Только в понедельник, 22 апреля, Блум и Роулз наконец нащупали первую реальную ниточку в деле Джейн Доу. Проблема заключалась в чрезмерном количестве ресторанов и закусочных, находившихся в деловой части города, возле химчистки Альберта Бариша. Наш город — зимний курорт, его население нередко удваивается. Он должен иметь массу ресторанов, иначе отдыхающие поедут куда-нибудь в другое место кутить и проказничать. Блум и Роулз беседовали с Альбертом Баришем во вторник, 16 апреля, и уже на следующий день стали искать предполагаемую официантку в коричневой форменной одежде. К субботе у них еще ничего не прояснилось. И поскольку большинство ресторанов в Калузе по воскресеньям закрыты, детективы взяли себе выходной — сам Бог отдыхал в конце недели. Зато в понедельник утром они попали в точку.
К понедельнику оставалось еще с полдюжины ресторанчиков, где они не побывали. Все они обслуживали либо детей, — им бы побыстрее поесть да убежать, либо стариков, которые нечасто могли себе позволить роскошь изысканной пищи и засиживались за едой так долго, словно это была их последняя трапеза на этом свете. Первый — мексиканский ресторанчик, где официантки расхаживали в черных юбках, белых крестьянских блузках и сандалиях. Одна из них приколола розу к своим угольно-черным волосам. Ни у кого из официанток не было карточек с фамилией на груди. Второй — просто закусочная, где подавали гамбургеры, и девушки за стойкой, одетые в желтую форму, выкрикивали в микрофон заказы. Детективам повезло в третьем заведении — пиццерии. Девушки, которые раскладывали по тарелкам горячую пиццу — все в коричневой форменной одежде с маленькой черной пластиковой карточкой на левой стороне груди. Фамилия каждой оттиснута на карточке белыми буквами. Пицца аппетитно пахла, и у Блума потекли слюнки, хотя было только пол-одиннадцатого утра.
Управляющий — тоже в коричневом, как и девушки за стойкой. На его карточке значилось «Бад», а пониже «Управляющий». Он жевал кусок пиццы, когда вышел из кухни к ожидавшим его Блуму и Роулзу. На вид ему было не больше двадцати. Худой долговязый парень с весьма скудной растительностью над верхней губой. Во Флориде, а может, и везде в США во всех закусочных и бистро распоряжаются, по сути, дети. Здесь не увидишь работников старше двадцати лет. Ребятишки отдают приказы, организовывают доставку продуктов, вытирают столики, готовят пиццу, обслуживают клиентов, подсчитывают выручку, наблюдают за тем, как идут дела. Если когда-нибудь дети Америки решатся на забастовку, половина населения в стране умрет от голода.
— Чем могу помочь? — спросил Бад. Он покончил с пиццей и облизывал свои пальцы.
— Полиция. — Роулз предъявил значок. — Нельзя ли где-нибудь присесть и потолковать?
— Конечно, масса пустых столиков, — откликнулся Бад. Он показал на столик у окна. — Есть проблемы с нашим заведением?
— Нет, мы просто подумали, не могли бы вы нам помочь кое в чем, — пояснил Блум.
— Конечно, счастлив быть полезным, — сказал Бад.
Они сели за столик. У детективов не было с собой никаких фотографий, чтобы показать Баду, они не располагали и именами, только весьма приблизительным — со слов владельца химчистки — описанием двух девушек, которые пришли к нему пешком. На одной из них было красное платье, в котором она и была найдена мертвой.
Роулз вытащил платье из пакета, в котором хранились улики.
— Видели когда-нибудь это платье? — спросил он.
Бад взглянул на платье.
— Нет, сэр. — Он вдруг стал нервничать.
— Кто-нибудь в этом платье приходил сюда? — вступил в разговор Блум.
— Нет, насколько я помню…
— Блондинка, девятнадцати-двадцати лет.
— У нас бывает много молодежи, — сказал Бад.
— Эта девушка могла дружить с кем-то из ваших работниц, — заметил Блум.
Бад побледнел. Он еще не знал, что полиция расследует убийство, но уже понял, что одна из его работниц, возможно, была втянута во что-то противозаконное.
— Да, сэр, — промямлил он. — Которая из работниц?
— Девушка с хорошей фигурой, — объяснил Блум.
— Большие титьки, — подсказал менее деликатный Роулз.
— У нас много хорошеньких девушек, — сказал Бад. — Вы случайно не знаете, как ее зовут? Это помогло бы нам установить, какая именно девушка вам нужна.
— Мы не знаем ее имени, — признался Роулз.
— Есть основание предположить, что она была в дружеских отношениях с блондинкой, носившей это платье, — сообщил Блум.
— Это платье имеет большое значение? — спросил Бад. — Оно связано с преступлением?
— Здесь чернильное пятно, — ткнул пальцем Роулз. — Видели когда-нибудь его?
— Извините, сэр, но я не припоминаю, — ответил Бад.
— Можете пригласить всех ваших девушек, чтобы мы поговорили с ними? — предложил Блум.
— Что, простите?..
— Соберите их всех на кухне, — сказал Роулз. — Мы хотим побеседовать с ними.
— Но нам нужно продавать пиццу, — заикнулся Бад.
— Это не займет много времени, — настаивал Блум.
— Соберите их на кухне, — повторил Роулз.
— Сэр, только работникам разрешается заходить на кухню. Таково предписание министерства здравоохранения. Мне очень жаль, но…
— Тогда приведите их сюда! — Роулз повысил голос.
— Сэр, нехорошо, если наши девушки будут беседовать с полицией у всех на виду… Что подумают посетители?
— Черт возьми! Тогда пойдем на кухню! — рявкнул Роулз.
— Я уже предупредил вас, сэр…
— С министерством здравоохранения мы договоримся, — сказал Блум.
— Сдвинемся мы наконец-то с места! — Роулз потерял терпение и ругнулся.
— Да, сэр, — пробормотал Бад. — Я попрошу девушек собраться.
В кухне было жарко. Три семнадцатилетних девчушки открывали и закрывали дверцы больших духовых шкафов, присматривая за пиццей, передвигая ее с помощью длинных деревянных лопаток. Они вытаскивали и укладывали ее в белые картонные коробки или же на металлические тарелочки — в зависимости от того, забирали ли пиццу домой или съедали здесь. Еще с полдюжины девушек с озабоченными физиономиями просочились на кухню. Ни одной — старше восемнадцати лет. Роулз сходу забраковал двоих как плоскогрудых. Остальные четверо оказались щедро одарены природой. Блум припомнил позже, что ему впервые в жизни пришлось строить профессиональные предположения, опираясь на размеры женского лифчика. Двух плоскогрудых девиц Роулз отослал обратно за стойку. Карточки на груди свидетельствовали, что оставшихся звали Марджи, Пег, Корри и Мэри Лу.
— Расслабьтесь, девочки, — сказал Блум. — Нет причин для волнений.
Роулз снова извлек платье из пакета.
— Кто-нибудь узнает это платье? — спросил он.
Блум наблюдал за девушками. Одна из них в изумлении широко раскрыла глаза.
— Ну? Кто-нибудь? — повторил Роулз.
— Как насчет вас, мисс? — осведомился Блум у одной из пышногрудых.
Девушка, казалось, еще больше удивилась.
— Меня? — спросила она, рассеянно дотронувшись до пластиковой карточки, приколотой на груди. На карточке было оттиснуто ее имя: «Корри». Грудь была такой, какой описал ее Бариш.
— Остальные могут приступить к работе, — объявил Блум. — Мы хотим поговорить с Корри.
— Со мной? Но что я такого сделала? — запротестовала девушка. У нее был высокий и резкий голос со слабым южным акцентом.
— Ничего, мисс, — успокоил ее Блум. — Мы просто хотим потолковать с вами наедине.
Роулз, который не видел выражения лица девушки, поскольку демонстрировал в это время платье, догадался, что Блум что-то нащупал. Он тотчас же подключился.
— Идите, девочки, — сказал он, — идите работайте, никаких проблем.
— Вы обвиняете в чем-нибудь эту девушку? — спросил Бад.
— Займитесь рестораном, — отрезал Роулз.
Корри не была красивой, а страх делал ее еще менее привлекательной. Рост — около пяти футов черырех дюймов, вес — значительно выше нормы, что, по-видимому, и натолкнуло Бариша на мысль о пухлой, «аппетитной» груди. Личико, усеянное прыщами, блеклые, водянисто-голубые глаза, прямые, мышиного цвета волосы. Маленькое коричневое кепи криво сидело на макушке. Трое девчушек, выпекавших пиццу, прямо-таки пожирали глазами Корри и детективов, вероятно, убежденные в том, что перед ними — кровожадный убийца или что-то в этом роде.
— Ну-ка проверьте, как там пицца, — обратился к ним Роулз. — А вы, мисс, подите сюда.
Детективы подвели ее к столику у стены, на которой висел телефон. Солнечный свет, проникая через окно, освещал столик. Корри закусила губу.
— Мы вас ни в чем не обвиняем, — сразу же сказал Блум. — Мы только хотим, чтобы вы рассказали нам все, что вам известно об этом платье.
— С ней что-то случилось? Она умерла? — спросила Корри.
— Кто? — осведомился Роулз.
— Трейси. Она мертва?
— Какая Трейси? — вмешался Блум.
— Трейси Килбурн. Это она?
— Это ее платье?
— Да. Что с ней?
— Вы уверены, что это ее платье?
— Уверена.
— Вы были с ней, когда она относила платье в чистку. В прошлом году, в мае или июне?
— Не помню точно, когда это было, но я пошла с ней. На платье было чернильное пятно, где-то спереди. Трейси расстроилась, потому что это было одно из ее самых любимых платьев.
Блум и Роулз вздохнули одновременно.
— О’кей, — сказал Роулз. — Расскажите нам все, что вы знаете о Трейси.
ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИПолицейский офицер следователь Морис Блум (значок 47–892)
ГОРОД КАЛУЗА
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ
Имя Коринна Хейли
Адрес 3418, Биллингсуэй-авеню, Калуза
Пол женск.
Раса белая
Возраст 20 лет
Телефон 8338–7204
Рост 5,4
Вес 140
Телосложение полная
Цвет лица светлый
Социальная помощь нет
Социальное обеспечение карточка 244–50–5141
Водительские права 225014035
Номер автомобиля машины не имеет
Замужняя — Одинокая — Разведенная —
Имя супруга —
Возраст —
Количество детей —
Их имена и возраст —
Школа, которую они посещают —
Девичья фамилия матери (или фамилия семьи) Марта О’Нейлл
Адрес 3418, Биллингсуэй-авеню, Калуза
Телефон 838–7204
Адрес работы Лобстер-Кинг, ресторан 2005, Тамайами-Трейл, Калуза
Дополнительная информация: в настоящее время свидетельница работает в пиццерии, 33061, Саут-Бенедикт, Калуза; живет вместе с матерью и старшей сестрой.
Свидетель лично знаком с преступником или жертвой? Да
Отношения между ними. Свидетельница была близкой подругой жертвы в течение 3–4 месяцев.
Свидетель опознал преступника или жертву? Нет
Дело 347–862
Его ведут следователь Морис Блум, следователь Купер Роулз.
Убийство 52–701
Дата допроса свидетеля 22 апреля 1985 года
Допрос провели следователь Морис Блум, следователь Купер Роулз.
Подробности допроса.
Важно подчеркнуть, что свидетельница не смогла с уверенностью идентифицировать узнаваемые останки жертвы. Идентификации трупа предшествовало опознание красного платья, которое было на жертве в момент смерти. Свидетельница утверждает, что она много раз видела жертву в этом платье, что оно было любимым платьем жертвы, которое она «не выбросила бы», даже если бы платье износилось.
В прошлом году, примерно 10 мая, мисс Хейли сопровождала жертву, которая намеревалась отдать платье в чистку. Жертва в то время работала в пиццерии, это был ее выходной день. Мисс Хейли во время ленча встретилась с жертвой, и они отправились в химчистку «Альберт Клинерс», а потом — поесть гамбургеры на Бургер-Кинг. Мисс Хейли упоминала о чернильном пятне на платье, которое сохранилось и к моменту обнаружения жертвы. (См. форму 37–602, допрос свидетеля Бариша.)
Мисс Хейли назвала имя жертвы: Трейси Килбурн, которой в прошлом году было 19 лет. Мисс Хейли познакомилась с мисс Килбурн в пиццерии, где они шесте работали некоторое время. Мисс Хейли описала мисс Килбурн как «красивую, беспечную, эффектную, исключительно отзывчивую». У мисс Хейли тогда были проблемы с весом (и сейчас они есть), но мисс Килбурн «взяла ее под свое крылышко», заставила соблюдать диету, следила, чтобы она покупала себе «подходящие платья», давала советы относительно косметики, прически, вела себя как «старшая сестра». Мисс Хейли считала их отношения по-настоящему «близкими и прочными».
Биографические данные Трейси Килбурн со слов Коринны Хейли.
Трейси Килбурн родилась в городе Огаста, штат Джорджия, окончила среднюю школу в 16 лет, приехала на попутных машинах в Лос-Анджелес, Калифорния, в надежде стать кинозвездой. Работала подавальщицей и официанткой ресторана для автомобилистов в течение двух лет, затем отправилась в Юпитер, Флорида, рассчитывая получить место актрисы у Берта Рейнольдса. Здесь тоже работала официанткой, переехала в Сарасоту, надеясь поступить в театр, и оттуда перебралась в Калузу, где, по слухам (ложным), кинокомпания «Двадцатый век — Фокс» открывала студию. Трейси, как утверждает мисс Хейли, постоянно говорила о кино- и телезвездах, твердила, что работа официантки — всего лишь временная «парковка на пути к великим событиям». Ее работа в пиццерии началась в январе прошлого года, а в мае она неожиданно уволилась, выехала из комнаты, которую делила с двумя другими девушками (Абигейл Суини и Джеральдина Лорнер, девушки пока не обнаружены) в многоквартирном доме Пеликан, 3610, Саут-Уэбстер. Мисс Хейли уже утратила с ней контакт, но до нее дошли слухи, что мисс Килбурн работает танцовщицей в топлес-клубе «Ап Фронт». [16] В начале августа прошлого года мисс Хейли (в сопровождении двух молодых людей) посетила этот клуб, но там ей сообщили, что мисс Килбурн уволилась в июле.
В разговоре по телефону с детективом Сэмюелем Хоббсом — город Огаста, штат Джорджия — выяснилось, что имя Трейси Килбурн не зафиксировано в полицейском досье, ее никогда не арестовывали и не привлекали к суду. Аналогичные сведения поступили и из ФБР. Департамент полиции в Огасте осуществляет тщательную проверку биографических данных Трейси Килбурн и пытается установить местопребывание ее родственников. Не прекращаются попытки разыскать ее бывших сожительниц по комнате в многоквартирном доме на Саут-Уэбстер. Допрос Ангуса Маккафферти, владельца клуба «Ап Фронт», намечен на сегодня в три часа.
Блум вовсе не был обескуражен тем, что «Ап Фронт», увеселительное заведение из разряда «топлес», вынырнул на поверхность в Калузе. До переезда во Флориду он служил в округе Насса, а там на квадратную милю приходилось больше таких вот тепленьких местечек, чем, возможно, во всем штате Флорида. В те времена Блум частенько наведывался В Нью-Йорк (родной город моего партнера Фрэнка), где подобного добра понатыкано больше, чем станций метро. Топлес-клубы, с точки зрения Блума, приносят гораздо меньший вред, чем героин или кокаин. Производство наркотиков — вторая крупнейшая отрасль экономики в штате Флорида. Вторым же крупнейшим топлес-клубом в Калузе считался «Ап Фронт». Ну так что из того? Самый главный клуб назывался «Алиса», и Блум не доверял всем этим фантастическим наименованиям с участием женских имен.
«Ап Фронт» отыскался на Тамайами-Трейл, на участке земли, входившем в округ Калуза, но прижатом к его южной границе. Когда-то «Ап Фронт» был простой лачугой, сколоченной из сосновых досок, обитатели которой увлекались распространением научной литературы о христианстве. Ныне скромная вывеска гласила: «АП ФРОНТ» — и пониже — более мелкими буквами: «топлес-клуб, открыт с двух часов дня до двух ночи». Согласно отчетам департамента полиции, это был как бы филиал публичного дома, — а ведь существовал еще и клуб «Алиса».
Клубные девушки в сверкающих блестками бикини подходили к вашему столику, усаживались вам на колено (левое или правое) и тряслись, как в седле, колыхая грудью. До сих пор в клубе «Ап Фронт» не было кутежей с наркотиками — и никаких убийств. Блуму не было дела до того, сколько девушек усаживается «в седло», сколько простых парней одурачено, пока никто серьезно не пострадал. Суть его работы детектива, считал Блум, — убедиться, что никто не пострадал, и скрутить всякого насильника. Купер Роулз разделял его точку зрения. И сейчас они направились в «Ап Фронт», потому что девушка, когда-то там работавшая, действительно пострадала. Кто засадил ей пулю в горло и отрезал язык?
Бедно одетая девица у входа сказала им, что мистер Маккафферти «где-то внутри», добавив, что «он, должно быть, курит сигару». Купер Роулз, ранее работавший в Хьюстоне, в Техасе, уверял Блума, что там топлес-клубы и публичные дома куда непригляднее, чем где бы то ни было в Америке. Блум, однако, сомневался, что где-либо в Америке есть заведение, равное по убожеству «Ап Фронт».
Тускло освещенная комната была оклеена выцветшей гофрированной бумагой, позаимствованной, вероятно, на давней рождественской вечеринке в Нью-Йорке. Сейчас, в три часа дня, там находились четверо мужчин и семь девушек. Одна из девушек танцевала на импровизированной сцене посреди комнаты. На ней была лишь набедренная повязка с розеткой. На заднем плане возвышался экран: на нем негритянка и белый давали выход своим чувствам. Девушка, танцующая перед экраном, казалось, не обращала внимания на пыхтение, хриплые стоны позади нее. Поглощенная танцем, она наслаждалась им. Возможно, предположил Роулз, воображала себя Макаровой. Или Навратиловой. Он всегда путал артистов балета со звездами тенниса.
Три другие девицы танцевали для своих клиентов, сидевших за столиками в темных углах. Они приспустили бюстгальтеры, позволяя своим мужчинам смотреть, но не трогать. Еще три девицы примостились за столиками в относительно светлом углу комнаты. Одна из них прижимала огромного плюшевого мишку к своей внушительной груди. Другая затягивала ремень вокруг талии. Ремень сверкал в темноте оранжевыми бликами. Третья девица потягивала пиво из жестянки.
Тучный, попыхивающий сигаретой Ангус Маккафферти сидел возле сцены. Блум по опыту знал: все владельцы подобных заведений — тучны и курят сигары. В чем тут дело? Толстяки, питающие пристрастие к сигарам, непременно открывают топлес-клубы? Или любой мужчина, открывающий топлес-клуб, в конечном счете обрастает жирком и начинает курить сигары? Между тем Маккафферти делил свое внимание между порнофильмами и девушкой, самозабвенно извивающейся на сцене. Блум полагал, что она одурманена наркотиком. Впрочем, ему-то было все равно: важно, чтобы никто не продавал его в клубе.
— Следователь Блум, — представился он Маккафферти, нарушив его мечтательное состояние.
— Хэлло, присаживайтесь, — встрепенулся Маккафферти. — Чувствуйте себя как дома. Хотите пива или чего-нибудь?
Детективы уселись.
— Девушка по имени Трейси Килбурн. — Блум обошелся без предисловия. — Вам что-нибудь известно о ней?
— Вас интересует имя Трейси? — Маккафферти философски пыхнул сигарой. — Я вам расскажу… Сегодня девушек по имени Трейси куда больше, чем девушек по имени Мэри или Ким. Особенно в топлес-клубах. В таких заведениях Трейси и Ким — самые популярные имена. У меня было три Трейси и две Ким. Что еще вам сообщить?
— Зато у нас есть новость, — сказал Роулз. — Трейси Килбурн мертва.
— Мне очень жаль, — воскликнул Маккафферти. — Вы уверены, что не хотите пива? Ким! — крикнул он. — Обслужи нас.
Блондинка в чулках-паутинках, черных лодочках на высоком каблуке, черной мини-юбке и белом кружевном фартучке — все, что на ней было, — скользнула к столику.
— Что угодно, джентльмены? — спросила она.
— Ничего, — отрубил Блум.
— То же самое, — подтвердил Роулз.
— Мне бурбон со льдом, — распорядился Маккафферти. — Да побыстрее. — Когда девушка удалялась, он пробормотал, ухмыляясь: — Чудесно вращает бедрами.
Что удивляло Блума — так это то, что Маккафферти, казалось, нисколько не нервничал в их присутствии. Он тотчас же пришел к заключению, что здесь, пожалуй, чисто, если не учитывать девушек, вертевшихся у столиков в темноте. И все же одна из них, выполнявшая ту же работу, не так давно получила пулю в горло. Да еще и лишилась языка…
— Мы спрашивали вас о Трейси Килбурн, — напомнил Блум.
— Это ее настоящее имя?
— Насколько мы знаем, да.
— Когда?
— Что когда? — переспросил Роулз. — Когда она здесь работала или — когда бросила работу?
— Как вам угодно, — сказал Маккафферти. — Это ваше шоу.
— Вроде бы она работала у вас в прошлом году. С мая по июль.
— Трейси Килбурн, — пробурчал Маккафферти.
Вернулась Ким с бурбоном. Она поставила напиток на стол и склонилась над мужчинами, как учил ее Маккафферти. Ее груди касались плеч Блума.
— Что-нибудь еще? — протянула она лукаво.
— Ким, это представители закона, — сообщил ей Маккафферти.
— О-о-о, извините… — Ким вытаращила глаза. — Закон не ценит голые титьки?
— Убирайся! — рявкнул Маккафферти. Он поднял бокал. — Очень дерзки эти юные девицы. Никакого почтения ни к кому! Трейси Блум, а? Никаких ассоциаций, очень жаль.
— Где-то в мае прошлого года, — настаивал Блум. — Работала до июля или около того…
— Как она выглядела?
— Лет девятнадцати. Длинные белокурые волосы. Полна жизни и энергии… — сказал Роулз.
— Девятнадцатилетние блондинки, — пожал плечами Маккафферти. — Все они полны жизни и энергии. Что тут особенного?
— Я уже сказал — что, — возразил Роулз. — Она умерла.
— А я сказал, что сожалею, — буркнул Маккафферти. — Хотите, чтобы я прочел элегию?
— Эпитафию, — поправил Блум.
— Что бы там ни было, — вздохнул Маккафферти, — я не помню ее. И конец.
— Не конец, а начало, — парировал Роулз. — Кто здесь работает с мая прошлого года?
— Это уже другая история, — сказал Маккафферти. — Они здесь долго не задерживаются. Многие — уверен, для вас это не новость — становятся девочками по вызовам, такса — сто долларов. Работают в Майами или в Сан-Хуане. В Сан-Хуане получают больше сотни.
— Кто-нибудь работает с мая прошлого года? — упорствовал Роулз.
— Нужно их спросить. Я вряд ли могу проследить их жизненный путь.
— Спросите, — согласился Блум.
— Вернусь через минуту, — обещал Маккафферти. — И не позволяйте никому трогать мой стакан.
Детективы сидели и смотрели порнофильм. Девушка на сцене улыбалась во весь рот, импровизируя, подчиняясь ритму гитары в оркестре, играющему в стиле «хэви металл».
— Любит свое дело, — заметил Роулз.
— Шесть против пяти — мы непременно откроем здесь что-нибудь, — сказал Блум.
— Мне не следовало упоминать, что она мертва, — обронил Роулз.
— Нет, нет, все в порядке.
— Заставил их всех покрутиться.
— Иногда лучше выложить сразу, — заметил Блум. — По крайней мере, пусть знают: мы не шутим.
— Все же я считаю, что сделал ошибку.
— Да не волнуйся ты, — сказал Блум.
Ему нравился Роулз, один из немногих копов в Калузе, кому Блум доверил бы свою жизнь. И доверял не однажды. Роулз отличался от других его коллег. В Калузе черному полицейскому редко удавалось стать детективом. А Роулз был к тому же чудаковат, а это всегда замечают. Местные детективы из «красношеих» гордились своей терпимостью. Их обращение к Роулзу — «парень» — считалось как бы шуткой. «Эй, парень, говорят, ты скрутил недавно хорошеньких убийц?» «Ты сегодня вырядился, парень, собираешься на вечеринку?» Роулз позволял им дурачиться. Он знал, что может справиться с каждым. Знал он также, что они не столь глупы, чтобы провоцировать драку. Иногда, специально для них, он переходил на диалект, широко улыбался. По сути же любой из «красношеих» предпочел бы иметь партнером Роулза, чем кого бы то ни было.
Трижды Роулз был упомянут в приказе как храбрый и мужественный полицейский. Недавно он один без всякой помощи отнял у мясника тесак, которым тот изрубил собственную жену. Пренебрежительно называя Роулза «парень», полисмены тем не менее признавали, что он в большей степени мужчина, чем любой из них. В данный момент «парень» наблюдал за танцовщицей.
— Кажется, она мне знакома, — заметил он наконец.
— А мне она кажется загипнотизированной, вот какой, — возразил Блум.
— Возможно, мы сталкивались в Хьюстоне… — продолжал Роулз. — Такие девицы вечно крутятся вокруг топлес-клубов. Это единственное, что они умеют, и, когда переезжают в другой город, первая проблема — найти топлес-клуб, свой хлеб насущный.
— Растревожил муравейник! — Блум кивнул в угол зала, где Маккафферти сидел за столиком с тремя незанятыми девицами. Та, что держала плюшевого мишку, жадно слушала менеджера, наклонившись над столиком. Другая, с оранжевым светящимся пояском, сняла его и лениво крутила над собой.
— Мы подняли целую бучу, будь проклят мой язык! — сердился Роулз. — Впору стреляться.
— Да все ты сделал правильно, не волнуйся, — успокаивал его Блум.
Маккафферти поднялся, потрепал по плечу девушку, потягивавшую риаво, кивнул ей, рассмеялся и вернулся к детективам.
— Не повезло бедняге, — сказал он.
— А остальные девушки? — спросил Блум.
— Они заняты, зарабатывают на жизнь, — ответил Маккафферти. — Не хочу им мешать.
— А придется, — сказал Роулз.
— Да имейте же сердце. У них тяжелая работа…
— А у нас?! — возмутился Роулз. — Да и речь идет об убийстве.
— А что, эта мертвая девушка спешит куда-нибудь? — лениво осведомился Маккафферти.
— Побеседуйте с другими, о’кей? — Блум пытался сдержаться, но в голосе его звучало предостережение. Маккафферти понял это. Перед ним въявь предстали картины нарушений закона: испорченный водопровод, изношенная электропроводка… Копы способны навесить большой висячий замок на двери клуба за всякую ерунду, а уж за прием на работу несовершеннолетних… Таких, например, как Синди со своим мишкой — ей ведь всего шестнадцать.
— Конечно, конечно, — отступил он. — Счастлив помочь вам.
Маккафферти поднялся. Детективы наблюдали, как он, подходя к каждой девушке, разговаривает с ней. Но ни одна и бровью не повела. Все продолжали заниматься своим делом. Клиенты тоже выслушали менеджера спокойно. Впрочем, из своего угла Блум и Роулз мало что видели, — лишь вращающиеся бедра и ягодицы да раскачивающиеся головы. Маккафферти возвратился к столику.
— Ничего, — сообщил он. — Никто не помнит девушки по имени Трейси Килбурн. Большинство из наших танцовщиц — новенькие. Вы говорили о мае прошлого года? Никто и не может ничего вспомнить.
— А как насчет мисс Смайли? — Роулз кивнул в сторону сцены.
Маккафферти уставился на танцовщицу.
— Да, она здесь уже порядочное время работает.
— Так поговорите с ней.
Маккафферти глянул на часы.
— Она освободится ровно через три минуты. Вы можете сами с ней поговорить. Я должен повидаться кое с кем в своей конторе. Приятно было познакомиться. — Маккафферти удалился.
Одно короткое мгновение на сцене находились две девушки. К улыбчивой танцовщице присоединилась та, что играла с мишкой, и теперь обе они, стоя лицом друг к другу, вращали бедрами и трясли грудью. Первая во время танца отступала к ступенькам у края сцены, затем грациозно повернулась и спустилась вниз, предоставив своей партнерше развлекать публику. На экране за сценой высокая ослепительная блондинка расстегивала «молнию» на ширинке своего кавалера.
Спустившись со сцены, девушка взяла стакан воды со столика у стены, жадно осушила его и огляделась. Блум с Роулзом оказались единственными незанятыми мужчинами, и она тотчас направилась к ним. Двигалась энергично, раскачивая бедрами, как ходят проститутки. Яркий голубоватый свет софитов леденил ее волосы, замораживая улыбку на губах. Она подтянула набедренную повязку. При ярком свете стали заметнее блестки на ее груди и сосках. Все еще улыбаясь, она подошла к детективам.
— Хэлло, ребята, — сказала она. — Если хотите, я станцую специально для вас.
— Мы желаем задать вам несколько вопросов, мисс. — Блум показал ей свой значок. — Детектив Блум. Мой партнер — детектив Роулз.
— Я вела себя непристойно? — удивилась девушка.
— Нет, вы были великолепны, — успокоил ее Блум. — Не хотите ли присесть?
Девушка села, прикрывая грудь.
— Я чувствую себя голой, беседуя с копами, — объяснила она.
— Как вас зовут, мисс? — спросил Роулз.
— Я что-нибудь сделала не так? — волновалась девушка. — Я специально не оголялась. Если повязка на бедрах и сдвинулась, то это случайно.
— Вы не сделали ничего плохого, — сказал Блум.
— Тогда зачем вам мое имя?
— Мы же назвали вам свои…
— Вы совсем другое дело, — возразила девушка. — Вы ведь не танцуете в одной набедренной повязке, которая может соскользнуть, так что и не заметишь.
Детективы промолчали, внимательно разглядывая девушку.
— Тиффани Картер, — обронила она наконец.
— А ваше настоящее имя? — спросил Блум.
— Сильвия.
— Сильвия… А дальше?
— Сильвия Каценски.
— Это польское имя? — спросил Блум.
— Ну и что? Что в этом плохого?
— Ничего. Мой дед приехал из Польши.
— Ну так пожмем друг другу руки, — сказала Сильвия.
— Сильвия, вы давно здесь работаете? — вступил в разговор Роулз.
— Где-то около года. А почему вы спрашиваете?
— В мае прошлого года вы уже были здесь?
— Я же говорю, почти год. Сейчас апрель. Если я проработала год, тогда…
— Вы помните девушку по имени Трейси Килбурн?
— Зачем вам это?
— Вы помните ее?
— А почему вы спрашиваете?
Роулз взглянул на Блума. Тот кивнул.
— Она умерла, — сказал Роулз.
— Ох, — вздохнула Сильвия.
— Так вы знали ее?
— Да. Умерла… Какой ужас! Как это случилось?
— Вы хорошо ее знали? — спросил Роулз, уклоняясь от ответа.
Он приготовил блокнот и карандаш. Сильвия наблюдала за его действиями. Роулз выжидательно смотрел на нее.
— Вы собираетесь записывать?
— Если вы не возражаете.
— Я не хочу неприятностей. Я чиста. С тех пор как я приехала в Калузу, я абсолютно чиста.
— Откуда вы приехали? — спросил Блум.
— Из Джексонвилла.
— Какого рода неприятности у вас там были?
— Кто сказал, что у меня были неприятности?
— Вы же сказали, что чисты с тех пор, как…
— Это не значит, что раньше у меня были проблемы.
— Так что же там было? Наркотики? — уточнил Роулз.
— Чуть-чуть. — Сильвия пожала плечами.
— Вас арестовывали?
— Почти. Поэтому-то я и уехала из Джексонвилла, чтобы порвать с той компанией.
— Вы все еще принимаете наркотики? — спросил Блум.
— Нет, нет. — Сильвия вытянула перед собой руки. — Видите какие-нибудь следы? — Она снова прикрыла руками грудь. — Дело в том, — сказала девушка, — что, если мое имя попадет в полицейское досье, я вынуждена буду вернуться. А мне здесь нравится. Не хочу отсюда уезжать.
— Какое обвинение было предъявлено вам в Джексонвилле? — спросил Блум.
— Не было никакого обвинения, — сказала Сильвия. — Я просто связалась с компанией, которая влипла.
— А каким образом ваше имя попало в полицейское досье? — спросил Роулз.
— Потому что я была с ними, когда все это началось. Но я не знала, что происходит, действительно не знала, и копы отпустили меня.
— Не предъявив вам никакого обвинения?
— Да. Они поняли, что я ни сном ни духом не ведаю обо всех этих делах.
— О каких делах?
— Эти парни были наркоманами.
— Но вы-то — нет?
— Немного употребляла, но привычки не было.
— Так что сделали эти парни? Наркоманы, я имею в виду.
— Они пытались ограбить винный магазин. Мы ехали на машине, и один из них сказал: «Пойду куплю всем немного соку». Он ворвался в магазин с тридцать вторым стволом и направил его в лицо владельцу. Ему не повезло: коп, только что освободившийся с дежурства, зашел выпить кружечку пива. И того хуже: он затеял с этим копом перестрелку. Парень, сидевший за рулем, услышал выстрелы и нажал на газ. Загнал машину на тротуар и свалил пожарный гидрант. А потом понаехало полицейских — во всей Флориде их, поди, меньше. — Сильвия потупилась. — Но меня отпустили. Я просто хотела прокатиться.
— Кто тебя отпустил?
— Детективы. Сперва допрашивали меня часа три. И двое ребят, с которыми я была, подтвердили, что я чиста.
— Мы можем все это проверить, — предупредил Роулз.
— Конечно, проверяйте. Стала бы я вам врать… Я поняла одну вещь. Когда имеешь дело с копами, лучше говорить им правду, иначе нарвешься на еще большие неприятности.
— Сколько тебе лет, Сильвия? — спросил Блум.
— Двадцать один. Но выгляжу я старше. Эта мерзкая работа… и дрянной лак испортили мне волосы. Они стали как солома.
Девушка дотронулась до своих обесцвеченных белокурых волос. Попыталась взбить их, но оставила свою попытку и опять скрестила руки на груди.
— Расскажите-ка нам о Трейси Килбурн. — Роулз взялся за карандаш.
— Тогда я снова попаду в досье, уже здесь. — Сильвия вздохнула.
— Как свидетель, — сказал Роулз.
— В том деле я тоже была свидетелем. Какая разница? Черт бы меня подрал! Я едва знала эту Трейси. А теперь по уши в дерьме… Свидетель в деле об убийстве…
— Кто сказал, что речь идет об убийстве? — тотчас отреагировал Блум.
— Не дурачьте меня, о’кей? Вы бы не появились, если бы Трейси умерла во сне.
— Правильно, — сказал Блум. — Ей выстрелили в горло, отрезали язык, а труп бросили в реку. Не хочешь взглянуть на фотографии, увидеть, на что она была похожа, когда мы выудили ее из реки?
— Ой! — вскрикнула Сильвия.
Представление тем временем продолжалось. В маленьком зальце грохотал рок-н-ролл, скрещивались снопы слепящего света — голубого, красного и желтого. Девушка с мишкой по-прежнему крутила бедрами и поводила грудью, танцуя на сцене перед пустыми столиками и не обращая внимания на отсутствие зрителей. В темных углах другие танцовщицы усердно отрабатывали свой кусок хлеба. На экране белую девушку терзали двое чернокожих.
— Что вы хотите узнать? — спросила Сильвия.
— Все, что ты сможешь рассказать нам, — ответил Роулз.
Впервые Сильвия встретила Трейси Килбурн…
Это было ее настоящее имя, понимаете? Я имею в виду, что девушки в топлес-клубах обычно придумывают себе какие-нибудь экзотические имена. Ну, например, Тиффани Картер… Но Трейси носила свое имя от рождения.
Впервые они встретились с Трейси в один из душных майских вечеров, когда градусник показывал больше восьмидесяти по Фаренгейту. Надвигалась гроза. В Калузе жаркое лето обычно начинается с июня. Но иногда и конец мая бывает знойным. Был как раз один из таких майских вечеров. Сильвия вспомнила, что девушки согласились бы танцевать обнаженными, если бы позволял закон, — такая стояла жара и духота.
Вы спускаетесь со сцены, обливаясь потом, и вам сразу же приходится отыскивать парня, чтобы танцевать для него, в то время как вы хотите только одного — принять холодный душ.
Мужчины лапают вас, хотя объявления предупреждают, что танцовщиц трогать нельзя — так по закону. Но они все равно лапают, и девушки не противятся, поскольку им перепадает лишний доллар, а иногда и пять, если позволить поглубже запустить руку или мельком поцеловать сосок. Все происходит в темноте, втайне от представителей закона. Если появится некто в голубой форме, все внезапно становятся сдержанными, даже чопорными. Ну да полиция знает об этом, Сильвия была уверена: копы в курсе, что происходит у них за спиной. Кроме того, им еще, наверное, приплачивают, чтобы искали нарушения в другом месте, — и никаких обид.
Трейси работала в клубе уже неделю, но Сильвия до той ночи не встречалась с ней — брала отпуск на две недели, намереваясь навестить мать в Луизиане. Ее только что бросил мужчина, и она чувствовала себя отвратительно. Мать Сильвии работала в массажном салоне в Новом Орлеане. Она все еще была хороша собой в свои тридцать восемь лет, и спрос на нее был велик. Сама же Сильвия никогда не пошла бы работать в такой салон.
Честно сказать — это обыкновенный публичный дом, а моя мать — шлюха.
Итак, массажный салон оказался борделем, где клиенты получали определенные услуги. Подобные услуги предоставлялись и службами эскортирования, или сопровождения, о чем оповещалось в объявлениях. Девушки сопровождали клиентов в деловых поездках. Все это были формы легализованной проституции. Масса девушек танцевали в топлес-клубах, потом переходили в массажные салоны или службы эскортирования, но все, что от них требовалось, — это стать проститутками.
Топлес-клубы были близки к борделям, — Сильвия подозревала это, — но большинство девушек ограничивалось открытым сексом, позволяя руке клиента проникать в интимные местечки. Цена за такие услуги подскакивала до десяти долларов. Некоторые девушки при этом писались, как, например, Синди…
Синди — девушка с медвежонком, ей всего шестнадцать, но Ангус не должен знать, что я сказала вам…
Так вот, Синди брала всего семь долларов, сбивая цену. Для таких дел выбирались самые темные углы, усаживались за столиками подальше от сцены. Девушки зазывали парней и корчились у них на коленях, но это было небезопасно. Их мог засечь полицейский. Однако прямых физических контактов не было, понимаете?
Сидя за столиком, в темном углу, я могла бы занять и вас, вернее ваши руки, и всего за десять минут заработать двадцать долларов.
Нет, Сильвия не предлагала ничего подобного. Она-то знала, что имеет дело с полицейскими.
…Сильвия встретила Трейси в переулке у черного входа, куда девушки выбегали, спасаясь от мужских рук, — покурить и передохнуть. Они проделывали это периодически, хотя во время перекура не заработаешь. Однако некоторые девушки — мне не следовало бы говорить об этом, призналась Сильвия, но кто без греха? — использовали пикап, стоявший у черного входа. Те позволяли клиентам немного больше обычного. Ангус был очень строг и запрещал все, кроме открытого секса. Но вне клуба, в пикапчике, вы могли заработать во время перерыва несколько лишних долларов. Потискать девушку обходилось клиенту в двадцать долларов. А тот, кто намеревался залезть к тебе в трусики, готов был уплатить и тридцать. Но парни, которые приходили сюда, едва ли могли на это рассчитывать. Здесь работали совсем юные девушки, которые даже к рукам клиентов, проникшим в заповедные места, относились как к концу света. Такие забавы, однако, допускались — как и возня со старичками, нуждавшимися в «разогреве», иначе они уже и не способны были функционировать как мужчины. Сама Сильвия ничего запретного не делала.
Я здесь потому, что люблю танцевать, объявила она с вызовом. Я просто танцую для этих парней, потому что мне это нравится. А если сунут пару долларов в набедренную повязку, то я, конечно же, довольна.
Когда Сильвия вышла покурить, Трейси была там. Она уже побывала на сцене, оттанцевала свои пятнадцать минут. Девушки, работавшие в ночную смену, меняются каждые пятнадцать минут. Днем, когда мало народу, и девушек меньше. Танцевать приходится по полчаса. Но в ночную смену танцуют всего пятнадцать минут. Обычно работает двенадцать девушек — с восьми вечера до двух ночи. И выступают они дважды за смену, если, конечно, никто не болеет. Больной кому охота работать… Мы не только танцуем. Приходится сидеть за столиками, заставлять мужчин покупать выпивку. Ангус свою выгоду блюдет. Он выдает имбирный эль за шампанское. Ну да кто же так не делает в подобных заведениях?
Нам приходится танцевать, развлекать посетителей, чтобы наши счета были оплачены. Так девушки делают свои деньги. Кто-то из них — Сильвия не помнит, кто именно, — говорил, что Ангус урывает свою долю и от их побочных заработков, а заставляет отдавать половину из каждых десяти долларов, полученных с клиентов за особые услуги. Ангус оправдывался тем, что рискует, разрешая «открытый секс» в своем скромном, но «превосходном заведении».
Так вот, в тот вечер Сильвия сошла со сцены, обливаясь потом, точно водитель грузовика. Она вышла покурить. Трейси стояла, прислонившись к стене, попыхивая сигаретой. Не знаю, сказала Сильвия, имеете ли вы представление о том, как выглядела Трейси при жизни, но эта девушка была настоящей красоткой. Длинные светлые волосы, большие голубые глаза, благородный нос, роскошный рот, груди, созданные для наслаждения, а ноги как у породистого скакуна. Сильвия удивлялась, что она работает в таком убогом заведении.
Говоря начистоту, призналась Сильвия, все наши девушки, включая и меня, не способны завоевать титул «мисс вселенная».
Хорошенькие, рассказывала Сильвия, сперва пытаются найти работу в клубе «Алиса», где клиентура побогаче и есть надежда лучше заработать. Но список желающих получить там место — с милю длиною. Ангусу обычно достаются остатки.
Сильвия сразу же спросила у Трейси: что делает в подобном заведении такая красотка?
Трейси сообщила ей — за те десять минут, пока они стояли и разговаривали, — что еще неделю назад она работала в пиццерии, но решила уйти, поскольку не видела для себя перспективы. Она хотела стать кинозвездой и рассчитывала, что работа в топлес-клубе послужит ей хорошей практикой. Придется выступать перед публикой полуобнаженной — но ведь многие звезды кино снимаются в подобных сценах, пояснила Трейси. Кроме того, она здесь и заработает больше, чем в ресторане. И — кто знает? Вдруг какой-нибудь крупный продюсер забредет сюда в поисках места для съемок будущей картины, — она слышала, что «Фокс — двадцатый век» открывает студию в Калузе, — увидит, как она танцует, и решит, что она подходит для него? Сильвия тогда подумала, что уже через неделю Трейси займется открытым сексом, а через месяц будет уединяться с мужчинами в пикапчике. Но она ничего не сказала, так как девушки едва были знакомы. Впоследствии выяснилось, что Сильвия совершенно неправильно судила о неопытности и невинности Трейси. В ту же ночь она заметила ее за столиком с негром, военнослужащим, и ее рука была далеко внизу, под столом.
Удивительно, но другим девушкам Трейси тоже очень нравилась, хотя благодаря ее красоте и притягательности ей доставались доллары, которые могли бы достаться кому-то другому. Но в Трейси было что-то располагающее: она обо всех хлопотала и беспокоилась, как наседка, особенно если кто-то из девушек заболевал, сипел и шмыгал носом; она охотно делилась секретами, как ухаживать за глазами, ногтями и волосами, показывала, как двигаться и даже — как улыбаться. Словно она уже стала кинозвездой и могла позволить себе давать советы менее везучим. Странно, но за какой-то месяц Трейси стала звездой клуба. Причем — для всех. Не только для парней, толпившихся у сцены, когда она поднималась на нее, и выстраивавшихся в очередь, чтобы попросить ее станцевать для них или посидеть с ними за столиком и приласкать их, — знаете, какие у нее были волшебные руки! Но она стала кумиром и для девушек, которые просто боготворили ее. Трейси — то, Трейси — это. Как сделать соски тугими, носить ли одну сережку или две, как укротить парня, волосатую скотину, и вместе с тем заставить его платить… Трейси, Трейси, Трейси — и так всю ночь напролет.
Молодые парни поклонялись ей, естественно, — она была своя, жила рядом и в то же время являлась воплощением мечты. Еще бы! Такое чудо! Дивные светлые волосы, сияющие глаза, сладостная, как девственница, а сложена-то как… Господи! Умереть не жалко ради того, чтобы увидеть, как шевельнет она своим розовым мизинчиком.
Гораздо более сложные игры затевала она со стариками.
Танцевала, главным образом, для них, — думаю, потому, что они платили щедрее, чем молодые парни. Трейси, бывало, всю ночь ожидала их у двери, чтобы развеселить, взбодрить своим выступлением на сцене, заставить почувствовать себя всесильными, когда она подходила к их столикам. Так она и добывала свою часть долларов. Заигрывая со стариками. Они с такой же готовностью тратили на нее деньги, с какой зашибали их в своей юности в какой-нибудь глуши. Трейси никогда — насколько это было известно Сильвии — ни с кем не закрывалась в пикапе. Правда, лишь потому, что в этом не было необходимости. Золото добывалось в самом клубе, и, даже поделившись добычей с Ангусом, Трейси приносила домой каждую неделю увесистую пачку банкнот.
Почти все заработанные ею деньги Трейси — как полагала Сильвия — тратила на платья. Жила она, пока работала в клубе, недалеко от набережной Шорохов, в крохотном домишке на сваях, притулившемся на клочке земли как раз перед Северным мостом, ведущим к набережной. Это место находилось в бухте, где много подвижных домов — трейлеров, автофургонов, а также дерьмовых притонов, разбросанных на берегу. Сильвия была у Трейси только один раз. Ее крохотная квартирка блистала чистотой, но обставлена была плетеной мебелью, хозяин скорее всего обзавелся ею на распродаже. Шкафы были забиты одеждой. Нетрудно догадаться, куда уходили деньги, заработанные Трейси, — на платья и туфли, блузки, юбки и свитера, на очень дорогую, модную экипировку. Вещи в основном были совершенно новые и выглядели неношеными.
За исключением красного платья, уточнила Сильвия.
Это дешевенькое платье Трейси надела, когда впервые отправилась из штата Джорджия в Голливуд. Пока добиралась на попутках, износила красное платье и красные туфли. Трейси относилась к этому платью как к талисману, который приносит удачу. Оно было на Трейси всю дорогу до Калифорнии, и даже тот факт, что она не стала кинозвездой, не изменил ее отношения к платью: оно было первым «взрослым» платьем, которое она приобрела, собираясь порвать с прошлой жизнью и встать на ноги.
Позже Трейси — так она говорила Сильвии — никогда не выходила в этом платье, надевала его только после душа, чтобы набросить на себя что-нибудь, пока сушишь волосы и покрываешь лаком ногти. Она не носила платье из-за чернильного пятна где-то у талии. Однако не могло быть и речи о том, чтобы выбросить его. В нем таилось нечто удивительно комфортное. Запахнешься — и все… Никаких тебе «молний» и застежек. В своих воспоминаниях Трейси снова и снова возвращалась к тем дням, когда она готовилась покинуть Джорджию. Платье напоминало о решении, которое тогда было принято ею: стать кинозвездой. Может быть, поэтому Трейси и накидывала его на себя всякий раз, когда выходила из душа, чистая и обнаженная, свежая и пахнущая мылом. Платье возвращало ей ощущения шестнадцатилетней девушки. Трейси уверяла Сильвию, что не выбросит его, даже если станет богатой и знаменитой. А это обязательно произойдет, она не сомневалась.
И вдруг в один прекрасный день — в июле — она не пришла в клуб.
Никто не знал, где она.
Кто-то пытался дозвониться к ней — девушки беспокоились, не больна ли? Но никто не брат трубку. Сильвия на следующее утро отправилась к Трейси, хотела убедиться, что с ней все в порядке. Постучала в дверь, но никто не ответил. Из-за соседней двери ей сообщили, что если она разыскивает хорошенькую блондинку, то эта девушка куда-то укатила. Большая дорогая машина заехала за ней, шофер из цветных помог собрать вещи и погрузить их в багажник. Куда машина отвезла ее — неизвестно. Уехала по направлению к мосту, к набережной Шорохов.
— Тогда я в последний раз слышала о ней. — Сильвия помрачнела. — Я потеряла ее. Мы все ее потеряли. Без нее клуб уже не был таким, как прежде. — Сильвия умолкла. — А теперь, — произнесла она после паузы, — Трейси мертва.
— Эта машина… — сказал Роулз. — Соседка случайно не заметила номерной знак?
— Это был мужчина, — поправила Сильвия. — Сосед.
— Он заметил номер машины?
— Не знаю. Я не спрашивала его.
— Как его зовут, помнишь?
— Я не спрашивала, как его зовут. Просто парень какой-то высунулся из-за двери и сказал, что Трейси уехала.
— Можешь нам дать ее адрес? — спросил Блум. — Где жила Трейси?
— Я не помню адреса, но могу объяснить, как туда добраться. Вы узнаете дом, как только увидите. Это единственный в бухте дом на сваях.