Все-таки Сашка Суворов был не такой простак, как думал лейтенант Турейкин, Кардашов и многие другие. Он понимал, что с пассажирского поезда его снимут после первого же перегона. Оставался товарняк и пригородные электрички.
День будний, у пригородных касс совсем мало народу. Стайка пестрых, крикливых цыганок шныряла вокруг пассажиров…
Вот же — ездят, наверняка, без билетов. И он — вольный казак! Куда захочет — туда и поедет: хочет — на запад, хочет — на Кузбасс, хочет — на север! Он-то не пропадет. Все! Сам хозяин своей жизни. Тяжелое, ненавистное, непоправимое кончилось. Он ведь никому не нужен? Значит — все!
Впервые в жизни у него радостно застучало сердце от названий станций: Чебурла, Чик, Дубрава, Издревая, от простых понятий: «маршрут следования» и «дни следования».
Сашка бегал глазами по названиям станций, по минутам отправления. Есть электрички на запад, есть — на Кузбасс, на какое-то Черепаново, а на север — даже направления такого нет. Вот когда пожалел Суворов, что заранее не приготовился к этой дороге. Не достал карты. Не мешало бы и сухарей подсушить. И главное — денег подкопить. А это не так уж трудно, когда есть время: сдавай бутылки, утильсырье, копи от завтраков…
Ладно, из-за того, что у него в кармане пусто, он не сдрейфит. Это они заставили его бежать без подготовки. Выгнали из дому, выжили из школы…
Он еще раз посмотрел расписание: электрички на север не было. А может быть, туда и железных дорог нет? Но он же точно знает, что Томск на севере и туда ходят поезда.
Из Томска приезжала мать Валерия Позднякова. Зимой, в день Советской Армии, — не на пароходе же? И Сашка опять все вспомнил: линейку, плачущую мать Валерия, ребят с автоматами… Теперь и это ушло от Сашки. Конечно, если бы на его месте был человек послабее, он давно бы слюни распустил… А Суворов не станет себе душу растравлять…
Ему надо вспомнить карту. От Москвы до Владивостока точно есть железная дорога, однажды он ее тянул по немой карте, а вот на север и на юг железнодорожных веток вспомнить не мог.
Что делать? Из-за того, что на север до сих пор не проложили железной дороги, не менять ведь свои планы!
Сашка отошел от расписания и сразу же увидел ящики с мороженым и страшно захотел этого мороженого. Специально выставляют людям на глаза! Он обшарил карманы в пиджаке: в одном — коробка спичек: Павлик отдал, наверное, думает, что помог этим Сашке, здесь же — две копейки — вчера от сайки остались. Полез в брючные карманы: табачные крошки, обрывок промокашки, обкусанный карандаш.
Недалеко от Сашки невысокий солдатик ссыпал на ладонь цыганки целую горсть мелочи.
— Не скупись, не скупись, голубь, — уговаривала цыганка и, не считая, опустила деньги в карман среди многочисленных оборок на юбке. Скользнула оценивающим взглядом по Сашке и пошла прочь.
Вот как просто можно заработать! Он не умеет гадать, хотя таким дуракам можно наплести чего хочешь, и Сашка с сожалением посмотрел на конфузливо улыбающегося солдатика.
Сашка может помочь поднести вещи к вагону… К вагону нельзя — там носильщики, а от автобусов и троллейбусов до вокзала — верный заработок… Вон их сколько разворачивается на привокзальной площади. А если милиционер? Ну и что, а может, Сашка — родственник?
Он уже направился к автобусным остановкам и вдруг в правом кармане обнаружил дырку… И только начал прощупывать угол правого борта, как пальцы наткнулись на монетку: или две копейки, или…
Сашка перегнал ее поближе к дырке и вытянул. Это были десять копеек: с гербом и колосками, выпуска 1962 года.
Как раз мороженое за одиннадцать! Конечно, можно бы две булки. Ничего, важно, что Сашке сегодня здорово везет!
Доедая мороженое — не торопясь, растягивая удовольствие, он уселся на скамейку рядом с какой-то бабкой — не очень древней и не очень темной, такая наверняка знает, как добраться до Томска.
Он еще раз поглядел на бабку, та обернулась:
— Не знаете, какой поезд идет до Томска? — «равнодушным» голосом спросил Сашка.
Бабка — коренастая, с большой коричневой бородавкой на лбу, живо, всем корпусом развернулась в его сторону и посмотрела хитрыми, догадливыми глазами:
— Путешествовать отправился? — блеснула ровными белыми зубами.
«Вставные!» — почему-то с тревогой подумал Сашка, а вслух сказал:
— У меня там тетя живет…
— Ну, конечно, я сразу догадалась, что у тебя там тетя! — раскатисто захохотала бабка. Смех у нее был ехидный и противный. — Хоть штаны бы выгладил, а то как корова жевала! «Тете» не понравится. Повидала я вас таких на своем веку! Сорок лет в школе работала… Да ты постой, постой! — ухватила она Сашку за руку, но тот рванулся и, не оглядываясь, полетел на переходной мост, еще издали определяя, в какой состав удобнее заскочить.
Посредине пролета висело электрическое табло и часы.
На часах — двенадцать без десяти… Полоски на табло ожили и начали куда-то проваливаться, а на их место выныривали новые.
Сашка оглянулся, вроде никто за ним не гнался. Старухи с бородавкой не видно… Чуть не нарвался!
Таблички еще немного повздрагивали и остановились. Оказалось, что через пять минут отправлялась электричка в Черепаново.
Сашка опять оглянулся — бабки не было. Черепановская стояла на восьмом рамочном. Где это — рамочные?
Сашка добежал до самого дальнего спуска и здесь увидел эти «рамочные». Он скатился с лестницы и помчался в голову электрички, подальше от переходного моста, от возможной погони. И только пробежав мимо нескольких вагонов, сообразил, что его, бегущего по перрону, раз плюнуть засечь. Юркнул в ближайший вагон…
Вот каким осторожным надо быть! Сердце у него билось прямо в самые ребра: эта бабка обязательно бы сдала его милиционеру, звонок в школу и — конец!
Немедленно, хоть куда, но убираться из города. В любой деревне безопаснее.
В вагоне сидели самые «пригородные» пассажиры: с пустыми корзинками и ведрами — привозили что-то на базар, с кустами малины и смородины — везут в свои сады…
Сашка прошел сквозь три или четыре вагона, чем ближе к голове электрички, тем меньше было народу в вагонах. Сел на пустую скамейку лицом к хвосту поезда.
Тут же раздалось шипение: автоматические двери, мягко стукнувшись резиновыми краями, сомкнулись, и электричка покатила!
Ну вот, наконец-то он едет! Потом можно будет пересесть на другую. А может, там еще есть реки, все они текут на север, ему бы устроиться юнгой, он уже видел себя в рубашке с матросским воротником, в руках — спасательный круг! Правильно, что выбрался из города!
И сразу же навалились заботы: хоть бы пальто с вешалки сдернул, когда убегал из дому. И в кухню бы заскочить: хлеба, кружку, ножик. Даже ножика нет! Ни денег, ничего…
Как же теперь выкрутиться? Ему бы что? Рюкзак, в рюкзаке — кружка, ножик, в баночке — соль, буханка хлеба, стеженка или какое-нибудь пальтишко…
Электричка на минуту остановилась — Сашка настороженно следил за дверями, но вот опять — легкое шипение, дверь сомкнулась. Все, теперь город позади…
За окном тянулась серая лента реки. На пляже пусто. А то можно бутылки собирать… Значит, так, приезжает он в Черепаново, сколачивает нужную сумму денег… Жить будет либо на вокзале, если там вокзал, а не такие вот остановочные платформы, а может, и в лесу, костер будет разжигать и греться. Дело к лету! Спички у него есть. Конечно, хорошо бы завести знакомство с кем-нибудь.
Сашка стал приглядываться к пассажирам. Эти, с кустами, пенсионеры, от них ничего доброго не жди. Они только воспитывать любят… Девчонки с портфелями. Работают или учатся в городе, а живут где-нибудь здесь. Сашка поглядел на пробегающие за окном домишки. Или город еще не кончился, или деревня уже началась?
С девчонками можно будет потолковать. Тетки с корзинами и ведрами Сашку не интересовали — у них копейкой не разживешься. В общем-то, неинтересный народ…
Сашка собрался еще пройти по составу, как с треском распахнулась дверь из тамбура, и парни в черных «под кожу» куртках, таких же кепках, в резиновых сапогах с отвернутыми голенищами ворвались в вагон.
С хохотом, с криками они шли по вагону ни на кого не глядя. И черт им не брат!
— Пошли, пошли, мы его наколем, гада! — орал широкоплечий, невысокий, с большой головой, с красным лицом.
Когда они прошли мимо Сашки — их было трое, — он вдруг поднялся и потянулся за ними. У них компания, у них можно кое-что разузнать, если они захотят, конечно, с ним разговаривать.
Следующий вагон был полупустым.
— И здесь нету! Эх, стерва! Найдем ведь! — И низкорослый выругался.
— Эй, полегче! — крикнул кто-то из пассажиров, но парни не обратили внимания на этот голос.
Им, видно, просто интересно было вот так — хлопая дверями, громко хохоча и переговариваясь — идти по электричке. И чтобы вслед им тоже кричали. Трудно было понять, тот, кого они ищут, друг им или враг? Если найдут его, бить станут или, может быть, обрадуются, закурят вместе.
Дойдя до следующих дверей, высокий, худой, с длинными волосами, он шел первый, повернулся:
— Все! Дальше мотор!
Они налетели друг на друга у этих дверей, потому что электричка сбавила ход.
И тогда широкоплечий, большеголовый так выругался — Сашка остолбенел!
Двое мужиков в брезентовых плащах — на работу, наверное, ехали, ящики с ними, в таких железнодорожники инструмент носят, — обернулись от окна.
— Ну-ка прекратите безобразие! — миролюбиво сказал один из них.
Но парни были здорово раздосадованы, что не нашли того, кого искали, и заругались уже вдвоем и захохотали. Только третий молча улыбался…
Сидящий у окна старичок с кустом смородины в чистой мешковине нервно крикнул:
— Совести нет! Хулиганье!
И тогда большеголовый парень прыгнул к старику и ткнул его в щеку кулаком.
Когда соскочили двое в плащах и начали выбрасывать в тамбур парней, Сашка не заметил. Это произошло мгновенно. Он только увидел клубок дерущихся уже в тамбуре. Старик бросился к Сашке.
— Этот тоже с ними… этот ихний, — и начал выталкивать его в тамбур.
Какая-то тетка крикнула:
— Да нет, это же совсем другой парнишка! — Но ее услышал только Сашка.
Он молча увертывался от старика, а тот расходился все сильней и сильней…
В это время электричка остановилась, мужики в плащах кулаками и пинками вышибали парней из вагона, и старик все-таки вытеснил Сашку в тамбур.
— И этого, и этого, — твердил он, из разбитой губы у него текла кровь.
И, может быть, мужик в плаще подумал, что Сашка разбил старику губу. Тяжело дыша после драки с парнями, схватил Сашку за руку и тоже швырнул из вагона.
И сразу же двери электрички сомкнулись.