту.
Чего он твердит одно и то же? Разве это сейчас главное? Особенно для него. И Андрей вдруг подумал: он прогнал Сашку, прогнал, а теперь оправдывается! Он тоже виноват перед Сашкой, как все они…
Александр Александрович смотрел поверх голов, будто что-то вспоминал. Верит он или нет Сашкиному отцу? А Гера Ивановна? Кардашов оглянулся и увидел, что она сидит, прикрыв лицо руками…
В этой ожидающей тишине раздался неуверенный голос:
— Можно мне? — Таня Назарова побледнела и какими-то виноватыми, несчастными глазами смотрела на директора. — Можно я объясню?
Татьяну выбрали секретарем их только что созданной комсомольской группы, поэтому она, наверное, и винила себя больше всех.
— Можно. — Александр Александрович и Татьяну разглядывал так, как будто видел ее впервые.
— Конечно, когда все на одного — плохо. Но, понимаете… — Таня обращалась к Сашкиному отцу. Она всегда говорила очень быстро, а теперь от волнения еще быстрей. — Понимаете, мы вначале относились к нему, как вообще ко всем новеньким. Ну, новенький и новенький. Подумаешь! А он стал вредить. Последний случай — с двойкой по геометрии. Понимаете, он мог не получать эту двойку… И потом, с учителями договаривается: спросите — не спрашивайте… А это нечестно!
Зачем она повторяет? Ведь не только Суворов это делает… И какое это имеет сейчас значение? Даже Таня не понимает… А сам-то чего же сидишь? — думал Кардашов. Давно надо было встать и все прямо сказать… А что сказать: что травили Сашку? Что отец его выгнал? А если все-таки неправда?
— И по карманам лазил. — Олег сегодня, видно, считал своей обязанностью уточнять.
— Мы это ему все сказали… — продолжала Татьяна, — когда ребят в комсомол рекомендовали. Вроде бы получше стал, и вот, пожалуйста, опять… Конечно, сразу человеку не исправиться… Но ведь от него зависит… — Таня запнулась и все-таки сказала: — Ну, может, и от нас. Может, правда, мы замечали в нем только плохое? Теперь мы попробуем замечать и хорошее…
— Уже поздно, — напомнил Сашкин отец.
Таня растерянно посмотрела на него:
— Вы не думайте, он обязательно найдется… — Назарова заправила волосы за уши, хотя они у нее не слушаются и опять выскользнули на щеку. — Вот все, что я хотела сказать, — почти прошептала она и опустилась на парту.
К ней сразу придвинулась Оля Кныш и принялась что-то шептать на ухо.
И Кардашов тогда, даже не попросив разрешения, встал и заговорил:
— Не о том мы сейчас! Разве это главное — из-за кого он убежал? Может, и из-за меня? Может, и из-за всех! Он исчез, его не могут найти… Надо всем искать. Не терять время.
Андрей хотел убеждать долго, а получилось коротко. Про Сашкиного отца он не стал говорить. Только добавил:
— Сам Суворов ни за что домой не вернется. Я точно знаю.
Но Сашкин отец даже не оглянулся на него. Видно, не прогонял все-таки, иначе бы забеспокоился — почему Кардашов говорит так уверенно.
— Надо искать, Кардашов, — согласился с ним Александр Александрович. — Но я все-таки хочу, чтобы у вас раскрылись глаза на истинное положение. Скажем, вернется к нам Суворов, и что — опять будет один в классе? Откуда ты, Олег, знаешь, что Суворов лазил по карманам?
«Нет, директор не за класс», — подумал Кардашов.
— Так Суворов же сам сказал на собрании, — охотно напомнил Олег.
— Сам сказал… Сам! Вы понимаете? Человек встает перед всем классом… который относится к нему недоброжелательно, и признается в самой, может быть, тяжелой вине. Ну-ка, честно, каждый ли из вас смог бы это сделать?
Директор опять всматривался в глаза своих учеников, остановился на Олеге:
— Вот ты бы смог?
Олег молчал насупленно, потом буркнул:
— Я не воровал.
— Ага, ты не воровал, понятно! Ты вот сегодня себя чувствуешь героем, всех дополняешь и поправляешь. А ведь это ты спровоцировал Суворова!
Класс притих, никто не ожидал от директора такой жестокости. До этого их всегда только хвалили.
Кардашов видел, как бедный Олег потянул к себе забинтованную руку, будто хотел спрятать ее под партой.
— Мы ведь сегодня говорим серьезно и откровенно, — напомнил директор. Он уже давно встал со стула и теперь опирался руками на стол, чтобы легче было стоять на протезе. — Если бы ты не надел этот ящик на голову Суворову — а ты ведь это сделал, зная, что класс против Суворова и никто за него не заступится, — значит, ты рассчитывал на безнаказанность? Так вот… если бы ты не насадил этот ящик, Суворов сейчас сидел бы вот за этой партой и учился. И у вас бы сейчас была зоология. Так или не так? Но вы уже поняли… Вы уже отлично усвоили, что наплевать в душу можно, за это и не снизят дисциплины. А ударить нельзя — вот и носит Олег свою руку, как орден. А ведь ее стыдиться надо! Эта рука не дрогнула надеть помойное ведро на товарища! И не нашлось ни одной другой в классе, которая бы остановила эту! Так или не так? — опять спросил директор.
Андрей считал, что директор, в первую очередь, имеет в виду его, когда говорит про другую руку. Конечно, он — прав. Он ведь не знает, что Кардашова не было в классе в ту перемену. Да и не в этом дело… Раз такое могло случиться в его классе — значит, он тоже виноват…
Андрей старался не опускать глаз. Он не струсит взять на себя вину… Он только время от времени поглядывал на Олега. У того покраснели, даже набрякли уши. Должен же он понять!
— Молчите? Ладно, молчите! — Директор опять обвел всех взглядом и, дойдя до Кардашова, остановился. Он смотрел ему прямо в глаза, Кардашову даже жарко стало, но он не опустил взгляда. — Ты понял, Андрей, о чем я говорю? Ищите Суворова, мы все поможем. И когда он будет сидеть за своей партой, мы продолжим этот разговор. — Директор посмотрел на свои часы — командирские, они показывали и время и стороны света: север, юг, восток, запад. Вся школа рассматривала эти часы на «Огоньке». — Сейчас будет звонок. На остальных уроках вы должны по-прежнему серьезно работать. И помните: вы отвечаете за каждого у вас в классе: и за Суворова, и за Олега. Все вместе за каждого в отдельности. — Директор взял палку и кивнул Сашкиному отцу: — Петр Трофимович, пойдемте ко мне.
Ребята встали и молча смотрели, как они выходят из класса: впереди Сашкин отец, а потом Александр Александрович. И следом торопливо ушла из класса Гера Ивановна. Так и не сказав им ни слова…
— Подумаешь, урну ему надели! Оскорбили! Принц какой! — в полной еще тишине сказал Олег.
Первым подлетел к нему Сережка Колесников, хотя он сидел на последней парте.
— Ты! — крикнул он. — На тебя горшок надень, не обидишься!
Олег побледнел и загородил больную руку: испугался, что Сережка ударит. И Кардашов этого испугался. Он подскочил к Олегу и встал между ним и Сережкой.
— Да не бойся ты, «друг народа»! — засмеялся Сережка и подмигнул Андрею. — Я его не трону. Чего его бить, недоумка? Его воспитывать надо! Может, я еще возьмусь за это!
— Бессовестный ты все-таки, Олег! — Это Ольга Кныш, и тут же повернулась к классу: — Девочки! Девочки! Мне теперь жалко Суворова!
И только Таня сидела на своем месте, будто не замечала никого. К ее парте стали подходить сначала девочки. Потом потянулись ребята.
— Все! Съездили в Чехословакию! — усмехнулся Сережка.
— Если и найдется Суворов, он не захочет больше в наш класс, — это младший Колесников вдруг подал голос…