Дом № 728 по Петерсен-авеню был расположен в самом центре Риверхеда, где в основном проживал добропорядочный средний класс. Район был застроен одноэтажными квартирными домами и каркасными двухэтажными зданиями. Ральф Таунсенд проживал там в квартире № 47. Воскресным утром, 15 октября, в 9 часов детективы Мейер Мейер и Стив Карелла позвонили в дверь этой квартиры. Клинг накануне вечером рассказал им, что отец Клэр работал ночным сторожем, и он посоветовал им навестить его около 9 часов утра, когда тот уже сдаст смену и вернется домой, но еще не ляжет спать. Так и оказалось — они застали Таунсенда за завтраком. Он пригласил их в свою квартиру и налил им кофе. Все вместе они уселись в маленькой кухне, где на дешевой клеенке, которой был покрыт стол, играли блики утреннего солнца. Таунсенду было около пятидесяти пяти, но все волосы у него были на месте — такие же черные, как и у его дочери. Он еще был очень крепок — грудь колесом и сильные мускулистые руки. На нем была белая рубашка с закатанными до самых бицепсов рукавами, а также ярко-зеленые подтяжки и галстук.
— Я все равно сегодня спать не буду, — сказал он. — Надо будет съездить в похоронное бюро.
— Мистер Таунсенд, вы ходили на работу ночью? — спросил Мейер.
— Человек должен работать, — просто ответил Таунсенд. — Я хотел сказать… ну, вы ведь не знали Клэр, а… видите ли, в нашей семье, когда… ее мать умерла, когда она была еще маленькой девочкой, знаете, мы… как бы… договорились между собой, что наш долг перед Мэри… так ее звали — мать Клэр… мы договорились, что наш долг перед Мэри — продолжать жить, понимаете. Продолжать. Жить. Ну и… Я думаю, что во имя Клэр должен делать то же самое. Это мой долг перед ней… как бы мне ни было горько от ее потери, но надо продолжать жить. А работа — это часть жизни. — Он на некоторое время замолчал, потом продолжил: — Вот поэтому я вчера и пошел на работу. — Он снова замолчал, отхлебнул кофе и сказал: — Вчера ходил на работу, а сегодня пойду в похоронное бюро, где лежит моя мертвая девочка. — Он снова отхлебнул немного кофе. Это был сильный человек, и горе на его лице было глубоким, под стать его крепкой натуре. В его глазах не было ни слезинки, но чувствовалось, что скорбь навалилась на его сердце тяжелым камнем.
— Мистер Таунсенд, — начал Карелла, — нам нужно задать вам несколько вопросов. Я уверен, что вы поймете…
— Я понимаю, — сказал Таунсенд, — но сначала, если позволите, я задам вам один вопрос.
— Конечно, пожалуйста, — сказал Карелла.
— Я бы хотел знать… имеет ли это какое-либо отношение к Берту?
— Что вы имеете в виду?
— Берт мне нравится, — сказал Таунсенд. — Он понравился мне с того самого момента, как Клэр привела его к нам. Знаете, он сотворил с ней чудо. Ей многое пришлось пережить, когда убили ее парня, поэтому на некоторое время после этого… она как бы выключилась из жизни, понимаете, о чем я говорю? Я думал… думал, мы вроде договорились, когда ее мать умерла… но потом… ее парень погиб на войне, и Клэр потеряла себя. Как будто потеряла жизненную колею. И это продолжалось, пока ей ни встретился Берт… И здесь она переменилась. Она снова обрела себя. Снова ожила. А, сейчас…
— Да, мистер Таунсенд?
— Сейчас я… я хотел бы узнать. Я хочу сказать, что Берт — полицейский и я люблю Берта. Но… но… вдруг ее убили из-за того, что ее парень — полицейский? Вот, что мне хотелось бы знать.
— Нет. Мы так не думаем, мистер Таунсенд.
— Тогда почему ее убили? Я уже сто раз мысленно задавал себе этот вопрос. Крутил его так и эдак. И теперь мне кажется: не могло ли так получиться, что кто-то имел зуб на Берта, а отыгрался на моей Клэр. Может, он убил Клэр, чтобы поквитаться с Бертом, а? Просто, потому что Берт полицейский. Разве такая версия не имеет смысла? Если во всей этой проклятой истории есть хоть какой-то смысл, то, наверное, такой ответ будет наиболее подходящим, так?
— Мы и не исключали такой возможности, мистер Таунсенд, сказал Мейер. — Мы подняли все крупные дела, в которых участвовал Берт. Мы исключили лишь мелкие правонарушения, полагая, что столь чудовищная месть, да еще с убийством стольких ни в чем не повинных людей, кажется маловероятной. Мы также исключили всех тех, кто в данный момент отбывает срок в тюрьме, так как совершенно ясно, что…
— Да. Понятно.
… а также всех тех, кто вышел на свободу более года назад. Мы считаем, что если в данном случае мы имеем дело с убийством из чувства мести, то его осуществили бы сразу после выхода…
— Да. Я понимаю, понимаю, — сказал Таунсенд.
— Поэтому мы отбираем и допрашиваем всех, кто недавно освободился, а также тех, кто отбывал короткие сроки… ну, по крайней мере, всех тех из них, чьи адреса нам известны. Мы сейчас продолжаем допрашивать этих людей, но, положа руку на сердце, нам кажется, что это убийство не похоже на месть полицейскому.
— Откуда вам знать?
— Понимаете, мистер Таунсенд, каждому убийству присущи свои характерные черты. Когда вы долгое время занимаетесь расследованием убийств, у вас появляется определенное чутье на эти вещи, что-то наподобие интуиции. И мы пришли к выводу, что смерть Клэр никак не связана с тем фактом, что Берт полицейский. Конечно, может статься, что мы ошибаемся, но сейчас наши поиски направлены в другом направлении.
— И в каком же направлении? — спросил Таунсенд.
— Мы думаем, что преступник охотился за какой-то одной жертвой в этом магазине, и он убил того, кого хотел.
— Почему этой жертвой не могла быть Клэр? И почему..?
— Этой жертвой могла быть Клэр, мистер Таунсенд.
— Тогда оно все равно может быть как-то связано с Бертом.
— И почему тогда убийце не убить самого Берта? Зачем ему убивать Клэр?
— Почем мне знать! Какому еще уроду, придурку, психу придет в голову убить четырех человек?! — говорил Таунсенд. — Где тут логика? Какая тут вообще может быть логика!? Вы говорите мне, что он пришел убить одного человека, а убил, господи прости, четверых!
Мейер вздохнул и стал терпеливо разъяснять:
— Мистер Таунсенд, мы вовсе не отбросили окончательно ту вероятность, что некто, имевший зуб на Берта Клинга, мог свести с ним счеты, убив вашу дочь. Конечно, мы ранее сталкивались с подобными случаями, и мы продолжаем расследование в этом направлении. Я просто пытаюсь сказать, что эта версия не рассматривается нами как наиболее перспективная в этом деле. Вот и все, что я хотел сказать. Но, несомненно, мы будем продолжать исследовать эту версию до конца, пока не исчерпаем всех возможностей.
— Мне бы хотелось думать, что Берт не имеет никакого отношения к этому, — сказал Таунсенд.
— Вот и думайте так. И будете правы, я уверен, — сказал Карелла.
— Я бы хотел.
Все в комнате замолчали.
— Но как бы то ни было, — заговорил Мейер, — Клэр оказалась в числе четырех убитых, и учитывая это обстоятельство…
— …вы хотите узнать, была ли Клэр той самой жертвой, за которой охотился этот псих?
— Да, сэр. Именно это мы и пытаемся установить.
— Откуда мне знать?
— Ну, например, мистер Таунсенд, — сказал Карелла, — Клэр могла поделиться с вами или упомянуть о чем-либо, что ее тревожило. Или…
— Да, вроде бы ничто ее особо не тревожило.
— А не было ли ей каких-нибудь телефонных звонков с угрозами? Или писем? Вы не знаете?
— Я работаю по ночам, — сказал Таунсенд. — Днем, пока Клэр в институте или занимается социальной работой, я сплю. Обычно мы вместе обедаем, но я что-то не припомню, чтобы она упоминала о каких-нибудь угрозах. Нет, ничего такого не припомню. — Описывая свою дочь, он невольно перешел на настоящее время, упустив тот факт, что ее уже не было в живых.
— А какую социальную работу она проводила? — сказал Карелла, возвращаясь к прошедшему времени.
— Она работает в больнице «Буэнависта», — ответил Таунсенд.
— А что это за работа?
— Ну, вы же знаете, что она учится на специалиста социальной сферы?
— Да знаем, но хотелось бы узнать подробнее…
— Ну, она занимается… ну, знаете, чем занимаются социальные работники в медицине?
— Не совсем, мистер Таунсенд.
— Ну, Клэр работает… — он вдруг остановился, как будто осознав, что перепутал времена. Он недоуменно посмотрел на детективов, как бы удивляясь собственному открытию. Затем глубоко вздохнул и продолжил: — Клэр работала, — сказал он и снова сделал паузу, словно старался свыкнуться с этим словом или примириться навсегда с мыслью, что Клэр больше нет. — Клэр работала с пациентами, лежащими в больнице. Врачи, знаете ли, занимаются оказанием медицинских услуг, но очень часто больным требуется нечто большее для того, чтобы встать на ноги. Вот Клэр и давала людям это «нечто большее». Она настраивала пациентов на прием лекарств и процедур, на то, чтобы выздороветь.
— Понятно, — сказал Карелла. Он немного подумал о чем-то, затем спросил: — А Клэр не упоминала о каком-нибудь пациенте, с которым она работала?
— Да, она упоминала об очень многих.
— Как она это делала?
— Ну, она близко к сердцу принимала интересы всех людей, о ком она заботилась. По правде сказать, можно так выразиться, что ее работа сочеталась у нее с личной заботой и вниманием к каждому отдельному пациенту.
— А приходя домой, она рассказывала вам об этих людях, правда?
— Да. Кое-какие истории из их жизни… или… забавные случаи. Разное, знаете ли.
— А рассказывала она что-нибудь такое, что не выглядело забавным, мистер Таунсенд?
— Да, конечно, у нее были свои жалобы и болячки. Не мудрено, она развила такую огромную деятельность, что иногда ей самой трудно было с ней справляться. Иногда ее терпение просто истощалось.
— Не упоминала ли она о каком-либо особом случае или неприятности?
— Неприятности?
— Ну, с пациентами? С родственниками пациентов? Врачами? С кем-нибудь из персонала больницы?
— Нет, ничего такого особенного.
— Совсем ничего? Какая-нибудь мелкая ссора? Поругалась с кем-нибудь? Ничего не приходит вам на память?
— Нет. Простите. Клэр, знаете, умела ладить с людьми. Думаю, поэтому она и стала хорошим социальным работником. Она умела наладить отношения с людьми. Она в каждом человеке видела личность. Это редкий дар, мистер Карелла.
— Да. Это правда, — согласился Карелла. — Мистер Таунсенд, вы нам очень помогли. Большое спасибо.
— Мне… мне что-нибудь передать Берту? — спросил Таунсенд.
— Прошу прощения?
— Ну, Берту. Он ведь наверняка будет сегодня в похоронном бюро.
Спускаясь по ступенькам, Мейер спросил:
— Что дальше?
— Я бы съездил в больницу, — сказал Карелла. — Сколько на твоих?
— Половина одиннадцатого.
— У тебя как со временем?
— Сара сказала, быть дома к ленчу, — пожал плечами Мейер.
— Тогда поехали сейчас. Может быть, откопаем что-нибудь серьезное — будет чем завтра заняться.
— Я не люблю больницы, — сказал Мейер, — у меня мама умерла в больнице.
— Хочешь, чтобы я один поехал…
— Нет, нет. Я с тобой. Просто не люблю больницы и всё.
Они забрались в служебную машину — Карелла сел за руль. Он завел мотор и поехал по пустынным воскресным улицам.
— Давай-ка, пока едем, прикинем, что к чему, — сказал он.
— Давай.
— Чем занимаются другие ребята?
— Ди-Мэо проверяет материалы по ограблению этого магазина в 1954 году. По нашим данным вор был освобожден из тюрьмы «Кастлвью» в 1956 году и уехал к себе домой в Денвер. Ди-Мэо проверяет, не заглянул ли этот парень к нам на время. Обходит его дружков-приятелей. Одновременно проверяет и их на причастность к пятничному расстрелу.
— Еще что-нибудь?
— Еще он просматривает все материалы, связанные с каждым арестованным Бертом человеком. Сортирует их, откладывает в сторону тех, кто хоть сколько-нибудь похож на убийцу или может иметь хоть какое-то, даже косвенное отношение к этому делу. Он по уши загружен, Стив.
— Хорошо, а что делают Уиллис и Браун?
Уиллис пытается разыскать родственников или друзей четвертой жертвы. Черт, забыл, как его зовут?
— Ла-Скала.
— Да. Верно, — сказал Мейер. — Энтони Ла-Скала.
— Отчего так бывает, что пуля всегда найдет итальянца? — спросил Карелла.
— Не всегда.
— В «Неприкасаемых», например, их повсюду убивают.
— Ну, в такие фильмы специально наваливают горы трупов, сказал Мейер. Он хитро ухмыльнулся и добавил: — Где снимался Роберт Стэк, там кругом одни трупы.
— Да, — согласился Карелла, — А Уиллис еще не нашел где живет этот итальянец по имени Ла-Скала?
— Еще нет.
— Довольно странно. Как считаешь?
— Да. Согласен — странно.
— Темная личность, должно быть.
— Все твои соотечественники темные личности, — сказал Мейер.
— Разве ты не знал? Ты что, не смотришь «Неприкасаемых»?
— Конечно, смотрю. И знаешь, что я заметил?
— Что?
— Что Роберт Стэк никогда не улыбается.
— Не совсем так, я видел, как однажды он улыбался, — сказал Мейер.
— Это когда же?
— Не помню. Он там приканчивает какого-то бандита. Но я точно видел, как он улыбался.
— А я никогда не видел, как он улыбался, — серьезно заметил Карелла.
— Ну, сам понимаешь, жизнь полицейского не сахар, — заметил Мейер. — И знаешь, что я заметил?
— Что?
— Фрэнк Нитти носит один и тот же двубортный пиджак в полоску.
— Да. На нашей работе не разбогатеешь, — сказал Карелла.
— Мне нравится тот актер, который играет Нитти.
— Да. И мне тоже, — кивнул Карелла. — И знаешь что? Его тоже я ни разу не видел улыбающимся.
— Чего это тебя так задело: улыбается — не улыбается, какая разница?
— Не знаю. Мне нравится, когда люди кругом улыбаются.
— Ну, вот, смотри на меня, — сказал Мейер, — на, вот тебе улыбка, — и он оскалился от уха до уха.
— Приехали — больница. Прибереги свой оскал для сестры в регистратуре, — сказал Карелла.
На сестру в регистратуре улыбка Мейера действительно произвела столь неизгладимое впечатление, что она сразу же показала им, как пройти в палату, где работала Клэр Таунсенд. С дежурным врачом-интерном этот фокус, к сожалению, не прошел. Низкий заработок и огромный объем работы сделали его невосприимчивым к улыбкам, поэтому он не проявил склонности участвовать в этом комическом водевиле, который пытались навязать ему два полицейских клоуна. Его как-то не веселила перспектива их вмешательства в налаженный его усилиями быт палаты в спокойном ритме воскресного утра. Было видно, что он собирался по быстрому «очистить» свою территорию от этих праздношатающихся легавых, но он не знал одной важной вещи — что он имел дело с Великим и Ужасным Детективом Мейером Мейером, проклятьем преступного мира и медицинских работников — самым хладнокровным копом в городе, а может быть и во всех Соединенных Штатах Америки.
— Нам очень неприятно отнимать у вас ваше драгоценное время, доктор Макэлрой, — любезно начал Мейер, — но…
Макэлрой, который, по-видимому, тоже был не лыком шит, быстро нашел свое продолжение:
— …вот и хорошо, господа, я рад, что вы сами все понимаете. Поэтому если вы соблаговолите оставить это помещение, то каждый сможет заняться своим делом…
— Да, мы понимаем, — последовал ответный выпад Мейера, вам, конечно, надо еще осмотреть больных, раздать им успокаивающее и слабительное…
— Вы упрощаете обязанности интерна, — сказал Макэлрой.
— Конечно, упрощаю, но, истинно будет сказано, не по злой воле, а токмо по незнанию своему, за что и прошу вас нижайше простить нас, поскольку нам известно как вы заняты, доктор Макэлрой. Но, посудите сами, мы ведь к вам пришли не по своей воле — мы, видите ли, тут занимаемся расследованием убийства…
— А я здесь, видите ли, занимаюсь лечением живых, хотя и больных людей, — прервал его Макэлрой.
— И цель вашей работы — уберечь их от смерти. А наша цель — выяснить, кто убил тех, кто уже мертв. Поэтому, будьте так добры, ответить…
— В отсутствие руководителя отдела персонала на меня возложены особые обязанности, — сказал Макэлрой, — и я должен их неукоснительно исполнять. Больница должна работать, как часы, детектив… Мейер, если не ошибаюсь?
— Да. И я тоже это понимаю…
— …и у меня просто нет сейчас времени, чтобы отвечать на уйму ваших вопросов — только не сегодня утром. Почему бы вам ни зайти, когда придет начальство и другой персонал, и тогда вы можете расспрашивать…
— Но это ведь вы работали с Клэр Таунсенд, не так ли?
— Клэр работала и со мной, и с другими врачами в этой палате, а также с директором по персоналу. Послушайте, детектив Мейер…
— Вам с ней хорошо работалось?
— Я не намерен отвечать ни на какие вопросы, детектив Мейер.
— Мне кажется, Стив, что он просто не ладил с ней, — сказал Мейер.
— Ничего подобного. Конечно же, я ладил с ней. Все с ней ладили. Клэр была… послушайте, детектив Мейер, вам не удастся обманом вовлечь меня в длинный разговор о Клэр. Ну, честное слово. Мне нужно работать. Меня ждут пациенты.
— Подождут. И я подожду. Я терпелив, — сказал Мейер, и улыбнулся своей неотразимой улыбкой. — Так что вы там говорили о Клэр?
Макэлрой молчал и злобно поглядывал на Мейера.
— Думаю, нам надо вызвать его повесткой или задержать, сказал Карелла.
— Меня повесткой? Задержать? Какого черта…? Послушайте, — сдержанно начал Макэлрой. — У меня в одиннадцать обход. Потом — назначение лекарств. Затем у меня два…
— Да. Вы нам уже говорили, что очень заняты. Мы знаем это, — сказал Мейер.
— …два пациента на поясничный прокол и несколько внутривенных инъекций, не говоря уже об осмотре вновь прибывших больных и заполнении историй болезни, и еще…
— Ладно, пойдем за ордером, — сказал Карелла.
Макэлрой покорно опустил плечи:
— И зачем только я стал врачом? — задал он риторический вопрос.
— Как давно вы знаете Клэр?
— Около шести месяцев, — устало ответил Макэлрой.
— Вам нравилось с ней работать?
— Всем нравилось. Социальные работники с медицинским профилем очень ценятся в больницах, а Клэр к тому же была необычайно совестливым и ответственным человеком. Я очень переживал, когда я прочитал о… о том, что случилось. Клэр была хорошей девушкой и прекрасным работником.
— Не было ли у нее каких-нибудь ссор с кем-нибудь в отделении?
— Нет.
— С кем-нибудь из врачей, сестер или больных?
— Нет.
— Ну, хорошо, доктор Макэлрой, — спросил Мейер, — не хотите же вы сказать, что она была святой.
— Возможно, она была и не святая, — сказал Макэлрой, — но она была чертовски хорошим работником. А хороший социальный работник никогда не ввязывается в мелкие дрязги.
— А бывали дрязги в вашем отделении?
— Дрязги везде бывают.
— Но Клэр никогда не ввязывалась ни в одну из них?
— По крайней мере, мне ничего об этом не известно, — сказал Макэлрой.
— А что вы можете сказать нам о ее подопечных? Не хотите же вы сказать, что и они тоже были идеальными больными, отличавшимися послушанием и примерным поведением, или…
— Нет, многие из них доставляли массу беспокойств.
— Тогда, наверное, не все с одинаковой готовностью принимали то, что она пыталась…
— Это верно. Сначала не все ее приняли.
— Значит, проблемы все-таки были.
— Только сначала. Но Клэр умела быстро находить с людьми общий язык, и она почти всегда через некоторое время добивалась полного расположения пациента.
— Почти всегда?
— Да.
— А когда не добивалась? — спросил Карелла.
— Что?
— «Почти» это не «всегда», доктор Макэлрой. Были ли у нее ссоры с кем-нибудь из пациентов?
— Серьезных не было. Таких, с которыми она не могла справиться, не было. Я пытаюсь втолковать вам, что Клэр была необыкновенно предана своей работе, и она умела прекрасно ладить со своими пациентами. Откровенно говоря, некоторые социальные работники, работающие в медицине, приносят нам кучу неприятностей. Но к Клэр это не относилось. Клэр была нежной и терпеливой, доброй и понимающей девушкой и… она была хорошая, и точка. Она знала свою работу и любила ее. Она была ценным специалистом. Вот, собственно, и все, что я могу вам сказать. Ну, еще… она даже… ее работа с больными продолжалась и после того, как они уходили из этой палаты. Она интересовалась жизнью их семей. Она навещала их дома, помогала родственникам обустроить их жизнь. Она была необыкновенным человеком. Поверьте мне.
— А какие дома она навещала?
— Что?
— Какие дома она…
— А-а, это точно я не знаю. Несколько. Но точно не помню.
— А вы попытайтесь припомнить.
— Нет, по правде сказать…
— И все-таки постарайтесь.
— Погодите, дайте подумать. Лежал тут у нас один человек несколько месяцев назад — сломал ногу на работе. Так, Клэр принимала живое участие в его судьбе — она ходила к ним домой, помогала ухаживать за детьми. Или вот еще: в начале прошлого месяца к нам поступила женщина с прободением аппендикса. Ну и намучились мы с ней, поверьте. Тут вам и перитонит, и субдиафрагмальный абсцесс и еще куча всего. Она здесь долго пролежала — только на прошлой неделе выписали, если вам интересно. Клэр очень подружилась с ее младшей дочерью — той было лет шестнадцать. Они даже поддерживали взаимоотношения уже после того, когда женщину выписали.
— Что вы имеете в виду?
— Она звонила ей.
— Этой девочке? Она звонила ей прямо отсюда? Из отделения?
— Да.
— О чем они разговаривали?
— Видите ли, я не знаю. У меня нет привычки подслушивать чужие…
— Она часто звонила этой девочке?
— Ну, вообще-то… на прошлой неделе довольно часто, Макэлрой сделал паузу. — По правде сказать, и девочка звонила ей прямо сюда однажды.
— Неужели? А как зовут девушку?
— Я не знаю. Могу вам достать имя матери. Оно должно быть в регистратуре.
— Да, достаньте, пожалуйста, — сказал Карелла.
— Вам не кажется это несколько необычным, а? — спросил Мейер. — Поддерживать контакт с дочерью пациентки после того, как эту пациентку выписали?
— Нет, ничего странного я здесь не вижу. Многие социальные работники помогают выписавшимся пациентам с последующей реабилитацией, а Клэр, как я уже отмечал, была очень добросовестной…
— А вам не кажется, что в случае с этой девочкой могла иметь место личная заинтересованность?
— У Клэр всегда присутствовала личная…
— Извините, доктор Макэлрой, но я полагаю, вы догадываетесь, что я имею в виду. Был ли интерес, проявленный Клэр к этой девочке, большим, чем тот интерес, который она обычно проявляет к больным или их семьям?
Макэлрой обдумывал ответ на этот вопрос несколько минут, потом сказал:
— Да, можно так выразиться.
— Хорошо. Вы не покажете нам материалы по этой больной?
В участке детектив Хол Уиллис занимался изучением материалов вскрытия трупа Энтони Ла-Скала. В заключении экспертизы говорилось, что причиной смерти явились три пули в легких и сердце, выпущенные из пистолета 4 5-го калибра. Смерть наступила почти мгновенно. Однако, в заключении также говорилось, что на обеих руках Ла-Скалы имелись шрамы вокруг поверхностных вен на внутренней стороне сгиба руки и на локтевом суставе. Шрамы представляли собой короткие нитевидные утолщения кожи от сантиметра до двух с половиной сантиметров шириной. Далее судебно-медицинский эксперт, основываясь также на большом содержании героина в крови Ла-Скалы, делает очевидный вывод, что данные шрамы являются ничем иным как последствиями внутривенных инъекций вышеуказанного наркотического средства. Ла-Скала вводил наркотики внутривенно — количество шрамов и характерные уплотнения сосудов на его руках безошибочно указывало на то, что он принимал наркотики уже довольно длительное время.
Уиллис положил отчет в папку под названием «Дело Клинга» и повернулся к Брауну, который сидел за соседним столом:
— Хорошенькое дельце? Теперь нам добавился этот чертов наркоман. Как найти где живет наркоман? Может под лавкой в Грувер-Парке?! Как найти друзей и родственников этого проклятого наркомана?
Браун задумался ненадолго и сказал:
— А может, это и есть та зацепка, которую мы ищем, Хол? Может, за ним и охотился убийца. Наркоманы, ведь, всегда попадают в разные неприятные истории. — Он энергично покачал головой. — Может быть, это ключ к разгадке.
Возможно, так оно и было.