Бона

« 20 » мая   43 25 г.

Я, рейб, идентификационный номер S 73−13 прошу утвердить следующую последовательность элементов 2р-4г-3к-7р-2г-5к (а)-3г-2р . Для использования во внутризачетном выступлении.

Данные изменения согласованы с тренером, свободным гражданином, Драйзер Вивианой .

УТВЕРЖДАЮ

Директор филиала №4

Президентской школы верховой езды,

гимнастики и конных игр,

Коробейникова Олимпиада.

На всякий случай, я еще раз просматриваю заветную запись, чтобы убедиться в том, что все оформлено верно. Теперь я могу спокойно накатывать свою программу, не опасаясь дальнейших изменений. Со сдачей документов я опоздала, поэтому мне приходится нести этот лист в архив самостоятельно.

Я захожу в отдел кадров, и мне выдают мое досье.

На первой странице значится вся доступная на меня информация:

Тип гражданства: рейб

Тип рейбства: государственный

Подтип: спорт

Идентификационный номер: S 73−13

Имя: Бона

Возраст: 18

Пропорции: рост –  176 см , вес –  53 кг

Основные характеристики: Большая мощность прыжка, устойчивая работа вестибулярного аппарата, гибкость, податливость в работе, хорошая память.

Пороки: излишняя широта мышления, богатая фантазия, активная генерация идей, подозрение на свободомыслие.

Проблемы и недостатки в работе: Никаких серьезных проблем и отклонений не выявлено.

Тут же и две моих фотографии – анфас и профиль. Ничего особенно выдающегося – довольно длинные густые волосы ярко-голубого цвета, живые лиловые глаза, простые черты лица, волосы на висках выбриты, также как и у других рейбов, так что отчетливо видно номер S73−13, выполненный голубым цветом. Татуировка на моем лице тоже голубая – затейливый орнамент из переплетающихся стеблей каких-то растений, проходящий практически через всю правую половину моего лица. Кроме этих трех у меня есть еще одна – широкая полоса, проходящая через середину нижней губы. Эти татуировки нам делают в Координационном центре, куда попадают все рейбы на третьем месяце своей жизни. Там нам присваивают идентификационные номера, наносят наколки (номер и «украшение», которые никогда не повторяются), а затем проводят сканирование и анализ перспектив физического и умственного развития. По итогам этого обследования нас распределяют по тем категориям, где государство сможет использовать нас эффективнее всего – тяжелая и легкая промышленность, банковская система, сервис, спорт, развлечения, инженерия, строительство и т. д.

После этой анкеты в досье собраны документы, утверждающие схемы всех моих езд, наградные грамоты с соревнований и записки с жалобами от преподавателей вместе с оценками текущей успеваемости.

Я аккуратно подкалываю бумажку к остальным и сдаю свои документы обратно. Этот постоянный круговорот документов мне никогда не нравился. Занимает целую кучу времени – составление, оформление, подписание, хранение. Столько всего ради одного единственного выступления. Я, конечно, понимаю, что все это отслеживается для того, чтобы нас удобнее было анализировать перед торгами, но все равно каждый раз думаю о том, что можно было бы обойтись и без всего этого.

Сегодня короткий день и у меня еще есть время для того, чтобы повторить основные вехи современной истории перед общим отбоем. Завтра у меня промежуточный экзамен. Для большинства гимнасток он не значит почти ничего, но не для меня. Если я успешно сдам его, то получу возможность еще полгода свободно пользоваться глобальной библиотекой. Информация не достается рейбам просто так, мы должны заслужить право на обладание знаниями, которые находятся в свободном доступе для остальных граждан.

Для того, чтобы добраться до своего дортуара мне приходится идти практически через весь спортивный центр. Я живу в крыле, отведенном для верховых гимнасток. Это огромный комплекс из спален, столовой, спортивных залов, всевозможных тренажеров и конюшен. Помимо нас в центре живут спортсмены, которые занимаются гладкими скачками, бегами и классическими видами конного спорта – конкуром, выездкой, троеборьем. Наши лошади для верховой гимнастики тоже занимаются конкуром и выездкой, но нам никогда не достичь уровня этих профессионалов. Все здешние спортсмены – рейбы. Мы принадлежим государству, в частности этой спортивной школе. Наша задача – выступать перед свободными гражданами, обеспечивая их развлечениями и верой в силу ИОН – Империи Объединенных Наций.

Вместо того чтобы идти прямо в дортуар, я заглядываю в небольшую комнату для теоретических занятий. Тут никого нет, так что я решаю обосноваться за одним из столов. В тишине можно спокойно повторить все, что мне нужно.

На протяжении всего своего существования человечество развивалось и стремилось к созданию все более сложных устройств, а также и искусственного разума. В 2854 году группе ученых из Японии удалось сделать это. На свет появился настоящий искусственный разум. Новый дроид мог получать знания, обмениваться информацией с людьми и принимать самостоятельные решения. Уже в 2860 году было запущено массовое производство дроидов с искусственным разумом. Постепенно эти новые машины прочно вошли в повседневную жизнь каждого человека. Человечество было в восторге от новой думающей игрушки вплоть до 3112 года. Люди не учли того, что искусственный разум способен не просто развиваться и принимать самостоятельные решения, но и действовать сообща. 26 февраля 3112 года в крупнейших городах Земли вспыхнули восстания дроидов, которые объявили своей целью захват планеты и полное истребление человеческих особей, объясняя это тем, что люди представляют собой слишком большую опасность для окружающей среды и природного баланса. Война длилась больше пяти лет. За это время население Земли сократилось в восемь раз. Нами было принято решение раз и навсегда покончить с этими умными машинами. Военное руководство ведущих держав Земли – России, США и Китая разработало план уничтожения дроидов – Американо-Австралийский котел. Почти полгода потребовалось на то, чтобы провести как можно более незаметную эвакуацию населения Австралии и обеих Америк на Евразийский континент. В результате масштабных ракетных ударов была уничтожена основная масса дроидов, а вместе с ними под воду ушли Северная и Южная Америки, Австралия, Океания и Японские острова вместе с Курилами и Камчаткой. География земли была изменена раз и навсегда. Теперь существовало лишь два континента – Евразия и Африка. Вместе с потерей суши мы потеряли и привычное политическое устройство. Ведущие державы решили объединиться в одно огромное государство, поглотив тем самым все страны, которые существовали на Земле. Новое политическое объединение получило название Империя Объединенных Наций или ИОН. Именно с 1 марта 3118 года начинается существование нашего государства. После победы над дроидами человечество занялось наиболее очевидными проблемами – голод, болезни, практически полное отсутствие сообщения и коммуникаций. Постепенно мы начали возвращаться к привычной жизни. Центром нового государства был выбран один из городов сибирской части России, наименее пострадавший в войне и располагающийся в относительном центре земли. Со временем он получил новое название – Гигаполис. В 3201 году в ИОН была введена новая система экономической помощи бедным слоям населения, названная рейбством. Человек, принимающий статус рейба формально переходил в собственность государства или частных лиц. Он прекращал выплату всевозможных налоговых сборов, все его расходы оплачивались его хозяевами при условии полного подчинения и выполнения всех требуемых работ. Чисто теоретически рейб может выкупить себя обратно, но на практике это почти невозможно. Раз вступив в рейбство ты втягиваешь себя во все новые и новые долговые обязанности и, в конце концов, тебе приходится передать в рейбство не только себя, но и всю свою семью. Таким образом, общество постепенно разделилось на три прослойки – рейбы, свободные граждане среднего достатка и свободные граждане с достатком выше среднего.

Президент ИОН выбирается раз в семь лет. Право голоса имеют все свободные граждане. За каждого рейба голосует его хозяин. Не трудно догадаться, что официально все государственные рейбы всегда голосуют за нужных людей. Вот уже несколько десятилетий нами правит одна семья – Бэйл. Вениамин Бейл является действующим президентом ИОН, выбранным на второй срок. Он и его семья проживают в первом районе Гигаполиса, там же расположены и все головные офисы госучреждений.

Так что же представляет собой Империя и ее жители в настоящее время? У нас отсутствует разделение по национальному признаку. В результате многолетней ассимиляции у нас появился общий язык, и полностью стерлись межнациональные различия. Мир больше не делится по цвету кожи и разрезу глаз. У нас одна страна и одна культура. Правда, элементы старой жизни все еще не забыты. Они собраны во всемирном заповеднике, который занимает половину Африки. Это огромное здание собрало под своей крышей все те реликвии, что остались от старого мира. Кроме того у нас есть глобальная сеть, связывающая жителей ИОН друг с другом и хранящая все знания землян, накопленные за время их существования. Технологии не стоят на месте. Летающие машины, многоуровневые города, все это – часть нашей реальности. Правда, все намеки на искусственный разум под запретом.

Для взаимодействия с внеземными цивилизациями ИОН была создана База Мира на Марсе и Луне. Туда каждый день летают шаттлы с бизнесменами и переводчиками. На Землю инопланетян не пускают, боятся нарушения природного баланса и незаконного вторжения.

Похоже, что это все, что мне нужно знать на завтрашнем экзамене. Я встаю из-за стола и спешу в наш дортуар, до отбоя у меня есть еще минут двадцать.

С трудом открываю глаза и в темноте нащупываю свой пусковик. В моей руке оказывается знакомый яйцеобразный кусок металла. Щелчок и на окнах исчезают защитные напыления против солнечного света. Еще щелчок и на одном из окон загорается время. 8 45. Проспал…

Я вскакиваю с постели и, прежде чем устремиться в ванную, бросаю взгляд на город за окном. Там, где-то далеко внизу, один за одним пролетают автолеты. Мегаполис уже не спит, несмотря на то, что большая часть его башен все еще скрывается за утренней дымкой.

Раздвижная дверь беззвучно отходит в сторону и за ней показывается привычное невозмутимое лицо Барта, нашего рейба.

Барту далеко за 60. Высокий и тощий старик, всю свою жизнь он провел в доме нашего семейства Громбольдтов. Давно поседевшие волосы аккуратно зачесаны на правую сторону, на левом гладковыбритом виске отчетливо выделяется номер «G36−75», вытатуированный темно-серым цветом. Тот же темно-серый присутствует и на его лице, испещренном глубокими морщинами, – два иксобразных креста на скулах. Плотно сжатые губы, острый взгляд стального цвета глаз, на тощей старческой шее привычная черная бабочка, безупречный черный костюм классического покроя.

– Вас ждут за столом через 15 минут, сэр, – произнес он скрипучим голосом, делая особый нажим на последнее слово, – чем могу быть полезен?

Я лихорадочно пытаюсь понять – какой сегодня день недели. Барт, видя замешательство на моем лице, сообщает:

– Пятница, сэр. Завтрак со всей семьей.

Из моей груди вырывается сдавленный стон – опять эта чертова пятница, а я еще и опаздываю!

– Не волнуйтесь, сэр. Ваш костюм уже готов. Номер пять. Если позволите, я пойду и доложу о вашем скором появлении.

Я спешу высказать свою благодарность:

– Барт, спасибо огромное, я…

– Не стоит благодарностей, сэр. Лучшим подарком для меня станет переход компании в вашу пользу, – я успеваю разглядеть ухмылку на его лице прежде, чем этот сгусток серой невозмутимости скрывается за дверью.

Наскоро умываюсь и причесываюсь. Как и обещал Барт, в моей гардеробной уже висит заранее приготовленный костюм. Классический «Черрути» черного цвета образца 1985-го года. На бегу застегиваю рубашку и пытаюсь справиться с галстуком. Провалив это дело, отбрасываю его в сторону – кто-нибудь из рейбов заберет и приведет его в должный вид…

С разбегу заскакиваю в лифт и нажимаю кнопку с номером «60». Через мгновение двери открываются. По коридору, стены которого обиты панелями из темного дерева, а пол устлан мягким бордовым ковром, я устремляюсь к столовой. У дверей меня уже ждет Барт. Я последний раз одергиваю свой костюм и с невозмутимым видом вхожу в комнату.

Все уже в сборе. Отец сидит во главе стола и бросает на меня грозный взгляд из-под кустистых бровей. Вот он – Гарольд Громбольдт глава одного из самых влиятельных семейств, владелец «Громбольдт Медиа» – мультимедийного монстра, подмявшего под себя большую часть всевозможных каналов видео – и радиопередачи.

Сегодня пятница и по традиции на завтраке собралась вся семья – мои старшие братья Гарри и Хью со своими женами Эдной и Кэрол, старшая сестра Тиффани и ее муж Стэнли и моя младшая сестра Ирдэна. Как и положено, в этот день стол условно разделен на две половины – слева от отца располагаются женщины, справа – мужчины.

Я занимаю отведенное мне место – третье от отца между Хью и Стэнли.

– Полагаю, – отец всем своим видом показывает недовольство, – теперь можем начинать, – он кивает Барту и обращается ко мне, – что-нибудь скажешь, Терен?

– Простите все, – я заглядываю в глаза к каждому из них, желая убедиться в том, что они настроены миролюбиво, – что я заставил вас ждать. Вчера было много работы и сегодня я не смог встать вовремя.

Такое оправдание вполне удовлетворило бы кого угодно, но не Ирдэну. Эта змея всегда пыталась досадить мне. Она изящно передернула хрупкими плечиками, утопающими в шелковой драпировке и заявила:

– Мы все вчера много работали, Терен. И, тем не менее, сумели прийти вовремя. Ты не первый раз опаздываешь в этом месяце.

– Ирдэна… – мать предостерегающе смотрит на нее.

– Ничего, Тэффа, – прерывает ее Гарольд, – пусть продолжает. Она имеет право выказать свое недовольство.

Ирдэна картинно вздыхает и закатывает глаза:

– Просто меня уязвляет подобное отношение к нашим традициям. Это подрывает наши семейные ценности.

– Брось, Ирдэна, – подключается к разговору Стэнли, сорокалетний жизнерадостный толстяк, – Терен опоздал-то всего на две минутки, я уверен, что он нас всех любит и уважает, правда, Терен? – он шутливо ткнул меня локтем.

– Да, конечно. Спасибо, Стэн.

Вопрос исчерпан. Спасибо Стэну, он всегда был на моей стороне. Мне он всегда нравился – безумно любит Тиффани, да и сам ничего. Жаль только, что ему уже сорок. Рядом с двадцативосьмилетней моложавой Тиффани он выглядит старовато. Разница в возрасте у них, конечно большая, но так уж повелось в таких семьях, как наша – старшую дочь отдают замуж за одного из деловых партнеров. Стэну повезло больше остальных.

Пережив небольшую стычку, все почувствовали себя свободнее, и за столом завязался разговор. Хьюстон и Гарри обсуждают с отцом предстоящие деловые встречи, мать негромко переговаривается с Тиффани, Стэнли, отделенный от своей любимицы занимает меня разговорами о погоде, напротив Кэрол и Эдна восхищаются сегодняшним нарядом Ирдэны.

Примерно через час отец встает из-за стола, разрешая нам окончить завтрак. Все тут же разбредаются по своим делам – мать прощается с Тиффани, Эдной, Кэрол, моими братьями и Стэнли. Отец пожимает руки мужчинам, бодро подмигивает мне и уходит куда-то по своим делам. Ирдэна спешит в свои комнаты, я – в свои. Единственное что нас с ней объединяет в этой семье – неприязнь к подобного рода сборищам.

Я захожу к себе в спальню и падаю на кровать. Со стены напротив на меня строго смотрит ритуальная маска. Ценный антиквариат, изготовленный тысячи лет назад.

– Ну тебя… – отмахиваюсь я от маски и щелкаю пусковиком. Передо мной прямо из воздуха появляется белый экран – Doodle Chrome 3011 – самый быстрый способ попасть в интернет.

Проверяю контакты. Фредди просит связаться с ним. Зеваю и нехотя нажимаю на кнопку «вызов». Передо мной появляется голограмма Фредди. Аккуратный пробор, туго затянутый галстук, уже спешит куда-то в своем автолете.

– Привет, Фред.

– Привет, Терен, надеюсь, ты не забыл, что я еду к тебе? – он вопросительно смотрит на мои растрепанные волосы.

– Нет, конечно, нет, – я торопливо приглаживаю волосы, – через сколько ты будешь?

– Десять минут, не больше.

– Отлично, приземляйся прямо у меня.

– Как скажешь, Терен.

Фредди отключается, и я нехотя поднимаюсь с кровати. Захожу в гардеробную и смотрю на себя в огромное зеркало.

Сухое телосложение, длинные руки, широкие ладони, резко очерченные скулы, небольшие чуть раскосые карие глаза и взъерошенные темно-русые волосы. Интересно, не будь у меня столько денег, девчонки все равно толпами бегали бы за мной?

Аккуратно повязываю узкий черный галстук, оправляю манжеты и выхожу в прихожую. Здесь меня уже ждет Фредди. Он – полная противоположность мне. Невысокий, круглолицый и широкий, почти всегда весел и добродушен, светлые волосы разделены на две равные части. Сегодня на нем темно-вишневый костюм, сшитый по последней моде.

Увидев меня, он тут же вскакивает с небольшого диванчика и пожимает мне руку:

– Веселая ночка была, а? – он весело подмигивает мне.

– Хм, ну как всегда, – я не могу не улыбнуться ему в ответ, – дежурный вечер четверга, ты же знаешь.

– Ага, – кивает Фредди, – только, ты бы поосторожнее с ней.

– Да ладно тебе, мы же с Лидией только так, через сеть…

– Так-то оно так, но только, что если ее отец узнает?

– Об этом можешь не беспокоиться, Фредди, скорее Ирдэна признается в чем-то подобном, чем Лидия сообщит своему отцу, что пользуется сетью.

– У нее все совсем так строго? – Фредди удивленно вскидывает брови, – я думал, что твоя семья самая закрытая в этом плане.

– Мы не закрытые, мы просто чтим эти вечные традиции. Сотни традиций, – я невесело улыбаюсь ему и предлагаю пройти в столовую.

Здесь у меня есть все, что нужно – фрукты, питье, сладкое и прочая ерунда.

Мы садимся за барную стойку, и я наливаю нам немного выпивки.

– Куда двинем завтра? – спрашиваю я у Фредди, смакуя первый глоток, – в какой-нибудь ресторан или галерею?

Фредди отводит взгляд в сторону и начинает теребить свой стакан в руке, постукивая кусочками льда о стенки стакана.

– Терен, помнишь, я тебе обещал, что в ближайшее время не пойду на поводу у Триш? Так вот, я пошел…

Я выругался вслух. Фредди воспринял это как сигнал к тому, что ему можно продолжать свою речь:

– В общем, она хочет, чтобы завтра мы сходили на шоу верховых гимнасток.

– Там же одни старики!

– Я знаю, знаю… Но, Триш, она так просила!

– Ладно, ладно, черт с тобой. Потрачу я свой выходной на твое счастье. А кто из девчонок пойдет вместе с Триш?

Фредди вновь начинает усиленно постукивать льдом.

– Ну, вообще-то, я обещал, что с нами пойдет Ирдэна.

– Что?! Издеваешься?! Да она ни за что не согласится!

– Брось, Терен, ты наверняка пойдешь куда-нибудь с ней в ближайшее время по ее делам. Вот и попроси об ответной услуге.

Я тяжело вздыхаю и ставлю свой стакан на стол. Лучше сразу покончить с этим делом. Оставляю Фредди одного и направляюсь в сторону комнат Ирдэны. До ее комнат мне идти дальше всего. Наш небоскреб венчают две башни. В северной живу я, в южной – Ирдэна. Двери лифта открываются, и я оказываюсь в прихожей. Планировка здесь такая же, как у меня, но комнаты все равно выглядят как-то иначе. Повсюду стоят маленькие композиции икебаны, из светильников с затейливыми абажурами льется мягкий свет. Я здесь бываю очень редко, предпочитаю пользоваться сетью, чтобы связаться с сестрой, впрочем, сеть я предпочитаю и в любых других случаях.

Вхожу в комнату, через которую можно попасть в спальню, и тут меня встречает рейб Ирдэны – престарелая дама лет пятидесяти с номером «G5−37» на виске, выполненным ярко-розовой краской. Волосы в высокой прическе и татуировка, пересекающая правую бровь у нее такого же цвета.

– Прошу прощения, молодой господин, но госпожа Ирдэна не готова принять вас.

– Брось, Алика, я ее брат, мне плевать на это.

– Но… – Алика безуспешно пытается прикрыть собой двери.

Я легко отстраняю ее и захожу в спальню. Комната выполнена в нежно-розовых и лиловых тонах. Свет здесь такой же уютный, как и в предыдущих комнатах. Большая кровать под балдахином скрыта за тонкой ширмой с павлинами. Вся комната заставлена туалетными столиками, на которых располагается неимоверное количество шкатулок и сундуков, украшений, лаков для ногтей всех цветов спектра, теней, блесков и прочей косметики.

Ирдэна сидит за одним из столиков, перед ней установлено огромное трюмо. Я понимаю, что она действительно не готова видеть меня. Из одежды на ней только легкий белый халат, волосы спрятаны в тюрбане из полотенца. Она сидит спиной ко мне, но я прекрасно вижу ее лицо, отраженное зеркалами и покрытое толстым слоем какой-то жижи. Ее карие миндалевидные глаза недовольно смотрят на меня.

– Что тебе нужно? – с нажимом спрашивает она.

– Завтра мы с тобой, Фрэдди и Триш идем на выступление верховых гимнасток.

– Вот как? – она поджимает губы и переводит взгляд на себя в зеркале, – только я не еду.

С этими словами Ирдэна принимается за свое лицо и медленно размазывает по нему жижу. Меня бесит эта ее невозмутимость, но я никак не показываю этого. Беру с ближайшего столика пудреницу и верчу ее в руках.

– Жаль, конечно, – говорю я спокойным голосом, – что в воскресенье ты останешься дома.

– Что? – странно, что она еще не поняла, что я замыслил.

– Раз уж завтра мы никуда не идем, то и в воскресенье тоже.

Я попал прямо в яблочко. Теперь ей не отвертеться. Без меня она не сможет пойти на закрытие весенней серии балов.

– Но мы же договорились, – я слышу волнение в ее голосе, – ты не можешь так поступить.

– Еще как могу, – я подбрасываю пудреницу в воздух и ловлю ее.

Ирдэна понимает, что я не шучу, ее лицо искажается яростью.

– Убирайся!

Я не спешу уходить. Неожиданно для меня она вскакивает с места, от гнева ее просто трясет. Она хватает со стола какую-то баночку и запускает ей в меня, я едва успеваю увернуться и выбежать из комнаты прежде, чем еще один снаряд достигает меня. За закрытой дверью слышится звон разбивающихся бутыльков.

Чуть ли не бегом я возвращаюсь к себе. Вот уж чего я никак не ожидал, так это подобного разгрома. Неужели Ирдэна сможет отказаться от своего воскресного появления? Она ведь наверняка не одну неделю к нему готовилась.

В столовой меня встречает Фредди.

– Ну, как, идем завтра?

В кармане у меня вибрирует пусковик, я достаю его и щелкаю кнопкой. В воздухе появляется сообщение от Ирдэны: «Во сколько завтра выезжаем?» Я не пытаюсь скрыть своего ликования от Фредди, и он, видя улыбку на моем лице, облегченно вздыхает:

– Я уж было подумал, что она и вправду отказалась.

– К счастью для тебя она еще месяц назад упросила меня сводить ее на бал в воскресенье.

– Да, повезло мне, старик, – Фредди улыбается и протягивает мне руку для пожатия, – я в долгу у тебя.

– Да, ладно, Фред, мы же друзья.

Нам пора прощаться, потому что сегодня пятница и каждому из нас нужно еще уладить кое-какие дела на работе перед выходными.

***

Еще довольно рано. Всего 8 утра. А я уже еду в своем полуспортивном автолете вместе с Фредди, Ирдэной и Триш. Ехать нам довольно далеко, верховые гимнастки располагаются в пятом округе, а наш небоскреб находится во втором. Триш и Фредди живут в третьем, но им все равно пришлось встать пораньше, чтобы приехать ко мне, еще вчера мы с Фредди договорились, что полетим на моей красавице. Для меня истинное удовольствие управлять этой небольшой, но мощной машиной, выполненной в стиле ретро с умеренным добавлением современных гаджетов. У Фредди тоже есть свой автолет, но водит он его крайне редко, предпочитает вести в это время дела через сеть или переписываться миленькими сообщениями с девчонками. Я часто думаю о том, что ему и Триш повезло больше относительно расположения их домов, чем мне и Ирдэне. Безусловно, жить во втором округе, в непосредственной близости от первого, полностью занятого нашим правительством и президентом, гораздо более престижно, но из-за этого нам почти всегда приходится выезжать заранее. Второй округ это вам не спальный четвертый. В нем живут совсем не многие, здесь в основном банки, мультимедиа и прочие компании, тогда как в третьем располагается вся основная тусовка – галереи, магазины, рестораны и прочие публичные места.

В зеркало заднего вида я могу прекрасно видеть Триш и Фредди, оба еще совсем сонные, но при полном параде. На Фредди модный бирюзовый пиджак, белая рубашка и разноцветный галстук, Триш выбрала сегодня платье нежного оранжевого цвета, который принято назвать «апрельский рассвет». Платье туго обтягивает ее фигуру, лишая окружающих возможности пофантазировать относительно размеров ее округлого тела. Ее темно-русые волосы, взбитые в пышный пучок и украшенные немыслимой заколкой, полностью открывают лицо, позволяя увидеть приятные пухлые щеки, румяные губы и живые зеленые глаза. Вроде бы неплохой набор, но меня это совершенно не привлекает. Возможно все дело в ее вздернутом носе, а возможно в том, что в ней нет никакого очарования. Стоит ей открыть рот и все идет на смарку – и прическа и платье, и макияж. Она уже никого не интересует. Мне, наверное, никогда не понять, что такого прекрасного в ней находит Фредди.

Справа от меня сидит Ирдэна. Настоящий образец элегантности. Впрочем, как и всегда. В чувстве стиля ей не откажешь. Овал лица обрамляет сложная прическа, аккуратно свитая из черных как смоль волос, глаза подчеркнуты легкими тенями перламутрового оттенка, кожа без единого изъяна, платье лишь чуть-чуть открывает плечи, талия подчеркнута легкой драпировкой, цвет этой воздушной ткани ей явно к лицу – бело-голубой. Что касается меня, то я одет в самый незатейливый костюм, по сравнению с моей пестрой компанией – мой любимый черный Армани. Классика – моя слабость.

Дорога кажется бесконечной из-за того, что на сиденье рядом со мной сидит Ирдэна, а не Фредди. Все из-за Триш. Ирдэна ее терпеть не может, так что пришлось сжалиться над бедняжкой и посадить рядом с собой. Ехать на заднем сиденье рядом с Фрэдди она естественно не может из-за очередного правила нашего этикета. Триш он как будто и не касается.

К спортивному центру мы подъезжаем за 20 минут, до начала шоу. Центр занимает довольно большую территорию, это просторный комплекс из спортивных залов, спальных мест и отдельного здания для показательных выступлений.

На улице начинает накрапывать мелкий дождь, и мы спешим войти внутрь. Рядом с нами семенят состоятельные джентльмены и леди средних лет. Даже среди них Ирдэна умудряется встретить нескольких своих знакомых и останавливается для того, чтобы обменяться приветствиями и представить нас. Наконец, нам удается миновать холл и еще какое-то помещение, вдоль стен которого тянутся одинаковые отгороженные решеткой сектора с табличками, на которых значится номер рейба и кличка лошади. Идти нам приходится очень медленно и степенно из-за того, что наши дамы обуты в туфли на каблуках огромной высоты.

Наконец, мы достигаем наши места и садимся в следующем порядке, дабы соблюсти все приличия, – Триш, Ирдэна, я и Фредди. Я предвкушаю два часа тревожного сна, не думаю, что это действо способно увлечь меня.

Свет в зале гаснет, и широкая арена озаряется яркими софитами. Из оркестровой ямы звучит задорная музыка и представление начинается. На площадке появляется с десяток маленьких девочек на лошадях самых различных мастей и пород, они описывают какие-то фигуры, и время от времени кто-то из них спрыгивает с лошади, чтобы перекувыркнуться в воздухе и вновь оказаться на своем скакуне. Женщины вокруг меня хлопают при каждом таком кульбите, я же, не зная, что делать от скуки начинаю рассматривать ближайших своих соседей. Незаметно для меня заканчивается выступление младших групп и музыка прерывается. Это привлекает мое внимание к арене. Свет полностью гаснет, и я оказываюсь в кромешной тьме. Вокруг меня слышится тихий шепот, который тут же обрывается, при появлении первых звуков. Тонкая трель флейты пронизывает меня насквозь, постепенно к ее звучанию прибавляются все новые и новые инструменты. На поле выбегают несколько гимнасток без лошадей, они начинают танцевать какой-то затейливый танец, украшая его выбросом лент и мячей, все они одеты в одинаковые алые костюмы, которые полыхают как языки пламени в ярком свете. Музыка нарастает и приближается к своей кульминации, и вот под оглушающий грохот барабанов появляются две всадницы. Одна из них с головы до ног закутана в черную, струящуюся на ветру ткань, она делает сальто в воздухе и при приземлении расставляет руки в стороны, превращая свой костюм в огромные черные крылья, ее вороной жеребец движется легко и непринужденно, кажется, что его передние копыта едва касаются песка. Вторая всадница, одетая в золотистое одеяние, проезжает мимо нее стоя на руках на спине у своего гнедого скакуна, она выполняет какие-то невероятные упражнения с такой легкостью и грацией, что мне начинает казаться, что она научилась летать. Кроме действия на арене перестает существовать все остальное. Только я и эти две гимнастки со своими лошадьми.

Номер заканчивается также неожиданно, как и начался. Музыка затихает, и всадницы исчезают в мягкой тьме. Зал взрывается аплодисментами, я встаю и хлопаю наравне со всеми, думаю, что сегодня здесь не осталось равнодушных. Сквозь этот шум до меня доносится восторженный голос Фредди:

– Это просто невероятно! Просто невероятно!

Я мысленно соглашаюсь с ним и нетерпеливо смотрю на арену, желая еще раз увидеть гимнасток, когда они выйдут на поклон. Гимнастки так и не появляются, и мы вместе с толпой выходим из зала. Здесь нас ожидает небольшой сюрприз. Все те отсеки, что пустовали во время нашего прихода, заняты гимнастками и их лошадьми. Ирдэна и Триш отлучаются в дамскую комнату, и я как никогда рад этому. Мне хочется задержаться подольше среди этих очаровательных рейбов. Фредди солидарен со мной, он нетерпеливо ускоряет шаг, и я теряю его в толпе. Сам я нарочно не спешу. Не знаю, почему, но мне не хочется, чтобы она меня заметила. Странно. Обычно мне наплевать на то, что обо мне подумают рейбы.

Я вижу ее издалека. Всадница в золотистом. Ее длинные голубые волосы лишь чуть-чуть собраны сзади, при малейшем дуновении ветра они разлетаются в разные стороны. Она нежно обнимает шею своей лошади. Я мог бы подойти прямо к ней и прочитать кличку ее лошади и ее собственный номер, но мне совсем этого не хочется. Пусть лучше она не знает о том, что я за ней наблюдаю.

Рядом с клетушкой я замечаю какой-то автомат. Пожилой джентльмен подходит к нему и бросает туда монетку. Моя всадница оживает и легко вспрыгивает на спину лошади, там она встает на руки и переворачивается в воздухе, приземляясь на ноги. Джентльмен аплодирует ей, а она возвращается в свое исходное положение – в обнимку с лошадью.

Я замечаю Фредди. Он стоит напротив нее, но его внимание занято совсем другой гимнасткой. Той, что была в черном. Одну за другой он бросает монетки в автомат, и гимнастка снова и снова выполняет один и тот же трюк – отталкивается от небольшой платформы за спиной своей лошади, делает кувырок и при приземлении расправляет свои «крылья». Она похожа на огромную черную птицу, неудивительно, что Фредди смотрит на нее таким завороженным взглядом. Меня правда больше привлекает моя всадница с голубыми волосами. Она улыбается проходящим мимо нее старикам. Мне хочется, чтобы она улыбнулась и мне.

Триш и Ирдэна возвращаются из уборной. Триш, смеясь над какой-то шуткой, подхватывает Фредди под руку и вместе они устремляются к выходу.

Я предлагаю Ирдэне свою руку, она что-то говорит мне, но я пропускаю все мимо ушей, потому что мы проходим как раз мимо моей гимнастки. В последний момент я решаю отвести от нее взгляд, чтобы случайно не встретится с ней глазами. В любом случае, ее я больше не увижу. Мы редко посещаем одни и те же развлечения дважды. К тому же, завтра утром я и не вспомню о ее существовании.

Открываю глаза. Вокруг меня царит мягкая полутьма. На стене напротив горят часы. 05:55. Еще пять минут до подъема. Кажется, кроме меня еще никто не проснулся. В нашем дортуаре шесть человек. Когда я была меньше мы жили в другом, там нас было пятнадцать.

Койки стоят в два стройных ряда. Моя – во втором, если считать от входа, крайняя слева. С трех сторон наши кровати отгорожены друг от друга невысокими стенками, лежа на такой кровати, ты не можешь увидеть своих соседей, так что кажется, что ты здесь один. Для нас это очень ценное чувство, так как остаться одному практически нереально.

06:00. Звучит утренняя сирена. Все вскакивают с кроватей и натягивают униформу – легкие сапоги, трико и футболки. За пятнадцать минут мы должны успеть одеться и заправить постели. В 6:20 мы уже стоим во внутреннем дворе. Некоторые девочки зевают и потягиваются. Я встаю рядом с Изуми – моей подругой и партнершей по некоторым номерам. Изуми почти на голову ниже меня, на руках она ходит также ловко, как и на ногах, при этом она может удерживать огромный вес на ногах, поэтому в наших постановках она обычно выполняет роль нижнего гимнаста. У нее восточный разрез глаз, поэтому кажется, что глаза ее постоянно смеются, впрочем как и ее рот. Длинные алые волосы собраны в аккуратный хвост, позже она заплетет их в косу. Татуировка у нее на левой стороне – красный символ, отдаленно напоминающий какой-то иероглиф, одна из полос пересекает бровь, удачно гармонируя с ее рубиновым цветом глаз.

Изуми смотрит на меня и не может сдержать улыбку. Я вопросительно поднимаю брови, но она только отрицательно качает головой и кивает в сторону дверей, ведущих в главный корпус. Оттуда уже вышла Сантана, наша надсмотрщица, а значит нам нельзя произносить ни слова, чтобы не нарваться на наказание.

Сантана, крупная дама тридцати-сорока лет с желтыми волосами, собранными в тугой пучок, проводит перекличку. Из старших групп все уже здесь, а вот кто-то из малышей опаздывает. Я неодобрительно смотрю на младших девчонок. Неужели так сложно проследить, чтобы твои соседи вовремя пришили на утренний сбор?

Появляются три опоздавшие девочки. На них все еще ночные сорочки. Они трясутся от страха перед предстоящим наказанием. Я замечаю слезы на глазах одной из них.

Сантана не взяла с собой плетку и поэтому она ограничивается простой пощечиной. Небольшой синяк может и будет, но это они еще легко отделались.

Закончив с поркой, Сантана начинает утреннюю разминку. Разминка длится не более сорока пяти минут, после нее мы можем принять душ и привести себя в порядок. Мы с Изуми спешим обратно в дортуар, никто не хочет стоять длинную очередь в душевую. Вода в душе подается по времени – несколько минут теплая, а потом ледяная. Раз в месяц нам дают талон на купание в ванне. Его не обязательно использовать в том же месяце, но и копить их тоже не имеет смысла, использовать можно не более трех талонов в месяц. Талоны нам выдают еще на питьевую воду в бутылках и сладости. Внутри спортивного центра существует целая подпольная система обмена талонов. Иногда на их можно выменять действительно стоящую вещь.

7:30. Мы занимаем свои места в столовой. На завтрак нам подают белый рис и компот. Сразу же после завтрака начинаются занятия. У младших они в основном групповые, мы же больше занимаемся индивидуально.

Вот и сегодня я иду на свою первую тренировку одна. До начала у меня есть полчаса, чтобы подготовить лошадь. Моя основная лошадь – Бурелом двенадцатилетний гнедой мерин с белой проточиной на морде. У него довольно крупное телосложение и мягкий удобный ход. За годы генетических экспериментов спортивные породы лошадей довелось улучшить на столько, что теперь они могут запоминать схемы езды и двигаться практически без управления всадников.

Бурелом смотрит на меня равнодушным взглядом. Без сахара и морковки я мало интересую его. Вчера вечером он как следует повалялся в песке, так что работы у меня достаточно.

Наше занятие проходит в небольшом зале с высоким потолком. По всему периметру располагаются мягкие маты, ограничивая небольшую дорожку, по которой бежит лошадь. Тренер стоит в центре этого круга. Под ее руководством я отрабатываю новые элементы.

Занимаемся мы не только верхом. У нас есть много разных тренажеров, направленных на развитие силы и ловкости. Иногда мы занимаемся акробатикой и воздушной гимнастикой. У нас даже есть теоретические курсы по разным направления – этикет, история, точные науки, музыка. Мы с Изуми ходим на историю и этикет.

13.00. Большой перерыв до 15.00. Мы неспешно обедаем и идем в просторный спортзал. Никогда не помешает отработать парные элементы. К нашему большому сожалению, в зале уже разминаются Шила и Эрика. Шила – моя главная соперница. Ее черные волосы, цвета вороного крыла, всегда собраны в высокий хищный хвост. Еще больше агрессии ей добавляет ее татуировка. Тот, кто ее делал, явно хотел сделать так, чтобы она оставляла неизгладимое впечатление. Это два черных крыла, вокруг ее ярких золотистых глаз. Мне она всегда напоминала супергероя из комиксов.

Шила бросает на меня взгляд, полный злости, вчера ее Бесноватый проиграл моему Бурелому в соревнованиях на мощность прыжка

– Поздравляю с вчерашним успехом, – на ее лице появляется ядовитая ухмылка, – только не надейся на подобный успех в будущем.

– Хорошо, не буду, – отвечаю я ей ровным голосом, – только и ты особо ни на что не рассчитывай.

Шила хочет бросить мне еще какую-то едкую фразу, но Изуми опережает ее:

– Хватит, отношения будете выяснять на арене. Идем, Бона, – она хватает меня за руку и тащит к выходу из зала.

Мы с Шилой обмениваемся презрительными взглядами, и я выхожу из зала.

– Вот стерва, – говорю я Изуми.

– Согласна. Но и ты тоже хороша. Нам всем хватило бы там места, если бы ты могла хоть иногда промолчать.

Я не знаю, что сказать в свое оправдание. Изуми редко строжится на меня, да она и права. Из-за меня нам теперь негде тренироваться.

Рейбский браслет у меня на руке начинает мигать неярким синим светом. На нем появляется короткое сообщение – «S73−13, к директору».

Я захожу в просторный кабинет директора. Вдоль стен здесь стоят стеллажи с бесчисленным количеством папок и книг. Кроме них в комнате есть еще широкий письменный стол, два кресла и небольшой диванчик с кофейным столиком.

Госпожа Коробейникова сидит в своем кресле за столом и пьет чай. Это широкая женщина с суровым лицом. Она рождена свободным гражданином, так что у нее нет ни номера, ни каких-то других татуировок.

– Вивиана сказала, что у тебя есть несколько идей для нового номера, верно Бона? – ее голос не выдает никаких эмоций – ни недовольства, ни одобрения.

– Это так, госпожа Олимпиада.

– Как ты думаешь, вы сможете его поставить?

– Не знаю, пока это лишь небольшие отдельные идеи. Я не думала о полноценном выступлении.

– Ясно. Я планирую дать тебе разрешение на постановку.

– Это правда? Вы не шутите? – сердце у меня в груди бешено колотится, собственный номер – предел моих мечтаний.

– Конечно правда, – Олимпиада улыбается мне, вся ее строгость тут же пропадает, – ты, ведь знаешь, я всегда видела в тебе прекрасного тренера. Некоторые преподаватели осуждают тебя за излишнее проявление самодеятельности, но я всегда считала, что глупо полагать, будто хоть немного одаренный рейб может нанести вред нашему государству.

– Госпожа Олимпиада, могу я задать вам один вопрос? – получив ободряющий кивок, я смело продолжаю, – почему вы хотите дать этот шанс именно мне?

Директор тяжело вздыхает и отвечает мне далеко не сразу.

– К сожалению, я не могу помочь всем своим талантливым девочкам. Каждый год мне приходится бороться за то, чтобы оставить вас у себя, а не передавать первому и второму филиалам. Ты не хуже меня знаешь, что у нас проблемы с финансированием. Мне становится все труднее покупать новый материал. Хорошо еще, что тебя никто брать не хотел.

– Из-за подозрения на инакомыслие?

– Да, именно из-за этого. Никто не хочет проблем в работе. Проще использовать более податливый материал. Я же считаю, что это не дает никакого развития спорту. Поэтому я беру таких проблемных девочек как ты или Шила. Я уверена, что из тебя выйдет лучший тренер, чем из остальных. Ты стремишься использовать новые редкие элементы, у тебя будут получаться прекрасные номера. Но для этого нужно очень много работать, ты понимаешь это?

– Конечно, госпожа Олимпиада. Я готова трудиться так усердно, как только нужно. Вы ведь знаете, наш спорт для меня это смысл моей жизни. Без него я ничто.

– Я рада, что ты это осознаешь. И не забывай о том, что если тебе все-таки удастся стать настоящим тренером, то тебе позволят самой воспитывать своих детей.

– Я помню об этом, госпожа директор.

– Прекрасно. Можешь идти. Разрешение на работу с девочками я тебе пока дать не могу, но можешь начинать вынашивать планы на настоящий номер, думаю, что в конце следующего года мы сможем порадовать зрителей именно твоей постановкой.

Я встаю со своего места и кланяюсь госпоже.

Выходя из кабинета, я начинаю обдумывать ее слова. Тренерская работа – лучше этого ничего и представить нельзя. А то, что касается детей вызывает у меня смешанные чувства. Дело в том, что рейбам нельзя воспитывать своих детей, они обязаны отдавать их государству, когда тем исполняется три месяца. Большинство рейбов выросло без родителей, мы не имеем ни малейшего понятия о том, кто они и что из себя представляют. Я не чувствую себя ущербным человеком. Рейбстово существует так давно, что семья потеряла для нас какую-либо ценность. Очень редкие рейбы живут в семьях. Это либо дети тех, кто выделился какими-то особыми заслугами, либо рейбы, купленные хозяевами их родителей. Таких единицы. Я думаю о собственных детях. Сомневаюсь, что смогу их воспитывать как следует, у меня ведь никогда не было семьи.

Вечерний поезд несет меня в сторону четвертого округа. Вообще-то нас не принято отпускать из спортивного центра, но мне выписали разрешение за заслуги перед школой и примерную учебу. С недавних пор я предпочитаю проводить выходные у своих друзей-рейбов из четвертого округа. Все они государственные рейбы, работающие на ближайших заводах. Я останавливаюсь у Фабиана, моего парня.

Поезд прибывает к нужной мне станции. Я выхожу и с удовольствием вдыхаю сыроватый вечерний воздух. Мне не терпится оказаться рядом с Фабом, поэтому я решаю сократить дорогу через небольшой полу жилой район. Я довольно часто так делаю, Фабиан всегда ругает меня за это. На этих глухих неосвещенных улицах можно встретить кого угодно.

Я привычным шагом иду по этим узким улочкам. За моей спиной раздаются чьи-то шаги. Не оборачиваясь, я пытаюсь ускорить шаг и чувствую легкое покалывание в руке. Надеюсь, мне это показалось. Я вскрикиваю от неожиданности. Небольшой разряд электрического тока проходит через мой браслет. Все мои опасения становятся реальностью. Я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к преследователю. Мне уже ясно, что у него есть регистратор, так что сбежать не удастся. Напротив меня стоит какой-то огромный парень. Он подходит чуть ближе и я узнаю его. Это Редж. Государственный рейб с номером Е26−90. Охотник за головами. Такие как он крадут государственных рейбов, перебивают им знаки и продают на черном рынке.

– Так-так… Будет с кем развлечься, – Редж одаривает меня отвратительной улыбкой.

Я хочу закричать, но от ужаса у меня пропадает голос. Редж хватает меня за руку и тащит в ближайший закоулок. Мне удается вырвать свою руку из его лап, но он ударяет меня по щеке и отталкивает к стене. Мне не спастись.

Иногда я плюю на все свои обязанности и приличия и уезжаю покататься. Хотя, нет, это сказано слишком громко. На самом деле я не могу наплевать ни на то, ни на другое, но иногда мне все же удается выкроить достаточно времени для того, чтобы совершить подобную прогулку.

Вот и сейчас я наслаждаюсь возможностью управлять своим автолетом. Машина плавно рассекает теплый летний воздух, не издавая при этом ни звука. На небе нет ни облачка и поэтому все, абсолютно все, начиная от панели управления и заканчивая самыми укромными уголками заднего сидения, залито приятным солнечным светом. Мой маршрут никогда не меняется. Укромными дорогами я доезжаю до четвертого округа и включаю невидимый режим. Четвертый округ один из самых больших. Это огромный спальный район, в котором живут люди совершенно разного достатка. Из-за массивности этого округа он был неофициально разделен на три области – 4а, 4b и 4с. Я еду в 4с. Он находится на границе с пятым округом, там живут государственные рейбы, работающие на соседних заводах и обслуживающие магазинчики и парикмахерские четвертого округа. Я заезжаю в самые трущобы. Улицы здесь обычно пустынны. По обеим сторонам тянутся одинаковые унылые домишки с запыленными окнами. Я стараюсь как можно быстрее миновать эти постройки, я живу во втором округе, и дела четвертого меня совсем не касаются.

Наконец, я достигаю цели своего путешествия – огромный пустырь, окруженный плотной цепью каких-то старых деревьев. Совершенно безлюдное место, идеально подходящее для моего развлечения. Дело в том, что я ужасно люблю гонять «по-старинке», то есть на колесах. Настоящих колесах, которые катятся по земле, а не парят над ней. Вот зачем я купил себе эту ретро модель. Когда я узнал, что у нее есть эта чудесная функция, то понял, что пропал навсегда. Это лучшая модель на свете. Продавец, правда, думал, что это совершенно бесполезный каприз, но он жестоко ошибался. Лучше этого ничего нет.

Я включаю погромче музыку и перевожу свою красавицу в заветный режим. Слышится мягкий шорох колес, в зеркало заднего вида отлично видно столб пыли, поднимающийся за мной. Я делаю несколько рискованных маневров, управление просто идеально.

Накатавшись вдоволь, я припарковываюсь в тени одного из деревьев. Вечереет, воздух наполнен свежестью, и мне хочется заняться чем-то новым. Я решаю прогуляться поблизости от домов рейбов. Довольно рискованная затея, но мне нечего опасаться. Я член великого семейства Громбольдтов, так что у меня есть регистратор. Небольшой прибор, на расстоянии считывающий информацию с браслетов рейбов – пол, возраст, номер, владельца. Эта штука позволяет мне управлять потоками тока, проходящего через их браслеты, так что никто из рейбов не решится напасть на меня.

Я дохожу до самой кромки рощи и останавливаюсь в ее тени. Первый раз я иду по территории рейбов. Мне немного жутковато. Какие тайны могут скрывать эти пыльные улицы? Любопытство и скука берут свое, и я направляюсь прямо к ближайшей группке домов. Они выглядят какими-то заброшенными. Мне даже жаль, что здесь никого нет. Я прохожу дальше сквозь лабиринт узких улиц. Неожиданно до меня долетают звуки чьей-то негромкой борьбы. Я не спешу заглянуть в ближайший темный переулок и напряженно прислушиваюсь. Слышится приглушенный женский вскрик, этого я выдержать не могу. Достаю регистратор и вбегаю в переулок.

– Отвали от меня! – какая-то девушка пытается вырвать свою руку из лап огромного парня.

Парень выпускает ее руку и тут же наотмашь бьет ее по щеке, а потом с силой отталкивает от себя. Девушка ударяется о стену и подносит правую руку к лицу.

– Оставь ее, – мой спокойный голос заставляет вздрогнуть их обоих.

– Чего?! – орет громила.

– Вали отсюда.

– Да ты знаешь, с кем разговариваешь, щенок?! – парень вне себя от злости, он разворачивает ко мне свои огромные плечи, но мои слова заставляют его остановиться.

– Знаю, E26−90. Ты бы убрался отсюда поскорее.

– Пугнуть меня решил? – он не сбавляет оборотов, но подходить ко мне не решается, – щас я тебя тоже пробью по своему аппарату.

Он щелкает регистратором, но ничего конечно же не происходит. Я не рейб, у меня нет регистрационного номера. Для верности он щелкает еще раз. И тут до него доходит. Меня тянет рассмеяться от того, как меняется его лицо, но я заставляю себя сохранить непроницаемое спокойствие. Громила раболепно кланяется мне и начинает нервно лепетать:

– Простите господин, я не знал, я не понял, что она ваша, я думал так, ошивается здесь, я… – он сбивается, и капельки пота появляются на его широком лбе.

– Вали уже куда-нибудь подальше. И чтобы больше тебя здесь не было.

– Да, да, конечно, еще раз простите, – с невероятной для такой махины скоростью, он скрывается в темноте переулка.

Я остаюсь один на один с девушкой. Все это время она стояла не шелохнувшись. Ей наверняка чертовски страшно, но она никак не показывает этого. Просто смотрит на меня в упор своими лиловыми глазами и безмолвно ожидает того момента, когда я решу ее судьбу. Я сразу узнал ее. Это та самая гимнастка с голубыми волосами. Регистрационный номер S73−13. Сейчас она полностью в моей власти. В отличие от громилы, она сразу поняла, что я не рейб. У меня в руках регистратор, а значит бежать от меня бесполезно. Одно нажатие кнопки и она получит разряд тока. Громила испугался меня, значит я не охотник за головами из их шайки.

Я подхожу к ней и молча отнимаю руку от лица. На ее ладони немного крови. Видимо содрала кожу, когда он грубо толкнул ее к стене. На щеке виднеется красная отметина от его руки. Я вижу, что она наблюдает за моими руками, видимо думает, что я ее тоже ударю.

– Идем, – я отпускаю ее руку и жестом приказываю следовать за мной.

Она молча повинуется. А что еще ей остается делать? Государственные рейбы не принадлежат какому-то конкретному человеку, но им приходится подчиняться любому, у кого есть регистратор. За порчу гос имущества мне ничего не будет. Максимум возьмут небольшой штраф. Другое дело личные рейбы, вот за них светит серьезное судебное разбирательство и большие штрафы, так что их редко кто-то трогает, кроме собственных хозяев. Гимнастка идет со мной рядом, взгляд ее блуждает по пустым окнам домов. Интересно, о чем она думает?

Я подвожу ее к самой роще и веду сквозь нее. Мы подходим к моей машине, и я открываю заднюю дверцу:

– Садись.

Я закрываю за ней дверцу и обхожу машину, чтобы сесть рядом.

Я сажусь рядом с ней, но не слишком близко. Она смотрит на меня напряженным взглядом, от меня можно ожидать чего угодно.

– Как твое имя? – спрашиваю я у нее и нажимаю одну из кнопок на панели управления.

– S73−13.

Я впервые слышу ее голос. Тихий и приятный. И никакой нарочитой почтительности.

– Это я знаю. Как твое настоящее имя. Вы ведь называете друг друга не по номерам?

Честно говоря, я не знаю, есть ли у них нормальные имена или нет. Я боюсь, что выставил себя дураком, но она отвечает вполне спокойно.

– Да, конечно. Мое имя Бона.

Бона. Всего четыре буквы. Никогда не слышал такого имени раньше. Видимо, его используют только для присвоения рейбам.

Я открываю панель прямо перед собой и достаю оттуда салфетку и небольшой флакон. Это регенезим. Прекрасно заживляет ранки. Молча беру ее за запястье и разворачиваю кисть ладонью вверх. Она инстинктивно пытается отдернуть руку, но я оказываюсь сильнее. Обработав одну руку, я принимаюсь за вторую. Неплохо было бы протереть им и ее щеку, чтобы не было синяка, но я не рискую прикасаться к ее лицу, чтобы не испугать ее, и поэтому просто протягиваю ей салфетку:

– Протри этим лицо.

Молча она исполняет мою прихоть. И тут я впервые вижу какие-то эмоции на ее лице. Она с величайшим удивлением осматривает свои ладони. От повреждений не осталось и следа.

– Это регенезим. Он залечивает раны. У вас, наверное, такого нет.

Вместо ответа она лишь отрицательно качает головой

Я не знаю, что сказать и выхожу из машины. Выпускаю ее, но она не уходит. Я вспоминаю о том, что я все еще властелин данной ситуации, так что она никуда не денется.

– Можешь идти.

Она кажется не верит своему счастью. Быстро поворачивается ко мне спиной и делает несколько шагов в сторону рощи. Я окликаю ее и бросаю тюбик регенезима.

– Возьми, пригодится.

Она чуть заметно кивает и быстро скрывается в роще.

Я бегу так быстро, как только могу. Лучше поскорее убраться отсюда, пока не появились другие охотники за головами. Добежав до более менее освещенных улиц я перехожу на шаг и пытаюсь отдышаться. Сердце бешено колотится. Я с ужасом думаю о том, что было бы со мной сейчас, не окажись там этого странного свободного с регистратором. И кто он такой? Регистратор у него был явно не «черный». Он не из охотников, это ясно, иначе Редж не пришел бы в такое замешательство.

Я сворачиваю за угол и сажусь на траву, спиной прислоняясь к стене одного из домов. Мне нужно придти в себя, прежде чем идти дальше. Не хочу, чтобы Фабиан видел меня в таком состоянии. Сразу начнутся расспросы о том, что произошло, а мне совсем не хочется рассказывать ему то, как я по своей глупости решила сократить дорогу и угодила в лапы к Реджу.

С подобными прогулками будет покончено. Хватит с меня и одного раза. Я рассеяно верчу в руках тюбик регенизима. Думаю об этом странном парне. Дорогой костюм, крутая тачка, регистратор. Он явно не из простых свободных граждан. Что он забыл в этой дыре? Что если он начал следить за нами? Нет, это невозможно. Ведь, зачем тогда ему помогать мне и выдавать себя?

Ладно, сейчас можно и не думать об этом. Мне еще нужно припрятать регенизим, чтобы Фабиан не увидел его до поры до времени. Карманов у меня нет, и я не могу придумать ничего лучше, кроме как запихать маленький тюбик в свой грязный сапог. Вряд ли там его кто-нибудь заметит. Я встаю с травы и отряхиваю свой спортивный комбинезон. Зря я одела его. Местные рейбы теперь сразу видят, что я не из их серии.

Прежде чем постучать в дверь Фабиана, я поправляю волосы и делаю глубокий вдох. Заношу руку над дверью и тут замечаю, что она не заперта. В этом нет ничего удивительно. Здесь все знают друг друга, и красть совсем нечего. Все дома одинаковые со стандартным набором мебели и предметов домашнего обихода.

Я захожу внутрь и запираю дверь за собой. Не люблю, когда кто-то приходит без стука. В воздухе витает запах жареного бекона. Я предвкушаю горячий ужин и вхожу в маленькую кухню.

В доме на полную мощность играет старенькое радио, которое Фабиан выменял на талоны на горячую воду. Он громко подпевает и одновременно переворачивает бекон на сковородке. Я не спешу обратить на себя его внимание. Хочу полюбоваться на его мощную спину и плечи. И еще я хочу подольше послушать, как он поет. Петь он совершенно не умеет и делает это так смешно, что я практически никогда не могу удержаться от смеха. Вот и сейчас я выдаю себя очередным смешком. Он оборачивается и сразу же перестает петь. От его укоряющего взгляда мне становится еще смешнее. Фабиан на голову выше меня и раза в два шире в плечах. Он очень хорошо сложен и, не знай я, что он инженер, то решила бы, что он один из спортивных гимнастов. На его виске виднеется номер I52−84, выбитый яркой оранжевой краской. Коротко стриженые волосы апельсинового цвета с несколькими зелеными прядями. Глаза у него разного цвета – правый салатовый, левый – янтарный. Тоже разноцветье и в его татуировке – сочетание каких-то безумных кругов с острыми краями на левой стороне лица. Сочетание двух цветов встречается очень редко. Это результат генетических экспериментов, которые проводились над рейбами много лет назад. С такой внешностью Фабиан сразу же бросается в глаза. Я знаю, что по нему сохнет добрая половина местных девчонок. Еще бы. Гора мышц с яркими разноцветными глазами в сочетании с прозорливым умом и невероятным обаянием. Действительно трудно устоять. Вот и я не смогла. Фабиан сам подошел ко мне, а мне оставалось лишь следовать за ним.

Я даже не пытаюсь остановить свой смех. Фабиан тоже не может сдержать улыбки. Он крепко обнимает меня и пытается поцеловать, но я уворачиваюсь:

– Наш ужин сейчас пригорит.

Он тут же отворачивается к плите и начинает колдовать над сковородой, громко выражая свое недовольство:

– Могла хотя бы «привет» сказать. Иногда мне кажется, что ты тут из-за жратвы.

Подобный комментарий задевает меня, и я спешу исправить положение:

– Я могу вообще не есть.

– Ну-ну.

– Можешь не верить, но я ем эти горелые яйца только лишь потому, что их приготовил ты.

Он стоит ко мне в пол-оборота, и я прекрасно вижу улыбку на его лице:

– Если бы ты готовила эти горелые яйца, то от них остались бы одни угли.

Он ставит тарелку на стол и садится напротив меня. Я тут же вскакиваю с места, чтобы как можно быстрее подать ему вилку и нож и поцеловать его в лоб прежде, чем он примется за еду. Покончив с беконом, я собираюсь встать из-за стола, но он опережает меня.

– Постой, у меня есть кое-что для тебя.

Не без гордости он открывает холодильник и достает оттуда веточку белого винограда.

– Не может быть!

Из фруктов нам дают только яблоки и бананы, да и то только по праздникам. А тут виноград. Я даже боюсь его пробовать.

Фабиан доволен произведенным эффектом. Он делит виноград на две равные горсточки, и мы угощаем друг друга. Сегодня у нас настоящий пир по меркам рейбов.

Ночью я почти не сплю. Просто обнимаю Фабиана и прислушиваюсь к его ровному дыханию. Что ждет нас впереди? Семья это не для рейбов. Нам никогда не позволят жить вместе, такие вот выходные это все что у нас есть. Допустим, мы будем встречаться еще несколько лет. Пусть даже у нас родится ребенок. Семьи все равно не будет. Ребенка заберет империя, и мы его больше никогда не увидим. Мое сердце сжимается от боли. Почему я не могу каждую ночь проводить с тем, кого люблю? Почему это доступно лишь свободным? И почему я рождена рейбом? Я не человек, я всего лишь собственность государства. Но ведь я мыслю и чувствую также как и свободные, так почему я должна так страдать?

Утром Фабиан уходит куда-то по своим делам. Я никогда не спрашиваю его о том, что он будет делать. Захочет – скажет, а если и не говорит, значит так нужно.

– Я сегодня буду поздно, только ближе к вечеру. Проведешь собрание без меня? – он обнимает меня, перед тем как уйти.

– Да, конечно, я справлюсь, – я улыбаюсь ему и закрываю дверь.

Теперь я до самого обеда предоставлена сама себе. Один на один с домом Фабиана. Я неторопливо убираюсь в комнатах, а потом выхожу во двор. Двор у нас общий с еще одиннадцатью домами рейбов. В нем полно сорняков, парочка каких-то деревьев с бедной листвой и сломанные качели. Здесь редко кто-то бывает кроме меня. Остальные предпочитают проводить время за стенами домов в 4b и 4а.

Я выношу какую-то тряпку из дома, расстилаю ее на траве и устраиваюсь поудобнее под открытым небом.

Когда смотришь на небо, многие вещи кажутся такими мелкими и незначительными. Его синева завораживает меня. Можно вечно смотреть вглубь него. В моей голове проносятся мысли обо всем, что я делаю. Это ведь совсем немного. Только занятия, да дни здесь, в доме Фабиана. В который раз я убеждаюсь в том, что-то, что мы делаем не зря. Фабиан хочет изменить нашу жизнь. Он говорит, что мы можем и должны жить по-другому. Наверное, он прав.

Всю неделю я только и думал, что об этой неожиданной встрече с гимнасткой. Такого я никогда и представить не мог. Она была так беззащитна и покорна судьбе. Впрочем, как и все рейбы…

Я не знаю, чем себя занять. Ничего не хочется делать. Я даже в сети ни с кем не общался на этой неделе. Мне хочется вновь увидеть ее, но я понимаю, что это глупо. Зачем мне искать встреч с рейбом, если я могу просто купить его? Купить. Может быть, мне и правда купить себе рейба? Через полгода мне будет 21. По такому случаю в богатых семьях принято дарить рейбов. Многие покупают себе моделей, спортсменов, каких-то заметных рейбов. Насколько мне известно, никто еще не покупал себе верховых гимнасток, так почему бы мне не стать первым? Гимнастка будет моей, и я смогу в любое время насладиться ее присутствием. Эта идея вдохновляет меня, и я решаю посмотреть несколько видео с ее выступлений перед сном.

Я чувствую настойчивую вибрацию пусковика. Не до конца проснувшись, я нажимаю на кнопку, и в воздухе появляется сообщение от Фредди:

«Нужно срочно поговорить. Ты можешь?»

Я сонно потираю глаза и отправляю ему запрос на видео связь. Передо мной появляется голова Фредди.

– Я тебя разбудил? – спрашивает он взволнованным голосом.

– А сам как думаешь? – я бросаю недовольный взгляд на часы, всего 7 утра.

– Извини.

– Проехали, что там у тебя? – я потягиваюсь в кровати и внимательно рассматриваю его. Странно, но вид у него какой-то потрепанный, глаза красные, словно он еще не ложился.

– Я решил, что куплю на двадцатиоднолетие.

– Дай угадаю, рейба-модистку, как там ее? К25−6В?

– Нет, – он решительно качает головой, – я хочу гимнастку.

От неожиданности я прерываю зевок и тут же окончательно просыпаюсь.

– Ты серьезно?

– Да.

Я не знаю, что и сказать. На такое я никак не рассчитывал.

– Какую?

– Не знаю еще, я хочу, чтобы ты помог мне выбрать. Ты же поможешь?

– Да, конечно, Фред.

– Спасибо огромное, Терен.

– Когда поедем смотреть?

– Не знаю, потом посмотрю, когда будет удобнее. Ладно, пойду я спать.

– Ты что еще не ложился?

– Нет, я всю ночь их выступление пересматривал.

– Ну ты даешь…

– Ага, – на его лице появляется смущенная улыбка, – ладно, пока.

– Давай.

Фредди исчезает из моей комнаты, но не из мыслей. Нужно сделать так, чтобы он не купил мою гимнастку. Пусть берет кого хочет кроме нее. Я лихорадочно думаю о том, что бы такое предпринять. Нужно переговорить с руководством спортивного центра раньше него. Я как-нибудь улажу это дело.

Автолет несет меня в пятый округ. Я хочу как можно скорее разделаться со всем этим. Немного волнуюсь, все-таки никогда раньше не оформлял договор о покупке рейба. Я бросаю взгляд за окно машины, но пейзаж там совсем безрадостный, дождь льет как из ведра, надо мной нависает мрачное небо и все вокруг кажется угрюмым. Настроение у меня совсем паршивое.

До кабинета местного директора добираюсь без приключений. У гимнасток сейчас тренировки в самом разгаре, так что все коридоры пустынны. Больше всего я боюсь встретить свою гимнастку. Мне почему-то кажется, что я не смогу спокойно смотреть ей в глаза. Это странно. Она ведь рейб, по-хорошему меня не должно волновать, что она там себе подумает.

Меня приглашают в кабинет директора, и я оказываюсь в кресле напротив женщины не самого изящного телосложения. Вид у нее довольно суровый.

– Добрый день, господин Громбольдт, чем могу быть полезна? – голос у нее такой же жесткий, как и выражение лица. У меня мелькает мысль о том, что с рейбами по-другому и нельзя.

– Добрый день, госпожа Коробейникова. Прежде всего, я хотел бы выразить вам благодарность за ваш труд. Каждый год вы дарите нам прекрасные выступления. Ваши рейбы заслуживают восхищения.

– Благодарю вас. Но боюсь, что они не так хороши, как рейбы первого и второго филиалов. Таким филиалам как наш всегда не достает финансирования.

– Вы, безусловно, правы, однако, империя не может как следует поддерживать такое большое количество филиалов, по крайней мере, пока.

– Вы много не знаете, господин Громбольдт… – она многозначительно замолчала и продолжила, – Так что привело вас сюда?

– Дело в том, что я хочу приобрести одного из ваших рейбов, – от волнения у меня пересохло в горле.

– Вот как? – вскинула брови Коробейникова, – боюсь, они не продаются. Я растила их столько лет не для того, чтобы распродать поодиночке в частные руки.

Ее ответ несколько огорошил меня, но я решил не сдаваться.

– Я готов заплатить любую сумму. Возможно вы не знаете, но я – член семьи Громбольдт, мы владеем «Громбольдт Медиа».

– Я прекрасно знаю, что вы влиятельный человек, господин Громбольдт. И нисколько не сомневаюсь в вашей покупательской способности. Однако ответ мой остается прежним, они не продаются.

Я едва успеваю открыть рот, чтобы сказать хоть что-то против, но она опережает меня:

– Почему бы вам просто не приобрести ложу? Сезонный билет? В этом случае у вас всегда будут лучшие места, мы обеспечим все для вашего комфортного пребывания.

– Сезонный билет это не плохо, но…

– Ответьте мне на один вопрос. Зачем вам гимнастка?

Я не знаю, как объяснить этой женщине, зачем мне гимнастка и поэтому просто молчу. Она вздыхает и наливает мне чай.

– Вот видите, она вам ни к чему. Вам наверняка понравилась какая-то конкретная девочка, не правда ли?

Мне ясно, что скрывать правду бессмысленно, поэтому я решаю говорить все напрямик.

– Ее номер S73−13.

– Достойный выбор. Она одна из лучших в моей школе. Каждый год другие филиалы пытаются выкупить ее у меня. Денег не хватает, поэтому мне приходится постоянно что-то выдумывать, чтобы не потерять лучших гимнасток, – она шумно отпивает чай из своей кружки, – так ложа вас устроит?

– Я не верю, что ее нельзя купить.

– Бону?

– Да.

– А я вас уверяю, что эту птичку вам лучше держать в моей клетке. Если вы ее выкупите, то она больше не сможет петь. Ее жизнь – верховая гимнастика, без всего этого она погибнет. И вы будете страдать. Вам ведь нужен рейб, которого не стыдно показать в обществе, верно? С гимнастками такого не выйдет. Они слишком мало общаются с внешним миром, не умеют себя вести и обслуживать людей. Гораздо лучше будет оставить ее здесь.

– Но я бы хотел видеть ее как можно чаще.

– Думаете, вам будет о чем поговорить? У этих девчонок совсем узкий кругозор, они не обучаются ничему, что помогло бы им поддержать беседу с таким человеком как вы.

– Я просто хочу смотреть на нее.

– И это все, что вам нужно? – ее голос стал заметно теплее, – Мальчик мой, в таком случае, я знаю, как вам следует поступить! Вы выкупите ложу на особом условии – безграничное пользование. То есть вы приезжаете, когда вам будет угодно и наблюдаете свою любимицу во время тренировок, а не только на самих выступлениях!

– А она будет видеть меня?

– Это на ваше усмотрение. Ложа может быть скрыта от глаз спортсменов, если вы этого захотите.

– Я не хочу, чтобы она меня видела и вообще знала о моем существовании.

– Поверьте мне, она ничего не узнает. Точнее, она будет знать только то, что мы с вами позволим ей узнать.

– Тогда… Я, наверное, согласен на ложу.

– Вот и прекрасно, – она делает несколько движений рукой на столе и передо мной загорается документ.

Я расписываюсь на крышке стола, и договор исчезает.

– Деньги можете перечислить в течение недели.

– Скажите вас счет. Я перечислю сейчас.

Она называет свой номер, и я отправляю ей деньги с помощью пусковика.

– С вами очень приятно иметь дело, господин Громбольдт.

Жаль, что приходится оставлять мою девочку одну, но ничего не поделаешь. В другие дни у меня просто нет времени на эти поездки. Я закрываю ее дома и выхожу на улицу.

Здесь еще никого нет. Все хотят поспать подольше после трудной недели.

Я иду на станцию и сажусь в Гигаполивский Экспресс. Экспресс ходит каждые 20 минут. Он пересекает все округа города. Это самый быстрый способ добраться до любого округа. Поезд проходит под землей, так что ему не нужно объезжать какие бы то ни было препятствия.

Через 30 минут я оказываюсь в седьмом округе. Здесь занимаются первичной обработкой полезных ископаемых. В основном это нефть, уголь, древесина. А еще здесь располагается несколько домов престарелых для рейбов.

Станция находится в небольшом селении. Я быстро выхожу за его пределы и иду по пыльной дороге. На небе ярко светит солнце, ослепляя меня. Мои тяжелые сапоги поднимают пыль с дороги, а по спине градом бежит пот, но я продолжаю идти.

Когда-то давно я ходил по этой дороге каждый день. Тогда я был еще свободен.

Моя мать работала здесь в седьмом округе. Она занималась шитьем на одной из фабрик. Они жили в совсем крошечном секторе, в который редко наведывались проверяющие из свободных. Главное, чтобы все на работу выходили, а остальное их не особо интересовало.

Маме удалось укрыть меня от глаз надзирателей. Все шло здорово, пока мне не исполнилось восемь лет. Тогда мне уже пора было начать получать хоть какое-то образование. Мама хотела, чтобы мы сбежали из Гигаполиса куда-нибудь на север или еще дальше. Там мы могли бы найти других беглых рейбов и жить с ними. Мы уже почти все подготовили для побега, но мама неожиданно заболела. Из-за болезни она даже не смогла ходить на работу, так что к нам вскоре пришли свободные. Они не могли не заметить моего существования, хотя я и попытался спрятать все, что могло выдать нас.

В тот день я бежал по этой самой дороге. И точно также пекло солнце, и пыль поднималось с дороги. Только вот далеко убежать я так и не смог. Меня поймали и зарегистрировали. Нацепили браслет, сделали несколько наколок, занесли в реестр, провели диагностику и направили обучаться инженерному делу. К серьезным проектам меня конечно никогда не подпустят, но кое-какую работу нашли.

Матери сильно досталось из-за меня. Да и не только ей. Соседкам тоже пришлось не сладко, они ведь знали, что я здесь живу, но никто из них не донес на нас. В таких маленьких жилых секторах люди стараются помочь друг другу. Мы все как одна семья.

После того, как меня забрали на обучение, я не видел эти места двенадцать лет. Лишь когда мне исполнилось двадцать, мне дали разрешение на свободное передвижение в пределах города в нерабочее время.

Последние два года я стараюсь как можно чаще приезжать сюда. Воспоминания вдохновляют меня на то, чтобы продолжать борьбу. Когда я вижу свою мать, я понимаю, что все, что я делаю действительно нужно. Нужно ей и другим людям, другим рейбом. В конце концов, кто еще сможет это сделать?

Я наконец-то достигаю цели своего путешествия. Дом престарелых для государственных рейбов номер три. В здание я не захожу, погода хорошая, значит мама должна быть где-то на улице.

Так и есть. Она сидит на лавочке в тени одного из деревьев. Я подхожу к ней и заговариваю первым.

– Привет, как твое здоровье?

– Здравствуй, Фабиан, – она улыбается мне своими подслеповатыми глазами, – ничего, не жалуюсь. Присаживайся.

Я устраиваюсь на скамье рядом с ней и молчу. Слишком много мыслей мечется в моей голове, так что я не знаю с чего начать.

– Что-то ты стал слишком часто навещать меня в последние дни.

– У меня появилось больше времени.

– Не обманывай меня. Это невозможно.

– Я… Мне нужна твоя поддержка.

–Ты так и не бросил это дело?

– Нет, конечно, нет. Сегодня вечером мы получим первую партию оружия.

– А что дальше? Сколько вас? Где вы возьмете деньги?

– Нас больше, чем ты думаешь. И люди все прибывают. А деньги… Каждый делает все, что может, мы что-нибудь придумаем.

– Ох, Фабиан, я не хочу потерять тебя, – она судорожно сжимает мою руку своей сухой ладонью и вздыхает, – второй раз я этого не переживу.

– Но, мама, я делаю это для тебя, для нас. Я тебе обещаю, что ты умрешь свободным человеком.

– Я всегда знала, что ты очень смышленый мальчик, но пойми, ты слишком незначительный человек в этом городе.

– Мама, прошу тебя. Мы об этом уже говорили, – на меня нападает такая тоска, что мне хочется встать и уйти.

– Прости. Давай сменим тему. Как там твоя подруга? Новая не появилась?

Я невольно морщусь от этого вопроса:

– Нет, и не появится. Я люблю Бону.

– Тогда почему ты до сих пор не привел ее ко мне? Чего ты боишься? Ты не уверен в том, что я одобрю твой выбор?

– Дело не в этом… – я нервно покусываю губы, – она еще не готова.

– Не готова к чему? К тому, чтобы возглавить твою революцию? А ты уверен, что ей это по силам?

– Мама, ты совсем не знаешь Бону! В ней столько страсти! Нужно лишь суметь зажечь в ней этот огонь. Кроме того, в ней есть то, что мне недоступно.

– Вот как? И что же это?

– Я могу лишь заложить в рейбах какую-то идею, а она может гораздо больше. Она может вдохновлять и вселять надежду. Если бы ты хоть раз услышала ее, когда она говорит на нашей трибуне! В глазах этих безразличных людей появляется сочувствие. Они не только верят в необходимость перемен, они начинают верить и в то, что они в силах привнести эти перемены в нашу жизнь.

Мама молчит также как и я. Несмотря на это я чувствую, что она тоже верит во все это. Верит в то, что моя команда «Аврора» сможет хоть что-то изменить. Я знаю, что рано или поздно мы добьемся своего. Рейбы будут свободны.

Я останавливаю машину, но выходить мне совсем не хочется, так что я просто откидываюсь на спинку сидения и, заложив руки за голову, смотрю на небо через ветровое стекло.

Интересно, чем сейчас занимается моя гимнастка? Выходной, она наверняка где-то здесь в одном из домов. Совсем рядом со мной. Прошла неделя с тех пор, как я купил ложу. За все это время так и не удалось ей воспользоваться. Показательных выступлений еще не было, да и мне никак не удавалось вырваться из второго сектора, чтобы попасть к ней на тренировку.

На панели управления высвечивается предупреждение о том, что где-то рядом есть человек. Система распознавания быстро определяет, кто это. S73−13. Я вздрагиваю от неожиданности и напряженно всматриваюсь в кромку деревьев. Точно знаю, что она там. Точка на экране медленно, но верно приближается ко мне. Я не свожу глаз с деревьев, сейчас она должна появиться в их тени.

Несколько мгновений спустя ничего не происходит. Я не понимаю, в чем дело, и вновь перевожу взгляд на экран. Точка застыла. Она наблюдает за мной.

Меня это почему-то умиляет. Я улыбаюсь при мысли о том, что она пришла сюда, чтобы хоть краем глаза увидеть меня. Но почему же она не выходит из своего укрытия? Боится?

Мне приходится сделать над собой довольно большое усилие, чтобы не выйти из автолета и не пойти к ней. Не стоит пугать ее, пусть думает, что я ничего не знаю. Пришла один раз, придет и другой, нужно только не торопить события.

Хочется как-то развлечь ее, поэтому я завожу двигатель и катаюсь по полю еще минут десять. Судя по показанию приборов, она все еще здесь. Я понимаю, что сегодня выходить из своего укрытия она точно не собирается, поэтому перевожу машину в режим полета и взлетаю в сторону дома.

***

В машине играют ABBA. На их фоне раздается негромкое, но настойчивое пиликанье. Открываю глаза и обнаруживаю присутствие гимнастки в роще. Примерно там же, где и раньше. Эта ситуация повторяется уже третий раз, мне хочется что-то изменить в нашем ритуале, поэтому я глушу машину и выхожу наружу.

Погода то, что нужно. Теплый летний вечер, тишина которого лишь изредка нарушается шумом листвы. В лучах солнца все еще поблескивает пыль, поднятая в воздух колесами моего автолета. Я облокачиваюсь о его крышу и нарочито смотрю в противоположную от укрытия гимнастки сторону. Проходит несколько минут, прежде чем мое боковое зрение улавливает какое-то движение. Медленно, но верно из-за деревьев появляется рейб. Она напоминает мне какого-то пугливого лесного зверька. Сегодня на ней какая-то старая потрепанная одежда – растянутая майка, едва прикрывающая живот, короткие шорты с обтрепанными отворотами и высокие разбитые сапоги, заканчивающиеся под коленями.

Заметив мой взгляд, она старается придать как можно больше непринужденности своей походке, но я все равно вижу, как ее чуть потряхивает от страха.

– Привет, – я здороваюсь первым, чтобы ей было проще заговорить со мной.

– Привет, – надо отдать ей должное, голос у нее совсем не дрожит, – а что ты здесь делаешь?

– Отдыхаю.

– Отдыхаешь? – на ее лице появляется смесь удивления и недоверия, – понятно…

– А ты? – мне едва удается сдержать улыбку, при мысли о том, что сейчас ей придется придумывать всевозможные отговорки.

– Я? Гуляю. Я вообще часто здесь гуляю.

– Знаю, – она невольно отступает на шаг назад, и я начинаю сердиться на себя за несдержанность.

– Откуда? Ты следишь за мной?

– Нет, конечно! Просто в моем автолете есть прибор, который улавливает наличие людей в ближнем радиусе. Ты довольно часто здесь мелькаешь.

– Ясно. Так и не спросила тогда… – она делает небольшую паузу, словно еще не решив, стоит говорить дальше или нет, – Как тебя зовут?

– Терен Громбольдт.

Она внимательно изучает меня своими огромными ярко-лиловыми глазами.

– Спасибо, что помогли мне тогда, господин Громбольдт.

Мне совсем не нравится этот переход на официальный тон, поэтому я довольно сердито отвечаю ей.

– Не за что. Можешь называть меня просто Терен, без всяких господ.

– Хорошо, го…Терен.

Мое имя из ее уст это просто музыка для моих ушей! Я чувствую, как мое лицо расплывается в глупой улыбке, но ничего не могу с собой поделать. Мы молчим и не знаем, что делать. Она не уходит, и я пытаюсь лихорадочно придумать тему для разговора.

– А ты чем вообще здесь занимаешься?

– Приезжаю иногда к друзьям. А вообще я живу в пятом округе. Я спортивная гимнастка.

Мне удается придать своему лицу выражение удивления, и она продолжает:

– Ты, наверное, и не знаешь, что такое верховая гимнастика?

– Нет, – я нагло вру.

– О, это нечто особенное! Обязательно посмотри как-нибудь на наше выступление! – в ее глазах появляется блеск.

– Ну, может и посмотрю как-нибудь, – уклончиво отвечаю я, – если будет время.

– Уверена, что тебе понравится!

– Да, наверное, – вновь эта глупая пауза. Что же сказать?

Пока я собираюсь с мыслями. Бона теребит края своей майки. Вдруг она поднимает голову и смотрит мне в глаза каким-то невероятным пронзительным взглядом.

– Ну, ладно, пока! – она разворачивается на каблуках и скрывается за деревьями.

Я ругаю себя за то, что раньше не подготовил темы для разговоров. Что если она больше не придет?!

– Может, ты мне уже ответишь? – Изуми сверлит меня недовольным взглядом за завтраком.

– Прости, – я поднимаю на нее рассеянный взгляд, – Ты что-то сказала?

Изуми теряет терпение и больно щиплет меня за руку, от чего я невольно вскрикиваю.

– За что?!

– Я уже третий раз спрашиваю у тебя одно и то же! Что с тобой? Ты сама не своя с тех пор, как приехала от Фабиана. Вы что поругались?

– Нет, все в порядке, – я отвожу взгляд и, опасаясь дальнейших расспросов, быстро добавляю, – Просто я думаю о том, что бы еще такое добавить в наш номер, – ей вовсе не обязательно знать о том, что на самом деле занимает мои мысли.

– Ну-ну… – Изуми мне, конечно же, не верит, но на время все же отстает от меня, перед занятиями нужно еще успеть повторить схему езды.

О чем я думаю на самом деле? Конечно об этом странном свободном. Зря я подошла к нему тогда. Только выдала себя. Подумать только, все это время он знал о том, что я слежу за ним! Ох, какой кошмар! Так стыдно… А как он смотрит на меня? Не так, как другие свободные. Возможно, я все это придумала, но мне кажется, что я в его глазах не пустое место или элемент интерьера.

Так странно. Нет, лучше отбросить эти глупые мысли. Наверняка, он, как и другие, не видит во мне человека.

После обеда меня вызывает к себе госпожа Коробейникова.

Вид у нее как всегда недовольный:

– Поскорее нельзя было?

– Простите, госпожа. – за столько лет общения с ней, я привыкла не обращать внимания на ее «радушный» прием.

– Бона, я выписала тебе разрешение. Можешь сегодня уехать на выходные.

– Но сегодня ведь только четверг, – ее слова удивляют меня, раньше такого никогда не бывало.

– Я знаю, – бросает директор, в ее голосе чувствуется напряженность, – Я хочу, чтобы ты уехала сегодня. Ясно?

– Да, госпожа. А как же занятия?

– Сегодня тренировок у старших групп больше не будет. Можешь идти. Ты все поняла?

– Да, госпожа, – придется мне оставаться в неведении, если попытаться продолжить задавать вопросы, можно нарваться и на наказание.

Мне совсем не ясно, почему меня вдруг решили отправить подальше от спортивного центра. Может быть, они решили провести какой-то крупномасштабный ремонт или еще что-то в этом духе. Значит, остальных тоже должны куда-нибудь отправить. Я решаю найти Изуми и спросить у нее, что происходит, она вечно знает больше меня.

Изуми нет ни в дортуаре, ни в комнате для занятий. Наверное, ее уже увезли. Мой автобус только через час, так что я решаю окружным путем вернуться в спальню и подождать там.

По пути мне встречается Этоль. Между нами, гимнастками, встреча с ней считается дурным знаком. Этоль – живое напоминание нам о том, что мы обязаны знать свое место. Ей примерно лет 27, но выглядит она гораздо старше. Этоль совсем не разговорчива. На ее темной коже виднеются шрамы от многочисленных наказаний. Белоснежные волосы всегда стянуты на затылке, татуировка на лице изображает какую-то птицу в полете. Этоль уже давно не является гимнасткой, но она все еще остается в собственности спортивной школы и, в отличие от большинства гимнасток, останется здесь навсегда. Когда ей было 18, она попыталась бежать из центра вместе с несколькими спортсменами других отделений. Ее, конечно же, поймали и жестоко наказали. В назидание другим. У нее было сломано бедро и несколько ребер. С тех пор она сильно прихрамывает и передвигается как-то боком. Для спорта она, конечно, не пригодна, но может выполнять любую несложную работу – почистить денники, помыть полы, убрать мусор. И так до конца своей жизни.

– Привет, Этоль, – мне удается изобразить некое подобие дружелюбие.

– Ты бы шла куда шла, – она само радушие, впрочем, как и всегда, – увидят тебя здесь.

– Что? И что с того, что увидят?

– Дура ты, Бо. Если все там, а ты здесь, значит так нужно. Поймают, если сейчас не уберешься.

Проклинаю себя за то, что вообще начала этот разговор. Этоль всегда говорит какой-то несвязный бред.

Она вдруг вздыхает и переходит на шепот:

– Ну, вот, я же говорила… Идет.

В коридоре слышаться тихие неторопливые шаги и за ее спиной появляется какой-то молодой свободный господин. Одет он явно по последней моде – салатовый костюм с бесчисленным множеством карманов, на шее ярко-оранжевая повязка из тонкого воздушного материала. Сам он занимает довольно много места – широкий, даже круглый, светлые коротко подстриженные волосы аккуратно уложены, в голубых глазах виднеется дружелюбие и нервозность.

На всякий случай, мы с Этоль здороваемся с ним в почтительном поклоне.

– Добрый день, господин.

Он внимательно осматривает меня, на его лице появляется недоумение.

– А ты почему не со всеми?

Теперь удивляюсь я. Кто он такой? И что значит «не со всеми»?

– Хм, нет, так не пойдет! – он поворачивается к Этоль, – директора ко мне.

– Как прикажете, господин, – Этоль с невероятной для нее скоростью скрывается в недрах коридора.

– А ты, – он измеряет меня недовольным взглядом, – жди в той комнате.

Что-то подсказывает мне, что сейчас лучше не спорить. Если он пытается командовать нами, то это неспроста. Иначе бы Коробейникова не потерпела бы такого обращения со своими рейбами. Мы ведь государственные, остальным свободным починяться не обязаны.

В комнате я сижу не больше пятнадцати минут, дверь резко открывается и сюда врывается директор. Я даже не успеваю поклониться ей, как она наотмашь ударяет меня по лицу. Удар настолько сильный, что меня отшвыривает в сторону, и я с невероятным грохотом падаю в кучу ведер.

– Ах, ты, дрянь! Я ведь сказала тебе убираться отсюда! – Я ели успеваю подняться, как она вновь ударяет меня. На этот раз мне удается устоять на ногах, – Идиотка! Какая же ты дрянь! – запыхавшаяся, она на шаг отступает от меня и убирает растрепавшиеся волосы с лица, – Возможно все еще обойдется… Бегом в актовый зал. В гримерные, там тебя приведут в порядок, а я попробую все уладить.

Она пропускает меня вперед, и я не оглядываясь бегу к гримеркам. Что вообще происходит? Набросилась на меня ни с того, ни с сего. Еще этот свободный. Все так странно. Мне становится даже немного страшно от всей этой суеты.

Буквально залетаю в узкую ярко освещенную комнатку, где меня уже жду два гримера. Они явно знаю, что делать, тут же усаживают меня в кресло и начинают гримировать. Минут через 15 они уже заканчивают работу, мне удается мельком взглянуть на себя в зеркало. Этот макияж совсем не похож на то, что нам делают обычно – мертвенно-бледное лицо, тонкие черные брови, узкая красная полоса на губах и невероятное количество ярко-красных теней, все это дополнено огромным париком ярко-голубого цвета.

Выхожу на арену и обнаруживаю здесь всех старших гимнасток, они построены в одну линию по росту. Все как и я накрашены весьма своеобразно, на голове каждой – парик. Я замечаю и то, что все они одеты в длинные струящиеся платья, а на ногах у них туфли на огромных каблуках. На их фоне я в своем спортивном комбинезоне и старых стоптанных сапогах выгляжу совершенно нелепо. Мне приказывают занять свое место – самой крайней в ряду, я ведь не на каблуках, а, значит, проигрываю им всем в росте. От Изуми меня отделяет несколько человек, так что я не могу обмолвиться с ней и словом.

Арена освещена всеми огнями, в зрительном зале тоже горит свет. Перед нами расхаживает какой-то свободный в костюме служащего – рубашка в крупную серую полоску и серые брюки в тон, такую одежду я видела на тех свободных, что работают в небоскребах в третьем секторе.

Как только Фредди сообщил мне точную дату своих «смотрин» гимнасток, я тут же решил связаться с Коробейниковой и сделать все для того, чтобы он не выбрал мою.

Коробейникова отвечает на мой звонок не сразу – либо у нее дела, либо просто тянет время.

– Добрый день, господин Громбольдт. Хотите что-то сделать для Боны?

– Добрый день, госпожа Коробейникова. У нас возникли небольшие проблемы.

– Хм, и в чем же дело? Вам нужно больше мест в ложе?

– Нет. Один мой знакомый решил приобрести у вас рейба. Я боюсь того, что его выбор падет на Бону.

– Вам не о чем беспокоиться! Рейбы не продаются в частные руки, только из школы в школу, да и вы знаете мое отношение к этим продажам.

– Боюсь, дело серьезнее, чем вы думаете. Этот человек – Фред Макфлай. У него есть связи в спортивном комитете. Возможно, что он сможет надавить на вас.

– Макфлай? Вот как? Насколько я знаю, они не так богаты как вы, верно? Я могу поднять цены настолько высоко, что Макфлай-старший будет вынужден отказать своему сыну.

– Макфлаи возможно и не самые богатые жители Гигаполиса, но у них есть связи.

– Сделаем так, господин Громбольдт. Вы поговорите с господином Макфлаем и попробуете отговорить его от этой покупки, а я в свою очередь сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этой продажи. Если же это будет неизбежно, то я свяжусь с вами и вместе мы найдем выход. Вас это устроит?

– Да, хорошо. Я согласен.

– Прекрасно. Ах, да, раз уж вы позвонили… Боне нужно новое снаряжение.

– Что? Я ведь еще на прошлой неделе переводил вам деньги на какое-то там снаряжение.

– Это было снаряжение для старых номеров. Бона начинает готовить свой собственный номер. Вы сами дали согласие на это, разве не так? Я уже подсчитала возможные расходы, лучше сразу подготовить некоторую часть денег, чтобы впредь не беспокоить вас слишком часто.

– Хорошо, хорошо. Я отправлю деньги.

– Девочки будут вам крайне благодарны, до свидания, господин Громбольдт.

– До свидания.

Я без сожаления выключаю пусковик. За последний месяц Коробейникова уже дважды требовала с меня деньги, и при этом мне только один раз удалось попасть на тренировку к гимнастке. Если она и дальше продолжит в том же духе, мне придется предпринять меры для ее усмирения…

***

Как и ожидалось, ни мне, ни директору не удалось предотвратить сделку. Фредди Макфлай – единственный наследник в своей семье, естественно, что его отец сделал все для того, чтобы сын получил достойный подарок на совершеннолетие.

Правда, я все же смог немного схитрить. Коробейникова должна выслать Бону на время проведения «смотрин», ну, а я буду давать Фредди советы относительно его выбора с помощью модного советчика господина Попова. Этот человек дает советы всем нашим знакомым относительно выбора рейбов, одежды, макияжа и всего остального, что относится к созданию стиля. С ним даже как-то раз советовалась Ирдэна, после чего поток его клиентов значительно вырос. Еще бы, после одобрения Ирдэны, карьера многих людей идет в гору.

В заветный день мы с Фредди и Поповым приезжаем в спортивный центр. Фред как следует приоделся по такому случаю – нежно-салатовый костюм с неимоверным количеством карманов и оранжевый шейный платок. Хочет не остаться незамеченным. Я же, как всегда, в строгом черном костюме. Мне ни к чему весь этот маскарад.

Прежде чем начать готовить гимнасток мы с Фредди решаем осмотреть зал, где все будет происходить.

Фред нервно меряет шагами арену, поднимая небольшие клубы пыли своими идеально начищенными туфлями в малиновую полоску. Я осматриваю трибуны и делаю вид, что хочу найти место получше. На самом же деле я пытаюсь лихорадочно придумать повод для того, чтобы не оставаться здесь на виду у гимнасток. Меня тревожит навязчивая мысль – вдруг Бона рассказала им про меня и они меня узнают? Тогда она обо всем догадается. Мне, конечно, все равно, что она там подумает, но… Лучше мне оставаться незамеченным.

– Фредди, я, пожалуй, не останусь в зале.

– Что? Но почему? Я думал, ты мне поможешь, – он достает платок из кармана и вытирает вспотевший лоб.

– Думаю, мне лучше посмотреть на все со стороны.

– А тут этого сделать нельзя?

– Нет, мне лучше уйти в ложу. Там гимнастки меня не увидят и я смогу спокойно наблюдать за теми из них, что думают, будто ты и господин Попов на них не смотрите. Они ведь наверняка будут вести себя более естественно.

Похоже, что Фредди понял, что я имею в виду. Он, как и я, прекрасно понимает, что правильный рейб должен вести себя как подобает не только на глазах своего хозяина, но и все остальное время пока он находится в обществе.

Мне удается сбежать в свою ложу, кажется все готово. Фредди решает немного прогуляться, пока гимнасток приводят в должный вид. Через некоторое время он возвращается и шоу начинается.

Стоит отметить тот факт, что господина Попова я выбрал в помощники не случайно. Я договорился с ним о том, что он будет давать Фреду именно те советы, что нужны мне, у нас с ним уже налажена связь через пусковики.

Гимнастки выстраиваются в ряд и чего-то ждут. Тут на арене появляется еще одна девушка. Я не верю своим глазам, это же моя Бона! Как она могла здесь оказаться?! Мы ведь обо всем договорились!

Вначале я думаю о том, что Коробейникова обманула меня, но потом понимаю, что это маловероятно. Во-первых, зачем ей терять такого щедрого спонсора, а во-вторых, вид Боны явно указывает на то, что ее привели сюда в последний момент, она даже не успела переодеться.

Фредди медленно обводит взглядом стройный ряд рейбов. Господин Попов учтиво интересуется его мнением относительно соотношения роста и веса рейбов. После коротких переговоров из зала отсылают двух низкорослых гимнасток. Далее вычеркиваются еще трое – их черты лица не актуальны в этом сезоне. Остается еще около 20 гимнасток.

Наш распорядитель просит их пройтись, чтобы оценить походку претенденток, в результате строгого судейства уходит почти половина рейбов. Как назло среди оставшихся есть и моя гимнастка. Ну почему она не могла споткнуться?

Фредди сам отсылает еще нескольких, не объясняя причины, видно просто пришлись не по душе. Остается всего пять девушек. Бона, коренастая гимнастка с черными отметинами на лице, зеленоволосая, рыжая и бледно-розовая.

Попов отсеивает рыжую и розовую, объясняя это тем, что татуировки на их лицах смотрятся не слишком изящно. Фредди же отказывается от зеленой, остаются двое. Тут я понимаю, что вторая рейб с черными отметинами это та самая гимнастка, что выступала вместе с Боной. Это открытие заставляет меня еще больше волноваться. Похоже, что Фредди изначально оценивал только этих двоих. Я подаю знак Попову, он должен сделать все, чтобы Фред выбрал черную.

Попов активно промывает мозги Фредди, но тот не спешит с принятием решения. Он отпускает обеих гимнасток и поднимается ко мне.

– Что думаешь, Терен? Голубая вроде ничего.

– Да, ну, – я стараюсь скрыть волнение в голосе, – по мне так черная лучше.

– Правда? А мне казалось, что она тебе тогда больше понравилась.

– Какая разница, что мне понравилось? Главное, чтобы ты был доволен своим выбором.

– Я не знаю, – честно признается Фредди, – мне нравятся обе.

Мы выпиваем по стакану виски и усаживаемся в кожаные кресла.

– Давай представим себе их обеих в обществе, – предлагаю я Фреду, – черный цвет будет смотреться ярче и выигрышнее среди всего этого разноцветия.

– Да, но черный… Это как-то больше в твоем стиле.

Мысленно ругаю себя за то, что и сегодня на мне черный костюм.

– Я бы не стал брать себе черную, она сливается со мной.

– Пожалуй, ты прав, – он делает паузу, но я ничего не говорю, и он продолжает, – Скажи честно, Терен, какая тебе больше нравится?

– Голубая, – не могу я обманывать друга, когда он напрямую просит меня сказать правду, – я бы купил ее.

– Отлично, – Фредди просто сияет от радости, – тогда я беру черную! У тебя ведь день рождения еще не скоро, не буду лишать тебя удовольствия купить то, что ты действительно хочешь!

Чувствую себя полным идиотом и сгораю от стыда. Устроил целый заговор, чтобы обмануть друга, а он еще и обо мне думает, покупая себе подарки на день рождения. Ну и мерзавец же я!

Ненавижу. Ненавижу их всех. Ненавижу.

Иду по длинному коридору в кабинет директора. Специально замедляю шаг, пусть Коробейникова подольше подождет меня. Я не Бона, не побегу по первому зову сломя голову. Да, я не Бона.

Ну, почему, почему всегда так? Почему она первая даже тогда, когда побеждаю я, а не она? Как бы я ни старалась, что бы ни делала, она всегда остается в любимчиках. Ненавижу ее за это. Что она сделала особенного? Ведь, я также как и она, прекрасно откатываю свои программы и вела себя довольно примерно, но все зря…

Помню, как-то раз Коробейникова взяла меня к себе на праздник в день Империи. Больше никого из спортивного центра не позвали, лишь меня. На ее автолете мы приехали к ней домой. Директриса живет в секторе 4а, в больших просторных апартаментах с видом на парковую зону. Все такое большое и светлое, совсем не как у нас в дортуарах – шесть кроватей с бортиками и зеркало. Больше всего меня поразило обилие всевозможных рисунков и картин по всему дому. Потом я поняла, кто их нарисовал – ее дочь. Не знаю, как ее звали, она погибла, когда ей было 16 или что-то около того – выпала из автолета. Или вытолкнул ее кто, не помню точно. Вроде бы поэтому Коробейникова к нам относится почти как к своим детям. Это она так говорит, но я-то вижу, что это не так. Только к Боне такое отношение, к ней одной. Наверное, она больше остальных похожа на ее дочь.

В тот день был праздничный ужин, меня даже посадили за один стол со свободными. Правда, нас было не много – я, Коробейникова, две ее сестры и мать ее бывшего мужа. На несколько часов мне показалось, что они – моя семья. Все были такие внимательные и милые, и в комнате не было зеркал, так что я не могла в очередной раз обратить внимание на то, какая пропасть отделяет меня от них. Я была счастлива тогда. Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни.

– Госпожа Коробейникова?

– Проходи, Шила. Присаживайся, – директор выглядит какой-то уставшей и совсем старой, – Мне нужно кое о чем поговорить с тобой… – она тяжело вздыхает и молчит.

Я сажусь на край стула и замираю в напряженном ожидании, надвигается что-то страшное.

– Я… Мне… Ох, как же… – Коробейникова впервые на моей памяти не может найти слов, – Боюсь, нам придется проститься с тобой.

– Что? – я впиваюсь в нее взглядом, но она упорно смотрит мимо меня, – Что Вы имеете в виду? Вы продали меня какому-то филиалу?

– Нет. Не совсем, – она наконец-то собирается с силами и поднимает на меня взгляд, – Ты продана в частные руки.

Мою грудь пронзает острая боль, я невольно закрываю лицо руками.

– Мне очень жаль, – директор встает со своего места и кладет руку мне на плечо, – у меня не было выбора.

От этого ее движения мне становится только хуже, я вскакиваю со своего места и стараюсь как можно дальше отойти от нее:

– Не правда! Вы лжете! У Вас был выбор! Если бы на моем месте была Бона, Вы бы все сделали, чтобы только не отдавать ее в услужение свободным! – мне приятно видеть, как гримаса боли искажает ее лицо, пусть слышит это, пусть знает, что я думаю, пусть хоть на доли секунды почувствует такую же сильную боль, что и я.

– Шила, прошу, не говори так… Я ведь всегда заботилась и о тебе тоже. Разве ты забыла, как я приводила тебя в свой дом?

– Это были всего лишь жалкие подачки! Подарки от того, что я не Бона, Вы откупались от меня!

– Это не так, не так… – она хочет сказать что-то еще, но я больше не могу ее видеть и выбегаю из кабинета.

Быстрее, прочь отсюда, подальше от страшного места. Мне не хватает воздуха, и я выбегаю на улицу за пределы спортивного центра. Жаль, от этой боли так легко не убежишь, она разрывает меня на части.

Суббота, обед. Можно подумать, что мне больше нечем заняться, кроме как ехать в 4с. Пришлось даже отказать Фредди в походе в кино, а все потому, что она вчера не пришла. Я ведь всегда приезжаю туда по вечерам пятницы, а она обычно там. Вчера ее не было. Может быть, придет сегодня?

Уже часа два сижу в автолете на этой чертовой поляне, но ничего не происходит. Не могу больше терпеть, выхожу из машины, как можно сильнее натягиваю капюшон на лицо и направляюсь в сторону жилых домов. Хорошо, что я оделся сегодня попроще, не бросаюсь в глаза редким встречным рейбам.

Честно говоря, прогулка здесь – не самая лучшая затея. Вокруг стройные ряды одинаковых домов, до самой последней детали копирующих друг друга как снаружи, так и внутри. Деревьев не так уж и много, на дороге куча пыли и мусора, а навстречу мне идут рейбы с усталыми лицами, все похожие друг на друга также как их дома.

Вот и ее дом. Ничего особенного, только шторы задернуты во всех окнах. С чего бы это? Она ведь точно там, так показывают приборы. Несколько минут я просто стою перед ее дверью и собираюсь с мыслями. Зачем я вообще пришел? Просто, чтобы увидеть ее, услышать ее голос. И что мне ей говорить?

Решаю все же постучать в дверь – не зря же я шел в такую даль по этой грязи. Мне открывают не сразу. Наконец, в щели между дверью и косяком я вижу чей-то лиловый глаз.

– Кто там еще?

– Привет, я…

Мне так и не удается ничего объяснить, так как дверь неожиданно распахивается настежь и растерянная Бона втаскивает меня внутрь, молниеносно захлопывая дверь за нами.

– Что ты здесь делаешь?

– Просто мимо проходил, решил зайти.

Она смотрит на меня с сомнением. Еще бы, я на ее месте тоже бы не поверил в этот бред. Пока она молчит, я могу рассмотреть ее получше. Вместо одежды на ней длинная разноцветная простыня, волосы собраны в хвост, видно только встала.

– Ну, ладно, проходи на кухню, я сейчас, – она жестом указывает мне на боковую дверь.

Я оказываюсь в маленькой комнатке, до этого я даже не видел никогда таких небольших помещений. Здесь почти ничего нет – стол, два стула, холодильник, плита, шкаф, приемник. И все. Надо же, внутри эти дома еще беднее, чем кажутся снаружи.

Мне становится как-то неловко в этом нехитром окружении. Кажется, будто я пришелец с другой планеты или измерения. Я вдруг понимаю, что многие, очень многие рейбы живут именно так – в таких же узких кухнях поглощают свои завтраки/ужины и никогда не видят ничего другого. Сколько таких кухонь можно разместить в одной нашей столовой? Десять? Двадцать?

Из боковой комнаты появляется Бона, на ней обвисшие штаны грязно-серого цвета и растянутая мужская футболка когда-то ярко-красного, а теперь изрядно полинявшего розоватого цвета. Даже в этом тряпье мне она кажется удивительно грациозной и утонченной, почти такой же, как Ирдэна в своих лучших платьях.

На мгновение воцаряется молчание, но она тут же рассеивает его, начиная незатейливый разговор:

– Чай хочешь?

Я утвердительно киваю, потому что хочу занять себя чем-то, лишь бы не смотреть в упор на нее. Она неспешно заваривает чай для меня и по привычке кладет 6 кубиков сахара. Интересно, кто пьет такой приторный чай?

– Ой, прости, я не спросила – тебе с сахаром или без? – она с досадой закусывает губу.

– Все в порядке, я пью именно так, шесть кубиков, – наглая ложь, я вообще пью только кофе.

Она вдруг вся расцветает:

– Правда? Совсем как … – опять тоже выражение лица, видно чуть не проболталась, чей это дом. – Как чай? Тебе нравится?

– Да, спасибо, очень вкусно, – пока она отворачивается, чтобы сделать приемник потише, я незаметно отливаю изрядную часть этих помоев в горшок с каким-то унылым растением, – А чей это дом?

– Это? Здесь живет мой друг, Фабиан, он инженер. Его сейчас нет, но он скоро должен вернуться, – на ее лице появляется тревога.

– Я смущаю тебя? Если хочешь, то я уйду, – я даже встаю из-за стола, глупо было сюда приходить.

– Нет, нет, не нужно, – она бросается ко мне и усаживает на место, – это даже хорошо, что ты здесь.

Ее слова греют мне душу, она рада, что я пришел, как же это приятно. От этого чувства я даже забываю о том, что мы сидим в микроскопической темной кухне, кажется, что мы где-то далеко от всего этого, от суеты, от проблем, от мира.

Тем временем Бона продолжает:

– Я ведь могу открыто поговорить с тобой?

– Конечно. Ты можешь доверять мне, я не собираюсь причинить тебе вред.

– Хорошо… А знаешь, я не хочу говорить об этом здесь, – она с сомнением разглядывает кухню, – Лучше подальше отсюда, на природе, где никого нет.

А вот это уже довольно сильно интригует меня. Неужели маленькая гимнастка решила открыть мне свое сердечко и признаться в каких-то чувствах?

– Без проблем, я знаю отличное место в шестом округе, можем полететь туда прямо сейчас.

– Нет, прости, сейчас я не могу, Фабиан скоро вернется… В воскресенье ты сможешь?

– Да, конечно, с утра?

– Да, встретимся в 9 на старом месте?

– Не вопрос, я буду там.

Еще какое-то время я провожу с ней на кухне, но она постоянно отвлекается и проверяет время, так что очень скоро я ухожу. Ничего, завтра мы проведем вместе весь день.

Утром я встаю как можно раньше и привожу себя в порядок как могу. Не знаю почему, но мне хочется выглядеть как можно лучше. Наверное, это от того, что свободный всегда так хорошо одет и причесан. В его обществе меня всегда начинает беспокоить мой внешний вид.

Главная проблема в том, что я не сказала Фабиану, почему мне нужно сегодня уйти так рано. Ничего, все объясню ему потом, вечером, а сейчас нужно как можно незаметнее выбраться из дома, чтобы он не увидел какая подозрительно нарядная я ухожу сегодня.

Хотя, нарядная это как сказать. Начистила до блеска наименее поношенные сапоги и надела самый целый спортивный комбинезон, вот и вся моя красота. Попыталась волосы как-то по особенному зачесать, вышло вроде бы не совсем плохо, но кто знает, может он меня и засмеет.

На заветной поляне я оказываюсь в половине восьмого. Еще полтора часа придется просто болтаться здесь, а все от того, что даже в выходные Фабиан встает в восемь. Решаю просто сделать пару кругов мимо деревьев, пока свободного еще нет.

Странно, но не более чем через полчаса он прилетает сюда. Наверное, думал, что будут пробки, а их не оказалось. Вид у него немного растерянный. Надеюсь, это не из-за моей странной прически.

– Привет, присаживайся, – он как всегда галантен, открывает передо мной дверцу машины и помогает залезть внутрь.

Попадая в это роскошное чудо техники, я робею, мне кажется, что все же я так и не смогу собраться с духом и выложить ему все как есть.

– Честно говоря, не ожидал тебя так рано здесь увидеть.

– Я боялась опоздать, – мысленно про себя добавляю: «Хочешь говорить начистоту, начинай прямо сейчас».

– Вот как? Я тоже…

В машине повисает пауза, а это мне совсем ни к чему. Ему должно быть весело со мной, или как минимум интересно, иначе ничего не выйдет, я лихорадочно пытаюсь прицепиться хоть к чему-нибудь:

– А что это у тебя за музыка играет?

– Это The Beatles. Тебе нравится? – он делает погромче, но это ни к чему, я все равно не понимаю ни слова, что-то отдаленно напоминает наш язык, но для меня звучит как тарабарщина.

– А на каком языке они поют?

– Английский. Такой, какой он был еще в 20 веке, настоящий английский языка. По-моему звучит он просто невероятно. Очень приятные звуки.

– И ты все-все понимаешь?

– Почти все. Меня учили английскому в детстве. Хочешь, я расскажу тебе о них?

Он пускается в длинный рассказ о людях, которые умерли так давно, что я даже представить себе не могу того, что они вообще существовали. Называет какие-то даты, города, песни, которые ничего не значат для меня, но меня почему-то увлекает его рассказ. Постепенно он увлекается этим настолько, что начинает показывать мне и других исполнителей – The Rolling Stones, The Doors, Pink Floyd. Я не перестаю удивляться тому, как много он знает, и как только все это помещается в его голове? Как же хорошо быть свободным гражданином! Ты можешь знать так много, тебя учат такому огромному количеству всевозможных вещей!

– Знаешь, – прерываю я его, – а я бы хотела также много знать, как ты.

– Я знаю не так уж и много, – он скромно улыбается мне, – ты и сама можешь узнать это на любом музыкальном сервисе.

– Нет. Я не могу.

– Почему?

Этот вопрос задевает меня, он не может не знать этого:

– Рейбы не могут пользоваться вашими музыкальными сервисами, у нас вообще ограничен доступ к музыке и любой другой информации. Нужно особое разрешение для всего этого. Иногда мне выдают такое, но отделение музыки 20 века для меня все равно закрыто.

– Вот как? Прости, я все время забываю об этом…

Мне хорошо рядом с ним. Приятно, что он забывает об этом. Может быть, я придумала все это, но мне все время кажется, что он относится ко мне как-то по иному, не как остальные свободные. Я и сама иногда забываюсь и воображаю, будто мы с ним наравне, хотя между нами и лежит непреодолимая пропасть.

Через какое-то время он сбрасывает скорость и сажает автолет на берегу какого-то озера. Я первый раз на настоящем озере, не могу сдержать себя, пулей вылетаю из машины и бегу к серебристой глади воды. Опускаюсь прямо на колени на мокрый песок и окунаю руки в чистую прозрачную воду. Плевать на то, как это выглядит со стороны и на состояние моего тщательно вычищенного комбинезона. Ведь, это же настоящее озеро и оно прекрасно. Несколько минут я просто упираюсь руками в податливый влажный песок и наслаждаюсь мягким прикосновением воды.

– Я знал, что тебе понравится, – Терен неслышно подходит ко мне и присаживается рядом на корточки, – Я еще никого сюда не возил. Мало кому здесь может понравиться.

– Почему?

– Люди моего круга, они слишком привыкли к надуманному комфорту своих бетонных прибежищ. Они так стараются облегчить свою жизнь, что уже не представляют ее вне привычных стен.

Эти его слова еще больше убеждают меня в том, что он особенный, не такой как те свободные, что встречались на моем пути раньше. Он поднимает несколько камешков с берега и по очереди бросает в озеро. Камни весело отскакивают от зеркальной глади и, лишь потом, пропадают в ее глубине. Я с восторгом наблюдаю за этим незатейливым танцем камней и прошу его научить меня делать также. Он смеется и раз за разом показывает, как нужно бросать, но выходит у меня на редкость скверно, только снопы брызг поблескивают в воздухе после каждого моего броска.

Мне становится так весело, что хочется танцевать, чтобы выразить всю радость от этого хорошего теплого дня. Я прошу Терена поставить одну из его любимых песен и танцую для него так яростно, как никогда раньше. Мне хочется с помощью движений донести до него то, что значит для меня все это – тепло солнечного дня, озеро, легкое дыхание ветра и его доброжелательное отношение ко мне.

Танец заканчивается, и он предлагает пообедать. Откуда-то из глубины автолета возникает мягкая разноцветная ткань, а на ней появляются изящные столовые приборы, высокие бокалы из хрупкого стекла и белоснежные тарелки, наполненные всевозможной едой – начиная от мяса и овощей и заканчивая различными сладостями. Я теряюсь от такого количества столовых приборов и еды, а Терена это забавляет и он терпеливо объясняет мне, что к чему.

После еды он вопросительно смотрит на меня, но я никак не могу понять – чего он ждет.

– Ты, кажется, хотела что-то мне сказать вчера.

– Ах, да, я совсем забыла, – я улыбаюсь ему и еще раз обвожу взглядом это прекрасное место, – со всем этим, – я указываю на озеро и лес, – забываешь про любые дела.

– Так в чем же дело? – впервые на моей памяти он становится нетерпелив.

– Понимаешь, я хочу как сегодня, хочу быть свободной.

– Что? – он явно не понимает, что я имею в виду.

– Я ведь рейб. Не принадлежу себе и не могу узнать столь многое. Я ничего не решаю в своей жизни, совсем ничего, а мне хотелось бы что-то значить. Я жажду свободы действий. И не я одна. Нас все больше и больше, но нам нужна помощь. Нам нужен ты, свободный гражданин с огромными связями, ведь ты не такой, как все они, ты видишь во мне что-то большее, чем государственную собственность, верно? Ты поможешь нам в борьбе за равноправие?

Вот так вот. Я просто кретин. Равноправие. И это то, что она хотела мне сказать, а я-то напридумывал себе черт знает что. Так, нужно быстро что-то решить, пауза затягивается:

– Не знаю, а разве я могу вам помочь? – мне нужно потянуть время, обдумать ее слова в одиночестве, сейчас главное ничего не обещать.

– Конечно! – ее глаза просто сияют, – Ты можешь оказать нам невероятную помощь!

Я не спешу присоединиться к ее восторгу, и она продолжает:

– Но тебе конечно лучше увидеть все самому и поговорить с Фабианом… Знаешь, что? А хочешь, я проведу тебя на наше собрание? Ты сам увидишь их и сможешь узнать все, что тебе нужно.

– Ммм, хорошо. Почему бы и нет, – я пожимаю плечами, – где и когда проходит это ваше собрание?

– Сегодня вечером в секретном месте, я проведу тебя туда, только… – она с сомнением смотрит на мой костюм от Brioni, – ты бы оделся проще, чтобы они сразу не догадались, кто ты.

По моему взгляду она понимает, что мне вряд ли будет сопутствовать успех в этом деле. Я что зайду в какой-нибудь бутик и скажу: «Мне пожалуйста брюки как у того рейба.»? Или, еще лучше, отправлюсь прямо в это захолустье 4с и зайду в первый попавшийся магазинчешко? Терен Громбольдт одевается в 4с, прекрасно. И главное, ничего подозрительного.

– А ты согласишься, – она так мило стесняется своих слов, – надеть что-нибудь из вещей Фабиана?

Стоп. Кто вообще такой этот Фабиан? Ее парень? О, просто чудесно, я должен пойти на сборище каких-то неотесанных болванов в тряпье ее парня, замечательно. Я что похож на идиота? За кого она меня принимает? Нет, нет, нет, ни за что и никогда я не соглашусь на подобное предложение, так ей и скажу:

– Хорошо, я согласен.

А что еще я мог ей ответить, когда она вот так с надеждой смотрит на меня?

***

Ближе к вечеру мы возвращаемся в четвертый округ, и гимнастка убегает к себе домой за одеждой для меня. Пока ее нет, у меня есть время обдумать все, что сегодня произошло.

Честно говоря, меня совсем не вдохновляет идея о том, чтобы помогать какой-то подпольной организации рейбов. Нет, в принципе, я, конечно, не имею ничего против того, чтобы дать им больше свободы. В конце концов, просто глупо вот так ограждать их от совершенно безобидной информации вроде музыки или танцев. Это даже бесчеловечно в какой-то мере с нашей стороны. Они же тоже люди. Не такие как мы конечно, но… Не особо хочется загружать себя всякими проблемами морали и этики. Для меня главное, чтобы гимнастка была рядом, и дома было все нормально, а остальное не особо волнует. Какое мне дело до жизни остальных рейбов?

Глупо как-то выходит. Зачем мне вообще идти на какое-то чуждое мне собрание, если я могу просто купить ее, и она везде будет следовать за мной. Я отлично представляю себе эту картину – я на всевозможных приемах, вечеринках и развлечениях, а Бона неслышной прекрасной тенью следует за мной. В любой момент я могу позвать ее к себе и делать, что мне будет угодно, но мне почему-то совсем не хочется этого. Нет, это совсем не то. Я бы хотел, чтобы она меня любила. Только сегодня на озере я это понял, когда видел ее восторженный взгляд и эту обезоруживающую улыбку. Вот поэтому я и пойду на это собрание и вообще поддержу все, что она захочет.

Наконец Бона возвращается и отдает мне одежду этого инженера. Какие-то древние джинсы и черная толстовка с капюшоном. А он оказывается здоровый парень – вещи болтаются на мне как мешок. Я стараюсь не слишком сильно выказывать свое недовольство, но боюсь, что у меня все написано на лице.

– Это конечно совсем не то, что твои красивые костюмы, – спешит сказать Бона, – но зато так ты не будешь привлекать много внимания. Выглядишь почти как мы.

Я соглашаюсь с ней, и мы спешим куда-то вглубь сектора мимо темных улиц и грязных домов. Вскоре мы подходим к какому-то заброшенному нежилому строению. Возможно, здесь была какая-то мастерская или что-нибудь еще в этом духе. Я помогаю гимнастке протиснуться через сломанную заднюю дверь и в одном из помещений мы обнаруживаем спуск в подвал. В подвале начинается узкий, ничем не освещенный коридор.

– Здесь немного сыро, боюсь, твои ботинки могут испортиться.

– Ничего страшного, они мне все равно не нравились.

– Там дальше старые катакомбы, мы не пользуемся светом, чтобы гости не могли запомнить дорогу, так что пойдем в темноте, давай руку.

Она берет меня за руку и на мгновение у меня захватывает дух. Не могу даже вспомнить, когда последний раз прикасался к живому телу. Все как-то через сеть со всеми общаешься, а на людях не положено девочек за руки брать.

Мне хочется, чтобы эта тесная тьма никогда не заканчивалась, но довольно скоро мы натыкаемся на металлическую дверь. На стук Боны в ней открывается узкое окошко, из которого бьет ослепительный свет. Неплохо придумано – мы не видим ничего, а люди за дверью прекрасно могут рассмотреть наши лица.

Нас запускают внутрь, и несколько минут я тупо стою на месте, пытаясь привыкнуть к яркому искусственному свету.

– Это еще кто с тобой? – рычит на нас какой-то коренастый рейб.

– Все в порядке, Ал, он со мной.

– А Фаб знает?

– Конечно.

Ал не сводит с меня настороженного взгляда, но пропускает нас вперед. Я натягиваю капюшон посильнее и стараюсь не привлекать особого внимания, но с Боной сделать это практически невозможно, все здесь прекрасно знают ее, подходят, здороваются, задают какие-то вопросы и пытаются познакомиться со мной.

Мы оказываемся в каком-то довольно просторном помещении, здесь стоят длинные скамьи в несколько рядов, а перед ними возвышается небольшая трибуна. Видимо, именно здесь и проходят их собрания.

Из одной из боковых дверей появляется какой-то хорошо сложенный парень с рыже-зеленой шевелюрой. Он уверенным шагом подходит к Боне и нагло обнимает ее за талию. Мне хочется хорошенько ударить его, но я понимаю, что это и есть знаменитый инженер.

– Ты кого-то привела к нам? – он недоверчиво осматривает меня, кажется, даже заметил, что на мне его одежда.

– Да, Фаб, это Терен, мой друг.

– Друг? Интересно… – мы обмениваемся оценивающими взглядами.

– Это так, мы уже давно знакомы, – я протягиваю руку Фабиану, – Очень приятно, Терен Громбольдт.

Инженер игнорирует мое рукопожатие и отводит гимнастку в сторону, но я все равно прекрасно слышу, о чем они говорят.

– Ты в своем уме? Он же не рейб! – он крепко стискивает ее плечо, – Ты всех нас сдать решила?

– Фабиан, прошу, – она слегка морщится от боли и пытается убрать его руку со своего плеча, – ему можно доверять. Он спас меня тогда.

– Мы еще поговорим об этом, – он отпускает ее и скрывается за дверью.

Я подхожу к Боне:

– Что-то не так?

– Нет, нет, все отлично, присядь пока здесь, скоро я начну выступление, а после этого ты поговоришь с Фабианом.

– Он вроде бы не доверяет мне.

– Он просто несколько удивлен тем, что ты не рейб. Все будет хорошо, я обещаю, а сейчас, прости, мне нужно идти.

Я качаю головой, но она не замечает этого и растворяется в толпе рейбов, которая уже начала поднимать изрядный шум и никак не может рассесться. Занимаю место на одной из самых дальних скамей и терпеливо жду. Надеюсь, что Фабиан не попытается убить меня, я хоть и выше его на голову, но он шире меня раза в два и наверняка сильнее. Правда, у меня под одеждой спрятан регистратор, но его еще нужно успеть достать.

Примерно через полчаса рейбы занимают все лавки и замолкают. На трибуне появляется Фабиан.

– Приветствую вас, «Друзья Авроры»!

Толпа отвечает ревом.

– Сегодня среди нас есть новички, давайте окажем им самый теплый прием!

В зале раздаются одобрительные выкрики, аплодисменты и свист, я хлопаю наравне со всеми, чтобы не казаться чужаком среди них.

– Благодарю вас, друзья! А теперь перед вами выступит нами всеми горячо любимая Бона!

Завсегдатаи сборищ яростно выражают свой восторг, у меня складывается впечатление, что они сюда приходят, только чтобы поглазеть на мою гимнастку.

Бона легко взлетает на трибуну и ласково улыбается всем нам. Она делает примирительный жест рукой и зал постепенно замолкает.

– Да здравствуют «Друзья Авроры»! Как же я рада видеть всех вас! Как здорово, что с каждым разом нас становится все больше и больше, ведь для достижения нашей цели необходим каждый рейб, каждый человек. Вместе мы сможем изменить мир, в котором живем, и чем нас больше, тем быстрее мы это сделаем! – она делает небольшую паузу, позволяя публике покричать и выпустить пар, – сегодня к нам присоединилось довольно много человек, и я считаю своим долгом объяснить им и еще раз напомнить всем нам о том, для чего мы здесь.

Каждый из нас был рожден рейбом, также как и многие до него. И по праву своего рождения, все мы сталкиваемся с несправедливыми, жестокими неправильными убеждениями. Так называемые свободные граждане не считают нас такими же людьми, как они сами, а ведь, по сути, все, что отличает нас от них это цвет глаз и волос. Глупо, не правда ли? Наши тела состоят из тех же наборов хромосом, тех же клеток, того же материала, что и у них, мы чувствуем все то, что чувствуют они – радость, печаль, гнев, страсть, любовь. Но почему-то эти люди не хотят признавать в нас этого. Они видят в нас лишь свою или государственную собственность, машины для производства благ, одни из гаджетов, а между тем мы ничем не отличаемся от них.

Так почему мы должны терпеть все это? Нас бьют, унижают, ограничивают и выбрасывают на помойку как старый пусковик. Мы не имеем никаких прав. Кто из нас может свободно гулять по городу или даже по своему собственному сектору? Кто из нас может получать деньги за свой труд, а не эти бесконечные ничего не стоящие карточки? Кто из нас может читать книги, слушать музыку, смотреть фильмы? Кто из нас может узнать все, что он хочет?

Все мы жертвы этой системы. Все мы вынуждены страдать изо дня в день, потому что кто-то когда-то решил, что так будет правильно, но он был не прав. Да, это было давно, очень давно, слишком. Мы слишком много вынесли за это время и слишком много потеряли. Наше прошлое не вернуть, мы упустили столько времени и возможностей, сколько нам и не снилось. Нам не под силу вернуть то, что ушло, но мы можем изменить то, что будет. Почему бы именно нам не возглавить это движение? Кто если не мы изменит этот насквозь прогнивший мир?

Именно с этой целью и была создана наша организация. Все мы, каждый из нас, обязаны искать единомышленников, а наши лидеры, наша верхушка, разработают план по превращению нашей мечты в жизнь. Мечты о равенстве и свободе. Мечты о лучшей жизни. С вашей помощью эти мечты станут реальностью, они – наше будущее. Да здравствуют «Друзья Авроры»! – Бона заканчивает свое выступление и несколько мгновений просто стоит на трибуне, обводя собравшихся страстным пылающим взглядом, – а сейчас Фабиан объяснит всем нам, что мы должны делать.

Крепкая фигура Фабиана вырастает за ее спиной:

– Пора приняться за работу. Группы один, два и три пройдите в свои кабинеты, ваши лидеры объяснят вам, что от вас требуется, – больше половины рейбов покидают свои места и расходятся по боковым комнатам, – группа 4 и наши новички следуйте за Ираклием, – он указывает на мрачного рейба лет тридцати с лицом отъявленного бандита и кроваво красной татуировкой в виде льва на щеке, – да сопутствует нам успех!

Фабиан спускается с трибуны и о чем-то разговаривает с Боной. Я тем временем пытаюсь осмыслить все услышанное. Что-то в этом есть. Теперь понятно, почему этот инженер выпустил гимнастку на трибуну – пожалуй, более запальчивых и вдохновляющих речей я не слышал никогда, а ведь я свободный гражданин и мне должны быть чужды ее слова. Какой невероятный эффект эти речи должны оказывать на рейбов, они однозначно находят отклик в их душах, ведь все они действительно сталкиваются с жестокостью и нуждой. Кажется, я ввязался в настоящий революционный кружок, которым заправляют фанатики. Разве мне это нужно? Лучше бы мне убраться отсюда поскорее и забыть все, что я слышал и видел.

Я уже встаю со скамьи и пытаюсь отыскать глазами выход, когда ко мне тихо подходит Бона и увлекает за собой. С каждым шагом я чувствую, что вязну в этом деле все глубже и глубже. Я нужен ей, значит, я останусь здесь. Она хочет свободы и равноправия? В этом ее счастье? Что же, тогда я буду рядом и постараюсь помочь ей, а заодно уберечь от необдуманных поступков, я сумею защитить ее, ведь в крайнем случаю смогу вовремя выкупить ее у спортивного центра и увезти так далеко, как только это будет возможно.

– Ну как, господин Громбольдт? Что скажете? – Фабиан с вызовом смотрит на меня.

– Можешь называть меня просто Терен, – лучше немного опуститься до уровня этого крепыша, чтобы он больше доверял мне, – Это впечатляет.

– Вот как, Терен? – он делает нажим на моем имени, – но разве вам есть дело до всего этого? Ведь ты сын Гарольда Громбольдта, не так ли? Один из самых богатых людей в Гигаполисе, разве тебя волнуют наши проблемы?

– Конкретно твои нет, – честно говорю я ему, – но кое в чем вы правы. Эта система прогнила изнутри и нужно что-то менять. Даже мы в какой-то степени устали от этого. Мы теряем много светлых голов из-за рейбства, а наша верхушка скована, быть может, даже еще большими условностями и запретами из-за этикета и правил поведения. Нужно что-то менять. Я помогу вам. Деньгами.

– Это интересно, – в его глазах загорается алчный огонек, – и сколько вы можете нам предложить?

– Одну треть моих собственных средств.

– Не так уж и много для такого гиганта как вы.

– Согласен. Но деньги будут поступать постоянно, каждый день, плюс что-то я буду переводить из основных средств. Больше я вам дать не смогу, это привлечет лишний интерес со стороны банковских работников.

– А вы не думаете, что нас всех вычислят? Мы будем связаны, и эта ниточка сможет привести от нас к вам и наоборот.

– Банковское дело – одна из моих специальностей, я организую такую схему, что ни один банк не сможет ничего понять и проследить связь между нами. Предоставьте это мне. Когда все будет готово, я объясню вам, как вы сможете получать свои деньги.

– Откуда мне знать, что вы не сдадите нас властям?

– Ниоткуда. Вы просто можете поверить мне и получить деньги, либо не поверить и остаться ни с чем. Во втором случае я пожелаю вам удачи и посоветую отправить побольше людей на сбор милостыни. Глядишь, лет через 50 накопите необходимую сумму.

– Ясно. Бона доверяет тебе, – он недовольно отводит взгляд в ее сторону, – придется и мне. Я согласен на твое предложение.

Мы ударяем по рукам и перекидываемся парочкой прощальных фраз. Мне думается, что Фабиан не такой уж и простак, возможно, что он догадался о том, что я имею виды на Бону. Я чувствую, как между нами начинается беззвучная борьба за нее. Ты, конечно, ее парень и пока что она без ума от тебя, но это ничего. Со временем все изменится, жалкий фанатик, она будет моей.

Завтрак обычно начинается в 9, так что мне приходится вставать не позже 7, чтобы успеть подготовиться к выходу. Я сижу перед зеркалом и лениво расчесываю длинные темно-русые волосы, а за моей спиной стоит Алика – женщина средних лет, мой личный рейб и негласный надзиратель.

– Алика, сегодня я надену бирюзовое платье.

– Как прикажите, госпожа, – она неторопливо скрывается в гардеробной, отправляясь на поиски нужного платья и туфель к нему.

В общем-то, мы неплохо ладим с ней. У Алики ярко-розовые волосы, которые она всегда собирает в высокую прическу, небольшая татуировка, пересекающая левую бровь и номер «G5−37», выбитый розовой краской, в цвет волосам, на висках. Наверное, в годы своей юности она была даже симпатичной. Тогда она принадлежала моей матери, ну, а теперь везде сопровождает меня. Я бы обошлась и без ее помощи, но родители навязали мне ее для того, чтобы было кому еще приглядеть за мной, если вдруг братья отвлекутся или я пойду на какое-то чисто женское мероприятие. Алика докладывает о каждом моем шаге. Забавно, я, дочь Гарольда Громбольдта, одна из самых богатых невест Гигаполиса и всего ИОНа вынуждена терпеть слежку со стороны собственного рейба.

Что определяет мою жизнь? Этикет и традиции. Правила, негласно установленные в наших кругах. Мне нельзя разговаривать с молодыми людьми наедине или даже встретиться с подругами без Алики. На всех выходах в свет меня должен сопровождать мужчина-член нашей семьи. Как правило, это Терен. Мы с ним не самые дружные брат с сестрой на свете, но мы крепко связаны. Я могу попасть на бал только с ним, а он может выгуливать своих бесконечных девочек и девочек своих друзей только в моей компании. Ведь им, этим безмозглым созданиям, также как и мне нельзя в одиночку гулять с парнями, а вот с «подругой» и ее братом можно.

Работать я не буду никогда. Женщина из рода Громбольдтов на работе? Ну, что вы! Ведь, наши мужчины зарабатывают столько денег, что хватило бы на содержание десятков женщин. Правда, несмотря на это, я все равно получаю образование – музыка, история, языки, танцы, этикет – изящные науки, как их принято называть.

По современным меркам отец женился очень рано – в 20 лет, но выбора у него особо не было, на его женитьбе настоял наш дед Генри, от части из-за того, что у Тэффы, моей матери, было довольно большое приданое, а от части из-за того, что она уже ждала моего брата Гарри и нужно было как-то выходить из положения. Брак оказался вполне удачным – живут душа в душу, каждый на своем месте, пятеро детей. Мой старший брат – Гарри, сейчас ему 35, женат на Эдне, которая младше его на два года. Сейчас у них уже двое детей – Генри (7 лет) и Кания (5 лет). Далее идет Хьюстон, ему 30, несколько лет женат на Кэрол, ей 27, детей пока нет, но скоро наверняка появятся, ведь сыновья Громбольдтов должны дать как можно больше потомства для развития и укрепления семьи. Затем моя старшая сестра Тиффани (28 лет), она фаворитка нашей матери. Тэффа ужасно страдала, когда три года назад пришлось отдать ее в жены Стэнли Эшвилу (40 лет), деловому партнеру отца, и, тем самым, отселить ее из нашего дома. Сама по себе Тиффани меня раздражает – ее высокомерие просто невыносимо, а говорить она только и может, что о том, как себя вели и что говорили ее знакомые. И, как правило, эти знакомые вели себя так недостойно, как Тиффани никогда не позволила бы себе… Но, в любом случае, я жутко рада тому, что она есть, ведь она – старшая дочь Гарольда, а значит должна была выйти замуж по расчету за одного из партнеров отца, меня эта участь, к счастью, миновала. Правда, Тиффи не особо расстраивается из-за своего замужества, для нее главное, что Стэн носит ее на руках и пылинки сдувает, а также безропотно рассчитывается абсолютно по всем ее счетам, и она им довольна. После этих троих детей родители, видимо, решили сделать восьмилетний перерыв и лишь потом произвести на свет моего братца – Терена, а через год и меня. Ему 20, мне 19 – разница совсем не большая, но Терен все равно постоянно делает акцент на своем старшинстве. По мне так он просто дурак, все равно ведь на 15 лет младше Гарри…

Закончив с прической, макияжем и платьем, я осторожно спускаюсь по винтовой лестнице на огромных каблуках. У меня есть своеобразная работа, я – лицо нашей семьи, ее главное украшение. Отец выделяет просто невероятные деньги на содержание моего гардероба, а я в свою очередь должна блистать в обществе, что мне можно сказать удается. Многие девочки равняются на меня, я определяю – что сегодня модно, а что нет, что следует поддерживать, а что нет. Иногда это утомляет, но в целом все не так уж плохо. Какая девушка в здравом уме откажется от бесконечного числа новых платьев и туфель? Вот и я не из таких.

Возле столовой я оказываюсь за двадцать минут до начала завтрака, похоже, что кроме меня еще никто не пришел. Возле входа дежурит Барт – один из наших рейбов, старик-интриган, он знает обо всем, что творится в доме, а иногда может даже влиять на настроение нашего отца и моих братьев в пользу Терена. Он, видите ли, его любимец и Барт мечтает о том, чтобы Терен стал главой «Громбольдт Медиа».

Дело в том, что старый дедушка Громбольдт (живший поколений пять назад и имевший несколько сыновей) установил очередное правило внутри семьи – наша компания не должна разделяться между наследниками, ее главой становится только один из сыновей. Как правило, это старший сын, вот наш отец был старшим. Уверена, что Гарри убежден в том, что компания достанется ему. Они с Хью постоянно соперничают на работе и пытаются обставить друг, друга, а вот Терена в расчет они не берут – слишком он молод и совсем не такой деловитый, как они – заядлый тусовщик, за которым бегают толпы поклонниц. Правда, отец его любит больше всех нас, но не знаю точно – воспринимает ли он его в серьез или нет. По крайней мере, я не слышала, чтобы Терену на работе доверяли какие-то важные проекты.

– Простите, госпожа Ирдэна, в столовой еще никого, вы можете подождать здесь, – с этими словами Барт открывает боковую дверь и приглашает меня в просторную комнату отдыха с огромными мягкими диванами, креслами и прекрасным видом на мегаполис.

Не говоря ни слова, я прохожу в комнату. «Можете» в данном случае означает «должны». Согласно правилам, я как младшая девушка в доме могу появляться на общих трапезах только после прихода одного из мужчин или моей матери, поэтому я стараюсь не приходить слишком рано, все равно придется ждать.

Через какое-то время за мной заходит Барт и приглашает в столовую. Там уже сидят мать и отец. Гарольд читает какие-то новости экономики, а Тэффа смотрится в зеркало и поправляет прическу. Я приветствую их и занимаю свое место за столом рядом с матерью. Завтраки полным составом у нас только по пятницам, в остальные дни здесь лишь я, родители и Терен, так что сегодня я занимаю место Тиффани – по левую руку Тэффы.

Наконец, появляется Терен, и мы можем приступить к завтраку, странно, что сегодня он не опоздал. Вид у него какой-то напряженный, нужно будет выяснить – в чем дело. Вполне возможно, что опять какие-то проблемы с девочками и ему понадобится моя помощь, а, значит, и я в ответ смогу потребовать какую-то услуг. Одна у меня уже есть на примете, так что я решаю переговорить с ним сразу после завтрака – нужно ловить его, пока он еще в смятении.

Не откладывая это дело в долгий ящик, я сразу после завтрака спешу в комнаты Терена, что находятся в северной башне нашего небоскреба. Мы встречаемся в баре, где он решил пропустить стаканчик с утра пораньше.

– Что нужно? – Терен всегда сразу переходит к делу.

– С чего ты взял, что мне что-то нужно от тебя? – я с вызовом смотрю на него и располагаюсь в одном из глубоких геометрически верных кресел , – Просто решила узнать как дела у брата.

– Ну-ну, – он делает изрядный глоток своего пойла, – Выкладывай, что там у тебя.

– «Что» не у меня, а у тебя. И не пытайся ничего отрицать. Я вижу, с тобой что-то происходит. Ты снова влюблен?

– Не твое дело.

– Брось, кто она? На кого ты променял Лидию? – он морщится при упоминании этого имени.

– У нас с Лидией не было ничего серьезного, так пофлиртовали через сеть.

– Правда? А как же ваши ночные трансляции? Только не говори, что вы просто вместе смотрели фильмы через сеть.

– Трансляции были, не спорю. Ну, приходила она пару раз, ну и что? Развлеклись немного, я никогда не обещал жениться на ней, чтоб ты знала.

– Знаю, знаю, – я улыбаюсь брату, похоже, что не скоро еще найдется та женщина, что женит его на себе, – так кто она?

– С чего ты вообще взяла, что я влюблен?

– Ох, не глупи. Я ведь твоя сестра и прекрасно это вижу. Ты то летаешь, окрыленный успехами, то сидишь угрюмый как сыч. Ты такой только когда влюблен. Так кто же это?

– Ты ее не знаешь.

– Ну и что? Я все равно могу тебе помочь.

– Помочь?

– Да, со мной ты сможешь видеть ее чаще.

– Я и без тебя могу ее видеть.

– То есть как это? Через сеть?

– Нет, в живую. Она не из наших, – он озирается по сторонам, чтобы удостоверится в том, что поблизости нет рейбов и понижает голос, – это спортивная гимнастка.

– Вот как, – я не показываю и тени удивления, давно заметила, что Терен стал часто посещать их выступления, – это даже лучше. Можешь просто купить ее на день рождения.

– Я… я не хочу. Ну, покупать, – взгляд его становится каким-то тоскливым, он встает со стула и отходит к окну.

Вот это поворот. Терен не хочет купить рейба, который ему понравился. Так что же, неужели он ее так любит, что не хочет ни к чему принуждать? Кажется, я поняла, в чем тут дело.

– Не хочешь просто обладать ей? Хочешь, чтобы она тебя полюбила?

Он смотрит на меня обреченным взглядом и кивает:

– Да, хочу, но я не знаю, как это сделать.

– Ну и глупый же ты мальчишка! Ведь, женщина влюбляется в отношение к ней! Будь с ней милым и ласковым, уважай ее, и она будет ценить тебя, а там и до влюбленности недалеко.

– Ты думаешь?

– Уверена. И я могу помочь тебе.

– Как?

– Я могу брать ее с собой на какие-то выходы, и мы можем бывать где-нибудь втроем. Покажем ей другую жизнь, причешем, накрасим, оденем, она поймет, что она особенная для тебя. Кроме того, я смогу узнать ее получше и помочь тебе найти правильный подход. Ну, вспомни, как я помогла тебе окрутить Катерину.

– Хм, в этом что-то есть… Хорошо, давай попробуем, почему бы и нет? Что ты хочешь взамен?

Наконец-то мы перешли к делу:

– Научи меня водить автолет.

– Что? Зачем тебе это? Отец все равно никогда не позволит, да и общество не одобрит.

– Я знаю, просто хочу уметь для себя. И я могу водить его на тех участках дороги, где нас никто не увидит.

– Ладно, научу, если будешь мне помогать.

– Договорились.

– Этого не может быть! – воскликнула Изуми со слезами на глазах, – Как ужасно! – она вскакивает с места, но я хватаю ее за руку и усаживаю обратно.

– Тише! Тебя могут услышать, – я понижаю голос, – директор запретила мне говорить другим девочкам об этом. Мы должны продолжать работать в обычном режиме.

Изуми закусывает губы, чтобы остановить слезы, готовые сорваться с глаз. Ее зрачки-рубины сверкают от подступившей влаги, а бессильная ярость сотрясает тело мелкой дрожью. Честно говоря, я не думала, что известие о продаже Шилы так разозлит ее.

– Нет, я, конечно, всегда была не в восторге от нее, – говорит она взволнованным прерывающимся голосом, – но такого никому не пожелаешь. А кто покупатель? Какой-то плешивый дед, набитый деньгами?

– Я точно не знаю, но слышала, что это какой-то молодой сын одного из богачей.

– Ах, все равно не лучше. Она станет его безмолвной куклой, игрушкой, которую он забросит через год. Если бы это был старик, быть может он бы дал ей еще года два, чтобы закончить карьеру, а теперь… Когда ее забирают?

– Сразу после финального гала-концерта. Она успеет выступить в этом соревновательном году. Изуми, есть и хорошие новости, госпожа Коробейникова отыскала инвесторов для моего номера.

– Что?! Тебе и правда разрешили поставить свой собственный номер? Как же тебе повезло! – она искренне радуется за меня, – Это первый шаг к тому, чтобы стать тренером.

– Ты права и я благодарна Коробейниковой за то, что она нашла деньги для меня… Нам предстоит большая работа в этом году, у меня уже есть несколько задумок и одну из главных ролей я бы хотела отдать Шиле… Ты ведь не обидишься на меня? – я с сомнением заглядываю ей в глаза.

– Конечно, нет! Она больше всех нас достойна этого выступления, правда, я не думаю, что вы легко с ней сработаетесь. Тебе бы следовало обсудить с ней это, прежде чем вписывать ее имя в список участников.

Я решаю поговорить с Шилой перед послеобеденными тренировками. Как я и ожидала, она уже рядом со своим мерином. Бесноватый обеспокоенно вскидывает голову при моем появлении и громко фыркает, переступая с ноги на ногу.

– Ты его раздражаешь, – бросает мне Шила, занятая расчесыванием хвоста коня, – Как и меня.

– Привет, – говорю я, не обращая внимания на эти колкости, – мне нужно поговорить с тобой.

– О чем это? – она презрительно ухмыляется и даже не поднимает глаз на меня, перебирая длинные, черные как смоль волосы.

– Я буду ставить номер.

– Вот как? – она вскидывает голову, и я вижу раздражение в ее желтых как у львицы глазах, так ярко выделяющихся на фоне черной татуировки, – Поздравляю. Пришла сообщить мне о своем триумфе?

– Вовсе нет. Я хочу предложить тебе место в номере.

– Хм, нет, спасибо, массовка это не мое, – она презрительно фыркает и отворачивается от меня.

Эта ситуация начинает действовать мне на нервы, я не выдерживаю:

– Прекрати! – я ударом ноги сшибаю с места ведро с ее щетками, и они с грохотом разлетаются в разные стороны.

Бесноватый закладывает уши и кидается на меня, я ели успеваю увернуться от его крепких зубов.

– Идиотка! – кричит Шила и вместе со мной выскакивает из денника, захлопывая за собой дверь, – Тупое ты создание! – она бросается на меня с кулаками, но я успеваю схватить ее за руки и крикнуть прямо в лицо

– Я все знаю!

Совершенно неожиданно для меня, она ослабляет хватку и отступает на шаг. Ярость на ее лице сменяется растерянностью:

– Вот так значит… И чего ты хочешь от меня?

– Я хочу дать тебе одну из главных ролей. В акробатике ты лучше всех нас. И я знаю, что не смогу сделать это так хорошо, как выйдет у тебя. Ты согласна поучаствовать?

– Да, конечно, разве у меня есть выбор? – она передергивает плечами, – это мой последний год здесь. Я сделаю все, что смогу. Можешь положиться на меня.

– Отлично я сообщу тебе, когда мы приступим к тренировкам.

***

Верховая гимнастика это элитный вид спорта, которому благоволит высшее общество ИОН, аренда лошади или спортсмена это особая привилегия доступная лишь тем, у кого полно денег в кошельке. Правда, лошадь не покажешь на вечеринки у друзей, а делать ставки на победу того или иного спортсмена у нас не принято, поэтому наши хитрые директора придумали дополнительную услугу – сопровождение или попросту «выход».

Сегодня предстоит один из таких «выходов», имя заказчика мне, конечно же, неизвестно, ведь мне совершенно безразлично кого сопровождать, все, что от меня требуется это просто ходить рядом, молчать и улыбаться друзьям моего «хозяина».

Ровно в пять часов за мной прилетает автолет. Из его глубин появляется рейб – женщина средних лет с якророзовыми волосами, завитыми в идеальную прическу и номером «G5−37». На ее лице застыло какое-то пафасно-одухотворенное выражение и ее тон, с которым она обращается ко мне, выдает ее крайне пренебрежительное отношение к другим рейбам. Похоже, что она принадлежит какой-то очень влиятельной семье, иначе бы не стала корчить здесь из себя высшее общество на рейбский манер.

– Вы «S73−13»? – спрашивает она у меня, придирчиво рассматривая мой наряд.

– Да, – я уверенно смотрю ей в глаза, мне нечего стесняться – я сделала прекрасный макияж и на мне лучшее платье, подготовленное для подобных выходов.

– Мотивы с жар-птицами давно не в моде. А покрой? Как вульгарно! Нам придется все поменять! – она резко отворачивается от меня и идет к машине.

Мне не остается ничего, кроме как следовать за ней и держать язык за зубами – весь следующий вечер мне предстоит быть просто красивой вешалкой для одежды, поэтому входить в эту роль лучше начать прямо сейчас.

Дорога занимает у нас не больше часа. Я с интересом наблюдаю за тем, как меняются пейзажи за окном – спортивные поля постепенно заменяются заводами пятого сектора, затем виднеются трущобы 4с, но только совсем чуть-чуть, мы стараемся обходить их стороной, скучная выверенность кварталов 4b, благоустроенность 4а и, наконец, яркие огни, нестандартные формы и дерзкая уличная мода третьего сектора. Я ожидаю, что мы остановимся рядом с одним из клубов или у какой-нибудь галереи, но автолет неспешно скользит дальше, лавируя в воздушных пробках, и достигает самого загруженного делового района города – сектора номер два. Все здания здесь довольно строгие, по сравнению с буйством форм третьего сектора, но все они просто невероятно огромных размеров. Здесь находятся финансовые артерии не только Гигаполиса, но и всей Империи. Мы приземляемся на крышу одного из небоскребов.

Я оказываюсь в уютной прихожей, с мягким разноцветным светом, играющим на стенах и весело отражающимся в подвесках украшений на окнах и светильниках. Мои ноги, заключенные в туфли на огромных каблуках, утопают в мягком ковре бордового цвета. Тут и там стоят приветливые кресла, задрапированные однотонной тканью цвета беж. Я не смею занять одно из них и просто стою посреди всего этого великолепия.

– Ах, вы уже здесь, – в комнате появляется какое-то прекрасное существо, – я, признаться, не ждала вас так скоро.

– Приветствую вас, госпожа, – я делаю глубокий реверанс, визитную карточку нашей школы – только мы можем поклониться так, что платье равномерно распределяется по полу, а кончик носа почти касается колена.

– Встаньте. Это ни к чему. Сядьте сюда, – девушка указывает мне на одно из кресел, и я наконец-то получаю возможность рассмотреть ее как следует.

Похоже, что я никогда не встречала кого-то, одетого более элегантно, чем она. На ней длинное струящееся платье изумрудного цвета в греческом стиле, тонкие белые руки перехвачены изящными золотыми браслетами, туфли с платформой невероятной высоты, претендующие на звание ходулей, украшены какой-то замысловатой резьбой, тяжелые черные волосы уложены в пышную косу, которую венчают элегантные оленьи рожки. Мерцающий макияж, наложенный вокруг ее карих миндалевидных глаз, невольно притягивает взгляд. Все это делает ее похожей скорее на нимфу, чем на человека.

Она вплотную подходит ко мне, опускается на корточки и внимательно рассматривает мое лицо.

– Формы неплохие… Но ваш макияж все портит. Выдает в вас рейба. Я все исправлю, мы скроем это, – она проводит рукой по моей татуировке, – а виски прикроем париком, все выйдет славно.

– Как будет угодно госпоже, – автоматически говорю я давно заученную фразу.

– А вот этого не надо, – она разговаривает со мной мягким голосом, совсем не так, как мои прежние «хозяева», – Давайте будем друзьями. Я вам запрещаю называть меня госпожой, только мисс Ирдэна, договорились?

– Да, мисс Ирдэна.

– Прекрасно. Пусть у нас будет еще одно необычное правило, вы будете со мной разговаривать, а не отвечать стандартными фразами рейба в духе «да», «как будет угодно» и тому подобное, хорошо?

– Прошу прощения, мисс Ирдэна, но не думаю, что у меня выйдет развлечь вас разговорами, я не обучена вести светские беседы.

– У вас уже получает разговаривать со мной, – улыбается она, – со временем вы научитесь и ведению беседы, если конечно постараетесь.

Она направляется к дверям и жестом приглашает меня следовать за ней. Именно приглашает, а не приказывает. Какая странная девушка. Может она сумасшедшая?

Мы оказываемся в спальне этой свободной, здесь повсюду стоят столики с косметикой, большое трюмо с широкими зеркалами, алая ширма с восточными мотивами скрывает ее постель, наверняка огромную с мягкими подушками и нежным одеялом.

Меня усаживают на стул перед трюмо спиной к зеркалам. Молодая госпожа снимает мой макияж и собирает волосы в высокий пучок. Я не смею пошевелиться, пока она работает, жаль, что зеркал с этой стороны нет, и я не могу увидеть себя. Проходит какое-то время, она удаляется в боковую комнату, откуда появляется с высоким париком темно-синего цвета. Его форма приводит меня в ужас, мне, конечно, приходилось носить парики, но этот превосходит все мои ожидания – широкий, объемный, почти необъятный.

Ее прислуга приносит платье и туфли для меня. Платье сшито на манер кимоно, оно однотонное нежного персикового цвета, туфли, на удивление, совершенно без каблуков, черные тапочки какие-то.

– Не волнуйтесь, мы вас просто так не отправим в одном платье, – улыбается Ирдэна, – у меня к нему есть вот такой чудесный пояс!

На моей талии оказывается широкий тканевый пояс сливового цвета, вышитый золотыми нитями. Мне позволяют посмотреть на себя в зеркало. С трудом узнаю себя в отражении, первое, что бросается в глаза – полное отсутствие татуировок, их просто скрыли под тонной каких-то кремов. Не могу отвести глаз от своего нового лица без этих отметок.

– Что вам нравится больше всего? – глаза Ирдэны сияют, – Платье, прическа, макияж?

– Татуировки. Их нет, – только и могу я сказать ей в ответ, – Меня теперь могут принять за свободного гражданина.

– Этого я и добивалась! Вы будете изображать мою очень дальнюю родственницу из Сианя. Вы что-нибудь знаете про этот город?

– Немного, – не хочу показаться необразованной тупицей, я и правда слышала это название когда-то.

– Этот город находится далеко на юго-западе, до восстания это была территория КНР. Сейчас людей там почти нет – одни автоматизированные заводы. Следуя моей легенде вас зовут Авдотья Грингольдт, ваш отец – владелец одной из фабрик, которая производит запчасти для автолетов. Не беспокойтесь, никто не будет расспрашивать вас о производстве, потому что дамы сами ничего в этом не смыслят, а молодые люди будут считать вас глупышкой в подобном роде делах, им так приятнее. Высшее общество там невелико, поэтому вы можете спокойно выдавать свою неуверенность на вечеринках и даже некоторую провинциальную неуклюжесть манер. Есть еще одна интересная особенность у Сианя – он входит в число городов свободных от рейбства. Поэтому у вас нет рейбов, вы приехали сюда вместе с отцом – погостить у дальних родственников, возможно будете бывать у нас наездами по делам отца. Это все, что вам нужно запомнить.

– Мне это ясно, мисс Ирдэна, но я не понимаю, зачем вам это нужно?

– Я объясню позже, мисс Авдотья. Сейчас мы с вами пойдем к автолету, мне нужно навестить некоторых знакомых.

Как только машина оказывается в воздухе, Ирдэна отделяет нас от водителя и своей рейба звуконепроницаемой перегородкой:

– Вот теперь мы можем с вами говорить совершенно откровенно. Это вам передал Терен, – она протягивает мне небольшую черную коробочку, но я не решаюсь взять ее, – Берите же и не пугайтесь, я его сестра Ирдэна Громбольдт.

Я открываю коробку, в ней лежит небольшой яйцевидный предмет из какого-то металла.

– Что это?

– Один из старых пусковиков Терена. Он уже давно снят с баланса нашей семьи, брат поставил его на свой собственный счет, поэтому никто не заметит, что им пользуетесь вы. Вы знаете, как с этим обращаться? – видя недоумение на моем лице, она продолжает, – просто сожмите его в руке, вы почувствуете легкий толчок, это означает, что связь налажена, теперь назовите имя Терена про себя и текст сообщения, затем скажите отправить. Пусковик Терена уже связан с вашим, поэтому сообщение придет мгновенно.

Я сжимаю пусковик в руке, появляется странное ощущение, будто какое-то невидимое щупальце осторожно залезло в мой мозг, отправляю Терену не хитрое сообщение: «Ваш подарок у меня. Спасибо.». Почти в туже секунду у меня в голове начинает негромко звучать голос Терена, кажется, что он шепчет прямо в ухо: «Не за что. Пользуйся с удовольствием.».

Ирдэна тем временем продолжает:

– На пусковик вы можете переносить музыку и книгу. Модель старая, поэтому видео вы загружать не сможете. Вы легко разберетесь с тем, как это сделать, управление здесь интуитивное, можете запросить меню «Помощь», там все разъяснят. А теперь перейдем к главному, зачем вы здесь. Что вы знаете про Терена?

– Эм, не многое. Мы иногда видимся, он прилетает на автолете, рассказывает мне разные истории и дает послушать музыку, – я стараюсь отвечать общими неопределенными фразами.

– Он в вас влюблен.

– Что?! – на меня накатывает смесь чувств – смущение, удивление, неловкость и возмущение неделикатностью ситуации, она же его сестра и не должна выдавать его секреты! – Вы должно быть ошиблись! Мы просто друзья.

– Бросьте. Это мой брат. Я знаю, когда он влюблен, а когда нет, но самое главное, я знаю, как найти подход к нему. Вы заинтересованы в Терене?

– Как вы можете так говорить! Он мой друг, я и не думала извлекать какие-то выгоды из этого! – возмущаюсь я.

– Конечно, не собирались, – совершенно спокойно говорит мне Ирдэна, – но он вам нужен, верно? Не пытайтесь это отрицать. Я хочу помочь вам сохранить его расположение. Вы ведь не хотите, чтобы через два месяца он разлюбил вас и перестал финансировать ваш верховой номер? – видя недоумение на моем лице, она добавляет, – Только не говорите, что до сих пор не догадались, что Терен и есть ваш спонсор.

– Это немного неожиданно… А вам это зачем? – с каждой минутой я все меньше доверяю этой девушке.

– Мне нужен влюбленный Терен, потому что в таком состоянии он идет на гораздо большее число уступок в отношении меня. Вы скоро поймете, насколько я зависима от его присутствия. Этикет сковывает меня по рукам и ногам. Так вы хотите сохранить его хорошее отношение?

– Да, конечно, но я все еще не понимаю, как вы можете помочь мне.

– Очень просто. Сейчас Терен восхищается вашей необычной раскованностью и простотой, но очень скоро ему может надоесть быть единственным рассказчиком в вашей компании, ведь вы не можете как следует поддержать разговор, потому что не имеете своего мнения из-за пробелов в образовании. Я помогу вам исправить это. Научу всему, что необходимо, дам вам знания по истории литературы, искусства, мировой истории, а также этикета и стиля. Вы станете достойным собеседником для него, но вы должны быть прилежной ученицей. Мой пусковик соединен с вашим, и я уже отправила вам первые материалы, которые вы должны изучить к нашей следующей встрече через две недели, если вы конечно согласны.

– Я не могу отказаться от столь щедрого дара. Мне не достать этих знаний другим путем, я с благодарностью принимаю ваше предложение, мисс Ирдэна.

Этот день наконец-то настал. Ожидание длилось больше полугода, и вот автолет несет меня навстречу моей мечте. День рождения был еще в феврале, но подарок все еще ждет меня. Не могу думать ни о чем другом, только о ней…

– Фредди, ты волнуешься? – спрашивает меня Терен, мягко направляя автолет в сторону пятого сектора.

– Нет, с чего ты это взял? – я ослабляю галстук и расстегиваю верхнюю пуговицу на рубашке.

– Ты без конца теребишь свой галстук, – подсказывает мне Ирдэна, одиноко восседающая на заднем сидении, – под конец поездки от него ничего не останется.

Я издаю нервный смешок:

– Здесь просто жарко, – не думаю, что они верят в это оправдание.

Украдкой смотрю на себя в боковое зеркало, похоже, что все в порядке, и я выгляжу вполне достойно. Жилет с огромными оранжевыми кругами на пурпурном фоне не слишком сильно обтягивает мой не самый тощий торс, а брюки в тонкую сиреневую полоску сшиты по последней моде и гармонируют с моими новыми бледно-голубыми остроносыми туфлями. Терен как всегда скушен до невозможности – надел один из своих костюмов в мелкую коричневую клетку, а Ирдэна, наша маленькая фея, прекрасна и элегантна как никогда, сегодня на ней строгое черное платье, украшенное крупным жемчугом.

– Терен, а что это играет? – говорю я просто, чтобы отвлечь их.

– Это Muse, композиция Supremacy, у меня сегодня только они играют.

– Сделай погромче.

Muse гремят на весь автолет. Прекрасно, теперь я могу спокойно придаваться своим мыслям всю дорогу, пока Громбольдты на всю слушают свое старье.

В шоу-центр мы приезжаем примерно за полчаса до начала представления – нужно еще успеть найти свои места в это огромном зале. Гала-концерт верховых гимнасток проходит в самом крупном спортивном центре пятого сектора, здесь обычно проходят соревнования, в которых участвуют спортсмены со всей страны, каждое такое событие транслируется по всем каналам связи ИОН. Мы могли бы остаться дома и спокойно посмотреть трансляцию в отличном качестве, но с тех пор, как мы с Тереном стали фанатами некоторых гимнасток такое развлечение нас больше не удовлетворяет. Чем ближе мы окажемся к ним, тем лучше.

Наши места стоили огромных денег, но мы все равно не смогли достать билеты в первую ложу, только во вторую. Первую ложу, конечно же, заняли родственники и близкие друзья президента, сам он навряд ли здесь сегодня.

– Надо было тебе взять с собой кого-нибудь, – тихо говорит мне Ирдэна, – все смотрят.

– Да никому нет дела.

– Это не так. Я видела, как сестры Инкины шептались при виде тебя, а Урсула и Магомаева ухмылялись, поняв, что ты без спутницы. Все теперь думают, что ты расстался с Триш.

– Все верно, я с ней завязал, – я пытаюсь сохранять безразличный вид, но у меня, похоже, получается не очень хорошо, – Поэтому я не взял ее с собой.

– Вот как? Эта новость ускользнула от меня… Ты мог бы пригласить Урсулу, она давно мечтает о твоем внимании.

– Я не хотел делать больно Триш. Пусть все видят, что мы не вместе, но я не хочу делать вид, будто могу легко перенести расставание, и на ее месте может быть любая другая.

– А вот она, похоже, и не думает о твоих чувствах, смотри, с ней Йен Маккей, – она обращает мое внимание, на пару, скользящую внизу, – дурочка, зачем только она пришла сюда? Все будут зубоскалить у нее за спиной и всю следующую неделю только и говорить о том, что из-за того, что ты бросил ее, она ухватилась за Йена, который смог достать места только в последние ряды партера…

– Зато она не одна. Впрочем, мне все равно. Кажется, начинают.

Гала-концерт состоит из трех отделений, наши гимнастки выступают во втором и третьем. На первом отделении я немного скучаю, номера в основном детские, это не слишком захватывает, зато публика в восторге. Молодежи здесь не так много, а людей среднего возраста маленькие ловкие всадники всегда восхищают больше, чем взрослые. Во втором отделении сольные номера гимнасток, которые вошли в первую двадцатку по итогам первенства Империи по верховой гимнастике. Шила как всегда на высоте, что только она не вытворяет за свои три минуты – кувыркается в воздухе как маленький черный метеор, а ее конь, Бесноватый, выглядит так устрашающе, пена валит изо рта, песок летит из-под копыт. У Боны номер не такой стремительный, но даже я вынужден признать, техника у нее сложнее, такие акробатические номера не делает никто, а управление такое, что кажется, будто это Бурелом подсказывает ей, что делать дальше, а не наоборот. Эти номера мы уже видели несколько раз – на сдаче в спортивной школе номер четыре, на соревнованиях и вот теперь сейчас. Больше всего мы с Тереном ждем начало третьего отделения. В нем будет кое-что особенное – номер, который поставила Бона, а в нем одна из главных ролей отведена Шиле, это я знаю наверняка.

Перерыв между вторым и третьим отделениями тянется очень медленно. От скуки мы покупаем какие-то сладости и перечитываем вслух программку. Наконец, свет в зале гаснет, и слышатся первые аккорды, это что-то невероятно знакомое.

– Да это же Muse – Supremacy! – громко шепчет мне на ухо Терен, – они с ума сошли! Если только кто-то догадается перевести слова…

– Тише, это просто шоу, никому нет дела до слов.

Выбор музыкального сопровождения действительно ошеломляет, на фоне классической оркестровой музыки этот британский рок выглядит очень дерзко. В манеже появляются девушки в каких-то невероятных для гимнасток костюмах. На них экстремально короткие шорты и мундиры. Они делают несколько активных движений, затем музыка немного успокаивается и из дыма медленно появляется Бона, глаза ее закрыты черной повязкой, одета она в черный струящийся балахон с белым воротником. Пока Бона танцует, часть девушек на заднем плане стоят по стойке смирно и делают вид, будто они бьют в барабаны. Двое из них выволакивают на центр манежа кого-то с мешком на голове и руками, связанными за спиной, неожиданно Бона срывает мешок с головы жертвы. Это оказывается Шила, она стремительно вскакивает на ноги, разрывает путы, отталкивает Бону в стороны, в руках у нее оказывается меч, брошенный кем-то из массовки, я вдруг замечаю, что мундиры у девушек двух видов – белые и красные. Белые встают на сторону Боны, красные поддерживают Шилу, алый мундир которой украшен богаче всех, начинается сражение. Музыка приближается к кульминации и Шила взмывает в воздух на полотне для воздушной гимнастики. Дальше начинается что-то невообразимое – Шила творит чудеса в воздухе, Бона на земле со своим Буреломом перепрыгивает через огненные кольца и делает всевозможные трюки. Манеж заполняют лошади и гимнастки, в финале номера взрываются фейерверки, на мгновение свет полностью гаснет, лошади исчезают, остаются только девушки, неподвижно лежащие на земле. Луч света выхватывает Шилу, все еще висящую в воздухе, она легко спрыгивает на землю, бросает последний взгляд на зал и растворяется во тьме.

Зал рукоплещет, мы в восторге. Такого дерзкого номера еще никто не видел. Меня цепляет все – начиная от костюмов и заканчивая необычной пластикой гимнасток. Видимо Бона на свой страх и риск решила использовать движения из тех танцев, которые не принято брать в постановки номеров верховых гимнасток.

Мы медленно продвигаемся к выходу вместе с толпой, Ирдэна успевает обмениваться репликами по поводу представления с какими-то своими знакомыми, а Терен рассеяно смотрит лишь себе под ноги – разговаривает с кем-то через пусковик. Домой мы едем все вместе, Шилу привезут ко мне на отдельном автолете, который уже дожидается ее здесь.

Мы с Тереном решаем пропустить по стаканчику у него в баре.

– Она сегодня приезжает? – спрашивает он у меня, делая изрядный глоток.

– Да, наверное, уже привезли.

– Поздравляю.

– Спасибо, – я не могу сдержать улыбку, – я ужасно рад, что теперь она будет рядом со мной.

– Ты только не напирай на нее слишком сильно по началу, – советует мне Терен, – их ведь не готовили к такому.

– Она рейб, они все с рождения знают, что должны подчиняться нам.

– Да, но они другие, гимнастки, более свободные по сравнению с остальными. Ей будет сложно.

– Я не пожалею денег на все ее штучки. Со мной она будет счастлива.

– Как знаешь…

Домой я возвращаюсь около полуночи, родители и большая часть рейбов уже спят, поэтому по пути из гаража в мои комнаты мне почти никто не встречается.

– Пришли ко мне Шилу, – бросаю я Бэну, моему рейбу-помощнику, – Хочу посмотреть на нее.

С нетерпением жду ее появления у себя в спальне и нервно поглядываю на себя в зеркало, что же она подумает, увидев меня. Дверь бесшумно отходит в сторону и в комнате появляется она, моя обожаемая гимнасточка.

– Ну, привет, – говорю я ей, – Ты теперь будешь жить у меня.

– Приветствую вас, господин Макфлай, – отвечает она и делает изящный реверанс, но глаз не поднимает и совсем не смотрит на меня.

Я подхожу к ней, осторожно беру ее лицо в свои ладони и заставляю поднять взгляд на меня:

– Ты так хороша, – сам не зная от чего, я перехожу на шепот, – Просто невероятно хороша.

Ее янтарные глаза не выдают никаких эмоций, она будто застыла. Я тихонько провожу руками по ее лицу, то убирая волосы, то возвращая легкие локоны назад. Мне хочется как-то расшевелить ее. В один момент я хватаю ее в охапку, бросаю на кровать, а сам оказываюсь сверху. Страсть сводит меня с ума, я крепко сжимаю ее запястья и принимаюсь страстно целовать эту тонкую нежно пахнущую цветами шею. Неожиданно, я чувствую какую-то дрожь, ее тело мелко подрагивает подо мной. Беззвучные рыдания сотрясают ее с головы до ног. Мне становится мерзко от себя, совсем как насильник, этого я не хочу. Пытаюсь как-то исправить положение – отпускаю ее руки и просто ложусь рядом, обнимая за талию.

– Ну, тише, тише, не нужно плакать, – тихонько шепчу я ей на ухо, – все хорошо, я не сделаю ничего плохого. Ничего не будет, пока ты этого не захочешь. Ну, не надо, – я глажу ее по плечу и, видя, что мои слова не очень-то действуют на нее, добавляю, – Я сейчас отпущу тебя, если ты пообещаешь больше не плакать. Договорились? Вот так, просто полежи рядом, я не буду тебя трогать.

Я встаю с постели и ухожу за стаканом воды для нее, возвращаясь, замечаю, что она лежит ровно так, как я ее оставил:

– Вот, попей. Успокойся. Я не хотел пугать тебя так сильно. Прости. Не молчи, пожалуйста, все в порядке?

– Да, господин Макфлай, – голос ее все еще дрожит, но выглядит она вполне пришедшей в себя.

– Не называй меня так, зови меня Фредди, это лучше. Ты будешь жить в соседней комнате со мной, а не вместе с остальными рейбами, завтра я тебя переселю. А знаешь, тебе, наверное, будет не очень приятно оставаться на ночь с ними сегодня? Со мной, наверное, тоже… Я оставлю тебя одну здесь, а сам переночую в моей комнате для гостей. Так ведь будет хорошо, верно?

– Да, Фредди.

Прошло около двух лет после нашей первой встречи. Бона во многом изменилась, но кое-что в ней осталось прежним. Также как и тогда она со всей страстью отдается своему спорту и своему делу. Второе беспокоит меня больше всего.

«Друзья Авроры», не без моей помощи, сейчас уже не просто кружок рейбов, объединенных одним интересом и свободным временем, но настоящая революционная организация с боевым отрядом и разработками планов по свержению существующего режима. Главарь этой банды – Фабиан, но Бона ее душа и лицо. Она вдохновляет их всех, убеждает в том, что они должны бороться все вместе, но понимает ли она, чем это все может закончиться? Ее могут убить, и это еще не самое страшное. Их организация может выдать себя в любой момент и ее отправят на каторгу или посадят туда, где ее никто и никогда не найдет, и даже я не смогу ей помочь. Если бы только она задумалась хоть на минутку о том, как опрометчиво поступает, но ей, кажется, вовсе нет дела до этого, в отличие от меня.

Мы сидим у меня в офисе. После работы я хотел пойти в театр вместе с Боной и Ирдэной. Сестра приедет туда из дома, а Бона сопровождала меня во время делового обеда и поэтому ждет здесь. Она полулежит на широком письменном столе из темного старого дуба, отвернув лицо к окну, и совсем не смотрит на меня, а мне же еще нужно закончить кое-какие дела прежде, чем мы отправимся в путь.

От скуки Бона встает из-за стола, небрежно стряхивает туфли и медленно прогуливается босыми ногами по моему мягкому белоснежному ковру.

Я с удовольствием наблюдаю за ней, как же она хороша! Раньше это была лишь красивая картинка и страсть, а теперь ощущается ее внутренняя наполненность. Благодаря Ирдэне, она образована не хуже любой среднестатистической девушки из свободной семьи, а ее живой ум позволяет ей блистать не только знаниями, почерпнутыми из книг, но и высказывать какие-то собственные мысли, отстаивать свою точку зрения.

Прошло так много времени, а мои чувства все еще не угасли. Кажется, что они развиваются вместе с ней. Иногда мне стоит больших усилий сдержать себя и не попытаться поцеловать ее плечо или шею. Она держит меня на дружеской дистанции, но, бывает иногда, берет за руку, когда мы гуляем на природе, и обнимает при встрече. Пока мне хватает и этого, остальное я могу взять через Сеть у тех, кто мечтает выйти замуж за мои деньги и фамилию.

– Бона.

– Да? – она оборачивается ко мне, но взгляд ее блуждает по окнам за моей спиной.

– Как дела у «Друзей»?

– Поговорим об этом на выходных. Я не хочу загружать тебя этим сегодня, ты и так устал на работе. Лучше скорее заканчивай свои дела, и поедем в театр.

– Тебе не кажется, что вы заходите слишком далеко?

– Прости, что ты сказал? – переспрашивает Бона, стоя ко мне спиной и перебирая какие-то книги в шкафу.

Я встаю из-за стола и подхожу к ней.

– Я беспокоюсь за тебя.

– Это ни к чему, – она оборачивается ко мне и смотрит прямо в глаза, – я могу постоять за себя.

– То, что ты делаешь опасно. Тебя уничтожат.

– То, что я делаю правильно. И Фабиан не допустит того, чтобы кто-то навредил мне.

– Это не так, ты и сама знаешь! Он – фанатик! Ты станешь первой, кого он принесет в жертву, если решит, что это будет способствовать продвижению вашего дела!

– Не смей так говорить о Фабиане! Если тебе не близки его идеи, это не значит, что он – сумасшедший!

– Я не говорю, что он сумасшедший, но послушай…

– Мне все равно, что ты думаешь! Ах, прав был Фабиан, когда говорил, что ты никогда не поймешь нас! Ты всю свою жизнь провел в достатке и роскоши, разве ты можешь по-настоящему услышать меня?

– Бона, не ставь мне в упрек мое состояние. В конце концов, если бы не мои деньги, вы были бы сейчас совсем на другом этапе развития.

– Да ведь это ты постоянно говоришь о деньгах и о том, сколько сделал для нас! Думаешь, я не знаю, что на самом деле у тебя на уме? Ты только и мечтаешь о том дне, когда сможешь завладеть мной! Отчего же ты до сих пор не купил меня, мастер Громбольдт?! Ведь это так просто для такого, как ты!

От ее слов у меня сжимается сердце, она думает, что я просто вожделею ее, как же она ошибается! Откуда в ней столько злости? Как может она говорить мне такое? Этого я вынести не могу, чувствую, как все во мне просто кипит, гнев овладевает мной, и я стремительно выхожу из комнаты, оставляя ее одну.

Мне плевать, как она доберется до спортивного центра или прибежища своего парня.

Сам не свой я возвращаюсь домой и оказываюсь в своих комнатах. От злости я начинаю швырять в стены бокалы из бара. Как приятно слышать их жалостный звон! Еще один! И еще! И еще!

– Терен, что ты делаешь?! – крик Ирдэны возвращает меня к реальности

Я ставлю на место последний бокал, закрываю ладонями лицо и падаю в кресло. Ирдэна осторожно обходит осколки и садится рядом со мной.

– Что случилось? Никогда не видела тебя таким.

– Это не важно. Я куплю ее, – мои ладони сами собой сжимаются в кулаки, и я вскакиваю со своего места, – Куплю и отправлю в прачечную к нам сюда. Она у меня всю жизнь в подвале проведет.

– Терен, ты бредишь, – она хватает меня за руку и пытается усадить на место, – успокойся, ты об этом пожалеешь.

– Нет! Я не могу спускать ей такое! Она держит меня за какого-то монстра! Улыбается мне лишь потому, что ей нужны деньги! Также как и всем остальным!

– Ах, Терен, прошу тебя, сядь! – Ирдэна настойчиво тянет меня за рукав, и я сажусь обратно в кресло.

– Послушай, зачем тебе превращать ее в прачку? Ведь это только укрепит твой образ ненадежного и властного человека. Не лучше ли будет сделать так, чтобы она пожалела о своих словах?

– А ты знаешь иной способ, как заставить ее жалеть об этом?

– Да, он очень прост. Не общайся с ней какое-то время. Отключи связь через пусковик, не вызывай ее на рауты и встречи, я тоже не буду этого делать. Вот увидишь, она заскучает по тебе и поймет, что ты нужен ей.

– Это будет не просто, но хорошо, я попробую.

Прошло около трех месяцев со дня нашей ссоры, а от Боны все еще не было никаких вестей. Я продолжал пересылать деньги «Друзьям Авроры» и именно с этим связывал ее отсутствие. Деньги есть – какая необходимость общаться со мной?

В один из дней раздался звонок секретаря, я щелкнул пусковиком, и передо мной появилась ее голограмма.

– Мистер Громбольдт, к вам делегация из четвертого филиала Президентской школы верховой езды, гимнастики и конных игр.

– Хорошо, пригласи их.

В кабинете появляются двое – Бона и высокий темнокожий мужчина крепкого телосложения в строгом деловом костюме. Бона одета в какой-то причудливый наряд – пестрое широкое кимоно, украшенное какими-то птицами и животными, на лице безумный макияж – белое как снег лицо, алые губы и разноцветные тени вокруг глаз. Первым ко мне обращается мужчина.

– Мастер Громбольдт, – он почтительно кланяется мне, – благодарим вас за оказанную нам честь быть принятыми здесь. Вы владеете ложей в нашем центре и раньше были частым гостем у нас. В последнее время мы не имели удовольствия принимать вас у себя. Быть может, мы не угодили вам нашими номерами? Или наскучили?

– Вовсе нет, – я пытаюсь скрыть свое волнение, – дела не позволяли мне навестить вас.

– Мы подумали, что вы можете нас позабыть. Поэтому сегодня ваша любимая гимнастка здесь и готова станцевать специально для вас, – он коротко кивает Боне, и та делает очень глубокий поклон, изящно отставляя ногу в сторону и едва ли не касаясь кончиком носа моего ковра.

– Постойте. Я бы хотел поговорить с гимнасткой один на один, – мужчина смотрит на меня с недоверием, и я добавляю, – ведь я имею на это право?

– Гимнастка закреплена за вами, сэр. Я вас оставлю.

Он удаляется, и мы с Боной остаемся вдвоем, я жду, пока она заговорит. К моему удивлению, на ее глазах появляются слезы. Она бросается ко мне и обнимает меня.

– Терен! Прости меня! Я такая ужасная, – она всхлипывает, уткнувшись носом в мое плечо, – Я обидела тебя, а ведь ты просто заботился обо мне. Я так скучала по нашим разговорам. Ты все еще сердишься на меня? – она поднимает голову, и я смотрю в ее искрящиеся лиловые глаза.

– Вовсе нет, все в порядке, – тепло ее слов согревает меня еще больше, чем тепло ее тела.

Похоже, что она и вправду ценит меня. Значит, я на верном пути, когда-нибудь наша дружба перерастет во что-то большее.

Завтра, в воскресенье, наступит тот самый день. Фабиан проводит последний инструктаж «Друзей Авроры» и проверяет – все ли готово. Напоследок он уничтожает все, что может быть каким-то образом использовано против нас, всю информацию на внешних носителях, остается только то, что есть в наших головах.

Пока Фабиан заканчивает дела, я мысленно повторяю план завтрашних действий. Я, Фаб, Вано и Клод рано утром приезжаем на поезде во второй округ и там ждем, пока нас заберет служебный фургон. К этому времени мы уже избавимся от рейбских браслетов с помощью программ-вирусов, которые написали Вано и Клод. В фургоне мы все переодеваемся в униформу техников, обслуживающих Центр Защиты Информации, который находится в первом округе. На этом фургоне мы сможем беспрепятственно проникнуть на территорию округа и попасть в Центр. С собой у нас будет оборудование для взлома кодов и шифров и некоторое количество оружия, как говорит Фабиан «просто для самообороны». Мы уже давно изучили план здания и знаем, где находится то, что интересует нас больше всего – база данных, в которой хранится информация о всех рейбах ИОН, если нам удастся уничтожить ее, то все браслеты рейбов перестанут работать, начнется хаос и революция свершится сама собой.

План вроде бы совсем не плох, мы много раз обсуждали все возможные пути его развития, говорили о том, что может нам помешать, а что наоборот поможет. Мне кажется, что мы учли все, что было можно, за эти несколько лет ничто не ускользнуло от нашего внимания. Правда, мне до сих пор не совсем было ясно назначение наших боевых отрядов, но Фабиан сказал, что они просто будут неподалеку от Центра Защиты Информации, чтобы помочь нам бежать, если нас обнаружат раньше времени.

– Я закончил, идем, – Фабиан набрасывает мне на плечи свою куртку и мы последними покидаем наше подземелье.

Оказавшись на улице, мы не спешим домой, хочется подольше задержаться здесь, на свежем воздухе. Я пытаюсь как можно лучше запомнить это мгновение, все, что меня окружает, ведь этого больше не будет. Завтрашний день изменит все, я больше не вернусь в спортивный центр, не увижу своих лошадей, не буду выступать с номерами и ездить к Фабиану на выходные. Завтра начнется совсем другая жизнь. Остается только надеяться на то, что она будет лучше той, что есть у нас сейчас.

– Бона, если бы не ты, я бы не справился со всем этим, – Фабиан обнимает меня за талию, пока мы бредем домой в сумраке ночи.

– Фаб, ведь ты сам все придумал и организовал, я здесь совсем не при чем.

– Конечно, нет! Ты вдохновляла на эту работу меня, всех нас! Они все идут за тобой, а не за мной. Ты – душа «Друзей Авроры».

– А ты ее разум.

– И вместе мы достигнем нашей цели. Завтра начнется иная жизнь.

***

На первом же поезде мы пребываем во второй округ. Утром здесь довольно людно и мы смешиваемся с толпой. Фабиан заводит нас в какой-то закоулок, здесь мы взламываем дверь и заходим внутрь. Это совсем небольшое помещение оказывается чем-то вроде склада поломанного оборудования соседнего офиса. Похоже, что здесь нас никто не побеспокоит. Через тридцать минут Вано и Клод успешно справляются со своей первой задачей – освобождают нас от ненавистных браслетов. Я машинально потираю запястье. Так странно обходиться без него. Наверное, я просто не привыкла к тому, что никто не следит за каждым моим шагом.

До центра второго округа мы едем с пересадками – нужно незаметно избавиться от наших браслетов, оставляем их в транспорте, подбрасываем рейбам, так мы сможем выиграть какое-то время, прежде чем обнаружат нашу пропажу.

Наконец, мы достигаем цели своей поездки – одна из высоток второго округа. Она еще не достроена, поэтому в ней почти никого нет. Мы проникаем внутрь и забираемся на самый верх. Из остекленной комнаты открывается прекрасный вид на город. Я могу различить некоторые наиболее известные здания – авангардный небоскреб «Громбольдт Медиа», многоуровневые пики «ЭнергоТранс» и огромный «Гигацентр», возвышающийся черной скалой среди других зданий. Осталось ждать совсем недолго. Неожиданно раздается громкий хлопок, а за ним устрашающий грохот.

В глазах Боны отражались развалины. Еще несколько секунд назад на их месте был «Гигацентр», многоуровневый комплекс магазинов, салонов и офисов.

Она не сразу смогла осознать происходящее, но вскоре перед ее внутренним взглядом предстали сотни, тысячи рейбов и свободных, которые были там, среди всего этого хаоса. Они погибли и продолжали погибать каждую секунду. Кто-то погиб в момент взрыва, а кто-то наверняка только сейчас. И с каждой секундой их все больше и больше.

Ей стало трудно дышать. Этого не может быть. Столько людей…

Она резко обернулась к Фабиану и застыла от ужаса. Глаза его были полны безумного блеска, лицо выдавало чрезвычайное возбуждение.

– Зачем? – ее голос дрожал, – Ради всего святого, зачем ты это сделал?!

– Теперь они точно воспримут нас всерьез, – он нервно облизнул губы, – и это отвлечет их внимание.

– О чем ты говоришь?! – ее голос сорвался на крик, – Как ты можешь?! Там были люди, живые люди!

– В основном свободные, – его ледяное спокойствие пугало еще больше, чем взгляд, – нам нужно спешить, думаю, они уже отправили туда большую часть своих сил. Идем.

Он двинулся к выходу, но Бона и не думала идти за ним, она словно приросла к своему месту.

– Ну? – он нетерпеливо подошел к ней.

– Я никуда не пойду. Ты сумасшедший.

– Прекрати, – он поморщился и взял ее руки в свои, – всем революционерам по неволе приходится проливать чужую кровь. Лучше вспомни о том, что мы должны сделать. Мы должны уничтожить эту проклятую базу данных. Ну же, Бона. Ты нужна мне. Ты нужна нам всем, – видя, что она все еще сомневается, он поспешно добавил, – неужели эти жертвы были напрасны?

Его слова отрезвили ее. Нужно идти до конца, что бы ни случилось.

***

Когда раздался взрыв, Терен был в одном из небольших небоскребов, относящихся к «Громбольдт Медиа». Он как раз заканчивал деловую встречу, как вдруг на окнах здания высветилась Йоко Миоява, ведущая новостей. Терен пришел в замешательство, на его памяти никогда не было экстренных выпусков новостей.

– Внимание всем жителям Гигаполиса, президент Империи Объединенных Наций Вениамин Бейл, а также Правительство Империи выражают соболезнование относительно произошедшего и убедительно просят Вас не покидать дома, а также воздержаться от поездок в крупные торговые центры и другие общественные места. Сегодня утром, примерно в 10 20 по основному времени произошла серия взрывов, приведшая к крушению «Гигацентра». На место трагедии стянуты все силы столицы.

На стеклах высветились кадры, показывающие дымящиеся руины, тонны мусора и напуганных людей, но Терену было не до этого. Его окна выходили в противоположную сторону, он выбежал из кабинета и бросился в комнату напротив.

Он чуть не выпал из окна, но все равно не мог поверить в то, что видел прямо перед собой. Огромный столб едкого черного дыма поднимался в небо в том месте, где еще несколько минут назад возвышался «Гигацентр».

Тем временем Йоко продолжала:

– … президент выступит с сообщением.

Невидящим взором Терен смотрел на Бэйла, говорившего на фоне своего неизменного слогана «Always right».

– Крушение центра – страшный удар для всех нас. Тот, кто совершил это высокобезнравственное преступление ответит нам за всю ту боль, что он нам причинил, за все то горе, которое пришло в каждую семью, так или иначе пострадавшую сегодня. Я абсолютно уверен в том, что ответственность за случившееся полностью лежит на плечах тех, кто называет себя «Друзья Авроры». Данная террористическая группировка не раз выражала свой протест по отношению к существующей власти и выступала против воли народа. «Друзья Авроры» будут обнаружены и обезврежены так скоро, насколько это возможно.

Вместо президента вновь появилась Йоко.

– «ИОН 24» будет держать Вас в курсе событий. До свидания.

Ведущая исчезла, оставив Терена и сотни тысяч других горожан один на один со своими страхами.

– Боже, Ирдэна, – его голос осел. Он вдруг вспомнил, что сегодня Ирдэна с подругами должны были встретиться там на каких-то чтениях или еще где-то. У него пересохло в горле. Только не Ирдэна, только не его сестра. Пусть она не успеет приехать туда, пусть опоздает хотя бы сегодня.

Он судорожно сжал пусковик в руке, пытаясь связаться с ней, но ответа не последовало. Терен сел на ближайший стул и спрятал лицо в ладонях.

– Господин Громбольдт? – его секретарь рейб Лика окликнула его взволнованным голосом, – ваша сестра Ирдэна оставила Вам сообщение.

В кабинете появилось растерянное лицо Ирдэны, волосы растрепались, макияж смазался и, несмотря на плохое освещение в том месте, откуда она звонила, Терен прекрасно видел запекшуюся кровь над ее правым глазом.

– Терен, у меня мало времени, кто-то в суматохе украл мой пусковик, звоню с чужого. С нами все в порядке, мы с девочками успели выйти из центра, но мы рядом с ним в кафе «Затерянный рецепт». Тут выбило стекла и выход заблокирован. Пожалуйста, скажи остальным, что я в порядке, – она резко обернулась на какой-то шум и закашлялась, – все хорошо, – прежде чем отключиться, она успела изобразить на своем лице некое подобие улыбки.

Терен отбросил волосы с лица и облегченно вздохнул, главное, что она жива. Вначале он хотел просто переслать это сообщение родителям, но потом решил, что растрепанный вид Ирдэны может напугать мать, поэтому быстренько наговорил сообщение о том, что с ней все хорошо и разослал его всем – отцу, матери, Тиффани, Гарри и Хью с просьбой сообщить о том, где они находятся. Сам он поедет за Ирдэной немедленно, нужно как можно скорее вытащить ее из этих развалин.

***

Бона, Фабиан и еще два техника – Вано и Клод сидели в грузовом отсеке служебного фургона. Бона непрестанно потирала правую руку в том месте, где раньше находился браслет. Странно, но без него она даже чувствовала себя некомфортно, словно лишилась какой-то защиты. Глупо, ведь она должна радоваться свободе, а совсем скоро они подарят эту свободу и всем остальным рейбам. Тогда почему у нее так тяжело на душе? Разве, не этого она хотела? Разве не к этому призывала остальных «Друзей Авроры»? Все это время она не могла не понимать того, что будут жертвы, но никогда не думала о том, что они будут настолько велики.

Громовой голос президента достиг ее слуха. Они вчетвером сидели в черном фургоне, без единого намека на свет, но темнота не спасала их от звуков. Голоса беспрестанно говорили о том, что произошло, они сообщали подробности трагедии, заставляя Бону еще острее понимать то, сколько горя они принесли этому городу. По ее лицу текли слезы, не было смысла их сдерживать – здесь никто этого не увидит. Ее судорожное дыхание привлекло внимание Фабиана. Он вдруг понял, что, несмотря на все его старания, Бона оказалась не готова ко всему этому. Да и как можно быть готовым к тому, чтобы совершить массовое убийство? На мгновение ее боль передалась и ему. Он крепко сжал ее в объятьях и не отпускал до самого конца пути, чтобы ни случилось, главное, что они вместе, рядом, и он ее не оставит.

Бона не спешила ответить на его неловкие поцелуи. Она сжала в руке пусковик и мысленно отправила Терену свое последнее сообщение: «Я в башне. Прости за все».

***

В момент взрыва Фредди был довольно далеко от «Гигацентра», но Шилы с ним не было, он отправил ее вперед как раз в тот самый злополучный район. Услышав о теракте, он тут же вылетел на своем автолете в сторону центра, нужно было срочно отыскать Шилу. По пути он решил связаться с Тереном.

– Терен, ты где? – он нетерпеливо вглядывался в напряженное лицо друга, – у тебя все в порядке?

– Да, я был далеко от взрыва, ты сам как?

– Лечу туда. У меня там, – его голос сорвался, но он откашлялся и продолжил, – там где-то Шила.

Терен посмотрел на него в упор и чуть качнул головой, словно отгоняя от себя какие-то мысли:

– Встретимся там, Фред. Мне нужно забрать Ирдэну, она была рядом с центром и их немного завалило.

Терен исчезает, а Фредди поторапливает водителя. Ему совсем не понравился этот его взгляд. Видимо Ирдэне довольно сильно досталось, хоть она и не была в самом центре, что же тогда с Шилой?

Через двадцать минут ему удается отыскать автолет Терена, вокруг «Гигацентра» собралась огромная толпа, ближе им никак не подъехать и они решают идти пешком.

– Послушай, Фред, давай вначале поищем Ирдэну, она в «Затерянном рецепте», а потом все вместе найдем Шилу.

Фредди соглашается с Тереном, есть вероятность того, что Ирдэна видела Шилу, а, значит, сможет помочь им с поисками.

Повсюду валяется мусор, и черный едкий дым режет глаза. Они с трудом дышат и пробираются по грудам мусора, не обращая внимания на свои дорогие костюмы. По пути они помогают разблокировать двери в нескольких небольших магазинчиках, которые завалило обломками центра. Наконец, они добираются и до «Затерянного рецепта», у них уходит добрых тридцать минут, чтобы хоть как-то разобрать завалы. Из кафе выбегают напуганные люди, но Ирдэны среди них нет. Терен заходит внутрь и обнаруживает ее в самой глубине заведения. Она сидит на полу и судорожно дышит, закрыв лицо руками.

– Ирдэна, все в порядке, идем, – Терен присаживается рядом с ней и пытается отнять ее руки от лица, – все хорошо, я отвезу тебя домой.

– Нет, – она всхлипывает, – Я не знаю, как это случилось, но… – рыдания сотрясают ее тонкое тело. Говорить она больше не может и просто машет рукой в сторону туалета.

Терен заходит внутрь, волна ужаса накатывает на него. В туалете лежат три тела, повсюду разлита кровь, видимо их сильно ранило какими-то осколками или чем-то еще. В одном из тел он узнает Нииду, одну из подруг Ирдэны, вот почему она не хочет уходить. Но ведь здесь они уже ничем не смогут помочь. Нужно уходить.

Терен буквально силком уводит Ирдэну из «Затерянного рецепта». На улице их ждут Фредди и Шила, оба грязные, в пыли и копоти, но более менее целые.

На уцелевших стеклах соседних зданий вновь высвечивается Йоко Миоява:

– На улицах Гигаполиса вновь прогремела серия взрывов. На этот раз целью террористов стал Центр Защиты Информации. Согласно последним имеющимся у нас данным, все основные силы «Друзей Авроры» находятся там, что именно стало целью группировки пока не известно.

– О нет, – вслух говорит Терен, – Бона там.

***

Пока Вано и Клод возятся со своим оборудованием, Бона и Фабиан дежурят у входа в зал, где находится база данных рейбов. Дойти до зала им удалось без каких-либо трудностей, но Бона совсем не уверена в том, что все пройдет также гладко и дальше.

– Фаб, подойди к нам! – кричит Клод, и Бона испуганно вздрагивает.

– Я сейчас вернусь, – тихо говорит ей Фабиан и скрывается в темноте зала.

Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем Фабиан вновь появляется рядом с ней.

– У меня плохие новости.

– Что случилось?

– Наше оборудование не достаточно мощное. Чтобы уничтожить это все понадобится несколько лет.

– И что делать? – Бона с ужасом смотрит на него, – Неужели все было зря?

– Конечно, нет. У меня есть другой план. Как раз на такой случай. Взорвем здесь все к чертям. Я взял все с собой, на случай если наши техники окажутся не достаточно проворными. Правда, есть одна проблема.

– Мы не сможем уйти незамеченными, – Бона уже поняла, к чему он клонит, – будем прорываться к выходу?

– Да, здесь только внутренняя охрана. Я уже дал сигнал, наши начали обстреливать пару зданий во втором и первом районах.

– Обстрел? Ты мне об этом не говорил.

– Они отвлекают их внимание от нас.

– Что же еще ты забыл мне сказать? – она едва сдерживает себя, чтобы не перейти на крик.

– Все, успокойся, больше ничего. Готовься, через пару минут начнем прорываться к выходу.

Фабиан, Клод и Вано минируют зал и быстрым шагом выходят в коридор. За их спинами раздается мощный взрыв, Бона закрывает голову руками и бежит вперед, что есть сил. Всюду орет сирена, но Боне все равно кажется, что она слышит топот бесчисленных ног охранников Центра.

«Друзья Авроры» минуют один из этажей и налетают прямо на охранников, начинается перестрелка. В голове Боны стучит одна единственная мысль: «Вперед, только вперед!». Фабиан бежит прямо перед ней, разбрасывая гранаты и стреляя то туда, то сюда, она и сама не перестает отстреливаться, молясь о том, чтобы один из его снарядов не угодил прямо в нее.

– Осторожно! Не попади под шарики! – кричит Фабиан и скрывается за углом.

Бона пытается проделать тот же маневр, но, проскальзывая мимо установки, все же попадает под обстрел. Она уже слышала об этой страшной машине – небольшие металлические шарики проникают под кожу и двигаются по направлению к суставам, где происходит микровзрыв и враг теряет способность двигаться. Гимнастка призывает на помощь все свое мастерство, чтобы только не поймать зловещие шары, но три штуки все же попадают на ее ноги. Вне себя от ужаса Бона бежит дальше, она чувствует как шарики проникают под ее кожу и медленно, но верно движутся к своей цели – суставам ног.

Она отстает от Фабиана и прямо перед ней происходит взрыв, пол обваливается, образуя небольшой котлован, наполненный железными прутьями и кусками бетона. Бона перепрыгивает через него, и в этот миг шарики взрываются внутри ее ног, ее ступня касается пола на противоположной стороне, но ноги уже не слушаются ее, как в замедленной съемке она с криком срывается вниз.

От сильного удара Бона на мгновение теряет сознание, но тут же приходит в себя. Ног она не чувствует совсем, видимо, это последствия шока. В ушах стоит шум, всюду кровь и она лежит в груде мусора.

Рядом с ней появляется Фабиан:

– Как же так! Моя бедная девочка! Как же ты так! – он осторожно спускается к ней и подходит ближе.

– Фаб, прошу тебя, – Бона рыдает, – вытащи меня отсюда!

– Моя милая, моя милая, – шепчет Фабиан, подходя ближе и осматривая ее ноги, – прости, но я не могу.

– Что?!

– Я не смогу уйти вместе с тобой, если только тащить тебя на себе… Тебе придется остаться здесь.

– Но я же умру!

– Тебе не о чем беспокоится, – его лицо становится странно отрешенным, – я сделаю так, что твоя смерть не будет напрасной. Ведь ты душа «Друзей Авроры», наш символ, а если ты умрешь, то это сплотит нас еще больше, а когда мы победим, я устрою ежегодный праздник в твою честь.

– Ты бредишь, – только и могла сказать Бона, глядя, как он отходит от нее и поднимается вверх по завалу, – Как ты можешь!

Фабиан так и не оглянулся. У Боны не было сил даже на то, чтобы закричать от боли, зрение начало изменять ей, и она закрыла глаза, ожидая смерти.

Из тьмы ее вывели чьи-то прикосновения. Терен весь перемазанный в ее крови нес ее по какому-то коридору. Он снова оказался рядом.

После того, как Терен вытащил Бону из развалин, ее тут же направили в лучший госпиталь Гигаполиса. Он не скупился на ее лечение и готов был заплатить любые деньги, только бы помочь гимнастке.

Снаряды раздробили ей оба бедренных сустава и колено левой ноги. Надежд на то, что она снова сможет ходить, почти не было из-за того, что организм гимнастки никак не хотел принимать протезы. Главный врач предположил, что это связано с тем, что она рейб. Такие протезы создавались для свободных людей, и мутировавший организм рейба не был приспособлен для них. Потребовалось время для того, чтобы подобрать идеально подходящий сплав.

Бона провела в клинке полтора года и перенесла восемь операций. Первые три месяца она провела практически без сознания, лишь иногда приходя в себя, но тут же впадая в состояние бреда из-за невыносимой боли. Терену пришлось дать согласие на то, чтобы ее держали на снотворном, и постоянная боль не разрушила ее подорванную психику. Он приходил к ней каждый день, несмотря ни на что – работу, родственников, друзей, каждый раз он узнавал о том, как она провела очередной день. Терен старался приходить в те часы, когда предыдущая порция снотворного уже переставала действовать, а новую еще нельзя было применить. В эти несколько часов Бона еще не чувствовала боли, но и реальность воспринимала с трудом, а затем, вместе с сознанием к ней приходила и боль.

Однажды, во время одной из таких передышек, Бона услышала какой-то шум рядом со своей палатой. Ей показалось, что она слышит голос Фабиана. Она вдруг решила притвориться спящей.

В палату ввалились трое – Фабиан, Терен и санитар, безуспешно пытающийся разнять двух парней, вцепившихся друг в друга.

– Уйди с дороги, богатенький слизень, я не для того упрашивал судью отпустить меня сюда, чтобы ты теперь не пускал меня к ней! – Фабиан пытался стряхнуть с себя Терена, который крепко вцепился в него и старался вытолкать наружу.

– Убирайся отсюда, грязный предатель! Если бы ты не бросил ее умирать в завале, она бы уже могла ходить!

– Да, как ты… – задыхающийся Фабиан попытался ударить Терена в лицо, но санитару, наконец, удалось встать между ними.

– Господа! Прошу вас! Вы разбудите пациентку!

– Терен, – раздался хриплый голос Боны и все трое вздрогнули от неожиданности, – прошу тебя… – она посмотрела на него многозначительным взглядом, и он отпустил Фабиана.

– Хорошо, пусть остается, – нехотя сказал он, – Ты хочешь поговорить с ним наедине?

– Да, если можно.

Терен сжал кулаки в бессильной злости и вышел, санитар проследовал за ним.

– Бона, милая, мне так жаль… – Фабиан подскочил к ее постели, схватил ее ладонь и поцеловал.

Резким движением она вырвала свою руку из его ладоней:

– Что ты хотел?

– Я… Ты так… Увидеть тебя, – он нервно втянул в себя воздух, – Я боялся, что больше не увижу тебя.

– Ты бросил меня подыхать в груде мусора, Фаб, в тот момент ты тоже боялся потерять меня?

– Я был не в себе. Мы все были. Помнишь?

– Не знаю, к счастью, или нет, но тот день я помню в мельчайших подробностях. Именно поэтому я не понимаю, что тебе здесь нужно.

Она вдруг увидела, как он жалок. На запястьях виднелись следы наручников, волосы отрасли до плеч и спутались в один клок, на исхудавшем лице как насмешка плясали яркие солнечные зайчики, воспалившиеся глаза судорожно поблескивали. Поверженный фанатик – вот кто сидел сейчас перед ней.

– Бона, ведь у нас с тобой все получилось. Мы это сделали. Мы освободились от гнета свободных.

– Но какой ценой? Мы убили столько ни в чем не повинных людей, что сами заслуживаем смерти. Да и посмотри на нас. Я – калека, ты – заключенный. Мы ничтожны.

– Не говори так, моя дорогая, мы еще восстанем как феникс из пепла. «Феникс» – так я назову приемника «Друзей Авроры». Только дай мне время, я сбегу из тюрьмы и вызволю тебя из лап этого толстосума.

– Меня не нужно ниоткуда вызволять. Если бы не Терен, меня бы уже не было. И я думаю, что нам больше не нужно ничего организовывать. Мы и так принесли слишком много горя.

– Бона, нет, этого не может быть! Они промыли тебе мозги! Я знал! Я знал! – он схватился руками за голову, – Я просто обязан помочь тебе!

– Фаб, прошу тебя, просто оставь меня в покое. Уходи и никогда не возвращайся.

– Нет, – прошептал он и покачал головой, – нет… это не ты, это не твои слова…

Бона поняла, что разъяснить этому бедняге ей ничего так и не удастся, было похоже, что заключение слишком сильно повлияло на его рассудок, теперь он везде и всюду видел лишь зловещие замыслы, не замечая при этом как ужасны его собственные.

– Ты прав, – ей оставалось только подтвердить его догадки, – Со мной что-то произошло и я теперь совсем не та, что была прежде. Старую Бону, которую ты знал уже не вернуть. Оставь меня.

– Как я могу! Ты – моя муза! Душа «Друзей Авроры»!

– Это ничего, ведь у тебя будет новая организация. У «Феникса» будет новая душа.

Вначале на лице Фабиана отразился страх, потом недоумение, но постепенно лицо его разгладилось и приняло вполне миролюбивое выражение:

– Возможно ты права… И кто-то другой вдохнет жизнь в «Феникса», но не думай, что я не люблю тебя! Ну, то есть то, чем ты была. Ведь сейчас, согласись, ты совсем не то. Прости, моя дорогая, я не смог помочь тебе! Прости и прощай, – он нежно поцеловал ее руку и вышел из палаты.

Бона вздохнула с облегчением, видеть его дольше у нее не было сил. Слишком ничтожен был его вид. И этого человека она любила когда-то? Верила ему? Как же глупа и слепа была она тогда! Ведь он сумасшедший. Жалость сдавила ее сердце.

***

Суд по делу «Друзей Авроры» длился ровно год. Все это время Бона провела в клинике, так как Терену удалось убедить судей в том, что присутствовать на бесконечных заседаниях она просто не в состоянии, так что никого из своих старых знакомых кроме Фабиана она так и не увидела.

Один из самых блестящих адвокатов защищал ее в суде и, в конце концов, было решено, что Бона, хоть и была одной из ключевых фигур организации, но приказов не отдавала и даже не была посвящена в детальный план действий, а, значит, ответственность несет лишь за подстрекательство к бунту и погром в Центре Защиты Информации. Как социально опасный элемент ее приговорили к десяти годам домашнего ареста и пожизненного запрета к пребыванию в первом, четвертом и пятом округах Гигаполиса.

Фабиан был приговорен к пожизненному заключению, как и руководители боевых отрядов «Друзей Авроры». Многие получили по пять-семь лет лишения свободы, а кто-то отделался лишь увольнением с работы, в итоге все участники группировки оказались оторваны друг от друга и вновь создавать какие-либо союзы были явно не намерены. Впрочем, им это было и не нужно. Рейбы получили официальную свободу. Система дала сбой, а, следовательно, изжила себя. Было принято решение освободить всех рейбов от долговых обязательств их предков и начать новую жизнь, в которой уже не будет места столь очевидному рабству. Конечно, зависимость вчерашних рейбов, а сегодняшних свободных граждан от более состоятельных сограждан не могла исчезнуть в один день, для решения этой проблемы правительство предложило желающим (которых оказалось не мало, ведь большинство рейбов не умело делать ничего, кроме того, чему их научили) остаться на своих рабочих местах и получать заработную плату, чтобы оплачивать аренду своего старого жилья и теперь уже самостоятельно покупать себе продукты и другие товары, а не менять их по талонам. Что касается ребов, находящихся в личном пользовании, то их хозяева могли предложить им остаться работать за определенную плату, таких было меньшинство, слишком многого натерпелись личные рейбы от своих хозяев, часть из них занялась торговлей, кто-то нашел себя в сфере социальных услуг, а те, кто не имел склонности к честным заработкам вступили на путь разбоя. Уровень преступности резко возрос, понадобились годы, чтобы вернуть его на прежний уровень. После открытия доступных школ, рейбы смогли получать комплексное образование, где одним из ключевых предметов стали так называемые «основы семьи», где рейбам, давно лишенным права заводить семьи, вновь прививалось желание создавать семью и воспитывать детей. Постепенно стерлись и внешние различия между двумя классами, новая политика ИОН, основанная на равноправии нашла своеобразный отклик среди некогда более свободного населения – в моду вошло нанесение на лица временных и постоянных татуировок, похожих на те, что носили рейбы. Бывают и межклассовые браки, со временем их становится все больше и, вполне вероятно, что вскоре и генетические различия станут не так очевидны.

***

Бона уже давно привыкла к тому, что Терен навещает ее каждый день, сообщает ей различные новости и читает вслух. Сама она давно ничего не читала, нет желания что-то делать. Она просто сидит в постели и ждет, сама не зная чего. Безразличие пронизало все ее существо и лишило каких-либо желаний, эмоций и страстей. Доктор говорит, что это последствия шока, затяжная депрессия, нервное потрясение и прочее, прочее, но Терена такое положение дел не устраивает. Он уверен в том, что Бона может ходить, просто она не хочет этого. Нужно заставить ее вновь захотеть жить, увлечься чем-нибудь, читать книги, слушать музыку и получать знания, к которым она так тянулась все эти годы, тем более, что сейчас все ограничения в этом вопросе для рейбов сняты. Гимнастку возят на различные процедуры, которые призваны постепенно разработать ее ноги и подготовить организм к тому, чтобы он вновь мог передвигаться без посторонней помощи.

В один из дней Терен приходит необычно взволнованным:

– Бона, мне нужно серьезно поговорить с тобой кое о чем.

– Разве в этом есть необходимость? Я ведь уже давно передала тебе право принимать все решения, не советуясь со мной. Я доверяю тебе.

– Боюсь, это не доверие, а всего лишь проявление безразличия, – вздыхает Терен, – но сейчас речь не об этом. Тебя выписывают через месяц, ты рада? – он пытливо вглядывается в ее лицо и с удовольствием замечает в нем перемены.

– Ох, – она пугливо вздрагивает, – Я не знаю. Терен, я, кажется, совсем разучилась жить вне этих стен, мне страшно.

– Тебе нечего бояться, – он тихонько берет ее ладонь, – Я ведь не брошу тебя на растерзание журналистам и толпе. Поэтому я и пришел поговорить с тобой об этом. Как ты смотришь на то, чтобы жить у меня?

– Что? – она с удивлением смотрит на него, – то есть, как это жить у тебя? В качестве кого?

Терен не торопится с ответом, слова крутятся у него на языке, но он никак не может собраться с мыслями и озвучить их. Он решает начать с самого начала:

– Ты помнишь нашу первую встречу?

– Да, ты спас меня от Реджа. И страшно напугал меня, потому что ты был первым свободным гражданином, который обращался со мной не как с вещью, – Бона ласково улыбается ему, – я так тебе благодарна за это. Я только недавно осознала, как глупа была все это время и не понимала… Ничего не понимала. Совсем. Прости меня, ведь ты заботился обо мне все время, что мы были знакомы, с самого первого дня, и я никогда не понимала, почему же ты делаешь это именно для меня, ведь я всего лишь гимнастка.

– А я такой же человек, как и ты. Совсем обычный, но разве этого мало? Да, наверное, ты, такая как все, но только не для меня. Я и сам не знаю почему, но для меня ты особенная. Просто особенная и все. Потому что ты это ты. И я люблю тебя, какая бы ты ни была – веселая или грустная, сердитая или милая, страстная или безразличная ко всему, все равно это ты Бона. Я всегда знал, что могу просто купить тебя, и ты будешь со мной всегда и везде, но мне этого совсем не хотелось, потому что я хотел, чтобы и ты полюбила меня. Поэтому я заботился о тебе и старался сделать так, чтобы ты поняла, что я всегда рядом. Я рад, что ты поняла это, пусть и не так скоро, как мне бы того хотелось, – он делает паузу и нерешительно спрашивает, – Ты любишь меня?

– Честно, я не знаю, – она растерянно смотрит на него, – в последнее время я почти ничего не чувствую и мне сложно сказать что-то определенное, но я всегда радуюсь, когда ты приходишь и жду тебя. Я боюсь потерять тебя, но к чему-то большему я сейчас не готова.

– Понимаю… Поэтому я предлагаю тебе просто переехать в мой дом. У меня есть дом в шестом округе, там тебя никто не будет тревожить. Я закончил его строительство совсем недавно, надоело жить с отцом. Шестой округ это конечно совсем не так престижно, как второй или третий, но зато там настоящая живая природа, есть озера и небольшие рощи, тебе понравится. Я не буду торопить события, обещаю.

– Ты столько сделал для меня, разве могу я отказывать тебе? Я согласна.

***

Терен знал, что в день выписки Боны соберется целая стая журналистов, жаждущая получить пару снимков, и ему совсем не хотелось, чтобы она предстала перед ними в инвалидной коляске, но к его сожалению к этому моменту гимнастка так и не начала ходить, правда, могла стоять какое-то время без посторонней помощи.

Перед самым выходом Боной овладел страх, она так давно не была на улице и не видела посторонних людей, что предстоявшие перемены вселяли в нее ужас. Терен и сейчас поддержал ее, в одно мгновение он усадил ее на задние сидение затемненного автолета и сам сел рядом, не так уж много людей успели увидеть ее белое изможденное лицо.

Терен с удовольствием наблюдал за тем, как меняется Бона по мере отдаления от госпиталя. Она с интересом разглядывала все, что проплывало мимо них за окном, и пыталась поймать солнечные лучи, пробивающиеся сквозь затемненные стекла машины. Через полтора часа они прибыли в шестой округ, и Бона поняла, что Терен как всегда кое о чем умолчал. Его дом оказался огромной усадьбой, обнесенной высокой кованой оградой. Сам дом был скрыт в глубине прекрасного сада, в котором были и небольшие рощи и поля цветов и даже озеро. Все это время Бона представляла свои десять лет домашнего ареста как заключение в небольшом домике с одной комнатой и кухней, в одном из таких, в котором когда-то она жила вместе с Фабианом, но, благодаря Терену, ее ожидал настоящий дворец, напичканный всевозможными гаджетами сверху донизу и находящийся в самом сердце прекрасного сада.

Как-то утром в спальне Боны появился неожиданный гость. Шила вошла уверенным шагом и села в кресло, которое обычно занимал Терен.

– Шила? – ее появление удивило Бону, – что ты здесь делаешь? Ты приехала вместе с Фредди?

– Вовсе нет, – Шила поморщилась, – я одна, – она провела рукой по коротко остриженным волосам, – я не стала работать на него. Хотя, он, конечно, предлагал мне немыслимые деньги и никакой работы, просто как всегда не отходить от него ни на шаг.

– Ты ненавидишь его?

– За то, что он лишил меня возможности заниматься спортом лишние лет пять, семь? Конечно, меня это злит, но ненависти нет… Мне жаль его, в конце концов, он просто обожает меня, только и всего. Чувства ослепляют его на столько, что он не думает о том, что все это делает меня несчастной.

– Мне так жаль, – Бона покачала головой, – нет, это не любовь, если он не видит, что только вредит тебе.

– Каждый любит по своему, – возразила ей Шила, – кто-то как Терен поддерживает твои интересы, а кто-то как Фредди садит тебя в золотую клетку и думает, что так ты будешь счастлива.

– Но как ты попала сюда? Неужели Терен просто пригласил тебя в гости?

– Конечно, нет, он нанял меня.

– Нанял?

– Да, приглядывать за тобой. Кстати, тебе пора на завтрак, так что вставай, я помогу тебе переодеться.

– Что? Но я этого не хочу. Я не хочу, чтобы ты таскала меня и все в этом духе, я против.

– Слушай, меня это не касается. Меня нанял Терен, я работаю на него, вот он вернется с работы, с ним и поговоришь.

Бона, конечно же, так ничего и не сказала Терену.

Через несколько месяцев гимнастка начал ходить и даже смогла совершать небольшие прогулки вокруг дома. Во время одной из них ее ждал сюрприз. Терен завел ее чуть дальше в сад, где оказалась небольшая конюшня, а в ней Бурелом и Буревестник. Терен выкупил их, чтобы Бона могла ездить верхом, когда совсем окрепнет. Трюки, конечно, она уже делать не сможет, но верховые прогулки вполне осилит.

Терен и Бона поженились спустя два года.