11:32.

Солнце почти достигло зенита; лучи его плавили асфальт и бетон, отчего вверх от тротуаров поднимались волны жара.

В парке тоже не ощущалось ветерка.

Человек с биноклем сидел на вершине каменной гряды, но там было не прохладнее, чем на аллеях парка. Одетый в синие габардиновые брюки и хлопчатобумажную рубашку с короткими рукавами, он сидел по-индейски, скрестив ноги, упершись локтями в колени, и смотрел в бинокль на полицейский участок через дорогу.

На лице его играла довольная улыбка.

Человек видел, как из здания участка с криком выбежали мальчишки. Его улыбка расплылась еще шире — отправленное им письмо приносит плоды. Машина пришла в движение. Он с удовольствием наблюдал за результатами. В нем росло странное пульсирующее возбуждение. Интересно, поймают ли они его?

«Нет, им меня ни за что не поймать! — думал он. — Хотя, возможно…»

Человеком владели противоречивые чувства. Он пытался отделаться от назойливых мыслей, но в то же время его воображение рисовало сцены отчаянной погони, перестрелки, схватки и — кульминацию всего — тщательно спланированное убийство. Сегодня вечером он совершит убийство. Да. Пути назад нет. Вот именно. Он должен убить; все решено. Он понимает: другого выхода у него нет, вот именно, нет. Сегодня он убьет. Им его не остановить… хотя, может, у них и получится. Нет, куда им! У них кишка тонка его остановить!

Он перевел окуляры вниз, на каменные ступени.

Навел бинокль на лицо человека. Ясное дело, детектив. Наверное, его тоже привлекли к расследованию. А толчком послужило его письмо! Человек с биноклем еще шире расплылся в улыбке.

У детектива рыжие волосы. В лучах солнца они горят, как медная проволока. Над виском белая прядь. Человек внимательно наблюдал. Сыщик сел в машину — несомненно, это полицейская машина, только без опознавательных знаков. Машина тут же тронулась от тротуара.

Они спешат, подумал человек. Он отнял от глаз бинокль и бросил взгляд на наручные часы.

11:35.

«Не так-то много у них времени. Точнее, у них почти не осталось времени, чтобы меня остановить».

Книжный магазин на территории 87-го участка казался чужеродным телом. Едва ли можно рассчитывать найти книжный магазин в таком квартале. В подобных районах все чтиво обычно бывает сосредоточено на полках аптек и супермаркетов. Что читают обитатели дешевых кварталов? Ужастики типа «Исповедь палача», полупорнографические любовные романы да вестерны из серии «Моя верная шестизарядка».

Магазин назывался просто: «Книги». Он притулился на задворках, между двумя зданиями, в подвальчике. Чтобы попасть туда, нужно было пройти в железные ворота и спуститься на пять ступенек вниз. Посетитель оказывался перед зеркальной витриной, в которой были выставлены книги. На стекле была прилеплена бумажка с надписью: «Мы продаем книги на испанском языке». Другая надпись — на испанском — извещала покупателей о том, что продавцы магазина говорят на этом языке.

В правом углу витрины золочеными буквами было выведено имя владелицы: Кристина Максвелл.

Хоуз спустился на пять ступенек вниз и толкнул дверь. Звякнул колокольчик. Вид книжного магазина задел какую-то забытую струнку в его душе. Словно он уже когда-то бывал здесь, видел пыльные полки и шкафы, вдыхал запах книжных переплетов, сокровенный аромат хранилища знаний. Может, он забредал в такой магазинчик в какой-нибудь дождливый день, гуляя по задворкам центрального квартала? Или в памяти вдруг всплыла книжная лавка «Парнас на колесах»? Книги фирмы «Морли» он помнил с юности и пожалел, что сейчас у него нет времени в них порыться. Магазинчик словно излучал теплоту и дружелюбие, и ему хотелось пропитаться этими приятными чувствами, впитать их, как губка, до самых костей. Жаль, что у него срочное дело. В такое место хочется приходить за сведениями, которые не имеют ничего общего с насильственной смертью.

— Что вам угодно? — произнес женский голос.

Хоуз очнулся от своих мечтаний. Мягкий голос полностью соответствовал атмосфере магазина. Он обернулся.

Перед полками с книгами в коричневых суперобложках стояла девушка, и от нее исходило почти неземное сияние. На фоне пыльных коричневых томов она казалась особенно хрупкой и нежной. Светлые волосы, нежный пушок, окаймляющий юный овал лица, большие голубые глаза — такие нежно-голубые, как утреннее небо, как сирень. Полные, нежные, сочные, немного обветренные губы, готовые улыбнуться. Но так как девушка все же была из плоти и крови, а на дворе стоял жаркий июльский день, над ее верхней губой блестела тонкая пленочка испарины. А поскольку эта девушка, стоящая перед Хоузом, не являлась воспоминанием, не вынырнула из сна и не казалась девой из легендарного Камелота, он влюбился в нее с первого взгляда.

— Здравствуйте, — произнес детектив немного удивленно, однако не насмешливо и не нараспев. Он не пытался умничать, не стал надевать маску. Его приветствие было похоже на изумленный шепот.

Девушка посмотрела на него и снова спросила:

— Что вам угодно?

— Возможно, вы сумеете мне помочь, — сказал Хоуз, одновременно размышляя о том, как легко можно влюбиться и разлюбить. Наверное, любовь с первого взгляда действительно существует. В соответствии с этой теорией он влюблялся огромное количество раз. Мысли не мешали ему разглядывать девушку и думать: «Я люблю ее, и пошло все прахом!»

— Вы ищете какую-то книгу, сэр? — поинтересовалась она.

— Вы мисс Максвелл? — осведомился он.

— Миссис Максвелл, — поправила она.

— А, — разочарованно протянул он, — понятно.

— Так какую книгу вы хотите?

Он бросил взгляд на ее левую руку. Обручального кольца не было.

— Я из полиции. Детектив Хоуз, 87-й участок.

— Что-то случилось?

— Нет. Я пытаюсь найти следы одного писчебумажного товара. В компании «Истерн шиппинг» сказали, что у нас в округе только в вашем магазине торгуют их бумагой.

— Какая бумага? — постаралась уточнить Кристина.

— Артикул 142-Игрек.

— Ах да, — сказала она.

— Она у вас есть?

— Да? — У нее это прозвучало как вопрос.

— Вы занимаетесь магазином вместе с мужем? — полюбопытствовал Хоуз.

— Мой муж умер, — ответила Кристина. — Он служил в морской авиации. Его сбили над Коралловым морем.

— Извините, — искренне произнес Хоуз.

— Не стоит, — отозвалась она. — Это было очень давно. Знаете, нельзя жить прошлым. — Кристина мягко улыбнулась.

— Неужели вам так много лет? — удивился Хоуз. — То есть я хотел сказать… не похоже, чтобы вы вышли замуж в годы Второй мировой войны.

— Я вышла замуж в семнадцать лет, — пояснила она.

— То есть сейчас вам…

— Тридцать три.

— На вид вам значительно меньше.

— Спасибо.

— Я не дал бы вам больше двадцати одного.

— Спасибо, но мне уже давно не двадцать один. Очень давно.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Странно, — проговорил Хоуз, — обнаружить такой магазин. Я имею в виду — в таком квартале.

— Я знаю. Вот почему он здесь и находится.

— Что вы имеете в виду?

— Люди, которые здесь живут, испытывают немало лишений и трудностей. Так пусть хотя бы книги покупают.

— У вас много посетителей? — спросил Хоуз.

— Теперь больше, чем вначале. Вообще-то магазин держится на плаву благодаря канцтоварам. Но сейчас дела пошли получше. Вы удивитесь, если узнаете, сколько людей стремится читать хорошие книги.

— Вы боитесь соседей?

— А что, стоит бояться?

— Вообще-то… вы симпатичная девушка. Честно говоря, у вас не самое лучшее окружение.

Казалось, Кристина удивилась.

— Мои соседи — бедняки, — объяснила она. — Но бедные — не обязательно значит «опасные».

— Это правда, — согласился Хоуз.

— Люди как люди. Мои соседи ничуть не лучше и не хуже тех, которые живут в шикарном Стюарт-Сити.

— Где вы живете, мисс… то есть миссис Максвелл?

— На Айсоле.

— Где именно?

— Зачем вам?

— Мне хотелось бы как-нибудь увидеться с вами, — признался Хоуз.

Некоторое время Кристина молчала, пристально глядя на Хоуза, словно пытаясь прочесть его мысли. Что им движет?

Потом ответила:

— Хорошо. Когда?

— Как насчет сегодня?

— Идет.

— Погодите минуту, — попросил Хоуз. Он совсем забыл о делах. — Как бы там ни было, это закончится в восемь вечера… Да, мне хотелось бы увидеться с вами сегодня вечером.

— Что закончится в восемь?

— Дело, над которым мы бьемся.

— Откуда вы знаете, что ваше дело закончится в восемь? У вас что, есть хрустальный шар?

Хоуз улыбнулся:

— Я все расскажу вам сегодня вечером. Можно заехать за вами в девять? Или это для вас слишком поздно?

— Завтра рабочий день, — напомнила она.

— Знаю. Мы просто пойдем куда-нибудь, где можно немного выпить и поговорить.

— Хорошо, — согласилась Кристина.

— Так где вы живете? — спросил Хоуз.

— Сороковой бульвар, дом 711. Знаете, где это?

— Найду. Запомнить нетрудно. Семь-одиннадцать. Как часы работы магазина.

Кристина улыбнулась:

— Мне надеть вечернее платье?

— Найдем какой-нибудь уютный, спокойный бар, — сказал он. — Если вам это подходит.

— Подходит. Только пусть бар будет с кондиционером.

— Что еще? — Он развел руками.

— Вам неприятно, что у вас седая прядь?

— Вовсе нет.

— Если неприятно, я не стану спрашивать.

— Можете спрашивать. Однажды меня пырнули ножом. И вокруг раны выросли седые волосы. Загадка для медиков.

— Пырнули ножом? Преступник?!

— Конечно.

— О! — Она произнесла это очень тихо.

Хоуз посмотрел ей в глаза:

— Знаете… иногда, бывает, напарываешься на нож.

— Да, конечно. Вы ведь детектив… — Она не докончила фразу. — Так что вы хотели узнать насчет бумаги?

— Сколько такой бумаги есть у вас на складе?

— Я заказываю бумагу только у Картрайта. Артикул 142-Игрек приходит в стопах по 480 листов и в пачках по 100 листов.

— Вы много ее продаете?

— Пачек — да. Большие стопы расходятся медленнее.

— Сколько пачек вы продали за прошлый месяц?

— Точно не скажу. Много.

— А стоп?

— Их легче сосчитать. В начале июня у меня их было шесть. Я могу посмотреть, сколько осталось.

— Если вам нетрудно, — попросил он.

— Хорошо.

Она вышла из торгового зала. Хоуз вытянул с полки какую-то книгу и стал ее листать. Он не услышал, как подошла Кристина — настолько тихо она ходила. Она увидела, какую книгу взял Хоуз, и сказала:

— Мой любимый писатель. Вы читали его книги?

— Да. Только давно.

— Я читала это еще в детстве. — Она улыбнулась и переключилась с книги на насущные вопросы. — У меня осталось две стопы такой бумаги. Как удачно, что вы зашли. Надо будет, кстати, позвонить им и заказать еще.

— Значит, продали вы четыре стопы, верно?

— Да.

— А не помните кому?

— Помню, кому я продала две стопы бумаги. Про другие две не скажу.

— Кому? — тут же поинтересовался Хоуз.

— Один молодой человек регулярно покупает у меня такую бумагу. По меньшей мере одну стопу в месяц. Я заказываю бумагу в стопах главным образом из-за него.

— Знаете, как его зовут?

— Да. Филип Баннистер.

— Он живет неподалеку?

— Наверное. Он часто заходит в магазин, одетый по-домашнему. Один раз пришел в шортах-бермудах.

— В бермудах? — переспросил изумленный Хоуз. — В нашем районе — и в шортах-бермудах?

— Люди везде люди, — напомнила Кристина.

— А вы, случайно, не знаете, где он живет?

— Нет, хотя, наверное, близко.

— Почему вы так решили?

— Он часто заходит с покупками. Тащит домой пакеты с продуктами. Я уверена, что он живет где-то рядом, по соседству.

— Я проверю, — сообщил Хоуз. — Значит, увидимся с вами сегодня в девять.

— В девять, — кивнула Кристина. И, поколебавшись, добавила: — Буду с нетерпением ждать нашей встречи.

— И я, — отозвался Хоуз.

— До свидания, — сказала она.

— До свидания.

Когда он выходил, над дверью снова звякнул колокольчик.

В телефонном справочнике Филип Баннистер значился под адресом: Десятая улица, 1592. Хоуз позвонил в участок, чтобы сообщить Карелле о своих достижениях, и поехал к Баннистеру.

Десятая выглядела типичной улицей их участка — переполненной стоящими впритык доходными многоквартирными домами, над которыми возвышались пожарные лестницы, увешанные выстиранным бельем. Сегодня пожарные лестницы были перегружены. Все местные жительницы, видимо, махнули рукой на уборку. Домохозяйки надели самые легкие платья и вышли на пожарные лестницы в надежде поймать в бетонных каньонах хоть немного ветерка. Многие вытащили с собой радиоприемники; над улицей неслись звуки музыки. Кувшины с лимонадом, банки с пивом, покрытые холодной испариной, молочные бутылки, наполненные ледяной водой, отдыхали у черных ходов. Женщины сидели на пожарных лестницах, пили холодное и обмахивались веерами. Юбки задрались на коленях. Некоторые были одеты попросту в трусики и бюстгальтеры, кое-кто — в прозрачные комбинации. Всем отчаянно хотелось, чтобы было не так жарко.

Остановившись у бровки тротуара, Хоуз выключил мотор, вытер пот со лба и вышел из маленькой персональной духовки в большую печь, которую представляла собой улица. На нем были легкие брюки и хлопчатобумажная спортивная рубашка с открытым воротом, но все равно он потел. Внезапно детектив вспомнил о Жиртресте Доннере и турецких банях, и ему сразу стало намного прохладнее.

Номер 1592 представлял собой неряшливый серый доходный дом, стоящий между двумя такими же неряшливыми и серыми доходными домами. Хоуз поднялся по ступенькам парадного, пройдя мимо двух девчонок, поглощенных обсуждением Эдди Фишера. Одна из них никак не могла взять в толк, что он нашел в Дебби Рейнольдс. Лично она сложена лучше, чем Дебби Рейнольдс, а потому уверена, что Эдди заметил ее, когда давал ей автограф, выйдя из гримерки. Хоуз вошел в дом, жалея, что он не популярный певец.

Судя по маленькой белой карточке с аккуратными буквами, Филип Баннистер жил в 21-й квартире. Хоуз вытер лицо и пошел на второй этаж. Все двери, выходящие в коридор, были открыты; видимо, жильцы надеялись, что от сквозняка в квартирах станет прохладнее. Надежды не оправдывались. В коридоре не чувствовалось ни малейшего движения воздуха. Дверь в 21-ю квартиру тоже была открыта. Из комнаты доносился стук пишущей машинки. Значит, хозяин дома. Хоуз постучался.

— Есть кто-нибудь дома?

Машинка продолжала безостановочно стрекотать.

— Эй! Есть кто-нибудь дома?

Внезапно стук прекратился.

— Кто там? — спросил голос из квартиры.

— Полиция, — ответил Хоуз.

— Кто-кто?! — недоверчиво переспросил обитатель квартиры.

— Полиция.

— Секундочку!

Хоуз услышал, что пишущая машинка снова заработала. Яростный треск раздавался еще по меньшей мере три с половиной минуты, затем кончился. Он услышал скрежет отодвигаемого стула, шлепанье босых ног по полу. Худощавый парень в майке и полосатых кальсонах вышел на кухню и подошел к парадной двери. Голову он склонил набок. Его лучистые карие глаза сияли.

— Вы правда из полиции? — спросил он.

— Правда.

— Вряд ли из-за дедушки, ведь он умер. Знаю, отец попивает, но он наверняка ни в чем не замешан.

Хоуз улыбнулся:

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Разумеется, если вы — Филип Баннистер.

— Он самый. А вы кто?

— Детектив Хоуз. 87-й участок.

— Настоящий коп! — с восхищением воскликнул Баннистер. — Настоящий живой сыщик! Здорово! Заходите. В чем дело? Я что, слишком громко печатаю? Старая стерва нажаловалась на меня?

— Какая стерва?

— Моя домохозяйка. Входите, чувствуйте себя как дома. Она угрожала позвать полицию, если я снова буду печатать ночью. Так вы из-за нее пришли?

— Нет.

— Садитесь, — пригласил Баннистер, указывая на стул у кухонного стола. — Холодного пива хотите?

— Не откажусь.

— И я тоже. Как думаете, когда будет дождь?

— Трудно сказать.

— Точно. И бюро прогнозов тоже не в курсе. Знаете, как они составляют прогнозы? По-моему, они просто читают вчерашние газеты. — Баннистер открыл ледник и извлек оттуда две банки пива. — В такую жару лед плавится моментально. Не против того, чтобы пить прямо из банки?

— Не против.

Он вскрыл обе банки и протянул одну Хоузу.

— За благородных и чистых душой, — провозгласил тост Баннистер и выпил. Хоуз тоже выпил. — Ах, как хорошо! — воскликнул Баннистер. — Простые удовольствия. Ничто с ними не сравнится! Что такое деньги и кому они нужны?

— Скажите, Баннистер, вы здесь живете один?

— Совершенно один. Кроме того времени, когда у меня гости, что случается редко. Женщин я люблю, но они для меня недоступная роскошь.

— Вы работаете?

— Вроде того. Я писатель.

— Пишете для журналов?

— В настоящее время я работаю над книгой, — сообщил Баннистер.

— Кто ваш издатель?

— У меня нет издателя. Если бы у меня был издатель, я не жил бы в этой крысиной норе. Я раскуривал бы сигары двадцатидолларовыми банкнотами и встречался с самыми шикарными топ-моделями.

— Так поступают успешные писатели?

— Так поступал бы тот, кто сидит перед вами, став успешным писателем.

— Вы недавно купили стопу бумаги Картрайта артикула 142-Игрек? — спросил Хоуз.

— А?

— Картрайт, 142…

— Да, — удивился Баннистер. — Но откуда вы узнали…

— Вы знакомы с проституткой по кличке Леди?

— Что?

— Вы знакомы с проституткой по кличке Леди? — повторил Хоуз.

— Нет. Что? Как вы сказали?

— Я сказал…

— Вы что, шутите?

— Нет, я серьезно.

— С проституткой… Вот уж нет! — Хоузу показалось, что Баннистер вдруг оскорбился. — За кого вы меня принимаете? Вы что, издеваетесь?

— Знаете ли вы кого-нибудь по кличке Леди?

— Леди? Что это такое?

— Леди. Подумайте.

— Мне не надо думать. Я не знаю никого по кличке Леди. Да что случилось?

— Можно взглянуть на ваш письменный стол?

— У меня нет письменного стола. Послушайте, ваша шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, да и мне, в общем, все равно. Вы явились ко мне домой, пьете мое пиво, купленное на денежки, заработанные отцом, и задаете дурацкие вопросы о прост… Да в чем же дело, а?

— Пожалуйста, позвольте взглянуть на ваш письменный стол.

— Да нет у меня письменного стола, нет! Я работаю за обеденным столом!

— Можно посмотреть?

— Ладно, ладно, не хотите говорить, в чем дело, не надо! — закричал Баннистер. — Продолжайте изображать из себя непроницаемого сыщика-громилу. Валяйте! Чувствуйте себя как дома! Стол в комнате. Только ничего там не перепутайте, или я позвоню вашему начальству!

Хоуз вошел в комнату. Пишущая машинка стояла на обеденном столе рядом с кипой отпечатанных страниц, пачкой копирки и вскрытой упаковкой чистой бумаги.

— Клей у вас есть? — спросил Хоуз.

— Конечно нет. Зачем мне клей?

— Какие у вас планы на сегодняшний вечер, Баннистер?

— А что такое? Кому есть дело до моих планов на вечер? — Баннистер возмущенно расправил плечи. Должно быть, такой вид был бы у Наполеона в нижнем белье.

— Мне есть дело, — ответил Хоуз.

— А если я не стану отвечать?

Хоуз пожал плечами. Жест был весьма выразительным. Баннистер все обдумал и наконец сказал:

— Ладно, скажу вам, что я делаю сегодня вечером. Я иду с мамой на балет.

— Куда?

— В городской театр.

— В котором часу?

— Начало в полдевятого.

— Ваша мать живет в нашем городе?

— Нет. Она живет в Сэнд-Спит. На Восточном побережье.

— Значит, она неплохо обеспечена?

— Да, я бы так сказал.

— Ее можно назвать леди, живущей в богатом пригороде?

— Да, — согласился Баннистер.

— Леди?

— Да.

Хоуз помедлил, прежде чем задать следующий вопрос:

— Вы с матерью хорошо ладите?

— С кем, с мамой? Конечно.

— Ей нравится то, что вы пишете?

— Ей кажется, что у меня талант.

— А ей нравится, что вы живете в трущобах?

— Мама, конечно, предпочитала бы, чтобы я жил дома, но она уважает мои желания.

— Насколько я понял, родители вас содержат?

— Вы правильно поняли.

— Сколько они вам дают?

— Шестьдесят пять долларов в неделю.

— Ваша мать когда-либо возражала против этого?

— Против того, чтобы давать мне деньги? Нет. Да и зачем ей возражать? Когда я жил с родителями, они тратили на меня гораздо больше.

— Кто заплатил за билеты на сегодняшний спектакль?

— Мама.

— Баннистер, где вы были сегодня около восьми утра?

— Здесь.

— У вас кто-нибудь был?

— Нет.

— Кто-нибудь видел, что вы здесь?

— Я печатал на машинке, — сказал Баннистер. — Спросите соседей. Если они только все поголовно не вымерли, то должны были слышать. А что? В чем меня подозревают?

— Вы покупаете воскресные газеты? — спросил Хоуз.

— Да. «Искусство».

— А из общенациональных?

— Например?

— Например, «Нью-Йорк таймс».

— Да, «Таймс» я покупаю.

— Каждое воскресенье?

— Да. Люблю проглядывать списки бестселлеров. Ну и барахло нам рекомендуют!

— Вы знаете, где находится наш участок?

— Вы имеете в виду полицейский участок?

— Да.

— Возле парка, верно?

— Так знаете или нет?

— Да, знаю. Только не понимаю, какое это имеет…

— Когда вы встречаетесь с матерью?

— В восемь вечера, — сказал Баннистер.

— Сегодня в восемь вечера. У вас есть пистолет?

— Нет.

— Какое-либо другое оружие?

— Нет.

— Вы недавно ссорились с матерью?

— Нет.

— С какой-либо другой женщиной?

— Нет.

— Как вы обычно называете мать?

— Мама.

— А еще как?

— Мамочка.

— Есть ли у нее какие-нибудь прозвища?

— Иногда я называю ее Кэрол. Гак ее зовут.

— Вы когда-нибудь называли ее Леди?

— Нет. Вы опять за свое?

— Вы когда-нибудь называли кого-нибудь Леди?

— Нет.

— А как вы зовете свою домохозяйку, ту стерву, которая сказала, что позвонит в полицию, если вы будете продолжать печатать на машинке по ночам?

— Я называю ее миссис Нельсон. А еще стервой.

— Она здорово отравляет вам жизнь?

— Только запрещает печатать на машинке.

— Она вам нравится?

— Не особенно.

— Вы ее ненавидите?

— Нет. Сказать по правде, я вообще редко о ней думаю.

— Баннистер…

— Что?

— Возможно, сегодня на балете с вами будет детектив. Он будет рядом, когда…

— Что вы хотите сказать? В чем меня подозревают?

— …когда вы выйдете из дому, встретитесь с матерью и займете места в зрительном зале. Я предупреждаю вас на тот случай, если…

— Да где мы, черт возьми, живем? У нас что, полицейское государство?

— На тот случай, если у вас появятся неожиданные идеи. Вы понимаете меня, Баннистер?

— Нет, не понимаю. Самая неожиданная идея, какая может у меня появиться, — угостить маму после спектакля содовой с мороженым.

— Хорошо, Баннистер. Так и продолжайте.

Баннистер покачал головой:

— Житья нет от этих копов! Если вы закончили, я хотел бы вернуться к работе.

— Я закончил, — отозвался Хоуз. — Извините, что отнял у вас время. И помните: рядом с вами будет полицейский.

— Черт! — выругался Баннистер, сел за стол и начал печатать.

Хоуз вышел из квартиры. Он побеседовал с тремя остальными жильцами, квартиры которых находились на той же лестничной клетке. Двое из них клялись и божились, что сегодня в восемь утра поганая машинка Баннистера уже стучала. Вообще-то она застрекотала в половине седьмого и до сих пор не останавливается.

Хоуз поблагодарил их и вернулся в участок.

На часах было 12:23.

Очень хотелось есть.