Президент компании Индиан экспорт”, в которой работал Энтони Форрест, был мужчина лет шестидесяти, начинающий лысеть, несколько полноватый, несколько напыщенный, несколько слишком немец, ростом около метра семидесяти пяти, с плоскими ступнями и выпирающим животом. Мейер Мейер, еврей по национальности, сразу же почувствовал себя неуютно рядом с ним.

Президента звали Людвиг Эттерман. Стоя за своим письменным столом, он олицетворял собою отчаяние.

– Тони был отличным человеком. Не понимаю, как могло произойти подобное, – сказал он. Говорил он с легким немецким акцентом.

– Как долго вы работали вместе, мистер Эттерман? – спросил Карелла.

– Пятнадцать лет. Это большой срок!

– Можете ли вы дать нам некоторые разъяснения?

– Что вы хотите знать?

– Как вы познакомились, чем занимается ваша компания, каковы были функции мистера Форреста.

– Когда мы познакомились, он был представителем одной фирмы, а у меня уже было это дело. Форрест продавал упаковочные материалы одной фабрики в центре города; теперь она уже закрылась. Мы импортировали товары из Индии и рассылали их по всей стране, а значит, нуждались в упаковке. В те времена я почти все мои коробки покупал у Тони. Мы встречались, пожалуй, раза два в месяц.

– Это было почти сразу после войны, не так ли?

– Да.

– Вы не знаете, мистер Форрест воевал?

– Да, – сказал Эттерман. – Он служил в артиллерии. Был ранен в Италии, в одном из боев с немцами. – Эттерман замолчал, потом повернулся к Мейеру и сказал: – Видите ли, я – американский гражданин. Я приехал сюда в девятьсот двенадцатом году. Родители привезли меня еще ребенком. Почти вся моя семья покинула Германию. Некоторые уехали в Индию. Так вот и начался мой бизнес.

– Каков был чин Форреста в армии?

– Кажется, он был капитаном.

– Спасибо. Продолжайте, прошу вас.

– Честное слово, он мне сразу понравился. Что-то в нем было привлекательное. В конце концов, ведь все коробки одинаковы, какая разница, кто их делает. Я покупал у Тони, потому, что он был симпатичным парнем. – Эттерман предложил полицейским сигары и закурил сам. – Единственный мой грех, – сказал он. – Врач утверждает, что они меня убьют, а я ему отвечаю, что хотел бы умереть или в объятиях хорошенькой блондинки, или с сигарой в зубах. – Он захихикал. – Но в моем возрасте приходится довольствоваться сигарой.

– Как мистер Форрест стал вашим сотрудником? – спросил, улыбаясь, Карелла.

– Однажды я спросил, доволен ли он своей работой, а то я бы мог предложить ему кое-что. Мы довольно подробно все обсудили, и он перешел работать ко мне. Тоже в качестве представителя фирмы. Это было пятнадцать лет назад. А умер он вице-президентом.

– Почему вы предложили ему занять эту должность, мистер Эттерман?

– Я же вам сказал: он мне сразу понравился. А еще... – Эттерман покачал головой. – Нет, это неважно.

– Что именно?

– Понимаете... – Эттерман снова покачал головой. – Вы понимаете, я потерял сына. Он был убит на войне.

– Сочувствую вам, – сказал Карелла.

– О, это было уже давно, жизнь продолжается, не так ли? – Он грустно улыбнулся. – Он служил в эскадрилье бомбардировщиков, мой сын. Его самолет сбили над Швейнфуртом тринадцатого апреля сорок четвертого года. Там есть завод подшипников, в этом городе. – Он мотнул головой. – Иногда я спрашиваю себя... – Он замолчал.

Карелла откашлялся.

– Мистер Эттерман, что за человек был Энтони Форрест? Он ладил с сослуживцами? Он...

– Я никогда не встречал человека лучше, – ответил Эттерман. – Все любили его. Я уверен, что только сумасшедший мог его убить.

– Он всегда уходил со службы в одно и то же время?

– Мы закрываемся в пять, – сказал Эттерман. – Обычно мы с Тони еще четверть часика болтали. Да, я думаю, что он всегда уходил между пятью пятнадцатью и половиной шестого.

– У них с женой были хорошие отношения?

– Клара и он были весьма дружной парой.

– А дети? Его дочери должно быть около девятнадцати лет, не так ли?

– Да, так.

– Никаких неприятностей с этой стороны?

– Что вы хотите сказать?

– У детей никогда не было каких-нибудь неприятных историй?

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– С полицией, с другими ребятами, дурные знакомства и тому подобное.

– Это отличные малыши, – сказал Эттерман. – Синтия – лучшая в своем классе в лицее. Она получила стипендию университета Рэмси. Мальчики тоже хорошо учатся. Один играет в бейсбол, второй – член клуба “Спорщики”. Нет, дети никогда не доставляли Тони никаких неприятностей.

– Вы знаете что-нибудь о его службе в армии, мистер Эттерман? Тот, кто его убил, отличный стрелок, значит, он может быть бывшим военным. А так как мистер Форрест служил в армии...

– Этого я не знаю, но уверен, что Тони был отличным офицером.

– Он никогда не рассказывал о каких-нибудь ссорах со своими подчиненными, которые могли бы повлечь за собой...

– Он был в армии во время войны. А война давно кончилась. Кто бы мог столько лет хранить злобу?

– Никогда не знаешь, – сказал Карелла. – Мы отрабатываем любую возможность.

– Это, должно быть, ненормальный, – сказал Эттерман. – Только ненормальный...

– Надеюсь, что нет, – ответил Карелла.

Детектива попрощались, поблагодарив Эттермана за то, что он согласился принять их.

* * *

Мэй Норден была сорокатрехлетней, коротко стриженной шатенкой с круглым лицом и очень темными глазами. Они встретились с ней в зале похоронного бюро, где в обитом шелком гробу находилось тело Нордена. Бальзамировщик отлично загримировал лоб в том месте, где его пробила пуля. Нужно было очень пристально всматриваться, чтобы заметить рану. В зале толпились родственники и друзья, и среди них вдова Нордена и двое детей – Джоан и Майк. Майку было восемь лет, Джоан – пять. Оба сидели рядом с гробом на стульях с высокой спинкой, повзрослевшие, растерянные. Мэй Норден была в черном, по ее глазам, хотя и сухим, было видно, что она много плакала. Она вышла с детективами на улицу, и там, стоя на тротуаре, они курили и говорили о ее муже, лежащем на своем шелковом ложе в тихом зале.

– Я не представляю себе, кто мог это сделать, – сказала Мэй. – Я знаю, женам свойственно считать, что всем вокруг нравится их муж, но я долго думала и так и не нашла никого, кто мог бы его ненавидеть. Это правда.

– А его компаньоны, миссис Норден? Он ведь был адвокатом?

– Да.

– Возможно ли, что один из его клиентов...

– Но ведь нужно быть не совсем нормальным, чтобы вот так просто кого-то убить, разве нет?

– Необязательно, – сказал Мейер.

– Даже так? – Она слегка улыбнулась. – Значит, совершенно нормальный человек забрался на крышу и убил моего мужа, когда тот выходил из дома? Так, что ли? Совершенно нормальный?

– Миссис Норден, мы не психиатры. Мы говорим о нормальности с точки зрения закона. Убийца, возможно, и не является душевнобольным в том смысле, как это подразумевает закон.

– Мне наплевать на закон, – резко возразила Мэй. – Тот, кто убивает другого человека, сумасшедший, и мне плевать, что там говорит закон.

– Но ваш муж был адвокатом, не так ли?

– Сегодня я не жена адвоката, а его сорокатрехлетняя вдова.

– Миссис Норден, может быть, вы сможете сообщить некоторые сведения, которые помогли бы найти человека, убившего вашего мужа.

– Какие именно?

– Он каждое утро выходил из дома в одно и то же время?

– Да. В рабочие дни. В субботу и воскресенье он любил поспать.

– Значит, если бы кто-то решил проследить за его передвижениями, то увидел бы, что ваш муж каждое утро уходит на работу в одно и то же время?

– Без сомнения.

– Миссис Норден, ваш муж был ветераном?

– Ветераном? Вы хотите спросить, воевал ли он?

– Да.

– Три года на флоте во время второй мировой войны, – сказала Мэй.

– На флоте? А не в сухопутных войсках?

– На флоте.

– Он был младшим компаньоном в своей фирме?

– Да.

– Что он об этом думал?

– А что он должен был думать? Он был очень доволен.

– Сколько всего было компаньонов, миссис Норден?

– Трое, включая моего мужа.

– Ваш муж был единственным младшим компаньоном?

– Да. Он был моложе остальных.

– Он хорошо с ними ладил?

– Очень хорошо. Он со всеми ладил. Я же вам сказала.

– Значит, никаких недоразумений – ни с тем, ни с другим?

– Никаких.

– Какого рода делами они занимались?

– Их контора бралась за любые дела.

– И уголовные?

– Иногда.

– Вашему мужу случалось защищать преступников?

– Да.

– Сколько раз?

– Три или четыре. Я сейчас не помню. Четыре, мне кажется, с тех пор как он поступил в эту контору.

– Их оправдали или осудили?

– Двоих его клиентов оправдали, а двоих осудили.

– Где сейчас двое осужденных?

– Конечно, в тюрьме.

– Вы помните, как их звали?

– Нет. Но Сэм, конечно, мог бы... Сэм Готлиб, один из компаньонов. Он должен это знать.

– Ваш муж был родом из этого города?

– Да. Он и учился здесь – в школе и на юридическом факультете.

– Какого университета?

– Рэмси.

– Где вы познакомились?

– Мы случайно встретились в зоопарке. Потом стали встречаться и поженились.

– До или после войны?

– Мы поженились в сорок девятом.

– Вы уже были знакомы, когда он служил в армии?

– Нет. Он пошел на флот, прервав учебу в университете. Сдал экзамены по праву уже после демобилизации и почти сразу начал работать. Когда я с ним познакомилась, у него уже была своя контора в Бестауне. У Готлиба и Грэхема он только три года.

– А до этого у него была своя контора?

– Нет. Он работал в нескольких.

– Никаких неприятностей?

– Никаких.

– Там тоже были уголовные дела?

– Да, но я не могу вспомнить...

– Вы можете назвать эти конторы, миссис Норден?

– Не думаете же вы в самом деле, что это один из его осужденных клиентов?

– Мы не знаем, миссис Норден. Сейчас мы почти ничего не знаем. Мы ищем, и ищем очень упорно.

– Я составлю вам список. Вы пойдете со мной? – Она остановилась на пороге похоронного бюро и сказала: – Извините меня. Я была не очень любезна. – Она помолчала и добавила: – Понимаете, я очень любила мужа.