В семь часов утра в пятницу, первого апреля, уборщица обходила комнаты в «Шелби Армс» и обратила внимание, что дверь номера тридцать семь была приоткрыта. Она постучала в дверь, открыла ее и заглянула внутрь. Мужчина в белом нижнем белье лежал вниз лицом на постели. Его затылок и шея были в крови. Уборщица вышла из номера, оставив дверь открытой, спустилась вниз и сказала ночному дежурному, что в комнате тридцать семь лежит мертвый мужчина.

Потом она отправилась пить кофе.

Блум и так знал, кто лежит мертвый в тридцать седьмом номере; но дежурный сообщил, что мертвый мужчина в белом нижнем белье был мистером Питером Торренсом. Он также сказал Блуму, что мистер Питер Торренс въехал в гостиницу двадцатого числа. Значит, это было две недели назад. Он отметил, что мистер Торренс был единственным белым в этой дыре.

Комната была, как ни странно, довольно большой, с двойной кроватью у стены. Труп измазал кровью прикроватный столик. У окна стояло кресло, у другой стены находился небольшой комод и торшер. Стены были окрашены в ядовито-зеленый цвет. Местами краска отслаивалась кусками, а с потолка падала побелка. Но из окон простирался милый вид на садик. Внизу приехавшие лаборанты беседовали с только что прибывшим медэкспертом. Никому не хотелось подниматься наверх, где их ждал труп. В утреннем воздухе четко разносились их голоса.

Ночной дежурный сказал, что ему необходимо спуститься вниз, чтобы передать смену. Блум сказал, что он вполне может побыть здесь один.

На полу у кровати, рядом с безжизненной рукой Торренса, Блум нашел револьвер «Айвер Джонсон» двадцать второго калибра. Может быть, из этого оружия стреляли в Мэттью? Он не стал его трогать. Потом он взглянул на труп, кивнул и подошел к шкафу.

Бежевый спортивный пиджак и светло-коричневые свободные брюки-слаксы висели рядышком в шкафу. На полу стояла пара коричневых башмаков рядом с закрытой черной матерчатой сумкой. Блум поднял ее, поставил на кровать и сел рядом на пол.

На бирке был написан адрес Торренса — Атланта, Джорджия, Литтлджон Вей 2314. Телефон не был указан. Наверно, в сумке не было ничего интересного. Блум открыл ее.

Там был авиабилет до Атланты, копия завещания Уиллы Торренс и маленькая черная записная книжка.

В сумке также лежала коробка с пулями для револьвера двадцать второго калибра.

Она посадила измученную Джоанну на такси после восьми вечера, заплатив водителю и попросив отвезти девочку в квартиру матери. Сейчас Патриция сидела у постели Мэттью, держала его за руку и разговаривала с ним, так, как это делала до нее его дочь, рассказывая ему другую историю; но все равно она пыталась с ним общаться.

Она рассказывала ему историю их любви.

Она вспоминала о том, как им жилось.

— Мэттью, тебе обязательно нужно прийти в себя, — говорила она.

Она уже рассказала ему о том, как они встретились в первый раз, когда во время дождя она врезалась в его машину, а сейчас Патриция рассказывала об их следующем происшествии. На сей раз столкнулись человеческие личности, а не автомобили.

— Ты помнишь тот день в зале для тренировок? — спросила она его. — Мы не знали, что каждый из нас бежит по беговой дорожке, и бам-м-м, мы врезались друг в друга, руки-ноги у нас перепутались, и мы упали на пол… Наверно, в тот момент я в тебя влюбилась. Нет, пожалуй, я влюбилась, когда увидела тебя в самый первый раз. Видимо, дело все в том, что каждый раз, когда я тебя видела, я влюблялась в тебя по-новой. Каждый раз, когда я видела твое лицо: во время аварии, в спортивном зале, и когда ты отказался со мной позавтракать…

…Ты меня просто облил холодным душем. Я не могла этому поверить, и решила, что ты идешь на свидание с другой. Наверное, с этой вьетнамочкой, работавшей переводчиком. Я жутко разозлилась и ревновала тебя. Даже не знаю, почему, — я же тебя тогда почти не знала. А ты помнишь, как я с тобой кокетничала, когда мы встретились на слушании дела Бартона. Ты решил, что я пытаюсь предложить тебе сделку? Мы оба пили Мартини. За справедливость! Тяжелый был денек!

Первый раз мы были вместе в публичном месте, и нас окружали люди. Поразительно, что ты не испугался меня, хотя вполне мог бы удрать куда подальше…

Я сказала, что у меня дома есть бутылка коньяка двадцатилетней выдержки, подарок от одного из моих клиентов. У меня никогда не было повода ее открыть. Тогда ты на меня так посмотрел! Я решила, что потеряла тебя навсегда.

Я уставилась тебе в глаза, потом перевела взгляд на губы, думаю, что сейчас ты помчишься прочь от меня. Я склонилась к тебе, пытаясь загипнотизировать.

Все было потрясающим с самой первой минуты, правда, Мэттью? Нам не было нужно приспосабливаться, мы понимали друг друга с самого начала.

— Господи, мы были сумасшедшими, — сказала она и сжала руку. — Ты помнишь, как?..

— Сумасшедшие, — сказал он.

— В ту ночь ты…

Вдруг она поняла, что он что-то сказал.

Патриция быстро встала и, наклонившись, взглянула на него. Глаза у Мэттью были закрыты.

— Мэттью?

Молчание.

— Мэттью?

Все то же молчание.

— Мэттью, — продолжала она, — ты прав. Мы были сумасшедшие. Мы просто сошли с ума. Полностью. У нас поехала крыша. Мы были чокнутые, сумасшедшие, ку-ку. Скажи мне это еще раз, Мэттью. Пожалуйста, скажи мне, какие мы были чокнутые. Прошу тебя, повтори, пожалуйста!

Она продолжала смотреть ему в лицо и сжимала его руку своими. Она так хотела, чтобы он открыл глаза и пошевелил губами. Она молила, чтобы он заговорил, чтобы снова заговорил с ней.

— Пожалуйста, милый, прошу тебя, умоляю…

Но он больше ничего не сказал, а она начала сомневаться, не показалось ли ей, что он произнес это слово…

Патриция снова уселась у постели, продолжая держать его руку.

Когда Блум в девять утра вернулся в свой кабинет, у него на столе все еще лежал список звонков, которые делал Мэттью из дома.

Блум положил этот список рядом с маленькой черной записной книжкой Торренса и ежедневником Мэттью. Потом он сделал следующую таблицу:

Торренс сказал Блуму, что не навещал дочь с тех пор, как приехал в Калузу. Мария то же самое сказала Тутс. Но Торренс заявил, что не знает никого по имени Мэттью Хоуп. А Блум обратил внимание на запись в ежедневнике Торренса:

Пятница 25 марта Мэттью ХОУП, 10.00

Блум подвинул к себе телефон и быстро набрал номер Эгги Донован. После третьего звонка она сняла трубку.

— Алло?

— Миссис Донован?

— Да?

— Это детектив Блум. Простите, что я вас снова беспокою, но…

— Да, в чем дело?

— Я еще раз подумал о звонках, которые сделал вам Мэттью Хоуп в Брэдентон в прошлый четверг. Особенно…

— Мистер Блум, я вам больше ничего не могу сказать.

— Миссис Донован, в него стреляли как раз…

— Я ничего не знаю о том, кто в него стрелял.

— Вы ему не сказали ничего, что могло бы…

— Я не помню, что я ему сказала.

— Вы ему не сказали, где остановился Питер Торренс?

— Нет, — сказала она и повесила трубку.

В темноте постоянно сверкали молнии, и раскаты грома раздавались у него в голове. Он припомнил, как трещало что-то в трубке…

— Какая плохая слышимость, — сказала она.

— Я могу вам перезвонить?

— Не стоит, мистер Хоуп.

Щелчок и вспышка молнии! Этот звук громом отдавался у него в голове. Кругом стоял грохот и звучало эхо. Он снова набрал этот номер.

— Да?

— Миссис Донован…

— Послушайте, я же вам сказала…

— Эгги, не бросайте трубку. Если вы это знаете…

Еще один щелчок, на этот раз более громкий. В ярости он снова набрал ее номер.

— Если вы повесите трубку, я к вам приеду.

— Мистер Хоуп, пожалуйста.

— Где остановился Питер Торренс?

— Не знаю.

— Нет, вы знаете. Мне нужно его повидать.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы он рассказал мне все, что знает об убийстве Уиллы Торренс.

— Ее не убили, она…

— Эгги, ее убили. Я думал, она была вашей подругой.

— Да, она была моей подругой.

— Тогда скажите мне.

— Питер не имеет к этому никакого отношения.

— Тогда ему нечего скрывать.

— Они обвинят его в этом.

— Нет, если он не делал этого.

— Он был тогда в Миссури, но его все равно обвинят.

— Что?

— Мистер Хоуп, пожалуйста, я не…

— Вы хотите сказать, что он был в Миссури во время ее?..

— Я никому не желаю неприятностей.

— Тогда скажите мне, где он остановился. Мне нужно с ним поговорить, Эгги.

— Он остановился в «Шелби Армс».

Дневной дежурный, с которым разговаривал Блум, был тем самым мужчиной с зелеными глазами и кожей цвета крепкого чая. Его звали Мухаммед Азир. Он взглянул на фото Мэттью Хоупа в газете и сказал, что никогда не видел этого человека.

— Он мог заходить сюда в прошлую пятницу утром, около десяти часов, — сказал Блум.

— Не могу припомнить.

— Он ходил к вашему жильцу, которого убили.

— Все равно ничего не знаю.

— Тогда давайте поговорим о ваших жильцах, хорошо?

— С ними у нас все в порядке, — заметил Азир.

— Ну да, только в основном у вас снимают комнаты проститутки и их сутенеры.

— Ничего об этом не знаю.

— Сколько здесь белых сутенеров?

— Белые, черные, у нас останавливаются разные люди.

— Ага, равные права для всех… А как насчет шлюх?

— Здесь, в «Шелби Армс», у нас нет шлюх.

— Но если бы сюда вошел белый мужчина, вы бы обратили на него внимание, правда? Белый мужчина в десять утра.

— Сюда ходят белые мужчины в любое время дня. Белые и черные.

— Конечно, мужчины сюда ходят самые разные. Но этот белый человек навещал единственного белого жильца в вашей дыре… Неужели вы бы это не заметили?

— Я замечаю все, что здесь происходит.

— Но вы не заметили?..

— В тот день я не дежурил, — сказал Азир.

Человек, который дежурил в дневную смену в «Шелби Армс» в пятницу, двадцать пятого марта, был тридцативосьмилетний черный мужчина по имени Абдул Шакут.

Блум нашел его в комнате, которую он снимал недалеко от гостиницы. Дом был построен для одной семьи, но его частично перестроили, чтобы пускать жильцов. В комнату Абдула был отдельный вход. Жилище это было небольшое: там стояла кровать, маленький комод, кресло и стол у окна. У стола стояли два стула, небольшая плитка, холодильник, лампы, керосиновый обогреватель, который использовался, когда ночью было холодно, и небольшой телевизор. В маленькую ванную комнату вела отдельная дверь. Когда Блум пришел к нему, на постели сидела белая девушка в комбинации и читала журнал. Он решил, что ей было лет шестнадцать. Абдул сказал, что это его жена.

— Вы дежурили в «Шелби Армс» в прошлую пятницу в десять утра? — спросил Блум.

— Да, была моя смена. Это — моя вторая работа. Я еще работаю посыльным в «Хайятте».

— Туда приходил белый мужчина и спрашивал мистера Торренса? Вы узнаете этого мужчину? — спросил Блум и показал Шакуту фото Мэттью.

— Да, я его видел.

— Когда?

— В прошлую пятницу около десяти утра.

— Он интересовался Питером Торренсом?

— Я сказал, что он находится в комнате тридцать семь.

— И что потом?

— Он поднялся наверх. Лифт, как всегда, не работал, и ему пришлось идти пешком.

— Когда он спустился вниз?

— Без четверти одиннадцать.

— Значит, он там пробыл почти час?

— Примерно минут сорок пять.

— Он что-нибудь вам сказал, когда уходил?

— Нет.

— Спасибо.

Они ненадолго ушли из больницы, чтобы перекусить. Фрэнк ел гамбургер и запивал его кокой. Патриция безразлично погружала ложку в стаканчик с йогуртом. Она рассказала ему о том, что сказал ей Мэттью. Она сообщила об этом доктору Спинальдо, и тот посчитал, что это хороший признак. Фрэнк был настроен скептически.

— Всего одно слово?

— Да, но оно прямо относилось к тому, о чем я с ним говорила.

— Значит, вы считаете, что он вас понял?

— Да, и что-то сказал мне в ответ.

— Ну да.

— Ну, когда люди отвечают на ваши слова.

— Угу.

— Так, как вы делаете это сейчас.

— Да, да. Надеюсь, что это так. Вы говорили с Блумом?

— Сегодня утром нет. Он отправился расследовать убийство Торренса.

— Вы считаете, что они связаны?

— Не знаю.

— Потому что за ним по следу шел Мэттью. Вы так думаете?

— Если судить по тому, что сказал Блум, то — да.

— Он хорошо работает.

— Да.

— И обо всем нас информирует.

— Да. Интересно, что удалось узнать Мэттью?

— Если бы мы это знали!

— Да. Я просмотрела все бумаги в его столе, проверила все папки, и вообще проверила все в кабинете, чтобы найти что-нибудь важное для нас. Мы долго работали вместе, и я знаю методы его работы. Он очень аккуратный человек. Я не знаю, известно ли вам, но он всегда все записывает по делу, которое ведет.

— А где же записи по этому делу?

— Ну, остался его ежедневный календарь…

— Да, но это не так много…

— Вы хотите сказать… что он мог что-то продиктовать?

— Ну да, или просто записать. Я не верю, чтобы ничего не осталось.

— Вы проверили у Синтии?

— Да. На прошлой неделе он забегал на несколько минут в контору. Ничего не диктовал и ничего не печатал. Ничего!

— Он, наверное, только все еще готовил и старался все сведения собрать воедино.

— Наверно, вы правы.

Фрэнк вздохнул, взял бокал с кока-колой и начал медленно покачивать его и поболтал в нем соломинкой.

— Все равно странно, что нет никаких записок.

— Да, — добавила Патриция и покачала головой.

Она набрала в ложку йогурт и стала подносить ее ко рту, но потом остановилась на полпути, широко раскрыв глаза. Фрэнк решил, что она увидела в ложке волос или жучка.

— Он сказал не «сумасшедшие», а «заметки»!

Патриция так же хорошо знала дом на Виспер Ки, как и свой собственный. Когда они стали встречаться, Мэттью дал ей ключ от дома. Сейчас она открыла им дверь. В доме было тихо и пусто. Она дождалась Фрэнка, а потом закрыла входную дверь.

— Где мы начнем поиски? — спросил он.

— В его кабинете.

Она повела его через гостиную в заднюю часть дома, где Мэттью устроил себе кабинет.

Через открытую дверь спальни она увидела, что он не убрал постель. Это на него не похоже. Наверное, в прошлую пятницу Мэттью очень спешил. Фрэнк тоже это заметил. Он ничего не сказал, но Патриция вспомнила, что описала своего партнера как аккуратного человека. Они вошли в кабинет.

Комната была небольшой, со столом и книжными полками из тикового дерева, где стояли законы штата Флорида и книги известных криминалистов. На столе стоял телефон с автоответчиком, а на специальной подставке помещался факс. На той же подставке стояла фотография Джоанны в рамочке.

На стене висела карикатура какого-то художника из «Калуза Геральд Трибюн», которую он набросал, когда Мэттью занимался делом Мэри Бартон. Там он допрашивал свою клиентку, которая на рисунке походила на ведьму. Подпись под рисунком гласила: «Скажите нам, мисс Бартон, вы не умеете летать на метле?»

На той же стене висел в рамочке заголовок передовицы об оправдании, которого удалось добиться Мэттью в деле под названием «Дело трех слепых мышек». Это было то самое дело, которым он занимался, когда Патриция встретилась с ним впервые. Когда она увидела заголовок, то чуть не прослезилась.

Казалось, что Фрэнк не мог заставить себя коснуться чего-либо в этой комнате.

Патриция глубоко вздохнула, открыла верхний ящик стола, и они вместе начали искать.

Заметки были разрозненными и часто несвязными, написанными второпях почерком, который очень сложно разобрать, только сам Мэттью мог разобраться в этих каракулях. Но Патриция и Фрэнк все-таки нащупали ту нить, по которой двигался Мэттью…

Он старался обозначить одинаковые временные рамки.

Он выделил год, когда Уилла Д’Мот начала работать в цирке. Год, когда она вышла замуж за Питера Торренса, год, когда родилась Мария Торренс, год, когда Питер удрал с милейшей Эгги, год, когда к цирку «Стедман энд Роджер» присоединилась Джинни Лоусон, год, когда ограбили трейлер Уиллы, и год, когда она была убита.

Его заметки велись сразу в шести направлениях, обозначая отношения между Уиллой и Берни Хэйлом, Торренсом и Эгги, Уиллой и Дейви Шидом, Уиллой и Джинни, Джинни и двумя маленькими девочками, работавшими в номере Уиллы, и, наконец, связь между дочерью Уиллы — Марией и Дейвом Шидом.

Он составил поминутный график того трагического утра три года назад.

4.30 Звонит будильник Марии.

Она просыпается и одевается.

5.00 Мария отправляется на кухню, чтобы там встретиться с

Шидом. Кухня расположена в отдельном домике.

5.05 Шид выходит из кухни.

5.10 Будильник Уиллы останавливается от выстрела.

5.15 Будильник Уиллы был заведен на это время.

Шид возвращается на кухню.

5.30 Мария идет к трейлеру.

5.35 Мария входит в трейлер и находит там мертвую мать.

В других заметках Мэттью обозначил треугольник Вард — Рафферти — Лоусон:

1. Вард знает Рафферти по школе.

2. Рафферти нанимает Джинни поработать летом. Тогда ей было шестнадцать лет. Рафферти — тридцать один год. Вард тоже работает на Рафферти, ему двадцать лет. У Джинни начинается связь с Вардом.

3. Джинни и Вард покидают город. Он едет в Южную Америку, а она начинает работать в цирке «Стедман энд Роджер».

4. Отработав один сезон, она покидает цирк и выходит замуж за Рафферти.

5. Вард возвращается в Америку богатым человеком через год. Она разводится с Рафферти и выходит замуж за Варда.

Кроме этого, Мэттью пытался понять, что же случилось с Джинни, когда она один сезон проработала в цирке «Стедман энд Роджер»:

1. Джинни начала работать в цирке, когда ей было семнадцать лет. Дочери Уиллы было столько же.

2. Джинни была неразборчива в сексуальных отношениях:

  а) связывается с двумя молодыми черными мужчинами;

  б) спит с дрессировщиком слонов;

  в) заводит роман с Шидом.

3. Уилла предупреждает Джинни, чтобы она не приставала к молоденьким девочкам, работающим в ее номере. Джинни угрожает ей. Уилла идет на попятную.

4. В конце сезона Джинни уходит из цирка.

На следующей странице Мэттью написал крупными буквами:

«ДЖИННИ ВРЕТ!»

Ни на одной странице его заметок не стояла дата, поэтому они решили, что заметки, лежавшие внизу, были самыми недавними. Там было написано и подчеркнуто: Питер Торренс.

Множество записей было сокращено: как будто он записывал только основное, стараясь ничего не упустить и не забыть. Мэттью писал:

«Торренс отправился в Миссури, чтобы повидать старых друзей из цирка. Заезжал потолковать с Уиллой. Приехал до ограбления, а уехал до убийства».

И потом:

«ТОРРЕНС ВРЕТ!»

И еще дальше:

«Просмотреть показания Марии по поводу того, что не было поездки в Калузу».

И потом еще запись:

«МАРИЯ ТОЖЕ ВРЕТ!»

Далее.

«Еще раз прослушать запись разговора с Торренсом».

— Какая запись разговора с Торренсом? — спросил Фрэнк.

Заметки кончались на этом месте.

Они тщательно обыскали стол, каждый его ящик. Но кассету не нашли. Потом они тщательно проверили каждую полку — ничего. Затем перешли в спальню и внимательно проверили ночные столики. Нашли там презервативы, аэрозоль для носа в пластиковой упаковке, пять пар запонок, четыре пары японских часов, дюжину каталогов от Крю и Лендс Энд, но никакой кассеты.

— В тот вечер, когда в него стреляли, — сказал Фрэнк, — у него был магнитофон? Ты с ним ходила ужинать…

— Да, но…

— Ты видела магнитофон?

— Нет.

— Если он записывал разговоры…

— …он был бы с ним. Да, ты прав.

— Но где? В тот вечер у него была с собой какая-нибудь сумка или папка?

— Нет. Мы ужинали в кафе. Это было после работы. Фрэнк, у него не было ни сумки, ни портфеля. Позже мы собирались пойти ко мне домой, но он сказал, что у него появились неотложные дела. И еще он сказал, что неизвестно, сколько времени у него займет эта встреча. Он постарается заехать ко мне позже.

— Пока вы были в ресторане, ему никто не звонил? Ты, по-моему, говорила мне об этом.

— Правильно.

— Значит, еще до ужина Мэттью знал, что ему придется поехать в Ньютаун.

— Да.

— Итак, если он записывал разговоры… и ему было нужно, чтобы магнитофон был неподалеку… Где он мог его держать?

— Конечно, в машине.

Никто не подумал о том, как Мэттью добирался до Ньютауна. В городе, где почти все ездят на собственных машинах и где муниципального транспорта практически не существует, все спокойно решили, что Мэттью сам вел машину, но детективы, расследовавшие покушение, не сделали ни малейшей попытки отыскать его машину.

В Ньютауне перестрелки и попытки физической расправы над людьми были обычным делом. Детективы Кепьон и Де Люка не думали, что здесь имеется какой-то заговор. Просто одному белому мужчине не повезло и в него стреляли. Им даже в голову не пришло проверить его машину, стоявшую в одном квартале от бара.

Точно так же полицейский, который выписал штраф за парковку в неположенном месте, а потом приказавший отвезти машину в «отстойник штрафников» на следующий день после стрельбы, не связал имя, упоминавшееся в газетных заголовках, с именем на правах, которые выдал ему компьютер. Блум готов был убить себя за собственную глупость! Он поехал в больницу и забрал ключи от машины из кармана пиджака, который хранился там вместе с остальными вещами Мэттью.

После этого он отправился в «отстойник» арестованных машин.

В багажнике машины Блум обнаружил кейс коричневого цвета, к его крышке был прикреплен магнитофон на батарейках. Это была «Награ», которую Уоррен Чемберс одолжил Мэттью в прошлый четверг.

Микрофон был сделан в виде части петли, соединявшей крышку кейса с его днищем, а кнопка запора кейса могла включать магнитофон на запись. Батарейки обеспечивали четыре часа непрерывной записи. Записана была лишь половина кассеты.

— Мистер Торренс?

Голос Мэттью.

— Да?

Блум узнал голос Торренса, хотя казалось, что он говорил из колодца. Блум понял, что Мэттью позвонил ему из машины, а Торренс, видимо, отвечал ему из гостиницы. Телефон в машине. Блум не учел и этого фактора. Сколько раз Мэттью звонил с этого телефона на прошлой неделе? Он снова был готов дать себе по заднице, потому что не попросил милейшую мисс Финч представить ему другие звонки Мэттью.

— Надеюсь, что смогу с вами поговорить как-нибудь на этой…

Блум остановил пленку и перемотал ее с самого начала.

— Да?

— Меня зовут Мэттью Хоуп, сэр. Я знаю, что вы сейчас требуете пересмотра дела по исключению вас из завещания вашей бывшей жены. Мне бы хотелось побеседовать с вами сегодня вечером…

— Откуда вам известно, по какой причине я нахожусь в городе?

— Сэр, я — адвокат и, может быть, смогу помочь вам в этом деле. Между прочим…

— Вы говорили с моим поверенным? Он вас просил…

— Да, я с ним говорил, но с вами сейчас я разговариваю по собственной инициативе.

— Он вам сказал, где вы меня можете найти?

— Нет.

— А кто вам это сказал?

— Женщина по имени Эгги Донован. Мистер Торренс, мне кажется, что вы получили копию завещания вашей бывшей жены из Отделения суда по наследственным делам…

— Умершей жены, а не бывшей. Завещания не скрываются, поэтому в этом нет ничего противозаконного…

— Сэр, я не заявляю, что в этом есть что-то противозаконное. Я звоню вам, потому что надеюсь, что смогу как-то ускорить решение этого дела. Если только вы действительно хотите, чтобы все было разрешено как можно скорее. Я могу заехать к вам вечером, если это заинтересует вас. Я могу приехать в «Шелби Армс», нуу-у, скажем, через полчаса…

— Вы представляете мою дочь?

— Марию? Нет, сэр.

— Но вы ее знаете?

— Да, я с ней разговаривал.

— О чем?

— Она считает, что мать убил Дейви Шид.

— Какая чушь!

— В любом случае, если бы я мог заехать…

— Я сейчас занят.

— Может быть, попозже?

— Тогда я тоже буду занят.

— Завтра утром?

— В какое время?

— В девять часов?

— Слишком рано.

— Как насчет десяти утра?

— Я с вами свяжусь.

И послышался звук повешенной трубки.

Блум продолжал слушать

— Пятница, двадцать пятое марта, без пяти десять. Я подъехал к гостинице «Шелби Армс»…

Звуки шагов, какие-то шумы и неразличимые голоса.

— Пожалуйста, мистера Торренса.

— Ваше имя?

— Мэттью Хоуп. Он меня ждет.

— Секунду.

Опять послышался шум.

— Мистер Торренс. Человек по имени Хоуп внизу. Он говорит, что… Хорошо, сейчас. Вы можете подняться, комната тридцать семь, лифт не работает.

— Благодарю.

Шум громкого дыхания. Потом стало слышно, как он постучался в дверь. Неразличимый голос:

— Мэттью Хоуп?

Снова неразличимый голос и щелканье замка.

— Мистер Торренс?

— Входите.

Звук закрывающейся двери, шум запора.

— Садитесь.

— Спасибо.

— Так в чем дело?

— Мистер Торренс, я предпочитаю действовать в открытую. Мне известно, что вы желаете получить законную часть имущества вашей бывшей жены…

— Откуда вам все это известно?

— У меня есть друзья в суде.

— В суде я ни с кем не обсуждал этот вопрос.

— У меня есть друзья друзей.

— Кто-то, кто знает Д’Аллессандро?

— Какое это имеет значение? Если у меня правильная информация и если я помогу вам получить тридцать процентов от состояния Уиллы, без шума и без трудностей…

— Как вы сможете это сделать?

— Проблема состоит не в том, как я смогу это сделать. Проблема в другом: имеется ли возможность сделать это без лишнего шума?

— О чем вы говорите?

— Мистер Торренс, я говорю об убийстве Уиллы.

— Она не была убита, она покончила с собой. И в любом случае я не имел к ее смерти ни малейшего отношения.

— Ну, в Миссури, кажется, имеется кое-что…

— Меня это не волнует.

— Я хочу сказать, что другая сторона может начать тяжбу.

— Что за другая сторона?

— Конечно, ваша дочь. Я уверен, ей не захочется расставаться с тридцатью процентами наследства.

— Вы точно ее не представляете?

— Абсолютно точно.

— А кого вы представляете?

— Надеюсь, что стану представлять вас.

— Интересно, вы что, работаете в качестве «Скорой помощи»?

— Давайте скажем так: я — оптимист, желающий получить десять процентов от тридцати процентов акций на владение половиной цирка.

— Ничего себе!

— Марии досталась половина цирка «Стедман энд Роджер», не так ли?

— Вы и это знаете?

— Да, сэр, знаю.

— И вы желаете получить десять процентов того, что получу я?

— Только если я выиграю дело. Если я проиграю, вы отправитесь домой, в Атланту, не заплатив мне ни цента!

— Вы и об этом подумали? И вы все знаете?

— Что вы живете в Атланте? Да!

— Вам пришлось потрудиться.

— Ну-у-у! Так что вы скажете?

— Почему вы считаете, что Мария подаст встречный иск? Вам сказала об этом моя дочь?

— Нет, она мне этого не говорила. Между прочим, вы с ней виделись после вашего приезда сюда?

— Нет.

Он врет, подумал Блум. В его календаре было записано на прошлую среду:

СРЕДА, 23 МАРТА

МАРИЯ

13.00

— Почему вы считаете, что она станет ворошить дело о самоубийстве Уиллы?

— Потому что вы желаете оттяпать у нее часть наследства, мистер Торренс. И вы были в Миссури во время смерти Уиллы.

— Что?

— Вы, кажется, удивлены?

— Кто вам сказал об этом?

— Эгги Донован.

— Меня не было рядом в Миссури, когда…

— Пожалуйста.

— Я вам говорю…

— Вам нужна моя помощь или нет?

— Если вы будете повторять, что я был в Миссури…

— Хорошо. Если вас там не было, вам нечего бояться. И другая сторона не сможет утверждать, что вы каким-то образом связаны со смертью Уиллы.

— Но я с этим не связан.

— Но вы были в Миссури, не так ли? Удачи вам, мистер Торренс! Может, они не станут это упоминать, если вам повезет?

— Сядьте.

— Конечно.

— Я там был до того, как что-то случилось.

— Но вы там были?

— Да, я там был.

— В Раттерфорде, штат Миссури, одиннадцатого мая, три года назад.

— Да, но…

— Мистер Торренс, когда вы туда приехали?

— Восьмого мая.

— Когда вы уехали?

— Десятого мая.

— Вы видели Уиллу в тот раз?

— Да.

— Вы помните, когда это было?

— Да, я пошел ее проведать вскоре после приезда.

— Восьмого? Девятого?

— Я ее видел восьмого, и еще раз — десятого мая.

— Дважды?

— Да, два раза.

— Мистер Торренс, зачем вы ее навещали?

— В первый раз, чтобы просто… увидеть ее и объяснить, что я на нее зла не держу.

— По какому поводу?

— Ну… из-за того, что мы расстались.

— Но ведь именно вы покинули ее.

— Да, я хотел сказать, что прошу у нее прощения. Вот и все.

— Понимаю. Но ведь вы давно расстались.

— Восемнадцать лет назад… почти, даже девятнадцать.

— А тогда вы ей не говорили, что вам жаль?

— Ну-у-у…

— Когда вы были в Миссури, вы ее посетили дважды?

— Да, мне сказали, что ее трейлер обокрали, и мне хотелось ей сказать, как мне жаль.

— На этот раз насчет кражи?

— Да.

— Что она сказала, когда вы появились у ее порога? Я спрашиваю вас о первом свидании. Спустя почти двадцать лет.

— Конечно, она была поражена, но…

— Вы сказали, что это было до ограбления?

— Да, за день до ограбления.

— Восьмого мая.

— Да.

— Хорошо ли она вас приняла? Я хочу сказать, после того, как прошло первое удивление.

— Да, она мне даже предложила выпить, и мы немного поболтали.

— Она предложила вам шампанское?

— Что? Нет, не шампанское. Шампанское? Конечно нет.

— Я знаю, что у нее в холодильнике обычно стояла бутылка шампанского.

— Не могу сказать.

— В тот день она вам не предлагала его?

— Нет, я пил скотч и содовую.

— Со льдом?

— Да.

— Она доставала лед из холодильника?

— Да. Простите, что…

— Оттуда же она доставала содовую?

— Да, именно так. Вы хотите сказать, из холодильника?

— Да.

— Ну конечно, да.

— Вы, случайно, не увидели там сейфа?

— Что?

— Когда она открывала холодильник, там был небольшой сейф. Она держала сейф в холодильнике.

— Я там не заметил никакого сейфа.

— Это было восьмого числа, так?

— Но вы уехали оттуда тоже десятого?

— Да, только попозже.

— Значит, когда это было? Утром? Днем?

— Вы хотите спросить, когда я был у нее в трейлере?

— Да.

— Утром.

— К тому времени вы уже слышали об ограблении?

— Да. В цирке слухи распространяются с ужасной скоростью.

— Где вы услышали об этом?

— Что?

— Вы сказали, что слухи быстро распространяются…

— О, ну-у-у… Я… был там утром. Не для того, чтобы повидать Уиллу, а поболтать со старыми друзьями. Когда услышал о кра…

— С кем вы тогда болтали?

— С Джорджем Стедманом.

— О чем шел разговор?

— О краже, все тогда обсуждали кражу. Простите, мистер Хоуп, вы сказали, что попытаетесь мне помочь. Пока что вы только…

— Вы разговаривали с дочерью?

— Нет.

— Почему?

— Мы с Марией никогда не ладили. Мне кажется, что она меня никогда не простила за то, что я оставил ее мать.

— А Уилла? Она вас простила?

— Ну, мы — взрослые люди. Понимаете?

— Как она к вам отнеслась, когда вы снова появились? Я имею в виду после кражи?

— Нормально.

— Вы не стали больше обсуждать то, что случилось много лет назад?

— Нет. Мы разговаривали о краже.

— Не упоминали Эгги Маккалоу или Берни Хэйла?

— Нет.

— Она всегда так себя вела? Ну, я хочу сказать, когда вы были женаты.

— Мистер Хоуп, мы все еще не разведены, и в этом состоит мое требование. Мы никогда не были должным образом…

— Конечно. Она всегда прятала сейф в холодильнике?

— Я не помню, чтобы она прятала сейф в холодильнике. Я даже не знал, что у нее был сейф.

— Странное место для хранения сейфа. Вам так не кажется?

— Да.

— Интересно, откуда грабитель знал, где нужно искать?

— Грабители ищут повсюду.

— Интересно, Мария знала шифр сейфа?

— Да, Уилла упоминала об этом.

— О, зачем?

— Ну, не знаю. Так, к слову пришлось.

— Как это?

— Ну-у-у…

— Почему Уилла сказала, что ее дочь знает шифр сейфа?

— Когда говорила, что у нее украли…

— Мистер Торренс, я что-то вас не понимаю.

— Ну, понимаете, там была маленькая девочка…

Что? Блум пропустил несколько слов записи. Ему пришлось перемотать пленку назад и снова включить магнитофон.

— Ну, понимаете, там была маленькая девочка.

— Маленькая что?

— Кокаин.

— Простите, что?

— Девочка. Кокаин. Мария хранила в сейфе кокаин.

— Уилла вам сказала об этом?

— Да.

Блум снова перемотал пленку и включил с того места, где он не все сразу понял.

— Мария держала кокаин в сейфе.

— Это сказала Уилла?

— Да.

— Она не боялась вам в этом признаться?

— Ну, она узнала об этом за день до ограбления, понимаете? Она мне сказала…

— Когда вы мне сказали, что она только недавно узнала об этом…

— Да.

— Вы хотите сказать, что она открыла сейф и нашла кокаин там?

— Да, и сразу поняла, что кокаин принадлежит Марии.

— Почему?

— Потому что она была единственным человеком, знавшим шифр сейфа. Понимаете, тогда можно сказать, что она занималась кокаином. Не только его принимала, но, может быть, и распространяла… Там лежало не несколько порций, там его было много. Вот что Уилла нашла в сейфе.

— Она вам сказала, сколько его там было?

— Около двух килограммов. Она сказала мне, что, наверное, Мария торгует наркотой. И еще она боялась, что грабитель вернется и начнет шантажировать ее.

— Вы считаете, что он знал все заранее?

— Не понимаю.

— Вор, грабитель знал, что в сейфе был кокаин?

— Нет, нет. Она считала, что он наткнулся на кокаин случайно, а теперь воспользуется подходящей ситуацией.

— И что сказала по этому поводу Мария?

— Она все отрицала.

— Тогда как наркотик мог попасть в сейф?

— Она сказала, что он не принадлежит ей.

— Чей был кокаин?

— Дейва Шида. Кому бы кокаин не принадлежал, теперь он у совершенно другого человека, и Уилла боялась, что он станет ее шантажировать.

— Она говорила об этом с Шидом?

— Не знаю.

— Я понял, что она не пошла в полицию. Если она боялась шантажа…

— Даже не могу себе представить, что она отправилась в полицию. А что вы думаете по этому поводу?

— По какому поводу, мистер Торренс?

— О моих шансах получить законную долю имущества Уиллы. Я хочу сказать, теперь, когда вы все знаете о том, что творилось вокруг Уиллы…

— Что именно вы хотите сказать?

— Ну, все…

— Что именно?

— Например, тот факт, что Мария жила с Шидом. Мне все это кажется жутко странным — девятнадцатилетняя девушка спит с мужчиной, который годится ей в отцы? Человек, бывший любовником ее матери! Человек, который просит, чтобы она прятала его наркотики в сейфе матери? Мне кажется все это весьма странным. А вам? Я хочу сказать… Если Мария будет настолько глупа и обратит внимание суда на мое случайное присутствие в Миссури во время этих трагических событий, мы сможем напомнить ей о ее странных деяниях, как вы считаете? Наркотики, тот факт, что она спала с Шидом, желание продать, ну, словом, все, все. Мы не сможем остановить ее подобным образом?

— Мистер Торренс, вам будет интересно выслушать мое мнение?

— Конечно. Иначе почему я…

— Мне кажется, что вам прекрасно известно, что вы с Уиллой были разведены на законных основаниях…

— Что?

— И что вам не положено ни гроша из ее наследства. Я также…

— Эй, послушайте, вы…

— …также считаю, что вы все врете о том, что случилось тогда в Раттерфорде, штат Миссури.

— Что?

— Я считаю, что вы увидели сейф, когда Уилла открывала холодильник…

— Прощайте.

— И потом вернулись, чтобы стащить его. Мистер Торренс, именно вы нашли там кокаин и пытались шантажировать…

— Убирайтесь отсюда к черту!

— Конечно. Приятно было поболтать с вами.

Сейчас было четыре часа пополудни первого апреля. Ровно неделю назад в двадцать два пятнадцать в Мэттью стреляли около бара в Ньютауне. Сейчас, когда оркестр заиграл финальную мелодию, вся труппа цирка «Стедман энд Роджер» выстроилась после окончания генеральной репетиции, ожидая, что Стедман в галифе, сапогах, красной куртке шпрехшталмейстера и в черном цилиндре поведет ее в шапито.

— Подождите здесь, — недовольно сказал он и приказал человеку в униформе открыть вход в шапито. Под куполом цирка трубач заиграл приветствие, которое сделало бы честь римскому императору. Униформисты широко распахнули вход, и Стедман вошел внутрь. Улыбка волшебно изменила его лицо, когда он приветствовал воображаемую аудиторию. Правой рукой он в знак приветствия снял цилиндр.

Блум широко раскрыл глаза от изумления — мимо него проходили, сверкая и сияя, артисты. Блестящий парад из фильмов Феллини. Они проходили рядом с Блумом, и он мог их коснуться. Здесь были лошади, которых проводили гибкие и стройные девушки в развевающихся белых нарядах, за ними шли прыгуны и вольтижеры, клоуны и акробаты. Потом шествовали Звонковы, одетые в изумрудно-зеленые трико. Семейство Чен делало кувырки и сальто, пока входили под купол.

Далее опять шли лошади, акробаты, балансеры, а затем воздушные гимнасты в плотно прилегающих розовых трико — Марни, Сэм и «Летающие Маккалоу». А потом проследовал Дейв Шид в полосато-звездном трико и блестящем серебряном жилете, открытом на голой груди. Такая же серебряная повязка была у него на голове. Он важно щелкнул кнутом, входя в шапито. Потом опять проходили девушки, собачки, везущие повозки, жонглеры, пони, чревовещатель со своей куклой, клоуны на велосипедах. И, наконец, мимо Блума, тяжело ступая, важно прошли слоны в шелковых попонах. Весь парад-алле оказался в цирке среди громкой музыки и ярких огней. Музыка заиграла тише, огни медленно меркли, и цирк погрузился на секунду в темноту. Потом огни засверкали снова.

Пора начинать представление!

Стедман был весь в поту и тяжело дышал после своего номера.

Когда они вошли в трейлер, он сразу снял цилиндр и нетерпеливо бросил его на комод. Под красной курткой к телу прилипла белая рубашка, взлохмаченные волосы спутались. Он выглядел возбужденным и раздраженным. Было ясно только одно — его единственным желанием было завтра же утром отправиться с цирком дальше. Казалось, его раздражало, что здесь находился Блум, когда ему следовало обсудить очень важные вопросы с человеком, который привлекал посетителей в цирк — с Королем Всех Животных.

Дейви Шид тоже был раздражен. Его загорелое тело блестело от пота. Мышцы переливались под кожей. На теле было множество шрамов, которыми он гордился, как медалями за храбрость. Он расхаживал по трейлеру взад и вперед в блестящем серебряном жилете. Его синее трико сверкало огромными звездами. Он энергично отмахивался от облаков дыма, которые выпускал Стедман, зажигая сигару.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил его Стедман.

— Все проходило слишком долго.

— Я знаю.

— Включая и мой номер.

— Да, немного.

— Сакти начинает думать, что звезда не я, а она.

— Хитрушка.

— Да, и оркестр играл не в такт.

— Я знаю. Что еще?

— Чены тоже слишком много о себе воображают. Они желают иметь собственный цирк, пусть они его купят.

— Угу.

— Марни тоже сделала ошибку. Она чуть не испортила двойной прыжок.

— Расскажи-ка мне об этом подробнее.

— У одной из девушек, выступающих на слонах, несколько нескромный костюм. Ну, как ее там? Ольга? Неважно. Рыжая…

— Я этого не заметил.

— Скажи, чтобы она поправила костюм.

— Что еще?

— Ну, мне кажется, что все прошло вполне… О, между прочим, почему испугалась лошадь?

— Не знаю.

— Мне кажется, что это как-то связано с оркестром.

— Может быть.

— Джордж, тебе следует с ними серьезно поговорить.

— Знаю.

— Ты считаешь, что шуточная серенада хорошо прошла?

— Я думаю, нужно побольше шума.

— Дело не только в шуме, нужно сделать номер побыстрее.

— Я с ними поговорю.

— А в остальном все неплохо.

— Да, неплохо.

— Для начала, — добавил Шид и улыбнулся.

— Да, для начала, — тоже улыбнулся Стедман. Потом он обратился к Блуму: — А вам понравилось?

— Я видел только парад-алле.

— Это — самое лучшее, — подхватил Шид и подмигнул ему.

— Ну и как вам показалось? — продолжал расспрашивать Стедман.

— Потрясающе!

— Я вас оставлю, — сказал Шид, направляясь к двери.

— Я пойду с вами, — поспешил за ним Блум.

Шид непонимающе взглянул на него.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Конечно, — согласился Шид. — Пока, Джордж!

— Приходи пораньше! — Стедман помахал им рукой.

На улице толпились артисты, обсуждая их первую генеральную репетицию. Они выглядели возбужденными и усталыми.

— Хотите пива? — поинтересовался Шид.

— Нет, благодарю вас.

— А я хочу, — сказал он и отправился к кухне-кафе, где купил банку «Хейнекена». Они отправились дальше, Дейви на ходу отпивал пиво из банки.

— Так что вы от меня хотите? — спросил Шид.

— Мой друг сделал несколько записей…

— Что за друг?

— Мэттью Хоуп.

— Ага, адвокат. И что это за записи?

— Записи о Питере Торренсе.

— Эй, в чем дело? Сначала Хоуп, а теперь — он? Вы что, считаете, что у меня желание расстрелять всех в городе?

— Вы все знаете о Торренсе, не так ли?

— Я смотрю телевизор, как и любой другой человек.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Много лет назад. После того, как я начал работать в цирке «Стедман энд Роджер», он появлялся время от времени. Разговаривал с дружками, болтал всякую чушь, разносил сплетни и выпивал. Но я думал, что он давно умер. Да, действительно, теперь это так.

— Вы его, случайно, не видели в Миссури?

— Наверно, парочку раз видел. А что?

— Я имею в виду недавно.

— Как недавно?

— Три года назад, одиннадцатого мая.

— А, опять все сначала?

— Что?

— Я имею в виду самоубийство Уиллы.

— Вы видели Питера Торренса три года назад в Миссури?

— Нет, я слышал, что он был там, но я его не видел. Он был без денег и пытался достать деньги у Уиллы, но она его послала…

— Мой друг считает, что он влез в ее трейлер и унес сейф…

— Ваш друг прав. Торренс украл сейф, и когда он открыл его, то нашел там кокаин…

— Два килограмма, — уточнил Блум.

— Да, а потом пытался потрясти Уиллу.

— Откуда вы все это знаете?

— Мария рассказала.

— Когда?

— За день до того, как Уилла застрелилась.

Пока Блум слушал его, у него начало создаваться впечатление, что он смотрит японский фильм под названием «Расёмон»… Не совсем этот фильм, но что-то весьма на него похожее. Как в том фильме, никто по-настоящему не лгал, но все воспринимали правду по-своему. То есть каждый видел одно и то же событие с разных точек зрения, и невозможно было решить, чья же история была на самом деле наиболее правдивой. Торренс уже рассказал два варианта своего визита в Миссури три года назад. Один вариант — Мэттью, а другой — Блуму. В двух вариантах он фигурировал как приятельски настроенный бывший муж, предложивший жене помощь в трудную минуту. Но в данном случае, если верить Шиду, Торренс был ворюгой и шантажистом.

— Никому не нравится, когда в цирке работает вор, — продолжал Шид. — Но часто к нам попадают люди после тюрьмы, и не знаешь, кому можно доверять. Это было на следующий день после кражи, и вы понимаете, что никто ни о чем другом не мог говорить. Шел дождь…

…Дождь шел, и вся земля раскисла. Потоки дождя заливали навес, где располагалась кухня. От постоянной влажности ныли кости. Вода заливала клетки, где огромные кошки беспокойно расхаживали взад и вперед. В ту ночь Мария не захотела спать с Шидом. После кражи мать боялась оставаться одна, и Мария решила, что ей нужно побыть с матерью, а Шид заявил, что хочет, чтобы она была с ним.

Тогда она призналась ему, сказав, что Торренс приходил к матери и сообщил, что в сейфе был кокаин и что там его было достаточно, чтобы начать торговлю снова. Он не желал на нее «стучать», но ради прежних времен ему бы хотелось кое-что поиметь. Разве его милая малютка Уилла Уинки не трахалась когда-то с другим мужчиной, висевшим на волосах под куполом цирка, пока Торренс работал, как вол, переезжая из города в город. А теперь, ради справедливости, если эта малышка-шлюшка и предательница занимается наркотой, почему бы ей не поделиться денежками со своим бедным муженьком? Торренс считал, что именно так и должно произойти.

Уилла знала, что наркотики были не ее, и знала, что дочь обладала шифром к сейфу. Пока ветер и дождь бушевали на улице, Мария рассказала ему о том скандале, который произошел между ней и матерью. Мария поклялась ей, что хранит в сейфе наркотики для другого человека и что больше никогда на свете не будет такой дурой!

Но правда была в том, что Мария уже больше года продавала кокаин половине труппы цирка и отдавала его желающим продавцам на улице так, как будто это были конфетки. Торренс уехал, но сказал матери, что догонит цирк в Теннесси, и ему нужно знать, какова будет его доля. Иначе, вопреки своей милой натуре и хорошему к ней отношению, ему придется сообщить об этом властям.

— Мария попросила совета у партнерши, — сказал Шид.

— Какая партнерша? — удивился Блум.

— Ее подружка, с которой дружила с семнадцати лет.

— Кого вы имеете в виду?

— Некого другого, как Джинни Вард.

Де Люка и Кепьон — детективы, которые с самого начала занимались покушением на Хоуп, — расспрашивали Марию Торренс на третьем этаже в помещении пункта охраны общественного порядка, а в соседней комнате Блум допрашивал Джинни Вард. Ни одной женщине не было известно, что ее подруга находится в соседнем помещении. Им было объявлено, что они арестованы, и если желают, могут вызвать к себе адвоката. Мария Торренс тут же потребовала адвоката. Джинни Варда предпочла отвечать на вопросы без адвоката.

— Мисс Торренс, — сказал Де Люк, — мы бы хотели спросить вас кое о чем, если только вы…

— Да? Что такое? — сразу спросил адвокат.

Его звали Говард Мандел. Он был одним из лучших адвокатов Калузы по уголовным делам. Мэттью всегда говорил об этом. Когда Патриция узнала, что Мария позвонила именно ему, она закатила глаза, зная, что тягаться с ним будет очень трудно. Мандел ждал вопросов, вызывающе упершись руками в бедра, выпрямившись и выставив вперед подбородок. Он пытался нагнать страх на Де Люка и Кепьона, работавших в полиции по двадцать лет. Они уже давно все слышали и видели, и его поза их не могла запугать. Мария блестела глазками и казалась весьма внимательной. На ней был надет рыжий парик и зеленый костюм с туфлями на высоком каблуке в тон костюму. Казалось, Марию Торренс ничто не волнует и не страшит, потому что ее защитник сможет защитить ее от любых опасностей и неприятностей.

— Адвокат, — сказал Кепьон, — вот кассета, которую записал Мэттью Хоуп во время разговора с Питером Торренсом.

— Между прочим, — спросил Марию Де Люка, — вы с ним недавно виделись?

— Мистер Хоуп сейчас находится в больнице, — ответила Мария.

— Минуточку, — прервал их Мандел.

— Я имею в виду вашего отца, — сказал Де Люка.

— Нет, я его не видела.

— Вы с ним не разговаривали недавно?

— Нет.

— Вы знали, что он был в городе?

— Это для меня новость.

— В его записной книжке встреча с вами была записана на час дня в прошлую среду, — сказал Де Люка, а потом добавил: — Извините, адвокат, не хотел вас перебивать.

— Вы закончили? — спросил Мандел.

— Да, сэр, извините.

— Откуда мне знать, что на кассете записано именно это? — поинтересовался Мандел.

— Ну, вам придется поверить мне на слово. Я уверен, вы дадите правильный совет своей клиентке, если считаете, что кассета не настоящая.

— Мне кажется, что у вас есть какие-то обвинения, иначе…

— Сэр, мы думаем об обвинениях в убийстве, — вклинился Кепьон. — Плюс попытка убийства, сговор и незаконное владение оружием.

— И это только для начала, — добавил де Люка.

— Значит, если вы поверите, что на кассете записан разговор мистера Хоупа с мистером Торренсом, а не каких-то актеров, которых мы наняли…

— Зачем нам прослушивать эту пленку?

— Мы хотим, чтобы ее прослушала мисс Торренс и ответила на некоторые вопросы.

— Она может прослушать пленку. Но что касается вопросов, я буду решать это после прослушивания.

— Конечно, адвокат. Она может отказаться, как только пожелает… Вам это известно.

— Начинайте. Если не хотите, можете не отвечать на вопросы, — посоветовал он Марии.

— Мне нечего скрывать, — сказала она.

— От телефонной компании я получил список звонков, — сказал Блум, — Мэттью Хоуп звонил вам домой, на Фламинго Ки, утром в прошлую пятницу, в…

— Да, я помню, — сказала Джинни.

— Миссис Вард, можете мне сказать, по какому поводу был звонок?

— Он хотел связаться с моим мужем, я сказала ему, что Эндрю все еще был в Мексике.

— Зачем ему нужен был ваш муж?

— Понятия не имею. Я никогда не лезу в дела мужа.

— Мне казалось, что вы — партнеры, — заметил Блум.

— Так оно и есть.

— Но вы не лезете в его дела.

— Я не знаю, зачем ему звонил Мэттью Хоуп.

— Это случилось после разговора с человеком по имени Питер Торренс. Вы его знали?

— Нет.

— Вы его никогда не встречали, когда работали в цирке?

— Я работала в цирке всего один сезон.

— И в то время вы с ним не встречались?

— Нет. Я вам только что сказала, что никогда его не знала.

— Вы знали Дейви Шида?

— Да.

— Вы не прокомментируете некоторые вещи, которые сегодня сказал Дейви Шид?

— Все зависит от того, что он вам сказал.

— Ну, начнем с этого, — Блум открыл записную книжку. — Дейви Шид сказал, что Мария просила вашего совета на следующий день после того, как был украден сейф ее матери. Вы хотите что-нибудь сказать?

— Я не стану проигрывать вам всю кассету, — сказал Кепьон и открыл крышку кейса с монограммой «У. Ч.». — Я поставил ее… Так, сейчас проверю… Ага, вот здесь… Я могу начать, как только вы будете готовы.

— Детектив, я уже готова, — сказала Мария, улыбнувшись.

Кепьон нажал кнопку «Воспроизведение».

Комнату сразу же заполнил чужой разговор:

— Узнала об этом за день до ограбления, понимаете.

— Когда вы сказали, что она только тогда узнала…

— Да?

— Вы хотите сказать, что она открыла сейф и нашла их там?

— Да, и сразу поняла, что это принадлежит Марии.

— Почему Марии?

— Потому что только она знала шифр сейфа, а это значило, что она употребляла кокаин. Может, даже распространяла его. Там лежала не просто пара доз, она обнаружила в сейфе много кокаина.

— Она вам сказала, сколько его было?

— Около двух килограммов. Она сказала, что Мария, по всей видимости, была продавцом кокаина, и она испугалась, что вор начнет ее шантажировать.

— Она считала, что он обо всем знал заранее?

— Не понимаю.

— Вор. Что в сейфе лежал кокаин?

— Нет, нет. Она думала, что он неожиданно на него наткнулся и попытается извлечь из этого свою пользу.

— Хорошо… А что сказала по этому поводу Мария?

— Она сказала, что кокаин был не ее.

— Хорошо, а как он тогда попал в сейф?

— Она его туда положила. Правильно, но она говорила, что он принадлежал не ей.

— А чей это был кокаин?

— Дейви Шида.

Кепьон выключил магнитофон.

— О Господи, — вздохнула Мария.

— Простите, — промолвил Мандел, — но если вы…

— Просто какая-то сказка, — заметила Мария.

— …Если вы расследуете дело о наркотиках?

— Нет, сэр, это было давно: то, о чем они говорили на кассете. Я считаю, что мисс Торренс обо всем этом знает, и если она желает с нами об этом поговорить…

— О каких наркотиках он говорит? — спросила Мария, широко раскрыв глаза. — Этот человек на кассете…

— Это Питер Торренс. Ваш отец, — сказал Де Люка.

— А наркотики лежали в сейфе вашей матери, — добавил Кепьон.

— Где эта наркота? — спросила Мария. — Она у вас?

— Нет, мисс. Конечно, ее у нас нет, — заметил Кепьон.

— И у меня нет, — сказала Мария и широко улыбнулась.

— Если у вас имеются вопросы по убийству или покушению на убийство, — сказал Мандел, — или о сговоре, мне бы хотелось, чтобы вы…

— Он все это придумал, — сказала Мария и, немного помолчав, добавила: — И потом, он сейчас мертв, не так ли?

— Дейви Шид может подтвердить его рассказ, — заметил Де Люка.

— Дейви убил мою мать!

— Секунду, — вклинился Мандел, — Мария, вам понятно, что не следует отвечать ни на один вопрос? Вопросы, относящиеся к преступлениям…

— Да, я все понимаю.

— Что вам посоветовала Джинни, когда вы обратились к ней? — спросил Де Люка.

— Какая Джинни?

— Вард.

— Когда это было?

— На следующий день после ограбления.

— Какого ограбления?

— Хватит, сотни людей говорили вам…

— Ах, это ограбление…

— Мисс Торренс, — сказал Мандел, — я должен дать вам совет. Они продолжают перечислять эти преступления…

— Не волнуйтесь, — успокоила его Мария.

— Миссис Вард, что вы можете сказать? — спросил Блум.

— Дейви Шид — поганец и тварь с плохими манерами, он может сказать или сделать все, что угодно, чтобы самому выбраться из неприятного положения. Кажется, вы расспрашивали его об убийстве Уиллы Торренс…

— Между прочим, нет.

— Все до сих пор уверены, что это сделал он. Он станет лгать, чтобы…

— Кто это «все»? — спросил Блум.

— Все, кто знаком с обстоятельствами ее смерти.

— А вы знаете обстоятельства ее смерти?

— Мне каждую годовщину ее смерти звонят журналисты, желающие знать все об Уилле. Да, я знакома с этим случаем.

— Кто вам сказал, что ее убил Дейви Шид?

— Не нужно, чтобы кто-то говорил мне об этом. Я знаю Дейви.

— Из-за чего поругались вы и Уилла Торренс?

— Когда?

— Знаете, когда! Вы в цирке работали только один сезон и прекрасно помните, когда могла случиться эта ссора!

— Мне казалось, что Уоррен Чемберс работает с вами.

— Так оно и есть.

— Тогда спросите у него. Я ему уже все рассказала.

— Я спрашиваю вас!

Джинни глубоко вздохнула.

Блум ждал.

— Ей показалось, что я приставала к двум маленьким девочкам из ее номера.

— Шид сказал, что вы ругались не из-за этого.

— Я вам уже говорила, Дейви…

— Он считает, что Уилла пыталась поговорить с вами по поводу ее дочери.

— Я почти не знала Марию.

— О вас и ее дочери.

— Почему вдруг?..

— Ее дочь и вы были любовницами.

— Насколько хорошо вы знали Джинни Вард? — спросил Де Люка.

— Мы знакомы весьма поверхностно, — ответила Мария.

— Но вы с ней до сих пор общаетесь, не так ли?

— Как я уже сказала…

— Ну да, слегка знакомы, — добавил Кепьон. — Насколько хорошо вы были с ней знакомы, когда она работала в цирке? Когда она была еще Джинни Лоусон?

— Не очень хорошо.

— Да, плохо знали ее тогда — и плохо знаете сейчас.

— Абсолютно верно.

— Вы с ней разговаривали на следующий день после того, как украли сейф вашей матери?

— Нет, зачем? Никто не знал, где она была в то время.

— Вы не знали, где она была?

— Нет. Наверное, она была в Калузе. Я слышала, что она вернулась в Калузу и там вышла за кого-то замуж…

— Вы не знаете, за кого она вышла замуж?

— Тогда не знала.

— Но сейчас вы это знаете?

— Правильно.

— Что посоветовала Джинни, когда вы ей позвонили?

— Я ей не звонила.

— Она уже говорила вам, что не звонила, — вмешался Мандел.

— Я это слышал, а Дейви Шид считает, что она звонила ей.

— Что вы скажете об этом, миссис Вард?

— У Дейви весьма живое воображение. Наверно, так бывает, когда спишь с кошками.

— Значит, это — неправда, когда он говорит, что вы и Мария…

— Конечно.

— Вы не были любовницами.

— Мы не были любовницами.

— Ни тогда, ни сейчас?

— Никогда.

— Но она вам позвонила, чтобы спросить, что делать…

— Она никогда не спрашивала у меня совета.

— Она звонила вам вся в слезах! Шид сказал, она хотела знать, что делать с наркотиками.

— С какими наркотиками?

— Наркотиками, которые Торренс нашел в сейфе ее матери.

— Я не знаю, о каких наркотиках вы говорите.

— Вы знали, что за два дня до смерти Уиллы в ее трейлере произошло ограбление?

— Да, я это знаю.

— Вы знали, что тогда у нее украли сейф?

— Да.

— Но вы не знали, что было в сейфе?

— Нет.

— Вы не знали, что в сейфе было два килограмма кокаина?

— Откуда я могла это знать?

— По этому поводу вам звонила Мария.

— Мария мне вообще не звонила.

— Мария позвонила, чтобы предупредить о том, что Торренсу все известно о наркотиках…

— Нет, она этого не делала.

— …Что ее мать знает насчет наркотиков…

— Послушайте, детектив…

— Мария позвонила, потому, черт побери, что она не знала, что делать. Разве это было не так? Разве не так все происходило?

— Мария мне не звонила! — твердо заявила Джинни. — Мы уже все закончили?

— Не совсем.

— А я закончила, — отрезала она.

И у них осталась только Мария Торренс.

— Давайте еще раз поговорим о той ночи, когда из холодильника утащили сейф, ладно? — предложил Кепьон.

— Конечно, — согласилась Мария.

— Зачем об этом говорить? — спросил ее адвокат.

— Чтобы прояснить некоторые вещи, — ответил Блум.

Он совсем недавно присоединился к ним, и теперь в комнате находилось трое полицейских. Три полицейских производят большее впечатление, чем два, особенно если там присутствует адвокат. Мария сидела, положив ногу на ногу и покачивая туфелькой. Блум посчитал это признаком волнения.

— Вы знаете, где была ваша мать в ту ночь? — спросил он.

— Она выступала. Вы же знаете, что она работала в цирке.

— Она вернулась в трейлер и обнаружила, что сейфа там нет? — добавил Кепьон.

— Наверно, так. Об этом я услышала на следующий день.

— Когда ваша мать сказала вам, что там был кокаин, не так ли? — добавил Де Люка.

— Я ничего не знаю о кокаине.

— Она уже несколько раз заявляла вам об этом, — вклинился Мандел. — Если вы, джентльмены, придумаете какие-нибудь новые вопросы…

— Адвокат, мы до них еще не дошли, — ответил ему Кепьон.

— Когда это будет? Мой клиент находится у вас уже…

— Адвокат, здесь никто не покушается на ее права, — заметил Де Люка.

— Я должен вам заявить: или вы предъявляете ей обвинение, или отпускаете, — сказал Мандел.

— Вам хочется, чтобы мы ее поскорее обвинили? — удивился Де Люка.

— Нет, но когда ходят вокруг да около, мне становится все понятным, — сказал Мандел. — Вы начали здесь раскручивать старые дела, потому что, черт возьми, у вас нет никаких новых данных.

— Боже, как вы безобразно выражаетесь, — отругал его Блум.

— …У вас нет ничего, что бы связывало ее с покушением на убийство Хоупа и убийством Торренса. У вас вообще ничего на нее нет. Поэтому вы придумали какую-то чушь по поводу украденного сейфа и кокаина в нем…

— Кража была зафиксирована в полицейском деле, — заметил Блум. — Если желаете, вы можете проверить эти записи в Миссури.

— А как насчет кокаина? В деле о нем тоже записано?

— Нет, но…

— Вот в этом-то и дело.

— Питер Торренс сказал мне, что в этом сейфе был кокаин, — сказал Блум.

— Мой отец — мертв, — холодно заметила Мария.

— А я нет. И он мне сказал именно это.

— Мой отец — врун, был вруном.

— Разве вы с ним об этом не разговаривали при встрече?

— Я его не видела много лет.

— О чем он с вами говорил вчера?

— Он мне не звонил.

— Адвокат, вы не против, если я ей кое-что покажу?

— Что такое? — спросил Мандел.

Блум достал из кармана сложенную распечатку телефонных разговоров, разложил ее на столе, так, чтобы ее было хорошо видно Марии и ее адвокату.

— Вам знакомы какие-либо номера? — спросил он. — Это телефонные звонки, которые были сделаны из номера тридцать семь в гостинице «Шелби Армс». Мы рассчитали, что Мэттью покинул Торренса примерно в одиннадцать утра двадцать пятого марта. А здесь зафиксирован звонок мистера Торренса в начале двенадцатого. Мисс Торренс, вам знаком этот номер?

— Да, он…

— Мария!

— Это номер моего домашнего телефона.

— Мария, мне кажется, что пора…

— Успокойся, Говард, — холодно сказала девушка.

Именно в этот самый момент Блум понял, что она в его руках.

— Разве вы не говорили детективу Де Люка о том, что не знали, находился ли Торренс в городе?

— Правильно.

— И что вы его не видели?

— Правильно.

— …И не разговаривали с ним?

— Так.

— Но здесь зафиксирован звонок вам домой в Фетбек Кей в одиннадцать ноль семь двадцать пятого марта…

— Вчера меня не было дома в это время.

— Тогда он, видимо, разговаривал с кем-то, кто там был.

— Понятия не имею, — сказала девушка.

— У вас есть прислуга?

— Да.

— Может, он разговаривал с ней? Это ведь вполне возможно.

— Конечно. Я знаю, что со мной он не разговаривал.

— Значит, он беседовал с ней. Правильно? — сказал Блум, а потом добавил: — Он разговаривал с ней сорок пять минут.

Мария посмотрела на него.

— Так зафиксировал компьютер в гостинице. Сорок пять минут. Нам дал эту информацию мистер Мухаммад Азир. Если желаете, можете все проверить, адвокат. Там записано, что мистер Торренс звонил мисс Торренс из своего номера, и разговор продолжался сорок пять минут.

— Кто такой этот Мухаммад?

— Дневной дежурный в «Шелби Армс». Мисс Торренс, о чем вы с ним беседовали так долго? Вы не хотите нам об этом сказать? — спросил ее Блум.

— Конечно, почему бы и нет? Он пытался меня шантажировать, сказав, что встречался с адвокатом по имени Мэттью Хоуп, и во время разговора ему пришло в голову, если я стану протестовать и отказываться удовлетворить его притязания, он расскажет все, что ему известно… об ограблении.

— Что насчет ограбления?

— Что в сейфе был кокаин. Он так сказал. Конечно, это все сплошная чушь. Там лежали украшения и…

— Значит, вы все знали. Я имею в виду о кокаине, — заметил Кепьон.

— Только после того, как он мне рассказал об этом по телефону.

— Но когда я включил для вас запись…

— Какую запись? — спросила она насмешливо, раскрыв широко глаза.

— Ту запись, которую сделал Хоуп во время разговора с вашим отцом…

— Ах, эта запись.

Блум подумал: «Ты, крошка, можешь изворачиваться, как уж на сковородке. Мы тебя подцепили на крючок!»

Кепьон резко открыл записную книжку.

— После того, как вы прослушали запись, вы сказали: «Господи, прямо какая-то сказка! О какой наркоте он толкует? Где эти наркотики? У вас есть эти наркотики? Он все выдумал». Вы говорили это, не так ли?

— Возможно.

— Не возможно, а точно, потому что я вел записи. Значит, вам было известно о кокаине, вы и ваш отец обсуждали это по телефону. Мы правы?

— Ну и что? — спросила Мария.

— Мисс Торренс, — вмешался Блум, — вы не звонили Джинни Вард после разговора с отцом?

— Нет, я этого не делала.

— Я думаю, что вы сделали именно так. И я могу получить постановление суда, чтобы телефонная компания дала мне список.

— Ну, я ей звонила.

— Так же, как вы сделала это в Миссури?

— Я не звонила ей в Мис…

— Чтобы сказать, что ваш отец все знает о наркотиках.

— Я не…

— Так же, как вы это сделали двадцать пятого марта?

— Достаточно, Мария. Не отвечай им, — не выдержал Мандел.

— Вы снова начали паниковать по поводу наркотиков!

— Нет!

— Мария!

— Говард, это все такое дерьмо!

— Вы ничего не знали о коке в Миссури, так? — спросил Блум.

— Сколько раз я должна вам…

— А как насчет коки здесь? Во Флориде?

— Что?

— Мисс Торренс, я собираюсь достать разрешение на обыск вашего дома на предмет поисков кокаина.

— На каком основании? — сразу спросил Мандел.

— Основываясь на информации и уверенности, что…

— Какая информация?

— Информация лицензированного частного детектива Тутс Кили, что во внутреннем дворике дома мисс Торренс в Фетбек Кей в прошлую субботу примерно в четыре часа пополудни… Да, это было двадцать седьмого числа… Мисс Торренс предложила ей выпить, но мисс Кили отказалась, а потом мисс Торренс спросила: «Может, нюхнем?» Мисс Кили снова отказалась, тогда мисс Торренс заявила ей, что будет нюхать сама и вошла в дом. Это правда, мисс Торренс?

— Могу я поговорить с моей клиенткой? — мягко поинтересовался Мандел.