Детектив Стив Карелла был высок. И фигура, и походка Кареллы говорили о том, что он в хорошей физической форме. У него были карие, слегка раскосые глаза, которые придавали его угловатому лицу чуть восточный вид, что находилось в противоречии с его итальянским происхождением. Опущенные книзу уголки глаз придавали ему грустное выражение, что опять-таки находилось в противоречии с его оптимистической натурой. Он двинулся к звонившему телефону, как бейсболист, готовый завладеть легкой добычей. Он взял трубку, сел на краешек стола и сказал:

— Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла слушает.

— Вы уплатили подоходный налог, детектив Карелла?

Сейчас была пятница, шестнадцатое апреля, и Карелла выполнил свой гражданский долг еще шестого, за девять дней до последнего срока. И хотя он сильно подозревал, что звонил или Сэм Гроссман из криминалистической лаборатории, или Ролли Шабриер из окружной прокуратуры — оба любили маленькие телефонные розыгрыши! — что-то в нем все-таки напряглось, как и положено от звонка, якобы исходившего из налогового управления.

— Да, заплатил, — отозвался Карелла, вполне довольный тем, как он принял вызов. — С кем я разговариваю?

— Никто меня не помнит, — грустно отозвался голос? — Мне даже становится немножко обидно.

— Это, значит, вы? — сказал Карелла.

— Ну конечно, кто же еще?

— Детектив Мейер говорил, что вы уже звонили, — сказал Карелла. — Как поживаете? — Он подал знак Хэлу Уиллису за соседним столом, но тот поднял голову и недоуменно покосился на Стива, не понимая, чего тот от него хочет. Стив стал крутить пальцем, словно набирая номер по телефону. Хэл кивнул и тотчас же позвонил в службу безопасности телефонной компании, чтобы те проверили, откуда произведен звонок по номеру Фредерик 7–8025.

— Сейчас ничего, — отозвался голос. — Хотя некоторое время назад в меня всадили пулю. Вам это известно, детектив Карелла?

— Слухами земля полнится.

— В ателье портного. На Калвере.

— Да, да.

— Причем, кажется, пулю в меня всадили именно вы, детектив Карелла. Если я правильно помню.

— Да, я тоже припоминаю что-то в этом роде. — Карелла вопросительно посмотрел на Уиллиса, а тот кивнул и подал знак, чтобы Стив продолжал занимать своего абонента светской беседой.

— Это довольно неприятно, — сказал Глухой.

— Что ж, ничего не поделаешь, бывает.

— Но и я, кажется, в свое время, подстрелил вас?

— Верно. Из дробовика.

— Выходит, мы квиты?

— Не совсем. Дробовик будет посерьезнее, чем пистолет.

— Вы, наверное, пытаетесь проследить, откуда я звоню, детектив Карелла?

— Как мне это сделать? Я тут кукую один-одинешенек.

— Нехорошо говорить неправду, — сказал Глухой и повесил трубку.

— Ну как? — спросил Карелла Уиллиса.

— Итак, мисс Салливан? — сказал тот в трубку, затем пожал плечами. — Все равно спасибо. — Он закончил разговор и, посмотрев на Кареллу, проворчал: — Не помню уж, когда нам в последний раз удалось проследить, откуда звонят.

Хэл Уиллис был самый низкорослый детектив в отделе — он едва-едва соответствовал минимальному стандарту в пять футов восемь дюймов. У него были худощавые руки и беспокойные карие глаза игривого терьера.

Упругой походкой он подошел к столу Кареллы. Казалось на ногах у него не полицейские ботинки, а кроссовки.

— Он еще позвонит, — буркнул Карелла.

— Послушать со стороны, так трепались два старых приятеля.

— В каком-то смысле мы и есть старые приятели.

— Что мне делать, если он опять объявится? — спросил Уиллис. — Нести всю эту ахинею?

— Нет, он парень смышленый. Он никогда не занимает линию больше, чем пару минут.

— Чего ему нужно? — спросил Уиллис.

— Черт его знает! — отозвался Карелла и вспомнил слова, которые только что произнес: «В каком-то смысле мы и есть старые приятели».

Он поймал себя на том, что почему-то перестал рассматривать Глухого как Главного Врага. Интересно, было ли это как-то связано с тем, что его жена Тедди была глухой от рождения? Странно, что он вообще стал воспринимать ее как глухонемую, только когда заявил о себе Глухой. Он никогда не испытывал трудности в общении с Тедди. Ее глаза были ее ушами, а ее руки говорили очень многое. Тедди могла с помощью жестов устроить настоящий шквал и, напротив, закрыв глаза, заставить мужа тратить гнев впустую. Глаза у Тедди были карие, темные, почти как и ее волосы. Этими глазами она внимательно следила за его губами, за его пальцами. Последние отлично освоили азбуку глухонемых, которой она его научила. Тедди была красивая, страстная, отзывчивая и страшно проницательная. И еще она была глухонемой. Но последнее для него было нечто вроде той черной бабочки, которую она вытатуировала на плече давным-давно, — это были лишь внешние приметы женщины, которую он любил.

Когда-то он ненавидел Глухого. Теперь ненависть прошла. Когда-то его страшили сообразительность и самообладание этого человека. Но и это теперь прошло. В каком-то смысле ему даже было интересно снова услышать голос Глухого. С другой стороны он был бы рад, если бы тот исчез так же внезапно, как и появился. С какой стати он опять возник? Это был вопрос, на который Карелла не знал ответа. Карелла вздохнул и привел пишущую машинку в рабочее положение.

Со своего стола подал голос Хэл Уиллис:

— Только его еще нам не хватало. Особенно в такую хорошую погоду. Мы и без него отлично обойдемся.

Часы в детективном отделе показывали — десять пятьдесят одна. С последнего звонка Глухого прошло полчаса. Больше он не звонил, и Кареллу это ничуть не огорчало. Словно в подтверждение слов Уиллиса насчет того, что они отлично обойдутся без Глухого в такую чудесную погоду, отдел заполняли полицейские, правонарушители и их жертвы, а за окном голубело небо, светило солнце и температура достигала уже семидесяти двух градусов. Была пятница, шестнадцатое апреля.

Полицейские поговаривали, что при теплой погоде они, то есть правонарушители, сползаются отовсюду, как тараканы. Сотрудники Восемьдесят седьмого участка никогда не могли посетовать на безделье, но уже давно заметили, что в холодную погоду преступлений совершается гораздо меньше, чем в теплую. Зимой голова больше болела у пожарников. Хозяева многоквартирных домов не очень-то разорялись на теплоснабжение, несмотря на все предписания отделов здравоохранения, и потому в квартирах трущобных районов возле Колвера и Эйнсли было лишь немногим теплее, чем в иглу эскимоса. Обитатели трущоб, сражаясь с плохой электропроводкой, крысами, протекающими трубами, отваливающейся штукатуркой, нередко, чтобы немного согреться, начинали пользоваться керосиновыми обогревателями, которые часто приводили к загораниям. Зимой, в любой отдельно взятый период времени, на территории Восемьдесят седьмого участка случалось пожаров больше, чем в прочих районах города вместе взятых. И, соответственно, было меньше проломленных черепов. Когда ты сильно мерзнешь, требуется слишком много усилий, чтобы разжечь в себе страсть к преступлению. Но теперь зима прошла, весна входила в свои права, а с ней явились все стародавние ритуалы — праздники земли, гимны новой жизни и так далее, и тому подобное. Когда принималось пригревать солнце, жизненные соки начинали циркулировать быстрее, и нигде в городе это не достигало такого накала, как в Восемьдесят седьмом участке, где жизнь и смерть всегда находились в слишком тесном соседстве, а жизненные соки слишком часто выплескивались наружу, окрашивая все в алый цвет крови.

У человека, обхватившего руками патрульного, в грудь вонзилась стрела. Разумеется, была вызвана «скорая», но никто не знал, что делать с беднягой до прибытия врачей. Полицейским еще никогда не приходилось иметь дело с человеком, которому в грудь вонзилась стрела, кончик которой выступал из спины.

— Какого черта ты его сюда притащил? — допрашивал Хэл Уиллис патрульного.

— А что мне было делать? Оставить его бродить по парку? — пробормотал тот.

— Это было бы самое разумное, — прошептал ему на ухо Хэл. — Пусть с ним возились бы ребята из управления больниц. Ты понимаешь, что этот парень запросто может подать на нас в суд за то, что его приволокли в участок.

— Ты так думаешь? — произнес патрульный и побледнел как полотно.

— Ладно, садитесь, — сказал Уиллис раненому. — Что с вами приключилось?

— В меня всадили, стрелу.

— Это я вижу. Присядьте. Вы меня слышите? В чем, собственно, дело?

— В меня всадили стрелу, — повторил раненый.

— Кто?

— Не знаю. Разве в нашем городе есть индейцы?

— Сядьте, — в третий раз сказал Уиллис. — Сейчас приедет «скорая».

— Лучше уж я постою.

— Почему?

— Сидеть больнее.

— Но крови вроде мало, — сказал Уиллис.

— Знаю, но все равно больно. Вы вызвали «скорую»?

— Да, я же сказал, она скоро приедет.

— Который час?

— Около одиннадцати.

— Я гулял в парке, — говорил раненый, — потом почувствовал острую боль в груди. Решил, что у меня закололо сердце. Потом гляжу — в груди стрела.

— Сядьте, не действуйте мне на нервы!

— А что «скорая»?

— Говорят вам, едет.

По клетке для задержанных расхаживала блондинка в белой блузке и короткой коричневой юбке. Она подошла к решетке, схватилась за нее руками и сердито крикнула:

— Я ничего такого не делала! Отпустите меня!

— Патрульный говорит обратное, — заметил Карелла. — По его словам, вы полоснули вашего приятеля бритвой по лицу и горлу.

— Он это заслужил.

— Вы задержаны по обвинению в разбойном нападении первой степени, — сообщил ей Карелла. — Как только вы успокоитесь, я возьму у вас отпечатки пальцев.

— Я не собираюсь успокаиваться.

— Но и мы никуда не торопимся.

— Знаете, что я сделаю?

— Знаю. Вы успокоитесь, дадите нам взять у вас отпечатки пальцев. И если у вас в голове осталась хоть капля здравого смысла, вы будете молить Бога, чтобы ваш приятель не сыграл в ящик.

— Лучше бы он сдох. Ну-ка сейчас же отпустите меня, кому говорят?!

— Ни в коем случае. И не вопите так, а то у меня лопнут барабанные перепонки.

— Я сейчас разденусь догола и скажу, что вы пытались меня изнасиловать.

— Мы будем рады посмотреть на вас без одежды.

— Думаете, я шучу.

— Хэл, девушка хочет устроить нам стриптиз.

— Вот было бы здорово, — отозвался тот.

— Суки поганые! — крикнула девушка.

— Милые речи, — отозвался Карелла.

— Думаете, я не разденусь?

— Делайте, что хотите, — сказал он и направился к патрульному, который стоял рядом с двумя юнцами, прикованными наручниками друг к другу и к дубовому столу, на котором стояло оборудование для снятия отпечатков пальцев.

— Ну, Фред, что тут у тебя?

— Врезались на «кадиллаке» в витрину магазина на Стеме, — сказал патрульный. — Оба наширялись. А машину украли два дня назад на Южной стороне. Она в списке…

— Раздевайся, крошка, покажи нам свои сиськи! — крикнул один из парней девице.

— А мы подтвердим, что они на тебя напали, — подхватил второй.

— Кто-нибудь пострадал?

— Нет. В магазине был только владелец, да и тот находился за прилавком.

— Ну так что скажете? — спросил Карелла молодых людей.

— В каком смысле? — поинтересовался первый, с длинными черными волосами и бородой. Он был в джинсах, полосатой рубашке и коричневой куртке. Время от времени он бросал взгляды на клетку, по которой снова стала расхаживать девица.

— Вы действительно въехали на машине в витрину?

— На какой машине?

— Голубой «кадиллак», который был украден в среду у дома шестнадцать ноль четыре на Стюарт-плейс, — напомнил патрульный.

— Это вам приснилось, — сказал первый.

— Ну, давай снимай блузку, красотка, — крикнул его приятель. Ростом пониже первого, с длинными каштановыми волосами и серыми глазами. Одетый в грубые коричневые брюки и мексиканское пончо. Рубашки не было. Он поглядывал на клетку, обитательница которой застыла у двери, словно обдумывая следующий ход. — Ну, давай! — снова крикнул он. — Или ты струсила?

— Заткнись, шпана! — отозвалась девица.

— Итак, вы украли машину, — продолжал Карелла.

— Не понимаю, о какой машине речь, — сказал первый парень.

— В которой вы врезались в витрину бакалеи.

— Мы не ехали в машине, приятель, — сказал первый.

— Мы летели! — сказал второй, и оба дико захохотали.

— Пока не будем оформлять арест, Фред, — сказал Карелла. — Пусть сперва придут в себя. Отведи их к сержанту Мерчисону, скажи, что они так наширялись, что не подозревают о своих правах. — Он обернулся к ближайшему из парней и спросил: — Тебе сколько?

— Пятьдесят восемь, — отозвался тот.

— А мне шестьдесят пять, — сообщил его приятель.

— Тащи их вниз, — распорядился Карелла, — и не сажай с остальными, вдруг они еще несовершеннолетние.

Патрульный отцепил наручники, которыми парни были прикованы к столу, и повел их к решетчатой перегородке, разделявшей отдел и коридор. Уже у выхода бородатый обернулся к клетке и крикнул девице:

— Тебе просто нечего показывать!

После чего он расхохотался, а патрульный толкнул его в спину дубинкой.

— Думаешь, мне слабо? — обратилась блондинка к Карелле.

— Радость моя, нам совершенно плевать на то, что ты сделаешь, — сказал Карелла и двинулся к столу Клинга, возле которого сидела пожилая женщина в черном пальто, скромно положив руки на колени.

— Ке вергонья, — сказала та, качнув головой в сторону клетки.

— Да, — кивнул Карелла. — Вы говорите по-английски, синьора?

— Я живу в Америке сорок лет.

— Тогда расскажите, что случилось.

— Кто-то украл мой кошелек.

Карелла придвинул блокнот.

— Как вас зовут, синьора?

— Катерина ди Паоло.

— Ваш адрес?

— Это не розыгрыш? — раздался вдруг чей-то голос.

Карелла повернул голову. У входа в отдел стоял человек в белом халате и недоверчиво обводил комнату взглядом.

— У вас действительно в кого-то всадили стрелу? — продолжал допытываться он.

— Вот он, — сообщил Уиллис, показывая на раненого.

— Действительно, стрела, — удивился представитель «скорой», и глаза его округлились.

— Насилуют! — вдруг заверещала девица. Карелла обернулся к ней и увидел, что она стащила с себя блузку и лифчик.

— О Боже, — вздохнул он. — Извините меня, синьора, обратился он к Катерине ди Паоло и пошел к клетке.

Тут зазвонил телефон. Карелла снял трубку.

— Пойдемте, мистер, — сказал человек в белом халате человеку со стрелой в груди.

— Они меня раздели! — верещала девица.

— Ке вергонья, — повторила пожилая женщина в черном и неодобрительно поцокала языком.

— С вашей помощью я хочу похитить полмиллиона долларов, — услышал Карелла в трубке голос Глухого. — В последний день апреля.