У журнала было очень мужественное название.

Открывая дверь редакции, Хейз подумал, что в английском языке нет ни единого мужественного слова, которое уже не было напечатано на обложке одного из журналов для мужчин. Он подумал, что придет время, и появятся такие названия:

ТРУС – журнал для нас с тобой.

НЕРЯХА – для мужчин, которым на все наплевать.

Хейз усмехнулся и вошел в приемную. На стенах висели картины, написанные маслом и изображающие обнаженных до пояса мужчин, делающих что-то опасное. На одной картине был нарисован голый до пояса мужчина с кинжалом в руке, борющийся с акулой; на другой – голый до пояса мужчина, заряжающий пушку; на третьей – голый до пояса мужчина, скальпирующий индейца; еще один голый до пояса мужчина с бичом в руке, угрожающий другому голому до пояса мужчине с таким же бичом.

Почти голая до пояса девушка сидела в углу приемной и печатала на машинке. Хейз чуть не влюбился в нее, но справился со своими чувствами. Девушка подняла голову.

– Мне нужен Дин Крамер, – сказал Хейз. – Я из полиции.

Он показал удостоверение. Девушка равнодушно посмотрела на него и нажала на кнопку звонка.

– Проходите, сэр. Комната десять, в середине коридора.

– Спасибо, – сказал Хейз, довольный что не влюбился. Он открыл дверь, ведущую в коридор. Стены коридора были увешаны фотографиями старых пушек, спортивных автомобилей и девушек в купальных костюмах – вещами, без которых не мог бы существовать ни один журнал для мужчин. Редактор каждого такого журнала инстинктивно понимал, что все мужчины в Америке интересуются старыми пушками, спортивными автомобилями и девушками в купальных костюмах. Интерес к девушкам был понятен Хейзу, однако единственная пушка, интересовавшая его, висела под мышкой в кобуре, а забота об автомобильной промышленности ограничивалась старым фордом, возившим его на работу.

У комнаты десять не было двери. Не было у нее и настоящих стен. Вместо них возвышались до уровня плеч перегородки. Широкий проем в перегородке, образовавшей переднюю стенку, служил входом. Хейз поднял руку и тихо постучал по перегородке справа от входа. Мужчина, сидящий внутри во вращающемся кресле, повернулся.

– Мистер Крамер?

– Да.

– Я – детектив Хейз.

– Заходите, – пригласил Крамер. Это был человек небольшого роста, с нервным лицом, карими глазами и длинным носом. Его черные волосы были растрепаны. Под носом росли пышные черные усы. Их назначением, по мнению Хейза, было сделать владельца старше. Если так, то успех был лишь частичным: Крамер не выглядел старше двадцати пяти. – Садитесь, садитесь, – сказал Крамер.

Хейз опустился в кресло напротив. Стол был завален иллюстрациями, фотографиями, письмами от литературных агентов в папках разного цвета.

Крамер перехватил взгляд Хейза.

– Редакция журнала, – пояснил он. – В сущности, все редакции одинаковы. Только журналы разные.

– Понятно, – сказал Хейз.

– Итак, чем могу помочь?

– К вам сегодня приходила женщина по имени Люси Митчелл?

Крамер удивленно поднял брови. – Да, приходила. Но откуда вы это знаете?

– Что она хотела от вас?

– Она считала, что у меня хранятся фотографии, принадлежащие ей. Я убедил ее, что это не так. Кроме того, она полагала, что я родственник ее знакомого.

– Сая Крамера?

– Да, она назвала это имя.

– Вы родственники?

– Нет.

– А вам не попадались фотографии Люси Митчелл?

– Мистер Хейз, через мой стол проходят фотографии голых и полуобнаженных женщин весь день. Я не смогу отличить Люси Митчелл от Маргарет Митчелл. – Он замолчал, нахмурился и произнес: “Скарлетт О’Хара не была красавицей, но мужчины вряд ли отдавали себе в этом отчет, если они, подобно близнецам Тарлтонам, становились жертвами ее чар”.

– Что это? – озадаченно спросил Хейз.

– Первые строки романа “Унесенные ветром”. У меня такое хобби. Я запоминаю первые строки знаменитых романов. Мне кажется, что они – самые важные в романе. Разве вам это не известно?

– Нет не известно.

– Это совершенно точно, – сказал Крамер. – У меня целая теория. Поразительно, как много авторы вкладывают в первые строки.

– Относительно фотографий... – начал Хейз.

– “Бак Маллигэн торжественно спускался по лестнице, держа в руках тазик с мыльной пеной, на котором лежали зеркальце и бритва”.

– Откуда?

– “Улисс”, – сказал Крамер. – Джойс. Это блестящий пример характеристики героя, данной ему в первой же строчке. А вот это, например. – Он задумался на мгновение и произнес. – “Это был день свадьбы Вант Лунга”.

– “Добрая земля”, – ответил Хейз.

– Верно. – Удивленный Крамер посмотрел на Хейза. – А вот это? Он снова сосредоточился. – “Стану ли я героем повествования о собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой – должны показать последующие страницы”. Хейз молчал.

– Это старый роман, – подсказал Крамер. Хейз продолжал молчать.

– “Давид Копперфилд”, – сказал Крамер.

– Да, конечно.

– Я помню тысячи примеров, – с энтузиазмом воскликнул Крамер, – и могу...

– Лучше вернемся к фотографиям Люси Митчелл.

– Зачем?

– Она сказала вам, почему их разыскивает?

– Нет, она только сказала, что уверена в том, что они у кого-то. Ей казалось, что они у меня. Я убедил ее, что ни она, ни ее фотографии не вызывают у меня ни малейшего интереса. – Внезапно лицо Крамера засияло. – А вот это настоящая жемчужина. Слушайте.

– Давайте лучше...

– “Окончив укладывать вещи, он вышел на лестничную площадку третьего этажа казармы, отряхивая пыль с рук – аккуратный, кажущийся худым молодой человек в летнем хаки, выглядевшим по-утреннему свежим”. – “Отсюда в вечность”. Джоунс вкладывает в эти строки невероятно много. Он говорит, что было лето, он говорит, что это происходит утром, что вы – в воинской части с солдатом, готовящимся к отъезду куда-то, и дает, наконец, краткое описание героя.

– Может, вернемся к Люси Митчелл? – нетерпеливо спросил Хейз.

– Разумеется, – ответил Крамер, энтузиазм которого ничуть не уменьшился.

– Что говорила она о Сае Крамере?

– Она сказала, что фотографии были у него, но она совершенно уверена, что сейчас фотографии у кого-то другого.

– Она не сказала, почему уверена в этом?

– Нет.

– И вы ничего больше не можете добавить?

– Нет.

– Но она уверена, что фотографии в чьих-то руках?

– Да. Именно это она и сказала.

– До сегодняшнего дня вы с ней не встречались?

– Нет.

– Большое спасибо, мистер Крамер, – сказал Хейз.

Они пожали руки и Хейз направился к выходу. За его спиной Крамер начал цитировать: “Ночью мне приснилось, что я снова в Мандерлее. Мне казалось, что я стою у железных ворот...”

* * *

Хейзу казалось, что на данном этапе расследования кое-что начало проясняться.

С самого начала не было сомнений в том, что Крамер вымогал каждый месяц у Люси Менкен пятьсот долларов. Очевидным было и то, что в противном случае он угрожал передать газетам компрометирующие ее фотографии, неизвестно как попавшие к нему в руки. Люси Менкен говорила о том, что в ноябре муж будет баллотироваться в сенат. Попади эти фотографии в руки другой партии – или даже в руки газеты, выступающей против Чарльза Менкена – результаты для Менкена были бы трагическими. Вполне понятно, что Люси Менкен старалась разыскать их и уничтожить. Она прошла долгий путь от деревенской девушки, раздевавшейся перед камерой фотографа Джейсона Пула. На этом пути она вышла замуж за Чарльза Менкена, поселилась в роскошном имении, родила двух детей. Фотографии ставили под угрозу политическую карьеру ее мужа и – если он не подозревал об их существовании – могли разрушить плавное течение ее семейной жизни.

Патрик Блайер сказал, что всего было тридцать шесть фотографий.

Чек на пятьсот долларов высылался ежемесячно, как и чек на триста долларов от Эдварда Шлессера, и чек на тысячу сто долларов неизвестно от кого. После получения чека от Шлессера, Крамер высылал ему очередную ксерокопию письма. Шлессер надеялся, что когда-нибудь запас ксерокопий иссякнет. Возможно, он не знал, что можно сделать ксерокопии с ксерокопий, и что Крамер мог вымогать деньги всю жизнь. А может быть, он понимал это и просто не придавал никакого значения, рассматривая вымогательство как одну из статей деловых расходов, вроде рекламы.

Но если Крамер поступал так же с Люси Менкен, разве он не мог после получения очередного чека на пятьсот долларов высылать ей фотографию и негатив? Тридцать шесть фотографий по пятьсот долларов за штуку составляли восемнадцать тысяч – значительная сумма, особенно если пытаться держать дело в секрете. Ведь для покупки пары платьев не берут из банка восемнадцать тысяч.

Ну, а если Крамер рассчитывал на пожизненный доход? Подобно тому, что он мог сделать неограниченное количество ксерокопий письма Шлессера, разве он не мог отпечатать неограниченное количество цветных фотографий Люси Менкен – высокого качества, на глянцевой бумаге – которые можно воспроизвести в газетах? И разве он не мог, выслав последний негатив, сообщить ей, что у него остались отпечатки и он хочет за каждый получить столько-то.

Догадывалась ли Люси Менкен об этом?

Могла ли она организовать убийство Крамера?

Не исключено.

А теперь в деле появился неожиданный поворот. Люси Менкен уверена в том, что фотографии попали в руки кого-то еще. Несомненно, она узнала об этом в течение нескольких последних дней, и сразу отправилась к Блайеру и Дину Крамеру, издателю журнала. Значит, кто-то получил фотографии и пытается вымогать деньги, как будто смерти Крамера и не было? И кто это?

Наконец, если Люси была виновата в смерти Крамера, не приведет ли новая попытка шантажа ко второму убийству?

Хейз задумчиво кивнул.

По-видимому, настало время прослушивать телефон Люси Менкен.

* * *

Мастер, приехавший в машине телефонной компании, был чернокожим. Когда Люси Менкен открыла ему дверь, он тут же предъявил свое удостоверение. Дело в том, объяснил он, что линия, ведущая в ее дом, уже давно беспокоила компанию, и ему придется кое-что проверить.

Мастера звали Артур Браун, и он был детективом 87-го участка.

Он установил подслушивающие устройства на все три телефона в доме и протянул провода через задний двор усадьбы Менкенов. Там он перекинул их по столбам через дорогу и подключил к магнитофону в будке телефонной компании. Отныне всякий раз, когда в доме будут снимать трубку на одном из телефонов, магнитофон будет автоматически включаться и записывать все разговоры – ведущиеся как из дома Менкенов, так и в дом с других телефонов. Звонки к парикмахеру, мяснику, звонки от друзей и родственников – словом, все разговоры будут записаны и затем прослушаны в 87-м участке. Разумеется, ни один из них не может быть использован в судебном процессе.

Но один из них может навести на след человека, снова угрожавшего благополучию Люси Менкен.