Прошло уже больше месяца, как Сашка Суворов учится в новой школе. Дела у него идут — он считает нормально, правда, за это время схватил несколько двоек, но уже исправил. Даже по английскому, который ему в новой школе не дается, у него двойка и тройка. Тройка — последняя. Двойки ему никак нельзя получать. После каждой в классе смотрят на него, как на ненормального, и отец злится, говорит, что нельзя Сашкиным словам верить, трепач, мол, он, Сашка…
Сегодня уроки уже закончились, но домой никто не уходит, потому что еще собрание. Тем, кому исполнилось четырнадцать, пионерский отряд будет давать рекомендацию в комсомол. У них в классе таких пятеро: Кардашов, Назарова, братья-близнецы Колесниковы и он — Сашка…
Раз у него все двойки исправлены, его тоже можно рекомендовать в комсомол — не хуже он других. Если бы он был в интернате, он бы, наверное, не очень беспокоился из-за этого.
А здесь все считают позором, если тебе четырнадцать и тебя не примут в комсомол.
Олег упрашивал Тамару — вожатую — рекомендовать и его, хотя ему четырнадцать будет еще в июне. Тамара засмеялась и сказала: «Дорасти вначале». Умылся, маменькин сынок!
Сашку должны принять: если отец узнает, что всех приняли, а Сашку нет — расстроится опять… Он все говорит, что из-за Сашки ему на людей смотреть стыдно: сын — двоечник! Сказал: пусть даже не показывает дневника, если в нем будут двойки. Сашка и так старается изо всех сил. Вчера не успел по химии выучить, так еле упросил, чтобы его не вызывали. А то бы схватил «пару»…
Ну, заревели дурными голосами, как дикие кошки! Сашка посмотрел в сторону парты, где сидели Ольга Кныш и Татьяна Назарова. Парту облепили девчонки, уже третий день подряд завывают одну и ту же, будто английскую, песню. А Сашке кажется, что они тянут: «обалдел балда». Битлы ее поют. Конечно, в класс ее принесла Сова — Суворов только так и зовет Ольгу. Здорово подходит! В интернате у всех были эти прозвища. Сашку звали то фельдмаршал, то генералиссимус!
Сова, оказывается, вундеркинд: и музыкой занимается, и художественной гимнастикой, и еще чем-то. Кривляка первая. Назариха никогда не орет вместе со всеми, только слушает и улыбается. И Сашке она улыбается. Даже предлагала помочь по английскому. Но Сашка и сам справится.
Около парты Кардашова собрались мальчишки. Наверное, опять травит про свой милицейский отряд. В интернате «мильтон» была позорная кличка. Конечно, Сашка понимает, что такой, как Бобер, целоваться с милицией не станет. Но и Сашка теперь глядит на этого Кардашова с подозрением. Милиционером Сашка сроду не станет…
В класс торопливо вошла Тамара, она всегда торопится, а за ней Гера Ивановна. И сразу какой-то комок в горле у Сашки застрял: он думал, что рекомендовать будут без нее. Чувствует Сашка, что классная руководительница относится к нему недоверчиво, как он к Кардашову, например.
Гера Ивановна только многозначительно посмотрела на класс — и сразу стихла всякая возня! — и прошла в угол на последнюю парту.
А Тамара — веселая и торопливая — быстро заговорила:
— Ребята! Вначале я вам должна вот что сообщить…
И она рассказала, что пионерские отряды школы будут бороться за право носить имя Героя Советского Союза Валерия Позднякова. Имя будет присваиваться в День Победы. Так что еще больше двух месяцев… Надо, чтобы в отряде не было неуспевающих, чтобы отличная дисциплина и хорошая общественная работа: и стенгазеты, и металлолом… Отряду 7 «А» легче добиться этого почетного имени: успеваемость высокая, ребята у них дружные и есть свой юдеемовец. Другие отряды еще до этого не доросли!
Что тут поднялось в классе: закричали, захлопали в ладоши, будто уже победили в этом соревновании. И все оглядывались на Геру Ивановну. И она улыбалась, и кивала ребятам. Сашка тоже оглянулся, но учительница как раз смотрела в другую сторону…
— Тихо! Тихо! — замахала Тамара. — Итак, сегодня у нас очень торжественное собрание. Мы будем рекомендовать лучших наших пионеров в Коммунистический Союз Молодежи. Быть комсомольцем — это и большая честь и большая ответственность. Быть комсомольцем — это значит отвечать за все: и за свои поступки, и за поступки своих товарищей. Быть комсомольцем — это значит все свои силы, а если потребуется, то и жизнь, отдать за дело нашей Революции.
Тамара передохнула и неожиданно просто спросила у ребят:
— А как вы думаете, каким должен быть комсомолец? Когда от него не требуют ни самопожертвования, ни геройских подвигов. Чем отличается в будничные дни комсомолец от некомсомольца?
Несколько мгновений в классе была тишина, первым откликнулся Кардашов:
— И в обычной жизни могут быть опасности, потому надо воспитывать в себе смелость!
Он, конечно, опять про свою милицию.
— Нужно быть до конца честным, даже если это тебе не выгодно! — сказала Татьяна.
— А что такое — выгодно или невыгодно? — перехватила ее ответ вожатая.
И тут крикнул Сашка:
— Говорить правду, если даже тебе от этого будет плохо! — Он вспомнил про Бобра, теперь бы он ему все сказал! Не испугался.
— Комсомолец не должен лениться. — Это, конечно, Сова.
Ничего интереснее она придумать не могла…
Вожатая еще немного послушала и сказала, что они правильно все понимают.
Дальше вести собрание должна была Татьяна Назарова — она председатель совета отряда. Но первой как раз обсуждали ее, поэтому вожатая сама предложила:
— Кто хочет сказать о Тане Назаровой?
Тут же выскочила перед классом Сова:
— Таня очень, очень хорошая… отличница, принципиальная. Честная…
Тараторила, как всегда. Сашка ее всерьез не слушал и без нее знал, что Татьяна стоящий человек.
Назарова ответила так:
— Только сейчас вот я поняла, как мне дорого ваше отношение… В общем, не знала, что так буду волноваться. Правда! Я прошу вас… Говорите мне прямо, если я что-нибудь не так, ну, поступлю вдруг не по-комсомольски… Ладно?
И Назарову, и Кардашова рекомендовали единогласно.
Вот уж никогда бы не подумал Сашка, что тоже будет с таким страхом ждать, когда начнут говорить о нем. Но еще были два Колесниковых. Интересные эти братья, вовсе не походят на близнецов; у одного брови черные, а у другого почти никаких! У одного волосы обыкновенные — русые, у другого — рыжие, еще кошки бывают такого рыжего цвета.
Русого Колесникова рекомендовали в комсомол, с рыжим решили подождать до следующего года, потому что он младше на один час — это, конечно, для смеха сказали — и потому, что он в общественной работе вяло себя показывает…
— Ребята! Теперь мы с вами должны поговорит о Саше Суворове. — Татьяна сказала это доброжелательно, но у Сашки все равно ладони вспотели. — Правда, Суворов у нас учится только с этой четверти, но все равно ему интересно знать, что мы о нем думаем. Чтобы потом учесть в своей жизни. Правда? И ты, Суворов, не обижайся, если не все будет приятно тебе?..
Слова были не такие, как он ожидал, но когда Сашка поднял глаза от парты, посмотрел на Татьяну и встретился с ее внимательным, серьезным взглядом, подумал, что все идет нормально. Верно ведь, он у них еще «новенький», и его они обсуждать должны как-то по-другому…
— Ребята, может быть, мы вначале попросим Суворова, чтобы он рассказал, как жил раньше, до того, как пришел к нам? — спросила Назарова.
Все, конечно, согласились…
И тут Сашке стало почти до слез радостно, что они все захотели узнать, как он жил раньше…
И, конечно, он бы мог рассказать им, какой он на самом деле смелый, что он тоже хочет учиться на пятерки… Или еще что-нибудь такое сочинить… если бы его спрашивала не Татьяна, и если бы сама Татьяна не просила только что ребят говорить о всех ее недостатках.
Поэтому Сашка встал перед классом и, глядя в их любопытные глаза, сказал самое трудное про себя, чтобы было все до конца честно:
— Один раз… Это было еще в интернате… Я воровал деньги, из карманов на вешалке… Но больше Бобер ни разу меня не заставил это делать…
И сразу же он почувствовал, как изменился класс. Только что праздничная, добрая тишина напряглась и уже отгородила его от всех…
Он стоял один перед классом.
И тогда поднял руку и первым начал говорить Олег…
— Я потому, что Суворов мой сосед. А другие, может быть, еще не узнали… Суворов очень злой! — Сашка не сразу понял и еще какое-то время смотрел в спокойное, розовощекое лицо Олега, будто надеялся, что тот сейчас скажет: «Это я, конечно, пошутил, на самом деле Суворов…» — Никогда не даст учебника или карандаша… если попросишь. И потом, он всем придумывает прозвища… Олю Кныш, например, он зовет Совой…
Вот только когда Сашка опустил голову. Гад такой! Доносчик. Нашел себе слугу, чтобы за него таскать учебники и карандаши…
— В общественной работе не принимает участие… — это говорил уже не Олег. Это опять выскочила Сова. — Ни с кем не дружит…
Значит, они все против Сашки? Все заодно… Зачем же он рассказал им про себя?.. Разоткровенничался… Вы давали какое-нибудь поручение? Не давали. Вон даже на переменах собираетесь или вокруг Кардашова, или вокруг Назаровой, а Суворова обходите, потому что он вам чужой…
— Разрешите мне? — попросил из самого дальнего конца класса спокойный низкий голос…
Гера Ивановна медленно шла к столу, а в классе все как будто затаили дыхание. Девчонки говорят, что она красавица. Разве красавицы такие должны быть? Ну и что из того, что большие глаза, а смотрит так, будто не видит тебя, зрачки совсем сузятся, и не мигает, будто ресницы приклеенные, трудно ими хлопать. Да и наплевать ему, красавица она или нет… Все… теперь все, теперь ему совсем не на что надеяться.
А Гера Ивановна уже была у стола:
— Саша очень трудный ученик. Зачем он сейчас именно на этом собрании, сказал, что воровал деньги? Ведь это преступление! А он, видимо, считает геройством и хвастает. Да, трудный и странный характер. Смотрите, какой он неприветливый, он почти никогда не улыбается. Он еще не вошел в наш коллектив, да по правде говоря, я не знаю, хочет ли он входить. И успеваемость у него не блестящая. По английскому, например, он еле-еле тянется. Потом у него есть еще одно нехорошее качество — навязчивость. Сегодня, например, учительницу по химии просил не вызывать его. Разве это достойно не только комсомольца, но и пионера? Боюсь, что он подведет наш класс. По-моему, рекомендации не может быть и речи…
Каждое ее слово заставляло Сашку все ниже и ниже опускать голову… Он, Сашка, знает, за что эта Гера-Мегера злится… У других приходят чуть ли не каждый день папы и мамы к учителям… А его отцу некогда… Сашка сам за себя отвечает. Но у него тоже есть самолюбие… Он сказал про себя, потому что хотел честно. Он может все про себя рассказать… Не испугается… Но никто вам не давал права изгаляться…
Когда по-прежнему спокойно Гера Ивановна пошла на место, Сашка опять заговорил. Он все еще стоял перед классом, и прямо в их глаза — и в круглые глаза Совы и в насмешливые Олега, и в чьи-то еще испуганные настороженные — только сочувствующих не было, если и были, то им Сашка не верил, — прямо в эти глаза он бросил:
— Примерные, образцовые, да?! О честности говорите! Расхваливаете себя! А я не боюсь… Да, я воровал. И вы все, все тоже бы воровали… Если бы на моем месте… Еще хуже бы!..
Какой тут поднялся шум! Нет, его никто не хвалил за честность. Все осуждали… У Совы только хвост мотался из стороны в сторону. Олег перегнулся через вторую парту, что-то говорил соседям, перекрутился весь, только толстый зад торчал над партой…
Сашка схватил портфель и выскочил из класса.
— Суворов! Вернись! — крикнула ему вслед Татьяна.
Но он и не подумал возвращаться. Они все ненавидят его. Ну и пусть, а в комсомол он все равно вступит… Он совершит что-нибудь такое. Они еще пожалеют…
Он оделся и выскочил на улицу. Сразу же в лицо ему ударил целый заряд снега, залепил глаза, рот, нос; Сашка повернулся боком и так стал пробиваться сквозь метель.