Какая же, однако, это странная вещь – жара.

Так же, как и любовь, она может доводить людей до крайности. Так же, как и любовь, она может постоянно изводить вас, быть безжалостной, не желающей даже пошевелиться, пока однажды не разразится дикой страстью. «Я ударила его топором, потому что было очень жарко». Вот вам объяснение, причина и отговорка. Просто было жарко. Вся суть заключена в этих трех словах. «Была нестерпимая жара, и я не отвечала за свои поступки. Я только знала, что было жарко и что я задыхалась целый день и едва могла дышать. Мне не хватало воздуха. Ведь было невыносимо жарко, а он сказал: „Этот кофе слишком крепкий“, – вот я и ударила его топором. Поймите меня правильно – было невыносимо жарко».

Пожатие плечами.

Вы правильно поняли. От такой жары можно сойти с ума.

Так же, как и любовь, жара может породить различные чувства – в гладких журнальных изданиях вряд ли отыщется такое слово – чувства, которые можно охарактеризовать как сплоченность, понимание того, что все живые существа в этот день разделяют ваши страдания. Жара скрепляет всех, словно железобетон. Ах, вам не нравится мой цвет кожи? Очень интересно, но, боже, ведь нестерпимо жарко и все потеют одинаково. Вы волочитесь за моей женой? Это непростительно, но все же, давайте сначала вместе выпьем пива, чтобы лучше перенести эту проклятую жару, а затем все обсудим.

Так же, как и любовь, жара не имеет смысла до тех пор, пока вы не говорите с ней. Нарушающий супружескую верность ищет наперсницу, развратник хвастается своими победами в бассейне, шестнадцатилетний капитан болельщиков часами висит на телефоне, описывая потасовку на футбольном поле, – вы обязаны говорить на предмет любви.

Лейтенант Питер Бернс вышел из своего кабинета, испытывая желание поговорить на предмет жары. Это был плотный мужчина с седеющими волосами и глазами синевато-стального цвета. Он часто думал, что потеет сильнее, чем те, которые имеют менее плотное телосложение. Он верил, что жара была ниспослана ему адом для того, чтобы замучить его. Единственное, что он не понимал, так это то, почему именно на него напала такая пытка, но он точно знал, что подобные страдания вряд ли может вынести кто-либо другой.

В дежурной комнате стояла тишина. Стив Карелла в рубашке с закатанными рукавами сидел за столиком и читал отчет о подозрении в краже. Горячие солнечные лучи превращались на столе в патоку. Бернс подошел к раскаленному окну и выглянул на улицу. Машины, люди – казалось, все было окутано прозрачным пластиком, замерзшим во времени и пространстве. Бернс вздохнул.

– Ну и жара, – произнес он.

– Мм-м... – подтвердил Карелла.

– Где народ?

– Паркер на охоте, Эрнандес отвечает на жалобу, а Клинг... – Карелла пожал плечами: – Он, кажется, в засаде.

– Эта история с аптекой?

– Да.

– Припоминаю, – произнес Бернс. – Тот парень с фальшивыми рецептами на кокаин. – Покачав головой, добавил: – Он не объявится в такую жару.

– Может быть, – уклончиво ответил Карелла.

– Я всегда выбираю не то время для отпуска, – сказал Бернс. – Мы с Харриет стараемся вычислить все еще задолго. Я здесь старший офицер и имею право выбора. И что же получается? Мне никогда не достается хорошая погода. Сначала стоит ужасная жара и начинается – то дождь, а то вдруг налетит буран из Канады. И так всегда. Каждый год. – Немного помолчав, добавил: – Хотя однажды было исключение. Мы ездили в Вайнярд, и там стояла хорошая погода. – Он кивнул головой, припоминая этот случай.

– Что ни говори, отпуск – не очень приятная вещь, – сказал Карелла.

– Это как?

– Сам не знаю. Вот, например. Две недели у меня уходит на то, чтобы раскачаться, и вот приходит долгожданная минута, когда я начинаю расслабляться, но нет – оказывается пришло время идти на работу.

– Куда-нибудь отправляешься в этом году?

– Наверное, нет. Дети еще слишком малы.

– Между прочим, сколько им? – спросил Бернс.

– В июне был год.

– Боже, как незаметно летит время, – произнес Бернс и замолчал. Он думал о скоротечности времени, о своем сыне, о Карелле, который был близок ему как сын, о том, что его подчиненные стали ему настолько родными, что он мог представить их занятыми общим семейным бизнесом, будь то бакалея или кондитерская, и как все-таки здорово, что за прилавком стоит именно Карелла.

– От разговоров об этой проклятой жаре прохладней не станет, – вздохнул Бернс.

– В один прекрасный день кто-нибудь изобретет... – начал Карелла, но его прервал телефонный звонок. Он поднял трубку: – 87-й участок. Детектив Карелла слушает.

На другом конце провода голос произнес: «Я знаю, где находится Пепе Мирандо».

* * *

Они увидели, как Сиксто выходит из аптеки. Его лицо пылало и, казалось, он вот-вот заплачет. Чтобы как-то сдержать слезы, Сиксто усиленно моргал глазами.

– Что случилось? – произнес Зип. Он смотрел на Сиксто, как бы не замечая его, как будто его мало что беспокоит, и он вовсе не хотел увидеть, что же произошло. Но вопрос его был замаскирован и звучал так: «Интересно, как все это ты преподнесешь мне?»

– Ничего не случилось, – ответил Сиксто.

– У тебя такой вид, как будто тебя огрели дубиной.

– Нет.

– Что ты делал в аптеке?

– Покупал кокаин. Мне было плохо.

– Кажется, я приказал тебе следить за Альфи.

– Мне было все видно с того места, где я сидел, – сказал Сиксто.

– Между прочим, оружие при нас, – усмехнулся Папа.

– Идем, – приказал им обоим Зип. – Кух кое с кем разбирается, нужно встретить его у кафе.

Зип, по бокам от него Сиксто и Папа пошли вниз по проспекту. Он чувствовал себя очень уверенным в их окружении. Распрямив плечи и подняв высоко голову, Зип шагал с ними нога в ногу и знал, что они поддержат его. Он был дружески настроен по отношению к ним, чувствуя, что связан с этими парнями какими-то узами, но какими – сказать он не мог. В этом родстве не было никакой логики, так как он признавался себе, что не любит ни того, ни другого. Один был маменькин сынок, а другой – недоумок. И все же он не мог отрицать того эмоционального удовлетворения, которое наступает у него, когда он идет с ними по улице, чеканя шаги, словно полководец со своим надежным адъютантом. Он знал, что после того, как они разделаются с Альфредом Гомесом, эта связь станет еще крепче. Слово пронеслось у него в голове, но тут же он был вынужден подобрать другое, более весомое и сильное. Убить. И он ни за что не отступит. Убить. Он повторил слово еще и еще раз. Убить. Мы убьем Альфреда Гомеса. Убьем.

К тому времени, когда они подошли к кафе, эти слова перестали иметь для него какое-либо значение. Кух был уже на месте и ждал их. С ним были два мальчугана. Паркер, эта полицейская ищейка, куда-то исчез, а вот моряк все еще сидел за столом. Он, очевидно, ждал открытия «Ла Галлины», ждал, когда же наконец можно заняться любовью с испанской девушкой. Поначалу Зипу это понравилось. Он даже почувствовал гордость, что моряк, проделав немалый путь, пришел именно сюда, пришел для того, чтобы насладиться страстью пылкой испанки. Но затем гордость сменилась злобой, и он мрачно подумал о том, что моряк не имеет никакого права находиться здесь. Своим присутствием он только осквернял бы их, точно так же, как канализационная труба загрязняет чистую речку. Нахмурившись, он бросил сердитый взгляд на моряка, сидевшего к нему спиной, затем подошел к Куху и ребятам.

На одном из мальчиков были надеты брюки из тонкой холщовой ткани и белый спортивный свитер, изрядно запачканный. Из носа у него текло ручьем, и он постоянно вытирал его рукавом. Ему было лет восемь.

Другому парню было девять. Он был в шортах цвета хаки и голубой спортивной рубашке с короткими рукавами. К левому рукаву его спортивной рубашки были пришиты сержантские армейские полоски. Он постоянно водил ногой по асфальту, как бы стирая нарисованное мелом.

– Эти? – спросил Зип Куха.

– Они самые, – подтвердил Кух.

Зип обратился к сопливому:

– Как тебя зовут?

– Чико.

– А тебя? – спросил он другого.

– Эстабан, – ответил тот, продолжая стирать невидимый мел.

– Кух вам все объяснил?

– Si, – ответил Чико.

– Ты и Эстабан встанете по обе стороны лестницы в церкви. До тех пор, пока мы не появимся, оружие будете прятать под рубашками. Затем передадите его нам и будете ходить неподалеку, пока мы не свистнем. Когда все будет кончено, вы опять заберете оружие и смотаетесь. Все понятно?

– Si, yo comprendo, – ответил Чико.

– Si, si, – повторил Эстабан, продолжая нервно водить ногой. Он, казалось, еще не решил, закружиться ли ему в танце или сердито топнуть. Паренек явно нервничал.

Зип глянул на часы:

– О'кей. Вот-вот должны зазвонить колокола. Сейчас послышатся первые удары и вы сразу сматывайтесь. Мы появимся где-то в половине двенадцатого, а вы будете уже готовы. Все понятно?

– Зип, когда мы вырастем, я и Эстабан, ты возьмешь нас в свой отряд? – спросил Чико.

Усмехнувшись, Зип взъерошил мальчишке волосы.

– Обязательно, но только, когда вы подрастете. А сейчас держите для нас оружие наготове.

– Зип, а я умею стрелять, – похвастался Чико. – Я хорошо стреляю.

Зип громко рассмеялся:

– Только не сейчас, Чико. У тебя есть еще время...

Колокола зазвонили неожиданно, обрывисто, а затем все стихло. Может быть, у стоящего на колокольне нечаянно выпала веревка, может, у него свело руки, но так или иначе, старт не удался. Откликнувшись эхом, звуки мрачного, тяжелого колокольного звона постепенно угасли. Ребята стояли молча, вслушиваясь в затихающие звуки. Но скоро колокола зазвонили снова, прорезая тихий июльский воздух и созывая прихожан в церковь. Колокольный звон, влетая в открытые окна, призывал паству, призывал Альфреда Гомеса туда, где на ступеньках церкви ждала его судьба.

– Ну, что ж, за дело, – решительно произнес Зип. Он засунул руки под рубашку и начал доставать оружие, заткнутое за пояс. Джефф, который коротал время в кафе, заслышав колокольный звон, улыбнулся, вспомнив о Чайне. Обернувшись, он увидел, как Зип передал револьвер сначала сопливому мальчишке, а затем и все оружие перекочевало в руки этих юнцов, которые спрятали его за пояс, прикрыв сверху рубашками.

– Все о'кей, а теперь сматывайтесь.

Мальчишки кивнули и, улыбаясь, побежали по улице. Нахмурившись, Джефф отодвинул стул и пошел за чашкой кофе. Но вот колокола смолкли. Из какого-то здания вынырнул пожилой человек, постоял немного на крыльце, надел пиджак и проворно побежал по улице.

– Какое чудное тихое воскресенье, – произнес, улыбаясь, Луис.

Джефф кивнул головой в знак согласия, но ничего не ответил. Четверо парней в фиолетовых шелковых рубашках направились к музыкальному аппарату. Улица опять погрузилась в тишину. Казалось, что на этой улице все мелькало, как в кинокадре: настроение, темперамент людей менялись ежесекундно. Здесь было все, как в водевиле, где главный исполнитель напяливает парик и превращается в клоуна, затем сбрасывает его наряд, приклеивает черные усики и становится Адольфом Гитлером. Сейчас залитая солнцем улица была похожи на золотой коридор, ведущий к прекрасно спланированной высокой арке, находящейся отсюда за два квартала. Улица безмолвствовала, улица ждала. Время от времени парни бросали взгляд на церковь, щурясь от яркого солнечного света.

Из-за угла, со стороны авеню, показалась девушка, напоминающая своим пестрым нарядом цирковой вагончик. На ней был надет ярко-красный жакет, ярко-желтая шелковая юбка, фиолетовые туфли на шпильке. В руке она держала ярко-голубую сумочку. Ее голову украшала пышная шевелюра, состоящая из густых черных волос, которые торчали во все стороны и наводили на мысль о бушменах, обитающих в Африке. Покачивая полными ягодицами, которые обтягивала желтая юбка, она шла развязно-вызывающей походкой. Сквозь красную кофту с глубоким V-образным вырезом выступала огромная грудь. Казалось, на ней не было нижнего белья, но это ее ничуть не смущало. Ее ягодицы так и просили, чтобы кто-нибудь их ущипнул, ее грудь под белой шелковой блузкой и красным жакетом указывала на острые соски, так же, как и стрелки компаса указывают на север. Она старалась, чтобы ее красота не осталась незамеченной. Это было ее единственное богатство и, если она находила нужным выставить все напоказ, – это было ее личным делом.

Но, несмотря на развязную походку, колышущуюся грудь и виляющие ягодицы, несмотря на кажущееся безразличие, девушка выглядела какой-то испуганной и неуверенной в себе. Смущенно и немного растерянно она озиралась вокруг, влюбленными глазами смотрела на окружающие ее здания, на город, который потрясал ее своими размерами.

Свисты, издаваемые Зипом и Кухом, смутили ее. Она вдруг схватилась за красную кофточку, пытаясь натянуть ее повыше, чтобы прикрыть грудь. Парни свистнули опять, и Джефф повернулся, чтобы взглянуть на девушку. Он зачарованно смотрел на обтягивающую желтую юбку, виляющий зад. Девушка ускорила шаг, еще более смутившись, и, пока она не скрылась за углом, парни все свистели ей вслед.

Зип засмеялся.

Но его смех оборвался, когда он увидел, что моряк смеется тоже.

– Кто это такая? – спросил Джефф.

– "Морской тигр", – ответил Луис.

– Кто?

– "Морской тигр". Прямо с острова, здесь, вероятно, всего первый день. «Морской тигр». Так назывался первый корабль, доставивший пуэрториканских эмигрантов на материк.

– Я все еще под впечатлением, – произнес Джефф.

– Ты обратил внимание на ее волосы? – в качестве наглядного примера Луис помахал руками вокруг головы.

– А сейчас она сядет в метро и каждый будет думать, что все пуэрториканцы похожи на нее. – Покачав головой, рассеянно добавил: – Пойду принесу суп.

– Наверное, не прочь завалить ее, а, моряк? – спросил Зип.

– Она не в моем вкусе, – Джефф отвернулся к стойке. Ему совсем не хотелось разговаривать с этим парнем и тем более поддерживать дружеские отношения, в которых он, после встречи с Чайной, вряд ли нуждался.

– Не в твоем вкусе, говоришь? Что же случилось? Или тебе уже разонравились испанки?

– Я этого не говорил.

Зип прикурил сигарету и затянулся. Он тщательно взвешивал его слова. Не зная почему, моряк начинал его раздражать. С одной стороны, ему хотелось, чтобы моряк ушел с испанкой, а с другой – нет. Такое раздвоение злило его. Нахмурившись, он сказал:

– У меня еще осталось несколько минут до убийства. Если ты все же интересуешься девочками, могу уступить одну, очень хорошенькую.

– Не интересуюсь, – ответил Джефф.

– Нет? – Складка на его лбу стала еще глубже. – Почему же нет? Ты имеешь что-то против пуэрториканок?

– Нет. Просто у меня пропал всякий интерес.

– Зачем же ты сюда явился? За девочкой, не так ли?

– Да, так, – ответил Джефф.

Его ответ рассердил Зипа.

– Тогда почему же ты не хочешь, чтобы я познакомил тебя?

– Я уже сказал. У меня пропал интерес.

– Тогда почему ты здесь околачиваешься?

– Это мое личное дело, – резко произнес Джефф.

– Если тебя ничего здесь не интересует, почему бы тебе не слинять отсюда?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – ответил Джефф.

– Допустим. Так что же из этого?

– Может, ответишь на один? – спросил Джефф.

– Я не обязан...

– Для какой цели ты передал оружие?

– Что? – Зип широко раскрыл глаза.

– Ты передал все оружие двум маленьким ребятам. Кого вы собираетесь застрелить?

Глаза Зипа сузились, когда до него дошло значение слов, произнесенных Джеффом. Моряк, положив руку на стойку, сжал ее в кулак. Остальные парни, за исключением Сиксто, отошли от музыкального автомата, придвинувшись к своему вожаку.

– У тебя слишком большие глаза, бабуля, – ответил Зип и неожиданно, со всего размаха, ударил Джеффа кулаком в лицо. Удивленный таким неожиданным поворотом, Джефф попытался удержаться на стуле, интуитивно понимая, что сейчас ни в коем случае нельзя упасть, иначе эту ошибку уже не исправить. Ухватившись за край стойки, он все же потерял равновесие, и его рука соскочила с пластмассовой поверхности. Он судорожно пытался зацепиться за стойку, но из этого ничего не вышло. Его нога застряла между перекладинами стула, и он рухнул на кафельный пол, успев защитить голову. Вся сила удара пришлась на лопатки. Напрягая силу, попытался освободить ногу, но тут получил удар по голове.

Инстинктивно подняв руки, он все пытался высвободить ногу, чтобы выбраться из этого дурацкого положения. Но тут последовал третий удар, на этот раз в грудь, и он почувствовал, что у него перехватило дыхание и заклокотало в горле. Затем еще и еще. Удары сыпались с систематической последовательностью, а его нога все еще была зажата между этими проклятыми перекладинами. От удара ботинком в правый глаз он почувствовал острую пронизывающую боль. Кровь сочилась теплой струёй по лицу и, теряя сознание, он подумал: «Сейчас меня изобьют до смерти в этом проклятом заведении». И уже сквозь туман до него донесся крик Луиса:

– Что вы делаете, звери? Что делаете? – И над всем этим послышался пронзительный вой полицейской сирены.