В три часа ночи Мария Эрнандес решила, что на сегодня хватит. В кошельке у нее было тридцать пять долларов, она устала, замерзла, и если сейчас вмазаться и сразу лечь спать, то ночь пройдет прекрасно. Нет ничего лучше героина перед сном. Героин преображал Марию. Она начинала ощущать покалывание везде, даже в тех местах, которые полиция нравов и она сама называли интимными.

Этот эвфемизм сотрудники отдела по борьбе с проституцией использовали в соответствии с законом, ибо закон гласил, что арестовать предполагаемую проститутку можно только тогда, когда она обнажит интимные места. Остается неясным – то ли Мария переняла это слово от полицейских соответствующего отдела, то ли сама изобрела его в своем невинном девичестве.

У нее действительно были хорошие приятели в отделе по борьбе с проституцией – с одними она поддерживала деловые отношения, с другими имела неприятности. Неприятности были двух сортов: юридические и социальные. Многие коллеги Марии называли отдел по борьбе с проституцией козлиным отделом, и это тоже можно было считать эвфемизмом.

В профессиональной жизни Марии было полно эвфемизмов. Она могла говорить о сексе так, как большинство других женщин обсуждают новинки моды, разве что речь Марии была при этом гораздо спокойнее. Впрочем, с другими представительницами своей профессии она могла обсуждать этот предмет и без всяких умолчаний. С мужчинами, естественно, она говорила совершенно иначе.

Мужчина, домогающийся ее тела, в разговоре с другими проститутками был «джоном». Но в беседе с мужчинами и женщинами где-нибудь в бистро она всегда называла клиента «другом».

Когда Мария говорила: «У меня много влиятельных друзей», – она не имела в виду, что ей, к примеру, помогут уладить неприятности с дорожной полицией. Она просто хотела сказать, что многие из мужчин, которые, пользуясь эвфемизмом, спят с ней, – люди состоятельные и уважаемые.

Равным образом Мария никогда не опускалась до того, чтобы вульгарно описывать оказываемые ею услуги. Мария никогда не спала с мужчиной. Мария проводила время с другом.

Все, что Мария делала, она делала с поразительной отрешенностью. Она понимала, что существуют и другие, более уважаемые способы зарабатывать деньги. Но Марии требовалось около сорока долларов в день, чтобы удовлетворять свою пагубную страсть, а девушки ее возраста – за исключением, конечно, кинозвезд – таких денег заработать не могут. Она считала большой удачей, что выросла с готовым к употреблению товаром. И, следуя известной поговорке о спросе и предложении, она принялась покорно предлагать себя везде, где был спрос.

А спрос на Марию был велик.

Домашние хозяйки окраин, любительницы вязать и шить, пленницы золотых клеток брачных уз, изрядно удивились бы, узнав, насколько велик спрос на Марию. Они были бы, по правде говоря, просто шокированы.

Ибо у Марии было очень много друзей, любивших ее за невинный вид старшеклассницы. Общение с Марией возвращало их в отрочество, поскольку даже домохозяйки окраин знали, что каждый мужчина – это всего лишь бывший мальчишка. Друзья Марии были очень разные люди – от состоятельных администраторов до рядовых клерков, а места свиданий менялись от обитых плюшем деловых кабинетов до одеяла, брошенного на фабричный пол. Когда она промышляла на территории 87-го участка, то обычно снимала комнату по таксе три доллара за одного друга. Комнаты ей сдавали самые разные люди, но чаще всего старухи, для которых подобная рента была единственным источником существования. Мария не любила работать на окраинах. Ставки здесь были, естественно, ниже, а это означало, что для получения суммы, требовавшейся на дневную порцию наркотика, приходилось развлекать больше друзей.

Было бы неверно утверждать, будто Мария презирала секс. Но и нельзя было сказать, что она любила его. Она его не презирала и не любила – она его терпела. Это было частью ее работы, и если вспомнить, что многие служащие не любят и не презирают, а просто терпят свою работу, то ее отношение к собственной профессии понять можно. Терпению ее помогало и то обстоятельство, что наркотики понижают нормальный сексуальный аппетит. Но, несмотря на эти два обстоятельства, Мария слыла среди клиентов пылкой женщиной.

К трем часам ночи Мария устала. В кошельке у нее было тридцать пять долларов, а в номере отеля – одна восьмая унции героина, и, черт возьми, можно было уже и отдохнуть. Но тридцать пять долларов – это еще не сорок, которые требовались для дозы на следующий день, так что к чувству оконченной работы примешивалось и нежелание уходить, не добыв пяти последних долларов.

Возможно, именно это чувство и привело к цепи событий, в результате которых она оказалась в больнице.

Мария шла, наклонив голову от ветра; она была в туфлях на высоком каблуке и в плаще без подкладки. Под плащом на ней была шелковая голубая юбка и белая блузка. Она надела свой лучший наряд, поскольку в тот день у нее была встреча в центре города с одним из ее влиятельных друзей, у которого она надеялась получить все сорок долларов сразу. Но наличных у того не оказалось, и он попросил ее подождать до следующего раза, а поскольку такое уже случалось раньше, и он всегда потом платил, причем еще и с премией, Мария улыбнулась и, согласившись подождать, отправилась попытать счастья на окраину. В таком наряде она пользовалась успехом. А теперь вот она направлялась к метро, может, и не совсем довольная, но все же предвкушая, как она придет домой и вмажется.

Услышав шаги за спиной, она испугалась. Хулиганов тут было предостаточно, и ей совсем не улыбалось лишиться тридцати пяти долларов, добытых таким тяжелым трудом. Испуг ее прошел, как только она услышала за спиной тихий голос:

– Мария.

Она остановилась и, вглядываясь в темноту, стала ждать. К ней подошел ухмыляющийся мужчина.

– Привет, Мария, – сказал он.

– А, это ты, – откликнулась она. – Привет.

– Куда идешь?

– Домой.

– Так рано?

В его голосе послышался веселый вызов, и Мария решила, что, несмотря на неприязнь к этому человеку и желание быстрее вернуться домой и вмазаться, стоит подумать о пяти или более долларах, которые она может быстро заработать, и ответила ему заученной улыбкой.

– Ну, не так уж и рано, – сказала она чуть изменившимся голосом.

– Точно знаю, – возразил он, – очень рано.

– Видишь ли, – ответила Мария, – это, наверное, зависит от того, как ты собираешься провести время.

– Я могу придумать как.

– Можешь? – Она подняла кокетливо бровь и облизала губы.

– Да, могу.

– Очень любопытно, – сказала Мария, включаясь в игру, которую надо было вести так, чтобы не отпугнуть клиента. – Если бы сейчас действительно было рано, хотя это и не так, то что бы ты сделал?

– Я бы трахнул тебя, Мария, – сказал он.

– Фу, какая грубость, – фыркнула Мария.

– Грубость? А как насчет двадцати долларов? – спросил он, и Мария сразу же потеряла всякий интерес к игре. Ей очень хотелось получить двадцать долларов, к черту игру.

– Хорошо, – сказала она быстро. – Я поищу комнату.

– Поищи, – согласился он.

Мария собралась уже было идти, но вдруг остановилась.

– Я глупостями не занимаюсь, – предупредила она.

– Ладно.

– Пойду договорюсь о комнате.

Мария понимала, что время позднее и за обычную трешку комнату можно и не найти. Но, учитывая обещанные двадцать долларов, есть смысл рискнуть и пятеркой.

О двадцати долларах можно было только мечтать. Она поднялась на второй этаж жилого дома и постучала в одну из дверей. Ответа не последовало, она снова начала стучать, пока не услышала: «Basta! Basta!» Мария узнала голос старой Долорес и улыбнулась, представив, как та выбирается из постели. Через несколько мгновений послышалось шлепанье босых ног на полу.

– Quien es? – спросил голос.

– Я, – ответила она. – Мария Эрнандес.

Дверь открылась.

– Puta! – закричала Долорес. – Почему ты ломишься в дверь в... que hora es?

Мария посмотрела на часы.

– Son las tres. Послушай, Долорес, мне нужна... Долорес стояла в дверях – маленькая худая женщина в выцветшей ночной рубашке, в вырезе рубашки торчали острые ключицы, спутанные седые волосы свисали в беспорядке. В ней закипала злость, которая наконец взорвалась потоком ругательств.

– Puta! – завизжала она. – Hija de la gran puta! Pendega! Cahapera! Ты смеешь приходить сюда в три часа ночи и...

– Мне нужна комната, – торопливо вставила Мария.

– Bete para el carago! – выкрикнула Долорес и стала закрывать дверь.

– Заплачу пять долларов, – сказала Мария.

– Me cago en los santos, – продолжала ругаться старуха, но вдруг остановилась. – Cinco? Ты говоришь, пять?

– Да.

– Комната внизу свободна. Пойду за ключом. Глупая шлюха, почему ты сразу не сказала о пяти долларах? Заходи, а то схватишь воспаление легких.

Мария вошла в квартиру. Ей было слышно, как в кухне, ругаясь, Долорес искала в ящиках ключ. Вскоре старуха вернулась.

– Пять долларов, – напомнила она.

Мария открыла кошелек и дала ей пять долларов. Долорес протянула ключ.

– Доброй ночи, – сказала Долорес и закрыла дверь. Он терпеливо ждал ее на улице.

– Я взяла ключ у Долорес, – сказала Мария.

– У кого?

– У Долорес Фауред. У старухи, которая... – Она замолчала и ухмыльнулась. – Пошли.

Мария повела его в заднюю комнату на первом этаже. Как только захлопнулась дверь, он потянулся к девушке, но она отошла в сторону со словами:

– Кто-то обещал двадцать долларов.

Ухмыляясь, он вынул бумажник. Мария смотрела, как этот большой человек отсчитывает купюры большими пальцами. Мужчина протянул ей деньги, а она, не желая ронять себя, положила их, не пересчитав, в кошелек и сняла плащ.

– В прошлый раз, когда я видела тебя, – сказала Мария, – ты не очень-то мной интересовался. Тебя карты больше занимали.

– То было в прошлый раз.

– Не подумай, что я жалуюсь.

– Я искал тебя весь вечер.

– Честно? – Она подошла к нему, призывно виляя бедрами. Теперь, когда двадцать долларов лежали у нее в кошельке, можно было возобновить игру. – Ну что ж, ты нашел меня, малыш.

– Я хотел поговорить с тобой, Мария.

– Иди сюда, малыш, мы поговорим лежа.

– О Болто, – сказал он.

– Болто? – повторила она озадаченно. – Ах, ты все еще зовешь его этим глупым именем.

– Мне оно нравится. А теперь давай поговорим о твоем уговоре с Болто.

– У меня не было с ним никакого уговора, – сказала она и начала медленно расстегивать блузку.

– Нет, был.

– Слушай, ты что, ради этого сюда пришел? Чтобы поговорить? За это мне двадцать долларов платить не надо.

Она сняла блузку и повесила ее на спинку стула. В комнате из мебели были только стул, кровать и комод с зеркалом. Он внимательно следил за ней и наконец сказал:

– А ты маленькая.

– Я, конечно, не Джейн Рассел, – ответила она, – но фигура у меня все равно хорошая. За двадцать долларов кинозвезду, сам понимаешь, не получишь.

– Я не жалуюсь.

– Так за чем задержка?

– Еще не все сказано.

Мария вздохнула.

– Так мне раздеваться или нет?

– Подожди минуту.

– В комнате не очень-то жарко. Какой бы маленькой я ни была, я не хочу все отморозить.

Она усмехнулась, пытаясь вызвать ответную усмешку. Он не улыбнулся.

– Давай поговорим о Болто, – повторил он.

– Болто, Болто, какое он имеет к тебе отношение?

– Большое. Это я попросил Болто договориться с тобой.

– Что? – Она смотрела на него расширенными от удивления глазами. – Ты? Ты попросил его?..

– Я, – подтвердил он, снова ухмыляясь. Она устало спросила:

– Какой уговор ты имеешь в виду?

– О Болто и твоем брате.

– Говори яснее. Я не понимаю.

– Ты разве не пообещала Болто, что подтвердишь под присягой, будто видела, как твой брат ссорился с младшим Бернсом?

– Вот как? – спросила она подозрительно.

– Именно так, – ответил мужчина. – Болто действовал по моему поручению. Ты ведь получила от него двадцать пять долларов?

– Получила.

– А он пообещал тебе еще, когда подтвердишь, что видела их ссору?

– Да, – сказала Мария. С дрожью в голосе она продолжала: – Мне холодно. Я залезу под одеяло. – Сняв юбку привычным движением, она пробежала по полу в трусиках и бюстгальтере и нырнула в кровать, натянув одеяло до подбородка. – Б-р-р-р-р, – вырвалось у нее.

– Тебе Болто рассказал, зачем все это нужно?

– Он сказал только, что это будет выгодное дельце, и что мой брат в нем участвует.

– А после смерти брата? Болто говорил тебе что-нибудь?

– Он сказал, что мой брат запутал все дело. Послушай, я замерзла. Иди сюда.

– А твое отношение к уговору не изменилось после смерти брата? – спросил он, направляясь к ней. Он снял свой плащ и положил его на кровать.

– Нет, – ответила она, – с чего это вдруг? Он покончил жизнь самоубийством. Так почему...

Мужчина ухмыльнулся.

– Хорошо, – сказал он. – Правильно думаешь.

– А как еще? – откликнулась Мария, задетая его ухмылкой. – Ведь уговор никак не связан со смертью Анибала.

– Никак, – согласился он. – А теперь забудь об этом, слышишь? Ты знаешь только, что твой брат и мальчишка Бернса поссорились, и все. Поняла? Если кто-нибудь спросит тебя – полицейские, репортеры, кто угодно, – ты говоришь только это.

– Кто этот мальчишка Бернса? – Он уже сидел на кровати. – Ты не собираешься раздеваться? – спросила она.

– Нет.

– Боже, я...

– Я не буду раздеваться.

– Ладно, – сказала она тихо. Потом взяла его руку и положила себе на грудь. – Кто этот мальчишка Бернса?

– Не важно. Он ругался с твоим братом.

– Да, да, понятно. – Она помолчала. – Они ведь не такие маленькие?

– Нет, – сказал он.

– Нет, – повторила она. – Не маленькие. Они помолчали. Он лег рядом с ней.

– Запомни, – сказал он снова. – Кто бы тебя ни спросил – полицейский или кто угодно.

– Я уже с одним полицейским говорила.

– С каким?

– Фамилии я не знаю. Симпатичный такой.

– Что ты ему рассказала?

– Ничего.

– А как же уговор?

– Болто предупредил, что надо ждать его сигнала. А до тех пор помалкивать. Этот полицейский... – Она нахмурилась.

– Что полицейский?

– Он сказал... он сказал, что Анибал, может, и не сам себя убил.

– А ты что ответила?

Мария пожала плечами.

– Что он, должно быть, покончил с собой. Разве нет?

– Конечно, да, – сказал мужчина. Он обнял ее крепче. – Мария...

– Нет. Подожди. Мой брат. Он... он не из-за этого уговора погиб? Ведь то, о чем мы с Болто договорились, не имеет... Я сказала – подожди!

– Я не хочу ждать.

– Он покончил с собой? – спросила она, пытаясь оттолкнуть его от себя.

– Да. Да, черт возьми, он покончил с собой!

– Тогда почему тебе надо, чтобы я врала полицейским? Может, моего брата убили? Может... О! Прекрати, мне больно!

– Заткни наконец глотку!

– Перестань! Перестань, пожалуйста, ты делаешь мне больно...

– Тогда заткнись и перестань ныть. Убили – не убили, какая разница? Что ты корчишь из себя, шлюха?

– Его убили, да? – спросила она. Боли теперь почти не было. – Кто убил его? Ты?

– Нет.

– Ты?

– Заткнись! Бога ради, заткнись!

– Ты убил моего брата? Если ты, я врать не буду. Если ты убил его ради своих делишек... – Неожиданно она почувствовала на щеке что-то теплое, но не придала этому значения и продолжала: – ...я сразу иду в полицию. Он, может, ничего собой не представлял, но он мой брат, и я не собираюсь врать...

На лице и на шее стало еще теплее. Она потрогала лицо, подняла руку и внимательно осмотрела ее. Когда она увидела кровь, глаза ее расширились от ужаса. «Он зарезал меня, – мелькнула у нее мысль, – Боже, он зарезал меня».

Мужчина, выгнувшись, оторвал свое тело от нее, в его правой руке она увидела нож с обнаженным лезвием. Он полоснул ее по груди, Мария отпрянула, но мужчина схватил ее за руку, вытащил из кровати и снова набросился на нее. Мария подняла руки, пытаясь защититься от ударов, но он продолжал полосовать ножом по рукам, плечам, ладоням. Она закричала, бросилась к двери и попыталась открыть замок, но израненные пальцы не слушались. Он рывком повернул ее к себе, отвел нож и всадил его со всей силы ей в живот чуть пониже грудной клетки. Мария стукнулась спиной о дверь, он ударил ножом по лицу и шее, а потом закричал:

– Тебе не придется врать ради меня, сука! Больше тебе вообще не придется говорить.

Он отбросил ее от двери, отпер замок, схватил плащ с кровати и остановился, уставившись на залитую кровью фигуру, которая была когда-то Марией Эрнандес, а затем с силой вонзил ей нож в грудь, не сомневаясь, что попал в сердце. Понаблюдав немного, как она оседает на пол, мужчина бросился прочь из комнаты.

Она лежала в луже собственной крови, в голове ее проносились мысли: «Он убил моего брата, а теперь вот убил и меня. Он убил брата из-за этого уговора, я должна была врать, что Бернс поругался с Анибалом, так велел Болто, он дал мне двадцать пять долларов и сказал, что даст еще, он убил брата».

И каким-то чудом она, голая, подползла к открытой двери, выползла в коридор, оставляя за собой кровавый след, и пока жизнь медленно оставляла ее, вытекая с кровью на коричневый пол, добралась до входной двери; она не кричала, потому что сил на крик не осталось, но, дотянувшись до ручки, сумела открыть парадное и упала ничком на тротуар.

Через полчаса ее обнаружил патрульный полицейский Альф Левин и немедленно вызвал «скорую помощь».