Бюро идентификации преступников находилось в Главном полицейском управлении в центре города на Хай-стрит. Оно работало 24 часа в сутки, и единственной его целью было накопление, классификация и каталогизация всевозможной информации, касающейся различных представителей преступного мира. Здесь, в обширной картотеке, содержались данные об отпечатках пальцев, описания разыскиваемых лиц, о преступниках-маньяках, об освобожденных условно и вышедших из заключения, а также об известных полиции шулерах, насильниках, грабителях и так далее. В распоряжении Бюро имелось более 100 тысяч фотографий известных полиции нарушителей закона. И поскольку у всех обвиняемых и осужденных снимали отпечатки пальцев, а также делались их фотографии, картотека постоянно росла и совершенствовалась. Бюро идентификации получало и классифицировало около 206 тысяч наборов отпечатков пальцев ежегодно и отвечало более чем на 250 тысяч запросов от полицейских участков всей страны. Одним из них стал запрос Артура Брауна о преступном прошлом Альберта Вейнберга. Пакет из Бюро уже дожидался его на столе, когда утром в пятницу он пришел на работу.

Как верно сообщил Кратч, несколько лет назад Вейнберг был приговорен к тюремному заключению. Согласно дополнительной информации, полученной из Бюро, он затеял драку в баре, а потом без видимых причин напал на маленькую пожилую женщину, сидевшую на табурете в конце бара, избил ее до потери сознания и вытащил из ее сумочки семнадцать долларов 34 цента. Он был признан виновным по всем пунктам и отсидел положенный срок в тюрьме Каслвью, откуда вышел два года назад. С тех пор у него не было никаких неприятностей с законом.

Браун внимательно изучил информацию, посмотрел на часы и решил, что ему пора в суд. Он сказал Карелле, что попробует вступить в контакт с Вейнбергом и покинул участок.

Всю дорогу он думал о фотографии. Теперь у него были три части: та, которую они нашли в сжатом кулаке мертвого Эрбаха, и которая своими очертаниями напоминала танцующую девушку; та, которую Ирвинг Кратч добровольно принес в участок и которая явно была угловым фрагментом фотографии; и, наконец, та, которую они нашли в торшере Эрбаха, и которая походила на пьяную амебу. Он продолжал думать о них и во время всего судебного заседания по делу о попытке убийства.

Показания Брауна были просты. Он объяснил помощнику прокурора, что во время ареста обвиняемый Майкл Ллойд был обнаружен сидящим на кухне с окровавленным хлебным ножом в руке. Жена Ллойда, раненная в плечо, находилась в спальне. Ее любовника на месте не оказалось, по-видимому, он покинул квартиру в большой спешке, так как оставил свои ботинки и носки. Браун также показал, что Майкл Ллойд не оказал сопротивления при аресте; он заявил полицейским, что пытался убить свою жену и надеется, что эта шлюха мертва. На основании этого заявления, наличия в его руке окровавленного ножа, и раненой женщины в спальне, он был обвинен в попытке убийства. На перекрестном допросе адвокат обвиняемого засыпал Брауна вопросами о “достоверности” утверждений Ллойда во время ареста, желал знать, был ли арестованный ознакомлен со своими правами, и Браун под присягой показал, что все было проведено согласно закону. Адвокат отпустил его и вызвал следующего свидетеля — полицейского, находившегося в квартире в тот момент, когда Ллойд сделал заявление о том, что хотел убить жену. В три часа Браун вышел из здания суда.

В шесть часов вечера он сидел за столиком у самой витрины кафетерия под названием “Ар энд Ар”, зная, что снаружи за ним наблюдает ни кто иной как Альберт Вейнберг. Он оказался даже больше, чем описывал его Кратч, и уж, конечно, куда больше, чем выглядел на снимке в полицейском досье, ростом, по крайней мере, не ниже Брауна, но гораздо массивнее, с широкими плечами, бочкообразной грудью и могучими ручищами. Вейнберг прошел мимо витрины четыре раза, прежде чем решился войти в ресторан. На нем была клетчатая спортивная рубаха с засученными рукавами. Длинные курчавые рыжеватые волосы и огромные зеленые глаза придавали ему вид херувима, заставляя забывать о его животной силе. Он подошел к столу Брауна той уверенной походкой, какой ходят очень сильные люди, остановился и, глядя на него сверху вниз, сказал.

— Ты похож на легавого.

— Как и ты, — ответил Браун.

— А откуда мне знать, что ты не легавый?

— А мне откуда знать, что ты не легавый? — сказал Браун. — Может присядешь?

— Ладно, — ответил Вейнберг. Он отодвинул стул, уселся поудобнее и сложил свои огромные руки на столе. — Давай-ка послушаем все еще разок.

— С самого начала?

— Да, с самого начала, — сказал Вейнберг. — Во-первых, как тебя зовут?

— Арти Стокс. Я из Солт-Лейк-Сити. Бывал там когда-нибудь?

— Нет.

— Приятный город, — сказал Браун. — Ты катаешься на лыжах? Говорят, в Альте этой зимой будет шикарный снег.

— Ты что, пригласил меня поговорить об Олимпийских играх?

— Я подумал, может ты катаешься на лыжах... — А ты? — Ты видел хоть одного негра на лыжах?

— И я к лыжам и близко не подходил.

— Но ты понял, о чем я говорю?

— Я все еще жду твоей истории, Стокс.

— Я ведь уже рассказал тебе все по телефону.

— Допустим, слышимость была неважная.

— О'кей, — кивнул Браун. — Пару недель назад я купил часть фотографии и пару имен у одного парня в Солт-Лейке. Заплатил две тысячи. Парень, который мне все это передал, только что приехал из Юты, и ему были нужны деньги.

— Как его зовут?

— Дэнни Фирт. Он отсидел восемь лет за вооруженное ограбление, вышел в апреле и нуждался в деньгах, чтобы подготовить следующее дело. Вот потому-то и захотел расстаться с тем, что имел.

— Это с чем же?

— Я только что сказал. Два имени и часть фотографии.

— И ты согласился заплатить за это две тысячи?

— Точно.

— Почему?

— Потому что Фирт сказал, что я смогу заполучить 750 тысяч, просто сложив из таких частей целую картинку.

— Он тебе так сказал, да?

— За то, что он мне сказал.

— Странно, что он еще не продал тебе Калмз-пойнтский мост!

— Это получше, чем Калмз-пойнтский мост, Вейнберг, и ты это прекрасно знаешь!

Вейнберг замолчал. Некоторое время он молча разглядывал свои ручищи, потом посмотрел Брауну прямо в глаза и сказал:

— У тебя есть часть фотографии?

— Да, есть.

— И два имени, так?

— Да.

— И что это за имена?

— Одно из них — твое.

— А второе?

— Я назову его только после того, как мы договоримся.

— Что же, по-твоему, означают эти имена?

— Мне кажется, это имена двух человек, у которых тоже есть части этой фотографии.

— И я — один из них, так что ли?

— Точно.

— Чушь собачья, — фыркнул Вейнберг.

— Я уже рассказал тебе большую часть этой истории по телефону, — сказал Браун. — Если ты так уверен, что это — чушь собачья, то что ты тогда здесь делаешь?

Вейнберг снова его оглядел. Он достал из кармана пачку сигарет, угостил Брауна и щелкнул зажигалкой, Потом откинулся на спинку стула, выпустил струю дыма и спросил:

— А твой дружок Дэнни Фирт сказал, каким образом ты сможешь получить эти 750 тысяч, сложив из этих кусочков целую картинку?

— Сказал.

— Как?

— Вейнберг... ты знаешь, и я знаю, что на фотографии показано место, где Кармине Бонамико спрятал награбленные деньги.

— Не понимаю, о чем ты говоришь!

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ну так как? Ты будешь продолжать строить из себя умника, или мы придем к соглашению?

— Мне нужна еще кое-какая информация.

— Какая?

— Откуда у твоего приятеля Дэнни взялась часть фото?

— Он получил ее от одного малого в Юте, которого приговорили к пожизненному заключению. У него не было никаких шансов выбраться, кроме побега, а бежать он не собирался. Дэнни обещал позаботиться о его жене и детях, если он отыщет эти деньги.

— Стало быть, Дэнни вышел, тут же передумал и решил продать свою картинку тебе?

— Так оно и есть.

— Какой честный парень этот твой Дэнни!

— А ты что хотел? — с улыбкой спросил Браун. — Честность среди воров.

— Это и приводит нас к тебе, — сказал Вейнберг, улыбнувшись в ответ. — А что числится за тобой?

— За мной много разного.

— Например?

— Последний раз я сидел в Сан-Квентине, — сказал Браун и снова улыбнулся. — Получил пять лет за подделку кое-каких документов. Но это было подстроенное обвинение.

— Подстроить можно все, что угодно, — кивнул Вейнберг. — Давай-ка вернемся к фотографии. Ты знаешь, из скольких частей она состоит?

— Я надеялся, что ты знаешь.

— Нет.

— Тем не менее мы могли бы прийти к соглашению.

— Может быть, — сказал Вейнберг. — Кто-нибудь еще знает об этом?

— Нет, никто не знает.

— Ты уверен, что не проболтался об этом своему братцу? Или какой-нибудь подружке?

— Нет у меня никакого братца. И я ничего не рассказываю подружкам, — Браун сделал паузу. — А что? Ты кому-нибудь рассказал об этом?

— Ни одной живой душе. Ты думаешь, я спятил? Ведь речь идет о таких деньгах...

— Ага, оказывается, ты знаешь, что это пахнет большими деньгами...

— Какое второе имя в твоем списке?

— Так мы договорились?

— Если только это не то имя, которое я уже знаю.

— А сколько имен ты вообще знаешь?

— Всего одно.

— Ну что же, мы в одинаковом положении.

— Если только это не одно и то же имя.

— В этом случае никто из нас ничего не теряет. Вот такое предложение, Вейнберг, хочешь — соглашайся, хочешь — нет. Я выкладываю свои фотографии и имя, ты — свои. Если мы найдем эти деньги, поделим их пополам, учитывая расходы. Ты ведь знаешь, я уже выложил две тысячи.

— Ну уж нет, пусть у тебя об этом голова болит, — сказал Вейнберг. — Я буду считать расходы только с этой минуты, но не рассчитывай, что я буду платить по твоим старым счетам.

— О'кей, забудем про эти две тысячи. Ну так как, договорились?

— Договорились, — сказал Вейнберг и протянул руку. Браун пожал ее. — Давай-ка глянем на твою часть фото.

— Не считай меня дурачком, — покачал головой Браун. — Ты ведь не думаешь, что она и в самом деле у меня при себе?

— Попробовать никогда не вредно, — ухмыляясь сказал Вейнберг. — Встретимся сегодня вечером. Тогда и выложим все на стол.

— Где?

— У меня.

— Это где?

— Саут Кирби, 220. Квартира 36.

— Когда?

— Одиннадцать вечера тебя устроит?

— Я приду, — сказал Браун.

Дом 220 по Саут Кирби находился в трущобе, сравнимой разве что с выгребной ямой. Артур Браун хорошо знал подобные трущобы. Переполненные мусорные баки прямо на тротуарах — тоже знакомая картина. И крыльцо его не удивило — потрескавшиеся цементные ступени, на которых белой краской выведено “НА ЛЕСТНИЦЕ НЕ СИДЕТЬ”, ржавые перила из кованого железа, во входной двери выбиты стекла. Замки на почтовых ящиках в вестибюле, куда обычно опускают чеки на пособие по безработице, сломаны. Свет не горел, и только единственная лампочка слабо освещала площадку первого этажа. Коридор пропах запахами кухни, пота и человеческих испражнений. Это зловоние, окутывавшее Брауна, пока он карабкался на третий этаж, напомнило ему о детстве. Он вспомнил себя, маленького, лежащего в постели и прислушивающегося к звукам, доносившимся с кухни, где ночью хозяйничали крысы. В той же комнате спят его родители, сестра шепчет в темноте с соседней кровати: “Они опять здесь, Арти?”, а он кивает с широко открытыми глазами и уверенно говорит:

— Они уйдут, Пенни.

Однажды ночью Пенни спросила:

— Арти, а если они не уйдут?

Он не знал, что ответить. Ясно представил себе, как утром заходит на кухню и видит, что комната кишит длиннохвостыми крысами, с острых клыков которых стекает кровь.

Даже сейчас его передернуло от этой мысли. “Арти, а что если они не уйдут?”.

Когда Пенни было семнадцать лет, она умерла от сверхдозы героина, впрыснутого ей в подвале другой девчонкой, которая, как и она, была новенькой в уличной шайке под названием “Принцы-воители”. Он вспомнил, как кто-то из ребят написал название шайки четырехфутовыми буквами на кирпичной стене — “ПРИНЦЫ-ВАИТЕЛИ”.

Поднявшись на темную площадку третьего этажа, Браун постучал в дверь квартиры 36 и услышал, как Вейнберг отозвался из-за двери:

— Да, кто там?

— Это я, — ответил он. — Стокс.

— Открыто, входи, — сказал Вейнберг.

Открыв дверь, Браун увидел коридор, ведущий на кухню, но самого Вейнберга не было. Только сейчас он сообразил, что голос Вейнберга прозвучал где-то совсем рядом с дверью, и это его насторожило. Он повернул вправо, вскинул руку для защиты от удара, но опоздал буквально на секунду. Что-то тяжелое ударило его по голове чуть пониже виска. Почти оглушенный, он упал на бок, попытался встать на колени, поднял голову и увидел прямо перед собой дуло револьвера 38-го калибра.

— Привет, Стокс, — сказал Вейнберг и ухмыльнулся. — Руки на пол, не двигаться или заработаешь пулю. Вот так-то.

Он осторожно обошел Брауна, сунул руку к нему под пиджак и вытащил его револьвер из наплечной кобуры.

— Надеюсь, у тебя есть на него разрешение? — с усмешкой спросил он, засовывая револьвер за пояс. — А теперь вставай!

— Что ты задумал? — спросил Браун.

— Я задумал получить то, что мне нужно, без всяких дурацких сделок.

— А когда получишь? Что тогда?

— Тогда я займусь разными интересными делами. Но уже без тебя.

— Тогда тебе лучше двигать отсюда подальше, и чем скорее, тем лучше, — сказал Браун. — Я уверен на все сто, что найду тебя.

— Нет. Мертвец никого не сможет найти.

— Ты собираешься пристрелить меня в своей собственной квартире? Кому ты это говоришь?

— А это не моя квартира, — усмехнулся Вейнберг.

— Я проверил адрес в... — начал Браун и осекся, потому что чуть было не сказал: “В Бюро идентификации”.

— Да, где?

— В телефонной книге. Не пытайся меня надуть, Вейнберг. Это твоя нора.

— Была, только была! Я переехал два месяца назад, оставив тот же телефон.

— Тогда как же ты сюда залез сегодня?

— Здешний сторож — пьянчуга. Бутылка “Тэндерберда”, и он закроет глаза на все.

— А как быть с тем, кто живет здесь сейчас?

— Он работает ночным охранником. С десяти вечера до шести утра он на работе. Есть еще вопросы?

— Есть, — сказал Браун. — Почему ты так уверен, что я занимаюсь этим делом в одиночку?

— А какая разница?

— Я скажу тебе, какая разница. Конечно, ты можешь отобрать у меня свою картинку, она у меня с собой. Но если у меня есть партнер, или два партнера, или дюжина, то можно поспорить на что угодно, что у них у всех есть копии. Что тогда получается? Я мертв, ты получил мою картинку, но и у них она есть! Так что ты возвращаешься к самому началу.

— Если только у тебя и в самом деле есть дружки!

— Правильно. Если они у меня есть, то они знают, кто ты такой, приятель, поверь мне. И если ты нажмешь на курок, тебе придется сматываться отсюда. И побыстрее.

— Ты же сказал, что больше никто об этом не знает!

— Конечно, ты мне сказал, что у нас уговор.

— Может, ты и на этот раз врешь!

— А может и нет. Ты готов это проверить? Ты отдаешь себе отчет, на какие неприятности ты напрашиваешься? Не только со стороны полиции — ведь убийство, знаешь ли, до сих пор незаконно. Но также...

— Полиция меня не волнует. Они начнут искать парня, который здесь живет.

— Если только один из моих дружков не шепнет им, что мы с тобой сегодня здесь встречаемся.

— Звучит очень неплохо, Стокс. Если у тебя и в самом деле есть компаньоны. В противном случае, вся твоя болтовня не стоит и цента.

— Тогда посмотрим на это с другой стороны. Ты убиваешь меня и получаешь мою часть фото, все это так. Но ты не получишь имени владельца еще одной части. Оно здесь, Вейнберг, — он постучал пальцем себя по виску.

— Об этом я не подумал, — сказал Вейнберг.

— Подумай об этом сейчас, — сказал Браун. — Даю тебе пять минут.

— Ты даешь мне пять минут? — рассмеялся Вейнберг. — У меня в руках револьвер, и ты даешь мне пять минут?

— Всегда играй по правилам так, как ты их понимаешь, — любил говорить мой папаша, — сказал Браун и улыбнулся.

— А в твоего папашу выпускали когда-нибудь пулю из револьвера 38-го калибра?

— Нет, но однажды стукнули бейсбольной битой, — сказал Браун.

— В конце концов, может быть, ты будешь неплохим партнером, — Вейнберг снова рассмеялся.

— Так что ты решил?

— Еще не знаю.

— Спрячь револьвер и верни мой, и мы снова будем на равных. Давай прекратим дурить друг друга и займемся этим проклятым делом.

— Откуда мне знать, что ты не пытаешься меня надуть?

— А может, у тебя, как и у меня, есть компаньоны?

— Играй по правилам так, как ты их понимаешь, — повторил Вейнберг и ухмыльнулся.

— Так да или нет?

— Конечно, — сказал Вейнберг. Он вытащил из-за пояса револьвер Брауна и протянул его дулом вперед. Браун сразу же спрятал его в кобуру. После минутного колебания и Вейнберг сунул свой револьвер в кобуру на правом бедре.

— О'кей, — сказал он. — Снова пожмем друг другу руки?

— Согласен, — сказал Браун.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ну что же, давай глянем на твою часть фото, — предложил Вейнберг.

— Давай глянем и на твою.

— У нас с тобой прямо-таки “Общество Честности и Взаимного Доверия”, о'кей, сделаем это одновременно.

Оба одновременно вытащили бумажники, одновременно достали из целлофановых отделений фрагменты глянцевой фотографии. Тот, которой выложил на стол Браун, был найден им и Кареллой в торшере Эрбаха. Фрагмент, который Вейнберг положил рядом, был еще одной угловой частью фотографии и не походил ни на один из тех фрагментов, которые имелись в распоряжении полиции.

Вейнберг начал передвигать их по поверхности стола. На его лице появилась улыбка.

— Мы будем хорошими партнерами! Посмотри, они совпадают!

Браун посмотрел и тоже улыбнулся. Линии разреза фрагментов совпадали точь-в-точь. Он улыбался еще и потому, что его “достойному” новому партнеру было неизвестно, что еще два фрагмента находятся в верхнем ящике его стола в участке. Всего получалось четыре фрагмента, а то, что эти два совпадали, могло дать ценное что-то, кто знает? Так что Браун и Вейнберг улыбались и были довольны друг другом.

— Теперь имена, — сказал Вейнберг масляным голосом.

— Юджин Эдвард Эрбах, — улыбаясь сказал Браун.

— Джеральдина Фергюсон, — улыбнулся в ответ Вейнберг.

— Эрбах мертв, — сказал Браун, и улыбка исчезла с лица Вейнберга.

— Что?! — закричал он. — Какого черта...

— Он был убит в среду вечером. Полиция обнаружила...

— Мертв?! — заорал Вейнберг. — Мертв?!

— Мертв, — подтвердил Браун. — Но полицейские нашли...

— Это надувательство? Что происходит? Что еще за хитрости?

— Тебе надо слегка остыть, — сказал Браун.

— Остыть?! Да я сейчас разнесу твою башку на миллион кусков, вот что я сделаю!

— У него была часть фотографии, — тихо произнес Браун.

— Что? У кого?

— У Эрбаха.

— Часть нашей фотографии?

— Вот именно.

— Почему же ты сразу не сказал? Где она?

— Ее забрали полицейские.

— Полицейские? Господи боже, Стокс...

— Их можно подкупить, — сказал Браун. — Точно так же, как и всех остальных. Эрбах мертв, и все, что они у него нашли, скорее всего, лежит в бумажном пакете под присмотром какого-нибудь полицейского клерка. Все, что нам надо, — это выяснить — где? А потом сунуть кому-нибудь в лапу.

— Не люблю иметь дел с легавыми, — буркнул Вейнберг.

— А кто любит? Но для того, чтобы выжить в этом городе, время от времени приходится это делать.

— Самые отъявленные воры на свете, — убежденно сказал Вейнберг.

— Послушай, — сказал Браун, — если даже мокрое дело можно замять за пару банкнот, то мы вполне можем получить фрагмент Эрбаха, может быть, всего за какие-нибудь полсотни долларов. Все, что нам надо, это узнать, где он?

— А как мы это сделаем? Позвоним в полицию и спросим?

— Может быть. Мне надо немного подумать над этим. Теперь, как насчет этой Джеральдины... как ее там?

— Фергюсон. Она держит картинную галерею на Джефферсон-авеню. Я перерыл ее квартиру уже шесть или семь раз, но фото так и не нашел. Не удивлюсь, если она прячет его в одном интересном месте, — сказал Вейнберг и захохотал. Браун рассмеялся вместе с ним. Они по-прежнему были добрыми старыми приятелями и по-прежнему взволнованы и обрадованы тем, что их фрагменты совпали.

— У тебя есть копия этой штуки? — спросил Браун.

— Естественно. А у тебя?

— Естественно.

— Ты хочешь поменяться, так что ли?

— Ну да.

— Сделано, — сказал Вейнберг и взял со стола фрагмент Брауна. Тот взял оставшуюся часть, и оба довольно улыбнулись.

— А теперь выпьем, — предложил Вейнберг. — Нам надо разработать стратегию.

— Правильно, — поддержал его Браун. Пока они шли к двери, он как бы невзначай спросил:

— Между прочим, как тебе удалось раздобыть свою часть снимка?

— Буду счастлив тебе рассказать, — ответил Вейнберг.

— Отлично!

— Как только ты мне расскажешь, как на самом деле раздобыл свою, — прибавил Вейнберг и засмеялся.

Браун вдруг подумал, кто же из них двоих более искренен?