Он любил наблюдать за тем, как она раздевается. Он тогда говорил себе, что он всего лишь усталый бизнесмен, который не мог позволить себе на свою скудную зарплату купить билет в музыкальную комедию и вместо этого смотрит на Кристин Максвел и предпочитает ее кордебалету хористок. Он также знал, что сам он не просто «голос за кадром», в его радости было что-то более личное. Вполне возможно, что он действительно очень устал и действительно был всего лишь бизнесменом, чей бизнес – преступление и наказание. Но, сидя напротив нее на диване с бокалом виски в больших руках, голые ноги спокойно лежат на специальной подушке, он наблюдал, как она снимает блузку, и в нем подымалось что-то большее, чем просто ожидание удовольствия. Он мечтал обнять обнаженное тело, любить ее, но она была для него чем-то большим, чем просто партнерша по постели, она сулила ему блаженство, к ней он возвращался в конце тяжелого и длинного дня, он всегда был счастлив с ней, а она, в свою очередь, делала все, чтобы с ней он чувствовал себя нужным и желанным.

Теперь она завела руки за спину, чтобы расстегнуть лифчик, высвободив свою полную грудь, отнесла его к стулу, на спинке которого уже висела ее блузка. Свернула лифчик пополам и положила на блузку, расстегнула молнию на юбке и сняла ее, сложила и положила на сиденье, сбросила с себя нижнюю юбку и положила на верхнюю. Сняла черные лодочки на высоком каблучке, поставила рядом со стулом, затем отстегнула резинки, стянула с ног чулки, тоже положила их на стул. В полумраке комнаты она невольно улыбнулась ему, сняла трусики, бросила их на стул и, оставив на себе только пояс с резинками, направилась к дивану, на котором он растянулся, отдыхая.

– Сними его тоже, – попросил он.

– Нет. Я хочу и тебе хоть что-нибудь оставить.

– Зачем?

– Не знаю. – Она усмехнулась и поцеловала его в губы. – Мне не хочется, чтобы все было уж слишком легко. – И она опять поцеловала его. – Ну и что ты сегодня делал?

– Перестреливался с убийцей, – ответил Хейз.

– Ну и взял его?

– Нет.

– А потом что?

– Вернулся, чтобы поговорить с хозяйкой дома.

– Помогло?

– Не очень. Хотя маленькая девочка назвала нам его имя.

– Уже хорошо.

– Пети, – грустно сказал он. – Сколько, по-твоему, этих Пети у нас в городе?

– Подозреваю, что миллиона два.

– У тебя сегодня такие сладкие губы, – и он опять поцеловал ее.

– Мм-м.

– Как раз перед приходом к тебе, мы устраивали облаву. Забрали целый чемодан, около сорока фунтов наркотиков на сумму что-то около двенадцати миллионов.

– С собой не принес?

– Я не знал, что ты наркоманка, – пробормотал он.

– Я тайная наркоманка, – прошептала она ему на ухо. – Самой худшей разновидности.

– Я знаю. – Он помолчал, ухмыляясь. – У меня есть на работе немного марихуаны. Я тебе принесу в следующий раз.

– Марихуана, – сказала Кристина, – это – для детей.

– Ты предпочитаешь героин. А?

– Точно. – Она укусила его за ухо и добавила: – Может быть, у нас что-нибудь и получится. Ты ведь часто участвуешь в таких облавах?

– Не очень. Обычно этим занимается отдел по борьбе с наркотиками.

– Но ты же достаешь героин. Верно?

– Несомненно.

– Может быть, мы сможем открыть торговлю?

– Может быть. – Он поцеловал ее в шею и сказал: – Сними трусы.

– Я их уже сняла.

– Ну тогда этот, как его, пояс.

– Ты сам сними.

Он притянул ее к себе, стал нащупывать руками застежки на тонкой ткани. Внезапно он нахмурился и спросил:

– Черт возьми?

– В чем дело?

– Я вспомнил.

– Что именно?

– Даже не знаю, мне пришло в голову... Нелепо... Верно?

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?

– Нет, я сам могу. – И он опять нахмурился. – Смешно, я... Почему эта штука на тебе? Во всяком случае?..

– Что? – опять она ничего не поняла.

– Послушай, как же?.. – Он тряхнул головой. – Ладно. Не обращай внимания, – произнес он и, расстегнув пояс, бросил его через всю комнату на стул, но промахнулся.

– Ну, вот видишь, теперь он на полу, – упрекнула Кристин.

– Ты хочешь, чтобы я встал и поднял его?

– Нет. Пусть лежит.

Она поцеловала его, но губы его были плотно сжаты, и она в темноте дотронулась до его лица и поняла, что он хмурится, что оно как маска.

– Что случилось? – испугалась она.

– Должно быть, вспомнил того парня, Пети. Или как его там.

– Ну и что?

– Не знаю. – Он все еще колебался. – Что-то такое... может быть, и не его. Хотя... что-то и вспомнил...

– Что-то... о чем?

– Точно не знаю... Но что-то пришло на ум... а потом ушло... что-то связанное с работой, с убийством.

– Тогда, наверняка, это сегодняшний убийца. В которого ты стрелял.

– Наверняка, должно быть, так оно и есть, но, – он отрицательно покачал головой. – Черт возьми, мысль пришла и ускользнула... – Он прижал ее к себе, поцеловал в шею, провел рукой по бедру и внезапно рывком оттолкнул от себя, сел и сказал:

– Этот... этот...

– Что? Ты о чем? – спросила она.

– Что ты снимаешь? – выпалил он.

– Что? – не поняла она.

– Ну, Кристин! – он уже сердился, раздраженный тем, что она сразу не поняла, что он хотел сказать.

– Что именно?

– Сначала! Сначала, что ты снимаешь первым!

– Когда? Что ты хочешь?

– Кто-нибудь носит трусы под поясом? Ну, другие женщины?

– Ну что ты! Как можно?

– Тогда как же, черт возьми?

– Ну, может быть... Если только...

– Если что?

– Если трусики очень короткие. Но все равно, так было бы очень неудобно, Коттон. Не понимаю, зачем женщине это делать...

– Они этого и не делают?

– Что?

– Короче. Не делали. Черт возьми, пояс с резинками был на стуле!

– Какой пояс! О чем ты? Он же на полу, Коттон. Ты сам бросил его туда несколько минут...

– Не твой! Ирэн! – крикнул он и внезапно поднялся с дивана.

– Чей?

– Ирэн Тейер! Ее пояс с резинками был на стуле вместе со всей одеждой, но на ней были трусы, Кристин! Как, черт возьми, ей удалось это сделать?

– Ты имеешь в виду то самоубийство? Которым ты занимался в прошлом месяце?

– Самоубийство? Как бы не так! Как она смогла бы снять пояс с резинками, не сняв сначала трусов? Ты можешь мне сказать?

– Я... Я не знаю, – сказала она неуверенно. – Может быть, разделась, а потом... потом ей стало холодно или что-то еще, и она снова их одела. Правда же, она бы могла...

– Или кто-то другой одел их на нее! Кто не знал элементарных вещей о том, как одевают и раздевают женщину!

Он окинул ее совершенно диким взглядом, утвердительно кивнул, кулаком одной руки ударил в раскрытую ладонь другой и спросил:

– Где мои ботинки?

* * *

Очень много говорят о комплексе вины американца. Еще больше говорят о пуританском наследии и культуре, как будто нарочно созданной для того, чтобы поощрять постоянное чувство тревоги и беспокойства. Хейзу не было известно, носил ли повсюду с собой средний американец чувство вины как камень, в ту ночь он даже и не думал о среднем американце, отправляясь на арест.

Он только знал, что виновный преступник – это американец, который носит в себе чувство вины, как носят камень, и еще он знал, что у него нет шанса раскрыть это дело, которое уже валялось среди нераскрытых, если не сыграть на комплексе вины. Возможно, можно было бы найти сотни легких объяснений тому, почему Ирэн Тейер нашли мертвой в трусах, но без пояса с резинками. Кристин сразу же, не задумываясь, предложила одно, а умный убийца мог, вполне вероятно, предложить дюжину других, если его даже слегка поприжать. Поэтому Хейз отправился к дому в Риверхеде не для того, чтобы изложить правильную и тщательно отработанную процедуру раздевания женщины. Он пошел туда с ложью, большой, как сам дом, замыслив сразу же взять на «пушку», вызвать чувство вины. Он отправился в этот дом, чтобы арестовать, и весь его вид, и все его поведение указывало на то, что ему известны все детали происшедшего, и он не станет ничего слушать. Сначала он постучал по двери револьвером.

Ждал в темноте. Он решил ждать еще две минуты, а потом выстрелом сбить замок с двери. Но ему не пришлось долго ждать. Он услышал звук приближающихся к двери шагов, а вслед за этим дверь открылась и Амос Барлоу спросил:

– Что вам угодно?

Хейз ткнул в него револьвером и скомандовал:

– Собирайтесь, мистер Барлоу. Все кончено!

– Что? – не понял тот. На лице отразилось полное недоумение. Широко открыв глаза, он вглядывался в Хейза.

– Вы слышали меня? Все кончено. Мы только что получили лабораторные данные.

– Что? Какие данные? О чем вы говорите?

– Я говорю об отпечатках пальцев на бокале, который вы вымыли и поставили на полку, в кухонный шкафчик, – солгал Хейз. – Я говорю об убийстве вашего собственного брата и Ирэн Тейер. А теперь берите свою проклятую шляпу, потому что день у меня был длинный и тяжелый, и я устал. И очень склонен прямо сейчас выстрелить и покончить с этим делом прямо здесь и сразу же.

Он, застыв с револьвером в руке, ждал в темноте, сердце в его груди учащенно билось, потому что он не знал, как будет реагировать Барлоу на его блеф. Если бы он сказал, что не знает, о чем говорит Хейз, о каком таком бокале? О каком кухонном шкафчике? О каких отпечатках? Если бы он так сказал, сразу бы стало ясно, что уже никогда не будет никакой возможности установить правду в этом деле. Оно так и сгниет среди нераскрытых.

Но очень тихо Барлоу произнес:

– Я думал, я его хорошо помыл.

– Помыл, – быстро откликнулся Хейз. – Но один отпечаток на самом дне оставили.

Барлоу коротко кивнул и глубоко вздохнул.

– Я считал, что я все сделал очень тщательно. Я очень аккуратно все там убрал. – Он покачал головой. – И вы, вы уже давно все знаете?

– Лаборатория завалена работой. Мы только сегодня получили данные.

– Потому что... я думал... Когда вы в прошлый раз искали здесь фильм, я тогда подумал, что уже все. Я думал, что после этого вы дело закроете.

– А что вы все-таки сделали с фильмом?

– Я сжег его. Я понял, что взяв его, совершил ошибку. Я долго ждал случая избавиться от него. Но... но мне хотелось... сохранить что-нибудь на память о Томми. Знаете? Хотелось иметь что-нибудь, что могло мне напоминать о нем. – Он опять покачал головой. – Я сжег его за два дня до того, как вы пришли искать его. Я думал, что все уже закончилось и что вы закрыли дело.

– Зачем вы это сделали, мистер Барлоу? Зачем вы их убили?

Барлоу, щуплый, кривобокий, с тростью в правой руке, минуту пристально смотрел на него. И в этот момент Хейз очень пожалел его. Он смотрел на Барлоу, стоящего в дверях дома, который он купил вместе с братом, и пытался понять, что толкнуло его на убийство.

– Так зачем же вы это сделали? – повторил он свой вопрос.

А Барлоу, вглядываясь в Хейза и смотря сквозь него и мимо него, вспоминая ту далекую апрельскую ночь, просто сказал:

– Мне просто пришло в голову.

И Хейз надел на него наручники.

– Мне просто ударило в голову. Вы должны понять, что у меня и в мыслях не было убивать их, когда я пошел на эту встречу. Я даже не знал о существовании Ирэн Тейер, поэтому я не мог планировать убийство. Вы должны это понять. В то утро Томми сказал мне, что у него для меня сюрприз, и он дал мне адрес, сказал, чтобы я пришел к нему в обеденный перерыв. Я каждый день хожу обедать в двенадцать тридцать. Я сгорал от нетерпения, хотелось быстрее узнать, что это за сюрприз. Я едва дождался обеда в тот день.

В двенадцать тридцать я спустился вниз, взял такси и поехал по тому адресу, который он мне дал, Южная Пятая улица, дом 1516, квартира 1"А". Я туда и отправился, поднялся наверх, позвонил, и Томми открыл дверь, на лице его была широкая улыбка – он всегда был удачливый счастливчик, смешливый. Он пригласил меня войти, провел в гостиную, и там я увидел девушку. Ирэн. Ирэн Тейер.

Он взглянул на меня и сказал:

– Ирэн, познакомься с моим братом. – А потом обратился ко мне, все так же улыбаясь: – Амос, это Ирэн Тейер.

И я протянул руку, чтобы с ней поздороваться, как услышал его слова:

– Мы собираемся пожениться в следующем месяце.

Знаете, я не мог поверить. Я ведь даже о ней ничего не слышал, и вот приглашает меня на какую-то странную квартиру на Южной Пятой, знакомит меня с ней и сообщает, что собирается жениться в следующем месяце. А ведь он мне никогда даже и не намекнул, что у него серьезные намерения в отношении кого бы то ни было. Ведь я же его брат. Уж по крайней мере, мог бы заранее предупредить.

У них... У них были две бутылки виски. Томми сказал, что купил их, чтобы отпраздновать. Он налил всем немного, и мы выпили за предстоящую женитьбу. А я все время думал, почему он мне ничего не рассказывал? Родному брату? Мы... мы были так близки. Томми заботился обо мне, когда погибли родители. Он был мне вместо отца. Клянусь, мы действительно любили друг друга. По-настоящему любили. И пока мы пили, я все время думал, почему он никогда ничего не говорил мне об этой Ирэн Тейер, они стали объяснять мне, что Ирэн была замужем, что она скоро уедет в Рено и, как только она получит развод, Томми присоединится к ней. И они планировали провести медовый месяц на Западе. А Томми намеревался найти там работу, в чем он не вполне был уверен, хотя и слышал, что в Калифорнии много возможностей. Он говорил, что мог бы попытать счастья в кинобизнесе. Он всегда играл в кино с этим своим другом, с которым вместе работали.

Так мы сидели и выпивали и постепенно до меня дошло, что он не только собирается жениться на этой странной девушке, с которой я едва знаком, но и планирует уехать, и может быть, постоянно поселиться в Калифорнии, и это после того, как мы только что купили дом. Мы не прожили в новом доме и года, а он уже собирается из него уехать, жить в Калифорнии все время, где-то в другом конце страны. Мне стало не по себе, я извинился и ушел в ванную, испытывая тошноту, боль в желудке, и я осмотрел аптечку, чтобы найти соду или еще что-нибудь, чтобы снять боль, и тут я увидел снотворное, и именно тогда у меня созрела мысль.

Я не совсем в этом уверен, но полагаю, что именно тогда. Я хочу сказать, что тогда я еще не знал, что пущу газ или сделаю что-то там еще. В то время я только знал одно:, я подложу снотворное в виски. Я подумал, что они умрут от этого, от большой дозы снотворного. Когда я вышел из ванной комнаты, в моем кармане лежал пузырек со снотворным. Томми снова налил, и я вышел на кухню с бокалами, чтобы налить воды: мы разбавляли виски водой и тогда же положил снотворное в их бокалы, по две таблетки в каждый. Я считал, что этого количества достаточно, чтобы они заснули или бы даже умерли. Я и сам не знаю, что я считал. Во всяком случае, снотворное очень быстро подействовало. Я был рад этому, так как мой обеденный перерыв заканчивался, а я никогда еще не опаздывал за все время работы в фирме «Андерсен и Леб»: ни утром, ни в обед – никогда. Они оба заснули приблизительно минут через пятнадцать, и я посмотрел на них и понял, что они всего лишь спят. И, наверное, именно тогда я понял, что мне придется убить их обоих, не знаю почему, но я думаю потому, что я не хотел, чтобы Томми женился на этой девушке и уезжал от меня в Калифорнию, навсегда. Да, я полагаю, что именно тогда я решил открыть газ.

Я перенес их в спальню, положил на кровать, а потом увидел пишущую машинку на столике рядом с кроватью. И я напечатал записку, положил ее на туалетный столик. Не знаю, почему я неправильно написал слово «своим». Думаю, потому, что не умею печатать, я взял записку двумя пальцами, но в комнате нее было ластика, и я подумал, что благодаря ошибке, записка выглядит естественнее, ну я и оставил все как есть. Я снял часы с Томми и положил их на записку, чтобы не слетела со столика. И тут мне пришла мысль раздеть их. Думаю, мне хотелось, чтобы все было похоже на любовное гнездышко, как будто они только закончили заниматься любовью, прежде чем включили газ.

Так что я снял с них всю одежду и сложил ее на стульях. Я старался сделать все, чтобы выглядело так, будто они сами ее сняли и сложили. Затем я прошелся по квартире и стер все следы, со всех мест, до которых я дотрагивался. Но я не мог вспомнить, до чего я дотрагивался, а до чего нет, так что я вытирал все подряд носовым платком. Протирая вещи в гостиной, я увидел фильм. На футляре стояло имя Томми, и я вспомнил, что как-то встречался с его другом и что они вместе снимали фильм. Поэтому я и положил пленку в карман пальто.

Затем я отнес бутылки с виски в спальню, открыл вторую, чтобы выглядело так, будто они много пили, и даже пролил часть на половик, чтобы создать впечатление, что они много выпили, прежде чем включили газ. Но я все еще его не включал, хотя мысль эта все время у меня была. Я знал, что я это сделаю, но пока не делал. Я смотрел на них, и мне становилось не по себе. Я все время думал о них там, на кровати, когда мыл бокалы в кухне. Я вымыл и вытер все три и оставил два в раковине, чтобы подумали, что они были одни и пили вдвоем. И я поставил третий бокал назад в кухонный шкафчик, где были все остальные. Я считал, что я их все хорошо вытер. Но, очевидно, в вашей лаборатории есть способ выяснить все, глупо с моей стороны было думать, что они этого не увидят, имея в своем распоряжении микроскопы и все остальное. Все время, пока я мыл бокалы, я думал о них, лежащих на кровати, и меня стало беспокоить, что их найдут совсем голыми, хотя я и хотел, чтобы все было похоже на любовь. Поэтому я вернулся в спальню, и снова надел на них нижнее белье. На Томми и на девушку. Я бы надел на нее и – лифчик, но... я... не знал, как это сделать. Так что... я сделал, что смог. Затем я постоял в дверях и минуту разглядывал комнату, чтобы убедиться, что все было похоже на любовь. И решив, что похоже, отправился в кухню, включил газ и ушел из квартиры.

* * *

Когда стенографистка представила отпечатанную на машинке исповедь, Амос Барлоу, подписав ее, вышел из комнаты в сопровождении патрульного, который отвел его вниз в камеру, где он должен был провести ночь до следующего утра. Они наблюдали, как он, хромая, выходил из комнаты, слышали стук его трости по железным ступенькам, ведущим на первый этаж, и не испытывали ни торжества, ни чувства удовлетворенности.

– Вы, ребята, наверное, хотите кофе? – спросил Мисколо, появляясь в дверях канцелярии.

– Нет, спасибо, мне не надо, – отказался Карелла.

– А ты, Коттон, может быть, выпьешь чаю?

– Спасибо, Альф, нет.

Все молчали. Часы на стене показывали без десяти час. За окном начался легкий утренний дождичек. Карелла тяжело вздохнул и надел пиджак.

– Я как раз сидел и думал, сколько людей совершают убийства под влиянием минуты, и все им сходит с рук.

– Много, – откликнулся Хейз.

Карелла снова вздохнул.

– А у тебя есть братья, Коттон?

– Нет.

– И у меня нет. Как можно убить родного брата?

– Он не хотел его терять.

– Но он потерял его, – возразил Карелла и снова вздохнул. – Пойдем, я куплю тебе пива. Хочешь?

– Хорошо, – согласился Хейз.

Они вместе пошли по коридору. У дверей канцелярии оба остановились попрощаться с Мисколо. Когда они спускались по железным ступеням лестницы на первый этаж, Карелла спросил:

– Ты когда завтра придешь?

– Пораньше, – ответил Хейз.

– Попытаемся разузнать о Пети?

Он все еще висит на нас, знаешь?

– Знаю. Во всяком случае, Берт думает, что напал на след. Может быть, что-то разузнаем. Придется потратить на это все утро. Хорошая мысль – прийти пораньше.

– Может быть, наплевать на пиво. А?

– Я с удовольствием, если ты не возражаешь, – согласился Карелла.

К тому времени, как они вышли на улицу, шел уже сильный дождь.