Я чувствовал себя подростком в тот субботний полдень.

Когда я в самом деле был подростком, в Чикаго, машиной моей мечты был красный «понтиак» с откидывающимся верхом. Я воображал, как мчусь через Иллинойс и Индиану с откинутым верхом на своем красном «понтиаке». Я представлял себе стройных блондинок, которые — как одна — поворачивали головы и с восхищением смотрели на меня и мою машину. Мои волосы развевались на ветру, широкая улыбка не сходила с лица — больше не прыщавого. Но я водил старую отцовскую колымагу, и то когда он позволял мне, и мои первые победы над женщинами — очень редкие — ограничивались пространством заднего сиденья этого зеленого одра.

Сегодня мне вновь захотелось промчаться на красном, с откидывающимся верхом «понтиаке». Лихо пронестись по дорогам, подъехать к «Убежищу», выскочить из машины, прорваться к сверкающей изумрудной лужайке, где Сара Уиттейкер, стройная и светловолосая, ждет своего Белого Рыцаря, — неуловимого, непобедимого, стремительного как ветер. У моей машины не было откидного верха, зато я ехал с открытыми окнами, и в них врывался день, такой же яркий, будоражащий, как зеленые глаза Сары, ее золотистые волосы и сияющая улыбка.

Я собирался сказать ей, что все будет в порядке. Планы плохих людей будут расстроены, прекрасная Белоснежка освободится от тирании Семи Гномов, которые держали ее у себя в плену. Доктор Циклоп, Распутная Ведьма, Брунгильда, Илзе — все они отступят, а она выйдет на волю свободной, вернется в добрый и счастливый мир людей.

Она была в белом.

И побежала через лужайку, раскинув руки; юбка взметнулась, закрутившись вокруг ее ног, белая полотняная блузка соскользнула с нежного округлого плечика, обнажив его, мелькали стройные ноги, а белые туфельки, казалось, сами перелетали лужайку. На миг представилось, что мы упадем в объятия и, как любовники, долго находившиеся в разлуке, покроем друг друга поцелуями — щеки, глаза и губы, — но Джейк стоял неподалеку, наблюдая за нами.

Сара взяла меня за руку.

— О Мэтью! — воскликнула она. — Вы не знаете, какую радость вы приносите с собой.

— Вы прекрасно выглядите! — выдохнул я.

— Я сидела на солнце, — сказала Сара.

Она все еще держала меня за руку.

— Пойдемте, прогуляемся к озеру. О! Я так счастлива видеть вас, — сказала она, сжимая мою руку, и мы пошли к озеру, тихому и безмятежному, как обычно. Я вглядывался в его воды, надеясь стать свидетелем того, как рука протянется из глубины. Рука, которая держит меч Эксалибур. Она протягивает его рыцарю, приносящему добрые вести, — Белому Рыцарю.

Джейк выбрал место неподалеку, прислонившись к стволу высохшего дерева.

— Так долго тянется время между визитами, — говорила Сара. Она не отпускала мою руку, сжимая ее, словно пытаясь убедить себя, что я реален. — Когда вас нет, я воображаю, что вы идете рядом со мной, я придумываю, что Брунгильда — это на самом деле вы, переодетый сиделкой. Когда я принимаю душ, а она наблюдает за мной, я начинаю верить, что вы смотрите на меня. Ночью, когда я лежу в постели, одна… простите меня, я слишком много говорю… Как вы, Мэтью? Я надеялась, что вы позвоните. Почему вы не позвонили? Если бы вы знали, как я жаждала услышать звук вашего голоса! Вы так мило выглядите сегодня, свежий, подтянутый, вам идет костюм из легкой полосатой ткани. Мне нравится и ваш яркий галстук, это Ральф Лорен? Обещайте, что никогда не измените свою прическу. Я умру, если вы начнете причесывать волосы как Гэтсби, с пробором посредине. Он, кажется, так причесывался, не правда ли? А если нет, то, безусловно, должен был носить прическу с пробором. Слушая мою трескотню, вы, вероятно, подумаете, что мне нравится звук моего собственного голоса. А как вам мой голос, Мэтью? Вы заметили — я не употребила слова «люблю». «Вам нравится, как голос мой звучит? — спросила осторожно девушка?»

— «Мне нравится, как голос ваш звучит», — сказал я.

— Болтаем как плакальщики… — Она улыбалась открыто, совсем по-детски.

— Итак, «что за сокровище, дядя?» Вы помните сцену из «Генриха V», когда французский посол подносит королю дары от дофина и Эксетер открывает ларец, а Генрих спрашивает: «Какой там дар?» И Эксетер серьезно отвечает: «Для тенниса мячи». Я просто обожаю эту сцену, потому что Генрих отчитывает посла, сдерживая ярость. Помните эти строки?

Сара внезапно поднялась, повернулась спиной к озеру, солнце просвечивало ее полотняную юбку, обрисовывая длинные ноги. Она сжала кулачок, приняла величественную позу и заговорила глубоким грудным голосом, совершенно непохожим на ее собственный:

— А затем он действительно разозлился, Мэтью, — продолжила она своим обычным голосом. — Неужели вы не помните? Он говорит послу, — подождите минутку, дайте мне перевоплотиться.

Сара откашлялась, встала в позу и тем же глубоким, но затаившим угрозу голосом произнесла:

Ее голос неожиданно зазвучал громко и надменно, зеленые глаза потемнели.

Голос ее упал до шепота, и в нем было больше потаенной угрозы, чем в иных воплях и проклятиях.

— Боже, как я люблю это! — вздохнула Сара. — Разве вас не восхищают люди, которые расправляются с теми, кто позволил себе насмехаться над ними? «Проклятью шутку принца предадут», — повторила она. — Как прекрасны эти звуки, аллитерации, когда заворачивается язык! Попытайтесь, Мэтью. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Проклятью шутку принца предадут, — сказал я.

— Видите?

— Да.

Сара снова уселась рядом со мной на скамью, взяла меня за руку, сжимая ее в своей ладони.

— А теперь скажите мне, как вы думаете, он нас разыграл? — Она опять широко улыбалась.

— Кто?

— Шекспир. Вот эти строки:

Имеются в виду действительно теннисные мячи? Или мячи дофина? Я размышляю об этом все время. Снова шокирую вас, а?

— Нет, — сказал я.

— Хорошо. — Она вздохнула с облегчением.

— Вы когда-нибудь думали обо мне? — спросила она неожиданно. — Когда вы не здесь, я имею в виду. А может быть, вы не думаете обо мне, даже когда вы здесь? Кто знает? Может быть, как раз сию минуту вы размышляете о юридическом документе, который должны подготовить, или о возмещении ущерба по гражданскому иску? Так вы думаете обо мне?

— Я думаю о вас.

— Часто?

— Часто.

— Я думаю о вас все время, — сказала она. — Все время. Мысль о вас — единственное, что удерживает меня от настоящего безумия — уподобиться всем здесь сидящим. Вы не представляете, каково находиться здесь, Мэтью. Анна Порнокоролева досаждает мне день и ночь своими планами о новых кинофильмах, которые она снимет, приглашает меня участвовать в них, обещает сделать знаменитой… Бедняга. И Герберт Зимняя Спячка…

— Кто?

— Герберт Хайемс. Я зову его Герберт Зимняя Спячка, потому что он считает себя медведем. — Она вдруг рассмеялась. — Я знаю, трудно привыкнуть к мысли, что человеческое существо способно выдавать себя за медведя, но Герберт действительно так думает. Он просил нас называть его Тедди (медвежонок). Конечно, не сейчас, когда у него зимняя спячка. Он не выйдет из этого состояния до мая, когда зима пройдет и его шубка, как говорит Герберт, вновь станет пушистой и густой. А пока он ни с кем не хочет разговаривать. Вы же не можете разговаривать с медведем, который залег на зиму, — это нарушит его сон, он потеряет месяцы и месяцы, а в это время он растет. Это его выражение. «Драгоценное время». Если вы приметесь доказывать ему, что шубка медведя бывает толстой и пушистой именно зимой, когда медведь нуждается в такой шубе, Герберт возразит: «Что вы знаете о медведях?» Старина Герберт окончательно чокнулся.

Она повела носом, словно вдруг учуяла что-то тревожное.

— Люди, с которыми можно сродниться на такой свалке, как эта… — Она снова рассмеялась.

— Вы скоро выйдете отсюда, — сказал я.

— О Боже, мы планируем побег? — Сара хлопнула в ладоши. — Я сегодня гораздо более сумасшедшая, чем обычно. Вы не замечаете? Вы сводите меня с ума, Мэтью.

— Вам лучше не сходить с ума на следующей неделе.

— Почему? Что произойдет на следующей неделе? И, во всяком случае, как вы смеете требовать от сумасшедшей, чтобы она не была чокнутой? Вы думаете, мы можем включаться и выключаться? Вы включили меня, Мэтью, разве я не говорила вам об этом? Вы действительно хотите вытащить меня отсюда?

— Надеюсь.

— Надейся, подающий надежды, — поддразнила меня Сара.

Я улыбнулся.

— Он улыбается, мой защитник.

— Вы хотите выслушать меня?

— Умоляю, говорите, сэр. — Она внезапно поднялась со скамьи, протянула мне руку. Мы побрели вдоль озера… Тогда в Чикаго тоже было лето, и по озеру Мичиган ходили яхты, где-то играли на банджо, а я шел, держа за руку шестнадцатилетнюю девушку с длинными светлыми волосами, с сияющими зелеными глазами. Я рассказывал ей о своих мечтах. И мелодия, извлекаемая из банджо, дробилась, как дробятся солнечные лучи на поверхности озера.

— Я намерен коснуться технической стороны, — предупредил я. — Так что если это покажется вам слишком сложным…

— Мне нравятся сложные вещи, — откликнулась Сара.

— О’кей. Это из раздела об опекунстве в законодательстве штата. Параграф озаглавлен «Прекращение».

— Звучит так решительно! — воскликнула Сара. — «Прекращение».

— Это то, чего мы добиваемся, — сказал я. — Прекращения. Положить конец всему этому.

Она стиснула мою руку.

— И начало…

— Мне хотелось бы объяснить процедуру… ну, словом, это называется «восстановление умственной и физической компетентности».

— Да, Мэтью. — Она повернулась ко мне с самым серьезным видом.

— Раздел 4, параграф 744.464 гласит: «Любой родственник, супруг, супруга или друг психически неполноценного, — а я считаю себя вашим другом, Сара, — может подать петицию в том округе, где это лицо проживает, с просьбой определить, является ли это лицо все еще недееспособным, не могущим управлять своими делами». Я уже составил такое прошение для сессии окружного суда. Если вам захочется ознакомиться с ним, у меня с собой копия. Вот важная формулировка: «С этой целью мы добиваемся обследования умственного и физического состояния вышеупомянутой Сары Уиттейкер, как это предусмотрено законом, и распоряжения, устанавливающего умственную и физическую полноценность вышеназванного лица». Вы могли бы подать прошение от своего имени, Сара, но я думаю, оно будет более весомым, если его подпишут «три гражданина штата».

— Кто подписал его? — спросила Сара.

— Я, мой партнер Фрэнк Саммервилл и коллега Карл Дженнингс.

— Благодарю вас, — сказала она тихо.

— Я надеюсь через несколько дней получить разрешение на обследование, что переносит нас в другой раздел той же главы — один (а), из которого следует: «Если лицо, объявленное некомпетентным и госпитализированное с предоставлением наиболее благоприятных условий для излечения (а „Убежище“, безусловно, такие условия предоставляет), обретает способность управлять своими делами, оно должно получить свидетельство о дееспособности, подписанное тремя представителями медицинского персонала в той клинике, где проводился курс лечения».

Сара поникла.

— Забудьте об этом, — сказала она. — Вы никогда не добьетесь, чтобы кто-нибудь из здешних психиатров подписал такое свидетельство. Никогда, пока здесь распоряжается Циклоп.

— Я это понимаю, — сказал я. — Переходим к разделу один (б). Вы слушаете?

— Да. — Она кивнула.

— В разделе один (б) говорится: «Свидетельство о дееспособности также может быть выдано определенным приемным пунктом по рекомендации двух представителей медицинского персонала и третьего ответственного лица».

— А приемный пункт окажется чем-то вроде Добрых Самаритян, — заметила Сара.

— Да, филиал Дингли.

— Но там тоже считают меня сумасшедшей.

— Есть и другие приемные пункты в нашем округе.

— Продолжайте, — взволнованно произнесла Сара. Она пристально смотрела на меня. Мы остановились. Я взглянул на озеро. Рыба выпрыгнула из воды и тут же вернулась в родную стихию.

— Я просил суд назначить местом обследования Южный медицинский госпиталь.

— Вы хотите сказать, что меня не будут обследовать ни в «Убежище», ни у Добрых Самаритян?

— Если суд примет такое решение.

— А он примет такое решение? Суд, я имею в виду.

— Судья Лейтем, которому я направил ходатайство, — честный, справедливый человек. Я думаю, он сознает необходимость непредвзятого обследования.

— Циклоп никогда не выпустит меня отсюда. Ни на минуту.

— Я уже разговаривал с доктором Пирсоном о том, чтобы вас временно отправили к Южным Медикам, если будет судебное постановление.

— И он, конечно, отказался.

— Напротив. Он, кажется, убежден, что независимое обследование только подтвердит прежний диагноз.

— Что я спятила?

— Так он считает.

— И он сказал, что Я могу уехать отсюда?

— По решению суда. И с сопровождающим.

— Кто будет сопровождающим? Джейк?

— Пирсон не сказал, кто именно будет сопровождать вас.

— К Южным Медикам? Это в городе?

— Да.

— Не могу поверить. Когда это произойдет?

— Как только я получу ответ из суда на свое ходатайство. Где-то на следующей неделе.

— Сколько я там пробуду? У Южных Медиков?

— Столько, сколько потребуется, чтобы определить ваш статус.

— Относительно моей умственной полноценности или неполноценности?

— Да. Вас ведь не беспокоит предстоящее обследование?

— Нет, но я очень подозрительна. А Циклоп будет там?

— Сомневаюсь. А разве это имеет значение, Сара?

— Он все ядом пропитал.

— Ядом?

— Ну, рассказывает всем, что я сумасшедшая.

— Я уверен, что суд позаботится о том, чтобы обследование было полностью независимо от прежних суждений о диагнозе.

— Что это значит? Прежняя история болезни будет принята во внимание?

— Об этом мне ничего не известно.

— А Джейк будет со мной?

— Мы вообще не уверены, будет ли Джейк вашим…

— Кто бы со мной ни был — Брунгильда, Илзе… Сопровождающий останется со мной до момента обследования?

— Не думаю, что кто-нибудь из «Убежища» останется с вами. Врачи, которые обследуют вас…

— Господи, Мэтью, предположим, они решат, что я сумасшедшая.

— Едва ли.

— Но… предположим…

— Мы подумаем об этом тогда, когда это случится. Я уверен…

— Боже, меня заточат здесь навеки!

— Я убежден, они сочтут вас полностью дееспособной.

— Вы только послушайте этого великого психиатра! — Сара улыбнулась. — Ну и что тогда? Предположим, они вынесут решение в мою пользу. Ну и что?

— Свидетельство о вашей дееспособности будет отослано в суд — тот самый, который первоначально признал вас недееспособной.

— Проклятье! Опять судья Мейсон!

— Необязательно. В законе не оговорено присутствие одного и того же судьи. Но суд должен быть тот же. В данном случае — окружной.

— Ведь он в кармане у моей матери, понимаете? Поэтому я и очутилась здесь. Из-за Мейсона.

— Ну… во всяком случае, будут слушания, и, если суд найдет, что вы в здравом уме и способны самостоятельно решать свои проблемы, он немедленно вернет вам свободу.

— Аминь, — сказала Сара. — А как я доберусь туда? В санитарной машине, обитой войлоком?

— Я отвезу вас. Сопровождающий поедет с нами. Найму большую машину. Моя слишком мала. У нее практически нет заднего сиденья.

— Вы ездите на такой машине? Видите, как мало я о вас знаю. А вы знаете обо мне все, что следует знать.

— Вряд ли, — сказал я.

— Расскажите мне все о себе, Мэтью. Вы женаты? Боже, я убью себя, если вы женаты. Говорите же!

Мы уселись на ближайшую скамью у озера, держась за руки, как влюбленные, хотя Джейк был где-то неподалеку. И я начал рассказывать Саре «все о себе». И поскольку она спросила, не женат ли я, то я сразу же сообщил ей, что разведен. Она хотела выведать все о моей бывшей жене — какой у нее был характер, была ли она хорошенькой и сильно ли я любил ее, какого цвета у нее волосы, какого она роста, как я называл ее — Сьюзен, Сью или Сьюзи. Затем она спросила, кто из нас потребовал развода. Я признался Саре в своей связи с Агатой Хеммингс, которую любил всю жизнь, так я, по крайней мере, думал в то время…

— Вы любили ее больше, чем Сьюзен? — спросила Сара.

— Я считал, что да.

— Но это не так?

— Я не видел Эгги много лет.

— Вы так называли ее? Эгги?

— Да.

— Очень мило — Эгги. Была ли она такой же красивой, как ее имя?

— Думаю, да.

— Какого цвета у нее были волосы?

— Черного.

— Но блондинки более забавны, не так ли? — Она улыбнулась. — Особенно когда попадают в ловушку. Скажите, что с вами было после развода. У вас есть дети? Они живут с вами? Кстати, где вы живете?

Я рассказал ей про свою дочь Джоанну и о проблемах, которые у меня возникли в связи с желанием Сьюзен отправить ее в школу штата Массачусетс…

— Сколько лет Джоанне? — спросила она.

— Четырнадцать.

— О… — протянула Сара. — Почти женщина.

— Почти…

— Какого цвета у нее волосы?

— Не возражаете, если я полюбопытствую, что у вас за пристрастие к волосам? — спросил я.

— Ну… Ваша жена Сьюзен была шатенка.

— И остается ею.

— А ваша подружка Эгги была брюнеткой.

— Да.

— Так какого цвета волосы у вашей дочери?

— Она блондинка.

— Ага. Как я.

— Да.

— Она хорошенькая?

— На мой взгляд, она прекрасна.

— А я?

— Вы тоже.

— Я красивее Джоанны?

— Вы обе очень хороши.

— О ком еще я должна побеспокоиться? — осведомилась Сара.

— Вы не должны ни о ком беспокоиться, — сказал я.

— Даже о Джоанне?

— О ней — тоже. Мне хочется, чтобы вы с ней познакомились. Когда с этим будет покончено…

— О! Я бы с удовольствием познакомилась с ней. — Сара наклонилась ко мне и внезапно обожгла мои губы поцелуем.

Я не знал, смотрит на нас Джейк или нет.

Мне было все равно.

Никогда в жизни меня так не целовали. Ни в юности, ни когда я стал мужчиной. В этом поцелуе была какая-то неистовость… агрессивность… гнев… неутоленная страсть. Что-то дьявольское… Руки Сары обвились вокруг моей шеи. Я чувствовал, как ее ногти впиваются в мою плоть. Я ощупывал языком ее зубы. Я едва не ощущал вкуса крови во рту… Сара вдруг оторвалась от меня.

И улыбнулась.

И сказала:

— Хорошо, если вы будете верны мне, Мэтью.