Весь тот метельный день Сашка Суворов прошатался по городу. Отогревался в магазинах, в подъездах, наконец, пошел в кино. Посмотрел «Ошибку резидента». После кино все, что случилось на собрании, отодвинулось, побледнело, казалось уже не таким существенным. Ну, не приняли нынче, примут на будущий год. Он еще себя покажет, все-таки он Александр Суворов, об этом тоже не приходится забывать…
Домой возвращался, когда уже зажглись в окнах огни.
Дверь открыл отец. Глаза у него были злые, губы дрожали. Сашка понял: все пропало.
Он разделся и вошел в столовую.
За столом сидела Гера Ивановна, а тетя Клава — на диване, с мокрой половой тряпкой в руках. Она, видно, мыла пол, когда пришла Гера Ивановна, да так и осталась с тряпкой в руках. Павлик, наверное, был еще в садике.
Сашка остановился у косяка, прикрытого драпировкой. Отец прошел мимо, стараясь не задеть, будто боялся, что его током ударит…
Когда отец уселся напротив учительницы, Сашка увидел, что у него на щеках, на висках, на лбу горели красные пятна, как ожоги.
— Ваш Саша восстановил против себя весь класс… У него тяжелый характер… — голос был будто сочувствующий, добрый, будто она очень переживала за Суворова — «Мегера Ивановна».
Сашка только один раз взглянул на них: на отца, на тетю Клаву и Мегеру Ивановну. Потом отвернулся к дверному косяку и самому казалось — окаменел. Будто не о нем, не про него.
Все это неправда, не так. Он не виноват, что они его невзлюбили, возненавидели. А он во всем прав: и что не давал этому маменькиному сынку учебников, и что не подлизывался к ним ко всем…
Когда ушла учительница, отец снял ремень. Тетя Клава быстро оделась и убежала, наверное, за Павликом.
Отец гонялся за Сашкой по квартире. И только когда сам Сашка остановился и закричал: «Не смей бить… Я человек… Я…» — вот тут отец и начал хлестать его.
И тогда Сашка стал кричать: «Бей! Бей! Мне все равно не больно… Не больно! Бей!»
На другой день он не испугался, пошел в школу… Только он теперь совсем один в классе. И на уроках, и на переменах… И Татьяна ему больше не улыбается.
Каждую перемену он уходит из класса и бродит по школе. Один раз поднялся даже на чердак: отыскал маленькую лестницу, которая вела с третьего этажа, дверь на чердак была открыта, но ничего интересного там не оказалось: какие-то трубы и баки…
Чаще всего Сашка ходит в «Музей боевой славы». Теперь для него отвели отдельную комнатку рядом с физическим кабинетом. Здесь собраны фотографии учеников школы, которые воевали на фронте. И в центре — большой портрет Валерия Позднякова. Ничего героического в его лице нет: волосы прямые, зачесаны назад, круглые глаза и даже нос курносый. И здесь же, в особой рамке, под стеклом письмо из Президиума Верховного Совета СССР. А в нем сказано, что за героический подвиг сержанту Валерию Позднякову присвоена высшая степень отличия — звание Героя Советского Союза.
23 февраля было открытие школьного «Музея боевой славы». Все классы выстроили в коридоре. У входа в комнату встал почетный караул. В руках у пацанов — настоящие автоматы. Если бы такой автомат Сашке, он бы и на фронте защитил Валерия Позднякова.
На открытие «Музея» приезжала мать Валерия. Она была совсем старая, почти бабушка. Когда ей дали слово, она долго плакала, не могла говорить, а потом сказала, что ни разу не была на могиле сына. Он похоронен в Чехословакии. Ехать туда далеко. И теперь для нее эта школа, как родной дом сына… Она сюда приезжает как будто к нему в гости… Мать Валерия замолчала и опять заплакала. И тогда директор школы стал рассказывать, каким был Валерий. Он его учил еще до войны… Смелый был Валерий, даже отчаянный. Но у него было чувство справедливости, сказал директор. Потом он сказал, что школа поможет матери Валерия съездить в Чехословакию на могилу сына. И еще школа пошлет письмо ученикам в городок, где погиб Валерий, чтобы они встретили мать героя.
Письмо такое, действительно, послали, его читали во всех классах, и теперь все ждут ответа из Чехословакии.
А Гера Ивановна даже обещала попросить, чтобы лучшие ученики класса, который получит имя Героя Советского Союза Валерия Позднякова, поехали вместе с его матерью… Все были уверены, что это имя будет носить их класс.
Сашку Суворова, конечно, ни в какую Чехословакию не пошлют, но он теперь думает, что с Валерием они бы обязательно подружились. И на фронте Сашка не подвел бы Валерия: может, героем бы и не сумел, но что не струсил бы — факт!
Он даже один раз придумал, будто они с Валерием пошли в разведку. Была зима (Сашка придумывал, когда шел из школы и была на самом деле зима), Валерия ранило, и он чуть не замерз в сугробе, но Сашка нашел его и притащил к своим. И все узнали, что он спас от фашистов Героя…
Он так поверил в это, что даже уроки делал старательнее: другу настоящего Героя не пристало плестись в хвосте. За третью четверть у Сашки ни одной двойки. По английскому ходил на дополнительные. А по геометрии и алгебре у него четверки. У «маменькиного сынка» по математике как раз еле-еле трояки. Совсем решать задачи не умеет. Однажды на контрольной подлизывался к Сашке. Но Сашка сделал вид, что не слышит его шепота: «Суворов, у меня не получается…»
Был бы человеком, конечно, помог бы, а такому — никогда.
Теперь уж и учебный год скоро кончится… А на будущий, Сашка верит, должно что-то случиться, и все поймут, какой он человек… И эта Назариха, которая все еще смотрит на него испуганно-удивленными глазами, и все другие…
Пришло, наконец, тепло! Сеет дождик, как магнитом вытягивает зеленую траву.
А еще неделю назад во время первомайской демонстрации летел такой снег, что к вечеру земля была под толстой ослепительной коркой. И таяла она потом три дня. Где-нибудь в Индии этого сроду не бывает.
Сашка задрал голову и принялся изучать серые облака. Они то висели разбухшими мешками над землей, то истончались, тянулись грядами, а в просветах сияли снеговые вершины.
Еще ни разу в жизни Сашка не видел гор и представлял их вот такими, как эти высокие облака. И моря он еще ни разу в жизни не видел… И на самолете ни разу не летал… Да если уж честно говорить, он еще и из города-то ни разу не выезжал дальше протоки, на которую отец возил их с Павликом на мотоцикле.
И почему так несправедливо устроено? Для других — все. И Артек где-то есть, а Кардашов вон полетит на Курилы… Сашка сам слышал, как он хвастался. Он даже несколько раз поглядел тогда на Суворова: вот, мол, как! Но Сашка и слушать не стал… Пусть не воображает…
Со всеми этими раздумьями Суворов чуть не опоздал на урок. Только вошел в раздевалку — звонок.
Сашка бегом поднялся на второй этаж, коридоры уже опустели, успел засунуть портфель в парту, — и математичка Августа Ивановна тут как тут. Никогда минуты не пропустит после звонка.
— Здравствуйте! Садитесь! — маленькая, круглая, как шар, она вкатывается в класс, выставив перед собой циркуль, транспортир, линейку — все огромное, деревянное. Классный журнал зажат под локтем.
Выпустив все это на стол, окинула класс придирчивым взглядом и неожиданно миролюбиво сказала:
— Ну, хорошо! Вначале мы объясним на доске, как нужно было рационально решить те задачи, которые были у нас на контрольной. Кныш! Ольга! — тут же крикнула она. — Ты ведь не в кукольном театре — чего веселишься? Между прочим, задачу ты решила самым длинным и неостроумным способом. Вот ты и ступай к доске. Ступай, ступай, не кривляйся!
Если уж кто и нравился Сашке в этой школе из учителей, так это Августа Ивановна. Пожалуй, самая справедливая… Вон как привела в чувство Сову…
Но опять сидеть над теми же задачками — на контрольной из-за них ломал себе голову и снова — тоска смертная. Урок, считай, пропал.
А геометрию Сашка любил больше всего, потому что здесь зубрежкой не возьмешь. Здесь соображать надо.
Он лениво смотрел, как Сова чертила окружность, проводила хорды… И вдруг весь чертеж на доске расплылся.
Сашка увидел другую — огромную — доску, сплошь исписанную математическими значками, хитроумными геометрическими фигурами.
У доски — только не в привычном синем платье, а в каком-то красивом черном костюме с белыми финтифлюшками на груди, ставшая выше и худее, — Августа Ивановна. Она объясняла не какие-нибудь правила трапеции, а принцип работы специальной ракеты для полета на… Марс! Полетит туда, конечно, он — Сашка Суворов.
В прошлом году в интернате учитель географии заставил их писать сочинение «Растительность на Марсе». Сашка ничего не знал про этот Марс и написал про то, что видел, когда ездил с отцом на реку. По будто все это он видел на Марсе. И его сочинение учитель похвалил. С тех пор Сашка считает Марс своей планетой. А может, там все так и есть, как Сашка написал? Теперь он полетит и проверит!
Августа Ивановна пишет и пишет хитроумные формулы, стучит мелом по доске — ни одного пустого уголка не осталось.
Ей, конечно, жалко своего ученика, но она гордится им… И для него одного исписала всю доску, чтобы Суворов там, в полете, все знал, даже если вдруг какая-то непредвиденная случайность. Он справится: слетает на Марс, вернется на Землю цел и невредим.
И тогда все поймут, что он за человек — Суворов. А Назариха скажет: «Я всегда в тебя верила…»
— Проснись, проснись, Суворов! — сердито вырвала его из прекрасной страны Августа Ивановна.
Она уже отобрала у Совы деревянный циркуль и громко стучала им по обыкновенной, плохо вытертой школьной доске.
— Скажи, Суворов, будут ли равны отрезки, проведенные между параллельными хордами АВ и ЕФ?
Сашка потряс головой и неуверенно спросил:
— Сколько отрезков?
— При чем здесь сколько? Все — сколько проведешь!
— Нет, не будут.
— Как не будут? — возмутилась Августа Ивановна. — Ну-ка иди, проведи мне такие отрезки, чтобы они не были равны.
Это она любила — вызвать к доске одного, другого, третьего. Иногда целая толпа собиралась, каждый доказывал свое, отбирали друг у друга мел, циркуль, в общем — представление.
Сашка нехотя поднялся из-за парты, подошел к доске и начертил несколько отрезков между хордами под разными углами.
— Пожалуйста, могу еще…
— Да ты что?! Действительно спал? Не помнишь условий: перпендикуляры должны быть! Ты же ее решил на контрольной! Мы работаем, — обиженно сказала Августа Ивановна, — а он дремлет. Садись, садись! — окончательно рассердилась она. — Два, два, и не спорь!
В классе сразу же сделалось тихо. Августа Ивановна, конечно, думала: это она навела порядок. На самом деле это вокруг Сашки сгущалась враждебная тишина. Двойка в классе накануне самой Победы! Когда их класс уже вот-вот станет носить имя Валерия Позднякова.
Все двадцать семь человек молча, беспощадно смотрели на Сашку.
Звонок в этот раз был громче, чем обычно. Августа Ивановна продиктовала последнюю задачу на дом — она очень часто сама придумывала задачи. И, вскинув к плечу, как ружье, циркуль, зажав под мышкой классный журнал, линейку и транспортир, выкатилась из класса.
Нет, они не налетели тут же на Сашку, не стали кричать, угрожать. Старший Колесников — он был дежурным — забрал со стола стопку контрольных работ, которые оставила Августа Ивановна, и спокойно, будто ничего не случилось — раздал их. И все в классе делалось как-то замедленно, приглушенно. Или это только казалось Сашке? И еще ему казалось, что под этим внешним прячется что-то злое, непримиримое…
И когда Колесников назвал его фамилию, ему показалось, что он подал сигнал к бою.
Суворов подошел, взял контрольную, развернул. Рядом с большой красной четверкой было написано: «Умная голова, а думает редко». Он еще не успел дочитать, как почувствовал, что в классе что-то изменилось. Оглянулся. Ну да, началась обычная расправа над контрольными. Это уже было обязательно: как только все поглядели на свои ошибки и оценки, семиклассники превратились в дошколят. Они принимались гоняться друг за другом и — хлоп! — этим туго натянутым листом по макушке зазевавшегося. Так можно разорвать лист пополам, потом еще каждую половинку — пополам. Даже девчонки участвовали в этой охоте.
Назарихе легче всех — вымахала дылда, и руки поднимать не надо! Бумага громко лопалась, лоскутья разлетались по классу! Захваченные азартом, они, видно, и про Сашку забыли. Тогда может и он треснуть своей контрольной по чьей-нибудь макушке. Хорошо бы по Танькиной. Только бы дотянуться!
Сашка уже отошел от учительского стола, когда увидел, что раскрасневшийся Олег стрельнул в него прищуренными глазами. В руках у него ничего не было, видно, уже «четвертовал» свою контрольную. Значит, опасаться его нечего!
Выискивая среди ребят Таньку, Суворов вышел на середину класса и тут увидел, что она тоже смотрит на него из дальнего конца класса не то испуганными, не то злорадными глазами. Ага! Сейчас он ей покажет, он рванулся к ней, но что-то темное и душное обхватило голову. Оцарапало ухо и уперлось в плечи. И загремело, застучало по макушке, по вискам, по лбу, по затылку, звон отдавался в ушах.
Сашка ухватился за это что-то на голове — по рукам ударили линейкой, но он понял! Мусорная урна! Это Олег! Это он крался к дверям, где стоит урна…
Сашка крутанулся, опять оцарапал ухо и подбородок. И сбросил урну. Она, гремя, теряя последние бумажки, покатилась под учительский стол…
Спины убегающих в коридор семиклассников толкались в дверях, вытесняли друг друга…
Сашку затрясло, будто он простоял десять часов на морозе.
Он бежал по коридору… Скатился с лестницы, перепрыгивая три-четыре ступеньки… Он еще не соображал, куда бежит, все так же прыжками выскочил на улицу, не слыша звонка, раздавшегося за его спиной, подлетел к огромной куче металлолома, которую вся школа собирала в прошлую субботу, и, расшвыривая банки, старые тазы, дырявые кастрюльки, вытянул чуть не из-под самого низа металлический прут.
Когда почувствовал его тяжесть в руке, так же прыжками, ловя запаленным ртом воздух, помчался в школу.
Все против него! Все издеваются, унижают… Сейчас узнаете! Пожалеете… Он вам еще ничего плохого… Гады, вот гады!..
В школе было тихо. Уже начался урок. Сашка проскочил первый пролет лестницы и тут увидел, как навстречу ему спускается, посмеиваясь, Олег.
Сашка рванулся вперед… Олег перестал ухмыляться… Испуганно забормотал:
— Ты чего! Чего? Меня Гера Ивановна послала за тобой, — а рука, которой он скользил по перилам, поползла вверх, и он уже сам сделал шаг наверх.
Но тут Сашка перескочил еще две ступеньки, замахнулся прутом. Ударил по руке, которая насадила на него мусорный ящик, а сейчас цеплялась за перила.
Олег пронзительно закричал… Где-то хлопнула классная дверь. Кто-то вырвал из Сашкиной руки прут. Он видел, как кровь закапала с коричневых деревянных перил на каменные ступеньки лестницы. Он ждал, что его схватят и куда-то потащат. Может быть, даже втолкнут в зеленую милицейскую машину с решеткой на маленьком окошке и синей мигающей лампочкой над кабиной шофера и увезут в тюрьму.
Но его не хватали… И, вообще, на него никто не обращал внимания. Учителя окружили Олега и, взяв его под руки, куда-то повели.
Сашка стоял на лестнице чуть ниже того места, где на светлой каменной ступеньке темнело пятно крови…
Потом стал медленно подниматься. Он не замечал, что за ним, отстав на несколько ступенек, озабоченно нахмурив брови, поднимается Андрей Кардашов. Но если бы и заметил, то уж от кого от кого, а от этого самодовольного, высокомерного помощника милиции не стал бы ждать сочувствия.