Андреа еще раз позвонила своему адвокату из дежурки — сообщить, что она находится в полицейском участке, — и он пообещал немедленно приехать. Теперь время близилось к десяти вечера, а адвоката все еще не было. Полицейские спросили у Андреа, не хочет ли она выпить кофе или, может, еще чего-нибудь, а она сказала, чтобы они шли к черту. Они уже зачитали ей правило Миранды и позволили себе предположить, что девушка поняла свои права, раз уж до прибытия адвоката у нее на все имелся один ответ: «Пошли вы к черту!» Андреа сообщила, что ее адвоката зовут Холлис Фоли и что он приведет с собой адвоката, специализирующегося по уголовным делам, имени которого она не знает, так что теперь полицейские ожидали, что с минуты на минуту здесь появятся два адвоката.

— А до тех пор оставьте меня в покое! — сказала Андреа, что было лишь перефразировкой мысли «пошли вы к черту».

Клинг сел за свой стол и позвонил Шарин. Он все еще разговаривал, когда в двадцать пять минут одиннадцатого в дежурке появились адвокаты Андреа, оба очень резкие и деловые. Личный адвокат немедленно спросил у Андреа, все ли с ней в порядке. Адвокат по уголовным делам представился полицейским — его имя было Феликс Бертинотти — и спросил, на каком основании арестована его клиентка. Карелла объяснил, что они намерены предъявить мисс Пакер обвинение в убийстве второй степени, и адвокат мгновенно посоветовал Андреа не отвечать ни на какие вопросы. Андреа захотела узнать, не повредит ли это ей, и Бертинотти объяснил, что ее молчание никоим образом не может быть сочтено предосудительным, даже если это дутое дело будет передано в суд. Он уже называл Андреа «невиновной клиенткой» и разглагольствовал так, словно выступал перед телекамерой. Андреа же утверждала, что она ничего не сделала и потому ей нечего бояться полиции — почему бы ей не ответить на их вопросы? Копы стояли рядом и помалкивали. Принимать решение следовало Андреа и ее адвокату. В конце концов, как ранее сказал Карелла, это все-таки была Америка.

— Вы не возражаете, если мы поговорим с мисс Пакер наедине? — спросил Бертинотти. Пока они разговаривали, Карелла, Клинг и лейтенант Бернс — он вернулся в участок, когда узнал об аресте, — спорили, стоит ли им прямо сейчас вызвать кого-нибудь из районной прокуратуры или лучше подождать, пока они не будут уверены, что рыбка не сорвется с крючка. Решили подождать. Андреа и ее юрист совещались до четверти двенадцатого.

— Мисс Пакер решила ответить на ваши вопросы, — объявил Бертинотти.

Кареллу это удивило. Он никогда не понимал, почему прожженные уголовники вовсю используют преимущества, которые предоставляет им правило Миранды, а любители всегда считают, что могут выиграть у полицейских на их поле. Возможно, Андреа считала, что это роль всей ее жизни, и ухватилась за возможность дать спектакль, достойный самого строгого жюри, чтобы доказать, что она — настоящая актриса, а не просто девица со смазливой мордашкой. Кроме того, здесь присутствовали два ее адвоката, которые все уладят, если запахнет жареным. Так что, возможно, Андреа просто считала, что она ничем не рискует. Хотя ее личный адвокат явно не разбирался в уголовном кодексе и мог пригодиться ей не больше, чем телефон за кулисами, который никогда не звонит в нужную минуту.

Полицейские снова зачитали Андреа ее права и удостоверились, что она все поняла и действительно желает отвечать на вопросы. На Андреа по-прежнему была та одежда, в которой она вернулась с репетиции — синие джинсы, кожаные туфли и лимонного цвета футболка. Длинные светлые волосы были собраны в хвост, на лице — никакого макияжа. Карелла подумал, не предложить ли ей леденец на палочке.

— Мисс Пакер, — сказал он, — не могли бы вы рассказать, где вы находились прошлым вечером примерно в это же время?

Часы, висевшие на стене комнаты для проведения допросов, показывали восемнадцать минут двенадцатого. Андреа сидела во главе длинного узкого стола, справа и слева от девушки располагались ее адвокаты. Рядом с Бертинотти сидела стенографистка и записывала беседу. Карелла стоял. Ему лучше работалось, когда он был на ногах.

— Я была дома, — сказала Андреа.

— Где именно — дома? — спросил Карелла.

— Дома — это там, куда вы вломились сегодня вечером! — огрызнулась Андреа и бросила гневный взгляд сперва на Кареллу, потом на Клинга.

— Это был обыск, — пояснил Карелла Бертинотти и улыбнулся. — Никакого взлома не было, господин адвокат.

Бертинотти не стал улыбаться в ответ. Вместо этого он пожал плечами, словно не очень доверяя словам Кареллы. Бертинотти так же, как второй адвокат Андреа, был одет в темно-синий костюм и выглядел так, словно он непосредственно перед приходом в участок тщательно побрился. Карелла подумал, что, наверное, адвокат рассчитывал, что тут будут журналисты с телекамерами, хотя при росте в пять футов восемь дюймов и весе в двести фунтов человеку следовало бы скорее избегать подобного внимания.

— Сообщите, пожалуйста, ваш адрес, — любезно попросил Карелла. — Для внесения в протокол.

— У вас есть мой адрес!

— Ваш адрес...

Карелла взял бланк ареста.

— ...Южная Хедли-авеню, дом 714, квартира 4-С?

— Да.

— Благодарю вас. Итак, что вы делали вчера вечером и в какое время?

— Я вернулась с репетиции в восемь часов и никуда после этого не выходила.

— Присутствовал ли на этой репетиции Чарльз Мэдден?

— Конечно, присутствовал. Он наш помощник режиссера.

— Он был вашим помощником режиссера, — поправил ее Карелла, просто чтобы наметить тему.

— Да.

— Он не пошел домой вместе с вами, когда вы ушли из театра?

— Нет.

— Но вы проживаете вместе, не так ли?

— Да.

— Как давно он проживал в вашей квартире, мисс Пакер?

— С начала марта.

— С первого марта?

— Нет. Числа с шестого, с седьмого.

— Где он жил до этого?

— У него была квартира на Ривер-стрит. Он продолжал держать ее до... ну...

— До своей смерти?

Опять же, в будущем это пригодится.

— Да, — ответила Андреа.

— Каковая наступила вчера вечером, в половине двенадцатого.

— Насколько я понимаю, так оно и есть, — сказала Андреа, уткнувшись взглядом в свои руки, сложенные на коленях.

Карелла решил, что в этом было нечто нарочито театральное. Только актрисы умеют так скромно потупиться, когда им надо изобразить добродетель или невинность. Надо будет впредь повнимательнее смотреть кино — делают ли так хорошие актрисы?

— Вы не присутствовали в его квартире на тот момент, не так ли? — спросил он.

— Нет, я...

— Ну, на самом деле, детектив, — вмешался Бертинотти, — дама же только что сказала вам...

— Да, но я хочу знать, может ли она объяснить одну загадку, приводящую меня в недоумение?

— Это какую? — поинтересовалась Андреа.

— Мисс Пакер, — сказал Бертинотти, — вы не обязаны помогать детективу Карелле справляться с его затруднениями.

Второй адвокат Андреа, который явно разволновался из-за всей этой идиотской игры в полицейских и воров, только хрюкнул, поддерживая высказывание своего коллеги. Бертинотти выглядел довольным. Андреа — тоже. Вся троица вдруг приобрела такой радостный вид, будто они уже выиграли дело и добились оправдания.

— Да, но мне неприятно видеть недоумевающего детектива, — с улыбкой произнесла Андреа. — Что вы хотите узнать, мистер Карелла?

— Принимаете ли вы препарат далман? — спросил Карелла.

— Вы же знаете, что принимаю, — все еще улыбаясь, ответила девушка. — Вы нашли флакон у меня в аптечке.

— А мистер Мэдден когда-нибудь принимал далман?

— Понятия не имею.

— Потому что, видите ли, мы обнаружили далман у него в крови.

Это известие явно оказалось новостью для Андреа. Возможно, она не знала, что можно взять пробу крови, разбрызганной по асфальту. Или, возможно, она не думала, что полиция сочтет нужным проверять кровь человека, который, совершенно очевидно, выбросился из окна.

— Кто это — мы? — спросила она.

— Полицейская лаборатория, отдел токсикологии.

Андреа слегка пожала плечами, словно желая показать, что она не понимает, какое это имеет отношение к ее аресту.

— Я предполагаю, — начал Бертинотти, — что у вас есть...

— Да, адвокат, у нас есть отчет лаборатории.

— Могу я на него взглянуть?

— Пожалуйста, — сказал Карелла и в свою очередь слегка пожал плечами. Неужели опытный адвокат может подумать, что они подделали этот чертов отчет? Протянув Бертинотти лист бумаги, Карелла повернулся к Андреа и небрежно спросил: — Пользовался ли когда-нибудь мистер Мэдден вашим далманом?

— Да, думаю, пользовался, — ответила Андреа, быстро приходя в себя. Теперь она знала, что полицейские обнаружили следы далмана в крови Мэддена и нашли далман в ее аптечке. Карелла рассчитывал, что такой поворот событий заставит Андреа попытаться доказать, что далман перекочевал из ее аптечки в кровь Мэддена без ее помощи.

— Когда вы сказали, что думаете, что он...

— Кажется, я припоминаю, что Чак спрашивал... не помню точно, когда это было... но мне кажется, что он как-то раз спрашивал, нет ли у меня чего-нибудь от бессонницы.

— Но вы не помните, когда это было?

— Нет, не помню. Я говорю чистую правду, как перед Богом, — сказала Андреа.

«Ну да, как же», — подумал Карелла.

— Вы думаете, что вчера вечером мистер Мэдден мог принять далман? — спросил Карелла. — Мог взять его с собой на ту квартиру?

— Я точно не скажу, но, пожалуй, мог. Он знал, что у меня есть далман...

— Позвольте уточнить — вы говорите, что мистер Мэдден не пошел вместе с вами к вам домой, когда вы ушли из театра.

— Совершенно верно, не пошел.

— Значит, если он и взял какой-нибудь флакон из вашей ванной, он должен был сделать это до того, как он покинул квартиру утром.

— Ну, наверное. Я действительно не знаю, что он делал.

— Потому что, видите ли, мы не нашли далмана в его квартире. И никаких пустых бутылочек, которые могли бы содержать далман — тоже. Вам это не кажется странным?

— Я не знаю, следует ли считать это странным или нет. Я не знаю, что Чак принимал или не принимал вчера вечером. Или в течение вчерашнего дня, если уж на то пошло.

— Ну, далман он принял, в этом можно не сомневаться. Сегодня утром это показал анализ его крови.

— Мне ничего не известно об анализах крови.

— Так же, как мне, — солгал Карелла. — Но вот что мне любопытно, так это то, как далман мог попасть...

— Если у вас есть, о чем спросить мою клиентку, — перебил его Бертинотти, — то, пожалуйста, спрашивайте. Но не любопытствуйте. Любопытство здесь неуместно. Просто задавайте вопросы.

— Конечно-конечно, адвокат. Итак, мисс Пакер, вопрос. Заходили ли вы вчера вечером в квартиру мистера Мэддена?

— Нет, не заходила.

— Вы не пошли туда вместе с ним прямо из театра, так?

— Нет, не пошла.

— А в более позднее время?

— Я вообще туда не приходила. Вчера вечером я была дома. Весь вечер.

— Знали ли вы, где находится мистер Мэдден?

— Конечно. Он сказал мне, что собирается пойти к себе на квартиру поработать над пьесой.

— Когда он вам об этом сказал?

— Когда мы уходили из театра.

— После репетиции?

— Да.

— После этого вы пошли к себе домой, а мистер Мэдден пошел в квартиру на Ривер-стрит?

— Да. Он использовал ее для работы.

— Ясно.

— После того как он перебрался жить ко мне. Время от времени он уходил туда, чтобы поработать над пьесой. Они писали пьесу вместе с Джерри Гринбаумом.

— Так я и понял.

— «Девушка, что уж мертва».

— Да, это намек на Кристофера Марлоу, — заметил Карелла.

Андреа удивленно посмотрела на него.

— Вы не знаете, был ли вчера вечером мистер Гринбаум у мистера Мэддена?

— Вам надо спросить об этом у самого Гринбаума.

— Мы уже спрашивали.

— Ну и как?

— Нет, не был.

— Значит, он не выталкивал Чака из окна, не так ли? — спросила Андреа и снова улыбнулась.

— Полагаю, нет, — ответил Карелла. — Но кто-то это сделал. Поскольку, видите ли, спящий человек не может встать с кровати и пройти из спальни в гостиную.

— Вполне может, если он находится в полусне, — возразила Андреа. — Возможно, он действительно, как вы утверждаете, принял далман...

— Который он, возможно, взял вчера утром из вашей домашней аптечки...

— Ну, я не знаю, действительно ли он это сделал...

— Но если сделал...

— Я только сказала, что он мог его взять. Я же не ходила за Чаком по пятам, чтобы посмотреть, будет ли он доставать снотворное из аптечки.

— Конечно же, нет.

— Мисс Пакер, — вмешался Бертинотти, — я чувствую себя обязанным предостеречь вас!

— Я лишь сказала, что, возможно, Чак действительно это сделал. Вы ведь, похоже, так считаете?

— Да, далман наличествовал у него в крови, — сказал Карелла. — Я просто повторяю то, что написано в рапорте отдела токсикологии. Но вы предполагаете, что он мог бродить в сонном состоянии и чисто случайно...

— Именно.

— Об этом я не подумал, — сказал Карелла. — Мистер Мэдден мог принять далман...

— Конечно.

— ...и потом... ну... ходить по квартире, прежде чем улечься в кровать. Внезапно он заснул и просто выпал из окна.

— Как актриса, я прямо-таки вижу эту сцену, — сказала Андреа.

— Простите? — переспросил Карелла.

— Сцену, подобную этой.

— Ага.

— Это можно было бы сыграть.

— В смысле — как он в полусне выпадает из окна?

— Да.

— Мисс Пакер, — снова вмешался Бертинотти, пытаясь дать понять Андреа, что этот хитрожопый детектив слишком глубоко копает и что лучше бы ей поостеречься. — Я думаю...

— Нам известно, что вчера вместе с мистером Мэдденом в его квартире была женщина, — сказал Карелла, не обращая внимания на адвоката.

— Это была не я, — сказала Андреа. — Собственно, а как вы об этом?..

— Мисс Пакер! — снова подал голос Бертинотти, на этот раз уже более резко. — Я думаю, нам...

— Мы обнаружили вагинальные выделения, — сказал Карелла. — На простынях кровати.

Андреа посмотрела на детектива.

— Потому я хотел бы, — продолжил Карелла, — хотя и уверен, что мы имеем право сделать это просто в соответствии с правилом Миранды, без постановления суда...

— Что сделать? — неожиданно спросил Бертинотти.

— Взять мазок у мисс Пакер, адвокат.

— Вам придется добыть чертовски убедительное постановление суда, прежде чем вы нарушите ее права личности подобным образом! — взвился адвокат.

— Именно это я и намерен сделать, сэр.

— Отлично, делайте. А до того времени разговор окончен.

— Господин адвокат, — сказал Карелла, — если вчера вечером мисс Пакер не была в той постели вместе с мистером Мэдденом, тогда ей не о чем беспокоиться. Но, если тесты докажут соответствие выделений, мы будем знать, что мисс Пакер находилась в квартире мистера Мэддена перед тем, как он выпал из окна. Вы можете обсудить это с вашей клиенткой наедине.

Бертинотти посмотрел на Кареллу.

— Дайте нам пятнадцать минут, — попросил адвокат.

Уложился он в десять.

— Есть здесь кто-нибудь из прокуратуры? — спросил Бертинотти.

* * *

Нелли Бранд приехала в верхний город в две минуты первого. Официально уже наступило Вербное воскресенье, но наряд миссис Бранд мало подходил для церкви. Ее выдернули со званого ужина, и на Нелли было черное вечернее платье, черные модельные туфли на шпильке и украшения из жемчуга. Она извинилась за свой неподобающий вид, спросила у Кареллы, что им удалось выяснить, после чего отправилась беседовать с адвокатами Андреа.

Фоли помалкивал, словно у него язык в задницу затянуло.

Бертинотти торговался, стараясь добиться послабления для своей клиентки.

Нелли знала, что ее доказательства не являются неопровержимыми, но она не ожидала, что Бертинотти примется просить ее о беседе с глазу на глаз. Уже один тот факт, что Бертинотти хотел торговаться, убедил Нелли, что эта Пакер действительно находилась в квартире Мэддена в ту ночь, когда он грохнулся из окна. Но Нелли знала, что у нее нет данных, позволяющих связать Андреа Пакер с убийством Мишель Кассиди. Тем не менее она сказала Бертинотти, что намерена обвинить его клиентку в двух убийствах второй степени, поскольку теоретически именно Пакер совместно с Мэдденом убили Кассиди. Убийство второго класса относилось к тому разряду преступлений, за которые полагалось пожизненное заключение. Бертинотти знал, что она несет чушь — в противном случае, о чем тут вообще можно говорить?

Он заявил Нелли, что согласится признать вину своей клиентки по делу Мэддена, если мисс Бранд целиком и полностью откажется от намерений связать это с делом Кассиди. Нелли ответила, что об этом не может быть и речи, эти два дела связаны намертво и что если она не сможет разобраться с ними обоими, то вообще не станет с ними связываться. Бертинотти напомнил, что один обвиняемый по делу Кассиди уже в тюрьме...

— Адвокат, — протянула Нелли, — неужели вы предлагаете мне держать в заключении невиновного?

— Избави Бог! — ужаснулся Бертинотти.

Фоли, кретин такой, даже захихикал.

— Я просто исхожу из предположения, что, возможно, ненасытная публика, жаждущая загадок, интриг и возмездия, будет удовлетворена, если вы снизите первое убийство с класса "А"...

— Это невозможно.

— ...до преступления класса "Б", а именно — до преступного сговора.

— От восьми до двадцати пяти лет по каждому делу, — сказала Нелли.

— Я полагаю, достаточно шести лет плюс два за сговор.

— Невозможно. Максимум по каждому делу.

— За оба сразу.

— За каждое по отдельности.

— Я не могу этого допустить!

— Тогда передайте вашей клиентке, чтобы она готовилась к заключению.

— Миссис Бранд, ей всего лишь двадцать один год...

— Правильно. Эта девушка убила двух человек, а вы хотите, чтобы она освободилась в двадцать девять лет? Забудьте об этом. Положимся на судьбу, и пусть решает суд. Возможно, вы и выиграете это дело. Возможно, вашей клиентке и не придется провести остаток своей жизни у черта на куличках за участие в двух преступлениях класса "А". Но, если вы согласитесь на сделку, она выйдет на свободу до того, как ей исполнится сорок.

Бертинотти ненадолго задумался.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я согласен на класс "Б" и на треть двадцатипятилетнего срока по каждому делу.

— Тогда мы поладим.

— Позвольте мне поговорить с моей клиенткой.

— Сейчас моя очередь, — сказала Нелли.

* * *

...Эта идея пришла мне в голову сразу после нападения на Мишель. Сперва я подумала: как жаль, что этот неизвестный не довел работу до конца — тогда мне досталась бы главная роль в «Любовной истории», а кто может справиться с ней лучше, чем актриса, ведущая вторую из значительных ролей, правильно? Кто сыграет эту роль лучше, чем я? В ту ночь мы с Чаком лежали в постели и шутили насчет того, как нам не повезло, что нападавший все-таки не дорезал эту сучку.

Мы жили вместе, Чак и я...

Это длилось больше месяца. Большой ли это срок? По-моему, да. Это началось даже раньше, чем репетиции. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Мы встретились, когда я пришла пробоваться на роль. Помощники режиссера всегда во время проб читают за остальных персонажей. Это было так романтично. Я просто не могла отвести глаз от Чака. Я легла с ним в постель тем же вечером. Это было просто потрясающе, настоящий удар молнии. Так романтично, так сексуально и так внезапно — понимаете?

Это произошло даже до того, как мне позвонили из театра и сказали, что я получила роль. Сперва я подумала, что они имеют в виду главную роль, потому что я читала именно ее, но вместо этого мне отдали вторую ведущую роль, ту самую Дублершу. Послушайте, я была счастлива получить хоть что-нибудь, честное слово. Я бы согласилась на самую крошечную роль официантки или журналистки, согласилась бы даже быть статисткой и двигать мебель. Обидно, конечно, когда дура вроде Мишель получает главную роль, но ведь это жизнь. Иногда и не очень хорошим актрисам везет. Мишель не была хорошей актрисой, вы же сами знаете. Я хочу сказать, что это кто угодно подтвердит. Даже Джози, и та лучше ее. Я имею в виду Джози Билз, которая в конце концов...

Должна вам сказать, ребята, — это было поразительно.

Такого я никогда не ожидала.

Мне кажется, это все началось с шуточек, когда мы с Чаком лежали в постели и перешучивались. Мы только что занимались любовью. Это было в ту ночь, когда на Мишель напали в переулке. Мы уже знали, что с ней все в порядке и что завтра она будет на репетиции. Чак сказал, что я намного лучше Мишель... как актриса, конечно. Чак никогда не спал с Мишель. Я бы его просто убила. То есть я хочу сказать, что он сравнивал нас не как любовниц или еще как-нибудь. Исключительно как актрис. Он мне сказал, что, когда решали, кому отдать главную роль, роль Актрисы, они даже поспорили — Моргенштерн, Фредди и Эшли. Но в конце концов они решили отдать эту роль Мишель. Чак сказал: «Может, они так решили потому, что у нее большие сиськи?» А я сказала: «А, так ты обращаешь внимание на ее сиськи?» И мы некоторое время шутили на эту тему. Потом Чак сказал: «По-хорошему, эта роль должна была достаться тебе, Энди», — и мы еще немного поговорили об этом, а потом он сказал: «И она тебе бы и досталась, если бы этот парень не промахнулся».

Мы поговорили немного и об этом.

О том, отдали бы мне эту роль, если бы Мишель действительно убили, или все-таки нет.

Мы решили, что да, отдали бы.

Мы решили, что это самый логичный вариант.

То есть мы решили, что если бы с Мишель что-нибудь случилось, то по всей логике вещей роль должна перейти ко мне. Мы не знали, кто напал на Мишель. Нас это и не интересовало. Мы просто высказали предположение — а не захочет ли этот человек вернуться и все-таки зарезать Мишель, раз уж он однажды попытался это сделать?

Тогда роль перешла бы ко мне.

Мы были уверены, что мне непременно достанется эта роль.

Которая, конечно же, сделала бы меня звездой.

Видите ли, эта пьеса и так уже получила выгодную рекламу. А какую рекламу она получила бы, если бы Мишель действительно убили!

Тогда...

Мы решили, что это нужно сделать.

И...

Ну...

Чак пошел к Мишель и сделал это.

Зарезал ее.

Он принес нож туда, спрятав его под курткой, а потом выбросил его в канализационный люк. Где-то далеко от дома Мишель. Она жила в Даймондбеке — представляете? Я бы умирала со страху каждый раз, когда мне приходилось бы возвращаться домой после вечерней репетиции. А куда ведут канализационные трубы? Я понимаю, что не прямо в реку — они бы ее загрязнили, да? Но куда они ведут? В общем, куда бы они ни вели, именно там теперь находится нож. Это был нож с моей кухни. Хлебный нож. Чак завернул его в полотенце и спрятал под курткой — у него была кожаная куртка, коричневая такая. Мишель открыла дверь, и Чак ее зарезал.

Должна сказать, что я сама в этом не участвовала.

А они отдали эту роль Джози.

Послушайте, конечно, Джози очень способная актриса, я первая готова это признать. Но не нужно же путать Божий дар с яичницей! У Джози нет того опыта, что у меня, нет той подготовки, она вообще не из моей лиги.

Ну откуда же мы могли знать, что все так обернется?!

Чак сказал, что, возможно, она получила роль потому, что спит с Моргенштерном.

Потому что иначе зачем им понадобилось обойти меня...

Ведь помните, они сначала хотели отдать эту роль мне, пока не передумали, и роль получила Мишель...

Обойти меня и отдать роль этой долбаной дублерше?

Да это же совсем как в каком-нибудь скверном фильме!

Отдать роль такой неопытной актрисе, как Джози?

Я до сих пор не могу в это поверить.

Ну...

Меня кое-что начало беспокоить. И еще я начала кое о чем думать. Я имею в виду — что за черт, роль есть роль, если вы потеряли одну, всегда найдутся другие. Честное слово, я вовсе не собиралась делать что-нибудь еще и не стала бы, если бы меня не начало беспокоить, что Чак может расколоться, раскаяться в том, что натворил, пойти в полицию и во всем сознаться. Черт его знает, что он мог сделать. Конечно, он говорил, что любит меня. Наверное, он не стал бы убивать Мишель, если бы не любил меня — правда? Но любовная история — это одно, а чувство вины — совсем другое. Я видела, что эта вина стала глодать его изнутри, особенно после того, как оказалось, что все было напрасно, что мы убили одну сучку лишь затем, чтобы ее место заняла другая. Потому я начала беспокоиться за Чака, да, беспокоиться, хватит ли у него сил довести это до конца. Мужчины иногда оказываются такими слабыми, даже самые сильные из них. Я имею в виду — физически сильные. Чак был таким большим...

И я начала думать, не должны ли мы устранить и Джози, сделать с ней то же самое, что с Мишель, — ведь тогда они обязательно отдадут роль мне, разве не так? Если Джози выйдет из игры? Кому же еще они смогут отдать эту роль, если не мне? Уборщице из театра, что ли?

И тогда я нашла сережку.

Сережку Джози.

Вы верите в судьбу?

Я в нее верю, целиком и полностью.

Я нашла эту сережку под умывальником в женском туалете. В театре. Я чуть не вернула ее хозяйке. Я знала, что это сережка Джози, я видела на ней такие серьги. Я чуть ее не вернула. Чуть не упустила ясный знак, что эта серьга послана мне. Понимаете, эта сережка подсказала мне, что я должна делать дальше. Она подсказала, как я могу получить роль, которая должна была быть моей с самого начала, и заодно — как мне избавиться от беспокойства, что Чак может расколоться и впутать меня в убийство, которое, в конце-то концов, было его идеей. Именно он первым предложил убить Мишель. Меня не волнует, поверите вы этому или нет.

Я прикинула, что если я смогу...

Если я смогу сделать так, чтобы это выглядело как самоубийство, понимаете...

Ну, если я смогу представить все так, будто Чак покончил с собой, то...

Оставить предсмертную записку и все такое.

Напечатать предсмертную записку.

Представить все так, будто Чак убил Мишель, а потом его замучила совесть, но потом...

Это было самое важное.

Нужно было, чтобы полицейские догадались, что это на самом деле не самоубийство, а убийство, которое кто-то только замаскировал под самоубийство, понимаете? Кто-то убил Чака и постарался, чтобы это выглядело самоубийством. Наверняка вам такое не раз попадалось, я раз десять играла в пьесах, где происходит нечто подобное. Я на самом деле рассчитывала, что вы видели такие штуки. Я рассчитывала, что вы найдете сережку, которую я оставила под кроватью, сережку Джози. Я рассчитывала, что вы решите, что это именно она была здесь и именно она занималась любовью с Чаком.

Мы здорово занимались любовью в тот вечер.

Я тогда удивила его.

Позвонила в дверь и сказала: «Привет, Чак».

Он был таким красивым.

Мы здорово занимались любовью.

Потом я сказала ему, что хочу выпить. Сказала, чтобы он не вставал, я сама все сделаю. Я пошла на кухню, смешала виски с содовой и добавила Чаку в стакан две таблетки далмана. Вот, дорогой, давай выпьем за наше будущее. Через десять минут он вырубился. Я стащила его с кровати и поволокла к окну, но оказалось, что в спальне окно не открывается из-за этого чертова кондиционера. Мне пришлось тащить Чака в гостиную, а он был таким большим и таким тяжелым. Я оставила его лежать на полу под окном, а сама пошла заниматься остальным. Я все еще была голая. Стаканы я оставила стоять там, где они стояли. Ведь здесь же была женщина, правильно? Я убрала бутылку с виски, напечатала записку — все это я делала не одеваясь. Я старалась, чтобы это выглядело не слишком подозрительно, чтобы вы сами догадались, что к чему. Ведь если бы это выглядело слишком фальшиво, вы бы начали думать, что кто-то нарочно сделал так, чтобы это выглядело фальшиво. Я вытерла все предметы, к которым я прикасалась, даже сережку. Сначала я хотела бросить ее на виду, но потом решила, что это будет слишком уж демонстративно, и забросила ее под кровать. Но не очень далеко. Я хотела, чтобы ее нашли. Я хотела, чтобы вы подумали, что Джози уронила ее, а сережка просто закатилась под кровать, да так там и осталась. Когда я стала одеваться, я долго не могла найти свои трусики. Чак их зашвырнул на другой конец комнаты. Я уже даже запаниковала. Оказалось, что они висели на ручке одежного шкафа. Я их искала на полу, а они висели себе на ручке шкафа. Представляете? Чак их бросил, не глядя, а они повисли на этой ручке. Чего только не бывает.

Самым трудным было выбросить его из окна.

Чак был таким тяжелым, таким большим.

Я кое-как приподняла его и закинула его руки на подоконник, а потом попыталась перекинуть его всего. Я уже оделась к тому моменту и даже вспотела от этих усилий. Я хотела выйти из квартиры сразу же после того, как выброшу его из окна, сойти по лестнице и выйти через черный ход. Я рассчитывала, что перед парадным входом как раз начнется суматоха и меня никто не заметит. Но тут я снова запаниковала: я не была уверена, что справлюсь с этим. Моих сил едва хватило, чтобы приподнять Чака так, чтобы его грудь оказалась на уровне подоконника. А потом вдруг... не знаю, что это было... я вдруг почувствовала себя такой сильной. Наверно, это был выброс адреналина или еще что-нибудь в этом духе, не знаю, — но только я вдруг подняла его, и... и он оказался почти невесомым... и он выскользнул из моих рук... и исчез. Просто исчез.

По дороге домой я молилась, чтобы вы нашли эту сережку и подумали, что это Джози убила Чака.

Потому что тогда бы вы ее арестовали. А я получила бы роль.

* * *

В этом городе пальмы можно было найти только в павильонах для тропических птиц в Гровер-парке и в Риверхедском зоопарке, и еще в некоторых теплицах Калмс-Пойнтского ботанического сада. В этом городе было не так уж много садов. Но на Вербное воскресенье можно было подумать, что пальма — самое распространенное растение в здешних краях.

Половина христиан, которые с пальмовыми ветвями в руках шли в церковь, понятия не имели, что в это воскресенье празднуется Торжественный Вход Христа в Иерусалим. Все, что они знали, — что священник благословит эти ветви, а они отнесут их домой и сделают из них маленькие крестики, которые можно прикреплять к лацкану или к воротнику. Некоторые пальмовые крестики смотрелись очень элегантно с этими миленькими зубчатыми краями.

Марку Карелле хотелось знать, почему отец не сделал такой крестик для него — ведь все остальные отцы сделали такие для своих сыновей. Карелла объяснил, что он не считает себя верующим католиком. Эйприл, услышав разговор отца с ее братом-близнецом, заявила, что она хочет стать раввином, когда вырастет. Карелла сказал, что он не возражает. Марк спросил, почему они должны ходить к бабушке два выходных подряд. Они же все равно пойдут туда на следующее воскресенье, на Пасху, так зачем идти еще и сегодня?

— Бабушка все время такая мрачная, — сказал Марк.

Это было точно подмечено.

Карелла отвел сына в сторонку и сказал, что нужно терпимее относиться к бабушке, она еще не пришла в себя после смерти дедушки. Марк спросил — а когда она придет в себя? Марку было десять лет. Как вы объясните десятилетнему мальчику, сколько времени может понадобиться женщине, чтобы прийти в себя после трагической гибели мужа?

— Мне не хватает бабушки, — сказал Марк. — Такой, какой она была раньше.

Это тоже было верно подмечено.

Карелле неожиданно пришло в голову: а понимал ли тот ублюдок, застреливший его отца, что вместе с отцом он убил и мать, убил так же верно, как если бы попал и в нее?

— А почему ты ей об этом не скажешь? — спросил он у сына. — Что, тебе ее не хватает?

— Она начнет плакать, — сказал Марк.

— А может, не начнет.

— Она теперь постоянно плачет.

— Я тоже иногда плачу, малыш, — сказал Карелла.

Марк посмотрел на отца.

— Правда, — сказал Карелла.

— Зачем этот сукин сын убил дедушку? — спросил Марк.

* * *

...Когда Роза Ли Кук приехала в Алабаму, здесь не было ни одного ресторана для белых, куда пускали бы цветных. Ресторан, в который сегодня привела ее Шарин, был просто забит белыми. Оглядевшись по сторонам, Роза Ли увидела всего одну черную семью, не считая их самих, — очень темный мужчина, его жена с чуть более светлым оттенком кожи и трое детей, разнаряженных ради Вербного воскресенья. Сама Роза Ли была одета в прекрасный костюм, который очень шел к ее коже цвета грецкого ореха. Этот костюм ей подарила Шарин на день рождения. Еще на Розе Ли была шляпка, которую она купила сама, украшенная крохотными желтыми цветочками. Конечно, Пасха будет только в следующее воскресенье, но Роза Ли уже сейчас предвкушала этот праздник.

Она была не из тех женщин, которые позволяют себе пить спиртное — ну разве что иногда глоток сладкого вина. Но сегодня был день, когда Христос во славе вошел в Иерусалим, и Роза Ли полагала, что в такой день простительно немного выпить. Потому, когда Шарин спросила, не хочет ли она выпить коктейль перед обедом, Роза Ли согласилась, только сказала, чтобы не подавали «Кровавую Мэри».

Роза Ли родила Шарин в тринадцать лет, и теперь, когда ей исполнилось пятьдесят три, женщины были больше похожи на сестер, чем на мать и дочь — они так часто слышали этот комплимент, что их от него уже тошнило. Одинаковый цвет глаз, одинаковый цвет кожи, похожие черты. Только у Шарин была короткая стрижка, а у ее матери из-под очаровательной шляпки выглядывали блестящие тугие локоны.

Они сдвинули бокалы и выпили.

Белый мужчина за соседним столиком явно восхищался ими. Роза Ли заметила это и тут же отвела взгляд, точно так же, как делала она это на Юге еще тогда, когда была маленькой девочкой. Еще в детстве ей внушили, что нечего нескромным поведением напрашиваться на изнасилование, и это убеждение осталось с ней на всю жизнь. Ни одному белому мужчине нельзя доверять. Когда негр видит по телевизору, как белые копы избивают Родни Кинга, он говорит: «А что в этом нового? Это происходит повсюду. Только теперь это решились показать». А когда белый человек видит по телевизору, как избивают Родни Кинга, он говорит: «Какой ужас, копы бьют этого несчастного негра!» Можно подумать, они не знают, что это происходит ежедневно в каждом городе Америки — белые копы бьют негра. Или запускают свои лапы под блузку негритянки. Или даже хуже — лапают ее за такие места, к которым они вообще не имеют права прикасаться, и все потому, что она оказалась у них под арестом.

— Знаешь, я тебе звонила вчера вечером, — сказала Роза Ли. — Хотела напомнить, что мы встречаемся в десять часов в церкви.

— Да, я получила сообщение, — сказала Шарин.

— А почему тогда ты не перезвонила?

— Я поздно пришла. Я позвонила утром, сразу же, как только...

— А где ты была?

— Гуляла.

— С кем?

— Ты его не знаешь.

— А где вы были?

— Обедали.

— И где?

— В Квотере.

— Опасный район. Тебе не стоило ходить туда вечером.

— Квотер-то? Да это же самый оживленный район, ма.

— Ну и что, что оживленный. В этом Квотере полно мест, где с человеком могут произойти неприятности.

— Ну, мы туда не ходили.

— А где вы были?

— В ресторане «Петруччо».

— Итальянский?

— Да.

— Итальянцы кладут в еду слишком много чеснока, — сказала Роза Ли. — С чего это вдруг ты выбрала итальянский ресторан?

— Это он выбрал.

— Кто это — он?

— Джейми Хадсон.

— Я его не знаю. Или знаю?

— Нет, не знаешь.

— А где ты познакомилась с этим Хадсоном?

— В больнице.

— Он врач?

— Да.

— Это хорошо. А сегодня вечером ты будешь дома?

— Ну, по правде говоря, сегодня у меня тоже назначено свидание.

— Завтра рабочий день. Тебе нужно пораньше лечь, чтобы выспаться и отдохнуть. Как ты сможешь лечить больных, если будешь уставшей?

— Свидание будет не поздно.

— А куда ты собираешься?

— В китайский ресторан.

— Мне нравится китайская кухня, — сказала Роза Ли. — А с кем? Опять с этим врачом?

— Нет, с другим мужчиной.

— А его как зовут?

Шарин заколебалась.

— Берт Клинг, — сказала она наконец.

— Берт что?

— Клинг.

— Что это за имя такое? — спросила мать.

— Имя как имя, — сказала Шарин.

— Странное какое-то имя.

— Добрый день, леди, — произнес официант, неожиданно возникший возле их столика. — Вам принести меню?

— Да, пожалуйста, — сказала Роза Ли. — Я чего-то вдруг так проголодалась. А ты, Шари?

Шари.

Шарин внезапно захотелось сказать матери, что Берт Клинг — белый.

Но она задавила эту идею, как таракана.

* * *

Воры знают о совпадениях все.

Они знают, что если в тот момент, когда ты грабишь бакалейный магазинчик, к нему подкатывает патрульная машина, то это чистейшей воды совпадение, но из-за этого совпадения может оказаться так, что тебе двадцать лет придется видеть небо в клеточку.

Копам тоже немало известно о совпадениях.

Они знают, что словарь определяет совпадение следующим образом: «То, что одновременно происходит в одном и том же месте».

Или: «То, что происходит в одно и то же время».

Копы знают, что девяносто четыре процента всех людей, убитых в этой прекрасной стране, были убиты только потому, что оказались в одном и том же месте с человеком, вооруженным пистолетом, ножом или бейсбольной битой. Иначе выражаясь, им довелось где-то оказаться в то самое время, когда там происходило нечто ужасное, и потому им вышибли мозги или всадили нож в печень.

Копы уверены, что в этом мире все стычки происходят случайно.

Хотите — верьте, хотите — нет.

Так получилось, что в девять вечера Берт Клинг сидел в кабинке ресторана «Дворцовая пагода» в обществе двух красивых чернокожих женщин. По некоему совпадению незадолго перед этим Артур Браун извинился и сказал, что ему нужно на минутку выйти, и Клинг остался один в дамском обществе.

По какому-то совпадению в кабинке напротив них сидели двое белых мужчин.

Опять же, так совпало, что именно в этот момент в ресторан вошли двое чернокожих мужчин, и метрдотель посадил их в соседнюю кабинку.

Сплошное совпадение.

Опять же, Клинг не сидел бы в этом ресторане вместе с Шарин Кук, если бы двадцать девятого марта не подстрелили служащую полиции по имени Джорджия Моубри — событие, в результате которого на следующее утро Клинг случайно встретился с Шарин. Саму Джорджию тоже подстрелили совершенно случайно. Она просто стояла в коридоре, разговаривала с другой женщиной-полицейским, тут дверь квартиры распахнулась, и сидевший внутри парень устроил пальбу.

Копы не любят слышать о совпадениях.

Метрдотель усадил двух чернокожих мужчин и спросил, не желают ли они чего-нибудь выпить. Посетители заказали виски со льдом и «Корону» с лимоном. Один из мужчин повернулся в сторону двери — и, случайно, в сторону столика, за которым сидел Клинг в обществе двух чернокожих женщин, — посмотрел на них, что-то сказал своему приятелю, потом встал и направился к их столику. Клинг сидел, положив руки на стол, и, улыбаясь, что-то рассказывал. Незнакомец прервал его буквально на полуслове.

Клинг как раз говорил, что во время допроса Андреа Пакер его не покидало ощущение, что девушка держится так, будто играет роль в фильме.

— Мне казалось...

— Этот парень вам надоедает? — перебил его незнакомец.

У всех еще были свежи в памяти беспорядки на расовой почве, которые произошли в Гровер-парке в прошлую субботу. Черные и белые. Воспоминание об этом было составной частью уравнения. Это же воспоминание было частью совпадения, которое начало разворачиваться с путающей быстротой.

— Все в порядке, приятель, — сказала Каролина.

Она уже довольно долго была замужем за Артуром Брауном и привыкла пользоваться его силой и его авторитетом, привыкла чувствовать себя в безопасности, когда он находился поблизости, и не только потому, что Арти был копом, но также и потому, что он был любящим и заботливым мужем. Но она не почувствовала никакой угрозы, когда чернокожий мужчина подошел к их столику. Каролина подумала, что незнакомец решил поиграть в доброго самаритянина: две чернокожие женщины сидят одни, напротив сидит белый мужик и навязывает им свое общество. Конечно, чернокожий брат решил удостовериться, что здесь все в порядке.

Но незнакомец не ушел.

— Правда, все в порядке, — повторила Каролина и улыбнулась, давая незнакомцу понять, что он может спокойно уйти.

— Тебе что, не хватает белых женщин? — спросил незнакомец у Клинга.

— Это мои друзья, — сказал Клинг.

— Ты слышишь, что я тебе говорю?

— Все в порядке, мы...

— Эй! — крикнул один из белых мужчин, сидевших в кабинке напротив. — Тебе же сказали, что они знакомы. Вали отсюда.

Чернокожий мужчина повернулся. Его приятель тем временем выбрался из кабинки в проход между столиками. Заварушка началась.

Клинг не знал, кто кого первым ударил. Да это и не имело особого значения. Зато он видел, что двое белых и двое чернокожих мужчин сцепились в драке, и еще он увидел, что у кого-то в руке появился пистолет — да откуда столько пистолетов в этом чертовом городе, в этой чертовой стране, во всем мире! — и закричал: «Полиция! Бросайте оружие!» В этот момент он заметил, что Браун вышел из туалета, сообразил, что происходит, и опрометью кинулся в зал.

Шарин тоже была копом, и она знала, что нужно делать в такой ситуации, когда на сцене появляется пистолет — точнее, как ей удалось разглядеть, два пистолета, один в черной руке, один в белой. Опять повторялись события прошлой субботы! Она перемахнула через невысокую перегородку между кабинками, только ноги мелькнули, потом перескочила в следующую кабинку, где белая пара увлеченно расправлялась с миской горячего му-гу-гай-пан. Шарин пробормотала извинения, перелезла через них, вонзая каблуки в зеленое сиденье диванчика, выскользнула в проход с другой стороны, бросилась ко входу в ресторан, нашла телефон, висевший рядом с автоматом для продажи сигарет, и позвонила по номеру 10-13.

Когда Браун подбежал к кабинке, он увидел, что Каролина держит в руке туфельку и что она готова врезать каблуком любому, кто к ней приблизится, невзирая на расовую принадлежность. Браун выхватил свой пистолет еще до того, как он увидел, что у двоих из дерущихся есть пистолеты. Он издалека увидел, что Клинг уже держит пистолет в руках, а Браун знал, что Клинг не стал бы доставать оружие без необходимости. Оба детектива ни на миг не забывали, что здесь полно людей и что открывать огонь крайне нежелательно. Но двое мужчин, чернокожий и белый, уже стояли друг против друга с пистолетами в руках, и их явно совершенно не волновало, что здесь полно людей и, судя по их виду, они в любое мгновение могли начать стрелять друг в друга. Арти Браун был крупнее Клинга и крупнее всех прочих мужчин в этом зале. А еще он умел орать громче, чем кто-либо другой во всем городе. И он заорал во всю силу своих легких, что он офицер полиции и что если все за десять секунд не побросают свои чертовы пушки, то он вышибет кое-кому мозги.

Все закончилось так же быстро, как началось.

Так что к тому моменту, когда у ресторана с визгом затормозили шесть радиофицированных патрульных машин, прибывших по звонку Шарин, все уже успокоились и ситуация находилась под контролем.

Кстати, по какому-то совпадению того белого, который предложил первому из негров валить отсюда, разыскивали за вооруженное ограбление в штате Аризона.

* * *

Ночью в постели он спросил, что она думает о сегодняшнем вечере.

— О еде или об этом шоу? — уточнила она.

— Об обществе.

— Мне всегда нравился Берт, — сказала она. — И Шарин мне тоже очень понравилась.

— Как ты думаешь, у них что-нибудь получится? — спросил Браун.

— Надеюсь, что да, — ответила Каролина.

* * *

Они помогали друг другу раздеться в темноте.

Они могли оба быть белыми, они могли оба быть черными, они могли быть какого угодно цвета — это было совершенно неважно, потому что они не видели друг друга в темноте. Целуясь в темноте и стоя вплотную друг к другу, они расстегивали пуговицы и «молнии», пока не оказались обнаженными. Они прижались друг к другу в темноте, он — крепко, она — нежно, и на ощупь ласкали друг друга. В темноте ее кожа была шелковистой и гладкой, как полированный алебастр. В темноте его кожа была шелковистой и гладкой, как полированное эбеновое дерево.

Наконец они подошли к кровати и легли рядом. Они целовались и ласкали друг друга в темноте — губы к губам, тело к телу. Происшествие в ресторане только увеличило их пыл. Отчаянное стремление доказать, что это можно преодолеть, что так не может, не должно оставаться, усилило их страсть. В темноте их сердца стучали в такт.

Он вошел в нее в темноте и почувствовал, что она принимает его, раскрывается перед ним, бормоча какие-то ласковые слова. Он погрузился глубже, подался назад и снова погрузился. При каждом толчке их бедра прижимались друг к другу, теплые и мягкие в темноте. Он был сдержанным и осторожным, и она отвечала ему так же осторожно, но потом ритм сделался исступленным. Они почувствовали себя свободнее, нашли мелодию, объединившую их. Волна этой музыки оглушила их, повлекла к далекому берегу и выбросила на него. И в темноте они снова прижались друг к другу, словно дети.

Утром они посмотрели друг на друга.

Он был все таким же белым.

Она была все такой же черной.

— А почему бы нам это не узаконить? — спросила она.

— А давай! — сказал он.