Иногда можно раскрыть преступление, действуя простым методом исключения, который, как известно, является наименее захватывающим из всех возможных. Где это сказано, что полицейских можно бить по голове каждый день? Полицейские могут быть туповатыми, но не настолько же? Когда дело близится к завершению, когда почти все, бывшие на подозрении, либо мертвы, либо невиновны, появляется повод определить, кто лжет и почему. Есть много вещей, которые полицейские не понимают, но зато они очень хорошо понимают, когда человек лжет.

Например, им непонятно, зачем воры тратят столько времени и сил на подготовку и совершение преступления (что само по себе сопровождается немалым риском), когда то же количество времени и сил, потраченное на какое-нибудь легальное занятие, в конце концов, может принести куда большую прибыль. Детективы 87-го участка, все как один, были убеждены, что подлинным мотивом, по крайней мере, половины всех преступлений, совершенных в этом городе, было удовольствие — все очень просто — удовольствие от игры в Сыщиков и Воров. Забудьте о таких мотивах, как стремление к наживе, забудьте о страстях, о ненависти и о бунтарском духе — все сводится к игре в Сыщиков и Воров.

А чем еще занимался Кармине Бонамико, как не играл в эту игру? Этот умник взял фотоаппарат, сфотографировал Ривер-роуд с самолета или откуда-то еще, потом быстренько прочертил несколько линий на снимке, порезал его на кусочки, раздал их своим ребятишкам и все: полная тишина, никому ни слова, совершенно секретно — чистой воды игра в Сыщиков и Воров. Какого черта он просто не шепнул на ушко каждому из них, где находятся деньги, и не попросил их сделать то же самое со своими друзьями и любовницами? Э, нет. Тогда это лишило бы преступление Игрового Аспекта. Уберите элемент удовольствия из преступной деятельности, и все тюрьмы на свете опустеют. Кто может постичь психологию вора? Уж конечно не полицейские. Они даже не могли понять, откуда у Ирвинга Кратча взялось столько наглости, чтобы явиться к ним в участок и попросить помочь найти деньги. Разве только это не было связано с Игровым Аспектом, с острым удовольствием от игры в Сыщиков и Воров?

Однако они все же поняли, что Кратч не сказал им всей правды о том, где он находился во время убийства Альберта Вейнберга и Джеральдины Фергюсон; когда человек лжет, это становится ясно с такой же быстротой, с какой сверхзвуковая ракета проходит сквозь атмосферу, и не надо работать в НАСА, чтобы это понять. Ведь алиби Кратча подтверждалось лишь девушкой, с которой он спал с незапамятных времен — вряд ли это самый надежный свидетель защиты. И тем не менее показания Сюзанны Эндикотт, пока их никто не опроверг, имели юридическую силу и не позволяли посадить; Кратча на скамью подсудимых. В наше время становится все труднее арестовать человека, даже если вы застали его над окровавленным трупом с ножом в руке. А как вы арестуете усатого ловкача, у которого есть алиби размером с полуостров?

Действительно, как?

Карелле первому в голову пришла эта идея.

Он обсудил ее с Хейзом, и тот сказал, что это слишком рискованно. Но Карелла продолжал настаивать, что это отличная идея, особенно если учесть, что Сюзи Эндикотт родом из Джорджии. Хейз высказал мнение, что Браун может обидеться, даже если они просто намекнут на это, но Карелла был уверен, что Браун воспримет эту идею всем сердцем. Хейз возразил, что, мол, идейка-то не ахти какая — Сюзи живет на Севере уже, по крайней мере, четыре года и по ее же словам провела половину этого времени в постели с Кратчем. Карелла настаивал, что старые предрассудки и стереотипы умирают не так уж легко, о чем свидетельствует нежелание самого Хейза даже заикнуться Брауну насчет этой идеи.

Хейз обиделся и заявил, что он самый терпимый человек на свете, и что именно это его качество не позволяет ему обидеть Брауна, да еще предложив ему идею, которая, скорее всего, просто не сработает. Карелла раздраженным тоном поинтересовался, как в таком случае им расколоть Сюзи: и он, и Хейз, безуспешно пытались это сделать, так что единственно возможный способ заставить Сюзи заговорить — это напугать ее так, чтобы у нее поджилки затряслись. Хейз крикнул в ответ, что чувства Брауна и добрые отношения с коллегами для него куда важнее, чем какое-то там убийство, а Карелла заорал, что предрассудки — это, конечно, прекрасно, особенно если белый не может даже поделиться превосходной идеей с негром только потому, что боится ранить его чувства.

— О'кей, ты сам его об этом попросишь, — раздраженно сказал Хейз.

— И попрошу, — заверил Карелла.

Они вышли из комнаты для допросов и подошли к Брауну, который, сидя за столом, в тысячный раз изучал фотографию.

— Арти, у нас есть одна идея, — сказал Карелла.

— Это у него есть идея, — поправил Хейз. — Это его идея, Арти.

— Что за идея? — поинтересовался Браун.

— Ну, видишь ли, — сказал Карелла, — у нас у всех сложилось одинаковое мнение, насчет Кратча, верно?

— Верно.

— Он так хочет зацапать эти 750 тысяч, что у него аж руки позеленели. И никто меня не убедит, что его карьера имеет к этому какое-то отношение.

— Меня тоже, — согласился Браун.

— Он хочет эти деньги, и все тут. В ту самую минуту, как он их получит, он, скорее всего, рванет куда-нибудь в Бразилию вместе со своей Сюзи.

— О'кей, и как нам до него добраться? — спросил Браун.

— Мы должны пойти к Сюзи.

— Но ведь мы уже были у Сюзи! — удивился Браун. — Ты говорил с ней, Мейер говорил, Коттон говорил... Она четко покрывает Кратча.

— Еще бы, она спит с этим парнем целых четыре года, — проворчал Хейз, которого до сих пор раздражала эта мысль.

— Еще три года, и они будут мужем и женой в глазах закона, — сказал Карелла. — Что же по-твоему, она не будет его выгораживать?

— О'кей, допустим, она врет, — сказал Браун.

— Да, давай допустим, что она врет. И допустим, что Кратч все же выходил из квартиры — первый раз, чтобы убить Вейнберга, и еще раз — чтобы убить Джеральдину Фергюсон.

— О'кей, предположим, так оно и было. Как мы это докажем?

— Ну, скажем сегодня ночью мы заявимся к Кратчу и начнем задавать ему кучу вопросов. Просто для того, чтобы отвлечь его, понимаешь? Чтобы точно знать, что он не залег в постель с крошкой Сюзи.

— Да?

— И, скажем, часа в два ночи кто-то начнет ломиться в дверь к крошке Сюзи и возьмет ее в оборот.

— Брось, Стив, мы не можем это сделать, — неуверенно произнес Браун.

— Я же не говорю, что мы и в самом деле грубо с ней обойдемся, — успокоил его Карелла.

— Говорил я тебе, он на это не пойдет, — сказал Хейз.

— Я имею в виду, мы только заставим ее так подумать. Ну, что мы круто с ней обойдемся.

— Ас чего ты взял, что она так подумает? — недоумевающе спросил Браун. — Если мы не собираемся грубо с ней обходиться...

— Она из Джорджии, — сказал Карелла.

В комнате стало тихо. Хейз уставился на свои ботинки.

— Кто пойдет к Кратчу? — спросил Браун.

— Мне кажется, что Коттон и я вполне могли бы это сделать.

— А кто пойдет пугать Сюзи?

В комнате снова наступила тишина. Стало отчетливо слышно, как тикают часы на стене.

— Понял! — Браун широко улыбнулся. — Слушай, мне это нравится!

Хейз неуверенно покосился на Кареллу.

— Ты это сделаешь? — спросил тот.

— Говорю тебе, мне это нравится, — засмеялся Браун, и тут же перешел на грубый южный диалект. — Мы пошлем большого черного Ниггера напугать до смерти нашего персика из Джорджии, да, сэр... Ребята, мне это по вкусу!

Предрассудки — это замечательно, стереотипы — просто великолепно...

В два часа ночи Сюзи Эндикотт открыла дверь и остолбенела от ужаса — перед ней материализовался самый жуткий кошмар, который только способен прийти в голову девушке из южного штата — огромный Ниггер явился посреди ночи, чтобы изнасиловать — об этом не раз предупреждала Сюзи ее мать. Она попробовала закрыть дверь, но насильник неожиданно закричал:

— Вы попридержите дверь-то, мисси. Тут закон! Детектив Артур Браун из 87-го участка. У меня есть кой-какие вопросики!

— Но... почему ночью? — пролепетала Сюзи.

Браун ухмыльнулся и взмахнул своим значком.

— Эту жестянку здесь положено уважать в любое время дня и ночи! Вы меня впустите или мне тут устроить небольшой тарарам?

Сюзи заколебалась. Браун подумал, не слишком ли он переигрывает, но решил, что пока все идет как надо. Не дожидаясь ответа, он прошел мимо нее в квартиру, швырнул шляпу на столик в прихожей, огляделся и одобрительно присвистнул. — Ого, да у тебя здесь шикарное гнездышко. Никогда не бывал в таких.

— Что... что вы хотели спросить? — испуганно произнесла Сюзи. Поверх ночной рубашки на ней был халат, и теперь ее правая рука была крепко сжата на воротнике халата.

— Ну-ну, куда это мы так торопимся, а? — игриво хохотнул Браун.

— Мне... мне утром на ра... работу. Я... я должна немного поспать, — сказала Сюзи и вдруг поняла, что допустила ужасную ошибку, упомянув что-либо, что могло даже отдаленно навести на мысль о постели. — То есть, я хотела сказать...

— О, я знаю, что ты хотела сказать, — мерзко ухмыльнулся Браун. — Присядем.

— О... о чем вы хотели спросить?

— Я сказал — присядем! Ты будешь делать то, что я говорю, и все будет отлично, о'кей? Если нет, то...

Сюзи тут же села, поспешно подобрав полы халата.

— Какие клевые ножки, — заметил Браун, откровенно ее разглядывая. — У тебя отличные стройные белые ножки, доложу тебе, крошка.

Сюзи облизнула губы и нервно сглотнула. Браун неожиданно испугался, что она сумеет преодолеть страх, прежде чем он подойдет к финалу своего спектакля. Он решил нажать на нее покрепче.

— Полчаса назад мы взяли твоего дружка, — сказал он. — Так что если ты думаешь, что он тебе поможет, забудь об этом!

— Что? Кого? О ком вы говорите?

— Об Ирвинге Кратче, твоем любовничке. Вам не стоит заливать нам, мисси. Прокурору это не понравится.

— Я никому... никогда не лгала, — прошептала Сюзи.

— Это про то, что ты с ним в койке все время валялась? Про то, как вы с ним любились, когда пришили этих двоих? — Браун прищелкнул языком. — Будет врать-то. Ты меня оч-чень удивляешь.

— Да, мы занимались этим, честное слово... мы, — начала Сюзи и, внезапно осознав, что они говорят о сексе, посмотрела Брауну в глаза, натолкнулась на застывший похотливый взгляд сексуального маньяка и подумала, удастся ли ей выбраться живой из этой переделки? Она вспомнила, как мать предупреждала ее никогда не одевать узкую юбку в присутствии чернокожих, потому что в этих людях легко пробуждается животное начало.

— Ты в серьезной беде, — сказал Браун.

— Я не...

— В очень серьезной беде.

— ...лгала никому, клянусь.

— Есть только один способ выпутаться из этого.

— Но я не...

— Только один способ, мисси.

— ...лгала, правда. Честное слово. Честно, офицер, — она услышала в своем голосе заискивающие нотки. — Офицер, это правда, клянусь вам. Я не знаю, что вам сказал Ирвинг, но поверьте, я не лгу. Честное слово, офицер, если хотите, можете проверить. Разумеется, я не стала бы лгать ни полиции, ни тем симпатичным детективам, которые...

— У тебя есть только один способ спасти свою маленькую задницу, — повторил Браун и заметил, как побледнело ее лицо.

— Что... что такое? — пискнула Сюзи. — Какой способ?

— Ты должна выложить все начистоту! — рявкнул Браун и встал во весь свой огромный рост — мышцы перекатываются, глаза злобно горят, голова опущена, руки свисают по бокам, как у огромной черной гориллы и шагнув к ней, скорчившейся от страха на краешке стула, он проревел свирепым голосом Ниггера из Темного Переулка:

— Ты выложишь все сейчас же, или я поговорю с тобой по-другому!

— О, боженька милый! — ломая руки, воскликнула Сюзи, — да, да, он выходил из квартиры, оба раза выходил, я не знаю, где он был, я больше ничего не знаю! Если он убил этих людей, то я здесь ни при чем!

— Благодарю вас, мисс Эндикотт, — сказал Браун своим обычным голосом. — А теперь будьте любезны одеться и проследовать со мной в участок.

Сюзи уставилась на него, не веря своим глазам. Куда подевался жуткий насильник? И кто такой этот вежливый джентльмен, неизвестно как оказавшийся на его месте? Когда же до нее наконец дошло, как просто ее провели, она опустила глаза, закусила губу и произнесла:

— Слушай, говори мне “пожалуйста”, когда просишь меня куда-нибудь пойти.

— Идите к черту! — сказал Браун. — Пожалуйста.

— Проклятая тварь! — злобно выдохнул Кратч.

Он мог говорить о Сюзи Эндикотт, но нет, это относилось к покойной Элис Бонамико, жене покойного гангстера, как оказалось, сумевшей перехитрить самого Кратча. Расследуя ограбление банка, он узнал от вдовы Кармине, что у нее имеются “различные документы и фрагменты фотографий”, указывающие место, где спрятаны деньги “Национальной ассоциации сбережений и кредитов”. Он торговался с ней несколько месяцев, пока они не сошлись на подходящей цене. Она отдала ему половину списка и фрагмент фотографии, которые он и показал полиции.

— Но я не знал, что у нее есть еще один фрагмент, — сказал Кратч. — Я не знал об этом до тех пор, пока не прочитал завещание и не поговорил с ее сестрой. Тогда-то я и получил этот фрагмент. Восьмую часть головоломки. Самую важную. Которую эта сука скрыла от меня.

— И которую вы, естественно, нам не дали, — добавил Браун.

— Естественно. На ней показано точное местонахождение этих денег. Вы что думаете, я полный идиот?

— Почему вы пришли к нам?

— Я ведь уже сказал, почему. Кратчу была нужна помощь. Кратч больше не мог справиться с этим делом в одиночку. Кратч прикинул, что может быть лучше расследования, чем обратиться в полицию.

— Да, внакладе вы не остались.

— Зато меня надула эта сука, Элис Бонамико. Я заплатил ей десять тысяч долларов за половину списка и ничего не значащий клочок фотографии. Десять тысяч долларов! Все, что у меня было, до последнего цента!

— Но вы, конечно, нацелились на еще большие деньги?

— Это была инвестиция, — пояснил он. — Кратч рассматривал свою сделку с Элис Бонамико как вложение капитала под будущий дивиденд.

— Ну, хорошо, — сказал Браун, — теперь Кратч может рассматривать это как потерю капитала. Зачем вы убили Вейнберга?

— Потому что вы сказали мне, что у него есть другой фрагмент, и он мне был нужен. Послушайте, ребята, мы бежали с вами наперегонки. Я знал, что опережаю вас, потому что у меня уже был фрагмент с крестом, но, предположим, вы бы вдруг заартачились и отказались показать мне все остальное? Вы же знаете, я занимаюсь страховым бизнесом. Фрагмент Вейнберга мне был нужен для страховки, вот и все.

— А Джерри Фергюсон?

— То же самое. Страховка. Я пришел к ней искать этот фрагмент, потому что узнал от вас, что в сейфе его нет. Где еще он мог быть? Только у нее дома, верно? Я не собирался убивать ее, но она начала кричать сразу же, как только я вошел. Я был слишком близко к цели, чтобы позволить кому-то остановить меня. Вы не представляете, как близко я был к тому, чтобы сложить полную картину. Вы, ребята, помогли мне даже больше, чем думаете. Я почти завершил ее.

— Да, что ни говори, а котелок у вас варит, — покачал головой Браун. — Вы обратились за помощью к полиции, чтобы с ее помощью обнаружить, где спрятано награбленное. Для этого нужна голова на плечах.

— Хорошая голова, — поправил Кратч.

— О, да, — согласился Браун.

— Было нелегко придумать все это.

— Теперь у вас будет много времени, чтобы подумать еще больше.

— В тюрьме, вы хотите сказать? — спросил Кратч.

— Вот теперь у вас сложилась полная картина, — кивнул Браун.

На этот раз полет на вертолете завершился успешно. Хотя на Ривер-роуд выходило тридцать четыре улицы, только одна из них была расположена напротив двух групп торчащих из воды камней. По совпадению эти валуны находились чуть западнее моста, ведущего в Калмз-Пойнт, с которого, по-видимому, Бонамико и сделал этот снимок, стоя на мосту в пятидесяти футах над поверхностью воды. Они посадили вертолет примерно там, где должен был находиться “глаз Утенка Дональда” до того, как его зацементировали городские ремонтники, потом подошли к берегу, глянули на мутные воды реки Дикс и ничего не увидели. Крест Кармине Бонамико несомненно отмечал нужное место, но грязная вода не позволяла разглядеть желанного сокровища. Они не обнаружили денег, пока с помощью драги не вычерпали грунт в прибрежной полосе в районе отметки. Только тогда они нашли старый кожаный саквояж, набухший от воды и позеленевший от плесени, в котором было 750 тысяч долларов в твердой американской валюте, слегка отсыревших, но вполне пригодных к обращению.

Это была хорошая награда за трудный день.

Артур Браун успел домой как раз к обеду. Жена встретила его в прихожей и сказала:

— У Конни лихорадка. Полчаса назад был доктор.

— Что он сказал?

— Он считает, что у нее обычный грипп. Но ей так нехорошо, Арти.

— Он дал ей какое-нибудь лекарство?

— Я как раз жду его. В аптеке сказали, что принесут.

— Она не спит?

— Нет.

— Пойду поговорю с ней. А ты как? — спросил Браун целуя ее.

— Уже забыла, как ты выглядишь, — ответила Кэролайн.

— Ну, полюбуйся, вот он я, — засмеялся Браун.

— Такой же симпатичный черт!

— Это я и есть, — сказал он и прошел в спальню.

Конни лежала в постели, подложив под спину подушку, глаза ее слезились, из носа текло.

— Привет, папочка, — сказала она жалобным голоском.

— А я-то подумал, что ты и вправду больна.

— Да, больна.

— Ты не можешь болеть, — сказал он, — ты такая красивая. — Он подошел к дочери и поцеловал ее в лоб.

— О, папочка, будь осторожнее, — сказала Конни, — а то подхватишь какого-нибудь микроба.

— Я поймаю его и прихлопну, — улыбнулся Браун.

Конни захихикала.

— Хочешь, я что-нибудь тебе почитаю?

— Да, пожалуйста.

— Что тебе больше всего хочется послушать?

— Хороший детектив, — сказала Конни. — Что-нибудь про Нэнси Дрю.

— Что-нибудь про Нэнси Дрю, — повторил Браун и подошел к книжному шкафу. Он наклонился, отыскивая полку с любимыми книгами Конни, когда с улицы донесся вой полицейской сирены.

— Па, а тебе нравятся детективы? — спросила Конни.

Браун ответил не сразу. Звук сирены растворился в городском шуме. Он вернулся к кровати, нежно погладил дочь по голове и, как ни странно, вновь подумал — каталась ли когда-нибудь Джеральдина Фергюсон на роликовых коньках по городским тротуарам? Потом сказал:

— Нет, детка, я не очень люблю детективы, — присел на край кровати, открыл книгу и начал читать.