Около пяти я подъехал к «Убежищу» на новеньком «кадиллаке»; зашел в корпус, где располагались администрация и регистратура, и сообщил юной леди, сидевшей за столом, что я готов отвезти Сару Уиттейкер в Южный медицинский госпиталь.

Сару привели через десять минут.

На ней было желтое платье из хлопка, о котором ранее говорил Пирсон, — с большим вырезом и широкой юбкой. Нитка жемчуга обвивала шею. Других драгоценностей на ней не было, косметики тоже. Без чулок и в туфлях на шпильке, с ремешками, стягивающими лодыжки. Туфли добавили добрых три дюйма к ее росту. Сара открыто улыбнулась. Она улыбалась даже в присутствии Кристины Сейферт — Брунгильды, которая все же сопровождала ее.

Брунгильда привела меня в изумление.

Я никогда не встречался с ней, и мое предвзятое мнение основывалось на словах Сары: «Кристина Сейферт, рост — пять футов восемь дюймов, вес — двести двадцать фунтов, татуировка на левом предплечье, „материнское“ сердце. Про татуировку я выдумала, но все остальное правда».

Невозможно было даже представить, чтобы это описание относилось к особе, которая застенчиво поклонилась мне, стоя возле Сары. На Кристине Сейферт был бледно-голубой, сшитый на заказ летний костюм, туфельки на тонких каблучках. На плече висела кожаная сумочка под цвет туфель. Изящная молодая женщина среднего роста, волосы — каштановые, глаза карие и — обаятельная улыбка.

Сара, должно быть, заметила мой удивленный взгляд.

— Никогда не доверяйте психам, — прошептала она, когда я шел с ней и Кристиной — она, кстати, перестала быть для меня Брунгильдой — туда, где я поставил «кадиллак». — О Боже, как мы элегантны сегодня! — восхитилась Сара. — Как мы устроимся, мисс Сейферт? Можно мне сесть впереди, рядом с водителем? Вы тогда сможете сзади наблюдать за мной.

— Может быть, лучше нам обеим сесть сзади? — сказала Кристина мягко.

Я открыл дверцу. Кристина пропустила Сару вперед, затем села сама, устроившись поудобнее. Я закрыл дверцу, сел на место водителя. Машина тронулась.

Я проехал по вымощенной дороге к стене, проскочил ворота, миновал участок фунтовой дороги и остановился. Здесь я сверил маршрут, так как транспорт отсюда устремлялся и на запад, и на восток, сделал левый поворот и покатил по сорок первой автостраде.

— Ух, какой свежий воздух! — вздохнула Сара.

Ее лицо маячило передо мной в зеркальце заднего обзора. Она улыбалась.

— Когда нас ожидают, мистер Хоуп? — спросила Кристина.

— В шесть, — сказал я.

— Мы, по-видимому, быстро управимся.

— Да, я уверен.

— Мисс Сейферт считает все это напрасной тратой времени, — бросила Сара с вызовом. — Не правда ли, Крис?

— Вовсе нет, — миролюбиво ответила Кристина.

— Бросьте, вы можете быть откровенной с нами. Вы ведь уверены, что я ненормальная. Разве не так?

Кристина уклонилась от ответа.

— Молчание означает согласие, — констатировала Сара.

— Необязательно, — возразила Кристина.

Неожиданно Сара обратилась ко мне:

— А что думает Джоанна?

— Джоанна? — удивилась Кристина.

— Дорогая, я разговариваю с мистером Хоупом, — вспыхнула Сара. Ее глаза, отраженные в зеркальце, встретились с моими. — Вы обсуждали эту проблему с Джоанной?

— Нет, не обсуждал.

— В таком случае у нее не было возможности прийти к какому-нибудь мнению относительно моей психики?

— Никакой, — ответил я улыбаясь.

— Самый важный день в моей жизни, — сообщила Кристине Сара и улыбнулась, — а он даже не обмолвился об этом своей дочери. Джоанна живет вместе с матерью. Так же, как и я жила когда-то вместе с моей. Верно, Мэтью?

— Да, — согласился я.

— Кстати, где они живут? — поинтересовалась она.

— На Стоун-Крэб-Кей.

— Мы будем проезжать мимо дома?

— Нет-нет.

— Жаль. Я хотела посмотреть на нее. Я чувствую, что уже знаю ее. Вы обещали познакомить нас, Мэтью. Вы не забыли о своем обещании?

— Не забыл. — Я улыбнулся.

— У Джоанны светлые волосы, — промурлыкала Сара. — Такие же, как у меня.

Я взглянул в зеркальце.

Кристина внезапно насторожилась.

— Эта Бимбо тоже была блондинка, — обронила Сара, и мороз пробежал у меня по коже.

— Так мне сказали, — продолжала Сара, сияя улыбкой. — Предполагается, она была блондинка. Это правда, Крис? Бимбо, любовница отца. Разве она — не блондинка в моих мнимых галлюцинациях?

— Я ничего об этом не знаю, — пробормотала Кристина.

— Не-ет, вы знаете все, — протянула Сара. — И о моих галлюцинациях тоже. Разве вам не говорили о них?

— Ну… — Кристина пожала плечами.

— Ну конечно, — подхватила Сара.

В машине вдруг стало очень холодно. Растерявшись, я беспомощно тыкался в незнакомую мне приборную доску, пытаясь выключить кондиционер.

— Я так возбуждена, не могу сидеть спокойно, — вздохнула Сара. — Вы понимаете, что значит для меня сегодняшний день? Выбраться из этой могилы, где погребены невинные… О, простите меня, Крис, — воскликнула она. — Я не хотела поносить вашу профессию. Я вас обидела?

— Нисколько, — сказала Кристина.

— Вы же знаете, что я скорее всего не вернусь в «Убежище». Утром я со всеми попрощалась. Анна Порнокоролева страшно расстроилась. Она предупредила меня, что я упускаю шанс сделать блестящую карьеру.

— Она имеет в виду Анну Льюис, — пояснила Кристина.

— Порнокоролеву, — поддакнула Сара.

Очень сдержанно и спокойно Кристина сказала:

— Она не такая, Сара. И вы прекрасно знаете, она не такая.

— Я-то знаю, — кивнула Сара. — Но вот знает ли Анна?

— Анна знает это, — хладнокровно подтвердила Кристина.

— Да, да, я сочинила для нее галлюцинации, так же, как и для себя, — с раздражением сказала Сара.

Кристина молчала.

— А вот и Птичий заповедник. — Сара кивнула на деревянную вывеску над въездными воротами. — Вы когда-нибудь были здесь раньше, Мэтью?

— Один раз, — сказал я. — С Джоанной. Когда она была совсем ребенком.

— Здесь хорошо, — произнесла Сара. — Вам нравится дикая природа, Крис?

— Да, — ответила Кристина.

— Крис ведет очень бурную жизнь, — съязвила Сара. — Не так ли, Крис? — осведомилась она.

Кристина не проронила ни слова.

— Позаботьтесь обо всех этих чокнутых в «Убежище».

Кристина снова ничего не ответила.

— Господи! Как я рада, что выбралась оттуда, — сказала Сара. — Долго еще ехать, Мэтью?

— Минут двадцать.

— Если поедете мимо автозаправочной станции, я бы хотела зайти в женскую комнату. А то хоть здесь опорожняйся, простите мне подобное выражение. Это возможно, Крис?

— Вам следовало заранее сходить в туалет, — заметила Кристина.

— Я и сходила. — Сара взглянула на меня в зеркальце. — Нравится вам, как эти полоумные задирают своих надзирателей? О, как я буду счастлива, когда со всем этим будет покончено. Вы не представляете, как унизительно просить разрешения пописать.

— Вам не нужно было просить разрешения, чтобы помочиться, — возразила Кристина.

— Помочиться — да. Простите меня. Скажите, могу я помочиться, если мы поедем мимо автозаправочной станции?

— Да, конечно, — сказала Кристина.

Сара наклонилась вперед.

— Сейчас мы едем по шоссе Тейлора. Если я правильно ориентируюсь, на углу есть передвижная станция.

Я взглянул на часы на приборной доске.

Было без двадцати шесть.

— Мне не хотелось бы опаздывать, — сказал я.

— Это не займет и минуты, — улыбнулась Сара. — Вот она. Видите?

Подъехав к автозаправочной станции, я нашел место для стоянки возле воздушного насоса.

— Пойду возьму ключ. — Кристина вылезла из машины, прикрыв за собой дверцу.

— Естественно, она меня будет сопровождать. — Сара сделала гримасу.

Кристина была уже в конторе, разговаривала с одним из находившихся там мужчин. Он вручил ей ключ на деревянной колодке. Кристина вернулась к машине, открыла дверцу и предупредила:

— Нам лучше поспешить, Сара.

— Вы собираетесь засечь время, Крис? — спросила Сара, выбираясь из машины. — Вы захватили секундомер?

— Нельзя заставлять врачей ждать.

— Даже врачи должны писать, — сказала Сара. — Ах, извините меня, мочиться.

Они направились к той части здания, где были комнаты для отдыха, повернули за угол и исчезли из поля зрения. Я посмотрел на приборную доску: 5.44. Выключил мотор и вдруг, сообразив, что выключил зажигание, нажал кнопку, опустил стекло со стороны водителя и затем еще раз повернул ключ в замке зажигания.

Часы на приборной доске показывали 5.45.

Я осмотрелся.

Автозаправочная станция находилась на перекрестке шоссе Тейлора и Ксавиер-роуд. От сорок второй автострады нас отделяло миль семь, но могло быть и пятьдесят. Страна сельскохозяйственных угодий осталась далеко позади, к западу от нас, вокруг простиралась дикая природа. По обе стороны от автозаправочной станции вдоль дороги росли пальметто, могучие дубы и сосны. Река Сограсс в Птичьем заповеднике, где обнаружили Джейн Доу — Трейси Килбурн, протекала в двух или трех милях позади, но ландшафт тот же: равнинная местность, покрытая обильной растительностью, — Флорида в своем первозданном виде. Флорида до той поры, пока в нее не вторглись армии строителей со своими бульдозерами.

Я взглянул на приборную доску.

5.47.

И сверил время по своим часам.

«Не займет и минуты», — так она сказала.

Минутная стрелка на часах сместилась к цифре восемь.

Грузовик с клетками цыплят притормозил у автозаправочной станции, остановившись у одной из колонок. Дородный мужчина в испачканной тенниске и голубых джинсах вышел из конторы, сплюнул табачную жвачку на бетон.

— Заправить? — спросил он.

На часах было 5.49.

Цыплята в своих клетках пищали, издавали пронзительные звуки. Ритмично монотонные звуки насоса отмеряли галлоны и секунды.

5.50.

Фермер, владелец цыплят, вернулся в кабину, включил зажигание и уехал. Снова стало тихо.

Я уставился на приборную доску.

5.51.

Я вылез из машины.

Обошел здание, споткнувшись о старые покрышки, сваленные в кучу между женским и мужским туалетом, постучал в дверь женского.

— Сара? — окликнул я.

Никто не отозвался.

— Сара?

Я взялся за ручку. Она повернулась. Я толкнул дверь.

Кристина Сейферт лежала на полу у раковины.

На полу была кровь.

Кровь текла из раны на виске Кристины. Рана — размером с десятицентовую монетку.

Дверь в кабинку была приотворена. Я распахнул ее. Никого.

Сара исчезла.

И с ней — все иллюзии.

Следователь Морис Блум добрался до автозаправочной станции через десять минут после того, как я позвонил ему. «Скорая помощь» уже прибыла, и врач суетился вокруг Кристины, пытаясь унять кровь, струившуюся из ее виска.

Блум посмотрел на рану.

— Молоток или каблук-шпилька, — рассудил он.

— Не возражаете, если я попрошу вас освободить помещение, — потребовал врач.

Блум показал ему значок.

— Полиция, — сказал он.

— Засунь это себе в задницу! — рявкнул врач. — Женщина тяжело ранена!

— То же самое произошло в Хексивилле, Лонг-Айленд, — сказал Блум. — Женщина в баре сняла туфлю на шпильке и разбила мужу голову, едва не убила. — Он повернулся к врачу. — Как она?

— Дышит, — сердито ответил врач. Он наскоро наложил швы и теперь занимался повязкой. — Принесите сюда носилки, — распорядился он. — А вы отойдите, пожалуйста, — повернулся он к Блуму.

Кристину унесли на носилках, погрузили в машину. Люди в конторе наблюдали за событиями. Машина «Скорой помощи» умчалась, оглашая окрестности воем сирены. Через несколько минут снова стало тихо.

Блум взглянул на меня.

— Что тут произошло?

Я рассказал ему обо всем, высказал все свои предположения. Я все время щурился, моргал. Он положил мне руку на плечо.

— Успокойся.

Я кивнул. Сделал глубокий вдох. Объяснил ему, что работал с этим делом, — он ведь помнил о нем, не так ли? Я приходил к ним, расспрашивал о той ночи, двадцать седьмого сентября, просил разрешения поговорить с полицейским, который был в доме Уиттейкера…

— Да, Уиттейкер… — задумчиво сказал Блум.

Я признался, что пытался добиться освобождения Сары Уиттейкер из «Убежища». Я говорил…

— Сара Уиттейкер, а? — неожиданно перебил он меня.

— Да.

— Какая-нибудь родственница Горация Уиттейкера?

— Его дочь.

— Да-а… — Блум тяжело вздохнул.

Дело было запутанное и противоречивое.

В офисе у Блума, сорок минут спустя, мы попытались разобраться в нем.

Если Гораций Уиттейкер и был тот самый человек, который поселил Трейси Килбурн в роскошных апартаментах на набережной Шорохов, — тогда Сара не была безумной; ее отец действительно связался с другой женщиной.

Блум рассудил: нет конкретных доказательств того, что квартира, принадлежавшая «Арч риелти», использовалась Горацием Уиттейкером как любовное гнездышко.

Но Гораций Уиттейкер был в то время президентом этой корпорации.

И Гораций Уиттейкер был единственным из членов правления, кто постоянно жил в Калузе, штат Флорида.

Возможность любовной интриги, таким образом, не исключалась.

Она подкреплялась фактами.

Я вспомнил, как Сара описывала своего отца: «Преданный, щедрый, порядочный, трудолюбивый. Да, преданный. Маме и мне. Никаких интрижек с молодыми женщинами, Мэтью».

Я вспомнил также, что мне говорила миссис Уиттейкер: «Гораций был преданным, добрым и любящим мужем. Я полностью доверяла ему».

Но Блум, в свою очередь, сослался на Сильвию Каценски, известную под именем Тиффани Картер, которая рассказала про Трейси: «Молодые парни, естественно, поклонялись ей — она была „девушкой моей мечты“. Еще бы! Такая красотка! Прямо персик. Дивные светлые волосы, сияющие голубые глаза, сладостная, как девственница, божественно сложена. Господи! Стоило Трейси шевельнуть пальцем, и для нее мужчины готовы на все!»

И та же Сильвия засвидетельствовала, что «гораздо более сложные игры Трейси затевала с солидными мужчинами. Она тратила на них ночи, добывая звонкую монету. Танцевала для них. Только и ждала их прихода, бросалась к двери, встречала их у входа…»

А что, если Гораций Уиттейкер зашел однажды в топлес-клуб «Ап Фронт», увидел Трейси на сцене и она заставила его помолодеть, почувствовать себя молодым, когда подошла к его столику?

Быть может, он увел ее оттуда в июле, поселил в квартире на набережной Шорохов, разрешил пользоваться телефоном и машиной, навещал ее, когда представлялась возможность?

Трейси Килбурн хотела стать кинозвездой.

Была ли она личной звездой Горация Уиттейкера?

Если это так, то в жизни Уиттейкера была другая женщина, и Сара — отнюдь не помешанная.

«В этой якобы тщательно разработанной системе галлюцинаций, как утверждают медики, отец вступал в любовную связь с одной или несколькими женщинами — сюжет менялся, ведь мы, психопаты, не всегда последовательны, что, естественно, приводило в бешенство его единственную дочь. Интрижка отца лишала ее отцовской любви и привязанности, на которые она претендовала со дня своего рождения».

Так говорила Сара.

Но если Гораций Уиттейкер действительно содержал Трейси Килбурн?..

В таком случае…

«Или я верила — и все еще верю, — что у моего отца была любовная связь, или я не верила этому. Если бы я была в здравом уме, я бы не стала гоняться за женщиной, которая существовала только в моем воображении».

Снова Сара.

Но Трейси Килбурн существовала, и не только в воображении Сары.

Тогда зачем протестовать?..

Зачем, черт возьми, протестовать, притворяться, что система галлюцинаций придумана для нее, когда с самого начала важнейшая предпосылка этой мнимой системы основывалась на действительных событиях?

На действительных событиях, настаивает Блум, только в том случае, если между ними действительно была романтическая связь.

Расхождения, неувязки…

«Она говорила, что должна уйти, чтобы отыскать призрачную любовницу своего отца…»

Слова Пирсона.

Но Трейси Килбурн не была призраком.

«Голоса распоряжались ею, требовали отыскать Бимбо, как она называла ее, бороться с ней, отобрать у нее деньги, которые по праву принадлежали ей, Саре, и были украдены у нее ее матерью и таинственной подружкой ее отца».

О, будь все проклято! Была подружка или ее не было? Существовала иллюзорная система восприятия или нет? Все, кто так или иначе оказались замешанными в историю препровождения Сары в психиатрическую лечебницу, делали все возможное, чтобы убедить меня: возлюбленная Горация Уиттейкера — плод воображения Сары. Сара сама откровенно призналась: она не верит, что ее отец связан с другой женщиной.

Однако Трейси Килбурн — реальность: квартира, принадлежавшая «Арч риелти», — не менее реальна, и Трейси поселилась в этой квартире и пользовалась машиной корпорации «Арч риелти», а Гораций Уиттейкер — единственный член правления упомянутой корпорации, который жил в Калузе. Так где же кончается реальность и начинается бред?

Если допустить, что между Горацием Уиттейкером и Трейси Килбурн были близкие отношения, тогда Сара, может быть, действительно искала Бимбо и встретилась с ней?

«Сара смотрела на меня широко раскрытыми глазами, бритва дрожала в ее руке, и я… я сказала очень мягко: „Сара, с тобой все в порядке?“ И она ответила: „Я искала ее“».

Так миссис Уиттейкер описывала состояние своей дочери, когда обнаружила ее в ванной комнате двадцать седьмого сентября прошлого года.

«Так много крови».

Снова слова Сары, приведенные миссис Уиттейкер.

Но крови не могло быть много, так как ранки — если Сара действительно порезала себе запястье — были неглубоки. В таком случае — какая кровь? Кровь, хлынувшая потоком из горла Трейси? Кровь, которая лилась, когда ей отрезали язык?

«Прости меня, отец, я согрешила».

Возможно ли такое?

Чтобы Сара отправилась искать Трейси Килбурн, нашла ее, столкнулась с ней лицом к лицу…

«Она села в машину, — рассказывала миссис Уиттейкер. — Я полагаю, она взяла свою машину. Да. И отправилась на поиски другой женщины и нашла эту другую женщину, нашла любовницу своего отца. Нашла себя, мистер Хоуп. Осознала себя как фантом любовницы, плод воображения, который она сама же создала. И не смогла вынести этого ужаса. И пыталась убить себя».

Или причиной ужаса было реальное убийство?

На столе Блума лежало открытое досье Джейн Доу — Трейси Килбурн.

Кто-то убил ее, это очевидно. Был ли этот «кто-то» Сарой Уиттейкер — другое дело. Однако же Сара ударила Кристину Сейферт с такой силой, что потребовалась интенсивная медицинская помощь.

«Вы оказываете ей очень плохую услугу, — предупреждал меня доктор Пирсон. — Вы помогаете ей уничтожить себя».

Я мрачно глядел на досье.

Блум наблюдал за мной.

— Мэтью, — тихо сказал он. — Почему бы тебе не пойти домой? Ты ничего не можешь сделать, пока мы не найдем ее.

Я кивнул.

— Мэтью?

— Да, Мори?

— Ступай домой, о’кей? Я дам тебе знать.