В Приднестровье я приехал сам, по зову сердца. Должности у меня не было, была душевная обязанность защищать свое государство от всякой нечисти. Там ведь земля российская, Черноморского казачьего войска, за нее еще Суворов воевал. В Приднестровье я занимался военным делом, а не политикой. Это была работа. У меня ведь оперативно-стратегическое образование, а если бы туда не приехал ни один генерал, которому по присяге положено защищать родную землю, русским людям в республике пришлось бы плохо.

Приехали мы в Приднестровскую Молдавскую Республику вместе с редактором газеты «День», всем известным Александром Андреевичем Прохановым. Маленькой группой, в одном купе мы добрались до Тирасполя, побывали у президента республики Игоря Николаевича Смирнова. Я попросил разрешения объехать все позиции, побывать в военном министерстве.

Маленькая республика - 180 километров по меридиану и около 40 километров по параллели - занимала и до сих пор занимает особое место в истории России. Вроде и маленький камешек, но он, попав в ботинок Запада, настолько мешает ему, что НАТО, и в первую очередь Америка, делает все, чтобы ликвидировать Приднестровскую Республику. А республика - наша, советская, русская. Советская по отношению к населению, его социальной защите, а русская - по сопротивлению. Самое интересное, что во главе этого сопротивления в Приднестровье стояли женщины. Да-да, именно женщины. Испытав нашествие румын в начале Великой Отечественной войны, они, когда возникла опасность, вслух сказали: «Мы больше этого не допустим» -потому что фашисты Румынии вели себя зачастую еще хуже, чем немцы. Трудовые коллективы, состоящие из русских, украинцев, немцев, молдаван, евреев, гагаузов, имели своих родственников на территории Молдавии с Румынией и знают, как жили в Румынии и живут сегодня в Молдавии. Их родственники часто приезжают на территорию республики и закупают галоши, как самую дешевую обувь, керосин, продукты - нуи рассказывают об условиях жизни в Молдавии Снегура, а потом и Воронина. Так что у приднестровцев есть возможность сравнивать и понять, что к чему.

Именно женщины всегда были здесь застрельщицами сопротивления. Когда в 91-м году И. Н. Смирнова арестовали и держали в Кишиневе, женщины вышли на железную дорогу и перекрыли путь в молдавскую столицу. Снегур был вынужден выпустить Смирнова. Женщины же, осадив расположение 14-й армии, добились того, что начались переговоры министров иностранных дел Молдовы, России, Украины и Румынии. В истинном патриотизме приднестровских женщин я имел возможность убедиться и лично.

В 1992 году, к моменту нашего приезда, молдавские, а вернее - румынские подразделения перешли в двух местах Днестр и захватили плацдармы севернее Тирасполя. Стихийное сопротивление народа - жителей

Приднестровья (сначала вовсе без оружия, потом с охотничьими ружьями и, наконец, - с оружием со складов 14-й армии) и прибывших русских казаков -стабилизировало, насколько это было возможно, положение.

Почему я называю молдаван румынами? Да потому, что в 6 часов утра по местному времени в Кишиневе раздается румынский гимн: «Пробудись, румын!» Молдаване вслед за румынами считают себя потомками древних римлян, первыми перешли на латиницу, подняли над своей страной румынский триколор. Голубая мечта у этого народа - слиться с Бухарестом. Получив у Смирнова разрешение действовать, я вместе с полковником Матвеевым, бывшим рижским омоновцем, облазил все позиции приднестровцев. Взаимодействовал с Антюфеевым (МТБ).

Меня, генерала, тридцать шесть лет прослужившего в армии, более всего захватил настрой, дух противостоянию Снегуру, переполнявший все население, от мала до велика. Идешь по траншее, то и дело слышишь: «Генерал, лучше бы ты патронов принес, а еще лучше, если бы минометами и артиллерией поддержал!» Никто здесь не заставлял идти на передовую. Не было ни комиссаров, ни замполитов, ни священников. Откуда же в людях эта пронзительная любовь к Отечеству? Я много думал об этом. Видимо, это то изначальное чувство России, Родины, которое всегда было присуще народу нашему. И скажу, что никакой пропагандой, никакой черной агитацией чувство это не разложить, не сбить с пути, не убить веру. Дай Бог, чтобы всегда рядом со мной были такие люди, как приднестровцы!

Ежедневно докладывал Смирнову свои соображения, несколько раз выезжал вместе с президентом на рекогносцировку в районе плацдармов - в общем, занимался своим военным ремеслом. Смирнов очень внимательно выслушивал мои донесения, мгновенно все схватывал и отдавал распоряжения о выходе экскаваторов, бульдозеров, всей инженерной, всей землеройной техники, которая имелась в республике, на дооборудование окопов, блиндажей и реконструкцию ДОТов, построенных еще до начала Великой Отечественной вдоль побережья Днестра.

Игорь Николаевич Смирнов - человек, глубоко мною уважаемый. Работать с ним было легко и втоже время трудно. Трудно потому, что он не щадит ни себя, ни других. Он работал тогда на износ. Жестко, умно, хитро. Шла война, и Игорь Николаевич был Верховным Главнокомандующим для республики и ее армии. И это была действительно армия, состоящая из народа. Потому, кстати, она и победила. Окружение свое Смирнов подбирал сам. Плохие (мелочь) отсеивались, лучшие (глыбы) оставались вместе с ним до победы.

Однажды возвращались с рекогносцировки и одна из наших «Волг» забарахлила, так что ее пришлось оставить в районе Дубоссар. Вторую «Волгу» перегрузили настолько, что двух охранников пришлось даже посадить в открытый багажник. А Смирнов пересел с переднего сиденья на заднее, к окну, которое было обращено к Днестру, откуда постоянно велся огонь по всему, что двигалось. Меня он посадил в середину и распорядился, чтобы один из охранников снял бронежилет, сам прикрыл меня им, а на все возражения отвечал: «Генерал, ты у нас гость, мы за тебя отвечаем».

Первыми в России на помощь республике приехали казаки, целые ватаги, быстро окрепло и свое Черноморское казачье войско. Воевали крепко, часто бесшабашно. Но. окопы рыть не хотели. Отсюда потери. Казак - всегда патриот, но не всегда организован. К концу войны все встали в общий строй, и это - заслуга президента Смирнова, который не стеснялся ни в действиях, ни в выражениях.

14-я армия состояла из четырех дивизий. Одна дивизия - 59-я - с частями армейского подчинения на левом берегу. А три дивизии со всем вооружением - на правом берегу Днестра, то есть в Молдавии. Своим указом Ельцин распорядился все отдать Молдавии. То есть 14-я армия, о которой потом было столько разговоров, состояла практически из одной 59-й дивизии, инженерно-саперного батальона, вертолетной эскадрильи и нескольких других мелких подразделений бывшей армии. Вооружение трех дивизий Молдавия использовала в своих целях - вооружилась сама, вооружила своих сепаратистов, так называемых «волонтеров», - а полк новейших истребителей «МиГов», стоивших по тридцать миллионов долларов каждый, продала Америке для испытаний и расстрелов .

Положение было трудное, пришлось взяться и за организационную работу. В 59-й дивизии шесть полков - три мотострелковых, танковый, артиллерийский и зенитный полк. В каждом из них мы с женсоветом республики провели по офицерскому собранию. Два генерала - яи генерал Титов, участник Великой Отечественной, - призывали офицеров не оставаться равнодушными в создавшейся обстановке и защищать Приднестровье, потому что те, которые придут с правого берега, не пощадят детей и жен советских военнослужащих. Представительницы женсовета подкрепляли наши призывы рассказами о том, как их матери страдали от насильников-румын в 41-м году, во время оккупации. В результате такой работы нам удалось расшевелить офицерскую среду.

Во время офицерских собраний было, конечно, много различных вопросов и споров, но главными и самыми ожесточенными моими противниками были бывшие политработники:

- Этот генерал приедет и уедет, а нам жить здесь! Нас всех уволят!

Отвечал:

- Да вы и так уже уволены! Кому вы теперь нужны?

Им обещали, что их переведут на Кубань, построят квартиры, но так все это на стадии обещаний и заглохло.

Многие офицеры 14-й армии ночами уходили на позиции приднестровцев, вели огонь, корректировали огонь минометных батарей и отдельных орудий, а днем стояли на плацу, занимались строевой подготовкой и выполняли распоряжение Москвы не вмешиваться в конфликт.

После одного из наших собраний произошло вот что.

Прямо из клуба офицеры отправились в парки боевых машин и вывели танковую роту Т-72, три минометные батареи 120-мм минометов, батарею противотанковых 100-мм пушек и, россыпью, много различной бронированной техники. И вся эта орава - иначе не скажешь - на большой скорости пошла из Тирасполя в район Дубоссар, на плацдарм румын.

Шороху получилось немало. Это не было никем санкционировано, только поэтому и удалось вывести такое количество техники.

Командир танковой роты на одном танке выскочил на высотку и увидел в 2,5 километра от себя переправляющийся через Днестр паром, набитый румынской пехотой вместе с автомашинами. Открыл огонь. Пятым снарядом он утопил паром вместе с пехотой. Учитывая дальность, упражнение «стрельба из танка на большие дальности (больше прямого выстрела)» засчитывалось с оценкой «отлично». Потом этот старший лейтенант помчался к инженерной машине заграждения, которую несколькими днями ранее подбили румыны с другого берега. Из танка выбралось три человека -весь экипаж - и уже подцепили эту ИМР, когда одно из румынских противотанковых орудий смогло подбить Т-72. Экипаж остался жив, однако уже на следующий день на первой странице московских «Известий» появилась фотография Т-72 с опущенным стволом орудия. Вот, мол, как румыны наших бьют!.. Но сам факт выступления регулярных подразделений Российской армии на защиту республики произвел ошеломляющий эффект на румын, на Запад и на «демократов» в Москве.

В Генштабе всполошились - вероятно, был разговор со Смирновым, ему пообещали, что пришлют действующего, а не отставного генерала. Игорь Николаевич извинился передо мной, поблагодарил за работу - ия понял, что надо уезжать. Вместо меня в Молдавию был прислан Лебедь со своими громкими словами и малыми делами. Когда румыны внезапно почти захватили Бендеры, но были выбиты силами ополчения и подразделениями 59-й дивизии, Лебедь запретил огневую поддержку наступающих сил приднестровской обороны. А ведь ополченцы могли дойти и до самого Кишинева, там всего около 90 километров. Атак - сколько людей погибло тогда? Считай кресты на новом кладбище на западной стороне Бендер!

В Кишиневе, кстати, все это время оставался советский парашютнодесантный полк, командовал им младший брат Лебедя. Румыны обложили расположение полка бетонными плитами, но вырваться можно было - и мы посылали в Кишинев ходоков, предлагая полку строем, на боевой технике, с развернутым знаменем прорваться в Тирасполь, где их готовы были принять. Но младший Лебедь отказался, сдал всю технику румынам и вместе со штабом отправился в Абакан (Тува), где и стал президентом. А мог стать национальным героем, как стал бы им любой комбат, который в 93-м прорвался бы к Дому Советов с техникой под развернутым знаменем.

В заключение хочу сказать, что верю - когда в Кремле будут патриоты, Россия признает ПМР и республика войдет в состав СНГ либо, если того пожелает приднестровский народ, станет частью России.

За свою работу в Приднестровье я получил республиканский орден «За мужество и храбрость». Горжусь этим, так как считаю, что моя поездка заставила руководство России повернуться лицом к патриотическому движению и не позволила бесшумно сдать Приднестровскую Молдавскую Республику.

За годы службы Родине я получил награды и звания:

Генерал-полковник - за безупречную службу в Советской Армии, успешное командование войсками двух округов: Уральского и Приволжско-Уральского.

Золотая медаль - за окончание Военной академии им. М. В. Фрунзе - 1973 год.

Золотая медаль - за окончание Академии Генерального штаба - 1982 год.

«Почетный железнодорожник СССР» - приказ министра путей сообщения № 128 от 23.12.88. «За большой личный вклад и проявленную инициативу по обеспечению устойчивой работы Закавказской железной дороги».

Народный депутат СССР, 1989-1991 гг. от Свердловской области (Ирбитский избирательный округ).

«Лучший русский 1992 года» - в противовес Горбачеву, признанному в Германии «лучшим немцем», журнал «Молодая гвардия» признал «лучшим русским» советского генерала.

Депутат Государственной Думы России - с 1996 года от Самарской области (Промышленный избирательный округ).

Почетный академик Петровской академии наук и искусств - 1999 год.

Почетный академик Международной славянской академии наук, образования, искусств и культуры - 1999 год.

Орден «За службу Родине» III степени - за освоение новой боевой техники.

Орден Красной Звезды - за успешное проведение оперативно-тактических учений в Закавказье с присутствием иностранных военных наблюдателей.

Орден «Защитник Советов» - за защиту Конституции и Советской власти в октябре 1993 года.

Орден Сталина, за № 01, - за совокупность патриотических действий по освобождению России от перестройки и реформ.

Орден «За мужество и храбрость» - Приднестровской Молдавской Республики.

Был под следствием с 25 августа по 25 декабря 1991 года. Из четырнадцати командующих войсками округов и четырех сил флотов единственным уволен за активную поддержку ГКЧП.

Находился в тюрьме «Лефортово» с 4 октября 1993 года по 26 февраля 1994 года за активное участие в восстании против ельцинского режима.

Под следствием со слов СМИ за разжигание антисемитской ненависти и призывы к насильственному свержению ельцинской власти (4,6 октября 1998 г. на митингах в Москве и Самаре, в апреле 1999 г. в Новочеркасске на встрече с казаками).

«НАРОДНЫЙ ГЕНЕРАЛ» - признан на митингах, в армии.

Есть еще два ордена иностранных государств, но я их не афиширую.

Я горжусь особенно своим участием в защите Верховного Совета и Конституции РСФСР. Иметь гражданское мужество выше, чем военное. Я не сбежал, не отказался от Красного знамени, от Присяги. С тех пор каждого меряю вопросом: «А что ты делал в октябре 93-го?»

//__ * * * __//

По возвращении из Приднестровья спрашиваю редактора журнала «Молодая гвардия» Анатолия Иванова, присвоившего мне звание «лучший русский 1992 года»:

- Что, не могли курносого найти?

А Иванов отвечает:

- Нев отсутствии курносых дело, а в отсутствии русского характера бойцовского.

А по мне, так лучший или не лучший года, месяца или недели - неважно. Главное - русский. Главное - что не «лучший немец», как Горби и его подпевалы.

//-- О Проханове --//

Я был еще комендантом Нахичеванской республики, когда позвонил командующий Родионов И.Н. и приказал срочно прибыть в Ереван:

- Вы назначены министром-комендантом особого района Армении.

- Игорь Николаевич, но там же правит ваш начальник штаба Самсонов. Неудобно мне как-то .

Откровенно говоря, мне не хотелось с одной собачьей должности на другую.

- Альберт Михайлович, приказ уже подписан. Прилетай.

Так я оказался комендантом особого района Армении после землетрясения.

Многотысячные митинги на Театральной площади сотрясали республику. Армянская диаспора за рубежом подпитывала эти настроения материально. Я выходил на встречи с людьми и доказывал, что республика, которая сто процентов хлеба, восемьдесят процентов мясо-молочной продукции, сто процентов деловой древесины, нефти, газа и т. д. получала из центра, не может выжить, отделившись от Союза. Митингующая Армения бежала к «независимости» впереди республик Прибалтики.

Чем только коменданту не приходилось заниматься. От поддержания порядка, поставки материалов, расквартирования строительных частей и техники для работы в очагах разрушения до выступления на телевидении, радио, в газетах. Я жил в кабинете, превращенном в центр управления. За дверью стояла раскладушка, на столе лежал мой автомат. И вот в это время приехал Проханов, и я познакомился с ним лично, хотя до этого с удовольствием читал его газету «День», когда выдавалась свободная минута (армейская шутка: когда командиры читают газеты - отдыхают, когда политработники - работают). Для поездки из Еревана в Карабах я отдал Проханову свой «УАЗ», водителя и адъютанта с автоматом.

В Ереване карабахских армян считали не равными себе, и в разговорной речи часто слышалась кличка «карабахский ишак». А здесь началась такая кампания в прессе, радио, ТВ, что сразу были созданы комитеты «Карабах» во всех вузах, школах, и даже в детских садах детишки водили хоровод с флажками «Карабах» в руках. Это было настолько нелепо, настолько видно, что все ветви власти, в том числе и армянские, отслеживали эту карабахскую, опасную обстановку. Дело в том, что 7-я армия, расположившаяся на территории Армении, и 4-я армия в Азербайджане в период войны укомплектовывались в основном за счет местного населения, и офицеры были в основном местные. Таки звали: «Армянская армия», «Азербайджанская армия», и все старания кадровиков и мобилизаторщиков исправить положение не удавались.

Тот личный состав, который прибыл из Ростовской области и Краснодарского края, не спасал положения. Таки приходилось мне большую часть времени работать в Армении, а в Баку работал генерал-полковник Тягунов Михаил Александрович, представитель Южной ставки.

В один из тех напряженных дней я и познакомился с Прохановым.

Когда я стал командующим, мы с ним продолжали поддерживать связь: то военком г. Троицка сообщит о рассказах одного деда, который якобы на фронте расстрелял отца Горбачева; то делегация писателей во главе с Кунаевым пожелает посмотреть не солдат с Красной площади, а настоящих -с Тоцких лагерей. А когда меня «демократы» уволили, то я уже не выходил из редакции Проханова.

Помимо его таланта писателя, меня всегда удивляла его способность схватывать суть доклада авторов многочисленных заметок и публикаций. Практически Проханов возглавлял оппозицию после удушения советской власти. Через рентген его интервью (Руцкой, Лебедь, Зюганов, Бабурин) прошла практически вся оппозиция. Не миновала эта участь и меня. Он и вытащил меня в Приднестровье.

Когда мне исполнилось очередные «сто» лет, Проханов был ведущим за столом. Александр Андреевич, спасибо. Ласковое слово и генералу приятно!

Он столько сил вложил в раздувание Зюганова, что тот, в самом деле, поверил в свою гениальность. Сегодня Проханов этого уже не делает.