1

Вспышка. Словно взрыв в голове — ножом по глазам и битое стекло в мозгах. Потом темнота. Качнулась на сиденье — под ней заскрипело дерево.

Моргнула. Еще раз. По внутренней поверхности век распространилось горячее оранжево-голубое сияние. По щекам текут слезы.

Пожалуйста…

Она делает судорожный вдох через забитый соплями нос. Запах грязи, прокисшего пота, пыли и чего-то мерзкого — как будто мышь застряла за кухонной плитой. Маленькое пушистое тельце, невидимое в темноте, протухшее и покрытое плесенью, поджаривающееся каждый раз, когда включают плиту.

Пожалуйста… Рот произносит это слово под склеивающим его куском клейкой ленты, и наружу выходит только сдавленный стон. Плечи болят, руки скручены за спиной, в запястьях и лодыжках острая боль от стягивающих их кабельных хомутов, которыми они накрепко притянуты к деревянному стулу.

Она закидывает голову и, моргая, смотрит на потолок. Комната начинает медленно проясняться: голые деревянные балки, почти черные от копоти; лампа дневного света, жужжащая, как осиное гнездо, запертое в стеклянной трубке; покрытые грязью стены; громадная камера на треноге.

Потом шум. Он поет, запинаясь, «С днем рожденья тебя», и слова выходят исковерканными, как будто он боится неправильно их произнести.

Полная хрень. Совершенно натуральная хреновейшая хрень. Не наступил еще ее день рождения — целых четыре дня до него…

Еще один судорожный вздох.

Не может этого быть. Это ошибка.

Она смаргивает слезы и пристально смотрит в угол. Он готовится к заключительному аккорду — опустив голову, еле слышно бормочет какие-то слова. Но ноет он не ее имя, чье-то другое. Андреа.

О, слава богу.

Он ведь это понял, правда? Что это ошибка? Что она не должна здесь находиться — здесь Андреа должна находиться. Это Андреа должна быть привязана к стулу в мерзкой комнатушке, полной грязи, пауков и вони от дохлых мышей. Он ведь понимает.

Она пытается сказать ему об этом, но рот заклеен клейкой лентой, и выходит одно лишь мычание.

Она не Андреа.

Она не должна здесь быть.

Он снова становится за камеру, пару раз откашливается, прочищая горло, делает глубокий вдох и облизывает губы.

— Скажи «сыр»! — Его голос звучит как у ведущего в детской телевизионной передаче.

Еще одна вспышка, наполняющая ее глаза жгучими белыми точками.

Это ошибка. Он должен это видеть. У него совсем не та девочка, ее он должен отпустить.

Она мигает. Пожалуйста. Это нечестно.

Он выходит из-за камеры и трет рукой по ее глазам. Потом какое-то время смотрит на свои ботинки. Еще раз глубоко вздыхает.

— Подарки для именинницы! — С грохотом ставит обшарпанную коробку с инструментами на шаткий стол, стоящий рядом с ее стулом. Стол покрыт коричневыми пятнами. Как будто кто-то много лет назад разлил на него «Райбину».

Но это не «Райбина»…

Ее губы сжимаются под клейкой лентой, из-за слез комната расплывается. Воздух, застрявший у нее в горле, превращается в короткие, резкие, дрожащие рыдания.

Она не Андреа. Это ошибка.

— У меня… — Небольшая пауза, пока он переступает с ноги на ногу. — У меня есть нечто особенное… только для тебя, Андреа.

Он открывает ящик с инструментами и достает клещи. Ржавые металлические зубья сверкают в полумраке.

Он не смотрит на нее, он горбится и надувает щеки, как будто его вот-вот должно вырвать. Вытирает рот рукой. Снова пытается выдавить улыбку:

— Ты готова?

 

2

Из стоящего на кухонном рабочем столе радио бубнит радиостанция «Олдкасл ФМ».

— …правда, это было клёооооово? У нас на часах восемь двадцать пять, и с вами Великолепный Стив со своей передачей «Завтрак за Рулем, или Утренняя Бонанза»! — Скрипучий автомобильный гудок, нечто в стиле клаксона старомодного кабриолета.

Я отсчитал десятками и пятерками тридцать пять фунтов и бросил их на письмо с напоминанием из Управления связи. Потом покопался в кармане и добавил недостающую сумму мелочью. Сорок фунтов восемьдесят пять пенсов. Этого вполне хватит, чтобы письма от Ребекки перенаправляли на мой почтовый ящик еще один год.

Улов за эту неделю не очень богат: каталог модной одежды, три письма с просьбой о благотворительных взносах и письмо из «Ройал Бэнк», пытающегося впарить кредитную карту.

Простой белый конверт с дешевой маркой и адресом, напечатанным на наклейке:

Ребекка Хендерсон

Роуэн-драйв, 19

Блэкволл-хилл,

Олдкасл,

ОС15 3BZ

Адрес напечатан на пишущей машинке, а не на лазерном принтере. Буквы пробили бумагу, а буква «е» выскочила над строкой. Остальные тоже прыгают туда-сюда.

Чайник забурлил, собираясь закипать, и наполнил воздух горячим паром.

Я взял полотенце и прорисовал на запотевшем стекле окошко — капли воды стекли по стеклу и собрались в небольшие лужицы на заплесневело-темной оконной раме.

Сад на заднем дворе представлял собой переплетение рваных силуэтов. Солнце — огненный мазок на горизонте — раскрашивало Кингсмит золотом и глубокими тенями: затянутые холодным туманом муниципальные дома; покрытая лишайником волнистая черепица; блестящие покатые крыши; начальная школа, огороженная забором из металлической сетки. Все приземистое и мрачное. Окна ярко светятся.

— Ха-ха! Совершенно верно, наступило время Лотереи Смирительных Рубашек, и Кристин Мерфи думает, что ответом будет «Острое полиморфное психотическое расстройство». — Электронное кряканье. — Кажется, голоса в голове дали вам неверный совет, Кристин. Возможно, повезет в следующий раз!

Под моими пальцами грубая поверхность коробки для сигар. Она чуть больше старомодной коробки от видеокассеты и украшена кем-то уже достаточно взрослым, кому можно доверить ножницы с закругленными концами и клей. Почти все блестки облетели много лет назад, и былое великолепие больше походит на грязь, чем на что-либо другое, но тут уже, как говорится, дорог не подарок, дорого внимание. Самый подходящий размер для хранения самодельных открыток-поздравлений с днем рождения.

Открыл крышку. Древесный запах старых сигар начал бороться с запахами кухонной плесени и еще какой-то дряни, которой воняет при неисправной сливной трубе под раковиной.

Прошлогодняя поздравительная открытка лежала поверх небольшой стопки других. На поляроидном снимке — квадратик фотографии на белом пластиковом прямоугольнике — небрежным почерком написано «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!». Штуковина на самом деле древняя. «Поляроид» сейчас даже фотопленку не производит. В верхнем левом углу нацарапана цифра «4».

Я взял последний конверт и кухонным ножом разрезал прямо по сгибу. Извлек содержимое. На поверхность кухонного стола, словно в снегопаде, высыпались темные хлопья — это было что-то новое. Они пахли ржавчиной. Некоторые упали на край чайного полотенца и, растворившись во влажной ткани, расцвели на ней крошечными красными цветами.

О господи…

Нынешняя фотография приклеена на обычную белую картонку. Моя маленькая девочка. Ребекка. Привязана к стулу в каком-то подвале. Она была… Он снял с нее одежду.

На мгновение я закрыл глаза. Костяшки пальцев пронзила боль, а зубы сжались так сильно, что зазвенело в ушах. Ублюдок. Мерзкий, проклятый ублюдок.

— Оставайтесь с нами, ребята, потому что у нас еще один, самый последний прикоооооольный звонок — но это после новостей! А сначала — Тэмми Уайнетт со своим шлемодробильным причесоном и незабываемым хитом всех времен «Поддержи своего парня»! Отличный совет милым дамам. — Еще один веселенький гудок.

Бледная кожа Ребекки испачкана кровью, изрезана, вся в ожогах и синяках. Ее глаза широко раскрыты. Она кричит под залепляющей рот клейкой лентой. В углу фотографии выцарапана цифра «5».

Пять лет с тех пор, как она исчезла. Пять лет этот ублюдок пытает ее и делает фотографии, чтобы доказать это. Пять открыток с днем рождения, и каждая новая ужаснее предыдущей.

Выпрыгнул тост, наполнив кухню запахом горелого хлеба.

Глубокий вдох. Еще один глубокий вдох. И еще.

Я положил открытку номер пять в коробку, поверх остальных. Закрыл крышку.

Ублюдок…

Сегодня бы ей исполнилось восемнадцать.

Я взял нож и почистил над раковиной пригоревший тост. Тэмми Уайнетт тоже затянула свою песню. Намазал тем же ножом масло, и оно стало желтовато-серым. Потом два куска из пластиковой упаковки с сыром из холодильника, запил чаем с молоком и бросил в рот пару противовоспалительных таблеток. Разжевал. Старался не трогать два шатавшихся зуба слева вверху. Кожу на щеке стянуло, она опухла и саднила. Мрачно посмотрел сквозь протертое на окне прозрачное пятнышко.

Когда солнце наконец поднялось из-за холмов, свет, вспыхнув, осветил Кингз-ривер, превращая Олдкасл в лоскутное одеяло из синих и оранжевых кусков. Вдали над городом нависал Касл-хилл — широкое гранитное лезвие с отвесной скалой на одной стороне и крутыми, мощенными булыжником, извилистыми улочками — на другой. Выстроенные из песчаника викторианские здания покрыты пятнами цвета засохшей крови. На самой вершине холма, словно сломанные зубы, торчат разрушающиеся укрепления замка.

Именно в этом и заключалась вся прелесть жизни в этом месте — каждое утро, проснувшись, можно было любоваться самыми прелестными уголками Олдкасла, не обращая внимания на раздолбанные бетонные коробки муниципальных домов по соседству. Дело в другом — пусть бы эти прелести целыми днями торчали перед носом, сколько ни пялься на лакомые куски, все равно ты по уши завяз в этом чертовом Кингсмите.

Ей бы исполнилось восемнадцать…

Я расстелил на рабочей поверхности чайное полотенце и достал из морозильника поддон с ледяными кубиками. Сжав зубы, слегка скрутил его. Лет затрещал и застонал — для моих разбитых пальцев это был лучший саундтрек, лучше, чем Тэмми Уайнетт.

Ледяные кубики выпали на середину чайного полотенца. Свернув его вместе со льдом в небольшую дубинку, я взял ее за оба конца и несколько раз врезал по столешнице. Выловил из раковины использованный чайный пакетик, сунул в чистую чашку, залил кипятком. Добавил два куска сахара, плеснул молока. Потом сунул под мышку коробку из-под сигар и понес все это в гостиную.

На диване, в незастегнутом спальном мешке, скорчилась фигура Паркера. Я раздвинул шторы:

— Давай, ленивый засранец, поднимайся.

Паркер застонал. Вместо лица у него было месиво: глаза опухли и залиловели; нос уже точно никогда не будет прямым; губы разбиты; на щеке громадный синяк. Ночью у него текла кровь, запятнавшая спальный мешок.

— Умммннффф…

Открылся один глаз. То, что должно быть белым, было ярко-красным. Зрачок расширен.

— Мммннффф? — Рот почти не двигался.

Я протянул ему полотенце со льдом:

— Как голова?

— Фффммммннндффф…

— Это тебе поможет. — Я приложил к его щеке лед и держал до тех пор, пока он не пришел в себя. — Я тебе что говорил про сестру Большого Джонни Симпсона? Чтобы ты никогда, твою мать… — Зазвонил мой мобильный — более резкий вариант звонка старомодного телефона. — Черт возьми… — Поставил кружку на пол рядом с головой Паркера, достал из кармана упаковку с таблетками, протянул ему. — Трамадол. Я хочу, чтобы ты свалил к тому времени, когда я вернусь, Сьюзан должна прийти.

— Ннннг… финн бррркн…

— Надеюсь, не умрешь, если приберешь немного за собой. А то квартира на сортир засранный похожа.

Я взял ключи от машины и кожаную куртку. На дисплее телефона светилось имя «МИШЕЛЬ».

Великолепно.

День еще не был обосран окончательно.

Ткнул пальцем в зеленую кнопку:

— Да, Мишель?

Ее высокогорно-островной акцент был отрывистым и резким.

— Положи на место!

— Ты мне сама позвонила!

— Что? Нет, это не тебе, я с Кети говорю. — Приглушенный голос. — Мне наплевать, положи это на место. Ты опоздаешь! — Снова обращаясь ко мне: — Эш, будь столь любезен, пожалуйста, скажи своей дочери, чтобы, она прекратила вести себя как избалованный ребенок.

— Привет, папочка! — Кети, жеманным голосом маленькой девочки.

Я моргнул. Расслабил пальцы, державшие сигарную коробку. Попытался улыбнуться:

— Слушайся маму. Она не виновата, что по утрам ведет себя как последняя сука. И не говори ей, что я тебе это сказал!

— Пока, папочка!

Снова Мишель:

— А сейчас давай быстро в машину, или, Богом клянусь, я… — Звук захлопнувшейся двери. — У Кети на следующей неделе день рождения.

— У Ребекки день рождения сегодня.

— Нет.

— Мишель, она…

— Я не хочу говорить об этом, Эш. Ты обещал выбрать место и…

— Пять лет.

Она даже записки не оставила! Что за неблагодарная маленькая… — Пауза, звуки дыхания, с шипением проходящего сквозь стиснутые зубы. — Почему мы должны делать это каждый год? Ребекке все равно, Эш, прошло целых пять лет, и ничего, ни одного телефонного звонка. Ладно, ты нашел место, где мы будем справлять день рождения Кети, или нет?

— Все под контролем, о’кей? Я заказал и заплатил.

Ну, почти…

— В понедельник, Эш. Ее день рождения в понедельник. Ровно через неделю… начиная с сегодняшнего дня.

— Я же сказал, что все заказано. — Посмотрел на часы: — Вы опоздаете.

— В понедельник. — И Мишель, не попрощавшись, повесила трубку.

Я опустил телефон обратно в карман.

Неужели это так плохо — просто поговорить о Ребекке? Вспомнить, какой она была… До того, как начали приходить поздравительные открытки.

Наверху я сунул сигарную коробку в тайник, под незакрепленную половицу в спальне. Потом неуклюже спустился в гостиную и толкнул локтем бесполезную кучу дерьма, лежавшую на диване:

— Две таблетки трамадола каждые четыре часа, максимум. Если я вернусь домой и найду твой гребаный труп, разлагающийся на моем диване, я тебя убью на хрен.

— …источники, близкие к следствию, подтверждают, что полиция Олдкасла обнаружила труп второй молодой женщины. Местные источники и полиция Тэйсайда отказываются комментировать заявления о том, что родители пропавшего подростка Хелен Макмиллан получили открытку от серийного убийцы, известного как Мальчик-день-рождения…

— Что? Нет, вы должны выступить. — Я зажал мобильный телефон между ухом и плечом и медленно повел древний «рено» по кольцевой развязке.

Данди был серым месивом, мрачно пялившимся на мир подзатянутым серыми облаками небом. Капли дождя на ветровом стекле смешивались с потоками брызг из-под колес шедшей впереди «ауди».

— Алло? — Старшего детектива-инспектора Вебера было едва слышно из-за шума мотора, скрипа дворников и хрипа радиоприемника. — Я сказал — как долго?

— …где заместитель старшего констебля Эрик Монтгомери сделал следующее заявление. — Голос заместителя старшего констебля по радио звучал так, словно он пальцами зажал себе нос. — Нам нужно, чтобы те, кто помнит, что они видели Хелен в ноябре прошлого года — когда она пропала, обратились в ближайший полицейский участок…

— Откуда я знаю? — Я убавил громкость радиоприемника до монотонного жужжания.

Автострада представляла собой красную ленту из задних габаритных огней, протянувшуюся до самой развязки на Кингзвэй. Светились дорожные знаки «ДОРОЖНЫЕ РАБОТЫ — ВОЗМОЖНА ЗАДЕРЖКА ДВИЖЕНИЯ». Это точно, задержка присутствует.

Ударил по тормозам. Забарабанил пальцами по рулю:

— Может занять несколько недель.

— Да ты… Что мне сказать шефу?

— Как обычно, расследование ведется по нескольким направлениям и…

— Я что, похож на идиота, который по Кингз-ривер на топоре плавал? Нам нужен подозреваемый, нам нужен результат, и нам нужно это сейчас. Половина журналистов Шотландии дежурит у входа в штаб-квартиру в ожидании наших сообщений, а другая половина сидит в засаде на Макдермид-авеню.

Поток машин почти не двигался — едва тащился вперед, потом останавливался, потом снова тащился. Какого черта эти ублюдки стоят на одном месте?

— Ты меня слышишь?

— Что? — Я моргнул. — Да… Не так чтобы много мы можем здесь сделать, это точно. — На соседней полосе впереди освободилось местечко, я придавил ногой педаль газа, но старый ржавый «рено» этого почти не заметил. Надо было взять одну из разъездных машин отдела. — Ну давай же, старый…

Прогромыхав мимо, на освободившееся место втиснулась громадная фура «теско». Потоки грязи из-под ее колес сделали ветровое стекло «рено» непроницаемым, пока дворники не расчистили его парой радуг-близнецов цвета хаки.

— Скотина!

— Где ты?

— На въезде в Данди — рядом с гаражом «тойоты». Движение ужасное.

— Ладно, давай попробуем еще раз. Помнишь, я предлагал тебе быть аккуратнее с сержантом Смитом? Ну так вот, теперь это уже не просьба, это приказ. Выяснилось, что до того, как перейти к нам, этот скользкий задрот работал в Профессиональных Стандартах полиции Грэмпиана.

Профессиональные Стандарты? Твою ты мать…

По крайней мере, теперь все становилось понятно — детектив-сержант Смит всегда выглядел как человек, который будет стучать на своих коллег, а потом кончать в ботинок от радости, что их заложил.

Движение возобновилось, и мы продвинулись вперед еще на пару машин.

— Тогда зачем мы его взяли?

— Вот именно.

— Может быть, для того, чтобы все заткнулись на какое-то время?

— Ты так думаешь? — Молчание на другом конце. Потом Вебер снова заговорил: — Профессиональные Стандарты. Из Абердина.

— Я знаю.

— В смысле, они нам не верят, что мы можем сами наводить порядок в своих рядах. Что в общем-то, если говорить откровенно, вполне справедливо. Но все-таки существуют же какие-то принципы. Нам нужен результат, и по-быстрому. — Щелчок — и Вебер исчез.

Ну да, получим результат по-быстрому, потому что именно так дела делаются. Не важно, что специализированное полицейское отделение восемь лет гоняется за этим ублюдком, — Веберу нужен результат. Веберу важен результат, чтобы руководство в Грэмпиан и Тэйсайде не обнаружило, что все слухи о криминальном отделе полиции Олдкасла оказались правдой.

Я снова сделал радио громче, и из динамиков заныла какая-то мальчиковая группа.

Снова зазвонил мобильный телефон, и его старомодный звонок был мелодичнее, чем эта дрянь, которую передавали по радио. Я ткнул пальцем в зеленую кнопку, снова зажал телефон между плечом и ухом:

— Что-то забыли?

Небольшая пауза, затем женский голос с ирландским акцентом:

— Думается мне, что ты сам чего-то позабыл, так что ли?

О господи… Я судорожно сглотнул слюну. Крепче схватился за руль. Миссис Керриган. Твою мать! Зачем я ответил на этот чертов звонок? Всегда надо смотреть на дисплей перед тем, как ответить.

Я откашлялся:

— Я собирался… я собирался позвонить вам.

— Ага, я так и подумала. Только чего-то ты припозднился. Мистер Инглис очень расстроен.

— Мне нужно еще немного времени, чтобы…

— Тебе чего, пяти лет мало? Я уж было подумала, что ты издеваешься. Хочу получить три штуки во вторник днем, о’кей? Или я твою жопу в лохмотья порву.

Три штуки завтра днем? И где же это я найду три штуки к завтрашнему дню, позвольте спросить? Это было просто невозможно. Они мне точно ноги переломают…

— Нет проблем. Три тысячи. Завтра.

— Кровь из нее сильно идти будет, да. — Повесила трубку.

Я наклонился вперед и положил голову на руль. Пластиковая поверхность была шершавой, как будто ее кто-то жевал.

Нужно просто ехать и ехать. Проехать Данди — и куда-нибудь на юг, к чертовой матери, куда глаза глядят. В Бирмингем или в Ньюкасл — остановлюсь у Бретта и его бойфренда. Для чего еще нужны братья? Если только они не будут приставать ко мне с просьбой помочь планировать их свадьбу. А они точно будут. Как, твою мать, рассадить гостей, как разместить на столе вазы с цветами, vol-au-vents…

Да пошло оно…

Сзади заревел автомобильный гудок. Я посмотрел вперед и перед капотом «рено» увидел пустое пространство. Нажал на педаль газа и снова пристроился к заду «ауди».

— Вы слушаете «Тэй ФМ», и это был «Мистер Боунз» с песней «Сегодня ночью, детка». У нас впереди «Грандиозная распродажа в Овергейт», но сначала Николь Гиффорд хочет пожелать своему жениху Дейву удачи на новом месте работы, Селин Дион с песней «Просто уходи»…

Или еще лучше — сматывайся, и побыстрее. Я выключил радио.

Три штуки к завтрашнему дню. Не говоря уже об остальных шестнадцати…

Вымогательство существовало всегда — нужно просто вернуться в Олдкасл и нажать на кого надо. Нанести визит Вилли Макнотону — проверить, впаривает ли он еще школьникам «фэнтези». Это будет стоить по меньшей мере пару сотен. У Карен Тернер бордель на Шепард-лэйн. А Толстяк Джимми Камбелл, наверное, все еще выращивает травку у себя на чердаке… Сделать еще с десяток визитов по известным адресам, и можно собрать тысячи полторы, а то и две.

Останется еще тысяча фунтов, а продать больше нечего.

Может быть, миссис Керриган сделает мне поблажку, и они сломают мне только одну ногу. А на следующей неделе набегут сложные проценты — вместе со сложными переломами…

Парковка была почти пустой, только горстка представительских лимузинов да взятые напрокат машины сгрудились у входа в гостиницу. Я заехал на свободное место, выключил мотор и остался сидеть в машине, тупо уставившись в никуда под монотонный стук дождевых капель, барабанивших по крыше.

Тук, тук, тук.

Я повернулся. На меня сквозь пассажирское окно смотрело чье-то круглое лицо: узкий рот, заросшие щетиной щеки, сияющая лысая голова, с которой стекают дождевые капли, темные мешки под глазами и синевато-серая кожа. И акцент — чисто ливерпульский:

— Ты выходишь или что?

Я закрыл глаза, сосчитал про себя до пяти и вылез под дождь.

— Господи Иисусе, да ты посмотри на себя. — Углы крошечных детских губ опустились. — Такой рожей только старушек пугать. — В руке зажат бумажный пакет, логотип «Бургер Кинг» вымазан чем-то красным.

— Думал, муниципалы давно из вас все дерьмо повыбивали.

— Шутишь? Мне это как леденцы на палочке — хоть разруби меня пополам, а я все буду повторять: «Сабир любит Мерсисайд!». — Он указал коротким толстым пальцем на мое лицо: — А как другой парнишка выглядит?

— Почти так же мерзко, как ты.

— Твоя мамаша не жалуется, когда я ей вставляю. — Сабир улыбнулся.

— Сказать по правде, с тех пор как померла, она уже совсем не такая разборчивая. — Я закрыл машину, дождь стучал по кожаным плечам моей куртки. — Макмилланы здесь?

— Не, дома. Мы тут себя тихо ведем. Ты что, думаешь, им очень хочется, чтобы ребята прокурорские у них тут на ступенях лагерь разбили, типа того? — Сабир повернулся и, покачивая широкими бедрами, поковылял к входу в гостиницу — ступни на без десяти два, как у утки. — Панаша вроде еще держится, а мать — всё, в хлам. А у вас как дела?

Я прошел за ним сквозь автоматические двери в тихий вестибюль. Администратор, склонившись над телефонным аппаратом, царапала что-то в своем ежедневнике.

— Я знаю… Да… Ну, это она из зависти…

Сабир направился к лифтам и надавил на кнопку:

— Мы на пятом этаже сидим. Вид — отличный. С одной стороны — автопарк «Теско», с другой — автострада. Прямо как Венеция весной, типа того. — Цифры на табло поползли вниз с девятого этажа. — А ты к нам как, с дружеским визитом или что-то нужно?

Я протянул ему фотографию. Двери раскрылись, но Сабир не двинулся с места. Он раскрыв рот смотрел на снимок.

Фырканье от стойки администратора:

— Нет… Клянусь, я никогда… Нет… Я же тебе сказала, она завидует.

Двери лифта снова захлопнулись.

Сабир выдохнул:

— Вот дерьмо…

 

3

Комнату для переговоров на пятом этаже наполнял горький запах кофе. Одна стена была из толстого стекла, двери на другом конце комнаты вели на балкон. Остальные стены были завешаны исписанными корявым почерком лекционными плакатами и белыми маркерными досками.

Проковыляв по бежевому ковру, Сабир развернул пакет из «Бургер Кинг» и достал горсть жареной картошки. Я пошел за ним.

В дальнем конце комнаты расположилась группа из пяти человек. Вокруг приземистого мужчины — рыжие с проседью волосы и лицо, изрезанное глубокими морщинами — за столами сидели двое мужчин и две женщины. Детектив-старший суперинтендант Дики, выгнув большой палец руки, указал им на ближайшую маркерную доску:

— И пожалуйста, Мэгги, удостоверься, что на этот раз ты вытащила у них все пленки с камер наружного наблюдения — все, которые у них есть. Не позволяй этим уродам надуть тебя. Пленки — все до одной — должны быть приобщены к делу.

Одна из женщин кивнула — стриженные под пажа волосы мотнулись вокруг длинного худого лица.

— Да, шеф. — И она черкнула что-то в записной книжке.

Детектив-старший суперинтендант Дики откинулся на спинку кресла и с улыбкой взглянул на гору мускулов без подбородка:

— Байрон?

— Да, конечно… — Громадный сержант поправил очки в тонкой металлической оправе. — Когда в прошлом году Хелен пропала, полиция Тэйсайда опросила всех ее друзей, одноклассников и всех сотрудников парикмахерской, в которой она работала по субботам. Никто ничего не видел. Достаточно стабильная домашняя жизнь, хотела пойти учиться в университет — изучать право. Бойфренда не было. Любила карликовых песчанок, Леди Гагу и читать.

Он повернулся и указал пальцем на пробковую демонстрационную доску, к которой было приколото штук тридцать фотографий молодых девушек. Все числились пропавшими без вести за последние двенадцать месяцев — как раз до того, как им исполнилось тринадцать.

Когда-то здесь висела фотография Ребекки.

На одной из фотографий имелась красная окантовка — ленточка, которая удерживалась на месте латунными чертежными кнопками. Это должна была быть Хелен Макмиллан — волосы, как отполированная медь, весело улыбается. На ней белая рубашка и что-то вроде школьного галстука.

Лицо Байрона исказила мрачная гримаса.

— Судя по информации от Бремнера, она совпадает с профилем жертвы только на двадцать пять процентов.

Детектив-сержант Гиллис, сидевший с другой стороны, провел рукой по длинной, как у викинга, бороде, достававшей ему почти до груди. Волнистые русые волосы собраны в конский хвост на затылке.

— Насколько нам известно, Хелен никогда не вела дневник, так что мы не имеем представления о том, планировала ли она встретиться с кем-нибудь в день ее похищения. — Его речь была чем-то вроде морнингсайдского рычания, осложненного тремя пачками «Бенсон энд Хеджес» в день. — Мать ее сказала, что она любила после закрытия парикмахерской в субботу походить по магазинам — присматривала себе новый мобильный телефон к дню рождения. Последнее место, где ее видели в тот день… она выходила из магазина «Водафон» в торговом центре «Овергейт» в пять тридцать семь вечера. После этого — ничего.

Лики сделал отметку маркером на белой доске:

— Кажется, нашему малышу нравятся торговые центры? А что насчет общения в социальных сетях?

Сабир откашлялся:

— Просмотрели все еще раз с начала до конца — мы тут получили новое программное обеспечение по определению паттернов. Можно отслеживать в Сети ее друзей. Но пока дело далеко не продвинулось, можно только определить, кто у них там на кого запал, не больше. — Шлепнул меня рукой по плечу — рука воняла жареной картошкой. — Тут еще есть новости.

Все взглянули на меня и кивнули — все, кроме волосатого задрота, детектива-сержанта Гиллиса. Этот помахал мне рукой.

Улыбка сделала морщины вокруг рта старшего суперинтенданта еще глубже.

— Детектив-констебль Эш Хендерсон, провалиться мне на этом месте. Чем мы обязаны столь… — Потом улыбка исчезла. — Что-то случилось, не так ли?

— Вчера днем, в два тридцать, бригада муниципальных рабочих проводила работы на магистральном канализационном коллекторе. — Я достал фотографию, которую показал Сабиру, и протянул ее Дики. Это был глянцевый снимок котлована, двадцать на тридцать, с сильным увеличением. Земля была темная, почти черная, и резко контрастировала с ярко-желтым муниципальным экскаватором на заднем плане. Рваная бахрома черного пластика окружала развороченную кучу белых костей — ребер, бедренных и больших берцовых, — в беспорядке лежавших рядом с ковшом экскаватора Череп лежал на боку, левый висок его был пробит и вдавлен внутрь. — Мы получили результаты анализа записи зубной формулы. Это Ханна Келли.

— Твою ты мать… — Детектив-сержант Гиллис, усмехнувшись, дернул себя за викинговскую бороду. — Одна есть! Наконец-то мы нашли хоть одну!

— Чертовски замечательно! — Дики встал и, схватив меня за руку, пожал ее. — Теперь у нас есть хоть какие-то вещественные доказательства. Настоящие, приличные вещдоки. Не какая-то полузабытая информация с допросов или зернистые снимки с камер наружного наблюдения, показывающие хрен знает что. Это настоящее доказательство. — Он отпустил мою руку, и на какое-то мгновение мне показалось, что он двинулся ко мне навстречу, собираясь обнять.

Я сделал шаг назад:

— Сегодня в три часа утра нашли еще одно тело. В том же самом районе.

Сабир одной рукой открыл крышку ноутбука, держа в другой руке недоеденный гамбургер:

— Где? — Пальцы его левой руки заплясали по клавиатуре.

Подвешенный под потолком видеопроектор, зажужжав, ожил, и стена рядом с дверью превратилась в большой экран — загружалась программа «Гугл Планета Земля».

— Макдермид-авеню. — Я присел на край стола.

— Макдермид-авеню…

Щелканье клавиш, и карта наплывом переместилась на северо-восток Шотландии, потом на Олдкасл — блестящая загогулина Кингз-ривер разделяла его пополам. Потом еще ближе, пока Касл-хилл не закрыл всю стену: кривые, мощенные булыжником улицы, окружающие замок; зеленое пространство Королевского парка; прямоугольный, в стиле шестидесятых годов, корпус больницы. Еще ближе — улицы в шеренгах деревьев, дома из песчаника — с покатыми крышами и длинными садами на задних дворах. Макдермид-авеню оказалась в самом центре — она увеличивалась и увеличивалась, пока не стали видны отдельные автомобили. Задние фасады домов выходили на поросший кустарником, подлеском и отдельно стоящими деревьями прямоугольник — старый парк, вдоль и поперек пересеченный множеством тропинок.

Детектив-старший суперинтендант Дики пошел к стене и остановился только тогда, когда его тень упала на изображение улицы.

— И где тут место захоронения? — Он переступил с ноги на ногу, потирая друг о друга кончики пальцев.

Наверное, он думал так: нужно идентифицировать дом, где были захоронены трупы, йотом найти того, кто жил здесь девять лет назад, арестовать его, и все могут спокойно расходиться по домам. Несчастный придурок.

Я локтем отстранил Сабира, стряхнул кунжутные семена с клавиатуры и покрутил курсором по территории парка за жилыми домами. Пару раз щелкнул мышкой в дюйме от развалин оркестровой эстрады — в самой глубине зарослей кустов ежевики. Пошел еще один наплыв, только на этот раз разрешения спутниковой фотографии не хватило, и экран снова заполнился крупными мутными пикселями.

Плечи Дики слегка опустились. Не так-то это легко.

Я снова уменьшил масштаб, и к Макдермид-авеню на экране присоединилось еще несколько улиц — Джордан-плейс, Хилл-терис и Гордон-стрит, каждая из которых задами выходила в парк.

Женщина с прической под горшок присвистнула:

— Тут, должно быть, штук шестьдесят домов… если не больше… штук восемьдесят, наверное?

Я покачал головой:

— Большую часть этих домов еще в семидесятых разделили на отдельные квартиры, так что здесь около трехсот домашних хозяйств, имеющих выход к парку.

— Вот дерьмо.

Короткая пауза, потом Байрон снова вздернул подбородок:

— Это точно. Зато теперь мы можем откуда-то начинать, не правда ли? Теперь у нас есть три сотни потенциальных наводок вместо ни одной. Это, как ни крути, можно считать результатом.

Я покрутил в пальцах кусок «Блу-Тека», пока он не размяк, и приклеил к стене восемь самодельных поздравительных открыток, увеличенных гостиничным ксероксом. Я вывесил их в два ряда, начиная с самой старой, которую поместил в верхнем левом углу, и заканчивая самой последней — внизу, с правого края. На каждом поляроидном снимке в левом верхнем углу был выцарапан порядковый номер: 1, 2, 3,4, 5, 6, 7, 8. Один на каждый год — в течение восьми лет.

На первой фотографии была Ханна Келли, привязанная к стулу в какой-то грязной комнате, — глаза расширены от ужаса, на щеках блестят слезы, рот закрывает прямоугольник серебристой клейкой ленты. На этой фотографии она полностью одета. На ней та же самая одежда, которую она носила в день своего похищения: короткая дубленка, мятая розовая футболка с каким-то логотипом, розовая шерстяная мини-юбка, черные колготки и байкерские ботинки. Провод, которым ноги привязаны к стулу, почти незаметен на фоне черной кожи ботинок. Руки связаны за спиной.

И все волосы на месте — длинные, черные, как ночь, и прямые.

К тому моменту, когда открытка пришла на почту, она числилась в пропавших без вести двенадцать месяцев и четыре дня.

До номера пять Ханна не обнажена. По крайней мере, не полностью. В дальнейшем ее кожу покрывало бесчисленное количество порезов, ссадин и маленьких круглых, ярко красневших ожогов.

Я ощутил в груди знакомую холодную тяжесть.

Восемь открыток. Наверное, так будут выглядеть в будущем и фотографии Ребекки, год за годом, каждая новая хуже предыдущей.

— Эш, с тобой все в порядке? — На меня пристально смотрел Дики.

Я откашлялся:

— Да, просто… тяжелая ночь была вчера — ждали результатов по зубной формуле.

Пошел к кофеварке в комнате переговоров, налил себе подогретого кофе, оставив остальных разглядывать покадровую фотосъемку сеанса пыток. Потом все один за другим начали расходиться, пока не остались только детектив-старший суперинтендант Дики и еще один член команды, который не был мне известен. Еще одна женщина — та, которая сидела тихо, пока остальные праздновали обнаружение трупа Ханны Келли. Единственная, которая не выглядела офицером полиции.

Она внимательно смотрела на открытки сквозь очки в массивной пластиковой оправе, одной рукой теребя длинный локон кудрявых каштановых волос. Другой рукой она обнимала себя, как будто пыталась сдержать что-то, вырывающееся изнутри. Серая блузка в полоску, синие джинсы и красные кеды. На плече висела кожаная сумка на длинной ручке. Стоя рядом с Дики, она была похожа на дочь, которую папаша зачем-то привел в офис.

А может быть, на внучку. Ей было года двадцать два и ни днем больше.

Я подошел к ним. Тепло, исходящее от кружки с кофе, распространялось по пальцам и приятно грело ноющие костяшки.

— Родители Ханны еще не знают.

Дики смотрел на последнюю фотографию — ту, которая пришла два месяца назад, к дню рождения Ханны. Она полулежала на стуле, черные волосы сбриты, кожа головы в порезах и ссадинах. На лбу вырезано слово «СУКА», глаза зажмурены, слезы оставили блестящие следы на покрытых кровью щеках. Дики фыркнул:

— Хочешь, чтобы я им сказал?

Я вздохнул. Покачал головой:

— Сам скажу, когда вернусь в Олдкасл. Они меня знают.

— Кхмм… — Пауза. — Так о чем мы говорили? — Дики кивнул на молодую женщину в полосатой блузке: — Вы знакомы?

— Привет. — Она прекратила играть с волосами. — Доктор Макдональд. Ну, вообще-то Элис. В смысле, можете называть меня Элис, если вам так хочется. Или доктор Макдональд. Иногда меня называют Док, но мне это не очень нравится… Я думаю, Элис будет о’кей.

— Эш. — Я протянул руку.

Она на нее просто посмотрела:

— Да, конечно. Спасибо, так сказать, за протянутую руку. Но я не вступаю в физический контакт с неизвестными мне людьми. Полагаю, вы понимаете — здесь масса проблем бактериологического плана… и в плане личной гигиены. Моете ли вы руки после туалета или в носу ковыряетесь… Может быть, вы один из тех мужчин, которые чешут, где не надо, а потом руки нюхают… Я уже не говорю о такой вещи, как личное пространство…

Полный. Абсолютный. Цирк уродов.

Она откашлялась:

— Простите. Я всегда немного волнуюсь в моменты социальной коммуникации с незнакомыми людьми, но я над этим работаю, в смысле вот с детективом-старшим суперинтендантом Дики у меня все в порядке. Не правда ли, старший суперинтендант? Вот с вами я говорю четко и членораздельно и совсем не мычу. Правда, скажите ему, что я не мычу…

Дики улыбнулся:

— Со вчерашнего дня доктор Макдональд является нашим криминалистом-психологом.

— Ах вот как… — выдавил я. Банда фриков для ловли фрика…

Она еще крепче обняла себя рукой:

— Я на самом деле полагаю, что мы должны посетить место захоронения. Мальчик-день-рождения выбрал это место не случайно — он, скорее всего, был уверен, что оно безопасно, что их тела не обнаружат в течение многих лет. Потому что если я убиваю девочек, то я хочу, чтобы они были где-то рядом, и я уверен, что их никто не найдет. А вам бы этого не хотелось? Я что хочу сказать — здесь все дело во власти и обладании, не правда ли? — Доктор Макдональд уставилась на белые резиновые носы своих красных кедов.

Я, поверх ее головы, взглянул на Дики:

— А когда вы вдвоем, она тоже так говорит?

— Очень редко. — И он поднял руку, как будто хотел похлопать ее по плечу.

Она дернулась. Отступила на шаг.

Дики вздохнул:

— Я… это… ладно, не буду вам мешать. — Сунул руку в карман, подальше от греха. — Эш? Ты уже возвращаешься в Олдкасл или у тебя найдется минутка для меня?

Возвращаюсь обратно? Я так и не решил, стоит ли мне направить мой ржавомобиль в сторону Ньюкасла, прижимая к полу педаль газа.

— Я в вашем распоряжении.

— Она как, — я закрыл стеклянную дверь и облокотился на перила ограждения, — с собственной смирительной рубашкой приходит или вы их ей оплачиваете из своего бюджета?

Вид с балкона переговорной комнаты был в высшей степени унылым, как и обещал Сабир: автострада и разгрузочный терминал торгового комплекса. Громадные навесы из стекла и металла накрывали кривобокий треугольник из парковочных мест. А где-то наверху над нами висело низкое темно-серое небо, и свет почти не пробивался сквозь струи проливного дождя. По крайней мере, здесь было относительно сухо — балкон сверху не давал ему пролиться на нас.

В углах балкона мокрые сигаретные окурки образовали запруды — на влажной плитке разбухали ярко-оранжевые цилиндрики. На другом конце яростно дымил сигаретой детектив-сержант Гиллис. Сигаретный дым путался в его бороде, и казалось, что она тлеет. Он мотался взад-вперед, бормоча что-то в мобильный телефон.

Дики закурил сигарету, глубоко затянулся, потом поставил локти на ограждение и стал потирать ладонью мешки под глазами:

— Как артрит?

Я сжал пальцы в кулаки — суставы пронзила боль.

— Бывало и хуже. А как язва?

— Знаешь, когда я принялся за это чертово расследование, я был вроде как неприкосновенный. Вершина моей карьеры, успех… Помнишь серийного убийцу Пирсона? — Еще одна глубокая затяжка. — А сейчас на меня посмотри.

— Так что же на самом деле случилось с вашим судебным психологом?

Дики соорудил из большого и указательного пальцев пистолет, приставил к виску и спустил курок:

— Мозги разлетелись по всему гостиничному номеру в Бристоле три недели назад… — Он оглянулся через плечо на переговорную комнату: — Доктор Макдональд, может быть, слегка чокнутая, но, по крайней мере, в ближайшее время она свои мозги по стенам размазывать не будет. Впрочем, постучим по дереву.

Я обернулся и посмотрел сквозь стеклянную дверь. Она все еще стояла перед увеличенными поздравительными открытками, поигрывая прядью волос. И пристально смотрела на кровоточащее тело Ханны Келли. Я добавил веселья в голосе, даже несколько преувеличенно:

— Ну так это же не ваша вина, как мне кажется? Или я не прав? Как ни крути — Мальчик-день-рождения так и остается тем самым ублюдком, которого надо поймать.

— К тому времени, когда мы поняли, что это он похитил их, было уже слишком поздно: мы опоздали почти на целый год. След остыл. Свидетелей нет, или они ничего не помнят либо несут какую-то хрень, потому что насмотрелись сериалов по телику и думают, что именно это мы хотим от них услышать. — Дики стряхнул пепел с сигареты и посмотрел на тлеющий кончик. — Мне через четыре месяца на пенсию выходить. Восемь лет работы над одним и тем же чертовым делом — и никаких результатов, мать его… До сих пор. — От табачного дыма его глаза сощурились. — Будет еще два трупа, а может быть, и больше. Мы получим вещественные улики — ДНК, волокна — и поймаем ублюдка. Я получу свои золотые часы и с гордо поднятой головой промарширую к себе домой в Лоссимут, а Мальчик-день-рождения будет гнить в засранной тюремной камере весь остаток своей неестественно короткой жизни.

— Поможете с поквартирными обходами? — спросил я без особой надежды.

Пауза.

— Я могу попросить тебя взять доктора Макдональд с собой в Олдкасл? Покажи ей место захоронения — пусть она его почувствует.

Ну да, быть нянькой у психически неуравновешенного психолога — именно это стояло у меня на первом месте в списке жизненно важных вопросов.

— Сам не приедешь?

Дики скривился, углы рта грустно опустились вниз.

— Знаешь, почему я еще здесь, Эш? Почему меня пинком под зад не вышибли из этого дела и не заменили кем-нибудь другим?

— Никто не хочет браться за эту работу?

Кивок.

— Карьерное самоубийство. И если об этом заговорили… мне нужна еще одна услуга. — Он выпрямился, одной рукой потирая поясницу. — Последний наш психолог, Бремнер, он не только мозги себе вышиб, он еще и записи свои с собой забрал. Сжег все в гостиничном мусорном ведре — отключил дымовой детектор, поджег, а потом — бац!

— Мне всегда казалось, что он слегка не в себе. — Я сунул руки в карманы — холодало.

— И с серверами что-то умудрился натворить. Все психологические документы, которые у нас были, — пуф, и нет ничего. Все рассеялось как дым. Сабир пытался восстановить информацию, но Бремнер разрушил все так давно, что резервные копии тоже потерялись. — Дики напоследок затянулся сигаретой и выбросил горящий окурок под дождь. — Не хочется говорить плохо о мертвом и все такое, но…

— Что за услуга?

— Ты ведь еще дружишь с Генри?

— Каким Генри? — Я нахмурился. — С Генри Форрестером? Изредка обмениваемся поздравительными открытками на Рождество, не больше. Я лет сто его не видел.

— Дело в том, что доктор Макдональд должна хоть с чего-то начать. Будет здорово, если она сможет обсудить это дело с ним. Может быть, у него еще сохранились какие-нибудь материалы.

— Так позвоните ему. Пусть пришлет с курьером все, что у него есть.

На другом конце балкона Гиллис щелкнул крышкой телефона, затушил окурок о стену и подождал, когда он упадет на кафельную плитку у его ног.

Дики мрачно смотрел на парковку торгового комплекса:

— Она говорит, что ей нужно встретиться с ним лично и поговорить. С глазу на глаз.

К нам подвалил Гиллис:

— Вы уже сказали ему?

— «Сказали ему» — что?

Улыбка расколола пространство между испачканными в табаке усами и колючей бородой.

— Шетлэнд. Что ты отвезешь Дока повидаться со своим старым приятелем Форрестером.

Я распрямил плечи и задрал вверх подбородок:

— Сам ее таскай. Ведь ты же один у нас выглядишь как викинг хренов.

— Старый мерзавец не хочет иметь дела с этим расследованием. А нам нужна его помощь. А ты — его друг. Так что давай смотайся туда и уговори его помочь нам.

Дики вздохнул:

— Слушай, Эш, ты же знаешь, что представляет собой Генри. Если он упрется…

Я хмуро посмотрел на них:

— Шетлэнд?

— Не хочешь помочь нам поймать ублюдка? На самом деле? Что ты тогда за полицейский? — Гиллис злобно взглянул на меня.

— Всего-то пара дней, Эш… Ну, максимум дня четыре. А с твоим боссом я все улажу.

Тут не только у доктора Макдональд было плохо с головой.

— Не поеду я в Шетлэнд. Мы только что обнаружили два трупа и…

— Сейчас ты все равно будешь болтаться без дела, дожидаясь, когда в Олдкасл придут результаты экспертизы. И еще триста домовладений, которые нужно будет обойти и опросить. — Дики кивнул в сторону переговорной комнаты, где доктор Макдональд все еще пристально вглядывалась в поздравительные открытки: — Когда мы поймаем Мальчика-день-рождения, мне нужно, чтобы она была полностью готова к допросам. Мне нужно полное признание, вырубленное в камне, а не что-нибудь такое, от чего он через шесть месяцев сможет отпереться в суде с помощью какого-нибудь скользкого адвокатишки.

— Да я вам что, черт возьми, нянька? Пусть кто-нибудь другой…

— Эш, пожалуйста.

Я посмотрел на струи дождя… Четыре дня находиться где-то за тридевять земель, настолько далеко от Олдкасла, насколько это вообще возможно, и все-таки оставаться в Соединенном Королевстве. Четыре дня, в которые громилы миссис Керриган не смогут меня найти. И может быть, когда Генри увидит, что за кошмар представляет собой этот новый психолог, то он наконец-то решится вытащить свою морщинистую задницу из пенсионного застоя и поможет мне поймать ублюдка, который похитил Ребекку. Четыре дня, чтобы убедить старого засранца в том, что четыре года в Шетлэнде — вполне достаточное наказание за то, что случилось с Филиппом Скиннером. Пора возвращаться к работе.

Я кивнул:

— О’кей. Вылет из Абердина или из Эдинбурга?

— Забавно, что ты об этом спрашиваешь… — Улыбка Гиллиса стала еще шире.

 

4

— Вы не могли бы ехать помедленнее? Пожалуйста. — Доктор Макдональд крепче ухватилась за ручку над пассажирской дверью, костяшки пальцев побелели. Глаза плотно зажмурены.

Я переключил скорость и вдавил педаль газа в пол старого «рено». Да, пусть это было немного по-детски, но это она начала. За окнами машины мелькали дома, скелетоподобные деревья скребли серое небо. Мелкий дождик туманил ветровое стекло.

— Я думал, что вы психолог.

— Я и есть психолог, и я не виновата, что воздушные перелеты наводят на меня ужас, и я знаю, пусть это и кажется нелогичным, что статистически у меня больше шансов быть убитой разрядом тока от электрического тостера, чем погибнуть в авиационной катастрофе, — вот почему я никогда не делаю тостов. Но я все-таки не могу… — Она слегка взвизгнула, когда я крутанул машину на Стратмор-авеню. — Пожалуйста! Не могли бы вы ехать помедленнее?

— Так вы же не знаете, с какой скоростью мы едем — у вас же глаза закрыты.

— Я это чувствую!

У меня зазвонил мобильный телефон.

— Подождите… — Я вытащил хреновину из кармана и нажал большим пальцем зеленую кнопку: — Да?

Мужской голос:

— Мы нашли еще одно…

Доктор Макдональд выхватила у меня телефон:

— Нет, нет, нет! — Приложила его к уху, мгновение послушала. — Нет, я не передам ему трубку. Он ведет машину, а вы пытаетесь устроить автомобильную аварию, а я не хочу умирать. Вы что, хотите, чтобы я умерла? Вы, наверное, какой-то психопат, и вам нравится, чтобы случайные пассажиры погибали в автомобильных катастрофах, так что ли, это вы так развлекаетесь, позвольте вас спросить?

Я протянул руку:

— Отдайте мне телефон.

Она перебросила телефон к другому уху, чтобы я не мог его достать.

— Нет, я же вам сказала — он ведет машину.

— Верните мне этот чертов телефон!

— Угу… Подождите… — Она отбросила мою руку в сторону и искоса взглянула на меня с пассажирского кресла: — Это некто по имени Мэтт, он просил передать вам, что вы — «гнилой ублюдок». — Снова приложила телефон к уху: — Да, я передала ему… Угу… Угу… Я не знаю.

— Какой Мэтт?

— Когда мы вернемся в Олдкасл?

— Что это за Мэтт, черт бы его побрал?

— Он сказал, что, пока вы тусовались в Данди, радиолокатор обнаружил что-то вроде еще одной кучи костей. — Она склонила голову набок и, нахмурившись, слушала. — Нет, я не скажу этого констеблю Хендерсону… Потому что это неоправданно грубо, вот почему.

Ну, по крайней мере, это объясняло, что это был за Мэтт — у шефа отдела исследований мест преступления рот был как помойка.

Еще одно тело. Только бы не Ребекка. Пусть она лежит тихо-мирно в земле, пока я не схвачу ублюдка, который замучил ее до смерти. Пожалуйста.

Я крутанул машину вправо:

— Спросите его — они опознали второй труп?

— Констебль Хендерсон хочет узнать, опознали ли вы… Угу… Нет… Я скажу ему. — Посмотрела на меня: — Он сказал, что вы должны ему двадцать фунтов, и…

— Да черт возьми! Они опознали второе тело или нет?

Снова налево, в очередной квартал напоминающих тюремные блоки жилых домов.

— Он говорит, что они все еще занимаются извлечением останков. — Доктор Макдональд прикрыла рукой микрофон на мобильном телефоне. — Скорее всего, прокурор настоял на присутствии на раскопках археолога-криминалиста, а тот пытается соорудить из этого большое дело.

Я повернул налево, потом еще раз налево и заехал в заканчивающийся тупиком переулок, застроенный с одной стороны трехэтажными жилыми домами, а с другой — серыми одноэтажными домами с верандами. Серое зимнее утро понедельника, самое начало одиннадцатого, а окна большинства домов погружены во тьму. Лишь кое-где одинокие окошки освещают промозглый мрак.

Ах, твою мать!

— У нас компания.

У обочины стоял серый фургон «форд транзит» с эмблемой «СКАЙ Ньюз» на боку, крыша щетинилась антеннами и спутниковой тарелкой. Это была единственная передвижная вещательная станция, других не было, остальные машины были обычным дерьмовым набором из «фиатов» и «воксолов». А вот газетные репортеры и таблоиды предпочитали «форды».

Я припарковался напротив блока домов в форме латинской «L», в самом конце дороги. Под дождем, скрестив руки на выпирающем животе, стояла женщина-констебль в форме офицера полиции. Ее флуоресцентно-желтая куртка сияла от света, освещавшего входную дверь.

Я поставил машину на ручной тормоз и выключил мотор. Протянул руку:

— Телефон.

Доктор Макдональд уронила мобильник мне на ладонь, как будто опасалась, что ее пальцы могут прикоснуться ко мне.

— Мэтт, скажи этому мальчишке-археологу, чтобы вытащил палец из одного места. Это расследование убийства, а не какая-то пижамная вечеринка, мать его.

— Но…

Я вырубил телефон и бросил его обратно в карман:

— Как так получилось, что вы боитесь летать?

— Это не совсем так. Летать я не боюсь. — Доктор Макдональд сняла ремень безопасности и вылезла вслед за мной под мелкий холодный дождь. — Я боюсь разбиться. Что абсолютно логично, если об этом подумать, поскольку здесь в действие вступает механизм выживания, совершенно рациональный, потому что каждый из нас должен бояться разбиться в авиационной катастрофе, и было бы странным, если бы мы этого не боялись, и, вообще-то, вы — вот кто действительно странный.

Я пристально посмотрел на нее:

— Да, я-то уж точно странный.

Нам пришлось показать свои удостоверения промокшей под дождем дубине, стоявшей напротив небольшого блока из нескольких квартир. Из-под котелка у нее торчала бахрома темной челки, прилепленной ко лбу дождем, мясистое лицо было растянуто навечно замороженной хмурой гримасой.

Я кивнул головой на группу журналистов. Никто не захотел выйти из замечательных теплых машин. Лишь один опустил стекло и выставил наружу телескопический объектив; за этим небольшим исключением все остальное являло собой рассадник апатии.

— Ну что, мешают они вам?

Констебль обнажила верхние зубы:

— Вы не поверите как. Войдете?

Нет, так и будем стоять здесь под дождем, херней заниматься. Я взглянул на здание из красного кирпича:

— Макмилланы там?

— Там, Осторожно только, у них там журналюга крутится. — Повернулась боком. — Да и мы, в общем-то, не самый большой подарок.

— Когда мы им вообще были?

Я открыл дверь и пригласил доктора Макдональд войти внутрь.

Она уставилась на меня:

— Кхмм…

— Это была ваша идея, помните? Я уже хотел возвращаться в Олдкасл, но — нет, вы сказали…

— Вы не можете войти первым?

— Хорошо.

Лестница воняла духами с мускусной нотой и жареным луком. Цветы в горшках медленно умирали на первом марше, ковер почти весь вытерся, распадаясь на отдельные нити. Откуда-то доносился рев телевизора.

Под моими ботинками лестничные ступени хрустели, как будто кто-то посыпал их песком, чтобы ковер не соскальзывал. Второй марш был в общих чертах похож на первый — снова умирающие растения в горшках, пара дверей, крашенных красновато-коричневой краской, на подоконнике — пачка нераспечатанных «Желтых страниц», все еще в родной полиэтиленовой упаковке.

Голос доктора Макдональд эхом отозвался откуда-то снизу:

— Там, наверху, безопасно? Можно подниматься?

— Безопасно? — Я осмотрел заплесневелые горшки с цветами. — Нет, тут целая толпа бешеных ниндзя. — Пауза. — Конечно, тут все в порядке, черт возьми! — Я схватился за перила и втянул себя на верхний этаж.

Пара дверей вела в отдельные квартиры. Перед одной лежал коврик — грязный прямоугольный кусок, вырезанный из протертого ковра. Над кнопкой звонка на деревянной дощечке неуклюжим детским почерком было написано слою «МАКМИЛЛАН».

Я прислонился к стене и стал ждать.

Минуты через три из-за угла высунулась голова доктора Макдональд.

— Вы не должны быть таким саркастичным, понимаете, я ведь не то чтобы пытаюсь вам досадить, просто у меня есть некоторые… опасения… относительно незнакомых мне закрытых пространств.

Было просто чудом, что ее выпускали из дома без сопровождения.

Я постучал в дверь. Ее открыл полицейский, одетый в форменную рубашку с галстуком, которую каждый уважающий себя кои перестал носить много лет назад, сменив на черную униформу в стиле Дарта Вейдера. Его длинный нос был покрыт «звездочками» кровеносных сосудов, под узким лбом блестели широко посаженные глаза. На черных эполетах сияли сержантские нашивки. Он внимательно осмотрел доктора Макдональд, йотом повернулся и принюхался ко мне:

— Это вы Хендерсон? Удостоверение предъявите.

Маленький надутый засранец. Я снова помахал своим удостоверением:

— Это вы здесь по связям с семьями?

Кивок:

— Все в порядке. Спасибо. Понимаете, здесь так много этих чертовых журналюг вертится — притворяются, что они живут в соседних квартирах, что они родственники, друзья семьи… — Ткнул согнутым большим пальцем себе за плечо: — Родители сидят в гостиной с какой-то мразью из бульварной газетенки.

— А он как сюда проник?

— Она. Это они ее пригласили. Ну, и ее чековая книжка. Собираются позволить ей опубликовать поздравительную открытку.

— Да твою ты… Она же проходит как улика в незакрытом деле! Почему вы ее не вышвырнули отсюда вон? Мне что, нужно…

— Мы не можем запретить семье жертвы приглашать людей к себе в дом — это их дом. — Офицер по связям с семьями потерпевших выпятил грудь. — И между прочим, детектив-констебль, мне наплевать, что ты — один из команды кайфоломов старшего суперинтенданта Дики. — Он похлопал себя по плечу, отчего черный погон с серебряными сержантскими нашивками дернулся: — Вот это видел? Это называется «Сержант», так что следи за словами. Вы, уроды из спецслужб, все одинаковы. Если вы все такие особенные, почему вы до сих пор Мальчишку-день-рождения не поймали? Тоже мне, кайфоломы. Вы не только кайф обломать, вы тележку из супермаркета сломать не сможете.

Молчание.

Я сжал кулаки, костяшки хрустнули и заскрипели. Врезать бы этому ублюдку. Ну и что, что он сержант, в первый раз, что ли…

В дверь вошла доктор Макдональд и встала прямо между нами:

— Вот это вот называется влипнуть, не так ли… ну, это, конечно, не в прямом смысле этого слова, что, без сомнения, было бы глупо, а скорее, метафорично — я имею в виду, что все мы работаем в одном направлении, но подвергаемся совершенно разным воздействиям, и у нас разные экспектации. — Сержант попятился, а она мило ему улыбнулась. — Быть офицером по связям с семьями жертв преступлений — значит, вне всякого сомнения, подвергаться невероятно сильному давлению. Меня зовут доктор Элис Макдональд, я психолог-криминалист — в смысле, я не тот психолог, который совершает преступления — такое случается только в фильмах и в книгах, но не в реальной жизни, мне так кажется. Вы не будете против, если мы войдем?

И пока она произносила всю эту хрень, сержант пятился по коридору, стреляя глазами слева направо, как будто выискивая какое-нибудь безопасное место, в котором он мог бы укрыться от цунами безумного напора, гнавшего его спиной вперед по бежевого цвета ковру.

Он уперся спиной в дверь. Дальше бежать было некуда. Оставалось только погибнуть. Он повернулся и рывком открыл ее.

Гостиная была забита полками и корпусной мебелью, повсюду были расставлены вазы, разложены открытки, декоративное стекло, пачки конвертов, куски полированного камня… Мебель, похоже, была из ИКЕА, а весь остальной хлам, по всей видимости, был куплен на дешевых распродажах. В комнате трое — мужчина и две женщины.

Журналистку узнать было нетрудно — пробивная дама средних лет в недорогом костюме, брови нахмурены, рот сложен в мрачную гримасу. Я чувствую вашу боль, все это так ужасно, это такая трагедия… Но углы губ подергивались, как будто она очень старалась не ухмыльнуться. Такой эксклюзив не каждый день обламывается.

Сержант вошел в гостиную и откашлялся:

— Иэн, Джейн, это доктор Макдональд, она… психолог. Она хочет поговорить с вами о… э-э… — Он взглянул на нее.

Доктор Макдональд вошла в комнату:

— Мне очень жаль Хелен. Я понимаю, это очень трудно, но мне нужно задать вам несколько вопросов про нее. Чтобы попытаться понять, какой она была.

Куда только делось ее бессвязное бормотание?

Отец, Иэн, мрачно посмотрел на доктора Макдональд, его густые брови двинулись навстречу друг к другу, как броненосцы. Тренировочные штаны оранжевого цвета, футболка с мультяшным персонажем и скрещенные на груди руки.

А его жена… она была громадная. Не столько толстая, сколько высокая — бегемот в цветочек, с длинными каштановыми волосами и красными опухшими глазами. Она откашлялась:

— Я как раз собиралась приготовить чай, не хотите…

— Они здесь не останутся. — Иэн шлепнулся на диван и уставился на доктора Макдональд: — Хотите узнать, какой была Хелен? Хелен мертва. Вот какой она была.

Джейн сжала в руках носовой платок:

— Иэн, пожалуйста, мы не знаем, для чего…

— Конечно, она мертва, черт возьми. — Он дернул подбородком в нашу сторону. — Спроси их. Давай спроси их, что случилось с другими несчастными коровами.

Она облизала губы:

— Я… Простите, пожалуйста, он очень расстроен, это был ужасный удар для нас. И…

— Они мертвы. Он хватает их, он пытает их, он их убивает. — Иэн так сильно сжал руки, что кончики его пальцев побелели. — Вот и весь разговор.

Доктор Макдональд на мгновение перевела глаза на ковер:

— Иэн, я не стану врать вам, это…

— Вообще-то… — Я, не спуская глаз с журналистки, протиснулся в комнату. — Может быть, поговорим об этом наедине?

Иэн покачал головой:

— Все, что вы нам скажете, мы все равно передадим ей. А она расскажет всему миру, как все есть на самом деле, а не это дерьмо из пресс-релизов, которое вы выдавливаете по капле. Правду расскажет.

Журналистка встала и протянула руку:

— Джин Буханан, независимый журналист. Хочу, чтобы вы знали, я в высшей степени уважаю полицию за ее работу в этом трудном…

— Мистер Макмиллан, расследование еще не закончено, и если мы хотим схватить человека, ответственного за похищение…

— …в интересах общества рассказать, — не унималась журналистка.

— …остановить его, чтобы это не случилось снова. А мы не сможем сделать этого, если эти паразиты будут сообщать обо всем, что мы…

— Паразиты? — Профессионально поставленный голос дрогнул. Журналистка ткнула в меня пальцем: — Слушай меня, Солнышко. Джейн и Иэн имеют право на вознаграждение за то, что они расскажут, и вы не сможете ничего подвергнуть цензуре.

Иэн мрачно посмотрел на меня:

— Да пошли вы! Пошли вы все! Хелен это не вернет, правда? Она мертва. Он убил ее год назад. И мы ничего не сможем сделать, чтобы это изменить. — Он прикусил губу и уставился на жалюзи на окнах. — Не важно, что мы хотим, все равно газеты будут писать об этом. По крайней мере, мы получим… Почему мы должны бесплатно делиться нашей болью?

Жена села рядом с ним и взяла его за руку. Так они сидели вдвоем и молчали.

Возможно, он был прав. Почему он должен был позволять шакалам рвать на куски свою дочь бесплатно? Деньги Хелен не вернут, но, по крайней мере, это будет что-то. Что покажет, что они не бессильны. И они не будут посреди ночи корчиться без сна в своих кроватях в ноту и ознобе… Правда, я в этом сомневался.

Журналистка откашлялась и вздернула подбородок, потом снова села на стул и стала царапать что-то в своем блокноте.

Доктор Макдональд присела на корточки перед диваном, потом положила руку на колено Иэна:

— Все хорошо. Каждый по-своему справляется с проблемами. Если это лучше всего для вас… ну, мы все что можно сделаем, чтобы вам помочь. А сейчас расскажите мне о Хелен…

Я попятился из комнаты.

 

5

На стене у Хелен Макмиллан висели почти те же самые плакаты, что и у Кети. Правда, группы в основном принадлежали к безвкусно-пластиковому направлению музыки проекта «Икс-Фактор», в то время как Кети любила претенциозно-тоскливый эмо-рок. В остальном же настроение было одинаковым: это вещи, которые мне нравятся, и это объясняет, кто я такая.

У Ребекки это были «Никлбэк» и «Пуссикэт Доллз». Она всегда была странным ребенком.

— Нашли что-нибудь?

— Мммм? — Я оторвал взгляд от громоздкого рабочего стола в углу спальной комнаты.

— Вы нашли что-нибудь? — В дверях стояла доктор Макдональд.

— Ищу…

Посредине односпальной кровати, в окружении разноцветных плюшевых медведей, устроился громадный пушистый розовый носорог. Все было разложено в идеальном порядке. Покрывало и наволочки гладкие и хрустящие, как будто их регулярно меняли, — бесполезно искать спрятанные тайны под матрасом, если кровать Хелен перестилали в течение всего года с тех пор, как она пропала. Даже если там что-нибудь и было, все уже было давным-давно найдено. Но я все равно проверил. Только деревянные планки основания кровати да пластиковые коробки для хранения вещей, которые я уже просмотрел.

— Эш, с вами все в порядке?

Матрас плюхнулся обратно на деревянную раму.

— Они рассказали что-нибудь дельное?

— Вы не будете возражать, если я буду называть вас Эш, ладно? Мы будем работать вместе, и называть вас детектив-констебль Хендерсон кажется мне ужасно формальным, и еще вы выглядите встревоженным или, может быть, обеспокоенным, и если по-правде, то слегка подавленным — это, наверное, из-за ссоры с журналисткой… ее заявления мне кажутся слишком острыми, не правда ли, это совсем не…

— В таком случае я отвечаю «нет». — Я подоткнул простыню и расправил покрывало. Чтобы выглядело не совсем так, как будто я вломился в спальню их дочери. — Первая открытка самая тяжелая… Ну, скажем так, они все просто ужасные, мать их, но первая открытка — это когда вы осознаете, что ваша дочь не сбежала, что с ней случилось это… — Я поперхнулся. — Это должно быть просто ужасно.

— Они сказали, что Хелен была девочкой тихой, любила книги и своих песчанок и по воскресеньям ходила к бабуле на ланч. Она не была неуправляемой, не пила и не баловалась наркотиками… или там с мальчиками. Не правда ли, это так грустно — мы живем в такое время, когда людям приходится спрашивать себя, не трахается ли с кем-нибудь их двенадцатилетняя дочь, не принимает ли она наркотики. А вы еще говорите: «Вот когда вы узнаете, что ваша дочь…»

— А что случилось с песчанками? — Я еще раз внимательно осмотрел комнату. Клетки нигде не было.

— Они умерли. Когда об этом заходила речь, язык тела у Иэна становился оборонительным. Он, наверное, ухаживал за ними месяца три-четыре с тех пор, как она пропала, сначала это было долгом, потом превратилось в сделку: если я сохраню этих песчанок живыми, она вернется к нам, — и чем дольше это длилось, тем больше они отчаивались. Эти песчанки становились символом исчезновения Хелен, а потом они стали ответственными за него, и постепенно Иэн прекратил их кормить, и они умерли.

— Какая милая…

— Или, что тоже возможно, однажды ночью он напился и забил их до смерти молотком. — Доктор Макдональд повертела в руках очки. — Детектив-старший суперинтендант Дики сказал мне, что вы все еще поддерживаете связь с родителями Ханны Келли?

— У Ханны не было песчанок.

— Ее дом такой же, как этот, и они тоже сделали из него святилище в ее память… и они что, так же ждут, что она однажды вот так вот возьмет и вернется, как будто ничего не было?

Пока я ворочал матрас, розовый носорог упал на пол. Я поднял его. Пушистый. Мягкий. Теплый.

— Ее родители больше здесь не живут. Раз пять переезжали за последние восемь лет, и он все время находил их. Каждое шестнадцатое сентября — очередная открытка.

Доктор Макдональд обняла себя одной рукой и, склонив голову набок, мрачно уставилась на висящие на стене над рабочим столом книжные полки. Они были забиты книгами в твердых переплетах: штуки две в кожаном — Диккенс, Клайв Стейплз Льюис, другие — в выцветших картонных обложках: Иэн Флеминг, Джилли Купер, Харпер Ли. Было еще несколько, которые выглядели, так, словно были обернуты в прозрачные пластиковые обложки: Энтони Горовиц, Габриэль Кинг, пара Гарри Поттеров и какое-то вампирское дерьмо. Она сняла с полки «Лунного гонщика», пролистала — морщины между бровями стали глубже. Потом, прикусив нижнюю губу, проделала то же самое с «Львом, Колдуньей и Платяным Шкафом».

— Я уже просмотрел их. Никаких секретных записок между страницами не спрятано. — Посмотрел на часы: — Пора двигаться.

Никакой реакции. Она все так же, прищурившись, смотрела на книгу.

— Эй? Вы здесь?

Моргнула:

— Да, конечно, уже пора.

Доктор Макдональд сунула книгу обратно на полку и взяла с тумбочки фотографию в рамке. На ней была маленькая девочка в розовом платье принцессы, с тиарой на голове, волшебной палочкой в руке и парой крылышек за плечами. Улыбка во весь рот. Двух зубов не хватает. Ярко-рыжие волосы собраны во что-то вроде пучка. Она держала в руках хеллоуинскую тыкву — сквозь оскаленный рот сверкала свеча.

— Когда мне было восемь, — сказала она, — тетя Джен сделала мне костюм к Хеллоуину. Что-то наподобие комбинезона, черный, белое пузико и лапки, роскошный хвост и громадная, с метр высотой, полосатая красно-белая шляпа. А все мои подружки хотели быть принцессами из диснеевских мультиков.

— Ребекка была зомби. А Кети вырядилась Ганнибалом Лектером. Мы одели ее в оранжевый комбинезон, и Мишель сшила для нее смирительную рубашку из старого одеяла. — Мои губы растянула улыбка. — Я принес ей ограничительную маску, и мы таскали ее за собой на такой тележке с двумя колесами, а Ребекка тащилась за нами и рычала на каждого встречного: «Мозззгиии»… Они съели столько леденцов и батончиков «Марс», что их тошнило несколько дней. — Я провел рукой по мягкому розовому носорожьему меху. — Это был наш самый лучший Хеллоуин.

И самый последний. Потом этот ублюдок похитил Ребекку, и все пошло к чертям.

Я посадил носорога обратно на кровать и разложил вокруг него банду разноцветных плюшевых медведей. Сунул руки в карманы. Пожал плечами:

— Ну, вот как-то так…

Доктор Макдональд поставила фотографию обратно на тумбочку.

Молчание.

Я откашлялся:

— Нам, наверное, пора.

Звук от дворников на ветровом стекле был такой, как будто кто-то тер по нему воздушным шариком. Туда-сюда, оставляя на стекле грязные разводы там, где дождь отказывался выполнять свои обязанности. Скрип-скрап, скрип-скрап.

Доктор Макдональд заерзала на своем кресле:

— Конечно, в этом не было никакой его вины, вам хорошо известно, какими могут быть патологоанатомы — короли своего собственного маленького королевства, и каждый, кто проявит хоть малейшую силу воли или станет противоречить им каким-либо образом, немедленно в ответ получит пространную лекцию о том, как делаются дела в «настоящем мире». Ну, я имею в виду, что они могут даже сказать, что…

И опять по новой, снова и снова, и так всю дорогу до Данди. А снаружи — дождь, дворники скрипят и мотор рычит, и все это перерастает в головную боль, которую любой сейсмограф, мать его, может засечь на другом конце света.

В пелене дождя замаячил зеленый дорожный знак — «Олдкасл 5».

Слава Тебе, Господи.

— …и поэтому, когда я повернулась и указала ему на то место, куда был сделан укол — его не было видно из-за укусов на груди, — я подумала, что он сейчас вот-вот взорвется, просто бах — и всё, прямо на том самом месте…

По крайней полосе проревел громадный восемнадцатиколесный трейлер, и старенький «рено» закачался на рессорах, захваченный мощной воздушной струей. Ветровое стекло залепило грязными брызгами из-под колес.

— …в том смысле, что психологически это было именно то самое место, куда следовало смотреть, но поди попробуй даже попытаться сказать ему об этом.

И опять, снова и снова.

Я вцепился в рулевое колесо — представил, что это ее горло, и сжал…

— Эш?

А я все давил и давил.

Молчание. Только рев мотора, дорога, радио и дождь.

Она кашлянула:

— Я ведь вам совсем не нравлюсь, правда? Каждый раз, когда вы смотрите на меня, потом следует небольшая пауза, как будто вы сдерживаетесь, чтобы не забить меня до полусмерти. От меня исходит угроза или я на самом деле так вас раздражаю? Готова поспорить, что это раздражение. Я всегда раздражаю людей, когда нервничаю, а новые люди всегда вызывают у меня нервозность, особенно когда они с ног до головы покрыты ссадинами.

— Может быть… Может быть, нам стоит немного послушать радио?

Снова молчание, а потом короткое:

— О’кей.

Она протянула руку и прибавила громкости. Из динамиков захрипела песня одной из тех эмо-групп, которые так нравились Кети, — сплошные гитары и унылый вокал.

Я скосил глаза на пассажирское кресло. Доктор Макдональд пристально смотрела в боковое окно, обняв себя обеими руками, как будто могла расколоться посредине, и только таким образом можно было удержать обе половинки. Дулась, наверное.

Пока она делает это молча, меня это не волнует.

Автострада взобралась на Перл-хилл, прошла мимо громадного здания «Костко» и начала спускаться вниз. Потом нырнула к Олдкаслу, и перед глазами открылась широкая равнина. Янтарный свет уличных фонарей, как на карте, высветил город. На освещенную прожекторами вершину холма обрушивались порывы ветра с дождем и разбивались о разрушающиеся парапеты. На другой стороне реки мерцали красные сигнальные огни на верхушке блэкволского трансмиттера. На склоне холма едва виднелись жилые многоэтажки и грязные муниципальные дома Кингсмита — словно приливная волна из бетона, готовая все сокрушить и унести прочь. Небо было похоже на избитую жену.

Добро пожаловать домой.

Я припарковал раздолбанный «рено» у обочины и выключил мотор. Макдермид-авеню представляла собой ряд четырехэтажных домов грязно-бежевого цвета, с решетками, ограждающими тротуары, и со ступенями лестниц, ведущих к входным дверям. Пятна спутниковых антенн торчали на стенах из песчаника, словно угри на носу у тинейджера. Эркеры, фрамуги, корявые дубы и буки, выстроившиеся вдоль дороги. С их голых ветвей стекали капли дождя. На заднем плане торчала пара дымовых труб местного крематория, принадлежавшего каслхиллской больнице, — завитки белого пара тянулись к синюшно-серому небу.

Доктор Макдональд взглянула на эту красоту сквозь ветровое стекло:

— О господи…

Пара микроавтобусов телевизионщиков, побитая «вольво» «Би-би-си — Шотландия» и несколько дерьмовых хетчбэков были припаркованы напротив полицейской патрульной машины, перегородившей дорогу почти посредине. Журналюги сидели в машинах, прячась от дождя, зато телевизионщики торчали на улице и, нацепив на лица самое мрачное выражение, снимали стэндапы для следующих новостных выпусков. В одной руке они держали зонтики, в другой — микрофоны и старались не выглядеть слишком возбужденными.

Ублюдки.

Я открыл дверь и выбрался из машины. Ледяной дождь, больно жалил лоб и уши.

— Лучше смотреть вниз и рта не раскрывать.

Доктор Макдональд выбралась из машины вслед за мной, придерживая рукой кожаную сумку — длинный ремень по диагонали пересекал ее грудь, словно персональный ремень безопасности. Пошла вслед за мной, я же направился к бело-синей пластиковой ленте с надписью «ПОЛИЦИЯ». Если повезет, проберемся на место преступления, прежде чем кто-нибудь нас заметит.

Констебль Дагайд стоял по другую сторону ограждения, перед патрульной машиной, сверкая глазами из-под козырька не по размеру большой фуражки. Его флуоресцентно-желтая светоотражающая куртка маслянисто блестела. Как и его рожа. Только куртка не была такой мерзкой.

Дагайд вздернул подбородок и постучал двумя пальцами по носу. За моей спиной лязгнула дверь машины. Потом еще. Потом английский акцент, прямо у моего плеча:

— Офицер Хендерсон? Послушайте!

Я продолжал идти.

Сбоку запрыгала женщина в дафлкоте, протягивая мне под нос микрофон:

— Это правда, что вы обнаружили останки еще одного человека?

Встрял кто-то еще:

— Вы уже опознали первое тело?

— Ваши комментарии по поводу очередной жертвы из Данди — Хелен Макмиллан? Даглас Келли будет говорить с ее родителями?

— Ваша дочь тоже пропала. Это помогает вам понять, как чувствуют себя члены семей жертвы?

А я все продолжал идти — оставалось всего метра полтора до спасительного полицейского ограждения.

— Следствие идет по нескольким направлениям, — пробурчал я. Никогда не давай ублюдкам того, что они могут процитировать.

Передо мной откуда-то нарисовался приземистый мужичок — хрящеватые уши, перебитый нос, в руке маленький цифровой диктофон.

— Как вы можете прокомментировать критику в ваш адрес касательно того, что восемь лет назад вы провалили расследование дела о похищении Ханны Келли и позволили Мальчику-день-рождения убить ее… Эй!

Я оттолкнул его и нырнул под заградительную ленту, придержав ее рукой, чтобы доктор Макдональд могла пройти вслед за мной. Констебль Дагайд, прислонившись к капоту машины, ухмыльнулся. Небрежно бросил руку к козырьку.

— Доброе утро, шеф. Отличные синяки — очень модно.

— Ты слил информацию этим ублюдкам, да?

— Всего лишь бутылка «Макаллана», шеф. — Ухмылка стала еще шире, растащив за собой пухлые щеки. — Ну что тут можно поделать?

Я продефилировал мимо, не принимая его вызов. И очень сдерживая себя, чтобы не врезать ему коленом по яйцам.

Доктор Макдональд семенила за мной:

— Он что, действительно слил этим репортерам информацию за бутылку виски? Что это за офицер полиции, который принимает взятки подобным образом… в смысле, ведь это нехорошо, правда, это просто отвратительно, и мы должны сообщить о его поведении…

Да, и посмотрим, что из этого получится.

От дороги спускалась грязная тропинка, заросшая травой, и исчезала в щели между двух построенных из песчаника зданий.

Наверное, когда-то Кэмерон-парк производил приятное впечатление — скорее всего, в те стародавние времена, когда вокруг проживали приличные люди. Дубы, подстриженные ножницами, бузина и ясень; блестящие листья кустов рододендрона; цветочные клумбы и декоративный кустарник; пруд; оркестровая веранда с утрамбованным пространством для танцев… Сейчас это место стало приютом для сорняков и мусора. Из зарослей травы носом вверх торчала тележка из супермаркета — одного колеса не хватает, пустые пакеты из-под чипсов запутались в металлической решетке. Рододендроны разрослись громадной массой, накрывая землю под собой глубокой тенью. Их сочные зеленые листья дрожали под каплями дождя.

В подлеске были установлены три синих пластиковых шатра. Один, самый большой, — рядом с грязно-желтым экскаватором и длинной траншеей, разрывавшей колючую проволоку кустов ежевики. Второй стоял рядом с полуразрушенной оркестровой эстрадой, а третий едва виднелся в густых зарослях рододендронов.

Шатры периодически мерцали изнутри — вспышки от фотоаппарата отбрасывали на пластиковые стены отблески силуэтов стоявших на коленях людей.

Сквозь дождь громыхал мужской голос:

— Мне наплевать, приведите все в порядок!

Доктор Макдональд отшатнулась.

Кретин в роскошном сером костюме и такого же цвета пальто вышел из шатра рядом с оркестровой эстрадой, в руках он держал зонтик и пачку бланков. Высокий лоб, очень коротко подстриженные волосы — как пушок на киви, — длинный нос и совсем немного волос в области подбородка.

— Дилетанты…

За ним мчалась женщина-констебль в форме.

Кретин шлепнул о грудь констебля пачкой бумаги, повернулся к несчастной корове спиной и, оставив ее мокнуть под дождем, вытащил мобильный телефон и стал набирать номер.

С минуту она смотрела в его стриженый затылок, потом кинула два пальца к козырьку и потопала по дорожке по направлению к нам, все время что-то бормоча себе поднос.

Я кивнул ей:

— Джули.

— Шеф. — Констебль Вилсон дернула подбородком в моем направлении. Дождь барабанил по полям ее котелка, промокшие светлые волосы, собранные в конский хвост, болтались на спине. — Богом клянусь, когда-нибудь я вмажу этому ублюдку.

— Что, босса из себя строит?

Проходя мимо нас, она ткнула согнутым большим пальцем себе за плечо, в направлении оркестровой эстрады:

— Приходит к нам и ведет себя так, как будто мы здесь все, мать его, с дуба упали.

— Вот так вот.

— Да пошел он!

Доктор Макдональд взглянула на меня сквозь запотевшие стекла очков, покрытые дождевыми каплями:

— А что, здесь всегда так… в смысле, мне очень нравятся эти профессиональные разборки, особенно как вашему новому криминалисту-психологу, но тут, мне кажется… Эш?

Я снова направился к оркестровой эстраде. По виду она была очень старой — деревянные части растрескались и провисли, кое-где не хватало досок, половина крыши куда-то пропала. Завитушки из чугуна формировали декоративные вставки между распухшими колоннами, металл был разъеден и покрыт пятнами ржавчины.

— Эш? — Доктор Макдональд снова нагнала меня, сделав несколько смешных прыжков, чтобы идти со мной в ногу. Левой, правой, левой, правой. — Есть что-нибудь, что мне следует узнать перед тем, как мы вступим в контакт с вашей командой… в смысле, я никогда не встречалась ни с кем из них, и это будет закрытое пространство, а вы знаете, что я не очень хорошо веду себя под давлением социальных взаимоотношений, ведь здесь я знаю только вас, так что…

— Тогда почему бы вам не позволить мне вести разговор? До тех пор, пока вы не почувствуете себя более комфортно и сможете присоединиться к нам?

Она заткнется на какое-то время, что для меня будет дополнительным вознаграждением.

Синий пластиковый шатер рядом с оркестровой эстрадой был размером с гараж на две машины. На боку белыми трафаретными буквами шла надпись «СОБСТВЕННОСТЬ ПОЛИЦИИ ШОТЛАНДИИ — ОТДЕЛ ОСМОТРА МЕСТ ПРЕСТУПЛЕНИЯ — ОЛДКАСЛ — ШАТЕР В».

Кретин все еще говорил по телефону. Мотался взад-вперед, пиная пучки пожелтевшей травы. Но как только мы приблизились, поднял на нас глаза и прищурился:

— Подождите минуту… — Приложил мобильник к груди. — Где вы, черт побери, были? Дежурство началось три часа назад.

Точно, и это все от того, прости меня, Господи, что когда ты выходишь на улицу, то уже через тридцать секунд окружающим становится понятно, что ты полный, абсолютнейший кретин.

Я помолчал, дожидаясь, когда тишина станет совсем невыносимой. Затем дернул ноздрями, как будто почуял какое-то дерьмо:

— Доктор Макдональд, это сержант Смит. Он новенький.

— Я задал вопрос, констебль.

— Кхмм…

Пара «транзитов» была припаркована рядом с шатром, за ней — полицейский микроавтобус в полной экипировке для разгона демонстраций. Два солидных «лендровера». Никаких признаков большого черного «порш-кайена».

— Прокурор приезжал?

В мою грудь уткнулся палец.

— Мне наплевать, как тут у вас было раньше, до того, как я пришел сюда, констебль, но вот здесь и сейчас вы должны ответить старшему по званию офицеру, когда он задал вам вопрос.

Доктор Макдональд откашлялась, но рта не раскрыла. Для разнообразия.

Я посмотрел на палец, потом на кретина:

— Считаю до трех.

— Вы мне угрожаете? — Смит отскочил на пару шагов. Затем расправил плечи и вздернул подбородок: — Вы настолько безрассудны, констебль, что готовы броситься на меня?

Я улыбнулся. Почему бы и нет? Пройдет минут пять, а то и шесть, прежде чем кто-нибудь удосужится нас растащить. Скорее всего, все будут стоять вокруг нас и делать ставки. Драться! Драться! Драться! Пять минут — достаточно времени, чтобы выбить все дерьмо из этого надутого ублюдка. Я сжал кулаки. Костяшки, протестуя, застонали. Но оно того стоило.

Он сделал шаг вперед.

Позади меня голос:

— Шеф? — Олдкаслский акцент звучал так, как будто звуки выдавливали через забитый соплями нос. Рона. Подошла поближе.

Мешки под глазами того же цвета, что и кожа на лице. Куртка висит на плече, хотя льет проливной дождь и на улице так холодно, что пар вырывается изо рта. Застарелые пятна пота под мышками выбелили темно-синюю форменную ткань, и она стала светло-голубой. Соломенного цвета волосы собраны на затылке в кудрявый конский хвост. Верхнюю губу изогнуло что-то вроде нервной гримасы, обнажая ряд желтоватых зубов и бледные десны.

— Простите за беспокойство, шеф. У вас есть минутка?

Детектив-сержант Смит, наклонив голову, массировал рукой виски:

— Что еще?

Но Рона смотрела не на него, она смотрела на меня:

— Босс вас вызывает.

Смит расправил плечи:

— Я буду у него через…

— О, простите, сержант Смит, я вас не заметила. — Рона еще раз обнажила бледные десны, потом показала на меня: — Я говорила с…

Подбородок Смита задрался еще выше, и он процедил сквозь стиснутые зубы:

— В профессиональной полиции к детективам-констеблям не обращаются «шеф». Я достаточно ясно выразился?

Рона мило ему улыбнулась. Потом снова обернулась ко мне:

— Ну, как бы то ни было, шеф, если вы сможете к нему заскочить, будет здорово.

 

6

Шатер дрожал — дождь превращал синий пластик в миллионы маленьких барабанов. Внутри звук был настолько сильным, что перекрывал рокот расположенного в углу дизельного генератора — он питал стоявшие на толстых треногах осветительные приборы, окружавшие место преступления. Громадный шатер был разделен на три части. В первой находились вход и регистрация, сине-белая лента с надписью «ПОЛИЦИЯ» отделяла ее от остальных частей — пространства, занятого травой и сорняками, и самого места захоронения, которое было отгорожено ярко-желтого цвета лентой с надписью «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ — НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ» и примыкало к задней стене здания.

Это была вскрытая траншея размером с двуспальную кровать, окруженная стоявшими на коленях людьми, одетыми в белые комбинезоны. Они старательно, небольшими лопатками, перекладывали грязь и камни в пластиковые контейнеры под щелканье и визг цифровой камеры фотографа, запечатлявшего это действо для потомков.

Из черной земли торчали кости.

Пожалуйста, только не Ребекка. Кто угодно, только не она.

— …и злостное нарушение субординации. — Детектив-сержант Смит — плечи расправлены, нос задран вверх, рука вытянута, трясущийся палец указывает в мою сторону. — Детектив-старший инспектор Вебер, я настаиваю…

— Виибер, именно так следует произносить. Виии-Бер. Сэнди, мы уже это проходили. — Детектив-старший инспектор Вебер потянул за концы полосатого шарфа.

Должно быть, сегодня утром его прилично оболванили, судя по припорошенным мелкой щетиной стриженых каштановых волос плечам его твидового пиджака. Пытаться скрыть этот факт было невозможно — на голове почти ничего не осталось. Так, небольшая окантовочка по бокам и маленький островок на темени, окруженный пространством сияющей кожи. Бородка была той же самой длины — как будто он начал сверху и, забыв остановиться, так и дошел до самого низа.

Он поправил пальцем очки в черной пластиковой оправе. Потом вздохнул:

— Ну что вам сказать? Знаете, сколько бы ни было по жизни переводов по службе, когда-нибудь вы должны будете приспособиться. Ничего другого вам не светит — рано или поздно придется где-то осесть.

Кровь прихлынула к щекам Смита.

— Но, сэр, я…

— Нет, — детектив-старший инспектор Вебер протестующее поднял руку, — не стоит себя обвинять. Я абсолютно уверен, как только команда узнает вас поближе, она привыкнет к вам так же, как моя бабуля к своему курятнику.

Я даже не попытался скрыть улыбки.

Смит скрестил на груди руки:

— Понятно. Значит, тут так дела делаются? Отлично.

Вебер посмотрел куда-то за плечо Смита:

— Что там у вас, Мэтт?

Через парковку по направлению к нам двигался человек в белом защитном комбинезоне из карбоновой ткани. В руках у него был пластиковый контейнер с кучей заполненных мешков для улик.

— Мммффнн-фффммммлтмн-ннннмпффф.

Он плюхнул контейнер на мокрую траву и, кряхтя, расправил спину, приложив руку к пояснице. Затем стянул с лица защитную маску — на свет выглянула потная рожа с крошечным бантиком ангельского рта.

— Твою мать, жарко в этих тряпках. — И кивнул в сторону траншеи: — Наш археолог-криминалист свалил на ланч, так что мы наконец-то смогли откопать эту несчастную. Хотите взглянуть перед тем, как ее увезут? Индиана Джонс вернется минут через двадцать. Если мы к этому времени ее не отправим, так и будем херней заниматься всю оставшуюся ночь, мать его.

Вебер удивленно поднял бровь:

— Не думаю, что профессору Твинингу понравится, что его называют…

— Да пошел он. — Мэтт шмыгнул носом. — Так вы идете или как?

Кто-то потянул меня за рукав.

Это была доктор Макдональд. Ее голос был таким тихим, что мне пришлось наклониться.

— Спросите их, можно ли мне посмотреть на останки?

Прямо как шестилетний ребенок. Я повернулся спиной к Смиту:

— Мы можем присоединиться?

Вебер потрепал в руках шарф:

— Почему нет? Просто… — Он хмуро взглянул на психолога: — Простите, а это кто?

Я представил. Доктор Макдональд выдавила болезненную улыбку и помахала рукой.

Вебер кивнул:

— А, хорошо. А то мне на минуту показалось, что это твоя Кети подросла с тех пор, как я ее в последний раз видел. Это было бы не совсем уместно. Давайте одевайтесь. — Он помедлил, потом ласково похлопал Рону по плечу: — Сделай мне одолжение, выясни, как там дела в шатре Б, ладно?

— Ох… — Она слегка ссутулилась. — Да, босс.

Рона неуклюже потопала к выходу и, задержавшись в дверном проеме, посмотрела, как доктор Макдональд упаковывается в защитный костюм, который был размера на два больше, чем нужно. Потом выскользнула в дождь.

Облачившись в костюмы индивидуальной защиты и в бахилы, мы пошли вслед за Мэттом к траншее. Глубиной она была фута три. Земля черная, как смола, кое-где пробитая венозными прожилками цвета кофе с молоком. Над местом захоронения была установлена координатная сетка из шпагата, делившая пространство на квадраты размером четырнадцать на четырнадцать дюймов.

Скелет лежал в середине координатной сетки, и его кости были цвета засохшей крови.

В самой глубине глотки у меня что-то пискнуло, потом прошло вниз по пробитой болью груди и еще дальше вниз по наполненному булыжниками желудку. Колени подогнулись. Рот пересох, а в ушах что-то завыло на самой высокой ноте.

Пожалуйста, только не Ребекка..

Под карбоновым комбинезоном рубашка прилипла к потной спине, словно холодная мокрая рука.

Пожалуйста, только не Ребекка..

Скелет лежал на боку, кости левой руки обнимали грудную клетку, ноги согнуты в коленях, так что ступни находились под костями таза. Позвоночный столб заканчивался зазубренными шейными позвонками, расположенными как раз над ключицами. Гладкий свод черепа выглядывал из темной земли где-то в промежутке между грудной клеткой и костями таза.

Доктор Макдональд прикоснулась к моей руке, я вздрогнул. Притворился, что закашлялся.

— Не на что здесь смотреть. И вообще, все в порядке.

Она стояла на краю траншеи, наклонившись вперед, и пристально вглядывалась в останки. Потом посмотрела на меня. На ней была надета защитная маска, и стекла очков под ней уже начали запотевать. Доктор Макдональд, отступив от края траншеи, снова дернула меня за рукав и заговорила голосом таким тихим, что ее едва можно было расслышать:

— Это Лорен Берджес, она была похищена семь лет назад.

Слава богу. Я закрыл глаза. Со свистом выдохнул воздух в защитную маску. Это не Ребекка. Спасибо тебе, Господи.

Озвучил информацию. Все уставились на меня.

Детектив-сержант Смит фыркнул:

— Вы что теперь, ясновидящий? По-моему, следует дождаться хотя бы результатов ДНК, прежде чем вот так вот трепаться перед…

— Не говорите ерунды. — Мэтт прыгнул в канаву и стал осторожно переставлять обутые в синие пластиковые бахилы ноги в желтые шпагатные квадраты координатной сетки, прямо как разжиревший балетный танцор. — ДНК? Черта с два здесь что-нибудь осталось. Это видели? — Показал пальцем на кусок черного пластика, выглядывавший из почвы рядом с трупом. — Он ее в мешки для мусора завернул.

Смит напрягся:

— Какое это имеет отношение к…

— Мистер ДНК любит, чтобы все было мило и сухо. Засуньте мертвую девчонку в мусорный мешок — и она сгниет, оставит после себя кучу тепла и мерзкой слизи. И все это будет закрыто внутри. А мистер ДНК это просто ненавидит. Для него это… как педофил в детском саду. — Мэтт встал на колени рядом с телом, осторожно вытащил из земли череп и отправил его в прозрачный пластиковый мешок для улик. — Может быть, можно будет извлечь что-нибудь из пульповой полости зубов, но после семи лет… Я лично в этом сомневаюсь. Это все равно что пощекотать пану Римского, только шансов гораздо меньше.

— Я не одобряю ваши…

— Правда, есть в этом и положительная сторона — он завернул ее в мешок для мусора.

— Вы только что сказали…

— Они, эти мешки, как маленькие пылесосы из статического электричества. Если повезет, то на них останутся какие-нибудь волокна. — Мэтт, осторожно уложив череп на сгиб локтя, заполнил формуляр, напечатанный на пакете для улик. — И прежде чем вы спросите — вот эта вот окраска нашего скелета называется «пятнистая коррозия элементами железа и алюминия». Тут кругом красные песчаные аргиллиты. — Щелкнув, он надел на ручку колпачок. — Еще какой-нибудь урок из области фундаментальных наук, пока я не ушел?

Смита затрясло.

— Как — вы — смеете — говорить — со — мной — в — подобном — тоне?

Мэтт пожал плечами:

— Я не виноват, что вы такой тупой.

— ТУПОЙ! — Рев из-под защитной маски.

— Да черт возьми! — Вебер устремил взгляд на крышу тента, по которой дождь выбивал барабанную дробь.

— Как вы смеете называть…

— ХВАТИТ! — Руки Вебера когтями взметнулись к небу. — Вы оба.

Молчание.

— Простите, босс. — Мэтт снова вернулся к останкам.

Смит посмотрел ему вслед:

— Я только…

— Сержант, почему бы вам не… — глубокий вдох, — почему бы вам не пойти проверить, как там дела с поквартирным обходом? Мне нужно поговорить с детективом-констеблем Хендерсоном наедине.

— Но…

— Вперед марш! И запомните, Виибер — Вииииии-Бер.

Какое-то мгновение Смит стоял не шевелясь, затем его плечи распрямились, а голова взметнулась вверх.

— Сэр. — Он повернулся и промаршировал к выходу, размахивая руками, словно на параде.

Я включил печку на полную и поработал педалью газа. Микроавтобус был припаркован за тентом Б, его дизельный мотор тихонько урчал, и салон постепенно нагревался. Грязный ковер, запятнанная обшивка и вонь от прокисших картофельных чипсов и вонючих ног. Сидевшая в пассажирском кресле доктор Макдональд теребила пальцами решетку вентиляционного обдува, прилагая максимум усилий, чтобы не встретиться глазами с Вебером.

Он сидел позади меня, наклонившись вперед и обнимая руками спинку кресла.

— Я же тебе сказал, веди себя с новеньким прилично. — Снял очки, протер их носовым платком, потом звучно высморкался. — Что у тебя с лицом?

Я пожал плечами и попытался улыбнуться:

— А мы не можем как-нибудь от него избавиться? Сплавьте его в дорожную полицию… или еще что-нибудь…

— Доктор Макдональд, смею вас заверить, что обычно моя команда не такая… — Он покрутил рукой.

— Дисфункциональная? — Ее щеки залило румянцем. Наконец-то она набралась смелости сказать что-нибудь настолько громко, чтобы ее услышали.

— На самом деле я собирался сказать «резвая», но полагаю, что в данном случае и то и другое вполне уместно. — Вебер снова высморкался: оглушительное сморкание, завершившееся шмыганьем и вытиранием носа. — Что заставляет вас предполагать, что это останки Лорен Берджес?

Доктор Макдональд открыла сумку и порылась внутри — в ней, как оказалось, находилось множество файлов, папок и большой серебристый ноутбук. Достала красную пластиковую папку с белым стикером, на котором аккуратными заглавными буквами было выведено имя Лорен, полистала содержимое и достала увеличенный до формата А4 снимок самодельной поздравительной открытки. В левом верхнем углу была выцарапана цифра пять. Протянула его Веберу — тот присвистнул.

— Что?

Передал его мне, и я задохнулся. Девочка на фотографии… Каждый сантиметр кожи выпачкан в крови, голова выбрита, в животе зияет громадная дыра, из которой кольцами тянутся блестящие серые спирали и, словно мерзкая ветошь, падают на изрезанные бедра. Рот раскрыт, упаковочной ленты нет, щербины на месте вырванных передних зубов.

Это случилось за два года до того, как ублюдок похитил Ребекку.

В микроавтобусе почему-то стало слишком жарко.

— Эш?

Я поднял глаза. Вебер протягивал мне еще одну увеличенную фотографию — номер шесть. Шея девушки заканчивалась обрубком с неровными краями. Мальчик-день-рождения засунул ее голову в распоротый живот — мертвые глаза пристально смотрели в камеру.

— Я не… — Я поперхнулся, сглотнул все обратно, ощутив во рту привкус рвоты. В горле запершило тошнотной горечью.

Вернул снимки доктору Макдональд.

Она хмуро посмотрела на самую последнюю фотографию:

— Лорен была похищена двадцатого октября, семь лет назад, из торгового центра «Кингз Молл» в Хаммерсмит в Лондоне. Камера наблюдения зафиксировала ее на парковке в три пятнадцать. — Доктор Макдональд сунула все обратно в сумку. — Столичная полиция просмотрела все пленки с камер наружного наблюдения в радиусе одной мили. Как обычно, сделала все возможные обращения к жителям… Ничего. Она числилась в пропавших без вести до тех пор, пока через год не пришла первая открытка. Конечно, семь лет назад не было доказательств, что он именно убил Эмбер О’Нил или Ханну Келли. А не просто привязал их к стулу и сделал пару фотографий. Его даже не называли тогда Мальчиком-день-рождения, только год спустя «Дейли мейл» придумала ему это имя.

— Да, точно. — Вебер еще раз прочистил нос. — Ну, хоть я и почти уверен, что вы правы, мы не будем пока объявлять об установлении личности убитой — до тех пор, пока не проверим ее зубную формулу… Полагаю, что зубов мы найдем достаточно. — Свернул носовой платок в аккуратный квадратик. — И раз уж речь зашла об этом — Ханна Келли?

Я снова стал смотреть в окно. Старался не вызывать в памяти образ Лорен с вспоротым животом и головой, выглядывавшей из него. Не слышать ее криков, когда он вырывал ей передние зубы. Не видеть выражения ее глаз, когда она поняла, что никто не придет спасти ее. Что она скоро умрет.

По крайней мере, он больше ничего не может с ней сделать.

На пятой открытке Лорен уже была мертва. Но Ребекка… Как долго она… как долго она должна была держаться, чтобы окончательно потерять надежду?

Рвота жгла мне горло.

Вебер поерзал на кресле:

— Наш любимый помощник старшего констебля хочет выступить с заявлением, что мы опознали тело Ханны Келли.

Я сглотнул, но мерзкий привкус не пропал.

— Что поделать? Драммонду всегда нравилось быть в центре внимания.

— Да, конечно… Только, к сожалению, мы не можем этого сделать, пока кто-нибудь не сообщит об этом родителям.

Я закрыл глаза. Нужно было сделать это перед поездкой в Данди. Или я должен был сделать это сразу, как только вернулся. А я не сделал этого. Отложил на потом.

— Это у меня следующее по списку.

— Эш, я всегда могу послать…

— Я же сказал, что сделаю. Этого они не заслужили — чтобы новость им принес какой-то прыщавый незнакомец в униформе.

Молчание.

Доктор Макдональд подняла руку:

— Можно я пойду с ним? В смысле, если все о’кей, то мне нужно поговорить с ними о дочери, чтобы получить дополнительную информацию и взглянуть на нее в контексте виктимологии, и, может быть, Эш сказал вам, что у нас возникли проблемы с психологической базой данных на наших серверах. Мне придется начинать работу с чистого листа, а я присоединилась к расследованию только вчера, но хочу вас заверить, что это не первое дело, которым мне приходится заниматься, и я полагаю, Эш поручится за меня, ведь правда, Эш?

Великолепно. Теперь, если что случится, это будет полностью моя вина.

 

7

Из дверей выглянул Даглас Келли. Скулы на его лице выступали больше, чем обычно. То же самое происходило с его лбом, носом и подбородком — как будто они медленно выворачивались изнутри наружу. Сквозь копну тонких седых волос проглядывала покрытая веснушками кожа черепа. Ему не было еще и сорока, а выглядел он так, как будто ему перевалило за шестьдесят.

Дом был великолепный. Он стоял на полдороге вниз к маленькой георгианской террасе — одной из четырех, ограждавших небольшой частный парк. Но если та, которая шла за Макдермид-авеню, постепенно разрушалась и обрастала травой и сорняками, то эта была аккуратно подстрижена и ухожена и отделялась от дороги невысокими перильцами, Да и окружение превосходное: окна в рамах с многочастным переплетом, полное отсутствие мусора и что ни машина, то «ауди», «порш» или «ренджровер».

Не то что мой ободранный муниципальный дом в Кингсмите.

Даглас Келли прищурился и моргнул.

Я стоял на верхней ступени лестницы, заложив руки за спину.

— Даглас, мы можем войти? Пожалуйста.

Он несколько раз открыл и закрыл рот, как будто пробуя воздух на вкус, затем повернулся и медленно пошел в дом. Не проронив ни слова.

Мы прошли вслед за ним в гостиную. Даглас плюхнулся на кожаный диван и протянул руку к чашке с чаем. Взглянул на каретные часы, стоявшие на каминной доске, — в захламленной комнате их тиканье резало уши. На полированных половицах был выстроен кубистический город из картонных ящиков, на каждом трафаретом была нанесена красная белка в комбинезоне, а под ней шла надпись «СЭММИ — НОЧНЫЕ ГРУЗОВЫЕ ПЕРЕВОЗКИ — ТОЛЬКО ЧОКНУТЫЕ ДОВЕРЯЮТ ДРУГИМ!!!».

Желтый свет стоявшего в углу торшера освещал комнату.

Я облизнул губы. Сделал глубокий вдох:

— Даглас, вы поймете… — Тут зазвонил мой мобильный телефон. — Твою мать… — Вытащил чертову штуковину из кармана, уронил, но успел подхватить, прежде чем он ударился об пол. На дисплее надпись «КЕРРИГАН, Миссис». Нет, спасибо. Вырубил и сунул обратно в карман. — Простите.

Тик-так, тик-так, тик-так.

На улице под окнами проехала машина.

— Даглас, это… — Вторая попытка.

— Извините за беспорядок. Нам следовало бы давно распаковать вещи, но… — Он моргнул и прикусил нижнюю губу. Из носа со свистом вырывалось дыхание. Бледно-голубые глаза блестели. Он потер их рукой. Посмотрел на свой чай. — Простите. Это просто…

Тик-так, тик-так, тик-так.

— Даглас, мы нашли…

— Все эти годы вы приходили и садились с нами — каждое шестнадцатое сентября, даже когда у Анжелы случился нервный срыв… Вы не должны были этого делать.

— Даглас, мне очень жаль, мы нашли…

— Не говорите этого. Пожалуйста. — Фарфоровая чайная чашка затряслась в руках. — Пожалуйста…

Тик-так, тик-так, тик-так.

— Все о’кей. Расслабьтесь. — Доктор Макдональд пробралась через коробки, присела на корточки перед Дагласом Келли и положим руку ему на колено. Точно так же, как она сделала с родителями Хелен Макмиллан.

— Это… — Даглас, кусая губы, зажмурил глаза.

— Это случилось очень, очень давно. Она больше не страдает, и он больше не может сделать ей больно. Все кончено.

— Кто… — По его носу скатилась слеза. — Кто… — Он открыл глаза — они были красными и опухшими. Губы тряслись.

— Все о’кей, Даглас. Все о’кей. Все кончено. Она…

Даглас Келли ударил доктора Макдональд чайной чашкой прямо в лицо. Чашка разбилась вдребезги, и, как в замедленной съемке, тонкие осколки разлетелись в разные стороны, словно расцветающий цветок, перемешиваясь в воздухе с чайными брызгами. Доктор Макдональд хрюкнула, завалилась на спину, очки слетели с носа и ударились о камин. Даглас стряхнул оставшиеся куски чашки на пол и сжал руку в кулак. Потом вскочил с дивана и бросился на нее.

Я согнул колени и сделал бросок вперед. Потом все снова пошло на нормальной скорости.

Бац! Я врезался ему в бок, опрокинул навзничь и прижал к кожаному дивану. Он сопротивлялся, пинался и вопил:

— КТО ВЫ ТАКИЕ, МАТЬ ВАШУ?

Я заломил ему руку за спину:

— Успокойтесь!

— ЭТО НЕ О’КЕЙ! ЭТО НИКОГДА НЕ БУДЕТ О’КЕЙ!

Он взмахнул ногой, и доктор Макдональд снова хрюкнула.

— Даглас, успокойтесь! — Я сильнее заломил ему руку, вдавливая лицом в кожаную обивку дивана. — Хватит, успокойтесь…

Он брыкался, извивался, сыпал проклятиями и наконец — казалось, что прошло несколько часов, — обмяк. Плечи затряслись, и он зарыдал.

Доктор Макдональд, скорчившись, сидела у камина и смотрела на ладонь левой руки. По лицу из рассеченной брови текла кровь.

— У меня кровь…

Я отпустил Дагласа и отошел от дивана. Он не шевелился — просто лежал там и плакал. Я помог доктору Макдональд подняться на ноги.

Она запуталась в своих ярко-красных кедах.

— У меня крооовь… — Нахмурилась: — Где мои очки?

Я вынул их из камина и протянул ей. Одна дужка была погнута.

На диване Даглас, закрыв руками голову и подтянув колени к груди, свернулся в клубок.

— Ханна… — Он начал качаться взад-вперед. — Спасибо тебе, Господи, все кончено…

— Ой… — Доктор Макдональд одной рукой держалась за внешнюю стену дома, другой прижимала к брови комок выпачканных в крови бумажных кухонных полотенец.

Снова начался дождь. Стемнело. Диккенсовские уличные фонари зажигались, как только темнота включала их автоматические сенсоры.

— Обычно он не такой. — Я оглянулся на дом, в котором Даглас Келли наконец-то начал оплакивать свою дочь. К тому же он был неправ — ничего не закончилось. Потому что на следующий год, шестнадцатого сентября, еще одна самодельная открытка упадет в его почтовый ящик, и все начнется снова. И на следующий год ему тоже придет открытка, и еще одна через год… — Уверены, что вам не нужно болеутоляющее?

— А мы не можем просто поехать в больницу? Пожалуйста.

Где-то высоко над нами в темно-сером небе проревел самолет, его навигационные огни мигали красным и зеленым Счастливые ублюдки, сваливают отсюда… Вот дерьмо.

На другой стороне улицы к перилам, ограждающим парк, прислонилась женщина. Дым от сигареты струйками завивался под куполом ее черного зонта. Длинное пальто из верблюжьей шерсти, черный костюм, золотисто-каштановые волосы собраны на затылке в конский хвост. Квадратные очки в тонкой оправе. Дженнифер.

Надо же так напороться, черт побери.

Я вытащил ключи от машины и сунул их в руку доктора Макдональд:

— Идите и ждите меня в машине. Я приду через минуту.

— Но я не…

— Максимум через две минуты.

Я положил ей руку на поясницу и отправил вниз по ступенькам к тротуару, но направлению к моему дряхлому «рено». Она слегка сопротивлялась, но все же продолжила идти.

Дженнифер бросила сигарету, затушила ее черным ботинком на высоком каблуке и, сунув руку в карман, пошла через дорогу. Улыбнулась как ясное солнышко:

— Эш! Давно не виделись. Ты ищешь… — Пауза — это она увидела мое лицо, — потом снова заулыбалась: — Нормально. — Лживая корова! — Как дела?

Я кивнул:

— Дженнифер.

Она подошла совсем близко, так что зонт накрыл нас обоих. Дождь стучал по черной ткани. От нее пахло чем-то мускусным и перечным, с оттенком лимона — наверное, французское и очень дорогое.

— Столько времени прошло. — Она наморщила маленький вздернутый носик. В уголках глаз появились морщинки. Это было что-то новое. — Я думала о тебе.

— Забудь.

— Да ладно тебе, ланч за мой счет. Ну, по правде говоря, за счет Дяди Руперта. Иначе зачем иметь собственный счет на представительские расходы, если не можешь подкармливать время от времени гаснущий огонь? — Она кивнула на доктора Макдональд, выглядывавшую сквозь ветровое стекло «рено». — Если хочешь, возьми с собой Кети. Она стала такой большой, правда? — Дженнифер взяла меня под руку. — А на самом деле… было бы лучше, если бы ты дал ей пару фунтов на кино, и тогда остались бы только ты и я. Как в старые добрые времена…

Я остановился и высвободил руку:

— Как ты нашла его?

Глаза Дженнифер метнулись к ярко-красному «альфа-ромео», припаркованному напротив дома Дагласа Келли. Окно водителя было опущено, и из него в холодное утро выглядывал телескопический объектив. Он был направлен прямо на меня.

— Тебе, кажется, нравилось это маленькое бистро на Касл-хилл, помнишь? — Она стряхнула что-то с моего плеча.

— Как — ты — его — нашла?

Она пожала плечами и надменно поджала свои идеальные губки:

— Все эти раскопки в Кэмерон-парк… Ты нашел тело Ханны, не так ли? Вот почему мы здесь.

— Его нет в телефонной книге, и даже дом не на его имя… Что вы делали — следили за мной?

Губки надулись.

— Эш, я обижена. Но это ничего. Если ты не хочешь поговорить со мной, я могу пойти позвонить в дверь и просто спросить: «Как вы себя ощущаете, получив обратно свою дочь?» Читающей публике такие вещи нравятся.

Я наклонился к ней:

— Прибери свои хорошенькие лапки, Дженнифер. Если ты просто дыхнешь в сторону Дагласа Келли…

— И что? Ты перегнешь меня через колено и хорошенько отшлепаешь? — Провела рукой по моей груди. — У тебя еще сохранились те наручники?

Я сделал шаг назад. Хмуро взглянул на нее:

— Оставь его в покое.

— А я кое-что сделаю тебе. Помнишь, тебе это очень нравилось… — Она снова сократила расстояние между нами и, прильнув ко мне грудью, посмотрела прямо в глаза: — А потом, если я буду очень хорошей девочкой, ты дашь мне маленький эксклюзивчик о Мальчике-день-рождения в неофициальном порядке. Ты ведь хочешь…

— Хочу? — Я оттолкнул ее. — Во всем мире «Деттола» не хватит.

В телескопическом объективе отразился свет уличного фонаря. Щелк, щелк, щелк. Фотографии для последнего выпуска.

— Да ладно тебе, Эш. Ты знал, во что влез. Мы оба взрослые люди…

Щелк, щелк, щелк.

Она облизала губы:

— Ведь это она, правда? Ханна Келли. И другие тела у тебя есть.

Щелк, щелк, щелк.

— Уходи, Дженнифер.

— Ты нашел свалку трупов Мальчика-день-рождения. Кто он? У тебя, наверное, есть ДНК или еще что-нибудь? Если знаешь, кто он такой, ты должен мне сказать.

Щелк, щелк, щелк.

— Расследование ведется по нескольким направлениям. — Я сошел с бордюра и направился к «альфа-ромео».

Дождь вымочил мне волосы.

За мной — стук высоких каблуков по асфальту.

— Кого ты еще нашел? Мне нужен эксклюзив, Эш. Ты мне должен!

— Я тебе должен? — Я продолжил идти. — За что, Дженнифер? Что я, мать твою, тебе должен?

Щелк, щелк… Фотограф оторвался от видоискателя. Слишком поздно. Я врезал ладонью по объективу, всадив камеру в рожу маленького волосатого засранца. Хрясь — его голова отскочила назад, в ноздре сверкнула красная капля. Вялый подбородок, острый нос, волосатые руки, заросшая голова. Как будто скрестили крысу с шимпанзе и дали в руки суперсовременный цифровой «Кэнон».

— Фрэнк! — Дженнифер подбежала к машине.

— Гакхх… — Фрэнк, моргая, размазывал волосатыми лапами кровь по лицу.

Я ухватил объектив и резко дернул — ремень камеры дернул его голову вперед, и он врезался лицом прямо в дверь машины. Крутанул камеру на девяносто градусов, превращая ремень в петлю. Потянул сильнее. Костяшки обожгло огнем, пальцы пронзила боль.

— Эш, не будь идиотом! Отпусти его!

Фрэнк захрипел.

Я еще раз крутанул камеру — и вот она, в корпусе камеры, маленькая крышка с маркировкой «SD-карта». Открыл ее, надавил на краешек, и карта выскочила — размером с кончик большого пальца, только квадратная, и один уголок обрезан. Заскрипев зубами, вытащил ее. Сунул в карман. Отпустил ремень.

— Гаааххххх… — Фрэнк повалился назад, хватаясь то за рычаг переключения передач, то за ручной тормоз, а камера клацала по рулевому колесу.

Дженнифер схватила меня за рукав:

— Что с тобой такое?

Я вырвал руку и заглянул в окно машины. Она воняла прокисшим печеньем, сигаретами и кофе.

— Слушай меня, засранец! Если я еще раз увижу тебя рядом с этим местом, если я вообще тебя увижу, я твой телеобъектив в эндоскоп превращу. Понял?

Фрэнк закашлялся и пустил слюни.

— Эш! — Дженнифер снова схватила меня за руку.

Я резко обернулся и оттолкнул ее. Она попятилась и ударилась о «порш» — взревела охранная сигнализация, замигали фары.

— Вбей это в свою хорошенькую тупую головку — все кончено. Я тебе ни хрена не должен.

Ее глаза превратились в две холодные щели, по обеим сторонам узкогубого рта образовались глубокие морщины. Оскалилась:

— Ты что о себе возомнил, черт возьми? — Плюнула — беловатый пенистый комок шлепнулся мне на грудь.

Я повернулся и пошел прочь.

— Ничего не кончено, Эш! Ты слышишь меня? Ничего не кончено!

 

8

— Сейчас получше? — Я задернул занавеску.

Доктор Макдональд сидела, нахохлившись, на краешке больничной каталки. Левый глаз почти заплыл, лоб и щека закрыты марлевой повязкой.

— Нет.

— Доктор сказал, что могло быть гораздо хуже. По краю прошло, честное слово.

Она хмуро посмотрела на меня:

— Больно очень.

— Я предлагал болеутоляющее.

— Я не беру таблеток от человека, которого почти не знаю… в смысле, там что угодно может быть — «отключка» или кетамин.

— «Отключка», кетамин? Можешь мне поверить — ты не в моем вкусе.

Доктор Макдональд слегка надула нижнюю губу, йотом напружинилась и спрыгнула с каталки.

— Место захоронения, — сказала она, сделав вид, что не услышала моих слов, — это какая-то глупость, я не имею в виду парк, парк — это не глупость, но закапывать в нем труп — вот это глупость. Доступ имеет сравнительно ограниченное количество людей, но вы только представьте — а что если кто-нибудь выглянет из окна и увидит, как вы закапываете большой пластиковый сверток? А кто такая Дженнифер?

Не твое сонливое дело — вот кто она такая.

Бросил пластиковый стаканчик с недопитым кофе в мусорное ведро.

Можно сказать, что за последние двенадцать лет Кэмерон-парк был местом совершенно заброшенным. Муниципалитет срезал бюджет на эксплуатацию, жителям сообщили, что теперь это входит в их обязанности, — тут-то все и накрылось.

По коридорам эхом загуляли обычные звуки отделения неотложной помощи: приглушенная ругань, рыдания какого-то юнца и пьяное пение.

— Когда делали поквартирный опрос, разговорились с одной старушенцией, которая прожила там лет шестьдесят. Говорит, что люди все время оставляют в парке мусор из своих садов.

— Ну, это говорит о том, что они поступают несознательно.

Доктор Макдональд хмуро посмотрела на пол. По потрескавшемуся линолеуму шли разноцветные прямые линии: желтая, синяя, красная, лиловая, белая и черная. Она поставила на черную линию одну ногу, потом вторую. Развела руки в стороны и пошла по ней, пошатываясь, как канатоходец по натянутой веревке.

Я показал рукой в другом направлении:

— Выход там.

Она продолжала идти.

— А в ту сторону — морг, да?

— Нет, в ту сторону — покойницкая. Слишком много смотрите американских сериалов.

— Звучит гораздо элегантнее — «покойницкая». Морг набит жертвами серийных убийц, а покойницкая — это то место, куда ты приходишь, чтобы попрощаться с двоюродной тетушкой Несси, ушедшей из жизни в почтенном возрасте девяноста двух лет.

— И все равно вы идете в неверном направлении.

— Иди но маленькой черной линии. — Она схватила меня за руку и радостно подпрыгнула. — Как Дороти в «Волшебнике страны Оз».

За угол и все дальше и дальше по больничным коридорам. Растрескавшаяся грязная краска, ободранные и помятые передки больничных каталок, пол в заплатках, заклеенных серебристой лентой, картины, разбавляющие беловато-розовую монотонность, — в основном портреты и пейзажи, выполненные школьниками…

Доктор Макдональд едва на них взглянула.

— Детектив-старший инспектор Вииибер — это из немецкого конечно же, но почему не произносится как «Вебер» или «Вейбер»… в смысле, я уверена, что он отлично знает, как произносить свое имя, но…

— Вебер позволит Смиту привыкнуть говорить «Виибер», это продлится недели две, а потом, специально для него, изменит произношение. Снова вздрючит за то, что его имя произносится неправильно, и все пойдет по новой. — Я улыбнулся. — Я видел, как Вебер подобным образом месяцами развлекался. Просто удивительно, как быстро подобные мелочи могут сломать человека.

Она пожала плечами:

— Кажется, слишком жестоко…

— Так ему и надо — он полный кретин.

Мы еще немного помолчали, наслаждаясь смешанной вонью дезинфектанта и тушеной цветной капусты.

Доктор Макдональд вдруг остановилась:

— В месте захоронения есть что-то очень значительное — не только в том, где оно находится, но и в самой природе захоронений. В смысле, вы видели тело Лорен Берджес? Он даже не побеспокоился положить ее голову туда, где она должна находиться, просто сгреб все в одну кучу, притащил в середину парка и закопал в неглубокой могиле.

За нами голос:

— Биин, биип!

Мы прижались к стене — мимо нас прогрохотала больничная каталка, толкаемая лысеющим санитаром с кривой улыбкой. За ними шла пара коренастых медицинских сестер, сплетничавших о каком-то враче, которого поймали, когда он самым непристойным образом мерил температуру пациентке. Парень на каталке выглядел так, как будто его выпотрошили, оставив только обтянутый восковой кожей костяк, сипящий в кислородную маску.

— Вам это не кажется странным? — Как только эта группа миновала нас, доктор Макдональд снова запрыгнула на черную линию. — Лично мне кажется, что кому-нибудь вроде Мальчика-день-рождения точно захотелось бы сохранить их как трофеи. Вот Фред и Розмари Вест начали закапывать своих жертв в саду только тогда, когда в их доме уже не оставалось места, им хотелось, чтобы они находились рядом, а Мальчик-день-рождения сваливает их, словно тачку обрезков с газона.

— Ну, может быть, он…

Тут зазвонил мой мобильный телефон. Я вытащил чертову штуковину из кармана и проверил дисплей: «МИШЕЛЬ». Вот ведь хрень… С кислой гримасой взглянул на доктора Макдональд:

— Я догоню.

Она пожала плечами и, покачиваясь, вышла в двустворчатую дверь. Так и не сойдя с черной линии.

Нажал на кнопку.

— Мишель.

Дважды за один день. Вот счастливчик.

— Я тебя видела в новостях. — Голос более резкий, чем обычно. — Кажется, Сьюзан была блондинкой, ты у же сменил ее на кого-нибудь помоложе? И она тоже стриптизерша?

— Я говорил тебе — Сьюзан не стриптизерша, она танцовщица.

— Она танцует с шестом. Это одно и то же.

— Пока, Мишель.

Но я не успел отрубить телефон.

— Нам нужно поговорить о Кета.

— Что она еще натворила?

— Почему ты всегда думаешь о самом плохом?

— Потому что ты звонишь только тогда, когда тебе хочется, чтобы кто-нибудь прочитал ей закон об охране общественного порядка.

По коридору прошаркала седоволосая женщина в ночнушке, катившая за собой капельницу на подставке.

— Это не… — Пауза — вполне достаточная, чтобы сосчитать до десяти, — и Мишель снова возвращается, и в ее голосе натужная жизнерадостность: — Ну, а как ты устроился?

Проковылявшая мимо старушенция хмуро взглянула на меня:

— Тут нельзя с мобильными телефонами!

— Полиция.

— Нечего в больнице по мобильному трепаться… — Бросила на меня еще один хмурый взгляд и ушла прочь.

— Эш? Я спросила, как…

— Уже три года прошло, Мишель. Может быть, стоит перестать задавать вопросы?

— Я только…

— Это дерьмовый муниципальный домишко в Кингсмит — канализация воняет, кто-то все время бросает мне в сад на задний двор собачье дерьмо, а сам сад представляет собой нечто вроде джунглей, между прочим. И бесполезный ублюдок Паркер все еще продавливает мой диван. Я устроился просто великолепно.

На другом конце линии молчание.

Как обычно. Она начинает, а в дерьме оказываюсь я.

— Прости, просто… Не хотел тебе грубить. — Я откашлялся. — Как твой отец?

— Я думала, мы больше не будем этого делать.

— Я ведь извинился, о’кей? — И так каждый раз, черт возьми. — Ну так что с Кети? Я могу поговорить с ней?

— Сейчас понедельник, без двадцати четыре, как ты думаешь, сможешь ты поговорить с ней или нет?

— Только не говори мне, что она.

— Аа, она в школе.

— А что, кто-то умер?

— Она хочет на месяц поехать во Францию.

— Что?

— Я сказала, что она хочет..

— Как она может поехать во Францию на целый месяц? — Я сделал пару шагов по коридору, повернулся и пошел в обратную сторону, сжимая в кулаке мобильный телефон. — А как же школа? Она там почти не появляется! Ради всего святого, Мишель, почему все время я должен быть злым полицейским? Почему нельзя…

— Это школа организует, по обмену, она будет жить во французской семье в Тулузе. В школе думают, что это поможет ей сконцентрироваться. — Снова вернулся резкий голос. — Я думала, что ты проявишь больше понимания.

— Они хотят упаковать ее на месяц туда, где мы не сможем приглядывать за ней. И тебя это совершенно не волнует?

— Я… — Вздох. — Мы уже все перепробовали, Эш. Ты прекрасно знаешь, что она собой представляет.

Я надавил пальцами на воспаленные глаза. Это не очень помогло.

— Она не самый плохой ребенок, Мишель.

Ради бога, Эш! Когда ты повзрослеешь? Она уже больше не твоя милая маленькая девочка с тех пор, как Ребекка бросила нас.

Потому что именно тогда все пошло наперекосяк.

Я толкнул двустворчатые двери и вышел в тихий коридор. В дальнем конце стояла доктор Макдональд — она прислонилась к радиатору отопления и смотрела в окно. Снаружи два крыла каслхиллской больницы формировали шестиэтажный каньон из грязного бетона. По небу расплескался кроваво-красный огонь, и низкие облака ловили последний свет умирающего солнца. Но доктор Макдональд не смотрела вверх — она смотрела вниз, в темноту. Прижала кончики пальцев левой руки к повязке на лице:

— Вы знаете, что в Олдкасле самый высокий уровень психических заболеваний в целом по стране, выше даже, чем в Лондоне… ну, в процентном отношении, конечно. Пятнадцать официально подтвержденных серийных убийц за последние тридцать лет. Пятнадцать, и это только те, о которых мы знаем. Многие утверждают, что это из-за инбридинга, но что более вероятно, это из-за фабрик по производству хлора. Инбридинг здесь не так чтобы очень распространен, правда?

Явно ей не доводилось бывать в Кингсмите.

— Если хотите, — предложил я, — познакомлю вас с Хитрюгой Дейвом Морроу. У него на ногах пальцы сросшиеся.

— Вам запомнилось что-нибудь необычное в книгах, которые Хелен Макмиллан держала в своей спальне?

— Гарри Поттер, вампирские любовные истории и всякая фигня вроде этого? А у Кети, например, Стивен Кинг, Дин Кунц и Клайв Баркер. Так что мое представление о том, что нормально для двенадцатилетних, будет не совсем верным.

— Есть в этом какая-то ирония, вам не кажется? Олдкасл выпускал и выпускал без остановки газообразный хлор, и все думали, что работают на победу в Первой мировой войне, а заводы все сбрасывали и сбрасывали в окружающую среду тонны ртути, этим самым гарантируя поколениям и поколениям психические заболевания… — Она встала на цыпочки и, приложив к стеклу сложенные ковшиком ладони, посмотрела вдаль сквозь импровизированную амбразуру.

Я подошел к ней и тоже заглянул вниз, в черную глубину.

На самом дне бетонного каньона вспыхнули и осветили дорогу автомобильные фары, за которыми проследовал серебристый «мерседес»-минивэн с надписью на борту «МАКРЕЙ И МАКРЕЙ — РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ». Проехав под окном, он сбросил скорость и, съехав на пандус, исчез в глубине больничного цокольного этажа.

— Это Лорен Берджес, как вы думаете? — Доктор Макдональд переступила с ноги на ногу, кеды скрипнули по линолеуму.

— Может быть. — Я взглянул на часы.

При условии, что Мэтт извлек ее из земли до того, как археолог-криминалист вернулся с ланча.

— К тысяча девятьсот шестнадцатому году в Олдкасле производилось хлора больше, чем где-либо еще в Европе, а сейчас не осталось ни одной фабрики. — Она отошла от окна. — Когда будут делать аутопсию?

— Вскрытие, не «аутопсию».

Она вдруг запела тоненьким девчоночьим голоском, чуть громче шепота:

Снова встала на черную линию и пошла по ней к тому месту, где она исчезала под помятыми металлическими дверями лифта. Рядом с ними висела табличка: «ТОЛЬКО ДЛЯ МЕДИЦИНСКОГО ПЕРСОНАЛА. РОДСТВЕННИКАМ И ПОСЕТИТЕЛЯМ НЕ ВХОДИТЬ».

— Завтра утром Профессор Твининг всегда начинает в девять, минута в минуту.

Доктор Макдональд снова прикоснулась к повязке на голове:

— Знаете, в здешней почве, наверное, еще осталось столько ртути, что ее хватит, чтобы у местного населения сносило крышу до следующего тысячелетия.

— Смотрите на вещи оптимистически. — Я повернулся и пошел к выходу. — По крайней мере, вы и я без работы не останемся.

— Спасибо.

Доктор Макдональд захлопнула дверь машины, потом повернулась и похромала по покрытой гравием подъездной дороге к дому, который должен был стоить миллионы. Подобно другим домам на Флетчер-роуд, это был большой особняк в викторианском стиле, с башенками, расположенный посреди громадного сада и скрытый от окружающего мира трехметровым забором.

На голых ветвях древних дубов сверкали гирлянды белых огоньков — это было не то место, где можно было поставить неонового оленя или надувных Санта Клаусов. Я открыл заднюю дверь «рено» и вытащил ее багаж — два ярко-красных чемодана, один громадный, другой — среднего размера. Их колесики загромыхали и заскрежетали по влажному гравию.

В крытой галерее стояла женщина лет сорока пяти — пятидесяти, залитая ярким светом пары экипажных фонарей. Ее коротко стриженные и уложенные с помощью геля светлые волосы торчали сосульками, причем только с одной стороны головы, с другой стороны все было в порядке. В носу сверкала пуссета с бриллиантом. Драные синие джинсы и кожаный жилет на голое тело. Как будто она пришла на прослушивание для участия в клипе «хеви-метал». Для полноты образа ее прикид дополнялся целым набором татуировок: нечто цветочное спускалось о плечу, на одной ноге — ласточка, на другой — якорь.

Женщина стряхнула пепел с сигареты и отхлебнула прозрачной жидкости из хрустального бокала, заполненного льдом. Произношение не местное, а скорее напоминает кого-то из Арчеров. Она развела руки в стороны и заключила доктора Макдональд в свои объятия. Потом отступила назад и нахмурилась:

— Эй, что ты сделала со своей головой? Это что, рана? Да, похоже на рану. Иди в дом и налей себе выпить. Там в холодильнике чудесная бутылочка «Бельведера», и тоник не забудь.

Из открытой входной двери, тяжело дыша, вышел старенький терьер, и доктор Макдональд радостно улыбнулась:

— А где дядя Фил?

— Повез Элли и Колина в Глазго смотреть новую мальчишечью группу. Это очень… правда, о вкусах не спорят, так, кажется, говорят. — Женщина еще раз пыхнула сигаретой, пристально посмотрела на меня сквозь облако сигаретного дыма. — Это тот самый придурок, который тебе врезал? Хочешь, я спущу на него собак?

— Не говори глупостей. Джесси ему глотку вырвет. — Она улыбнулась гериатрическому терьеру. — Правда, Джесси?

Пес вообще-то даже и не сидел — было похоже на то, что задняя половина его тела завалилась набок. Он сипел, кряхтел и вываливал наружу язык.

Доктор Макдональд махнула в мою сторону рукой, как будто собираясь представить зрителям необычный фокус:

— Тетя Джен, это детектив-констебль Эш Хендерсон. Тетя Джен, она ветеринар.

Тетя Джен фыркнула:

— Тебе что, пожестче нравится? Вроде как староват для тебя, Элис? Ты так не думаешь?

Корова наглая.

— Доктор Макдональд помогает нам в расследовании, — сказал я максимально вежливо.

— Хммм… — Еще один пристальный взгляд, на этот раз в сопровождении глотка чего-то там, что было у нее в бокале. Потом протянула руку: — Дженис Рассел. К чаю у нас китайское. Готова поспорить, вы не откажетесь от хорошей порции курицы чау мейн? Таким большим парням это нравится.

И упустить возможность смыться к чертовой матери подальше от Доктора МакПридурь?

Я выдавил огорченную улыбку:

— Я бы с большим удовольствием, но у меня еще тонны бумажной работы этим вечером.

И, что более важно, встреча в стриптиз-баре.

 

9

Громыхавшая по всему заведению песня стихла, и наступила тишина.

Зеркало увеличивало бар в длину — он уходил куда-то вдаль, за стойку с бутылками виски. Я сидел и наблюдал за тем, как отражение коренастой блондинки собрало с пола костюм «кау-гёрл» вместе с бюстгальтером и, вихляясь на слишком высоких каблуках, отправилось прочь со сцены, размазывая по щекам слезы, смешанные с тушью для ресниц.

Из динамиков захрипел голос с сильным абердинским акцентом:

— Это была Тина. Магии аплодисменты Тине! Давайте, ребята, наши бурные аплодисменты… — Ничего. — А сейчас настоящий подарок для вас! Польская принцесса — Шалунья Никита!

Снова захрипела музыка.

В «Силвер Леди» всегда была проблема с танцовщицами, выступающими в начале вечера на разогреве — ради горстки посетителей из разряда а-не-пойти-ли-нам-после-работы-в-бар-с-титьками-а-че-круто-и-прикольно не стоило разбрасываться талантами. Поэтому менеджмент заведения выпихивал на сцену новичков вроде Тины — так, раздеться без особого огонька, в попытке доказать, что у нее есть все, что нужно, чтобы развести клиентов на выпивку.

Долговязый блондин в черном жилете и галстуке-бабочке заискивающе вытаращился на меня из-за барной стойки, вытирая ее поверхность тряпкой:

— Еще один?

Геля в волосах вполне достаточно, чтобы выглядеть полным идиотом даже при десятибалльном шторме.

— Спасибо, Стив.

Через минуту он вернулся со свежим стаканом минералки. Когда я поднес его к губам, кубики льда звякнули.

Стив облокотился на стойку:

— Слышал, один из трех парней Большого Джонни Симпсона вчера вечером здорово надрал жопу твоему брату.

— Да что ты? — Я снова поставил стакан.

— Серьезно. Он болтал что-то про сестру Большого Джонни. Такие дела никогда хорошо не кончались.

Да и Паркер никогда сообразительностью не отличался.

Стив оглядел бар. Придвинулся еще ближе, голос было едва слышно из-за грохочущей музыки.

— Слышал, ты потом ввязался и все дерьмо из них вышиб. Всех троих уложил. — Облизнул губы. — Это правда, что ты снова на ринге? — Стив сделал пару неуклюжих прямых в воздух. — Старик, как я хочу это увидеть — Эш Хендерсон! Возвращение на ринг! Бои без перчаток! Это будет просто сказка!

Я сделал глоток:

— Голову тебе морочат.

— О-о… — Физиономия вытянулась, плечи опустились. Затем на лице снова возникла улыбка — к бару, покачиваясь, подошел коренастый мужчинка в мятом сером костюме и с прядью волос, прилипших к лысине. — Вам то же самое, сэр?

Раскатистый смех.

— Слушай сюда, Стиви-детка. Она предпочитает шампанское! Сооруди-ка нам бутылочку, а? И не какое-то там иностранное пойло — французское подай. И два стакана.

— Одну секунду, сэр.

Мистер Шампанское, шаркая ногами, повертел задницей в такт музыке.

— Тебе чего, это местечко не нравится?

По внутренней стороне его брюк от паха шло несколько параллельных мокрых линий — явно девочки-стриптизерши хорошо потанцевали у него на коленях.

Мне на плечо опустилась рука.

— И что это я тут услышал — ты снова возвращаешься в бои без перчаток?

Я не стал оборачиваться:

— Привет, Хитрюга.

Детектив-инспектор Дейв Морроу, он же Хитрюга, подмигнул мне в зеркале. Шея его исчезла много лет назад, вместе с ней исчезли волосы на голове. Обнял за плечи Мистера Шампанское:

— Сделай одолжение, слиняй отсюда по-быстрому, пока я тебе рыло не начистил, ладно?

Танец внезапно прекратился. Мистер Шампанское постоял пару секунд и, отвесив челюсть, поплелся в другой конец бара.

— Как тут дела с титьками? Пристойное было что-нибудь? — Хитрюга Дейв уместил громадную задницу на стул рядом со мной.

— Новая девочка Тина снова упала.

— Ооооох… — Он сморщился, со свистом втянув в себя воздух. — Сколько раз?

— Два.

Кивнул:

— Ну, по крайней мере, это лучше, чем вчера вечером. — Расстегнул пиджак. Показались синяя рубаха в обтяжку и галстук в темных пятнах. — Выпить бы надо — меня сушняк замучил.

Тут, как по заказу, нарисовался Стив-бармен, тащивший в руках ведерко со льдом. Из него торчала бутылка «Моэт э Шандо». Самая старая из известных разводок. Администрация закупает коробку крутого шампанского, выпивает его и заливает в бутылки самую дешевую шипучку, которую только можно найти в ближайшем супермаркете. Девочкам говорят — клиент хочет угостить вас выпивкой? Отлично, пусть это будет шампанское. И клиент покупает «шампанское». Потом сотрудники заведения собирают бутылки, снова заливают в него дешевое шипучее пойло. И все понеслось по новой. А в «Счастливом Сурке» вообще не обременяются тем, чтобы покупать дешевую шипучку, там попросту закупают ящик самого дешевого «Либфраумильх» и смешивают его с содовой.

Хитрюга посмотрел, как Мистер Шампанское протянул кредитную карту.

— Ты только посмотри на этого задрота. — И даже не пытаясь понизить голос: — Покупает эту шипучую бормотуху и думает, что поразит этим полудурков, с которыми работает. Типа, вот он такой крутой и смог забраться в стринги какой-то стриптизерше. Как будто это происходит первый раз в жизни. — И немного громче: — Мечтатель, твою мать!

Мужчинка в помятом сером костюме взял бутылку дорогой бормотушки и, гордо задрав голову, потопал к своему отсеку. Весь из себя благородный перед лицом грубости. С мокрыми следами на внутренней стороне брюк.

Я сделал еще один глоток минералки:

— Не знаешь, где можно ребенку день рождения отпраздновать?

Хитрюга облизал губы — Стив как раз принес пинту «Теннентс».

— Да здесь и отпразднуйте. Там наверху есть небольшой зал. Уверен, Диллон не будет задирать расценки.

На сцене женщина с грудями размером с воздушный шар крутилась вокруг сверкающего шеста, и ее темные волосы развевались за ней, словно знамя.

Спасибо, не надо.

Стив с грохотом поставил пинту перед Хитрюгой:

— К клиентам не приставай, а то они меня на чаевых обломают.

— Твое здоровье, Стив. — Хитрюга даже не потрудился притвориться, что лезет за бумажником. За счет заведения — значит, за счет заведения. Оторвался, когда высосал половину бокала. — Ахххх… — Рыгнул. — Что за сраный день сегодня, Эш! Полный отстой. Можно подумать, что этот задрот Смит — просто шеф полиции, мать его. Приказы отдает направо и налево. А всего лишь детектив-сержант, скотина.

— Говорят, он из службы собственной безопасности… из Абердина.

Хитрюга сморщился и оскалил зубы:

— Стукачок, мать его. — Остатки пинты исчезли, и он протянул пустой бокал: — Стив, еще одну пинту — сюда же.

Стив сделал то, что было сказано, и пошел обслуживать кого-то еще.

На этот раз Хитрюга наслаждался.

— Ты что, на самом деле снова дерешься? Нет, серьезно, и это с твоими руками?

— Да не дерусь я, чепуха это все. — Я снова вернулся к минералке. — Поквартирный обход дал что-нибудь?

— Рано еще. Отправил команду в Регистрационную палату, чтобы выяснили, кто какими домами владел на тот момент, когда похитили этих несчастных. Какого хрена допрашивать уродов, которые туда переехали пару лет назад, правда ведь?

Я пожал плечами. На сверкающей сцене начала программу Шалунья Никита.

— Как глубоко ты хочешь копнуть?

— На девять лет — с того момента, как похитили Эмбер О’Нил. — Хитрюга хмуро взглянул на меня: — Что ты на меня смотришь?

— Ты знал, что в годы Первой мировой войны в Олдкасле было произведено больше хлорного газа, чем где-нибудь еще во всем Соединенном Королевстве?

— Да ладно тебе, конечно же девять лет вполне достаточно.

— По всей видимости, все земли здесь заражены ртутью — вот почему тут так много чокнутых.

— Наверное, придется проверить домов триста.

Я снова взялся за свой стакан, приложив ноющие суставы к холодной поверхности:

— Помнишь того парня, которого мы взяли три года назад, Мартина Флойда? Где он прятал тела проституток?

— А мы не можем обсудить хотя бы одну тему не отвлекаясь, ну, так минут пять, а?

— Он их душил, насиловал и прятал тела в роще Монкюир. Почему?

— Потому что у него крыша была не на месте, вот почему. А сейчас можно…

— Он прятал их там потому, что когда был мальчишкой, то ходил туда в поход со скаутами. Место знал хорошо.

— Похоже, тебе здорово по голове ударили, у тебя фантазии… — Хитрюга застыл на месте с отвисшей челюстью.

— Ну что, щелкнуло? — Я еще отхлебнул газированной водички.

— Восемь часов уже.

Я посмотрел в зеркало. Заведение заполнялось людьми. К посиделкам присутствующих присоединялись проставления по поводу ухода с работы и холостяцкие мальчишники накануне свадьбы. Парни, готовые славно погулять ночку в сопровождении небольшого количества дармовой обнаженки. Самое начало вечера, который закончится шашлычной блевотиной с головы до ног и выволочкой от жены.

— Вперед, парни, ваши аплодисменты Шалунье Никите! Оуеее! О’кей! Воуууу!

К идиоту с микрофоном никто не присоединился.

— Сейчас девочки уходят на небольшой перерыв, но через пять минут мы вернемся, и перед вами выступит единственная и неповторимая, великолепная Кайлиии! Дааа!

Восемь часов… Я внимательно рассмотрел в зеркале отражение толпы. Костюмы. Мальчишник. Засранец Великолепный Стив из утреннего радио-шоу со своими прихлебателями. Один из последних либерал-демократов в муниципальном совете, одиноко сидящий за столиком. Пара местных бандитов, обменивающихся косячком. Никаких признаков кого-либо похожего на… Твою мать.

Твою ты мать!

У входных дверей стоял мужчина с ушами размером с амбарные ворота, выступающим подбородком и волосами, подстриженными так коротко, что можно было рассмотреть каждый из множества шрамов, которыми была исполосована его бесформенная голова. Рост пять футов три дюйма, не выше. Вытирая рукой приоткрытый рот, он внимательно разглядывал толпу. На руке самодельная татуировка — ласточка. Синие чернила расплылись.

Я втянул голову в плечи и слегка согнулся, стараясь выглядеть незаметным, насколько это было возможно.

Твою мать.

Хитрюга зашептал:

— Ты что, прячешься от…

— Я не прячусь, я…

— Ах ты, тупой придурок. Я тебе говорил держаться подальше от…

— Заткнись, о’кей? — Я снова заглянул в зеркало. — Что он делает?

— Ищет кого-то.

Прикинь, вот что случается, когда ты местный и тебя всегда могут найти. Я одним глотком осушил остатки воды. От пузырьков желудок забурлил. Это только пузырьки, и больше ничего.

А потом у меня из-за спины раздался голос, высокий такой, с хрипотцой:

— Так, так, так, детектив-констебль Эш Хендерсон, как неожиданно.

Ноги делать поздно.

Я крутанулся на стуле, все еще держа в руке пустой стакан. Оружие не самое элегантное, но может наделать кучу неприятностей.

— Джозеф! — Посмотрел, не стоит ли кто-нибудь у него за спиной. — А где твой бойфренд?

— Гомофобия, констебль Хендерсон? Я ожидал большего от человека, занимающего такое положение в нашем обществе. — Слегка покачал головой. — Если вам хочется знать, то Френсис сейчас паркует «БМВ». Не волнуйтесь, он скоро к нам присоединится. — На лице Джозефа, словно под хлебным ножом, прорезалась улыбка. — Ба, детектив-инспектор Морроу. Как изволите поживать?

Хитрюга пожал плечами:

— Ты знаешь, что Олдкасл произвел кучу отравляющего газа, чтобы убивать нацистов в Первую мировую войну?

Джозеф поднял пересеченную шрамом бровь:

— Очаровательно. — Потом снова ко мне: — Констебль Хендерсон, у вас, совершенно случайно, нет ли кое-чего для меня?

За Джозефом возникла фигура. Высокий и широкоплечий, кудрявые рыжие волосы собраны в конский хвост, перебитый нос, громадные усы с небольшой бородкой под нижней губой. Снял с носа джонленноновские солнцезащитные очки и сунул в карман кожаной куртки. Маленькие розовые глазки. Коротко кивнул:

— Инспектор.

Я тоже кивнул:

— Френсис.

Джозеф вынул из кармана пару кожаных перчаток и надел на руки:

— Скажи мне, Френсис, наш друг констебль Эш Хендерсон сегодня есть в списке?

Здоровяк достал записную книжку и начал перелистывать страницы, от усердия высунув кончик языка из угла рта. Лоб покрылся морщинами.

— Не.

— О-о… — Джозеф нахмурился. — Ты уверен?

— Да.

Спасибо тебе, Господи, за это.

— Ну да, завтра, наверное. — Подмигнул мне: — Кажется, Старушка Удача улыбнулась вам этим вечером, констебль Хендерсон. Возможно, вам нужно очень хорошо все обдумать и вернуть долг мистеру Инглису, чтобы не вынуждать нас организовывать ночной визит в ваш дом представителей нашей службы финансового мониторинга.

Френсис шмыгнул носом:

— Вон он наш парень, в сортир пошел.

Худощавый мужчина с прямоугольной лысиной нетрезвой походкой пробирался к туалетам. С грохотом закрылась дверь. Френсис бросился вслед за ним.

Джозеф сунул руки в карманы и покачался на каблуках:

— На самом деле нацистской партии не существовало до тысяча девятьсот двадцатого года, так что вряд ли на них воздействовали газовые выбросы из Олдкасла… Ага. Вот и Френсис вступил в переговоры с нашим другом.

Френсис выволок лысеющего чувака из сортира. Парень пытался застегнуть брюки, все еще не прекращая начатый процесс.

— Пожалуйста, я все могу объяснить, я не знал, что возвратить нужно было на прошлой неделе… в смысле, деньги у меня есть, я ведь никогда не говорил, что у меня нет денег, правда?

Френсис протащил его мимо нас, направляясь к выходу.

— Они завтра у меня будут, как только банки откроются, все будет о’кей, клянусь! — И откуда-то с вымощенной булыжником улицы: — На самом деле у меня есть деньги, это не проблема, мы можем…

Дверь с грохотом захлопнулась.

— А сейчас девочка, которую вы так долго ждали! Единственная, неповторимая и необыкновенно сексуальная Кайлиии!

Свет приглушили, и из динамиков заорала «Совсем Плохой». Любительский час закончился.

Джозеф снова сверкнул зубами:

— Итак, джентльмены, с вашего позволения, у меня есть еще кое-какие неотложные дела. Наслаждайтесь представлением.

Хитрюга дождался, когда Джозеф присоединится к Френсису на улице, и только тогда уставился на меня:

— Сколько ты должен Энди Инглису?

Я повернулся спиной к бару, — кровь стучала в ушах почти так же громко, как музыка. Господи, кажется, все закончилось. Махнул рукой Стиву насчет еще одного стакана воды.

— Очень может быть, что Мальчик-день-рождения жил рядом с Кэмерон-парком, когда был мальчишкой. Так что тебе в твоих поисках придется зайти гораздо дальше, чем на девять лет.

— Эш?

А Кайли на сцене показывала всем, что и как нужно делать: висела вверх ногами, обвив бедрами шест, — и луч софита блестел на ее расшитом блестками бюстгальтере.

— Хватит. Слишком много на сегодня. — Я провел языком по двум качающимся коренным зубам. — Даже для меня.

В соседней кабинке кто-то натужно рыгал. Я плеснул водой в лицо, сделал глубокий вдох и посмотрел на себя в зеркало. Долбаный полудурок. Еще раз плеснул водой, вытерся горстью зеленых бумажных полотенец, вонявших прокисшим молоком. Аромат смешался с вонью от обоссанных полов и горькой блевотины.

Посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Скоро у Сьюзан последний выход, и можно будет убираться отсюда к чертовой матери. Пока Джозеф с Френсисом не вернулись.

Самое время глотнуть свежего воздуха.

На двери пожарного выхода красовалось объявление «ДВЕРЬ ОБОРУДОВАНА СИГНАЛИЗАЦИЕЙ», но она все равно была открыта — в зазоре торчал кирпич, чтобы обслуживающий персонал мог по-быстрому выкурить сигаретку. Толкнув дверь, я вышел на темную аллею. Лампа светового сигнала, висевшая над входом, так и не загорелась, только пофыркала и слегка потрещала.

Где-то далеко завыла сирена, проревел полуночный автобус, чье-то пьяное пение, шум драки — явно дрались женщины — и бум-бум-бумканье басов, доносившееся изнутри. Прерывистые стоны занятой делом парочки, спрятавшейся в тени кустов у выхода на другом конце аллеи.

Я сделал глубокий вдох, втянув в себя холодный воздух, и выдохнул наружу белое облачко пара изо рта.

Надо было ехать в Ньюкасл.

Еще серия стонов от укрывшихся в кустах любовников.

Впрочем, и сейчас не поздно. Машина припаркована рядом с клубом — садись и сваливай побыстрее, пока твое искореженное тело не закопали где-нибудь в неглубокой могиле. Как Ребекку.

— Твою мать…

Я провел рукой по лицу.

Никуда я не поеду. Стоило ли сопротивляться последние четыре года, чтобы просто-напросто сдаться и убежать, так и не поймав ублюдка?

Я вытащил телефон и позвонил Роне. С третьего звонка она ответила. Где-то вдалеке грохотал дизель-генератор.

— Шеф?

— Есть новости?

Зевок, заглушивший все остальные звуки.

— Да, простите… Я собиралась вам звонить… Георадару кажется, что нашлось четвертое место захоронения. На этот раз он не уйдет, точно? Четыре тела есть, осталось еще семь.

Восемь. И не так много людей, которые об этом знают: Генри Форрестер, я, Ребекка и ублюдок, убивший ее.

— Другую девушку опознали?

— Одну секунду, я проверю…

Из кустов напротив послышался звук расстегиваемой молнии. Потом донеслись характерные звуки — там явно кого-то имели стоя. И романтическое бормотание.

Я прижал мобильник к груди:

— Эй, вы двое! Почему бы вам не найти другое место?

— Твою мать! — В кустах кто-то лихорадочно завозился, и одна из фигур выскочила из тени. Эндрю, швейцар из «Силвер Леди», суматошно застегивающий ширинку.

— Я был… мы… — Закашлялся. Согнул плечи. Подбородок выступил вперед, как кусок свежевыбритого гранита. — Скажешь кому-нибудь — и я тебе шею на хрен сломаю.

Вытащил из урны пустую бутылку. Резкий удар по стене — и она превратилась в оружие с несколькими заостренными лезвиями.

— Я не шучу, ты слышишь? Одно только слово, мать твою! — Ткнул разбитой бутылкой в мою сторону. Затрясся.

Я отступил на пару шагов, успокаивающе выставил ладони:

— О’кей, Эндрю, я тебя хорошо слышу. Это наш маленький секрет.

Он облизал губы, оглянулся на кусты рядом с входом, бросил бутылку и ломанулся через двери в клуб.

И что это такое было, черт возьми? Этих привратников сумасшедшие тетки, свернутые на знаменитостях, и так каждый вечер бесплатно ублажают. Как-то один мой приятель сказал, что это все из-за галстука-бабочки — напоминает этим леди о Джеймсе Бонде. Но он всегда был слегка придурковатый.

Снова к телефону:

— Рона?

— Я уже хотела было закончить разговор. — Шмыгнула носом. — Это пока еще не подтвердилось, типа того, но нам кажется, что номер два может быть Софи Элфинстоун — пропала в Инвернессе четыре года назад.

— Зубную формулу проверили?

Короткая пауза.

— Не смогли. Он вырвал ей все зубы. — Снова зевнула.

— Иди домой и отдохни немного. Никакого толка от тебя нет — совсем вымоталась.

Я завершил звонок и полистал список контактов в поисках номера доктора Макдональд, который дал мне Лики. Набрал его — телефон звонил, звонил…

На другой стороне аллеи забеспокоилась шлюшка Эндрю. Зашаркала ногами в темноте. Наверное, ждала, когда я свалю, чтобы незаметно пробраться в клуб.

Трудно будет. Пусть пока подождет.

Я перевел звонок на голосовую почту, потом набрал еще раз.

— Ммммф? Что? — Еще не слова, а так, что-то вроде бормотания.

— Доктор Макдональд, простите, что разбудил вас, но…

— Эш… Нет, все в порядке, я не сплю. — Зевок. — Бррр… Сколько сейчас времени?

— Мы нашли еще одно тело. Это может быть Софи Элфинстоун. Поговорим об этом утром. Простите, что побеспокоил.

— Софи Элфинстоун? — Голос доктора Макдональд звучал так, как будто она уже проснулась. — Она… Он ее обезглавил?

Снова шорох напротив.

— Нет, но вместо этого он вырвал ей все зубы.

— Смотрите, как интересно — он обезглавливает третью жертву, Лорен Берджес, а вторую и шестую не обезглавливает. У Ханны Келли и Софи Элфинстоун головы на месте.

— Может быть, он проходит через какие-то фазы, и…

— Все выглядит так, как будто он экспериментирует. Обычный паттерн подразумевает продолжение одного и того же действия снова и снова. Его все время улучшают, оттачивают, вновь заставляя свою фантазию разыграться. Но это… — Пауза. — Это похоже на то, что ему как будто не нравится то, что он делает. Он отрезает голову Лорен Берджес, но не может заставить себя сделать это снова. — Из телефона послышался странный клацающий звук, как будто им стучали по зубам. — Когда завтра изучат останки, нужно будет сказать, чтобы исследовал и паттерн нанесения ран и чтобы сделали карту точек совпадения. И чтобы посмотрели, что еще он пытался сделать, а потом не сделал.

— Да… О’кей. — Я закончил разговор, сунул телефон обратно в карман и стал смотреть, как крыса выгрызает дыру в мусорном мешке. Ему на самом деле не нравится то, что он делает. Вот скотина — ему не нравится, но он продолжает это делать.

Снова шорох на другой стороне аллеи.

— Да хватит уже. — Я повернулся спиной и раскрыл дверь. — Мне по хрену, о’кей? Трахайся с кем угодно и где угодно.

Кто-то за моей спиной откашлялся:

— Как долго тебе было известно об этом?

Я остановился — рука на двери, а музыка изнутри все громче и громче. Облизнул губы. Стою молчу.

— Эш? — Шаги по асфальтовой площадке перед дверью. — Как долго тебе было известно об этом?

Я глянул через плечо, а он там стоит. Детектив-инспектор Хитрюга Дейв Морроу. Пальцы-сосиски теребят пуговицы костюма.

 

10

— Что? Нет, я тебя не слышу…

Я посмотрел на зазор между тостом и раскаленными, оранжевого цвета, нагревательными элементами — тостер еще не сжег хлеб. Прижимая мобильный телефон плечом к уху, другой рукой я погружал в кружки пакетики с чаем. На кухонном столе гремел и дребезжал чайник.

Холодно сегодня утром. Окно похоже на затуманенную темно-серую плиту.

На другом конце линии Рона снова зевнула:

— Я говорю, жаловаться на вас приходил и в участок.

— Ты когда вчера с работы ушла?

— Не сдала я экзамены на сержанта, так и буду теперь детективом — констеблем всю оставшуюся жизнь. Сиди за работой допоздна или не получишь повышения. Вы сами мне это говорили.

Верно по всем пунктам. Чайник щелкнул и смолк.

— Да, но если ты заснешь на работе или облажаешься из-за усталости, тогда можешь навсегда распрощаться с тремя полосками.

Разлил кипяток по кружкам. Два куска слегка пригоревшего тоста на тарелку.

— Это та корова, Дженнифер Прентис, приходила — сказала, что вы вчера избили ее фотографа.

— Удивительно, что она ждала так долго.

Кусочек масла, потом немного малинового варенья.

— Я сказала Дуги, что разберусь с этим делом. Расскажите мне вкратце, что там произошло, прежде чем Профессиональные Стандарты возьмутся за это дело.

Два кусочка сахара в одну чашку и по доброй порции молока в каждую.

— Кто она такая, чтобы делать подобные заявления? Что с того, ну, врезали вы разок придурку-папарацци, я уверена, у вас на то была причина, так ведь?

— Ну, что-то вроде того.

Дверь в гостиную дребезжала от сдавленного храпа Это Паркер старался быть незаметным.

Я стал подниматься вверх по лестнице, под ногами заскрипели ступени.

— Ну, вы не беспокойтесь об этом, я с ним переговорю. Он у меня сразу вспомнит, как все было на самом деле.

В спальне было темно, пахло мускусом и пряностями и еще чуть-чуть отбеливателем. Я поставил завтрак на комод, потом раздвинул шторы. Окно запотело по углам росистой паутиной. Горизонт уже окрасился бледно-голубым, но Олдкасл был еще безбрежной темной массой, обрызганной местами мелкими крапинками желтого и белого.

— Шеф?

Костюм Сьюзан — полицейская униформа — висел на двери платяного шкафа.

Это была не повседневная форма английского «бобби», а что-то вроде фантазии на тему полиции Нью-Йорка: юбка с воланами, кожаный корсет и — для завершения образа — шляпа, наручники и черные, для извращенцев, виниловые ботинки по колено.

— Шеф? Вы меня слышите?

— Сделай одолжение, скажи Веберу, что после утреннего поквартирного обхода тебя не будет, припаркуйся где-нибудь в тихом месте и поспи пару часов. И смотри, чтобы Смит тебя чем-нибудь не озадачил.

— Спасибо, шеф. — В ее голосе послышалась улыбка. — И не беспокойтесь о мальчонке-фотографе. Я с этим делом разберусь, — закончила она разговор.

Я сел на край матраса, он застонал.

— Сьюзан?

— Ннннннгх… — Она лежала на спине, закрыв одной рукой глаза. Крашеные светлые волосы разметались по подушке и свисали с края кровати. На запястье, покрытом искусственным загаром, маленький шрам.

— Сьюзан!

Рука дернулась, она взглянула на меня — одна сторона лица помята.

— Сколько времени?

— Ты встаешь?

Рука зашарила по прикроватной тумбочке, схватила айфон и поднесла под прищуренный глаз для дальнейшего пристального рассмотрения:

— Уффф… Еще только семь часов утра!

— Чай с тостом?

Телефон отправился на тумбочку, и она снова скрылась под одеялом, оставив снаружи пышную массу золотистых кудрей.

— К черту чай. К черту тост. Семь утра…

— Малиновое варенье, твое любимое?

— И малину к черту. Иди обратно в постель. — Она перевернулась на бок и, свернувшись калачиком, выставила спину. — Как ужасно, что мне пришлось провести ночь в этой дыре.

На пару вдохов я уставился в потолок. Сьюзан была хорошенькая — прямо как красотки с третьей страницы, с… феноменальной грудью, стальными бедрами и задницей, которой легко можно было колоть орехи. Энергичная и гибкая. Ненасытная, с роскошными формами. Не понимающая и половины того, о чем я говорил. Потому что ей был двадцать один год, а мне — сорок пять.

Сейчас я бы мог жить в прекрасном доме в Блэкволл-хилл, с красавицей женой-адвокатом и двумя восхитительными дочурками, которые меня боготворили. И все это вместо того, чтобы уговаривать подружку-стриптизершу остаться на ночь в маленьком разваливающемся муниципальном домишке, который достался мне бесплатно, потому что он был в таком ужасном состоянии, что брать за него арендную плату просто не было смысла.

Я положил руку на изгиб под одеялом.

— Я должен идти. Работа. — Постарался, чтобы голос звучал весело. — Вечером увидимся?

— Ммммф… — Дернулась. И больше ничего.

Я взял куртку, проверил, надежно ли спрятана сигарная коробка Ребекки, и потопал вниз по ступеням.

Едва я подошел к двери, зазвонил мобильный. Дисплей высветил надпись «Др МакПридурь».

— Алло?

— Я подумала, что нам нужно встретиться сегодня утром перед вскрытием, все это, конечно, очень странно… в смысле, обычно это делается для того, чтобы выяснить, как жертва умерла, а у нас ведь уже есть фотографии того, как это случилось, правда ведь, все это довольно странно?

Я закрыл глаза. Прислонился лбом к холодной входной двери:

— Вообще-то у меня есть пара дел на сегодняшнее утро. — Это значило, что сегодня утром мне нужно было навестить парочку скользких ублюдков и выдавить из них как можно больше налички, чтобы заплатить миссис Керриган до того, как ее громилы переломают мне ноги в перерыве на ланч.

— Ничего, я вес утрясла с детективом-старшим инспектором Вебером, мы теперь команда, правда, здорово? Думаю, нам сначала нужно будет где-нибудь вместе позавтракать или что-то вроде этого, потому что у меня есть сильные подозрения, что день будет очень длинным, ну, то есть вскрытие трех тел, хотя, мне кажется, это может занять не так много времени, ведь там одни кости.

Команда… Какая радость.

— Вы ведь начинаете день с двойного эспрессо, не так ли? — Я открыл дверной замок. — У меня займет час, а то и полтора, чтобы добраться до вас. Почему бы нам не встретиться в больнице? — Этого времени мне вполне хватит, чтобы совершить небольшое вымогательство. — Вскрытие все равно не начнется раньше девяти утра, так что… — Я распахнул дверь.

Перед моим домом припарковалась патрульная машина, в темноте посверкивали ее сигнальные огни. Перед ней стояла доктор Макдональд, закутанная в дафлкот, на уши натянута вязаная шерстяная шапка, из-под которой во все стороны торчали каштановые локоны. Она помахала рукой, все еще прижимая к уху мобильный телефон:

— Я вас подвезу.

Воздух наполнял запах шкворчащего бекона и раскаленного жира.

— …предупредить вас, что в этом репортаже содержатся шокирующие кадры, и фотографии.

Экран телевизора над стойкой был покрыт грязной жирной пленкой. Картинка сменилась кадрами пресс-конференции: на сцене детектив-старший суперинтендант Дики с родителями Хелен Макмиллан и старшие офицеры при полном параде.

Джейн Макмиллан, крепко ухватив мужа за руку, мигала под вспышками фотокамер. То же самое платье в цветочек, которое что и вчера, глаза красные, нос блестит и дрожащая нижняя губа. Она выглядела так, как будто кто-то вынул все ее внутренности и заменил битым стеклом.

— Я… Я хочу, чтобы вы жали, что наша Хелен была очень необычным ребенком. И если кому-нибудь известно, кто похитил ее, вы должны пойти в полицию. Должны!

Я поставил две громадные кружки с чаем на пластиковую поверхность стола. «Шотландская кепка» во вторник утром была не так чтобы очень забита посетителями. Обычно маленькое кафе заполняли детективы после ночной смены и патрульные полицейские, но сейчас все работали сверхурочно — либо обыскивали Кэмерон-парк, либо делали поквартирные обходы, либо пытались выяснить, кто жил в этом районе девять лет назад.

Доктор Макдональд, причмокнув, отхлебнула из кружки чай. Перед ней на столе лежала «Дейли мейл», которую она взяла с подставки рядом с входом. Во всю первую страницу шел заголовок: «ХЕЛЕН — УЖАС К ДНЮ РОЖДЕНИЯ», под ним размещалась увеличенная копия поздравительной открытки: Хелен Макмиллан, привязанная к стулу, щеки в полосах от слез.

— Пожалуйста, мы просто хотим, чтобы наша Хелен вернулась…

— Я понимаю, что они должны были сделать это обращение. — Доктор Макдональд поставила кружку на стол. — Они должны верить, что это что-то изменит, хотя это ничего не изменит, и отец Хелен был прав — она уже мертва, и она была мертва уже целый год.

— А что еще они могли сделать? — Я устроился на стуле напротив окна.

Солнце поднималось над горизонтом, и крыши домов засверкали. Над улицами возвышалась пара белых труб — крематорий каслхиллской больницы. Струи дыма ярко выделялись на фоне лиловых облаков.

— Понятно, что никто не придет и не скажет: «Я знаю, кто такой Мальчик-день-рождения», потому что никто не знает, кто он такой, потому что он умен и осторожен, и он делал это в течение девяти лет, и он великолепно умеет подражать обычным людям — именно поэтому ему так долго все сходит с рук.

Голос Джейн Макмиллан сменил мужской голос — это был не Дики и не отец, — значит, это был один из тех парней в униформе.

— Я хочу заверить жителей, что полиция Тэйсайда ведет расследование по нескольким направлениям. Но нам потребуется ваша помощь. Если вы видели Хелен в тот день, когда она исчезла…

Доктор Макдональд достала черный маркер и нарисовала на газете карту Британии, добавив пару квадратов к тому месту, где находился Олдкасл. Один включал Данди, Инвернесс, Бристоль, Ньюкасл, Кардифф и Глазго, а второй — Лондон.

— Пять девочек похищены в Шотландии, четыре — в Англии, одна — в Уэльсе.

Почти правильно.

— Тем временем в Олдкасле полиция продолжает вести раскопки в Кэмерон-парк…

Она набросала приблизительную карту транспортных артерий, соединив квадраты. Посмотрела на меня:

— У вас нет красной ручки или чего-нибудь такого? Если я начну дополнять информацию черным цветом, потом можно будет запутаться.

Сзади нас раздался стук по металлической стойке, и чей-то скрипучий голос произнес:

— Одно яйцо-пашот на тосте. Один классический-инфарктный.

Я повернулся и поднял руку. К нам подошла женщина с одутловатым лицом, в клетчатом фартуке, неся в руках две тарелки. Встала, наклонившись над столом. Редкие седые волосы прилипли к потному лбу.

— Инфарктный кто заказывал?

Доктор Макдональд подпрыгнула на стуле:

— О-о, я заказывала, спасибо.

Тарелка была размером с колпак автомобильного колеса, на ней кучей лежали: тост, сосиски, печеные помидоры, бекон с прослойками жира, грибы и яичница из двух яиц. Два куска кровяной колбасы плавали в море тушеной фасоли, рядом возвышался холм золотистой жареной картошки.

— Спасибо, Эффи, — сказал я, взяв вторую тарелку.

— Ты точно не хочешь, чтобы я приготовила тебе немного жареной картошки, сынок?

— Честно, мне хватит.

— Хмммфф… — Приподняла руками массивную грудь. — Только меня не обвиняй, когда совсем зачахнешь. — И пошаркала обратно.

Доктор Макдональд отрезала кусок сосиски, обмакнула в желток и сунула в рот.

— Интересная штука получается, — сказала она, не переставая жевать, — когда накладываешь даты похищений на карту. Я вчера весь вечер этим занималась под лапшу с креветками. Большинство из них он похитил в последнюю треть года, тех, которые из Олдкасла — в сентябре, лондонских — в октябре. Здесь, по-видимому, имеется какой-то внешний стресс-фактор — возможно, связанный с работой.

— Четырехмесячный сезонный стресс-фактор? — Я проткнул желток ножом, и золотисто-желтая жидкость вытекла на тост.

Доктор Макдональд взяла томатный соус из гарнизона специй на другом конце стола и обильно украсила им свою тарелку.

— Я бы сказала, что его работа связана с разъездами, и, скорее всего, довольно большие отрезки времени он находится вне дома, так что стоило бы присмотреться к дальнобойщикам и, возможно, к водителям автобусов на дальние расстояния. — Поглотила бекон. Грибы. Тост. Фасоль. Это было похоже на то, как громадные мужики кидают мешки в контейнер. — И мы остаемся с загадкой Эмбер О’Нил, жертвы номер один, которая была похищена в мае. Вам не кажется странным, что ее одну похитили летом, когда всех остальных похитили в период с сентября по декабрь?

— Может быть.

Она жевала, чавкала, причмокивала и бормотала:

— Когда мы сегодня закончим с вскрытием, мне бы хотелось получить все, что мы имеем по исчезновению Эмбер О’Нил, да и вообще, я хочу иметь все и по всем делам. Как вы думаете, детектив-старший суперинтендант Дики позволит мне взять это с собой в Шетлэнд, может быть, можно будет скопировать на диск или еще как-нибудь?

Подняв на нее глаза — по ее подбородку стекал сок от тушеной фасоли, — я подавил внезапно возникшее желание плюнуть на салфетку и вытереть его.

— Вы хотя бы имеете представление о том, сколько бумаги тратится только на одну жертву Мальчика-день-рождения? Нам в фургоне придется ехать со всей этой документацией.

— А-а… — Пожав плечами, она снова вернулась к сосискам.

— А что насчет мест захоронения? Пятеро в Шотландии, пятеро — нет. Он может быть из местных.

— Мммм… — Она продолжила жевать. — Вы на самом деле посещали каждый год родителей Ханны, чтобы им не приходилось оставаться один на один с поздравительными открытками на день рождения?

Я стер с тарелки остатки яйца последним кусочком тоста:

— У вас сок от фасоли на подбородке.

На другом конце стола молчание.

За окном прогрохотал номер четырнадцать, везущий на работу мутноглазые костюмы-с-галстуками.

Доктор Макдональд провела рукой по подбородку, потом облизала ладонь:

— Если вам это интересно, то тогда сейчас наступил момент поделиться информацией о себе и обменяться жизненным опытом.

Нет, спасибо.

Снова молчание.

Она разрезала кровяную колбасу пополам, сунула кусок в рот:

— Я начну. Меня на самом деле зовут не Элис, а Шарлотта, но это имя я ненавижу, потому что оно такое же, как у паучихи в книжке про свинью. Окончила Эдинбургский университет. Лучшая на курсе. Дипломная работа была посвящена исследованию девиантного психосексуального поведения у преступников, повторно совершивших преступление. Помогла схватить троих насильников, раскрыть сеть педофилов и разоблачить женщину, которая убила четырех своих детей и двух родственников со стороны мужа. Я люблю малину, но у меня на нее аллергия. У меня есть жених, системный аналитик, но я совершенно уверена, что у него интрижка на стороне, ну, я имею в виду эту корову Найджелу из офиса, которая липла к нему на рождественской вечеринке — как будто меня рядом с ним не было. Я родилась в Пиблс и никогда не была во Франции…

О’кей.

Наложила горку фасоли на тост и отправила в рот:

— Ваша очередь.

— Мне что-то не хочется.

— Если хотите, я сделаю это за вас? — Отложила в сторону нож с вилкой. Одной рукой обхватила себя за плечи, другой начала теребить волосы. — Так, давайте посмотрим… Вы были женаты, но в ваши отношения вмешалась работа, а ваша жена обижалась, потому что ей всегда приходилось быть второй. Вы пытались как-то справиться с этим и завели детей. И это почти сработало, но потом ваша дочь сбежала из дому, и брак распался. Вторую дочь вам по суду не отдали, и сейчас она растет без вас. Вы живете в убогом доме, в убогом районе, и машина у вас тоже убогая — значит, у вас проблемы с деньгами… Увлекаетесь азартными играми?

— Мы на самом деле должны…

— Вы явно привыкли к тому, что люди выполняют то, что вы приказываете им делать — это весьма необычно для детектива-констебля, — значит, раньше у вас было более высокое звание, но что-то случилось, и вас разжаловали, и вы хотели подать в отставку, но нужны были деньги. Жизнь для вас не закончилась, как вы сначала предположили, и теперь вы пытаетесь вернуть свою потерянную молодость, трахая одну за другой молоденьких женщин, потому что не можете позволить себе спортивную машину или мотоцикл. — Сделала паузу, чтобы вдохнуть воздуха. — Ну, как вам?

Я сидел, не отрывая глаз от окна.

— Наверное, на вечеринках вам нет равных.

— Лучшая на курсе, помните?

— «А»: я могу видеться с моей дочерью Кети, когда захочу. И так, для вашего сведения, мы очень хорошо ладим, «Б»: я чуть не до смерти отделал детектива-инспектора по имени Каннингем. И «В»: я не «пытаюсь вернуть потерянную молодость, трахая молоденьких женщин одну за другой». Женщина одна, и ее зовут Сьюзан.

Доктор Макдональд кивнула, взяла в руки столовые приборы и снова принялась за работу:

— Вот, теперь нас что-то начинает объединять, правда? Это же здорово.

Чокнутая.

Грибы, яйца, жареная картошка.

— А эта… Сьюзан — она уже достаточно взрослая, чтобы голосовать?

— О’кей, процесс объединения подошел к концу.

А она все ухмылялась и жевала.

 

11

Коридоры под каслхиллской больницей тянулись на многие мили — запутанный лабиринт в линиях труб и электрических кабелей. Пахло сыростью, дезинфекцией и еще чем-то цветочным и приторным. Когда я был маленький, папаша Джейн Моир работал ремонтным рабочим в городской службе, так вот он клялся и божился, что эти туннели идут до самой реки, чтобы студенты-медики могли покупать у черных копателей трупы и потом их препарировать. Правда, лет через восемь его посадили за заигрывание с девочками-скаутами, и больше его россказням я уже не верил.

— Здесь жутковато. А что будет, если мы потеряемся и вот так и будем бродить по этим коридорам в темноте, день за днем? — Доктор Макдональд подошла совсем близко, с каждым шагом почти натыкаясь на меня. Прямо прилипла.

Над нами гудела больница, отдаленные глухие удары и клацанье эхом отскакивали от бетонных стен.

Взяла меня под руку:

— Навечно затерянные в темноте…

Коридор впереди разделился надвое. Направо черная линия исчезала под выкрашенными в темно-зеленый цвет дверями с табличкой «МОРГ», металлические защитные пластины ободраны и помяты от постоянного проезда между ними мертвых. Но доктор Макдональд смотрела в другую сторону.

Она еще крепче схватила меня за руку.

Шедший налево коридор терялся в пятнистом полумраке — половина лампочек была разбита, а остальные так и застряли на процессе разогрева, оставшись в состоянии вечного мигания.

В одном из темных пятен, метрах в пяти от нас, кто-то стоял. Приторный цветочный запах освежителя воздуха стал еще сильнее.

Стоявший смотрел на нас, и в темноте блестели его глаза Широкие плечи, сгорбленная спина, тележка на колесиках… Внезапно над фигурой зажужжала лампа, и вспыхнул свет. Это была женщина — в сером комбинезоне и мерзких грязных кроссовках. Лицо как кусок мяса, глубокие морщины вокруг рта и глаз. Тележка была вроде тех, с которыми ходят стюардессы, только вместо коробки для еды на ней стояла большая металлическая клетка. Внутри шевелилось что-то мохнатое — острые носы и длинные розовые хвосты. Крысы. На дне тележки валялись ловушки и большой мешок с надписью «ПРИМАНКА».

Снова жужжание, и свет погас.

Откуда-то из глубины коридора за нами послышалось пение. Мужской голос, громче и громче, под — скрип-скрип-скрип — аккомпанемент скрипучих вихляющихся колес:

Женщина-крысолов стояла не двигаясь.

Пение смолкло.

— А-а, вот вы где.

Я повернулся. Это был Альф: волосы собраны в конский хвост, лоб блестит в мигающем свете лампы, бородка аккуратно подстрижена, светло-голубые куртка и брюки — прикид врачей из хирургического отделения. Тащит за собой скрипящую больничную каталку, ее пассажир покрыт белой пластиковой простыней.

Вынул из уха наушник и улыбнулся:

— Хотел уже послать за вами поисковую группу, ребята. Вы же знаете, что происходит с профессором, если он не может начать ровно в девять. Можете придержать для нас дверь? — Альф кивнул в сторону морга. — Нынешние каталки раскачиваются, как тележки из супермаркета.

Когда я повернулся обратно, женщины-крысолова на месте уже не было.

— Перелом большой и малой берцовой костей — костный нарост примерно восьмилетней давности… — Профессор Мервин Твининг, по прозвищу Тибой, провел пальцем затянутой в перчатку руки по запятнанной кости. Длинные мягкие волосы спадают на лоб, квадратная челюсть, ямочка на подбородке и маленькие очки в металлической оправе делали его похожим на актера массовки из костюмированной шпионской драмы.

Скелет, лежавший перед ним на секционном столе, был отчищен от грязи и ила, но все еще имел красновато-коричневый оттенок остывшего чая. Голова была положена на свое место.

— Лорен Берджес в возрасте пяти лет упала с велосипеда, проходила лечение по поводу сломанной левой ноги. — Альф оторвался от пачки заметок, которую держал в руках. Из-под воротника медицинской куртки свисали наушники.

Касл-хиллский морг представлял собой воплощение викторианского уродства. Пол был покрыт треснувшей кафельной плиткой черного цвета, цементный раствор в швах стал темно-серым от хлорки, формальдегида и дезинфектантов. Дренажные каналы вели к решеткам из проволочной сетки, а оттуда в канализационные трубы. Стены, по всей видимости, когда-то были белого цвета, но со временем облицовочная плитка приобрела оттенок грязной слоновой кости. Резкий свет потолочных светильников отражался от стены с морозильными камерами и секционных столов.

Столов было три — с бортиками высотой с дюйм, водостоком, водопроводным краном, шлангом и набором костей кроваво-красного цвета.

По стенам были парами развешаны лекционные плакаты. На одних были прикреплены копии поздравительных открыток жертвы, на других — всевозможная медицинская информация, рентгеновские снимки и записи зубных формул.

Еще было холодно, почти так же холодно, как на улице. Нос у доктора Макдональд был розовый, вязаная шерстяная шапка натянута на уши, дафлкот застегнут до самого подбородка. Она стояла сгорбившись, засунув руки в карманы.

— Разве мы не должны были надеть маски, защитные очки и все остальное?

Профессор Твининг оторвал взгляд от останков:

— Боюсь, в этом нет столь уж большой необходимости — здесь нет ни мягких тканей, ни ДНК. Просто кости. Ребята-почвоведы все отчистили, так что мы вряд ли сможем что-нибудь загрязнить. Альф, передайте, пожалуйста, соответствующий рентгеновский снимок… Спасибо.

Твининг рассматривал скелет Лорен Берджес, сравнивая повреждения с медицинскими записями и фотографиями на поздравительных открытках. Опознавал ее.

Три набора костей на трех секционных столах. Пройдет совсем немного времени, и будут обнаружены остальные жертвы. Только вдобавок к ним найдут еще одну — Ребекку, останки которой тоже будут лежать на холодном металлическом столе. Моя маленькая девочка, уменьшенная до кучки покрытых грязью костей. Выщербленных и изрезанных в тех местах, где он вонзал в нее нож и ломал их…

Воздух морга был словно холодная патока, застрявшая у меня в горле.

Я сунул руки в карманы. Стиснул зубы.

Никто не знал, что еще было время, чтобы поймать ублюдка.

Так почему же я не мог дышать?

Думай о чем-нибудь другом. О кем угодно. О чем угодно, только не о Ребекке.

Деньги. Думай о деньгах. О том, как облажался — полностью и напрочь.

Так будет лучше…

О’кей, не получилось у меня выдавить деньжат до начала вскрытия, но времени еще было вполне достаточно, не правда ли? Быстро смотаюсь, пока будут изучать остальные скелеты. Куча времени.

Да, куча времени…

— …на левой плечевой кости явно выраженная медианная трещина и периостальная гематома, антериальный…

Черта с два я когда-нибудь смогу найти эти деньги. Объявлюсь в Вестинге с пригоршней жалких пятерок, и головорезы миссис Керриган отправят меня домой в кресле-каталке.

— …открытый перелом правой лучевой и локтевой костей, семь сантиметров от лучезапястного сустава…

Нет. Лучше вообще не мелькать. Если не буду высовываться — пока паром не отчалит от Абердина сегодня в семь вечера, — со мной все будет в порядке.

— …бороздчатые шрамы на четвертом и пятом ребрах, указывающие на серрейторное лезвие…

Ну, может быть, не все в порядке, но какое-то время я выиграю.

А это все так и останется дожидаться моего возвращения.

Стрелки настенных часов в морге, кликнув, встали на одиннадцать тридцать — два с половиной часа наблюдения за тем, как профессор Твининг разбирается с костями замученных девочек.

— …и один чай с молоком, без сахара. — Альф протянул мне кружку с отпечатанной на боку надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПРОКТОЛОГ В МИРЕ!».

— Спасибо.

Одно можно сказать о лаборантах-патологоанатомах — чай заваривать они умеют.

Твининг потянулся, сцепив замком руки, как будто собирался взломать сейф:

— Итак, теперь, я полагаю, мы можем утверждать, что останки принадлежат Лорен Берджес.

Я оперся спиной на рабочий стол:

— Это заняло всего-то два с половиной часа. Доктор Макдональд сделала это за тридцать пять секунд.

Ее щеки зарозовели.

— Положение головы неким образом это объяснило. Но могут быть еще жертвы, которые он обезглавил, и мы о них еще ничего не знаем. У нас нет полного набора поздравительных открыток, и на большинстве из них нет момента их смерти… — Она откашлялась и шаркнула ногами. — Это было нечто вроде основанной на фактах догадки.

Твининг пригладил свои мягкие волосы:

— К сожалению, мое опознание я должен производить таким образом, чтобы его не смогли опровергнуть в суде. — Он указал чайной чашкой на пару плакатов с информацией о Лорен Берджес, а потом на предпоследнюю поздравительную открытку. — К тому моменту, когда была сделана эта фотография, она почти точно была мертва. Трудно говорить об этом, не имея внутренних органов для анализа, но, судя по фотографиям, я бы сказал, что смерть наступила из-за сердечной недостаточности, вызванной потерей крови и шоком.

Может быть, ей действительно повезло и она была мертва в то время, когда он вскрывал ее и вытаскивал наружу внутренности. Может быть, и Ребекке тоже повезло…

В самой глубине горла снова появилось чувство жжения.

Твининг постучал пальцем по первой открытке:

— Судя по размеру и разнице в цвете ран на этой фотографии и на той, где она уже убита, я бы сказал, что Лорен пытали в течение шести или семи часов. Девяти — самое большее.

— Она пропала за четыре дня до своего дня рождения, — сказала доктор Макдональд и посмотрела на меня.

— Да… — Твининг, прищурившись, снова взглянул на первую открытку. — Это вполне соответствует ее внешности на этой фотографии. Как будто эта одежда пару дней на ней была.

Восемь или девять часов крика под кляпом из упаковочной ленты, пока он вырезал разные слова на коже Ребекки, жег ее голову отбеливателем и вырывал зубы плоскогубцами…

Я поставил чай на стол и постарался, чтобы мой голос не звучал слишком громко.

— Таким образом… — Еще раз. — Таким образом, он не убивал их до тех пор, пока не наступал день рождения. Он похищал их, привязывал к стулу и оставлял сидеть на нем до тех пор, пока не наступало время. Ждал.

Доктор Макдональд подошла к секционному столу с его набором красно-коричневых костей:

— Можно мне взять череп Лорен?

Твининг пожал плечами:

— Не вижу причины, почему вы не можете это сделать. Главное — не уроните.

Я вышел в коридор, и двери морга за мной захлопнулись.

— С вами все в порядке? — Доктор Макдональд шмыгнула носом и потерла рукой глаза. Потом проделала то же самое с блестящими полосками под носом.

— Захотелось глотнуть свежего воздуха.

В подземном коридоре, в самой утробе этой больницы.

Она отвернулась, чтобы я не мог увидеть ее лица.

— Наверное, у меня аллергия на формальдегид или еще на что-нибудь, — сказала она, хлюпая носом.

Да. Точно аллергия.

— Мы делаем перерыв на ланч. Еда здесь довольно мерзкая, но для старшего персонала есть специальная столовая. Твининг обещал провести нас туда.

— Отлично.

— Это у вас первое вскрытие, не так ли?

Я повернулся, чтобы посмотреть на нее… И замер. Метрах в десяти, в тени отсутствующей потолочной лампы, мерцали чьи-то глаза. Крысолов вернулась. Она просто стояла там и смотрела на доктора Макдональд.

— Бедная Лорен… Он заставляет сидеть и ждать, пока не наступит день рождения. Целых три дня она сидит, привязанная к стулу, и ждет, когда начнется боль. Вы можете представить, как она одинока и испуганна, и ей всего двенадцать лет… — Снова шмыгнула носом. — Ну, тринадцать… в конце.

Конечно, я мог это представить. Каждый чертов день.

Крысолов была как статуя. Стояла. Смотрела. Пристально. Не двигаясь. Я сделал пару шагов в ее сторону, добавил в голос немного хрипоты:

— Какого хрена ты пялишься?

Доктор Макдональд вздрогнула и обернулась, чтобы посмотреть, на кого я кричу.

Крысолов даже не вздрогнула.

— А ну давай пошла вон отсюда!

Ничего.

Потом наконец она повернулась и пошла прочь — не спеша, — и ее тележка скрипела и стонала в темноте. Внезапная вспышка света, когда она прошла под работающей лампой, — и седеющие волосы засияли вокруг ее головы неряшливым ореолом. Потом она ушла.

— Чокнутая. — Я положил руку на плечо доктору Макдональд. — Вы точно в порядке?

Слабый кивок.

— Извините. — Снова вытерла глаза. — Как-то глупо все.

— Чтобы не опоздать на паром, нам нужно выйти отсюда примерно… через полчаса. В пять часов, самое позднее.

— Ну, в смысле, мне приходилось бывать на вскрытии раньше, но всегда это было одно и то же — я проводила время, проникаясь чувствами убийц… Должна была стоять и притворяться, что я — это он, и представлять, как все это было и как хорошо себя чувствуешь, совершая эти ужасные вещи. — Она снова шмыгнула носом. — А потом все кончается, и помочь уже нельзя… — И уставилась на пол.

— Вам не нужно быть здесь до конца. Возвращайтесь домой к тете, расслабьтесь. Откройте бутылку вина. Я заеду за вами, когда мы здесь все закончим.

Доктор Макдональд покачала головой, и вокруг опухшего лица закачались темно-каштановые волосы.

— Я их не брошу.

— Насколько мы можем это утверждать. — Я сидел, откинувшись на спинку скрипучего пластикового стула.

Изображение Дики кивнуло головой на экране ноутбука.

— Согласен. Завтра мы здесь упаковываемся, так что в городе мы будем где-то в середине дня.

Детектив-старший инспектор Вебер побарабанил пальцами по рабочему столу:

— Вы вот так вот собираетесь прийти и забрать у меня мое расследование?

Кабинет Вебера размещался в одной из самых лучших комнат здания — в самом углу, с большими окнами, выходившими на заколоченный кинотеатр напротив.

Ноутбук доктора Макдональд притулился на рабочем столе Вебера, там, где все могли видеть экран, а веб-камера могла видеть нас. Правда, сама доктор Макдональд задумчиво смотрела в окно, одной рукой обхватив себя за грудь, а другой играя с волосами.

Дики вздохнул:

— Только тупить не надо, вы прекрасно таете, как это работает. Это я кашу расхлебываю за все, что делает Мальчик-день-рождения. Хочу я этого, или нет. — Нахмурился: — Я уже рассказывал вам про мою язву?

— Плевать я хотел на вашу язву, у меня…

— А что, если мы вот так сделаем — у нас что-то получится, и вы сидите рядом со мной на пресс-конференции. Мы оба делаем заявление, вы получаете половину всех похвал, двенадцатилетние девочки продолжают расти, и никакой больной ублюдок больше не пытает их до смерти, а я выхожу на пенсию, оставляя позади себя все это дерьмо.

Вебер снял очки и протер их носовым платком:

— Ну что ж, в интересах межведомственного сотрудничества, так сказать… Я полагаю, что мы пришли к некоему рабочему взаимопониманию.

Дики даже не попытался улыбнуться:

— Доктор Макдональд? — Хмурый взгляд. — Доктор Макдональд, вам есть что добавить? Эй… Кто-нибудь, дайте ей хорошего тычка, ради всего святого.

Я дал, она подпрыгнула:

— Аа-ах. За что?

— Детектив-старший суперинтендант Дики хочет знать, хотите ли вы что-нибудь добавить?

— О-о, конечно, вот что… — Она дернула стул вперед, ближе к ноутбуку. — Родители Хелен Макмиллан говорили что-нибудь о том, у кого она брала книги?

На маленьком экране Дики открыл, а потом снова закрыл рот.

— Книги? — Он нахмурился.

— Они говорили, где она их взяла? В смысле, может быть, у нее был богатый родственник, который их коллекционировал, а потом умер и оставил книги Хелен, или что-нибудь вроде этого?

О’кей, лучше начать с того, что у доктора Макдональд с самого начала не все было в порядке с головой, а от вчерашнего удара у нее там явно что-то свихнулось.

— Книги? — Вебер откинулся на спинку стула. — Это что, на самом деле имеет какое-то отношение…

— Там еще дежурит тот офицер по связям с семьей? Если он там дежурит, пусть проверит книги у Хелен в комнате. Те, которые на полке.

— Доктор Макдональд… — Вид у Вебера стал еще более хмурым. — Элис, я знаю, что для вас все это было сильным стрессом, а работаете вы великолепно, но, может быть, мы найдем кого-нибудь более подходящего…

— Нет, я что хотела сказать, в смысле, когда мы были в ее комнате, я помню, что я тогда подумала, что это очень странная коллекция для двенадцатилетней девочки. Мне кажется, что это были первые издания. — Она повернулась ко мне: — Точно они там были, не правда ли, вы тоже посмотрели на них и…

— Понятия не имею. Это были просто книги, — сказал я и взглянул на Вебера.

— Подписанные первые экземпляры. Вы хотя бы представляете, сколько они стоят? Тайная Комната — около полутора тысяч, Узник Азкабана — от двух до трех тысяч, в зависимости от версии, и одному Богу известно, сколько стоит Лев, Колдунья и Платяной Шкаф или Диккенс.

Лицо Дики стало угрожающе пурпурного цвета, наверное, из-за экрана.

— А-а… Я понял.

Доктор Макдональд снова обняла себя одной рукой, пальцами другой руки закручивая в волосах маленькие тугие колечки:

— Что могла делать двенадцатилетняя девочка с книгами ценой в двадцать, а то и тридцать тысяч фунтов?

 

12

— Если сейчас не выедем — мы опоздаем. Что если мы не приедем туда вовремя и не успеем на паром? Что мы тогда будем делать? Ведь вы сказали, что нам нужно выехать в половине пятого!

Я вытащил из папки очередной отчет:

— Ваши стоны по этому поводу процесса не ускорят. Почитайте журнал или что-нибудь еще.

Комната была забита дюжиной рабочих столов и кипами документов. Розоватого цвета стены, плитки напольного покрытия на краях загибаются вверх и покрыты подозрительными пятнами, лотки для входящей и исходящей документации, забитые до отказа. В спертом воздухе неприятный запах человеческого пота. Прогнувшиеся квадраты потолочных панелей заляпаны кусками упаковочной ленты поносно-коричневого цвета.

Несколько офицеров в форме сгрудились в дальнем углу, рядом с электрическим чайником и холодильником — забивают информацию в древние компьютеры бежевого цвета. Все остальные в гражданском.

Рядом с ними, заложив руки за спину, мотается детектив-сержант Смит. Изображает генерала.

— Это просто никуда не годится! — Повернулся к громадной демонстрационной доске, протянувшейся во всю длину комнаты, в которой располагался криминальный отдел. — Вам что, ребята, на самом деле нужно объяснять, насколько важны в расследовании первые двадцать четыре часа?

Как будто мы первый раз имели дело с местом свалки трупов.

Доктор Макдональд покопалась в своей сумке:

— Я что хочу сказать… сейчас почти половина пятого, а что, если мы опоздаем на паром и нам придется остаться в Абердине и что, если мы не сможем устроиться в гостиницу, потому что мы ее заранее не заказывали? Вот у меня, например, есть подруга, которая тоже вот так вот поздно выехала, и ей пришлось спать в машине, а я не хочу спать в машине — что, если туда кто-нибудь заберется?

Детектив-сержант Смит вытащил из кармана маркер и нацарапал что-то на демонстрационной доске. Полосы черной изоляционной ленты делили ее поверхность на колонки, озаглавленные «ИЗВЛЕЧЕНИЕ ТЕЛА», «ВИКТИМОЛОГИЯ», «МЕСТО СОВЕРШ. ПРЕСТУПЛЕНИЯ» и «ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИНДИКАТОРЫ». Под ними шла маркированная информация. Новичок еще, карьеру делает. Учит провинциальных тупиц, как работает полиция Грэмпиана.

Постучал маркером по демонстрационной доске:

— Вопрос, который вы должны все время себе задавать: «Где их держали до того, как похоронить?»

Да неужели.

Рона оторвалась от компьютера и заметила меня. Оскалилась, кивнула головой на детектива-сержанта Смита, произнесла беззвучно «задрот», сделав соответствующий жест рукой. Потом встала и, пройдя мимо нескольких рабочих столов, подошла к моему.

— Что за придурок. — Тихо так сказала. — Командует нами, как будто он подарок божий, мать его.

Присела на край стола, настолько близко, что доктору Макдональд пришлось отодвинуть свой стул сантиметров на двадцать.

— Тут из Тэйсайда сообщили, шеф, книги из спальни Хелен Макмиллан сплошь первые подписанные экземпляры. Ее папаша, как только узнал, что они чего-то стоят, сразу полез в Интернет и выяснил. Те, которые постарее — так, более-менее, но все вместе тянет на тридцать две тысячи фунтов.

— Тридцать две?..

— Да, представьте себе, — глаза Роны расширились, — стоят себе у ребенка на книжной полке.

Если бы она жила в Олдкасле, а не в Данди, кто-нибудь из криминального отдела уже давно бы все это спер. Вроде меня. С тридцатью двумя тысячами от целой кучи дерьма можно избавиться.

Доктор Макдональд расстегнула ремень безопасности:

— Мы опоздаем…

— Не опоздаем, если вы поторопитесь.

Дом на Флетчер-роуд стоял в полутьме. Поднялся ветер, и старые дубы стонали, царапая облака своими костлявыми пальцами. Мерцали китайские фонарики. Без четверти пять. Куча времени.

Она натянула на голову шерстяную шапку, вылезла из машины и пошла по гравийной дорожке, развевались полы ее дафлкота.

Я подождал, когда она войдет внутрь, потом достал мобильный телефон и снова включил его. Он пикнул и зачирикал: текстовые сообщения, пропущенные звонки, почтовый ящик — и все от миссис Керриган. Ей очень хотелось знать, почему я не появился вовремя с тремя тысячами, чтобы спасти свои коленные чашечки.

А с книгами за тридцать две тысячи я бы смог выкарабкаться…

Твою мать!

Полистал список контактов в поисках номера Генри Форрестера.

Тридцать две тысячи. И что это должен быть за человек, который украдет книги у мертвой девчонки?

Нашел номер, нажал кнопку и откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к гудкам.

Он ведь не собирается пропустить мой звонок, не так ли?

Так же верно, как и то, что я не собираюсь потерять свои ноги.

Щелк.

— Простите, что я не ответил на ваш звонок. А если хотите оставить сообщение… это ваше дело.

— Генри? Это Эш, Эш Хендерсон. Слушай, хочу тебе сказать, что завтра буду в Шетлэнде. Может быть, встретимся, выпьем по стаканчику или еще что-нибудь. Давно не виделись… — Закончил разговор.

Доктор Макдональд вынесла громадный красный чемодан и потащила его по гравию. Ее тетка шла за ней с двумя чемоданами поменьше. Я вышел и открыл багажник.

— Вы уверены, что у нас достаточно времени?

— Я вернусь через минуту. — Остановил «рено» рядом с бордюром и выключил мотор. — Все будет в порядке.

Она поковыряла приборную доску, потом сквозь ветровое стекло посмотрела на Кингсмит во всем его сером, приземистом, окраинно-микрорайонном великолепии. Придурок из четырнадцатого номера спустил с цепи немецкую овчарку побегать по улицам. Видно было, как у псины из-под шерсти проступали ребра, когда она остановилась под фонарем, чтобы сожрать какую-то дрянь из сточной канавы.

Доктор Макдональд облизала губы:

— Мне ведь не надо заходить, правда? Я не очень хорошо себя чувствую в…

— Незнакомых замкнутых пространствах — я помню. Оставайтесь здесь. Заприте двери, если хотите. — И выбрался в холод.

Едва я захлопнул за собой дверь, как она перегнулась через кресло и нажала на кнопку замка Потом сделала то же самое на своей стороне.

Овчарка подняла голову от сточной канавы и зарычала.

Я уставился на нее:

— Пошла на хрен.

Она затихла, прижала уши и, крадучись, исчезла в темноте.

Палисадник перед домом представлял собой вымощенный дорожной плиткой прямоугольник, огражденный по сторонам бетонным забором по колено высотой. Из стыков торчала пожелтевшая трава. По дороге к дому еще раз взглянул на часы — без пяти пять. Пятнадцать минут на сборы, час-полтора до Абердина — в зависимости от того, как будет загружена дорога…

Время поджимало. Паром отчалит ровно в семь, находитесь вы на нем или нет.

Я зашел, включил свет, захлопнул за собой дверь и только после этого заглянул в гостиную. На этот раз никаких признаков Паркера. Может, этот бестолковый ублюдок наконец свалил и нашел работу?

Неужели мне так повезло?

Наверх.

Чемодан на колесиках лежал на платяном шкафу. Я снял его, бросил внутрь несколько пар носков, несколько трусов, набор для мытья из ванной, пару джинсов из стоики в углу, все эти напроксены, диклофенаки и трамадолы из прикроватной тумбочки и покрытую пылью книгу в мягкой обложке с подоконника.

Что-нибудь еще? Так, Шетлэнд в ноябре — джемпер. Где-то здесь лежало это убожество крупной вязки. Мать Мишель подарила мне ею на Рождество.

В комоде нет. Куда, черт возьми, я мог его…

Позади меня скрип половиц. Я замер.

— Вроде собрался куда-то? — Мужской голос, низкий, доносился с маленькой лестничной площадки наверху.

Я застегнул молнию на чемодане, закрывая все, что было внутри:

— Мама не научила стучать, когда входишь?

— Да просто мне кажется, что кое-кто собирается ноги делать.

Я повернулся, не делая резких движений, стараясь, чтобы были видны мои руки:

— У тебя имя есть?

Мужчина на лестничной площадке улыбнулся, обнажив в оскале желтые зубы. Лицо у него было какое-то кривое, угловатое, все в шишках и слегка перекошенное. А еще оно было покрыто оспинами и шрамами. И еще он был очень здоровый.

— Можешь называть меня Мистер Боль.

Серьезно? Мистер Боль?

Уголки моего рта дернулись, но я взял их под контроль.

— Тогда скажите мне, Мистер Боль, этот визит дружественный или недружественный?

Он вынул руку из-за спины. В ней он держал металлическую трубу футов двух длиной, на конце которой под разными углами были приварены болты и гайки. Современный эквивалент того, что можно соорудить из пары гвоздей и бейсбольной биты, что-то вроде сантехнического пернача.

Явно, визит был недружественный.

— Так ты у нас плохой мальчик, да? Просрочил платеж.

— Зря время теряешь. — Я слегка наклонился, перенося вес тела и передвигаясь ближе к кровати. — Мне нужно время, чтобы деньги собрать.

— А вот это не моя проблема, правда ведь? — В воздухе, вибрируя колючками, мелькнула труба.

Я упал на колено и опрокинулся на бок. Что-то задело мое левое плечо, и лампа, стоявшая на тумбочке, взорвалась керамической шрапнелью. Я выбросил вперед ногу, но Мистера Боль на прежнем месте не оказалось.

Я упал на кровать и перекатился по ней, а булава лупила по матрасу, и пружины пели от ударов. Упал на пол с другой стороны, посмотрел вверх.

Труба неслась к моему лицу.

Я дернулся, врезавшись головой в стену, и пернач пролетел мимо. Его перья рассекли воздух меньше чем в дюйме от моего носа.

Господи, этот ублюдок был очень быстрый.

Теперь удар наотмашь. Из подоконника полетели щепки — пернач прорубил дерево и врезался в штукатурку как раз в том самом месте, где должна была находиться моя голова, если бы я не отшатнулся в сторону.

Быстрый и сильный.

Еще один удар, и коллекция книг в бумажных обложках разлетелась в разные стороны — бумажные крылья трепетали, опускаясь по спирали на пол.

Я нырнул влево и, схватив охапку одежды из кучи грязного белья в углу, швырнул ее в Мистера Боль. Носки, трусы, футболки — не самое смертельное оружие, но если бы они отвлекли ублюдка хотя бы на пару секунд…

Футболка зацепилась за оперенье — ткань затрещала, как огонь, — и чертова хреновина врезалась в раму кровати.

Я, как спринтер, вскочил на ноги и бросился вперед, целясь прямо ему в живот. Мне удалось опрокинуть его в платяной шкаф. На этой дистанции труба бесполезна. Ха, уже не так круто, как кажется? Одно дело — на расстоянии вытянутой руки. Тут ублюдок без проблем может мне голову продырявить. А если ближе? Совсем другой разговор.

В этом случае опыт победил тупую силу.

Я схватил Мистера Боль за горло и снова врезался вместе с ним в хрустнувшую древесно-волокнистую плиту. Он вонял чесноком и луком, изо рта несло кислым дерьмом. Левым кулаком — апперкот в ребра, туда же плечом, со всего маху, не обращая внимания на резкий, словно разбитое стекло, вопль моих разбухших костяшек. Один, два, три раза. Удовлетворяюще-пьянящее чувство от хруста ломающихся ребер. Если повезет, острый конец ребра пробьет этому ублюдку легкое.

Мне в ребро врезалось колено — целился по яйцам, скорее всего, но для меня это был не первый кулачный бой.

Мистер Боль дернул головой назад, потом вперед. Вот дерьмо. Я уткнулся подбородком в грудь, и глухой удар завибрировал по всему черепу, в ушах зазвенело. Ковер закачался подо мной, как палуба корабля.

Я отпустил его горло и отступил на пару шагов.

Из расплющенного месива, которое когда-то было носом Мистера Боль, пузырилась кровь, маленькие красные капли слетали с распухших губ.

— Сука! — Пернач взметнулся для очередного удара.

Да из чего он сделан, черт бы его побрал?

Да пошло оно все. Я повернулся и побежал, схватив за ручку чемодан на колесиках. Вывалился из двери спальной, захлопнув за собой дверь.

Заскочил в ванную комнату. Оторвал у ванной переднюю панель, схватил коробку с пистолетом… А дальше что? Он не заряжен, и патроны в другой коробке. Может быть, он еще и разобран, в довершение ко всему я вроде собирался его почистить? Точно — разобран. На полдюжины частей, и каждая в отдельном пластиковом мешочке — наверное, чтобы сохранить особую свежесть.

Твою мать!

Ладно, думай, думай, думай, думай!

БАМ! Зазубренный конец трубы прорубил дверь спальной — куски ДВП и картонной изоляции разлетелись по маленькой лестнице. Сраные муниципальные дома — экономят на стройматериалах…

Я схватил трубу чуть ниже перьев из болтов и гаек и резко дернул.

Что-то большое и неуклюжее ударилось о другую сторону двери. Петли не выдержали, вылетели из рамы, конструкция переломилась посредине и с шумом рухнула вниз вместе с ублюдком. Глаза навыкате. Кровь капает с подбородка. Руки хватаются за воздух… Так и вылетел.

И врезался прямо в меня, отбросив спиной на перила. Дерево прогнулось, хрустнуло и переломилось.

Мы покачались на краю, секунда свободного падения, потом — ШЛЕП. Ощущение — как будто взбесившаяся лошадь врезала копытом между лопаток. Воздух вылетел из моих легких вместе со стоном. А потом я покатился вниз по ступенькам, переплетясь руками и ногами с громадным вонючим ублюдком. Хрипя и изрыгая проклятия.

ХРЯСЬ.

Пол врезался в грудную клетку Как будто и без этого не было трудно дышать…

Господи, как больно.

Вставай. Вставай, пока он снова не начал махать этой чертовой трубой.

ВСТАВАЙ!

Я с хрипом всосал в себя воздух, закашлялся и встал на колени.

В прихожей полный разгром: ковер засыпан кусками двери и выбитыми балясинами, на свернувшихся кусках обоев следы крови.

Мистер Боль лежал на спине у входной двери, стонал, левая рука в области локтя была неестественным образом вывернута.

Выглядел он хреново.

Это хорошо.

Опираясь на стену, я встал, покачался на страдающем морской болезнью ковре, сделал пару вдохов. Шатаясь, подошел и врезал ему ногой по локтю.

Здоровяк не закричал. Он просто лежал с широко раскрытыми глазами, открывая и закрывая рот, потом схватил свою руку и прижал ее к груди:

— Аггггххххххххх…

Так ему и надо. Он мог…

Удар пришел из ниоткуда, прямо в живот, оторвав мои ноги от пола и бросив спиной о стену. Гипсокартон хрустнул, и в воздух взлетело облачко белой пыли.

Мои ноги согнулись в коленях, внутренности обожгло огнем. Я едва удержался на ногах.

Мистер Боль, со стоном поднявшись на ноги, стоял, качаясь взад-вперед; кровь и слюна капали из открытого рта. Потом он засмеялся.

Я схватился за то, что осталось от лестницы, — чтобы не упасть.

— Какого… Какого черта… тебе… надо?

Здоровяк повертел шеей, растягивая мышцы, сначала в одну, потом в другую сторону. Голос у него был глухой и какой-то мокрый:

— А ты нахальный малый. Надо бы тебя отшлепать. — Его левая рука безвольно висела вдоль тела, а правая заканчивалась громадным кулаком.

Он нагнул голову и бросился на меня…

 

13

Его правое плечо врезалось мне в грудь. Голова застряла у меня под мышкой, и мы, пятясь, врезались в стену. Гипсокартон не выдержал и взорвался кучей заостренных кусков, обдав нас облаком пыли.

Мне в живот прилетел кулак.

Из меня сквозь стиснутые зубы с шипением вырвался воздух вместе с брызгами слюны.

Конечно, самое разумное, что можно было сделать в этом случае, — это обхватить руками шею этого ублюдка. Держать удары и продолжать сжимать руки, пока кислород ни перестанет поступать в его кривой неандертальский мозг… Но это только при одном условии — если труба с гайками была единственным оружием, которое Мистер Боль принес на вечеринку. Значительно труднее будет, если в кишки воткнется нож.

Еще один удар, в то же самое место, в два раза сильнее.

Займемся рукой.

Я схватил его за левый бицепс и рывком завел руку за спину и вверх. Потом другой рукой поймал его запястье и резко дернул. Внутри что-то хрустнуло и лопнуло.

Следующий его удар был похож на легкое похлопывание. Мистер Боль с всхлипом втянул в себя воздух, но крика не последовало. Вместо этого он упал на колени, вытянув вперед правую руку с растопыренной пятерней — как будто хотел помахать ручкой сидящему в аду дьяволу.

Я врезал ему коленом в лицо.

Он хрюкнул и опрокинулся на спину. Я выпустил искалеченную руку, схватил Мистера Боль за клок волос на затылке и ударил мордой по третьей ступеньке снизу.

ХРЯСЬ.

— Скушай за маму…

Я поднял его голову и снова изо всей силы опустил на ступеньку.

ХРЯСЬ.

— Скушай за папу…

Ступенька покрылась кровавыми пятнами.

— И тебе самому не хворать…

ХРЯСЬ.

Он обмяк.

Я отпустил его и, тяжело дыша, отступил на пару шагов:

— Домашнее задание… домашнее задание делать надо… тупой… ублюдок, и друзей с собой приводить… я из таких, как ты… козлов… говно вышибал… еще когда ты… когда ты…

Да и хрен с ним. Я прислонился к стене.

Гостиная превратилась в груду обломков, лестница в руинах, ковер покрыт обломками дерева и выпачкан в крови, в воздухе запах гипса, меди и прокисшего пота.

Сантехнический пернач блестел в углу, рядом с вешалкой. Я, шатаясь, подошел к нему, наклонился и поднял.

Когда я выпрямился, мир вокруг меня завальсировал, а внутри черепа что-то застучало, угрожая выдавить мне мозги через уши.

Прислонился к кухонной двери. Восстановил дыхание. Постарался не блевануть.

О’кей.

Опять подступило.

Сделал несколько глубоких вдохов.

Ох… Адреналин, конечно, великолепное обезболивающее, но что будет, когда начнется отходняк? Костяшки левой руки пронзало пульсирующей болью, плечи как будто обернуты раскаленной колючей проволокой, поясница раскалывалась, желудок жгло, а все остальное просто нестерпимо болело.

Слишком стар я для таких вещей.

Точно. Пора позаботиться о визитере.

Я повернулся, держа у бедра утыканную шипами трубу.

Он лежал перед лестницей, свернувшись в клубок, и дрожал, прижимая к себе искореженную левую руку. Лицо — бесформенное месиво. Наверное, тому, кто называл себя «Мистер Боль», это совсем не нравилось.

Я схватил его за шиворот и потащил на кухню, оставляя скользкий темно-красный след на грязном линолеуме. Потом открыл заднюю дверь и выволок его в сад.

Темновато здесь. Из-под низких облаков прорывался болезненный свет, окрашивающий все в черно-белые цвета, которого едва хватало, чтобы различить очертания предметов. Тело здоровяка обмякло, а изо рта вырывался пар, пока я тащил его к тому месту, где должна была стоять сушилка для белья, если какой-нибудь предприимчивый ублюдок не спер ее.

Снова закрапал мелкий дождик, холодный и освежающий. Я поднял лицо к небу и позволил дождику намочить мою кожу.

Приходится искать удовольствие в малозначимых вещах. Поставил оперенный конец трубы на лодыжку Мистера Боли. Постучал по суставу:

— Знаешь, как больно будет, правда?

Здоровяк захрипел и дернулся.

— Да. — Я занес пернач над головой. — Ты абсолютно прав.

Я открыл багажник машины и опустил в него свой чемодан на колесиках — рядом с шикарными красными чемоданами доктора Макдональд.

Она повернулась и уставилась на меня в проем между сиденьями:

— Кажется, вы сказали, что будете через пять минут, а прошло целых четверть часа, и эта собака бегала здесь вокруг машины и принюхивалась… — Она отвернулась — брови нахмуренные, верхняя губа презрительно искривлена. — Что с вашим лицом?

Я закрыл дверь машины, потом повернулся и пошел в дом. Взял в одной из комнат картонную коробку. Поставил ее в багажник, потом сделал то же самое еще два раза, пока места в нем совсем не осталось. Единственная положительная вещь, когда живешь в подобном дерьме, — не стоило распаковываться после того, как Мишель выкинула меня из дома.

Еще один, последний заход в дом. Пока поднимался по раздолбанной лестнице, достал мобильник и набрал номер Паркера. Казалось, что прошла целая вечность, но наконец он ответил — голос пьяный и невнятный:

— Уголек! Как там дела?

Уже надрался. Или обдолбался.

— Я хочу, чтобы ты держался подальше от дома какое-то время.

— Ты ведь не будешь ее сегодня пялить, а, Уголек? Слушай, чувак, ты просто похотливый…

— Это небезопасно, о’кей? Кто-то весь дом вверх дном перевернул.

Я завернул вверх ковер в спальной комнате и поднял половицу. Сунул руку внутрь, вытащил сигарную коробку Ребекки и спрятал ее на груди.

Твою мать… Неужели Большой Джонни Симпсон? Чувак, клянусь, я не знал, что она его сестра, она…

— Найди какое-нибудь другое место, где можно отсидеться. К маме пойди или еще куда-нибудь.

Потом я пошел в ванную комнату. Передняя панель отошла довольно легко. Схватил несколько пластиковых пакетов на молниях, спрятанных под ванной, и рассовал их по карманам. Вышел обратно на лестницу.

— Уголек, прости меня, ладно? Я не хотел.

— Позвоню тебе, когда вернусь обратно. — И, закончив разговор, захлопнул за собой входную дверь и потащился к «рено».

Доктор Макдональд пялилась на меня с пассажирского кресла и кусала нижнюю губу, глаза ее были широко раскрыты. Я открыл багажник, расстегнул молнию на чемодане и сунул внутрь сигарную коробку. Сел за руль. Немного посидел с закрытыми глазами, устраиваясь поудобнее, чтобы кресло приняло вес моего тела, а мышцы привыкли к новой болезненной конфигурации.

Она откашлялась:

— Мне кажется, это будет неплохая идея — высадите меня где-нибудь, не важно где, в смысле, я не хочу сбивать вас с вашего пути, и конечно же со мной временами бывает…

— Бывает очень непросто, но мы с этим справимся. — Я повернул ключ зажигания. «Рено» бессвязно забормотал и вернулся к жизни. — Самое главное — вовремя сбросить скорость, когда увидишь видеокамеру на дороге.

— У вас кровь на лице.

Рулевое колесо, казалось, было сделано из бетона, но я все же вывернул его на полную. Подшипники застонали, когда машина уткнулась в противоположный бордюр, потом выехала на дорогу и поехала в нужном направлении. Я включил фары, щелкнул рычажком отопления, чтобы просушить запотевшее ветровое стекло, и включил радио. Из динамиков зажужжала-захрипела обычная музычка.

— Констебль Хендерсон… — Доктор Макдональд повернулась, чтобы посмотреть в боковое окно. — Эш? Что случилось?

— До Абердина час. Полтора часа в час пик. — Я прижал педаль газа к полу, и машина запетляла по улицам, залитым желтоватым светом фонарей. — Не забыли пристегнуть ремень?

— Вы уверены, что можете вести машину?

Не совсем.

Песня смолкла, и в машине забубнил голос не то ведущего детской телевизионной викторины, не то наркомана:

— Да, правда здорово? Прямо-таки настраивает вас на помешательство в середине недели! — Сирены и тромбоны оглушительно закрякали. — Ха-ха! Вы слушаете программу Чокнутого Колина «Клуб Любителей Езды в Час Пик»! Через минуту — спортивные новости…

— Если что-то случилось, — тихо сказала она, опустив голову, — возможно, стоит поговорить об этом? Это то, что я обычно делаю. Правда, уже после того, как кого-нибудь арестуют. Но сейчас это не так важно.

Мистер Боль. Что за имечко для взрослого мужчины. На метадоне, наверное, сидит. Или на крэке. Этот ублюдок точно должен был что-нибудь принимать, чтобы зарабатывать подобным образом.

Всего два пропущенных платежа — и они уже присылают кого-то меня изуродовать. Разве это честно?

Голова гудела, глаза резало, и свет фар каждой встречной машины становился для меня ржавым ножом.

Когда «рено» заскрипел по кольцевой развязке, доктор Макдональд ухватилась за ручку над дверью, а я все давил и давил на газ, направляя машину к северу.

— Это действительно… Мы на самом деле должны ехать так быстро, в смысле, что если что-нибудь случится, например шина лопнет, или мы врежемся во что-нибудь, или грузовик выскочит на встречную полосу, или…

— Пожалуйста… заткнитесь. На минуту. О’кей? Только на одну минуту. — Я надавил основанием ладони на левую глазницу.

Я чувствовал себя так, как будто меня кувалдами избили. Наверное, следовало остановиться и достать из чемодана трамадол. Всего лишь пять минут займет. Правда, тогда мы, возможно, опоздаем на паром.

Хотя и без этого можем опоздать. И все из-за этого засранца.

Молчание с противоположной стороны машины.

Она сидела, сложив на груди руки, скрестив ноги, и глядела в окно. Не нужно быть экспертом в области невербальной коммуникации, чтобы понять, что это значило.

Ну, я вот что скажу. Да пошла она! Хотел бы я посмотреть, какая она будет разговорчивая, если какой-то отморозок вдруг решит ее изуродовать.

Впереди сквозь дождь замигали сигнальные огни объездной дороги.

Ладно. Очень может быть, что я действительно планировал сделать ноги на пару дней. А что, у меня был какой-то другой выход?

Специальное полицейское задание — сопроводить чокнутого психолога в Шетлэнд, подстраховать, чтобы не свалилась в море, чтобы автобус ее не сбил или овца не покалечила. В общем, оградить ее от всех возможных несчастий, которые спрятаны у нее в полосатом рукаве. О’кей, пропустил я пару платежей, и что?.. Зачем нужно было посылать ко мне обдолбанного наркомана с сантехническим перначом?

Этому гаду еще повезло, что я благоразумный человек.

Объездная дорога повернула налево, опустилась ниже уровня автострады, потом снова поднялась вверх и слилась с А90 на север к Абердину. Стрелка спидометра переползла за восемьдесят.

А она все еще дулась.

И это просто потому, что я вежливо попросил ее заткнуться на минуту.

Ну, может быть, и не вежливо, да и не попросил…

Ладно, я был неправ. Теперь счастлива? Да, это была моя вина.

Как всегда.

— Простите. Я просто… — Глубокий вздох. — Я не хотел вас обидеть.

Она дернула плечом, подняв его почти до самого уха.

Да ладно, черт возьми!

— Ну, на самом деле… простите.

Она повернулась на кресле, осмотрела меня с головы до ног и улыбнулась:

— Пятнадцать минут — я поражена — думала, что вам потребуется полчаса, чтобы извиниться, — значит, для вас еще не все потеряно. Эш… какое странное имя, правда? В смысле, ваши родители, наверное, назвали вас в честь дерева, но я готова поспорить, что многие думают об огне, о горящих, бегущих и вопящих людях…

 

14

— Ну откуда я мог знать, что они перекопают половину дороги? — «Рено» пересек автостраду и въехал в ворота гавани. — У нас еще есть пятнадцать минут.

Абердинский паромный терминал представлял собой длинную крытую галерею, пристроенную к боку уродливого здания с фасадом без окон. Красно-белый шлагбаум перекрывал въезд в зону загрузки автомобилей. Я опустил окно, впустив внутрь машины визгливые крики чаек и смешанный запах солярки и рыбы.

Невысокий мужичок пристально смотрел на нас из будки охраны. Обвисшее лицо, мешки под глазами.

— Извини, друг. Ты опоздал, — сказал он без особого сожаления в голосе.

— Нет! — Доктор Макдональд схватилась за края кресла. — Эш, я вам сказала, что не буду спать в машине. А вдруг кто-нибудь придет, это…

— Успокойтесь, пожалуйста. — Я помахал в окно раскрытым удостоверением: — Полиция.

— Ничего не могу поделать. Палуба для машин закрыта.

— Черт! — Я уставился на громадную бело-синюю тушу морского парома «Хросси». — Отлично, мы оставим машину здесь. Доктор Макдональд, на выход!

— Ц-ЦЭ. — Охранник поцокал языком. — Посадка заканчивается за полчаса до отплытия. Вы на пятнадцать минут опоздали.

— Да послушайте вы, мы по серьезному делу, мы должны…

— Вообще-то… — Доктор Макдональд выбралась в ночь под мелкий дождик, подошла к окну будки охранника и улыбнулась ему: — Простите, не знаю, как вас зовут, меня зовут Элис.

— Арчи.

И она начала с ним говорить.

Я достал мобильный телефон. Лучше позвоню Дики, предупрежу, что поездка займет больше времени, чем предполагалось. А там посмотрим, может быть, сможем забронировать места на паром на завтрашний вечер, прежде чем вернемся в Олдкасл… Где меня дожидается миссис Керриган.

А может быть, лучше остановиться где-нибудь здесь. Хотя для Абердина это легче сказать, чем сделать. Если повезет, найдем что-нибудь с завтраком в пригороде.

Кто-то постучал, по крыше машины. Доктор Макдональд, наклонившись, улыбнулась мне. Потом показала пальцем на здание терминала:

— Берите вещи и дайте Арчи ключи от машины.

О господи, как больно… Я тащился по крытой галерее вслед за доктором Макдональд и ее модными красными чемоданами. Каждый шаг — словно тебя избивают бетонными блоками. А мой дерьмовый чемодан на колесиках, как только я перетягивал его из одной секции в другую, все время пытался исполнить некую фантазию на тему родео.

Доктор Макдональд остановилась и, переминаясь с ноги на ногу, посмотрела на меня:

— Давайте быстрее, а то опоздаем, опоздаем же…

Надо бы принять трамадол, когда случай подвернется.

— Что вы ему сказали? Арчи, охраннику этому?

Она снова пошла вперед:

— Я же говорила, что была лучшая на курсе, помните?

Почему у нее чемоданы ведут себя прилично? Ведь груза у нее вдвое больше, чем у меня.

У корпуса парома трап внезапно кончился. Пара толстых металлических дверей широко раскрыта. Корабельная зона приема похожа на вестибюль гостиницы — обшита полированным деревом с хромированными поручнями, громадный сверкающий рабочий стол, что-то вроде скульптуры резвящегося лосося и пара лестниц, ведущих на следующую палубу.

Седая женщина в черном жилете подняла к губам рацию:

— Все в порядке, они на борту. Закрывайте внешние двери.

Глухой удар, потом резкий металлический звук — и двери захлопнулись. Палуба под ногами завибрировала Этакое утробное ворчание, перешедшее в колени, а потом даже легкие задрожали. Женщина подошла и протянула руку доктору Макдональд:

— Арчи мне все рассказал. Если можем чем-то еще помочь вам, дайте мне знать. — Неужели у нее слезы на глазах?

— Большое спасибо, я так вам признательна.

Странно.

Я похромал к стойке регистрации, волоча за собой чертов чемодан.

— На Макдональд и Хендерсон каюты забронированы?

Мужчина поклацал на клавиатуре:

— Давайте посмотрим… — Поднял на меня глаза и кивнул — губы плотно сжаты и немного сморщены. — Вот, пожалуйста. Ваша каюта слева, места в ресторане зарезервированы на семь тридцать.

— Спасибо. — Я взял маленькие белые билетики. Нахмурился. — А что насчет второй каюты?

— Второй каюты? — Он снова вернулся к клавиатуре. — Здесь ничего нет. Каюта одна, и все остальные каюты заняты. А вы разве не… — И склонил голову набок.

— Вот ведь… Все в порядке. — Да пошли вы все. Слишком устал. Все тело болит. — Спасибо.

Пошел по коридору слева от стойки регистрации, нашел каюту 16 А, сунул билетик в электронный замок.

Дверь открылась — небольшая, бежевого цвета, каюта. Две односпальные кровати друг напротив друга. За стеной — туалетная комната и место, где можно повесить одежду. Небольшое пространство для приготовления чая или кофе. Иллюминатор.

Мимо проплыли огни абердинской гавани, громадные оранжевые буксиры, емкости для бурового раствора, краны, трубы, контейнеры.

Бросил чемодан посреди каюты и плюхнулся на одну из коек.

Застонал. И тут зазвонил мобильный телефон. Пошел к черту.

Он перешел на голосовую почту.

Болело ВСЕ.

Я лег на спину и уставился на потолочную плитку. Надо встать и выпить таблетку… К черту — это значило двигаться. Вынул телефон не обращая внимания на значок пропущенного звонка, светящийся на дисплее, выбрал номер из телефонной книги.

Ответили с пятого гудка.

— Детектив-инспектор Морроу. — Голос Хитрюги Дейва был едва слышен из-за шума переполненного паба.

— А я думал, ребята, вы убийство расследуете?

Пауза.

— Эш…

— Окажи мне услугу.

Ничего, только приглушенная болтовня бандитов и обычный гул забитого под завязку паба Потом клацанье и что-то вроде приглушенного рева голосов. Пьяное пение. Автомобильный гудок.

— Слушай, насчет прошлой ночи с Эндрю, я…

— Чарли знает?

— Конечно, Чарли не знает! Что я должен ей сказать, как ты думаешь? «Эй, дорогая, как день прошел? Да, между прочим, я теперь педик. Что у нас сегодня на ужин?» И чем все это кончится?

Не позавидуешь.

— Ну ты и не говори ей.

— Ведь ты никому не скажешь, правда? Если это станет известно, то я…

— Слушай, мне по фигу. У меня у самого старший брат Бретт в следующем месяце женится на инженере-электрике по имени Гарет. — Я закрыл глаза и провел по ним рукой, пытаясь соскоблить головную боль. — А сейчас просто заткнись. Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

— Ведь ты никому не скажешь?

— Мне нужно, чтобы ты пошел ко мне домой и… немного прибрался.

Пауза. На другом конце линии на заднем плане раздалось чье-то пение, приближающийся звук сирены «скорой помощи».

— Для чего? Что ты наделал?

— Гость приходил незваный.

— Понятно. — Глубокий вздох. — А он?..

— Нет. Выглядел не очень хорошо, когда я уходил, но жить будет. Да и ногу ему, по всей видимости, спасут.

Длинный шипящий вздох:

— Хорошо, хорошо, я посмотрю, что можно сделать.

— Спасибо, Дейв. — Я закончил разговор. Судя по дисплею телефона, у меня было еще два пропущенных звонка. Пусть подождут.

Каюта качалась слева направо. Должно быть, вышли из гавани, из круга ее защищающих рук в холодные объятия Северного моря. Потом комната закачалась взад и вперед. Чем дальше мы продвигались, тем сильнее становилась качка и громче ревели корабельные двигатели.

Даже как-то успокаивает… Надо бы задремать ненадолго.

Три громких удара в дверь.

— Эй? Эш? Констебль Хендерсон? Эй? Это я, Элис… — Доктор Макдональд. Чудесно. — Эй? Вы здесь?

Я стиснул зубы, спустил ноги на пол и встал враскоряку — спина согнута, руки болтаются.

— Эй? — Тук, тук, тук.

Я открыл дверь.

Она стояла в узком коридоре, обняв себя руками, и зыркала глазами по сторонам:

— Там сказали, что с каютами произошла какая-то ошибка, нам заказали только одну, а все остальные каюты заняты, и совершенно очевидно, что мы не можем делить с вами одну каюту. Это будет неправильно. Мы работаем вместе, вы — мужчина, я — женщина, а что если что-нибудь случится, это будет выглядеть…

— Вы себе льстите. — Я опустился на смятую койку и рухнул на нее вниз лицом. Ощущение было такое, словно меня снова избили.

— Но мы не можем делить эту каюту, это нелепо, я хочу сказать, что…

— Поверьте мне, — слова приглушены подушкой, — вы не настолько неотразимы.

Последовала пауза, потом скрип, как будто кто-то опустился на соседнюю кровать.

— Вы не можете поспать где-нибудь в другом месте?

— Мне кажется, что я буду в состоянии контролировать свой сексуальный пыл. При условии… да твою же ты мать. — Чертов телефон снова зазвонил. Вытащил его и приложил к уху: — Что?

Ирландский акцент, женский голос:

— Офицер Хендерсон, вы что, приличные манеры забыли, помимо всего прочего?

— Миссис Керриган. — Сегодня ничего не могло быть хуже этого.

— У них там наверху есть такие кресла, их можно разложить во всю длину, и я вполне уверена, что они очень удобные, и вы можете взять одно из этих…

— У меня есть для вас сообщение, офицер Хендерсон.

— О, да! Я получил ваше чертово сообщение, все в порядке. Я вот что хочу сказать — я тоже знаю, где вы живете.

— Вы можете взять его в аренду всего за пару фунтов и… — Доктор Макдональд не унималась.

— Ты что, совсем крутым стал — разговаривать со мной таким…

— Вы меня инвалидом хотели сделать! Вы что, на самом деле думаете, что это вам сойдет с рук? — Похоже, что я убеждал сам себя.

— Я не могу спать под открытым небом, окруженная незнакомыми людьми, ведь что угодно может случиться, в смысле, я вообще заснуть не смогу, это будет просто… — Доктор Макдональд и не думала заткнуться.

— Где наши деньги, офицер Хендерсон? У нас был договор.

— Об этом нужно было думать прежде, чем посылать в мой дом костолома. — Костяшки пальцев заныли, и корпус телефона хрустнул у меня в кулаке. — Сделка отменяется. И если я увижу рядом с собой кого-то из ваших собак, я сам к вам приду. Понятно?

Молчание на другом конце линии.

— …и то, что случится потом, будет просто ужасно, ведь я не выношу, когда люди смотрят на меня во сне, даже Ричарду приходилось уходить в соседнюю комнату, когда он оставался у меня.

— Слушай, ты, урод, если ты еще когда-нибудь наедешь на меня, я, мать твою, сама к тебе приду. И тогда посмотрим, как ты своим хавальником работаешь. Сделка отменится только тогда, когда я об этом скажу. Четыре штуки в четверг, к середине дня. — И она отключилась.

— Конечно, здесь речь совсем не идет о том, что я не ценю вас, как коллегу, на самом деле я вас очень ценю, но я полагаю, что нам не следует спать в одной каюте. — Доктор Макдональд даже не смотрела в мою сторону.

Вот тварь… Я бросил телефон на тумбочку и сложил руки на голове. Вот ведь тварь, а? Ну что за гнида, мать твою? Ну зачем? Зачем я раскрыл свою сраную пасть? Стал угрожать, и кому — правой руке Энди Инглиса. Великолепно, просто ничего лучше не придумал. Без вопросов — это все мне отыграется. И еще яйца откусит. Твою ты мать…

— …в смысле, мы ведь встретились только вчера… Эш? Эй?

Я повернулся на бок. Боль была чуть слабее, чем если бы меня сбила машина.

— Я иду в душ. Вы можете остаться и смотреть, но лично я бы вам этого не рекомендовал, — сказал я, еле ворочая языком.

Пока я плелся наверх, на главную палубу, всю из светлого дерева и сияющего хрома, паром бренчал, вибрировал и раскачивался у меня под ногами во все стороны. Магазин, два бара, кинотеатр, спасательные лодки… Чего еще можно желать? Народу было много: семьи, компании молодых людей, парочки, кто-то просто сам по себе. Нечто вроде команды по регби — все в одинаковых красных куртках, поглощавшие пинтами лагер и певшие какую-то народную песню.

По телевизору, висевшему на стене, шли новости, но его никто не смотрел.

Я остановился на минутку. На экране во всем своем викторианском заплесневелом великолепии красовалось здание штаб-квартиры полиции Олдкасла. Перед входом под синим зонтом стояла женщина с развевавшимися на ветру волосами и что-то говорила в камеру. Из-за пения невозможно было разобрать ее слов, но в бегущей строке в самом низу экрана было написано следующее: «СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА. НАЙДЕНЫ ТЕЛА. ПОЛИЦИЯ ОЛДКАСЛА ПОДТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ОСТАНКИ ПРИНАДЛЕЖАТ ЖЕРТВАМ МАЛЬЧИКА-ДЕНЬ-РОЖДЕНИЯ».

Картинка сменилась, и на экране появился помощник начальника полиции Драммонд — где-то на брифинге для средств массовой информации. Старался сорвать как можно больше похвал перед тем, как завтра появится Дики со своей командой кайфоломов.

Поесть на пароме можно было в двух местах: в столовой на корме корабля и в модном заведении, где можно было отужинать с вином, сидя за столом, покрытым скатертью. От остального мира оно было отгорожено стеклянной стеной — наверное, для того, чтобы люди снаружи могли видеть, как замечательно проводят время люди внутри.

Я открыл дверь и присоединился к миру избранных. Столов в заведении было штук пять-шесть, и все они были заняты. Доктор Макдональд сидела за столом в самом дальнем углу, спиной к стене, и внимательно изучала меню. Я подошел, сел на стул напротив:

— Нашего помощника начальника полиции по ящику показывают. Метит территорию, пока команда Дики не нарисовалась.

Она на меня даже не посмотрела — дулась.

Появился мужчина с подносом:

— Большой «Гленморанджи»?

Доктор Макдональд подняла вверх руку:

— Мне. И еще я возьму бутылку «Пино Гриджио».

— Да, конечно. Сэр?

Я повернулся на стуле. Сморщился, когда раскаленные иглы вонзились в поясницу и живот.

— Минеральную воду с газом, большую бутылку.

— Вы готовы заказывать или желаете пару минут подождать?

Доктор Макдональд захлопнула свое меню:

— Я буду селедку, потом свинину и черный пудинг.

— Великолепный выбор. Сэр?

— Э-э… Дайте мне минутку, пожалуйста, я…

— Он возьмет копченого лосося и говяжью вырезку с кровью. — Она опрокинула свой виски и поставила пустой стакан на стол. Вздрогнула. — И мне еще порцию.

— Сию минуту. — Официант поставил на поднос пустой бокал, забрал меню и растворился.

Едва он ушел, доктор Макдональд подняла с пола свою сумку и вынула из нее красный пластиковый фолдер. Выложила содержимое на стол — копии всех поздравительных открыток, которые родители Ханны Келли получали от Мальчика-день-рождения.

— Вы уверены, что это следует делать в этом месте?

— Вот почему я сижу в углу. Никто не может заглянуть мне через плечо. — Разложила открытки в хронологическом порядке: самые старые — вверху слева, самые последние — справа внизу. Потом обняла себя одной рукой, другой рукой играя с волосами, и стала внимательно смотреть. — Все, что он делает, имеет значение, мы просто еще не понимаем, что это значит. Он покрасил Ханне волосы — вот здесь, на открытке номер три. Но он не делал этого с Эмбер О’Нил. Он превратил Ханну в кого-то другого, здесь все дело в проецировании своих желаний на других людей…

— Не думал, что вы любите виски, — сказал я почти миролюбиво.

— А на номере семь он все сбрил, подчистую, даже брови. Он наказывает не ее, он наказывает того, кого он воображает…

Доктор Макдональд снова внимательно все осмотрела, поигрывая волосами.

— Откуда вы знаете, что я не вегетарианец?

— Хммм?

— Вы заказали мне стейк. Откуда вам известно, что я не…

— Руки.

Поднял их. Руки как руки. Костяшки сбиты и опухли, только и всего.

— Как вы можете…

— У него нет ярко выраженного физического типа. Все девушки с различными формами и размерами, волосы прямые и кудрявые, длинные и короткие. Блондинки, брюнетки, рыжие… Полагаю, ему это все равно, если потом он их красит. Некоторые хорошенькие, некоторые — не очень, он на самом деле не видит их, он видит только то, что хочет в них видеть. — Доктор Макдональд взяла со стола салфетку и закрыла ей открытки. Затем улыбнулась — вернулся официант.

— Большой «Гленморанджи».

 

15

Она одним глотком опрокинула в себя еще одну порцию виски, а потом, сморщившись и поежившись, судорожно выдохнула.

Я откинулся на спинку стула и налил себе немного газированной водички:

— Почему у меня такое чувство, что вы не любительница выпить?

— Назвали бы вы Мальчика-день-рождения нормальным? Я спрашиваю, потому что я назвать его нормальным не могу. Но я могу попытаться думать, как он, если мне хочется выяснить, что он хочет, и что ему нужно, и почему пытать молодых девушек для него нормальное явление, хотя это все несколько натянуто, потому что он — ненормальный, а я — нормальная.

— Вы — нормальная? — Я не смог сдержать улыбку. — Вы в этом уверены?

Ее щеки залило розовым, она отвела глаза и уставилась на фотографии Ханны Келли:

— Он был активен в течение десяти лет, в первые шесть лет он похищал по одной девушке в год — потом последовал перерыв в двенадцать месяцев — и три года назад он похитил две жертвы за три недели, и то же самое в прошлом году.

— Вы на самом деле думаете, что вы нормальная?

— К настоящему моменту он, по всей видимости, похитил еще двоих. — Она плеснула «Пино» в винный бокал, отхлебнула. — Таким образом, жертв стало двенадцать, все похищены накануне тринадцатого дня рождения, и следующее число тоже будет тринадцать. Тринадцать тринадцатилетних… В этом что-то есть. — Еще глоток. — Или не будет, в смысле, всегда ведь может наступить время, когда он убьет тринадцать девушек, если будет продолжать заниматься тем, чем он занимается сейчас, а мы не сможем его поймать. И со временем число его жертв достигнет девятнадцати, потом двадцати одной, потом…

Булочки были теплыми, и я намазал одну маслом.

— Если только он не станет наращивать темпы. В прошлом году было две жертвы, а в этом их может стать три или четыре. А может, он решит пуститься во все тяжкие и закончит жизнь в канаве со стволом обреза во рту.

Доктор Макдональд потерла рукой по рукаву своей полосатой блузки:

— Совершенно очевидно, что число имеет какое-то значение. Совсем не часто празднование тринадцатилетней годовщины девочки является поводом для ее похищения и последующих пыточных фантазий без особой причины, что-то должно было случиться с ним, когда ему было тринадцать.

На этот раз, когда она поднесла к губам стакан с вином, она выпила его до последней капли.

— Вас будет тошнить. Вы это знаете, не так ли? — спросил я, наливая себе минералки.

Она взглянула на бутылку, облизала губы, снова наполнила стакан:

— Почему это не работает?

— О-о… дайте только время.

На конце ее вилки раскачивался кусок маринованной селедки.

— Или, возможно, что-то произошло, когда кому-то другому исполнилось тринадцать, а он был младше, это больше похоже на правду. В смысле, для того, чтобы развилась подобная патология, вы должны находиться на ранних стадиях сексуального развития, когда ваши чувства «хорошего» и «плохого», «правильного» и «неправильного», «нормального» и «странного» все еще… все еще под… податливы. — Последнее слово перешло в отрыжку, разбросавшую по всему столу алкоголь и куски маринованной селедки. — Оох, пардон.

Она протянула руку к вину и снова наполнила бокал. В бутылке почти ничего не осталось. Ее щеки стали ярко-розовыми, точно такого же цвета был кончик подбородка.

Я поковырялся в копченом лососе:

— Вам, возможно, пора подумать об отдыхе.

— Мне кажется… Мне кажется, что мы ищем кого-то, кто был травмирован тринадцати… тринадцатилетней девочкой. — Доктор Макдональд закрыла один глаз и налила «Шираз» в мой стакан. Оно вошло почти все, остатки расплескались красными пятнами по белой скатерти. — Или же того, кто не был… травмироваран… тринадцатилетней девочкой в какой-то… в какой-то момент. В «Гордонз» была эта отвратительная корова Кларисса, и она за моей спиной говорила ужас… ужаснейшие вещи.

Я отставил бокал в сторону:

— Можно я попробую догадаться — вы выступили против нее, она поняла, что была испугана так же, как и вы, и вы стали лучшими подругами.

— Нет, она из меня все дерьмо выбила, за мусорными баками, на перемене. — Доктор Макдональд отковыряла вилкой кусок черного пудинга, подняла на уровень глаз и стала, прищурившись, его рассматривать. — Возможно, она сексуально над ним надругалась, или он хо… хотел надругаться над ней, а не она. Но он любил ее, и это все было обречено… Обреченооооооо. А чего вы вино не пьете, а? Вы почему не пьете… ваше вино… не пьете?

— Да, вы уж, пожалуйста, извините нас. — Я протянул визитную карточку. Затем, покопавшись, вытащил двадцатку и тоже протянул. Весьма щедрые чаевые, но если уж быть совсем честным — то, как себя вела доктор Макдональд… Она сидела, склонившись вперед, обняв руками тарелку с чизкейком и упав головой на руки. Кудрявые каштановые волосы разметались по лужице пролитого бренди. И что-то тихо напевала.

Вечно эта проблема с психологами — слишком много времени проводят, копошась в сознании чокнутых насильников, убийц и педофилов, так что даже иногда некоторая часть их «нормального я» стирается.

Я бросил красный пластиковый фолдер в ее сумку, набросил на шею ремень и, просунув руки ей подмышки, поставил на ноги.

Она прекратила петь. Нахмурилась:

— Его обидела светловолосая тринадцатилетняя девочка. Она разбила… она разбила ему сердце. И еще, может быть, руку сломала или ногу. Или еще что-нибудь.

— У вас вся щека в чизкейке. — Отпустил ее. Доктор Макдональд, пошатнувшись, сделала шаг назад. Это было похоже на то, как будто она собиралась врезаться в соседний стол. Я снова схватил ее. — Лучшая на курсе, да?

— А вввам… вам когда-нибудь… тринадцатилетняя девчонка сердце раз… разбивала?

О-о, она ничего не знала.

— Идти можете?

— Готова поспорить, что она это сделала Бьюсь об заклад, она разбила его на две половинки — и наступила на него ногой, как… как на жука.

В ванной блевали. Я лежал на спине на своей койке — подушки под головой, босые ноги на пуховом одеяле — и просматривал фотографии в фолдере доктора Макдональд. Трамадол и напроксен обнимали меня теплыми мягкими руками, и это успокаивало сильнее, чем слабое раскачивание парома.

Еще один взрыв раскатистых рыганий. Потом голос:

— Эш… Эш, придержите мне волосы…

— Нет.

В фотографиях Макдональд, казалось, отсутствовал какой-либо порядок. В самом начале были поздравительные открытки Ханны Келли, но сразу после них шли фотографии Хелен Макмиллан — двенадцатилетней девочки из Данди с подписанными первыми экземплярами книг на тридцать две тысячи фунтов на книжной полке в спальне.

Она уже не была похожа на ту девочку на фотографиях, которые мы нашли у нее в комоде. Сейчас ее сердцевидное лицо и длинную, покрытую синяками шею обрамляли огненно-рыжие завитки кудрей. Нос и щеки были покрыты веснушками, из носа вытекала тонкая струйка крови. Слишком много туши на ресницах — краска смазана и размыта слезами.

Воротник ярко-зеленого пальто разорван сбоку, торчит подкладка. Обе руки за спиной, лодыжки привязаны к ножкам стульев, на джинсах в промежности и на бедрах темные пятна. В верхнем левом углу нацарапана цифра «1».

Эта фотография не была поляроидным снимком, как карточки Ребекки или других, более ранних, жертв. Мальчик-день-рождения стал наконец-то двигаться в ногу со временем и купил себе цифровую камеру. Дело, скорее всего, было в том, что он не мог покупать обычную пленку и проявлять ее в супермаркете.

Я посмотрел Хелен в глаза. Они были серо-зеленого цвета, розовые по краям, блестящие в тех местах, где вспышка отсвечивала от слез. Открытка пришла вчера вечером, но мертва она была уже целый год.

— Эш… Эш, я умираю… — Звуки рвоты. — О нет… У меня… у меня черный пудинг в волосах…

Слава богу, что вытяжка начинала работать тогда, когда включали свет — она вытягивала вонь от непереваренной еды, двух порций виски, бренди и двух бутылок вина. Ей бы лучше было употреблять все это сразу в туалете — чиститься удобнее.

Я отложил карточку Хелен Макмиллан в сторону и вытащил другой набор — девочку из Кардиффа. Затем другую, из Бристоля. Из Абердина, Ньюкасла, Инвернесса, Лондона. Снова из Лондона. Из Олдкасла, Глазго… Десять жертв, не считая Ребекки, за девять лет. Всего сорок две открытки.

Открытки Эмбер О’Нил шли в самом конце. Похищена десять лет назад из торгового центра «Принцесс-сквер» в Глазго. Первая, на кого положил свой маленький черный глаз Мальчик-день-рождения.

Пепельная блондинка, по бледному лицу текут слезы, нос слишком большой, губы приоткрыты, обнажая окровавленные зубы. Кляпа нет. По крайней мере, на первых двух фотографиях. Он хотел послушать, как она кричит, потом передумал. Наверно, было не очень весело слушать, как она зовет на помощь, когда он вырезал разные фигуры у нее на коже.

Блондинка, и это значит, не надо перекрашивать волосы. Похищена в Глазго. Больше никто ее не видел.

Лорен умерла между четвертой и пятой открыткой. Эмбер продержалась до номера шесть — глаза умоляюще расширены, но всему телу граффити, вырезанные острым лезвием. А через год пришла открытка номер семь. Левая сторона головы вдавлена внутрь, на пепельных волосах запеклась кровь. Следующая открытка была еще хуже, но, по крайней мере, Эмбер уже ничего не чувствовала. Пришло время страдать ее родителям.

Я расстегнул молнию на своем чемодане, вытащил сигарную коробку, открыл крышку и достал открытки Ребекки. Их было пять, и на них она все еще была жива, все еще боролась, кричала и истекала кровью…

Звуки спускаемой воды в унитазе, затем пара приглушенных стонов, потом зашумел душ. Доктор Макдональд смывала с себя непереваренные ошметки.

Я смотрел на последнюю поздравительную открытку Ребекки, когда дверь ванной комнаты, щелкнув, отворилась, и на пороге появилась завернутая в полотенце доктор Макдональд. К груди она прижимала свою одежду. Мокрые волосы, завившись плотными кудряшками, обрамляли лицо, один глаз зажмурен, другой открыт и налит кровью. Она открывала и закрывала рот, производя липкие чмокающие звуки.

— Бррр…

Я положил открытку с Эмбер О’Нил поверх фотографий Ребекки:

— А вы чего ждали?

Ее язык все еще заплетался. Впрочем, как и ее ноги.

— Я мертвая. Я умерла, а это — ад… — Плюхнулась на другую койку и, сжав колени, стала раскачиваться взад и вперед. — У нас есть вода? Та, что в кране, на вкус как собачья моча.

Ну что, расхотелось болтать?

— Бутылка рядом с кроватью. Купил в магазинчике, пока вы там унитаз пугали.

— Больше. Не буду. Пить. Никогда. — Бросила одежду на пол, подняла двухлитровую бутылку и сделала большой глоток. Рыгнув, отлипла. — Бррр… Блевотиной отдает.

— Прекратите скулить и пейте. Завтра будет лучше.

— Почему вы позволили мне выпить все это?

— Предполагалось, что вы взрослая, помните?

— Бррр… — Она упала на спину — тело на кровати, ноги на полу. Закрыла рукой лицо. — Вы неправильно это делаете.

Я хмуро взглянул на нее:

— Я ищу…

— Это Эмбер, правильно? Вы должны… вы должны смотреть сразу на все, или это… На все ее поздравительные открытки… сразу…

— А какая разница?

— Смотрите, для нас они приходили с разницей в год, это вроде как… это как рисунки на стене пещеры, нечто происходившее много лет назад. Медленное движение, но для… для него это быстро, реально, для него это — фууууууууухх… — Еще раз рыгнула. — Бррр… — Снова липкие чмокающие звуки. — Это все сейчас, это ярко, это все кроваво и резко… Вы должны… вы должны ощущать это так, как он это ощущает… вы должны находиться в том же самом моменте, что и он. Должны… находиться… находиться… — С каждым словом все тише и тише. Потом молчание.

— Доктор Макдональд? — Ничего. — Элис? Элис, эй? — Молчание.

Отрубилась.

Я сунул поздравительные открытки Ребекки обратно в сигарную коробку, все остальное положил на маленький столик, привернутый болтами к переборке, и встал с койки. Перевернул доктора Макдональд на бок, вытащил из-под нее одеяло, потом перевернул обратно и накрыл. Наверное, следовало бы положить ее в безопасное положение, чтобы не захлебнулась собственной блевотиной. Правда, это только в том случае, если в ней еще осталось что-нибудь, чем можно захлебнуться.

Потом взял мусорное ведро из-под чайно-кофейного столика и поставил ей под голову. Встал, осмотрел ее — она лежала, приоткрыв рот, по щеке стекала блестящая струйка слюны.

Прямо как Кети после своей первой настоящей вечеринки. Первая неделя в средней школе, и нате вам: белый свитер весь в пятнах цвета глины, в кусках непрожеванной сосиски, воняет мерзким липким черносмородиновым сидром Одиннадцать лет, но больше уже не хочет быть любимой папиной дочкой.

Эх, добрые старые времена.

Подоткнул теплое одеяло под подбородок доктору Макдональд:

— Спи крепко, маленький шизик…

Под одеялом что-то пророкотало, и приторно завоняло протухшей капустой.

— О, господи! Фу…

Затем последовало еще три афтершока с таким звуком, как будто кто-то выбивал засор из трубы. И вонь!

Я открыл туалетную дверь и включил свет — заработала вытяжка.

На зеркале корявыми буквами сиреневой губной помадой были нацарапаны слова: «КАВО ОН НА САМОМ ДЕЛЕ ПЫТАЕТ?»

И это она была лучшей на курсе? Какие же тогда, черт возьми, все остальные?

 

16

— Вот вы где, а я вас повсюду ищу, вы хотите позавтракать, я хочу позавтракать, в смысле, сегодня утром я голодна как волк, и сама не понимаю почему — вчера вечером съела такой громадный ужин, и на самом деле с вами все в порядке, потому что выглядите вы не очень…

Я повернул голову. Позвоночник защелкал и затрещал, как будто кто-то врезал мне промеж лопаток ржавым компасом. Бар в носовой части парома был забит мутноглазыми людьми, вонявшими прокисшим пивом. Защитная решетка все еще была опущена, создавая препятствие к ряду пивных кранов и сверкающих бокалов, но все равно место оживало от постоянных зевков и почесываний. Кабинки с мягкими стульями и диваны подковообразной формы окружали круглые столы, на которых кучами были свалены личные вещи. Словно лагерь беженцев наутро после хорошей пьянки.

Доктор Макдональд вертела в руках очки:

— Спасибо за то, что не стали… ну, понимаете, спасибо за то, что позволили мне занять каюту, я понимаю, что это, возможно, звучит глупо, но я действительно чувствую себя очень неуютно, если…

— Я этого не делал. — Опустил ноги на сине-зеленый ковер и сидел, моргая и протирая рукой глаза. — Вы храпите.

— Я не храплю, это… — Она насупилась, отчего у нее появился второй подбородок.

— И еще — портить воздух вообще нехорошо, но в вашем случае это просто нечто. Как будто кто-то режет бензопилой металлический бак для мусора. — Раз. Два. Три. Встал на ноги, потом медленно выпрямился. Судороги, прострелы, ноющая боль.

— Вы были там? В комнате, когда я спала? — Ее глаза полезли на лоб, щеки зарозовели. Обхватила себя руками за плечи. — Я была голая. Когда я проснулась, я была голая, и я пила, и я была голой в постели, когда проснулась! Что… что вы… вы что… нет, только не это… о, нет, нет, нет, только не говорите мне, что мы занимались…

— Как кролики. Всю ночь. Оторваться от меня не могли.

Почему ботинки не налезают? Как будто пытаешься засунуть лабрадора в почтовый ящик.

— О господи… — Розовый цвет стал на оттенок темнее. — Я не… это была ошибка, и я, на самом деле, не думала…

Потом она меня ударила. По щеке. Не так, конечно, сильно, чтобы поранить, но все равно чертовски больно.

— Как вы могли? Как вы могли воспользоваться моим положением, я была пьяна, что вы за мужчина, вы достаточно стары, чтобы быть моим отцом, вы мерзкий, низкий, эксплуатирующий…

— Да не глупите вы — не было ничего. Половину ночи вы блевали, а другую половину храпели с двух концов.

— А-а… — Закусила верхнюю губу и отвернулась. — Понимаю, это шутки у вас такие, шутите над тем, что я якобы была распутной и хищной, в то время как я была омерзительной и гадкой.

— Хотите — верьте, хотите — нет, но я не могу назвать вас неотразимой, и не все мужчины потенциальные насильники. — Я потер рукой ноющую щеку. — И если вы ударите меня еще раз, получите сдачи.

Кромка горизонта окрасилась бледно-голубым сиянием, небо было цвета глубокого индиго с мерцающими на нем звездами. Большая часть Лервика лежала в темноте, и только зеленовато-желтые ленты уличных фонарей да свет фар одинокой машины разбивали ночной мрак. Правда, Холмсгартский паромный терминал был залит светом, как футбольный стадион.

Мой непослушный чемодан вилял и подпрыгивал, пока я, прихрамывая, тащился за доктором Макдональд по крытому трапу. В флуоресцентном свете был виден пар от ее дыхания.

Сквозь подметки ботинок просачивался холод, и ступни ныли.

Шетлэнд в ноябре… Я, наверное, спятил.

Паромный терминал был похож на громадный свинарник, сделанный из ржавого железа Края арочного покрытия выкрашены в красный цвет.

Она потопала вниз по ступенькам в зону приема. На улице прохлаждался автобус «ЗетТранс», его белые с синим бока заляпаны чем-то бледно-коричневым.

— Как вы там?

Она говорит!

— Думал, что вы со мной не разговариваете.

Задрала нос в небо:

— Это было бы неприлично.

— Ну да, конечно. А что тогда прилично — надраться до соплей, заставить меня заплатить по счету, а потом заблевать всю ванну?

Свет фар осветил терминал — рядом с автобусом припарковался крошечный белый «форд-фиеста». На его боку была явственно видна сине-желтая, в клетку, полоса, на крыше мигали сигнальные огни. Самая маленькая в мире патрульная машина. Констебль в униформе отклеился от водительского кресла, вылез и посмотрел на часы.

Я выволок свой чемодан в темное холодное утро.

Констебль поднял глаза:

— Вы Хендерсон?

У него было худое бледное лицо, длинный нос, коротко подстриженные виски и затылок и уложенный гелем чубчик спереди. Северо-восточный акцент, парень не местный.

— Спасибо за заботу, констебль …?

— Кларк. Ройс Кларк. Как Джеймс Бонд, только без прибамбасов.

— О’кей. — Я подошел к багажнику, но свободного места для багажа в нем не было: он был до верху набит защитной экипировкой и большими черными сумками.

— Извините. — Констебль пожал плечами. — Все большие машины на двойном убийстве в Ансте.

Доктор Макдональд заглянула на заднее сиденье:

— О господи… Еще защитная экипировка.

— Ну, вам же ехать недалеко. — Ройс открыл заднюю дверь, схватил чемодан — тот, что поменьше, — и втиснул его за спинку водительского кресла. — Может быть, поставите большой чемодан себе на колени?

Она сглотнула, пошаркала ногами по заиндевевшему асфальтовому покрытию:

— Да, конечно, это будет здорово, мы же не будем так ехать целую вечность, не так ли, это прямо какое-то приключение, и я…

Я взял у нее большой чемодан:

— Здесь чертовски холодно, прекратите жевать сопли и садитесь.

— Вы знаете, что я не переношу замкнутых…

— Это вы хотели приехать сюда и встретиться с Генри.

Ройс дохнул в сложенные в пригоршню руки:

— Без обид, ребята, но у меня сегодня еще куча дел, и у нас народу не хватает, так что…

— Да, все в порядке, отлично, все очень хорошо, вообще никаких проблем, я сяду сзади. — Доктор Макдональд потерла пальцы, сделала два глубоких вдоха и забралась внутрь.

Я сунул большой чемодан ей на колени. Он занял все оставшееся пространство, и она стала смотреть поверх него, как маленький ребенок смотрит на прилавок с конфетами. Захлопнул дверь. Потом, втиснув под ноги чемодан, залез на переднее сиденье.

Ройс включил на полную обогреватель и, вырулив с парковки, направился на север, прочь из города. Из стереомагнитолы зазвучала группа «Queen» — Фреди Меркьюри пел о том, что не хочет жить вечно.

Осторожнее надо быть со своими желаниями.

Вырубил музыку.

— Так, значит, — Ройс посмотрел в зеркало заднего вида, — вы психолог-криминалист, так?

— Смотрите на дорогу, пожалуйста, я в машинах всегда нервничаю, ну, и еще в замкнутых пространствах тоже, в смысле, ничего личного, но…

— Да, она психолог-криминалист.

— Отлично. — Он кивнул, сбросил скорость на повороте и, завернув за угол, направил машину вверх по холму. За нами исчезали окраины Лервика. — Вы здесь из-за убийства? Правда, чума? Супружескую пару зарубили насмерть топором. Ходят слухи, что они свингеры.

— Вообще-то…

— Нет, вы можете в это поверить, а? На таком крошечном острове, как Анст? Когда все вокруг друг друга знают, а? Кто-нибудь пернет в Валсгарте, а в Самбурге все уже знают, чем воняет.

— Мы на самом деле…

— Я вам вот что скажу, это просто культурный шок — приехать сюда из Лоссьемаут. Знаете, большинство из них родственники. Ну, за исключением вновь прибывших. Наши жертвы — ну, те, которые свингеры, — они на самом деле из Гуилдфорда. Там, наверное, такие дела вроде как в норме…

В темноте промелькнула вересковая пустошь, бледно-желтая и зеленая в свете фар патрульной машины. Я достал мобильный телефон:

— Мы здесь не из-за ваших убийств.

— Нет?

— Мальчик-день-рождения.

Еще один кивок:

— Понятно.

Дорога повернула налево, и перед глазами открылась равнина. Предутренний свет превратил морской залив в оловянную пластину, удобно устроившуюся среди темных холмов.

— Хотите знать, что я об этом думаю?

Не очень.

Мобильник пикал и насвистывал — пятнадцать пропущенных звонков. Восемь от детектива-констебля Роны Мэсси — ей, по всей видимости, хотелось еще немного постонать по поводу сержанта Смита из Абердина. Остальные от Мишель. Было еще три новых текстовых сообщения — все отправлены в то время, когда паром был вне зоны доступа.

Ройс поднял палец:

— Мне кажется, что ваш Мальчик-день-рождения — педофил. Он их пытает, потому что только от этого у него встает, он, скорее всего, импотент. А фотки помогают ему облегчиться, когда он мастурбирует. У него, скорее всего, есть большой дом где-нибудь в деревенской местности, так что никто не может услышать, как они кричат. Ну как вам, док?

С заднего сиденья донесся скрип пластика.

— Вы не могли бы ехать помедленнее? Пожалуйста.

— Готов поспорить — он белый мужчина, двадцать четыре — двадцать пять лет, занят неквалифицированным трудом, но у родителей денежки водились, иначе как бы он смог купить себе этот дом в сельской местности.

— Хммм…

Нажал на первое текстовое сообщение — Хитрюга Дейв Морроу:

«МАТЬ ТВОЮ! Ты мне круто должен!»

Следующее от Мишель:

«Какого хрена ты о себе возомнил?

Мы должны понимать, что это все непросто!!!»

И что все это могло бы значить?

Третье сообщение тоже было от нее, послано в одиннадцать пятьдесят пять:

«Ты вроде как взрослый!

По крайней мере, ведешь себя так.

Ты не можешь позволить Кети остаться и не сообщить мне об этом!»

Твою мать. Ударил по клавише вызова и рявкнул:

— Остановитесь!

— Да нам осталось всего-то пять…

— Останови эту гребаную машину!

— Да отвечай же, чертова…

— Эш? — Голос Мишель загудел у меня в ухе. — В какие игры ты играешь, черт тебя побери? У нас был договор!

Я еще на пару шагов отошел от полицейской машины. Констебль Кларк остановил машину на обочине дороги, на самой вершине крутого холма, возвышавшегося над Сколлоуэй. Городок лежал между двумя языками земли, спускавшимися к Атлантическому океану. Огни уличных фонарей и гавани отсвечивали в начинавшей голубеть воде.

— Я понятия не имею, о чем ты, о’кей? Давай обсудим это все как взрослые люди через…

— Не смей говорить со мной в таком тоне! Как будто это я веду себя неблагоразумно! У нас был договор, Эш Хендерсон!

— Что я должен был…

— Я ее мать, черт возьми! Почему ты не можешь думать ни о ком, кроме себя? По крайней мере, ты мог позвонить мне и поставить в известность, что все в порядке!

— Что в порядке?

— Ты хоть представляешь, как я беспокоилась?

Утро прояснялось, на воде засверкали золотые полоски.

— Я не понимаю, о чем ты. Но пытаюсь, черт возьми.

— Ты не мог позволить Кети остаться на ночь, не предупредив меня! Я просто заболела от страха.

Остаться на ночь?

— Что? Я не…

— Ты невыносим. — Мишель повесила трубку.

Остаться на ночь? Как, черт возьми, она могла остаться на ночь, если меня там даже не было!

Номер Кети стоял на быстром наборе. Он звенел, и звенел, и…

— Папочка, я как раз о тебе думала!

— Тут твоя мать звонила. — Иметь дело с детьми — все равно что иметь дело с преступниками: никогда не позволяй им догадаться, что тебе известно или неизвестно.

Пауза.

— Она звонила? С ней все в порядке? Я была…

— Почему твоя мать думает, что прошлой ночью ты оставалась у меня дома?

— Она так думает? Вау, это очень странно.

Еще одна пауза, как будто Кети что-то серьезно обдумывала. Потом она снова заговорила, и каждое предложение звучало так, как будто это был вопрос:

— Ой, знаешь, что случилось?.. Она, наверное, ослышалась? Я сказала ей, что останусь у моей подружки Эшли и ее папы? А мама, должно быть, подумала, что я имела в виду?..

— Ты знаешь, что я офицер полиции, так ведь, Кети? И что это моя работа — замечать, когда кто-то лжет и изворачивается.

— Ах… — Глубокий вздох. — Я на самом деле была дома у Эшли, но мама ненавидит родителей Эшли, потому что они тори, и иногда они позволяют нам сидеть допоздна, смотреть фильмы ужасов и пить «Ред Булл», а ты знаешь, как мама относится к тори и фильмам ужасов. Папа и мама Эшли все время были дома, так что мы были в безопасности и под присмотром, и это была малюсенькая-малюсенькая ложь. Я не хотела, чтобы мама сильно расстраивалась.

— Я не…

— Ты можешь спросить папу Эшли, если хочешь? Он очень милый, конечно, не такой крутой, как ты, но он в порядке, и он тебе скажет, что сначала мы сделали домашнее задание и только потом все остальное! Подожди секунду, он рядом…

Шорох, потом прокуренный голос. Олдкаслский акцент, пытается говорить пафосно. То, что Мишель называет типичным Тенненте Лагер Тори.

— Алло?

— Вы отец Эшли?

— Что-то случилось?

— Я отец Кети Хендерсон.

— Ах да, милый ребенок. Они замечательно вели себя вчера вечером. Пицца и марафон с Фредди Крюгером. Очень мило.

— Просто хотел проверить, что она хорошо себя ведет. Бы не передадите ей трубку?

— Вот она, пожалуйста.

— Видишь, папочка? Ты ведь не скажешь маме, правда? Она с ума сойдет — ты ведь знаешь, какой она бывает.

Так что выбор был небольшой — или заложить Кети, или ничего не сказать, притвориться полным идиотом, которого можно уговорить не говорить матери, что ее не было вчера вечером у меня дома.

Как будто от этого Мишель будет ненавидеть меня меньше, чем обычно.

— О’кей, но только при одном условии — ты будешь лучше вести себя с матерью. Я знаю, что временами она бывает слегка… — Закончить это предложение хорошо не получалось. — Будь хорошей девочкой, ладно? Ради меня?

— Обещаю. — И снова голос маленькой девочки: — Папуля, а мы пойдем в турпоход на пони на мой день рожденья?

Турпоход? На пони? Как я, черт возьми, должен это организовать?

— Посмотрим.

— Ой, слушай, мне пора идти. Папа Эшли подбросит нас до школы. Целую!

— Не расстраивай маму.

Я сунул мобильник в карман и повернулся к патрульной машине. Доктор Макдональд наблюдала за мной поверх края большого красного чемодана. Ее очки сидели криво, и от этого лицо казалось перекошенным. И почему все женщины в моей жизни обязательно должны быть патентованными кретинками? Как будто это у них на лбу написано.

Я сел обратно в машину.

Мы остановились у «Сколлоуэй Отель», чтобы бросить чемоданы и зарегистрироваться, потом пятиминутная поездка по темным улицам к дому на окраине города, окнами выходящему на бухту. Сад представлял собой дикую смесь разросшихся кустов и чахлых деревьев, чьи ветви цеплялись друг за друга в борьбе за пространство. Черепичная крыша поросла мхом, стены в пятнах лишайника, а оба окна на фасаде представляли собой зияющие пустоты в обрамлении осколков битого стекла.

Констебль Кларк остановился и потянул за ручной тормоз.

Я выбрался в холодное утро.

К стене сада была привинчена табличка: «Фрейберг Тауэрс». Я вошел в сад и пошел по тропинке. Ройс начал кому-то названивать:

— Сержант? Лима Один Шесть. Мы рядом с домом Форрестера. Да, похоже на то, что Берджес опять здесь был…

Я нажал на кнопку дверного звонка, и где-то далеко внутри раздалось едва слышное бряканье. Сложил руки горстью и дохнул в них, переминаясь с ноги на ногу. Нажал на кнопку еще раз.

— …оба окна выбиты… Угу… Угу… Не знаю…

Я продрался мимо кусачего скелета розового куста и через выбитое окно заглянул в гостиную. Внутри, среди обломков кофейного столика, на ковре, покрытом сверкающими стеклянными кубиками, лежал кусок шлакоблока.

— Генри?

Внутри было темно и никаких признаков жизни.

— …он об этом не заявлял? А, хорошо. У меня вообще-то в машине есть камера. И еще вы хотите, чтобы я отпечатки пальцев снял? — Констебль Кларк выразительно посмотрел в мою сторону.

Я продрался сквозь кустарник к входной двери — заперто — и пошел вдоль дома. Влажные пальцы старой лейландии вцепились в меня, пока я пробирался через заросли сорняков к высоким деревянным воротам. Петли заскрипели, когда я поднажал плечом.

Сад на заднем дворе представлял собой безумство чертополоха, щавеля и травы. Он спускался вниз по холму, и верхний его угол только что поймал первые лучи утреннего солнца. Небольшой пруд, задыхающийся от камыша, теплица без стекол и хозяйственная пристройка, явно нуждавшаяся в свежем слое краски и новой крыше.

Я стал пробираться вдоль заднего фасада здания, направляясь к окну спальни. Темно. Наверно, шторы задернуты. Кухонная дверь закрыта так же, как и входная, но…

Встал на цыпочки и стал шарить растопыренными пальцами по верхней части наличника. Есть, маленькая керамическая птичка, черная и белая краски оперения почти стерлись. Внутри ключ от дверного замка. Вытащил его и открыл кухонную дверь.

— Генри? Генри, это Эш. Эш Хендерсон. Ты где? Ты живой? Трезвый? — И только молчание в ответ от замершего дома. — Генри? Ты еще жив или замариновал себя до смерти, старый придурок?

Нет ответа.

Кухня скрыта подслоем пыли. Барная стойка завалена пачками газет и нераскрытых писем. Четыре стула прислонены спинками к рабочей поверхности.

— Генри?

Прошел в коридор — изо рта сероватым прозрачным туманом вырывался пар. Господи, внутри холоднее, чем снаружи.

— Генри?

Ступеньки привели к небольшой лестнице, но я решил заглянуть в спальню. Постучал, подождал, приоткрыл дверь. Запах чеснока и застарелого бухла перебивался вонью от чего-то мерзкого и гниющего.

— Генри?

Нащупал выключатель и нажал на кнопку.

Генри лежал на кровати, разметавшись на спине, одетый в черный костюм, белую рубашку и черный галстук. Седые волосы неопрятной тонзурой окружали лысое темя, покрытое коричневыми пигментными пятнами. Лицо сдувшееся, как у куклы-петрушки, из которой вынули руку. Черты лица слишком крупные для такой маленькой головы. Рядом с тощей рукой лежала бутылка «Беллз», опустошенная больше чем наполовину.

На прикроватной тумбочке стояла маленькая пластиковая бутылочка с таблетками.

Старый глупый урод… Наконец-то он сделал это.

 

17

С минуту я пялился на потолок, потом присел на стул напротив умывальника.

Вот и все, чем смог помочь Генри в поисках Мальчика-день-рождения. Похоже, доктору Макдональд придется работать без чьей-либо помощи.

Вообще-то это было нечестно. Этот несчастный старый дуралей заслуживал большего, чем гнить в холодном пустынном доме и ждать, когда бухло, аневризма аорты или переохлаждение сделают свою работу.

Ну а если уж быть совсем честным, то конец, скорее всего, стал чем-то вроде облегчения.

— Генри, ты не мог дождаться…

От трупа донесся какой-то скрип, и завоняло мертвечиной. Или тухлыми яйцами. Или какой-то гнилью… Нет, не мертвый — просто пердит.

— Черт, и ты туда же! Что случилось с психологами?

Закрыв нос и рот рукой, я подошел к шторам и рывком раскрыл их. Потом проделал то же самое с окном, запуская внутрь свежий воздух и выгоняя из комнаты запах той дряни, которая разлагалась у Генри в кишках.

— Генри!

— Ммммммммммффф… Немшай спаа… — Бледные десны в безвольно приоткрытом рту.

— Генри, ублюдок грязножопый, вставай! У тебя гости.

Он разлепил один глаз и уставился на потолок.

— Ох, мать твою… — Голос звучал так, как будто у него во рту медленно перемалывалась горсть орехов. Абердинский акцент искажал гласные до неузнаваемости. — Сколько времени?

— Почти восемь.

— Вторник?

— Среда.

— Кажется, хватит. — Показалось, что он захотел сесть. Но, нет, снова опрокинулся на одеяло. — Я умер?

— Воняешь, как будто сдох.

— О-о… в таком случае дай мне руку, пожалуйста.

Я вытащил его из кровати и прислонил к гардеробу, стараясь не дышать носом.

— Господи всемилостивый, когда ты в последний раз мылся?

— А ты выглядишь как боксерская груша. — Долгий хриплый кашель. — Где я оставил свои зубы?

Маленькая пластиковая бутылочка с таблетками загремела, когда я встряхнул ее. На боку написано: «ФАУБОКСАМИН 50 МГ. ДВЕ ТАБЛЕТКИ ДВА РАЗА В ДЕНЬ ВМЕСТЕ С ЕДОЙ. НЕ ПРИНИМАТЬ ВМЕСТЕ С АЛКОГОЛЕМ».

— Когда эти таблетки принимаешь, пить нельзя.

— А, вот они.

Генри снял с подоконника стаканчик с плавающей в нем искусственной челюстью — жидкость чем-то напоминала застарелую мочу. Выловил челюсть, сунул в рот, выпил остатки жидкости и удовлетворенно вздохнул. Недвусмысленная вонь виски.

— Эш, хоть я и скучал по тебе, как по ампутированной конечности, мне все-таки кажется, что тебе что-то от меня нужно… — Его глаза сузились. Потом совсем закрылись. Он сгорбился. — Конечно, прости меня. День рождения Ребекки был в понедельник, так ведь? Я хотел позвонить, но…

— Ничего.

— Нет, конечно. — Пару раз клацнул искусственными зубами. — Я был психологом, но не идиотом. — Взял с кровати бутылку «Беллз» и пошаркал на кухню. — Поставь чайник. Чтобы нормально пописать утром, мне, для разнообразия, нужно разобраться со своей простатой.

К тому времени, как он вернулся из туалета, на пыльном кухонном столе уже стояли четыре чашки кофе, а обогреватель работал на полную.

Генри застыл в дверях, хмуро уставившись на доктора Макдональд:

— Кто это? Я думал, ты… — Шмыгнул носом. — И что там за шум, черт возьми?

Сквозь кухонную стену донеслась мелодия «Богемской рапсодии» — это Ройс насвистывал в гостиной. У меня не хватило мужества сказать ему, чтобы заткнулся.

— Доктор Форрестер, это доктор Макдональд. Обладает некой тенденцией к бормотанию, а с похмелья пердит еще хуже, чем ты.

Ее щеки зарозовели.

— Он не совсем… это… это совсем не то впечатление, которое я хотела бы произвести в самом начале, в смысле, мы проделали такой путь, а вы теперь можете подумать, что я какая-то пьяница, что конечно же не так. Я просто пыталась растормозить мои обычные мыслительные паттерны, с тем чтобы изучить дело с точки зрения преступника.

Генри вздернул бровь:

— Вы чарующе… необычны, мне кажется. — Неуклюже устроился на одном из высоких барных стульев. — Что заставляет вас думать, будто у меня похмелье?

Я поставил перед ним кружку с черным кофе:

— У тебя нет молока.

Трясущимися руками он поднял ее и отхлебнул. Долил из бутылки «Беллз» — горлышко задребезжало по краю кружки.

— Прежде чем вы что-нибудь скажете, то это все из-за флувоксамина. Он препятствует расщеплению кофеина и вызывает тремор. И вообще, вы не моя мама. Мне семьдесят два, и я могу пить что хочу и когда хочу.

Еще раз отхлебнул и еще раз добавил виски.

— Что у вас с окнами? — спросила доктор Макдональд.

Генри поднял глаза над краем кружки:

— Скажите мне, доктор Макдональд, вы всегда напиваетесь, когда работаете над профилем убийцы?

Она взяла стул и села напротив него:

— На самом деле сейчас это называется «психолого-криминалистический анализ», ведь сегодня все смотрят эти телевизионные фильмы, где ФБР приходит, устанавливает личность преступника, и — бац! — запросто ловят серийного убийцу, и…

— Так вы пьете или нет?

Она сглотнула:

— Иногда… это помогает расслабиться.

Он кивнул, затем вылил остатки «Беллз» в ее кружку:

— Я понимаю, что это не просто дружеский визит — вы здесь по поводу расследования. И поскольку вы здесь с детективом-инспектором Хендерсоном, я полагаю, что это по поводу Мальчика-день-рождения. — Еще раз прихлебнул из чашки. На этот раз бутылка виски отправилась на барную полку пустой. — Ничем не могу вам помочь.

Стук в дверь, и из гостиной на кухню просунулась голова Ройса.

— Я все сфотографировал и снял отпечатки пальцев, так что можете убирать, если хотите. Аккуратнее только — повсюду битое стекло вперемешку с собачьим дерьмом… — Ухмыльнулся мне: — А мне кофе достанется? Я чертовски замерз.

Уголки рта у Генри опустились.

— Да, везет мне. — Он захлопал ладонями по ногам. — Шеба? Шеееееееее-ба?

Я протянул последнюю чашку Ройсу. Нахмурился:

— Вы сказали: «Берджес снова этим занялся». Это что, Арнольд Берджес?

— Да, он самый. Высокий, толстый, лысый, большая борода, как будто барсука жрет. Работает на рыбной ферме недалеко от Колдерс Ли, он был…

— Констебль Кларк, — Генри указал на дверь в углу комнаты, — если хотите быть полезным, то вон там стоит совок для мусора и щетка. И несколько мешков. И не надо больше свистеть попусту!

В кухню, едва переставляя лапы и цокая когтями по полу, шатающейся походкой вошла собака. Ткнулась носом в ногу Генри, и он потянулся, чтобы почесать ее за ухом. Собака заскулила.

— Шеба, я тебе говорил не гадить в доме?

Снова скулеж. Задняя лапа задергалась.

— Гадь на кухне, здесь легче убирать. — Прекратил чесать собаку и посмотрел на меня: — Старая уже, что тут поделаешь?

Доктор Макдональд понюхала свой кофе, как будто на дне пряталось что-то зловещее.

— Флувоксамин — антидепрессант. Смешивание его с алкоголем вызывает некоторые проблемы.

Генри пожал плечами, но ничего не сказал. И за это спасибо.

Ройс, сгорбившись, вышел из комнаты, прихватив с собой совок для мусора, щетку, мешки и кофе. Что-то бормотал себе поднос, причем можно было догадаться что именно.

Доктор Макдональд склонила голову набок и посмотрела на Генри:

— Если у вас депрессия, то самое лучшее поговорить с кем-нибудь, в смысле, если вы в депрессии совершенно по-черному и смешиваете таблетки с виски, то здесь совершенно нечего стесняться, у нас у всех бывают такие времена, когда нам ни с кем общаться не хочется, и я…

— Помнишь детектива-инспектора Пирсона, Эш? — Генри, казалось, ее и не слушал.

— Страдклайд, если не ошибаюсь? На пенсию вышел в Авиморе, живет со своей внучкой.

— Больше не живет. — Генри вытащил что-то из кармана пиджака и протянул мне.

Это был распорядок траурной церемонии, сложенный пополам. Над фотографией седовласого мужчины с пронзительным взглядом, в полной униформе, готическим шрифтом было написано: «ВЕЧНОЙ ПАМЯТИ АЛБЕРТА ПИРСОНА».

— Похоронили его в понедельник в Клайдбэнк. Отличная служба, очень пышная. Ужасные сосиски на поминках. — Генри потянул себя за лацканы черного пиджака.

— Стало быть…

Доктор Макдональд ковырялась в газетах, лежавших на столе:

— Так вы не пытались убить себя?

— О, я уже думал над этим. А после того, как умерла Элли, я подумал над этим еще немного. Наверное, время еще не пришло. — Еще раз почесал за ухом старую собаку: — Шеба, будешь по мне скучать, а? Будешь по мне скучать, старушка? Не могу с ней так поступить — она все, что у меня осталось.

Зад Шебы опустился на пол, она села, положив морду ему на колени, уставилась на него белесыми глазами и пустила слюни ему на брюки.

Генри прополоскал вставные зубы остатками кофе. Сглотнул.

— Алберт и я встречались пару раз в год, чтобы помусолить те случаи, которые нам так и не довелось разрешить — пытались понять, что мы упустили из виду. Шестилетняя девочка, задушенная и брошенная в придорожной канаве — после того, как ее родители не смогли выплатить выкуп. Умерший в «Роял» бухгалтер — после того, как кто-то отрубил ему руки. Семья из четырех человек, забитая до смерти в своем трейлере во время отдыха в Дингволле. Восемнадцатилетняя секретарша со вспоротым животом, подвешенная вверх ногами в роще Напдейл… — Он вздохнул и высосал остатки кофе. — Зализывали старые раны, а потом посыпали их солью.

Я положил обратно на стол расписание похорон. Потом наконец сказал:

— У кайфоломов их последний психолог уничтожил всю информацию, а потом снес себе башку.

— Что, все уничтожил? — Генри удивленно поднял бровь. — А как он…

— И сервер сломал. Девять лет расшифровок допросов, экспертиз, профилей, все-все к чертям собачьим. Ничего не сохранилось.

Кивок. Генри протянул руку к ближайшей кухонной полке и вытащил новую бутылку. На этот раз «Grouse».

— Значит, вам повезло, доктор Макдональд, придется начинать с чистого листа. Наследство старых пердунов, вроде меня, вам в этом случае не поможет. — Отвинтил крышку и бросил ее за плечо. — Вы не пьете кофе.

Старый глупый засранец.

— Это все из-за Дениса Чакрабарти?

— Я больше не занимаюсь установлением личности преступников. Я на пенсии. — Показал пальцем на сушилку, где на поддоне из нержавеющей стали выстроилось с полдюжины хрустальных бокалов для виски. — Передай три штуки, если не трудно.

Я поставил на стол три бокала:

— Денис Чакрабарти — это не твоя вина.

— Моя. Ты это знаешь, и я это знаю, и шесть маленьких мальчиков, которых он изнасиловал и расчленил, — они тоже это знают. И вдова Филиппа Скиннера тоже. — Генри плеснул в каждый бокал по приличной порции виски, один поднял вверх: — Тост — за новое начало. Да не совершит доктор Макдональд тех ошибок, которые совершил я.

Она уставилась на стоявший перед ней бокал:

— Еще восьми утра нет, в смысле, я что хочу сказать… это очень милое предложение, но я не знаю, можно ли…

— Если вы собираетесь проникнуть в сознание монстра, вы должны быть подготовленной, не так ли? — Его щеки растянула улыбка, и в руке задрожал бокал.

Я положил руку ему на плечо. Под пиджаком оно было твердым и шишковатым. Просто кости и виски в похоронном костюме.

— Слушай, поговори с доктором Макдональд, ладно? Просто послушай ее. И больше ничего не надо делать.

— Я не…

— Нам нужна твоя помощь, Генри. И если ты все еще винишь себя за Чакрабарти, может быть, это твой шанс спасти себя.

— Он не хочет помогать, он не хочет иметь отношения к расследованию. Что прикажете мне делать, в смысле, не могу же я…

— Поговорите с ним. Используйте все эти чертовы заклинания, которыми вы заколдовывали команду парома. — Снаружи, сквозь выбитое окно гостиной, блестела под солнцем бухта Сколлоувэй. В открытом море, в окружении облака кружащихся чаек, пыхтела ярко-красная рыбачья лодка. — Послушайте, у нас нет времени заниматься здесь разной фигней, о’кей? Флиртуйте с ним, льстите ему, ослепляйте его своим блеском. Мне наплевать. Заставьте его помочь.

— Но он не хочет. — Она понурилась, безвольно свесив по бокам полосатые руки. — Но, Эш, я…

— Да черт бы вас побрал, вы хуже, чем Кети, которой всего двенадцать. — Я схватил доктора Макдональд за плечи и развернул лицом к кухне. Подтолкнул ее: — Вперед.

Она зашаркала кедами по ковру.

Закрыв за собой дверь, я пошел наружу. Ройс ждал в патрульной машине, двигатель работал. Втиснулся на пассажирское кресло — но крайней мере, здесь было тепло и уютно.

— Расскажите мне об Арнольде Берджесе.

Констебль наклонился вперед и понизил голос до шепота:

— Приехал сюда из Лондона четыре года назад и с тех пор достает доктора Форрестера. Мы забирали его раз двадцать… или тридцать — за нарушение общественного порядка и уничтожение имущества. Но док не хочет подавать в суд. Глупо, да? Мне кажется, что он его просто жалеет после того, что случилось с его дочерью.

Я накинул ремень безопасности:

— Поехали.

 

18

— …а в прошлый раз он кувалдой разнес могильный камень жены доктора Форрестера. В мелкие кусочки… Вот мы и приехали. — Ройс припарковал «фиесту» на обочине дороги.

Горы окружали клочок воды, переливавшийся синим и зеленым под ранним утренним солнцем. Напротив деревушки Колдерс Ли, через залив, пятнала пейзаж горстка белых коттеджей.

— Ловушки там. — Ройс показал на стоявшие посреди залива три широких штуковины, размером с колесо, с каркасом из черных труб. Между ними было встроено что-то вроде плавучего сарая.

— Вы уверены, что Берджес здесь?

— Сегодня среда, должен быть… — Ройс пожал плечами. — Разве что взял отгул или еще что-нибудь.

Ройс проехал еще сотню метров, а затем повернул налево и поехал по узкой дорожке вниз по холму по направлению к нескольким грузовым контейнерам всевозможных оттенков ржаво-синего цвета с логотипом на боках — три лосося, кружащихся вокруг слов «РЫБОВОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО КОЛДЕРС ЛИ — РЫБА ДЛЯ ВАШЕГО СТОЛА!».

Рядом с исчезавшим в воде бетонным эллингом стоял деревянный сарай. Ройс припарковался рядом с ним:

— Равновесие на палубе держите?

— У него, наверное, есть друзья? — спросил я. Так, на всякий случай.

— Зависит от того, как сильно Бенни надрался вчера вечером. — Ройс прищурился, приложив ладонь козырьком к глазам, защищаясь от утреннего солнца. — Помяни черта…

По сапфирово-голубой воде, направляясь к эллингу, тарахтела широкая лодка с небольшой рулевой рубкой. Пару минут спустя она ударилась о бетон, и из нее выскочил мужчина в синем комбинезоне и черных резиновых сапогах, державший в руке конец толстой веревки. Глаза у него были запавшие и красные, а под глазами набухли тяжелые лиловые мешки. На макушке торчала поношенная шерстяная шляпа. Длинные руки, короткие ноги, большие уши и дикие заросли огненно-рыжих волос.

Ройс приветственно поднял руку:

— Бенни.

— Констебль Кларк! — Кривая ухмылка и непробиваемый шетландский акцент. — Слушай, дорогой, чего бы там ни случилось, я этого не делал. Весь вечер торчал дома с сестрой.

— Бьюсь об заклад, что так и было. Ты занят?

— Да я всегда занят.

— Арнольд здесь?

— На барже. — Бенни склонил голову набок и нахмурился: — Он снова это сделал?

— Да.

Бенни вздохнул:

— Вот дела… Дай мне минутку загрузить немного корма, и мы с тобой перетрем.

Потопал к одному из контейнеров, открыл висячий замок и со скрипом отворил железную дверь. Контейнер был забит бумажными мешками, вроде тех, в которых перевозят картошку. Из него завоняло чем-то вроде кошачьей еды.

— Можешь мне помочь, если хочешь. — Бенни взвалил мешок на плечо и похромал к лодке, поддергивая спадающий зад своего комбинезона.

Лодка стукнулась о плавучую платформу. Она была размером с боксерский ринг, и большую ее часть занимал громадный деревянный сарай, по краю почти не оставлявший места для узких мостков с перилами.

Бенни заглушил двигатель, бросил линь на крепительную утку и крепко завязал.

— Говорил я ему — оставь ты несчастного старого пердуна в покое, и что, он меня послушал? Конечно нет. — Вытащил со дна лодки мешок с кормом и плюхнул его на мостки. — Арни? АРНИ, У ТЕБЯ ГОСТИ! — Плюхнул еще один мешок. — АРНИ?

Молчание.

Было тихо и спокойно здесь, посреди залива, только солнечный свет сиял на окружавшей нас воде.

Я вылез на мостки. Дверь в сарай была широко раскрыта. Почти половину строения занимал металлический бункер, к нему было приделано что-то вроде двигателя и кусок трубы, исчезавший в стене. Небольшой стол и пара складных стульев. Крохотный дизельный генератор, переносной телевизор, электрический чайник, кружки, микроволновка и всякая разная мелочь. Отнюдь не роскошно. Одуряюще воняло кошачьим кормом. Никаких признаков Берджеса.

— Кажется, вы сказали, что он здесь.

— Здесь. — Бенни плюхнул еще один мешок на мостки.

— А он что, невидимый?

Пожал плечами.

Я прищурился на сверкающую воду:

— А может быть, он увидел патрульную машину и удрал?

— Скорее уж уплыл. — Еще мешок. — Лодка-то у нас одна.

Дизель-генератор закашлялся и смолк. За моим плечом появился Ройс с двумя кружками. Протянул мне одну:

— Печенья нет. Но если вы голодны, здесь очень много рыбьего корма.

— Арнольда Берджеса долго не будет?

— Кто его знает.

Я сделал глоток из кружки — это был кофе, но только по запаху.

Вдруг что-то всколыхнуло поверхность воды, где-то у самой дальней из трех клеток. Это была лысая голова — сияющее розовое темя, окруженное венчиком мокрых черных волос. Громадные очки для подводного плавания и загубник с шлангом, идущим к аквалангу. Затем это все исчезло.

Я перегнулся через перила, следя за поднимавшимися из-под воды пузырьками:

— Когда Берджес объявится, исчезните куда-нибудь на время. Вместе с этим маленьким орангутангом.

— Каким образом? — Ройс поджал губы и оглянулся. — Тут не очень-то много мест…

— Спуститесь в лодку, порыбачьте… Мне все равно.

— Хммм… — Он прихлебнул кофе. — Что-то вы уж очень раскомандовались для детектива-констебля.

Наглый ублюдок.

— Мне нужно всего десять минут. Максимум пятнадцать.

— Да, конечно, но только вы не забывайте, что именно я буду поддерживать порядок в этих местах, после того как вы отвалите в настоящий мир… А вот и он.

Лысая голова снова всплыла — на этот раз футов на двадцать ближе — и двинулась по направлению к барже. За ней что-то двигалось, подпрыгивая на волнах, — что-то похожее на флуоресцентный оранжевый буек. Через пару минут из воды вылез громадный мужик и взобрался на мостки. На нем был старый поношенный гидрокостюм. Руки, ноги и шея выглядели так, как будто когда-то они были черными, грудь и живот — потерто-желтого цвета. С густой каштановой бороды капала вода.

Арнольд Берджес.

Он стянул с лица очки для подводного плавания и, прищурившись, взглянул на Ройса:

— Старый ублюдок врет. Я был здесь всю ночь с Бенни. После этого чертового тюленя. Он повернулся к нам спиной, присел на корточки у края мостков и плюхнулся в воду.

Ройс вздохнул:

— Бенни уже сказал нам, что всю ночь провел с сестрой. Сколько раз можно к этому возвращаться? Оставьте вы наконец в покое доктора Форрестера.

Мужчина согнулся и потянул за синюю пластиковую веревку — буек, разрезав воду, приблизился к нему, и он ухватился за него.

— Еще семьсот рыбин прошлой ночью. Семь сотен. — Обернул веревку вокруг какой-то металлической штуковины и дернул за ручку.

— Я серьезно говорю, Арнольд, — оставь его в покое.

Из воды залива выглянула черная сеть — невысоко, на фут, — а большая ее часть осталась в воде. Внутри сверкали серебристые рыбьи тела. Берджес вытянул одну. Это был лосось длиной почти с его руку. Чешуя переливалась розовым, серебристым и серым, выдающаяся вперед челюсть широко раскрыта. Из живота вырван кусок, и на этом месте глубокая рана с рваными краями.

— Это видите? — Арнольд Берджес показал мне рыбину.

— Арнольд…

— Один укус. Просовывает нос в сетку, вырывает печень и оставляет подыхать. — Берджес оскалился и бросил лосося в пластиковый контейнер, расплескав воду по всему сараю. — Целую неделю достаю из клеток мертвую рыбу.

— Арнольд, это детектив-инспектор Хендерсон, он хочет поговорить с тобой.

Берджес вернулся к лебедке и еще немного приподнял сеть над водой:

— Бенни? Ты корм принес?

Бенни кивнул на гору мешков на барже:

— Двадцать мешков.

— Это не дело, черт возьми. Как мы протянем с двадцатью мешками…

— Не дави на меня, Арни Берджес. Я привез с собой еще и несколько пассажиров. Разве не так?

Ну и акцент — ничего понять невозможно. Как будто сами слова выдумывают.

Бенни запрыгнул в лодку:

— Поеду за оставшимися.

Я уставился на Ройса и мотнул головой в сторону берега.

Пауза, затем констебль кивнул:

— Да, конечно, почему бы нет? Давай я тебе помогу, Бенни? На двоих работы меньше. Пусть эта парочка останется здесь… побеседуют.

Звук лодочного мотора, удаляясь, перешел в ворчание, потом в шепот, а потом совсем затих.

Я прислонился к ржавому металлическому поручню:

— Держись, черт возьми, подальше от Генри Форрестера.

Берджес швырнул в контейнер еще одну рыбину:

— Удобрение. Больше они ни на что не годятся.

— Он ни в чем не виноват.

— Бесполезная трата хорошей рыбы.

— Слушайте, мистер Берджес, я знаю, что вы через многое прошли, но…

— Ты знаешь, через что я прошел? — ШЛЕП. Следующий лосось, не долетев до контейнера, упал на деревянную платформу прямо у моих ног. — Ты знаешь, черт возьми?

Да, я, черт возьми, знал.

— Это не…

— Моя Лорен мертва, констебль Хендерсон. О да, конечно, я знаю, кто вы такой. Видел я вас на этих чертовых пресс-конференциях. Называете себя кайфоломами — как будто это какая-то игра. Я вам вот что скажу — а не кайфануть ли и нам по поводу того, что какой-то больной ублюдок убил мою Лорен?

— Генри Форрестер сделал все, что мог для того, чтобы…

— Закажем мороженое с вареньем, — потому что кто-то вырвал ей зубы, изрезал ножом, вырвал ногти, отрезал голову и вспорол ей живот, как рыбе? Да? Давай кайфанем по-взрослому, мать вашу! — Лицо здоровяка потемнело, кровь залила круглые щеки. В том месте, где резиновый воротник костюма соприкасался с шеей, запульсировала вена.

Я стал смотреть на воду. Медленно и глубоко вздохнул. По крайней мере, он знал. Ему не нужно было дожидаться следующей открытки, чтобы узнать, что сделал этот ублюдок. Лорен была мертва, и Мальчик-день-рождения больше не мог причинить ей боли. А вот Ребекка…

Что-то случилось с моим горлом.

— Вы не единственный, кто потерял дочь, — выдавил я наконец.

— Ей еще тринадцати не было! — Вылетевшая из губ слюна сверкнула на солнце.

— Так обвиняйте в этом Мальчика-день-рождения, а не несчастного старого ублюдка, который…

— Если бы вы, никуда не годные уроды, сделали свою работу как надо и поймали его, Лорен была бы жива! — Он расправил плечи и выпятил покрытый бородой подбородок. — Два года. ДВА ГРЕБАНЫХ ГОДА было у вас до того, как он похитил ее! — Берджес сделал шаг вперед.

Ну вот, началось.

Я оттолкнулся от перил, сжимая занывшие от боли руки в кулаки:

— Лучше успокойтесь, а то больно будет.

— Вы хоть понимаете, что это такое? Ждать? Каждый день рождения ждать, чтобы увидеть, что он с ней сделал?

Да, и так все время.

Я закрыл глаза, сосчитал до пяти и сделал еще одну попытку:

— Генри Форрестер пытался помочь вам.

Берджес раскинул руки, и водолазный костюм затрещал по швам. Лысеющий медведь в резиновых ползунках, борода торчит как свалявшаяся шерсть.

— А почему он должен забыть? А? Почему для него все должно кончиться? Каждый год мы получаем новую открытку. Каждый, мать его, год! Мы переехали сюда, и он все равно нашел нас! Он снова на улицах, охотится со своей камерой и ножами за дочерями других людей, потому что вы, УБЛЮДКИ, не можете выполнить свою…

— Что мы должны сделать — заколдовать выродка, чтобы он возник из ниоткуда? — Еще громче. — Думаешь, это так легко? Тебе кажется, что только ты один страдаешь? Мы, по крайней мере, нашли тело Лорен, и вы можете…

Глаза Берджеса расширились, челюсть отвисла, а лицо приобрело сероватый оттенок.

— С вами все в порядке? — спросил я, хотя мне и было понятно, что что-то не так.

Он отступил на шаг, поскользнувшись, шлепнулся на пол, и так и остался сидеть и смотреть на меня.

— Мистер Берджес? — Черт, как бы у него инфаркт не случился. — Мистер Берджес?

— Вы… — Он моргнул и потер громадной рукой лицо. Потом оглядел блестевшими глазами поверхность воды. — Вы нашли мою Лорен?

— Вам что, никто не сказал? — Черт возьми! Ведь кто-нибудь должен был ему сказать. Кто-нибудь из команды Дики, Вебер или…

— Ах ты вонючий ублюдок… — Он с трудом поднялся на ноги, неопреновый костюм заскрипел и застонал. Попятился к открытой двери: — Ты у меня сейчас получишь!

Чудесно. Если бы я знал, что мне придется сообщать ему о смерти дочери, я бы не стал начинать с оставьте в покое Генри Форрестера.

Идиоты. Почему они ничего ему не сказали? Как они могли так чертовски…

Берджес вышел на мостки, сжимая в руках ружье. Громадное деревянное ложе, черный металлический ствол — «два — двадцать два» — легко сделает громадную дыру в том, кто будет достаточно глуп, чтобы стать напротив.

Ох, черт!

Здоровяк передернул затвор, загоняя патрон в ствол.

ЧЕРТ!

Куда, мать его, делся Ройс? Я бросил взгляд через плечо — лодка все еще была привязана к пирсу рядом с контейнерами. Они, конечно, услышат выстрел, но к тому времени я уже буду мертв.

Нужно что-то делать. Сбить его с ног. Схватить ружье. Двигаться.

Берджес вскинул ружье к плечу, прицелился и нажал на курок.

Слишком поздно.

 

19

Промахнулся. Ублюдок промахнулся! Все снова стало ясным, как божий день, каждая деталь проявилась в высочайшем разрешении HD Technicolor, да еще и в Dolby Surround, шлепанье волн по платформе, волокна дерева на мостках, чешуйки ржавчины на перилах, золотистый блеск взлетевшей в воздух медной гильзы и резкое «дзинь» от ее удара о стену сарая.

ВПЕРЕД!

Я бросился на жирного ублюдка головой вперед, как таран.

И ведь ничего не болело. Словно вновь родился.

Со всего маху угодил в надутое брюхо Берджеса — он отлетел и врезался спиной в дверную раму. Он был не только громадный, но еще и очень тяжелый — все равно что на регби во время отбора мяча влететь в диван. «Два — двадцать два» вылетел у него из рук и ударился о деревянную платформу.

— Не трогайте меня! — заорал он.

Я так и сделал — занес кулак, целясь жирному ублюдку в лицо, но он был быстрее, чем казался. Топая ногами по мосткам, пронесся к ограждению, рядом с которым стоял я. Мостки затряслись.

Я схватил ружье и направил прямо в громадную спину Берджеса.

А он стоял у перил и смотрел на воду.

Почему не бросился за ружьем?

Я передернул затвор, досылая патрон в ствол.

Берджес ткнул пальцем в залив:

— Ага! Я достал тебя, маленькое дерьмо!

Мимо, футах в восьми от баржи, проплыло серое тело — шкура как покрытый веснушками неопрен, на боку ярко-красная рваная дыра. Тело крутилось и извивалось, один ласт судорожно дергался, создавая маленькие водовороты в окрашенной кровью воде. В длину футов пять, не меньше. Господи…

Берджес повернулся и ухмыльнулся мне, словно придурок с бензопилой:

— Багор! Дайте мне багор, быстро!

— На колени. Руки за голову.

Лодка неторопливо приближалась к платформе. На носу, держа наготове моток веревки, стоял констебль Кларк. Бенни выглядывал из окошка рулевой рубки.

Констебль, вытаращив глаза, беззвучно открывал и закрывал рот и, не отрываясь, смотрел на полоску крови, тянущуюся из открытых дверей сарая к мосткам. Потом перевел взгляд на меня, сидящего на солнышке, на раскладном стуле, с ружьем на коленях.

Наконец голос у Ройса прорезался:

— О господи…

Лодка стукнулась о платформу.

Он бросил веревку, закрепил:

— Мы услышали выстрел… Где Арнольд Берджес?

Констебль вскарабкался на мостки и, закрыв рукой рот, уставился на кровавый след:

— Что вы сделали? Я же говорил вам! И что мне теперь… Как мне теперь это объяснять?

Бенни кивнул:

— Что, рогами зацепились? А я предупреждал — рассердишь Арни, и за ним не задержится.

Ройс сделал пару глубоких вдохов, судорожно провел руками по бокам:

— Надо сообщить об этом. Добраться до радио и сообщить. Это не твоя вина, Ройс, ты ничего не смог бы сделать. О господи…

Бенни поднял мешок с рыбьим кормом и бросил его на мостки:

— Ройс, дорогуша, чего тут оправдываться. Арни — это Арни, ты это хорошо знаешь.

— О господи, нам, наверное, нужно протралить залив — что, если тело унесет в море? Всю вину тогда на меня возложат! — Констебль переступил с ноги на ногу.

Из сарая вышел Арнольд Берджес — верхняя часть гидрокостюма снята и висит на поясе, руки скрещены на громадном брюхе. Белая футболка запятнана на груди красными пятнами, руки по локоть в крови. Вытер руки полотенцем:

— Ты принес остатки корма, Бенни?

— Живой… — Ройс схватился за поручень обеими руками, закрыл глаза и стал наклоняться вперед, пока его лоб не коснулся ржавого металла. — Слава тебе, Господи…

— Ты где был, Арни? Бедный констебль Кларк беспокоится — думал, что ты дуба дал.

Берджес ухмыльнулся:

— Я его достал.

— Не может быть. — У Бенни отвалилась челюсть — пломб в ней было больше, чем зубов. — Ты сделал этого жадного засранца?

Кивок в сторону сарая:

— Там, внутри.

— Ха-ха! — Бенни исполнил короткий танец и поскакал внутрь удостовериться.

Ройс выпрямился, вытер рукой лоб, затем повернулся и заглянул в сарай:

— Черт побери…

Тело тюленя, вспоротое от хвоста до глотки, висело вниз головой над куском брезента. Под ним, дымясь в морозном воздухе, кучей лежали внутренности. В воздухе стоял тошнотворный запах протухшей рыбы, даже Ройс слегка поперхнулся, и его нельзя было за это винить.

Он откашлялся:

— Ты застрелил этого…

— Этого большого ублюдка, так что ли? — Берджес присел на корточки перед кучей внутренностей и вырезал громадный лиловый кусок, размером с большую грелку. Бросил печень на разделочную доску. — Догадайтесь, что у нас сегодня на ланч.

— Ха! — Бенни помчался к дверям. — Я за пивом!

Ройс выпятил грудь:

— Арнольд Берджес, вы арестованы за нарушение Закона Шотландии о защите морских млекопитающих от две тысячи одиннадцатого года. Вы не имели права стрелять в тюленей без…

— Все в порядке. — Я положил руку на плечо констебля. — Эту часть я уже проговорил — у него есть лицензия.

Берджес кивнул на официального вида письмо, висевшее на стене сарая рядом с кормушкой:

— Мы все перепробовали: сети, ловушки, акустические отпугиватели, — этот жадный ублюдок все равно возвращался. Почти три тысячи рыб испортил. — Снова сел на корточки и отрубил что-то похожее на почку. — Получил по заслугам.

Берджес и я сидели на мостках спиной к сараю, закрывшись от ветра, и нежились на солнышке. С этой стороны баржи вид был просто невероятный: но обе стороны горы, спускающиеся к сверкающей воде, недалеко впереди острова, словно изумруды на голубом шелке, а еще дальше — Атлантический океан, словно окутанная туманом нить блестящих сапфиров.

Изнутри доносился ритмичный шорох — это Бенни и Ройс высыпали мешки с кормом в металлический бункер. Солнце пригревало. И запах кошачьего корма казался не таким отвратительным, как раньше. Гораздо лучше, чем вонь от выпотрошенного тюленя.

Берджес смотрел на покрытую рябью воду, глаза его были опухшие и красные.

— Можете поверить, мы на самом деле думали, что открытки перестанут приходить, если мы переедем, — тихо сказал он.

— Мне очень жаль, что вам пришлось узнать об этом таким образом. Кто-нибудь должен был сказать вам об этом вчера, когда мы… опознали Лорен.

Он допил пиво из банки, смял ее в своей лапе и бросил на мостки рядом с собой. С хрустом открыл другую.

Пауза. Так мы и сидели в тишине.

— Был здесь со вчерашнего утра — пытался поймать этого чертового тюленя… — Наклонился вперед, свесив голову на грудь. — А Даниэль знает? Ей кто-нибудь сказал?

— Я не…

— Здесь мобильник не берет. Надо бы ей позвонить. Узнать, как она… — Берджес отхлебнул пива. Вытер рукой глаза. — Как? Как он находит нас? Как нам… — Шмыгнул носом. Снова хлебнул пива. — Мы можем ее похоронить? Нашу Лорен… Мы можем ее забрать и похоронить?

— Тело выдадут, как только смогут. Вы получите ее обратно.

Он кивнул, и на запятнанную кровью футболку капнула слеза.

— Мы думали, что она сбежала из дома. Думали, что из-за нас. Что мы сделали что-то не так. Даниэль во всем винила себя. Месяцами ходила по улицам Эдинбурга, Лондона, Глазго… Развешивала листовки в витринах, донимала газеты, чтобы печатали фото Лорен, разговаривала с каждым бездомным ублюдком и наркоманом, которых только могла найти. — Хохотнул, потом прикусил нижнюю губу. — Думали, что она когда-нибудь вернется. А потом пришла первая открытка… Счастливого дня рождения, твою мать…

— Да. — Я уставился на воду. — Моя дочь, Ребекка, пропала пять лет назад. Ей было почти тринадцать лет… Больше ничего о ней не слышал.

Берджес кивнул:

— Больно, да? Все время думаешь — а не твоя ли это вина? — Посмотрел на банку в руке. — По крайней мере, вы еще можете надеяться.

Нет. Надежда умерла с открыткой номер один.

Я сделал еще один глоток остывшего кофе:

— Я правду говорю — Генри Форрестер сделал все, что мог. Мы тоже сделали все, что могли. И продолжаем делать.

Дизель-генератор закашлялся и заработал, затем из сарая послышался металлический лязг, а за ним утробное бурчание. Труба, выходившая из стены сарая, соединялась с пластиковым шлангом, исчезавшим в глубине залива. Он затрясся, затем из середины одной из клеток в воздух вырвался фонтан рыбьего корма и упал на поверхность воды. Поверхность вскипела рыбьими телами.

Берджес прикончил вторую банку и взялся за третью:

— Она была наша любимая девочка…

— Генри сделал все, что мог, правда. Лорен числилась в пропавших больше года, прежде чем мы установили, что она была похищена. За двенадцать месяцев многие детали забываются. Даже пленки с камер наружного наблюдения частично размагничиваются. Это не его вина.

Берджес положил руки на колени:

— Каждый год мы получали очередную открытку, и это было для нас как ножом в сердце… Как мы могли относиться к этому? — Одним глотком опрокинул в себя половину банки. — Генри Форрестер не заслужил забвения. И вы тоже.

 

20

Перед домом Генри стоял грязный синий фургон с надписью «ДЕЙВИ — СТЕКОЛЬНЫЕ РАБОТЫ», намалеванной на боку готическими буквами. Невысокий мужичонка, присвистывая в такт ударам молотка, прибивал громадный кусок фанеры к окну гостиной.

Я вошел внутрь, не соблаговолив махнуть на прощание рукой Ройсу, и пошел на звук голосов, доносившихся из кухни. Генри сидел, откинувшись на спинку стула, одну руку положив на небольшой круглый живот, а в другой руке сжимая стаканчик с виски. Шеба, повизгивая и вздрагивая, лежала на полу у камина и смотрела собачьи сны. Доктор Макдональд сидела, склонившись над стаканом с виски. Локти на столе, пальцы выстукивают какой-то ритм на его поверхности, кудрявые волосы скрыли лицо. Очки лежали за бутылкой виски — на этот раз это была «Isle of Jura», — линзы мутные от отпечатков пальцев.

— Мне кажется… мне кажется, Эмбер О’Нил здесь самая важная, он выбрал… он выбрал ее потому… потому что она была похожа на Нее, в смысле, на ту, кто его обидел… Вас когда-нибудь… когда-нибудь в жизни обижала тринадцатилетняя девчонка? — Рыгнула. — Упсс…

Генри сделал глоток и облизал губы:

— Да, а вы предполагали такую возможность, что она была шифром?

— О-ох. — Макдональд вздернула голову. — Я не… я не думала над этим… шифр… — Между бровями появилась морщина. — Нет… в этом нет никакого смысла… Почему она должна быть шифром? — Смех. — Какой вы глупый.

Я закрыл за собой дверь:

— А вы, ребята, кажется, находили общий язык.

Генри показал на бутылку:

— Трудно сказать «нет» леди, которая приносит одинокому старику односолодовый виски. — Слегка нахмурился: — Где ты был?

— Чаю кто-нибудь хочет? — спросил я без особой надежды на утвердительный ответ.

— Я не… я не думаю, что она шифр. Мне кажется… мне кажется, что она самое что ни на есть послание…

Я налил воды в электрический чайник и включил его:

— Ей больше виски не наливать.

— Неет! — Доктор Макдональд схватила стакан и прижала к груди — «Isle of Jura» пролился на полосатую блузку. — Вы знаете, что я… что я хочу, Генри, я хочу… — Бровь опустилась. — Я хочу знать… кхм…

— Кого он на самом деле пытает? — сказал я наобум, но именно это она написала на зеркале над раковиной в каюте.

Доктор Макдональд грохнула рукой по крышке стола и посмотрела на меня, как будто именно я изобрел велосипед:

— Господи, это… это просто блестяще. Кого именно он пытает, правильно… Это просто… вы — гений… не правда ли, Генри, он — гений?

На столе четыре утренние кружки с засохшей на дне коричневой субстанцией. Взял одну и обмыл горячей водой из-под крана.

— О, наш друг Эш — человек многих талантов. — Генри поставил стакан на стол. — Ты встретился с ним, да? С Берджесом. Так вот где ты был.

— Нет, он человек гениальный. В смысле, Эш… Эш, Генри ска… рассказал мне о тебе и… и что? — Отхлебнула виски. — Кого он на самом деле пытает? Это… это не просто девочки, так ведь, он ведь и родителей пытает, пытает их многие и многие годы.

— Вчера мы опознали останки дочери Арнольда Берджеса. — Чайный пакетик в кружку. Потом кипятка. — Кто-то должен был ему сказать.

— Я не хочу, чтобы ты защищал меня, Эш.

— Да, конечно, Зато у тебя самого просто прекрасно получается разбираться с ним.

— Ты не гений, ты — идиот.

— Очень может быть… что в этом все и дело… в смысле, я что хочу сказать, это… это ужасно для девочек… — доктор Макдональд попыталась сфокусироваться, — но… но возможно, они для него просто… средство к достижению цели… и именно поэтому он заклеивает им рот, пока проделывает это с ними.

Я выловил ложкой чайный пакетик и бросил его в раковину:

— Зато я не старый обдолбанный идиот, сидящий и упивающийся до смерти в промерзшем доме, заваленном осколками разбитых окон и собачьим дерьмом.

Генри плеснул себе еще одну приличную порцию виски:

— Я что, на самом деле выгляжу обдолбанным?

Как ни странно, но обдолбанным он не выглядел. Он выглядел более трезвым, чем тогда, когда мы приехали. И казалось, что «кофеиновый» тремор совсем пропал.

— Он не хочет… не хочет слышать их вопли, потому что… потому что… он делает это с ними не для того, чтобы причинить им боль… нет… он хочет… хочет, чтобы их родители почувствовали это… О-о-о, мне надо пописать… — Доктор Макдональд поднялась из-за стола и схватилась за край. — Уупс… Пол какой-то… скользкий… как в Швейцарии…

Чайная ложка с грохотом отправилась в раковину вслед за чайным пакетиком. Я плеснул в чашку немного молока:

— Так что, мне теперь о тебе и позаботиться нельзя? Я же твой друг.

— Я не хочу, чтобы ты вмешивался.

Вмешивался? Ничего себе.

— Да он кувалдой разбил могильный камень Элли!

— Я сейчас… приду, да… а у вас чипсы есть, я чипсы люблю… — Ушла, не закрыв за собой дверь. — Чипсы, чипсы, чипсы…

Генри выпил, прополоскав рот виски:

— Арнольд Берджес просто обязан плохо ко мне относиться. Я ошибся с профилем преступника… Если бы я был хорошим психологом, его дочь была бы жива. — Он взглянул на свои шишковатые руки, покрытые коричневыми пятнами. — И Ребекка была бы жива.

Наверное, он был прав.

В дальнем конце сада находилось небольшое патио — деревянный стол и несколько складных стульев — с видом на залив, лодки и море. Отличный вид. Куда как лучше, чем видок из моего кухонного окна.

Я вытащил мобильный телефон, пролистал список сообщений, и удалил все, где Мишель рвала и метала по поводу того, каким безмозглым идиотом я был. Ладно, хоть она и была громадной занозой в заднице, это не давало Кети права врать ей. Даже если Мишель была уж совсем несправедлива.

Вообще-то голос у папаши Эшли действительно был какой-то педиковатый…

Из глубины сада донеслось ворчание. Это был Генри, пробиравшийся, сопя и отдуваясь, по заросшей травой тропинке. Шеба, вывалив наружу язык, плелась за ним.

Генри свалился в один из складных стульев:

— Ну вот, прекратила блевать.

— С тобой все в порядке?

Он пожал плечами, потом со стуком поставил на стол бутылку виски, чуть позже к ней присоединился стакан.

— Ты когда пить бросил?

— Таблетки. Хотя я, в общем-то, инструкции не всегда читаю… Положила голову на стол, храпит, как канализационная труба, и производит просто отвратительный запах.

— Ты получил все это за то, что сбил ее с пути истинного.

— И то правда. — Плеснул себе приличную порцию. Полдень еще не наступил, а бутылка была почти пуста. — То, что я не хочу, чтобы ты вмешивался в мои отношения с Арнольдом Берджесом, совсем не значит, что я не рад видеть тебя. И прости, что не позвонил. Похороны были в понедельник, и я…

— Ничего.

Он взял стакан в руки:

— Ты получил очередную открытку.

— Номер пять.

Генри кивнул:

— Эш, если ты скажешь Дики, или Веберу, или Макдональд, они смогут…

— Даже тебе не следовало говорить.

Не глядя на меня, он повертел стакан в руках:

— Да, наверное, не стоило.

Потому что если бы я не сказал, то Филипп Скиннер, возможно, был бы жив.

А детектив-суперинтендант Лен Мюррей не мотал бы восемнадцать лет в тюрьме Гленочил.

— Знаешь, чего достиг Дики со своими кайфоломами за те четыре года с тех пор, как ты ушел? Да ни хрена. Если бы мы не нашли останки Хелен Келли, они бы так и ковырялись в Данди, дожидаясь, когда будет похищена очередная девочка. Они топчутся на месте, Генри, а он все еще где-то там.

Генри отхлебнул глоток, сморщился. Щетина на подбородке блеснула на солнце.

— Я помогу доктору Макдональд с ее «психолого-криминалистическим анализом», попытаюсь предостеречь ее от тех ошибок, которые сделал я, но только при одном условии — в неофициальном порядке. Конфиденциально. Ты не вовлекаешь меня в расследование.

— Договорились, — кивнул я.

Шеба сдалась на середине дорожки и со стоном свалилась посредине солнечного пятна на траве.

— И я не поеду с тобой в Олдкасл. Если я помогаю, то только отсюда.

— О-о… А что если мы сможем…

Мой телефон, лежавший на крышке стола, зазвонил, подпрыгивая, когда звук становился громче. На экране высветилось имя детектива-констебля Мэсси. Я взял его и нажал на кнопку: Рона.

— О, слава богу, с вами все в порядке… С вами действительно все в порядке, я надеюсь? Я уже который час пытаюсь вам дозвониться.

— Конечно, со мной все в порядке. Почему это может быть не так? Слушай, Рона, это очень важно? Я просто немного занят сейчас.

Молчание.

— Рона?

— Я… Я просто хотела убедиться, что с вами все о’кей. Никто не тает, где вы, ваш дом разгромлен, и пожарные сказали, что это был…

— Пожарные? — Я чуть не выронил из рук телефон. Какого черта пожарные делали… Чертов Хитрюга Дейв… я всего лишь попросил его прибраться, но не сжигать этот чертов дом!

Генри выпрямился на стуле:

— Что-то случилось?

— Я начала беспокоиться, когда вы мне не перезвонили, и этим утром пошла к вашему дому, а там снаружи стояла пожарная машина, и разные городские службы, и эти ублюдки не пустили меня внутрь, но вода там была повсюду, и весь дом разгромлен. В смысле, в дерьмо. И никто не знает, где вы находитесь…

— Ты что, черт возьми, сделал с моим гребаным домом?

Громадная женщина с вопящим ребенком в прогулочной коляске, мрачно посмотрела на меня и проскочила мимо. Да и хрен с ней. Ей бы понравилось, если бы кто-то спалил ее гребаный дом?

Для небольшого городишки на восточном берегу Шетлэнда Мейн-стрит была довольно оживлена. Вдоль дороги, напротив магазина «Мясной Компании Сколлоуэй», рядком припаркованы машины. Вывески на фасаде рекламируют «ГАЛАНТЕРЕЙНЫЕ ТОВАРЫ, ИГРУШКИ И СУВЕНИРЫ». Фасады домов напротив выкрашены в различные, пастельного оттенка, цвета. Очень даже миленько.

На другом конце линии хрипел Хитрюга Дейв Морроу:

— Всегда пожалуйста, твою мать. Да ты представляешь, как этот громадный ублюдок засрал мою машину?

— Дейв, Богом клянусь…

— Ничего я там не делал, о’кей? Там все уже так было, когда я приехал. А ты, черт побери, даже не предупредил меня! Там бода по ступеням лилась, стены, мебель — все вдребезги, потолок прогнулся… И как я должен был все это прибрать? Я тебе что, гребаный «мистер Пропер — все отмыл»?

Вода?

Мейн-стрит закончилась небольшой круговой развязкой. Я повернул направо и вышел на парковку с видом на залив.

— Когда я уходил из дома, он не был разбит! Ну, может быть, только холл и лестница, и все. Так что не…

— Неет, там все было вдребезги. Даже не представляю, как твой посетитель умудрился это устроить со своей раздробленной лодыжкой, но когда я туда пришел, там все было в таком виде, как будто бомба разорвалась. — Шмыгнул носом, затем трубное сморканье. — Потом он решил немного побуянить, так что пришлось пару раз врезать ему лопатой. Выбросил его напротив неотложной помощи — не знаю, жив он еще или нет.

— И как он мог… Мой чертов дом…

Несколько чаек прекратили копаться в рыболовной сети, накинутой на мешки с мусором, и, склонив головы набок, уставились на меня. Я погрозил кулаком в их сторону:

— И вы пошли на хрен отсюда!

Проскрежетав оскорбления, они неохотно поднялись в воздух.

— Благодарить меня должен — пришлось выйти наружу, притащить этого ублюдка из сада в дом. Весь костюм мне испортил, мать его. Да еще в багажнике наблевал!

Я прислонился спиной к прицепу большой «тойоты». Он был забит рыбными корзинами — в холодном воздухе разносился запах водорослей и протухшей рыбы.

— Там что, действительно все разбито?

— Как после взрыва… Подожди секунду. — Из телефона донесся приглушенный хруст, как будто Хитрюга прикрыл микрофон рукой. Потом снова заговорил: — Идти надо — брифинг в столовой, как ножом к горлу. Тут ребята из спецгруппы объявились — заместитель начальника полиции бесится. — Линия рассоединилась. Закончил разговор.

Я сунул мобильник в карман, оперся головой о борт прицепа и уставился на собиравшиеся на небе тучи:

— Это был мой дом…

Хоть он и был помойкой.

Чайки снова вернулись, теперь они кружились и падали вниз на рыбачью лодку, возвращавшуюся в бухту. Хорошо быть чайкой. Ешь себе, спишь, трахаешься, а если у тебя плохое настроение — можно и посрать на всех с высоты. А можно и просто для забавы, без плохого настроения.

Я прислонился к невысокой каменной стене и уставился на птиц. Весь дом — в развалинах.

Как, на хрен, Мистер Боль мог разрушить целый дом? Это с одной-то ногой? Что он делал — прыгал из комнаты в комнату на одной ноге, круша все на своем пути, как помешавшаяся Хизер Миллз?

А может быть, местные гопники? Тоже, скорее всего, нет. После того как последнего воришку выписали из каслхиллской больницы, эти мелкие ублюдки предпочитали держаться от моего дома подальше.

Разве что Хитрюга Лейв Морроу оказался лживым жирным ублюдком и сам разгромил мой дом? Но к чему такие усилия? Ведь не ради же того, чтобы я не рассказал его жене о нем и швейцаре Эндрю…

Явно становилось холоднее.

Что ж, будем честными перед собой. Наиболее вероятно, что это были громилы миссис Керриган, посланные с целью преподать мне урок после того, как я пригрозил заняться ею вплотную. Отличная мысль, ничего не скажешь. Очень клевая, просто блеск!

Сунув руки в карманы, я совершил обзорный тур по Сколлоуэю. Обратно по Мейн-стрит, мимо всевозможных эллингов, павильонов и террас в форме коробок для печенья. Потом дома кончились, и от меня с одной стороны оказалась вода, а с другой — невысокий холм.

К плавучим мосткам метрах в пяти от берега было привязано два ряда небольших лодок. На траву у обочины дороги кто-то выбросил кусок фибергласовой шлюпки — я пристроился на краешек. Осмотрелся вокруг — блестящая вода, серо-зеленые холмы, покрытые крапинками белых домиков.

Холод забирался в кости, щипал за уши и кончик носа.

В чем-то Арнольд Берджес был прав — как Мальчик-день-рождения нашел их здесь? И как он умудрился выследить родителей Ханны Келли, хотя они меняли и меняли места жительства…

У нас с Мишель все было по-другому — мы оставались на одном месте. Мишель, по крайней мере. Она получила дом, а я — пинок под зад от ее адвоката по бракоразводным делам. Но все другие родители…

Я позвонил Сабиру и спросил.

Его голос с ливерпульским акцентом был приглушен, как будто он только что набил чем-то рот.

— Не знаю, — коротко ответил он.

— Да ладно тебе. Только, парни, не говорите мне, что вам не приходило это в голову. Родителей Ханны Келли отследить было так же трудно, как если бы они участвовали в программе по защите свидетелей. И все равно они каждый год получали открытку. Это вам не кажется подозрительным?

Из телефона донеслись звуки, похожие на неспешное жевание.

Я подождал.

— Сабир?

— Ты закончил?

— Я просто…

— Ты относишься к нам так, словно мы — банда идиотов. Конечно, мы думали над этим, милок. У нас имеется большой список профессий, которыми наш парень должен владеть, чтобы отслеживать места проживания семей жертв. Он может работать в Управлении налоговых сборов или в Службе регистрации транспортных средств, либо он может быть врачом или журналистом, на почте может работать, или у интернет-провайдера, или…

— Офицер полиции?

— Вполне возможно. Или он может быть кем-то, кто хорошо владеет Интернетом, — ты об этом думал? Если я хочу узнать что-нибудь о подозреваемом, мне в наши дни даже в компьютерную систему полиции заходить не надо. Я могу заглянуть в Facebook, linkedln, Google Plus, в список избирателей… Интернет — это золотая жила, каждый может оставить где-нибудь цифровой отпечаток, конечно, если ты знаешь, где искать.

Да, конечно. Но… Ведь не будет же Даглас Келли обновлять свой статус подобным образом: «МЫ ПЕРЕЕХАЛИ В ДОМ НОМЕР 36 ПО ДАНРОСС-СТРИТ, ОЛДКАСЛ, ОС23 9WP. НЕ СООБЩАЙТЕ МАЛЬЧИКУ-ДЕНЬ-РОЖДЕНИЯ!»

— Дело в том, что если наш парень дружит с компьютером, все это не займет у него много времени… — Стук пальцев по клавишам. — Эш Хендерсон: сорок два, Флетчер-авеню; Royal Bank of Scotland… кредит превышен на тысячу с мелочью; номер мобильного телефона: ноль семь восемь четыре два…

— Ладно, ладно, я все…

— Разведен, двое детей: Ребекка… сбежала из дому в возрасте двенадцати лет, Кети… — Еще несколько ударов по клавишам. — Кети проживает по адресу: девятнадцать Роуэн-драйв, Блэквол-хилл, Олдкасл. Учится в Академии Джонсона, имеет отношения с кем-то по имени Ноа. Очевидно, что эти отношения «непростые», но…

— Хватит, я все понял.

Что это за Ноа, черт возьми?

— Ну, и сколько времени это у нас заняло?

— Дагласа Келли нет на Фейсбуке.

— Да ему и не нужно там быть. Если нас всего семь шагов отделяет от Кевина Бекона, то, как ты полагаешь, сколько шагов нам потребуется, чтобы найти кого-то, постящего фотографии в «Фликр», ведущего блог, пишущего в «Твиттер», распихивающего разное дерьмо по миллионам сайтов в социальных сетях? Можно никогда не прикасаться к компьютеру и все равно оставить цифровой отпечаток.

Вот урод.

Облака хмурились, распространяясь по бледно-голубому небу, словно раковая опухоль.

— Как там Данди поживает?

— Нам здесь больше нечего делать, так что пришлось ретироваться в ваше захолустье. Помогаем твоим дивным сотрудникам — может быть, удастся сузить поле поиска. Хочешь поговорить с шефом?

— Нет, с меня хватит. — В холодном воздухе проплыло маленькое белое пятнышко, потом второе и третье. Не так чтобы снег, но явно о нем стоило задуматься. — Сделай мне одолжение — выясни, кто делал запросы по Дагласу Келли или по еще кому-нибудь из родителей.

— В Интернете? Я, конечно, в этом деле неплох, но не до такой степени. — Снова звуки ленивого пережевывания. — Таких крутых вообще нет. Тут речь идет о миллионах серверов по всему миру и…

— Ну, а ты можешь… Кхмм…

Что? Невозможно — значит, невозможно. Я встал и потопал ногами, пытаясь возродить их к жизни. Может быть, начать с малого?

— Какими системами можно для этого пользоваться?

— Ты что, серьезно?

— Только потому, что это гемор, не стоит от этого отказываться.

— Гемор — это ты. — Вздох. — Посмотрю, что можно сделать, но обещать ничего не буду.

На этом разговор закончился.

Я пошел обратно к заливу. Снежинки все еще были крохотными, но их стало значительно больше. Они падали на холодный тротуар, и это было похоже на то, как будто его присыпали ледяным сахаром.

На другом конце линии вздохнул детектив-старший инспектор Вебер:

— Ты идиот, Эш.

Я отодвинул в сторону пустую тарелку — макароны с сыром и жареной картошкой. Завтрак чемпионов.

— Спасибо, Грегор, это очень помогает.

— Эш, Эш, Эш… Сколько раз я говорил тебе — не связывайся с миссис Керриган? И совсем не важно, что Энди Ишлис хорошо к тебе относится. У нее на тебя…

— Я знаю, о’кей? Я знаю. — Бросил на стол десятку, допил минералку и, толкнув дверь, вышел на улицу. Пар изо рта белым облаком окружил голову. — Кто тебе сказал?

— Меня не из-за красивых глаз назначили шефом криминального отдела. Время от времени я еще и работаю.

Я повернул направо и пошел по Мейн-сгрит по направлению к дому Генри — одна рука глубоко в кармане, другая стынет на морозном воздухе.

— Не в этом дело.

— Эш, мы уже об этом говорили, пока сержант Смиту нас, мы должны быть чрезвычайно осмотрительны. А то, что твой дом разбит местными отморозками, как, по-твоему, это очень осмотрительно? А что если они решат убить тебя? Ты хоть представляешь, в какое дурацкое положение ты меня поставишь?

— Да, это очень неосмотрительно с моей стороны. А о чем я должен был думать?

Порыв ветра промчался по аллее, в вихре закружив белые хлопья. На другой стороне было что-то вроде книжного магазина. Я остановился.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Конечно же твоя смерть будет для нас трагедией, но зато остальных начнет по полной иметь служба собственной безопасности. — Пауза. — Сколько ты должен?

На витрине торчал пушистик. Кети он точно понравится. Она, конечно, могла одеваться как кто-то из членов семейки Адамс, но все мягкие игрушки, которые я когда-либо дарил ей, у нее хранились.

— Извини, должен идти.

— Эш…

— Я разберусь с этим, о’кей? — Одному Богу известно как…

 

21

В этот вечер лаунж-бар «Сколлоуэй Отеля» был забит до отказа. Я протиснулся мимо толпы мужчин в рабочих комбинезонах, затем сквозь стайку девчонок в розовых стетсонах и подошел к столику, за которым сидели Генри и доктор Макдональд.

Ее лицо приобрело бледно-серый оттенок, синяки под глазами были зеленовато-лилового цвета. Я поставил перед ней на стол пинтовый стакан молока, и рядом еще один — с водой. Кривая улыбка, затем надула щеки, выдохнула и отхлебнула молока.

Сидевший напротив Генри с благодарным кивком принял двойной «Гроуз».

— Сэлли пришел, так что мы и тебе заказали, — сказал он.

Я взял стул и припарковался рядом с доктором Макдональд. По крайней мере, если она опять блеванет, то в этот раз на Генри, а не на меня.

— Меня всего-то не было минут пять.

Доктор Макдональд провела тыльной стороной руки по губам и поставила стакан обратно на стол:

— Вам мы заказали ягненка.

— О’кей… — Я, скорее всего, и сам бы его заказал, но куда приятнее иметь право выбора. Вечно эта проблема с психологами — они всегда и все знают лучше вас. — Ну а вы двое что сегодня наработали? Цирроз? Алкогольное отравление?

Генри отхлебнул виски.

Она пригубила воды из стакана:

— Что, не любите ягненка?

— У нас есть психологический профиль? Какие-нибудь ориентиры? Что-то, что можно было бы дать командам, проводящим поквартирный обход? — спросил я без особой надежды получить внятный ответ.

— А с ягненком что?

— Ничего… — Черт возьми! — Слушайте, у нас есть хоть какая-нибудь мысль о том, чего хочет Мальчик-день-рождения, или нет?

Она посмотрела через стол на Генри.

Он поднял бокал с виски, как будто произнося тост в ее честь:

— Всему свое время.

Доктор Макдональд кивнула и в ответ подняла стакан с водой:

— Есть что-то глубоко неправильное в том, как он относится к жертвам. Похитив их, он должен быть возбужден, он должен быть на взводе, желая вновь исполнить свою фантазию. Но он оставляет их привязанными к стулу на два или три дня, пока не наступает их день рождения, в смысле, пара часов отложенного наслаждения — это понятно, но три дня — это слишком много. — Глубокий вздох. — А потом избавление, без какого-либо ритуала, просто освобождение от тел, и мне хотелось бы знать, имеет ли какое-нибудь значение их нагота…

Я покачал головой:

— Он хоронит их голыми просто потому, что это большой гемор — одевать мертвеца. Вам нужно когда-нибудь попробовать — это еще хуже, чем одевать пьяного. Он раздевает их во время пыток, почему ему вдруг должно захотеться одеть их?

Она улыбнулась мне, словно я был маленьким мальчиком, у которого в первый раз получилось завязать шнурки на ботинках:

— Именно так. Как будто они не имеют для него никакого значения, и, вы знаете, иногда мне даже кажется, что он готов был бы просто выбросить их на свалку, если бы был уверен в том, что, выбросив их, он покончит с этим делом. Сами же они ему совершенно безразличны.

Я поудобнее устроился на стуле и взглянул на Генри.

Он покачал головой:

— Это выступление Элис.

— Если они ему безразличны, то зачем их похищать?

Она открыла было рот, чтобы сказать что-то, но крупная седовласая женщина опередила ее:

— Два каллен скинка и копченый лосось на закуску?

Внутри заиграла музыка. С появлением небольшой группы из трех музыкантов толпа увеличилась. Гитара, скрипка и аккордеон выдавали шотландскую танцевальную кантри-версию «Джонни Би Гуд». Периодически выкрикивали «Хей!» для хорошего настроения.

Снаружи было дико холодно.

Я сунул палец в ухо, чтобы не было слышно шума, и прислонился спиной к чему-то холодному.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил я. — Он за вами наблюдает? Где?

Голос Мишель дрожал:

— Мы в «Теско», в примерочной. Эш, он прямо снаружи!

— Ты уверена?

— Конечно, уверена, черт возьми! — Стук, какой-то хруст, пауза, и Мишель снова заговорила: — Он наблюдает за примерочными комнатами. Что мне делать? Кети со мной, мы хотим найти что-нибудь красивое для ее вечеринки на день рождения, а Итан стоит и ждет нас!

Твою-то мать!

— О’кей. В примерочных есть продавец? Скажи, чтобы позвали службу безопасности.

Молчание. С темного неба падал снег, сияя в огнях уличных фонарей, тихий такой и густой.

— Эш, а что, если он придет к нам домой? Что, если…

— Я разберусь с этим. Не беспокойся, я…

— Когда? Когда ты с этим разберешься? Сегодня вечером? — Голос становился выше, а слова произносились быстрее. — Можешь разобраться сегодня вечером?

— Я сказал, что разберусь. Завтра, скорее всего.

— Завтра? Ты знаешь, каким бывает Итан, если ок..

— Я в Шетлэнде, Мишель, я не могу три раза щелкнуть каблуками и как по волшебству…

— Ты в Шетлэнде? — Пауза. — Мне казалось, ты говорил, что вчера вечером Кети была с тобой!

Вот ведь черт.

— Да, но… Я утром улетел. Служебная командировка. — Молчание. — Слушай, мне нужно позвонить кое-куда. А ты тем временем скажи службе безопасности, что он следит за вами.

Снова молчание.

— Хорошо. — И разговор закончился.

Чертов Итан Бакстер.

Я покрутил список контактов.

Не попросить ли Хитрюгу Дейва нанести ему визит сломом подмышкой?.. Нет. Такое удовольствие только я могу себе позволить. Пролистнул еще несколько номеров и нашел того, кто мне нужен.

Гудки шли, шли и шли, и наконец записанный голос на другом конце линии произнес:

— Хай, это Тона. Оставьте сообщение. — Пиииии.

— Рона, это Эш. Слушай, ты не можешь оказать мне…

— Алло? — Какое-то шуршание и пощелкивание. — Алло? Шеф? — Голос слегка невнятный.

— Итан Бакстер. Не знаю, где он живет сейчас, но раньше он жил в доме по Лохвью-роуд. Преследует Мишель и Кети.

— Да, вот черт возьми, о'кей… Хотите, чтобы его задержали? Я возьму Норма, и мы устроим ему обзорный тур по лестницам участка.

Она это точно организует.

— Просто сделай так, чтобы кто-нибудь приглядывал за Мишель, изредка проезжал мимо дома, чтобы убедиться, что Бакстер хорошо себя ведет. Я разберусь с ним, когда вернусь из Шетлэнда.

— Круто. Я пойду с вами и…

— Не думаю, что это самая замечательная мысль, но…

— Шеф, нужно, чтобы кто-то прикрывал вам спину. Чтобы вы были в безопасности на тот случай, если какой-нибудь мелкий засранец захочет на вас нажаловаться или если расследование возбудят… Что-то типа этого.

Мимо, яростно работая дворниками ветрового стекла, прокатил «ренджровер». От света фар на фоне темноты снежинки становились ослепительно-белыми.

— Со мной все будет в порядке. Самое главное — пусть те, кто будет наблюдать за домом, дали знать Мишель, что они там Хорошо?

— Шеф, можете положиться на меня. Она будет знать, что вы, за ней присматриваете.

— А если этот ублюдок станет к ним приставать, возьмите его и суньте куда-нибудь до моего возвращения.

— Куда-нибудь в тихое неприметное место. И без свидетелей. Понятно.

— Спасибо, Рона.

Мы потратили еще несколько минут, обсуждая шансы «Абердинского футбольного клуба» против «Вориэрз» в субботу, и каким идиотом был сержант Смит, и прогноз погоды на неделю. Затем она перевела разговор на застрявшее расследование по Кэмерон-парк, без особого толку изводившее кучу бумаги, на которую, наверно, пошел приличный кусок тропического леса.

Группа грянула последние аккорды «Smells Like Teen Spirit» в интерпретации Джимми Шэйда, потом дверь открылась и в вихре снежных пушинок раздался голос Генри:

— Искал, куда ты подевался.

Я закончил разговор и сунул телефон в карман:

— Проверял, как там дела в участке. — Надо было хоть что-то ответить.

Генри поднял воротник и, прищурившись, взглянул на медленное вращение снежинок. Выглядел он не очень — даже для того, кто медленно погружался в забвение. Впалые щеки, запавшие глаза, пергаментного цвета кожа. Переступил с ноги на ногу. Воздел руки и завыл замогильным монотонным голосом:

— Поэзия? Ну ты совсем уже…

Пожал плечами:

— Мой клоунский костюм в стирке с тех пор, как ушла Элли. — Провел пальцем под носом, стирая каплю. — Знаешь, что было забавно на похоронах Алберта Пирсона? Единственный человек, которого я знал, был мертв. А в чем суть? Мы все сейчас мертвы, даже я. Я просто еще не перестал двигаться.

 

22

Кухонные часы негромко тикали на стене. Шеба стонала и дергалась на волосатом кресле-мешке из шотландки, а из хозяйской и гостевой комнат доносилось приглушенное похрапывание. Я сидел в гостиной, смотрел на сад за окном. Острые грани исчезли, приглушенные восьмидюймовым слоем снега, который все падал и падал с бледного неба. Нахохлившаяся малиновка, усевшись на бельевую веревку, покрывала проклятиями всех, кто мог ее услышать, — защищала свою территорию.

Ни Генри, ни доктор Макдональд не появлялись, и я решил устроиться на кухне. Сидел, листал папки с делами, размышлял о Мишель, Кети и Ребекке, слушал, как часы нарезают день на тонкие острые кусочки.

И мой кофе был холодным.

Что делать с Итаном Бакстером? Ничто не учило этого мелкого злобного ублюдка… Ну так завтра утром он получит урок, который никогда не забудет.

Наверное, пришло время, чтобы с Итаном произошел несчастный случай. Затащить его в безлюдное место да и пустить пулю между глаз. И покончить с этим дерьмом раз и навсегда…

Кажется, об этом стоило подумать.

А как только разберусь с Итаном Бакстером, нужно будет разобраться с миссис Керриган. Четыре штуки сегодня к середине дня… Даже если бы я имел четыре штуки — а у меня их не было, — каким бы образом я передал их отсюда? Не говоря уже об оставшихся пятнадцати.

Откуда, черт возьми, мне взять девятнадцать тысяч фунтов?

Это, словно груз, давило мне на грудную клетку, прижимая спиной к спинке стула.

Давай-ка сконцентрируемся для начала на тех вещах, которые можно выполнить, а потом начнем беспокоиться об остальном.

Отдать четыре штуки сегодня было невозможно — паром приходит в Абердин завтра в семь часов утра. Я, конечно, могу замутить что-нибудь в аэропорту Самбург, потрясти удостоверением и заявить, что должен улететь по срочной служебной необходимости. Но какой в этом смысл? Нестись домой, успеть и — здравствуйте-пожалуйста, мы вам сейчас ноги ломать будем. Да пошли они…

Дом в развалинах, машина не стоит клейкой ленты, которая держит задний бампер, и ничего не осталось из вещей, которые можно было бы продать. Ничего — все сгинуло. Конечно, если взять кое-кого из извращенцев и дилеров за лодыжки и хорошенько потрясти, то, может быть, и удастся вытрясти пару штук. Но как, черт возьми, я найду все девятнадцать тысяч фунтов?

И тут мои губы растянула улыбка. Ведь явно Итан Бакстер не жил за уровнем бедности, а? Совсем нет. Итан Бакстер водил «мерседес». Итан жил в прекрасном большом доме в Каслвью. Итан конечно же заслужил хорошую взбучку, но почему бы вместе с угрозами не выжать из него немного деньжат?

Ублюдок явно этого заслуживал. И я очень даже уверен, что, будь перед ним выбор — безымянная могилка или пожертвование, — он просто ухватится за шанс помочь старому другу.

Да я просто услугу ему окажу.

Столь замечательное рационализаторское предложение требовало свежей чашки кофе.

Едва я успел залить в чайник воды, как в дверь кто-то забарабанил.

— О’кей, о’кей, иду.

Барабанить не прекращали.

Я распахнул дверь.

Зима заявила свои права на Сколлоуэй. Крыши были покрыты толстой белой коркой, а сады почти похоронены под снегом. В проходе стоял Арнольд Берджес в потертых желтых веллингтонах, увязших по щиколотку в снегу, в поношенном оранжевом комбинезоне, стеганой куртке и вязаной шапке на голове. Глаза прищурены, борода торчит в разные стороны.

Я загородил вход:

— Арнольд.

Он, закусив верхнюю губу, сжал руки в кулаки:

— Она была жива. — Дыхание вырывалось у него изо рта и облаком стояло над головой. Воняло перегаром.

— Вы приехали сюда на машине? Это ведь…

— Она была наша малышка, и мы любили ее.

— Мистер Берджес, я понимаю, что это очень трудно…

— Лорен уже никогда не будет сама по себе, правда? Теперь она все время будет «Лорен Берджес, третья жертва Мальчика-день-рождения». Как будто не было ее детства, всего того времени, что мы жили вместе. Мы просто время убивали до тех пор, когда ублюдок похитил ее.

Берджес сунул руку в куртку и вытащил дешевый таблоид.

На первой странице фотография Лорен — весело улыбающейся, с карнавальной шляпкой на голове, волосы торчком. Под фотографией подпись: «ТЕЛО ЖЕРТВЫ МАЛЬЧИКА-ДЕНЬ-РОЖДЕНИЯ ВЫКОПАНО В ОЛДКАСЛЕ».

Чертовы придурки из криминального отдела Олдкасла не смогли бы держать рот закрытым, даже если бы в канализационный септик танк попал.

— Простите. Мне правда очень жаль.

Берджес посмотрел в сторону, моргнул, затем снова полез в куртку и вытащил пухлый фолдер. Протянул его мне. На синюю поверхность упало несколько снежинок. Я взял его, сунул под мышку.

— Прочитайте. — Он выпрямился и вздернул подбородок. — Прочитайте это, и вы поймете, кем наша Лорен на самом деле была. Она не была просто какой-то жалкой жертвой.

— Вы должны позволить полиции заниматься своим делом, мистер Берджес. Мы его найдем и остановим. И он заплатит за все, что сделал с Лорен и… — И со всеми остальными. — И что бы ни случилось, он живым предстанет перед судом. Ублюдка протащат перед всеми, он будет признан виновным и получит пожизненное. А потом, я уверен, не пройдет и шести месяцев, как в тюремной прачечной кто-нибудь вырежет ему глаза и отрежет яйца. И тогда мы устроим гигантскую вечеринку.

Берджес пристально посмотрел на меня, затем, кивнув, сделал шаг назад:

— Когда я был вчера на работе, они послали кого-то к нам домой, сунули камеру в лицо Даниэль и поинтересовались, как она себя чувствует, узнав, что где-то выкопали ее дочь…

Еще до того, как кто-либо из официальных лиц побеспокоила: сообщить Берджесу и его жене, что мы нашли останки Лорен.

— Мне очень жаль.

— Да, вам должно быть очень жаль. — Берджес повернулся и пошел по дорожке, разгребая снег резиновыми сапогами.

У обочины стоял потрепанный фургон с логотипом «РЫБОВОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО КОЛДЕРС ЛИ» на боку. С водительского сиденья мне помахал Бенни.

Я подождал, когда Берджес подойдет к воротам:

— Я вчера правду говорил — Генри Форрестер сделал все, что мог. Это не его вина.

Здоровяк на мгновение помедлил, затем, не проронив ни слова, залез в фургон. Скользнув колесами по асфальту, автомобиль исчез в снежной пелене.

Я придвинул стул к открытой дверце печи. Не самый экологически правильный путь обогрева комнаты, но, по крайней мере, кухня теперь была достаточно теплой, чтобы в ней можно было сидеть, не околевая от холода.

Шеба, скрипя костями, встала со своего логова в углу и, плюхнувшись на пол рядом с моим стулом, перевернулась на бок и подставила живот под тепло.

— Господи Боже, когда Генри мыл тебя в последний раз?

Псина вздохнула.

Я раскрыл папку, которую дал мне Берджес. Она была забита отчетами частных детективов, расшифровками интервью, запросами о доступе к информации, заявлениями от друзей Лорен и членов ее семьи, пытавшихся установить время, когда они видели ее в последний раз. Здесь были фотографии Лорен — на пляже, на вечеринках, играющей в саду. Вырисовывалась совсем другая картина, отличная от официального дела. В официальном деле были факты и свидетельские показания, а в этой папке была Лорен Берджес.

Она во многом напоминала Ребекку — хорошая девочка из хорошего дома, которую похитили из семьи и запытали до смерти.

— Бррр… — Голос от дверей.

Я обернулся. Это была доктор Макдональд — еле живая, глаза опухшие, грязные вытянутые кудри висят вдоль бледного лица.

— Выглядите ужасно.

Она моргнула, приложила палец к губам:

— Шшшш…

— Похмелье?

— Если будете шуметь, то разбудите его, и мне снова придется пить, мы что, не можем посидеть тихонько… мне немного полегчает, и больше не будет хотеться броситься под автобус, или чего-нибудь такого… — Она опустилась на один из стульев рядом со столом и стала наклоняться вперед, пока не опустилась головой на столешницу. — Бррр…

— Есть хотите?

— Бррр…

— Слушайте, поверьте мне на слово — вам нужно что-нибудь немедленно забросить в желудок, пока Генри не проснулся и не открыл литровую бутылку «Беллз».

— Правда нужно? — Подняла на меня глаза, не отрывая головы от крышки стола. — О’кей. Тогда я буду яичницу, тост, бекон, сосиски с помидорами, и еще с грибами, и с чипсами, и черный пудинг, и…

— Тогда вам следовало бы остаться вчера в гостинице, а не тащиться сюда за Генри, чтобы заполировать бутылочку «Isle of Jura». — Я встал и вытащил из хлебницы промасленный бумажный пакет. — Вот, купил вам тут утром несколько пирожков. Подогреть их в микроволновке или разжарить?

— Я хочу домой. — Из ее джинсов заорала музыка. — Нееет…

Она достала из кармана смартфон, врезала пальцем по дисплею. Он продолжал завывать. Пам, пам, пам. Доктор Макдональд бросила штуковину на стол и закрыла руками голову:

— Сделайте что-нибудь, чтобы он замолк…

Я поднял его. На экране вспыхнула фотография детектива-старшего суперинтенданта Дики.

Я почти нажал на зеленую кнопку, как музыка внезапно прекратилась. Соединение было сброшено.

Потом зазвонил мой телефон: ДССИ Дики. Я ответил:

— Что, я вам внезапно понадобился?

— Алло? Алло, я тебя почти не слышу… — Где-то на заднем плане выла сирена, заглушая почти все слова Дики, хотя он едва не кричал. — Слушай, я не могу дозвониться до доктора Макдональд, передай ей, что Сабир нашел зашифрованный файл на компьютере Хелен Макмиллан. Это дневник. Теперь мы знаем, откуда взялись первые подписанные экземпляры книг.

— Откуда?

— Алло? Эш? Мы отследили концы до Данди — это фирменный книжный магазин на Форрест-парк-роуд, рядом с университетом… Алло?.. Алло?.. Ни хрена не слышно.

Опять разъединилось.

Я достал пирожки из пакета, положил на тарелку, сунул в микроволновку и поставил на пару минут на полную. Затем стал обдумывать сообщение Дики, пока эта штуковина гремела и завывала.

Дзинь.

Поставил тарелку перед доктором Макдональд:

— Ешьте.

Она оторвала голову от крышки стола:

— Может быть, у Генри найдется немного коричневого соуса?

— Как вы думаете, продавец книг может быть нашим Мальчиком-день-рождения? — Я подвинул ей тарелку. — Ешьте, а то пироги превратятся в линолеум.

— Мне кажется, что управление книжным магазином не может быть самым главным занятием у нашего Мальчика. Потому что пока нам не очень понятно, как он умудряется отслеживать семьи, чтобы каждый год вручать им поздравительные открытки? — Она откусила кусок пирога, затем, широко раскрыв рот, задышала и запыхтела: — О-о, горячо, горячо, горячо.

— Сабир говорит, что он мог воспользоваться Интернетом, чтобы найти их. Или, может быть, все они покупали у него книги?

Еще раз откусила. На этот раз обошлось без пыхтения.

— Ханна Келли собирала первые издания с автографами?

— Нет. — И Ребекка тоже не собирала.

— Вот именно. — Откусила, жует, чавкает.

Я опять включил чайник, сморщившись от боли, когда суставы пальцев потерлись друг о друга. К перемене погоды всегда становилось хуже. Ссадины вокруг костяшек стали сходить, и кожа покрылась желтизной и зеленью. Вымыл для нее кружку.

— Вы сказали, что по моему лицу и рукам можете определить, что я не вегетарианец — когда мы были на пароме, вы заказали мне стейк. И ягненка вчера вечером.

— Мальчик-день-рождения не торгует книгами, поймите меня правильно. Я была знакома с несколькими людьми, работавшими в книжных магазинах, и они на самом деле могли быть весьма странными, но не до такой степени, чтобы им вздумалось начать кого-то пытать, а это именно то, чем он занимается. Но только не для собственного наслаждения — он делает это для кого-то другого.

— Так что не так с моими руками и лицом?

— Мне кажется, что он делает это для их родителей. Именно из-за этого он не выносит крика этих девчонок, выбрасывает их тела, как мусор, и именно из-за этого ему целых три дня приходится собираться с духом, чтобы начать пытать свои жертвы. На самом деле он интересуется не ими, ему интересны их мамы с папами.

Я разлил по чашкам горячую воду:

— Кого он на самом деле пытает?

— Точно. — Она с хрустом вонзила зубы в другой пирог. — Я знаю, что вы не вегетарианец, потому что у вас ссадины на кулаках и на лице, потом, то, как вы говорите с людьми, — этакий напыщенный вид альфа-самца. Я, конечно, отношусь к вам с глубочайшим уважением как к офицеру полиции, пожалуйста, не поймите это неправильно, но вы — жестокий человек, это просто… сочится из ваших пор. И совсем необязательно, что соотносится с вегетарианством.

— Я напыщенный? — Рассмеялся. — Когда-нибудь видели выступления против встреч «Большой двадцатки»? Половина этих митингующих придурков убежденные вегетарианцы. Откуда они только энергию берут?

Она откашлялась:

— Да, знаете… иногда мужчинам бывает нужна только ненависть.

В двадцать минут одиннадцатого Генри еще не нарисовался, но доктор Макдональд выяснила, как обращаться с центральным отоплением, и сейчас на кухне было весьма комфортно. Она и сама слегка приободрилась — три кружки кофе, два пирога, и окружающий мир уже выглядел несколько по-другому.

Доктор Макдональд склонилась над ноутбуком, который достала из своей сумки:

— Кто-то входит…

В динамиках что-то звякнуло, потом зашипело и щелкнуло, и громадное серое лицо Сабира заполнило собой весь экран. Он прищурился и наклонился вперед:

— Всем привет и доброе утро. Вот черт, хреново выглядите, док.

Я встал за спиной у доктора Макдональд, чтобы меня было видно в маленьком окошке, и спросил:

— Есть новости по продавцу книг?

— Аа, затащили его в комнату для допросов, весь из себя негодует, ну, типа, я никогда ничего никому не делал… Все как обычно.

Я наклонился ближе к экрану:

— А что по расследованиям для меня?

— Да, конечно… — Скривился. — Я вроде как должен перед тобой извиниться. Сделал тут исследование по двенадцати семьям. Четыре точно невозможно найти, никаких зацепок по недавнему прошлому. — Сабир пощелкал по клавишам. — Вот, например, отец и мать Ханны Келли — ни фига нет. Поэтому я поколдовал с главным полицейским компьютером и предложил ему сделать список лиц, которые делали запросы по критериям, относящимся к семьям жертв Мальчика-день-рождения. За последние четыре года.

На экране компьютера доктора Макдональд всплыло диалоговое окно: «Sabir4TehPool. Хочет Отправить Файл. Принять — Отклонить».

Доктор Макдональд кликнула на «принять», и в следующем окне открылась электронная таблица. Длинный список имен и дат.

— Я распределил их по семьям, годам, по тому, кто делал запрос и откуда этот запрос делался.

Я хмуро взглянул на имена:

— И?

— Если вы думаете, что эти запросы делал кто-то один, то вы ошибаетесь. У нас получилось около шестидесяти двух запросов, распределенных по почти сорока лицам, причем никто не делал запроса по всем двенадцати семьям. Кроме меня, конечно, когда я занимался этим.

— Значит, тут нет Мальчика-день-рождения.

— Нет, разве что он един в десяти лицах.

Я попросил доктора Макдональд прокрутить список. Большинство было из Олдкасла, там были имена Роны, Вебера, Хитрюги Дейва — в общем, почти всего криминального отдела. Из всех больше всего запросов сделала Рона: целых три. Вот черт.

— Извини, Сабир. Похоже, зря потратили твое время.

— Ничего, не беспокойся. Мы то же самое делали лет пять назад, когда предположили, что наш Мальчишка может быть полицейским. Один раз даже подумали, что нашли его — это был один сержант из Инвернесса, — но оказалось, что он был просто грязным педофилом. Мы его потом проверили.

По дверной раме постучал Генри:

— Ах, Элис, вы уже встали. Хорошо.

Он снял с себя похоронный костюм и облачился во фланелевую пижаму с кардиганом, с протертыми локтями. Поставил на стол литровую бутылку «Беллз»:

— Вы готовы вернуться к нашим делам?

Доктор Макдональд судорожно глотнула. Натужно улыбнулась:

— Супер…

— Сабир? — Я повернул ноутбук так, чтобы экран смотрел на Генри. — Помнишь доктора Форрестера?

Лицо Сабира на экране расплылось в улыбке.

— Как поживаете, док? Что-то вы не очень хорошо…

Генри протянул руку и захлопнул крышку ноутбука, отключив его.

— Я тебе сказал, что не хочу быть вовлеченным в процесс расследования. — Генри похоже рассердился не на шутку. — Я просто помогаю тебе и Элис. Сделаешь это еще раз, и я перестану иметь с вами дело.

— Ладно… Просто подумал, что тебе захочется его поприветствовать.

— Кхмм. — Он открыл виски и взял с сушилки пару стаканов. Поставил один перед доктором Макдональд и щедро в него плеснул. — А сейчас, с вашего позволения, нам действительно нужно вернуться к работе.

 

23

Кухню наполнял запах жареного чеснока, пар от кипящих макарон делал окно матовым, чему упорно сопротивлялась вытяжка.

Генри, держа обеими руками литровую бутылку «Беллз», плюхнулся на стул рядом со столом:

— Знаешь, а мне Элис нравится — она настоящий боец.

— Все еще блюет?

Я выложил в сковороду хвосты лангустинов и куски копченой пикши, хорошенько перемешал. В кармане завибрировал мобильный телефон — не звонок, а текстовое сообщение. Кухонные часы показывали без десяти два. Это, скорее всего, миссис Керриган. Наверное, хочет узнать, где ее деньги и какую из коленных чашечек мне раздробить первой.

Да пошла она. Оставил сообщение непрочитанным.

Генри произвел едва слышный фыркающий звук:

— Ты извини меня… Ну, за это… За то, что случилось. — Вздохнул. — Возможно, моя очаровательная дочь права, и я всего лишь озлобленный эгоистичный старик. — Пожал плечами. — Скажи Сабиру, чтобы не обижался на меня, но я больше не хочу иметь с этим никаких дел.

Я нарезал немного свежей петрушки и зеленого лука, бросил в сковородку, потом добавил туда немного густых сливок.

— Тебе известно, что в ящиках у тебя на кухне ничего нет, за исключением виски, пустых бутылок и пакета лежалых овсяных хлопьев?

— Что, у меня овсяные хлопья есть? — удивился Генри.

— В магазин пришлось идти.

Как будто мне больше нечего было делать, пока эта парочка разглагольствовала о стрессогенных событиях и психологических триггерных точках.

Генри отвинтил крышку и плеснул себе приличную порцию:

— Не знал, что ты фея домашнего очага.

— Всегда готовил, когда сидел с Ребеккой и Кети. Никогда не приходило в голову тусоваться где-то одному. — Я попробовал спагетти. Сыроваты еще. — Так что это был за полицейский, на которого вы наткнулись?

— Вместо Мальчика-день-рождения? Фффффф… Ты еще спрашиваешь. — Поднес стакан к губам. — Глен Синклер, кажется. Или Страхан? Стратерс? Что-то вроде этого. Он был сержантом в северном полицейском участке, все время делал запросы по семьям в центральной компьютерной системе полиции. Ну, мы его дернули и допросили. Взяли пару кайфоломов, чтобы те последили, куда он ходит да с кем встречается. А два дня спустя он спрыгнул с моста в Кессоке. — Отхлебнул. — Долго летел.

— Значит, это был не он.

— Еще один мой выдающийся провал. — Генри сгорбился. — Я составил уточненный психологический портрет, и он идеально совпал, вплоть до желания работать с детьми.

— Скауты?

— Младшая футбольная лига. После его смерти мы вскрыли его компьютер — он был под завязку забит голыми мальчиками. Совсем не наш Мальчик-день-рождения.

Я слил воду от спагетти в раковину, отчего по кухне заклубилось громадное облако пара.

— Только у тебя «поймать педофила» звучит как нечто нехорошее.

— Мы ведь не поймали его, да? Мы думали, что он был кем-то другим, а он убил себя до того, как мы узнали о его коллекции фотографий. Возможно, он был частью цепочки, а мы упустили шанс сделать что-нибудь.

— Иди-ка покричи доктору Макдональд. Если она закончила блевать, то у нас время ланча.

Генри уставился на свои руки:

— Эш, надо рассказать ей о Ребекке. Я серьезно говорю.

Я опрокинул спагетти в сковородку, покрутил их в соусе:

— Нет.

— Нельзя ждать от нее точного психологического портрета, когда она не обладает всей информацией, и ты это знаешь. Она делает предположения на основании того, что у нее имеется, и это не будет…

— Тогда направь ее в нужном направлении. Толкай ее. Веди ее. Заставь ее сделать все так, как надо. — Кастрюля со стуком отправилась обратно на плиту. — Если я скажу ей, она скажет Дики, и меня пинком под зад выкинут из расследования. Отпуск по семейным обстоятельствам и работа с психоаналитиком Буду вынужден сидеть дома и наблюдать, как они терпят неудачу за неудачей, а Мальчик-день-рождения продолжает заниматься своими делами.

— Возможно, поработать с психоаналитиком было бы не так уж и…

— Я ей не скажу, Генри, и ты ей не скажешь. Понятно? — Выключил газ. — А теперь иди забери ее, пока она все там не разрушила.

Перед гостиничным окном мягко падал снег и ярко сверкал, пролетая мимо уличных фонарей. Покрытая вмятинами «вольво-истейт» Генри стояла у обочины. На боку большими буквами выцарапано слово «ДЕБИЛ», двигатель работает, газ из выхлопной трубы почти не виден в темноте. Я завернул сигарную коробку Ребекки в две футболки и в тот уродливый свитер, который подарила мне теща, и обложил ее носками, трусами и джинсами. Чтобы с ней ничего не случилось. Потом прошел в ванную — собрать туалетные принадлежности.

Зазвонил мобильник. Его звук эхом отозвался в холодных кафельных плитках. Снова Дики.

Я зажал телефон между ухом и плечом:

— Хочешь, угадаю — она не берет телефон.

Собрал свои вещи — зубную щетку с зубной пастой, бритву, пену для бритья…

— Иногда лучше говорить с обезьяной, чем с шарманщиком.

— Нахальный ублюдок!

Таблетки, таблетки, не забыть таблетки…

— Владелец книжного магазина признался.

Я замер. Уставился в зеркало. В ушах запульсировала кровь. Столько времени прошло…

— Он — Мальчик-день-рождения?

— Нет, не он. Мне не могло так чертовски повезти. Но зато у него есть цел а я коллекция откровенного видео, где он совершает развратные действия в отношении Хелен Макмиллан. Где ей всего двенадцать… — Дики произвел губами какой-то резиново-хлюпающий звук, как будто кто-то стравливал воздух под водой. — По всей видимости, они заключили между собой соглашение — она делает все, что он хочет, на камеру, а он платит ей первыми изданиями с автографами. Сказала ему, что продаст эти книги, когда ей исполнится восемнадцать, — это позволит ей оплачивать учебу в Эдинбургском университете. Она хотела поступить туда, чтобы, изучать юриспруденцию.

Я закрыл глаза, прислонился к раковине и снова задышал. Это был не он… Мальчик-день-рождения все еще был на свободе. Сунул в несессер напроксен.

— Весьма прагматично для двенадцатилетней девочки. — Прихватил гостиничное мыло, шапочку для душа, ватные шарики, потом лосьон для тела и кондиционер. Застегнул молнию на несессере.

— В двенадцать лет я газеты разносил. Что, черт возьми, случилось с Шотландией?

— То же самое, что случилось со всеми остальными местами.

Снаружи взревел автомобильный гудок. Я выглянул в окно. Доктор Макдональд сидела в пассажирском кресле «вольво», смотрела на меня и, указывая пальцем на свои наручные часы, гримасничала, хотя до отправления парома был еще целый час.

Я сунул несессер в чемодан и в последний раз осмотрел комод, платяной шкаф и прикроватную тумбочку, чтобы быть уверенным в том, что ничего не забыл.

— Помнишь времена, когда это была приличная работа? Которой можно было гордиться?

— Нет. — В комнате осталась только Библия, но давайте посмотрим правде в лицо — читать ее было уже слишком поздно. Я застегнул молнию на чемодане и стянул его с кровати на пол.

— И я не помню. — Еще один резиновый вздох. — Ладно, пора идти — нужно сообщить родителям Хелен Макмиллан, что в течение двух лет в отношении их дочери совершались развратные действия. Два года ее растлевал сальный старикан, а потом ее похитил Мальчик-день-рождения… Ну что это за жизнь?

С темного неба падал снег — бело-серый колеблющийся занавес, скрывавший от нас половину Лервика, пока мы стояли в баре на носу морского парома «Хестлэнд».

Палуба под ногами пульсировала и мурлыкала, мимо нас проплывали уличные фонари, а мы направлялись к выходу из гавани.

Рядом со мной появилась доктор Макдональд, держа в руке стакан с чем-то пенным и шипучим. Она опорожнила половину, вздрогнула и долила в стакан воды из бутылки:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что познакомили меня с Генри, хотя он и законченный алкоголик, и у него самые допотопные представления о психологических индикаторах. Но он очень серьезно ко всему этому относится, и это несмотря на то, что прошло уже очень много времени. — Она покрутила жидкость в стакане, сделав воронку из маленьких белых пузырьков, и опрокинула все это в рот. — Но если виски больше никогда не попадется мне на глаза, я буду очень счастлива.

— Сможете поймать его?

Она склонила голову набок, уставившись на окна по правому борту парома. Лервик уже стал крошечной горсткой желтых и белых огоньков, мерцавших сквозь снежную завесу, и становился все меньше и меньше.

— Хотите услышать его психологический портрет?

— Все эти дни вы называли это психолого-поведенческим анализом.

— Это белый мужчина, лет тридцати пяти — сорока, что несколько нетипично, обычно их возраст не превышает двадцати — двадцати с небольшим. Он живет один или со старшим родственником, с кем-то, кто привязан к дому и не может заметить, чем он занимается. Он водит большую машину или фургон, то есть что-то, в чем он может перевозить своих жертв, и, очень возможно, он работает в медийной сфере. — Сделала еще глоток воды. — Ничего крутого, просто какая-то работа, которая в глазах двенадцатилетней девочки связывает его с миром шоу-бизнеса. Заставляет ее мечтать о том, как он увезет ее в дальние страны, сделает знаменитой… — Пожала плечами. — Или он может быть каменщиком из Фолкерка — у нас ведь не самая точная наука.

Паром начал раскачиваться на волнах, и Лервик исчез в снежной метели.

— Нужно сузить поле поиска, — сказал я, кивнув.

— Перед тем как представить это, я все вычищу, сглажу, добавлю процентные соотношения и изложу ясным научным языком. Мы не сможем сказать недвусмысленно «это то, что вы ищете», потому что… ну… вы понимаете.

У меня в кармане завибрировал мобильный телефон — еще одно текстовое сообщение. Я вытащил его, нажал на кнопку. Незнакомый номер:

«Идем за тобой».

Становитесь в очередь.

 

24

— …в следующие два дня, когда холодный фронт пройдет над северо-востоком Шотландии, принеся с собой осадки в виде дождя и мокрого снега. Стив?

— Спасибо, Дейви. С вами снова Великолепный Стив со своей передачей «Завтрак за рулем, или Утренняя Бонанза», и очень скоро мы вернемся к вам с новыми звонками и интереснейшими историями от наших любимых радиослушателей. И все это сразу после небольшой рекламы.

Резкий автомобильный гудок, нахальный звук тромбона, и пошла реклама.

— Приходилось ли вам попадать в аварию за последние пять лет — не по своей вине?..

Я повернул ржавый «рено» на Лохвью-роуд, и заблокированное рулевое колесо задергалось. Откуда-то изнутри послышался скрежет, хотя я вряд ли делал больше пяти миль в час.

Лохвью-роуд была неплоха — довольно широкая улица с домами из песчаника, с железными ограждениями, с эркерами, с припаркованными снаружи «мерсами» и «роверами». Небольшие палисадники с ведущими к входным дверям ступенями лестниц. Стильно. В таком месте, когда в дверь стучатся Свидетели Иеговы, хозяева обычно прячутся за шторами, а не посылают сразу на хрен.

— …мне кажется, я схожу с ума, но именно в эти выходные — дополнительная скидка в двадцать процентов на покупку нового дивана. Невероятно!

Дом Итана стоял в самом конце улицы. Я припарковался насколько мог близко. Посмотрел на часы — пять минут девятого. Должен был приехать сюда минут двадцать назад, но «рено» был явно не готов к гонкам. Даже то, что высадил доктора Макдональд у дома ее тети, не помогло.

Если повезет, Итан все еще будет мотаться по дому: где мои ключи, тост подгорел, и все ли я взял с собой, да как бы на работу не опоздать — в общем, все наспех, в суете, галопом по Европам. Конечно, не так здорово, как в три часа утра, чтобы застать кого-то врасплох, но тоже сойдет.

— …и вы не платите целых восемь месяцев! Именно так, вы ничего не платите!

Я выключил двигатель и вышел из машины.

По улице носился ветер, сотрясая голые ветви деревьев и, словно холодным кулаком, бил меня в грудь. Я стиснул зубы, сунул руки в карманы и пошел но направлению к дому Итана.

Позади меня что-то звякнуло, и сквозь завывания ветра послышался голос Роны:

— Шеф?

Вот черт! Я остановился, повернулся, и полы моего пальто захлопали по поясу.

— Кажется, я сказал тебе…

— Не волнуйтесь. — Она даже не попыталась прикрыть рот рукой — просто зевнула, как гиппопотам, обнажив громадные желтоватые зубы. — Он пришел домой вчера вечером в половине восьмого, больше из дома не выходил.

— Ты что, была здесь всю ночь?

— Вы вроде говорили, чтобы я последила кое за кем, или не так? — Она достала из кармана пару черных кожаных перчаток и надела их на руки. — Кроме того, вам ведь нужно, чтобы кто-нибудь его подержал?

Я закрыл глаза и потер рукой лоб:

— Рона, ты не можешь…

— Вы что думаете — он вам дверь откроет? Шеф, как только он увидит в дверном глазке ваше лицо, он сразу же забаррикадируется и вызовет копов. Здесь нужно располагающее к себе женское лицо, которое его расслабит, и он распахнет перед вами двери.

Что-то в этом было.

— Ну…

— Да и вообще, читала я досье на этого пидора. Он заслужил то, что с ним случится.

Мои щеки растянула улыбка.

— Ладно, ты в деле.

Рона ухмыльнулась в ответ:

— Готовы?

Она снова позвонила в дверной звонок, не убирая пальца добрых пять или шесть секунд — достаточно долго, чтобы из-за этого звонка можно было полезть на стену. Затем повернулась и подняла вверх большой палец. Я присел на корточки за серебристым «мерседесом», припаркованным рядом с домом, — притворился, что завязываю шнурок на ботинке. На тот случай, если соседи окажутся очень уж любопытными.

Щелк.

Рона, официальным голосом офицера полиции:

— Мистер Бакстер?

Мужской голос, слегка насморочный:

— Послушайте, это что, так важно, потому что…

— Мистер Итан Бакстер? Полиция Олдкасла, — я могу пройти внутрь?

— У меня нет времени на… Эй, прекратите давить! Вы не имеете…

Щелк.

Я поднял голову над капотом. Входная дверь закрыта, никаких следов борьбы. Что угодно можно сказать о Роне, но силовое проникновение она исполнила блестяще. Я надел кожаные перчатки, прошел мимо машины, поднялся по ступенькам и вошел в дверь. Закрыл ее за собой, отсекая за спиной стоны ветра.

Гостиная забита полированным деревом и разными штуками в рамах. С другого конца комнаты через застекленную дверь донеслись приглушенные звуки борьбы. Дверь вела в громадную кухню — с огромной кухонной плитой, литографиями домашних животных и целой стеной, заставленной книгами по кулинарии.

Итан сидел на деревянном обеденном стуле, рот заткнут кухонным полотенцем, руки в наручниках за спиной. Как только я вошел, его глаза над кривым носом полезли на лоб.

— Ммммммммммммммфффф. Ммммммммммффффнг мммммммммффф!

Выглядел он не очень: пухлые розовые щеки блестели, брюхо свешивалось на пояс брюк. Волосы поредели, но по какой-то непонятной причине он решил это компенсировать, отпустив их подлиннее. Не самый лучший вид для мужчины средних лет с избыточным весом.

Рона стояла, прислонившись спиной к кухонной плите, и улыбалась:

— Отличный дом, а, шеф? Ублюдки-архитекторы тут деньги лопатой гребли.

Я уселся на стул у другого конца стола. Согнул обтянутые черной кожей пальцы. Стал смотреть. Пристально.

Он пару раз мигнул, потом отвел взгляд.

Молчание — я позволял ему длиться так долго, сколько это было нужно мне.

— Ммммффмнннгх…

— Ты снова плохо вел себя, так ведь, Итан?

Он опустил глаза.

— В среду вечером ты был в «Теско», в том, большом, который в Логансферри, в отделе одежды, помнишь?

Пауза… потом кивнул.

Я наклонился вперед. Вблизи он вонял лосьоном после бритья и чесноком.

— Мишель тоже там была.

Его глаза расширились:

— Мммммммнгфф! Мммммммнгффф!

— Она сказала, что ты следил за ней. Сказала, что она была в примерочной с Кети, и когда они вышли, там — бац! — старина Итан Бакстер в засаде сидит.

— Мммммммммффнннггмммм…

Рона присвистнула:

— Не просто так тебе судебный запрет выписали, Бакстер. Ты что, на самом деле думаешь, что можешь следить за женщиной, которую избивал до потери сознания в течение шести месяцев, и она тебя не узнает? Да ты еще тупее, чем выглядишь.

— Мммгнмнннфф!

Я издал глубокий театральный вздох:

— Итан, Итан, Итан… Рона права: что-то ты не очень быстро учишься, — как ты думаешь? Мне казалось, что в прошлый раз ты все прекрасно понял, но, как оказалось, я ошибался. Придется освежить твою память.

Он зажмурил глаза и наклонил голову. Плечи задрожали.

Рона наклонилась над ним и сказала прямо в ухо:

— Нет, я знаю, что ему нужно. Его нужно вывести кое-куда и…

— Рона, сделай мне одолжение, пойди последи за дорогой. Очень не хочется, чтобы кто-нибудь подобрался незаметно и оторвал Итана от его урока.

— Вы уверены, что мне не стоит…

— Рона, вперед.

С мгновение она постояла, поджав губы, затем кивнула и, сунув руки в карманы, вышла из кухни, насвистывая веселенькую мелодию.

Я встал, закрыл кухонную дверь и неспешно прошелся но кухне, открывая полки и копаясь внутри. Кухонные полотенца. Подносы и подставки. Залежи всякой всячины.

— Хорошо у тебя здесь, Итан. Очень элегантно.

Столовые приборы… Достал острый нож для стейка и вилку. Следующий ящик — кухонные принадлежности. Прихватил тяжелую деревянную скалку. В последнем ящике лежала маленькая горелка — идеально для приготовления crème brûlée.

— Слышал про Дейва-сделай-сам? Уже восемь человек убил. Пытает их. — Я разложил свои находки на столе напротив Итана. — Его называют «сделай сам» потому, что он никогда ничего не приносит с собой, пользуется только тем, что находит в доме у жертвы.

Я взял нож и ударил им в крышку стола Когда я его отпустил, он стоял вертикально и колебался.

— Ммммммммммффмммммфффф!

— Да, я так и подумал, что ты это скажешь.

Я достал наручники — сверкающие кольца из нержавеющей стали с жесткой пластиковой перемычкой посредине. Пристегнул правую руку Итана к стулу, затем расстегнул наручники Роны на одной стороне, так что они свисали у него с левого запястья.

Схватив пластиковую перемычку, резко вздернул его руку на стол.

— Ммммммммммффф!

Пятерня заскребла по деревянной поверхности, как будто рука пыталась убежать. Это была не самая замечательная мысль.

Скалка была большая и увесистая.

— Ты у нас левша, Итан, так что ли? Левачок?

— Ммммммммннггг…

Его глаза заметались со скалки на меня и обратно. Лоб покрылся каплями пота и заблестел. Еще сильнее завоняло чесноком.

— Значит, ты этой рукой себя ублажаешь, когда фантазируешь, как избивал мою жену. — Я поднял скалку. — Я тебе что сказал в прошлый раз?

Он уставился на меня глазами, блестящими от слез:

— Ммммммттггннндд… мммннгггнннгг!

Врезал скалкой по тыльной стороне его руки. Мою руку пронзила боль — от суставов до самого плеча. Звук от удара эхом отозвался по всей кухне.

Небольшая пауза.

Затем Итан завопил под кляпом, дергаясь взад и вперед на стуле, не в силах освободиться.

Не стоило его за это винить — должно быть, несколько костей было сломано.

— Ты ведь обещал в прошлый раз, так ведь? Ты обещал, что никогда больше не приблизишься к Мишель и Кети. — Еще один удар скалкой.

Еще один вопль.

— Сожми руку в кулак. Живо.

— Ммммммммммффф! Мммммллмфф!

— СОЖМИ РУКУ В КУЛАК, ТВОЮ МАТЬ!

Его рука тряслась, пальцы дрожали и дергались. Наконец он сжал их.

— Ублюдки вроде тебя похожи друг на друга. Вы думаете, что женщины должны умолять вас, не так ли? И вы думаете, что можете делать с ними все, что вам заблагорассудится, потому что вы такие большие и особенные. Думаете, что они любят вас за это. Да?

Я вмазал скалкой по костяшкам, да так сильно, что вилка с горелкой, подпрыгнув, упали со стола на пол.

— МММММММММММММФФФННННННН! — По лицу покатились слезы. Звук шаркающих по покрытому плиткой полу ступней. — ММММММММММФФННН!

— Знаешь что, Итан? Мне так кажется, что тебе это весьма по душе. — И еще раз скалкой, вложив в удар весь свой вес.

— ММММММММММММММФФФФФНННН!

Я бросил скалку, и она ударилась о поверхность стола. Его рука начала опухать, кожа на ней стала ярко-красного цвета, из того, что осталось от костяшек, сочилась кровь.

— Ммммммммммммнннффф… Ммммммммммнннффф…

Голова откинута назад, глаза зажмурены, по лицу текут слезы, дыхание со свистом вырывается из перебитого носа.

Я снял наручники, и он, качаясь взад и вперед, прижал к груди раздробленную руку.

Я налил в чайник воды и поставил на плиту. Подождал, пока Итан прекратит рыдать.

— У Мишель шрамы на теле, ты это знаешь? — Три кружки из серванта, один чай, два кофе. От кипятка над каждой поднялось облако пара. — Я видел фотографии из дела. Что это было, сигара? Для сигареты ожоги слишком большие.

— Ммммммммннфф… — Голос тихий и низкий…

— Единственная причина, почему ты не гниешь еще в неглубокой могилке, — потому что Мишель умоляла меня не делать этого. Ты можешь в это поверить? Не хотела твоей крови на своих руках, даже после всего того, что ты с ней сделал.

Холодильник на кухне был американский — такая модная хреновина. Плеснул молока в чай и в одну чашку с кофе.

— Я хотел порезать тебя на куски, как воскресный ростбиф. Мало того что ты переехал в мой собственный дом, твою мать, так ты еще такие подлянки вытворяешь? Мне насрать, кто твой панаша, и если я только узнаю, что ты притронулся к Кети, тебе конец — никакие просьбы тебе больше не помогут. Понял?

Я взял стул и сел напротив. Откинулся на спинку. Два кофе, один чай. Я поставил их на стол, не особо заботясь о подставках. Знал, что Итан не будет возражать.

— Ты отдашь мне свою машину, Итан. Скажешь, где регистрационные документы, и отпишешь мне свой «мерс». А потом скажешь, где хранишь наличку. Ты же хранишь здесь наличные деньги, ведь правда, Итан?

Он скорчился на стуле, обнимая руку:

— Мммннннфффф…

— Да, готов поспорить, что хранишь. И ювелирные украшения тоже. Ты все это мне отдашь, и будешь очень благодарен, что я приму это из твоих рук. Ну… из руки.

Глаза Итана над кляпом сузились, щеки зарозовели.

— А на тот случай, если ты вдруг подумаешь: «Почему я должен отдавать что-нибудь этому ублюдку? Почему бы мне не позвонить в полицию?» — Я сунул руку в карман и вытащил пистолет. На удивление тяжелый для такой небольшой вещицы. Минуты две провозился вчера вечером, чтобы собрать его. — Вот это вот видишь?

Сипение прекратилось — он сдерживал дыхание.

Я передернул затвор, посылая патрон в ствол.

Глаза Итана полезли на лоб.

— «Беретта девяносто два Джи». Французская игрушка. — Направил пистолет ему в лицо: — Хочешь посмотреть, как она работает?

— Мммннгх, мммнннгхмммммфффнннггг!

— Ты ведь отдашь мне все, правда?

Кивнул, быстро и резко, не отрывая глаз от пистолета.

— И ты никогда, никогда-никогда больше не потревожишь Мишель и Кети?

Отрицательно покачал головой:

— Мммннгх!

— И если ты нарушишь условия этого нашего маленького соглашения, ты знаешь, что за этим последует, не так ли?

Кадык на его шее подпрыгнул и упал.

— Ммммннф.

Хороший мальчик.

 

25

Я припарковал «мерседес» Итана за серо-желтым фургоном с логотипом муниципалитета Олдкасла на боку. Задние двери были укреплены приваренными металлическими полосами и большим медным навесным замком — в Кингсмите рисковать не надо.

Я вылез из машины и пикнул замками «мерса». Рисковать мне тоже не хотелось.

Мой дом всегда выглядел, как и всякий другой дерьмовый муниципальный дом на этой улице: оштукатуренные стены с полосками грязи, оконные рамы с выеденными осами деревянными фрамугами, трава в водосточных канавах, — но сейчас, когда все окна были заколочены, он умудрялся выглядеть еще хуже. И это в Кингсмите.

Муниципалитет заменил входную дверь на кусок крепкой древесностружечной плиты. Низенький мужичок в оранжевом комбинезоне прибивал к ней гвоздями дощечку с объявлением:

«ВНИМАНИЕ: НАХОЖДЕНИЕ В ДАННОМ ПОМЕЩЕНИИ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ОПАСНОСТЬ ДЛЯ ЖИЗНИ. ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ПРОЖИВАНИЯ НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНО. ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».

Грохот его молотка гулко разносился по всей улице.

Всадил последний гвоздь, отошел на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, потом повернулся назад и завопил:

— Твою мать… — Прижал руку к груди, задыхаясь. — Чуть не обосрался от страха.

Я помахал удостоверением:

— Мне нужно зайти внутрь.

— Не, чувак, ты извини. Они тут все позакрывали. Ждут, пока приедут ремонтники. Да и вообще, тут все в полном дерьме, тебе самому туда зайти не захочется, уж ты мне поверь. — . Взял ящик с инструментами и побрел обратно к фургону. Открыл дверь со стороны водителя, забрался внутрь. Опустил окно: — Позвони в жилищный отдел, если хочешь, может быть, они разрешат тебе войти?

Улыбнулся, помахал рукой, включил мотор и уехал.

Официозный недоумок.

Новая дверь была массивной и крепкой. И кажется, была еще и закрыта.

Я отошел на пару шагов назад и врезал ногой в место рядом с замком. ХРЯСЬ. Скрип дерева. И еще раз, на всякий случай… БУМ — и вся эта хреновина ввалилась внутрь, обсыпав меня дождем из шурупов.

Внутри мрак и темнота. Окна забили не только снаружи, но и изнутри. Потянулся рукой к выключателю, включил. Потом выключил. Потом опять включил. Ничего. Электричество отрубили. Вытащил из кармана фонарик и поводил лучом но прихожей:

— Твою ты мать…

Хитрюга Дейв не преувеличивал. Все вокруг воняло плесенью и сыростью, обои отваливались от серой штукатурки. Потолок провис, как брюхо беременной кошки. Обе двери, ведущие из прихожей, еле висели на петлях.

Прошел на кухню. Под ногами заворачивался линолеум. Дверцы кухонных полок были сорваны, ящики валялись на полу. Столовые приборы, банки и кувшины лежали среди хлама пробитых, словно шрапнелью, тарелок и сверкали в свете фонаря.

Приличный кусок потолка рухнул на пол, и балки, поддерживавшие пол верхнего этажа, выпирали, словно ребра скелета. Раковина была забита кусками распухшего гипсокартона.

В гостиной диван разодран в клочья, все остальное разбито.

Ванная комната наверху представляла собой место стихийного бедствия: туалет разгромлен, раковина забита полотенцами, в ванне валяется куча мокрой одежды и одеял. Аптечка выглядела так, как будто ее взорвали.

В спальной все полки вывернуты, гардероб перевернут и валяется на кровати, матрасы изрезаны. Книги с подоконника и одежда разбросаны по мокрому ковру.

Гостевая комната.

Твою мать…

Картонные ящики вскрыты, их содержимое раскидано по комнате. Все, что Мишель выбросила из окна спальни, когда узнала про меня и Дженнифер — все, что не было продано и заложено, — все было разбито или испорчено.

Ковер хлюпнул, когда я наклонился и поднял с пола маленькую деревянную плакетку с крошечной полицейской дубинкой, выкрашенной в золотой цвет. Кто-то наступил на нее, разломив пополам пластиковое изображение, — на дереве ясно отпечатался след грязной подошвы ботинка.

Явно это был не Мистер Боль. О’кей, может быть, он и мог протащиться по дому, разбивая вещи вдребезги, но вообще-то довольно трудно наступить на что-нибудь, когда у тебя только одна действующая нога. Я бросил плакетку на пол. Она ударилась о промокший ковер, подняв фонтанчик брызг.

Все было испорчено. Все. Книги, газетные вырезки — объявления о рождении Ребекки, статья о том, как она выиграла серебро на Играх Олдкасл Хайлэнд, ей тогда было шесть лет… Небольшая заметка о Кети и других детях, принимавших участие в школьной пантомиме… Теперь это всего лишь грязное папье-маше.

Муниципальный совет был абсолютно прав: помещение для проживания не предназначено.

Толстяк за прилавком улыбнулся. Манжеты белой рубашки обтрепались, темно-бордового цвета жилет весь в коричнево-красных разводах, маленькие круглые очки сползли на нос. На широкой сияющей лысине аккуратно расчесан сальный клочок волос.

— Ах, мистер Хендерсон, позвольте поинтересоваться, что привело вас в столь чудесный день в сей скромный уголок наслаждений?

Ломбард Крошки Майка вонял пылью и плесенью, слегка отдавало кислым табачным дымом. Вдоль стен тянулись полки, заваленные всевозможными людскими пожитками. Здесь можно было найти все что угодно, от электрогитар до пылесосов. В самом низу стояли стиральные машины и телевизоры с плоским экраном. За стеклянной витриной прилавка были разложены блестевшие в полутьме наручные часы и кольца.

Старомодная глорихоул в обоих смыслах этого слова: набита старым барахлом, и ты знаешь, что тебя поимеют.

Я поставил на прилавок пластиковый пакет:

— Сколько?

Он покачал головой:

— А я тут как раз думал, что пора бы вам было зайти, выкупить одну из ваших бесценных семейных реликвий.

— Сколько?

Вздох. Сунул руку в пакет и вытащил принадлежавшие Итану часы, кольца, цепи и пару айподов.

— О-о… Не то, что вы приносите обычно, мистер Хендерсон… — Вытер пухлые пальцы о жилет. — Скажите мне, насколько все это горячо? А то нанесет мне визит один из ваших коллег в не столь отдаленном будущем, чудесным образом обнаружит эти вещи и придет к выводу о противоправных действиях с моей стороны?

— Они не горячие. Они мне просто больше не нужны.

— Вам не нужен стальной «Ролекс»?

— Сколько?

— Сколько, сколько? Что вы как испорченная пластинка. — Достал ювелирную лупу, сморщившись, вставил ее в глаз и осмотрел каждую вещь в отдельности.

— Ну?

— Терпение — золото, мистер Хендерсон. — Снова кривляние и разглядывание.

Я устроился у прилавка и принялся разглядывать выставленные кольца. Большие блестящие, маленькие блестящие, на каждом бирка с ценой. Наверное, из «Аргоса», куплены по каталогу. Надежды и мечты о будущем, рухнувшие и выставленные на продажу в вонючем магазинчике маленького дерьмового торгового центра в гребаном старом Кингсмите.

Майк откинулся на спинку скрипучего стула:

— Две тысячи.

— Четыре.

— Две.

— …Три с половиной.

— Мистер Хендерсон, хотя и подразумевается, что я вам доверяю, мне все же приходится заботиться о своей репутации. Мое благосостояние во многом зависит от того, что мои клиенты видят во мне честного и правдивого человека. Эти вещи заставляют меня нервничать.

— Тогда три. Один «Ролекс» столько стоит.

Он надул щеки и хмуро взглянул на потолок:

— Две с половиной — мое последнее предложение. Но я не бессердечный человек, мистер Хендерсон…

Он развернул стул и сгорбился, что-то бормоча себе под нос. Щелк, щелк, щелк, щелк, тррррррррррр — звуки прокручиваемого вперед и назад барабана старомодного сейфового замка, — потом — клац, и снова бормотание. Когда Майк снова обернулся ко мне, в руках он держал пачку банкнот и маленькую пурпурного цвета бархатную коробочку Он отсчитал двадцатками две тысячи пятьсот фунтов, выложив их на прилавок, и осторожно поставил сверху бархатную коробочку:

— С наилучшими пожеланиями.

Я припарковал «мерс» Итана на парковке со знаком «ТОЛЬКО ДЛЯ ПРОЖИВАЮЩИХ». Стыдно его продавать. Доке не помню, сколько лет мне не доводилось ездить на чем-нибудь, что не разваливалось бы на части. Но, как говорится, нужда заставляет.

Открыв багажник, выволок из него три тяжело набитых черных пластиковых мешка для мусора. Пальцы заныли от боли, когда я потащил их к входу. Раньше, до девелоперского бума в Логансферри, это был склад запасных частей. Сейчас здесь были люксовые апартаменты с торговым моллом.

Сквозь двойные двери, прочь с дождя. Атриум был настолько большим, что мог похвастаться небольшим куском лесонасаждений с наманикюренной травой и закручивающимися по нему дорожками из желтого кирпича. Были здесь не пустые отсеки для магазинов с запыленными объявлениями «Сдается в аренду!» в витринах. Половина апартаментов тоже еще не была продана: «БЕСПЛАТНЫЕ КОВРЫ И САНТЕХНИКА!», «МИНУС £20,000 ОТ ЦЕНЫ ВАШЕГО НОВОГО ДОМА!», «ВОЗМОЖЕН ОБМЕН СТАРОЙ НА НОВУЮ С ДОПЛАТОЙ!»

Зазвонил мобильник. Ну и пусть звонит.

Сгрузил мешки для мусора на пол лифта, нажал на кнопку четвертого этажа.

Никто не ответил. Я еще раз нажал на кнопку звонка. Посмотрел на часы — было без двадцати двенадцать. Сейчас она уже не должна спать, железно. Приглушенное дребезжание и лязг.

— Кто там? — Женский голос, слегка визгливый и дрожащий.

— Кимберли? Это Эш.

Пауза. Приглушенное бормотание.

— Она не хочет тебя видеть.

— Кимберли, кончай придуриваться и открой дверь, о’кей? У меня и без этого дерьмовый день.

Глухой удар, дверь распахнулась, и на пороге возникла Сьюзан в розовом воздушном пеньюаре, одна рука на бедре, другая вертит пальцем перед моим носом.

— Ну ты и чертов нахал! — На лице солнцезащитные очки, из-под темных стекол которых вниз по лицу распространялись лиловые и синие пятна. Еще один синяк на подбородке, губы опухшие и с одной стороны разбитые.

Бросил на пол мусорные мешки:

— Что случилось?

— Что случилось? Ты случился. — Палец перестал вертеться и начал тыкаться мне в грудь. — Ты и твои чертовы долги!

Я уставился на нее:

— Кто это был?

— Я не знаю. Какой-то мерзкий маленький тролль со своим здоровенным сообщником. Сказали, что я должна передать тебе сообщение.

— А у маленького голос был, как будто он проглотил словарь? — Джозеф и Френсис. — Убью на хрен.

Сьюзан распахнула пеньюар. Синяки покрывали большую часть ее живота и исчезали под байковыми пижамными штанами и коротким топом. — И как я буду танцевать в таком виде?

Я сжал руки в кулаки:

— И что это было за послание?

Она отхаркнулась и плюнула мне в лицо, а потом закрыла дверь перед самым носом:

— И еще, ты уволен, твою мать!

— Вы уверены, что не хотите купить себе сегодня новую машину? — Продавец натянул на физиономию улыбку, напоминавшую челюсть акулы. К ней прилагался лоснящийся серый костюм.

— Абсолютно. — Я сунул в карман конверт с пачкой банкнот и ушел с автостоянки, таща в руках тяжеленные мусорные мешки.

Рона, прислонясь к капоту «воксола», ждала меня.

— Не хочешь бросить это в багажник? — Она открыла его, и я забросил мешки внутрь. — Можно, я догадаюсь — расчлененка?

— Промокшая одежда. Все, что осталось в доме, полностью испорчено.

— Оох? — Она щелкнула крышкой багажника. — Сьюзан не захотела постирать это для тебя?

— Мы больше не… Нет.

Рона всосала воздух через зубы и села за руль:

— Вы всегда были слишком хороши для нее. Так значит, вам негде приземлиться сегодня на ночь?

Черта с два я вернусь обратно домой.

— Точно.

Пока я забирался на пассажирское кресло, она завела мотор.

— Тогда оставайтесь у меня. У меня есть свободная комната, и вы можете прокрутить свое барахло в стиральной машине. Вы ведь любите кошек, не правда ли?

Снова зазвонил мой мобильный телефон. Детектив-старший инспектор Вебер:

— Ты где?

— Тусуюсь, А вы?

— В офисе, где, кстати, и тебе положено находиться. Замначальника полиции хочет произнести что-то вроде мотивационной речи, и я хочу, чтобы ты был здесь.

В зеркале заднего вида исчезла вывеска «Кей энд Би Моторз».

— Меня не нужно мотивировать.

— Круто. Мы потеряли еще одну девочку.

 

26

Я ожидал, что мотивационная речь будет меньше похожа на пустопорожнюю декламацию. Заместитель начальника полиции ходил взад-вперед по переполненной комнате для совещаний — худой мужчина со сгорбленной спиной и странной походкой, в черной униформе.

— И раз мы затронули тему нарушения профессиональной этики, я совершенно четко хочу прояснить это еще раз — вы не должны, разговаривать с журналистами! — Он остановился, повернулся и пристально оглядел переполненную комнату. — Как только дело касается этих ублюдков, вы немы, черт возьми!

Никто ничего не сказал.

— Вы меня понимаете, леди и джентльмены? Н — Е — М — Ы!

Помощник начальника полиции выпрямился на мгновение, потом снова согнулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Вебер покачал головой, затем встал и поднял руки вверх, призывая всех к молчанию:

— Теперь, после того как вас обласкали, пришло время обновить данные. Мы обнаружили на свалке пятое тело. Мэтт со своими ребятами сейчас занимается извлечением. Тело пока не опознано.

Пожалуйста, только не Ребекка, пожалуйста, только не Ребекка…

— Немного о более актуальном. У команды Дики есть, система, которой они пользуются, чтобы идентифицировать потенциальных жертв Мальчика-день-рождения. Большей частью это обычные беглецы, которые рано или поздно объявляются, но иногда…

Сабир поднялся с маленького пластикового стула и неспешно подошел к проекционному экрану. Направил пульт в заднюю часть комнаты, и на экране появилась мозаика из девичьих лиц.

— В этом году мы отслеживаем девятнадцать девушек, все пропали за три-четыре дня до своего тринадцатилетия. Они раскиданы но всей стране, но вчера вечером у нас появилась еще одна.

Он снова направил пульт, и на экране появилась фотография молоденькой девушки, безуспешно старающейся выглядеть старше. Слишком много макияжа, широкое лицо растянуто еще шире улыбкой, которая выглядит отрепетированной, волосы цвета сырой соломы зачесаны назад.

Сабир кивнул на экран:

— Меган Тейлор. Тринадцать исполнится в понедельник. В четверг прогуливала школу — шлялась по магазинам со своими подружками. По их словам, была вся из себя таинственная, думала, что встретится с кем-то особенным. Вчера, в три пятнадцать дня, ее сняла камера наружного наблюдения у торгового центра «Темилерз Вэйл». После этого — ничего.

Он снова направил пульт, и на экране лицо Меган сменилось зернистой картинкой, снятой камерой наблюдения, с мигающей временной меткой в правом нижнем углу. Шестеро девчушек, не в школьной форме, все с рюкзаками.

Две девочки сидели на краю большого деревянного вазона в центре группы. Одна — невысокая и толстая, в топе с низким вырезом, другая — Меган. Она курила сигарету и очень при этом рисовалась — прямо как в кино. Смотрите на меня! Смотрите, какая я искушенная и взрослая! Прихлебывала что-то шипучее из вощеного бумажного стакана, скорее всего, из «Кей Эф Си» на первом этаже. И профессионально работала соломинкой.

Толстая девочка потопала куда-то прочь из кадра.

Потом группа застыла, стала смотреть налево.

На экране появился низенький мужичонка в форме охранника и направил в их сторону палец, словно пистолет.

Меган сделала последнюю затяжку сигаретой, бросила ее на пол и раздавила окурок кроссовкой. Встала, сказала что-то своим приятельницам Они засмеялись.

Мистер охранник подошел ближе.

Она бросила в него своим напитком. Стакан из вощеной бумаги описал в воздухе дугу и взорвался на мраморном полу — лед и шипучая сладкая вода разлетелись во все стороны.

Он, словно в танце, отпрыгнул на пару шагов, а она умчалась, весело смеясь и показывая палец, прочь из кадра.

Хорошая девочка. Мама и папа должны ею очень гордиться.

Картинка застыла, и на экране снова появилось лицо Меган.

Сабир шмыгнул носом:

— Конечно, мы пока на самом деле не знаем, жертва она или нет. И не получим подтверждения до тех пор, пока ее родители не получат на следующий год поздравительную открытку. Но, если принять во внимание тот факт, что вы нашли все эти тела и что пропала она в Олдкасле, шансы весьма… — Пожал плечами. И потом снова сел на свой стул.

— Спасибо, констебль. — Вебер взял с ближайшего рабочего стола папку-планшет и пролистал прикрепленные листы бумаги. — С учетом всего этого я снимаю Гилберта, Мактэвиша и Урпета с поквартирного обхода. Вы прикрепляетесь к группе детектива-старшего суперинтенданта Дики. Постарайтесь не облажаться. Детектив-инспектор Морроу распределит оставшиеся задания на день.

Пока Хитрюга Дейв читал список заданий и реорганизовывал группы, я осматривал комнату. Доктор Макдональд сидела сзади, сама по себе.

Она была еще бледнее, чем вчера, лицо лоснящееся, волосы невьющиеся, под глазами мешки, очки в одной руке, другой рукой потирает лоб. Вроде бы все было с ней в порядке сегодня утром, когда я подвозил ее…

Она надела очки, оглянулась, заметила, что я за ней наблюдаю, и криво улыбнулась. Помахала рукой.

Когда Хитрюга закончил раскладывать дерьмо по тарелкам, все встали и пошаркали к выходу. Я встал и пошел за ними, но Вебер опередил меня:

— Эш… — Он осмотрелся, понизил голос до шепота. — Ты решил свои проблемы с миссис Керриган?

— Дай мне оглядеться-то — я всего пару часов как вернулся.

— Слушай, если тебе нужна помощь, я знаю кое-кого, кто готов дать поработать пару часов сверхурочно, охрана и все такое… Никаких вопросов и… Доктор Макдональд! — Вебер раскрыл объятия. — Как вы себя чувствуете? Лучше стало?

Она стояла прямо у меня за спиной.

Ее щеки зарозовели.

— Мне очень жаль, что все так случилось, в смысле, я совсем не собиралась этого делать, — сказала она еле слышно, — и тем более в вашем офисе, мне очень, очень, очень жаль.

— Не беспокойтесь, вы не первая, кто теряет завтрак в моем кабинете, и, очень возможно, не последняя. Если оставить окна открытыми на пару часов, то запах вскоре выветрится.

Она кивнула и уставилась себе на ноги:

— Простите.

— В любом случае, Эш, ты подумай и дай мне знать, нужен тебе номер этого парня или нет. О’кей? А тем временем… — Вебер снова полистал бумажки на папке-планшете. — Сегодня ты у меня идешь сопровождать доктора Макдональд. Она хочет понаблюдать за поквартирным обходом.

Великолепно. Целый день слоняться по домам на холоде.

— А может быть, кто-нибудь другой справится с…

— Нет, не справится. Доктор Макдональд говорит, что ты идеально справляешься со своей работой, и, опять-таки, все остальные ее пугают, так что…

Она кашлянула:

— Вообще-то я здесь.

Вебер потрепал меня по плечу:

— Свободен.

Патрульная машина подбросила нас до Лохвью-роуд. В дальнем конце улицы светились окна дома Итана. Наверное, он решил не нагружать сегодня работой разбитую руку. Я не мог его в этом винить. Открыл проржавевший «рено» и забрался внутрь. Накинул ремень безопасности. Вздохнул. После того, как я посидел за рулем почти нового «мерса», все было совсем по-другому.

Доктор Макдональд забралась на пассажирское кресло. От нее воняло суперкрепкой мятой и застарелым перегаром. На лбу и верхней губе блестели бисеринки пота — это из нее сочился алкоголь.

— Что с вами случилось?

— Генри позвонил в девять утра, хотел еще раз пройтись по психологическому портрету до того, как я его представлю. Мне очень приятно, что он решил мне помочь, но у меня больше нет сил это делать. — Она стала наклоняться вперед, пока ее голова не уткнулась в пыльную приборную доску. — Бррр…

Напротив дома Итана остановилось такси. Пару раз посигналило.

Ах ты черт! А почему бы и нет?

— Через минуту вернусь. — Я вылез из машины и пошел по улице.

Входная дверь дома Итана открылась, и вот он собственной персоной. Левая рука в гипсе от кончиков пальцев до локтя. Повернулся на верхней ступеньке, повозился с ключами, затем затопал вниз и замер — уставился на меня:

— Я ничего не сделал! Я был в больнице, к ним я вообще не подходил!

Хорошо. Развернул квитанцию из ломбарда Крошки Майка.

Протянул.

Итан отшатнулся.

— Это квитанция на твои вещи. На ней имя владельца ломбарда и адрес. Можешь их выкупить.

Он поковырял гипс на разбитой руке:

— Для чего?

— Для того чтобы ты знал, что случится, если опять начнешь доставать мою семью.

Итан не пошевелился.

Я сунул квитанцию под дворник на лобовом стекле «порша», припаркованного у бордюра.

— Твоя машина в «Кей энд Би Моторз» в Каузкиллин. Возможно, ее еще не продали. — Я повернулся и пошел обратно к «рено». — Сделай для себя доброе дело — подумай насчет того, чтобы уехать из города. В следующий раз шансов у тебя не будет.

Я снова сел за руль.

А он так и остался стоять там и все смотрел на меня. Затем подошел к «поршу», взял квитанцию и сел в такси.

И, пока оно проезжало мимо меня, он, не отрываясь, смотрел в другую сторону.

Может быть, на этот раз маленький засранец вызубрит свой урок.

Доктор Макдональд так и не пошевелилась с тех пор, как я ушел, — ее голова покоилась на приборной доске, руки безвольно свисали вдоль тела.

— Вы готовы? — спросил я.

— Вы не могли бы разогнаться побыстрее и врезаться во что-нибудь?

Выкручивая руль до отказа, я выехал с парковочного места. С каждым поворотом подшипники издавали противный стонущий звук.

— Ремень накиньте.

— Мне так плохо, хоть ложись и помирай…

— Сами захотели по холоду мотаться. Да накиньте вы этот чертов ремень.

Стон. Накинула ремень безопасности и откинулась на спинку кресла, как будто кто-то выдернул из нее все кости.

— Он все время заставляет меня пить виски, а виски мне совсем не нравится…

— Вы уже взрослая. Не нравится — не пейте.

Мы направлялись к мосту Дандас, мимо нас пролетали изящные особняки в георгианском стиле.

— Но тогда он перестанет хорошо ко мне относиться и не станет помогать мне, и…

— Генри звонил вам по телефону. Вы могли бы чай ромашковый пить… как бы он узнал?

Закрыла лицо руками:

— Он бы догадался.

— Вы не можете позволять людям давить на вас только ради того, чтобы им понравиться. Это…

Вот черт, все равно что говорить с восьмилетней девочкой. В мои обязанности это не входит. Если хочет убить свою печень под руководством Генри, это ее проблема, а не моя.

Крашенная белой краской сталь моста Дандас простиралась над Кингз-ривер, поддерживаемая двумя парами опор с толстыми черными тросами.

Доктор Макдональд схватилась за приборную доску:

— Остановитесь.

— Что случилось? Увидели что-то?

— О господи, да остановитесь вы, остановитесь немедленно!

Я ударил по тормозам, она распахнула пассажирскую дверь, наклонилась, и ее вырвало. Потом еще раз. Ее согнутая спина конвульсивно дергалась, а задница отрывалась от сиденья с каждым содроганием.

Затем она обмякла и, держась рукой за ручку двери, сплюнула в сточную канаву.

— Вы уверены, что хотите идти по квартирам?

— Бррр, тошнит…

— Я вам говорил, что не надо завтракать?

Снова сплюнула. Вползла в машину:

— Слишком много заказала на пароме. Сидела в ресторане почти до половины девятого.

Я снова тронулся и въехал на мост. Внизу под нами стальной лентой блестела Кингз-ривер.

— Вам что, действительно нужно прочитать лекцию о том, что нельзя состязаться в выпивке с алкоголиком?

— Мне так плохо…

Неудивительно.

Над нами, словно нос субмарины, нависло гранитное лезвие Касл-хилл, погружая все вокруг в густую тень. На другом конце моста я повернул налево, проехал по извилистым, мощенным булыжником улицам и направился в сторону бежево-серого, послевоенной постройки Каузкиллина.

— Куда мы едем?

— В таком виде я не позволю вам никого допрашивать — вы всех серийных убийц распугаете. — Впереди, словно садомазохистская госпожа, над жилыми домами доминировала громадная туша городского стадиона. — Доверьтесь мне — я знаю, чем вам помочь.

«Рено» протрясся но покрытым грязью выбоинам парковочной площадки. С полдюжины придурков, встав в небольшой круг, маршировали напротив главного входа в «Вестинг». Они держали в руках плакаты с надписями «АЗАРТНАЯ ИГРА ЕСТЬ ПУТЬ К ДИАВОЛУ!», «СПЕШИТ К БОГАТСТВУ ЗАВИСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК И НЕ ДУМАЕТ, ЧТО НИЩЕТА ПОСТИГНЕТ ЕГО!» и «ИИСУС СПАСЕТ НАС ОТ ГРЕХОВ НАШИХ!!!» Изо ртов вырывалось горячее дыхание.

Фасад «Вестинга» мог похвастать безвкусным шармом дешевого универсалия в захудалом промышленном районе — сплошь ржавое облицовочное железо, покрытое серой и синей краской. Над небольшим, углубленным в стене входом висели пластиковые буквы высотой метра в полтора: «ВЕСТИНГ» — и силуэт вытянувшейся в рывке борзой, обведенные синим и красным неоном. Как будто никто не знал, что это было за место. Или кто был его хозяином.

Я припарковался рядом с помятым микроавтобусом с надписью «ПЕДОПАПАМОБИЛЬ» на боку, выведенной в виде граффити краской из баллончика. Вылез на холодный послеобеденный воздух.

Трек для забегов собак располагался на самом краю небольшого жилого квартала, застроенного домами в стиле пятидесятых. На другой стороне дороги расположились пара пабов, контора такси и газетный киоск, а за ними, на заднем плане, возвышалась современная громадина городского стадиона.

Заблудившийся солнечный луч, прорезав себе дорогу сквозь тяжелые облака, отражался на боку заведения с названием «Бургер-бар Плохого Билла» — потертого фургона, наполнявшего воздух тяжелым пряным запахом жареного лука и мяса непонятного происхождения.

Хозяин заведения, удобно устроившись на складном стуле, курил сигарету и почесывался. В промежутке между потрепанными джинсами и розового цвета рубахой выпирало бледное волосатое брюхо.

Он осмотрелся, искоса взглянул на меня и вздернул вверх подбородок. Кивнул в сторону фургона. Щелчком отправил в тень сигаретный окурок, поднялся со стула и, протопав к задней двери, забрался внутрь. «Транзит» закачался на рессорах.

Макдональд переступила с ноги на ногу:

— Вы уверены… вообще-то это не самое гигиеничное место. Конечно же в нем есть свой грубый шарм, но я не могу… Эш?

А я уже направлялся к фургону.

— Отлично. Теперь у меня будет алкогольное и пищевое отравление, — сказала она обреченно.

Когда мы подошли к раздаточному окну, Билл обвязывал фартуком набухшую середину своего тела, а клокотавший чайник наполнял внутренности фургона паром. Из радио доносился массового производства пластиковый поп, пытавшийся заглушить шипение и потрескивание лука, жарившегося на покрытой жиром сковороде.

— Ты веришь этим уродам? — Билл кивнул в сторону протестующих. — Как будто что-нибудь изменится от их дерганья.

Я бросил взгляд на меню, написанное мелом на боку фургона, как раз в том самом месте, где краска была матовой, как на классной доске.

— Два чая, сэндвич с сосисками и специальный похмельный, — заказал я.

Доктор Макдональд потянула меня за рукав:

— Но я не…

— Я же сказал — доверьтесь мне.

Билл снял с фритюрницы тяжелую крышку из нержавеющей стали и бросил в горячее масло шесть сосисок. За ними упала, шкворча и потрескивая, горсть нарезанных ломтиков бекона с прослойками. Почесал себя щипцами для жарки:

— Эти религиозные меня до самых яиц достали.

Звучавшая но радио песня смолкла.

— После перерыва мы представим вам еще трех исполнителей, вышедших в полуфинал, но сначала здесь появится Даг с новостями и погодой. Ну, что ты думаешь, Даг? За кого болеешь?

— Конечно же за Софи из «Новая звезда Британии», Майк. А вот и новости на половину первого. Глава городского совета Олдкасла не уйдет в отставку после обвинений, выдвинутых против него на этой неделе…

Маленький круг протестующих затянул нестройную песню — громкость явно преобладала над талантом:

— ВЕРЫ СТОЛП И БЛАГОДАТЬ, ДАЙ К НОГАМ ТВОИМ ПРИПАСТЬ!

Вздымая над головой и опуская вниз свои плакаты, они очень походили на унылую карусель.

— Святость так и прет, — скривился Билл. — Люди, которые ходят в «Вестинг», не думают о духовном возрождении, я так понимаю? — Он извлек из-под прилавка две пшеничные булки, разрезал их и обильно намазал каждую половинку сливочным маслом. — Хочется ребятам слегка позабавиться, сбежать от мрачного дерьма повседневной жизни.

— ОТ ГРЕХА НАМ БУДЬ СПАСЕНЬЕМ, НАШИМ ДУШАМ ИСЦЕЛЕНЬЕМ!

— …недоступен для комментариев. Полиция Олдкасла отказалась подтвердить или опровергнуть тот факт, что местная девочка Меган Тейлор, пропавшая прошлым вечером, была похищена серийным убийцей, известным как Мальчик-день-рождения. Мы поговорили с заместителем начальника полиции Гари Драммондом…

Билл налил в сковороду масло и разбил в нее два яйца.

— Я слышал, что он их печень ест, как тот чувак из фильма. — Еще раз почесался. — У нас специальная цена на батончики с мюсли, если вам это интересно?

Голос заместителя старшего констебля Драммонда звучал так, как будто тот во что-то вляпался:

— …и беспочвенные спекуляции средств массовой информации здесь не помогут. Мы очень серьезно относимся к исчезновению Меган, но из этого автоматически не следует, что она была похищена…

— ЧТОБЫ ПЫЛ ДУШИ НЕ ГАС, СЛЕЗЫ ЧТОБ ЛИЛИСЬ ИЗ ГЛАЗ!

Я оглянулся на «Вестинг». В маленьких оконцах двумя этажами выше горел свет.

— Миссис Керриган у себя?

— Получила партию товара от голландца. Больше ни одна сволочь не хочет за это браться. — Пластиковые чашки, чай в пакетиках, кипяток из булькающего чайника. — Сделай одолжение, а? Держись подальше от миссис Керриган. — Молоко окрасило содержимое чашек в анемичный бежевый цвет. Чайные пакетики плавали в них, как маленькие коричневые острова. — Держи, Кети… — Протянул чашку доктору Макдональд. — Сто лет тебя не видел. Как мама поживает?

— Вообще-то я не…

— Соус красный или коричневый?

— Э-э… томатный.

Я взял вторую чашку:

— Так она здесь или нет?

— …заверить общественность, что мы его поймаем.

Мы будем следить за развитием этой истории. А теперь о спорте: завтра «Олдкасл Ворриорз» встречаются у себя на поле с Абердином в третьем круге Кубка Шотландии…

— НЕ ПУСТА РУКА МОЯ — КРЕСТ СВЯТОЙ НЕСУ В НЕЙ Я!

Фыркнув струей красного соуса на одну из булок, Билл вытащил из фритюрницы проволочную корзинку:

— Да ладно тебе, Эш, зачем тебе нарываться? Я бы не хотел…

— Каждый ублюдок почему-то думает, что он моя мамочка… — Я выловил чайный пакетик из чашки и бросил на грязную землю. Шмяк.

— Так просто сказал. — Он плюхнул на покрытую соусом булку жареное яйцо, на него уложил три сосиски, добавил бекон и накрыл вторым яйцом. Еще раз плеснул томатным соусом и водрузил сверху вторую половинку булки. — Не хочу, чтобы ты пошел по той же дорожке, что и твой старый хозяин. — Обернул сэндвич бумажной салфеткой и положил перед доктором Макдональд: — А это тебе, Кети, съешь, и почувствуешь себя гораздо лучше.

— А, хорошо, кхм, просто великолепно, спасибо… — Она уставилась на сэндвич. Потом глубоко вздохнула, укусила и начала хрустеть-жевать, а ярко-желтый желток стекал у нее с подбородка.

— ВЫДОХНУ ПОСЛЕДНИЙ ВЗДОХ — СМЕРТЬ СТУПИЛА НА ПОРОГ!

— …борющихся за то, чтобы второй год подряд не выбыть из чемпионата, но с Холлетом, все еще не оправившимся от травмы, в паху, все это кажется очень спорным. Через некоторое время мы продолжим спортивные новости…

Билл выложил оставшиеся сосиски на вторую булку и протянул мне:

— А что насчет Лена — ты видел его в последнее время?

Я обильно заправил сэндвич коричневым соусом:

— Сколько я тебе должен?

— За счет заведения, вместе с моим советом.

— Спасибо.

Обжаренные во фритюре сосиски были горячие, как напалм, но вкусные. Я показал на доктора Макдональд и проговорил с набитым ртом:

— Сделай одолжение — присмотри за ней пару минут.

— …и если вы собираетесь выйти на улицу сегодня во второй половине дня, не забудьте одеться потеплее — температура резко падает в связи с установившейся областью низкого атмосферного давления…

— Без вопросов.

Она переступила с ноги на ногу, щеки вымазаны в красном соусе и желтом яичном желтке.

— Кто такая миссис Керриган, почему вам нужно ее видеть, она что, кто-то вроде…

— Никуда не ходить, с незнакомыми людьми не разговаривать. Я скоро приду. — Я повернулся и зашагал к «Вестингу».

— ВЕРЫ СТОЛП И БЛАГОДАТЬ, ДАЙ К НОГАМ ТВОИМ ПРИПАСТЬ!

Голос Билла пророкотал над парковкой:

— Потом не говори, что я тебя не предупреждал!

 

27

В небольшой нише на фасаде «Вестинга» скрывались турникет и вход в мрачный туннель. За невысокой перегородкой, отделенной от остального мира металлической решеткой, сидел волосатый голем. Я постучал в клетку, и она, оторвавшись от книги, взглянула на меня. Ни одна из густых бровей не шевельнулась.

— Доброе утро, Арабелла, я бы хотел встретиться с миссис Керриган.

Она фыркнула и отметила место на странице заскорузлым ногтем:

— Даже так?

— Так.

— Пффф.

Она взяла мобильный телефон и молча потыкала в кнопки. Секунд тридцать спустя он зажужжал и зачирикал. Арабелла покосилась на него, затем, кряхтя, наклонилась и щелкнула выключателем. Турникет клацнул, и решетка отошла в сторону. Она снова вернулась к своей книге.

Я прошел в длинный темный коридор с маленьким квадратиком дневного света в конце.

В мрачной тишине раздался тихий голос с ирландским акцентом:

— Детектив-констебль Хендерсон?

Я застыл, сжимая руки в кулаки:

— Миссис Керриган.

Над неприметной дверью зажегся свет. И вот она — черный костюм с красной шелковой блузкой, золотой крест, покоящийся на морщинистой, покрытой веснушками коже, выглядывающей в вырезе блузки. Седеющие волосы собраны в небольшой хвостик, выбившиеся локоны шевелит слабый ветерок. Миссис Керриган улыбнулась, обнажив острые мелкие зубы:

— Мистер Инглис хочет переговорить с вами.

Щелк, и свет снова потух.

Ну вот, началось…

Я сунул руку во внутренний карман.

Но на меня никто не прыгнул. Вместо этого миссис Керриган закрыла дверь и пошла но туннелю по направлению к внутренним помещениям «Вестинга». Скрип ее резиновых сапог эхом отдавался от бетонных стен.

— Если хотите, можете следовать за мной.

О’кей…

Я сократил расстояние, все еще не вынимая руку из кармана и чувствуя в ладони успокаивающую тяжесть «беретты». Быстро подойти, сунуть пушку в ухо и забрызгать коридор кровью и мозгами. Но потом придется вернуться и проделать то же самое с Арабеллой, чтобы избавиться от свидетеля.

А поскольку глушителя не было, то за ней последуют и все те, кто оставался на парковке: они видели, как я заходил внутрь. Доктора Макдональд тоже пристрелить придется.

По какой-то непонятной причине это было уже не так привлекательно, как мне казалось пару дней назад.

Туннель вышел к подножию лестницы, которая вела к киоскам — блок бетонных ступеней разделялся на секции линиями белых перил. Окошки букмекерских будок были закрыты ставнями, рядом с ними старик с метлой вел ожесточенную войну с обрывками билетных корешков и явно в ней проигрывал.

Трек «Вестинга» представлял собой вытянутый овал коричневато-песочного цвета с большим островком травы посредине.

В самом центре этой лужайки стоял «ренджровер» Энди Инглиса, посверкивая темно-синей краской в свете низко стоящего солнца.

Я остановился:

— Вы кого-то ко мне домой посылали.

Миссис Керриган сделала пару шагов, потом, повернувшись ко мне лицом, улыбнулась:

— И вы, как я могу догадаться, хотите принести извинения за те слова, которые ваша грязная пасть произнесла в тот вечер по телефону?

— Вы послали человека изувечить меня.

— Откуда мне знать?

— Разгромили мой дом.

— Должна же быть какая-то причина для того, чтобы человек стал возвращать свои долги.

— Вы наняли Джозефа и Френсиса, чтобы они избили Сьюзан.

— Человек должен возвращать долги, чтобы не подвергать себя и своих близких ответным действиям.

Я вытащил руку из куртки.

Она бросила взгляд на то, что в ней находилось, потом снова посмотрела на меня. Облизала губы:

— Это то, что я думаю?

Я протянул ей конверт:

— Пятнадцать штук. Остальные четыре получите через пару недель.

Она вскрыла конверт и пересчитала банкноты. Две с половиной тысячи из ломбарда Крошки Майка, двенадцать за проданный «мерседес» Итана и пять сотен из полутора тысяч, которые он спрятал под своим рабочим столом в своем кабинете. Шесть сотен оставил себе — хватит, чтобы заплатить за вечеринку в честь дня рождения Кети, загородную прогулку на пони и приличный подарок.

Миссис Керриган сунула банкноты обратно в конверт, а конверт положила себе в карман.

— Вы имели в виду остальные шесть, — сказала она, и на ее лице появилась хищная улыбка.

— Четыре. Всего было девятнадцать тысяч, а не…

— Подотри свою задницу, констебль Хендерсон, это было до того, как ты перестал платить. Теперь ты должен двадцать одну тысячу, вместе с процентами.

Ну же, сделай это. Прямо сейчас подойди к ней и сделай дыру в башке, чтобы оттуда дерьмо полезло. Достань пушку и, мать ее, сделай это.

Я сделал шаг вперед.

Она ощерилась:

— В прошлый раз мы просто слегка поболтали с вашей подружкой. Хотите, чтобы мы поговорили с вашей женой и ребенком?

— Слушайте меня, миссис Керриган, и хорошенько раскройте уши, потому что это будет единственное предупреждение, которое я вам сделаю.

— Да ты представляешь, с кем говоришь, твою мать…

Она открыла рот и выпучила глаза.

Я приставил ствол «беретгы» к ее лбу:

— На тот случай, если вам это интересно, — эта штука французская, без предохранителя.

Она закрыла рот и облизала губы.

Я продолжил:

— Вот вам единственное мое предупреждение. Если вы только приблизитесь к Кети… или Мишель, я приду за вами. Не будет никаких сирен, никаких полицейских в форме — буду только я, вы и неглубокая могилка в лесу под городом. И это будет длиться долго, очень-очень долго. Вы поняли меня?

Пауза. Потом очень тихо:

— Да.

— Один шаг в сторону моей семьи — и я заставлю вас сильно пожалеть об этом.

— Я сказала, что поняла. А сейчас убери эту штуку, пока сам не поранился. — Она сделала шаг назад, повернулась и заскрипела сапогами в сторону «ренджровера» Энди Инглиса. — Все равно ты должен шесть тысяч.

Большие двустворные ворота на противоположной стороне трека распахнулись. В них, тарахтя и сотрясаясь всем корпусом, въехал древний «форд-капри» и, вздрогнув, остановился. За ним в ворота вошел здоровяк в куртке-аляске и затворил их с глухим стуком Он вытащил из багажника человека — это был юноша в джинсах и черной футболке, руки за спиной, как будто связанные.

Футболка, пошатываясь, поднялся на ноги. Аляска врезал ему но ночкам, и тот снова упал. Аляска схватил его за волосы и потащил но треку в сторону поросшего травой островка, направляясь к «ренджроверу». Парнишка беспомощно дрыгал ногами. Совсем не кричал.

Я сунул пистолет обратно в карман и пошел вслед за миссис Керриган.

— Эш, ах ты старый бастардо. — Энди Инглис протянул пятерню. Пять футов четыре дюйма, широкие плечи, короткие руки, акцент уроженца Глазго. Длинные, до воротника, седые волосы обрамляют небольшую, покрытую веснушками, лысину. Двубортный костюм из темно-синей, в тонкую полоску, ткани. В точном соответствии с образом. — Как дела?

Словно тисками сжал мне руку — мои суставы завопили от боли.

Я стиснул зубы и выдавил улыбку, не отводя глаз от мистера Инглиса. И не смотря в сторону Аляски, выбивавшего дерьмо из лежавшего на траве молодого человека.

— Не могу пожаловаться — просто ни один урод меня слушать не захочет.

Мистер Инглис хлопнул в ладоши и взревел от смеха, наклонившись вперед и слегка переступая ногами, как будто под ними шаталась земля:

— Помнишь того русского? Как там его звали, Михаил Громадныйсукинсынович? Кулаки как две совковые лопаты?

Рот молодого человека был заклеен упаковочной лентой — этим объяснялось его молчание, — по костлявому лицу текли слезы и кровь. С каждым новым ударом ботинка Аляски в его живот он вздрагивал и мычал, а удары все сыпались и сыпались — в живот, в бедра, в ребра и спину. Он был худой как щепка, каштановые волосы всклокочены, как у Кита Ричардса.

— Тринадцать раундов! — разулыбался мистер Инглис. — Старик, это был крутой бой.

Аляска, спотыкаясь, сделал пару шагов назад, согнулся пополам и, упершись руками в колени, стал отдуваться. Из отороченного мехом капюшона куртки поднимался пар.

Мистер Инглис пару раз ударил кулаками в воздух:

— Правый хук, джеб, джеб — и нокаут! Бац! — Покачал головой: — Вот были деньки… Слышал, как он захрипел? Три недели спустя, когда он вышел из больнички, кое-кто из парней, которые потеряли на нем большие бабки, решили отыграться. Потрудились над ним с щеподробилкой.

Очень мило.

— Миссис Керриган сказала, что ты хотел переговорить со мной?

— Старик, ты был что-то особенное… — Склонил голову набок, рыская глазами по моему лицу. Наверное, рассматривал синяки и едва подсохшие царапины. — Давай-ка посмотрим на твои золотые руки.

Протянул руки:

— Хотел занести немного деньжат. Я понимаю, что немного опоздал, но…

— Эш, я тебе что все время говорю? — Он покачал головой. Вздохнул. — Локтями работай, а не кулаками. Ты на суставы свои посмотри. В таком состоянии…

— Я понимаю, что слегка задержал, но…

— Смотри, вот так вот делай. — Он приставил левый кулак к правому плечу и резко ударил локтем вправо и вверх, очень быстро. С громким шлепком поймал удар ладонью правой руки. — Здесь нет хрящей, нет суставов, которые можно повредить, — просто кусок кости, которым можно отлично разбить ублюдку морду. — Нахмурился. Повернулся: — Миссис Керриган?

— Мистер Инглис? — Она возникла рядом со мной, как будто на ней сапоги-скороходы были надеты, резиновые.

Он кивнул в сторону молодого парня, истекавшего кровью на траве:

— Что за дела?

— Нужно было научить этого засранца хорошим манерам. Деньги у хозяев тырит.

Аляска выпрямился и, ухмыльнувшись из глубин капюшона, пару раз, хрипя от усердия, врезал Футболке по голове.

Миссис Керриган кивнула:

— Хватит, Тимоти. Сломай ему обе ноги и выброси у входа в отделение неотложной помощи.

Аляска приступил к работе.

Мистер Инглис повернулся к этой сцене спиной:

— Слышал, у тебя проблемы с домом в Кингсмите. Будто все затоплено и переломано?

Я взглянул на миссис Керриган:

— Муниципалитет утверждает, что он больше «не пригоден для жилья».

— Да он и раньше ни к чему не был пригоден. Ладно, хватит сопли жевать. Ты должен жить в ногу со временем, потому что Мистер Время очень скоро тебя сожрет. — Он сжал руку в кулак, словно выдавливая жизнь из воздуха. — Такие парни, как ты, не должны жить в такой помойке. Как насчет того, чтобы поселиться в одной из эксклюзивных квартир на Логансферри? Отличное место — у меня их там целая куча, пустые стоят. Хозяева, пидоры, разорились.

— Спасибо, конечно, но я не…

— Нет, больше ни слова. Живи на здоровье. Иначе для чего нужны друзья?

Футболка завопил под упаковочной лентой — это Аляска обеими ногами вспрыгнул ему на голени.

— Мистер Инглис, я…

— Миссис Керриган все устроит — ключи и все остальное. — Он снова схватил мою руку и снова сжал ее, как в тисках. — Заходи почаще, о’кей?

— Констебль Хендерсон? — Миссис Керриган взяла меня за руку и повела к выходу. — Депозит семьсот фунтов, плюс арендная плата за один месяц, авансом. Итого тысяча сто, наличными. Добавим их к тем шести тысячам, которые вы должны. — Миссис Керриган остановилась у входа в туннель. Вынула маленькую желтую записную книжку. Что-то написала в ней, вырвала листок, сложила его пополам и протянула мне. — Давайте больше не будем набирать долги, хорошо? Потому что если вы затянете с выплатой хотя бы на тоненький волосок, то просто-напросто превратитесь в собачью еду. И я лично скормлю ваши яйца нашим борзым.

— Да не нужна мне эта чертова квартира!

Она натянула на физиономию кривую улыбку, которая, впрочем, не коснулась ее глаз.

— Констебль Хендерсон, вы что, правда собираетесь плюнуть мистеру Инглису в глаза, и это после той дружеской услуги, которую он вам оказал?

Я молча взглянул на нее.

Она тоже посмотрела на меня. Потом кивнула:

— По-моему, нет. А теперь, если вы думаете о том, как отплатить мистеру Инглису за его доброту, сделайте ему одно одолжение. Через пару дней на суд привезут Брайана Коуви — может быть, вам захочется ему помочь? Имена и адреса свидетелей, копии протоколов, что-то вроде этого.

— Услугу?

— Это спишет тысячу с суммы вашего долга. — И она махнула рукой в сторону тоннеля.

Я потопал в темноту. Семь с небольшим штук…

Вслед мне эхом прозвучал ее голос:

— И еще кое-что. Вы очень сильно пожалеете о том, что сунули пистолет мне в лицо. Вам нужно было сразу нажать на курок, констебль Хендерсон. Это я вам точно говорю.

Я снова прошел через турникет — Арабелла сидела все в той же позе, опустив плоское круглое лицо в книгу, и, читая, шевелила губами. Даже глаз не подняла, пока я протискивался мимо нее.

Семь тысяч и сто фунтов. Три с половиной к среде, остальное через неделю. Снова появилась тяжесть, давящая мне на грудь. Семь тысяч и сто фунтов. Все, что я смог сделать: вымогательство, машина, ювелирка, нал, — и я все еще не выбрался из ямы. И миссис Керриган весело бросает в меня грязь совковой лопатой.

В горле запульсировала кровь, легкие засвистели, суставы обожгло болью. Господи…

Солнечный свет снаружи исчез, оставив после себя холодный ветер, круживший в пьяном танце пакеты от чипсов, пыль, грязь и листья деревьев. Исчезли и протестующие вместе со своим микроавтобусом, но пар все еще тянулся из раздаточного окна «Бургер-бара Плохого Билла». Здоровяк перекладывал ложкой майонез из банки в пластиковую бутылку. Доктор Макдональд стояла у прилавка и пила что-то из пластиковой чашки.

Семь тысяч и сто фунтов.

Она подняла глаза, увидела меня и махнула рукой.

Глубокий вздох. Распрямил спину. И пошел к ним, как будто ничто не терзало изнутри мои внутренности.

Билл отвинтил крышку у пластиковой бутылки с коричневым соусом:

— Все смела, подчистую.

Я кивнул доктору Макдональд:

— Ехать готовы?

— Билл дал мне немного горячего шоколада. — Подняла свою чашку. — А в нем мармеладинки.

Крепыш плеснул в бутылку приличную порцию уксуса:

— Кети рассказала мне, какой ты отличный отец. Она очень хорошая девочка. Ты счастливчик, мой старший — просто засранец.

Я остановился. Открыл рот. Но доктор Макдональд меня опередила.

— Я все время это маме говорю, а она мне не верит. — Ухмыльнулась во весь рот. Отхлебнула из чашки, потом поставила ее на прилавок. — Спасибо, Билл, отлично с вами поболтали.

Он улыбнулся, и его подбородок исчез в жировых складках на шее.

— Пожалуйста, милая. Успехов в университете. — Затем нырнул под прилавок и сунул что-то ей в руку: — Это тебя подкрепит.

В машине она развернула батончик с мюсли:

— Он милый.

Я вцепился в руль:

— Вы не Кети.

— Я понимаю, но ему было приятно, правда ведь? И вы не вывели его из заблуждения, когда оставляли меня с ним, правда? Так что мне пришлось играть роль. Вообще-то, это была ваша идея.

Она была права. Подвеска «рено» скрипела и стонала, пока мы выезжали с покрытой рытвинами парковки.

— Как так получается, со мной вы — бессвязно бормочущая, трясущаяся развалина, а с Биллом — нормальный человек?

— Вы скажете мне, кто такая миссис Керриган?

— Нет. — Я свернул налево на Ангус-роуд и направился в Касл-хилл.

 

28

— Нет, ничего не видела. — Женщина с плоским лицом и кудрявыми светлыми волосами выпроводила нас на улицу. Затем бросила взгляд в сторону дороги. Сморщила верхнюю губу. — А нельзя ли что-нибудь сделать с этими ужасными людьми? — Нырнула внутрь и закрыла за собой дверь.

На Макдермид-авеню стоял жуткий холод. Небо становилось совершенно черным, солнце спускалось за холмы. Я сунул руки поглубже в карманы, сгорбился:

— Сколько еще?

Доктор Макдональд вычеркнула из списка фамилию женщины, выдохнула облако теплого пара в шерстяные полосатые перчатки:

— Осталось еще двадцать шесть.

«Ужасные люди» сидели в своих раздолбанных машинах на другой стороне улицы, направляя на нас сияющие черные глаза своих фотокамер. Словно черные вороны в ожидании свежей жертвы. По крайней мере, они перестали донимать нас вопросами.

Я прошел вслед за доктором Макдональд пару домов, к следующему адресу из списка. Вслед за нами двинулся легковой автомобиль. Клик. Клик. Клик. Они, наверное, могли бы лучше потратить свое время — подсмотреть, например, как политики трахают своих любовниц, футболисты занимаются наращиванием волос, а третьеразрядные звезды ненароком обнажают свои сиськи…

Перед номером пятьдесят два стоял туристский фургон «фольксваген»: сверкающая краска, ни пятнышка ржавчины, красивый номер.

Доктор Макдональд поднялась по ступенькам и нажала на кнопку звонка.

Из легкового автомобиля выкарабкался мужчина в темно-синем анораке и стал перебегать через дорогу. В одной руке он держал большую цифровую камеру, в другой — что-то вроде диктофона. Волосатый скошенный подбородок, острый нос. Наполовину обезьяна, наполовину крыса. Встретился со мной взглядом и замер, поставив ногу на тротуар. Пару раз открыл и закрыл рот. На переносице белая полоска лейкопластыря, из-под которого вниз растекается кровоподтек. То самое место, куда я ему врезал его же камерой.

Какой-то там Фрэнк, фотограф Дженнифер. Это означало, что сама она тоже находится неподалеку. Как будто мне своего дерьма было недостаточно.

Он сделки шаг назад:

— Я… — Откашлялся. — Я не хотел заявлять на вас, это была идея Дженнифер… Я потом проследил, чтобы обвинения были сняты…

Двери машин на другой стороне улицы захлопали — запахло убийством. Вороны почуяли добычу.

Я повернулся и хмуро взглянул на дом:

— Кто здесь живет?

Доктор Макдональд сверилась с записями:

— Стивен Уоллес.

Никогда о таком не слышал.

Она снова нажала на кнопку звонка, и вороны встали полукругом у нижней ступеньки лестницы. Клик. Клик. Клик.

Что это за Стивен Уоллес, черт бы его побрал?

Она пожала плечами:

— Может быть, его нет дома?

В этот самый момент дверь распахнулась. Нам ослепительно улыбнулся полноватый мужчина: ярко-синий костюм, ярко-желтая рубашка, намазанные гелем волосы торчат в разные стороны, маленькая рыжая козлиная бородка и крошечные прямоугольные очки.

— Эй, эй, эй, что тут такое происходит? — Громкий мерзкий голос, широкая противная улыбка.

Доктор Макдональд снова заглянула в свой список:

— Мистер Уоллес?

Подмигнул:

— Можете называть меня Великолепный Стив!

О господи… Стивен Уоллес, ведущий передачи «Завтрак за рулем, или Утренняя Бонанза». В реальной жизни он был еще более крутым придурком. Тут же начал гримасничать перед камерами.

Я помахал удостоверением:

— Мы можем войти внутрь, сэр?

— Конечно, вы можете войти, конечно, конечно. Вот сюда проходите!

Он повернулся и пошел в холл, приволакивая ногу и задрав вверх одно плечо, словно у него был горб.

Доктор Макдональд поджала губы:

— Понимаете…

Я положил руку ей на поясницу и легким толчком — для придания храбрости — втолкнул ее внутрь. Затем вошел сам и захлопнул дверь.

— …и вот почему мне кажется, что это весьма важно для меня — как можно больше принимать участия в благотворительности. Я хочу сказать, что должен использовать свою известность как средство для совершения добрых дел, это так или не так? Это так.

В лучах заходящего солнца зимний сад горел, как костер. Он был достаточно большой, чтобы в нем смогли поместиться кабинетный рояль, кожаный диван с парой кресел, кофейный столик, несколько комнатных растений в горшках и непомерно раздутое эго Великолепного Стива. Он один разместился на диване и, раскинув руки, положил их на его спинку.

Кретин. Мерзкий, самовлюбленный кретин.

Доктор Макдональд, тихонько сидевшая на кресле, хлопала ресницами и, сжав колени и наклонившись вперед, купалась в его дерьме, как в нектаре.

Я отхлебнул глоток жидкого зеленого чая, который он самолично налил нам из чайника со своим изображением. За ним на стене висела громадная, писанная маслом картина — Стивен Уоллес в образе джентльмена восемнадцатого века перед дровяным камином, а на диване рядом с ним расселась компания плюшевых медведей в футболках с надписью «ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ СТИВ!». Рояль был заставлен фотографиями в рамках, на которых был изображен широко улыбающийся Стив с различными музыкантами и актерами. Смотрите на меня! Смотрите, как я знаменит!

— И вы ничего не видели?

— Что? — Он пару раз моргнул. — О, да, когда девочки пропадали? Как вам сказать… Нет. Ничегошеньки. Хотя… мне бы очень хотелось, чтобы я что-нибудь видел — Он поерзал, посмотрел налево, посмотрел направо, потом снизил голос почти до шепота: — Нет, серьезно, как бы это было здорово? Вы только представьте себе общественный резонанс — известный радиоведущий помогает полиции поймать серийного убийцу. Не поймите меня неправильно — я не жалуюсь, на этой неделе я сделал четыре интервью, два с Би-би-си и одно со «Скай ньюз». Но быть настоящим свидетелем… Я был бы на первых страницах газет по всей стране. — Он откинулся на спинку дивана, взял чай и улыбнулся в чашку: — А потом — вы только представьте: Я — знаменитость… Я очень подхожу для телевидения, вам так не кажется?

Я раскрыл свой блокнот:

— Скажите, мистер Уоллес, где вы были прошлой ночью?

— О-о, на каком-то мероприятии по сбору средств для «Борьбы с раком» или что-то вроде этого. Я был ведущий, всех узнающий и, как говорится, блины пекущий. Вы должны были меня видеть — мы прямо со сцены звонили по телефону вживую, людей разыгрывали. Такую наглость не всякий может себе позволить. Нужно идеально все подготовить, выбрать правильную жертву, или все закончится провалом.

— А как насчет второй половины дня, в четверть четвертого?

Замолчал. Нахмурился. И прямо весь засветился, обращаясь ко мне:

— Ну, конечно же я был дома, готовился к мероприятию. Я люблю помедитировать — это помогает мне блистать.

Встал, подошел к стеклянной стене, взглянул на сад на заднем дворе, на увитую плющом стену.

С другой стороны выглядывал Кэмерон-парк, солнце исчезало, и тени сгущались. Сквозь разросшийся кустарник и неровные кроны деревьев можно было разглядеть три полицейских тента, которые полиция выставила над местом преступления — в сумерках они сияли синим светом.

— Должен признать — очень нелегко смотреть на это днем и ночью. Мне нужно вставать в четыре утра, чтобы доехать до студии и отрепетировать «Завтрак за рулем». — Шмыгнул носом. — А тут прожектора повсюду горят, шатры, генераторы — как будто какой-то чертов цирк туда приехал.

— Ну что же, от лица полиции Олдкасла позвольте мне выразить официальное извинение за то, что расследование убийства десяти несовершеннолетних девочек нарушает ваш чуткий сон.

Молчание.

Он повернулся, но лицу с креозотного цвета загаром снова расползлась мерзкая улыбка.

— Ха! Совершенно верно. Великолепный Стив умеет играть в команде, он знает, чем помочь хорошим парням. — Сделал из пальца пистолет и выстрелил в меня. — Не берите в голову!

Доктор Макдональд заерзала на своем кресле:

— Ваш дом просто удивительный, Великолепный Стив, в смысле, он просто великолепный, сколько вы в нем прожили, наверное, потребовалась целая вечность, чтобы он стал выглядеть так, как сейчас? — И глаза такие преданные.

Он самодовольно шлепнулся на диван:

— Вы не поверите, но я начал работать над домом всего одиннадцать лет назад. Это был дом моей дорогой матушки, а еще раньше — ее отца Это вроде как мое семейное наследие. Привез из Эдинбурга команду архитекторов, чтобы вычистили здесь все и перепроектировали в соответствии с моими персональными требованиями. — Ткнул пальцем вниз: — Пол из итальянского мрамора. Они хотели использовать сланец, но я настоял на своем Так и сказал им: Великолепный Стив знает, чего он хочет.

Что действительно хотелось сделать с Великолепным Стивом, так это вытащить его на двор и хорошенько отпинать.

— Вау. — Доктор Макдональд задохнулась от восхищения. — Знаете, что было бы здорово? Организуйте нам небольшую экскурсию по дому, пожалуйста, Великолепный Стив, мне так хочется.

— Для вас что угодно, маленькая леди!

— Достаточно большая даже для восьми человек. — Кивнул на джакузи. — Кажется, мы уже все посмотрели.

Доктор Макдональд вытянула руку и начала загибать пальцы:

— Четыре спальные комнаты, одна звукозаписывающая студия, кухня, зимний сад, винный погреб, три ванные комнаты, гостиная… — Сморщилась, как счастливый бурундук. — Это просто замечательно!

Точно, ничего лучше нельзя было придумать, кроме как попросить самовлюбленного засранца устроить экскурсию но дому — и чтобы он при этом хвалился, какой он богатый и эксклюзивный. Отличный способ провести полчаса. Да еще послушать, как доктор Макдональд подлизывается — это уже просто супер-особенное удовольствие.

Интересно, она могла бы хватить через край еще больше, если бы постаралась?

Мы прошли за Стивеном Уоллесом через холл, еще гуще завешанный его фотографиями.

Он указал пальцем на доктора Макдональд:

— Не двигайтесь — через секунду вернусь.

И ускакал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени зараз.

Минуту спустя он вернулся с плюшевым медведем и глянцевой фотографией. Девять на двенадцать, со своей собственной мерзкой рожей и с подписью жирным черным фломастером. Помотал плюшевым медведем:

— Я заметил во время нашего разговора, что вам очень понравилась компания обнимашек. Вот, возьмите, можете обниматься с ним всю ночь и думать о Великолепном Стиве.

Господи боже, я чуть не сблевал.

Доктор Макдональд взяла фотографию и медведя и затанцевала на кончиках пальцев, как будто собралась описаться.

— Спасибо, это так здорово, я буду хранить их вечно! — Сорвалась с места, поцеловала его в щеку, покраснела и выбежала на улицу.

Стивен Уоллес почистил перышки и, сверкнув белозубой улыбкой, обернулся ко мне:

— И если я могу быть полезен вам в будущем, дайте мне знать, хорошо? Великолепный Стив всегда рад помочь.

Я приложил мобильник к другому уху:

— Да, я говорил с ним. Я же сказал, что поговорю, так ведь?

Я шел по тропинке между двумя громадными рододендронами — под ногами хрустел гравий, — и их семенные шапки были похожи на глаза инопланетных существ, качавшихся на темных телах, а листья, — в свете уличных фонарей блестели болезненным желтым светом.

На другом конце линии глубоко вздохнула Мишель:

— И он больше не будет нас преследовать? Ты обещаешь?

— Даже если будет, это будет последнее, что он сделает в своей жизни. И он хорошо это знает.

Заросшая сорняками тропинка петляла по Кэмерон-парку. Впереди виднелся один из полицейских тентов — его стены просвечивали сквозь заросли скелетоподобных буков.

— Я не хочу, чтобы он появлялся рядом с нами, Эш. Я… я больше не могу.

— Он больше не появится.

За мной по тропинке тащилась доктор Макдональд.

— Спасибо… — Мишель откашлялась и попыталась говорить веселее. — Ты зарезервировал место для вечеринки Кети?

— Она тебе сказала, что хочет отправиться в поход на пони?

— Ты место зарезервировал?

— Да, зарезервировал. Я тебе уже в прошлый раз это сказал. — Посмотрел на часы — времени хватало, чтобы кое-что организовать. — Сколько друзей будут радоваться жизни вместе с ней? Четверо? Пятеро? Дюжина?

— Ее день рожденья в понедельник. Эш, ты должен все приготовить.

— Я все приготовлю. Да ради всего святого… — Я остановился и потер кулаком глаза. — Я удивляюсь, как ты умудряешься в одну минуту переходить от «Спасибо, Эш, ты мой спаситель!» к поджариванию моих яиц на открытом огне.

Молчание на другом конце линии.

Я уставился в хмурое темно-оранжевое небо:

— Ладно, ладно, закажу на шесть человек…

Снова молчание.

Затем у моего плеча возникла доктор Макдональд и слишком громко произнесла с акцентом жителя Глазго:

— Извините, констебль Хендерсон, шеф просит подойти к нему. Я осмотрелся вокруг. Рядом с нами никого не было, только мы вдвоем.

Все еще прижимая к себе долбаного медведя, она жестами изобразила, что вешает телефонную трубку.

— Мишель, мне нужно идти. Работа.

— Я… прости меня. Для меня на самом деле очень важно, что ты поговорил с Итаном. — И Мишель отключилась.

Доктор Макдональд ухмыльнулась:

— Кажется, вам нужна была помощь.

Я продолжал идти к полицейской палатке.

— Эш?

У меня есть еще в запасе два дня, чтобы организовать для Кети загородную прогулку на пони и забронировать какое-нибудь местечко, в которое можно будет загнать банду тринадцатилетних девчонок наслаждаться тортом с мороженым. Два дня и шесть сотен денег. Интересно, насколько это будет трудно.

Доктор Макдональд снова нарисовалась у моего плеча:

— Вы со мной не разговариваете, я хочу сказать, что вы даже не посмотрели на меня после того, как мы опросили миссис Годдард из последнего дома. Я что, сделала что-то…

Повысив голос на октаву, я передразнил ее:

— О-о, Великолепный Стив, вы такой великолепный, в смысле, вы действительно чудесный и очень милый, и ваш дом такой необычный, и вы тоже такой необычный, и я навечно запомню это мгновение!

— Правда, я очень здорово все разыграла? — Она так и продолжала бежать вприпрыжку сбоку от меня, шаркая ногами по гравию.

— Главное в нашей работе — проницательность. Не распространяться насчет жилья, не переигрывать, как гранд-дама в пантомиме. Это расследование убийства, а не игра.

— Да ладно вам, я все исполнила идеально. Поклонница, фанатка, приспешница — именно тот тип, перед которым Стивен Уоллес так любит выпендриваться, в смысле, вы видели коллекцию его фотографий — во всем доме не найдется ни одной, на которой бы не было его, он просто излучает социопатический эгоизм, ну, в смысле, вы только посмотрите. — Показала мне медведя с его рожей на футболке: — Представляете, это валяется у него но всему дому, и, что самое интересное, у него нет алиби на то время, когда пропала Меган. Он, что совершенно очевидно, грязный мужчин ка, хоть и местная знаменитость, и он обаятелен и сможет сказать девчонке именно то, что она хочет услышать: я знаменит, и тебя я тоже могу сделать знаменитой. Давай залезай ко мне в мой «фольксваген»-фургон со шторками на окнах.

Я остановился:

— Думаете, что он — Мальчик-день-рождения?

Вот маленькая засранка…

А она, подпрыгивая у меня под боком, продолжала болтать, держа за лапу медведя и размахивая им во все стороны:

— Стивен Уоллес — нарциссист, для него никто не имеет значения, и он жил в этом месте с самого рождения — значит, он хорошо знает район и сам парк, — и у него есть очень подходящее транспортное средство, чтобы незаметно перевезти несовершеннолетнюю девочку-тинейджера, находящуюся в бессознательном состоянии, и вообще, для чего, как вы думаете, я попросила его устроить нам экскурсию по дому? — Доктор Макдональд остановилась и перестала размахивать медведем. — Только очень жаль, что мы там ничего не нашли…

Мы сидели в полицейском тенте и прихлебывали чай. В дальнем углу монотонно пел свою песню дизельный генератор, подавая электричество к прожекторам, освещавшим пространство светом холодного летнего полдня. Женщина с шишковатым носом, повысив голос, прокричала:

— Кажется, мы нашли еще одно тело. Теперь их шесть.

И еще пять осталось.

В затылке закололо горячими иголками. А что, если это была Ребекка? Что, если они нашли ее в конце концов… Желудок скрутило. Время еще есть — в списке жертв ее не было, и опознание займет больше времени.

Великолепный Стив Уоллес… Чтобы заставить его говорить, много времени не потребуется. Молоток, пассатижи и горелка для крем-брюле, как у Итана…

А потом что? Вырвать у него под пытками признание, чтобы потом защита порвала нас на куски. Стивен Уоллес выйдет из суда свободным и с толстой пачкой банкнот в кармане в виде компенсации.

— Шеф?

Я моргнул.

Женщина-лаборант, хмуро посмотрев на меня, ткнула через плечо большим пальцем руки на свежий кордон из желто-черной ленты:

— Я что говорю — георадар все еще работает. Мы в нем покопались, когда первую нашли, так что точно можно будет сказать только после того, как что-нибудь извлечем.

— Продолжайте копать. — Горло перехватило. — С Вебером я все утрясу.

Доктор Макдональд сидела, обхватив руками щербатую кружку; горячий пар, клубясь, поднимался к потолку шатра.

— Так вот, представишь, лежишь ты там, в холодной земле, восемь лет, одинокий и испуганный…

— Да уж… — Женщина отступила на шаг, одна бровь поднята вверх, другая опущена вниз. — Ну, я думаю, эти останки сами себя выкапывать не будут.

Я взглянул на залитые ярким светом пучки желтеющей травы:

— Образцы грунта вернулись из Абердина?

Она пожала плечами:

— Думаете, нам об этом говорят? — Взяла садовую лопатку и пошла прочь, нырнув под желтую ленту.

Доктор Макдональд прихлебывала чай, краем глаза наблюдая за мной.

— Мы что-то подозреваем? — спросила она наконец.

— Стивен Уоллес одиннадцать лет назад переделал весь дом. Через год после того, как Мальчик-день-рождения похитил Эмбер О’Нил. Если бы вы хотели сделать себе тайную комнату, в которой можно запытать до смерти двенадцатилетнюю девочку…

Доктор Макдональд морщила лоб:

— Винный погреб. Но мы же видели…

— Насколько я понимаю, там за вином целую пещеру людоеда спрятать можно.

Я вытащил мобильный телефон, набрал номер детектива-старшего инспектора Вебера и спросил про образцы земли.

— Откуда мне знать? Дики со своими кайфоломами влезли в расследование, и мы теперь что-то вроде вспомогательного персонала, мать его. И прежде чем ты спросишь — они сейчас в покойницкой, играют в докторов и кадавров. Так что, если хочешь, чтобы тебе тоже что-нибудь досталось, ты знаешь, куда идти.

— Слушай, кто тебе в чай помочился?

— А ты как думаешь? Скользкий жополиз детектив-сержант Смит со своим новым лучшим другом, помощником шефа полиции Драммондом.

— Дай Смиту какую-нибудь дерьмовую работенку и проследи, чтобы он не переложил ее на какого-нибудь констебля. Скажи, что он единственный, кому ты доверяешь. Ему это очень понравится.

— Хммм… Тебе нужен номер этого парня?

Семь тысяч и сто фунтов…

— Наверное. Ты не знаешь какого-нибудь приличного места, где можно ребенку день рождения отпраздновать?

 

29

Морг сотрясался от грохота выдвигаемых из стены и задвигаемых обратно холодильных ящиков.

— Извините за неудобства… — Альф, лаборант отделения анатомической патологии, провел рукой по «конскому хвосту» и попробовал очередной выдвижной ящик. — Я знаю, что они где-то здесь.

Из нары маленьких динамиков в комнату сочилась слащавая песенка очередной мальчишеской группы, эхо отскакивало от кафельной плитки стен и пола. Вдобавок к этому в воздухе стояла отвратительная вонь от хлорки.

— Да где же вы? — Еще один ящик. — Ночная смена вчера проводила инвентаризацию — все вытащили, ящики вымыли и половину положили не на свои места. Ага! Вот оно.

Ящик был забит пачками бумаги, коробками с гелевыми ручками и упаковками бумаги для заметок. В глубине позвякивала пара бутылок, подозрительно напоминавших водку.

— Обычно хранил все это в офисе, но уборщики воруют понемногу. Здесь, по крайней мере, закрыть можно. — Он вытащил из стопки синий пластиковый фолдер и протянул мне: — Заключение судебной экспертизы — одна штука.

Доктор Макдональд стояла посреди комнаты и, обняв себя обеими руками, пялилась на пустые секционные столы.

— А что с девочками сейчас? — тихо спросила она.

— На долгосрочном хранении в Шортстейне, в технопарке, там есть хранилище с глубокой заморозкой. Не можем передать их на захоронение до суда — защита может потребовать провести собственное вскрытие.

— На это годы могут уйти…

Альф пожал плечами:

— Это уже от вас зависит, как быстро вы его поймаете.

Я листал промерзший отчет. Предварительный анализ грунта был заполнен диаграммами и таблицами с цифрами. В самом конце помещался небольшой кусок на нормальном английском языке.

— Пишут, что на теле обнаружены частицы земли, не соответствующие субстрату, в котором было захоронено тело.

Альф кивнул:

— Значит, их убили где-то в другом месте и захоронили.

Я пристально посмотрел на него:

— Точно, только мы не можем сказать этого по фотографиям на поздравительных открытках.

Его щеки покраснели.

— Ну… я просто… кхм. Хотите чаю или кофе или еще чего-нибудь?

Доктор Макдональд подошла к стене с выдвижными холодильными ящиками и положила руку на одну из дверок, сделанных из нержавеющей стали:

— Столько времени бедняжки лежали в холодной земле и все еще не могут вернуться к своим семьям.

Ничего, полежат еще немного. Столько, сколько нужно, чтобы взять Стива Уоллеса. После стольких лет пара дней ничего не решает…

Я кашлянул, положил отчет в папку и вернул его Альфу:

— Если сможем получить образцы земли с места убийства, их можно будет сравнить. Только ордер потребуется.

Я вытащил мобильный телефон — на экране мигала сетевая иконка: сигнала нет.

— Это все из-за металла, труб, холодильников, да еще и под землей мы находимся. — Альф засунул ящик обратно в стену. — Черт знает что с сигналом происходит. Там, на выходе, есть место, где сигнал проходит.

Ничего, ничего… двери морга захлопнулись за мной, и на экране засветились четыре полоски. Есть, сеть появилась.

Детектив-старший инспектор Вебер не отвечал, Рона тоже, так что я набрал номер Сабира:

— Нужно пробить но базам Стивена Уоллеса, Макдермид-авеню, восемьдесят шесть, Олдкасл. Мужчина, возраст от сорока до сорока пяти.

— Задницу свою по базам пробивай — я тебе говорил, что Интернет отрубился? — На заднем плане щелканье клавиш. — Я против ничего не имею, но кто он такой, этот Стивен Уоллес, может быть, он просто сидит у себя дома и дрочит?

— Смотря, что ты на него нароешь.

— Ладно, это официально или нет?

— Я же сказал, смотря что на него нароешь.

За моей спиной открылась дверь, и в коридор выскользнула доктор Макдональд:

— Вы не хотите…

Я поднял вверх палец и показал на мобильник в другой руке.

— Мне нужна такая информация, чтобы я мог прийти к нему и перевернуть его дом вверх тормашками, а потом притащить его в участок, взять кровь на ДНК, обыскать с головы до ног… и все такое.

— Хорошо, оставь это нам. С тебя пиво. — Сабир отключился.

Я сунул мобильник в карман:

— Извините. Это по делу.

— Давайте сегодня вместе поужинаем? Ну, в смысле, закажем что-нибудь на дом, тетя Джен уехала в Глазго слушать Му Chemical Romance, остановится у друзей, так что я остаюсь одна, и мы могли бы поговорить о расследовании или еще о чем-нибудь. Или фильм посмотреть… — Прикусив нижнюю губу, она отступила на шаг и уставилась куда-то мне за плечо.

Я повернулся. В тени на коленях стояла какая-то фигура. Широкие плечи, серый комбинезон, грязные кроссовки. Крысолов. Она что-то гладила, прижимая к груди. Прямо перед ней лежала пластиковая ловушка для крыс.

Доктор Макдональд сделала шаг вперед и дернула меня за рукав:

— Это что, крыса, нет, она что, на самом деле гладит дохлую крысу?

Крысолов, наверное, услышала ее. Подняв голову, она взглянула на нас.

Зазвонил мой мобильник — резкий звук, перекрывающий гул больницы над нами.

Миссис Крысолов не шелохнулась.

Я ответил:

— Мишель, сейчас не самое подходящее время…

— Из школы, звонили.

Какая-то тяжесть выдавила из меня глубокий вздох:

— Что она опять натворила?

— Кети подралась. Они держат ее в офисе. Кто-то должен прийти туда и поговорить с директором.

Молчание.

— И?

Из телефона на полную громкость донесся голос мисс Джин Броди:

— Ты что, не понимаешь, что я не могу? Я на совещании до семи вечера.

— Да, а вот я, к примеру, занят тем, что пытаюсь поймать серийного убийцу, который похищает и пытает молодых девушек. И ты думаешь, что твое совещание…

— Ладно, хватит. V тебя всегда было достаточно времени, чтобы встречаться со своей шлюхой-журналисткой во время дежурства, не так ли? Кети твоя дочь только тогда, когда тебе удобно!

— Это не…

— Они говорят, что хотят исключить ее, Эш. Я занята до семи. Будь хорошим отцом — хотя бы для разнообразия. — И все, отключилась.

Я закрыл глаза, прислонился спиной к стене и пару раз стукнулся о нее головой. Спасибо, Эш, ты мой спаситель.

Получите, пожалуйста.

Я посмотрел на доктора Макдональд. Она смотрела на меня:

— С вами все в порядке?

Бум. Дверь со стуком отворилась, и из морга вышел Альф, толкая перед собой большую металлическую каталку.

— Биип, биип! Осторожно. — Дверь снова захлопнулась. — Клиента надо забрать из онкологии. — На секунду остановился, стукнув колесом каталки по бетонному полу. — Никогда эта хреновина прямо не ездит… — Посмотрел в глубину коридора: — Это ты, Лиза?

Крысолов уставилась на него, прижимая к груди мертвого грызуна.

Альф улыбнулся:

— Как дела? Все в порядке? Да, и у меня тоже все хорошо. Дела идут помаленьку, понимаешь?

Моргнула.

— Ну, пойду, куда шел. Дурная голова ногам покоя не дает.

Она встала, открыла клетку, приделанную к тележке с колесиками, и положила тело мертвой крысы внутрь:

— Идут дела помаленьку.

— Вот и молодец.

Крысолов Лиза сгорбилась над своей тележкой и зашаркала прочь по коридору, освещаемому скудным светом работающих через одну электрических ламп.

Доктор Макдональд переступила с ноги на ногу:

— Она очень… кхм…

— Не скажите. — Альф еще пару раз врезал ногой по колесу каталки. — Вы за Лизу не беспокойтесь, она здесь дольше, чем я, работает. Без блеска, конечно, но с ней все в порядке. Вы уже уходите?

— Занятия в школе уже четверть часа как закончились, мистер Хендерсон.

Директриса стояла спиной к комнате и смотрела из окна своего кабинета на грязные прямоугольные блоки Академии Джонстона, в темноте ярко светились окна классной комнаты. Обозревала свои владения.

Ее кабинет совсем не походил на те кабинеты, которые показывают но телевизору — ни тебе деревянных панелей на стенах, ни массивного стола из тикового дерева, ни горки с призами. Вместо этого кабинет был заставлен железными ящиками для хранения документации и поддонами с входящей и исходящей корреспонденцией. Стены, крашенные потрескавшейся белой краской, исписанная неразборчивым почерком белая доска и пробковый планшет с приколотыми к нему записками.

Перед рабочим столом два стула. На одном примостился лысеющий мужичонка в вельветовом пиджаке с хмурым выражением лица. Его лежавшие на коленях руки сами но себе сплетались и расплетались.

Я без приглашения опустился на другой стул. Ждать, когда тебя пригласят сесть, бесполезно. Директрисы — они как детективы-старшие инспектора, выше себя не прыгают.

— Вы, несомненно, понимаете, чем я занимаюсь, миссис… — Бросил взгляд на деревянную дощечку с привернутой к ней бронзовой пластинкой, стоявшую на заваленном бумагами столе. — Элрик. Мы очень заняты в настоящее время — пытаемся поймать серийного убийцу.

Ее спина напряглась.

— Я понимаю. Да… конечно. Нам нужно поговорить о Кети.

Вельветовый поерзал на стуле, еще быстрее заработав руками:

— Да, несомненно, мы должны это сделать, иначе это будет просто неприемлемо.

— Ваша дочь подает дурной пример в классе, мистер Хендерсон. Я боюсь, что у меня не будет другого выхода, кроме как просить вас найти альтернативные возможности для продолжения образования Кети.

— Это просто неприемлемо…

Я мрачно взглянул на него, и он захлопнул рот, клацнув зубами так, что это было слышно.

— Она смышленый ребенок — ей становится скучно, когда приходится дожидаться других детей, которые соображают медленнее, и если вам…

— Пожалуйста, мистер Хендерсон, освободите нас от ваших родительских заблуждений.

— Она смышленый ребенок.

— Нет, к сожалению, и в этом вся проблема. — Глубокий вздох. — Мистер Хендерсон, ваша дочь ведет себя подобным образом потому, что не может интеллектуально реализоваться. — Директриса покачала головой, она все еще стояла спиной ко мне и смотрела в окно, как будто ей влом было совершать какие-либо движения. — Иногда это является причиной, но итоги ее работы за академический год этого не подтверждают. Она отстает почти но всем предметам. Возможно, вам следует посмотреть на это как на возможность перевести ее в другое место, с более… индивидуальным подходом к учащимся.

Вельветовый кивнул:

— И нельзя сказать, что мы не пытались что-нибудь сделать, мы чрезвычайно долго мирились с ее поведением, принимая во внимание сложившуюся в семье ситуацию, но просто не смогли…

— Что значит «сложившуюся в семье ситуацию»?

Он вздрогнул:

— Как сказать… разрушенная семья, сестра пропала, вы — офицер полиции.

Ну все, сейчас зубы этого мелкого засранца провалятся в глотку.

— Слушай, ты, высокомерный…

— Мистер Хендерсон, мы не говорим здесь о разговорах на уроке или беготне по коридорам. За последние шесть недель Кети была у меня в кабинете двадцать раз. И если принять во внимание то, что ее посещаемость просто ужасающа, это можно считать чем-то вроде рекорда. Откровенно говоря…

— Ну, возможно, она слишком резвая…

Директриса продолжала смотреть в чертово окно, как будто я был плохо воспитанный ребенок.

Я встал:

— Не будете ли вы столь любезны смотреть на меня, когда я с вами разговариваю?

Миссис Элрик повернулась. Она была старше, чем казалась, если смотреть на нее сзади. Усталое, покрытое морщинами лицо, длинный нос, редеющие спереди волосы. Вдоль левой скулы тянулся кровоподтек, поднимись он чуть выше, под глазом уже был бы синяк. Вся шея в царапинах — четыре параллельные линии, ярко-красные на фоне бледной кожи.

— Последние три года мы мирились с враньем, обманами, появлениями на занятиях с запахом алкоголя изо рта — если она вообще удосуживалась прийти на занятия, — драками и воровством. Мы понимали, что она пыталась справиться с исчезновением сестры и вашим разводом. Но сегодня я заметила, что она издевается над другими детьми. И не из ее класса, а над первоклассниками.

— Это не правда, другие дети обманывают. Кети никогда бы не…

— Я поймала ее, когда она силой заставляла маленькую девочку, вдвое меньше ее, съесть горсть грязи. — Директриса вздернула подбородок, демонстрируя царапины на шее. — Вот что получилось, когда я попыталась ее остановить.

Вельветовый опять кивнул, словно болванчик на приборной доске:

— Это просто неприемлемо.

Я схватился за ручку его кресла:

— ЗАТКНИ СВОЙ ГРЕБАНЫЙ РОТ!

Директриса сложила руки на груди:

— Ну, теперь мы видим, откуда что берется.

— Это неправда, папочка, они врут! — Кети, словно дохлую крысу, прижимала к груди портфель.

Она снова перекрасилась — волосы прямые и черные, как смоль, заправлены за уши, большие голубые глаза покраснели и опухли, на шее шнурок с металлическим распятием. Белая рубашка помята и в грязных пятнах, зелено-желтый школьный галстук приспущен.

— Садись в машину. — Я открыл пассажирскую дверь.

— Почему ты веришь им, а не мне?

— Садись в эту чертову машину, Кети.

С заднего сиденья выглянула доктор Макдональд:

— Все в порядке?

Кети плюхнулась на пассажирское кресло, обернулась и, улыбнувшись психологу, протянула руку:

— Привет, я Кети, дочь Эша, очень приятно с вами познакомиться, мне очень нравятся ваши волосы, просто великолепные.

— Спасибо, твои мне тоже очень нравятся — очень готические.

— Вы не поверите, что случилось — училка местная меня вообще не любит, к тому же это не школа, а фабрика для взбалтывания лентяев с усохшими мозгами. Просто какое-то полное недопонимание.

Я сел за руль и захлопнул дверь. Ткнул ключ в замок зажигания:

— Ремень накинь.

Свет фар вонзился в темноту.

— Честно, папочка, я ничего не делала, это все…

— Ты избила девочку, которая младше тебя на два года Ремень!

— Это совсем не так было!

Я вдавил ногой педаль газа и рывками вывел «рено» на дорогу.

— Это то, чему тебя учили? Придираться к тем, кто младше тебя? Так что ли?

— Да не делала я ничего такого… — Глубокий вздох. — Ну да, я подралась, но слышал бы ты ее, она говорила, что все полицейские фашисты и расисты, что все вы коррумпированы и не можете поймать настоящих преступников, потому что издеваетесь над обычными людьми. А я точно знаю, это потому, что ее отца забрали за вождение в пьяном виде на прошлой неделе. Я просто за тебя заступалась.

— Ты заставляла ее есть грязь.

На круговую развязку, посигналил — поторопил покойника в кепке, заснувшего за рулем «вольво».

Кети во все глаза смотрела на меня, я это чувствовал.

— Что?

— Это ты заставил дядю Итана грязь есть. Вытащил его на задний двор и заставил грязь есть, пока ему не стало плохо, а потом вымазал лицо в грязи.

— Не так все было.

— Сломал ему нос и руку.

— Ты знаешь, что это было не так!

Я несся по Барнсли-стрит, в окнах машины мелькали дома.

— И вообще, он не твой дядя, черт бы его побрал. Не называй его так.

— Мама его так называет. — Руки сложены на груди, нижняя губа выпячена.

— Вообще-то, — пискнула доктор Макдональд с заднего сиденья, — мы не могли бы ехать помедленнее? В смысле, здесь ограничение скорости до двадцати, а мы делаем почти сорок, и я не хочу погибнуть в автомобильной аварии, так что не могли бы вы, пожалуйста…

— Мать знает, чем ты занимаешься? Пьешь, издеваешься, дерешься? Твоя учительница показала мне письма из местных магазинов — тебя туда не пускают, потому что ты крадешь! Моя дочь — вор!

— Я не…

— Все это время я защищал тебя, а ты… Я тебе верил.

— Они врут. Они все врут!

— Осторожно, автобус!

Я резко крутанул руль вправо — какой-то придурок-водитель автобуса стал тормозить не глядя. Проревел мимо него. А ублюдок оказался такой наглый, что фарами мне поморгал.

— Обманываешь, крадешь, пьешь… что потом — наркотики? Или ты уже?

— Кто бы говорил! Ты сам на наркотиках всю мою жизнь сидишь!

Твою же мать…

— Это лекарства, это совсем другое!

— Как только тебя касается, «это совсем другое», так, что ли? НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!

Откинулась на спинку кресла — ноги скрестила, руки скрестила, смотрит в окно. Желваки играют, губы шевелятся, как будто за ними скрывается какая-то обида, пытающаяся вырваться. По щеке покатилась слеза, а она даже не попыталась ее вытереть.

Выехали на Крейгхил-драйв, с ее высокими домами из песчаника и линией бутиков.

Маленькое неблагодарное отродье.

Все это время держала меня за чертового идиота.

Доктор Макдональд откашлялась:

— Я понимаю, что сейчас все кажется довольно-таки непримиримым, но если бы вы оба просто поговорили о том, что вы на самом деле чувствуете, в смысле, честно и открыто, я уверена, мы смогли бы решить эту проблему.

Кети сидела с дрожащими губами, рта не раскрывала. Я тоже ничего не сказал.

— Я знаю, Кети, что ты на самом деле не испытываешь ненависти к своему отцу, тебе плохо, потому что…

— Заткнись, а? Просто заткнись. Ты меня не знаешь. Меня никто не знает.

Вот и все, поговорили.

Доктор Макдональд попыталась встрять еще пару раз, но все было бесполезно — все равно, что писать против ветра, — и она оставила нас в покое.

 

30

Ботинки Кети протопали по ступенькам лестницы, хлопнула дверь ее спальни.

Обои на стене в холле охладили мой лоб, но кровь так и не перестала пульсировать.

Доктор Макдональд закрыла входную дверь. Переступила с ноги на ногу. Потерла ладонью плечо:

— Отличный дом.

Куда лучше проклятой кучи дерьма в Кингсмите.

Бросил ключи Кети в чашу, стоявшую на столике в прихожей, пошел на кухню. Здесь был полный комплект — заставил того парня, который был мне должен, полностью обновить ее. Это стоило бы мне кучу денег, не застань я его крадущим стройматериалы со строительной площадки. В углу сверкающим серым обелиском стоял холодильник, я вытащил молоко и поставил пакет на гранитную столешницу. Хмуро посмотрел на него:

— Чаю хотите?

— Она на самом деле не может вас ненавидеть — она огорчена и поэтому бесится. — Доктор Макдональд стояла, прислонившись к дверному косяку. — Вы раньше всегда ее поддерживали, а сейчас вы на их стороне, и совсем не важно, правы они или нет. Все равно она воспринимает это как предательство.

В холодильнике было вино и бутылка джина. Давненько я не прикасался… Это все из-за таблеток. Закрыл дверь холодильника и, не запивая, проглотил пару таблеток диклофенака.

— Эш, хотите я поговорю с ней?

Ворует, врет, дерется… Да еще и заявляет, что мои разборки с Итаном Бакстером — это то же самое, что для нее над малышней издеваться.

Доктор Макдональд переступила с ноги на ногу:

— Пойду попробую выяснить, что на самом деле ее беспокоит. Это, конечно, не моя специализация, но если я могу залезть в голову серийному убийце, то, наверное, смогу то же самое проделать с двенадцатилетней девочкой, ведь все мы, по сути дела, одинаковы…

Я пил чай, посматривая в окно на сад, который когда-то был моим. В тусклом сиянии отраженного солнечного света все превратилось в силуэты — собственными руками построенный детский игровой городок, вишневое дерево, которое мы посадили вместе с Ребеккой и которое не принесло ни единой вишенки, собачья будка, в которой никогда не было собак, навес, который свалился после того, как я его поставил…

Сверху доносились вопли Кети, за каждым из которых слышался голос доктора Макдональд, говорившей что-то успокаивающее настолько тихо, что невозможно было разобрать. Мало-помалу крики стихли и превратились в едва слышное бормотание.

Кажется, доктор Макдональд была права насчет двенадцатилетних девочек и серийных убийц.

Взял с базы домашний телефон, полистал список номеров, пока не наткнулся на: МАМА — РАБОТА.

Никто не ответил. Конечно, кому было отвечать — Мишель была на совещании.

Вытащил мобильник и послал сообщение:

Кети исключили из школы.

Издевалась над первоклассницами.

Напала на учителя.

Сейчас дома (роуэн драйв).

Получилось что-то вроде воплей со второго этажа.

Выплеснул остатки чая в раковину. Снова включил чайник.

Может быть, доктор Макдональд сможет помочь Кети? Мысль хорошая.

Освободите меня от ваших родительских заблуждений.

В одном из ящиков за стопкой чайных полотенец лежала пачка печенья — гарантированное место, в котором Кети не могла их найти. Этого ящика она сторонилась, как чумы, — как бы ее не заставили тарелки вытирать. По крайней мере, что-то в этом мире не меняется.

Зазвонил домашний телефон — несколько экстравагантная версия мелодии вальса. Я побыстрее схватил трубку, на тот случай, чтобы Кети меня не опередила.

Мишель:

— Кети Джессика Николь, как так получилось, что тебя исключили из школы? Ты о чем, черт бы тебя побрал, думаешь?

— Это Эш.

— О-о… Я не…

— Так, значит, она теперь Кети Николь, да? Кажется, мы обо всем договорились.

Пауза.

— Как ты мог позволить, чтобы ее исключили из школы?

— Директриса ее остановила, когда та избивала первоклашку, ну, тогда Кети бросилась на нее, попыталась горло вырвать. И каким образом я мог это дело прикрыть?

В саду на заднем дворе на перекладину детского игрового городка села сорока, защелкала, зацокала.

— Ты вот что скажи этой юной леди: когда я вернусь, она очень дорого за все заплатит.

— Ты домой едешь?

— Ради бога, Эш, сколько можно говорить, я должна быть на совещании.

— Я не могу остаться, Мишель, и ты понимаешь почему. А она слишком мала, чтобы ее можно было оставить без присмотра.

Бог знает, что ей может в голову прийти.

— Ну… — Молчание. Наверное, кусает кончики пальцев. — Я вернусь домой в половине восьмого, так что придумай что-нибудь.

— Мишель, я не могу…

— В половине восьмого. Я позвоню маме. Она приедет из Эдинбурга в понедельник.

— Кети это очень понравится.

— Кети уже двенадцать, и она будет делать то, что ей скажут, черт возьми. И если она думает, что на следующей неделе ее ожидает вечеринка по поводу ее дня рождения, то ей придется поду лгать о чем-нибудь еще.

— Не беспокойтесь, все в порядке. — Пухлая женщина в твиде, с длинными седыми волосами, похлопала меня по руке. — Идите себе.

— Спасибо, Бетти.

Оставив ее стоять в дверном проеме, я прошел по тропинке, сел в ржавый «рено» и вернул его к жизни.

Доктор Макдональд, безвольно уронив руки, сидела на заднем сиденье.

— Брр… Кажется, я перебрала с подростковыми страхами.

Я выехал на дорогу, Бетти помахала рукой, зашла в дом и закрыла за собой дверь.

Доктор Макдональд закрыла глаза:

— Кажется, она очень милая.

— Потеряла мужа лет двадцать назад и приняла нас вроде как приемных детей, когда мы с Мишель сюда переехали.

Если будет держаться подальше от холодильника с джином, то все будет в порядке до тех пор, когда Мишель вернется домой.

— Вы уверены, что хотите вернуться к поквартирному обходу? — спросил я.

— Есть какие-то возражения?

— Мы должны сосредоточиться на Стивене Уоллесе.

— Ну… мы, конечно, можем это сделать, но все-таки существует возможность, что он не Мальчик-день-рождения. То, что он совпадает с психологическим портретом, совсем не делает его виновным.

Я открыл рот, потом закрыл. Что-то слишком уж я зациклился на Стивене Уоллесе — так настоящий Мальчик-день-рождения от нас уйти сможет. Вон что с Филиппом Скиннером получилось.

— Да, может быть, вы и правы.

Я проехал через Блэкволл-хилл, пересек мост Колдервел и повернул на Касл-хилл. Ни звука с пассажирского кресла.

— Не хотите рассказать мне, о чем вы с Кети говорили?

Доктор Макдональд пожала плечами:

— Нужно время, чтобы со всем этим разобраться.

Господи, это явно было самым коротким из ее высказываний.

Мистер Билли Вуд, Макдермид-авеню, дом 25, квартира 4.

— И вы уверены, что никого и ничего подозрительного вчера не видели?

Мистер Вуд поскреб бороду. На футболку с логотипом Университета Дандас посыпалась перхоть.

— Нет, у сестры был почти до двенадцати ночи. Слушай, у тебя карточка есть, на случай, если чего случится? Эти засранцы из дома напротив все время мою мусорку поджигают.

Мистер Кристофер Кеннеди, Джордан-плейс, 32, первый этаж, направо.

— Можно я еще раз на фото взгляну? — Мистер Кеннеди снял маленькие круглые очки, протер их полой рубашки и снова водрузил на нос. Всмотрелся в фотографию Ханны Келли: — Да, я ее узнаю. Эта та девчонка, которую мертвой нашли. В газетах об этом писали. — Передал мне фотографию. — Слушайте, у меня где-то в гостиной валяется та самая копия Пост, хотите, дам вам ее?

Миссис Кейтлин Флеминг, Хилл-терис, 49.

— О, нет, мы здесь тыщу лет живем, еще до того, как из этих чертовых квартир всех повыселили. Вот ведь позорище, а? Я чего говорю — почему городской совет всех остальных не расселит? Просто не понимаю.

— Просто еще раз посмотрите и скажите мне, не замечали ли вы чего-нибудь необычного в один из этих дней…

— Сколько еще осталось? — Прислонившись спиной к дереву, я посмотрел сквозь голые ветви на грязно-оранжевое небо.

Доктор Макдональд взглянула на список:

— Девятнадцать. — Дыхание стояло над ее головой бледным туманным облаком, мерцающим в свете уличного фонаря. Она сунула руки подмышки и притопывала ногами.

— Помните, это вы затеяли.

Зазвонил мобильник: «РОНА». Ткнул пальцем в кнопку.

— Простите, шеф, весь день сегодня сексуальных преступников допрашивала. Заметила на мобильнике ваш пропущенный звонок. Чем помочь?

— Не беспокойся. Хотел, чтобы ты пробила по базам Стивена Уоллеса, но этим уже занимаются.

— Поняла. — Пауза. — А Стивен Уоллес — это не тот задрот, который на радио? Видела его по телевизору — давал интервью СТВ, шутил, что он самый главный специалист по Мальчику-день-рождения.

Я снова посмотрел на ветви деревьев. Нахмурился. Федеральная база данных…

— Шеф?

— Это ты три раза пробивала но федеральной базе данных семьи жертв Мальчика-день-рождения.

— Что, правда?

— Так компьютер говорит.

— О! — Какое-то шуршание. — А когда это было?

Таблица, составленная Сабиром, сидела где-то в компьютере у доктора Макдональд — откуда я мог вспомнить детали?

— Сделай одолжение, скажи Веберу, что я не приду завтра утром — мы все еще продолжаем поквартирный обход.

— Позавтракайте хорошенько — закажите яичницу с беконом и черный пудинг. Вам еще что-нибудь нужно?

— Нет, я…

За нами кто-то наблюдал — волосатый мужик в темной аляске, длинный нос, на шее висит цифровая камера, стоит рядом с машиной на противоположной стороне улицы. Так этот мелкий засранец ничему и не научился.

Я сделал шаг на проезжую часть — он вздрогнул. Сделал шаг назад. Затем, вытащив из кармана ключи, стал возиться с замком.

— Шеф? С вами все в порядке?

Отключив телефон, я сунул его в карман и сжал руки в кулаки:

— Ну и где ты там, дерьмо собачье?

Он взвизгнул, распахнул дверь машины, прыгнул внутрь и сунул ключ в замок зажигания.

Слишком медленно.

Дверь нужно было закрыть сначала.

Вытащил его на дорогу.

Он попытался вырваться, заскреб ботинками но асфальту.

— Пожалуйста! Это не я! Я просто выполнял свою работу! — забубнил он.

Я схватил его за камеру и резко дернул. Ремешок затянулся на шее.

— Я тебе говорил, чтобы ты меня не фотографировал?

— Я не фотографировал! Я ничего не делал! Хрр… — Стал хвататься руками за камеру. — Я могу вам показать! Пожалуйста… Отпустите меня… Пожалуйста…

Отпустил, и эта хрень ударилась ему в грудь. Он пару раз судорожно вздохнул, взял камеру, повернул, нажал на какие-то кнопки, и на дисплее появилась ухмыляющаяся физиономия Стивена Уоллеса. На следующем кадре было то же самое, и на другом тоже. Потом пошли кадры, на которых телевизионная группа брала интервью у местных жителей, потом куча портретных снимков тех же самых аборигенов. Стандартное дерьмо, которое «Касл ньюз энд поуст» любила публиковать, сопровождая идиотскими цитатами вроде: «О, я живу здесь сто двенадцать лет, и ничего подобного не случалось! — Агнесс Долримпл (82)».

Ни одного кадра со мной или с доктором Макдональд.

Он выключил камеру, и экран погас. Затем, сидя на заднице посреди дороги, взглянул на меня:

— Видите?

Я протянул ему руку и помог подняться:

— Вы в порядке?

— Вам не обо мне нужно беспокоиться, а о Дженнифер. У нее какое-то специальное задание. — Отряхнул брюки. — Очень неприятно — то, что произошло с вашим домом.

— Она что, и там покопалась?

— Между нами? Она во все нос сует: вы и Лен Мюррей, вы и Энди Инглис… и еще какая-то стриптизерша…

Миссис Элизабет Дубровски, Хилл-терис, дом 48, квартира 2.

— Я думаю, это Кевин Флеминг. Тридцать четыре года, а все еще живет с родителями — это что, взрослый мужчина? — Миссис Дубровски сморщилась, как будто рядом кто-то пукнул. Она умудрилась втиснуться в белые джинсы и белый пушистый джемпер, явно предназначавшийся для кого-то наполовину ее моложе и меньше размером. — И мамаша его не лучше — все время стонет, что ей вид из окна испортили. Как будто эти дома для того только и построили, чтобы ей жизнь испортить. Сука самовлюбленная.

— Вы видели, что Кевин Флеминг подозрительно себя ведет?

— Он травку курит. И у него есть скейтборд… — Миссис Дубровски наклонилась поближе, обдав меня такой терпкой вонью своих духов, что у меня горло перехватило. — Представляете, взрослый мужчина, тридцать четыре года!

О господи…

Тощий, как щенка, тинейджер пожал плечами и закрыл дверь.

Я потащился вниз но ступенькам, вышел на тротуар. За мной, зевая во весь рот, спускалась доктор Макдональд.

В туманной мороси ярко горели уличные фонари.

Я сунул руки в карманы. Маленькая бархатная коробочка из ломбарда Крошки Майка все еще лежала у меня в кармане.

— Не знаю, как вам, а мне на сегодняшний день придурков хватило.

— Брр… — Она снова зевнула. — К чаю что-нибудь китайское, в смысле, если вы не возражаете, всякий раз, когда я останавливаюсь у тети Джен, у нас всегда китайское бывает, она без ума от курицы в кислом соусе, а я считаю, что Олдкасл не будет Олдкаслом без креветочных крекеров.

До машины было недалеко, но, когда мы влезли внутрь, мое лицо просто горело от холода. Я повернул ключ в замке зажигания и включил печку на полную мощность. В салон со свистом ворвался теплый воздух, и запахло горелой пылью.

Взревел мобильный телефон доктора Макдональд — знакомая музычка, не то готы, не то эмо — в общем, то, что нравилось Кети.

— О-о, кто это вдруг обо мне вспомнил… — Ответила: — Да, это Элис. Угу, да, здравствуйте, детектив-старший суперинтендант, вы… Да… Нет, не думаю… поняла.

Я зажег фары и выехал на дорогу.

— Ремень накиньте.

— Простите. — Выполнила, что было сказано. — Нет, это не вам, детектив-старший суперинтендант, это я Эшу сказала… Да, он… Я… Одну минуту. — Приложила мобильник к груди. — Это детектив-старший суперинтендант Дики.

Как будто я без нее этого не понял.

— Сказал, что мать и отец Меган Тейлор этим утром получили поздравительную открытку от Мальчика-день-рождения.

Я взглянул на нее:

— Она только вчера пропала. И почему они сообщают об этом только сейчас?

Доктор Макдональд схватилась свободной рукой за приборную доску:

— Следите за дорогой, следите за дорогой! — Снова поднесла к уху телефон: — Но она ведь только вчера пропал;!.. Да, конечно… Очень важно, в смысле… Да, хорошо, мы сейчас приедем.

 

31

День рождения Меган был в понедельник, как и у Кети. Она была немного ниже ростом, слегка пошире, длинные светлые волосы зачесаны назад, глаза с красной каймой, рот открыт в застывшем, беззвучном вопле. Одета в ту же самую одежду, которая была на ней, когда ее сняла камера наружного наблюдения в торговом центре. Привязана к стулу в маленькой грязной комнате с земляным полом и торчащими наружу стропилами.

Я протянул самодельную поздравительную открытку, не вынимая ее из прозрачного пластикового пакетика, доктору Макдональд:

— Рот не заклеен.

— Он устал от тишины, устал от того, как они извиваются и хрипят под клейкой лентой, он хочет услышать, как кричит Меган.

Спальня почти вся заклеена плакатами — лошади, мальчишеские группы, девчачьи группы, щенки, котята… На стенах почти не осталось свободного куска обоев. Односпальная кровать рядом с окном, на другой стороне комнаты компьютерный стол с залепленным наклейками ноутбуком, несколько книг, несколько мягких игрушек; на стене, над игровой приставкой, девятнадцатидюймовый телевизор с плоским экраном, рядом платяной шкаф, набитый дизайнерским барахлом.

Окно выходит в треугольной формы сад, увешанный крошечными лампочками, потом забор, потом холм, покрытый неясными силуэтами. Парк Монкюир. Можно поверить, что вы живете за городом, а не в беспорядочно разросшемся квартале домов из желтого кирпича, с одинаковыми оранжевыми черепичными крышами и одинаковыми встроенными гаражами, слишком маленькими, чтобы вместить настоящую машину.

Через пол с этажа под моими ногами донеслись приглушенные голоса — детектив Дики, дежурный психолог и родители Меган.

Доктор Макдональд достала мобильный телефон и сфотографировала поздравительную открытку, потом поколдовала над изображением Нажала на кнопку. Секунд тридцать спустя телефон зазвонил.

— Алло? Генри, как дела?.. Да… Я знаю. Подожди, я сейчас включу громкость на телефоне…

Что-то сделала с телефоном, и в комнате захрипела крохотная версия голоса Генри.

— Алло? Ненавижу эту хрень. Вы здесь? Эш?

— Привет, Генри.

— Итак, есть одна вещь, которую мы должны принять во внимание — он почему-то меняет свой паттерн. Что отличает Меган Тейлор от других? Почему она?

Доктор Макдональд положила мобильник на прикроватную тумбочку, положила рядом с ним поздравительную открытку, обняла себя одной рукой и начала перебирать волосы.

— Она его двенадцатая жертва, предпоследняя, а он все это время пытается подойти к числу тринадцать, и Меган — его последний шанс, иначе все будет бесполезно?

Что за оригинальная мысль… Оказывается, Ребекка и все эти девочки были всего лишь генеральной репетицией к основному номеру. Они вообще ничего не значили.

Генри откашлялся:

— Может быть, не стоит зацикливаться на числах.

Я снял с полки книгу, пролистал несколько первых страниц — это не было первое издание.

— Если номер Меган… — Я кашлянул. — Если она номер двенадцать, то кто тогда номер одиннадцать?

Молчание на другом конце линии.

Генри наверняка сказал ей, я знал это, нельзя было ему доверять. Лучше, чтобы об этом знал только я один.

Из динамика донесся вздох:

— Мы узнаем об этом только в следующем году, когда придет поздравительная открытка. Сейчас уже середина ноября, а два раза подряд он похищал девочек только в декабре. Думаю, у него уже есть одна в запасе. Элис права — он экспериментирует. Вот почему он не заклеил ей рот и почему открытка пришла сегодня.

Я захлопнул книгу:

— Получается, что у него было достаточно времени, чтобы схватить ее, вернуться к себе, связать, сфотографировать, напечатать фотографию, сделать открытку и бросить ее в почтовый ящик, пока почту не вынули последний раз. Когда у нас последняя выемка — в шесть… шесть тридцать?

— Возможно.

— На пленке из камеры наружного наблюдения она зафиксирована в четверть четвертого. Пусть пятнадцать минут потребуется на то, чтобы схватить ее, пятнадцать — двадцать минут, чтобы довести до дома… Это, конечно, возможно, но довольно напряженно.

— Вполне возможно, что какое-то время он готовился, оттачивал свои методы. — Молчание на другом конце линии. Потом: — И давайте предположим на минуту, что Меган — не номер двенадцать.

Твою мать — вот оно.

— Генри, ты…

— Мы предположили, что он не похищал никого пять лет назад, а если похитил? Что, если не объявились родители с поздравительной открыткой?

Доктор Макдональд нахмурилась:

— Значит, в тот год он был в тюрьме или где-нибудь за границей… — Покрутила прядь волос. — А почему родители не объявились?

Я облизнул губы:

— Может быть…

— Возможно, они умерли, или уехали из страны… или они полагают, что у них есть серьезные причины для того, чтобы не вмешивать в это дело полицию. Каковы бы ни были причины, мы не можем свести на нет возможность того, что Меган Тейлор является его тринадцатой жертвой. Тринадцать девочек, убитых в свой тринадцатый день рождения. И что Меган не эксперимент, а шедевр. Ему это нужно, чтобы быть идеальным, потому что только это оправдывает все, что он сделал.

Спасибо, Генри.

В моей груди словно клапан открылся — я снова мог дышать.

— Ты полагаешь, он собирается остановиться? — спросил я.

Доктор Макдональд села на край кровати:

— Или, возможно, для него это преобразующий момент, в смысле, сейчас, достигнув своей цели, он понял, что не должен останавливаться, что он может продолжать, все лучше и лучше делая то, что он делает, и именно поэтому он экспериментирует.

— Нет, это слишком важно — он стремился к торжественному финалу. Убийство Меган Тейлор должно быть катарсическим моментом.

Она покачала головой:

— Паттерн изменился — нет липкой ленты, поздравительная открытка пришла вчера, а не на следующий год, это более… безотлагательно.

— Мне нужно знать, собирается ли он остановиться? — Я поставил книгу обратно на полку. — Да или нет? Унесет этот ублюдок ноги и на этот раз?

— Да.

— Нет.

— Он стремился к..

— Генри, никто просто так из этого не выходит, если к этому появился вкус и ты хорошо это делаешь, тебя никто никогда не поймает, самое время для честолюбивых замыслов и постановки амбициозных целей, время кормиться тем, что ты создал… — Она прикусила нижнюю губу. — Почему он должен все это бросить?

Телефон замолчал. Потом металлический хруст пробки, отворачиваемой на свежей бутылке виски.

Тут все дело во власти… Да и, в общем-то, дело всегда в этом. — Бульканье. — Если вы правы, то он должен мониторить средства массовой информации. Слушать сообщения, смотреть пресс-конференции, интересоваться публичными выражениями скорби. «Посмотри на дела мои, о Всемогущий, и впади в отчаяние!»

Доктор Макдональд посмотрела на свои красные «конверсы»:

— Ему захочется лично пережить все это… А что, если мы поможем ему, в смысле, встать со свечами в знак скорби или что-нибудь вроде этого?

— Да. Слушай, Эш, нужно организовать одно из этих крышесносных мероприятий, когда все оставляют плюшевых медведей, цветы и футбольные шарфы. Нечто большое и впечатляющее. Чтобы публика в рубищах, посыпание голов пеплом. Направить на толпу несколько камер, и, я думаю, наш мальчишка не сможет устоять.

Она кивнула:

— Будет стоять в толпе и подпитываться скорбью, зная, что все это из-за него, что он сделал это, что он обладает властью над жизнью и смертью.

— Посмотрю, что можно сделать. — Я взял с тумбочки поздравительную открытку.

— Мы организовали большой прием — громадный розовый лимузин, диджей, мороженое с вареньем, копченая семга, суши — все, что только можно. — Брюс Тейлор возился с галстуком — с этаким черным, похоронным: он шел к его мертвенно-бледному лицу и налитым кровью глазам. — А… вы уверены, что все в порядке и в галстуке я не выгляжу угрожающе? Может быть, мне не следует надевать галстук?

Его жена, скорчившаяся на краю громадного красного дивана, молчала как могила. Как будто ее подменили восковым манекеном — глаза смотрят в пустоту, маленькая морщинка между аккуратно выщипанными бровями. Губы крепко сжаты.

— Андреа, как ты думаешь, может быть, мне переодеться?

Она даже не взглянула на него.

Доктор Макдональд положила руку ему на плечо:

— Наденьте то, в чем вам удобно. Все эти фотокамеры, вспышки, вопросы со всех сторон — вам не нужно будет беспокоиться о галстуке. Не любите галстук — в задницу его.

По его лицу промелькнула едва заметная улыбка. И исчезла.

— Она еще жива.

Дики кивнул:

— Она еще жива. Мы покажем фотографию Меган, призовем свидетелей, попросим, чтобы он отпустил ее… — Детектив-старший суперинтендант взглянул на меня. Откашлялся. — И оповестим людей, что завтра будет стояние со свечами в знак поддержки.

Детектив-старший суперинтендант Дики, втянув щеки, сосал сигарету, ее кончик горел оранжевым огоньком в темном саду.

— Вы уверены?

Доктор Макдональд покачала головой:

— Мы не можем быть уверены, в смысле, мы слишком мало знаем о нем, чтобы быть уверенными на сто процентов, но я убеждена, что он захочет появиться и принять участие в этом печальном мероприятии.

— И как это поможет нам его поймать?

Я сжал в больных руках теплую кружку, пар поднимался мне в лицо.

— Будем снимать на камеру всех, кто там появится. Покажем отснятый материал родителям жертв и, если они кого-то узнают, берем ордер и допрашиваем.

— Хммф. — Дики стряхнул пепел с сигареты, послав в темноту завившиеся в спираль серые хлопья.

— Кого-то вроде Стивена Уоллеса?

Ах ты… Я глотнул чая:

— У Сабира большой рот.

— Не думал, Эш, что ты такой. Крутишь у меня за спиной — я думал, ты лучше.

— Это, на самом деле, была моя идея. — Доктор Макдональд облизала губы. — Я хотела, чтобы не было большого шума по этому поводу, в смысле, мы не хотели спугнуть Уоллеса, если он окажется потенциальным подозреваемым…

Как будто мне нужна была защита от Большого Страшного Детектива-Старшего Суперинтенданта. И произнес моим самым удачным голосом в стиле какого-хера-ты привязался:

— Это не она была, это я.

Сигарета засипела — Дики втянул в себя еще одну гигантскую затяжку. Уставился прямо перед собой и сказал:

— Мы что, в «Я — Спартак!» играем? Мне до обезьяньей задницы, кто это сделал — вы, прежде всего, пронесли это дело мимо меня. Вы, оба.

— Сабир не сказал, нашел он что-нибудь или нет, когда на меня настучал?

— Моя команда проверяет друзей Меган. Сабир изучает пленки с камер внутреннего наблюдения в торговом центре. Спроси его об этом сам.

Вспышки камер засверкали, как только я вышел из дверей дома Тейлоров. Когда мы были внутри, кто-то устроил кордон из полицейской ленты, держа прессу и зевак на тротуаре и не пуская их в сад и на подъездную дорогу.

Охранявший входную дверь констебль в униформе раздул ноздри:

— Ублюдки примчались сюда десять минут назад, шеф. Просто экстрасенсы, мать их.

Одна передающая станция, почти дюжина фотографов, горстка пишущей братии… Вот дерьмо — в самом центре толпы стояла Дженнифер, закутанная в теплое пальто из верблюжьей шерсти, каштановые волосы спрятаны под меховой шапкой. Что-то говорила в диктофон. Ее крысеныш-фотограф терся рядом с ней. Увидел, что я смотрю на него, и сразу опустил свою камеру. Стал смотреть в сторону. Не захотел, видно, еще одного тумака.

Припарковалась патрульная полицейская машина — половиной корпуса на тротуар, — перегораживая подъезд к дому Тейлоров.

Открылась дверь, и из нее вылез Хитрюга Дейв, вспышки камер засверкали на его лысой голове.

— Ты что здесь делаешь? — Осмотрел меня сверху донизу. — Думал, твоя смена сто лет назад кончилась.

Я кивнул на доктора Макдональд:

— Персональная охрана.

Он шмыгнул носом:

— Дики здесь еще?

Вспышка. Еще одна. И еще.

— Внутри…

Дженнифер протиснулась сквозь сборище ублюдков от прессы и направилась к краю подъездной дорожки. Бьюсь об заклад — она явно думала, что втянет меня в словесную перепалку, навяжет свою тему, заведет меня и даст сморозить какую-нибудь глупость, которую завтра размажет но страницам «Ньюс энд пост». И скорее всего, она была права — Дейв, можешь сделать мне одолжение?

Он втянул шею, собрав на ней несколько дополнительных подбородков.

— После прошлого раза багажник в машине не могу проветрить.

— Тут Дженнифер со своей обезьяной — не хочу с ними говорить.

— Ну да, жизнь штука непростая.

— Могу ляпнуть что-нибудь не то. Ну, например, какие-нибудь факты о любовных приключениях кое-кого из моих уважаемых коллег.

Он злобно сощурился:

— Ты ведь обещал мне, твою мать!

— Тогда не будь придурком.

— Сам ты… — Пожевал губами, потом вздохнул: — Ладно. Но то, что случится потом, — это только твоя вина.

Хитрюга Дейв повернулся, протопал но подъездной дороге и остановился напротив Дженнифер. Он был достаточно крупным парнем, чтобы перекрыть ей обзор.

Я схватил доктора Макдональд за руку, оттащил в сторону и помог перебраться через невысокую живую изгородь в соседний сад. А Хитрюга Дейв приступил к исполнению своей роли.

В холодном ночном воздухе забубнил его голос:

— Ну, ну, ну, просто не верю своим глазам — если это не Дженнифер Прентис, то как они еще не упали в мой левый ботинок?

— Я хочу поговорить с детективом-констеблем Хендерсоном.

— Да что ты? Немного запоздала, чтобы обосрать ему семейную жизнь — корабль уже пошел ко дну. Между прочим, если ты не против сделать мне небольшую пробоину, я не скажу «нет». У тебя или у меня?

Я промчался по соседской лужайке, выскочил на обочину. Доктор Макдональд как приклеенная неслась за мной.

Голос Хитрюги Дейва приобрел некую напевность:

— Ай-яй-яй, а это кто? Неужели это сам Маленький Волосатик Фрэнк Макензи? Два привода за пьяную езду, шесть месяцев за незаконную прослушку телефона. Неудивительно, что все газеты тобой брезгуют с тех пор, как тебя пинком под зад выгнали из «Всемирных новостей». Переведен в мальчики на побегушках с камерой? Так, что ли?

— Я просто делаю свою работу…

Еще пара ступеней, мы выскочили на улицу, сквозь ряд припаркованных машин, — ив наш проржавевший «рено». Завелся с первого раза. Как будто мне, для разнообразия, удача поперла.

 

32

— Уважаемые покупатели, торговый центр закрывается через десять минут. Просим вас завершить покупки и желаем вам отличного вечера, приходите к нам снова.

Мимо прошмыгнула маленькая старушка, таща за собой сумку на колесиках — из нее торчала голова крошечного белого терьера. Старушечья палка с резиновым наконечником — тук, тук — тукала по полированному мраморному полу.

Доктор Макдональд стояла посредине торгового центра «Темплерз Вэйл», уставившись на громадную стеклянную стену, нависавшую над атриумом. Снаружи мерцали огни моста Колдервел, еще дальше вздымалась громадина Блэкволл-хилл. Кингсмит уменьшился до цепочки ярких мигающих точек, вроде гирлянды к Рождеству.

В темноте даже Кингсмит выглядел не очень плохо.

Был вечер пятницы, и «Темплерз Вэйл» был практически пустой. Горстка припозднившихся посетителей слонялась между магазинами, которыми обычно заполняют подобные места: «Некст», «Дороти Перкинз», «Праймарк», «Бургер Кинг», «Эппл», «Водафон», «Мансун»… Три этажа успешных торговых сетей и фастфуда.

Я показал на второй уровень:

— Вот он.

Сабир, как лунатик, шел вдоль ограждения, держа перед собой какой-то предмет.

Мы встали на эскалатор и покатили вверх. Сабир остановился напротив обычного магазина, торгующего одеждой для тинейджеров, вроде той, в которой на витрине красовались серебряные манекены, одетые в драные джинсы, толстовки с капюшоном и ретро-футболки. Он пристально смотрел на маленький белый шарик, приделанный над входом в магазин.

Я похлопал его по плечу:

— Эй, проснись, брат.

Он подпрыгнул:

— О господи… Так и помереть можно…

— Ты настучал на меня Дики.

— Ах, это… да на самом деле нет… — Штука, которую Сабир держал в руках, оказалась белым айпэдом в красной обложке. Он прижимал его к животу. — Мы ведь не заключали с тобой договор о неразглашении, не так ли? Дики просто спросил, чем я занимался, я и ответил. — Ухмылка растянула и без того широкое лицо. — Привет, док, вы сейчас получше выглядите, чем сегодня утром.

Она слабо махнула ему рукой.

— Уважаемые покупатели, торговый центр закрывается через пять минут. Просим вас завершить покупки и пройти к выходу. Будем рады видеть вас снова.

Доктор Макдональд посмотрела сквозь витринное стекло внутрь магазина. Тощий парнишка в обтягивающих штанах из денима и с петушиным гребнем на голове собирал в стопку разбросанные толстовки.

— Подождите меня, мне нужно на секунду заскочить внутрь и кое-что взять… — Она нырнула внутрь.

— Так что ты накопал на Стивена Уоллеса?

Сабир показал пальцем на шарик над дверью:

— У них скрытая камера установлена, вон там. Большинство камер наблюдения висят открыто, там, где их можно увидеть, а эту они специально замаскировали, мерзавцы. Когда эти придурки, магазинные воришки, что-то тырят, они думают, что вот это место, где нет освещения, самое безопасное. И не понимают, идиоты, что здесь их снимают.

Метрах в трех от входа в магазин стоял большой вазон прямоугольной формы, сквозь бежевые камешки пробивалась буйная тропическая растительность. Что-то в нем было знакомое… Я обернулся, хмуро взглянул на магазин, в котором скрылась доктор Макдональд, и подошел к вазону.

— Так вот где она была, Меган Тейлор, на съемке с камеры наружного наблюдения.

— Камера за тобой. — Сабир показал куда-то мне за плечо.

Я обернулся — и вот она, пожалуйста, словно блестящее черное яйцо, приваренное к потолку.

— Так что если следить за группой детишек, и в особенности за кем-нибудь одним из них, да еще если ты хочешь, чтобы тебя никто не заметил, то ты станешь в одно из этих неосвещенных мест, так ведь?

— Если ты найдешь Стивена Уоллеса на этих пленках, Сабир, я тебя поцелую, черт бы тебя побрал. Хоть ты и выглядишь как чумазая неваляшка.

— Да пошел ты… — Сабир провел рукой по экрану айпэда — Стивен Уоллес, также известный как Великолепный Стив. Думаю, вы мне скажете, как он придумал свое прозвище. Родился в Олдкасле, учился в Гленалмонд-колледж, в пансионе. Исключен из Эдинбургского университета после двух лет обучения на юридическом. Делал программу на радиостанции Эдинбургской Королевской больницы, потом работал на местном радио. Эта информация имеется на его веб-сайте. Также в новостях: был женат, один ребенок, девочка, но она погибла в автокатастрофе — пьяный водитель врезался в семейный «воксол». Развелся. После смерти старухи матери переехал в Олдкасл — она оставила ему дом на Макдермид-авеню.

— Судимости?

— Ничего серьезного. Пару раз задерживали за превышение скорости, так, мелочовка. Права сейчас чистые. Пару лет назад подавал заявление в полицию — его преследовала какая-то девица. Больше ничего на него нет.

Сабир неуклюже повернулся и, слегка наклонив айпэд, чтобы мне было удобно видеть, показал мне экран. На нем появилось зернистое черно-белое изображение с камеры наружного наблюдения, пошла картинка, возникла Меган Тейлор, сидевшая на вазоне, который стоял перед нами.

— Ты пробил ее с помощью своей интернет-магии?

— «Фейсбук», «Твиттер» и «Хотмейл». Полный отстой, если сказать но правде: стоны но поводу школы, сюсюканье про мальчишеские группы, размышления на тему, сколько лет должно исполниться, чтобы попасть на шоу «Следующая звезда Британии»… И ничего вроде: «Я завтра встречаюсь с этим скользким придурком с радио, он привяжет меня к стулу и будет фотографировать». Прогоню ее через программу с опознаванием паттерна — может быть, что-нибудь совпадет с профилями других жертв.

— Уважаемые покупатели, сообщаем вам, что наги торговый центр закрылся. Просим пройти к выходу.

Из магазина выскочила доктор Макдональд, держа в руках два больших бумажных пакета с веревочными ручками:

— Мы уже начали?

Сабир протянул палец к кнопке «Плей»:

— Вы как раз вовремя, док. — Ткнул пальцем в айпэд. На краю квадратного вазона сидели Меган и ее толстенькая подружка. Вокруг них вились четверо мальчишек, смеясь и подначивая друг друга.

Доктор Макдональд взглянула на экран из-за массивного плеча Сабира:

— Классический паттерн спаривания: самцы выпендриваются перед самками, красуются и хвастаются… на самом деле они не очень интересуются Меган, они интересуются ее подругой, той, которая с титьками, она очень развита для тринадцатилетней девочки.

Сабир стал показывать пальцем:

— Эго Брианна, она самая-самая лучшая подруга Меган. А это Джошуа, Брэндон, Тайлер и Кристофер.

Брианна встала и расправила свою мини-юбку — звука на пленке не было, но ее губы шевелились. Что-то спрашивает? Меган презрительно скривила верхнюю губу. Каким бы ни был ответ, но Брианна так и осталась стоять с раскрытым ртом, а все остальные засмеялись. Затем она задрала нос и потопала прочь на своих уж-слишком-высоких каблуках, оставив Меган с мальчиками.

Доктор Макдональд поставила сумки на пол и обняла себя рукой:

— Брианна — моя лучшая подруга, но я так ее ненавижу. Нет, вы только посмотрите на нее — она же просто жирная корова, а нравится она всем потому, что у нее есть грудь. Придурки. Крутятся вокруг нее, а должны уделять внимание мне.

Меган затянулась сигаретой.

— Почему они не видят, что я более опытная и взрослая, чем она? Чем все они? Они ведь просто мальчишки, дети, но… — Нахмурилась. — Посмотрите, как она ерзает. — Доктор Макдональд прищурилась. — Но у меня есть одна тайна… Я просто умираю, как хочу всем о ней рассказать, но я обещала…

В кадре появился охранник. Он тыкал пальцем и орал.

— Заткнись, старый маленький придурок в сраной униформе. Ты ведь даже не настоящий полицейский, не так ли? Что за лузер. Не то что я — я стану кем-то очень необычным…

Пластиковый стакан с колой вылетел из руки и, перевернувшись в воздухе, взорвался на мраморном полу.

— Пошел отсюда, дедуля, да и место это полное дерьмо…

Меган побежала, и Сабир неуклюже похромал вслед за ней, встал на эскалатор и съехал на первый этаж. Доктор Макдональд бежала вслед за ним, не отрывая глаз от экрана, где картинка перепрыгнула на изображение с другой камеры.

— Мне еще есть что посмотреть и где себя показать…

Я схватил сумки и пошел за ними.

На экране Меган, снятая с дальнего расстояния, бежала и смеялась. Пронеслась мимо толстой женщины, с трудом ставившей на двигающийся вниз эскалатор коляску с ребенком.

— Пошла прочь, старая кошелка! На хрен. И твое вопящее отродье тоже на хрен. Это дерьмо не для меня — я стану знаменитой.

Мы спустились на первый этаж, Сабир снова нажал на паузу, и мы оказались в том самом месте, где Меган соскочила с эскалатора. Новая камера, с другого угла. Вот она бежит к выходу, и конский хвост развевается за ней, как знамя. Оббежала еще один квадратный вазон с растениями. И — бам! — врезалась в какого-то старика, его покупки разлетелись в разные стороны. Что-то вроде бутылки вина взорвалось на полу в черно-белом варианте.

— И ты тоже пошел на хрен.

Сделав пируэт, она выскочила из входных дверей торгового центра, на лице широкая животная ухмылка.

— И вы все пошли на хрен!

Сгорбленный старик со шваброй и ведром в удивлении остановился и уставился на доктора Макдональд, крутившуюся на одном месте и показывавшую торговому центру оба средних пальца.

— Я буду очень необычной!

— Еще немного хрустящих водорослей? — Я протянул пластиковый контейнер, и доктор Макдональд вывалила себе на тарелку приличную порцию хрустящих зеленых полосок.

Внутри дом на Флетчер-роуд был просто громадный. В столовой вполне могла разместиться футбольная команда, поэтому мы устроились в гостиной, разложив пакеты с китайской едой из «Синего Вока» на Кип-стрит на большом деревянном кофейном столе. В камине трещал настоящий огонь, отбрасывая на потолок мерцающие тени.

Доктор Макдональд сидела, скрестив ноги, на полу и отправляла в рот палочками громадные порции жареного риса. Говорила с набитым ртом:

— Вы точно не хотите сюда спуститься? Так будет гораздо аутентичней.

— В моем возрасте? Я потом распрямиться не смогу.

Говядина с чили была хороша — хрустящая и острая.

Доктор Макдональд на мгновение уставилась в свой рис.

— Это не ваша вина.

— Что?

— Ну, в смысле, она очень счастлива, что вы — ее отец. — Все еще не поднимая глаз.

Я положил вилку на стол:

— Доктор Мак…

— Мой отец ушел, когда мне было четырнадцать месяцев. — Глубокий вздох. — Я бы убила, чтобы иметь такого отца, как вы.

Я невольно улыбнулся:

— Даже несмотря на мою «непреодолимую жестокость»?

— У моей матери была целая куча любовников с тех нор, как он ушел, большинства из них я не помню, но последние двое были просто ужасны. Один сломал ей руки и нос. Другой уложил в больницу на две недели. — Доктор Макдональд взяла банку с «Айрн-Брю» и провела пальцами по сине-оранжевому металлу. — Все изменилось после этого. Ей нужен был кто-то, чтобы защищать ее, а моего отца рядом не было. Ладно, не важно. — Темно-каштановые завитки упали ей на глаза.

— Да, мой папаша тоже был еще тот засранец — Я отправил в рот кусочек говядины. — Клянусь, мне очень не хотелось походить на него. Я хотел быть хорошим отцом для Кети и Ребекки…

Да, и это отлично сработало, ничего не скажешь.

И говядина внезапно перестала быть такой вкусной.

Я поставил тарелку на стол, взял куртку и достал из кармана большой бумажный пакет. Положил его перед доктором Макдональд на кофейный столик.

Она сунула в рот очередную порцию риса:

— Еще креветочные крекеры?

— Откройте.

Пожала плечами. Заглянула внутрь и вытащила плюшевую птичку:

— Это?

— Для вас.

— Правда? Он очаровательный! — Счастливая улыбка. Сжала его в руках. — Я назову его… Уилберфорс, правда, он похож на Уилберфорса, как вы считаете? А мне кажется, что он очень похож на Уилберфорса. Спасибо. — Сунула тупика в просвет между скрещенными ногами, улыбнувшись его оранжево-черному клюву. — Хочешь немного рису, Уилберфорс?

О’кей, вообще-то это был подарок для Кети, но после сегодняшнего она его не заслужила, черт возьми. К тому же, приятно было видеть доктора Макдональд такой счастливой — она улыбалась и пыталась понарошку накормить Уилберфорса жареным рисом, как будто ей было шесть лет.

Я еще раз набил рот острой говядиной — вкус был уже не так уж и плох.

— Ну так что — Стивен Уоллес?

— Какой была Кети ребенком?

— Кети? Счастливой, очень красивой и радостной. Каждый вечер мы, выключив свет, сидели в ее комнате и читали братьев Гримм. Диснеевские версии она ненавидела — говорила, что оттуда выбросили самые хорошие куски. Другие дети рисовали человечков из палочек и кружочков, а она рисовала отрубленные головы. — Губы опять раздвинула улыбка. — Я называл ее «Папочкин Монстрик». Очень была непохожа на свою сестру, даже если бы очень попыталась.

— Она на самом деле очень сожалеет о сегодняшнем. Ей было очень… непросто с тех пор, как убежала Ребекка.

— Как-то раз мы пошли на пляж. Мишель была прекрасна. Мы сидели в дюнах, ели сосиски и сэндвичи с яйцом. Ребекка сидела, уткнувшись в книгу, а у Кети были воздушный змей с черепом и костями и повязка на глазу. Она носилась туда-сюда по пляжу и издавала пиратские вопли: «Свистать всех наверх!» и «Сто тысяч чертей!» И смеялась.

— Кети думает, что это она виновата в том, что Ребекка сбежала: накануне вечером они здорово повздорили. И если бы Ребекка не убежала, вы бы не развелись с Мишель — так что, как думает Кети, в этом тоже есть ее вина. — Рука доктора Макдональд на моем колене была очень теплой. — Она не хотела подводить вас.

— Это была не ее вина. Да и вообще ничья. — Я посмотрел на маленькие мясные завитки на своей тарелке. — Иногда дерьмовые вещи случаются сами по себе.

— И целая куча минеральной воды в холодильнике.

Квартира Роны была безупречна, в ней, по всей видимости, регулярно убирали, пылесосили и вытирали пыль — прямо как в женском журнале. Она открыла дверь свободной комнаты. На двуспальной кровати, аккуратно сложенная, лежала стопка моей одежды.

— Не успела купить будильник, но я всегда могу вам покричать, когда завтрак будет готов.

Я взял из стопки рубашку. Выглажена идеально.

— Ты еще и погладила для меня?

— Простите, шеф, еще не закончила. Завтра принесу оставшуюся одежду. — Кашлянула. — Вы… хотите чашку чая или чего-нибудь?

— А Хитрюга Дейв и говорит: «Получишь за это порцию сливок». — Рона запрокинула голову и засмеялась — такой гортанный булькающий звук. — Получишь порцию сливок… Просто супер.

Гостиная была столь же безупречна, как и весь остальной дом. Чистейший, цвета овсянки, ковер, белый кожаный диван с таким же креслом, две книжные полки из ИКЕА и кофейный столик кубиком.

Я поставил кружку на поднос. Прикрыл ладонью рот, скрывая зевоту:

— Прости, неделя выдалась тяжелая.

Маленькая морщинка пролегла у нее между бровей.

— Да, пока я не забыла…

Рона встала с дивана и вышла из комнаты. Минуту спустя она вошла обратно и плюхнула на кофейный столик картонную коробку из-под обуви. Она была заполнена полицейскими блокнотами, уложенными аккуратными рядами.

— Я тщательно просмотрела свои заметки. — Рона вытащила один, раскрыла. — Вы хотели узнать, как я проверяла семьи жертв Мальчика-день-рождения?

— Ты на самом деле не должна…

— Вот, смотрите: «Проверены по Государственной компьютерной системе полиции Арнольд и Даниэль Берджес — первого октября». Это было два года назад. Меня попросил это сделать помощник старшего констебля Драммонд. То же самое с родителями Софи Элфинстоун и Эмбер О’Нил. Ленивый засранец сам никогда не пользуется компьютером. Кевин тоже все время стонет по поводу того, что ему приходится забирать его вещи из химчистки. Как будто мы его персональные рабы или что-то вроде этого.

— Да, он задрот в какой-то степени, даже по…

Вот черт. Мой мобильник заорал старомодную мелодию. На экране высветился телефон доктора Макдональд.

Нажал на кнопку:

— Уилберфорс плохо себя ведет?

Ее голос был чем-то вроде писклявого шепота:

— Кто-то пытается проникнуть в дом! Эш, мне страшно! А что, если он заберется?

Вот дерьмо.

— Сейчас буду. — Я встал, взял куртку. Прикрыл рукой микрофон и кивнул Роне: — Звони в участок, скажи, что происходит попытка незаконного проникновения в дом по адресу Флетчер-роуд, восемнадцать. Хозяин дома находится внутри.

У нее отвалилась челюсть. Она закрыла ее, кивнула:

— Да, шеф. — Схватила домашний телефон, набрала номер: — Мардж, привет. Кто у тебя рядом с Флетчер-роуд? Направь туда патрульную машину, немедленно…

— Доктор Макдональд, пожалуйста, не волнуйтесь. — Я выскочил из квартиры и понесся вниз по лестнице к выходу, перепрыгивая через две ступеньки.

Что мне делать, что мне делать, что мне делать?

Я выскочил в холодную ночь:

— Где-нибудь в доме есть дверь, которую вы можете запереть?

— Кабинет тети Джен?

— Быстро туда. Закройте дверь на ключ. Суньте под дверную ручку стул или что-нибудь, чтобы нельзя было открыть дверь.

Я прыгнул в «рено» — мотор взревел, — и я вдавил в пол педаль газа.

 

33

Констебль Шейла Колдвелл водила специальной кисточкой по задней двери — щетинки едва касались расцарапанного дерева, оставляя на ней белый порошковый след. Ее униформа тоже была покрыта этим порошком, а также желтый плащ с надписью «Полиция» и черная шляпа с помпоном. Она обернулась и взглянула на меня сквозь пылевую завесу:

— Плохи дела, шеф…

Сенсорный фонарь снова выключился. Я махнул рукой, пересекая луч датчика. Щелк — и мы снова окунулись в слепящее белое сияние. Жаль, что свет не был таким же теплым, как и ярким. Чертовски холодно здесь. Дерево вокруг замка было выщерблено и поцарапано, и поврежденное место сильно контрастировало с синей краской двери.

Я посмотрел на дом. В окне на самом верху ярко горел свет, чье-то лицо выглядывало оттуда через стекло.

Рона шуршала в кустах — одна рука глубоко в кармане, другая сжимает громадный фонарь. За ней, как от паровоза, тянулся пар от дыхания.

— Ушел давно. Скорее всего, перелез через заднюю стену. Земля здорово замерзла — следов не оставил, только ветки сломаны, типа того. — Шмыгнула носом и вытерла рукой верхнюю губу. — Ваш психолог уже пришла в себя?

— Нет еще.

Рона надула щеки и, проведя лучом фонаря по стене, уперлась им в окно кабинета — доктор Макдональд отшатнулась от стекла.

— Ее высочество слегка нервничает, не так ли?

— Чего ты хочешь — кто-то попытался вскрыть отверткой заднюю дверь.

— И первое, что она делает, — звонит по телефону своему рыцарю в сверкающих доспехах. Не девять-девять-девять или что-нибудь разумное в этом роде. — Еще раз шмыгнула носом — А я бы вышла и надрала ему задницу.

Шейла выпрямилась, надела на щетку крышку:

— Простите, шеф. Ничего не нашла. Этот засранец, наверное, в перчатках работал. — Бросила щетку в чемоданчик. — Наверное, какой-нибудь наркоман — профи принес бы лом или гвоздодер. Отверткой своего приятеля по пьяни можно нырнуть, для замков она непригодна.

Рона, сощурившись, взглянула на покрытую белым порошком дверь:

— Ну и дерьма ты здесь развела.

— Укуси меня. Все наши уроды из лаборатории скелеты выкапывают. — Шейла провела рукой по лицу, оставив на нем чистую полоску. — Думаешь, ты бы лучше смогла?

Рона пожала плечами:

— Обезьяна бы лучше сделала.

— Ой, ха-ха. Холодно здесь, я на ногах с семи часов утра, и еще у меня хреновое настроение.

Я вытянул руку:

— Ладно, закончили. Хватит ругаться.

Они хмуро посмотрели друг на друга.

Помоги, Господи!

— Шейла, сделай одолжение, скажи дежурному, чтобы патрульная машина появлялась здесь каждый час, о’кей?

— Да, шеф.

Я оставил ее упаковываться и пошел вслед за Роной к дому, луч карманного фонаря прокладывал нам дорогу в темноте.

Снова шмыганье носом.

— Вам ведь не кажется, что это наркоман, правда?

— Зависит от того, где Великолепный Стив Уоллес был сегодня вечером.

Входная дверь открылась, едва мы подошли к ней. На пороге стояла доктор Макдональд, обнимая себя одной рукой и прижимая ей к груди Уилберфорса, другой рукой теребила волосы.

— Он ушел? — спросила она тихо.

Рона вытащила блокнот:

— Вы кого-нибудь видели?

Кивок, каштановые кудри качнулись.

— Было темно — я не видела его лица, но на нем были толстое пальто и шерстяная вязаная шапка. А что, если он вернется обратно?

— Патрульная машина будет наведываться сюда всю ночь. А сейчас, если вы ничего…

— Эш, пожалуйста, останьтесь, в смысле, здесь много свободных комнат, и я не хочу остаться в одиночестве, если он вернется. Тетя Джен забрала собак с собой, и что, если это был не просто взломщик, что, если это был… кто-то приходил за мной?

Рона расправила плечи:

— Думаешь, что ты какая-то особенная, так, что ли?

— Я только…

— Ты думаешь, что Мальчик-день-рождения за тобой охотится, потому что… — Рона продолжила театрально-трагическим голосом: — Потому что ты единственная, кто может остановить его! — Хрюкнула. — Ты что, серьезно?

— Это не…

— Такое только в фильмах бывает, Принцесса. Серийные убийцы полицейских не преследуют, они их, наоборот, как огня боятся.

Доктор Макдональд сделала шаг назад:

— О… — Прикусила нижнюю губу. Отвела взгляд в сторону.

— Все в порядке, Рона, хватит. Она не виновата в том, что испугана.

— Да ладно вам. Тут но всему видно, что она это подстроила, чтобы привлечь внимание. Сама могла дверь расцарапать, да и описание не самое…

— Я сказал, хватит.

Доктор Макдональд еще сильнее прижала игрушку к груди:

— Пожалуйста, Эш?

— Ей богу, шеф, я ведь что говорю — никакой это не Мальчик…

— Пожалуйста?

Я лежал на кровати на спине, в темноте, в незнакомой комнате, и смотрел на полоску света, двигавшуюся по потолку, — свет фар проезжавшей мимо машины.

Столько времени ничего не было, и вдруг появился этот Стивен Уоллес. Пусть это будет он. Пусть этот ублюдок окажется им.

Я провел пальцами по поверхности маленькой бархатной коробочки, которую дал мне Крошка Майк. Шершавая в одну сторону, гладкая — в другую, и маленькая ложбинка в том месте, где крышка и корпус коробочки соединяются.

Пусть Стивен Уоллес будет той сволочью, которая убила Ребекку.

Четыре года поисков, вранья и ожиданий. Четыре года, когда все рухнуло. Четыре года молитв за возможность схватить ублюдка. Быть рядом, когда он сделает признание, и наблюдать за ним до самого конца его убогой жизни.

Стук в дверь.

— Эш?

Я сунул коробочку под подушку:

— Да?

Дверь открылась. Снаружи стояла доктор Макдональд во фланелевой пижаме, копна кудрей на голове.

— Я хотела… — Кашлянула. — Спасибо, что вы остались.

— Попытайтесь поспать, о’кей?

— Вы великолепный отец. — Закрыла дверь, снова оставив меня в темноте и в одиночестве.

Я схватил его за горло и сжал руки.

 

34

По дому плыл запах поджаривающегося бекона, я как раз вытаскивал носки из кучи моей одежды на полу. Понюхал их. Сойдет еще на один день. Хотя нужно будет зайти к Роне, забрать чистую одежду. Кожа, все еще влажная после душа, покрылась мурашками.

Надел один носок, и тут зазвонил мобильный телефон: «МИШЕЛЬ».

Закрыл глаза, сделал глубокий вдох. Отличное начало дня. Но все равно ответил, постарался говорить дружелюбно:

— Она опять с тобой…

— Ты, мать твою, опять в какие-то игры играешь, а? Я одна воспитываю твою дочь, и это очень непросто, а ты мне каждые две минуты дерьмо подкладываешь!

Я плюхнулся на край кровати, взял второй носок:

— Доброе утро, как у тебя дела?

— Хватит меня подначивать, Эш Хендерсон, ты прекрасно знаешь, что Кети вышибли из школы. Скажи мне, как я могу заниматься воспитанием, когда ты таким дерьмом занимаешься?

Откуда-то снизу послышался голос доктора Макдональд:

— ЭШ? ЗАВТРАК ПОЧТИ ГОТОВ. ЧАЮ ХОТИТЕ?

— Я прекращаю разговор, Мишель. — Я натянул второй носок.

— И это что, твой ответ на все? Сбегаешь. Ты не можешь взять Кети и не сказать мне!

— Взять? Я никого не брал. Какого черта ты…

— Безответственный засранец. И почему я подумала, что ты изменился?

— Кети не с тобой? — Скрутило живот.

— Я вообще не понимаю, почему я должна беспокоиться, ведь ты…

— Мишель! Ты не могла бы заткнуться на пару секунд. Где Кети?

Пауза.

— Она у тебя дома.

— Нет, ее нет там.

— Она пишет в записке, что…

— У меня там все заколочено — затопило все, и меня там не было со вчерашнего утра. Как ты могла выпустить ее из ноля зрения?

— Эш? — На другом конце линии послышался глухой удар. — О господи, а что, если она убежала? Что, если она сбежала, как Ребекка? Что если мы больше никогда не увидим нашу девочку?

Нет. Только не это. Только не снова. Я сглотнул:

— Ты сказала, что она оставила записку.

— О господи, Эш, что, если она убежала?

— Записка, Мишель! Что она в ней написала?

— Я накричала на нее, когда пришла домой. А что мне было делать, когда ее из школы выгнали!

— Она, наверное, дуется на нас, наказывает за то, что мы не встали на ее сторону в этом деле со школой. Кети, скорее всего, дома у кого-нибудь из ее друзей. — Пожалуйста, пожалуйста, пусть она будет у друзей! — Прочти мне эту чертову записку!

— Я накричала на нее…

— Мишель, успокойся, пожалуйста, и…

Стук. Дверь распахнулась.

В холле стоит доктор Макдональд, в синем передничке поверх ее обычных полосатой блузки и джинсов. Держит в руках чашку чая.

— Подумала, что вы могли бы… — Ее щеки покрылись румянцем, а глаза полезли на лоб. Уставилась на меня.

А на мне не было ничего, кроме нары носок, и телефон к уху прижат.

— Ой! — Она резко развернулась. — Извините… Я… Завтрак на столе…

Натянул на себя брюки:

— Да отвечай же, черт возьми!

С другого конца линии гудки, гудки, потом:

— Олдкасл четыре девять шесть ноль три два семь? — Мужской прокуренный голос.

— Кети у вас? Кети Хендерсон?

В голосе появились неприятные нотки:

— Кто это?

— Ее отец. Мне нужно поговорить с ней, немедленно.

Кого она хочет надурить? Второй раз за неделю придуривается, как будто мы идиоты.

— Так вы ее отец, да? Великолепно. Можете гордиться своей работой. В прошлый раз, когда она у нас оставалась, она сперла пятьдесят фунтов у меня из бумажника, скажите спасибо, что я не позвонил в полицию!

Кажется, в среду я говорил с кем-то другим…

— А где отец Эшли?

— И еще кое-что. Если она не отстанет от моей дочери, я буду вынужден…

— Где он?

— Здесь. Я отец Эшли, и хочу вам сказать, что ее успеваемость в школе стала значительно лучше, после того как ваша чертова Кети перестала шляться за ней.

Я уставился на дисплей мобильника:

— Но… она была у вас в среду вечером.

— Ее рядом с нашей Эшли уже три месяца не было. Или пусть все так и остается, или я…

Бросил трубку.

Три месяца…

Натянул рубашку. Снова набрал номер мобильника Кети. Ну, давай же. Давай…

Голосовая почта. То же самое, что и три последних раза:

— Кети, это твой папа, куда ты подевалась, черт возьми? Твою мать уже тошнит от беспокойства!

Влез в ботинки, схватил куртку и побежал вниз по ступенькам.

Доктор Макдональд ждала внизу, на ней все еще был надет синий передник.

— Ну что, все в порядке, а я сделала вам омлет, вы не против, там ветчина, и грибы, и немного сыра, и еще есть бекон, апельсиновый сок и круассаны…

Я продолжал идти к двери, на ходу застегивая рубашку:

— Мне нужно идти.

— Вы не любите омлет, я так и знала, нужно было приготовить блинчики, я умею, всего одна минута? Эш?

На улице все еще было темно. Небо тяжелой, свинцово-синей, с проблесками грязно-оранжевого, крышкой висело над городом, уличные фонари мерцали, словно свечи, расставленные в беспорядке под проливным дождем.

Доктор Макдональд выбежала за мной под дождь и остановилась рядом с моим проржавевшим «рено». Я стал искать ключи. Она стояла, сцепив руки на груди.

— Что я сделала не так? — Доктор Макдональд пыталась заглянуть мне в глаза.

Я рывком открыл дверь машины:

— Кети пропала.

Она стояла, не шевелясь, и смотрела на меня. Дождь барабанил но каштановым кудрям.

— О господи, это ужасно… — Сорвала с себя фартук, бросила его себе на плечо и помчалась к дому. Хлопнула дверь.

Когда я справился с двигателем, доктор Макдональд уже сидела на пассажирском кресле.

— Ведите машину, а я буду звонить в полицию, — сказала она.

За окнами машины мелькал город — жилые дома Касл-хилл из грязного песчаника сменялись рядами бетонных коробок шестидесятых годов. Выглядывающее в расселину между холмами и серым небом рассветное солнце серебром и золотом отражалось в тонированных стеклах. Дождь барабанил по капоту, дворники работали на полную.

— …да… Нет, пожалуйста, говорите громче… Нет, я не… — Доктор Макдональд прижала трубку к груди. — Где мы находимся?

— Скажите этому бестолковому уроду, чтобы немедленно выслал туда патрульную машину!

Она снова приложила трубку к уху:

— Я не знаю, подъезжаем к мосту через реку… Да. Эш сказал… А, вы это услышали. Хорошо… И?

Я резко вывернул руль, поворачивая за угол на Ипсом-роуд — зад «рено» занесло, — и очутился прямо перед автобусом. Яростный скрип тормозов, гудок. Выехал на мост Колдервел.

Прямо перед нами из сумрака выступал Блэкволл-хилл.

— Он говорит, что посылает туда Браво Три, будут там минут через пять, вы хотите, чтобы они начали транслирование?

— Да, черт возьми, хочу. Пусть осмотрят все прилегающие улицы. Я хочу, чтобы он отправил на поиски все машины, которые у него есть.

Пауза.

— Угу… Угу… Он говорит, что они делают все, что в их силах.

Я крепче сжал в руках руль, обгоняя небольшой фургон с надписью «Пекарня Дреднот» на боку.

— Твою же мать!..

Линия дорожных конусов делила полосу пополам, на их верхушках горели тошнотным желтым светом сигнальные огоньки. Почему этот чертов муниципалитет не может заделывать рытвины ночью, когда эти долбаные дороги никому не нужны?

Налево, на кольцевую развязку, мимо Монтгомери-парк — солнце блестит на воде озера и вытекающей из него речушки, — потом направо, в Блэкволл-хилл, на спидометре скорость восемьдесят.

Доктор Макдональд ткнула пальцем в ветровое стекло:

— Вот они.

Перед нами но дороге, перекрестках в двух, неслась, сверкая огнями и завывая сиреной, патрульная машина.

Когда я подъехал на Роуэн-драйв, пара констеблей уже выбралась из машины под дождь. Скрипнув тормозами, «рено» остановился напротив дома, и я пошел но дорожке вслед за полицейскими.

Мишель уже открыла дверь и стояла в проеме, держась рукой за раму. Ее глаза нервно осматривали улицу.

— Вы нашли ее? — Ее светлые волосы прилипли ко лбу, щеки впали, глаза покраснели. Ногти обкусаны до крови.

Один из констеблей вытащил из кармана куртки блокнот. Дождь барабанил по козырьку его фуражки.

— Не могли бы вы для начала прояснить некоторые детали, это очень… Эй!

Отодвинув его плечом, я подошел к ней:

— Ты звонила ее друзьям?

Мишель моргнула и попятилась в дом. Я пошел вслед за ней, за мной направились Твидлидам и Твидлиди.

Мишель кивнула:

— Сразу, как только поговорила с тобой… О господи, Эш… Только не это. Я не вынесу этого снова!

Твидлидам вежливо снял шляпу:

— У вас есть ее недавние фотографии? Вы имеете представление, во что она была одета?

Входная дверь, щелкнув, захлопнулась. Рядом со мной стояла доктор Макдональд, рот плотно сжат. Едва заметно махнула мне рукой.

Я положил руку на плечо Мишель:

— Все будет о’кей. Все будет в порядке. Мы найдем ее.

— Я не… Был вечер. Я заснула.

Твидлиди натянул на физиономию широкую улыбку Чеширского Кота:

— Да вы не беспокойтесь, тинейджеры все время убегают. А как проголодаются, так и вернутся… — Облизал губы, взглянув на мои сжавшиеся кулаки. Потом взглянул на своего партнера, делавшего ему предупредительные жесты: — Да, конечно… Простите, шеф, мы только… Просто хотел сказать… Я ничего не имел в виду…

Мишель, сгорбившись, стояла у кухонной раковины, смотрела в окно на сад. Рядом с ней на столе остывала чашка с чаем.

— Как мы могли быть такими ужасными родителями, что обе наши девочки убежали от нас?

— Мы не ужасные родители.

— Почему же не ужасные? Ребекка от нас убежала, а сейчас Кети… Что мы сделали не так?

— Мишель, мы найдем Кети. Все будет о’кей. — Мой желудок снова скрутило, горло обожгла кислота. Пожалуйста, только бы все было хорошо. Пусть будет не так, как в прошлый раз.

Снаружи заорал громкоговоритель — Твидлидам и Твидлиди медленно объезжали район, проговаривая имя Кети и ее описание.

— И она ничего не сказала? — Я потер рукой лицо. Думай.

— Много чего. И ничего хорошего. — Плечи Мишель согнулись еще немного, как будто к ее рукам привесили дополнительный груз. — Она была такой лапочкой… Чертова Ребекка! Это все ее вина — она все отравила, когда сбежала от нас. — В раковине с грохотом разбилась чашка, и в разные стороны полетели осколки фарфора в брызгах мутной коричневой жидкости. — Сучка эгоистичная…

По оконному стеклу стекали капли чая.

Я закрыл глаза. Сунул руки в карманы.

Сказать ей. Сказать всю правду.

Ребекка была не виновата.

Провел пальцами по краям маленькой бархатной коробочки. Вынул ее из кармана, раскрыл.

Внутри блеснуло кольцо с бриллиантом. А сколько прошло времени…

За спиной шум. Доктор Макдональд — ее искаженное отражение в темном стекле микроволновки. Постояла, не двигаясь, пару секунд, потом кашлянула:

— Ничего, если я взгляну на комнату Кети — может быть, найду что-нибудь, что поможет понять причину ее побега?

Я кивнул.

Пауза. Потом доктор Макдональд похлопала меня по плечу и, пятясь, вышла из комнаты. Под ее ногами заскрипели ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Приглушенный стук закрывшейся двери.

Тишина.

Стряхнул ворсинку с шелковой подкладки коробочки:

— Помнишь то утро, когда мы обручились?

— А что, если она не вернется?

— Тебя тошнило в том пабе на Бич-стрит, и мы пошли в аптеку, и ты сделала тест на беременность…

— Что, если она исчезнет, как Ребекка, и мы никогда больше не увидим ее?

— Мы были очень счастливы, правда? — Я встал и подошел к раковине. — Пусть все пошло к чертям, но мы были счастливы.

Осколки разбитой чашки выпачканы в красном. Из безымянного пальца Мишель капала кровь.

— Не думаю, что смогу еще раз пройти через это.

Поставил открытую коробочку на стол.

Она посмотрела на нее. Вытащила кольцо из коробки:

— Мое обручальное кольцо! Мне его бабушка подарила — это кольцо ее матери. Я думала, что потеряла его…

— Нашел его, когда вещи из Кингсмита вывозил. В одной из коробок. Подумал, что тебе будет приятно.

Что для меня еще одна ложь?

Доктор Макдональд вздрогнула, когда я открыл дверь в спальню Кети. Захлопнула книгу, которую держала в руках, и положила ее рядом с собой:

— Простите, я всегда неуютно себя чувствую, когда читаю чужие дневники.

В комнате все было как обычно — ковер был едва виден из-за разбросанных но нему носков, трусов, джинсов с футболками и толстовок с капюшонами. Рядом с кроватью примостилась стоика журналов Kerrang! из грязного белья торчала пара книг. На стенах плакаты — готы, эмо, дет-метал группы, диснеевская Русалочка, разрисованная шариковой ручкой шрамами и синяками в стиле Тима Бертона.

Ящики прикроватной тумбочки открыты. В них полосатые носки и трусы с изображением черепа со скрещенными костями. Одинокий бюстгальтер для спорта.

Я остановился в дверях:

— Она оставила свой дневник?

— Это значит, что она не собиралась уходить надолго, в смысле, она не оставила бы это, если бы собиралась уйти по-настоящему, да и к тому же нижнего белья она тоже с собой не много прихватила, и мешочек с туалетными принадлежностями в гардеробе лежит, и вообще мне кажется, что она очень скоро вернется… Эш?

О господи!

Только не снова.

Я осторожно пробрался среди разрухи и присел на кровать:

— А что насчет записки? — И уставился на диснеевскую Золушку.

— Сумбурно, как будто написано второпях, спонтанно, а совсем не так, как будто она давно и долго это планировала, она очень сожалеет, что так сильно разочаровала вас всех, и что это не ее вина, и что с тех пор, как исчезла ее сестра, у нее все пошло не так, как надо, и что ее никто не понимает, и она всех ненавидит, и в то же время она всех любит, и почему никто больше не становится на ее сторону…

Может быть, Макдональд была права.

Ребекка записки не оставила…

Может быть, Кети не убежала. И ее не похитили. И она не сидит, привязанная к стулу в грязном подвале в ожидании смерти. Может быть, она просто сидит где-нибудь, дуется из-за того, что ее не поняли и не поддержали. И в любую минуту может вернуться.

Доктор Макдональд опустилась на кровать рядом со мной:

— Это было чудесное обручальное кольцо.

Снизу послышался глухой шум от почты, упавшей на коврик перед дверью.

— А что… — Откашлялся. — А что насчет дневника?

— Обычная подростковая чепуха. — Она положила руку на обложку. Закрыла ее.

— Кети наврала мне — сказала, что была в среду вечером дома у ее подруги Эшли, а отец Эшли сказал мне, что она не была там уже несколько месяцев.

— А-а… — Макдональд прижала дневник к груди. — Вообще-то, не очень хорошо.

— Мне надо знать. — Я опустил взгляд на свои кулаки. — Она пишет что-нибудь о Стивене Уоллесе?

Пауза.

— Стивен Уоллес? Нет, нет… ни одного упоминания о Стивене Уоллесе, или Великолепном Стиве, ничего похожего. Зачем ей писать о Стивене Уоллесе?

— Тогда с кем, черт возьми, она сейчас?

 

35

Я собрал почту с коврика, просмотрел конверты. Два счета, пара рекламных проспектов слуховых аппаратов и целая куча поздравительных открыток, адресованных Кети.

Доктор Макдональд заглянула мне через плечо:

— С вами все в порядке?

Ни одна из этих открыток не была похожа на те, которые раз в год появлялись в моем почтовом ящике, но я все равно вскрыл конверты.

«Счастливого 13-го!», «Расти на радость нам!», «Говорят, ты стала старше!». Все открытки куплены в магазине: котята, плюшевые мишки, ухмыляющиеся мультяшки, все с надписями внутри от лучших друзей и их семей. В одной из открыток — пятифунтовая банкнота, от матери Мишель.

Ни одной открытки с фотографией, на которой она привязана к стулу, с глазами, выпученными от ужаса. Она не у него. Все не так, как в прошлый раз. Кети на самом деле сбежала. Слава тебе, Господи…

Я приложил голову к входной двери, в висках стучала кровь. Сделал глубокий вдох.

Она не у него. Она убежала, чтобы остаться у засранца, с которым она спит. Моя маленькая девочка. Ей всего двенадцать лет.

— Эш? Эш, с вами все в порядке?

Все, что мне теперь оставалось сделать, — это найти ее парня, вернуть Кети и выбить из засранца дерьмо по полной программе.

Я оставил открытки на столике рядом с лестницей и, толкнув входную дверь, вышел под моросящий дождь.

Мы переговорили с четырьмя друзьями Кети, прежде чем нашли того, кто знал, где живет этот маленький ублюдок.

Милбэнк-парк на восемнадцать этажей возвышался над окружающей жилой застройкой. Три высотных жилых блока, связанных между собой переходами, дорожками и коридорами. А какой-то идиот-чиновник из жилищного департамента вдобавок ко всему решил, что эти три громадных куска бетона очень даже неплохо будет выкрасить в яркие цвета. С годами большая часть краски выцвела, оставив после себя всевозможные грязноватые оттенки коричневого и серого.

Волнистую, в многочисленных рытвинах, парковку ограждал забор из металлической сетки. Рядом с входом стояла пара раздолбанных и забытых кем-то «транзитов», «фиеста» на кирпичах вместо колес, пара похожих на нее «фольксвагенов-поло», ржавчины на которых было больше, чем краски.

Я припарковался рядом с «транзитами». Сунул ключи в руку доктору Макдональд:

— Заприте двери. Если что случится, — сразу по газам, не оглядываться и не вмешиваться. Если спросят — это я заставил вас поехать со мной.

— Но это не…

— Я заставил вас поехать со мной.

Когда я вылезал, ветер попытался вырвать дверь машины из моей руки. По спине застучали дождевые капли.

Холодно, твою мать. Потопал через парковку, вышел в сорванные с петель ворота и пошел по бетонной дорожке к одному из переходов, связывающих Милбэнк-Восток и Север.

Двустворчатая дверь Милбэнк-Север стояла распахнутая настежь, стекло в одной из половинок было покрыто паутиной трещин и крест-накрест залеплено клейкой лентой. Я вошел в воняющий хлоркой подъезд, кафельная плитка под ногами была мокрая. Стены покрывали граффити. В углу валялась куча мокрых рекламных листовок из местного ресторанчика — наверное, какой-нибудь засранец посыльный решил не надрываться, разнося их, и выбросил прямо у входа. Лифт, скорее всего, вызывать бесполезно, но я решил попробовать.

Подождал.

Разрывающий душу скрежет, глухой удар, и двери лифта раскрылись. В нос шибануло тошнотворной вонью давно немытого писсуара.

Вот мерзость.

Пошел но лестнице.

По информации от друзей Кети, Ноа Маккарти было семнадцать, и жил он на четырнадцатом этаже вместе со своей матерью, медицинской сестрой каслхиллской больницы. Это было очень удачно, потому что ее малышу, после того как я закончу с ним, явно потребуется медицинская помощь.

Кети в понедельник только тринадцать исполнится, а этому ублюдку уже семнадцать.

Пошел но лестнице. На каждом этаже она выходила на невыразительный бетонный балкон, и холодный утренний воздух слегка разбавлял стойкую вонь от застарелой мочи. Я шел и шел, поднимаясь все выше и выше, и легкие в грудной клетке уже горели.

Добравшись до четырнадцатого этажа, я вышел на балкон. Ветер хлестал но бетонной лестничной площадке, превращая капли дождя в свинцовую дробь, барабанившую но входным дверям квартир.

Посмотрел на номера: четырнадцать-десять, четырнадцать-одиннадцать, четырнадцать-двенадцать, четырнадцать-тринадцать. Потом проход заворачивал за угол. Ветер стих, заблокированный громадой здания. Четырнадцать-шестнадцать располагалась по самому центру и выходила на четырехугольный двор между Милбэнк-Востоком, Севером и Западом. Дождь барабанил но располагавшимся ниже площадкам.

Из-за соседней двери доносились веселые звуки — женский голос подпевал звучавшему внутри радио.

Я отошел на пару шагов, прислонился спиной к балконным перилам и ударом ноги вышиб дверь шестнадцатой квартиры. БУМ. Она сорвалась с петель и упала внутрь.

Глубоко вдохнул. НОА МАККАРТИ, ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ, СУДНЫЙ ДЕНЬ НАСТАЛ, ТВОЮ МАТЬ!

Вошел. Натянул кожаные перчатки. С такого засранца, как Ноа Маккарти, никто не станет соскребать кровь для анализа ДНК. Если, конечно, он еще будет дышать.

Достаточно большая прихожая — по две двери на каждой стороне и одна в конце. Ближайшая распахнулась, и из нее на заплетающихся ногах выполз прыщавый юнец, натягивавший на «боксеры» мешковатые джинсы.

Кривоногий, большие красные кроссовки, незашнурованные, футболка с «Корн» и поверх нее клетчатая рубаха с оторванными рукавами. Сальные черные волосы, кольцо в брови и кольцо в носу. Осмотрел меня с ног до головы, оскалился:

— Ты чего тут натворил, козел старый?

— Ты Ноа?

Он застегнул ширинку:

— Слушай, старый пердун, я сейчас тебе больно сделаю, ввалился сюда без спросу, понимаешь… — Тут у него отвисла челюсть. — Ты что с дверью сделал, мать твою?

Это был он — его голос я слышал, когда он притворялся отцом Эшли. Тот самый засранец, который сказал мне, что они засиделись допоздна, ели пиццу и смотрели фильмы с Фредди Крюгером.

— Где она?

— Это же наша дверь! Мать шизанется, когда все это увидит.

— ГДЕ ОНА, ТЫ, МАЛЕНЬКИЙ УРОД?

Попятился:

— Она… она на работе.

— Не твоя мать. Кети. Где моя дочь?

— Ой, твою мать… — Он повернулся и рванул в ванную комнату. И захлопнул за собой дверь. — Ох, мать твою, твою ты мать…

Слабый клацающий звук, как будто защелкнулась маленькая задвижка.

Я открыл ближайшую дверь справа: небольшая кухня, вся заваленная коробками от пиццы и остатками разогретой в микроволновке жратвы, на полу пирамида пустых банок из-под пива.

Следующая дверь: двуспальная кровать, заваленная одеждой, небольшой туалетный столик, превращенный в святилище, набитое кремом для лица, духами и косметикой.

Дверь в конце прихожей вела в гостиную с большим телевизором в углу, коричневым диваном и кофейным столиком: забитая окурками пепельница рядом с пачкой «Ризлы» и пакет с табаком для самокруток.

За четвертой дверью скрывалась еще одна спальня, меньше, чем первая, стены завешаны теми же самыми плакатами, что и у Кети. Только у Ноа не было диснеевской Русалочки.

Смятое покрывало на одеяле, джинсы, футболки, носки и «боксеры» разбросаны по полу… И пара красных трусиков с белыми черепом и скрещенными костями.

Проверил платяной шкаф — Кети в нем не было.

Вернулся к ванной.

Изнутри доносился приглушенный голос:

— Денни, придурок чертов, возьми трубку!

Дверь в ванную слетела с нетель еще легче, чем входная. Она рухнула в ванну, сорвав со штанги штору.

Он взвизгнул и стал пятиться в угол, пока не забрался на крышку унитаза, все время прижимая к груди мобильный телефон. Как будто он мог его защитить.

— Ноа Маккарти?

— Я… Все, что она вам сказала, — это вранье, понятно? Я никогда…

— Ей двенадцать лет, Ноа. Тебе семнадцать, а моей малышке двенадцать. И ЕЕ ТРУСИКИ В ТВОЕЙ ГРЕБАНОЙ СПАЛЬНЕ!

Над раковиной на стене был подвешен аптечный шкафчик. Я схватил его и дернул. Хреновина заскрипела и задрожала, потом — хрясь! — дюбеля, на которых она висела, поддались, все внутри загремело. Достаточно тяжелый, чтобы нанести добротные увечья. И я метнул его в парня.

— Аааааааах!

Ноа пригнулся, закрывая руками лицо, и аптечка врезалась в него. Дверка отлетела, таблетки, зубная паста и ватные шарики разлетелись во все стороны.

Я схватил его за мешковатые джинсы и потянул.

Он рухнул на бачок, и его затылок оставил красную полосу на кафельной плитке над унитазом.

Ноа сопротивлялся, но я не выпускал его. Схватив его за ногу, я вывернул ее и подтянул к краю ванны. Надавил изо всех сил — раздался хруст. Он снова завопил. Удар по яйцам, и вопли прекратились. Потом коленом в лицо. Ударил несколько раз ногами по ребрам, пока не почувствовал, как пара из них сломалась. Потом сломал пальцы на правой руке. Тяжело дыша, сделал пару шагов назад. Ноа свалился на пол рядом с унитазом, из разбитого носа текла кровь, правая рука под неестественным углом прижата к груди, а левая нога вывернута так, как природой и не предполагалось. Лежал, пускал сопли.

Хорошо.

— Где она?

— Ааах… О господи…

— Ну, как оно, Ноа? По прошествии сорока дней и ночей выпустил он голубя, чтобы видеть, не найдет ли тот землю. Что-то вроде этого, а?

Схватил его за ногу — ту, которая не была сломана, и потянул.

Опять вопли.

Вытащил его в холл. Он схватился за дверную раму, но я наступил ему на локоть. Сработало. Всю дорогу до входной двери он плакал, стонал и умолял меня.

Вытащил его на балкон, бросил на перила. Одной рукой схватил за вороник рубашки, другой — за пояс джинсов.

— Кети всего двенадцать, а ты ее насиловал, педофил сучий. ДВЕНАДЦАТЬ!

— Простите, простите, я не…

— Где она? — Я наклонил его и врезал головой по бетонному ограждению.

— Я… я не знаю… пожалуйста…

— Сейчас ты у меня полетишь, Ноа. — Я подтянул его вперед, пока верхняя половина тела не перевесилась через ограждение. — Отпущу тебя, и ты очень быстро землю найдешь, а?

— Я не знаю! Я не знаю! Она была здесь вечером в среду, и все! Господи… Честно! Я не знаю!

На бетон у моих ног потекла жидкость. Не дождь.

Я вздернул мокрый зад Ноа еще выше, и он завопил.

Тут кто-то выскочил из-за угла и остановился на балконе, схватившись рукой за ограждение. Доктор Макдональд. Рот открыт.

— Эш? — Оглянулась через плечо на ступеньки. — Эш, что вы делаете?

— У меня тут Ноа собирается землю искать. — Я потряс его. — Смотри, Ноа, она вон там, видишь?

— ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА!

— Эш, вы не можете этого сделать, это…

— Ей двенадцать лет!

Я выпустил из руки его воротник и врезал по почкам Костяшки как огнем обожгло. Но я еще раз вмазал.

Ноа завопил.

Женщина в соседней квартире выключила музыку.

— Пожалуйста, не убивайте меня! Пожалуйста! — Он замахал здоровой рукой доктору Макдональд: — Помогите!

Она облизала губы. Отвела взгляд:

— Кети всего лишь двенадцать лет.

Хорошая девочка.

Еще раз трясанул его.

— ААААААХ! Пожалуйста, я ничего плохого не делал! Я не знаю! Пожалуйста!

— ГДЕ ОНА?

— Эш, нам нужно уходить — сюда идет Дики, тащит сюда своих горилл, тебя ищут.

— Нет, пока этот кусок дерьма не скажет, где Кети.

— Я не знаю! Я не… Я не знаю… — Слова становились все более и более неразличимыми, смешиваясь с отрывистыми всхлипами.

— Эш, нам надо идти!

— Он мою двенадцатилетнюю дочь трахал!

— Нам надо немедленно уходить!

— Прощай, Ноа. Передавай земле привет от меня.

— ПОЖАЛУЙСТА!

С другого конца балкона загрохотал мужской голос:

— Офицер Хендерсон! — Можно было не смотреть, чтобы понять, что это был Дики. — Эш, оставь его.

Я остался стоять, как стоял.

— Лучше было сказать: «Отпусти его», это было бы куда веселее.

— НЕ ДАЙТЕ ЕМУ МЕНЯ УБИТЬ!

— Эш, это не поможет. — Дики, подняв руки, пошел в нашу сторону, как будто я направлял на него пистолет.

За Дики, пыхтя и отдуваясь, возник детектив-сержант Гиллис — склонившись над ограждением, он еле дышал.

— Эш, поставь мистера Маккарти на пол — Дики остановился в паре метров от меня.

Без вариантов.

— Как вы меня нашли?

— Друзья Кети. Давай, Эш, заканчивай, ты не сможешь это сделать.

— Он трахал мою маленькую девочку!

— За это мы его арестуем и закроем вместе с такими же грязными любителями позабавляться с детишками. А теперь отпусти его.

Нет.

— Эш, пожалуйста. Нам надо поговорить о Кети.

— Он знает, где она! — Я еще раз встряхнул Ноа.

— Не знаю я! Ничего я не знаю!

Дики опустил руки:

— Мишель в участок звонила. Она получила поздравительную открытку от Мальчика-день-рождения.

— Врешь ты все — я всю почту проверил перед тем, как мы ушли.

Он сунул руку в карман, вынул смартфон, понажимал на кнопки и протянул мне. На блестящем экране появился снимок — самодельная поздравительная открытка, на ней фотография Кети. Привязанной к стулу. Во рту кляп, глаза расширены от ужаса, по щекам стекает тушь для ресниц.

Я поставил Ноа на пол.

 

36

— Прости. — Дики прислонился к подоконнику, вглядываясь в дождь.

Гостиная воняла канабисом, сигаретами и грязными подмышками. На кухне всхлипывал Ноа — звуки его рыданий доносились сквозь хлипкие стены, в то время как детектив-сержант Гиллис пытался привести его в божеский вид до приезда «скорой помощи».

Доктор Макдональд села рядом со мной на диван, положила руку мне на колено:

— Мы найдем ее.

— Об этом никому нельзя говорить. — Я провел пальцем по экрану смартфона, вызывая его из спящего режима. Посмотрел в глаза Кети…

— Эш, это не…

— Меня снимут с расследования. Вы это прекрасно знаете.

Молчание.

Дики вздохнул:

— Эш, мы не можем. Она все еще жива. Ее день рождения только в понедельник, так что у нас есть время. Мы бросим все силы на то, чтобы найти ее.

— Я не могу сидеть дома и ничего не делать!

Он провел рукой по лицу и повернулся спиной к комнате:

— Мы не можем. Ты мог убить этого мальчишку.

— Он трахал мою двенадцатилетнюю дочь!

Доктор Макдональд сжала мое колено, вздернула подбородок и уставилась на Дики:

— Я все время находилась рядом с детективом Хендерсоном. Когда мы приехали, Ноа Маккарти совершенно явно употреблял наркотики. Эш спросил его о Кети, и Маккарти впал в ярость. Напал на меня. Эш должен был вмешаться.

— А балкон? — Дики покачал головой.

— Маккарти совершенно явно потерял ориентацию. Выбежал из квартиры и споткнулся. Эш поймал его и тем спас ему жизнь. Когда вы приехали, он вытаскивал его в безопасное место.

В комнате слышались только всхлипывания Ноа в соседней комнате.

Дики кивнул:

— Так всем и говорите. И ничего не меняйте, когда Профессиональные Стандарты будут задавать вопросы. — Он повернулся и присел на подоконник. — Мои ребята допрашивают друзей Кети. Потом начнем работать с учителями и одноклассниками.

Кети смотрела на меня с экрана смартфона. С ужасом. О чем-то умоляла.

Я не мог больше на нее смотреть.

— Надо взять Стива Уоллеса и перевернуть вверх дном его дом, пока не найдем ее.

Лики на мгновение посмотрел на Макдональд:

— Простите, доктор, мне нужно поговорить с детективом Хендерсоном наедине.

Она еще раз сжала мое колено и вышла из комнаты. Закрыла за собой дверь.

Он сложил руки на груди:

— У нас ничего нет на Стивена Уоллеса. Нам нужен какой-нибудь мотив, прежде чем мы сможем…

— К черту мотив. Он схватил Кети.

— Эш, я понимаю, тебе больно, ты расстроен, ты…

— Ты понимаешь? Что? Что ты на самом деле понимаешь? — Я вскочил на ноги. Меня затрясло. — Сколько дочерей ты потерял но милости серийного убийцы?

— Она не… — На мгновение он закрыл глаза. — Эш, иди домой, ты нужен Мишель. Будь рядом с ней.

— Я не…

— И оставь в покое Стивена Уоллеса, он… он не единственный подозреваемый, о’кей?

Я бросил на него взгляд:

— А кто еще? Кого мы еще подозреваем?

— Эш, мы не можем…

— Кого мы еще подозреваем, мать их' — Я сделал шаг к нему.

— Ты почти убил Ноа Маккарти. Что ты будешь делать, если я дам тебе список имен и адресов, — заявишься к ним и выпьешь по-дружески чашечку чая?

— Она моя дочь!

— Эш, мы найдем ее. Дай нам выполнить нашу работу.

Практически ту же самую херню я сказал отцу Лорен Берджес в Шетлэнде. Ту же самую хрень я говорил себе в течение четырех лет с тех пор, как поздравительная открытка от Мальчика-день-рождения в первый раз упала с почтой на коврик у моей двери.

Я положил телефон Дики рядом с заваленной окурками пепельницей, потом сказал:

— Конечно. Так же, как вы нашли Лорен Берджес, и Эмбер О’Нил, и Хану Келли, и…

— Мы найдем ее. — Он провел рукой по седеющим рыжим волосам. — Верь мне, Эш. Что бы ни случилось, мы найдем ее.

Детектив-сержант Гиллис потянул на себя ручной тормоз и выключил мотор. «Рено» застонал и пискнул. Капли дождя барабанили по крыше и капоту.

— Пффф… — Его дыхание воняло прогорклым табачным дымом. Запах усилился, когда он почесал свою бороду. — Без обид, приятель, но твоя машина просто кусок дерьма.

Я протянул руку:

— Ключи дай.

— Дики просто пытается присмотреть за тобой.

Ярко-красный «альфа-ромео» стоял напротив моего… напротив дома Мишель, окно со стороны водителя приоткрыто, в салоне две фигуры. Из-за дождя, барабанящего по ветровому стеклу, лица смазаны, и людей узнать почти невозможно. Дженнифер и ее фотограф Фрэнк.

Кажется, больше никого из их братии рядом нет, иначе все пространство перед домом кишело бы этими уродами.

— …что надо делать, о’кей?

Я моргнул:

— Да.

Гиллис положил ключи в протянутую ладонь:

— Нет, действительно, если тебе чего-нибудь нужно, ты только дай знать. Ну… если смогу, конечно.

— Зачем?

Гиллис шмыгнул носом, сжал губы, отчего его усы ощетинились.

— А я все думаю, как это было бы для меня, если бы ублюдок похитил одного из моих детей. — Он покачал головой, и грязно-желтые завитки волос закачались вокруг приличной проплешины. Ткнул пальцем в большой черный «БМВ», припарковавшийся на другой стороне дороги. — Если бы Дики мог оставить тебя, он бы точно это сделал. Ты это знаешь, так ведь?

Я открыл дверь машины и вылез под дождь.

Он вышел за мной:

— А на счет Ноа Маккарти ты не беспокойся — я своими глазами видел, как ты пытался его спасти.

Гиллис поднял воротник и поплелся через лужи к поджидавшему его «БМВ». Когда машина стала отъезжать, из заднего окна выглянула доктор Макдональд, растопыренными пальцами упираясь в стекло и кусая нижнюю губу. Машина доехала до конца дороги, вспыхнули тормозные сигналы, потом повернула направо и исчезла из виду.

Я стоял и смотрел им вслед, пока у меня по спине не потекла струйка холодной воды.

Навещать Стивена Уоллеса было слишком рано. Нужно было подождать до темноты, чтобы он оказался дома и чтобы все остальные уже спали. Хотя Дики мог уже установить за ним наблюдение… Как-то не очень получалось, что я смог бы спокойно подойти к входной двери и вышибить ее ударом ноги.

А что, если это был не он? Что, если у Стивена Уоллеса не было тайной комнаты в его заново переделанном винном погребе, в которой он мог бы пытать до смерти двенадцатилетних девочек?

Рисковать не стоило.

Дики был нрав — нужно было войти в дом и остаться с Мишель. Играть роль готового прийти на помощь бывшего мужа. Притворяться, что все будет о’кей. Сидеть в темноте и ждать, когда найдут тело Кети.

Залез обратно в машину и вытащил мобильный телефон.

Сабир взял трубку с восьмого гудка:

— Лучше, чтобы у тебя было что-нибудь важное, на всякое дерьмо времени нет!

— Мне нужны имена и адреса подозреваемых за последние семь лет.

Молчание.

— Сабир?

— Эш, я очень сожалею о том, что случилось с Кети. Но Лики переговорил со всеми — мы не имеем права ничего тебе сообщать. Я не могу. Слушай, мы делаем все, что в наших…

Я повесил трубку. Набрал номер Генри.

Его мобильник звонил, звонил и звонил и наконец переключился на голосовую почту.

— Генри, это Эш, перезвони мне, пожалуйста. Это очень срочно.

Окна запотели. Я постучал пальцами по приборной доске. Подождал.

Еще раз набрал. Получил в ответ ту же самую запись с просьбой оставить сообщение после гудка. Снова дал отбой.

— Черт! — Врезал ладонями но рулевому колесу. Глубоко вдохнул: — ЧЕРТ! Черт, твою мать… ЧЕРТ! ААААААААГХ! ТВОЮ МАТЬ! — Слюна забрызгала ветровое стекло.

Горло горело, в висках пульсировала кровь, где-то за глазами сверкали блестящие искры.

В водительское окно кто-то постучал. Я обернулся, но стекло было мутным от дыхания. Опустил его вниз.

Это была Дженнифер. Стояла под черным зонтом, завернутая в пальто из верблюжьей шерсти, глаза прищурены. Наклонилась:

— Кхм… Эш, с тобой все в порядке?

— Без комментариев.

Она пристально смотрела на меня:

— Я понимаю, что мы… Слушай, сейчас совсем не важно, что произошло между тобой и мной, так ведь? Самое важное сейчас — это Кети.

— Я же сказал — без комментариев.

— Эш, я хочу, чтобы ты знал — «Касл ньюз энд пост» сделает все возможное, чтобы вернуть Кети. Хочешь, мы разместим твое персональное обращение? — Облизала губы. — Мы сделаем все так, что Мальчик-день-рождения поймет, какую боль и несчастье он приносит. Хочешь, разместим фотографию комнаты Кети, пару цитат ее матери…

— Сегодня суббота. Ее день рождения в понедельник. — Я повернул ключ в замке зажигания. — К тому времени, когда он прочтет вашу чепуху, она уже будет мертва.

Тюрьма строгого режима Гленочил находилась в полутора часах езды к югу от Олдкасла. Пара ржавых хетчбэков перед административным зданием — больше на парковке машин не было.

Еще раз набрал номер Генри — снова чертов автоответчик. Позвонил Веберу. По крайней мере, он отвечает на телефонные звонки.

— Алло?

— Это Эш.

— А-а… — Вздох. Потом приглушенный голос: — Извините, я должен ответить… — Металлический звук, какое-то шуршание, и голос Вебера вновь зазвучал в трубке: — Где ты?

— Мне нужны имена подозреваемых, которые есть у Дики.

— Не будь идиотом. Заместитель начальника шефа полиции Драммонд от меня не отходит, а скользкое дерьмо Смит ходит вслед за ним и все записывает. Я хочу тебе помочь, ты знаешь это, но они…

— Я же не прошу тебя дать мне свою почку, черт побери, мне нужна всего пара имен!

— Да знаю я, знаю. — Вздох. — Слушай, где ты находишься?

— Делаю то, что ты должен был делать.

Отключил мобильник, сунул его в карман. Потом вылез из машины и пошел к тюрьме.

— Да, такие правила. — Офицер тюремной службы потер пальцем нос, как будто эти правила были там написаны шрифтом Брайля. — Заключенному ничего не передавать. От заключенного ничего не принимать. После окончания вашего визита он будет раздет догола и обыскан. У вас есть пятнадцать минут, потом он вернется в камеру.

Я кивнул. Положил перед собой на стол блокнот и ручку.

Комната для встреч выглядела так, как будто в ней должен был проводиться экзамен — деревянные, покрытые пластиком столы со стульями по обе стороны стояли в восемь рядов. Они располагались достаточно свободно, давая беседующим известную долю приватности, а камерам наблюдения — хорошую линию обзора.

На полу ковролиновое покрытие с темными пятнами от пролитого кофе.

Раздалось негромкое жужжание, и тяжелая металлическая дверь в дальнем конце комнаты распахнулась. Вошедший охранник встал рядом с дверью, и наконец в комнате появился Лен.

Он был на добрую голову выше своего сопровождающего, большой лысый череп в обрамлении седой щеточки аккуратно подстриженных волос, круглые очки и маленькая седая бородка с усами в виде велосипедного руля. Немного похудел, слегка расширился в плечах. Наверняка проводил достаточно времени в тюремном тренажерном зале.

Лен сел напротив меня и кивнул, как будто мы совсем недавно виделись на утреннем брифинге, хотя прошло уже больше двух лет:

— Эш.

— Шеф.

— Уже не шеф. — Улыбнулся. Его голос был таким низким, что на крышке стола задрожал пластиковый стаканчик с водой. — Или, если хочешь, давай играть по-старому: я буду детектив-суперинтендант Мюррей, а ты — детектив-инспектор Хендерсон.

— Мне нужно знать подозреваемых по делу Мальчика-день-рождения. Всех.

— Я в порядке, спасибо. После того как сняли швы, мне значительно лучше. А то чесалось все время.

— Лен, я серьезно.

— Ну, а поскольку бывший констебль Эванс еще в течение шести месяцев будет вынужден принимать пищу через трубочку, то полагаю, что я победил. — Он взял в руки пуговицу на своей рубашке: — Хочешь шрам посмотреть? Любопытное зрелище.

Я зажмурился и скрипнул зубами:

— Он похитил Кети.

— Напал на меня в библиотеке, с бритвенным лезвием в ручке зубной щетки. — Нахмурился. — Ты когда-нибудь видел собственные внутренности, Эш? Они совсем не такие симпатичные, как кажется.

— Мальчик-день-рождения похитил Кети, и меня снимают с расследования!

Лен вздохнул, наклонил голову набок:

— Два года восемь месяцев три недели и пятнадцать дней. Вот сколько я здесь пробыл, а ты ни разу меня не навестил. Пока тебе самому что-то не потребовалось.

— Он похитил Кети…

— Ты это уже говорил. — Он взял мой стаканчик с водой, отпил. — Я думал, что мы друзья, Эш.

— Он схватил мою малышку.

Лен откинулся на спинку стула:

— Вот и ты получил по рукам. Мне дали восемнадцать лет. Мне кажется, я заслужил небольшой разговор для начала, как ты думаешь? — Он поджал губы и уставился на потолок. — На кого ставишь сегодня вечером — на «Вориэрз» или на «Абердин»?

— Ради всего святого, Лен. — Я взглянул на висящие на стене часы, — У меня осталось двенадцать минут, потом меня отсюда вышибут пинком под зад.

— Так вот я и говорю, восемнадцать лет мне дали. — Улыбнулся.

— Хорошо. На Абердин.

— Да что ты? Кажется, на этот раз у нас есть шанс. Боб Исон прикупил пару неплохих игроков в этом сезоне. Хоть они и выглядят как Голлумы в спортивных шмотках, но в футболе, кажется, разбираются.

Я сжал руки в кулаки:

— Лен, он убьет ее!

— Слушай, я вот что хочу понять: почему он выбрал ее? Почему ты? — Скрутил в пальцах кончик бородки. — Почему он выбрал кого-то из следственной бригады? Почему все это такое личное? Это слишком рискованно и слишком пафосно, прямо как из фильма какого-то. Такого в обычной жизни не бывает.

— Я видел поздравительную открытку. Она у него.

— Хммм… — Молчание. Потом: — Может быть, ты напугал его? Может быть, ты стал копаться своими липкими пальцами в его грязном белье и он решил… вывести тебя из игры?

— Скажи мне, кого вы подозревали?

— А ты знаешь, мамаша Филиппа Скиннера мне пишет. Каждый месяц я получаю но почте громадный пук бумаги, в котором она рассказывает мне о том, как идут у нее дела, что случилось в последних сериях сериала и чем занимаются ее внуки. Конечно же она на самом деле пишет не мне, она пишет Скиннеру…

— Лен, пожалуйста.

Он поставил на стол стаканчик с водой. Вздохнул:

— Ну, был там один сержант из северного управления, но, мне кажется, он повесился… Оказалось, что он был замешан в истории с детской порнографией. Нашли у него в кабинете корзину со смятыми распечатками с компьютера, выпачканными в сперме. Ну, решили, что это часть криминальной цепочки, ты знаешь, как действуют наши ребята… Потом еще был один журналист из «Абердин экзаминер»… — Нахмурился. — Толберт? Талберт? Талберт, — но мы не смогли под него подкопаться. Еще Хэрриет Вудз. Она была частным сыщиком в Данди. Потом уехала куда-то в Дубай.

Я записал в блокнот имена и детали.

Лен наклонился, положив на крышку стола громадные руки:

— Скиннер признался, а откуда мне было это знать?

— Кто-нибудь еще?

— Психологический портрет совпадал один в один. Генри Форрестер был на допросе, так вот, он сказал, что Скиннер — наш человек.

— Я знаю.

— Эти мальчишки — он насиловал их и разрезал на куски…

— Лен, еще был кто-нибудь?

Он посмотрел на стол — губы сжаты, глубокая складка между бровей.

— Пapa придурков, Ахмед Могхадам и Денни Кроуфорд, и еще какая-то тетка, которая думала, что Иисус живет у нее в подвале… — Постучал пальцами по крышке стола — тук-тук-тук, тук, тук, тук, тук-тук-тук. — Иногда по ночам я слышу, как он кричит.

 

37

— Прочь с дороги! — Я зажал мобильник между ухом и плечом и снова нажал на гудок, но козел в «субару» отказался выползти с внешнего ряда. — Ну же, Генри, ОТВЕТЬ ТЫ НА ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ ЗВОНОК!

Козел наконец-то переместился в другой ряд, и я снова смог прибавить газу. Самое смешное, я даже не заметил, как он показал мне в зеркало заднего вида средний палец.

Голосовая почта:

— Генри, куда ты, мать твою, делся? Перезвони мне.

Набрал Рону.

Мимо проносились ноля, застроенные теплицами. Зеленый дорожный знак: А90, Данди 9, Форфар 23, Олдкасл 34, Абердин 7 5.

— Шеф? Господи, я услышала про Кети, с вами все в порядке?

— Наконец хоть кто-то отвечает на мои звонки!

Стрелка спидометра подползла к восьмидесяти пяти.

— …я не…

— Мне нужно, чтобы ты пробила по центральной базе несколько человек, о’кей? Только никому не слова. — Я вытащил блокнот, приложил к рулевому колесу и перелистнул несколько страниц. Зачитал ей список имен, которые дал мне Лен. Заставил повторить. — Слушай, это очень серьезно — никто не должен знать об этом. Ни Вебер, ни Дики, ни даже Хитрюга Дейв.

Тишина.

— Рона?

— Почему вы мне сразу не позвонили? Сами говорите, что они на звонки не отвечают. Почему мне сначала не позвонить? Я бы сразу помогла. Я всегда помогаю. Я рубашки вам погладила!

Я еще и об этом должен беспокоиться…

— Рона, Мальчик-день-рождения собирается в понедельник мою дочь убить, ты это понимаешь? У меня голова совсем другим занята.

Стрелка спидометра подползла к девяноста, и моя нога уперлась в пол. Все, большего из «рено» выжать было невозможно. Швырнул блокнот на пассажирское кресло. Промчался мимо громадного трейлера с надписью на боку: «СКОТИАБРЭНД ВКУСНЫЕ ЦЫПЛЯТА ЛТД. ЦЫПЛЯТА ПРОСТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ!»

На другом конце линии Рона закашлялась:

— Простите. Я не хотела.

— Ничего. Я тоже. — Глубоко вздохнул. — Я очень ценю твою помощь. Просто… просто сегодня не самый удачный день.

Констебль Джули Вилсон, уставившись на плитки подвесного потолка, крутилась на вертящемся стуле, вслед за ней развевались светлые волосы.

— Дваааа нооль, дваааа нооль… — Остановилась. Закрыла рот. Поерзала на сиденье. — Простите, шеф.

Комната криминального отдела была почти пустой. Из небольшого радиоприемника, стоявшего на столе рядом с электрическим чайником, доносился шум матча «Вориэрз» — «Абердин».

— Это Моррисон, он делает передачу Чепски, Чепски — Вудсу… — Рев толпы, скандирующей: — Поедете домой в кастрюльке расписной…

Джули вскочила на ноги, одернула черную футболку:

— Мы слышали про Кети, шеф… Нам очень жаль. Я не хотела… Да выключит кто-нибудь это чертово радио?

Кто-то из констеблей нажал на кнопку.

Молчание.

Она опустила глаза:

— Простите, шеф.

Я прошел в кабинет к Веберу.

Он сидел за рабочим столом, сморщенное лицо покрыто глубокими морщинами. Удивляться этому не стоило — рядом с ним, на одном из стульев для посетителей, сидел, напряженно выпрямив спину, помощник начальника полиции Драммонд. Рядом с ним на другом стуле сидел детектив-сержант Засранец-Смит. Оба повернулись и уставились на меня.

Вебер снял очки и протер их носовым платком:

— Ну как, Мишель держится?

— Я… — Даже не стал об этом спрашивать, поехал на встречу с Леном. — Вы уже закрыли Стивена Уоллеса?

— Мы говорили только о стоянии со свечами в знак скорби. Мы, естественно, добавим Кети к…

— Вы его закрыли или нет?

Помощник начальника полиции стряхнул с брючины пушинку:

— Я был весьма опечален, констебль Хендерсон, услышав информацию о вашей дочери. Но я также несколько озабочен тем, что случилось с этим… — Он вопросительно поднял бровь в сторону Смита.

— Ноа Маккарти, сэр.

— Спасибо, сержант. Он написал заявление. Утверждает, что вы напали на него и хотели выбросить с балкона четырнадцатого этажа?

— Да пошел он. — Я уставился на Вебера. — Стивен Уоллес.

Вебер вздохнул:

— Я отправил все патрульные машины на улицу — искать Кети, вся дневная смена…

— Какого черта вы его не арестовали?

Помощник шефа полиции напрягся еще сильнее:

— Потому что, констебль, мы не «закрываем» людей без ордера, а ордер мы не можем получить без достаточных оснований.

— Доктор Макдональд сказала, что он четко подходит под психологический профиль!

— Доктор Макдональд еще вчера в подгузниках ходила, констебль. — Драммонд встал. — Прокурору требуется нечто большее, чем заявление вашего маленького доктора, для того чтобы начать арестовывать людей. — Он взял со стола фуражку и сунул подмышку. — А сейчас, с вашего позволения, у меня совещание с шефом. Детектив-сержант Смит примет ваши объяснения по поводу неприятного случая, произошедшего сегодня утром. Надеюсь на ваше самое непосредственное сотрудничество.

Помощник начальника полиции задержался у дверей, чтобы похлопать меня но плечу.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вернуть вашу дочь. — С этими словами он вышел из комнаты.

Хорошо, что я сдержался и не переломал ему все пальцы на этой чертовой руке.

Смит медленно поднялся со стула. Улыбнулся:

— Почему бы нам не пройти в какое-нибудь более удобное место?

Комната для допросов номер три воняла грязными ногами и капустой.

Детектив-сержант Смит стучал пальцами но крышке стола, ожидая, когда в видеомагнитофоне перестанет жужжать пленка.

— Вот так, значит, криминальный отдел Олдкасла дела делает, а? Избивает подозреваемых до полусмерти?

— Я уже сказал вам, что произошло. Дважды сказал. — Подвинулся вперед. Стул так и остался на своем месте, прикрепленный к полу четырьмя громадными болтами. Не то что стулья по другую сторону стола, там, где сидят офицеры полиции. — Вам повторить раздельно или вы оглохли немного?

Стоявший за мной констебль хрюкнул. Попытался превратить это в кашель.

— У вас какие-то проблемы, констебль Доусон? — Смит прищурился, под длинным острым носом сжались тонкие губы.

— Что-то в горло попало, сэр.

Доусон — он был в том списке, который Сабир прислал по электронной почте, когда мы были в Шетлэнде.

Я повернулся:

— Тим, не так ли?

— Да, шеф. — Улыбнулся, обнажив полный рот кривых зубов — неплохо смотрелось вместе с перебитым носом и торчащими ушами.

Смит уставился на плитку подвесного потолка:

— Сколько раз мне говорить? Констебль, к детективам-констеблям не обращаются…

— Это вы пробивали по базе данных семьи жертв Мальчика-день-рождения, так ведь?

— Да, пару раз. — Моргнул. — А что?

Смит стукнул костяшками пальцев по потрескавшейся поверхности стола:

— Хватит, констебль. Детектив-констебль Хендерсон, вы представляете, какие увечья вы нанесли Ноа Маккарти? Он…

— А для чего вы проводили этот поиск?

— Не знаю, шеф. Думаю, но приказу кого-то из старших офицеров… Да, точно! Помощник начальника полиции приказал мне это сделать для него.

— Констебль! Это серьезное расследование жалобы на жестокое обращение полиции, а не какой-нибудь кружок вязания.

Я достал мобильный телефон и позвонил Хитрюге Дейву — тот тоже был в этом списке. Задал ему тот же самый вопрос.

— Драммонд гребаный, кто же еще. Этот накрахмаленный урод никогда не делает грязную работу. А что?

Я закончил разговор и набрал еще пару номеров, пока детектив-сержант Смит сидел, выпучив глаза, на другой стороне стола и переливался всеми возможными оттенками розового цвета.

Все, кого я обзвонил, обвиняли во всем помощника начальника полиции Драммонда.

Смит грохнул рукой по крышке стола:

— Офицер Хендерсон, я вынужден…

— Допрос закончен в пятнадцать тридцать две. — Я сполз с привинченного к полу стула и встал. Взял куртку. — Спасибо, Тим.

— Офицер Хендерсон, допрос не закончен до тех пор, пока я не… Офицер Хендерсон!

Я захлопнул за собой дверь.

— …подождать. Нет! У него совещание, и вы не можете туда пройти! — Никола встала из-за стола, но я, не останавливаясь, прошел мимо нее в кабинет помощника шефа полиции Драммонда. — Офицер Хендерсон!

Кабинет был громадный — стены, обшитые деревянными панелями, куча мебели из тика, большой темно-красный ковер и окна, выходящие на парк Кэмберн. Ни одного шкафа для хранения документов, ни одной маркерной доски.

Драммонд стоял, заложив одну руку за спину, в другой держал большой бокал с виски. На мертвенно-бледном лице играла довольная ухмылка.

— Что за дела?

За мной топала Никола, вся из себя мятый кардиган и ярко-красный лак для ногтей.

— Простите, сэр, он оттолкнул меня и прошел…

На драммондовском кожаном диване сидел, скрестив ноги, седой мужчина в темно-синем костюме.

— Волнения в рядах, Гари? — Его загорелое лицо освещала покровительственная улыбка, а в кончиках пальцев рук он тоже держал хрустальный бокал с виски.

Краска бросилась в лицо Драммонду.

— Питер, это детектив-констебль Хендерсон. Хендерсон, это лорд Форсис-Левен.

Мужчина встал с дивана, выпрямился и протянул для рукопожатия руку;

— Искренне ваш член Парламента Шотландии. — Улыбка слетела с его лица. — Я слышал о вашей дочери по радио, мне ужасно жаль. Если я могу что-нибудь сделать для вас, не стесняйтесь.

— Можешь на хрен пойти.

Его глаза полезли на лоб.

— О-о…

Никола дернула меня за рукав:

— Офицер Хендерсон, ну, пожалуйста, давайте я сделаю вам хорошую чашку…

— Вы! — Я ткнул пальцем в Драммонда. — Все это время мы пытались выяснить, откуда Мальчику-день-рождения становится известно, куда посылать поздравительные открытки. Выясняется, что единственным местом, где можно узнать все детали о семьях жертв, является национальная полицейская база данных.

— Прошу меня простить, Питер. — Драммонд поставил бокал на поднос и скрестил руки на груди. — И?

— Вы заставляли других делать это за вас, не так ли? Заставляли констеблей и детективов — всех, кто ниже вас по званию, — проводить поиск вместо вас, потому что вы знали, что они не станут задавать вопросов.

В углу рта Драммонда появилась едва заметная улыбка.

— Вы что, на самом деле полагаете, что я — Мальчик-день рождения?

Никола снова потянула меня за рукав:

— Простите, сэр. — Понизила голос до шепота: — Пойдемте, Эш, не делайте из себя посмешище.

— Детектив-констебль Хендерсон, как вы полагаете, могу я сам искать информацию в национальной базе данных? Особенно когда весь участок полон собак, готовых меня облаять. Для вашей информации могу сообщить, что шефу и мне эти детали требуются множество раз в течение года для принятия стратегических решений но расстановке дней рождений жертв, для связи со средствами массовой информации, для оказания помощи семьям жертв. — Он развел в стороны руки, как будто заканчивая какой-то сложный фокус. — Именно в этом и заключается интеллектуальный подход к руководству полицейской работой. Или вы полагаете, что мы просто гадаем по кофейной гуще?

Ох… Я откашлялся:

— Понятно.

— Сейчас, если вы не возражаете, Никола проводит вас. А завтра утром в своем офисе вас будут ждать Профессиональные Стандарты.

— Эш?

Я оторвал глаза от остывшего кофе и увидел стоявшую у противоположной стороны стола доктора Макдональд. Она улыбнулась, помахала мне рукой и осмотрела паб.

— Здесь очень… мило, — сказала она, озираясь вокруг.

— Совсем нет.

«Монах и бочка» — место небольшое, в нем едва помещались пять или шесть столов да пара игровых автоматов, пищавших и каркающих, словно вороны. Скрипучие деревянные стулья, обитые красной искусственной кожей, твердые, как камень, скамейки, Бар почти такой же липкий, как потрескавшийся линолеумный пол. Одна дверь во внешний мир, другая — с надписью «ТУАЛЕТ, ТЕЛЕФОН и БАНКЕТНЫЙ ЗАЛ».

Она пододвинула стул и села:

— Детектив-старший инспектор Вебер сказал, что вы будете здесь.

Я поднял руку:

— Эй, Волосатый, сюда еще раз то же самое и большую белого вина.

Волосатый Джо оторвался от «Дейли миррор» и что-то пробормотал. Почти дюжина сережек звякнула по обе стороны его широкой волосатой рожи, когда он поднялся, чтобы включить кофейную машину.

В зале сидели несколько постоянных персонажей: Педик Джастин с длинными черными волосами и в грязной бейсболке; сестрички Донахью, уже слишком старые, чтобы зарабатывать на жизнь, ублажая клиентов в полутемных подъездах; в углу потрепанная скелетообразная фигура Дрочилы и с ним его приятель, Толстяк Билли Патридж.

Вряд ли кто-нибудь из них захотел бы поговорить с офицером полиции. Даже таким, как я.

Доктор Макдональд скрипнула по липкому линолеуму пола своими «конверсами»:

— Правда, что вы предложили члену Парламента Шотландии отвалить и обвинили помощника старшего констебля в том, что он является Мальчиком-день-рожденья?

— Добро пожаловать в мой ночной кошмар… — Я взглянул на молочную дрянь, плававшую по поверхности моего кофе.

Она протянула руку через стол и взяла меня за руку:

— Вы сделали то, что должен был сделать хороший отец. Кети повезло — вы не остановитесь, пока не найдете ее.

Да, и все потому, что я так здорово поработал с Ребеккой.

— Эй, пташки. — Над столиком склонился Волосатый Джо: чашка с кофе в одной руке, большой бокал с белым вином — в другой. — Как насчет «Пино Гриджио», детка? Весь «Совиньон Блан» в понедельник выдули, как раз когда футбол был. Меню хотите посмотреть?

— Э-э… нет, спасибо, все отлично. — Доктор Макдональд сделала глоток. — Ммм…

Он пожал плечами и отвалил.

Я взял в руку чашку со свежим горячим кофе:

— И что мне сейчас делать?

— Нужно пойти к Мишель, в смысле, она сейчас одна, волнуется, и ей страшно.

Сидеть в тихом болезненном молчании и сдерживаться, чтобы не поругаться друг с другом.

— Я не…

Тут взревел мой мобильный телефон, завел свою старомодную мелодию. «ГЕНРИ», — высветилось на экране.

Нажал на кнопку:

— Где ты был, черт возьми?

— Не твое дело. — Шмыгнул носом — Ладно, давай — все твои сообщения говорят, чтобы я перезвонил тебе. Я перезваниваю.

— Он схватил Кети. Мальчик-день-рождения схватил ее.

Молчание.

— Генри?

— Сколько сейчас времени? Четыре… Я буду у тебя, как только смогу. Аэропорт закрыт из-за снега, но паром, я думаю, еще ходит. — Из трубки раздались глухие металлические звуки. — Ты кому-нибудь уже сказал?

— Мишель позвонила в полицию.

— Слава богу — это все облегчает. Скажи, чтобы доктор Макдональд все материалы по Кети послала на электронный адрес полицейского участка в Лервике, и пусть пометит, что это для меня. Возьму это с собой в дорогу.

— Генри…

— Что доктор Макдональд сказала про Ребекку?

Я отвернулся от стола:

— Она не знает.

— Эш, сейчас это уже не важно — тебе нужно ей все рассказать. Если Мальчик-день-рождения схватил Кети, очень может быть, что Меган Тейлор не была номером тринадцатым. Может быть, номер тринадцать — это Кети.

— Я не…

— Эш, они знают о Кети, — все кончено. Расскажи ей.

 

38

Резкий запах уксуса наполнял машину, тихо гудел вентилятор, не давая окнам запотеть от испарений еды, купленной в закусочной, а по крыше машины барабанил дождь.

— …стояние со свечами организовано в шесть тридцать вечера у Сент-Джаспера…

Доктор Макдональд нахмурилась:

— Сент-Джаспер — странное имя для церкви, в смысле, не существует Святого Джаспера, я проверяла по католическим веб-сайтам, и вообще, что это за город, который называет церкви в честь выдуманных святых?

Замковый парк был пуст, только мы да пара паркометров. Ничего не осталось ни от стены с бойницами, ни от главной башни или главного здания замка, зато развалины были щедро освещены разноцветными прожекторами. Как будто от этого они станут выглядеть лучше.

— …мы говорили сегодня днем с отцом Меган Тейлор.

Отсюда сверху, с самой вершины острого гранитного гребня, Олдкасл расстилался как звездное покрывало. В струях дождя сверкали уличные фонари, черная извилина Королевской реки сверкала серебристой чешуей.

— …и хотим попросить того, кто похитил нашу дочь, чтобы он вернул ее обратно.

Голос Брюса Тейлора звучал так, как будто он читал текст по бумажке, слова звучали высокопарно и неестественно:

— Меган — чудесная девочка, приносящая надежду и радость всем, кто знает ее…

Доктор Макдональд отломила кусок панированной рыбы, подула на нее и сунула в рот. Пожевала:

— Отличная панировка. — И продолжила есть при мерцающем свете приборной доски.

— Я же говорил. — Два рыбных ужина навынос из «Блистеринг барнаклз», один с парой маринованных луковиц, другой — с пюре из зеленого горошка. Все разогрето в микроволновке и разложено по картонным тарелкам, закрытым фольгой.

— Я обращаюсь к вам как отец, пожалуйста…

Она окунула ломтик жареной картошки в буровато-зеленое месиво:

— Я говорила с Дики, вся церковь обвешана скрытыми камерами, и если Мальчик-день-рождения придет в Сент-Джаспер, его сразу же заснимут, и еще Сабир собирается прогнать через параметры паттерна всех, кто попал на пленку камер наблюдения торгового центра в тот день, когда пропала Меган, и если что-нибудь сыграет, то мы его возьмем.

— Хммм. — Моя рыба отдавала паутиной и картоном.

…в то время как полиция продолжает поиски Кети Николь, дочери детектива-констебля Эша Хендерсона из криминального отдела полиции Олдкасла…

Даже газировка была безвкусной.

— Мы ее найдем, Эш, мы ближе к нему, чем когда-либо.

— Кети Николь — тринадцатая жертва Мальчика-день-рождения и вторая, чью поздравительную открытку получили через день после того, как ее похитили…

— Кретин чертов. — Я выключил радио. — Похищением это будет называться тогда, когда за нее потребуют выкуп. Ее насильно увезли.

Я посмотрел на свою картошку с рыбой, закрыл сине-белый контейнер и положил обратно в пластиковый пакет, откуда все это было извлечено.

Порыв ветра ударил дождем по капоту «рено», капли сверкнули, отскакивая от грязной краски, благодаря свету фар какого-то хетчбэка, остановившегося на парковке. Он остановился как можно дальше от нас.

— Эш, я…

— Кети любила слушать разные истории, которые я рассказывал ей на ночь.

— О’кей…

— Когда-то, давным давно, жил на белом свете педофил по имени Филипп Скиннер. И было у Филиппа двое детей и жена, которая очень его любила, потому что не знала, чем он занимался. И напала на королевство в то время черная чума, и в разных концах города нашли трех маленьких мальчиков, завернутых в черные пластиковые мешки из-под мусора. Они были изнасилованы и зарезаны ножом, а потом разрезаны на пятнадцать частей. И каждый кусок был завернут в пищевую пленку, как будто тот, кто это сделал, хотел, чтобы они остались свежими.

Фары машины погасли, и водитель с пассажиром стали темными силуэтами на фоне слабого свечения, шедшего от замка. Они стали придвигаться друг к другу, пока их головы не соединились.

— И призвала полиция храброго рыцаря, которого звали доктор Генри Форрестер, и рыцарь исследовал изрубленные останки мальчиков и составил психологический профиль злодея, который это совершил. И стала полиция повсюду искать того, кто подходил под этот профиль, и нашла она Филиппа Скиннера. И оказалось, что в девяностых сидел Скиннер этот в бельгийской тюрьме за нападение при отягчающих обстоятельствах и за детскую порнографию. И притащили его на допрос…

Салфетка дезинтегрировалась, пока я вытирал жир со своих пальцев.

— Но у Филиппа Скиннера был хороший адвокат, который спас его, и был Скиннер признан невиновным из-за ошибок, допущенных в ходе следствия. Храбрый рыцарь был убежден, что Скиннер виновен, и один из полицейских, отъявленный задира по имени детектив-суперинтендант Лен Мюррей, поверил ему…

Стоявшая вдалеке машина начала раскачиваться на рессорах.

— Тогда они завербовали молодого детектива-инспектора по имени Хендерсон и стали повсюду следить за Скиннером, меняя друг друга, чтобы этот мерзкий ублюдок всегда находился под наблюдением. Но не смогли они уследить за ним, и нашли в городе еще одного мальчика, разрезанного на куски, которые были завернуты в пищевую пленку. И решили тогда они, что Филипп Скиннер должен быть остановлен…

Я сделал глоток «Айрн-Брю», ополоснув рот шипучими оранжевыми химическими пузырьками.

— Но оказалось, что это не Скиннер насиловал, убивал и расчленял маленьких мальчиков, а был это молодой человек по имени Денис Чакрабарти. Он работал помощником мясника в одном из супермаркетов на Блэкволл-хилл. Профиль оказался неправильным. И он убил еще двух мальчиков, прежде чем мы наконец его поймали.

Доктор Макдональд отломила еще один кусок рыбы. Потом спросила:

— А что случилось с Филиппом Скиннером?

— Вы были правы, когда сказали обо мне, что я на самом деле жестокий человек. У меня это очень хорошо получается. — Я сжал руки в кулаки. Костяшки заскрипели. Они опухли, их пронзала боль. — Даже с артритом. Я выбивал из людей правду, запугивал, лгал, воровал, брал деньги за то, чтобы смотреть в другую сторону, обманывал жену… — Еще глотнул газировки. — Когда Ребекка… Когда она убежала, мы сделали все, что должны сделать родители: мотались по улицам, расклеивали повсюду плакаты — от Терсо до Портсмута, объявляли вознаграждение, нанимали частных детективов, делали объявления по радио. Это стоило нам целое состояние, больше, чем у нас было, и я влез в долги… Большие долги. — Я барабанил пальцами по рулевому колесу, смотрел, как дождь выписывает ленты на ветровом стекле. — С тех пор жизнь уже никогда не была нормальной. Я проводил слишком много времени с журналисткой по имени Дженнифер — сначала из-за того, чтобы имя Ребекки продолжало появляться в газетах, чтобы люди его не забывали, но… Кто-то сказал Мишель, и она выследила нас, вышвырнула меня и завела себе постоянного любовника, который превратил дом в минное поле. Как раз в то время меня и попросили последить за Филиппом Скиннером. — Я опрокинул в рот остатки газировки, смял в кулаке пустую банку — костяшки пальцев были как раскаленный гравий. — Все еще продолжаете думать, что Кети повезло с таким отцом, как я?

Вентилятор с урчанием гонял горячий воздух, по крыше барабанил дождь.

Доктор Макдональд вертела в пальцах кусок рыбы:

— Тетя Джен на самом деле не моя тетя… Перед тем как стать ветеринаром, она была социальным работником и наблюдала за мной, когда меня поместили в приемную семью в Дамфриз. Я уже говорила вам, что моя мама стала совсем другой, когда вернулась из больницы… Она подождала недели три, потом залезла в горячую ванну и вскрыла себе вены, вот отсюда и до самых локтей.

— Мне очень жаль.

— Мне было шесть. Я играла во дворе с моей лучшей подругой Морин и зашла домой, потому что мне надо было в туалет… — У нее между бровей появилась морщина, две другие прорезались в углах рта. — Вода была такая красная, а моя резиновая уточка была желтая-желтая. А ее кожа была эмалево-белая, как ванна. Я сидела на крышке от унитаза и держала ее за руку, пока она не умерла…

Снаружи завывал ветер.

Я протянул руку и взял ее ладонь, жирную от картошки и немного липкую от «Айрн-Брю».

Она шмыгнула носом, ее глаза блестели в слабом мерцании огоньков приборной доски.

Снова зазвенел мой мобильный телефон, разрывая тишину резкими звуками.

— Черт побери… — Я вытащил его: Рона.

— С вами все в порядке, шеф? Придурок Смит орет так, как будто ему в ширинку «Табаско» налили. Ходят слухи, что вы назвали его…

— Не самое удачное время, Рона, так что…

— Пришлось дождаться конца смены, чтобы поработать с центральной базой данных. Журналист ваги, Талберт, пару лет назад получил по голове бутылкой во время драки в баре, истек кровью до приезда «скорой». Лицензия Хэрриет Вудз была аннулирована пять лет назад, она переехала в Дубай и теперь работает в частной охранной фирме. Где она находится в настоящий момент, неизвестно. Денни Кроуфорд исчез из Абердина восемнадцать месяцев назад. Ахмед Могхадам — в частной психиатрической клинике в Данди. А Эмилию Шнейдер посадили на восемь лет 6 Петерхед за незаконное лишение свободы и пытки двух свидетелей Иеговы.

— Что случилось с Денни Кроуфордом?

— Понятия не имею. — Клацающие звуки, как будто на клавиатуре печатают двумя пальцами. — Кхм… О’кей, сообщение об исчезновении поступило от его матери… Он полмесяца не принимал лекарств, угрожал инспектору по надзору за условно-досрочно освобожденными ножом. Вот и все. Никаких следов с тех пор, как он сел на поезд в Инвернесс полтора года назад…

Так что Стивен Уоллес оставался пока самым подходящим вариантом.

— Шеф?

— Спасибо, Рона.

— Вам еще койка потребуется на сегодняшнюю ночь? Ну, понимаете, после службы. Я все ваши вещи уже постирала…

Койка на сегодняшнюю ночь.

— Подожди секунду. — Выключил у телефона звук. Повернулся к доктору Макдональд: — Ваша тетя, она сегодня приезжает, так ведь? Вы не останетесь дома одна?

Кивок.

Я снова включил звук в телефоне:

— Хорошо, Рона. — Улыбнулся своему отражению в зеркале. — Встретимся у церкви?

— Здорово.

Я выключил телефон. Согнал с лица улыбку.

Доктор Макдональд продолжала в молчании есть рыбу с жареной картошкой, а дождь барабанил по крыше. Потом она закончила есть, облизала пальцы и вытерла их салфеткой. Сунула пустую коробку из-под еды в пластиковый пакет к моей.

— Это было здорово, спасибо, и рыба была по-настоящему свежая, и горошек великолепный, можно на пару минут воспользоваться вашим телефоном — хочу спросить у тети Джен, когда она возвращается из Глазго, а то у моего телефона батарейка села.

Протянул ей мобильник:

— Дайте мне мусор.

Она протянула пластиковый пакет.

Я вылез под дождь. Рядом с таксометром стояла урна. Сунул в нее пакет, поднял воротник и пошлепал но лужам к Шэнд-стрит, с ее причудливой коллекцией кафе в викторианском стиле, туристической шумихой и бутиками известных брендов. Прошел пару магазинов, миновал «Бутс энд Паундгэзм» и зашел в небольшую винную лавку.

Взял литр джина, немного тоника, пару бутылок красного вина, да еще и пару бутылок белого захватил. Заплатил наличными и пошел к машине, позвякивая бухлом в лиловых пластиковых пакетах.

Другая машина прекратила раскачиваться. Из окна водителя тянулся сигаретный дымок.

Я обошел лужи и снова забрался за руль «рено». Сунул мешки между сиденьями. Вытащил бутылку белого и протянул доктору Макдональд:

— Вам.

Она улыбнулась:

— Не нужно было этого делать, но все равно спасибо. — Протянула мне мобильный телефон. — Тетя Джен уже дома, так что все отлично, кроме, разве что, того, что мне придется объяснить, почему задняя дверь поцарапана. — Прижала к себе бутылку вина. — Вы думаете… — Покрутила завиток волос. — Вы думаете, это был он?

— Накиньте ремень. — Я осторожно вывел древний «рено» с покрытой рытвинами парковки. — Шейла была права — скорее всего, какой-нибудь наркоман. Флетчер-роуд — место аппетитное, на целой улице нет ни одного дома, который стоил бы меньше полутора миллионов. У вашей тети ведь есть собаки, не так ли?

— Зачем нужны доберманы-пинчеры, если у вас есть стаффордширский бультерьер и страдающий одышкой джек-рассел? — Еще крепче прижала к груди бутылку. — Со мной все будет в порядке.

 

39

Из колонок, прикрепленных к гранитным стенам, прохрипел голос священника:

— Давайте же помолимся. — Он воздел вверх руки, и стоявшие вокруг меня люди склонили головы.

Сент-Джаспер был забит до отказа, скамьи были переполнены, люди стояли в боковых приделах и сзади — в отчаянной надежде стать частью всеобщего горя. Над головами нависал церковный потолок, серый и ребристый, и ощущение было такое, что ты находишься во внутренностях окаменелого кита. В свете ламп всевозможными оттенками красного, синего и желтого сверкали витражи. Жалкое место, набитое долбаными упырями.

— Господь Всемогущий, услышь молитвы наши за Меган Тейлор и Пети Хендерсон…

Мишель пододвинулась и сжала мою руку. Она сидела, уронив голову на грудь, глаза зажмурены — как будто бы Господь не вернет нам Кети, если заметит, что она подглядывает.

Я смотрел прямо перед собой.

Банда Дики неплохо поработала, спрятав скрытые камеры среди завитков резьбы. К тому времени, когда молитва закончилась коллективным «Аминь», я смог обнаружить всего восемь. Так что, если ублюдок был здесь, камеры точно его заснимут.

Священник оправил шарф, лежавший у него на плечах.

— А сейчас мы послушаем некоторых из друзей Меган. Брианна Фаулер набралась смелости выступить первой, не так ли, Брианна? — Его усиленный динамиками голос загрохотал, эхом отскакивая от стен.

Пока толстенькая девочка с пленок камер наблюдения взбиралась к микрофону, доктор Макдональд дернула меня за рукав:

— С вами все в порядке?

— Мы должны быть там и искать ее, а не писать здесь кипятком по поводу потерянного времени.

Вылезшая на сцену Брианна откашлялась, получив от динамиков ответ в виде свиста и скрежета:

— Меган была… Меган — моя лучшая подруга…

Доктор Макдональд бросила взгляд через плечо:

— Сабир уже прогоняет пленки через свои программы. Мы не тратим время бесполезно, мы взводим пружину ловушки. — Слегка нахмурилась. Поерзала на сиденье. — Вы уверены, что ничего не хотите сказать?

Я стиснул зубы:

— Поверьте, никто из этих ублюдков не захочет услышать то, что я хотел бы им сказать.

Из громадных деревянных дверей церкви вытекала толпа. Стоявший рядом с кафедрой Дики потряс руку Брюса Тейлора, сказал что-то матери Меган, потом подошел к тому месту, где сидела Мишель. С последнего гимна она так и не пошевелилась, просто сидела на своем месте и тихо рыдала.

Дики остановился рядом с ней и сложил руки в области паха, как будто присутствовал на расстреле по приговору военно-полевого суда:

— Миссис Хендерсон, я хочу, чтобы вы знали, что моя команда делает все возможное…

Я ткнул его пальцем в грудь:

— Стивен Уоллес здесь?

— Простите? — Дики моргнул. Посмотрел на меня.

— Я говорю, Стивен Уоллес здесь?

Вздох:

— Мы следим за всеми.

Доктор Макдональд потянула меня за рукав:

— Может быть, нам стоит забрать отсюда Мишель, пойти домой, выпить по хорошей чашке чая или еще чего-нибудь?

— Дики, этот ублюдок здесь или его здесь нет?

— Родители Меган его пригласили. — Старший суперинтендант провел рукой по глазам. — Она конечно же любила слушать по радио его передачу, никогда ее не пропускала.

Я посмотрел в сторону выхода:

— Увидимся снаружи.

Под моими шагами заклацал, мраморный пол.

На полпути к приделу дорогу мне перегородил лысеющий невысокий мужчина в вельветовом пиджаке. Мистер Неприемлемо из школы Кети:

— Констебль Хендерсон, от имени учащихся и учителей Академии Джонстона я бы хотел выразить вам наши искренние…

Я продолжал идти.

На улице дождь сменился легкой моросью, блестевшей в свете телевизионных камер. Перед камерами стояли уроды с микрофонами, что-то говорили, и в каждом их слове сквозила фальшивая искренность. Великолепный Стив Уоллес говорил в микрофон «Канала 4». Нахмурив брови, он важно кивал годовой тому, кто задавал вопросы:

— О да, и в этом, по моему мнению, можно не сомневаться. Мы можем вернуть девочек обратно, если общественность объединится и обеспокоится этим.

Ответный кивок от женщины, державшей микрофон:

— Все отлично, мы, скорее всего, поставим это в следующем выпуске новостей. Вы уже подписали бланк разрешения на публикацию?

Стивен Уоллес оторвал взгляд от бумаг, увидел меня и помахал рукой. Потом пошел мне навстречу, все еще с похоронным выражением на лице:

— Констебль Хендерсон, вы не представляете, как тяжело мне было узнать о Кети. Как ваша жена? Держится? Для нее это должно быть ужасным потрясением.

Я пристально посмотрел на него. Протянутую руку пожимать не стал.

— Да, конечно. — Он переступил с ноги на ногу. — Слушайте, я вот что подумал: — поскольку Меган была большой поклонницей моего шоу — вы знаете, я еще делаю Воскресный праздник утреннего лентяя, — как насчет того, чтобы завтрашнее шоу я посвятил ей и Кети? Будем ставить их любимую музыку, может быть, в студию позвонят их друзья… — Облизнул губы. — Может быть, вы и ваша жена смогли бы зайти часикам так, скажем, к десяти? Скажете несколько слов людям, обратитесь к тем, кто, возможно, что-нибудь видел?

Будет стоять в толпе и подпитываться скорбью, зная, что все это из-за него, что он сделал это, что он обладает властью над жизнью и смертью…

Ударить его. Схватить ублюдка за горло и вырвать его грязный язык, прямо здесь, на ступенях церкви. Окрасить этот гребаный мир его кровью.

— Эш? — Доктор Макдональд. — Эш, что здесь происходит?

Я моргнул:

— Да, кажется, это неплохо. Мам нужно донести до людей наше обращение. Пусть Мальчик-день-рождения знает, что мы идем за ним.

Стивен Уоллес захлопал в ладоши:

— Отлично, договорились. Вы знаете, как приехать на станцию, или мне прислать за вами машину?

— О, не беспокойтесь. — Я улыбнулся. — Я вас найду.

Доктор Макдональд стояла рядом со мной, пока Стивен Уоллес шел под моросящим дождем к ожидавшему его такси.

— Эш?

В темноте сверкнули огни такси, оно сделало запрещенный разворот и направилось вниз по Джессоп-стрит.

— Это не он. Стив Уоллес — не Мальчик-день-рождения.

— Эш, нам нужно…

— Он не пытался влезть в центр событий, его просто пригласили. Когда Меган Тейлор похитили, он был на каком-то благотворительном мероприятии в помощь больным раком. Это не он.

Доктор Макдональд шаркнула красными кедами по гранитным ступеням:

— Вы уверены?

— Нужно искать кого-то еще. — Я вздернул подбородок. — Кети все еще у него. — Уверенно так сказал.

Доктор Макдональд пристально посмотрела на меня, губы сжаты, в углах глаз маленькие морщинки. Кивнула:

— Я понимаю.

Ничего она не понимала. Потому что если бы она поняла, то остановила бы меня.

Сорок минут спустя я припарковался около дома Роны, но не на местах, предназначенных для парковки, а проехав немного вперед. Забрал из машины лиловые пластиковые мешки и пошел к дому. Она открыла дверь в джинсах и свитере «Олдкасл Юнайтид», жидкие волосы слегка влажные.

Протянул ей позвякивающие мешки:

— Ты что, все еще поддерживаешь этих лузеров?

— Поддерживаю, поддерживаю. — Приняла в руки пакеты с бухлом. Улыбнулась большими желтоватыми зубами. — Как насчет стейка на ужин? Взяла пару сочных рибаев, немного жареной картошки и сладкой кукурузы.

Лед кончался. Я бросил в бокал пару кубиков, добавил приличную порцию джина. Затем плеснул тоника.

Открылась кухонная дверь, и в комнате появилась Рона, ее бледные щеки и нос раскрасило розовым. Протянул ей бокал с джином.

— Пффффф… — Она пару раз моргнула, затем взяла бокал. Улыбнулась. Отхлебнула глоток. — Ахххх… Даже и не припомню, когда мы так здорово в последний раз надирались? А ты помнишь? Я что-то нет.

— Дай Бог, чтоб не в последний раз. — Я поднял мой бокал и чокнулся с ней. — И пусть все идут на хрен.

— Пусть идут! — Еще один глоток. Нахмурилась: — Я на минутку, нужно на стык глянуть. — Моргнула. — В смысле, на стейк. Пора его ставить. — Розовый цвет на ее щеках загустел.

— Нет, еще куча времени…

На раскаленной сковороде шкворчали два толстых куска рибая, по краям пузырилось масло. Запах карамелизирующегося мяса и поджаривающегося черного перца наполнял кухню. На рабочем столе выстаивались две открытых бутылки красного.

Рона стояла, прислонившись к раковине, прихлебывала джин с тоником, улыбалась, глаза сфокусированы на чем-то в полуметре от ее лица.

— Не поверишь… нет, ты не поверишь, мы уже полбутылки джина уговорили. — Провела рукой по волосам, отчего они встали торчком.

— Стейкам нужно минут пять настояться. — Я положил их на теплую тарелку и полил сверху соусом из сковородки. — Ты не хочешь проверить картошку?

— Картошку? Ах да, картошку. — Потрясла головой. Снова улыбнулась, потом наклонилась к духовке и посмотрела внутрь через стеклянную дверцу: — Он. Кажется, с картошкой все в порядке.

Я сунул в микроволновку сладкую кукурузу.

— Слушай, дело в том… дело в том, что люди не понимают, что ты великий коп. — Подняла вверх руку, как будто останавливая движение на дороге. — Да, я так думаю. Ты великий кон, а им… а им завидно. — Еще глоток вина. — Им всем за-вид-но.

Я подлил ей вина:

— Как тебе стейк?

— Он… Он тоже великий… великолепный… Ты — великий повар. Я… люди этого не понимают, а я понимаю. Я-то понимаю…

— Я и говорю… говорю, пошел на хрен, ты, маленький волосатый беззубый ублюдок. А он… а он расплакался! — Рона опрокинула в рот остатки красного вина из бокала и ухмыльнулась. — Прямо там… прямо там, в суде. — Нахмурилась: — Вернусь через… вернусь через минуту…

С трудом поднявшись с дивана, она слегка покачнулась и пошла на затекших ногах к туалету.

Я снова налил ей доверху. Потом пошел на кухню и принес вторую бутылку вина.

— Нет, ты вот лучше… ты лучше послушай — тебе это понравится… — Она сидела на ковре напротив проигрывателя, вытаскивала из подставки диски и складывала их рядом с собой. — Куда он подевался, мать его… Ах-ха, нашла! Тебе это понравится…

Вторая бутылка была пуста почти на две трети.

— Вот… — Она покопалась в подставке для дисков, прищурилась и, закусив кончик языка в углу рта, вставила сверкающий диск в аппарат.

Из динамиков полилась музыка.

— Слушай… нет, ты послушай, тебе понравится… — И запела:

Я испугался, что это будет похоже на рев толпы футбольных фанатов, но я ошибся.

Голос Роны был нежным и живым, совершенно созвучным мелодии.

Я плеснул еще немного вина в ее бокал.

— Нет, я точно знаю! — Рона моргнула, взглянув на меня, левый ее глаз полностью не открывался, прикрытый дрожащим веком. Облизала бледным языком испачканные вином губы. — Ты единственный полицейский офицер, который хоть чего-нибудь… который стоит хоть какого-нибудь дерьма. Дерьма! Ты великий… ве-ли-кий… и я тебя люблю… нет, я это точно говорю! — Последние капли красного исчезли, кроме небольшого ручейка, пролитого на свитер. — Я вас люблю… — Она раскинула руки в стороны. — Вот, я это сказала, я это сказала… — Снова заморгала. Уставилась в свой бокал: — Все кончилось… — Ломающий скулы зевок, полный зубов. — Пффффф…

Потом глаза закрылись, и подбородок упал на грудь.

Винный бокал в руке покачнулся, она вздрогнула, широко раскрыв глаза:

— Я… не сплю…

— Нет, не спишь.

— Ты к вину… ты почти к вину не притронулся…

— Ты его выпила. — Я взял ее стакан и вылил в него свое вино. — Я что-то не в настроении.

Еще пара глотков, ее подбородок снова упал на грудь, и дыхание перешло в глубокое ритмичное сопение.

Теперь, кажется, хватило.

Вынул бокал у нее из руки и поставил на стол:

— Пойдем, дорогая, пора спать.

— Да, конечно… — По ее лицу расплылась ласковая пьяная улыбка.

Стены сотрясал могучий храп. Рона лежала, разметавшись на покрывале, как чучело. Она еще сумела справиться со свитером, выставив напоказ ярко-красный кружевной бюстгальтер, но джинсы ее перебороли. Они собрались вокруг колен, а от спустившихся носков ее ноги казались в два раза длиннее.

Я схватил ее за лодыжки и стянул джинсы, затем засунул ее бледные конечности под покрывало. Пошел на кухню, принес тазик и поставил его рядом с кроватью, прикрыв окружающее пространство ковра газетами. Потом бесшумно вышел и закрыл за собой дверь.

Посмотрел на часы. Без десяти полночь.

Скоро наступит время нанести визит Стивену Уоллесу и посмотреть, как великолепному ублюдку понравится кашлять собственной кровью.

 

40

Макдермид-авеню была мертва. Вдоль дороги стояли припаркованные машины, асфальт блестел в свете уличных фонарей. Дома погружены во тьму. Десять минут второго — я просидел здесь достаточно долго, чтобы холод проник в мои суставы, отчего они сильно болели.

Дождь кончился полчаса назад, и все вокруг было блестящим и мокрым. По темному небу скользили облака, и в просветах между ними мерцали звезды.

Группа наблюдения суперинтенданта Дики сидела в «фольксвагене-поло» без опознавательных знаков на другой стороне дороги, дома через три от жилища Стивена Уоллеса. Достаточно близко, чтобы иметь хорошую позицию для наблюдения, и достаточно далеко, чтобы быть незаметными. Водительское окно было открыто, и сигаретный дымок, завиваясь, выходил из него в холодную ночь. С таким же успехом могли бы поставить на крышу машины большую неоновую стрелку.

Надо было сделать все правильно и припарковаться метрах в семидесяти, как это сделал я.

«Поло» стоял, повернувшись ко мне задом, так что они не заметили, как я вылез из машины.

Как холодно, черт возьми, особенно без куртки. Обойдя машину — за мной, как привидение, тянулось облако от теплого дыхания, — я подошел к багажнику и достал мешки с вещами, купленными в строительном супермаркете в Шортстейне.

Да что вы, офицер, все вполне невинно, просто я решил немного заняться ремонтом. Мой дом самым злонамеренным образом изуродовали и затопили. Ведь в этом нет ничего подозрительного, не так ли? Что? Почему со мной не было этих мешков, когда я покупал выпивку? Наверное, кто-то просто украл их из машины, когда я оставил ее около дома Роны. Райончик там не самый спокойный. Конечно же я не сжигал эти вещи, чтобы избавиться от улик. Да и вообще, мы всю ночь сидели с Роной, пили вино и обсуждали мировые проблемы. Ее спросите, если мне не верите.

Не идеально, конечно, но вполне сойдет.

Я пошел прочь от дома Стивена Уоллеса. Даже если следившая за домом команда и заметила меня, то рядом с целью я не находился. Я шел и шел, пока не наткнулся на просвет между двумя зданиями. Покрытая грязью тропинка вела в Кэмерон-парк. На соседних улицах полно было таких лазеек, и все они были перегорожены сине-белой лентой с надписью «ПОЛИЦИЯ».

Я нырнул под ленту и вышел на тропинку. Низкие облака отражали слабое желтушное свечение, света от которого мне вполне хватало, чтобы не наступить во что-нибудь, когда я вытаскивал из пакета темно-серый комбинезон строительного рабочего. Можно, конечно, было взять белый фирменный, вроде костюма спецзащиты из карбонового волокна, но мне почему-то показалось, что он не очень будет сочетаться с ночной темнотой. Следующий шаг — пластиковые бахилы на ботинки. Обтянул волосы шапочкой для душа — такая хреновина из тонкой пленки, вроде презерватива, которую бесплатно кладут в ванных комнатах гостиничных номеров, сверху надел шерстяную шапочку темно-синего цвета, потом защитные строительные очки и маску на лицо. Поверх кожаных перчаток натянул нитриловые.

Ребята из команды по обработке места преступления, конечно, не очень старались найти следы ДНК на том месте, где был избит мелкий пакостник Ноа Маккарти, но когда они найдут то, что останется от Стивена Уоллеса… Впрочем, это уже будет совсем другая история.

Сунул упаковочную пленку обратно в пакет, скрутил его и положил в карман. Прошел между домами, миновал обнесенные кирпичными стенами сады на задних дворах, нырнул под еще один кусок ленты с надписью «ПОЛИЦИЯ» и вышел в Кэмерон-парк.

Вдали, почти скрытый кустами и деревьями, светился полицейский шатер, выставленный над местом преступления. Оттуда меня вряд ли кто увидит. Начал осторожно пробираться по тропинке, шедшей вдоль садов на задних дворах — старался держаться как можно ближе к двухметровым стенам, — пока не увидел неестественно массивный зимний сад, встроенный в дом Стивена Уоллеса.

В кирпичной стене высокие деревянные ворота в обрамлении дрожащих побегов плюща. Дернул за ручку — заперто. Что вполне естественно. Взобрался на каменную стену и спрыгнул в сад.

Тишина. Постоял с минуту не двигаясь — присматривался, не колышутся ли шторы в окнах дома…

Ничего.

Пошел в сторону зимнего сада, туда, где лампа охранного освещения выжигала кусты светом, от которого слезились глаза. Есть у этих сенсорных ламп одна особенность — к тому моменту, когда хозяева замечают, что она включилась, ты уже находишься у самого дома. Они выглядывают, ничего не видят, проклинают соседского кота и снова ложатся спать.

Щелк. Сад снова погрузился в темноту.

Коробки сигнального устройства на задней стене дома не видно, но это конечно же не значит, что в доме нет сигнализации. У дверей зимнего сада пара вазонов с цветами. Заглянул под каждый — запасных ключей там не было. Ничего, стоило попытаться.

Новенькой отвертки и трех резких ударов нового молотка вполне хватило, чтобы справиться с механизмом замка. Щелк.

Я открыл дверь и вошел внутрь.

Ни вопящей сирены охранной сигнализации. Ни сверкающих огней. Ни разгневанного хозяина.

— Скажи «сыр». — Я поднял камеру — автофокус зажужжал — и нажал на кнопку. Вспышка на мгновение осветила винный погреб, а потом все снова погрузилось в полумрак.

Стивен Уоллес моргнул, из его носа вырывалось хриплое дыхание, по щекам текли слезы, а из-под клейкой ленты на рту доносилось несвязное мычание.

Погреб был приличного размера, наверное, даже больше, чем весь первый этаж моего разрушенного дома. Вдоль стен шли деревянные полки, на которых лежали бутылки с вином.

— Где она, Стив?

Он заерзал, но с проводами, стягивавшими его руки, ничего не сделалось, они даже не сдвинулись, так и продолжали притягивать его руки к деревянному обеденному стулу, сминая шелк рукавов его пижамы. Ссадина на его щеке начинала темнеть.

Я повернулся, провел рукой по полке с бутылками:

— Здесь это, а? Твоя тайная камера пыток? Спрятанная ото всех…

Я потянул за стеллаж, и бутылки с грохотом взорвались на каменных плитах пола. Красное, белое и розовое разлетелось во все стороны, впитываясь в шлепанцы Стивена.

Сдавленный крик. Потом нервное хихиканье.

— О-о, так тебе это кажется забавным, не так ли?

Он замотал головой.

— Где она?

Снова неразборчивое бурчанье.

Оторвал еще один стеллаж от стены. Никаких признаков замаскированной двери.

— ГДЕ ОНА?

Он закрыл глаза и задрожал. Я ударил его:

— Смотри на меня, дерьмо!

Он отвернулся, и я снова его ударил:

— СМОТРИ НА МЕНЯ!

Он сделал так, как ему было сказано.

— Ммммммффнф…

— Ты видишь, что на мне надето, Стив? Маска, очки, прикид этот? Это совсем не для того, чтобы ты меня не узнал, нет. Это для того, чтобы не оставить после себя улик, когда я, мать твою, стану разрезать тебя на маленькие кусочки.

Вытащил из кармана поздравительную открытку — Ребекка, в верхнем левом углу выцарапана цифра пять. Сунул поднос Стивену Уоллесу. Прямо в глаза, чтобы он все увидел.

— Это тебе знакомо? Беспомощная, привязанная к стулу в каком-то подвале, с заклеенным ртом, испуганная до смерти?

Одним движением руки смел на пол полку с бутылками «Риохи», потом протянул руку к пакету из строительного супермаркета.

— Ты уже покойник, Стив. — Вынул из пакета пассатижи, положил на полку, потом достал молоток-гвоздодер, нож с выдвижным лезвием, ножницы для металла и небольшую горелку. — Скажи мне, где она, и я все сделаю относительно быстро.

— Ммммф… ММММММФФНФ!

Я улыбнулся:

— Что, ты думаешь, я этим буду пользоваться, чтобы тебя разговорить? — Пассатижи отлично лежали в руке — щелкнул ими перед его левым глазом — Где она?

— Мммчлмммммф! Мнннфнмф!

— ГДЕ ОНА? — На каменном полу разбилась полка с бургундским.

— ММММННФ! — К дурманящему таниновому запаху красного вина добавилась едкая вонь свежей мочи.

— Она где-то рядом, да? Ты когда здесь ремонт делал, сделал здесь скрытую комнату, так? Чтобы приводить туда маленьких девочек. Где она?

— Ммммфффнннннннннн…

Я схватил клейкую ленту за уголок и дернул:

— Ааааххх… Господи… Я не… Я не знаю. Я не знаю, клянусь.

Я снова положил пассатижи на шкаф:

— Ответ неправильный.

— ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ! ПОЖАЛУЙСТА, ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!

Я врезал ублюдку в морду, удар пришелся куда-то над левым глазом. Красиво так прилетело. Его голова дернулась назад и ударилась о стеллаж с вином, отчего бутылки весело звякнули. Вот это бы дельце да Энди Инглису — когда дело доходило до выбивания дерьма, ему равных не было.

— Где она?

Стивен Уоллес моргнул пару раз. Тогда я схватил его за волосы и, запрокинув ему голову, посмотрел в глаза. Зрачки расширены.

— Я не делал этого… Я ничего не знаю…

— Ты на чем сидишь — на амфетаминах, экстези, кокаине? Перед сном несколько косячков выкуриваешь? — Кожа над его глазом начала вспухать. — Нет, это, скорее всего, кокаин, да? Для такого мудака, как ты, ничего более крутого не найдется.

Вытащил его вместе со стулом в центр комнаты. Уперся ногой ему в грудь и толкнул. Стул перевернулся и рухнул на пол посреди разбитых бутылок, накрепко припечатав к полу его руки.

Стон.

— Не уходи никуда.

Через пару минут я вернулся с парой полотенец для рук.

Трех ударов хватило, чтобы сбить с петель дверь погреба. Прислонил ее к винному стеллажу — верх двери пришелся на вторую полку снизу — и втащил Уоллеса на это сооружение. Так он и лежал на этой двери вместе со стулом — ноги вверху, голова внизу.

— Где она?

— Ты не можешь так со мной поступать, я людей знаю!

— Пассатижи и газовые горелки — это для любителей, Стив. Пыточное ремесло стремительно развивалось со времен испанской инквизиции.

Взял с полки одну из бутылок. «Бордо» восемьдесят четвертого года. Понятия не имею, хорошее оно или нет. Да и не важно. Отбил горлышко о стену — по неоштукатуренным камням плеснуло красным.

— Где она?

— Они найдут тебя и нанесут тебе ответный визит.

— Подрасти тебе пора.

— Член тебе отрежут и съесть заставят!

— У тебя в ванной отличные полотенца. Очень мягкие и пушистые. Очень хорошо впитывают.

Набросил полотенце ему на лицо и стал лить на него вино, вылил всю бутылку. Потом еще бутылку. Поставил ногу ему на лоб и сильно придавил, так, чтобы он не смог шевелить головой. Стал заливать ему «Бордо» в рот и в нос, заполняя носовые пазухи. Он вздрогнул, задергал коленями и плечами, издавая приглушенные вопли из-под промокшей ткани.

Стянул полотенце с лица. Он что-то забормотал, отплевываясь, потом рыгнул.

Грязный маленький убийца.

— Где она?

— Ггаахххх… Господи… ПОМОГИТЕ КТО-НИБУДЬ! — Заморгал глазами, красное вино стекало вниз по лицу на плиточный пол. — ПОМОГИТЕ!

— В подвале у тебя винный погреб, помнишь? Никто тебя не услышит. Ведь ты для таких случаев его построил, да?

Снова набросил мокрое полотенце ему на морду, взял «Пино Нуар» девяносто шестого года, снова поставил ногу ему на голову.

— Где она?

— Мммммммммфмммммнннфффнннн!

— Бульк, бульк, бульк. — Я опустошил бутылку на его лицо.

Снова дерганье и вопли.

Как-то мне сказали, не помню уже кто, что лучшие церэушные тайные агенты — те, которых специально тренировали выдерживать пытки, — под этой держатся не больше четырнадцати секунд. Трахея, пазухи и горло заполняются жидкостью, и тело не выдерживает. Мозг его больше не может контролировать. Паника, рвотный рефлекс, ужас. Легкие, конечно, находятся выше уровня заливаемой жидкости, но тело это больше не волнует. Помогите, я тону. Я умираю.

Бросил на пол пустую бутылку.

Глаза Уоллеса были широко раскрыты, красные, влажные от вина. Его тело трясло, как в припадке, влажное полотенце прилипало к его рту, когда он пытался вдохнуть, но воздуха не было.

Готов побиться об заклад, что в Гуантанамо никого не пытали «Пино Нуар» девяносто шестого года.

Сдернул полотенце. Его все еще трясло, тело дергалось помимо его воли. Я перевернул стул на бок.

Из него хлынуло красное вино, потом глубокий сосущий вздох, и на битое стекло хлынула струя рвоты. Я дал ему опорожниться, пока в нем не осталось ничего, кроме желчи.

— Ну что, весело было, Стив Великолепный? У тебя здесь сколько бутылок в погребе — две, три сотни? Мы можем заниматься этим всю ночь.

— Я не… Я не знаю, где она. Клянусь! Если бы я знал, я бы сказал тебе! Я не прикасался к ней… Пожалуйста… — Он закрыл глаза и стукнулся головой о мокрую дверь. — Пожалуйста, я не трогал ее…

— Я тебе не верю.

— Да не трогал я ее, не трогал!

— Докажи. Где ты был в пятницу вечером?

— В Данди. Я был в Данди… Я был в Данди на каком-то мероприятии по борьбе с лейкемией…

Я снова перевернул его на спину и вытащил из стеллажа очередную бутылку:

— Как тебе «Ленгз энд Кутер Шираз» две тысячи первого года? Хороший был урожай, а? — Горлышко бутылки разбилось о каменную стену.

Уоллес вскрикнул:

— Господи, пожалуйста… Я был с моим другом! Я был с моим другом! Я был в Данди со своим другом… — Уоллес зажмурился. — Он женат. Я не прикасался к вашей дочери, клянусь!

Я снова накрыл полотенцем его рот и придавил ботинком голову:

— Давай-ка еще раз проверим, а?

Приглушенные вопли.

Я взял мобильный телефон Стивена Уоллеса, нашел номер его друга и нажал на кнопку затянутым в перчатку пальцем.

Он зазвонил. Еще раз. И еще раз. Потом мужской голос, гортанный и подвыпивший:

— Что… Алло? Стив? Господи… — Шуршание. Звук закрываемой двери. — Господи, Стив, два часа утра… Я с Джулией в постели… Стив? Алло?

Я изобразил английский акцент и спросил, где он был прошлой ночью. Сказал, что пришлю фотографии его жене, если он не скажет мне правду.

Потом выругался и повесил трубку.

Посмотрел на трясущегося и рыдающего Стивена Уоллеса.

Эх…

Свернул комбинезон и бросил его в огонь. Подержал руки над пламенем, чтобы они впитали тепло. Промышленная зона Олдкасла — место дерьмовое, но в без четверти три воскресным утром оно очень даже неплохо подходило для небольшой приборки. Коробкообразные здания складов стояли, окруженные заборами из металлической сетки, уличные фонари возвышались, словно стражники, над пустынными тупиками.

Здание старого универсама было заколочено. Парковка завалена пластиковыми пакетами, сухими листьями и всевозможным дерьмом. Обугленный остов сгоревшего «форда-фиесты», трейлер со сломанным валом — его колеса стояли градусов под шестьдесят к земле, небольшая куча сломанных тележек из универсама, матрасы и мешки для мусора…

Вслед за комбинезоном в огонь полетели молоток с пассатижами, потом швырнул туда же вязаную шерстяную шапку и пластиковую шапочку для душа. Вытащил мобильный телефон Стивена Уоллеса и тоже бросил его в огонь. Стал смотреть, как вся эта куча сгорает.

Кети… Моя девочка..

Отступать больше некуда.

 

41

— …и облевала сержанту Робертсу всю спину, прямо там, в комнате для совещаний. — Чарли повилял бедрами, повел плечами и склонил голову. — Тут-то и конец птичке…

Плям. Мяч для гольфа прошелестел по ковровым плиткам и залетел в маленькую штуковину в форме подковы, стоявшую на полу около дальней стены. Он поднял клюшку для гольфа над головой и изобразил рев толпы:

— Вот это удар! Молодой офицер из Олдкасла в очередной раз побеждает на чемпионате в Глениглз!

Он протянул мне клюшку, уселся на стул и провел рукой но голове, как будто проверяя, на месте ли остатки крашенных в коричневый цвет волос. На нагрудном кармане белой форменной рубашки расплылось темное пятно чего-то очень напоминающего коричневый соус, черная форменная куртка висела на спинке стула — погонам суперинтенданта явно требовалась хорошая чистка.

Подковообразная штуковина выплюнула мяч наружу.

Чарли вытянул палец и провел им невидимую линию по захламленному кабинету:

— На три пункта с поворотом вокруг корзины для бумаг. — Сунул в рот еще один кусок сэндвича с беконом.

Парковка за крошечным офисным окном была почти пустой.

Время от времени свет фар проходивших автомобилей разрывал темноту, высвечивая высокую кирпичную стену, обмотанную поверху колючей проволокой. Двадцать минут восьмого — до рассвета еще почти час.

Я закатил мяч на метку — подставку для пивной кружки «Тенненте Лагер». Прицелился. Тихо и небрежно. Чего тут особенного…

— Рона что-то здорово набралась вчера вечером.

— Думаю, ты понимаешь, что тебе за это полагается хорошенько надрать задницу, а?

— Да.

Плям. Мяч покатился под рабочий стол и отскочил от плинтуса.

— О-о, хороший удар. Итак, приступим к наказанию, так, что ли? Хотя, кажется, и тебе, и мне на это глубоко наплевать.

— Точно. — Я выставил следующий удар. — Как продвигаются дела с поквартирным опросом?

— И еще, Эш. Почему помощник начальника полиции? Ты что, не мог выбрать какого-нибудь засранца рангом повыше, чтобы обвинить его в том, что он — Мальчик-день-рождения?

Плям… Мяч ударился в корзину для бумаг.

— И сказал нашему любимому члену Парламента Шотландии убираться в задницу? Правда?

— Этому скользкому ублюдку еще повезло, что я не врезал ему коленом но яйцам. Ну так как там с поквартирным опросом?

— Что, не разговаривают с тобой? Вступай в наш клуб. Нам, несчастным придуркам в Профессиональных Стандартах, никто не говорит, что у них там делается. Мне самому приходится догадываться, что за варево у них там варится.

— Ябедников никто не любит.

Чарли снова проверил, на месте ли зализанные остатки волос:

— Эш, то, что случилось с Кети… Мне очень жаль.

— Я должен остаться в расследовании.

— Это так ужасно… — Вздох.

— Мне нужно знать, что происходит.

— Так только в кино бывает, Эш. Нельзя расколоть дело за двадцать четыре часа, особенно когда все средства массовой информации у нас на ступеньках лагерь раскинули. Ты должен быть дома с Мишель. Наши люди делают все возможное.

Плям. Чертов мяч опять прошел мимо, на этот раз закончив свой путь в щели между шкафом для документов и стулом для посетителей.

Я изо всех сил сжал клюшку в руках, костяшки побелели.

— Значит, меня выбрасывают. — Не самый большой сюрприз, но все же… — Он похитил мою дочь.

— Знаю, Эш, знаю. — Чарли вынул из поддона с находящимися в работе документами лист бумаги и протянул его мне. — Мне очень жаль. Заместитель шефа полиции хочет, чтобы ты был отстранен от дел на период расследования, и шеф с этим согласен.

— Отстранен.

— С сохранением содержания.

Как будто это имело какое-то значение.

Он посмотрел на импровизированное поле для гольфа, на стопки бумаг на столе, на остатки сэндвича с беконом — он готов был смотреть куда угодно, но только не на меня.

— Мне очень жаль, Эш. Но у нас нет другого выхода.

В углу стонал и скрипел принтер криминального отдела, изводя на отчеты стоны писчей бумаги. Другими производимыми в комнате звуками было бряцанье и буханье — это я бросал в картонную коробку содержимое ящиков моего рабочего стола.

— С вами все в порядке? — Из коридора в комнату бочком вошла доктор Макдональд.

Волосы у нее были какие-то другие — более прилизанные, что ли, и потемнее. На ней были черный с длинными рукавами жакет и красно-черная полосатая футболка. На шее, на чем-то вроде четок, висел крест. Черные джинсы. Но обувь была все та же — ярко-красные высокие кеды-«конверсы» с неестественно белыми носами. Она что, каждое утро новую пару надевала?

Швырнул в коробку степлер и дырокол:

— Все, твою мать, свалили, как только я коробку вытащил.

— Что, воры больше уважают, чем полицейские?

— Отстранен до окончания расследования. Восемь лет, и все без толку. Восемь лет… — Смел со стола наполовину использованные стопки бумаг для заметок. — Завтра ее день рождения.

— Может быть, нам не потребуется ордер, чтобы допросить Стивена Уоллеса, может быть, мы сможем…

— Я же сказал вам вчера вечером — это не Стивен Уоллес. — На дне нижнего ящика стола притаился клубок спутанных проводов с множеством электрических вилок — зарядные устройства для мобильных телефонов, которыми я не пользовался годами. Я их тоже упаковал. — У него есть алиби.

Она присела на край стола, качая маленькими красными кедами почти в полуметре от коврового покрытия:

— Мы должны понять, почему он выбрал Кети, в смысле, возможно, Генри был неправ, и Мальчик-день-рождения не похищал больше никого перед Меган Тейлор, и возможно, что Кети — номер тринадцать… Если, конечно, он не делал перерыв на один год, и тогда она будет двенадцатым номером… — Морщина появилась у нее между бровями. — Простите, я пытаюсь помочь, но сама знаю, что иногда бываю слегка…

— Вы в этом не виноваты.

— Я не хотела говорить о ней как о еще одной жертве, она ваша дочь и…

— Это не важно. — Я бросил на зарядники пачку старых записных книжек. — Что угодно, лишь бы вернуть ее.

— О’кей. — Кивнула. — Паром Генри прибыл полчаса назад. Он хочет встретиться с нами на месте погребения… в Кэмерон-парке.

Я посмотрел в коробку. Сколько времени прошло — и с чем я остался? Дома нет, маленький дерьмовый «рено» и картонная коробка, полная барахла.

— Я больше не занимаюсь этим расследованием.

— И вы позволите этому остановить вас?

Черта с два.

Из двери донесся слабый стон.

— Никогда, больше никогда в жизни… — Рона, бледная, как овсяные оладьи, и с соответствующей текстурой кожи. Прислонилась к дверной раме. — Я умираю…

— Тогда иди домой и приляг. — Я бросил оставшиеся пожитки в картонный ящик.

— Еще чего. Завтра у Кети день рождения. Я никуда не уйду, пока мы ее не найдем. — Рона плюхнулась на ближайший стул и закрыла лицо руками. — О господи…

— Да и вообще, — доктор Макдональд качнула маленькой красной ступней, — нам уже, скорее всего, пора идти, Генри не будет…

— Подожди минутку, Принцесса. — Рона выглянула из-за пальцев своей руки. — Как-то ты по-новому выглядишь?

— Вам нравится? Просто у меня сегодня был небольшой несчастный случай в душе — взяла средство для волос тети Джен, и все волосы распрямились, но мне кажется…

— Ага, и одежда — это тоже совершенно случайно? Ты на самом деле думаешь, что сможешь заменить Кети, если выкрасишь волосы и вырядишься в ее одежду? — Рона скривила верхнюю губу. — Да ты больна на всю голову, мать твою.

Я моргнул. Нахмурился. Уставился на доктора Макдональд. Волосы, одежда… она на самом деле была похожа на…

— Я не заменяю ее, я пытаюсь влезть в ее голову, в смысле, когда я увидела, что случилось с моей головой, я подумала, о’кей, пусть будет так, иногда это даже полезно свести вместе все связи и точки соприкосновения, ведь вы же сами считаете, что мы должны делать все, что в наших силах, чтобы…

— О господи, хватит уже! — Рона снова закрыла лицо руками. — Ты когда-нибудь перестанешь болтать?

Я взял в руки свою коробку и пошел к двери. Доктор Макдональд соскочила с рабочего стола и затараторила, прискакивая рядом со мной:

— Мне кажется, что у вашей подруги приличное похмелье.

Неудивительно, что она была первой у себя на курсе.

Захлопнул за собой дверь криминального отдела.

Припарковал «рено» на Макдермид-авеню — как раз напротив той самой аллеи, через которую я прошлой ночью попал в Кэмерон-парк… выбрался из машины в мрачные сумерки и пошел. Нырнул под ленту с надписью «ПОЛИЦИЯ». Ну что, офицер, нашли мою ДНК? Да, конечно, я был там с пяти до восьми утром в воскресенье с доктором Элис Макдональд. Ночью в субботу? Нет, вы, скорее всего, спутали меня с кем-то другим…

Рядом со мной вприпрыжку бежала доктор Макдональд:

— Брр, холодно, правда ведь холодно, я замерзла.

Кэмерон-парк вырисовывался черно-белым пятном, расплывающимся в тумане. В полумраке, словно маяк, светился полицейский шатер. С ветвей искривленных деревьев и поникших кустов скатывались капли росы. Мы пошли по тропинке, потом свернули к входу.

Старый «вольво» Генри был припаркован рядом на траве. На заднем сиденье, рядом с чемоданом и парой картонных файлов, колечком свернулась Шеба, положив на лапы серый нос.

Позади меня голос:

— Она не очень хорошо себя чувствует…

Я повернулся — за спиной стоял Генри.

Кивнул на дымящуюся чашку в своей руке:

— Прежде чем спросишь, это просто кофе.

— Спасибо, что приехали. — Доктор Макдональд встала на цыпочки и поцеловала его в покрытую щетиной щеку.

— Нам нужно поговорить об очередности жертв.

Она сделала шаг назад. Кивнула. Затем обняла себя одной рукой:

— Это на самом деле зависит от того, делал ли Мальчик-день-рождения перерыв на год или нет, и…

— Не делал. — Генри отхлебнул кофе. Кружка дрожала в его руке. — Я абсолютно точно знаю, что пять лет назад была еще одна жертва, но родители об этом не заявляли.

Доктор Макдональд пристально посмотрела на него, наклонив голову набок:

— Откуда вы знаете, что они…

— Мне сказал ее отец. — Он стал вглядываться в туман. — Они не хотели, чтобы об этом стало известно.

— Значит, Кети была номером тринадцать, и все это он организовал ради нее.

— Твою мать… — Я сел на капот автомобиля Генри. Сквозь брюки стал просачиваться холод.

Генри улыбнулся доктору Макдональд:

— Вы выглядите замерзшей, Элис. Почему бы вам не зайти внутрь и сделать себе чашку чая? Заодно посмотрите, когда будете внутри, нет ли у них подробной карты местности?

Она отступила на шаг назад. Посмотрела на Генри, потом перевела взгляд на меня, потом снова на Генри. Затем кивнула:

— О’кей. — Ее красные кеды проскрипели по мокрой траве, и она скрылась внутри шатра.

Единственным доносившимся изнутри звуком был шум дизельных генераторов, запитывавших прожектора.

— Спасибо, что приехал, Генри.

— Ты должен сказать ей.

— Не хочу.

— Эш, ей нужно знать. Она и так играет не с полной колодой, да еще ты прячешь от нее карты.

— Нет.

Он положил мне руку на плечо:

— Я говорил с Дики — тебя отправят в отпуск но семейным обстоятельствам. Теперь это уже не важно.

— Это важно для меня!

— Почему? Ради всего святого, Эш, ты…

— Потому что это мое. Понял? Вот почему. — Я встал с капота, руки сами сжались в пронизываемые болью кулаки. — Четыре года это было моим. Ребекка — не общественная собственность, она моя дочь. И я не воспринимаю ублюдков, играющих ее жизнью и пытающихся сказать мне, что она мертва…

— Прости меня, Эш, но Ребекка… — Голос Генри был едва слышен.

— Она не мертва Она не мертва до тех пор, пока я не получу открытку…

По туману распространилось сияние — розовое, золотое и кроваво-красное. Должно быть, над холмами взошло солнце.

Я посмотрел на свои кулаки:

— И да. Я понимаю, как это звучит. Я никогда… — Глубокий вздох. — Это — мое.

Из полицейского шатра появилась доктор Макдональд. Она что-то несла подмышкой, а в руках у нее были две дымящиеся чашки.

— Эш, послушайте, вы хотели кофе, и вот вам кофе, там были еще рогалики, но они слегка засохли, но если вы хотите, я могу за ними сбегать? — Протянула мне чашку. — И карту тоже возьмите.

Генри расстелил ее на капоте «вольво». Она была очень детальная и достаточно большая, вмещала в себя весь парк с прилегающими улицами. Кто-то красными крестиками отметил места захоронений — отдельно для каждой девочки.

— Если он заботится о телах, то будет хранить их рядом друг с другом, — сказал он.

Издалека, сквозь туман, послышался шум автомобильного двигателя и хруст гравия. Шум становился громче.

Она склонилась над капотом:

— А он не заботится. Судя по расположению, он просто выбрасывает тела.

— Именно так. Просто не хочет носить их слишком далеко. — Генри достал карандаш. — Вы сделали какой-нибудь географический анализ? В наши дни сплошные компьютеры и статистический анализ, а мы иногда шевелили мозгами.

Раздолбанный «опель-астра» припарковался рядом с фургоном криминалистов. Из машины выбрался Дики, улыбка добавила морщин на его щеки.

— Генри! Генри Форрестер, старый черт, мне сказали, что ты здесь, но я сначала… — Уставился на меня. — Эш.

— Дики. — Я тоже посмотрел на него.

Доктор Макдональд улыбнулась:

— Правда, здорово? Генри согласился помочь следствию.

— Да, это великолепно. — Дики даже не взглянул на нее. — Эш, ты не можешь здесь находиться.

— Она моя дочь.

— Я знаю, что она твоя дочь. Слушай, ты в отпуске по семейным обстоятельствам. Обещаю держать тебя в курсе всех дел, но ты — не — можешь — здесь — находиться.

— Завтра ее день рождения, ты что, на самом деле думаешь, что я…

— Не заставляй меня вызывать кого-нибудь, чтобы тебя сопроводили домой, Эш. — Он закрыл глаза и потер рукой лоб. — Пожалуйста.

Прорезавшееся сквозь облака солнце сверкало на мокрых улицах, когда я, скрипя тормозами, вывел «рено» на Роуэн-драйв. Вебер, наверное, нажал на кое-какие кнопки, потому что полицейский кордон стоял метрах в пятидесяти от дома, держа журналистскую братию на приличном расстоянии, давая возможность Мишель хоть немного уединиться.

Я припарковался у тротуара, за фургоном с передвижной передающей станцией Би-би-си. Давно нужно было приехать сюда, посмотреть, как у нее дела. Помочь чем-то. Соврать, притвориться, что это совсем не то, что случилось с Ребеккой…

Может быть, Генри был прав, и это уже больше не важно. Меня пинком под зад вышибли из расследования, и кого теперь волновало, что все об этом узнают?

Руль леденил руки, пластиковое покрытие заскрипело, когда я сжал его.

Меня волновало.

Я моргнул.

Почему это был не Стивен Уоллес?

Еще моргнул.

Зажмурил глаза и так сжал руками руль, что они затряслись.

Зазвонил мобильный телефон — слишком громкий звук в тишине машины. Достал: «НОМЕР СКРЫТ».

— Кто это?

— Эш… — Энди Инглис, босс миссис Керриган. Он откашлялся и продолжил: — Я слышал о твоей дочери, и мне очень жаль.

Водительское окно холодило лоб.

— Мне тоже.

— Слушай, я тут собрался тебе позвонить, хотел сказать обычное в этих случаях «Чем я могу тебе помочь?» и всякую другую муть, но потом подумал: почему бы не протянуть парню руку? Так я это делаю. И знаешь, в чем дело? Один чувак, которого я знаю, рассказал мне, что там одна девчонка пропала, пару месяцев назад, открытку получили, все дела. А ее родители сказали, на хрен, мол, все это, тут ее бойфренд завязан, такие дела, сечешь?

Пара месяцев назад — двенадцатая жертва. Как раз перед Меган Тейлор. Нет ничего, что поможет мне отыскать Кети до завтрашнего дня.

— Я… спасибо, что хочешь помочь, но это…

— Этот бойфренд сказал, что он видел ублюдка.

— Он что? — Я выпрямился.

— Сказал, что был там, когда ее увозили. Не должен был там быть, но почему-то оказался. И видел все.

— И он что, никому не сказал? Как он мог не…

— У его папаши аллергия на офицеров полиции. Ладно, ручка есть, чтобы адрес записать?

— Сколько это будет стоить? — Я вытащил записную книжку.

— Херня. Гражданин, движимый заботой об интересах общества, — вот кто я такой. Сделай так, чтобы ублюдок получил все, что заслужил.

 

42

— …и это были… это были «Coldplay» и «Fix You». — Из автомобильною радио загрохотал кашель. — Простите, ребята, что-то горло болит со вчерашнего вечера. — Дрожащий вздох. — Ладно, все в порядке… Вы слушаете программу Великолепного Стива «Воскресный Праздник утреннего лентяя» и сейчас еще одна из любимых песен Меган Тейлор…

Я мчался по М-74, мимо пролетали поля и небольшие городки. Педаль газа была почти прижата к грязному коврику «рено», телефон — к уху, и я проклинал все на свете, потому что на другом конце линии раздавались гудки, гудки, гудки. А потом он снова переключил меня на голосовую почту.

— Генри, твою мать, ответь, пожалуйста, ты мне очень нужен!

Дал отбой и набрал снова, в четвертый раз за последние двадцать миль.

Локерби уже едва виднелся в зеркале заднего вида, когда я прекратил набирать Генри и набрал доктора Макдональд. Она ответила с первого звонка.

— Эш, с вами все в порядке, в смысле, я понимаю, что с вами не все в порядке, потому что все это случилось, а вы не можете теперь быть частью команды, и я… мы все беспокоимся о вас.

— Когда он их убивает?

— В день рожденья, а почему…

— Нет. Он их убивает утром, вечером, в середине дня, когда?

Я не… Это трудно сказать… На фотографиях ничего не указывает на время дня, все они сделаны внутри помещения, при искусственном освещении, так что…

— Если бы вы были им, когда бы вы это делали?

Я вырулил на внешнюю линию и с ревом промчался мимо автобуса, набитого уродливыми детьми.

— Мне кажется, что не очень здорово фокусироваться на этом, если мы…

— Когда — он — их — убивает?

Невозможно сказать, в смысле, мне кажется, что ему очень важно убить их в день рождения, и профессор Твининг сказал, что Лорен умирала часов шесть или семь, так что он не мог начать позже шести часов вечера… — Вздох. — Я думаю, что он ходит на работу, так что не может начать пытать их до того, как уйдет утром — на тот случай, если они внезапно умрут в его отсутствие. Так что это, скорее всего, происходит после работы.

— Это значит, что у нас есть время до пяти часов завтрашнего дня. — Посмотрел на наручные часы. — Тридцать часов до того, как он… До того, как Кети…

Молчание на другом конце линии.

— Что?

— Или он может взять в понедельник выходной и целый день потратить на…

— А вот этого не надо, о’кей? Просто… не надо. — Я хмуро посмотрел на дорогу. — Генри рядом?

— Работает с поисковой командой. Опираясь на карту, разработал местоположение возможных захоронений других жертв. Он очень хорош, Эш, я честно говорю, он ужасно хорош.

Еще на один шаг ближе к обнаружению Ребекки…

— Позвоните мне, как только он вернется.

— Алло? Алло? Меня слышно?

— Ненавижу я эти штуковины… — Генри откашлялся. — Вы уверены, что нас никто не слышит?

— Генри, здесь так воняет!

— Шеба ничего не может с собой поделать. Откройте окно, если это так вас беспокоит.

Бензина осталось четверть бака. Можно проехать еще немного перед остановкой.

— Эй, вы двое, вы не можете заткнуться? Еще есть одна жертва.

— Что?

— Пару месяцев назад, девочка из Бата. Семья получила открытку, но не стала заявлять.

Кто-то присвистнул.

Доктор Макдональд:

— Вы знаете, что это значит? Это значит, что Кети не номер тринадцать, она номер четырнадцать.

Пауза.

— Я был неправ. — Голос Генри был почти неслышен из-за рева мотора. — Я был неправ, Эш. — Глубокий вздох. — Он не выстраивал очередность до тринадцатой жертвы. Теперь это никогда не остановится…

— Эш, если у Кети четырнадцатый номер, то это значит, что у него начинается обострение: один раз в год в течение семи лет, две жертвы в следующий год, в прошлый год тоже две жертвы, а сейчас — три, это значит, что очень скоро их станет еще больше.

— У него началось обострение…

— Как это может помочь нам найти Кети?

Доктор Макдональд ответила быстрее, чем обычно:

— Эш, он не может сдержаться, он действует на полную, перебегает от жертвы к жертве, я думаю, что нам придется опубликовать заявление — чтобы все, у кого есть девочки, которым вскоре должно исполниться тринадцать, держали их под замком.

— Начнется паника.

— Что еще мы можем сделать, Генри, он скоро пойдет вразнос, мы не можем не сказать об этом людям — что, если бы это была ваша дочь?

— Хмфф. Моя дочь не может дождаться, когда я копыта отброшу, тогда она со своим муженьком сможет наложить лапы на мои деньги. Аля нее я не больше чем «эгоистичный старик, пропивающий ее наследство»… — Шмыганье носом. — Прости. Эш. Я снова совершил ошибку.

Мимо пронеслась флуоресцентно-желтая камера контроля скорости, сверкнула вспышка, когда я обогнал чей-то мини.

— Бойфренд жертвы сказал, что он видел Мальчика-день-рождения.

Голос доктора Макдональд зазвучал, как будто она начала подпрыгивать на кресле:

— Эш, это великолепно, Дики свяжется с полицией Эйвона и Сомерсета, возьмем описание и…

— Нет, никакой полиции. Да и приятель жертвы все равно не станет с ними говорить. Я еду туда сейчас.

— Но…

— Никакой полиции! — Я дал отбой и сунул мобильник в карман.

Осталось сто семьдесят миль.

Я вылез из машины, застонал и стал растирать спину, чтобы вернуть ее к жизни. Двадцать минут четвертого. Семь часов от Олдкасла до Бата. За Карлайл остановили за превышение скорости, но как только я предъявил свое удостоверение, сразу началось: нам так жаль, мы слышали о вашей дочери, хотите, мы сопроводим вас немного с мигалками и всеми делами…

Отстали на развязке 37, но вообще это было нечто.

Конечно, можно было полететь в Бристоль, но служба аэропорта начинает немного нервничать, когда ты пытаешься взять с собой на борт пистолет.

Я вытащил записную книжку и сверился с адресом, который получил от Энди Инглиса. Номер двадцать шестой, третий но узенькой улице в ряду сблокированных домов. Грязные, цвета ржавчины, черепичные крыши, маленькие садики, тротуары, забитые неряшливыми «хондами», «фордами» и «ситроенами».

Далеко не самое очаровательное местечко в Бат.

Я втиснул «рено» между припаркованными машинами и вылез в послеполуденный город. Здесь было теплее, чем дома, да и дождь не шел.

Толкнул деревянные ворота, они скрипнули, и я вошел в сад. Где-то по телевизору шел футбол — ревела толпа, и голос у комментатора звучал так, как будто он собирался описаться от восторга.

Нажал на кнопку звонка.

Приглушенный голос:

— О’кей, о’кей, иду… Господи… Нельзя, что ли, дождаться конца первого тайма. — Дверь открыл невысокий мужчина с большим носом и кудрявыми волосами. Он не улыбался. — Лучше, чтобы вы не были одним из этих вновь рождающихся задротов.

Я уставился на него.

Он провел рукой по пуговицам на своей рубашке поло:

— Что?

— Вы не пошли в полицию.

Он слегка попятился, облизнул губы и попытался захлопнуть дверь.

— Нет, не пошел. Сказал, что не пойду, и не пошел. — Взглянул на мою ногу, которая не давала этого сделать. — Честно. Мы ничего никому не сказали.

Я вытащил удостоверение и сунул ему поднос:

— Почему?

У него отвалилась челюсть, он шмыгнул носом:

— Я сейчас очень занят, так что прошу меня простить…

Из-за его спины донесся женский голос:

— Рон? Это миссис Махаджан? Скажи, что я приготовила блюдо по ее рецепту.

Рон оглянулся:

— Я тут сам разберусь, иди на кухню.

— Рон?

— Я сказал, что сам разберусь! — Он расправил плечи и снова оглянулся. — Вы не имеете права приходить сюда, запугивать нас. Ничего не случилось, мне нечего сказать. Теперь уходите.

— Этот ублюдок, Мальчик-день-рождения, схватил вашу дочь, так ведь?

— Ничего не произошло, так что, пожалуйста. — Он стиснул зубы.

— Я знаю, что вы чувствуете.

Он ударил себя кулаком в грудь:

— Откуда тебе знать, что я чувствую!

— Он забрал у нас дочь.

— Рон? Что происходит?

Я сунул руку в карман и достал бумажник — Кети, вся в черном, с ослепительной улыбкой на лице. Собирается на концерт «Green Day» в Абердинском выставочном центре. Ее первая большая тусовка.

— Она пропала в пятницу вечером. Открытку мы получили в субботу.

Он вспыхнул, опустил голову. Уставился на свои домашние туфли:

— Простите, но я не понимаю, о чем выговорите. Уходите, пожалуйста.

Я сделал шаг вперед, схватил его за рубашку и встряхнул, ударив головой о дверь:

— Хватит выпендриваться, недомерок. Он похитил мою дочь, и ее день рождения завтра, и я готов оторвать твою долбаную башку, если мне покажется, что это поможет найти мою дочь. Это ясно?

— Рон?

— Меня заставили дать обещание…

Мы сидели в гостиной, Элли Чедвик наливала чай из красного чайника. Она была невысокой хрупкой женщиной в зеленых джинсах и розовом пушистом джемпере. Волосы у нее были зачесаны за уши, а на лице столько косметики, что она вполне могла занять место за прилавком универмага. Так что лет ей было не более тридцати.

— Мы обещали. — Рон сидел за другим концом кофейного столика, уставившись на кусок пирога.

Она поставила чайник и взяла в руки фотографию Кети:

— Это ты обещал, Рональд Чедвик, а не я. — Провела пальцем но волосам Кети. — Ваша дочь хорошенькая.

— Вообще-то она заноза в заднице… но она моя.

— Наша Бренда была такая же. Вечно у нее были какие-то неприятности.

Элли повернулась, открыла дверцу в тумбочке под телевизором, и достала небольшой альбом с фотографиями. Перелистала страницы почти до конца и положила альбом передо мной на стол. Юная девочка в очках, волосы как у мамы, улыбалась мне откуда-то с ярмарки — на заднем плане карусельные лошадки. Одной рукой обнимает худого белобрысого мальчишку с большой щербиной между передними зубами.

Я указал на фотографию:

— Так это он ее бойфренд?

— Доусон Витэкер. Живет в Ньюбридж, это, наверное, самый роскошный район в Бате. Вам следует посмотреть на дома… Самое главное, что для нее это очень неплохая партия — в семье денежки водятся, но…

— Элли, хватит! — Рон врезал рукой по столу, отчего посуда зазвенела.

— Заткнись, Рон! Господи… Ты прямо как моя мать.

— Ты представляешь, что этот ублюдок сделает с нами, когда узнает, что мы говорили с копами?

— Мне наплевать, Рон, о’кей? Меня тошнит от всего этого. Мне надоело все время трястись от страха. Надоело прятать фотографии Бренды и притворяться, что ее не существует. Она была нашей дочерью. — Элли взяла альбом, вынула фотографию с ярмарки из прозрачного пластикового конверта и протянула мне: — Она пропала за четыре дня до своего дня рождения. Затем пришла… открытка, и она была точно такая же, как в газетах.

Рон нахмурился:

— Элли, я тебя предупреждаю…

Она глубоко вздохнула:

— Он ведь именно это делает, да? Пытает их, затем убивает, а потом рассылает эти мерзкие поздравительные открытки.

— Она у вас осталась?

— Осталась, говорите? — Рон хмыкнул.

Элли покачала головой:

— Папаша Доусона пришел к нам и забрал ее. Это был всего один раз, когда мы с ним встретились. Сказал, что если мы договоримся кому-нибудь о том, что случилось, если привлечем полицию, то наш дом сожгут вместе с нами.

Рон взял с куска торта марципан:

— Не забудь сказать, что сначала нас изнасилуют, — это была самая интересная часть его обещаний, черт бы его побрал.

— Он всего лишь пытался запугать вас. — Я тоже не всегда говорил правду.

— Тогда он проделал чертовски хорошую работу, а? Он торгует наркотиками, Элли, и все время убивает людей. Вот что он делает. — Рон скатал марципан в неровный комочек. — Я не хочу, чтобы меня насиловали…

Школа представляла собой забавный набор из нескольких выстроенных из песчаника зданий на южной окраине Бата, с гербами над воротами и домом привратника. Окна как в соборе, зубчатые стены, десять или двенадцать акров парковой территории, и все это спрятано за почти трехметровой стеной. Очень импозантно. Очень эксклюзивно. И очень дорого.

Папаша Доусона Витэкера, наверное, неплохо зашибал на наркоте.

Я припарковал свой раздолбанный «рено» за линией «ренджроверов» и полноприводных «БМВ», большинство из которых, наверное, понятия не имели, что такое грязная лужа. Недалеко располагалось поле для регби, но которому туда-сюда носилась стайка ребятишек человек из тридцати, перебрасывающих друг другу мяч, как только громила в черном тренировочном костюме дул в свой свисток.

Зазвонил мобильник. Достал его, взглянул на экран: «ПАРКЕР». Нажал на кнопку:

— Что-нибудь важное?

Молчание на другом конце трубки. Потом:

— Уголек… Какая херня, чувак, я только что узнал. Ты в порядке?

— А ты как думаешь?

— Черт… Я могу чем-то помочь? Хочешь, пойду навещу Мишель или еще что-нибудь?

Наверное, кому-то следовало бы зайти.

— Она не любит тебя, Паркер.

— Аа, я знаю, но она — семья. Я же не могу сидеть на заднице и ничего не делать.

— Это не…

— Принесу ей цветы или еще что-нибудь, а? — Пауза. — Мне на самом деле очень жаль.

Рядом с моим плечом возникла женщина в черном брючном костюме, с школьным крестом на нагрудном кармане, с седыми, безупречно уложенными волосами.

— Кажется, на следующей неделе мы сможем победить, как вы думаете?

Я дал отбой Паркеру, положил мобильный телефон в карман:

— А кто из них Доусон Витэкер?

— Простите, мне кажется, что мы с вами раньше не встречались. — Слегка нахмурилась. — Вы — родитель?

До пяти часов завтрашнего дня. Достал свое удостоверение:

— Мне нужно поговорить с Доусоном.

— Ах, да, я понимаю… У него…

— Нет, потенциальный свидетель.

— Ну, в таком случае мистер Аткинсон не будет возражать против вашего разговора. Следуйте за мной.

Вниз по холму, через поле для регби. Массивные белые штанги ворот сверкали под закатным солнцем, небо было глубоким и кристально-синим.

Снова взревел свисток. И мальчишки снова изменили направление, на этот раз двигаясь значительно медленнее. Тин в спортивном костюме состроил из своих ладоней мегафон:

— А ну-ка, двигайтесь живее! Еще пять раз! Дженкинс, не прижимай его к себе, это мяч для регби, а не твой плюшевый медвежонок!

С этого расстояния можно было легко узнать бойфренда Бренды Чедвик. Все такой же тощий, все такие же длинные светлые волосы, рот раскрыт, и ясно видна щербина между передними зубами.

— Одну секунду, пожалуйста.

Мой гид подошла к мужчине со свистком. О чем-то негромко переговорила с ним, указывая на меня пальцем.

Он пожал плечами и выдал еще одну, супердлинную трель из своего свистка.

— Витэкер, сюда, на двойную! Остальные — перерыв!

Доусон, весь из локтей и коленей, подбежал к нам. Под мышкой он держал мяч.

— Сэр? — Тон избалованного мальчика — голос, ломаясь, никак не перейдет черту, отделяющую интонации подростка от взрослого мужчины.

Мимо, отдуваясь и стеная, протопали дети. Мистер Аткинсон и женщина в брючном костюме стояли неподалеку, смеялись какой-то шутке. Давали нам возможность поговорить приватно.

Доусон пожал плечами — преувеличенный жест, при котором локти, кажется, взлетели на уровень плеч.

— Я не знаю. Все произошло очень быстро на самом деле. Мы поссорились. Она хотела пойти в среду на новый диснеевский фильм, как раз на свой день рождения, а я купил билеты на ретроспективу Ингмара Бергмана в Уотершед. В общем, ничего серьезного. В смысле, и наши отношения, и ссора.

Отношения? Ему всего тринадцать лет, с каких это пор тринадцатилетние мальчишки стали называть это отношениями?

— Но ведь ты его видел, правда? Того мужчину, который схватил ее?

— Да как сказать, все вроде было как обычно, только она уж больно приставучая стала. По правде сказать, я хотел порвать с ней после дня ее рождения. Просто праздник портить не хотелось.

Еще бы. Ничего себе подарок на день рождения — целый вечер смотреть шведское экзистенциальное кино.

Я вынул фотографию Кети:

— Это моя дочь.

Он удивленно вздернул бровь:

— Круто. Очень готическая.

— Мальчик-день-рождения схватил ее и собирается завтра убить. Ты — его — видел?

Доусон закрыл рот и посмотрел куда-то мне за плечо:

— Моему отцу не понравится, что я говорил с офицером полиции. Вам не следовало приходить сюда.

— Он собирается убить ее.

— Мне очень жаль. Честно, мне очень, очень жаль. — Слегка качнул головой.

Мне на плечо опустилась чья-то рука. Большая, волосатая, приделанная к горе мускулов и дорогому костюму. Солнечные очки, пулевидной формы голова с короткой стрижкой и кольцо с бриллиантом.

— Этот парень тебя беспокоит, Доусон?

— Мне правда очень жаль. — Мальчишка отступил на несколько шагов. — Мне нужно вернуться к занятиям. — Он повернулся и побежал к команде.

Я сжал руки в кулаки:

— Лапу свою убери, или я тебе все пальцы переломаю.

— Ты слышал это, Эд? Этот Хаггис говорит, что переломает мне все пальцы.

Рычание, как у медведя в берлоге.

— Мне так не кажется. — Эд сделал шаг вперед. Его лицо представляло собой переплетение шрамов, сходящихся к боксерскому носу, седые волосы на висках.

Вот черт — двое. Что толку было всю дорогу тащить пистолет в Бат, а потом оставить его в гребаной машине?

Где-то вверху небо окрасилось в кровавый цвет, и тени, словно когти, растянулись по игровому полю.

Одна последняя попытка быть цивилизованным до того, как началось насилие.

— Я просто хотел узнать, что видел мальчик, вот и все. На хрена мне ваш босс сдался.

Третий голос:

— А вот ты ему зачем-то понадобился.

Заломив мне руки за спину, они протащили меня на парковку к стоящему на ней «ренджроверу» с тонированными стеклами.

Я попытался сделать пару шагов в сторону своего неказистого «рено»:

— Кое-что забрать нужно из машины.

— Ты что, Хаггис, совсем тупой, да? — Тот, который с волосатыми руками, пикнул электронными замками «ренджровера». — Ты у нас сейчас ведешь себя тихо и смирно, или тебе настучат по голове и слегка травмируют.

— Я не…

— Так или иначе, но в машину ты сядешь.

Подбородок задран вверх, голова запрокинута. Вскарабкался на заднее сиденье «ренджровера». Волосатые Руки сел за руль. Его приятели разместились на заднем сиденье, по бокам от меня. От одуряющей вони лосьона после бритья перехватило горло. Машина выехала сквозь ворота на главную дорогу.

— Куда мы едем?

— Заткнись, Хаггис. Будешь говорить, когда тебя спросят, понял?

Минут через пять мы припарковались на трехполосной проселочной дороге, окруженной зелено-коричневыми полями. Домов видно не было.

Волосатые Руки обернулся, осмотрел меня с ног до головы. Улыбнулся:

— Эд?..

В мой живот врезался кулак, жестко, послав но телу волны обжигающего огня. Я сложился пополам, воздух с шипением вышел изо рта, а боль стала еще сильнее. Даже вздохнуть не мог. Надо было к этому приготовиться… Господи…

— Обыщи его.

Чьи-то руки обшарили мои карманы.

— Хо-хо, а что это у нас здесь такое?

— Удостоверение. А наш парнишка на самом деле коп. Черт возьми, а я-то думал, что вы, ублюдки, умнее.

— Да и бабла здесь приличная пачка… Сколько здесь, как ты думаешь, — четыре, пять сотен?

Наконец воздух проник в мои легкие.

Волосатые Руки сунул мой бумажник в карман:

— Хреновые дела у тебя, Хаггис. Приставал к сыну мистера Витэкера, совал нос в дела, которые тебя не касаются, проблемы создаешь. Не очень умно с твоей стороны, а?

Булькающий смех Эда:

— Не очень.

Да, они, скорее всего, были правы.

 

43

Мотор «ренджровера» сменил тональность — мы начинали замедлять движение. Ручеек пота пополз у меня по виску. Здесь, под мешком, было жарко, тонкая ткань прилипала к губам при каждом судорожном вдохе. Кровь стучала в глаза, бурлила в ушах. Надо дышать. Медленно и глубоко.

«Ренджровер», урча, проехал еще немного и остановился. Потом выключился двигатель, оставив после себя жалобное хныканье электрического мотора, потом глухой металлический лязг.

— Ну вот, Хаггис, мы и приехали. Дом, милый дом.

Кто-то сдернул с моей головы мешок.

Я моргнул. Закашлялся. Набрал полные легкие холодного воздуха.

Гараж на две машины, достаточно вместительный для «рендровера» и «ауди» И.8. Каменные стены, полки, забитые коробками, мерцающий свет ламп.

Волосатые Руки повернулся ко мне, ухмыльнулся:

— Мы готовы?

— Да не пошел бы ты…

Резкая боль в затылке, разошедшаяся по всей голове. Окружающий мир стал желтым, из углов резкими волнами рванулась чернота.

— Гллк…

Не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Ничего не работает.

Эд выволок меня из машины, придерживая в вертикальном положении, чтобы я не упал и не натворил чего не надо на полу. Он что-то говорил Волосатым Рукам, но слова смешивались и расплывались.

Только бы не вырвало. Только бы не вырвало…

Потащили меня вниз но ступенькам. Голые деревянные потолочные балки, жужжащие подвесные лампы, пахнет сыростью и плесенью.

А потом все…

— Гакхх… — Холодная вода потекла по горлу, пролилась из углов рта на рубашку, вымочив ее.

— Ну, как дела? Лучше себя чувствуешь, Хаггис? Мне на минуту показалось, что Эд врезал тебе слишком сильно.

Я моргал, плевался и кашлял, и каждый смази был словно горящий бензин, загоняемый в мозги велосипедным насосом.

Почему я не могу двигаться?

Черт! Я сидел на старом деревянном стуле, лодыжки накрепко привязаны проводом к его ножкам, руки связаны за спиной и тоже привязаны к стулу. Наверное, так должны были чувствовать себя Стивен Уоллес и Итан Бакстер — в полном дерьме.

В комнате с земляным полом окон не было, стены были голые, под потолком качалась одинокая электрическая лампочка. Кажется, я был не единственным, кто вляпался в дерьмо в этой комнате. На кого-то, сидевшего на другом деревянном стуле, было наброшено серое покрывало, из-под складок торчала голая нога. Кожа на ней была грязная, в порезах и синяках. Покрывало было испачкано коричневыми потеками — пятнами засохшей крови.

Твою мать…

Обеденный стол стоял у стены, прямо напротив меня, его поверхность была в грязи и царапинах. Волосатые Руки прислонился к нему и сложил руки на груди:

— Ты правила здешние знаешь? Или тебе их объяснить?

— Я знаю правила.

Кивнул головой:

— Зачем суешь нос в бизнес мистера Витэкера?

— Никуда я не сую. Я же сказал — плевать мне на вашего босса, я просто хотел узнать…

Кулак Эда снова врезался мне в живот. По крайней мере, на этот раз я смог сгруппироваться. Все равно боль была чудовищной.

Еще раз со стоном всосал в себя воздух.

Волосатые Руки запричитал:

— Вот тебе новые правила, Хаггис. Никаких сальностей. У вас там что, расследование? Именно поэтому ты заявился сюда из этого… — Достал мое удостоверение. — Где, мать его, находится этот гребаный Олдкасл?

— Мальчик-день-рождения похитил мою дочь. Мне нужно…

Очередной удар выбил воздух из легких, обжег огнем мышцы живота, и я чуть не сблевал.

— Гхххх… Хватит!

— Глупишь. — Эд ухмыльнулся.

— Итак, слушай сюда, Хаггис, что там за расследование? Кто-то что-то сболтнул где не надо, а? Что, из школы кто-то настучал?

— Мальчик-день…

Моя голова резко дернулась вправо. Кровь зашумела в ушах, огнем обожгло щеку. Как будто тебя ужалила двухметровая пчела с физиономией вроде собачьей задницы.

— Не катит, Хаггис.

— Мальчик-день-рождения похитил мою дочь. Он и подружку Доусона тоже похитил. Доусон его видел. Он…

Снова в живот. Я сжался, насколько мог, принял удар. Процедил воздух сквозь стиснутые зубы.

— Позвони… позвони в участок, сам спроси.

— Нет, так веселее.

Я кивнул:

— О’кей, о’кей, скажу тебе правду. Я работаю в специальной команде но расследованию наркотрафика в этом районе. Местные копы скомпрометированы, так что приходится использовать сотрудников из других мест. Мои передвижения отслеживаются, и моей команде известно, где я нахожусь сейчас. Здание прослушивается.

— И кто тебя на нас навел?

Я взглянул на Эда. Потом снова на него. Облизал губы:

— Не могу тебе этого сказать.

Кто-то, стоявший сзади, медленно зааплодировал:

— Браво! — Женский голос, нежный и певучий. — Мне особенно понравилась та часть, где вы посмотрели на Эда. Как будто не хотели его втягивать. Очень мило.

Подошла к столу. Высокая, элегантная, в черном платье и на высоких каблуках, длинные каштановые волосы спадают на спи-ну. Высокие скулы, брови выщипаны в тонкую изящную линию, темно-красная помада на маленьком чувственном рте. Серьги с бриллиантами. На пальце простое обручальное кольцо из золота.

— Юджин, будь лапочкой, возьми у джентльмена удостоверение и проверь его. Да, и пока будешь этим заниматься, захвати, пожалуйста, набор для начала вечеринки.

— Нет проблем, Терри.

Она прислонилась спиной к стене, одарив меня очаровательной улыбкой.

По всей видимости, дела у папаши Доусона Витэкера шли еще лучше, чем я предполагал, если он мог позволить себе такой трофей.

— На самом деле вы узнали о нашей маленькой операции не от Эдварда, не так ли? Вы просто разводили Юджина. — Улыбка слегка поблекла. — Не выношу обмана, а вы?

— Скажи я им правду, они бы мне не поверили. — Я напрягся в ожидании кулака Эда, но удара не последовало.

Терри наклонилась, взяла в руку покрывало и одним движением, как будто демонстрируя фокус, сорвала его.

К стулу была привязана женщина, в трусах и бюстгальтере, торс в синяках, распухшие губы покрыты запекшейся кровью. Сломанный нос и синяки под глазами. На одной стороне головы волосы срезаны.

— Это Вирджиния. Вирджиния — транссексуал, после хирургической операции, работает в эскорте. Нечто вроде особой дополнительной услуги. За небольшую плату вы можете трахнуть женщину, которая когда-то была мужчиной. — Терри провела пальчиком по ключице избитой женщины.

Вирджиния вздрогнула.

Терри вопросительно взглянула на меня:

— Хотите попробовать? Может быть, для вас это станет чем-то новым и волнующим?

— Нет.

— Да ют только Вирджиния на самом деле оказалась не оперированным транссексуалом, а? Она просто мерзкая шлюха. — Рука Терри мелькнула в воздухе, и голова Вирджинии дернулась назад. Из угла рта потекла струйка свежей крови. — Притворялась, что была мужчиной. Клиентов разводила. Брала с них деньги и лгала им.

Натуральная Миссис Психо…

— Разве можно поверить, что кто-нибудь может быть таким бесчестным. — Гладкий лоб Терри пересекли морщинки. — Так врать…

Голова Вирджинии свесилась на грудь, ее плечи тряслись, она издавала отрывистые рыдания.

— Хватит скулить, сучка, это твоя вина. Кеннет заплатил хорошие деньги за твою грязную ложь, как могла ты так поступить с человеком в ИНВАЛИДНОЙ КОЛЯСКЕ, МАТЬ ТВОЮ? — Лицо стало пунцовым, изо рта полетела слюна.

Позади меня глухой удар, порыв холодного воздуха прокатился по моей спине, затем появился Юджин Волосатые Руки. В одной лапе он держал спортивную сумку, в другой — дешевый мобильный телефон. «Горелка». Одноразовый мобильник. Плати — звони — выбрасывай. Поставил сумку на стол.

— Детектив-констебль Эш Хендерсон, полиция Олдкасла, в прошлом детектив-инспектор. Разжаловали после того, как какого-то педофила нашли убитым. А Мальчишка-день-рождения действительно сцапал его дочь. Мой приятель сказал, что все газеты об этом пишут.

Наконец-то.

— Я же вам об этом и говорил!

Морщинки снова пересекли лоб, только на этот раз к ним добавились надутые губки.

— Так значит, вся эта чепуха о специальном задании и о том, что все знают, где ты находишься… Это все — ложь?

— Да они бы не поверили, скажи я им правду, черт возьми! Что мне было делать?

Левой в лицо, да так сильно, что подо мной стул застонал. Вкус крови во рту. Сплюнул ярко-красным.

— Да. — Волосатый Юджин бросил на стол рядом со спортивной сумкой мой бумажник. — Тут дело еще вот в чем — он продажный. Работает на одного местного бандита по имени Энди Инглис.

— О, не надо быть таким мрачным, констебль Хендерсон, мы просто вас поддразниваем. — Терри улыбнулась. — Мы весь день вас ждали. — Протянула руку: — Юджин, телефон пожалуйста.

Юджин протянул телефон, и Терри набрала номер. Подождала.

— Алло, Мив?.. Как там дела в солнечном Олдкасле?.. Да… Конечно… — Посмотрела на меня. — Да, здесь он, спасибо за наводку… Я знаю… Да, немного… Хочешь сказать пару слов? — Кивок. — О’кей, сейчас передам трубку… Протянула телефон обратно Юджину: — Мив хочет поговорить с нашим гостем.

Юджин схватил меня за волосы и приложил телефон к моему уху.

— Ну что, нравится вечеринка, которую я тебе устроила? — Миссис Керриган.

— Пошла ты.

— Брось, офицер Хендерсон, зачем ты так? Разве я тебе не сказала, что ты у меня еще поплатишься, маленький ублюдок? Это тебе за то, что совал пистолет мне в лицо. Я же говорила, что тебе лучше было бы нажать на курок.

— Ты послала меня сюда понапрасну? Чертов ублюдок схватил мою дочь, а ты херней занимаешься, за нос меня водишь, чтобы я время тратил в этом гребаном…

— Слушай сюда, кусок дерьма. Мистер Инглис из кожи вон вылез, чтобы достать тебе эту наводку. Он тебе услугу оказывал. А эта маленькая вечеринка, на которой ты сейчас веселишься, — это подарочек от меня. Наслаждайся. — Повесила трубку.

Терри улыбнулась:

— Ну что, поговорили?

— Все, что она вам сказала, — ложь.

— Я так не думаю… Юджин?

Он убрал телефон от моего уха:

— Прости Хаггис. — И снова врезал мне кулаком в живот.

Твою мать…

Терри расстегнула молнию на спортивной сумке:

— Мив сказала мне, что Питбуль послал тебя сюда, чтобы поговорить с моим Доусоном. И я что, должна в это поверить? Кажется, со всеми делами о наркотиках и секретных агентах мы с вами разобрались, не так ли? Так скажите же мне, констебль Хендерсон, что Питбуль приказал вам сделать?

Я еще раз сплюнул кровь:

— Я не работаю на Энди Инглиса. Я… должен ему немного денег, вот и все.

Юджин втянул в себя воздух с таким звуком, какой производит автомобильный механик, собирающийся сорвать с клиента деньжат мимо кассы:

— У нашего приятеля в бумажнике шесть сотен лежит.

— Констебль Хендерсон, вы утаили деньги от бедного Питбуля?

— Ничего я не… Я… вы же слышали, что сказала ваша горилла — мою дочь похитили. Доусон видел Мальчика-день-рождения, когда тот похищал Бренду Чедвик, мне нужно знать…

На этот раз удар был так силен, что опрокинул меня вместе со стулом на спину.

Ахххх. Твою мать… Как будто пырнули в ребра битым стеклом.

Потолок состоял из необшитых перекрытий, электрических кабелей, потом шли доски настила верхнего помещения. Точно такой же, как на поздравительных открытках.

— Вы погрязли во лжи и хитрости, констебль Хендерсон. А это очень плохо для души. Вам нужно искупить свои грехи, как искупает их здесь Вирджиния.

Я закашлялся. Маленькие красные капельки упали мне на лицо.

— Я просто хочу вернуть свою дочь…

— Бренда Чедвик была просто дешевой шлюхой, которая пыталась зацепить на крючок моего сына. Всего двенадцать лет, а уже уверена, что может протрахать дорогу в мою семью. Как это можно вообразить? — Терри хмуро взглянула на стол. — Вы не можете представить, как я была довольна, когда Доусон пришел домой и сказал, что ее похитили.

— Он видел Мальчика-день-рождения…

— Юджин, сколько, вы сказали, при себе денег у констебля Хендерсона?

— Шесть сотен. Точнее, пять сотен и восемьдесят.

— Хорошо, этого более чем достаточно. — Она взяла бумажник со стола и пересчитала пачку наличных. — Двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят и восемьдесят. Этого вполне достаточно, чтобы взять напрокат пушку на… ну, скажем, на пятнадцать минут.

Я моргнул:

— Не хочу я…

— Конечно, вы хотите пушку. Вы же хотите спастись, не правда ли? — Снова полезла в бумажник. — Восемьдесят за пушку и двадцать — за пулю. Но это не плата за прокат, потому что она в вас и останется.

О, черт.

— Эдвард, будьте столь любезны, помогите детективу-констеблю Хендерсону принять соответствующее положение.

Эд поставил стул на ножки, потом перерезал кусок провода, которым мое правое запястье было привязано к спинке стула. Схватил мою руку своей исполосованной шрамами рукой и вздернул ее вверх, как будто я просился выйти в туалет.

— Он готов, Терри.

Она сунула руку в спортивную сумку и достала пакет для заморозки, простой такой, из прозрачного пластика, с застежкой-молнией. Внутри лежал пистолет, нечто большое, черное и смертельное. Протянула пакет Юджину:

— Юджин, не будете ли вы столь любезны?

— С удовольствием. — Он натянул на руки пару синих нитриловых перчаток, затем вытащил пистолет из пакета. — «Булл Чероки»: девять миллиметров, ударно-спусковой механизм двойного действия, используется израильскими спецслужбами. — Передернул затвор. — Вес семьсот пять граммов без патронов. — Нажал маленькую черную кнопку на черной ручке пистолета, магазин выскользнул. Юджин поймал его другой рукой. — В магазине десять патронов. Ты получишь один.

Вытащил из сумки еще один пакет, тоже с замком-молнией. В этом пакете лежал прямоугольник из черной пенистой резины, размером со спичечный коробок. Он открыл пакет и что-то достал из черного резинового прямоугольника. Пуля — она блестела, как полированное золото.

— «Люггер», девять миллиметров, вес пули — сто двадцать четыре грана, цельнометаллическая оболочка. — Загнал ее пальцем в верхнюю часть магазина и вставил магазин в рукоятку. Щелкнув, передернул затвор: — Готово.

Терри улыбнулась:

— Любит Юджин оружие, ничего не поделаешь.

Я не сводил глаз с этой хреновины.

— Слушайте, я всего лишь хотел узнать, что видел Доусон, клянусь, я не…

Эд зажал мне рот рукой, толстые пальцы впились в щеки. Юджин сделал шаг вперед, перехватил запястье моей правой руки и резко дернул вниз, притягивая грудь к коленям, при этом моя левая рука была все еще привязана к стулу.

Эд навалился мне на спину, удерживая на месте, а его другая рука сжимала мне челюсти.

Ублюдки… Сопротивляться было бесполезно — Эд был слишком тяжел.

Юджин вдавил пистолет в мою руку, заставляя ухватить пальцами рукоятку.

— Вот этот маленький рычажок — предохранитель. — Щелчок. — И ты уже можешь действовать.

Отлично, тогда я отстрелю башку с твоего большого волосатого… Моя рука затряслась от напряжения, но он не выпустил ее. Он наклонил дуло пистолета над моей правой ногой, направив его мне в ботинок.

Терри подняла руки:

— Настало время искупления, детектив-констебль Хендерсон.

Да пошла ты.

— Спустите курок.

Черта с два я стану спускать курок.

— Пуля идет либо вам в ногу, либо в голову. Выбирайте.

Слюна Эда обрызгала мне затылок.

— ДАВАЙ!

Юджин, задыхаясь, прошипел мне в щеку:

— ДАВАЙ ЖЕ, ТВОЮ МАТЬ!

— Время идет, детектив-констебль.

— ДАВАЙ!

— ДАВИ НА КУРОК, ХАГГИС!

— Пистолет будет оставаться в вашем распоряжении еще восемь минут.

— ДАВАЙ, ДАВИ НА ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ КУРОК!

— Один вариант или другой, но эту пулю вы точно унесете в себе.

— ДАВАЙ!

— ДАВИ НА КУРОК, ИЛИ Я ПРОСТРЕЛЮ ТВОЮ ДОЛБАНУЮ ГОЛОВУ!

— Не правда ли, выбор не слишком велик?

Они что, на самом деле думали, что я выстрелю себе в ногу? Я что, полный идиот?

Да пошли вы.

Юджин покачал головой:

— Он нам не верит. Этот Хаггис думает, что мы шутим.

— Хммм… — Терри подняла с пола серое покрывало и снова накинула его на искалеченное тело Вирджинии. — Что мы будем с этим делать, Юджин? Что мы можем сделать, чтобы убедить констебля Хендерсона?

Юджин вырвал пистолет из моей руки, встал, прицелился и нажал на курок. Резкий хлопок громыхнул в комнате, отражаясь от каменных стен. Голова Вирджинии под покрывалом дернулась, качнулась ткань за ее головой. Красное выплеснулось наружу, словно маковое ноле, мгновенно впитываясь в пыльную материю.

Господи… Прямо здесь, передо мной…

— Спасибо, Юджин, отлично исполнено. — Терри вытащила еще две десятки из моего бумажника. — Теперь детективу-констеблю Хендерсону потребуется еще одна пуля.

Он убил ее прямо здесь…

Терри вздохнула:

— Ох, только не надо выглядеть таким шокированным. Я не собиралась оставлять в живых эту лживую суку после того, что она сделала с моим Кеннетом.

Юджин снова зарядил магазин, снова вложил пистолет в мою руку и с силой направил его дуло в нос моего ботинка:

— Последний шанс, Хаггис.

— Время аренды истекает, констебль Хендерсон.

— ДАВИ НА ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ КУРОК!

— Или в ногу, или в голову. Третьего не будет.

И что мне было делать?

— ДАВАЙ!

Я нажал на курок.

 

44

Звук выстрела, разнесшийся по всей комнате, был оглушающее громок.

Ничего, никакой боли. Эти уроды разводили меня, использовали холостые патроны. Все это была одна большая…

ЧЕРТ!

Ногу обожгло огнем, он распространялся от правой ступни словно выброс раскаленной лавы при землетрясении.

— ААААРГХ, ТВОЮЮЮ МААААТЬ… — Я дернулся на стуле, стараясь избавиться от этой боли, но она не пропадала, преследуя меня. Завопил в громадную мозолистую руку Эда.

Юджин забрал у меня пистолет и бросил обратно в прозрачный пластиковый пакет.

Сволочи…

Эд отпустил меня, и я вцепился в стул, выгнувшись всем телом.

— СУЧЬЕ ДЕРЬМО! АААААААААРГХ! УБЛЮДКИ! КАК БОЛЬНО! — Я сложился пополам, схватившись за правую ступню. — ААААААГХ, СУКА ДОЛБАНАЯ!

Дырка в носу моего ботинка была крохотная, обведенная серыми крапинками, словно темное солнышко с лучиками. Внутри было мокро, все в мелких осколках гравия с пола. Закапало ярко-красное, покрывая пол пятнистым узором.

— АААААААААААРГХ…

— Ладно, хватит себя жалеть.

— Себя? Жалеть? Да вы чертовы ублюдки! Чокнутые говноедные задроты!

— Полегче, полегче детектив-констебль. — Терри снова взяла мой бумажник, одарив меня чарующей улыбкой. — У вас здесь еще достаточно денег. Хотите купить еще одну пулю?

НЕТ!

Я замотал головой, стиснул зубы и стал глубоко дышать, с сипом вдыхая и выдыхая воздух, вдох — выдох, вдох — выдох.

О господи боже, как больно…

— Дать вам что-нибудь для обезболивания?

— Да. — Выдавил слово, словно камень из желчного пузыря.

Черт, черт, черт, черт, черт…

— Эд, не будете ли вы столь любезны подремонтировать немного констебля Хендерсона?

— С большим удовольствием. — Он схватил меня за руку и, вытянув ее вперед, вывернул локтевым сгибом вверх. Вдавил большой палец в кожу, отчего вена вздулась, и зубами сорвал колпачок со шприца.

— Я не хочу…

— IIIшш, лучше станет от этого.

— Нет, это…

Игла вошла внутрь. Небольшая боль, когда он нажал на поршень.

— Ну вот и все. — Терри выложила деньги из бумажника на стол. — Этого хватит, чтобы покрыть затраты на «первую помощь». Не беспокойтесь, там нет крысиного яда. — Улыбнулась. — Хотите, подбросим вас до выезда из города?

По моему телу распространилось тепло, исходящее прямо из сердца. Стены начали пульсировать. Как будто комната задышала…

Рот Терри двигался, но слова потеряли всякий смысл, превратившись в отдаленные расплывчатые звуки, раздававшиеся в темноте.

Нога больше не болела.

— Да, Хаггис, ты вроде все получил. — Юджин сунул руки мне под мышки и выволок меня из «ренджровера». Поставил меня прямо. Отпустил… и снова схватил. Потому что земля закачалась у меня под ногами. — Аккуратненько. Что, ноги еще не слушаются, а? — Прислонил меня к мусорному контейнеру.

Это была площадка для стоянки машин, на дороге, в темноте, где-то на окраине Бата. Даже не на главной магистрали — шум транспорта доносился откуда-то издалека, раздаваясь в моих ушах едва слышным шипением.

— Мммм… о’кей… — Губы не слушались. Онемели, как и все мое тело.

— Ладно, еще раз тебя отпускаю…

На этот раз я устоял в вертикальном положении.

— Отличная работа. Руку раскрой.

Я прищурился, стараясь разглядеть его, но он все время расплывался.

— Нннне… надо стрелять ммменя.

— Не глупи. — Юджин поднял мою руку и вложил в ладонь две маленьких блестящих штучки. Патроны. Сжал мои пальцы вокруг медных гильз, вынул патроны и бросил их в прозрачный пластиковый мешок для замороженных продуктов. Закрыл на нем молнию. — Ну вот и все. Мы берем это, а ты — вот это. — Сунул в карман моей куртки небольшую пластиковую коробочку, вроде футляра от ручки, и нежно похлопал меня по щеке: — С тобой потом разберутся, Хаггис.

Юджин стянул с рук синие нитриловые перчатки, исчез за машиной, открыл дверь и сел за руль.

Сидевшая в пассажирском кресле Терри открыла окно. Она успела сменить платье на желтую рубашку, черную джинсовую куртку и бейсболку с длинным козырьком.

— Ну что, мы неплохо повеселились, но, если вы думаете заскочить в ближайший полицейский участок, чтобы подать жалобу, хочу вам напомнить — на пистолете только ваши пальчики.

Я уставился на нее. Мигнул, словно в замедленной съемке.

— У нас тут имеется мертвая шлюха с вашей пулей внутри. Кто знает, где может снова всплыть этот пистолет — в вооруженном ограблении, на мертвом копе, в серии умерщвленных проституток… — Подмигнула. — А о ноге позаботиться надо.

«Ренджровер» отъехал от автомобильной стоянки, задние габаритные огни вспыхнули, как глаза у злого кота. Сжались. И пропали.

Совсем один. Совсем один в темноте.

Надо вернуться в Бат, найти машину. Домой поехать…

Правая нога волочилась по асфальту. Оглушающая боль, завернутая в серебряную упаковочную ленту, потом в полотенце, потом еще раз перемотанная упаковочной лентой, а потом в мусорный мешок из толстой пластиковой пленки. Шаг, волочим… шаг, волочим… Шаг, волочим, споткнулся. Земля бросилась в глаза. БАЦ.

Черт.

Лежу на дороге, в темноте и холоде, едва дышу. Проклинаю все на свете.

Кети…

Заплакал. На лице холодные мелкие капли дождя.

— УБЛЮДКИ!

Глубоко в кармане зазвонил мобильный телефон. С третьей попытки вытащил его. На экране мелькнуло «МАКДОНАЛЬД». Потом исчезло. Телефон переключился на голосовую почту.

Мои ноги отказывались работать.

Понажимал на кнопки, и наконец из динамика донесся ее записанный голос:

— Эш? Алло, это Элис, Элис Макдональд? О’кей. Так что Генри был абсолютно прав во всем. Ребята из отдела по обследованию места преступления перекопали все места, которые он отметил на карте, и нашли остальные тела. Все оставшиеся. — Пауза. Где-то вдалеке взвизгнула лисица. — Так что теперь у нас всего одиннадцать комплектов останков, это означает, что была еще одна жертва, пять лет назад. Я хотела… Я подумала, что вам нужно это знать. Перезвоните мне, когда получите это сообщение… Пожалуйста…

Конец сообщения. Чтобы стереть сообщение, нажмите три.

Они нашли Ребекку.

Я закрыл лицо руками и зарыдал. Все эти годы моя маленькая девочка была на самом деле мертва. Дождь мочил мои волосы, пропитывал мою одежду, холодный и мокрый тек по моей онемевшей коже.

Кети и Ребекка.

Нет.

Надо встать. У меня еще есть время до пяти часов завтрашнего дня.

Встать.

— ААААААААААААААААААААГХ!

Встать. НЕМЕДЛЕННО!

Подтянувшись, я встал на колени. Потом на подгибающиеся ноги. Шаг, волочим… Шаг, волочим… Шаг, волочим…

Найти его и убить. Шаг, волочим… Шаг, волочим… Сжать мои ноющие пальцы вокруг его горла и сдавить… Шаг, волочим… Шаг, волочим… Привязать его к стулу в подвале… Шаг, волочим… Шаг, волочим… Резать ножом его кожу и слушать, как он кричит… Шаг, волочим… Шаг, волочим…

В темноте вспыхнули огни фар, стали приближаться.

Шаг, волочим… Шаг, волочим…

Машина подъехала и остановилась прямо напротив меня.

Шаг, волочим… Шаг, волочим…

Водительская дверь открылась, внутри машины зажегся свет.

— С вами все в порядке?

Я моргнул, протер рукой глаза.

Мальчишка: тощий, длинные светлые волосы, большая щербина между передними зубами. Доусон Витэкер, сын Терри.

Я прищурился, пока машина не попала в фокус. Сраный «рено» с вмятинами на боку. Моя машина.

— Это моя машина.

— Простите. — Он открыл дверь с пассажирской стороны, обежал машину и поддержал меня под локоть.

Шаг, волочим… Шаг, волочим…

— Головой не ударьтесь.

— Домой хочу… — Я свалился на сиденье.

Доусон облизал губы, мгновение помедлил и залез обратно в машину.

— Я в этом не виноват. — Мальчишка переключил скорость, выезжая на внешнюю линию, чтобы обогнать автомобиль-фургон. — Я знал, что что-то случилось. Мама ни за что не отпускала меня на тренировку без охраны, особенно после того, что случилось с папой… Обычно это или Юджин, или Эд, или Дерек, но чтобы все трое…

В темноте засветился дорожный знак: «Южный Уэльс М4; Бристоль (Запад), Юго-Запад, Мидлэндс (М5); Бристоль М32». Доусон миновал развилку.

— Не могу вести вас в Бристоль — у мамы там весь бизнес организован, если мы появимся в неотложной помощи, она об этом через пятнадцать минут узнает. Мы едем в Глостер.

— Никаких больниц. — Я глубже погрузился в свое кресло.

— Вам нужен покой. Постарайтесь заснуть или еще что-нибудь…

Черта с два.

— Как ты меня нашел?

— А что с вашей ногой? — Он смотрел прямо перед собой.

— Искупление грехов. — Я сделал из пальцев пистолет и направил на него. — Бах.

— Мама всегда избавляется от них по дороге на работу. Я и подумал… Ну, если вы еще живы… — Вдали замигали городские огни. Мы обогнали обшарпанный «форд-транзит». — Мальчик-день-рождения на самом деле похитил вашу дочь?

— Для мальчика ты очень неплохо ведешь машину.

— Мне тринадцать. Я уже не ребенок.

— Точно.

Он еще крепче ухватился за руль, как будто собираясь сорвать его с рулевой колонки. Ему не хватало только артрита, мертвой дочери и дырки в ноге. Пластиковый корпус рулевой колонки был весь покрыт царапинами, словно большая серая фисташка. Из него торчали провода, их медные концы были соединены напрямую.

— Ты еще и мою машину угнал…

Доусон глубоко вздохнул:

— Мальчик-день-рождения не убивал Бренду.

Я приложил голову к холодному стеклу окна:

— Это твоя мама, да? Ей не понравилось…

— Мама подумала, что Бренда охотница за кошельками. Но она ошибалась.

— Поэтому она и убила Бренду.

Молчание.

— Нет. Я опередил ее.

Улица, была тихой и темной, когда Доусон, затормозив, припарковался на гравийной площадке за невзрачным бетонным зданием — четыре этажа, свет горит в окнах.

Я моргнул. Руки были словно налиты свинцом, ноги тоже. Наверное, потерял прилично крови.

Он, помогая, почти выволок меня из машины:

— Идти можете?

— Я не… Да.

— Тут недалеко. — Он взял мою руку и положил себе на плечо.

Открыл заднюю дверь своим ключом, и мы похромали но узкому коридору к небольшой лестнице, ведущей вниз. Черт побери, ну почему здесь должна быть лестница?

Шаг, пум… Шаг, пум… Переношу вес тела на пятку и стучу каблуком.

Внизу синяя дверь с почтовым ящиком. Доусон снова вынул ключи, поколдовал с замком, и мы очутились в небольшой квартирке в полуподвальном этаже, наполненной ароматом чего-то пекущегося.

Он закрыл дверь и стал запирать ее: три тяжелые щеколды и привинченный к половицам металлический прут, крюком вдевающийся в большую стальную пластину на двери.

В наших краях домашние плантации с марихуаной так круто не охраняют.

Доусон снял пальто и повесил его на крючок:

— Брен? Брен, это я.

Голос из холла:

— Как потренировался?

Он провел меня на маленькую кухню, выкрашенную в веселенькие желтые цвета Перед электрической плитой, помешивая что-то в кастрюле, стояла молодая девушка.

— Рыбные палочки и яблочный пирог, если ты не… — Она обернулась — длинные светлые волосы и прическа совсем как у матери.

Улыбка исчезла с лица Бренды Чедвик. Она уронила деревянную ложку и прикрыла выдававшийся живот руками:

— Кто это?

Доусон успокаивающе поднял руки:

— О’кей, не волнуйся, я все объясню.

— Да уж объясни, пожалуйста!

Передо мной на столе стояли чашка горячего чая с молоком, тарелка рыбных палочек, картофельное пюре и макароны-колечки. Все остывало, в то время как Доусон и Бренда с волчьим аппетитом уничтожали свой ужин.

Бренда отправила в рот последние макаронинки, выпрямилась и погладила выступающий живот:

— Сами понимаете, мы не могли остаться. Если бы мать Доусона узнала, что я беременна, она убила бы и меня, и нашего ребенка.

— Пришлось убежать.

Доусон покачал головой и обнял ее за плечи:

— Ты маму не знаешь. Она бы нашла нас, где бы мы ни прятались.

Великолепно. Я отодвинул в сторону свою тарелку:

— Но только не в том случае, если она подумает, что Бренда уже мертва.

— Почему я и сказал, что видел, как Бренду похитили. — Он уставился на свои руки. — Мама не всегда была такой, она такой стала после того, как искалечили отца…

Все очень просто — обычная работающая мать, присматривающая за семейным бизнесом.

Бренда внимательно посмотрела на меня:

— Это была моя идея. В газетах напечатали открытку девочки из Инвернесса, и мы сделали похожую фотографию.

— Итак, вы подделали похищение, подделали поздравительную открытку и нашли в Глостере квартиру, в которой можно спрятаться.

Доусон кивнул:

— Мужчина должен заботиться о своей семье.

Пapa тринадцатилеток играет в семью. По-видимому, у них это надолго.

Бренда улыбнулась ему:

— Знаю, что это совсем немного, но зато это наше. Доусон слегка приворовывает у своей мамы каждую неделю, этого хватает, чтобы платить за аренду и покупать вещи для ребенка.

— Я кладу деньги на банковский счет. Скоро у нас будет настоящий дом.

Зазвонил мой мобильный телефон. Доусон и Бренда вздрогнули. Я дождался, когда звонок переключится на голосовую почту.

— А как насчет твоих отца с матерью? — спросил я.

Она опустила голову:

— Если все так и останется, она им тоже ничего не сделает.

После ужина Доусон помог мне пройти в ванную. Я сел на край унитаза. Бренда разрезала и сняла с моей ноги потертый пластиковый мешок, а потом упаковочную ленту под ним. Полотенце было темно-красным от крови, оно упало в ванну, расплескав но ее бортам маленькие капли крови.

— О господи… — Она облизала губы, потерев друг о друга кончики затянутых в резиновые перчатки пальцев. Взглянула на капающее месиво из кожи и упаковочной ленты. — Хотите, чтобы я сняла ботинок, или, может быть, я лучше его разрежу?

Сейчас в ванной комнате пахло фейерверком и кровяной колбасой.

— Срезай. Все равно он испорчен.

Я закрыл глаза и стиснул зубы. Куски ботинка со стуком упали в ванну.

Металлический звук. Шипение. На ступню полилась теплая вода.

Приоткрыл глаза.

Бренда водила туда-сюда по ступне душевой лейкой, смывая толстые комья свернувшейся крови.

— Давай, Брен, у тебя получится…

Она надула щеки и сморщилась.

Сквозь красное и черное проглянула розовая плоть. Ступня опухла и раздулась, словно от осиного укуса, в самом ее центре, примерно в дюйме от того места, где она переходит в пальцы, была небольшая дырочка, не больше обычной горошины. Солнышко с лучиками, которым было отмечено входное отверстие нули на ботинке, было и на ноге. В кожу впились черные пороховые точки. Из распухшего месива торчали маленькие осколки кремового цвета. Кость.

Изнутри, окрашивая воду, сочилось розовое.

Она взглянула на меня:

— Шью я не очень хорошо, но зато у меня есть дезинфектант?..

— Просто промой и перебинтуй, этого будет достаточно. — Я попытался улыбнуться, пока кровь стекала в ванну. — У тебя отлично получается. Ты будешь хорошей матерью.

Ну что, гангрена мне вроде больше не угрожает.

Струи дождя мерцали в свете уличных фонарей.

— Мне правда очень жаль, серьезно. — Доусон переступил с ноги на ногу. — Вы сюда приехали из-за нас, и мне очень жаль, что я не могу помочь спасти вашу дочь. — Он порылся в кармане и достал маленький пластиковый пакет с дюжиной маленьких таблеток на дне. — Амфетамины… но крайней мере, за рулем не заснете. И еще я залил полный бак бензина.

Я взял таблетки, положил в карман:

— Не нужно приворовывать товар у своей мамаши, кто-нибудь может заметить.

Он вздернул подбородок:

— Мужчина должен заботиться о своей семье.

— Смотри, накажут тебя родители. — Я сел за руль «рено». — Ты хороший парень, Доусон, постарайся не стать похожим на свою мать.

Он ухмыльнулся мне:

— Не беспокойтесь, я дерьмово выгляжу в колготках.

Фары осветили противоположную сторону дороги, оставив за собой мерцающий след, который пульсировал в одном ритме с моей продырявленной ногой. Не очень-то легко было вести машину, нажимая на газ и тормоз одной левой ногой, но я справлялся. Пока. Бешено колотившееся сердце не хотело успокаиваться, как бы я ни скрипел зубами. Чертовы амфетамины. Да и высокое давление совсем не то, что нужно для дырки в моей ноге. Но, по крайней мере, я все еще ехал…

Перед глазами, под мелким дождем, со стоном и визгом колыхались дворники, и звук у них был как у разъяренных ворон, ждущих, как бы выклевать мне глаза.

Пришлось остановиться и заправиться. Выпил немного напроксена, диклофенака и трамадола, которые прихватил с собой из дома. Боль снова утихла, и вести машину стало легче.

Судя по часам на приборной доске, времени было чуть больше половины одиннадцатого. До полуночи полтора часа. Семнадцать часов до пяти вечера понедельника. Полтора плюс семнадцать будет… Протер кулаком глаза. И почему фары такие ослепительно яркие? Восемнадцать с половиной.

Восемнадцать с половиной часов до того, как Мальчик-день-рождения начнет резать на куски мою девочку.

Я слегка шевельнул левой ногой, держа «рено» на М6 четко на семидесяти. Если по пути сюда можно было помахать удостоверением, и это срабатывало, то теперь, когда зрачки у меня как две большие черные пуговицы, а в ноге дырка, это вряд ли поможет.

Слева пролетел Престон — огни в темноте и название на блестящем от дождя дорожном указателе.

Восемнадцать с половиной часов.

В кармане завизжал мобильный телефон. Достал: «ГЕНРИ». Нажал на кнопку.

— Это… это больше не работает… — Слова невнятные, наползают друг на друга.

— Ты нашел Ребекку.

— Я старался., я старался не думать… Но это так… трудно… Мне так жаль, Эш, так… мне так жаль. — Невероятно, я своими глазами видел, как он в одиночку в один присест уговаривает бутылку виски, и ничего. Совершенно трезвый. — Я хотел… хотел спасти ее, но это… я не смог… я не смог понять, чего он хочет..

— Генри, сколько ты выпил?

— Я больше не могу… не могу этим заниматься… больше… надо было остаться в Шетлэнде. Эш, почему… почему ты заставил меня приехать? — Всхлипнул. — Она мертва… это не… я не могу.

— Черт тебя возьми, Генри… — Я крепче схватился за руль. — Ты не один, у кого хреновый день, о’кей? Пора тебе вырасти.

Что-то проревело мимо меня по внешней линии, от чего маленький «рено» качнуло.

— Мне нужно было… нужно было поймать его… давным-давно. Это моя вина. Это… нет. — Хлюпанье, шмыганье носом, потом сиплый вздох. — Я не думал, что так… Прости меня, Эш, прости меня. Это моя вина…

— Убери бутылку, бесполезный старый пьяница, мне нужна твоя помощь! Кети все еще у него! Еще есть время. Мы должны найти его.

— Глупый, бесссполезный старик… Должен был… давным-давно должен был подохнуть.

— Генри!

— Все, кого я знал… все мертвы.

Приглушенный стук, рыдания.

Спасибо, Генри, огромное тебе вот такое спасибо, твою мать.

 

45

Холодно…

Я закашлялся, вздрогнул. Открыл глаза. Все еще темно. Болело все тело, от затылка и до кончиков пальцев на ногах. Я лежал на пассажирском кресле, откинутом назад на полную, накрытый своим пальто, служившим мне импровизированным одеялом. Пар от дыхания стоял надо мной, словно туман во мраке.

Окна «рено» запотели. Провел рукой по оконному стеклу, и оно заплакало холодными конденсатными слезами.

Небо снаружи было сине-черного цвета, звезд не видно. Через место от меня виднелась громадная туша седельного тягача, стоявшего кабиной к огороженным зданиям ремонтной мастерской. На небольшом временном заборчике висел плакат с надписью: «ЗАКРЫТО НА РЕКОНСТРУКЦИЮ. НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ, МЫ СКОРО СНОВА ОТКРОЕМСЯ!!!»

От неосторожного движения раскаленные иглы пронзили правую ногу. Заскрипел зубами. Попытался прогнать боль. Не сработало.

Господи!..

Затем по правой ступне начали стучать молотком: бам, бам, бам, в унисон с толчками крови у меня в ушах.

Трамадол и диклофенак — выдавил из блистеров но три таблетки каждого, проглотил, не запивая.

Ну давай же, давай, давай начинай действовать.

Изо рта, в брызгах слюны, со свистом вырывается дыхание.

Черт…

Ударил в ногу кулаком:

— ДЕЙСТВУЙ!

Ударил головой о кресло.

Не проходит…

Господи!..

С шумом всосал в себя воздух.

Таблетки не работают…

Вытащил из кармана футляр, который мне сунул туда Юджин, раскрыл трясущимися пальцами блестящую пластиковую коробочку. Такие выдавали бесплатно в аптеках, чтобы наркоманы, делающие уколы в вену, не занесли инфекцию себе или кому-нибудь еще. Только содержимое этой коробочки не было похоже на то, что можно было бесплатно получить в аптеке: три маленьких пакетика из хозяйственной фольги, дешевая пластиковая зажигалка и инструкция. Этакое пошаговое объяснение того, что нужно сделать, чтобы как можно быстрее просрать свою жизнь.

Я последовал инструкции.

На этот раз только половина дозы. Ведь ничего от этого не будет, правда? Это всего лишь снимет боль, и я не стану дрожащей слюнявой развалиной.

Ничего. Ничего… И вот оно — такое же точно стремительно распространяющееся тепло, как и вчера вечером, оно постепенно успокаивает пульсирующую боль в ноге. Я распластался на сиденье, как будто мои кости были сделаны из желе. Мозги затуманились. Где-то вдали зазвучал церковный колокол…

А может быть, мать Доусона говорила правду? Может быть, это не крысиный яд с каустической содой растекались по моим венам, убивая меня изнутри.

Подымайся, ленивый ублюдок. Мальчик-день-рождения похитил Кети.

Прищурившись, взглянул на наручные часы — старался, чтобы они попали в фокус. Почти половина седьмого утра.

Вставай…

Закинул в себя пару маленьких белых таблеток от Доусона, потом снова лег и начал прислушиваться к тому, как они оказывают на меня свое долбаное действие. Наркотик с амфетаминами на завтрак. Самая главная еда дня.

В машине слегка подпахивало, как будто в холодильнике что-то протухло. Запах еще не тошнотворный, но уже вполне.

О, господи… Желудок скрутило, к горлу подступила тошнота.

Выбрался в холодное утро, упал на колени, и меня вырвало.

Над лужей блевотины поднялся завиток кислого пара. Я сплюнул, вытер рукавом нитку слюны, свисавшую с подбородка.

С ногой сейчас было получше. Никакой пульсирующей боли.

Похромал через парковку мимо темных затихших грузовиков к гаражу в дальнем ее конце. Рабочая площадка автозаправочной станции и насосы были залиты огнями, словно Лас-Вегас. Там был даже маленький магазинчик рядом с тем местом, где нужно платить за бензин.

Я ввалился внутрь, купил шесть бутылок воды, пару пирожков и пачку жевательной резинки с мятным вкусом. Парень за прилавком смотрел на меня так, как будто я пытался его укусить.

Заплатил наличными. Обернулся. Остановился и нахмурился. На сером бетонно-мозаичном полу виднелись темно-красные полосы, как будто кто-то протащил по нему сбитую на дороге собаку. Когда входил в магазин, их вроде не было. Слишком был зациклен на том, чтобы побыстрее купить что-нибудь попить.

Вот нахальный ублюдок — смотрит на меня, как будто я какой-нибудь фрик, а у самого весь пол в крови вымазан.

Снаружи на асфальте те же самые кроваво-красные полосы.

Просто свинарник какой-то.

Похромал к своей машине.

Вода была холодная, как лед. Я одним махом опорожнил бутылку и выбросил ее в мусорный бак. Разорвал упаковку на пирожке с ветчиной и сыром. Есть не хотелось, но вся эта хрень, которую я принял, наверное, не самая подходящая вещь на пустой желудок. Выпил вторую бутылку и принялся за пирог с сырно-луковой начинкой, покрывая бледно-золотистыми крошками рубашку. Стряхнул их. Рубашка в каких-то красновато-бурых пятнах. Отчего бы это… А… черт возьми, это Большой Эд кулаком врезал мне в лицо. Языком нащупал промежуток в нижней челюсти слева, где когда-то были два шатавшихся зуба, а теперь из десны торчали только осколки.

Думал, что будет больше болеть.

— Эш?

Наверное, наркотик действует.

— О господи, Эш, что с вами случилось?

Поднять голову было все равно что вытащить якорь из ила. Сфокусировать взгляд еще труднее.

— Доктор Макдональд?

Так и есть, она. Стоит возле «рено» в толстой черной парке, обнимая себя обеими руками. Без очков, на глазах много черной туши и теней, почти черного цвета помада, прямые черные волосы, прямо как у Кети… Выглядит прекрасно.

Бросилась вперед, обняла и спрятала голову у меня на груди.

Я бросил мешок с покупками и тоже обнял ее.

Моя маленькая девочка.

— Эш? Эш, еще один указатель к больнице…

Утро было темным и похоронным. Трехполосную магистраль накрыло тяжелой серой крышкой, крохотные белые хлопья самоотверженно бросались на ветровое стекло «рено», мгновение держались на нем перед тем, как растаять или быть смытыми дворниками.

— Эш?

Я моргнул, глянул в окно. Дорожные знаки, висевшие на верхушках бетонных балок, стоявших вдоль дороги, светились оранжевыми буквами, напоминая доктору Макдональд вполне прописные истины: «БУДЬТЕ ВЕЖЛИВЫМ ВОДИТЕЛЕМ», «ПОЛЬЗУЙТЕСЬ АВТОМОБИЛЬНЫМИ ЗЕРКАЛАМИ» — и весьма полезное предупреждение о том, что «СКОРОСТЬ УБИВАЕТ».

Особенно ты под наркотой.

— Эш, я сказала, что мы проехали еще один…

— Никаких больниц.

Она прикусила нижнюю губу, и ее лоб разделила маленькая морщинка, как раз между бровей.

— Нужно, чтобы вас посмотрел врач, тогда…

— Это огнестрельное ранение, по закону они должны сообщить о нем. Как только это сделают, приедет полиция, и все, сбежать я не смогу, и Кети мертва. — Прислонился головой к холодному окну. — К тому же вы тоже доктор.

— Нет, я не доктор. Точнее сказать, я доктор, но только не в этой области, и я ничего не понимаю в огнестрельных ранениях. Я их видела только на трупах… — Она наклонилась и положила руку мне на колено. — Пожалуйста, не нужно…

— Олдкасл. Нам нужно ехать в Олдкасл. — Я еще отхлебнул воды из бутылки.

— Пить… — Провел рукой по слипшимся глазам. Прищурившись, посмотрел на снег.

Сейчас он шел еще сильнее, правда, недостаточно сильно, чтобы покрыть чернильно-черную дорогу, но он активно над этим работал. Перед нами сгрудились машины, согнанные на одну линию вереницей оранжевых дорожных конусов, над которыми мигали желтые огни.

— Вы проснулись. — Доктор Макдональд сунула руку за кресло и вытащила бутылку минеральной воды. — Как вы себя чувствуете?

Я открутил крышку и припал к бутылке. Опорожнив ее наполовину, со вздохом отнял от губ:

— Где мы?

— Подъезжаем к Стерлингу. Движение ужасное.

— Стерлинг… — Я слегка улыбнулся. — Ребекка любила монумент Уоллеса. Каждый раз, когда мы туда приезжали, ей нужно было забраться на эту чертову хреновину… И именно на самый верх, чтобы все было видно.

— Эш, я очень обеспокоена вашей…

— А Кети его ненавидела. — Я допил оставшуюся воду из бутылки. Нахмурился: — Как вы меня нашли? Оглядываюсь, а там вы стоите…

— Нужно, чтобы врач осмотрел вашу ногу.

— На парковке, на сервисе, а вы там…

— В субботу вечером, когда мы ели в машине рыбу с картошкой… Вы дали мне ваш телефон позвонить, потому что я сказала, что в моем телефоне батарейка села… Я чувствовала, что что-то должно случиться, и очень беспокоилась за вас, потому что что-то могло пойти не так, как надо, ну, я и загрузила в ваш телефон программку, которая помогает отслеживать ваше местонахождение. — Она сгорбилась и придвинулась к рулевому колесу. — Не сердитесь на меня.

— Доктор Макдональд…

— Элис. Почему бы вам не называть меня Элис? Пожалуйста.

Я кивнул. Элис. Не доктор Макдональд.

— Элис, спасибо, что приехала за мной. Спасибо, что не везешь меня в больницу. Спасибо, что помогаешь мне и Кети.

Она повернулась и улыбнулась мне:

— Мы ведь найдем ее, правда?

Десять часов утра. У нас осталось семь часов.

— Нужно остановиться… — Что-то сжирало мою ногу, острыми металлическими зубами вгрызалось в плоть, в сухожилия и кости.

Стой…

Элис взглянула на меня с водительского кресла:

— Тебе надо поспать.

— Не могу… — Вдали плоским серым мазком виднелась река Тей, вдоль нее, как на страже, стояла длинная шеренга скелетоподобных деревьев. Ждали, когда нас затянет в мерзлую землю. — Больно. Мне бы мое лекарство.

— Тебе не нужно… — Доктор Макдональд крепче сжала в пальцах рулевое колесо. — Эш, это яд.

— Зато работает. Я принимал диклофенак и трамадол — никакого результата. Нам нужно остановиться…

Элис облизала губы:

— До Данди сможешь продержаться?

По ноге поднимался горящий бензин, голубоватое пламя, шипя и потрескивая, съедало мускулы и обугливало кости подними.

— Эш?

Я зажмурился. Стиснул зубы. Кивнул:

— Данди.

— Все равно скоро остановимся, заправиться нужно.

Тепло разливалось из середины груди, разгоняя острые осколки вниз по ноге, потом в голень, потом в ступню… потом все прошло. Подголовник кресла мягко убаюкивал.

Холодная рука на лбу нежным прикосновением прогнала боль.

— Ты весь горишь.

— Мммм… — Я отпустил шприц — еще одна половина утренней порции, и он упал на грязный автомобильный коврик.

— Хочешь сэндвич или, может быть, купить тебе что-нибудь перекусить?

— Не хочу есть.

— Эш, ты должен что-нибудь съесть, должен пить много жидкости, это не может так продолжаться, тебе срочно нужно в больницу.

— Генри нужен…

— Он не отвечает на звонки. — Она прикусила нижнюю губу и откинулась на спинку кресла.

Двигатель, замурлыкав, вернулся к жизни, и мы снова поехали, пробиваясь сквозь снег, жирные белые хлопья которого падали в холодном утреннем свете.

У меня на коленях лежал сэндвич с яйцом. Я уставился на него, но с ним ничего не произошло.

— Ребекка любила сэндвичи с яйцом. У нее был такой… воображаемый друг, когда она была совсем маленькой. Она называла его «кашийный убивец». Каждый раз, когда внезапно кончались сахарные подушечки, в этом был виноват Гадкий Найджел. А к простым овсяным хлопьям он интереса почему-то не проявлял. — Прижался щекой к окну. Оно было холодным и гладким. — Это было так… так давно.

— Мне так жаль, что она убежала.

— Она не убежала. Он ее забрал.

Кингзвэй была забита, машины и автобусы предпочитали прокладывать путь через задворки Данди, оставляя в стороне его жизненно важные артерии. Справа, на скорости пятьдесят миль в час, проплыл торговый комплекс, в сетевой гостиничке которого, на пятом этаже, расположились ребята из специальной следственной группы. Всего неделя прошла, а кажется, что несколько месяцев.

Я прижал сэндвич с яйцом к груди, как ребенка:

— Мы не знали, что с ней случилось… Мишель до сих пор не знает. Просто Ребекка все время была с нами, и мы планировали большую вечеринку, а потом она внезапно исчезла. Ни записки, ни единого слова. Первую открытку я получил на четырнадцатилетие Ребекки. С днем рождения! В верхнем углу выцарапана цифра один, чтобы я понимал, что за ней последуют еще и другие. Я храню их в сигарной коробке, которую Ребекка подарила мне на Рождество, ей тогда шесть лет было. Не знаю, где она нашла ее, но она ее всю разрисовала и заклеила блестками… Вот там я и храню их.

— Но почему ты не…

— Меня бы сняли с расследования. Я бы сидел на заднице и смотрел, как они лажаются. Никому ничего не сказал, даже Мишель. По крайней мере, она могла надеяться.

— Эш, она должна об этом знать, или больше никогда не сможет…

— Иногда лучше не знать. — Я пожал плечами. — Да и теперь это неважно, Ребекку вчера нашли, ты помнишь? Еще одно тело в парке, вместе со всеми остальными. Моя маленькая девочка лежала в яме в земле, и ее кости были выпачканы засохшей кровью.

— О, Эш. — Элис сжала мою руку. — Мне так жаль.

— Мне тоже. — Я повернулся к окну и стал смотреть на снег. — Он больше не будет пользоваться Кэмерон-парком, теперь, когда мы облазили его вдоль и поперек… И мы никогда не найдем тела Кети.

Мое тело становилось все тяжелее и тяжелее, словно сила земного притяжения вдавливала его в кресло, смыкая мне веки. Стало тяжело двигаться.

— Эш?

Нужно было выпить еще немного сворованных Доусоном амфетаминов.

— Оставьте меня…

Холод обнял меня своими лапами и сковал движения. Вырвал наружу, в снег. Я посмотрел вверх — серое небо стало почти белым. Нежные ледяные поцелуи на моих щеках.

Надо мной склонилось чье-то лицо. Женский голос:

— Мне это не нравится, Элис. Нужно отвезти его в больницу.

— Пожалуйста, тетя Джен, мы должны. — Элис погладила мне лоб. — Я нужна ему.

— Должно быть, я сошла с ума… — Глубокий тяжелый вздох. — Хорошо, хорошо, возьми его ногу. Но если он умрет, то с полицией будешь разбираться ты, поняла?

— Спасибо, тетя Джен.

Я моргнул и посмотрел на белый потолок. По краям картинки вырисовывались кухонные полки. Звук кипящего чайника. Я… я был внутри какого-то помещения. Как я сюда попал? Нужно идти искать Кети.

— Да держи же ты его крепче, черт возьми. Это само по себе очень непросто.

Что-то тяжелое на моих руках и ногах.

— Прости.

— Господи, что за месиво?..

Кто-то пинал меня ногой в голову. Я разлепил один глаз, но мерзавца не было видно.

Потолок надо мной пестрел тенями в форме животных, медленно кружившихся в тусклом солнечном свете. Рот был слишком маленьким для головы, внутренняя поверхность щек выложена наждачной бумагой, а язык еле ворочался в клетке из зубов. На лице что-то липкое.

Я поднял руку, чтобы соскрести это, но кто-то схватил меня за запястье.

— Нет. — Элис придавила мою руку вниз. — Как себя чувствуешь?

Как будто меня сбил один из этих говновозов, которые септики очищают.

— Пить хочется.

— Вот. — Она приложила к моим губам бутылку, и я начал пить, жадно, и выхлебал ее до дна, оставив половину на подбородке и шее. Наплевать.

— Тетя Джен тебя подштопала.

Надо мной нависло лицо — то самое, из кухни. Коротко стриженные волосы, с помощью геля стоявшие, как пики, на одной стороне головы. Лицо, сморщившееся вокруг прищуренных глаз.

— Вам повезло, что ногу не потеряли. О чем вы только думаете?

— Я же тебе говорила, что она великолепный ветеринар.

Я вытянул руку, и Элис помогла мне сесть на одноместной кровати. Желудок екнул. Я стиснул зубы и сглотнул. Вцепился в матрас, на случай, если он вдруг задумает улететь. Посмотрел вниз.

Правая нога была наипрофессиональнейшим образом перебинтована, бинты лежали так туго, что я почти ничего не чувствовал.

Тетка Элис сложила руки на груди:

— Я сделала блокадную анестезию — лидокаин, эпинефрин и кортикостероиды. Нога ниже колена онемеет, но это не значит, что вам можно бежать марафон. Пуля рассекла вторую плюсневую кость, и сейчас вся эта штука, поддерживающая ваш большой палец, держится на коже и моих нитках. Вам потребуется пересадка кости. — Кивнула. — Держите ногу в приподнятом состоянии все или закончится отеком, септицемией и, вполне возможно, гангреной. Совсем не весело, не правда ли?

Совсем не болит.

— Вы — гений. — Я сбросил ноги с кровати, и комната понеслась над головой, делая круг почета. — Господи…

— Вам нужно отдохнуть. И принять душ. Вы ужасно воняете.

— Который сейчас час?

— Вы потеряли много крови, вам нужно…

— Который сейчас час, черт побери?

Молчание.

Элис взглянула на наручные часы:

— Два часа дня.

Три часа…

 

46

Гостиница «Хороший отдых» на Мартир-роуд была похожа на кубик Рубика, все стороны которого были одного и того же цвета — серого. Древний «вольво-истейт» Генри был единственной машиной на парковке, пока Элис не поставила рядом с ним «рено».

Она взглянула на безвкусный фасад с маленькими квадратными окнами. Со свинцово-серого неба падал снег.

— Все еще не отвечает?

Я возился с воротником одолженной рубахи. Вещи дяди Элис были слегка велики мне, но они, по крайней мере, не воняли кровью, потом и блевотиной.

— Давай, Генри, ответь на этот чертов звонок… — Телефон снова переключился на голосовую почту. Я дал отбой.

— Пойду за ним. — Она выскочила из машины, пар изо рта белесым плюмажем стоял у нее над головой.

Прошло пять минут, но ее все еще не было.

Выбрался наружу.

Мне потребовалось сделать шагов десять, прежде чем я привык к трости, которую выдала мне тетя Джен. Опираясь на полированную красного дерева ручку каждый раз, когда моя правая нога касалась земли, раскачиваясь из стороны в сторону, я поковылял к входу в гостиницу.

Анестезия действовала великолепно — я ничего не чувствовал.

Войдя в дверь, я подошел к стойке администратора. Потертый ковролин, блеклые обои, пыльные горшки с цветами и скучающего вида человек за столом.

Оторвав глаза от экземпляра «Дейли мейл», портье взглянул на меня:

— Вы номер бронировали?

Тысячу раз, твою мать!

— Генри Форрестер в каком номере остановился?

— Номер семнадцать, второй этаж. — Мистер Дейли мейл указал на двухстворчатую дверь. — Лифт не работает.

Великолепно, мать твою, опять ступеньки.

Пыхтя и отдуваясь, я поднялся на второй этаж, задержался на секунду, чтобы перевести дух, и похромал по темному коридору. Дверь в его дальнем конце была раскрыта настежь, на по-тертой коричневой краске выделялась медная цифра семнадцать. На ручке висела табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Из номера доносились звуки телевизора — сопливый женский голос бубнил что-то о процентных ставках.

Вот черт, они еще и телевизор смотрят — как будто все время мира у них в запасе. Как будто мою маленькую девочку не должны убить в пять часов.

Вот дерьмо.

Похромал по коридору.

— Генри Форрестер, чертов сукин сын, тащи сюда свою ленивую пьяную задницу, немедленно…

В дверях появилась Элис — обнимает себя обеими руками, нижняя губа трясется, на кончике носа блестит капля.

— Эш…

Я остановился:

— Где он?

Она посмотрела на вытертый ковер:

— Его больше нет. — В тусклом свете блеснула слеза, капнула на носок красных кедов.

— Что ты имеешь в виду, он что… — Нет. Оттолкнув ее в сторону, прошел в комнату.

Шеба лежала на боку на кровати, совершенно неподвижно. Гари лежал рядом с ней, одетый в похоронный костюм, в кончиках пальцев пустая бутылка «Макаллана», на голове прозрачный пластиковый пакет в полосах конденсата на стенках.

Он был холодный, пульса не было. Старая собака была точно такой же.

Она мертва… Это не… Я не могу.

А я назвал его бесполезным старым пьяным ублюдком.

У меня за спиной шевельнулась Элис:

— Это было на тумбочке. — Протянула маленькую белую баночку от таблеток.

Флувоксамин. Антидепрессант, который он принимал в Шетлэнде.

Она шмыгнула носом. Откашлялась. Провела рукой по глазам. Вздохнула глубоко и надрывно:

— Он записку оставил.

Черт возьми… Она нашла в ванне свою мать с перерезанными запястьями. А теперь это.

Ах, Генри, глупый ты старый эгоистичный ублюдок.

— …и наши мысли и молитвы, сейчас вместе с их семьями. День рождения у обеих девочек сегодня, и мы вряд ли можем, вообразить, что сейчас чувствуют их родители.

— Вы полагаете, что Меган Тейлор и Кети Хендерсон уже мертвы?

— К сожалению, у нас нет конкретных свидетельств тому, что так называемый Мальчик-день-рождения убивает свои жертвы в день их…

Я выключил автомобильное радио:

— Ты в порядке?

Солнечный луч, прорвавшийся сквозь облака, заставил заблестеть мокрую дорогу. Улицы располагались аккуратно организованными рядами — старомодные домики, окна с переплетами, палисаднички. Вдоль тротуаров буки в металлических ограждениях.

Элис вытерла кулаком глаза, еще сильнее размазав черные тени:

— Я в порядке.

— Ничего, можно поплакать.

— Надо в полицию позвонить.

Сказал как можно мягче, положив руку ей на плечо:

— Генри может немного подождать, думаю, он возражать не будет. У нас осталось всего два часа с небольшим Он бы все понял.

Она шмыгнула носом, снова вытерла глаза:

— Конечно, да, что-то я сглупила, в смысле, ведь он же умер… А нам дело нужно доделать. — Зябко передернула плечами. Посмотрела сквозь ветровое стекло на дорогу: — А ты в этом уверен?

Дом помощника шефа полиции Драммонда стоял за живой изгородью из буков и невысокой гранитной стеной. Две стойки ворот по обеим сторонам гравийной подъездной дороги.

— Ты вот о чем подумай. Драммонд говорит, что ему нужна информация о семьях, чтобы он мог планировать работу. Но зачем распределять поиск по центральной базе данных полиции среди стольких людей? Почему не поручить все Веберу или кому-нибудь из детективов-инспекторов? Почему бы самому этой работой не заняться? Не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, чем он интересуется.

Открыл дверь.

Она положила мне руку на плечо:

— Эш, тебя ранили, ты принимал наркотики, крови много потерял, и… Генри. Может быть, не стоит думать обо всем так прямолинейно, и…

— У тебя что, еще какие-то подозреваемые в рукаве спрятаны? Драммонд — единственный в городе, кто подходит. — Я вышел из машины, захлопнул дверь и направился к дому.

Трость скрипела но гравию. Я шел по подъездной дороге, на ходу натягивая на руки черные кожаные перчатки. На одной стороне гараж на две машины, машин не видно. Береженого Бог бережет — нажал на кнопку дверного звонка, и внутри раздался пронзительный трррррррринггг…

Нет ответа.

Еще раз нажал.

Опять ничего.

Посмотрел на забинтованную правую ногу, втиснутую в кроссовку дяди Элис, — этим я дверь не вышибу. Кроме того, место явно просматривалось соседями. Какая-нибудь старая моль в костюмчике и при жемчугах может услышать и вызвать полицию.

Попробуем обойти сзади.

Элис кралась за мной.

— Может быть, придем позже? — спросила она без особой надежды.

Тропинка, шедшая вдоль стены дома, вывела к чугунной калитке с затейливой щеколдой, но без навесного замка. По всей видимости, Драммонду не помешает прослушать лекцию о безопасности жилища.

Проскользнул в сад за домом и закрыл за Элис калитку.

Сад большой, много клумб, кусты, деревья, гамак, громадная оранжерея. На аккуратно подстриженный газон начинали ложиться тени. Задняя дверь с остеклением, рядом с ней небольшая кладовая. Постоял, посмотрел на дом — никаких признаков сигнализации. Ни на входной двери, ни на задней. С Драммондом на самом деле нужно об этом поговорить.

Взял горшок с цветами и запустил им в стеклянную панель двери. Сунул руку внутрь, открыл.

Элис замялась на пороге:

— Это ведь не будет официально считаться взломом с проникновением, правда?

— Я же тебе приказал оставаться в машине.

Внутри пахло свежепостиранным бельем и апельсинами. Подсобное помещение выходило на большую кухню.

Она, на цыпочках пробираясь за мной, спросила, понизив голос до шепота:

— Что мы ищем?

Из кухни в коридор, с его обычным набором курток, ключей, ботинок, пары женских сапог, пачки писем, лежащей на коврике… А вот и ступени лестницы, поднимающейся наверх.

Элис дернула за ручку двери — она открылась в гостиную, декорированную деревянными панелями, с парой диванов, обитых полосатой материей.

— Он женат? Потому что если он женат, то он не станет держать Кети здесь, так ведь, а что, если жена об этом узнает, это будет…

— Ты почему перчатки не надела?

Ее глаза расширились от ужаса, лицо исказила гримаса.

— Прости. — Сунула руку в рукав свитера и вытерла им дверную ручку. — Никогда этого раньше не делала.

На самом деле?

Мы открыли все двери на первом этаже: гараж, столовая, прихожая, ванная и туалет. Ступени лестницы вели на второй этаж.

Вот черт!

Пришлось подниматься, наступая на каждую ступеньку, одной рукой опираясь на трость, а другой — на перила. Одна из дверей была приоткрыта. Я поднял трость, приложив ее резиновым наконечником к двери, и толкнул.

Дверь открылась в кабинет, стены которого были завешаны книжными полками и фотографиями в рамках. Напротив двери стоял рабочий стол, на нем ноутбук и плоскоэкранный монитор, офисное кресло, небольшая тумба для хранения документов, на ней размещался компьютер.

Элис проскользнула в комнату:

— Может быть, мы сможем выяснить, есть ли у него еще один дом, потайная комната или еще что-нибудь? — Снова сунула руки в рукава свитера и выдвинула один из ящиков тумбы. Закрыла. — Ох…

— Попробуй включить компьютеры.

Я вышел на лестничную площадку и проверил остальные комнаты. Кети нигде не было. Судя по моим наручным часам, было уже три часа дня. В нашем распоряжении оставалось два часа.

Элис сидела в кабинете на краешке кожаного кресла, стоявшего перед компьютером, и с кем-то говорила по телефону. На стоявшем перед ней плоскоэкранном мониторе мигала загрузочная страница «Виндоуз».

— Угу… Нет, я уже это пробовала… О’кей, подожди секунду… — Она сунула руку в сумку, достала ноутбук и поставила его на рабочий стол. Включила, нажав на кнопку: — Да, система загружается.

— Что, никак?

Она подпрыгнула и, приложив руку к груди, резко обернулась:

— Не подкрадывайся ко мне! Ты прекрасно знаешь, что я нервничаю… — Нахмурилась. Снова приложила телефон к уху. — Нет, это не тебе, Сабир… это я… с моей тетей. Да, готова. — Элис ткнула пальцем в клавиатуру.

Я предпринял ознакомительный тур по книжным полкам. Между набором романов Филлис Джеймс и «Убийства на сексуальной почве: паттерны и причины» лежала цифровая зеркальная фотокамера. Взял ее и стал играть с переключателями, пока штуковина не пискнула и на задней панели не загорелся небольшой экран.

— Угу… Так, загрузилось. Соединяю USB-кабелем… — Элис побарабанила пальцами но поверхности стола. — Работает.

Мне почему-то показалось, что Драммонду нравилось фотографировать людей, выгуливающих своих собак. Пролистал. Кингз-парк, Монтгомери-парк, Кэмберн-вудз.

— Вошла! Сабир, ты — гений! — Элис усмехнулась. На экране монитора появился рабочий стол с рядом иконок в нижней части. — Нет, даже не представляю, как тетя Джен могла забыть данные учетной записи… Да, конечно, я прослежу, чтобы она записала их где-нибудь, спасибо, Сабир.

Элис дала отбой и защелкала компьютерной мышкой, заполняя экран папками и документами.

Я продолжал просматривать фотографии. Снова люди, выгуливающие собак — Монкюир-вудз, Беллоуз.

А что если Драммонд не Мальчик-день-рождения? Что, если он просто кто-нибудь вроде Стивена Уоллеса?

Осталось два часа — это должен быть он. Потому что если это не так, то Кети мертва.

Элис откашлялась:

— Эш…

Женщина выгуливает далматинца под дождем, ее желтый зонт сияет, как кусок солнца. Следующая фотка…

— Эш?

Камера задрожала у меня в руках, когда я посмотрел на следующий снимок, появившийся на маленьком экране.

— Господи!

— Эш, ты только посмотри на это.

Маленькая девочка, годика три-четыре, не больше, лежала на двуспальной кровати и плакала. Мужчина, на котором не было ничего, кроме маски Гомера Симпсона, стоял рядом с кроватью и играл с собой. Следующая фотография была еще хуже.

— Эш, компьютер помощника шефа полиции Драммонда забит детской порнографией. Здесь, наверное, тысячи фотографий, видео тоже есть.

Я выключил камеру. Положил ее обратно на полку. Достал мобильный телефон и набрал номер участка.

— Эш? Что мы…

Я предупреждающе поднял руку:

— Шшшш…

— Офис помощника шефа полиции Драммонда, кем мы можем вам помочь?

— Никола, это Эш. Эш Хендерсон. Он у себя?

Холодный голос:

— Офицер Хендерсон, мне очень жаль… то, что случилось с вашей дочерью, но мне кажется, что это может…

— Хочу извиниться за вчерашнее поведение. Все это… все это было очень непросто. Я хочу попросить прощения.

Пауза.

— Секунду, я посмотрю, свободен ли он.

Невразумительная музыка, потом:

— Многое можно простить, детектив Хендерсон, если принять во внимание ситуацию, но ваше поведение просто неприемлемо. Стивен Уоллес заявил, что вы ворвались в его дом прошлой ночью и подвергли его…

— Я знаю.

— Так вы что, не отрицаете этого? Вы представить себе не можете, какие неприятности…

— Нет, я хочу сказать, что я о вас все знаю.

Пауза.

— И что же вы обо мне знаете? — Добавил металла в голос.

— Все.

Снова молчание.

— Понятия не имею, о чем вы говорите.

— Неужели? Тот, который в маске Гомера Симпсона, — это ваш друг или вы поставили камеру на таймер?

Элис удивленно подняла брови и, взглянув на меня, одними губами произнесла:

— Гомер Симпсон?

Я отмахнулся.

Помощник шефа полиции Драммонд откашлялся:

— Понимаю… И чего вы хотите?

— Догадайтесь.

Приглушенный хруст с другого конца линии — Драммонд прикрыл трубку ладонью:

— Никола, освободите расписание на вторую половину дня. Я должен буду уехать. — Затем снова его голос: — Нейтральная территория: Монкюир-вудз, на территории парка, рядом со скульптурой. В половине пятого. — И он повесил трубку, не ожидая подтверждения.

Синий «БМВ» Драммонда выехал на подъездную дорожку и, прохрустев гравием, остановился перед гаражом. Он выскочил из машины и побежал к входной двери.

Я отошел от окна спальни.

Снизу донеслись звуки поворачиваемого в замке ключа, хлопнула входная дверь.

— О’кей. — Элис глубоко вдохнула и понизила голос — Какой у нас план, в смысле, у нас ведь есть план, не так ли, он может…

— Есть у меня один план… — Я сунул руку в карман и вытащил пистолет.

Шаги на лестнице — Драммонд несся по ней, перепрыгивая через две ступени.

Она уставилась на меня:

— Эш, это то, о чем я думаю… Да, конечно, это так и было. — Элис прислонилась спиной к платяному шкафу. — Вот что произошло с твоей ногой — ты случайно выстрелил в нее из этого пистолета.

— Да не стрелял я в себя. — Я моргнул. — Это слишком трудно. И тем более из этого пистолета. — Сунул пушку за ремень с левой стороны, прикрыв ее полой взятого напрокат пиджака. — Да и случайностью это не назовешь.

— Ты что, специально это сделал?

Моя перчатка скрипнула по дверной ручке.

— Так ты идешь или нет?

По кабинету перед рабочим столом ползал на коленях помощник шефа полиции Драммонд, доставая из черного, закрывающегося на молнию кейса компактные диски и бросая их в спортивную сумку.

Я постучал в дверь:

— Проблемы?

Он подскочил, крутанулся, глаза навыкате, челюсть отвисла. Потом сжал губы и поднялся на ноги:

— Вы не имеете права входить сюда! Это частная собственность. — Прочистил горло. — Я… я беру вас под арест.

— Где она?

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Прищурившись, он посмотрел мне за плечо: — Доктор Макдональд? Я… позвоните немедленно в полицию — констебль Хендерсон стал опасен для себя и окружающих.

Трость была хорошей модели, крепкая. Я вскинул ее в воздух, перехватил за нижний конец и, словно ломом, врезал по одной из висевших на стене драммондовских фотографий. Стекло разлетелось вдребезги, и Драммонд, вместе с каким-то парнем из телевизора, грохнулся на ковер.

— ГДЕ ОНА?

Он вздрогнул. Пару раз открыл и закрыл рот. Потом снова заговорил сержантским голосом:

— Офицер Хендерсон, я настаиваю…

Со стены с грохотом рухнула еще одна фотография.

— Где она, Драммонд?

Элис протиснулась мимо меня в комнату.

— Вам следует ответить ему, помощник шефа полиции. Мне кажется, что в данной ситуации Эш не будет слишком беспокоиться о том, что произойдет, когда он вышибет вам мозги прямо сейчас. — Она уселась в кресло перед компьютером. — Где Кети?

— Я ничего не знаю о…

Ручка трости врезалась ему в щеку, да так сильно, что моя рука вздрогнула. Зашатавшись, он ударился о книжную полку, и на пол посыпались книги по юриспруденции. Прижав руку к лицу, он стоял там и стонал.

— Где она?

— Я не…

На этот раз удар пришелся но ноге, сбоку от колена. Он вскрикнул и сложился пополам, хватаясь за сустав. Я добавил лживому уроду но затылку. На ручке трости остались волосы и кровь.

Драммонд завопил и, сжавшись в клубок, закрыл руками голову:

— Я не знаю, я не знаю!

Элис пододвинула кресло к рабочему столу и тихо сказала:

— Могу заметить, что с профессиональной точки зрения офицер Хендерсон в настоящий момент, страдая от посттравматического стресса, не отвечает за свои действия, и, если он забьет вас до смерти, это будет считаться временным умопомешательством.

— Я не знаю, где твоя дочь!

Я сунул пистолет ему в лицо и, загоняя патрон в ствол, передернул затвор. Приставил пистолет ко лбу:

— Назови мне хоть одну причину не сделать этого, ты, больное маленькое дерьмо.

— Ты с ума спятил, ты сумасшедший!

Элис кивнула:

— Именно это я и пытаюсь вам сказать. Мне кажется, что ваша детская порнография привела к обострению его психического состояния.

— Это… это всего лишь улики но одному из дел, я хранил это у себя до…

Пистолет издал глухой звук, врезавшись в его голову.

— Ааааагх… — Из раны под волосами показались капли крови.

— Ты заставлял сотрудников проводить поиск но центральной базе данных полиции.

— Я в этом не виноват! — Он снова закрыл голову руками, кровь выпачкала рукава его белой рубашки. — Он обо всем узнал… Что мне было делать — позволить ему рассказать об этом всему миру? Это могло разрушить мою семью, я мог потерять жену, детей, моих друзей…

— Кто обо всем узнал? — Я схватил Драммонда за волосы и приставил пистолет к его щеке. — КТО УЗНАЛ? КОМУ ТЫ ГОВОРИЛ?

— Это не…

— Я ТЕБЕ ГОЛОВУ ОТСТРЕЛЮ, КУСОК ДЕРЬМА!

Слова посыпались одно за другим, на истерически-высокой ноте:

— Журналист, я передавал сведения журналисту! Каждый год, за три недели до дня рождения каждой жертвы, я передавал ему новый адрес их семей.

Журналист…

Я выпустил его и, хромая, отошел. Посмотрел из окна кабинета на сверкающую улицу. Тучи поглотили солнце, и все снова стало серым и мрачным. Все только для того, чтобы какой-то ублюдок из таблоида мог сочинить свою историю. Будут стучаться в дверь к матери Лорен Берджес и спрашивать ее, что она почувствовала, когда узнала, что кости ее единственного ребенка вырыли в каком-то пришедшем в упадок парке. Сунут ей в лицо камеру: «УБИТАЯ ГОРЕМ МАТЬ ОПЛАКИВАЕТ БЕДНУЮ ЛОРЕН — ЭКСКЛЮЗИВ!»

Я оперся о подоконник:

— Кто это был?

— У меня не было другого выхода, он расследовал смерть… одного коллеги в Инвернессе. — Помощник шефа полиции закашлялся. — Он узнал о нашей маленькой группе.

— Драммонд, Богом клянусь, я сейчас пущу в тебя пулю.

Элис кивнула:

— Временное умопомешательство.

— Его… — Глубокий вздох. — Его зовут Фрэнк Макензи, он независимый журналист.

— Никакой он не журналист, он гребаный фотограф в «Касл ньюз энд пост». — Я хмуро взглянул на сад перед домом.

Рядом с домом Меган Тейлор, когда Дженнифер и ее фотограф поджидали меня, тогда Хитрюга Дейв сказал:

— Неужели это Маленький Волосатик Фрэнк Макензи? Два привода за пьяную езду, шесть месяцев за незаконную прослушку телефона. Неудивительно, что все газеты тобой брезгуют с тех пор, как тебя пинком под зад выгнали из «Всемирных новостей». Переведен в мальчики на побегушках с камерой? Так, что ли?

Выгнали из лондонской газеты… Лондон — единственное место, кроме Олдкасла, где у Мальчика-день-рождения была больше чем одна жертва. Фрэнк Макензи — он всегда оказывался в том месте, куда мы приезжали. Каждая пресс-конференция, обращение родителей жертвы — там всегда находился он со своей камерой. Все снимал, записывал. Хранил. Замачивался в горе.

Я сунул пистолет в руки Элис и похромал к двери:

— Если ублюдок пошевелится, застрели его.

Вниз но ступенькам — с глухим стуком, наступая пяткой на каждую, — потом в дверь и, хромая, вперед, стуча тростью по мокрому асфальту.

Тени, лежавшие вдоль улицы, вытянулись, все окрасилось в золото и медь. Разблокировав «рено», рывком открыл водительскую дверь. Она должна быть где-то здесь… В дверном кармане нет. Встал коленями на мокрый тротуар и заглянул под кресло.

Вот здесь она и лежит — рядом с пустыми бутылками из-под воды, какими-то скомканными бумажками, пустым пакетом из-под печенья и использованным шприцом.

Я протянул руку, вытащил из мусора карту памяти, сдул с нее пыль и похромал обратно к дому.

Элис вставила карту памяти в слот на ноутбуке Драммонда:

— Что мы ищем?

— Ты психолог, разбирайся сама.

Она пощелкала мышкой, и на экране открылось окно, заполненное маленького размера снимками. Элис стала их просматривать. С полдюжины фотографий улыбающегося рыжего мальчишки, держащего в руках громадных размеров картонный чек; еще полдюжины снимков — машина с развороченным передом на Дандас-роуд, приборная доска вымазана чем-то красным, скорее всего кровью; множество самых разных лиц, улыбающихся в камеру; тридцать или сорок снимков с пресс-конференции в Данди — детектив-старший суперинтендант Дики сидит на возвышении вместе с матерью Хелен Макмиллан; несколько художественных снимков неба над Олдкаслом. Больше ничего не было.

Я выдохнул. Ничего.

Элис открыла веб-браузер и снова защелкала мышкой по экрану.

— Послушайте… — Драммонд откашлялся. — У меня есть деньги.

Я повернулся к нему:

— Откупиться хочешь? Думаешь, что сунешь несколько штук, и мы забудем о твоей коллекции с детским порно? Ты что, серьезно?

— Я могу… Хочешь снова стать детективом-инспектором? Я могу это сделать. Даже старшим инспектором.

— Эш? — Элис все еще сидела перед экраном.

— Я твою задницу волкам скормлю, Драммонд.

— Да ладно тебе, будь благоразумным.

— Эш! — Снова Элис, но голос как будто не ее.

Я приставил пистолет к его лбу:

— И это ты говоришь о благоразумии?

Элис с силой дернула меня за рукав:

— Эш, тебе нужно посмотреть на это.

Показала на экран компьютера. Незнакомая мне девочка сидела, привязанная к стулу, в грязной подвальной комнате, голая кожа в кровоподтеках, голова обрита, грудь пересекают три глубокие кроваво-красные борозды. На следующем снимке было то же самое, только хуже. На последнем ее горло было вскрыто и зияло темной дырой.

Элис дважды щелкнула по первому снимку, заполняя им экран:

— Я загрузила программу, которая разыскивает удаленные файлы с карты.

Ублюдок. Маленький гребаный ублюдок. Я обернулся и уставился на хныкавшего на полу кабинета Драммонда:

— Ты, кусок дерьма…

— Я… Я ничего не…

— Эш, я ее знаю, это одна из пропавших девочек, которую разыскивают парни из спецгруппы.

— Ты давал ему их адреса!

— Это… Макензи, он меня… Макензи меня шантажировал! У меня не было другого выхода! Я ничего не знал!

— ТЫ ПОМОГАЛ ГРЕБАНОМУ МАЛЬЧИКУ-ДЕНЬ-РОЖДЕНИЯ! — Я схватил Драммонда за волосы и ударил головой о рабочий стол. — Открой рот. — Он в ужасе уставился на меня, вытаращив полные слез глаза. — РОТ ОТКРОЙ Я ТЕБЕ ГОВОРЮ!

Он открыл рот. Я сунул в него дуло пистолета.

— Гллк… — Его руки, ладонями вперед, взметнулись в воздух, тело затряслось.

— Мы могли поймать его. Мы давным-давно могли поймать этого ублюдка! ОН МОЮ ДОЧЬ ПОХИТИЛ!

 

47

— Одну минуту, пожалуйста, я проверю. — Из динамика мобильного телефона зажурчала музычка.

В гараж, с включенными фонарями заднего хода, вполз «БМВ» Драммонда. Я поднял вверх руку, и машина, вздрогнув, остановилась.

Элис вылезла из машины и открыла крышку багажника:

— Что говорят?

— Проверяют.

— Алло, помощник шефа полиции? Да, мистера Макензи сегодня нет, он занимается домом своей матери — несчастную старушку помещают в дом для престарелых. Деменция. Хотите, оставлю сообщение для него?

Я не захотел. Вместо этого позвонил Роне и попросил ее пробить по центральной базе данных Фрэнка Макензи и его родителей.

— Все… С вами все в порядке, шеф? Вы… вы не пришли вчера вечером домой, я приготовила карри и…

— Рона, пожалуйста. Это очень срочно.

— О-о… Конечно.

— Перезвони мне. — Я закончил разговор и сунул мобильный телефон в карман. — Элис, ты готова?

Кивок.

Мы вдвоем загрузили Драммонда в багажник «БМВ» — руки в наручниках за спиной, лицо в синяках и сочащихся кровавых ссадинах. Свернутая в комок рубашка вместо кляпа. Элис положила рядом с ним домашний компьютер и ноутбук, затем пошла в дом за компакт-дисками.

Я наклонился и шлепнул грязного ублюдка.

Он мигнул мне опухшими, налитыми кровью глазами.

— Слушай, Драммонд, если с Кети что-то случится, я лично припаркую эту машину посреди парка Монкюир и подожгу ее. А ты будешь лежать в багажнике.

Я захлопнул крышку, и она издала приятный щелчок.

Потом позвонила Рона, зачитала мне досье на Фрэнка Макензи — оно было почти идентично той версии, которую огласил Хитрюга Дейв рядом с домом Меган Тейлор — и дала мне адрес в Каузкиллин.

— А что там с матерью?

— Пара жалоб от соседей несколько лет назад — слишком громкая музыка в ночное время, стояла на заднем дворе в ночной рубашке и кричала на чаек, вроде этого. Вам адрес нужен?

О господи боже…

— Да, конечно.

— Миссис Дороти Макензи, тридцать два Макдермид-авеню, OC 15 3JQ.

Я махнул рукой Элис, чтобы она шла к машине.

— Рона, я очень тебе обязан.

— Что случилось, шеф? Может быть, мне…

Я дал отбой и забрался на пассажирское кресло драммондовского «БМВ», сунув трость себе под ноги:

— Поехали.

Темнело, края облаков окрасились в ярко-розовый и оранжевый цвета.

В двадцать минут пятого в послеполуденный понедельник Макдермид-авеню была практически пустой. Никаких признаков грузовичка для перевозки вещей.

Я вылез из машины, сунул пушку за пояс и похромал через дорогу. Элис трусила за мной. Номер тридцать второй выглядел точно так же, как и все остальные дома на этой улице: три этажа, эркерное окно сбоку от филенчатой двери.

Я нажал на кнопку дверного звонка, но он молчал. Тогда я постучал в дверь. БУМ, БУМ, БУМ.

Комната с эркером была совершенно голой, в ней ничего не осталось, кроме пыльных прямоугольников, на месте которых когда-то висели фотографии.

Элис стояла так близко, что почти прижималась ко мне.

— Может быть, позвоним Дики и его команде? В смысле, мы уже знаем, что это он, нужно вызвать сюда спецгруппу, ну, или что-то вроде этого…

— Ты представляешь, сколько времени уйдет на то, чтобы организовать и согласовать группу захвата? — Я снова постучал в дверь. — Он сегодня был там весь день, с Кети…

БУМ, БУМ, БУМ.

— Ну, я все равно им позвоню, чтобы они выслали нам подкрепление и…

Дверь слегка приоткрылась, и из нее выглянул чей-то глаз. Фрэнк Макензи, лицо мокрое от нота, задыхается, как будто бежал откуда-то.

— Уходите. Уходите прочь, или я вызову полицию.

— Откройте дверь.

— Мне нечего сказать. Это преднамеренное причинение беспокойства.

— О’кей, о’кей.

Я приподнял руку, прижав ее к телу, сделал шаг назад… И нанес удар. Мое плечо врезалось в дерево, и дверь распахнулась. Я не смог остановиться — правая нога подкосилась, не в силах удержать вес моего тела, и я растянулся во весь рост на ковре в прихожей, подняв тучу пыли. Прихожая была пуста, как и гостиная, из открытой двери падал свет, отчего все вокруг становилось темным и серым. Макензи лежал на спине, закрыв волосатыми руками голову и дергая ногами.

Я с трудом встал на ноги:

— Так это была не миссис Керриган, так ведь? Это ты разгромил мой дом, вот это искал…

Он уставился на карту памяти в моей руке:

— Это… Я… — Вскочил на ноги. И побежал в холл.

Я похромал за ним вслед, стуча палкой по пыльному ковру и сжимая в руке холодный и тяжелый пистолет.

— Давай сюда! — Мимо меня на полном ходу промчалась Элис; ее черные волосы развевались вслед за ней, в темноте мелькали красные кеды.

Макензи распахнул дверь в конце холла — мелькнула старомодная кухня — и выскочил в сад. Элис неслась вслед за ним.

Я вышел в холл и на полпути замер… Из-за двери доносились приглушенные крики.

Кети.

Дверь вела в коридор без окон, голые половицы исчезали в темноте. С потолка свисал шнурок, я дернул за него, и лампа под потолком замигала и загорелась. Коридор повернул направо, в сторону заднего фасада дома. Я дохромал до угла — еще один небольшой отрезок, заканчивавшийся дверью в самом его конце.

Заперто.

Снова приглушенные крики.

Я оперся спиной о стену и, перенеся вес тела на трость, изо всей силы ударил в дверь левой ногой. Потом второй раз. Третий. С четвертого удара замок вылетел из гнезда, и дверь распахнулась. В коридор потянуло вонью от тухлого мяса.

Шесть каменных ступеней вели в большую комнату с земляным полом, стены которой были покрыты розовыми плитами изоляционной минеральной ваты. Не подвал на самом деле, а что-то вроде пристройки. Перегородками из листов гипсокартона, не доходившими до потолка, она была разделена на маленькие комнатки. Словно съемочная площадка в каком-то извращенном фильме ужасов. Здесь было холоднее, чем снаружи, у меня изо рта шел пар.

Я направился к средней комнате, к той, из которой доносились крики.

Меган Тейлор замерла. Она была привязана к стулу, ноги кабельными хомутами прикреплены к его ножкам, руки связаны за спиной. Ее глаза расширились от ужаса, и она закричала еще громче.

— Все в порядке, полиция. Это полиция. — Я сунул пистолет за пояс и, прихрамывая, пошел к выходу. Потом остановился, повернулся и посмотрел на дверь, через которую я только что вошел. — О черт!..

Меган была здесь не одна. Перед стоявшей на штативе цифровой камерой сидела еще одна девочка, привязанная к стулу. Каждый дюйм ее кожи был покрыт кровью… точнее, те места, где кожа еще осталась. Обнаженная, с обритой головой, горло пересекает глубокий темный разрез.

Меня замутило.

Это была не Кети. Это была девочка с фотографий, которые были на карте памяти. Что-то похожее на старый кухонный стол стояло у противоположной стены, его деревянная поверхность завалена ножами, молотками и… кусками плоти.

— Господи…

Я попятился, споткнувшись о штатив. Камера рухнула на землю. Она была здесь по меньшей мере неделю.

У меня за спиной продолжала кричать Меган.

Элис!

Вот черт, Элис преследовала его самостоятельно. Я повернулся и дернул за хомут, крепивший ноги Меган к стулу. Взял со стола зазубренный нож и разрезал пластик. Бросил нож к ногам:

— Ну, вот все и кончилось, ты в порядке.

Меган приподнялась со стула и, упав на земляной пол, схватила в руки нож и поползла в угол, держа его дрожащими руками и направляя мне в лицо.

— Мне идти надо… Да черт возьми, нет у меня времени на это дерьмо!

Я попятился прочь из комнаты, попробовал следующую дверь — пусто, ничего, кроме пятен на полу. В третьей комнате то же самое.

— Слушай, Меган, мне нужно идти. Скоро за тобой придут, о’кей? — Я поднялся вверх по ступеням и вышел в коридор. — Постарайся никого не убить.

Вышел через заднюю дверь в сад. В наступающей темноте виднелись бледные плети громадной жимолости. Садовая стена высотой метра три. Отдельный выход в Кэмерон-парк. Калитка открыта.

Я шел через парк, мокрая трава цеплялась за трость. Меня окружали зазубренные тени и плохо различимые фигуры, маячившие в темноте. Остановился… Понятия не имею, куда идти.

— Эй, ты, а ну, иди сюда! — Откуда-то слева крики.

Прохромал мимо зарослей кустарника и сразу наткнулся на один из полицейских шатров, сверкавший, как ярмарочная карусель. У входа столпилось несколько одетых в белые комбинезоны криминалистов, два человека бежали куда-то в глубь парка — подпрыгивающие белые тени на фоне кромешной тьмы.

Когда я дошел до шатра, толпа слегка рассосалась. Элис сидела на траве, приложив руку к голове; кто-то, стоявший рядом с ней на коленях, гладил ее по спине.

— Где он?

Элис взглянула на меня. Один глаз начинал заплывать, угол рта тоже. Из рассеченной губы струйкой текла кровь.

— Я пыталась…

Лаборант из криминалистического отдела помог ей встать на ноги, затем сорвал с лица защитную маску, выставив наружу громадные усы:

— Что это было, черт возьми?

Я махнул рукой в сторону, откуда пришел.

— Дом в той стороне, калитка открыта. Там внутри Меган Тейлор…

Криминалист оторопело уставился на меня.

— Почему вы еще здесь? Займитесь ей, идиот! Вызвать «скорую помощь», подкрепление, оградить место преступления. И смотрите, осторожней там — у нее нож. — Я поддержал Элис за плечи: — Пойдем.

Я повернулся и похромал в сторону парней, преследовавших Фрэнка Макензи, а она, высвободившись, метнулась к забрызганному грязью фургону криминалистов. Открыла водительскую дверь, села за руль. Вспыхнули фары, взревел двигатель, передние колеса завертелись. Из-под машины полетели грязь и трава. Колеса фургона вгрызлись в землю, машина, покачнувшись, выехала на тропинку и, затормозив передо мной, остановилась. Опустилось оконное стекло.

— Залезай.

Я вскарабкался на пассажирское сиденье, и она вжала в пол педаль газа.

«Транзит» рванулся вперед, съехал с тропинки на траву и запрыгал по кочкам.

Один из бежавших впереди криминалистов, споткнувшись, покатился по земле, но другой продолжал бежать, и его белый комбинезон мелькал в лучах фар фургона.

Скоро показалась граница парка. Невдалеке близнецами торчали, упираясь в темное небо, трубы больничного крематория, сигнальные огни мерцали на их вершинах, превращая выходящий пар в облака клубящейся красной крови.

Криминалист перешел на бег трусцой, потом на шаг, потом и вовсе остановился. Он так и замер, согнувшись пополам и упершись руками в колени. Фары выхватили фигуру какого-то человека, бежавшего впереди. Волосатые руки работали, как рычаги. Фрэнк Макензи.

Он нырнул в один из входов в парк, и Элис направила фургон вслед за ним. Ближе. Ближе.

— О, черт!..

Нам было не проехать. Не проходил «транзит» в эти ворота. Я схватился за ручку над дверью.

Элис не стала сбрасывать скорость. Мы врезались в кирпичную арку, и она взорвалась над моей головой. ХРЯСЬ! — и ветровое стекло превратилось в паутину трещин. Фургон застонал, в темноте брызнули искры, но мы прорвались.

— Вот сволочь!

Элис ударила по тормозам, и фургон, взвизгнув, остановился посреди дороги.

Рванув пряжку ремня безопасности, я высвободил левую ногу и ударил ей в ветровое стекло. Поддалось. Еще пара ударов, и оно вылетело наружу и рухнуло на дорогу. Одна фара все еще работала, близоруко вглядываясь в темноту.

Элис ткнула пальцем в дыру, в которой когда-то находилось ветровое стекло:

— Вот он!

Макензи несся к больнице.

— Сбей этого ублюдка!

Скрип шин, нас бросило вперед. Я еле успел застегнуть ремень.

Элис почти настигла его, но он перепрыгнул через невысокое ограждение и побежал по траве к западному крылу каслхиллской больницы. Она крутанула руль, выехала на перекресток, потом на дорожку с указателем «РОДИЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ. КЛИНИКА ГЛАЗНЫХ БОЛЕЗНЕЙ. АМБУЛАТОРНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ. РЕНТГЕНОЛОГИЯ». На полпути свернула направо, переехала через бордюр и снова затряслась по траве, целясь капотом в спину Макензи. А он, не останавливаясь и работая локтями, промчался по площадке и скрылся в дверях запасного входа в здание.

 

48

Элис рванула по коридору, и я похромал в ту же сторону, все сильнее и сильнее наклоняясь вперед; весь лоб в мелких бисеринках нота. Каждый раз стискивая зубы, когда правая нога касалась линолеума. Тук, тук, туканье трости врезалось в мои легкие, словно нож для колки льда.

И какого черта нужно делать блокадную анестезию, если ее действие все равно заканчивается?

Тук, тук, тук.

На полу полоска красных пятен. Свежая кровь, красная и блестящая в флуоресцентном свете подвесных ламп. Фрэнк Макензи хоть и сумел удрать от Элис в парке, она, судя по всему, умудрилась его зацепить. Кровавый след вел через двери в другой, крашенный зеленой краской коридор.

Элис нигде не было.

Пapa медицинских сестер, оглядываясь через плечо, помогали старушке подняться с пола:

— Давайте, миссис Пирс, мы положим вас обратно в постель.

Я прошагал мимо них, дыша в унисон со стуком трости.

Заорал мобильник. Я схватил его и нажал на кнопку, прервав мелодию на середине.

— Эш? — Это была Элис. — Ты где?

— Я… я иду так быстро… как могу… — Тук, тук, тук.

— Он побежал вниз, в подвал.

— Не ходи за ним… Алло? Элис? Алло?

Она разъединилась.

И почему, черт возьми, меня никто не слушает?

Еще одна двустворчатая дверь. Снова зазвонил мобильный телефон. Я ударил по кнопке:

— Я же сказал не преследовать его! Подожди, когда…

— Шеф, где вы? — Рона. — Звонили с места осмотра преступления, Меган Тейлор у них, она жива. Мы можем…

— Немедленно отправьте группу захвата в каслхиллскую больницу. Перекройте все входы и выходы. Никого не впускать и не выпускать, пока я не скажу.

— Но…

— Мальчик-день-рождения — Фрэнк Макензи, скажи Дики. И немедленно отправьте туда группу захвата, черт возьми!

Если мне повезет, они прибудут туда позже, чем я забью мерзавца до смерти. Сунул мобильник в карман и, толкнув рукой, прошел в еще одну двустворчатую дверь. Коридор вывел меня в небольшой вестибюль. С потолка свисали таблички: «РАДИОЛОГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ», «ОНКОЛОГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ», «МЕДИЦИНСКАЯ РАДИОЛОГИЯ», указывавшие в три разных направления. Направо лифт, сбоку от него — лестница, один из пролетов которой шел к «КАРДИОЛОГИИ», другой спускался в подвал. Кровавый след, змеясь, скрывался в глубине — блестящие красные пятна на серых бетонных ступенях.

Да к черту все. Прохромал до лифта, нажал на кнопку. Спина покрылась потом. Дзинь. Двери лифта наконец раскрылись.

Поехал вниз.

Воздух вонял плесенью, смешанной с каким-то металлическим привкусом. Не медистый запах крови, нет, что-то более древнее. Промышленное.

На минуту остановился, приложив голову к холодной бетонной стене. Так, глубокий вдох. Выдох. Не обращать внимания на боль. Не обращать внимания на боль. Уже не болит… Совсем-совсем не болит…

Вот ведь кусок дерьма — горит огнем.

Стена шершавая. Шагов не слышно, не слышно ни криков, ни звуков борьбы, просто гудение и жужжание машин где-то в глубине.

И куда она, черт бы ее побрал, делась?..

Где-то впереди вверху щелкнула лампа, свет загорелся и погас, снова наступила темнота.

Достал фонарик, щелкнул кнопкой. Провел лучом по бетонному полу, он высветил дорожку из блестящих красных капель. Они пересекали нарисованную на бетонном полу черную линию, которая вела к моргу.

Сказать Элис, чтобы не смела туда соваться.

Вперед!

Пошел вперед, тяжело опираясь на трость; пот течет по лицу. Каждый шаг — как будто кто-то вбивает мне в подошву раскаленный гвоздь.

Чертовый туннель как в тумане.

Все дальше и дальше в темноту.

Еще один т-образный перекресток. Остановился, отдуваясь, вытер рукавом лицо. Моргнул.

Налево или направо? Линия, ведущая в морг, шла направо. В противоположном направлении шел коридор, погруженный в кромешную тьму. И крови там не было.

Вот черт!..

Достал пару таблеток трамадола, проглотил.

Куда, черт возьми, подевалась Элис? И какого черта меня никто не хочет…

Из коридора по левую руку донесся какой-то шорох. Посветил фонариком. Вот она, Элис, в полосатой черно-красной футболке, в кофте с длинным рукавом, сжимает в руках приличный кусок металлической трубы.

Похромал к ней, негромко позвал:

— Элис?

Она крутанулась, глаза расширены от ужаса. Замерла. Потом — улыбка, слегка кривоватая из-за распухшей щеки и синяка под глазом.

— Прости…

Опустила отрезок трубы и кивнула головой на дверь метрах в полутора от нее с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА».

— Сказал же тебе — не преследовать его!

— Как ты думаешь, почему я здесь стою? А он там. Я, может быть, девушка со странностями, но не совсем тупая. — Нахмурилась. Протянула руку, прикоснулась к моей щеке: — Ты совсем промок.

— Сколько он там сидит?

— Минуты три, может быть, четыре.

Я вытер рукой скользкое от пота лицо:

— Ладно. — Пистолет, когда я его достал, казалось, весил целую тонну. — Иди в конец коридора и жди у морга, поняла? Скоро придет подкрепление.

Элис кивнула:

— Эш, ты только не… — Встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку. — Будь осторожен.

Повернулась и пошла к развилке, а потом в сторону морга. На пороге, остановившись, обернулась, взглянула на меня и исчезла внутри.

Я крепче сжал в руке пистолет. Прохромал до двери с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» и дернул за ручку. Не заперто.

Дверь распахнулась в темную комнату, единственным светом в которой было слабое красное мерцание, шедшее откуда-то сверху. Что-то вроде дежурного освещения.

В комнате ничего не было видно из-за стоящих в ней металлических стеллажей, заставленных коробками с резиновыми перчатками, большими бутылями с дезинфицирующим раствором и рулонами черных пакетов для мусора. Здесь было жарко, воняло аммиаком и еще чем-то, мерзким и землистым. Чем-то вроде орехового масла и сырого бекона.

Я поднял фонарик и провел лучом по полкам:

— Макензи, я знаю, что ты здесь. Все кончено.

Какое-то шуршание. Как будто что-то мелкое скребется.

Прислонился спиной к стене и медленно пошел к тому месту, где кончались полки.

— Черт!

Одна из стен почти до потолка была заставлена металлическими клетками. В свете фонарика вспыхнули сотни крохотных красных точек. Крысы. Пapa мерзких тварей зашипела на меня.

Я провел лучом фонаря дальше, и вот он, Фрэнк Макензи, — стоит, прислонившись спиной к полке. Дрожит. Нос уже никогда не будет прямым. Кровь образовала на рубашке что-то вроде пятен Роршаха.

Поднял пистолет:

— Где Кети?

Он отшатнулся, уставился на ноги, руки пауками забегали по полке.

— Я не…

— ГДЕ МОЯ ДОЧЬ, МАТЬ ТВОЮ?

— Это не я, меня заставили, они…

— Где она? — Я, хромая, подошел к нему.

Крысы повернулись и уставились на меня. Задергались чешуйчатые розовые хвосты.

— Я… — Он дернул плечом. — Они забрали ее. Они ее выкопали и забрали.

Выкопали? Что-то плотное встало у меня поперек горла, перекрывая воздух… Ребекка. Они выкопали Ребекку вместе с остальными.

— Не Ребекка! Кети! Где Кети? Ее не было на твоих кровавых снимках. ГДЕ ОНА?

Он, нахмурившись, взглянул на меня:

— Кети? Мы не… Кто такая Кети?

— Кети Хендерсон. Кети Николь. Моя дочь, черт возьми! — Я вынул бумажник, раскрыл и показал ему фотографию. — Кети!

— Я не знаю, никогда ее раньше не видел, это…

Я приставил пистолет к его лбу.

Макензи завопил, его руки стали хвататься за полки, на бетонный пол полетели картонные ящики и жестянки.

— Я ничего не делал, я просто фотографировал, это все она! Я не хотел! Это…

— ГДЕ ОНА?

— Я не знаю, я никогда не видел…

Пистолет рявкнул, как питбуль.

Макензи завопил, хватаясь руками за дыру, на месте которой когда-то был кусок его левого уха. Выстрел эхом отозвался в шлакобетонных стенах.

Он опустился на четвереньки, сквозь пальцы сочилась кровь.

— Где она?

— Я НЕ ЗНАЮ!

Я ударил его пистолетом наотмашь, и он с грохотом свалился на полки:

— Ааааааагх…

— Кети Хендерсон, твоя четырнадцатая жертва.

Он заморгал полными слез глазами:

— Четырнадцатая?

В углу комнаты раковина, рядом с ней швабра и ведро на колесиках, полное серой грязной воды. Это, конечно, не «Пино Нуар» девяносто шестого года, но вполне сойдет.

— Последний шанс.

— Я не понимаю… — Он пялился на меня, сморщив брови; рот искажен гримасой боли, по щеке течет кровь. — Зачем нам нужна четырнадцатая?

Нужно было найти что-то, к чему можно было привязать ублюдка. Дверь была слишком тяжелой, и я вряд ли мог сбить ее с нетель. Ничего, подойдет стеллаж. Ухватившись за ближайший, оторвал его от стены и бросил на пол. В разные стороны полетели рулоны туалетной бумаги и пластиковые бутыли с чистящей жидкостью.

Макензи закричал, схватившись руками за голову:

— Я не трогал ее!

— Водичку в тебя никогда не вливали? Сейчас ты у меня попробуешь…

За спиной какой-то шум.

Да черт возьми, ну почему никто никогда меня не слушает?

— Элис, я же тебе сказал — иди в морг. — Повернулся. Замер.

Это была не Элис. Это была Крысолов. Она была громадная, плечи сгорблены, стояла и пялилась на меня. В свете фонарика ее глаза сверкали, как у крыс в клетках… Оскалилась и прошипела:

— Отпусти моего братишку!

Кулак прилетел ниоткуда — где-то глубоко в голове вспыхнули искры, в глазах помутилось, пол закачался под ногами. И еще один удар.

Меня качнуло назад, и я, споткнувшись обо что-то, полетел на стену с крысиными полками. Шипение, грохот, щелканье желтых зубов.

Следующий удар выбил воздух из моих легких, обвязав грудь колючей проволокой.

Дерись. Сопротивляйся, беспомощный ублюдок.

Ударил ее в лицо. Промахнулся. Удар в живот вдобавок ко всем остальным неприятностям сломал меня пополам.

Колени отказались повиноваться.

Она схватила меня и снова с размаху бросила на клетки.

Крысиный визг. Вонь от крысиной мочи и дерьма.

Выдави ей глаза. Кусай ее. Пни ее ногой в живот. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!

Она занесла надо мной громадный кулак и ухмыльнулась:

— А ты гадкий.

Бац.

Моргнул. Как?.. Я был на полу, лежал на спине, смотрел на переплетение труб и электрических проводов. В ушах звенело, перед глазами вертелись черные точки.

— Умммгг…

Голоса в подкрашенной красным темноте…

— Кто такая Кети Хендерсон? — Голос Макензи дрожал.

— Не знаю. — Крысолов говорила еле слышно.

— Он думает, что мы похитили четырнадцать девочек, в смысле, зачем нам было брать четырнадцать? В этом нет никакого смысла.

— Я устала.

С третьей попытки смог приподняться на локтях. Снова моргнул, пытаясь прогнать черные точки. Голова раскалывалась.

Эти двое сидели на бетонном полу, стена за ними была заполнена сверкающими глазами.

— Все в порядке. — Макензи убрал волосы с лица сестры. — Скоро можно будет пойти домой.

— Все кончено.

Он улыбнулся:

— Все кончено.

— У тебя ухо кровит.

Оно выглядело как кусок непрожеванного бекона.

Я схватился за опрокинутый стеллаж и, опираясь на него, попытался подняться, пока не сел, опираясь спиной на раковину в углу. Задыхался, потел, каждое движение вызывало приступы острой боли. Нога болела и горела огнем, спина раскалывалась, а голова была наполнена горячим паром.

Крысолов ткнула в меня пальцем:

— Он знает.

Макензи кивнул:

— Теперь все знают.

— Надо его убить. Убить и сжечь в крематории.

— Да пошли вы… да пошли вы оба.

Я сунул руку в карман… Пистолета не было.

Макензи поднял руку, показал его. Покачал головой:

— Не надо.

— Мы убьем его и сунем в печь для кремации. — Крысолов встала и наклонилась надо мной.

— Лиза, мы не можем это сделать. Я не могу. — Уставился на лежащий в руке пистолет. — Нам нужно уходить, пока не пришли другие люди.

— Мы не можем уйти, пока не позаботимся об Андреа.

— Они забрали ее. Они проникли в дом. И забрали ее с собой. — Он посмотрел на меня. — Так ведь?

Я вытер пот со лба:

— Все кончено.

— Нет, ничего не кончено. — Крысолов сжала грязные руки в кулаки. — Мы заберем ее обратно. Мы заберем ее обратно и заставим эту суку заплатить за все, что она сделала с нами! Эта кровь, эти крики, эти фотографии. Мы заберем ее.

— Сюда едет группа захвата. Вам никуда не уйти.

— Мы схватим ее и разорвем на куски, как и всех остальных. — И сделала шаг вперед. — А его мы убьем и сунем в печь.

Я вытащил из мусора на полу бутыль с дезинфицирующим раствором. Начал вертеть крышку артритными пальцами. Что за тупой идиот придумал крышки с защитой от детей? Ну давай же…

Она схватила меня за горло и рывком поставила на ноги.

Ее рука, словно петля, обхватила мою шею, сжимая горло и перекрывая воздух, заставляя кровь стучать в ушах.

Я заскреб руками по морщинистому лицу, вцепился ей в пальцы. Они не разжимались.

Бутыль с раствором шлепнулась на пол.

Скрипнула дверь.

— Мы убьем его и сунем в печь. — От нее вдруг запахло «Фиалками Пармы».

Я моргнул и уставился ей за плечо.

Посреди комнаты стояла Элис, держа в руках, словно биту, кусок металлической трубы.

— ЭЙ, УРОДИНА!

Крысолов обернулась, глаза узкие и черные. Открыла рот и завопила, брызгая слюной, сквозь коричневые зубы:

— Всех их убьем!

Труба просвистела в воздухе и ударила ей в висок. В фонтане крови в разные стороны разлетелись волосы и куски кожи.

Ее руки вокруг моей шеи обмякли, она сделала, качаясь, пару шагов в сторону и рухнула как подрубленное дерево. Дернулась несколько раз и затихла. Так она и лежала, вытянувшись во весь рост, с открытыми глазами, а кровь ручейками текла у нее из носа и изо рта.

Элис бросила трубу. Она загрохотала и загремела но бетону, отзываясь эхом в стенах маленькой комнаты.

— Она что… Я не хотела… Это просто… У меня не было другого выхода…

Я сделал, хромая, несколько шагов к Фрэнку Макензи. Протянул руку:

— Отдай пистолет.

— Лиза не виновата. — Он даже не взглянул на меня. — Это все Андреа… Это всегда была Андреа.

— Дай мне пистолет.

Он поднял его и уставился на дуло. Потом приложил его к своему виску. Закрыл глаза. Сипло выдохнул сквозь зубы, обрызгав слюной выпачканную в крови рубашку. Вздрогнул. Заплакал.

Я наклонился и вынул пистолет у него из руки.

 

49

Фрэнк Макензи держал разбитую голову сестры у себя на коленях, нежно касаясь рукой пропитанных кровью волос:

— Шшш… Все хорошо… Все будет хорошо…

Я прислонился спиной к раковине. Пистолет, тяжелый, словно наковальня, вытягивал мою руку из сустава.

Элис, переступая с ноги на ногу, обнимала себя руками и тихо повторяла:

— Мне так жаль, мне очень-очень жаль, мне так жаль…

В моем кармане пистолет весил меньше, но ненамного.

— Вы не похищали Кети?

Он покачал головой:

— Мы похищали только Андреа. Все девочки были Андреа. — Он шмыгнул носом и провел рукой по глазам, оставив на них темно-красный след. — Она бросила нас. Сбежала и оставила Лизу и меня с ним. Мне было пять…

— Эш, я не хотела убивать ее, я просто хотела, чтобы она отпустила тебя.

— Я знаю. — И развел руки в стороны.

Элис, сделав нетвердой походкой несколько шагов, упала мне на грудь и, приложив голову к моему плечу, заплакала.

— Она была нашей старшей сестрой и должна была защищать нас, — Макензи наклонился вперед и поцеловал сестру в лоб. — Он так избивал Лизу… Она так и не стала собой, прежней. Что-то сдвинулось в ее голове. Она просто хотела, чтобы ее кто-то любил.

— Вы убили мою дочь. Ее звали Ребекка. Ей было всего двенадцать лет.

Он кивнул:

— Тринадцать лет назад Андреа снова появилась в Олдкасле. Беременная. Нашла себе мужа и новый дом в Шортстейне. Только теперь она больше не была Андреа Макензи, она стала Андреа Тейлор. И вот эта Андреа Тейлор увидела объявление о смерти отца в газете… — Макензи засмеялся. — Годы прошли, а тут она приходит к нам и говорит, что маму нужно сдать в дом для престарелых и что мы должны продать этот дом, потому что она хочет получить свою долю. Сказала, что старый ублюдок должен ей за все то, что она претерпела Ей должен? А как же мы?

Элис судорожно вздохнула, сделала шаг назад и вытерла рукавом лицо. Вздернула подбородок:

— И поэтому вы решили тоже получить свою долю — заставить ее страдать, потому что она бросила вас, сделать ее жизнь такой же отвратительной, как ваша. И вы начали похищать… — Элис потеребила свои волосы. — Эмбер О’Нил была очень похожа на нее, так ведь? Этого было достаточно, чтобы для вас все стало на свои места: вы превратили ее в Андреа и наказали за то, что она бросила вас. И это было так здорово, что вы снова вышли на улицу и снова сделали это, только у Ханны Келли не было волос Андреа, и вы ее покрасили. Сделали похожей на оригинал. Затем вы сделали это еще раз… и еще. Вы похищали их для того, чтобы брить им головы и резать кожу, чтобы пытать их, уродовать их и…

— Я этого не делал. — Он опустил глаза. — Я просто… просто фотографировал. Все делала Лиза. Она., вы видите, какая она. Она меня заставила.

— А потом вы начали использовать поздравительные открытки, чтобы наказывать и родителей. Вы заставляли их ждать и беспокоиться целый год — что они сделали не так, почему их любимая девочка убежала? — а потом совали носом во все это — смотрите, что случилось с вашей дочерью! Вы превращали девочек в Андреа, в ту самую Андреа, которая бросила вас. А потом вы превращали их родителей в Андреа, в ту, какая она сейчас, и пытали ее своими поздравительными открытками. Два за одно. Практично. Формирует фантазию. Ждали, пока Меган станет достаточно взрослой, чтобы сделать это по-настоящему. — Я посмотрел на него, сидящего на полу, прижимающего к себе мертвую сестру: — Все так и было, Макензи? И Ребекка для вас была просто генеральной репетицией?

Он покачал головой:

— Нет, не так все было, просто… — Макензи слегка пожал плечами. — Впрочем, я не знаю.

Элис повернулась к нему спиной:

— Генри был прав — все было завязано на Меган Тейлор. Тринадцать девочек должны быть убиты в их тринадцатый день рожденья. — Пнула носком ботинка лежавшую на полу пластиковую бутылку с дезинфицирующей жидкостью. — Я и не говорю, что они когда-нибудь смогли бы это прекратить… Возбуждение от пыток Меган и Андреа постепенно бы закончилось, а они все продолжали бы это делать, девочка за девочкой, год за годом…

Моя голова глухо ударилась о стену.

— Они не похищали Кети.

— Нет.

— Но я собственными глазами видел фотографию — Кети привязана к стулу в комнате Мальчика-день-рождения… — Я закрыл глаза ладонями: — Тогда где же она?

— …великолепная работа, Эш, просто великолепная. — Детектив-старший суперинтендант Дики удовлетворенно потер руки. Потом нахмурился: — Ну, разве что очередной труп, придется организовать специальное расследование… Но все остальное… — И хлопнул меня рукой по плечу: — Ты как сам, в порядке? Выглядишь немного больным.

Двери морга с грохотом распахнулись, и в комнату, раскачивая собранными в хвост волосами, вошел Альф. Он тащил за собой больничную каталку. На блестящей металлической поверхности, уставившись остекленевшими глазами в пространство, лежала Лиза Макензи. Он подвез ее к одному из секционных столов:

— Знаете, это, наверное, одно из самых коротких путешествий в морг, которое только можно себе представить.

Вебер посмотрел на часы:

— Итак, пресс-конференция через полчаса, и, поскольку помощника начальника полиции Драммонда невозможно найти, я буду присутствовать на ней вместе с детективом-старшим суперинтендантом Дики и шефом полиции. Он хочет, чтобы вы также присутствовали, хочет объявить вам благодарность.

— Да пошел он. — Я стиснул зубы, оперся на трость и похромал к двери.

Вебер поспешил за мной:

— Слушай, а как насчет уха Макензи?

— Он упал с лестницы.

— А-а… да, конечно, с лестницы. Только он заявляет, что ты угрожал ему оружием, а потом выстрелил в него.

— Он психопат, спроси доктора Макдональд.

Коридор был перегорожен лентой с надписью «ПОЛИЦИЯ», группа одетых в защитные комбинезоны криминалистов сгрудилась у стены, ожидая приказа к началу работы.

Вебер остановился у дверей морга:

— Так мне что, сказать криминалистам, чтобы не искали следы огнестрела на нем или на стенах, пули там и все такое?

— Скажи им что хочешь.

Элис ждала меня у входа в главное здание.

— Сказали что-нибудь про труп? — спросила она, уставившись на носки своих маленьких красных кедов.

— Будет расследование, но у тебя все чисто. Если бы ты не врезала ей трубой, я был бы уже на том свете. Наверное, дадут тебе медаль или еще что-нибудь.

Она улыбнулась, взяла меня под руку и слегка подпрыгнула, чтобы приноровиться ко мне, едва хромающему под мелким вечерним дождичком.

— Хочешь, притащу сюда кресло-каталку, ну, в смысле, ты весь потный и до машины далеко идти?

— Такси. — Я показал на стоянку напротив входа.

— Знаешь, это хорошая новость — что они не похищали Кети. Одержимость убийством жертвы на ее тринадцатилетие — это специфика именно их психосексуального поведения. Тот, кто похитил Кети, этим не обладает, и тот факт, что здесь скопирован способ совершения преступлений Мальчиком-день-рождения, говорит о том, что он больше заинтересован в тебе, чем в ней.

— Значит, это моя вина. — Я похромал к стоянке такси.

— Нам нужно отработать всех, у кого была причина ненавидеть тебя, ведь у кого-то была причина тебя ненавидеть… — Она закашлялась. — Слушай, давай составим список.

— Мне не нужен список. Я знаю, кто это.

«БМВ» Драммонда, урча мотором, въехал на парковку «Вестинга». В понедельник вечером забегов не было, но все было залито огнями.

Элис припарковалась у входа:

— Приехали. — И дернула ручной тормоз.

— Ты давай… оставайся здесь.

Чертов ремень безопасности не хотел расстегиваться, пластик скользил под пальцами. По спине тек пот. Правая ступня горела огнем.

— Эш, ты только посмотри на себя, ты едва двигаешься.

Я, моргнув, посмотрел на нее:

— Со мной все в порядке.

— Нет, не в порядке. — Закусив нижнюю губу, она сунула руку в кожаную сумку и вытащила юджиновскую коробочку. — Осталась еще одна доза.

Промолчал.

Я взял в руки долбаный футляр, но они так тряслись, что молния не захотела открываться.

— Не могу.

Элис кивнула. Забрала его у меня, открыла, выложила содержимое на приборную доску. Развернула инструкцию.

— О’кей… — Глубокий вздох. — Если малолетние гопники могут это делать, то и я как-нибудь смогу.

По телу разливалось тепло, выдавливая боль, пока от нее ничего не осталось, кроме легкого покалывания. Я выдохнул. Потом вдохнул. Где-то в глубине головы раздавалось пение.

— Эш? — Кто-то нежно похлопал меня по щеке. — Эш, я дала тебе одну треть, о’кей? Этого будет достаточно для обезболивания… Эш?

Я провел рукой по занемевшему лицу. Втер немного жизни в мозги.

— Все нормально. — Ручка трости под пальцами была шершавая, поверхность поцарапана и покрыта вмятинами после того, как я лупил ей по фотографиям в доме у помощника шефа полиции Драммонда. — Если я не вернусь через…

— Даже не думай. — Она вылезла под дождь и посмотрела на меня: — Ты что, на самом деле думаешь, что я все это сделала только для того, чтобы сидеть в машине, как примерная маленькая девочка? Я хочу быть там, когда ты будешь забирать Кети.

Справедливо.

Дождь был еще не проливной, но достаточно сильный — капли фейерверком отскакивали от неоновой вывески. Я подошел к багажнику и ударил ладонью по крышке:

— Ты еще здесь, Драммонд?

Шуршание.

Наверно, его хорошо потрясло, пока Элис неслась на полной скорости, перепрыгивая через «лежачих полицейских». Хорошо.

Похромал к входу в туннель.

— Может быть, нам следовало бы передать Драммонда детективу-старшему инспектору Веберу? — Элис медленно шла рядом со мной.

— Нет.

Арабелла все так же сидела в своей маленькой клетке, все так же читала про то, как вампиры занимаются половыми извращениями с девочками-тинейджерами. Даже не посмотрела на меня.

— Мы закрыты.

Я просунул в маленькое отверстие двадцатку.

— Мы закрыты.

Еще двадцатка.

Она наклонилась и нажала на кнопку.

Тук, тук, туканье трости эхом разнеслось по туннелю. В его конце виднелся свет, он шел от массивных прожекторов, смонтированных на крыше стадиона. Я продолжал идти.

«Ренджровер» Энди Инглиса стоял посреди травы, бока выпачканы грязью, Сам он, в одежде сельского сквайра — твидовый костюм и плоская кепка, — стоял рядом с машиной, а у его ног сидел старый черный лабрадор. Двое мужчин выгуливали напротив машины пару мускулистых грейхаундов.

— Сначала запускай суку… — Мистер Инглис повернулся, увидел меня и раскрыл объятия. Радостно улыбнулся: — Эш, старый бастардо! Слышал, ты поймал Мальчика-день-рождения — это заслуживает хорошей выпивки. Давай-ка раздавим пару бутылочек «Вдовы Клико» у меня в офисе, а?

— Где миссис Керриган?

— Она решила вопрос с ключами от твоей новой квартиры?

Один из парней пошел к стартовым воротам; грейхаунд, прихрамывая, бежал за ним.

Инглис ткнул в него пальцем:

— Вот это видел? Придет двадцать вторым, или я грязная задница. Это будет…

— Ради бога, Энди, миссис Керриган здесь или нет?

Он запрокинул голову и захохотал:

— Черт побери, ты просто помешался на ней, не так ли? Ладно, она в офисе. Скажи ей, чтобы открывала шипучку.

Хромая, я взбирался по ступенькам, не обращая внимания на звонивший у меня в кармане телефон.

Элис оглянулась на беговые дорожки:

— Эш, у нас ведь есть план, в смысле, этот план лучше, чем в доме у Драммонда, мы ведь не вломимся просто так и…

— План тот же самый. — Я вынул пистолет, проверил магазин. Патронов вполне хватало, чтобы прострелить этой суке обе ноги.

Мобильник стих, а потом снова разразился своей старомодной мелодией.

— Трое человек внизу видели, как мы подымались в офис, и, если ты выстрелишь в нее, кто-нибудь обязательно это заметит и…

— Кети у нее.

Тот, кто пытался до меня дозвониться, дал отбой. Теперь зазвонил телефон Элис. Она достала его:

— Доктор Макдональд. Нет… Правда? Да, это мы сделали, он был фотографом в местной газете… — Закрыла трубку ладонью: — Это Сабир.

В главном офисе «Вестинга» панорамное окно выходило на беговые дорожки. В нем горел свет. И еще посредине стояла миссис Керриган, повернувшись спиной к двери, и прижимала к уху мобильный телефон.

Я поднялся на последние несколько ступеней, рубашка прилипла к спине.

Элис задержалась.

— Он правда это сделал? Всех тринадцать? Это великолепно… Нет, признание — это идеально… Угу…

Офисная дверь, скрипнув, распахнулась.

Миссис Керриган не обернулась.

— Ты, наверное, шутишь. — Склонившись над рабочим столом, она перелистывала какие-то бумаги. — Я смотрю сейчас на цифры, и это совершенно невозможно… И вообще все это какая-то куча дерьма.

Я сделал два неуверенных шага вперед и остановился прямо за ней.

— Нет, это ты слушай меня, маленький мерзавец, если я не увижу три штуки к пятнице, твоя…

Я врезал ей пистолетом по затылку. Она выронила телефон и схватилась рукой за край стола. Колени подломились. Я ударил ее еще раз.

Миссис Керриган, обхватив обеими руками голову, тяжело осела на ковер. Она часто моргала и скалилась. Наконец прошипела:

— Ах ты, мерзкий ублюдок…

Я направил пистолет ей в живот:

— В прошлый раз вы сказали, что мне лучше было бы спустить курок.

Элис дернула меня за рукав:

— Эш? Сабир говорит, что детектив-констебль Мэсси хочет поговорить с тобой.

— Я занят.

— Ты не занят, ты уже подох, мать твою! — Миссис Керриган все еще сидела на ковре, держась руками за голову.

— Эш, она говорит, что это очень срочно…

— Алло? — Голос Роны захрипел из динамика. — Шеф, у нас кое-что есть! Кто-то позвонил сейчас на горячую линию, говорят, что видели, как Кети сажали в серебристый «мерседес» в пятницу вечером. Номер не разглядели, но уверены, что за рулем был мужчина — толстоватый, лысеющий спереди, длинные волосы на затылке. Дики обратился к ним с просьбой явиться в участок.

Я сглотнул слюну:

— Понятно.

Миссис Керриган мрачно пялилась на меня с ковра.

— Я отрублю тебе яйца и засуну их в твою грязную задницу. Ты, поганый… — Ее голова запрокинулась, и из носа потекла кровь.

Элис переступила с ноги на ногу;

— Ой… В кино это выглядит не так страшно…

Миссис Керриган пару раз дернулась, потом повалилась навзничь на ковер.

Твою мать…

Я посмотрел на нее, лежащую на полу без сознания, истекающую кровью. Нос у нее был совершенно точно сломан.

Твою мать…

Серебряный «мерседес». Толстый мужик. Лысеющий, длинные волосы на затылке. Это был Итан Бакстер.

 

50

Внизу стоял серебристый «мерседес», выкупленный из «Кей энд Би Моторз». Входная дверь была не заперта. Я ввалился в холл и заорал:

— ИТАН БАКСТЕР, ТВОЮ МАТЬ! ГДЕ ТЫ, СУЧОНОК?

Кухонная дверь открыта. Вошел.

Итан сидел за столом и всхлипывал. Гипс на левой руке — весь грязный и в трещинах, покрыт темно-красными пятнами. Перед ним на столе лежала на боку наполовину пустая литровая бутыль «Бельведера». Рядом стояла маленькая пластиковая бутылочка, которые выпускают со специальными крышками для защиты от детей и врачебной инструкцией, напечатанной на этикетке. Как у Генри.

Он посмотрел на меня, глаза красные и мокрые:

— Я не хотел…

— Где она?

— Простите меня…

Я встал над столом, склонившись над мерзким ублюдком:

— ГДЕ ОНА? — Обрызгал его лицо слюной.

— О нет, только не снова. — Элис взяла пластиковую бутылочку. — Снотворное. — Положила руку на лоб Итану, большим пальцем опустила веко на одном из глаз: — Сколько вы приняли?

Он взвизгнул, когда я схватил его за горло и приподнял со стула.

— ГДЕ ОНА?

— Я не хотел!

— Я все кости раздроблю в твоем теле, ты…

— Внизу, она внизу… Простите меня.

— Ты пожалеешь об этом.

Он, спотыкаясь, прошел через холл к двери, открыл ее и щелкнул выключателем. Ступени лестницы вели в подвал.

— Я не хотел… Я правда не хотел…

Он соорудил что-то вроде пыточной комнаты Мальчика-день-рождения. Не все полностью, только три стены, точно такие же, как на поздравительных открытках. Чтобы можно было сделать фотографию. Кети сидела посредине на деревянном стуле, лодыжки притянуты к ножкам стула пластиковыми хомутами, руки за спиной. Она сидела, наклонившись вперед, длинные черные волосы свисали, закрывая лицо.

Не двигалась.

— Я не… Я не хотел бить ее, все получилось случайно. — Итан прижался спиной к стене и тяжело задышал. — Она не все время кричала…

Элис убрала волосы с лица Кети.

Глаза над прямоугольником серебристой клейкой ленты были открыты, шея покрыта синяками. Левая сторона лба искорежена, словно кость под кожей была вдавлена внутрь, и вся в крови.

О господи…

Трость упала на подвальный пол, подняв облачко пыли.

Кети…

— Я не… Я не хотел… Я хотел… расквитаться. Заставить тебя… заставить тебя… — Итан начал сползать по стене, хватаясь за гипс на левой руке. — Никогда не смогу взять в руку карандаш… Никогда…

Так он и сползал но стене, пока не сел на пол, закрыв глаза, и дыхание шипело в его груди, как воздух в акваланге.

Только не это…

Я рванулся вперед, упал на колени и приложил два пальца к горлу Кети. Пульс, где-то здесь должен быть пульс. Хоть что-нибудь. Ее кожа была холодной.

— Нет! Кети, нет, нет, нет, нет, нет… Пожалуйста!

— Я не хотел…

— О, Эш, мне так жаль. — Элис встала рядом со мной на колени, обняла меня руками и прижалась всем телом. — Мне так жаль.

Не помню, когда Элис отпустила меня, вот только что она была здесь, а потом я снова один — и смотрю в голубые глаза Кети. Откуда-то из-за спины разнеслись по комнате звуки рвоты. Я обернулся.

Элис, наклонив Итана через колено, совала пальцы ему в глотку. Его спина напрягалась, и на подвальный пол плескало чем-то вонючим и желтым. Снова. И снова.

— Ну-ка, давай выкини все, и еще раз!

Вонючая блевотина с белыми точками таблеток.

Я встал:

— Оставь его.

— Он умрет, если я не…

— ОСТАВЬ ЕГО!

Она уставилась на меня и, уронив его на пол, попятилась от мерзавца, который убил мою дочь.

Пистолет вздрогнул у меня в руке. Громкой, оглушающей нотой, которая эхом облетела комнату, туда и обратно, туда и обратно, постепенно угасая.

Итан лежал на боку с крошечной дырочкой на лице, на полдюйма ниже скулы. Пуля разорвала ему заднюю часть головы, и содержимое разрисовало стену красочным павлиньим хвостом.

Элис осторожно вытащила у меня из руки пистолет:

— Шшш… все в порядке. Все в порядке.

Начисто вытерла его черно-красной полосатой футболкой, вложила в руку Итана и, направив в сторону от себя, нажала его пальцем на курок. Еще один отозвавшийся эхом выстрел.

Отпустила, и рука Итана упала ему на грудь.

Элис посмотрела на него. Затем кивнула:

— Теперь у него дырка в голове, следы от выстрела на руке и лужа блевотины со снотворным. — Она поправила кофту. — Он был вне себя от ярости, когда мы вошли. Устроил сцену, стал угрожать нам, потом выстрелил в себя.

Я прижал голову Кети к своей груди:

— Эш, это очень важно. Когда нас будут допрашивать, мы должны говорить одно и то же — он угрожал нам пистолетом, потом выстрелил в себя.

Кети…