Они называли это 24-24.

Схема относилась к делам об убийстве, когда особенно важны для расследования были двадцать четыре часа до смерти человека и двадцать четыре часа после нее.

Сутки накануне смерти имели огромное значение, поскольку все то, что делал покойный, куда он ходил, с кем встречался, все это могло быть каким-то образом связано с его смертью. Официально Джером МакКеннон считался жертвой, даже если и проглотил никотин по своей собственной воле. Сутки после смерти имели смысл лишь в том случае, если речь шла об убийстве, поскольку время работало против детективов, и по мере того, как шло время, след становится все бледнее и бледнее, давая убийце больше шансов. В полиции считалось, что если в течение недели не удается найти надежную зацепку, то дело можно спокойно отправлять в «Папку нераскрытых преступлений». Эта папка являлась кладбищем многих расследований.

Над делом МакКеннона работали всего два детектива. Это убийство не относилось к разряду особо выдающихся, таких, которыми заполнялись полосы местных газет. Убитый являлся не слишком известной личностью, никаких необычных обстоятельств с этим делом связано не было, обычное бытовое убийство в городе, плодившем подобные преступления в огромных количествах. Да, яд, действительно, оказался весьма необычным орудием убийства, однако даже это не наводило на мысль о чем-либо экзотическом. Средства информации были полны сообщениями о сенсационных убийствах, а поскольку данный случай не представлял пример того, что копы называют «гладиаторской привлекательностью», то в газетах и телевизионных новостях ему было уделено самое незначительное внимание. Лишь во вторник один из комментаторов утренней программы, который уже полгода обрушивался на курение, как на одно из величайших зол, поскольку именно полгода назад сам бросил курить (известно, что самыми фанатичными праведниками становятся раскаявшиеся грешники), — использовал этот случай для иллюстрации высказывания «никотин — это яд», однако это был глас вопиющего в пустыне.

Дело имело значение только для Уиллиса и Кареллы, да и то лишь потому, что им выпало дежурить в тот день, когда пришел вызов. Оба без восторга относились к сильно— и быстродействующим ядам. Подобный яд сразу наводил на мысль о самоубийстве. Однако им платили за то, чтобы они расследовали дело, которое вполне могло оказаться убийством. Но никотин действовал в течение минут, даже секунд, а Джером МакКеннон умер от отравления никотином, и поэтому сейчас необходимо работать по схеме 24-24, и сделать это как можно скорее, поскольку если кто-нибудь и капнул ему никотин в стакан с пивом или заставил проглотить яд, то с каждой секундой, с каждым движением часовой стрелки этот тип получал преимущество.

Их было всего двое.

24 часа до смерти оказалось не так-то легко проследить — в квартире МакКеннона они не нашли никакого еженедельника с записями деловых и прочих встреч. Однако Мэрилин Холлис сообщила, что он работал вице-президентом по маркетингу в фирме «Истек Системз» на авеню Джей, поэтому Карелла направился прямо туда.

Уиллис занялся списком из трех человек, предоставленным Мэрилин. Фактически, он уже работал над той частью схемы, которая называлась «24 после». Мэрилин заверила их, что никто из этих людей не знает МакКеннона: «У меня нет привычки рассказывать Тому и Дику о Гарри». Однако множество убийств, совершенных в этом городе, происходили на почве ревности. Муж кидался с ножом на любовника жены. Парни убивали своих девушек или их новых друзей, а то и обоих сразу. Парни убивали своих дружков или их матерей. Сочетания были самыми невероятными; ревность — это зеленоглазое чудовище — при малейшей провокации прибегало к жестокости и насилию.

Если у Мэрилин было три приятеля, не считая МакКеннона, то существует вероятность того, что одному из них не понравились отношения между ней и МакКенноном, и он решил их прекратить. Вероятность эта была весьма незначительной, что Уиллис прекрасно понимал. Однако в схеме «24 после» необходимо хоть за что-то зацепиться.

Первым в списке значился Нелсон Райли. Это с ним она провела выходные. Но если Райли уезжал с Мэрилин, то он никак не мог находиться в городе и отравить МакКеннона — никотин действует в течение нескольких минут. Детективам оставалось лишь поверить Мэрилин на слово. Уиллис позвонил Райли, назвался и сказал, что будет у него через полчаса.

Нелсон Райли оказался высоким мужчиной лет сорока с копной рыжих волос, рыжими, закрученными вверх усами, зелеными глазами, широкими плечами и грудью, с крепкими лапищами уличного драчуна. Он был художником, и студия его находилась в мансарде одного из домов на Карлсон-стрит, ближе к центру. По стенам студии были развешаны огромные полотна, освещенные холодноватым зимним светом, проникающим сквозь мансардное окно. Невысокая, не достигающая потолка стена отделяла студию от жилого помещения. Через щель Уиллис заметил еще не прибранную постель с водяным матрацем.

Картины, развешанные по стенам, были выполнены в реалистической манере. Виды города, обнаженные натуры, натюрморты. Одна из обнаженных натур чрезвычайно напоминала Мэрилин Холлис. На мольберте стоял неоконченный натюрморт с арбузом. Краски на палитре Райли, лежавшей на высоком столике рядом с мольбертом, были преимущественно красных и зеленых тонов. Его джинсы и футболка, равно как и громадные ручищи, были перепачканы краской. Уиллис подумал, что он не слишком обрадовался бы, встретив Райли где-нибудь в пустынной аллее в безлунную ночь. Даже если у того и душа художника.

— Так в чем дело? — спросил Райли.

— Мы ведем расследование возможного самоубийства человека по имени МакКеннон.

Уиллис пристально посмотрел в глаза собеседнику. И не увидел даже намека на то, что имя покойного ему знакомо.

— Вы его знаете?

— Никогда не слышал, — сказал Райли. — Не хотите кофе?

— Спасибо, — ответил Уиллис.

Он прошел за Райли в довольно большую комнату, где кроме кровати с водяным матрацем находились комод, раковина, холодильник, стенной шкафчик для посуды, торшер, кухонный столик со стульями и электроплитка на заляпанном красками столике. Холодный мартовский ветер бился в небольшое окошко возле изножья кровати. Райли налил воды в чайник и поставил его на плитку.

— У меня только растворимый, — сказал он. — Не возражаете?

— Растворимый — это отлично, — ответил Уиллис.

Райли подошел к шкафчику и вытащил оттуда две испачканные краской кружки.

— Вы, по-моему, сказали «возможного» самоубийства, так? — спросил он.

— Да.

— Вы имеете в виду, что это может быть и не самоубийство?

— Мы еще не знаем.

— И что же здесь может быть? Убийство?

— Не исключено.

— И каким образом это связано со мной? Что общего...

— Вы знаете женщину по имени Мэрилин Холлис?

— Разумеется. А какое отношение имеет к этому она?

— Вы уезжали с ней на эти выходные?

— Да, и что?

— Куда вы ездили, мистер Райли?

— А при чем здесь чье-то там самоубийство? Или убийство?

— Это обычная процедура.

— Да? — произнес Райли и насмешливо взглянул на Уиллиса.

Новый порыв ветра заставил окошко зазвенеть.

— Мистер Райли, — сказал Уиллис, — я действительно буду вам очень благодарен, если вы скажете мне, куда ездили с мисс Холлис, в какое время уехали из города и когда вернулись. Прошу вас, поймите...

— Понятно, понятно, просто обычная процедура, — насмешливо повторил Райли. — Мы ездили в Сноуфолк, немного покататься на лыжах. Напоследок — ведь зима уже кончается. Но катание было то еще — горы покрыты коркой льда.

— И где этот Сноуфолк?

— Вермонт. Как я понимаю, вы на лыжах не катаетесь?

— Нет.

— Иногда я жалею, что занимаюсь этим, — сказал Райли.

— И когда вы выехали из города?

— Я заехал за Мэрилин где-то около половины пятого. Мне нравится работать полный день. Многие считают, что художники работают лишь когда на них находит вдохновение. Все это чушь. Я работаю по восемь часов в сутки, с девяти до пяти каждый день, кроме выходных. Раньше я был художественным руководителем одного рекламного агентства, но затем ушел оттуда, чтобы больше времени отдавать своему творчеству. А то прежде мне приходилось рисовать по ночам или в выходные. Однажды я сделал перерыв и дал себе слово, что больше никогда в жизни не стану работать по ночам или в выходные. Так я и делаю. — Он пожал плечами. — А у вас так не получается, верно?

— Да уж, — улыбнулся Уиллис. — Значит, вы выехали из города в половине шестого в пятницу...

— Да, примерно так.

— А когда вернулись?

— Вчера днем. Я знаю, что вы подумали. Я сказал вам, что работаю с девяти до пяти каждый день, а сам возвращаюсь в город лишь вчера в четыре дня. — Он опять пожал плечами. — Но я только что закончил эту здоровую тетку, вон стоит здесь у стены, и подумал, что имею право...

«Здоровая тетка» у стены была картиной, на которой изображалась уличная сценка, — небольшая, мощенная булыжником улочка в центре города неподалеку от Ловер Платформ; сквозь узкую щель между домами проникал робкий зимний свет, внизу мела поземка, мужчина в мешковатом пальто обгонял женщин, идущих с опущенными навстречу ветру головами и сжимавших у горла воротники пальто; на мостовой, как одинокая чайка, билась брошенная кем-то газета. Можно было просто-таки почувствовать ледяной порыв ветра, услышать, как стучат дамские каблучки по тротуару, ощутить запах тушеной капусты, идущий от прилавка с горячими сардельками, на углу.

— Когда-то я работал на этом участке, — сказал Уиллис.

— Около Олд Ниуолл?

— Ага. Отличный был участок. Ночью ни одной живой души не встретишь. Тихо.

— А где вы работаете сейчас? — спросил Райли.

— В восемьдесят седьмом. На окраине. Возле Гровер-парк.

Чайник засвистел. Райли насыпал кофе в кружки, затем налил кипятка.

— Сливки или сахар? — спросил он.

— Нет, черный, — ответил Уиллис и взял одну из кружек. — Так, значит, вы никогда не встречались с Джерри МакКенноном?

— Даже никогда не слышал о нем до сего момента.

— Мисс Холлис никогда не упоминала его имени?

— Нет. А что? Она его знала?

— Да.

— Гм. Ну что ж, думаю, что у Мэрилин много знакомых. Она очень привлекательная женщина.

— А вы давно с ней знакомы?

— С полгода или около того.

— И как вы определите свои отношения с ней, мистер Райли?

— Что вы имеете в виду? По шкале от одного до десяти?

Уиллис снова улыбнулся.

— Нет, нет. Я имел в виду в плане обязательств... обещаний... ну вы меня понимаете.

— Мэрилин не давала никаких обязательств или обещаний. Возможно, у нее не было в этом необходимости. В этом городе полно молодых женщин, которым нужна поддержка, нужен кормилец. У Мэрилин же в Техасе проживает богатый отец, так что ей не приходится думать о деньгах. Она встречается с мужчиной, потому что ей так хочется, ей с ним хорошо. Я не говорю сейчас о постели. Это само собой разумеется. Если мужчина и женщина не могут поладить в постели, они не смогут поладить нигде, так ведь? Я имею в виду просто отношения. Вместе проводить время, разговаривать, смеяться.

— Это тоже уже какие-то отношения, разве нет? — спросил Уиллис.

— Я называю это дружбой.

— Мэрилин тоже это так называет?

— Мне хочется надеяться, что она считает меня своим очень близким другом.

— А вы знакомы с другими ее друзьями?

— Нет.

— Никогда с ними не встречались?

— Нет.

— И не знаете человека по имени Чип Эндикотт?

— Нет.

— Бэзил Холландер?

— Нет.

— А ее отец? Вы когда-нибудь видели его?

— Нет.

— Вы знаете его имя?

— По-моему Джесси. Или Джошуа. А может быть, и Джейсон. Я точно не знаю.

— А вы не знаете, где именно в Техасе он проживает?

— Хьюстон, по-моему. Или Даллас. Или Сан Антонио. Я точно не знаю.

— Мистер Райли, а где вы останавливаетесь, когда приезжаете в Сноуфолк?

— Небольшая гостиница «Саммит Лодж». Если будете проверять, могу дать вам номер телефона.

— Буду вам очень благодарен.

— Так, значит, это все-таки не самоубийство, а? — произнес Райли. — Самое настоящее убийство, простое и немудреное.

Уиллис ничего не ответил.

Он не думал, что это убийство является таким уж простым и немудреным.

Вице-президент, курирующий маркетинг в фирме «Истек Системз».

Можно было представить себе гигантскую корпорацию вроде «IBM» или «Дженерал Моторз». Можно было представить огромный кабинет, завешанный всевозможными картами областей, где цветными булавками обозначилось наличие продавцов на каждом участке.

Это уж точно.

В городе, где мусорщик назывался «оператор по санитарной обработке», а проститутка считалась «консультантом-сексологом», Джерри МакКеннон был вице-президентом по маркетингу в какой-нибудь занюханной конторе.

Авеню Джей находилась в той части города, которую полицейские в честь алфавитных супов, производимых знаменитой фирмой, прозвали «Городом Кэмпбелла», впоследствии превратившегося просто в «Супницу». Улицы этого района, названные буквами алфавита, находились в центральной, но бедной части города и по неухоженности и нищете могли сравниться разве что с Калькуттой. Эти «алфавитные» улицы занимали приличную часть Айсолы и пересекали район с севера на юг от "А" и до "Д", где «Супница» упиралась в реку Дикс. На другой стороне реки виднелись дымящие трубы заводов Калм Пойнта.

В начале века этот непрезентабельный район был заселен иммигрантами, ринувшимися в Америку за валяющимся под ногами золотом. Вместо золота они, однако, нашли лишь конский навоз, в изобилии устилавший мостовые. Однако сильное желание добиться успеха и выжить в этой стране заставило их передвигаться ближе к окраинам, где они расселялись в соответствии со страной своего происхождения, образуя что-то вроде гетто; таким образом появились окружающие город поселки вроде Риверхед, Калм Пойнт, Маджеста и Беттаун.

В сороковых и пятидесятых сюда хлынула новая волна иммигрантов, которые со временем стали добропорядочными гражданами Соединенных Штатов — они расселились в этом районе, и испанская речь сменилась еврейской, итальянской, польской, немецкой и русской. Пуэрториканцы, которые приехали в поисках того же самого золота, которое искали переселенцы предшествующих поколений, встретили здесь уже не кучи навоза, но жестокое предубеждение против всех испано-говорящих, связывая их с криминальным миром. В этом городе и раньше хватало предубеждений. Предубеждения против первых ирландцев, сбежавших от голодной смерти в своей стране, предубеждения против итальянцев, после того как вредители погубили их драгоценные виноградники, предубеждения против евреев, спасающихся от религиозного преследования, — и, разумеется, всегда под самыми разумными предлогами — против темнокожих, населявших трущобный район Дайамондбек на окраине города. Но нынешние предубеждения носили более глубокий характер, поскольку пуэрториканцы упорно не отказывались ни от своих национальных традиций, ни от своего языка.

И поэтому не мог не вызвать иронии тот факт, что сами пуэрториканцы яростно обрушились на хиппи, заселивших этот район в середине шестидесятых — начале семидесятых. И нередко тогда случалось, что покуривавшие травку молодые люди с недоумением наблюдали, как в их жилье врывается банда аборигенов «Супницы» (да, к тому времени они считали себя аборигенами, хотя другие американцы, разумеется, с этим никогда бы не согласились) и начинает грабить, — да, да, как бы оправдывая свою репутацию — насиловать, а иногда и убивать. «Мир», — говорили дети-цветы, «любовь» — говорили они, в то время как им проламывали черепа. Вскоре хиппи исчезли из этого района, однако в наследство оставили привычку к наркотикам, и теперь эти алфавитные улицы были местом, где хозяйничали торговцы запрещенным товаром всех мастей.

Фирма «Истек Системз» располагалась в обшарпанном здании в южной части авеню «Джей». Секретарша с жвачкой во рту и пилкой для ногтей в руках, взглянув на значок и удостоверение Кареллы с благоговением и страхом, нажала на кнопку на телефонном аппарате и затем сообщила, что мистер Грегорио тотчас же примет, его. Карелла прошел по коридору до дверей с пластмассовой табличкой «Ральф Грегори, президент». Постучал — пригласил мужской голос: «Войдите». Он отворил дверь и остановился на пороге. Зеленая металлическая мебель, шкафчики для папок, пыльные венецианские жалюзи на окнах, выходящих на улицу... Невысокий толстяк лет сорока с небольшим, сияя широкой улыбкой на румяном лице, поднялся из-за стола и протянул руку.

— Привет, земляк, — сказал он. — Чем могу помочь?

Карелла не любил, когда его называли земляком. Слишком много бандитов итальянского происхождения называли его так, как бы желая подчеркнуть общность их корней.

Он пожал протянутую руку.

— Мистер Грегорию, я детектив Карелла, восемьдесят седьмой участок.

— Прошу вас, садитесь, — пригласил Грегорио. — Вы ведь пришли из-за Джерри?

— Да.

— Это просто кошмар, ужас просто, — покачал головой Грегорию. — Я видел по телевизору, они сказали, что все произошло за полминуты? Ужасно, просто ужасно. Значит, он убил себя?

— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Карелла, пропустив мимо ушей его вопрос.

— В пятницу. В пятницу во второй половине дня.

— Он не казался вам чем-то подавленным?

— Подавленным? Нет. Джерри? Подавленным? Нет, можете мне поверить, что это самоубийство явилось полной для меня неожиданностью.

— Если я не ошибаюсь, он начал работать у вас незадолго до Рождества?

— Да, это так. А как вы узнали? Думаю, у вас есть способы узнавать такие вещи, а, землячок? — подмигнул ему Грегорию.

— Он когда-либо казался вам расстроенным или подавленным? За эти последние три месяца?

— Нет. Он всегда улыбался. Он почти всегда напевал, ей-богу. Ведь настоящие певцы — это мы, правда, землячок? А Джерри был не то ирландцем, не то англичанином, черт его знает. Но он все время пел. Прямо-таки Паваротти в деле сигнальных систем. Знаете, мы продаем и устанавливаем сигнальные системы. Усложняем жизнь плохих людей. Чем-то даже помогаем и вам, — он снова подмигнул.

— Когда он ушел отсюда в пятницу?

— В половине шестого. Он был хорошим работником, Джерри. Иногда просиживал до шести или даже до семи. Понимаете, мы образовались недавно, но у нас прекрасные перспективы, и Джерри это понимал. Он отдавал нашей фирме всего себя. Ах, какой ужас!

— Он ничего не говорил о своих планах на выходные?

— Нет.

— Не говорил, куда собирается поехать, что делать?

— Нет.

— Он никогда не упоминал женщину по имени Мэрилин Холлис?

— Нет.

— Мистер Грегорио...

— Послушай, земляк, — с упреком проговорил Грегорио, широко разводя руки. — Ну что это за формальности? Зови меня просто Ральф.

— Благодарю вас, — сказал Карелла, откашлявшись. -

Так значит... Ральф... ты мне позволишь осмотреть кабинет мистера МакКеннона?

— Ну конечно, это чуть подальше по коридору. А что ты ищешь?

— Какую-нибудь зацепку.

Карелла искал еженедельник покойного и тут же нашел его на столе у МакКеннона.

— Можно я возьму его с собой?

— Больше он Джерри не понадобится, — ответил Грегорио.

— Я оставлю расписку...

— Да ладно тебе, землячок, неужели нам с тобой нужны какие-то расписки?

— Порядок есть порядок, — сказал Карелла и взял лист бумаги.

Следующим в списке Мэрилин значился Чип Эндикотт.

Дверная табличка сообщала: «Чарльз Ингерсол Эндикотт младший».

Это именно он ненавидел автоответчик.

Эндикотт младший работал юристом в компании «Хаккет, Ролингз, Пирсон, Эндикотт, Липстейн и Марш». Уиллис подумал, что еврею было нелегко проникнуть сюда.

Эндикотт выглядел лет на пятьдесят, хотя, возможно, Уиллис и ошибался. Это был высокий человек, покрытый здоровым загаром, без признаков морщин на красивом узком лице, с которого смотрели темно-карие умные и проницательные глаза. Единственной приметой возраста были седые волосы — но, может быть, он просто рано поседел. Он приветствовал Уиллиса сильным рукопожатием.

— Ваш приход, наверное, связан с Мэрилин? — поинтересовался он и указал ему на кресло напротив своего письменного стола.

Юридический отдел компании «Хаккет, Ролингз и т.д. и т.п.» находился на двенадцатом этаже самого высокого здания Джефферсон-авеню. Кабинет Эндикотта был обставлен строго и современно — письменный стол из тикового дерева, синий ковер, темно-синий диван и несколько кресел, абстрактная картина над диваном, в которой доминировали синие тона, с неожиданными, как брызги крови, красными пятнами.

— Мисс Холлис назвала вас одним из своих близких друзей, — начал Уиллис.

— Надеюсь, у нее нет никаких неприятностей? — сразу же спросил Эндикотт.

— Нет, сэр, ничего такого. Мы расследуем одно дело...

— Какое дело?

— Вероятное самоубийство.

— А... И кто же?

— Человек по имени Джерри МакКеннон.

И опять Уиллис вглядывался в его глаза.

Ничего.

Затем вдруг в них что-то промелькнуло.

— Ах, да, да. Это где-то на окраине города? Я читал сообщение в сегодняшней газете.

Затем озадаченный взгляд.

— Простите, Мэрилин как-то с этим связана?

— Он был ее другом.

— О-о-о? — протянул Эндикотт.

— Вы когда-нибудь с ним встречались?

— Нет. А что, Мэрилин сказала, что встречались?

— Нет, нет. Я просто хотел узнать.

— Простите, но это имя мне ничего не говорит. МакКеннон? Нет.

— Она никогда о нем не упоминала?

— Нет, насколько я помню. — Эндикотт немного помолчал, затем добавил: — Как я понимаю, вы расследуете убийство, не так ли, мистер Уиллис?

— Да не совсем так, сэр. Но обычно мы расследуем самоубийства таким же образом, как и убийства. Поскольку вы юрист, вы, возможно, это знаете.

— Я занимаюсь корпоративным правом, — сказал Эндикотт.

— Короче говоря, мы именно так и ведем расследование.

— Так вы говорите, что этот человек был другом Мэрилин?

— Да, сэр.

— И она дала вам мое имя как одного из своих друзей?

— Да, сэр.

— Гм, — пробормотал Эндикотт.

— Вы ведь ее друг, не так ли? — спросил Уиллис.

— Да, разумеется.

— И давно вы с ней знакомы?

— Уже, пожалуй, почти год. Мы встретились вскоре после того, как она переехала сюда из Техаса. Ее отец миллионер, занимается нефтью или скотом. Я уже и не помню точно. Он поселил ее здесь в городе... вы были у нее?

— Да, сэр.

— Очень шикарный дом, для обожаемой доченьки — все самое лучшее. Судя по ее словам, он порядочный скряга, но когда речь заходит о единственной дочери, тут уж он не скупится.

— А вы не знаете, где конкретно он живет?

— По-моему, в Хьюстоне. Да, убежден, что она говорила про Хьюстон.

— А как зовут ее отца? Она никогда не упоминала при вас его имени?

— Если и упоминала, то я не помню.

— Как вы с ней познакомились, мистер Эндикотт?

— Я как раз разводился... вам когда-нибудь приходилось проходить через эту процедуру?

— Нет, сэр.

— А вы женаты?

— Нет, сэр.

— Так вот если брак — это чистилище, то развод — настоящий ад, — улыбнулся Эндикотт. — Тем не менее я испил эту чашу. Затем я приобрел хорошую одежду, стал пользоваться мужским одеколоном, чуть не купил мотоцикл, однако благоразумие одержало верх, стал ходить в бары, читать объявления о знакомствах в «Сэтердей Джорнал»... ну вы знаете...

— Да, сэр.

— ...и что самое главное для недавно разведенного мужчины, вышедшего на охоту, стал ходить по музеям.

— По музеям?

— Да, мистер Уиллис, по музеям. Множество приятных и интеллигентных дам посещает музеи этого города практически каждый день. Особенно картинные галереи. И особенно в дождливые дни. Таким образом я и встретил Мэрилин. В Музее изящных искусств на окраине города в одну дождливую субботу.

— И это произошло почти год тому назад.

— По-моему, в апреле. Да, почти год.

— И после этого вы с ней встречались.

— Да, конечно. Мы сразу поладили. Знаете, она необыкновенная женщина. Хорошо воспитана, умна, интеллигентна, ее общество доставляет удовольствие.

— И вы часто с ней встречаетесь?

— По крайней мере раз в неделю, иногда чаще. Иногда мы вместе уезжаем куда-нибудь на выходные, но это бывает не часто. Мы очень близкие друзья, мистер Уиллис. Мне пятьдесят семь... — Уиллис удивленно поднял брови. — ...И я рос в такое время, когда мужчина не рассматривал женщину как друга. Единственное, что нас интересовало, это как бы задрать ей юбку. Но времена изменились, и я тоже. Мне бы не хотелось обсуждать наши отношения, думаю, что и Мэрилин не станет этого делать. Но это все неважно. Важно то, что мы — настоящие друзья. Мы можем поделиться друг с другом своими переживаниями, мы можем полностью расслабиться в обществе друг друга, мы просто очень близкие и хорошие друзья, мистер Уиллис. И для меня это значит очень много.

— Понимаю, — сказал Уиллис и неуверенно добавил: — А вас не беспокоит, что у нее кроме вас есть и еще друзья?

— Ну почему же это меня должно беспокоить? Если бы мы с вами были друзьями, мистер Уиллис, разве бы меня беспокоило то, что вы дружите еще с кем-то? Вы рассуждаете так же, как и я прежде. Что невозможно мужчине и женщине оставаться хорошими друзьями без того, чтобы в их отношения не примешивалось множество всякой ерунды. Мэрилин встречается с другими мужчинами, и я знаю об этом. Она красива и умна. Я ничего другого и не ожидал. И я убежден, что некоторых из них она также считает своими друзьями. Но ведь дружба не требует исключительности? И если она спит с кем-либо из них — так это ее дело, я никогда ее об этом не спрашиваю — ведь и я сплю с другими женщинами? Вы меня понимаете, мистер Уиллис?

Он пытался доказать, что в его душе нет места ревности. Что он не мог убить Джерри МакКеннона, поскольку не знал его и ему были безразличны их отношения с мисс Холлис, — даже если бы они с Мэрилин трахались сутки напролет на тротуаре прямо перед зданием полиции.

— Думаю, да, — сказал Уиллис. — Спасибо за то, что уделили мне время и внимание.

Они изучили еженедельник МакКеннона на март.

Карелла стал проверять еженедельник по телефонному справочнику, взятому из квартиры МакКеннона, и по телефонной книжке из его кабинета в «Истеке».

Часто упоминаемый «Ральф», безусловно, был президентом компании, а частые встречи с ним вполне вписывались в жизнь фирмы, имеющей «блестящее будущее».

Из телефонной книжки МакКеннона Карелла узнал, что:

1. «Элтроникс» — это вовсе не неправильное написание «Электроникс». Действительно, в Калм Пойнте имеется фирма «Элтроникс», занимающаяся поставкой электронного оборудования для цифровых систем.

2. «Пирс Электроникс» — была еще одной фирмой-поставщиком, которая на сей раз находилась в самой Айсоле.

3. «Диномат» — фирма, занимающаяся охранной сигнализацией в Риверхеде.

4. Кари Зангер, Пол Хопкинс, Лоренс Барнз, Макс Стейнберг, Джеффри Инграмз, Сэмьюэл Оливер, Дейл Пакард, Льюис Кинг, Джордж Эндрюз, Ллойд Дейвис, Ирвин Фейн, Питер МакИнтайер, Фредерик Картер, Джозеф Ди Анджело, Майкл Лейн, Ричард Хеллер, Мартин Фаррен, Томас Хейли, Питер Лэндон, Джон Филдз, Леонард Харкеви, Джон Ангер, Бенджамин Джеггер и Алекс Сэндерсон — потенциальные клиенты «Истека», именно таким образом и указанные в телефонной книге МакКеннона. Некоторые из этих имен были уже вычеркнуты. Возможно, они уже стали постоянными покупателями или же потеряли интерес к продукции фирмы.

Из телефонной книжки Айсолы Карелла узнал, хотя, разумеется, догадывался и без этого, что «Марио», «Кофейный домик», «Дом Аскота», «У Джекки», «У Джонси», «Л Италико» и «Нимрод» — это рестораны. Он не смог найти сведений насчет «Харольда», где МакКеннон ужинал в 7.00 восьмого марта, поэтому решил, что Харольд — это его приятель, как, возможно, и Хиллари (вечеринка 15 марта в восемь часов), а также Колли (вечеринка в семь часов, тридцатого марта, на которую МакКеннон никогда уже не сможет прийти).

И тут Мейер, который дымил сигаретой и лез со своими советами, пока Карелла составлял список, между делом заметил, что он не стал бы игнорировать вечеринки 8-го и 15-го марта. Он напомнил Карелле давний случай, который они расследовали вдвоем, когда телевизионный комик по имени Стэн Гиффорд упал замертво во время прямого эфира прямо на глазах у примерно сорока миллионов зрителей. После вскрытия медэксперт — а это опять-таки был Пол Блэни — дал заключение, что Гиффорд проглотил дозу, в сто тридцать раз превышающую смертельную, некоего яда строфантина, гибель от которого наступает через несколько минут.

— Помнишь, тогда выяснилось, что убийца сам изготовил желатиновую капсулу? — сказал Мейер. — Так что, возможно, здесь то же самое.

— Возможно, — кивнул Карелла.

Но он знал, что это было бы слишком просто.

Тем не менее, проверяя все записи, он нашел имена Харольда Сэча и Хиллари Лоусон в личной записной книжке МакКеннона и отметил себе, что надо связаться с ними и поспрашивать насчет тех вечеринок. Он также выписал данные о Николасе Ди Марино, для которого, как он догадался, Колли собирался устраивать вечеринку в эту субботу, но пока не намеревался ему звонить.

Одинаковые записи на одиннадцать часов восьмого, пятнадцатого и двадцать девятого марта (еще одна встреча, которая уже никогда не состоится) навели Кареллу на мысль, что «Элсворт» может быть врачом или стоматологом. Проверив записную книжку МакКеннона, он нашел телефон Рональда Элсворта, врача-стоматолога, там же был указан и адрес его кабинета — Каррингтон-стрит, 257, здесь, в Айсоле.

Связавшись с начальником МакКеннона, Карелла выяснил, что Крюгер, у которого проводилась установка, являлся Генри Крюгером из Калм Пойнта. Однако Грегорио не знал ни Анни, ни Франка, и в записной книжке МакКеннона не значились эти имена. Карелла подумал, что этот самый Франк, очевидно, лежал в больнице — поэтому он послал ему цветы, и что МакКеннон звонил какой-то Анни, чтобы узнать, в какой именно больнице.

Карелла не любил фильмов с большим количеством действующих лиц. Так же он терпеть не мог дел, где число связанных с преступлением лиц множилось в геометрической профессии.

Как бы ему хотелось хоть раз в жизни расследовать дело, в котором было бы всего два человека на необитаемом острове — причем один из них — жертва, а второй — вероятный убийца.

Хотя бы раз в жизни.

Однако сейчас ему предстояло разбираться именно с этим делом.