Он прекрасно помнил день их первой встречи…

Нажав кнопку звонка квартиры № 47, он ждал, когда ему откроют. Дверь открылась неожиданно, и он был слегка удивлен, потому что даже не слышал приближающихся шагов. Он невольно опустил глаза и взглянул на ноги, которые ходят так бесшумно. Девушка была босая.

— Меня зовут Берт Клинг, — сказал он. — Я — полицейский.

— У вас голос похож на диктора телевидения, — ответила она. Ее глаза были на уровне его глаз. Она была высокой девушкой.

Даже босиком она приходилась Клингу по плечо. А будь она на высоких каблуках, то рядом с ней средний американец, наверняка, почувствовал бы себя неловко. Волосы у нее были черные. И не просто черные или там темно-каштановые, а черные, абсолютно черные, черные как беззвездная и безлунная ночь. Глаза у нее были темно-карие под высокими дугами черных бровей. Нос был прямой, скулы — высокие, и ни грамма косметики на лице. Ни тени помады на полных губах. На ней была белая блузка и черные обтягивающие женские брюки чуть ниже колен, которые обнажали ее щиколотки и икры ног. Ноготки на ногах были окрашены ярко-красным лаком.

Она продолжала разглядывать его. Наконец, она произнесла:

— Зачем они прислали вас сюда?

— Мне сказали, что вы знали Джинни Пейдж.

Так Клэр Таунсенд появилась в его жизни. В то время он был еще патрульным полицейским и, чтобы получить ответы на вопросы, связанные со смертью девушки по имени Джинни Пейдж, родственницы его старого друга, он, облачившись в гражданскую одежду, в свободное от службы время отправился по одному из адресов. Она любезно ответила на все его вопросы, и, наконец, когда тема для обсуждения иссякла, Клинг встал на ноги и сказал:

— Пожалуй, мне пора идти. Судя по запаху, я помешал вам готовить обед?

— Скоро придет мой отец, — сказала Клэр. — Мама наша умерла, и когда я возвращаюсь с занятий, то пытаюсь приготовить что-нибудь на скорую руку.

— И так каждый вечер? — спросил Клинг.

— Что, что? Извините…

Он не знал, стоит ли ему повторить свой вопрос. Она явно не расслышала, что он спросил, и он вполне еще мог отшутиться, пожать плечами и уйти. Но он решил не отступать.

— Я спросил «и так каждый вечер?»

— Что «каждый вечер»?

Она определенно не стремилась облегчить ему его задачу.

— Вы каждый вечер занимаетесь приготовлением обеда? Или иногда даете себе передышку?

— А? Конечно, я беру отгулы.

— Может быть, вам понравится в один из таких свободных вечеров пообедать где-нибудь в городе?

— Хотите предложить свою компанию?

— Ну, да, если честно. Именно это я и хотел предложить.

Клэр долго и сосредоточенно всматривалась в него и, наконец, сказала:

— Извините, но — нет. Спасибо за приглашение. Я не могу.

— Ну что ж… ладно… — Клинг внезапно почувствовал себя как последний болван. — Ну… тогда… наверное, я пойду. Спасибо за коньяк. Рад был с вами…

— Да-да, — торопливо произнесла она тогда. Ему припомнилось сейчас, как когда-то она рассуждала о людях, которые незримо присутствуют с вами рядом. Теперь он понимал, что она тогда имела в виду, потому что сейчас ее рядом не было. Она была где-то ужасно далеко, и ему было жаль, что он не знал где. Отчаяние и тоска вдруг сжали его сердце. Как жаль, что он не знал, где ее искать! Потому что, как ни странно, но в этот миг он захотел быть там, рядом с нею.

— До свидания, — сказал он.

В ответ она лишь улыбнулась и закрыла за ним дверь…

Все было так живо в его памяти.

Он сидел один в меблированной комнате, которую он снимал и считал своим домом. Все окна были открыты — на улице стоял октябрь, наполненный звуками жизни ночного города. Он сидел на твердом стуле с жесткой спинкой и смотрел в проемы штор, колыхающихся под легким дуновением ветра, слишком теплого для этого времени года. Он смотрел сквозь окно на этот город, на яркие полосы горящих окон вдалеке, на всполохи реклам и прожекторов на бархатистом небе, на мерцание красных и зеленых огоньков с борта пролетающего самолета, на залитые огнями улицы и дома города. И казалось, что и сам воздух над городом, и сами огни были живые, живые…

Вон знакомая реклама сковородок «Спрай»…

Их первое свидание заканчивалось явно неудачно. Проведя вместе полдня, они сидели в ресторане на верхнем этаже самого модного в городе отеля и смотрели сквозь огромные окна на водную гладь протекающей внизу реки и на рекламу, мелькающую на другом берегу.

Сначала реклама высветила одно слово — СПРАЙ.

Потом реклама сказала: «СПРАЙ для жарки».

Потом она сказала: «СПРАЙ для выпечки».

Потом снова загорелось только одно слово — СПРАЙ.

— Ты что будешь пить? — спросил Клинг.

— Виски с лимонным соком, — сказала Клэр.

— Коньяку не хочешь?

— Попозже, может быть.

К столику подошел официант.

— Что-нибудь выпьете, сэр? — спросил он.

— Виски с лимонным соком и один мартини.

— С лимонной корочкой?

— С маслиной, — сказал Клинг.

— Благодарю вас, сэр. Не желаете ли ознакомиться с меню?

— Принесите его, пожалуйста, после того, как мы выпьем наши напитки. Ты не против, Клэр?

— Да, конечно, — сказала она.

Они сидели и молчали. Клинг смотрел в окно.

Загорелось «СПРАЙ для жарки».

— Клэр?

— Да?

«СПРАЙ для выпечки».

— Жаль, что фильм оказался плохим, да?

— Берт, пожалуйста, не надо.

— Этот дождь… и этот мерзкий фильм. Я не хотел, чтобы все обернулось именно так. Я представлял себе…

— Я знала, что все будет именно так, Берт. Я пыталась тебя разубедить, ведь так? Разве я не отговаривала тебя? Разве не говорила, что я самая скучная девушка на свете? Для чего надо было так настаивать, Берт? И вот теперь я чувствую себя как… как…

— Не нужно себя укорять, — сказал он. — Я хотел только предложить… чтобы мы начали все заново. Прямо сейчас. Отбросив все… все, что было раньше в нашей жизни.

— Зачем, зачем это нужно?

— Клэр, — сказал он ровным тоном, — что с тобой случилось?

— Ничего.

— Тебя здесь нет. Ты все время куда-то прячешься. Где ты?

— Что?

— Где ты…?

— Прости, пожалуйста. Я не думала, что это так заметно.

— Очень заметно, — сказал Клинг. — Кто он?

Клэр пристально посмотрела на него.

— Знаешь, а ты более проницательный полицейский, чем я предполагала.

— На это не нужно большой проницательности, — сказал он. В его голосе угадывалось огорчение, как будто согласие Клэр с его предположением неожиданно лишило его всякого желания продолжать с ней борьбу. — Я вовсе не имею ничего против прошлых увлечений. Многие девушки…

— Здесь дело не в этом, — прервала она его.

— Так бывает со многими девушками, — продолжил он. — Либо парень их бросит без видимой причины, или любовь угаснет, как случается иногда…

— Здесь — совсем другое дело! — вскрикнула она резко, и когда он взглянул на нее через стол, ее глаза были полны слез.

— Послушай, я вовсе не хотел…

— Берт, прекрати, пожалуйста. Я не хочу…

— Но ты же сама подтвердила, что парень был. Сама…

— Хорошо, — ответила она. — Хорошо, Берт. — Она прикусила нижнюю губу. — Хорошо, хорошо, был парень. И мы любили друг друга. Мне было семнадцать — как Джинни Пейдж — ему девятнадцать. Мы как-то сразу подружились с ним… ты, наверное, сам знаешь, как бывает в жизни? Вот и с нами так случилось. Мы строили планы на нашу жизнь, большие планы. Мы были молодые, сильные, и мы любили друг друга.

— Что-то я… я не понимаю, — сказал он.

— Его убили в Корее.

На другой стороне реки загорелась «СПРАЙ для жарки».

Вот и слезы. Это были горькие слезы, которые сначала с трудом пробивались сквозь плотно сжатые веки, потом ручейками стекали по ее щекам. Ее плечи вздымались и падали — она сидела неподвижно со сжатыми пальцами рук на коленях и молча плакала. Никогда еще он не видел такого искреннего горя. Он отвернулся. Ему неудобно было смотреть не нее. Некоторое время ее тело содрогалось от рыданий, потом слезы прекратились так же неожиданно, как полились, и ее лицо очистилось и просветлело, как улица, омытая внезапным летним ливнем.

— Извини, — сказала она.

— Не извиняйся, пожалуйста.

— Мне давно надо было выплакаться.

— Да.

Официант принес напитки. Клинг поднял бокал:

— За начало новой жизни, — произнес он.

Клэр смотрела на него изучающим взглядом. Прошел довольно большой промежуток времени, прежде чем она потянулась за бокалом. Она подняла его и, прикоснувшись к бокалу Клинга, сказала:

— За начало, — и разом выпила весь виски.

Потом она посмотрела на Берта так, как будто видела в первый раз. Слезы придали блеск ее глазам.

— Это может… может занять некоторое время, Берт, — сказала она. Ее голос, казалось, доносился откуда-то издалека.

— У меня времени в запасе сколько угодно, — сказал он. Потом, как бы испугавшись, что она посмеется над ним, добавил:

— Все, что я до сих пор делал в жизни, Клэр, так это ждал, что ты появишься в моей жизни.

Казалось, она вновь сейчас заплачет. Он потянулся через стол и положил свою руку на ее.

— Ты… ты очень хороший человек, Берт, — сказала она таким высоким и сбивчивым от волнения голосом, который обычно предшествует слезам. — Ты хороший, ты добрый, ты нежный, и к тому же ты довольно красив, ты знаешь об этом? Я… я считаю тебя очень красивым.

— Это ты еще не видела меня с прической, — сказал он с улыбкой, пожимая ей руку.

— Я не шучу, — сказала она. — Ты всегда думаешь, что я только и делаю, что отшучиваюсь. Но это совсем не так… Я на самом деле очень серьезный человек, поверь.

— А я знаю.

— Ах, Берт, Берт, — сказала она, положив свою руку на его, образуя, таким образом, на столе маленькую пирамидку из трех сложенных рук. Ее лицо вдруг стало очень серьезным:

— Спасибо тебе, Берт. Большое тебе спасибо.

Он не знал, что говорить. Он одновременно чувствовал себя и смущенным, и глупым, и счастливым, и значительным, как будто вдруг прибавил в росте.

Она вдруг перегнулась через стол и поцеловала его. Это был мимолетный поцелуй, когда губы встречаются лишь на мгновение. Она быстро села обратно на свое место. Казалось, она была не совсем уверена в себе, как перепуганная девочка на первой вечеринке.

— Ты… ты должен проявить терпение, — сказала она.

— Обещаю.

Как из-под земли вдруг возник официант. Он улыбался. Потом покашлял из вежливости.

— Я подумал, — мягко предложил он, — может быть, будут уместны свечи, сэр? Леди будет выглядеть еще краше при свечах.

— Леди и без свечей выглядит прекрасно, — сказал Клинг.

Официант, казалось, был несколько расстроен.

— Но…

— Но свечи необходимы, обязательно, — закончил Клинг. — Как можно обойтись без свечей!

Официант засиял в улыбке.

— Разумеется, сэр. Очень верное замечание, сэр. А затем вы закажете обед, я правильно понял, сэр? У меня есть, что вам посоветовать, сэр, когда вы будете готовы. — Он на время умолк, расплываясь в улыбке. — Прекрасный вечер, не правда ли, сэр?

— Удивительный вечер, — ответила Клэр…

Теперь один в ночи, он сидел в своей комнате, пытаясь убедить себя, что она не умерла. Блики света бродили по мебели. Ведь только днем он с ней разговаривал. Она рассказывала ему о своем новом бюстгальтере. Нет, не может быть, чтобы она умерла. Она еще полна жизни. Она по-прежнему Клэр Таунсенд.

Но ее больше нет.

Он продолжал тупо смотреть в окно.

Все его тело онемело. Он продрог и не чувствовал пальцев рук. Если бы он постарался ими пошевелить — они бы не подчинились. Он неуклюже сидел на неудобном стуле и смотрел сквозь окно на мириады городских огней, поеживаясь от холода, который он ощущал внутри, несмотря на теплый октябрьский бриз. Легкие колыхания штор не вызывали в нем никакого чувства, кроме холодной пустоты, которая тяжелым льдом сковала все органы его тела. Он не мог пошевелиться, не мог заплакать, не мог ничего почувствовать.

Она умерла.

Ну, нет, сказал он себе и попробовал раздвинуть в улыбке уголки губ; нет, не говори глупостей: Клэр умерла? Не говори ерунду. Я же вот только днем с ней разговаривал. Она позвонила мне в дежурку, как всегда. Мейер подшучивал над нами. Там был Карелла — он может подтвердить. Он все помнит. Она позвонила мне, и оба они были рядом, поэтому я знаю, что это мне не приснилось. А если она мне звонила, значит, она была жива, разве не так? Простая логика. Если она мне звонила, значит, она жива. Карелла там был. Он может подтвердить. Спросите Кареллу. Он вам скажет. Он вам скажет, что Клэр жива.

Он вспомнил, как недавно разговаривал с Кареллой за обедом в закусочной. За окном шел дождь, окна были залиты дождем, и в помещении создавалась атмосфера уюта и доверия. За дымящимися кружками кофе они сначала обсудили дело, которое расследовали, потом, поддавшись влиянию этой доверительной обстановки, располагающей к ведению дружеских разговоров, Карелла спросил:

— И когда же ты собираешься жениться на этой девушке?

— Она сначала хочет получить свой диплом, — сказал Клинг.

— Почему?

— Откуда мне знать? Может она хочет быть более защищенной в жизни. Она прямо помешалась на учебе.

Ну, получит она этот диплом. Что потом? Пойдет в аспирантуру?

— Возможно, — пожал плечами Клинг. — Послушай, я прошу ее выйти за меня замуж при каждой нашей встрече. Но ей сначала нужен диплом. И что мне делать? Я люблю ее. Я не могу послать все к черту.

— Да, думаю, не можешь.

— Не могу, — Клинг немного помолчал. — Знаешь, что я хочу тебе сказать, Стив?

— Что?

— Как бы мне удержаться от того, чтобы не трогать ее до свадьбы. Понимаешь, мы не должны… ну, понимаешь, моя хозяйка смотрит косо всякий раз, когда я привожу Клэр к себе в комнату. Потом я должен сломя голову везти ее домой, потому что ее отец — человек самых строгих нравственных принципов. Меня удивляет, как только он согласился оставить ее одну на этот уик-энд. Но я имею в виду вот что… черт возьми… зачем ей нужен этот диплом, Стив? Я хочу сказать… я бы хотел… хотел оставить ее в покое до тех пор, пока мы не поженимся, но я просто не могу этого сделать. Я хочу сказать, что мне остается только ждать и быть с ней рядом. А у меня во рту пересыхает, когда я вижу ее. Это так должно быть да?… ну, неважно, я не хотел бы, чтобы ты подумал, что я лезу тебе в душу.

— Да, так бывает, — сказал тогда Карелла.

Она жива — заключил Клинг.

Конечно же, она жива. Она занимается, чтобы получить свой диплом. Она проходит практику в социальной службе. Вот, например, сегодня по телефону она сказала мне, что слегка задержится: «мне нужно подобрать кое-какие материалы».

«Искусство брать интервью: принципы и методология», вспомнил он.

«Стереотипы культуры», вспомнил он.

«Здоровое Общество», вспомнил он.

Она умерла, подумал он.

НЕТ!

И тут он выкрикнул это слово, разорвав тишину комнаты. Крик, как взрывной волной, сорвал его со стула и поднял вверх.

— Нет, — снова сказал он, на этот раз тихо, потом подошел к окну, приложил голову к шторе и посмотрел вниз на улицу, ища глазами Клэр. Она должна бы уже прийти. Уже почти… а который час? Который час? Он знал ее походку. Он узнает ее за целый квартал, как только она выйдет из-за угла: белая блузка, как она и сказала, и черная юбка — да, он узнает ее сразу. Он вдруг вспомнил про бюстгальтер: как он выглядит? Он снова улыбнулся, мягкая штора ободряюще поглаживала его щеку, огни рекламы с ресторана напротив мигали и попеременно освещали его лицо то красным, то зеленым цветом.

Интересно, почему она задерживается, подумал он.

Ну, потому что она мертва, и ты прекрасно это знаешь, подумал он.

Он отвернулся от окна и подошел к кровати. Он взглянул на пустую кровать, затем, не видя ничего, подошел к туалетному столику — он был завален всякой всячиной — и поднял щетку для волос. Он увидел на зубчиках несколько запутавшихся черных волосков и положил ее на место. Он посмотрел на часы и не увидел времени.

Была почти полночь.

Он снова подошел к окну и снова выглянул на улицу, ожидая ее.

К шести часам утра он уже знал, что она не придет.

Он уже знал, что никогда ее больше не увидит.