Они сидели на пожарной лестнице квартиры Мардж, глядя на унылые фабричные крыши и прислушиваясь к доносившимся с реки завываниям баркасов. У их ног притулились бутылки с пивом; коричневое стекло основательно запотело. В этот вечер Грифф был необычно спокоен. Мардж прислонилась к нему спиной, положив ладони на обхватившие ее руки. Оба молчали, хотя молчание это несло в себе изрядный заряд напряжения.

Первой его реакцией на решение «Титаника» было осознание печальной отставки. Значит, они решили не в его пользу. Он не понимал, как и почему, но решение было принято, и теперь уже ничего нельзя было поделать, кроме как подчиниться ему.

Однако довольно скоро настроения в связи с отставкой сменились глухой яростью. Почему они решили не в его пользу? Они что, не посмотрели его выкладки?

Сначала он зашел к Манелли и попытался осторожно вывести его на эту тему. Почему «Титаник» согласился с рекомендациями Макуэйда даже вопреки данным, представленным Гриффом? Манелли, казалось, все это не очень интересовало. Он пока имел свою работу, и это было единственным, что представляло для него реальный интерес.

— Грифф, ну кто поймет, как функционируют эти гигантские корпорации? — сказал он. — Я, что ли? Или вы? Откуда я знаю, что там у них стряслось. Может, решили, что в конце года все усреднится. Может, решили подогнать нас под стандартную структуру своей компании. Откуда я знаю?

Равнодушные комментарии Манелли никак не удовлетворили Гриффа. Он пошел к Лангеру, человеку, который сменил Манелли на посту главного бухгалтера компании, показал ему копию своих выкладок, а потом рассказал о рекомендации Макуэйда и решении «Титаника». Лангер был не на шутку озадачен. Ему показалось, что «Титаник» совершает ошибку, но, может, как говорится, «они что-то знают»? Разве можно однозначно судить, имея дело с такой гигантской корпорацией?

Разочарованный, он обратился за советом к Аарону, сказав ему, что уже почти решил напрямую выйти на руководство «Титаника» и обсудить с ними их вердикт. Если они допустили ошибку в суждениях, то кто-то ведь должен указать им на нее. Аарон считал иначе. Кто-то, несомненно, должен. Но разве Грифф не ходил к Манелли? Или он не служил в армии и не знаком с субординацией, когда к старшему начальнику нельзя обращаться через голову своего непосредственного начальника? Представим себе, что он действительно свяжется с «Титаником» и выяснится, что у них имеются чертовски серьезные основания распустить отдел цен. И где тогда окажется Грифф? Гриффа это не убедило. Как он узнает истинные намерения «Титаника», если не свяжется с ними напрямую?

— Ну конечно, — сказал Аарон. — Спроси их. И можешь по ходу дела лишиться работы.

Он размышлял над этим весь остаток недели. В пятницу Манелли огласил новое распределение: Аарон отправляется в отдел Вальдеро, где займет должность столь необходимого ассистента. Мардж переводили в машбюро. Гриффа переводили на должность помощника инспектора в отдел Хенгмана, которую он уже когда-то занимал.

Его ярость уже успела перегореть, сменившись горечью отчаяния. Гриффу не оставалось ничего иного, кроме как принять то, что дают. У него по-прежнему была работа, и, хотя совсем не такая, какой он хотел бы заниматься, это была все же работа. В конце концов, ему надо было думать о будущем.

С какой-то усталостью он приступил к выполнению новых-старых функций помощника инспектора, не ощущая в душе никакого энтузиазма. Каждый визит на фабрику оставлял в его душе чувство глубокого разочарования.

Его молчание сегодня вечером встревожило и Мардж. Она понимала, что Гриффу больно, и боль эта распространялась также на нее, а потому искренне хотела помочь ему, но не знала как.

— Ну что, дорогой? — спросила она.

— Какой смысл сейчас об этом говорить? Теперь это уже ни к чему.

— Ну, если ты не хочешь…

— Это просто какая-то глупистика, Мардж. Я совершенно не понимаю, что происходит.

— Ты про решение «Титаника»?

— Да. Мардж, все было проще простого. Им надо было просто просмотреть мои выкладки, и больше ничего. Или у них там в Джорджии бухгалтера нет, который положил бы мои цифры рядом с рекомендациями Макуэйда и понял бы, что они просто неосуществимы? Вот что меня бесит, Мардж. Глупость происходящего, безбрежная глупость!

— Грифф, но они же всего лишь люди. Возможно, они ошиблись. Если это так, то рано или поздно они осознают ошибку.

— Да, — сказал Грифф, — но… Мардж, я теперь уже не знаю, что и думать. Честное слово.

— То есть?

— Ну, насчет «Титаника». У меня… У меня возникла одна сумасшедшая идея.

— Какая идея, Грифф?

— Что «Титаник» похож на… похож на мир.

— На мир?

— Да. А… «Джулиен Кан» — это… что-то наподобие страны. Понимаешь? Мы все живем в этой стране, и… тут на нашу голову сваливается этот Макуэйд.

— Я понимаю, дорогой.

— Сам по себе мир вполне хорош, Ну, в принципе хорош. Но Макуэйду удалось каким-то образом обмануть мир, подобно тому, как в самом начале он одурачил нас. Разумеется, «Титаник» — не совершенство, но если бы они узнали кое-что о Макуэйде, разве они не встали бы и… и не вышвырнули бы его на улицу? Но вся проблема в том, что там ничего не знают. Только мы знаем, Мардж. Макуэйд — властительный маньяк и сукин сын, но когда мир смотрит на него, то видит лишь добрые дела, которые он совершил. Мы работаем на более чистой фабрике, мы повысили зарплату, о Боже правый…

— Что такое, Грифф?

— Это Макуэйд, — сказал он. — Это все Макуэйд. Он все исказил. В своем неистовом стремлении к власти он все исказил. Он… он взял хорошие идеи, но так их вывернул, что получилось сплошное зло. Впрочем, абсолютно плохими их тоже назвать нельзя, потому что все от них только выиграли. О Боже, я сам не знаю, что хочу сказать.

Как бы ей хотелось помочь облечь все эти мысли в слова, но Грифф снова умолк, и ей даже показалось, что он так никогда и не позволит своим мыслям вырваться наружу и они останутся там, как ядовитый комок, — навсегда.

— Да, Мардж, все именно так, — неожиданно проговорил он.

— Что, дорогой?

— Это… он дал людям все эти хорошие вещи… как игрушки, с которыми можно поиграть… ну, словно по макушке погладил. Он дал им нечто вроде наркотика, накачал им людей, и теперь его власть непререкаема. Он здесь, а «Титаник» в Джорджии, вот потому-то ему и удается выходить сухим из воды. Они просто не понимают его… его презрения. Да, именно презрения.

Мардж, он не испытывает к людям ничего, кроме презрения. Он дал рабочим все эти прекрасные вещи, но он ни на миг не поколеблется и задушит их в кулаке, если почувствует, что его власть в опасности. Есть только один влиятельный человек в системе ценностей Макуэйда — это сам Макуэйд. Он принял «Джулиена Кана», выжал его как лимон, и все лишь ради того, чтобы почувствовать собственную власть. И знаешь, Мардж, рабочие, кажется, ощущают это его презрение. Причем не только те из нас, кто вступал в непосредственный контакт с ним, но и все остальные тоже. Я думаю, что они не доверяют ему, но при этом также… также боятся его.

— Я понимаю, — мягко произнесла Мардж.

— Это стержень всего происходящего, — с грустью в голосе сказал он. — Страх. Мы все боимся его. Боялись с самого начала, боимся и поныне…

— Нет, Грифф, в это я не могу поверить.

— Но это так, Мардж. Мы должны были восстать против него в тот самый день, когда он стал поливать людей из шланга. Наше человеческое достоинство должно было возопить, а тем людям вообще следовало вышвырнуть его в окно. Но мы боялись, все боялись. Мы позволили ему сломать одного человека, и, сделав это, он сломал всех нас. Ты это понимаешь?

— Да.

— Вот скажи, Мардж, как ты думаешь, почему я так цепляюсь за эту работу? Сижу в офисе Хенгмана, занимаюсь всякой ерундой, которая меня совершенно не интересует и из которой я вырос много лет назад, а все равно держусь за нее. Почему? Потому что я боюсь уходить. Я знаю, что мне надо зарабатывать на жизнь, и я отнюдь не уверен, что без труда найду другую работу за ту же зарплату. А мне хотелось бы чувствовать себя в безопасности. Вот и держусь даже за это место, хотя прекрасно понимаю, какие ветры дуют в современном бизнесе, да и власть Макуэйда по-прежнему пугает меня.

Знаешь, Мардж, как-то я сказал себе, что осознание масштабов власти Макуэйда сделало меня сильным. Но это не так. Действительно, его власть вызывает у меня чувство гнева, но сил новых, увы, не придает. Ты хочешь сражаться, действительно хочешь, но… боишься.

Окутанная темнотой, Мардж кивнула, чувствуя, как напряглись руки Гриффа.

— Понимаешь, Мардж, он лишил нас нашей человеческой сущности, этот сукин сын попросту украл ее. Ну почему, черт побери, мы с ним не боремся, даже сейчас? Ведь он всего лишь человек, Мардж. Что один человек может сделать другому человеку? Черт, разве нет никакого смысла в борьбе за правое дело?

Его вопрос повис в душном, попахивающем зловонием ночном воздухе. Полулежа в его объятиях, Мардж повернула голову, чтобы заглянуть ему в лицо, и увидела, как он кивнул, медленно и осторожно.

— Ужасно чувствовать себя трусом. Я словно человек, который может указать на убийцу, но не идет в полицию. Мардж, Мардж, мы ведь могли остановить его еще в самом начале, когда кинжал был спрятан за широкой улыбкой, когда его острый каблук еще не вонзился в первую сломленную им спину. И стоит лишь позволить ему украсть достоинство одного-единственного человека, как он постепенно подомнет под себя всех нас. — Грифф сделал паузу. — Мардж, сейчас мы мертвы. Должны вести борьбу, но неспособны на нее. Он захватил нашу страну и теперь станет зарабатывать себе репутацию в глазах всего мира — «Титаника». Слишком поздно, Мардж, слишком поздно.

— Если ты действительно так все это представляешь, то отнюдь не поздно. Не поздно, если ты…

— У меня такое ощущение, Мардж, что он постепенно уничтожит всех нас. Всех и каждого. А мы и пальцем не пошевелим, чтобы остановить его. О Боже, Мардж, что же он сделает теперь?

Она слышала, как слова вылетают из его рта, вырываясь из глубин тела. Она слушала его и в какой-то момент заметила, что он весь дрожит. Мардж плотнее прижалась к нему, желая ответить, обнадежить, но она сама не знала ответа, и потому его слова так и остались висеть в ночном воздухе, покуда их эхо не проморозило ее до мозга костей.