Дневной выпуск самой популярной городской газеты появился в киосках в половине двенадцатого. Название во всю первую полосу: «Третье убийство».

Под заголовком фотография Дарси Уэллс на фонарном столбе. Чуть ниже несколько строк: «Девятнадцатилетняя Дарси Уэллс, первокурсница и лучшая спортсменка университета Конверс, стала третьей жертвой Дорожного убийцы».

Эта газета всегда придумывала убийцам клички, которые могут прийтись по вкусу широкой публике: тут следовали лондонским образцам, где подобного рода стиль давно в ходу. Полиции это не нравилось. Такие фокусы не слишком помогают понять психологию убийцы, скорее, осложняют работу, порождая обвал телефонных звонков или писем от всяких полоумных, представляющихся то «Грозой сиделок», то «Секачем», то «Киллером 32 калибра» или кем-то еще с легкой руки газетчиков. Теперь нашли имя и их клиенту. «Дорожный убийца». Верх остроумия. Только работать мешают. Статья напоминала дешевый детектив, наскоро слепленный ремесленником:

«Сегодня, едва рассвело, полицейские из Восемьдесят третьего участка обнаружили третью жертву целой серии убийств, совершенных, в чем никто уже не сомневается, одним и тем же человеком. В каждом случае это молодая девушка. В каждом случае это звезда университетского спорта. В каждом случае жертву обнаруживают на фонарном столбе со сломанными шейными позвонками в разных концах города. По городу бродит Дорожный убийца, и никто, в том числе и полиция, не знают, когда он нанесет очередной удар».

Дальше в деталях описывались убийства Марсии Шаффер и Нэнси Аннунциато, а на шестой полосе публиковался очерк о Дарси Уэллс и беседа с ее родителями, проживающими в Коламбусе, штат Огайо. Сведения для очерка были явно почерпнуты из личного дела девушки, хранившегося в канцелярии университета Конверс. Собственно, говорилось только о ее школьных годах да спортивных успехах. В полосу была заверстана фотография Дарси на школьном выпускном вечере, а подпись под фотографией гласила: «Жертва номер три Дарси Уэллс».

Беседа с родителями проходила по телефону, около девяти утра, скорее всего, сразу после того, как дежурному по Восемьдесят третьему сообщили, что обнаружен труп девушки, повешенной на фонарном столбе. Журналист, разговаривавший с Робертом Уэллсом и его женой Джессикой, сообщил, что был первым горе-вестником и что в течение пяти минут мать и отец во весь голос рыдали и не могли сказать ни одного слова. Но он с упорством бульдозера донимал их и наконец кое-что вытащил. Родители со слезами на глазах рассказывали о доброй, трудолюбивой девушке, которая, несмотря на свое увлечение спортом, вполне прилично закончила школу, да и в университете учится неплохо. Едва сказав «в университете», они снова разрыдались, осознав, что больше уже нет никакого университета, что их дочь стала третьей жертвой безжалостного Дорожного убийцы.

Старший брат Дарси, Бозли, или Баз, Уэллс работал программистом в местном отделении «АйБиЭм». «Дома, — сказал он, — у нее не было постоянных поклонников, но ее любили, она была популярна, и у нее было много друзей». Насколько было известно родителям, и в университете у дочери не было постоянного друга. Они сказали, что недавно к ней обратились с просьбой об интервью из журнала «Спортс ЮЭсЭй». Они, вроде, готовили материал о подающих надежды молодых спортсменках. Кажется, интервью было назначено именно на тот вечер, когда Дарси убили. Имени журналиста Уэллсы не запомнили. Газетчик по собственной инициативе позвонил в нью-йоркскую редакцию «Спортс» и там ему сказали, что ничего не знают о планах подготовки такого материала.

"Таким образом, — заключал автор газетную публикации, — вполне можно допустить, что Дорожный убийца, чтобы не вызвать подозрений у своих будущих жертв, выдает себя за сотрудника «Спортс ЮЭсЭй».

«Что да, то да», — подумал Олли, проглядывая статью.

Он сидел в машине рядом с Кареллой. Минут десять назад они выехали из участка и сейчас направлялись в сторону центра. Хейз устроился сзади. Ему не нравилось, что Олли занял его обычное место, но в то же время Ко-релле он не завидовал. Недаром тот опустил окно. Ему сейчас необходимо проветриться.

— Слушайте, — Олли принялся читать вслух. — «Если суть дела действительно в этом...»

— В чем в этом? — осведомился Хейз.

— Кто-то прикидывается репортером из «Спортс», — пояснил Олли и вернулся к чтению. — «Если суть дела действительно в этом, то полицейским, которые, похоже, совершенно не знают, что делать, стоит принять это во внимание. А может, им посоветовать всем молодым спортсменкам в университетах и колледжах не раскрывать объятия всяким репортерам и обозревателям».

Альф Мисколо из Восемьдесят седьмого уже отпечатал и размножил по поручению лейтенанта Бернса циркулярное письмо во все университеты и колледжи города и теперь раздумывал, не стоит ли его разослать и по школам.

— Тут еще кое-что есть, — продолжал Олли. — Этот парень, вроде, вспомнил, что от него не советов полиции ждут, а беседы с папочкой и мамочкой. Слушайте. "Под конец нашего разговора миссис и мистер Уэллс снова разрыдались. От их горя гудели провода, связывающие наш город с Коламбусом, штат Огайо, и это горе разделяем мы все, и это горе обретает голос: «Отыщите Дорожного убийцу».

— Нет слов, — проговорил Хейз.

— На соседней странице, — продолжал Олли, — фотографии двух других. Выглядят они на этих чертовых столбах прямо-таки как рождественские украшения. Вообще, вся эта дрянная газета заполнена историями об убийствах. Тут есть даже ссылки на легавых из Нью-Йорка, которые расследовали убийства, совершенные бандой «Сыновья Сэма», и на парня, который писал о них в тамошних газетах. Заголовок «Психологическое сходство». Странно, что они не вспомнили Джека Потрошителя. Если уж после этого наш клиент не забьется в нору, тогда и не знаю, что его может загнать туда. Хорошо еще, родители не вспомнили имени. Иначе Кори Макинтайра из Лос-Анджелеса просто по стене размазали бы.

Олли сложил газету и швырнул ее на заднее сиденье. Упав на колени Хейзу, она соскользнула на пол.

— Ладно, дай срок, и они все забудут, — проговорил Хейз.

— Хочешь быть полицейским, — не унимался Олли, — ну так и иди в полицейские. А если ты репортер, то заткни рот и не суйся не в свое дело. Ты хоть помнишь, куда мы едем? — спросил он Кареллу.

— Помню, не беспокойся.

— Вы по каким гаражам уже прошлись?

— У меня тут список, — откликнулся Хейз.

— Тот, куда мы едем, совсем недалеко от ресторана прямо за углом.

— Да, мы, по-моему, все объехали в радиусе пяти кварталов.

— А нужный, наверное, пропустили, Рыжий?

Хейз не любил, когда его называли Рыжим. Уж лучше Лефти. А еще лучше Большой Бык.

— Меня зовут Коттон, — ласково напомнил он.

— Дурацкое имя, — парировал Олли.

В душе Хейз с ним согласился.

— Пожалуй, я все же буду называть тебя Рыжим, — настаивал Олли.

— Хорошо. А я буду называть тебя Филлисом.

— Филлисом? А это-то ты откуда взял? Филлис? Тут можно припарковаться, — обернулся он к Карелле.

— Вижу.

— Это я на всякий случай. Если вы, ребята, умудрились не найти гараж рядом с рестораном, то кто знает, может, и парковку провороните.

Карелла остановился. На тот случай, если какому-нибудь чересчур ретивому патрулю придет в голову пополнить дневную добычу штрафных талонов, он поставил на крышу мигалку. Все трое вышли из машины, и Карелла запер дверцы. От приятелей из Шестьдесят первого он слышал историю о том, как у них увели машину прямо от винной лавки, пока они допрашивали хозяина по поводу недавнего вооруженного ограбления.

— Так, где это мы? — осведомился Олли. — Ресторан на углу Альстер и Саус Хейли?

— Альстер и Баус.

— Ладно, неважно. В любом случае танцевать надо оттуда, от ресторана. Пойдем на угол, ближайший к Джефферсон, а там разойдемся и будем прочесывать подряд все гаражи с обеих сторон. Ведь он сказал: «На углу, около Джефферсон». Так?

— Так-то так, — откликнулся Карелла. — Но «на углу» может означать что угодно.

— На углу — это на углу. Как, Рыжий, прав я?

Хейз поморщился:

— Олли, я же сказал тебе, что не люблю, когда меня называют Рыжим.

— Ну а если я буду называть тебя Коттоном, это тебе понравится?

— Да.

— Ладно. Только, скажу тебе, если бы у меня было такое дурацкое имя, то лучше бы меня называли как-нибудь иначе. Что скажешь, Стиви-малыш? Я прав?

Карелла промолчал.

Детективы двинулись по улице к ресторану.

— Шикарное местечко, — заметил Олли. — У этого малого куча денег, если перед тем, как придушить, он угощает здесь своих девчонок. Ну как, ребята, пошли со мной? Я покажу вам, как надо находить гаражи.

Они прошли квартал от угла, потом еще полквартала к северу, в сторону Джефферсон. В этот гараж Карелла с Хейзом вчера заходили. Тогда они разговаривали с коротышкой пуэрториканцем по имени Рикардо Альбареда, который не мог вспомнить ни девушки в бордовом платье, ни мужчины в темно-коричневом костюме, с коричневым галстуком и в коричневых башмаках. Мало того, они, благодаря приметливому официанту, дали и другие приметы: рост метр семьдесят пять — метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, карие глаза, шатен, усы. И все равно Альбареда ничего не смог вспомнить.

Он и сегодня был на дежурстве. Обычно он работает в дневную смену, но вчера ему пришлось подменить заболевшего друга. Вернулся домой только в два ночи, а к восьми снова на работу, так что устал страшно. Все это он выложил детективам на своем странном англо-испанском наречии.

— Послушай-ка, — начал Олли, — ты работаешь в этом поганом гараже, понимаешь по-английски? И эти двое здесь были, и я хочу, чтобы ты сию же минуту вспомнил это, иначе я всю душу из тебя вытрясу. Ясно?

— Если я умею вспомнить их, то умею, — сказал Альбареда. Передернув плечами, он посмотрел на Кареллу.

— Мы его вчера целый час допрашивали, — сказал он. — Не может вспомнить, что тут поделаешь?

— То вчера, а то сегодня, — пояснил Олли. — И сегодня здесь, — он повернулся к Альбареде, — детектив Олли Уикс, а он не любит, когда ему говорят нет, если только не хотят нарваться на неприятности. Можно, например, загреметь только за то, что плюешь на тротуар.

— Я не был плевать на тротуар.

— Вот как дам тебе сейчас по зубам, так ты кровью захаркаешь весь тротуар, а это нарушение закона.

— Слушай, Олли, — начал было Хейз.

— Рыжий, не вмешивайся! Итак, — снова повернулся он к Альбареде, — вчера, без четверти десять. Девушка в бордовом платье, сегодня ее фотографию напечатали все газеты, ее убили, это ты понимаешь, идиот? И с ней был мужчина, примерно вдвое старше ее. С усами, вроде твоих, ясно, Панчо? А теперь давай, вспоминай.

— Я не упоминал никого с такими усами, что у меня, — сказал Альбареда.

— А как насчет девушки в бордовом платье?

— И ее не упоминаю.

— Что, у вас было так много девиц в бордовом без четверти десять? И что ты делал в это время, Альбареда, что даже не заметил девушку в бордовом? Разглядывал «Плейбой» в туалете?

— Да мы тут имеем много девушка в бордовом, — как бы извиняясь, сказал Альбареда.

— И все они были здесь без четверти десять? Ну, эти, в бордовом?

— Нет, не в тот вечер. Я вообще говорю.

— А кто еще с тобой был здесь вчера? Или только ты один, латинос несчастный?

— Два. Нужно было три, но...

— Ну да, ну да, твой приятель заболел и пошел домой. Так кто еще здесь был?

— ...поэтому нас было два.

— Почему поэтому?

— Потому что еще один, другой, должен был быть, но он тоже заболел.

— Прямо-таки эпидемия, а? И что же с вами всеми приключилось, болезные вы мои? Ну ладно, кто с тобой дежурил вчера?

— Анибал.

— Анабелла?

— Анибал. Анибал Перес. Он всю дорогу в ночную.

— Ах, в ночную? А у тебя есть его телефон?

— Si, есть.

— Ну так позвони ему. Скажи, чтобы он пошевелил задницей и через десять минут был здесь, а то я его повешу на фонарном столбе.

— Он далеко жить, в Маджеста.

— Пусть возьмет такси. Или, может, он хочет, чтобы к его подъезду подали полицейскую машину?

— Иду звонить, — поспешил Альбареда.

Перес приехал через сорок минут. Вид у него был совершенно растерянный. Что за переполох? Он посмотрел на Альбареду, может, тот подскажет, потом перевел взгляд на полицейского, который оказался ему наиболее симпатичным, к тому же он такой же толстяк, как и сам Перес.

— В чем дело-то? — спросил он.

— Ты был здесь вчера без четверти десять?

— Si, да.

— Говори по-английски, — загремел Олли, — ты в Америке. А моих двух друзей видел?

— Нет.

— Он наверху был, когда они пришли, — вмешался Альбареда.

— Ну и гуси вы, — повернулся Олли к Карелле, — даже не почесались посмотреть, нет ли здесь кого еще. Ладно, Панчо, — видно, Олли забыл, что и Альбареду называл так же, — теперь ты внизу, а нам нужно знать, не видел ли ты вчера без четверти десять или около того молодую девушку с мужиком лет сорока, шатена с карими глазами и усами, вроде как у твоего приятеля?

— Si.

— Я же велел тебе говорить по-английски. Итак, ты их видел?

— Да.

— Девятнадцатилетнюю девушку? В бордовом платье?

— Да.

— И мужика лет сорока в коричневом костюме?

— Да.

— Так, ладно, уже кое-что. А какая у него была машина?

— Не помню.

— Но ведь это ты выводил ее?

— Я.

— Так что это была за машина?

— Не помню. У нас здесь полно машин. Я вывожу их, я загоняю их, а вы хотите, чтобы я помнил, что это за машина.

— Эй, парень, сбавь-ка тон, ты со мной говоришь, ясно, Панчо?

— Да, сэр.

— Так-то лучше. Стало быть, не помнишь?

— Нет.

— Но это была большая машина или маленькая?

— Не помню.

— Вы прямо два сапога пара. Где вы тут квитанции держите?

— Что?

— Квитанции, квитанции. Ты что, хочешь, чтобы я говорил по-испански? Или здесь все-таки Соединенные Штаты?

— Пуэрто-Рико это тоже Соединенные Штаты, — с достоинством возразил Перес.

— Это ты так считаешь, — рычал Олли. — Когда у вас ставят машину, вы выдаете билетик, так? И там вы проставляете номер машины, причем и снизу, и сверху, так? А потом вы отрываете нижнюю часть и отдаете клиенту, и он предъявляет ее, когда возвращается за машиной, так? Пока все ясно. И эта штука, которую вы даете клиенту, называется квитанцией. Так, поехали дальше. Верхнюю половину билета вы кладете в ящик, и когда клиент возвращается со своей половиной, вы их складываете и сразу видите, на каком этаже машина. Итак, где квитанции?

— Ага, — произнес Перес.

— Ну, слава Богу, дошло. Так где же?

— В кассе. Вам нужны вчерашние билеты?

— А о чем еще мы, по-твоему, говорим? На этих билетах вы ставите печать, верно? А на печати время — когда поставили машину, когда взяли. Ну так вот, мне нужны все билеты, которые вы выдали между восемью и без четверти десять. Не очень трудно, а? Вообще-то этим должны были заняться мои друзья еще вчера, но лучше поздно, чем никогда, итак? Ладно, пошли смотреть билеты.

— Они у кассира, — предупредил Перес.

Кассиром оказалась негритянка лет тридцати. Она подняла голову навстречу детективам, когда те вошли в ее маленькую конторку. Олли подмигнул Карелле и сказал:

— Привет, крошка.

— Я тебе не крошка, да и никому другому.

— Так ты хочешь сказать, что ты не сладкая моя?

— Ладно, в чем дело?

— Полиция, мисс, — вмешался Хейз и показал жетон. — У нас есть основания думать...

— Нам нужны корешки квитанций за вчерашний вечер, — пояснил Олли. — От восьми до без четверти десять.

— А мы их не раскладываем по времени.

— А как раскладываете?

— По номерам на билетах.

— Ладно, тогда давай все билеты, мы сами их перешерстим.

— Здесь? — удивилась кассирша. — У меня работа.

— У нас тоже, — отрезал Олли.

Они сидели часа два. Сначала разложили квитанции между собой, отсеяв сначала те, где время парковки было от половины восьмого до восьми, а потом те, где отмечалось время отбытия, где-то между без четверти десять и десятью. В конце концов у них оказалось три корешка с номерами:

«Шевроле» — 38L47232;

«Бенц» — 604J29;

«Кадиллак» — WU3200.

— Ну, теперь дело в шляпе, — сказал Олли, откинувшись на стуле.

* * *

Эйлин Берк не нравилась эта работа. Прежде всего ей не нравилось быть не собой. Далее, ей не нравилось жить в чужой квартире. И наконец весь этот маскарад не нравился ей потому, что нельзя было встречаться с Бертом Клингом. Это Энни ее предупредила, что пока она играет роль Мэри Холдингс, о Берте лучше забыть. Если насильник увидит ее с незнакомым мужчиной, то вполне может почуять ловушку. Так не пойдет. Эйлин была наживкой. А если крыса учует, что сыр прогорклый, то ее и след простынет.

Квартира Мэри была обставлена, на взгляд Эйлин, в викторианском стиле с элементами Петера Лорре. То есть в каком-то смысле она напоминала замок графа Дракулы, только без его теплоты. Стены были выкрашены в зеленый цвет, как в любом полицейском участке города. Полы в гостиной и спальне были устланы персидскими коврами, только теперь они превратились в лохмотья, хотя явно знали лучшие времена. И хаос в квартире царил невообразимый, впрочем, тут приложила руку и сама Эйлин.

В этом был свой умысел.

Проведя с Мэри несколько дней, прежде чем та отправилась на Лонг-Бич, Мэри убедилась, что она совершенная неряха. Может, дело тут в разводе. А может, в изнасилованиях. Так или иначе, в квартире был беспорядок страшный. Переступив порог первый раз, Эйлин сразу увидела разбросанные повсюду комбинации, блузки, свитера и брюки. Они валялись на полу, на диванах, туалетном столике, висели на спинках стульев, в ванной на сушке, словом, везде. По полу змеились колготки и чулки. «Я убираюсь по субботам или воскресеньям, — заметила Мэри, — какой смысл каждый день возиться?» Эйлин просто кивнула. В конце концов, она здесь не для того, чтобы учить, а для того, чтобы вжиться в образ. Первый раз они встретились в среду утром, двенадцатого октября. Теперь Эйлин надо было освоиться в квартире и привыкнуть к распорядку жизни Мэри. Через день, четырнадцатого, Мэри уехала в Калифорнию, оставив квартиру в таком состоянии, словно тут была на постое целая рота таких же нерях, как она. В субботу Эйлин прибралась.

С тех пор прошло пять дней.

Теперь квартиру захламляла ее собственная одежда. Она приносила вещи одну за другой в течение нескольких дней, обычно в магазинных сумках, так, чтобы никто ничего не заподозрил. Грязные тарелки в мойке теперь тоже ее тарелки. Ведь был только четверг, а Мэри обычно убирает в субботу или в воскресенье. Опять же, на тот случай, если кто следит, пусть выглядит все как обычно. Если следит. Уверенности в этом не было, но хотелось бы. А иначе, что ей здесь делать?

Окна гостиной выходили на улицу. Эйлин раздвинула шторы как только появилась в квартире. Если кто следит, пусть видит, что она здесь. Впрочем, со стороны спальни следить удобнее. Окна здесь задернуты занавесками. Их не мыли, наверное, лет сто, и выходили они во двор, и напротив, метрах в шести, стоял другой дом. Если спрятаться там или залезть на крышу, все видно. Эйлин надеялась, что у того, кого она ждала, был бинокль. Она надеялась также, что у него хорошее зрение, и наконец Эйлин надеялась, что он не заставит ее ждать слишком долго. В субботу она соберет намеренно разбросанное по квартире белье и отнесет его в прачечную, которая находилась в подвальном помещении дома. А в воскресенье все начнется сначала, с нулевой, так сказать, отметки. Но сколько ей удастся продержаться в этом бедламе, трудно сказать. По сравнению с этой, ее собственная квартира могла показаться монашеской кельей.

Полчаса назад она как раз жаловалась на весь этот ужас Клингу по телефону. Тот терпеливо выслушал и выразил надежду, что скоро все это закончится. Сказал, что скучает, спросил, как считает Энни, долго ли еще, по ее мнению, ей придется жить в чужой квартире и надевать на ночь чужую рубашку...

— Рубашка у меня своя.

— А вдруг он наблюдает за тобой? Увидит незнакомую рубашку и подумает, что здесь что-то не так.

— Мэри вполне могла купить пару новых. Ведь она целыми днями болтается по магазинам. Встает Мэри в девять, затем два часа у нее уходит на душ и туалет. Вот и все утро нашей Мэри. Только не спрашивай, зачем ей надо два часа на душ и туалет. Когда лейтенант звонит по срочному делу, я готова уже через десять минут, свежая, как маргаритка, и чистая, как родник.

— Знаю я эти срочные дела.

— Ладно, не болтай глупости. В общем, в одиннадцать Мэри выходит из дома и до часа шатается по магазинам. Я тоже сегодня утром прошла по четырем и едва не купила тебе трусы. Выглядели они очень сексуально.

— Почему едва? Почти подарок это не подарок.

— Я подумала, что если за мной следят, то могут удивиться, зачем это я покупаю мужские трусы.

— Ты еще ничего такого не заметила?

— Нет. Но чувство такое, что он где-то рядом.

— Что за чувство?

— Просто чувство. Особенно, когда обедаю, ведь Мэри обедает ровно в час каждый день, то есть по будням. По выходным она не заводит будильник, спит, сколько спится.

— Может, я как-нибудь заберусь в твою берлогу в воскресенье утром? Под видом, ну, например, водопроводчика.

— Прекрасная мысль. Трубы, уж ты поверь, тут и вправду текут. В общем, когда я сегодня обедала...

— Да, и что же случилось?

— ...у меня было чувство, что он где-то поблизости.

— В ресторане?

— Мэри не ходит по ресторанам. Она ест в диетических кафе. За последнюю неделю я столько брюссельской капусты съела, сколько...

— Ну и что, он там был?

— Не знаю. Говорю же тебе, это только чувство. Там, в основном, женщины, но было шестеро мужчин. Правда, троих надо сразу исключить. Они совершенно не подходят под описание, которое есть в полиции. Белый, за тридцать, метр восемьдесят, шатен, голубые глаза, шрамов нет, татуировки тоже.

— Так в этом городе каждый третий такой.

— А то я не знаю!

Наступило продолжительное молчание.

— У меня замечательная идея, — сказал наконец Клинг.

— Относительно этого типа?

— Нет, относительно нас с тобой.

— Ну-ну.

— Хочешь узнать, какая?

— Конечно.

— Почему бы тебе не принять душ...

— Угу.

— А потом надеть ночную рубашку...

— Угу.

— А потом не нырнуть в свою славную теплую кроватку...

— В кроватку Мэри, ты хочешь сказать.

— Хорошо, в кроватку Мэри. А потом я снова позвоню тебе. Как идея?

— Но я еще не хочу спать. Сейчас всего десять.

— Ну так что? Мэри по будням встает в девять, так? К тому же я не сказал, что тебе надо спать.

— А, ясно. Ты собираешься сделать похабный звонок, так что ли?

— Ну, таких слов я бы не употреблял.

— Да? А какие слова ты бы употребил, грязный старикашка?

— Грязный — да, но не старикашка. Ну так как?

— Конечно, только дай мне полчасика.

— Полчасика?! Ты же только что говорила, что когда по срочному делу звонит лейтенант, ты готова уже через десять минут, и при этом, как огурчик? Зачем же тебе сейчас целых полчаса?

— Но я же ожидаю похабного телефонного звонка. А это значит, мне надо надушиться, — и с этими словами Эйлин повесила трубку.

Она уже пустила душ, но тут снова зазвонил телефон. Странно. Непохоже на Берта. Зачем звонить через пять минут, когда договорились через тридцать? Ладно, обойдутся. Она решила не подходить. Телефон продолжал звонить, не умолкая. Завернувшись в полотенце, она вышла из ванной и через спальню, умело маневрируя между завалами белья, которые сама же тут и устроила в подражание Мэри, проследовала в гостиную, где по-прежнему надрывался телефон. Она подняла трубку.

— Да?

— Эйлин?

Голос женский.

— Да?

— Это Мэри Холдингс.

— А, привет, прошу прощения, не сразу узнала вас.

— Я не помешала?

— Да нет, я просто в душе была, поэтому так долго не подходила. Вы из Калифорнии?

— Да. Не хотелось бы вас беспокоить, но...

— Да ну, что вы. В чем дело?

— Видите ли, пятнадцатого я должна платить за квартиру. А чековую книжку, ну, чтобы платить по счетам, которые перешлют сюда, взяла с собой...

— А вы что, сказали на почте, чтобы вам пересылали корреспонденцию? — быстро спросила Эйлин.

— Ну... да.

Повисло молчание.

— А что, не надо было? — заговорила Мэри.

— Да нет, все в порядке.

Пожалуй, не все в порядке. Каждое утро Эйлин, следуя привычкам Мэри, спускалась к почтовому ящику, с удивлением обнаруживая в нем только журналы и квитанции. Странно, потому что, даже если Мэри не пишут друзья и родственники, должны приходить счета. Теперь все ясно. Мэри предупредила на почте, чтобы такого рода корреспонденцию ей пересылали на Лонг-Бич. Но если насильник следил за Мэри, разве он не мог последовать за ней на почту? И если так, он вполне мог заметить, что она заполняет карточку на изменение адреса. И если так, он вполне мог догадаться, что в квартире Мэри живет сейчас совсем не Мэри. Эйлин все это совершенно не нравилось.

Молчание затянулось.

Наконец Мэри сказала:

— Вроде бы я заплатила перед отъездом. Обычно я плачу за два-три дня вперед. И посылаю чек в компанию, которой принадлежит дом. Этой «Рейнолдс Риэлти инк».

— Угу.

— А за квартиру я выписываю чеки из большой. Знаете, там три чека на каждой странице?

— Угу.

— Так что мне здесь никак не проверить, заплатила я или нет. А не хотелось бы, вернувшись в город, обнаружить, что меня выгнали из дома или что-нибудь в этом роде.

— Понятно. Ну так и...

— Можно попросить вас?...

— Разумеется.

— Вы ведь в гостиной? Телефон-то там.

— Да.

«И залила водой все твои персидские ковры», — мысленно добавила Эйлин.

— На столике с телефоном...

— Угу.

— В нижнем ящике справа...

— Угу.

— ...должна быть моя большая чековая книжка. Та, что я не взяла с собой. Чтобы оплачивать счета, хватит и маленькой, так я решила.

— Угу.

— Вас не слишком затруднит посмотреть, заплатила я за квартиру или нет. Если заплатила, то двенадцатого или тринадцатого, что-нибудь в этом роде. Взгляните, пожалуйста.

— Разумеется, секунду.

Эйлин выдвинула нижний ящик и нашла в нем среди всяких папок и бумаг чековую книжку.

— Нашла, — сказала она, — сейчас посмотрю.

Вытащив из-под стола табуретку, она уселась, зажгла настольную лампу и открыла чековую книжку.

— Так, двенадцатого или тринадцатого...

— Что-нибудь в этом роде, — подтвердила Мэри.

— Седьмое октября, — вслух проговорила Эйлин, листая корешки, — девятое... Как вы сказали название фирмы?

— "Рейнолдс Риэлти инкорпорейтед".

— Одиннадцатое... Ага, есть. Двенадцатое октября, «Рейнолдс Риэлти», шестьсот четырнадцать долларов. На корешке указано, что оплатить необходимо до пятнадцатого октября. Похоже, все в порядке.

— Ну слава Богу, — с облегчением вздохнула Мэри. — А то я и вправду боялась, что они врежут новый замок или что-нибудь еще придумают. Возвращаюсь домой и... — Она помолчала. — А как вы думаете, когда это будет? Я имею в виду, когда я смогу вернуться? У вас-то как дела?

— Пока никак, — ответила Эйлин.

— Видите ли... сестра у меня чудесная женщина, и она счастлива меня видеть и все такое... но я здесь уже почти неделю.

— Я прекрасно понимаю.

— ...и, похоже, я начинаю злоупотреблять гостеприимством.

— Ясно.

— Она-то ничего не говорит, конечно...

— Да-да, понимаю.

— Но такие вещи сама ощущаешь...

— Конечно.

— Ну, так и... сколько это еще продлится, как вы думаете? Я хочу сказать, сколько вы там на вахте еще собираетесь оставаться? Если он не появится в ближайшее время?

— Об этом мне надо будет поговорить с детективом Ролз, — сказала Эйлин. — Право, не знаю, какие у нее планы. Может, я перезвоню вам завтра?

— Разумеется, спешки никакой нет. Сестра вовсе не выбрасывает меня на улицу. Просто хотелось бы знать.

— Постараюсь выяснить. И перезвоню.

— У вас ведь есть мой здешний номер?

— Да-да, вы оставляли.

— Ну, что ж, — сказала Мэри, — всяческих вам успехов.

— Спасибо.

— Всего доброго.

— До свиданья, Мэри.

Послышался сигнал отбоя. Эйлин повесила трубку и посмотрела на часы. Если не поторопиться, она рискует пропустить первый похабный звонок в своей жизни. Едва она двинулась в сторону ванной, как телефон зазвонил снова. Эйлин опять взглянула на часы. Берт? На пятнадцать минут раньше? Или Мэри что-нибудь еще надо посмотреть в чековой книжке? Она вернулась к столу и взяла трубку.

— Да?

— Эйлин?

На сей раз она сразу узнала голос.

— Привет, Энни, как ты?

— Я-то что. Вот ты как?

— Барахтаюсь. Что-нибудь не так?

— Есть минутка?

— Разве что минутка, — сказала Эйлин и в третий раз посмотрела на часы.

— А что, какие-нибудь планы на вечер?

— Вроде того.

Она не стала делиться ими с детективом первого класса Энни Ролз. Да, собственно, и о самих этих планах она имела весьма смутное представление.

— Что, в город идешь или?...

— Да нет, сегодня никуда не иду. Вчера ходила в кино.

— Ну и что, так и не появился?

— Нет.

— А ты была одна?

— Совершенно.

— Мне очень жаль, но...

— Да ладно, не переживай. Мне только что звонила Мэри Холдингс, она...

— Из Калифорнии?

— Да. Она хочет знать, когда я освобожу площадь.

— Может, раньше, чем ты думаешь.

— А ты что, сворачиваешь операцию?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Тут у меня есть кое-что интересное, — и Энни рассказала, что, просматривая компьютерные распечатки, нашла, вроде, некую закономерность. Эйлин в очередной раз посмотрела на часы. Механически пододвинув блокнот, она принялась делать заметки. Энни между тем продолжала свой рассказ о недельных циклах. Не отрывая трубки от уха, Эйлин выписала даты, связанные с Мэри Холдингс: десятое июня, шестнадцатое сентября и седьмое октября.

— Не сходится, — сказала она. — Слишком большой разрыв между июнем и сентябрем.

— Да, но если отсчитывать назад по неделям... Календарь у тебя есть?

— Момент. — Энни раскрыла первую страничку чековой книжки Мэри. — Есть, давай.

— Давай считать вместе. Изнасилование номер один десятого июня. Прибавляем четыре недели — восьмое июля. Еще плюс три — двадцать пятое июля. Ты слышишь меня?

— Да, конечно, а что? — удивилась Эйлин.

— Так, ладно. Прибавляем еще две недели — двенадцатое августа. Затем — девятнадцатое. Конец цикла. Теперь понимаешь?

— Ничего пока не понимаю.

— Тогда слушай дальше. Через четыре недели после девятнадцатого августа — пятнадцатое сентября... а теперь посмотрим на листок с датами.

— Так, есть шестнадцатое сентября.

— А следующий раз?

— Седьмого октября.

— То есть ровно через три недели. А теперь добавь еще две.

— Двадцать первого октября.

— А это завтра.

— Так ты думаешь...

— Я думаю... Слушай, откуда нам знать, как у этого типа мозги работают? Может, никакой системы вовсе нет, может, все это только совпадение. Но если система есть, то Мэри Холдингс — единственная, кого он подлавливал в пятницу, а завтра пятница, и к тому же последний раз он ее изнасиловал ровно две недели назад.

— Ясно.

— Словом, я хочу сказать...

— Все, поняла.

— Я хочу сказать, чтобы завтра ты была предельно осторожна.

— Спасибо.

— Может, тебя прикрыть?

— Боюсь, спугнем. Буду справляться сама.

— Эйлин... право, будь поосторожнее.

— Ладно.

— У него нож.

— Помню.

— Так что... ну, сама знаешь. Если он вытащит нож, в разговоры не вступай, бей с ходу.

— Ясно. — Эйлин помолчала. — Слушай, а когда, ты думаешь, он может возникнуть?

— Раньше это всегда было вечерами.

— Словом, у меня впереди целый день на то, чтобы походить по магазинам, пообедать в диетическом кафе, а после заглянуть, скажем, в музей, верно?

Энни рассмеялась, но тут же осеклась.

— Пока будешь заниматься всем этим, гляди в оба. Если он собирается сделать это завтра, то наверняка с самого утра будет следить за тобой.

— Ясно.

— Ты уверена, что тебе не нужно прикрытие?

Уверена Эйлин не была. Однако сказала:

— Я не хочу упустить его.

— Я не имею в виду мужчин. Мы можем послать пару полицейских-женщин.

— А ну как он их учует? Мы слишком близки к цели, Энни.

— Ладно. Но запомни, что я сказала. Если он вытащит нож...

— Все ясно. — Эйлин в очередной раз взглянула на часы. — Это все?

— Удачи тебе, — и Энни повесила трубку.

«Снова желают удачи, и все в один и тот же вечер, — подумала Эйлин, кладя трубку. — А удача мне не помешает, это уж точно». Почти половина одиннадцатого. Уж чем-чем, а пунктуальностью Берт отличается. Эйлин прошла в спальню, раздумывая, не надеть ли ночную рубашку. Нет, лучше трусы, решила она. Она уже собиралась задернуть шторы, когда вновь зазвонил телефон. Она вернулась в гостиную и подняла трубку.

— Да?

— Это я, малыш.

— Да, Берт, я как раз...

— Слушай, тут такое дело... Нам только что позвонили из автоинспекции и передали имена и адреса... ну, этих типов, которые, может, связаны с повешениями. И шеф посылает меня вместе с другими на охоту.

— Ясно.

— Так что... В общем, боюсь, придется отложить.

— Похоже на то.

— Может, завтра.

— Опробуем.

— Ладно, мне надо бежать. Мейер заедет за мной через пять минут.

— Хорошо, милый. Смотри там, поосторожнее.

— Ты тоже.

Берт отключился. Эйлин повесила трубку и направилась в спальню. Задергивая шторы, она вдруг сообразила, что все равно у них бы ничего не получилось — в спальне-то аппарата нет.

Эйлин со вздохом потянула за шнур.

* * *

С того места, где он примостился, прижавшись к ограждению на крыше и приставив к глазам бинокль, было видно, как закрываются шторы. На месте ярко освещенной комнаты возник квадратик тусклого света, почти такой же непроницаемый, как кирпичная стена.

Он следил за ней с наступления сумерек. Лучше бы, конечно, целый день, но это было невозможно. До четырех, иногда до пяти он бывал ежедневно занят. Даже вечером нелегко было ускользнуть, всякий раз приходилось искать предлоги. А злоупотреблять отлучками не следовало, потому что даты в календаре всегда были отмечены с абсолютной точностью. И что бы так в эти дни ни возникало, он всегда скажет: нет, очень жаль, но у меня сегодня дела. Какие и где — неважно. Эти предлоги были куплены. Иногда приходилось торговаться, но в конце концов своего он добивался. Он был целеустремленным человеком, и те, кто с ним имел дело, давно уже убедились, что уж если он чего решил, с места его не сдвинешь.

Мэри Холдингс тоже должна была теперь это знать. Уже три раза. Завтра будет четвертый. Вообще-то достаточно, но еще лучше пять. Если прижал их пять раз, значит все они твои, стоит только захотеть. «Снова что ли забраться к ней домой», — подумал он. Пожалуй, все-таки нет. Слишком рискованно. В прошлый раз, когда взбирался по этой чертовой пожарной лестнице, едва не свалился. Правда, вышел через дверь, куда спокойнее, сбежал вниз по лестнице, поболтался вокруг, пока не подъехала полиция, он был уверен, что она вызовет полицию, каждый раз так.

Завтра он постарается подловить ее на улице. Если, конечно, она выйдет. Вчера она ходила в кино, и домой шла пешком. Вот тут-то ее и прижать, но лучше следовать календарю. Ничего нельзя отдавать на волю случая. Если выработал план, следуй ему. Тем более, что сейчас их не так много. Если не сверяться с календарем, можно запросто запутаться, и тогда весь план рухнет. Даже если подворачивается удобный случай, лучше не уступать соблазну и повиноваться расписанию.

Какая-то вы сегодня очень деловая, мисс Мэри Холдингс.

Ишь, расхаживает по квартире, словно сама ждет его. А может, действительно ждет. Проклятые лицемерки, все вы такие. Все одного хотите, только оправдания разные придумываете. Пытаются, видите ли, очистить акт, придать ему высокий смысл, и других в том же хотят убедить. Отрицают секс как цель в себе. И не важно, что они на деле испытывают, не важно, чем занимаются наедине с собой, когда ему удается подглядеть в замочную скважину. Это, мол, все можно забыть. В мыслях своих они чисты, но вот в сердце...

Сердце — это дело другое. Сердце и щелочка между ног. Наплевать на то, что они напридумывают. Сердце и щелочка — вот настоящие их хозяева. Взять хоть Мэри Холдингс. Раздевается, а шторы открыты. А дом напротив? Любой может увидеть. Даже без бинокля видно, что она выставляет все напоказ. И это та самая Мэри Холдингс, которая проповедует иди, отрицающие сексуальность в пользу женственности. У зверей в лесу такая же женственность. Вот, пожалуйста, прошла мимо открытого окна, а на самой ничего, кроме полотенца на поясе... Так, вернулась в спальню и натянула трусы. Стоит перед зеркалом, собою любуется, а шторы все еще не задернуты. Опять вышла, на сей раз в гостиную — он знает план квартиры, был тут.

И не только в квартире, а кое-где еще.

Три раза.

Завтра Мэри Холдингс ожидает четвертый.

Завтра вечером.