«Джулиен Кан инкорпорейтед»

Сэмюэль Халвер от «Халвер-Хауса».

Здание «Крайслера»

г. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк

Господа!

Успех «Обнаженной плоти» просто феноменален!

Это красивые, хорошо скроенные туфли, а ваша рекламная кампания по ним просто великолепна. Посетители непрерывным потоком стекаются в наш магазин, покупая «Обнаженную плоть», а помимо этого прикупают и еще что-нибудь из предложенной вами партии.

Короче, примите наши поздравления в связи с великолепно задуманными и прекрасно реализованными идеями, которые существенно стимулировали наш бизнес.

В качестве подтверждения этих цветистых фраз высылаем вам просьбу о пролонгации нашего самого крупного заказа, который мы когда-либо делали на одну модель.

Искренне ваш

Письмо было перефотографировано, размножено и разослано коммивояжерам и розничным торговцам. У Макуэйда имелась своя персональная копия, которую он вставил в рамочку и повесил в новом мраморном вестибюле у входа на фабрику, чтобы ее видели все входящие и выходящие. Складывалось впечатление, что его фантастическая авантюра и в самом деле удалась и «Обнаженная плоть» действительно имела бешеный успех. Тревоги «Джулиена Кана» тоже вроде бы постепенно затихали, и люди думали, что их ждет ошеломляющий триумф.

— Но я всегда носила обувь вашей фирмы, размер 6½ АА, — сказала женщина. — А теперь я ничего не понимаю.

Продавец с сомнением посмотрел на нее:

— Но это же и есть 6½ АА.

— Жмут, — лаконично произнесла женщина. — А я ведь захотела купить эту «Обнаженную плоть» сразу, как только увидела ее рекламу.

Продавец улыбнулся:

— Ну что ж, давайте попробуем 7 А. Может, это решит проблему?

— Семь с половиной В? — спросила блондинка. — Но это же какая-то ерунда. Я всегда носила 7 В. Можно мне взглянуть на эту туфлю?

— Но ведь вы, мадам, именно это и просили, — сказал продавец. — «Обнаженную плоть».

— Я хочу взглянуть на номер колодки, проставленный внутри… Странно, здесь указано «1284». Ваши туфли всегда так хорошо сидели на ноге, а эти как-то сдавливают ее. — Она вернула туфлю продавцу. — Сожалею, но вынуждена отказаться. А как смотрятся!

Полная дама с подсиненными волосами проговорила:

— Мой размер мне жмет. Тогда я взяла на размер больше, чем ношу обычно, — теперь они при ходьбе соскальзывают с ноги. Скажите, что творится с этими туфлями?

— Пока я не пришла домой, я даже не заметила это зерно на коже, — резко проговорила шикарная брюнетка с пуделем в руках. — Да вы сами посмотрите. Это же отвратительно! И я должна платить за это барахло тридцать семь пятьдесят? Прошу меня простить, но я хотела бы получить свои деньги обратно.

Женщина в коричневом шерстяном жакете была вне себя от гнева.

Женщине в коричневом шерстяном жакете требовалась встреча с управляющим магазина, и, когда тот появился, она сняла крышку с фирменной коробки «Джулиена Кана», после чего достала оттуда пару «Обнаженной плоти».

— Подошва отвалилась! — кричала она. — Тридцать семь пятьдесят — и подошва отвалилась! Что это, вообще, за обувь? А вы-то какие плуты! Я теперь уже даже не верю, что это вообще «Джулиен Кан». Посмотрите! — Она перевернула туфлю подошвой вверх. — Здесь даже нет двух точек, которыми «Кан» обычно метит подошву. Прошу вернуть мне мои деньги!

Менеджеру наконец удалось успокоить ее, но их разговор слышало не менее полудюжины женщин, также заглянувших в магазин. Он вернул ей деньги, тогда как другие продавцы принялись с кислым видом рассматривать бракованную туфлю. Возврат товара всегда означал потерю комиссионных, а «Обнаженную плоть» возвращали с нарастающей и потому тревожной быстротой.

Хоть и медленно, но письма все же достигали здания «Крайслера» и фабрики в Нью-Джерси. И текст их был однозначен: с этой моделью явно что-то не то. И крой плохой, и кожа плохая; были и жалобы на то, что туфли буквально разваливаются на части. «Стыдно», — писали люди, потому что рекламная кампания по этим туфлям и в самом деле была грандиозная, но что может сделать продавец магазина, когда покупатели возвращают товар? Что им делать, если женщины отказываются покупать туфли, которые сидят на ноге совсем не так, как они того ожидали от «Джулиена Кана»?

«Аннулируйте наш заказ», — говорилось в письмах.

«Мы возвращаем последнюю партию товара», — говорилось в письмах.

«Пожалуйста, перенесите наш заказ на аналогичную партию „Глокаморры“», — говорилось в письмах.

Аннулируйте.

Верните.

Возместите…

— Это уничтожит нас! — кричал Хенгман. — Они все, как один, возвращают наш товар! А моя чертова фабрика из-за этого ходит ходуном. Как мне теперь соблюсти сроки выполнения других заказов?

— Мистер Хенгман, — сказала секретарша, — там к вам пришел какой-то господин.

— Кто еще? И какого черта ему надо?

— Он говорит, что пригнал грузовик с пятью тысячами колодок, и спрашивает, где его разгрузить.

— Святой Моисей! — воскликнул Хенгман, хлопая себя ладонью по лбу.

Человека с «Титаника» звали Харли Форд. Высокий — за метр восемьдесят, широкоплечий, голубоглазый, с иссиня-черными волосами. В голосе его чувствовался сильный южный акцент. Он стоял у окна в офисе Манелли и говорил спокойным, размеренным тоном, хотя в словах его чувствовалась твердая убежденность. Грифф сидел на стуле рядом со столом Манелли и внимательно слушал.

— Должен вам сказать, — произнес Форд, — что мы допустили ошибку, не придав в свое время должного внимания визиту мистера Гриффина в Джорджию. Да и я сам без особого энтузиазма отнесся к перспективе командировки в Нью-Джерси.

Форд улыбнулся, и Грифф последовал его примеру. Манелли явно нервничал.

— По нашим оценкам, — продолжал Форд, — кое-что из этой мешанины еще можно спасти.

— Вы понимаете, конечно… — начал было Манелли.

— Я понимаю, конечно, — перебил его Форд, — что вы исправно выполняли распоряжения мистера Макуэйда. Но я понимаю также и то, что вы назначены на пост контролера этой фабрики, и, боюсь, у меня сложилось не вполне благоприятное впечатление о ваших действиях на этом посту.

— Я всего лишь…

— Судя по всему, мы потеряем кучу денег на этой «Обнаженной плоти», — продолжал Форд. — Но это не страшно, потому что теперь мы знаем, где допустили ошибку. «Титаник» — хорошая компания, чертовски хорошая. И он действительно за рабочих, и любой, кто не разделяет этих взглядов, с «Титаника» уходит. Любой человек, который, подобно мистеру Макуэйду, рвется вперед, не прислушиваясь к советам более опытных и мудрых людей, кто умышленно утаивает важную информацию, в частности по отделу цен, — такой человек нам не нужен. Мы уже вручили мистеру Макуэйду его выходное пособие. Вас же, мистер Манелли, я попрошу провести необходимые изменения, причем сделать это как можно скорее.

— Да, да, конечно, — закашлялся Манелли.

— Вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сказать. В конце концов, не я, а вы здесь контролер.

— Да, сэр, — закивал Манелли.

— Как только мы разгребем завалы с этой «Обнаженной плотью», вы можете действовать по собственному усмотрению. Но учтите вот еще что: из вашего личного дела следует, что вы не вполне подходите для данной должности, а потому мы бы порекомендовали вам начать подыскивать работу на какой-нибудь другой обувной фабрике. Надеюсь, я ясно выразился?

— Да, сэр, — кивнул Манелли.

— Ну что ж, я искренне рад, что вопрос прояснился, — сказал Форд. — Когда я задумываюсь над тем, что могло бы произойти на этой фабрике, не наберись мистер Гриффин мужества…

— Мистер Форд, это отнюдь не было…

— Хорошо, мистер Гриффин, назовите это как хотите, я же предпочитаю называть это мужественным поступком. Никому здесь, похоже, по-настоящему не хотелось подняться с четверенек и распрямиться в полный рост. Если бы вы не приехали и не проинформировали нас, этот мистер Макуэйд мог такого наворочать на фабрике, что аж подумать страшно. Поэтому мы все вам весьма признательны.

— Спасибо, — как-то неловко выдавил из себя Грифф.

— Я пробуду здесь несколько недель — просто хочу убедиться, что дела снова вошли в свою колею. Буду ходить, смотреть, а потом отражу результаты своих наблюдений в отчете. У вас достаточно своих мозгов и талантов, способных довести намеченные планы до конца. Уверен, что вы не нуждаетесь ни в каких советах от нас, повстанцев. — Форд улыбнулся. — Разве посоветуем: вам давно пора установить кондиционеры. Господа, у вас во всех офисах такое пекло?

— Да, здесь жарковато, — признал Манелли с жалкой улыбкой на лице.

— Итак, мистер Гриффин, — продолжал Форд, — уверен, что вам не терпится снова навести порядок в своем отделе цен, а потому не буду вас больше задерживать. — Он пожал руку Гриффу и сказал: — Я хотел обговорить с мистером Манелли еще несколько вопросов, поэтому, если не возражаете…

Грифф кивнул, и вышел из кабинета.

В голове застряла ленивая мыслишка: сколько еще продержится Манелли? Он не удивился бы, если этот срок оказался довольно коротким. Манелли был явно не тем человеком, которого «Титаник» хотел бы видеть в роли контролера, хотя сейчас, с уходом Макуэйда, они все же дали ему шанс проявить себя в деле.

Грифф пошел по коридору в направлении отдела цен, миновал бухгалтерию, отдел кредитов. На ум пришло личное обещание Форда в самом скором будущем вернуть на прежнюю работу Дэнни Куинна.

Наконец на одной из распахнутых дверей он увидел табличку «ОТДЕЛ ЦЕН» и невольно улыбнулся, но потом смекнул, что кто-то, скорее всего Мардж или Аарон, успел позаботиться об этом. Справа от двери красовалась знакомая пластина:

«Р. ГРИФФИН

А. РЕЙС».

Он улыбнулся и вошел в офис. Пол устилал новый голубой палас, стояли новые письменные столы, на одном из которых красовалось приветствие: «С возвращением, Грифф!» Только тогда он заметил Мардж и Аарона, которые стояли у окна и лыбились как последние идиоты. Мардж пересекла комнату, подошла к Гриффу, он поднял ее над полом и крепко поцеловал в губы, тогда как Аарон по-прежнему стоял в стороне все с той же дурацкой улыбкой на лице. Что и говорить, приятно было снова оказаться дома.

Аарон ушел в пять — надо было заглянуть к стоматологу, Мардж — в шесть, чтобы сделать прическу и маникюр. Перед уходом она взяла с Гриффа обещание, что в восемь часов он заедет за ней домой. Оставшись в одиночестве, Грифф работал в полной тишине, счастливый оттого, что снова оказался в родном отделе. Его переполняло громадное чувство блаженства и осознание того, что теперь все будет в порядке.

В семь часов он глянул на часы, поспешно закруглился и покинул офис. На фабрике царила непривычная тишина: жаркие, даже знойные вечера никак не стимулировали сверхурочный труд. Грифф вызвал лифт, охранник Билл поднялся за ним, затем спустил в вестибюль, отпер двери и выпустил наружу. Грифф направился к автостоянке, сразу заметив свою машину, которая притулилась в дальнем конце площадки. Сейчас, когда другие машины разъехались, она казалась одинокой и какой-то брошенной.

Слева, на западе, на небе появилась широкая пурпурная полоса — первый признак приближающихся сумерек. В воздухе по-прежнему висела дневная духота, но сохранялась надежда на то, что ближе к ночи она сменится сентябрьской прохладой. Над автостоянкой парила неподвижная, словно какая-то ленивая атмосфера. Грифф не спеша миновал вход на стоянку, слыша размеренный перестук своих каблуков по бетонному покрытию. Он не заметил человека, стоявшего рядом с его машиной, и чуть было не наткнулся на него.

Мужчина стоял опершись о правое переднее крыло машины и скрестив руки на груди; последние лучи заходящего солнца придали его волосам золотисто-красноватый оттенок. Поначалу Грифф не узнал его, но, присмотревшись, понял, что это Джефферсон Макуэйд.

«Но разве он еще не уехал? Какого черта…»

— Привет, Грифф, — мягко проговорил Макуэйд.

— Привет, — буркнул в ответ Грифф, раздраженный неожиданным приступом паники, тугим комком рухнувшей в желудок. Это была та же паника, которую он испытал давным-давно, когда ожидал прибытия тогда еще неизвестного посланца из Джорджии. Та же паника, которую он испытал, подумав, что Макуэйд заметил записку, оставленную им Аарону. Паника, которая, как нож, кольнула его после телефонного разговора с Хенгманом, когда он с запозданием заметил стоящего рядом Макуэйда. Та же паника, которая парализовала его после печального инцидента с пожарным шлангом и лишила сил после постыдного судилища над пуэрториканской девушкой. Это был тот же страх, который он испытал на той вечеринке по случаю «Недели гильдии», когда он понял, что с Макуэйдом у него могут быть проблемы. А позднее — страх потерять работу. Страх.

Не недостаток знания. Не дефицит признания.

Просто страх.

Страх, суть которого он пытался объяснить Мардж. Но тогда страх еще не забрался в глубь него — сейчас же он прочно сидел внутри. Теперь он с легкостью объяснил бы ей природу этого страха, теперь слово «боюсь» имело вполне конкретное значение. Страх, который зарождался сам по себе, автоматически, всякий раз и там, когда и где появлялся Макуэйд.

— Надеюсь, вы не возражаете, что я дождался вас здесь? — спросил Макуэйд.

Грифф посмотрел на него, ничего не сказал, но мысленно вернулся к тому, что Форд сказал в кабинете Манелли: «Когда я задумываюсь над тем, что могло бы произойти на этой фабрике, не наберись мистер Гриффин мужества…»

Он тогда перебил Форда, потому что слово «мужество» уже тогда показалось ему фальшивым. Теперь же он совершенно отчетливо понимал, что никаким мужеством это не было, просто некий животный инстинкт выживания перенес его в Джорджию, а сам он продолжает испытывать перед Макуэйдом все тот же страх, который чувствовал раньше. Ведь если разобраться, именно Харли Форд положил конец присутствию Макуэйда. Грифф же попросту спрятался за спасительную материнскую юбку, и мать решила проблему с пристававшим к нему задирой.

И вот задира вернулся.

В тот вечер, когда они с Мардж сидели на пожарной лестнице рядом с окном ее квартиры, Макуэйд превратился для Гриффа в своего рода символ. Сейчас же он уже не был им. Это был самый обычный человек, и человек этот стоял перед ним, но Гриффу по-прежнему было страшно. Страх этот был липкой, ползучей тварью, от которой Гриффа внезапно замутило.

Быстро смеркалось. Кроме них, на стоянке не было ни души, и Грифф гадал, зачем Макуэйду понадобилось дожидаться его здесь. Он снова почувствовал дрожь во всем теле. Они были одни, стремительно сгущалась темнота, и ему уже начало казаться, что он несколько месяцев дожидался этого момента, этого ужасного мгновения, когда Макуэйд нанесет ему сокрушительный удар — последний, окончательный.

— Не хотел уходить не попрощавшись, — сказал Макуэйд.

— В самом деле? — Голос Гриффа прозвучал нерешительно. Как же ему хотелось сейчас оказаться внутри машины, в безопасности. Он медленно продвигался к дверце, но Макуэйд неотступно следовал за ним.

— Сейчас, когда между мною и «Каном» все кончено, когда даже «Титаник» прекратил со мной всякие отношения, я хотел просто попрощаться. Как полагается.

Слово «полагается» резануло слух Гриффа. Он облизнул губы, всмотрелся в лицо Макуэйда и увидел темноту, растекавшуюся вокруг него тонкими узкими полосами. В мимолетном приступе отчаяния Грифф с тоской подумал об обнадеживающем гуле фабричных машин далеко за спиной, затосковал по горячему солнечному свету.

— Догадываюсь, Грифф, что вас совершенно не интересует, что я думаю, — сказал Макуэйд, — но запомните, что я всего лишь пытался выполнять порученную мне работу. И действовал я единственным известным мне методом. Возможно, я совершал ошибки, но кто их не совершает? Вы не можете осуждать человека только за то, что он совершает ошибки.

Он сделал паузу. Грифф отпер замок в дверце машины и опустился на сиденье. Макуэйд стремительно обогнул дверцу и встал так, чтобы Грифф не мог ее захлопнуть.

— Впрочем, какая теперь разница? — проговорил Макуэйд. — Вы сделали то, что считали нужным сделать, и вот — я уволен. Но поверьте, я не питаю к вам никакой вражды. Я достаточно крупная личность, чтобы понимать, что человек не в состоянии питать вражду к кому-либо и при этом оставаться в ладах с самим собой.

В сгущающейся тьме Грифф всматривался в лицо Макуэйда. Больше всего на свете ему хотелось сейчас захлопнуть дверцу, запереться изнутри и умчаться с автостоянки.

— Мне просто хотелось, чтобы вы это знали, Грифф. И… и я рад, что дождался вас, потому что у мужчины подчас не остается ничего, кроме слова «прощайте». Вы меня понимаете? Я знаю, что меня уволили именно из-за вас, но сейчас это не важно. Харли Форд — хороший человек, а «Титаник» — хорошая компания, и все, что я делал… и все, что вы делали… Теперь все кончено, поверьте мне. Грифф, я не пытался умышленно причинить кому-то вред. Даже вам. И я знаю, что вы тоже не стремились напакостить мне. Именно поэтому я могу сейчас стоять здесь без всякой злобы в сердце и на прощанье пожелать вам самой большой удачи на свете. Просто я делал свое дело таким образом, каким, как я думал, его и надо было делать, вот и все. Я надеюсь… э… что вы тоже не держите на меня зла.

— Что? — переспросил Грифф, несколько ошеломленный. — Что вы сказали?

В темноте он отчетливо различал улыбку Макуэйда, как всегда ослепительную, а затем увидел, как тот протянул ему свою руку, медленно, неуверенно, явно намереваясь обменяться прощальным рукопожатием.

— Ну так как, не держите… зла? — тихо, даже как-то смиренно спросил Макуэйд.

Грифф заглянул в его глаза и не заметил в них никакого подвоха. На какое-то мгновение он был озадачен, а затем удивлен той готовности, с какой протянул Макуэйду свою руку.

— Спасибо, — с улыбкой проговорил Макуэйд, легонько пожимая руку Гриффа. Внезапно его взгляд напрягся, и Грифф увидел в нем всю мерзость этого человека — произошло это за мгновение до того, как пальцы Джефферсона Макуэйда жестко обхватили его ладонь. Теперь его глаза полыхали обнаженной яростью и затаенной мощью. Хватка все усиливалась, и Грифф в отчаянии подумал: «Ничему-то тебя жизнь не научила, дурачина. Ничему».

Но в тот же миг он сделал для себя новое открытие: он понял, почему принял протянутую Макуэйдом руку. Это случилось отнюдь не потому, что его обдурили.

Нет, он поступил так, потому что ему было страшно.

Да, лишь потому, что, кроме них, на темной, пустынной автостоянке в этот час не было ни души, а сам он очень боялся того, что Макуэйд может с ним сделать. Он с готовностью принял руку этого человека, желая расстаться с ним навсегда, никогда его больше не видеть, но теперь понял, что страх все это время сидел внутри его и что ему никогда не избавиться от Макуэйда, пока он не избавится от этого страха.

Грифф вспомнил вечеринку по случаю «Недели гильдии», вспомнил жуткую хватку руки Макуэйда и то, как хотелось ему закричать от боли, хотя он понятия не имел, что именно надо прокричать.

Как и тогда, Грифф попытался вырвать руку, но пальцы Макуэйда крепко удерживали ее, и он почувствовал, как суставы снова стискивает мощная ладонь. Внезапно он понял, что именно хотел тогда прокричать, заорать, завопить: «НЕ БОЙСЯ!» Сейчас эти слова всплыли в его сознании, но их еще надо было донести до языка.

Наконец они доползли до его рта, однако с губ сорвались лишь два коротких словечка: «Не надо».

Казалось, что Макуэйд его даже не слышит. Грифф перехватил жуткий взгляд южанина и тут же почувствовал, как его выволакивают, скорее даже выдергивают из машины, и тело было совершенно бессильно противостоять этому натиску.

Макуэйд резко дернул на себя, и Грифф, соскочив с сиденья, грохнулся на бетонное покрытие автостоянки, машинально пытаясь смягчить падение неожиданно освободившейся рукой. Всей тяжестью тела Грифф опустился на правую ладонь и на какое-то мгновение подумал, что сломал ее. Чувствуя головокружение, он встал на колени, и в этот момент Макуэйд с силой пнул его ногой.

Казалось, что нога материализовалась из темноты, с нарастающей силой приближаясь к его лицу. Увидев летящий ботинок, он судорожно вздохнул и машинально поднял руки, чтобы укрыться от удара, но было поздно. Грифф почувствовал мучительную агонию удара и отлетел назад, уткнувшись спиной в дверцу своего автомобиля и чувствуя, как из носа течет кровь.

Макуэйд со сжатыми кулаками зависал над ним.

— Вставай, подонок! — проревел он.

Грифф затряс головой, пытаясь хоть немного прийти в себя. Он увидел, как Макуэйд наклонился, и тут же его пальцы вцепились в ворот рубашки Гриффа, рука резко дернулась вверх, ставя его на ноги. Макуэйд нанес очередной удар, и руки Гриффа сделали невольный замах вперед, тогда как тело снова шмякнулось о корпус машины. Макуэйд же продолжал наносить удар за ударом — один, второй, третий. Грифф чувствовал их мощь, чувствовал ужасающую силу этих кулаков и только думал: «Ну вот, скоро все будет кончено». У него было такое ощущение, словно он бесконечно долго падает с большой высоты и вот его спина наконец соприкасается с жестким, неподатливым покрытием автостоянки, а потом он лежит на ней, тяжело дыша, в порванной рубахе, с кровоточащим носом, подбитыми и распухшими глазами.

Макуэйд снова закричал, но на сей раз нечто другое:

— Вставай, сопляк!

Грифф не разобрал слов южанина и просто лежал на земле, неотрывно смотря на противника. Как ни странно, он был абсолютно спокоен, и мозг, скрывавшийся где-то за разбитым лицом, функционировал ровно и последовательно. И в мозгу этом, как эхо, звучали слова: «Если мы позволим ему подмять под себя одного человека, он подомнет и всех остальных».

Грифф медленно сел. Лицо саднило, рука болела, но он все же сел, посмотрел на Макуэйда и очень мягко произнес:

— И что же самое худшее из того, что ты можешь сделать со мной? Убить меня?

Макуэйд ухмыльнулся.

— Мне нравятся маленькие храбрые ублюдки, — сказал он и, снова вцепившись в ворот рубахи, очередным рывком поставил Гриффа на ноги. Новый удар сорвал клок кожи со скулы Гриффа. Тот сделал несколько шагов назад, но затем остановился, распрямился в полный рост и сжал кулаки.

— Именно это тебе и надо сделать, — сказал он. — Тебе надо убить меня, Макуэйд. Ты слышишь? Ну, давай, Макуэйд! Давай! — закричал он. — Убей меня! Иди сюда! Убей меня, ты, грязный сукин сын! Я тебя больше не боюсь. Ты слышишь меня?

Разъяренный неожиданным вызовом со стороны Гриффа, Макуэйд бросился вперед, но тот внезапно нанес ему мощный удар кулаком, попавшим прямо по центру корпуса. Макуэйд странно хрюкнул и согнулся пополам, обхватив обеими руками живот. Следующий удар Гриффа начинался чуть ли не от самой земли — это был сокрушительный апперкот, попавший Макуэйду в челюсть и заставивший его раскрыться как большой складной нож.

Удар оказался весьма чувствительным — Макуэйд закрутился на месте, на шокированном лице застыло выражение боли, но продолжалось это недолго, поскольку Грифф нанес очередной свинг. Макуэйд успел заметить и понять, что сейчас последует удар, глаза его широко распахнулись, но в тот же миг кулак Гриффа врезался ему в губы. Макуэйд откинулся назад и непроизвольно выдавил:

— Эй!

Из его рта брызнула кровь, но Грифф, словно не замечая ее, ударил еще раз.

— Эй!

И новый удар Гриффа в лицо.

Макуэйд замотал головой.

— Не надо! — закричал он, но Грифф не обращал на это никакого внимания. Макуэйд вертелся перед ним как юла, но он все же успел разглядеть в его глазах нечто знакомое. Грифф сразу понял, что именно это было, потому что без труда узнал это выражение.

Страх.

Он продолжал молотить по лицу противника, пока тот не поднял обе руки, прося пощады. Тогда он схватил южанина за лацканы пиджака и принялся трясти с такой силой и яростью, что вскоре голова Макуэйда замоталась как у тряпичной куклы — вперед-назад, из стороны в сторону. Казалось, что Грифф хотел вытрясти из него всю душу, и делал он это со смертельно-холодной, сдержанной яростью до тех пор, пока у него самого не заболели запястья и предплечья. А потом он оттолкнул Макуэйда.

— Убирайся отсюда! — хрипло выговорил он. — Убирайся!

Макуэйд утер кровь с губ. Потом скользнул взглядом по фигуре Гриффа, но тот снова прокричал:

— Пошел вон! — после чего Макуэйд повернулся и двинулся в направлении выхода с автостоянки.

Грифф смотрел ему вслед. Его вдруг снова начала бить дрожь, но на сей раз уже не от страха. С неожиданной ясностью он понял, что все это время ему вообще нечего было бояться, и это открытие даже немного развеселило его. Он резко рассмеялся, и этот неконтролируемый смех был выражением смеси облегчения, счастья, изумления и триумфа. Но в первую очередь это был смех самоуважения, ибо смеялся сейчас самый что ни на есть здоровый человек.

Когда же смех утих, он подошел к машине, завел ее и развернул к воротам, осветив фарами почти всю стоянку.

Макуэйда нигде не было видно.

За светящейся надписью «ДЖУЛИЕН КАН» простиралось полыхающее звездами небо. Посмотрев на звезды, надпись, Грифф отсалютовал рукой и двинулся вперед.